В основе хроники “Два года из жизни Андрея Ромашова” лежат действительные события, происходившие в городе Симбирске (теперь Ульяновск) в трудные первые годы становления Советской власти и гражданской войны. Один из авторов повести — непосредственный очевидец и участник этих событий.
Это все происходило так давно, что даже в книгах — самых древних, самых мудрых — не найти упоминанья о событиях той поры. Каждый день над миром солнце поднималось величаво, освещая горы, реки и зеленые леса. Но не вился дым уютный над жилищем человека, не вставал с рассветом пахарь иль веселый дровосек. Не шумели на запрудах мельниц быстрые колеса, наковальни звон ритмичный тишины не нарушал. В непрестанном страхе жили люди в те лихие годы. Смерть бродила между ними, поражая всех подряд. И не знал никто спасенья от ужасной этой гостьи — и младенец, ни мужчина, ни старик седобородый. Все равны пред нею были, и она, не разбирая, всех без промаха разила, собирать не уставая жатву жуткую свою. И тогда взмолились люди, и услышало их небо, и сошли на землю боги жизни, смерти и любви. В неземном своем величье, окруженные сияньем, по ступеням туч небесных вниз сошли они чредой. Ниц просители упали, распростершися во прахе, дерзких глаз поднять не смея на посланников небес. И людей спросили боги — чем они так недовольны, почему они стенают, что за горе их гнетет. Были ласковы их взоры, речи их полны участья. Но не смели слова молвить распростертые в пыли. И вторично вопросили трое жителей небесных, и звучало нетерпенье в их сверкающих очах. Приподнялся вождь отважный, убеленный сединою, только слова недовольства вслух сказать он не посмел. В третий раз спросили боги — гневом очи их пылали, всколыхнулось лоно моря, с громом вздрогнула земля. И тогда старик решился, крепко на ноги поднялся и в лицо бессмертным бросил дерзновенные слова. Говорил он, что устали люди ждать всечасно смерти, что хотят они без страха жить отведенный им срок. Долгий срок или короткий — это пусть решают боги, лишь бы был всегда единым жизни путь для всех людей. Услыхав такую просьбу, топнул в ярости бог смерти — раскололась в этом месте потрясенная земля. А бог жизни улыбнулся — от одной его улыбки зацвели на мертвых скалах небывалые цветы. Бог любви вздохнул глубоко и сказал: “Старик, поведай, для чего ты это просишь? Ты на свете жил немало — больше, чем любой из нас. Если сделать как ты хочешь, жизнь твоя прервется сразу. Пусть уж будет все как было до скончания веков”. — “Нет! — сказал старик бесстрашно. — Не себе прошу я жизни. Я люблю народ мой добрый — так люблю, как ты учил. Пусть живут без страха люди, пусть не бродит смерть меж ними — я за это, не колеблясь, десять жизней бы отдал”. И едва он это молвил, как глаза его закрылись, и к ногам богов бессмертных бездыханным он упал. “Быть по вашему, о люди!” — прозвучало над землею, и ушли на небо боги по ступеням облаков. С той поры века минули. Разрослось людское племя. Страха гибели не зная, люди счастливо живут. Всем срок жизни дан единый, и, богов благословляя… Черновой набросок древней народной легенды, найденный в архиве Черного совета. (На черновике собственноручная пометка Рюделя: “Указать автору на недопустимость прославления иной религии, кроме религии Креста”.)
Сегодня девочка должна была умереть. Ее звали Эола, и ей было семь лет от роду: лукавые глазенки, нос пуговкой, короткие косички, пухлые щечки, за которые так и хочется ущипнуть. Она бегало с подругами по росистой траве, распугивая сонных лягушек, радуясь неповторимому чуду нового дня. Она еще ничего не знала. Этот день начался для нее так, как начинались все остальные, — с теплых брызг изумрудного солнца, упавших на пол возле кроватки, с непередаваемого, неосознанного по малолетству ощущения радости бытия, наполнявшего всю ее при пробуждении. Она проснулась, и вместе с ней проснулись три мира, три непохожих, разных мира, в которых она жила — одновременно во всех трех: мир Света, мир Звуков, мир Запахов. Они всегда просыпались вместе с ней, а проснувшись, начинали спорить за обладание маленькой хозяйкой. Мир Света радовал ее разноцветными радугами, которые солнце зажигало в капельках росы, повисших на серебристой паутине: красными фонариками ягод, притаившихся под шершавыми зелеными листочками; бесконечностью изумрудного неба, на котором весело резвились похожие на пушистых котят облака. Еще мир Света владел цветами, золотыми и фиолетовыми закатами, россыпями желтого песка на речном берегу, узорами на крылышках бабочек и простым волшебством цветных стекляшек, через которые было так удивительно смотреть на все окружающее. Мир Света имел странную особенность. Он почему-то всегда исчезал, стоило закрыть глаза. Тогда торжествовал мир Звуков. Что-то щелкало, шуршало, шелестело, брякало и повизгивало со всех сторон — то тише, то громче, иногда где-то далеко-далеко, а порой совсем рядом, словно в ней самой. О чем-то болтали на ветках птицы; оттуда же неслось постоянное шу-шу-шу — это терлись друг о друга листья; звонко падали в пустое ведро капли воды из крана; жуки шуршали в листьях, и звенела, тычась в стекло головой, бестолковая муха. Иногда — это случалось только рано утром — где-то за домами возникал тревожный, надрывистый вой, похожий на плач огромного механического существа, одинокого и обиженного. Это плакал Завод. Из всех звуков Эола не любила только его: едва он возникал, отец торопливо уходил из дома на долгие часы. Звук был резок и неприятен, он раздирал уши и вселял непонятную тоску. К счастью, от него можно было избавиться, заткнув уши двумя маленькими пробочками, всегда лежавшими в нагрудном кармашке. Пробочки обладали удивительным свойством: за ними полностью исчезал мир Звуков. Только третий мир, мир Запахов, существовал постоянно, потому что Эола не могла не дышать, сколько ни пыталась. У мира Запахов были свои чудесные свойства, не похожие на все остальные. Стоило отгородиться от всего существующего темнотой и тишиной, как он проникал в тебя, рассказывая о чем-то своем, неповторимом и волнующем. И сколько бы ты ни пряталась, ни увертывалась, рано или поздно приходилось сказать себе: “Да ведь это на нашей клумбе расцвели розы!” Можно было угадать, когда на деревьях развернутся клейкие листочки; запах дыма сообщал, что где-то затопили печь; скошенная трава издалека безмолвно кричала о себе щемящим запахом молодого сена; в темноте можно было узнать по запаху духов, что вошла мама; огромная, добрая, теплая соседская корова так и пахла парным молоком; а о том, что на кухне жарят блины, ветер рассказывал по всей округе. Еще был запах лимона, от которого сводило скулы, и родной запах папиных волос, который особенно слышен, если подышать ему прямо-прямо в затылок; и вызывающий слезы запах лука; терпко пахла спелая дыня, и совсем по-другому — сырая земля; запахи сразу сообщали о том, что готов кофе или только что разрезан на дольки огурец. Девочка еще не знала, что сегодня она умрет, а с нею вместе умрут и три ее волшебных мира. Но остальные знали. И единственное, что они могли сделать — это подарить ей неведение. Ортон стоял у окна и смотрел, как его дочь бегает по росистой траве, оставляя за собой темные полосы. Семь лет он со страхом ждал этого дня, ежедневно моля богов, чтобы они смилостивились над его девочкой и оставили ее жить. В глубине души он не верил, что небо услышит его. С какой надеждой молился он о даровании жизни его первому ребенку, веселому карапузу Бику! Но боги не вняли мольбам, не подарили малышу ни одного лишнего дня. Эола подбежала к дому. Ее косички растрепались, ее туфли были мокры от росы. — Папа, папа, смотри, как я промочила ноги! Почему ты меня не ругаешь? Ты всегда говорил, что я заболею, если промочу ноги. Но это так интересно — бегать по росе. Папа, можно, я побегаю еще? Он кивнул, закуривая сигарету: — Пожалуйста, бегай сколько хочешь. Ты не заболеешь. — Спасибо, папочка! — Она умчалась. Он знал, как это произойдет. К середине дня, набегавшись, она захочет поспать. Ляжет и не проснется уже никогда… Почему так плохо устроен мир? Для чего это нужно — чтобы одни жили долго, а другие умирали, не успев порадоваться жизни? Неужели боги не могли дать всем единый срок жизни? — Папочка, я хочу спать! — Дочь стояла перед ним, протирая кулачками глазенки. — Отнеси меня в кроватку! Тельце девочки было теплым и мягким, от него пахло таким родным, что у отца перехватило горло. Он подоткнул вокруг дочери одеяло и сел рядом, глядя, как она вертится, уминая в подушке удобную ямочку. — Расскажи мне сказку… — сонно попросила она. Ортон стал рассказывать, стараясь сдерживать подступающие рыдания. Но вот сон сморил ее — она успокоилась и засопела носиком. В комнату бесшумно вошел слуга. — Вас спрашивает один человек. — Я не хочу никого видеть, — ответил Ортон. — Ты не знаешь разве, что сегодня… — Он показал на спящую девочку. — Этот человек — слуга Креста. Он уверяет, что спасет вашу дочь… Примите его, хозяин! Отрывок из рукописи, найденной Алексеем Северцевым в подвале королевского дворца.
Когда-то мы были друзьями с белыми, но вы нас сбили с пути своим коварством, а когда теперь мы ведем переговоры, вы друг другу противоречите. Почему вы не говорите и не делаете все прямо, чтобы было хорошо? Черный Котел, вождь чейенов“На Западе жил бог грома, на Востоке — бог света, который появлялся каждое утро над горами. На Севере стоял вигвам бога ночи и холода, а на Юге правил бог тепла и жизни. Боги жили в согласии, не мешали друг другу, и каждый из них знал свою очередь. Потом пришли белые. У них был всего один бог, зато очень много ружей и пороху. Четыре наших бога не знали, что будет делать этот один и что теперь делать им. И мир изменился, утратил порядок. Из прерий исчезли бизоны, из лесов — олени, а в реках сошли с ума рыбы. И как наши боги не знали, чего хотят белые, не знали и мы. А белые хотели, чтобы НАС НЕ БЫЛО. Мы приносили жертвы четырем богам, раньше ведь они принимали их по очереди. А тут, видно, перессорились и перестали нам помогать”. Эту легенду рассказывают индейцы в штате Монтана. Кто возьмется объяснить четырем всемогущим богам, что надо было бросить ссоры и заняться делом. Легче это объяснить людям.
Михаил Владимирович Михалков встретил воину на Дунае, в городе Измаиле, в составе 79-го погранотряда. В начале августа 1941 года из города Николаева по приказу штаба погранотряда ушел на спецзадание в тыл врага. Военная судьба молодого пограничника, в совершенстве владевшего немецким языком, оказалась сложной и необычной. Он бежал из нескольких фашистских лагерей, находился в подполье в ряде городов Украины, как советский разведчик под кличкой “Сыч” действовал под видом немецкого солдата и офицера на оккупированной гитлеровцами территории. После войны М.В.Михалков стал писателем (литературный псевдоним М.Андронов). Он автор 12 поэтических сборников. Им написана автобиографическая повесть “Один” о своих военных годах. Предлагаем нашему читателю отрывок из этой книги.
“В августе—октябре 1944 года, когда в Ауцском районе активизировались удары Вооруженных Сил СССР против гитлеровской армии, отряд партизан наносил урон врагу, обстреливая на окраинах тылы гитлеровских танковых частей… Группой подпольщиков-партизан руководил советский воин Михаил Михалков: центром нелегальной работы был дом Жана Кринки, хутор Цеши. …Националистские бандиты в 1947 г. застрелили т. Кринку в его доме”.
Сейчас в науке много говорят о междисциплинарном знании, знании, лежащем на стыке разных наук. Очевидно, подобные же области есть и в литературе. Пример — то, что вы прочтете на этих страницах. Это литература, находящаяся в прямом соприкосновении с историей, как бы накладывающаяся на нее, весьма оригинальный в литературном и в научном отношении поиск необычного в истории, если позволено так сказать — исторической экзотики, которая бросает неожиданный свет на события и эпохи. Авторы строят свой остросюжетный рассказ на базе обширного фактологического материала. Действие происходит в разные века и в разных концах земли. О разных судьбах, лицах и предметах пойдет здесь речь: об амазонках, женщинах-воительницах, о кладоискателях и алхимиках, о правде и лжи в истории. Наше отношение к информации является тем более заинтересованным, чем больше знания о неизведанном она содержит. Среди того, что изложено здесь, о многом вы узнаете впервые. Само собой, обращаться к малоизвестным и неведомым областям- занятие куда более трудное и неблагодарное, чем пересказ хорошо известных и привычных истин. Трудность не только в том, что многое действительно неизвестно, но и в том, что даже о более или менее известном имеются противоречивые данные, взаимоисключающие мнения специалистов. В истории нередко бывает так, что разные источники дают совершенно разные сведения об одних и тех же событиях или исторических личностях. Это же относится к написанию ряда исторических имен, географических названий, к хронологии. Вот почему жанр, который избрали авторы, жанр литературного повествования, очевидно, единственно возможный, в котором сегодня можно говорить о предметах, затронутых ими. Перед вами литературное произведение, и, хотя в основе его лежит фактологический материал, оно не является ни сводом окончательных истин, ни кодексом бесповоротных суждений. Авторы сами неоднократно оговаривают это в тексте. Мне представляется нелишним еще раз напомнить об этом читателям. Доктор философских наук Ф.М.Бурлацкий