Расскажи мне, дружок, отчего вокруг засада:
Отчего столько лет нашей жизни нет, как нет?
От ромашек-цветов пахнет ладаном из ада,
И апостол Андрей носит Люгер-пистолет?
Оттого, что пока снизу ходит мирный житель,
В голове все вверх дном, а на сердце маята -
Наверху в облаках реет черный истребитель,
Весь в парче-жемчугах с головы и до хвоста.
Кто в нем летчик - пилот, кто в нем давит на педали.
Кто вертит ему руль, кто дымит его трубой?
На пилотах чадра, ты узнаешь их едва ли,
Но если честно сказать, те пилоты - мы с тобой.
А на небе гроза, чистый фосфор с ангидридом;
Все хотел по любви, да в прицеле мир дотла…
Рвануть холст на груди, положить конец обидам -
Да в глазах чернота, в сердце тень его крыла.
Изыди, гордый дух, поперхнись холодной дулей!
Все равно нам не жить, с каждым годом ты смелей…
Изловчусь под конец и стрельну последней пулей -
Выбью падаль с небес.
Может станет посветлей.
Б. Гребенщиков «Истребитель»
(по изданию Москва, Нота-Р, 2002 Москва, Аннао 2002: «БГ песни»)
…Кровь на ладони не стекала - высоко,
Лишь на приборах мелкий крап мишеней,
Живые ярче, и попасть по ним легко,
А времени - в обрез, и не до размышлений,
И небо вновь ложится под крыло,
Лицо лаская острым встречным ветром -
И тень улыбки «снова повезло»…
Писать получалось только достаточно крупными, почти печатными, но все равно корявыми буквами. Листки, кажется, рассыпались, но Таньке было уже все равно - сжимая что-то в руке, то ли один из листков, то ли фломастер, она закрыла глаза и попыталась отрубиться. Не тут-то было.
Должно быть, она неплотно прикрыла глаза, потому что перед ней явственно обрисовались две пары ног. Первая пара была облачена в кроссовки и черные джинсы, вторая - в тяжелые ботинки и камуфляж.
– Хм-м… - прозвучало откуда-то сверху.
– Да пошли, герцог, наркошек, что ли, не видал? - ответили где-то там же, наверху.
– Видал, хотя и не столько, сколько ты, наверное…
Тут Танька обиделась. Даже если она и походила на наркоманку, то ей не была. Герцог, блин…
Кто-то потянул листок из ее пальцев. Танька не сопротивлялась. Больше всего ее интересовало одно - не наблевать на ботинки незнакомцам. А то ведь этими же ботинками…
– Хм-м… - еще раз прозвучало где-то то ли на небесах, то ли над Танькиной головой.
– Пошли, говорю. Делать больше нечего, что ли?
– Погоди-ка, маршал… Ну-ка, погляди сюда, детка…
Таньку бесцеремонно взяли за подбородок. Она постаралась сфокусировать взгляд. Где-то перед ней находились глаза. Серые такие глаза, две штуки. Левый и правый. Хотя сейчас Танька не могла бы ответить на вопрос, где левый, а где правый. Она зажмурилась, но ее весьма весомо похлопали по щеке.
– Герцог… - обладателю второго голоса явно был не чуждо нытье.
– Погоди, говорю. Это явно наш пациент.
– Иди ты…
– Ну, давай, давай. Смотри на меня.
Танька бы с удовольствием на него смотрела - лишь бы отстал. Но смотреть не получалось.
Неожиданно теплые и приятные пальцы легли на виски и нажали раз, другой, потом плотно впились в голову, нажимая на какие-то неведомые точки. Сначала боль усилилась неимоверно, резко, Танька испуганно хлопнула глазами, уверившись в том, что сейчас-то ее голова и лопнет. А потом боль начала уходить, казалось, что она втягивается в эти пальцы на висках и исчезает.
Зрение стало приходить в норму. Только цвета еще казались слишком яркими. Танька посмотрела на неожиданного благодетеля и его капризного спутника. Благодетель был не особенно высок, едва ли на полголовы выше долговязой Таньки, облачен в камуфляж целиком, включая берет, из-под которого выбивались странного пепельно-седого тона пряди. И весьма широк в плечах. Другой, Маршал - это явно было прозвище, а не звание, был длинным, худым и подчеркнуто стройным. Лицо было утонченно-аристократичным, но что-то неприятно слабое крылось в очертаниях подбородка и нижней губы. Роскошный темно-шатеновый «хвост» был аккуратно уложен на плечо.
Обоих Танька видела в первый раз.
– Давай-ка, поднимаемся… вот, умница. Вот, хорошо. А теперь давай лапу и пошли отсюда.
После приступа и кучи слопанных таблеток ноги заплетались, и Танька повисла на руке «камуфляжного», стараясь найти компромисс между необходимостью держаться за его руку и чувством приличия, не позволявшем висеть на незнакомом человеке. На эскалатор ее просто поставили, взяв под мышки, потом развернули и прижали носом к груди, заглушая ее испуганный писк. Эскалаторов Танька боялась и в лучшие свои дни. Бушлат пропах табаком и еще чем-то пыльным, но приятным. Жесткая ткань царапала бедный ее недавно разбитый нос, но было все равно приятно. «Получу деньги - куплю себе камуфлю…», подумала Танька. И то ли заснула стоя, то ли отрубилась.
Осознала она себя уже в «Трубе», переходе через Ленинский проспект. Место тоже было знакомым - здесь в плохую погоду, вопреки попыткам милиции прекратить безобразие, тусовалась молодежь. Несколько Танькиных знакомых были завсегдатаями этих тусовок, и она сама там временами пила пиво и слушала, как мучают гитары.
В руках у нее была наполовину пустая бутылка красного вина.
– Ну что, полегчало? - не без ехидства спросил тот, кого называли Герцогом.
– Лю-ууди… - задумчиво спросила Танька. - А вы вообще кто?
Новообретенные знакомые переглянулись.
– А ты-то сама, чудо, кто будешь?
– Так нечестно! Я первая спросила! - возмутилась Танька, чувствуя, что язык слегка заплетается, а в теле образуется приятная легкость.
– Я - Герцог Альба. Он - Маршал.
Продолжения в виде данных мамой с папой имен не последовало, но Таньке было не привыкать. Те из ее приятелей, что тусовались в «Трубе», именовали себя еще похлеще. Тут хоть язык не свернешь в попытках выговорить.
– Танька. В смысле, Татьяна, но - Танька.
– Москвичка?
– Угхм… - согласилась Танька, допивая бутылку залпом.
Дальше было еще вино - много вина, потом, кажется, водка, которую принесли какие-то знакомые Герцога и Маршала. Их, знакомых, было большое количество, и все они обращали мало внимания на Таньку, маячившую между парнями. Наличествовали какие-то горе-гитаристы, оравшие не вполне музыкально, но компенсировавшие недостаток слуха и голоса избытком самоуверенности. Еще была разбитая почти под ее ногами пивная бутылка - грозно повернувшийся в ту сторону, откуда она прилетела, Герцог никого не засек среди толпы. Милицейский патруль, в неласковых выражениях требующий от отдельных товарищей и групп товарищей убираться отсюда подальше. Шум, гам, и прочий стандартный набор веселья в «Трубе». Чем больше Танька пила - бутылки методично вкладывал ей в руки Герцог, - тем более нормальным казалось ей происходящее…
Проснулась Танька непонятно где. Голова ее, вновь болящая, но на этот раз по вполне понятным и устранимым причинам, помещалась на коленях Герцога, то, что от пояса и ниже - на чем-то сидело. И все это, включая Маршала по левую руку от нее, куда-то ехало. Подозрительно походя на автобус.
– Э-э-э-э-это где я? - шкрябая сухим языком по еще более сухому небу, спросила Танька.
Герцог слегка склонил голову, и Танька заметила спускающиеся от его ушей тонкие проводки наушников. Танька резко села, толкнув локтем Маршала, но тот спал нетрезвым сном и не проснулся.
«"Уши»-то сними!» - жестами показала Танька, заодно разглядывая Герцога. Резкие скулы, короткий прямой нос, мощный подбородок. Хорошее, правильное, не сильно обремененное интеллектом мужское лицо. Только глаза ему не соответствовали - какие-то… «прозрачно-дикие», изобрела определение Танька. Серые, льдистые и очень, очень странные.
Герцог полез под бушлат, отключая звук в наушниках.
– Это где же я? - еще раз спросила Танька.
Герцог удивленно приподнял брови. Проснулся Маршал, вскинулся - как будто и не спал только что.
– Где-где… в автобусе.
Танька еще раз огляделась. Ну да, вертолетом или поездом это не было. Но и городским автобусом - тоже. Тетки с баулами, битком забитые тюками и сумками полки и проходы, сонные, мятые лица.
– В каком автобусе, блин?!
– Да-а-а… амнезия алкогольная… - подал голос Маршал.
Герцог задумчиво посмотрел на Таньку.
– Опять за рыбу деньги… В автобусе. Междугородном. Москва-Кострома. Не вспоминается?
– Кострома? - Танька поперхнулась. - Какая Кострома… зачем? - в сердце нехорошо екнуло.
– Да мы только до Ростова, не волнуйся. Что, правда, ничего не помнишь?
– «Я всегда, когда напьюсь, головой о стенку бьюсь…» - задумчиво процитировала Танька любимое из Дивова.
– «То ли вредно мне спиртное, то ли это возрастное…» - откликнулся немедленно Герцог. - В гости едешь.
– А это… муж… работа… экзамен?!
Герцог и Маршал одновременно хихикнули - весьма пакостно, надо заметить.
– Ну… мужу ты позвонила. А что сказала про свою работу и свою учебу - я тебе потом повторю. Если захочешь.
Танька вполне себе представляла, что она может сказать. Но одно дело - сказать. Другое - наплевать и на то, и на другое… А вот звонок…
– И… что я сказала?! - в панике спросила Танька.
– Не имею привычки подслушивать чужие разговоры, - подмигнул ей Герцог.
Танька обреченно вздохнула и вновь улеглась к нему на коленки, размышляя перед сном. Муж был уже давно - год - как нелюбимый и ненужный. Некоторая польза в виде социального статуса и зарплаты от него, конечно же, была. Хотя, в общем, Таньке было плевать и на первое, и на второе. Но ссориться с мужем она опасалась - тот легко переходил на нытье и не успокаивался часами. Думая о том, каких еще странностей можно ожидать от себя и окружающего мира, Танька заснула и спала до самого Ростова сном без сновидений.
От вокзала до дома путь вел, так загадочно петляя, что первым впечатлением Таньки было - город, состоящий из одной, но длинной улицы. С одно-двухэтажными домами. Где-то на горизонте маячил ростовский Кремль. Танька услышала колокольный звон, и скривилась, потирая виски, в которых что-то нехорошо аукнулось.
Герцог вопросительно приподнял брови.
– Благодать… - мрачно произнесла Танька. - Полные уши благодати…
– Столярова, значит, почитываем… ну-ну… - непонятно высказался Герцог.
Дом, в котором проживал Герцог - Танька уже разобралась, что Маршал москвич, и тоже едет в гости - оказался весьма странным. По московским меркам. Это был здоровенный деревянный одноэтажный дом с участком, комнат на шесть, однако внутри обнаружились не только коммунальные удобства, но еще и батареи, телефон, и, что наповал убило Таньку, «выделенка». К «выделенке» был подключен относительно новый компьютер, вокруг которого валялось множество различных девайсов.
– Красиво живешь…
В доме царил легкий бардак серии «все под рукой». Сначала Танька решила, что они в доме одни, но, выходя из ванной в старом невероятных размеров махровом полотенце, столкнулась с женщиной лет пятидесяти. Та посмотрела на Таньку равнодушно, кивнула головой в ответ на слегка ошарашенное «здрасте!» и удалилась куда-то в глубь дома.
Из ванной Танька направилась в сад, идти в сари из полотенца в комнату к парням ей не хотелось. В саду все было симпатично - запущенно и тенисто. Обнаружив полуодичалый крыжовник, Танька облюбовала куст с ягодами покислее и принялась его общипывать, периодически потряхивая волосами.
Сзади кто-то обнаружился, но Танька не стала оглядываться, кожей спины угадывая Герцога.
– Жрешь? - ласково осведомился он.
– Угу! - ответила с набитым ртом Танька.
– Кислятина же…
– Так в том и кайф, что кислятина…
Герцог уселся рядом на корточки и задумчиво отщипнул пару ягод.
– Кстати, - вспомнила Танька, - там женщина в доме… она тебе кто?
Герцог самую малость закаменел в лице.
– Она мне… Алла Николаевна. Племянница первого мужа бабушки.
– Хитро-о… - протянула Танька, рассчитывая на продолжение.
– Если бы не она, меня сдали бы в детдом, когда погибли родители. Впрочем, может, оно и к лучшему… - уставился в пастельное северное небо Герцог.
– А чем в детдоме лучше?
– В детдоме труднее попасться на глаза психиатру.
Танька повернулась к Герцогу, рассыпав крыжовник.
– Когда меня стало ломать… лет в тринадцать… она, конечно, всполошилась. И отвела меня к добрым докторам.
– Диагноз приклеили? - понимающе спросила Танька.
– Не дошло. Но химии пришлось выжрать изрядно.
– Повезло. Мне вот тоже повезло… три раза укладывали, но на учет не поставили. Родители меня лечить хотели, а вот дочь на выданье с клеймом из «дурки» их не приколола. Зато всю задницу искололи и много чего там еще было… - помрачнела Танька.
Она вдруг поняла, что первый раз за четыре года, которые она прожила в Москве, получив квартиру от дальней родственницы, рассказывает кому-то об этой части своей биографии. Порвать с родителями на следующий день после восемнадцатилетия, сменить фамилию, выйдя замуж, поступить в институт было проще, чем рассказать кому-то о пяти годах лечения у участковых детских психоневрологов и прелестях пребывания в соответственных заведениях «на обследовании». Не знали об этом ни Танькины знакомые (подруг у нее не было), ни муж.
– Я вот не понимаю! - вскинулась вдруг Танька, безжалостно обдирая листья с ветки крыжовника. - Я не понимаю! За что?! Я мешала кому-то?! Я Чикатилло?!
– Ну, ты ж читала Столярова. Тебе других объяснений нужно, более приятных? А нифига… «Кина не будет, кинщик пьян».
– Свинья ты… - ляпнула Танька и испугалась, что будет понята превратно.
Герцог повернул к ней лицо, уже совсем обычное и привычно-насмешливое.
– А мне тебя что, пожалеть? Маленькую и слабенькую?
– Я тебе пожалею… - показала Танька мелкий, но крепкий кулачок. - Тебя самого потом пожалеют…
– Ну вот, все ты сама понимаешь, - рассмеялся Герцог. - Кстати, стихи у тебя неплохие…
– Это не стихи… - буркнула Танька, смутившись. - Это блевотина больного мозга…
Герцог заржал, как жеребец при виде кобылы.
– Ценю поэтическое слово… крепкое и конкретное… Кстати, в дом пошли, а то Маршал будет варить пельмени до тех пор, пока не придут их поедатели.
Танька испугалась за пельмени и резво отправилась в дом.
В Ростове обнаружился не только противный Кремль с колокольней, но и очаровательное озеро, название которого Танька сразу запомнила. Однако шашлык из сарделек и пять литров разливного вина в летний вечер от этого менее приятными не стали. По ходу дела Танька узнала, чем занимаются ее новые знакомые. Герцог в Ростове был сразу и тренером юношеской команды по карате, и программистом-фриленсером. У Маршала в Москве был «бизнес», о котором он говорил мало и невнятно. Еще у них обнаружились паспортные имена. Герцога мама с папой, оказывается, назвали Димой, а Маршала - Михаилом. Однако Таньке это не понравилось. Ей даже хотелось, чтобы ее называли тоже… не Танькой, а так, как она сама называла себя иногда. Но смелости назвать это имя не хватило. Или просто показалось несвоевременным.
А озеро, оказалось, звали Неро. Танька не знала, древнеславянское это слово, или нет, но оно ей не понравилось.
Когда канистра подошла к концу, Танька поняла, что не искупаться она не может. Но купаться в единственном комплекте одежды - джинсах и майке - как-то не хотелось. А купаться в натуральном виде было стремно - вдруг не поймут? С ее точки зрения, голое тело было куда как более естественной вещью, чем всякие там мини-бикини. Которые, если подумать головой, привлекают гораздо больше внимания, чем самая банальная голая задница. Но Танька давно поняла, что ее образ мыслей мало кто разделяет. А «думать головой» вообще как-то не принято. Даже неприлично.
Пока Танька медитировала над этим вопросом, ситуация разрешилась сама собой. Маршал запросто скинул с себя всю одежду и сиганул в воду, затянутую ряской.
– Вода зашибись… слишком теплая, как раз для нежных барышень… - протянул он, торча над водой костлявыми, но изящными плечами.
– Что-о-о-о?! - завопила разгневанная Танька. - А ты на первое апреля в Финзаливе плавал? А?!
– Так первое апреля - день дураков. Дураки, наверное, и не мерзнут.
Шмотки Герцога и Таньки перемешались в беспорядочную кучу, так как скинуты были со скоростью, достойной книги рекордов Гиннеса. Рывком преодолев первые пять метров, где за ноги цеплялась трава, а плечи облепляла ряска, Танька парой движений ног мастерски обрызгала Маршала и устремилась вдаль. Плавала она отлично, профессионально, хотя до КМС не дотянула стараниями озабоченных умственным здоровьем дочурки родителей.
На середине озера было пусто и тихо. Танька перевернулась на спину и улеглась, глядя в небо. Небо было ночное, ясное и неправильное. На нем было слишком много звезд, и все они были мелкие. Очень хотелось, чтобы небо было другое - чтобы по нему были разбросаны редкие, но здоровенные, как земляника размером, звезды. Ну, или как крыжовник, вспоминая беседу в саду, думала Танька. Где-то вдалеке доносились голоса ребят, плеск, смех, их костер был виден едва-едва, и еще было видно, что это не единственный костер. По берегу озера горели искорки, далеко, на самом пределе слуха, звучала гитара. По небу важно плыл пассажирский самолет, солидно помигивая огоньками. Танька представила себе вид из кабины самолета - ее саму, конечно, не видно, но видна вода, точки костров, огни города, далеко впереди - оранжевое зарево Москвы… Ей стало холодно и одиноко. Захотелось к Герцогу, говорить, но нельзя было - еще был Маршал, а Танька уже поняла, что симпатии между ними не будет. Так, очередное «просто знакомство». И говорить при нем не хотелось: Герцог был непонятно-родным, «одной крови», а Маршал был чужим, как все остальные люди.
Тихий плеск она уловила издалека и перевернулась, уйдя в воду по шею. Но неподалеку маячила знакомая, растрепанная и мокрая голова Герцога.
– Отмокаешь?
– Угу.
– И не холодно?
– Холодно…
– Поплыли на берег.
– Вино же кончилось…
– Ха! Кто тебе это сказал?
– Как? - Танька от удивления черпнула воды открытым ртом. - Канистра-то одна…
– Две канистры… поплыли.
– Не-а. Лучше плыви с канистрой сюда, - пришла к Таньке идея.
– Нет уж. Я плаваю похуже тебя, а вытаскивать меня будет тяжеловато.
– Эх ты, наземное существо… человечество произошло на свет из океана.
– Сама земноводное… некоторые его представители произошли напрямую от водяных ужей, наверное.
– Которые «егозят, а не кусают, не сказать еще хужей»?
– Вот-вот-вот…
В такой перебранке добрались до берега, где у потухшего костра сидел покрытый пупырышками Маршал.
– Это круто… а костер развести? - недоуменно спросила Танька.
Маршал страдальчески поднял выразительные брови.
– Двигаться холодно же…
Танька взяла картонку, которой они раздували угли, подкинула пару полешек, замахала картонкой. В воздух полетели искры и пепел. Она почувствовала на спине колющий взгляд, оглянулась. Глаза Маршала ей не понравились. Ничего нового и незнакомого в них не было, но и старого и привычного ей хватило. Поморщившись, Танька раскопала в вещах свои джинсы и натянула их прямо на невысохшие ноги. Вернулся Герцог с охапкой сушняка, бросил на обоих острый короткий взгляд, но промолчал.
Костер разгорелся жарко, фыркнув Таньке в лицо горячим воздухом и подпалив кончик пряди. Танька подобрала волосы и покрутилась перед костром, обсыхая. Движение казалось настолько естественным, что ее не волновало, как это выглядит со стороны. Она подставляла торс горячему воздуху, мельком любуясь на то, как играют отблески пламени на голой руке, пока вновь не наткнулась на взгляд Маршала. Фыркнув, Танька схватила футболку и натянула на себя.
Она всегда казалась себе некрасивой - слишком долговязой, слишком обычной. В себе ей нравились только волосы - натурально-платиновые, до лопаток, густые. Все остальное было, по ее мнению, никаким. Совсем банальное лицо - такое простое, русское, каких в ее городе было девятьсот на тысячу. Да еще и заметная белая полоска шрама от левой ноздри до угла губ. Покаталась в детстве на велосипеде.
Танька никогда не считала себя достаточно красивой, чтобы выбирать кавалеров по своему вкусу. А если кто-то явно показывал свое к ней внимание, считала, что это потому, что тот думает, что такая некрасивая девица будет рада переспать с кем угодно. И, разумеется, оскорблялась. В результате, ее личная жизнь сводилась к череде коротких связей со скучными мальчиками фасона «так себе», которые не могли ей дать ничего. А тех, кого она хотела сама, Танька обходила десятой дорогой. Некрасивая и навязывается - хуже этого с ее точки зрения не было ничего.
Танька села под дальнее на поляне дерево и надулась. Ну вот… стоит просто-напросто посохнуть у костра, как сразу кто-то начинает пялиться глазами мартовского кота. И ладно бы… Танька задумалась, понравился бы ей такой взгляд у Герцога, попыталась себе это представить и хихикнула про себя. Получилась глупость.
Ей на колени что-то упало, и Танька вздрогнула всем телом. Это оказался небольшой камушек. Она подняла глаза и увидела Альбу, который махал ей рукой. Танька неохотно подошла, села рядом. Герцог приобнял ее за плечо, наклонился к уху.
– Напрягаться не надо, хорошо?
Танька сжала губы, опустила глаза и неохотно кивнула, пытаясь высвободиться.
– Ты не поняла. Никто ничего дурного тебе не хочет. Просто это было красиво. Очень красиво.
У Таньки потеплело где-то в желудке.
– Ну и вкусы у вас, сударь… - ехидно фыркнула она.
– Дура… - ласково сказал Герцог, обнимая ее второй рукой и утыкаясь носом ей в волосы. - Дура, ты когда последний раз в зеркало смотрелась?
– Днем. Когда мылась, - ответила Танька, чувствуя, что сарказм удается уже хуже.
– Ну, так очки себе купи…
Дальше было хорошо. Вторая канистра вина ходила по кругу, что не могло не радовать протрезвевшую в ходе купания Таньку. Головой она лежала на коленях Герцога и с легким недоумением водила пальцами по его голой груди. Было удивительно тепло и правильно. Он иногда брал ее руку и переплетал их пальцы, чуть сжимая, и тогда Таньке делалось так легко и сладко, как не было еще никогда.
До дома они добрели, слегка покачиваясь. Танька то шла за руку с Герцогом, то выбегала вперед, раскидывая руки и запрокидывая голову в небо.
– Ка-а-а-айф! - вопила она, не интересуясь, который нынче час ночи.
– Эк тебя плющит… - смеялись Герцог с Маршалом, но не мешали.
Спать не хотелось, что-то слишком буйное и яркое бурлило в груди. Танька зашла в дом за ветровкой, вышла в сад, где под яблоней расположились ребята с гитарой.
– О, гитара… здорово!
Танька долго слушала, как поют Герцог и Маршал. Их песни - странные, непривычные, и странным образом знакомые и понятные, бросали ее в легкую дрожь. Она не знала имен авторов, этих песен, но знала, о чем эти строки. О каких войнах, космических пространствах, звездных армадах идет речь. Знала - и боялась поверить. Ее ощутимо колбасило. Танька прятала руки под ветровку, чтобы скрыть дрожащие пальцы. Герцогу, который пел и играл больше, сейчас было не до нее - он иногда косился на напряженную, вибрирующую Таньку и клал ей руку на плечо, но это не помогало. Хорошо еще, что этих песен было не так уж много. Было много смеха -
…Пламя разрывов над головой, крепка лобовая броня,
Я вечный воитель с бензопилой, я герой грядущего дня!
Я вечный воитель с бензопилой, санитары, держите меня…
И Танька подпевала, покатываясь со смеху. А потом были солдатские песни - афганские, чеченские, и Танька с трудом давила судорожный вздох, заменявший ей слезы.
…Здесь трусов нет, нет подлецов - в тылу остались.
А были, так в конце концов поразбежались.
Нет пьяных на передовой. Пусть врут с надрывом.
Пьяны в купели огневой, пьяны в купели огневой мы от разрывов…
А на тонкой бумаге, на чертежных столах
Белоснежная птица взмывала так смело,
Уходила в пике так легко и умело,
И не знала про боль, и не знала про страх…
Но чертеж на бумаге не мог убивать -
И ложилась поверх белой птицы печать.
А на тонкой бумаге, в штабах на столе
Безобидно и стройно шагали отряды,
Получая снаряды, а после - награды,
И никто не остался лежать на земле…
Но солдат на бумаге не мог убивать -
И ложилась поверх чьих-то планов печать…
А на тонкой бумаге, в ребячьих стихах
Поднимали мальчишки железные птицы,
И мечтали - взлететь, совершить, приземлиться,
И играли в пилотов, летая во снах…
Но мальчишка-подросток не мог убивать -
И ложилась курсантам в билеты печать…
А на тонкой бумаге газетных листков
Проступали сквозь бравурность сводок событий
Имена не вернувшихся, пленных, убитых -
И пятнала страницы узорами кровь…
Чертежам и стихам не дано убивать -
Но ложится опять на бумагу печать…
Слушали ее молча и внимательно. Когда Танька взяла последний аккорд и отложила гитару, повисла пауза. Танька растерянно смотрела на обоих парней, пытаясь понять, сделала ли она что-то не так, или просто не догоняет.
– Однако… - спустя несколько минут, покачал головой Герцог, разглядывая землю возле ботинок. - Интересная песня. А, Маршал?
– Да, - с непонятной интонацией ответил тот. - Не самая банальная тема.
– Ну что, знакомиться будем? - вскинул на Таньку шальным серебряным блеском отливающие глаза Герцог.
Таньку сплющило. Она засунула под майку ставшие в момент ледяными и мокрыми ладони, стиснула себя за бока.
– А-а… м-мы вроде уже знакомы ж-же… - выговорила она дрожащим несчастным голосом.
– Да не в том смысле… - ухмыльнулся Маршал.
– А в каком еще? - попыталась сыграть в недоумение Танька, уже понимая, что не выкрутится.
– Ну как… я - маршал авиации Эскен Валль. Он, - Маршал кивнул на Герцога, - Командир Первой воздушно-десантной Имперской дивизии полковник Рэй Альба. А вот ты у нас кто?
Танька раскрыла рот, но сказать ничего не смогла. В связках горла неизвестно откуда завелась пара столовых ложек ненавистного абрикосового желе, а в желудке - кирпич.
– А ну-ка, офицер, доложите по всей форме! - неожиданно рявкнул Маршал так, что у Таньки что-то ощутимо хрустнуло в голове, она подскочила, щелкнув кроссовками, вытянулась в струну и выпалила:
– Его Императорского Величества особого гвардейского корпуса «Василиск» капитан Кэрли Ши-Хэй!
И тут же добавила:
– А не пошли бы вы на..й!
Лицо Маршала вытянулось так, что он стал похож на удивленную лошадь. Танька заметила это краем глаза - она бегом бросилась в дом, нашла комнату, в которой лежал ее рюкзак, схватила его и стала озираться, пытаясь лихорадочно сообразить, не забыла ли чего. Увидев под столом свою книжку, она наклонилась, не замечая проводов, и сшибла со стола некую компьютерную железку. Агрегат весом в пару килограмм плюхнулся ей на спину, больно ударив по позвоночнику, соскользнул и разбился. В нем было что-то стеклянное, и Танька отстраненно сообразила, что это был сканер. Осколок впился ей в руку, но боли она не ощутила.
Раздалось хмыканье. Танька подняла едва видящие глаза и увидела в дверях Герцога.
– Хороший был сканер…
Не понимая, что он говорит, Танька ломанулась к выходу из комнаты, но напоролась на перекрывающую дверной проем руку Герцога. Танька попыталась поднырнуть, но ее тут же схватили за воротник.
– Ты далеко?
– На вокзал… домой… к черту… - выдохнула Танька, стараясь высвободиться.
– В четыре часа утра? В незнакомом городе?
– Да отвали ты… отпусти! - пыталась разжать пальцы на воротнике ветровки Танька.
– Ну-ка, хватит… - Герцог схватил ее за руки, прижал спиной к себе, потом развернул и прижал к стене, не давая пошевелиться. - В чем дело?
– В вас! - прошипела ему в лицо Танька. - Мало мне психушки? Вы на хрена это все затеяли? Шутники… недоумки… Что вы из меня делаете? Игрушку?
Герцог молча смотрел на нее в упор своими металлическими глазами и не отвечал.
Танька выдохлась и обмякла.
– Закончила истерику? - спокойно спросил Альба. - Слушать готова или подождать еще?
– Ну? - смущенно спросила Танька, чувствуя, как кровь приливает к щекам и пульсирует в сосудах на шее.
– Никто из тебя ничего не делает. Мы - те, кто мы есть. И ты та, кто ты есть. Ты сама это знаешь. Никто тебя за язык не тянул. Вытащить - да, попробовали. Ну и вытащилось. Твое. Собственное. Понимаешь?
Герцог говорил спокойно и размеренно, неприятно напоминая Танькиного лечащего врача в областной клинике. «Ну, еще бы… а как с буйными истеричками еще говорить?» - отвесила себе мысленную плюху Танька.
И тут ее еще раз сплющило, да так, что она едва не стекла по стенке. И стекла бы, и спрятала лицо в колени, но ее крепко, всем телом прижимали к стене.
– Так это что? Все на самом деле? Существует? - выговорила она непослушными губами.
– Дошло, - засмеялся Герцог. - Не прошло и года…
Танька закрыла глаза и начала уплывать куда-то в черную и глухую темноту, где было спокойно и тихо, и не было ничего и никого.
– Э-э… ты чего? Ау! - Герцог сильно встряхнул ее, потом больно и резко ударил по щеке.
Танька, не открывая глаз, вцепилась ему в плечи.
– Еще раз…
– Что «еще раз»?
– Стукни… мозги прочищает…
– Э, нет… хватит…
Он обнял ее уже как-то по-иному, Танька почувствовала его губы на своих скулах, потом на губах.
В дверь постучали.
– Можно? - раздался отчетливо издевательский голос Маршала.
– Нет! - рявкнул Альба и засмеялся. Танька засмеялась тоже.
– Ну, совет вам да любовь… - прозвучало из-за двери.
– А пошел ты! - не сговариваясь, хором ответили Танька и Герцог, и опять рассмеялись.
Дальше все было нереально хорошо, так, как быть просто не могло, но все же было. Танька никогда не подозревала, что ее тело может взрываться, и разлетаться на осколки, и умирать, и тут же воскресать, и вновь рассыпаться на множество искр и шаровых молний. Они не могли оторваться друг от друга долго, очень долго, и Герцог встал на минутку - задернуть шторы от яркого солнца, а Танька вдруг уткнулась в подушку и раскисла.
– Ну что ты… - обнимал он ее, кусая за уши. - Что случилось?
– Не знаю… - прятала лицо Танька. - Не надо уходить…
– Куда же я ухожу?
– Никуда не надо…
– И спать не надо?
– И спать - не надо! - Танька вновь обвилась вокруг него, требовательно царапая по спине.
– Кошка…
– Нифига не кошка… - мурлыкала Танька, плавясь под горячими руками и жмурясь от коварного, все равно пролезающего в комнату солнца. - Хуже.
– Что же хуже-то? - деланно закатывал глаза к потолку Герцог.
– Я хуже…
Заснули к обеду. Или около того. Танька уже и не помнила. Постель оказалась слишком узкой, и ей не удавалось откатиться к стенке и завернуться в покрывало. Пришлось спать так, наполовину придавленной весьма весомой герцоговой фигурой. Танька этого не любила, а потому сна не удалось, так, полудрема-полубред.
Когда она проснулась, в комнате она была одна. Нет, не одна. В комнате обнаружилась кошка. Обычная серая подзаборница. Кошка бесцеремонно улеглась Таньке на грудь и смотрела в лицо, щекоча ее подбородок длиннющими белыми усами. Танька открыла глаза и показала кошке язык. Кошка слегка дрогнула веком, но уходить не подумала.
Танька уставилась в лимонно-желтые кошкины глаза и стала смотреть ей вглубь зрачков. Обычно, если так смотреть долго, то зрение чуть-чуть сдвигалось, и кошачьи глаза выглядели нарисованными ребенком. Черные пятна на цветном фоне. Если еще немного подождать, то можно было увидеть кусочек мира в кошачьем восприятии. Мир был очень цветной и очень искривленный, как в очках с сильными диоптриями. Мысли у кошек были путаные и непонятные, но ощущение от них было очень забавное - по телу начинали бегать приятные щекочущие пузырьки газа.
Но у этой кошки таких глаз не было. Через несколько минут Танька отчетливо увидела вместо желтых кошкиных глаз человеческие. Бледно-голубые, с нормальными, а не вертикальными зрачками, удлиненные, наглые и явно ее, Таньку, видящие. Глаза были неприятные. Танька какое-то время померилась с ними взглядом, но тут скрипнула дверь и Танька отвлеклась.
– Через эту кошку кто-то смотрит… - улыбаясь, сказала она Герцогу, сталкивая с себя тяжелую и щекотную животину.
– Хм-м… кто?
– Да пофиг… - равнодушно ответила Танька. - Кто-то…
Ей было глубоко все равно, кто именно смотрит. Интересен был только сам факт.
В свете дня ее одежда оказалась помятой, перепачканной в земле и всяком природном мусоре.
– Черная ткань всегда притягивает к себе белую грязь… - проворчала Танька, пытаясь привести майку и штаны в приличный вид.
Герцог снял с какого-то стула очередную камуфляжную шмотку, кинул ей. Танька закуталась в нее и выползла на кухню, где курил Маршал. Танька извлекла из его кармана сигарету, с наслаждением затянулась. На столе стояло пиво, но стаканов не наблюдалось, поэтому жажду пришлось утолять из горла.
– А ты еще и куришь? - удивился Маршал.
– Когда выпью. А пью, когда в карты проиграюсь… - хриплым спросонок голосом ответила Танька.
– И много проиграла? - спросил Маршал, глядя, как пустеет двухлитровая бутылка «Балтики». - Да. Уже вижу, что много. Не иначе - честь девичью…
Танька поперхнулась и облилась пивом.
– Ну, спасибо… - пробормотала она, стряхивая пиво с рукавов и обшлагов. - Дождался бы хоть, пока допью.
– Сейчас прямо… так ничего и не останется.
Вошел Альба с мокрыми волосами, явно из душа.
– Слушайте сюда. Сегодня пьяные безобразия и нарушения режима отменяются. Завтра подъем в 7 утра, едем на аэродром.
– Нафига? - удивилась Танька.
– Прыгать с парашютом.
– Что, и я?
– И ты.
– Я же не умею!
– Ничего, там каждое воскресенье партия перворазников. Поэтому завтра и едем.
Танька ощутимо испугалась. С парашютом она еще не прыгала. Но с Герцогом… а, пропадай моя телега!
Герцог добыл в холодильнике ломоть лаваша и, жуя его на ходу, отправился в свой спортзал.
– Буду в десять. Дом не взрывать, компьютер в окно не выкидывать, стол мой не разбирать. Веселитесь, короче.
Танька осталась наедине с Маршалом. Предчувствия ее были самыми мрачными, но они не оправдались. Включив Таньке компьютер и введя куда-то какие-то пароли, он завалился в ближайшее кресло и там заснул. Танька осталась наедине с Всемирной Паутиной. В паутине было как всегда - где-то ругались, где-то изобретали велосипеды. Утомившись от слишком ярких красок на мониторе - менять настройки было неудобно - Танька прошерстила список установленных игрушек и уселась за Dark Seed II, в очередной раз восхитившись мрачным гением Гигера.
За компьютером ей не сиделось, даже за игрушкой, и она то и дело выходила в сад, изучая кусты. В наличии были только крыжовник и красная смородина, замечательно кислая. Состояние было слегка лихорадочное. Все это было ново и ни на что не похоже. Особенно - чувство свободы.
«Хочу - про кошку скажу… - думала Танька, общипывая мелкие ягоды, - хочу - про себя. И никаких квадратных глаз, никаких пальцев у виска… бывает же! Или мне это приснилось, и сижу я в метро?»
Реальность походила на сон, но если это все-таки был сон - он был правильным.
Вернулся Герцог. Танька как раз паслась у куста возле калитки, и вышло слегка неловко - этакая Ярославна, ожидающая князя. Но Герцог этого как бы и не заметил, вяло кивнув в ответ на Танькин привет, он отправился прямиком в дом. Танька испугалась, что сделала что-то не так и тихонько присела на лавочку у входа. Где и сидела, пока не стемнело и не похолодало, прислушиваясь к звукам, доносившимся с кухни. Сначала было тихо. Потом звенели кастрюли, хлопали шкафы, слышался смех Маршала и оживленный рассказ Герцога. О чем именно - слышно не было. Местонахождением Таньки никто не интересовался. Вкусно пахло пельменями. Принюхиваясь, Танька задремала.
Проснулась она от деликатного покашливания над ухом. Открыла глаза - над ней стояла, в халате поверх ночной рубашки, Алла Николаевна, дальняя родственница.
– Ты бы в дом шла… здесь ночевать рано. У нас ночи-то холодные, не то, что в Москве.
– Да я в Москве всего живу-то… я из Костромы. У нас в июне ночью и снег может выпасть.
Алла Николаевна покачала головой, поохала.
– Замерзнешь, ох, парни-девки… Иди в дом-то. Или обидели тебя чем - иди тогда, у меня в комнате переночуешь.
– Да нет, не обидели.
– А чего тогда одна сидишь? Тебя уж, небось, искать начали…
– Начали - нашли бы… - буркнула Танька.
Алла Николаевна еще раз покачала головой.
– Ох, парни-девки… а если на Димку обиделась - так не держи в голове пустого. Он когда после тренировки приходит - так не то что слово какое сказать, он, парни-девки, и кулаком огреть может. Устает сильно… Хороший парень, работящий, непьющий, рукастый. И за что ему только такое горе…
– Какое… горе? - спросила Танька, чувствуя себя сплетницей и предательницей.
– Сначала родители в одночасье погибли… альпинисты они были. И так вдвоем и погибли ни за что, лавина погубила, парни-девки… Потом жена сгорела…
– Как сгорела? - недоуменно спросила Танька, обалдевая от избытка информации.
– Ой, дочка, то горе так горе… шалавая была девка, не тем будь помянута, неуемная. Собой видная, а разума - ни на грош, прости меня, Господи, что на покойную… - женщина перекрестилась. - Клуб у нас тут погорел… кто ж ее, брюхатую-то, на танцы-шманцы понес, вот же девка была, все у нее танцы да парни на уме, даром, что и при муже, и с пузом уже…
Танька прикусила губу.
– Такая вот парню судьба, и чем он Господа прогневил-то… ведь не хуже соседских… а они живут как люди. Вон, Володька соседский с утра до ночи глаза заливает, мать колотит, жену с ребенком из дома выгоняет, не работает уж лет пять как. И нет на него Божия гнева…
– Это он тогда поседел? - спросила Танька.
– Да, как раз тогда… утром встал после поминок - пол-головы седой…
Таньке было уже совсем неприятно все это слушать, и она вдруг сорвалась:
– А вы его еще и таблетками кормили…
Женщина покачала головой, запахнула поплотнее халат.
– И это уже рассказал… Знаю, не простит он мне. Да и я сама себе не прощу. А только - не со зла, по недоумию. Осталась я одна с пацаном, своих-то, парни-девки, Господь не дал. Кто ж знал, что в нем - дар… страшно мне было, думаю, болеет парень, болеет головой. Сны ему снились - кричал во сне не-пойми по-каковски… страшно кричал. Иной раз такое говорил, что хочешь - стой, а хочешь - падай. Да и не в себе как бы ходил. Один он у меня, нет другой родни - вот и хотелось вылечить. Это уж потом в нем дар открылся…
– Какой дар?
– Лечить он умеет. И видеть болезни. Так и доктору не суметь. Сколько лет я маялась по женской хвори, уж и так лечили, и так… и грязи, и санатории. А все без толку. А он, как постарше стал, меня вылечил. Руками, парни-девки, хочешь - верь, а хочешь - нет. Кладет просто руки - и горячо так, и хорошо. А как из армии пришел…
– Ну и долго вы еще мою нелегкую судьбу будете обсуждать? - раздался с крыльца насмешливый голос Герцога.
Танька покраснела и прикусила язык, но Алла Николаевна не растерялась.
– Не сердись уж, Димушка… одна я в доме - и поговорить не с кем. Вот, пристала к девке со своими глупостями, а ей меня окоротить неловко.
– Знаю я ее неловкость… где собираются две женщины, там сразу начинаются сплетни. Сделать с этим ничего нельзя, остается только не давать им собираться. Брысь в дом обе.
Танька бочком пробралась на кухню, где кроме нее никого не было, присела в темноте на подоконник. Было очень неловко. И вдруг заболела порезанная накануне рука. Облизывая длинную ссадину на предплечье, Танька глядела в окно и составляла стратегический план извинения. Герцог вошел в кухню неожиданно, встал рядом с Танькой, положил ей подбородок на плечо. Танька попыталась что-то сказать, но Герцог ее оборвал.
– Плющиться не надо. Это все глупости. Пойдем спать…
– Спать? - разочарованно протянула Танька.
– Хорошо, переформулирую: в комнату пойдем.
– Это внушает больший оптимизм…
– Кошка неуемная…
– Ах, так… да убери тогда руки…
– Это был комплимент…
– Сомнительный вышел комплимент…
– Кушайте, что дадено…
– А еще герцог…
– Чего - еще? Так?
– Вау…
– Еще скажи «Oops!»
– Язва…
– Хуже…
Заснули, разумеется, за два часа до подъема.
До аэродрома на раздолбанной «Газели» в компании еще пяти человек ехали долго, и Танька давно перестала понимать, куда именно едут. Сельские пейзажи убаюкивали. Танька пару раз задремывала, просыпаясь на самых крутых выбоинах и самом громком смехе веселой компании скайдайверов. После второй бурной ночи ей было уже все по сараю - и предстоящий прыжок, и все с ним связанное.
Маршал всю дорогу игрался с ножом. Танька попросила посмотреть, оценила суровую тяжесть и вкрадчиво ложащуюся в руку рукоять.
– Вещь… - с легкой завистью сказала она. - Где такие делают?
– Наш, «Нокс» делает. Недорого, классно, сертификат есть.
– Странно… - удивилась Танька. - Им же убить можно.
– Убить можно и вилкой! - засмеялся кто-то справа.
Под дискуссию о том, что в руках мастера и зубочистка - оружие, Танька вновь задремала.
На аэродроме, оказавшемся полем с двумя вертолетами и небольшим строением на краю, уже была толпа народа. Таньку сдали инструктору в компанию к таким же новичкам и забросили. Инструктор был молодым, бородатым и очень терпеливым. Он сводил всех на медосмотр, а потом часа два методично вбивал в два десятка перворазников азы парашютизма. Танька уяснила только одно - парашют все равно раскроется из-за «прибора». А если не раскроется, то надо дергать запаску. Но, кажется, уже не поможет. Потом всех повели получать парашюты.
Получив тяжеленный рюкзак, Танька пристроилась в очередь на подгонку лямок. Инструктор ощупал ее и самую малость удивился.
– Ты второй раз?
– Нет, первый.
– Сама подогнала?
– Да он же, как рюкзак.
– Ну, молодец… Следующий.
Дальше началась пытка инструктажем, вторая серия. Пока каждый из группы не спрыгнул по три-четыре раза с помоста - «пятьсот пятьдесят один! Пятьсот пятьдесят два! Пятьсот пятьдесят три! Есть раскрытие? Нет? Кольцо! Есть раскрытие? Нет? Запаска! Приземление: колени и щиколотки вместе! На согнутые ноги! Упасть! Катиться!», к построению их не допустили. Но наконец толпа отправилась гуськом к летному полю, постояла там еще минут двадцать, любуясь выкрутасами спортсменов, и тут всех загрузили в вертолет.
Танька устала и взмокла. Лямки натерли плечи. Ей было уже наплевать на все. Страшно не было, интересно не было, было только скучно и тяжело стоять в парашюте. Вертолет болтало, от рева винтов глохли уши, и было душно. Одеколон соседа не перешибал острого запаха его пота - запаха страха. Вообще адреналином в вертолете попахивало, на Танькин взгляд, избыточно. Ее начало слегка подташнивать, и уже было все равно - прыгать, падать, лететь… лишь бы на свежий воздух.
Ее очередь была где-то в середине группы. Выпрыгивающие один за другим уходили в проем. Можно было представить слова, которые они при этом произносили: «ой, мама, нет, ой, мать, пятьсот пять…» Танька увидела перед собой прямоугольную дыру, а далеко внизу - что-то зеленое.
«Пошла!»
И она пошла, отчего-то зная, что лучше чуть оттолкнуться и прыгнуть «как через порог двери». Ее не мотануло вниз головой, как многих прочих, она падала «солдатиком» - довольно медленно, судя по скорости приближения земли. Потом ее резко вздернуло вверх, и падение прекратилось. Точнее, замедлилось. Танька положенным образом разместила руки на стропах и начала оглядываться. Вокруг, на солидном расстоянии, медленно парили такие же новички на «дубах».
Таньку слегка снесло ветром, и она покосилась на еловый лесок в том направлении, куда ее несло. «Прикольно будет повиснуть на елке… хотя тут, вроде, каждый раз кто-то на них висит… ничего оригинального…» До елок она не долетела, приземлившись на краю поля в траву. Парашют опрокинул ее и проволок метра полтора, руки и лицо измазались в травяном соке. Облизывая горечь с губ, Танька стала собирать парашют. Тут же откуда-то нарисовались дети лет восьми-десяти, предложившие ей помощь. Танька позволила им тащить свой парашют и пошла следом. Ей было обидно, что никто из знакомых не видел ее прыжка. Дразнить ее пыталась вся машина, а как дошло до дела - ни одной морды на горизонте.
Оказалось, что она неправа. У здания ее встретили Герцог с Маршалом, сгребли в охапку, почему-то надергали уши.
– Ну, как? - спросил Маршал, царапая ей шею рукавом своего навороченного черно-зеленого комбинезона.
– Да никак… - честно ответила Танька. - Летела, упала. Ну, земля красиво сверху выглядит. А так…
– Понятно, - сказали в голос оба приятеля.
– Сегодня второй заход для перворазников будет? - крикнул компании, тусующейся неподалеку, Маршал.
– Через полчаса… - ответил кто-то поблизости.
– А нафига? - не поняла Танька.
– Прыгнешь - узнаешь… - рассмеялся Герцог. - Вперед, а то опоздаешь.
Вновь инструктаж, неподъемный рюкзак, шумный подъем, мандражирующие персонажи вокруг. Когда до Танькиной выброски остался один человек, ее вдруг затрясло, и она поняла, что прыгать не хочет и не будет.
– Пошла! - гаркнул выпускающий.
– Н-н-н-ни за что… - помотала головой Танька.
– Пошла! - заорал он еще раз, так, что Танька и вправду - пошла. Были забыты все умные соображения первого раза, она кувыркнулась вниз головой, заорала что-то, перевернулась, дернула кольцо, взлетела вверх на несколько метров… Падение сменилось парением.
В лицо ей ударил запах ветра - холодный, свежий, яркий. Небо над куполом было ослепительно синим, земля внизу - красивой и недоступной, а Танька - безумно счастливой.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! - заорала она во всю глотку. - Я! Лечу!
Уже метрах в пятнадцати от земли она услышала жестяной голос мегафона:
– Девушка в черных джинсах! Ноги сложи! Ноги!
Не сразу дошло, что это - ей. Танька посмотрела на свои ноги и обнаружила, что радостно болтает ими.
Приземление было обидным до слез. Кончилось небо, осталась только земля и тяжесть. Но она все равно захлебывалась восторгом. Дети вновь потащили ее парашют, едва успевая за Танькой, стремящейся к толпе зрителей.
Она нашла среди публики Герцога и Маршала, повисла на обоих, по очереди целуя их в щеки.
– Ребята! Я вас обожаю!
– Ну вот. Совсем другое кино. Поняла?
– Угу! - кивала головой Танька. - Поняла!
– Вот так вот и тратят деньги на ветер…
«Деньги на ветер…» - завертелось в голове строчкой будущей песни. «Деньги на ветер, сердце на волю…»
Потом было шампанское, десяток однотипных вопросов «Ну и как оно?» от разнообразных мужчин и пары девушек, откуда-то появилась гитара и некто в ярко-красном пижонском комбинезоне спел фальшиво нечто изобилующее терминологией, которую Танька не понимала, но все равно все было замечательно, красиво, восхитительно. Танька с кем-то обнималась - совершенно по-братски, кто-то катал ее на плечах, она снималась на «Поляроид» с неким прославленным чемпионом… в общем - суета сует и всяческая суета.
День перетек в вечер. Они приехали домой. Танька, несмотря на то, что была уже хороша, вспомнила про мобильник, и с удовольствием отметила, что Ростов - уже не Московская область, и роуминга здесь у ее «Мегафона» нет. И никто не позвонит с дурацким вопросом «Ты где?». А если бы и позвонил - можно было бы повесить трубку. Или сказать что-нибудь очень, очень грубое.
Маршал уезжал на автобусе рано утром, и потому сразу по приезду отправился спать, попрощавшись со всеми заранее. Танька осталась с Герцогом и очередной канистрой вина. Привыкнув усилием воли не засыпать от тех таблеток, которыми ее пичкали в отрочестве, она могла пить много, очень много, и оставаться в более-менее пригодном к общению состоянии.
– А как у тебя это началось? - спросила она, сидя в кресле, как любила: боком и свесив ноги через поручень.
Герцог пожал плечами.
– Как у всех, наверное. Сны. Какие-то картинки днем. Навязчивые, перекрывающие реальность. Каша в голове. Временами - ощущение, что кто-то чужой вторгается в мою голову и действует вместо меня. Я ж еще не понимал ничего…
– А у меня язык путался… вот иногда просыпаюсь и понимаю, что я по-русски говорить не умею. Знаю, что это русский язык, но слов - не знаю. Я молчала по полдня. А потом сдуру рассказала это матери. Вот тут-то все и началось…
– Да уж… мало у кого хватает соображения не сделать эту ошибку. И начинается - таблетки, режим, обследования…
– Как ты вырвался?
– Нашел в себе что-то. Себя. Себя прежнего. Взрослого и умного. Поверил, что все это не бред. Притворился выздоровевшим. Пил водку, писал песни. Чистил мозги. В армию пошел сам… в «точку».
– «Так изгоняют благодать из беса…» - процитировала Танька.
– Это что?
– Это? Очередные стихи…
– А дальше?
– А дальше не помню… - разочарованно вздохнула Танька. - Я вообще из своего мало что помню.
– А ты как?
– А мне наследство привалило. От какой-то дальней родственницы. Квартира в Москве. Вот и отправилась туда, на следующий день после дня рождения. Я бы и в Махачкалу уехала, лишь бы от родни подальше. Работу нашла, на заочный поступила. Замуж даже вышла. Но скоро разведусь. Как только приеду - займусь.
– Почему?
– А надоело… - поморщилась Танька. - Мне уже костыли не нужны…
– А зачем замуж выходила?
– Для нормальности. Типа, все как у всех…
– Не помогло?
– Не-а. Глупости всякие - стирай, убирай, готовь, а для чего? Потому что так положено? Не хочу.
– Большой любви, я так понимаю, не было?
– Не было. Так, подвернулся приличный мальчик. Деньги зарабатывает, не буянит. Но говорить же не о чем. Сидим рядом, спим в одной постели - на кой? Чужие люди. Первый год хоть что-то было. Так, приятность какая-то. А сейчас… Понимаешь, он обычный. Очень правильный такой. Работа, семья, досуг. Мебель, ремонт, новый компьютер, новый телевизор. Платья мне покупает… а на кой черт мне эти платья? Я в юбке-то последний раз в ЗАГС ходила…
Танька глубоко затянулась.
– Ну, не надо мне это все! Не надо. Платья, телевизоры - да наплевать мне на них. Я себе за два года две покупки сделала - компьютер-»четверку» и гитару «Реноме» двенадцатиструнную. Все. Я же не жена, а ехидна. Три кастрюли вымою - четвертую в стенку кину. Противно. Мне бы в ванну залезть, свет выключить и лежать полдня. И еще чтоб палочки сандаловые. И все… У меня своя дорога, понимаешь, своя?
Таньку ощутимо несло, но ей сейчас было все равно. Первый раз в жизни она высказала все это некоему онлайн-психологу, второй раз говорила сейчас Герцогу. А он не спорил и не кивал сочувственно, просто - слушал…
– Я раньше одна жить боялась. Даже девчонку из института у себя поселила. Дуру набитую…
– Почему?
– А у меня мигрень хроническая. Как сложит - так все, гасите свет. А потом уколы себе делать научилась. Любые, даже внутривенные. Ну чем я хуже любого наркомана? И все. И больше мне никто не нужен…
– Ясно, - улыбнулся Герцог.
Танька поняла, что ее манифест независимости несколько перехлестнул за край правдивости.
– Нет, ну не то чтобы совсем никто. Но только чтобы - одной крови… как с тобой…
– Ты моей крови еще не пробовала, дурочка… - жестко оскалился Герцог.
Танька вздрогнула. Хмель куда-то слетел в один момент.
– Да я так… в принципе.
– В принципе или нет - не обольщайся на мой счет. Я не такой уж хороший, как тебе сейчас кажется.
– Мне ничего не кажется, - фыркнула Танька. - Ты просто не напрягаешь… вот и все.
В этом было еще больше неправды, но Таньке не хотелось признаваться в том, что она, кажется, влюбилась по самые уши. Или не влюбилась - а именно так, как она сказала только что. Нашла человека с той же самой группой крови.
– Вот и прекрасно. Спать будем?
– Будем… - потянулась Танька. - Будем-будем…
Но пришлось подождать. Сначала пропищал мобильник, потом Герцог чертыхнулся и полез в Интернет. Вошел в какой-то чат, пристально уставился в монитор и лихорадочно застучал пальцами по клавишам. Взгляд его был злым и сосредоточенным, словно на экране он пытался увидеть чье-то лицо. Танька подошла, не глядя на экран, опустила ему ладонь на загривок, начала разминать мышцы. Герцог едва замечал ее, только иногда, когда собеседник, видимо, замолкал, благодарно терся затылком о Танькины руки.
– Проблемы? - спросила она в какой-то момент.
– Так, полупроблемы. У одного из наших башню рвет, - непонятно объяснил Герцог.
– А ты что, психолог? - удивилась Танька.
– А я - наше все, - с отвращением сказал Герцог, и взялся за десятую за час сигарету. - Имел глупость подписаться под обещанием помогать всем своим. Вот и приходится помогать. Одного водкой отпаивать, другого с иглы снимать, с третьей разговоры разговаривать…
– А зачем тебе это?
– Я сильнее, - без радости ответил Герцог. - Приходится все это делать. Мы своих в беде не бросаем.
– Свои - это кто? - спросила Танька.
Герцог пожал плечами, удивляясь Танькиной глупости, быстро набрал пару фраз, нажал на клавишу ввода и все же ответил:
– Такие как мы.
Подумав, Танька поняла, что имеется в виду под «мы», и задумалась. По всему получалось, что их таких не трое, считая Маршала, а несколько больше. Есть какие-то люди, может даже, в Москве. Целая толпа сумасшедших - и у всех одно безумие на компанию. Это ее удивило и показалось слишком хорошим, чтобы быть правдой.
Утром Герцог куда-то пропал и вернулся к вечеру. Танька весь день просидела дома, маясь скукой между компьютером, книжками из библиотеки Герцога и садом, и к приходу хозяина порядком озверела.
– Ну и где ты был? - мрачно вопросила она, откладывая почти прочитанный сборник Бушкова.
Герцог швырнул бушлат на кресло и удивленно приподнял брови.
– А что?
– А я тут целый день одна сижу, вот что.
– И кто виноват?
– А что мне делать?
– Что хочешь. Я спросил, кто, по-твоему, виноват? - голос Герцога был далек от обычной мягкости, далек настолько, что у Таньки мороз прошел по коже.
– Мне что, уехать? - полезла на рожон Танька.
– Хочешь - уезжай. Я тебя не держу. Хочешь - оставайся. Я тебя не прогоняю. Но претензии свои оставь.
– Я же не могу целый день сидеть дома… - сдалась Танька. - Я тут с ума схожу.
– Так гулять пойди. Или еще что угодно. Только за свое безделье мне претензий не предъявляй. Особенно в такой форме.
– Ладно, не злись. «Признаю свою вину, меру, степень, глубину…» и так далее. Я тут песенку сделала. Только она странная. Белый стих на музыку. Показать?
– А то! Только сейчас я до душа дойду - и готов слушать… - знакомо улыбнулся Герцог, и Танькин страх испарился.
Танька подстроила роскошную черную гитару и покосилась на всякий случай на бумажку с текстом.
А ты, напротив - такой как я,
А ты, напротив - смелей меня.
Лучи скрестятся - в осколки сталь…
Тебе - свобода, а мне - медаль.
Кэсс боялась за него, вокруг него уже сплелась тонкая паутинка слухов, и хотя слово «неблагонадежен» еще не прозвучало напрямую, что-то было не вполне хорошо. Мелочи, оттенки, интонации. Эрран слишком много думал, и иногда сомневался, и иногда - не с ней, с кем-то другим, из старших - позволял себе обсуждать эти сомнения. А это было опасно - но Эрран откровенно плевал на опасность, и СБ пока что обходило его стороной. Но едва заметная тень опасности оставалась. Признанный лучший пилот Корпуса, Эрран мог позволить себе легкое вольнодумство. А Кэсс казалось, что ему мало «кое-какого», что ему нужно нечто иное. Свобода обсуждать и сомневаться, право не верить ни во что и никому. Она сама не знала, откуда у нее такие идеи, и почему ей это нравится. Почему, искренне ненавидя и презирая всех предателей, диссидентов, бунтовщиков, Эррану она была не только готова простить неблагонадежность - не смогла бы простить полной лояльности.
Он был так похож на ее брата… так мучительно, так болезненно, так нестерпимо похож. Только она не могла понять - чем именно. Другой голос - выше и глубже, совсем другое лицо - излишне тонкие, слишком правильные черты. Совсем другая пластика - легкие, порывистые, изящные движения птицы. Ее брат был не таким - крепче, медлительнее, приземленнее. Но общее было - может быть, именно в этой манере задумываться над многими, кажущимися другим обыденными вещами. Или в стремлении все делать по-своему, любой ценой не отступая от какого-то внутреннего кодекса чести. Или во взгляде - теплом и немного печальном, взгляде человека, знающего что-то, недоступное остальным, и не имеющего возможности поделиться этим.
Эрран был похож на ее брата - и все тут, и любые барьеры были этим простым фактом сметены, и она уже знала, что влюбилась - первый раз в жизни по-настоящему влюбилась. Раньше у нее получалось несколько раз с кем-то переспать, не знакомясь особенно близко, но и в этом было что-то неприятное, неискреннее. И совершенно ненужное. Тепло близости было ей незнакомо. Все осталось в прошлом, там, где остался ее брат.
Поздно ночью, когда казарма наконец-то утихла, Кэсс вышла в коридор и встала у окна. Непроглядная фиолетовая ночь, разбавляемая только синеватым сиянием работающего на пределе мощности теплового купола. Беззвездное небо, лишенное луны. Касаться пальцами оконного пластика было неприятно - он был влажным и холодным, кондиционеры тоже не выдерживали нагрузки, и в помещениях в придачу к холоду было еще и сыро. Но зато на запотевающем от ее дыхания пластике можно было рисовать узоры, и Кэсс так увлеклась этим нехитрым занятием, что не услышала шагов. А потом к ней на плечи легли руки, и оборачиваться было не нужно, она знала, кто это. Эрран молча положил подбородок ей на плечо, прижался к ней щекой, и они долго смотрели вдвоем в окно, в пустой двор, освещенный неестественно синим светом одинокого прожектора. Потом Эрран осторожно развернул ее к себе, и они стали целоваться - так жадно и неумело, словно первый раз в жизни. Кэсс закрывала глаза, чтобы ближе и полнее ощутить его, а потом открывала вновь, чтобы убедиться, что все это происходит на самом деле, но никак не могла до конца поверить.
А потом как-то незаметно они оказались во дворе, и Кэсс в кителе и форменной «водолазке» почему-то не было холодно, напротив, было жарко, и почти нечем дышать от этого жара, а во дворе было абсолютно пусто, и даже положенный по уставу часовой давно отправился греться и спать, прекрасно зная, что ничего ему за это не будет, и они с Эрраном отправились в ангар, там тоже было пусто - техники давно сбежали в свою казарму. И из какого-то ящика Эрран вдруг вытащил огромную пушистую белую шкуру, мягкую и шелковистую, и закутал в нее Кэсс, и смеялся - и она смеялась тоже, прижимая к щеке чуть светящееся в темноте белое чудо, по которому пробегали мелкие голубые искорки. И не было никаких барьеров, и не нужно было ничего скрывать, и можно было запрокидывать голову, чтобы увидеть его лицо - Кэсс была ему по плечо, и шептать, смеясь - «я люблю тебя, как же я тебя люблю…», и слышать в ответ - эхом - эти же слова…
И они занимались любовью на полу ангара, и ледяной металл казался обжигающе горячим, и темный потолок взрывался звездами и вспышками фейерверков. И Кэсс умирала от счастья, сердце билось так неровно и часто, что вот-вот должно было остановиться. Потом она не могла вспомнить подробностей, как ни старалась - только это нестерпимое ощущение счастья и свободы. Свободы от себя, от груза прошлого, от ненужных страхов. Только ласковые руки на ее груди, только счастливый смех Эррана, только фейерверк в небе…
Всю оставшуюся неделю они почти не расставались, лишь иногда отдыхая порознь, чтобы опять столкнуться в коридоре и убежать вдвоем подальше от остальных - в ангар или в каморку техников, к медикам или в тактический класс. На времянке оказалось огромное количество никому не нужных и запираемых изнутри помещений, и им никогда не было холодно. Кэсс едва соображала, что происходит вокруг, не сразу понимала, что кто-то к ней обращается или о чем-то ее спрашивает, все ее мысли были только с Эрраном. Они мало разговаривали. Но за эту короткую неделю Эрран сумел показать ей миллион вещей, которых она до сих пор не знала - что хорошо проснуться еще до рассвета и вдвоем в полной тишине смотреть, как поднимается над горами огромный шар солнца, что можно умываться ледяным снегом и, растопив его в ладонях, поить друг друга, что можно чувствовать прикосновение руки, когда она еще не коснулась твоей щеки… Они были сумасшедшими - и это было прекрасно.
А потом их так же без объяснений вернули на основную базу, и там уже было сложнее - слишком много наблюдательных глаз, слишком мало укромных мест. Они не жаловались - даже не имея возможности провести вместе еще одну ночь, они все равно чувствовали себя единым целым. На любом расстоянии, в любой ситуации они были - вместе, одним, и даже не было нужды говорить об этом.
Но настал день, когда эскадрилья Эррана отправилась в очередной рейд. Кэсс не тосковала - ей казалось, что они все равно вместе, что где-то там, на очередной восставшей планете она летит за ним следом, ведомой. И когда ее позвал к себе Полковник, она не заподозрила дурного. Тогда еще их отношения с Полковником у них были поверхностными, вполне уставными. У молодого командира звена и командующего Особым Корпусом Империи было мало точек для пересечения. Пара выволочек за бесшабашное поведение, пара бесед о том, кто из эскадрильи, по ее мнению, готов к повышению - Полковник обожал проводить подобные опросы «мнений на местах».
Полковник не сидел за столом, как при их прошлых встречах - стоял у окна, разглядывая что-то во дворе. Когда Кэсс вошла, по обыкновению - почти бегом, Полковник обернулся и смерил ее взглядом. Это предвещало большую головомойку - мелкие Полковник устраивал, стоя спиной к объекту выволочки, и нашкодившие пилоты загадывали - «обернется, или нет» Если оборачивался - стоило ждать пары-тройки таких слов, что запоминались на долгие годы.
Кэсс еще ничего не понимала. Она перебрала в уме все свои прегрешения за последнее время, не обнаружила ничего, достойного выволочки, мельком подумала, не пойдет ли речь о давно обещанном повышении в должности, и усомнилась - ее командир еще не уходил, хотя все знали, что это не за горами.
– Садись, - кивнул Полковник на легендарный стул перед своим столом. Стул был знаменит тем, что его регулярно стремилось уничтожить, услышав что-нибудь шокирующее, уже далеко не первое поколение пилотов Корпуса. Но стулу все было нипочем - выглядел он как новенький. Даже черный пластик сиденья не поцарапан.
Кэсс сидела, вытянувшись в струну, и с интересом следила за лицом Полковника. Лицо было тонкое, жесткое и породистое. А обладатель его был мрачен и явно оттягивал время начала разговора. Кэсс на миг что-то царапнуло внутри, но нелепая мысль тут же была отправлена в неуправляемое падение, где и сгинула. С Эрраном ничего не могло случиться. Она была в этом уверена. Они любят друг друга - а, значит, с ними всегда все будет в порядке. А Полковник молчал, оглядывая ее так и эдак, наклоняя голову то влево, то вправо, и все будто не решался заговорить.
– Я должен сообщить тебе кое-что. Пожалуйста, приготовься выслушать очень тяжелое сообщение.
Кэсс недоуменно взглянула ему в глаза, но Полковник отвел взгляд.
– Что-то дома? - испуганно спросила она. Полковник отрицательно мотнул головой и глубоко вздохнул.
– Эрран погиб, - наконец прозвучали в воздухе два коротких слова.
Кэсс ничего не поняла. Слова-то она расслышала, но вот смысл их от нее ускользнул начисто. Не было в них никакого смысла, и быть не могло. Эти два слова - «Эрран» и «погиб» - не могли стоять рядом в одной фразе. Яблоки не падают вверх. Дома не стоят на крышах. Эрран погибнуть не мог. Кэсс тупо смотрела на молчащего Полковника и с трудом пыталась понять, что это на него нашло и почему он говорит ей такие глупости. Ей даже захотелось поинтересоваться, не слишком ли высокая у него температура и не стоит ли ему пойти к медикам.
Пауза висела в воздухе долго. Наконец до Полковника дошло, что его просто не понимают.
– Кэсс, тебе трудно понять - но это правда. Эрран погиб на вылете. Сегодня утром.
Что-то со звоном разбилось внутри, и Кэсс поняла, что это не шутка и не ерунда - правда.
– Геройски погиб при подавлении восстания? - механическим голосом процитировала Кэсс.
Полковник кивнул.
– Опять? - вопросила его Кэсс тем же неживым голосом.
– Что - опять? - не понял ее Полковник. И, тут же что-то сообразив, очень грубо выругался. Подойдя к ней, он наклонился и взял ее руки. Кэсс смотрела перед собой, но не видела ничего, кроме цветных пятен перед глазами. Пятна поочередно складывались в лица - лицо ее брата, лицо ее любимого, людей с одним именем на двоих, и обоих уже не было в живых.
Что было в течение суток после этого момента, она не помнила вовсе. Стерлось из памяти подчистую, а скрупулезно занесенный в протокол список неподобающих офицеру деяний память освежить не помог. Что-то там разбитое, кто-то побитый - все это было только строчками на бумаге, а за ними не было ни одного воспоминания. Было мрачное утро в карцере, и рассеченная скула, наскоро залитая липким медицинским клеем, дикая головная боль и ноющие ссадины на костяшках пальцев. Больше - ничего, и даже, произволом Полковника, обошлось без взысканий.
Потом к ней в карцер пришли психолог и эсбэшник и долго ездили по мозгам, поучая, что офицер должен стойко переносить потери, и поясняя, как именно это сделать. Кэсс тупо кивала, разглядывая бежевый пластик стола в переговорной комнате, а в голове от их голосов пульсировала гулкая боль. Оставалась только одна мысль - у нее будет возможность отомстить подлым бунтовщикам за свою потерю, Родина предоставит ей для этого все свои ресурсы. Это была правильная мысль, и поэтому Кэсс не позволяла себе грубо послать подальше противную парочку дятлов.
А еще через неделю ее действительно повысили в звании, и она приняла эскадрилью.
Что все это было спланировано заранее - гибель Эррана и ее повышение, она узнала лет через пятьдесят, случайно услышав какую-то почти не относящуюся к делу фразу и начав собирать информацию по теме. Все было очень просто и всецело в духе СБ - Эрран перегнул палку, при его авторитете и обаянии те идеи, которые он иногда озвучивал, были слишком уж нелояльными, а Кэсс к тому времени дозрела до повышения. Их связь не осталась незамеченной, а Кэсс уже слегка поостыла, и желание отомстить за смерть брата перестало быть навязчивым, отошло на второй план. Все было просчитано точно и жестоко: одним действием убрать, не привлекая внимания, неблагонадежного пилота и придать другому, помоложе, мощный стимул. Так все и случилось.
Узнав об этом, Кэсс несколько дней продумывала формулировку прошения об отставке, но потом пришел новичок, Рон Анэро, и их отправили на учения, и там Рон едва не гробанулся, не справившись с управлением. Ему по-настоящему не повезло, при падении он тяжело повредил позвоночник, и медики все тянули с ответом, сможет ли он вернуться в строй. Кэсс неделю навещала его в лазарете, стараясь подбодрить почти раздавленного страхом больше никогда не сесть за штурвал, едва знакомого еще мальчишку, и поняла во время этих коротких визитов, что об отставке речи быть не может. Как ни крути - не сможет она бросить весь этот молодняк. А параноидальную мысль, не подстроено ли и это нарочно, она старалась от себя отгонять. Иначе получалось, что мальчишка пострадал из-за нее.
– Командир, сюрприз! - вернул ее в реальность голос Истэ. Кэсс вздрогнула, даже попыталась встряхнуть головой, но защитный воротник, конечно же, не позволил. Сколько минут прошло? Полторы? Ничего себе - замечталась…
– Вон там в лесочке, - Истэ передал ей изображение, - танки.
Кэсс задумчиво рассмотрела танки, параллельно вызывая лог и выясняя, что она делала полторы минуты, в которые предавалась воспоминаниям. Оказывается, действовала она вполне здраво - вот, этот квартал приведен в состояние руин именно ее трудами, и даже несколько приказов было отдано. Надоело! Сегодня же рассказать обо всем Полковнику, так невозможно.
– Танки, говоришь, - протянула она. - А за танками что?
– Двенадцать машин модели А-С, - отрапортовал Истэ.
– Именно.
Кэсс запросила базу, база отреагировала не сразу, видимо, гоняя информацию по тем, кто соблаговолит принять решение. Была бы эта операция целиком на Полковнике - все прошло бы, как всегда, идеально. Но здесь действовали «сводные» силы, а это означало, что каждый будет стремиться узнать мнение коллеги, чтобы потом, в случае чего, спихнуть на него ответственность за ошибочное решение.
База, наконец, проснулась - благословив на уничтожение скопления вражеских сил.
– Вражеских, ну-ну… - хмыкнула Кэсс, предусмотрительно отключив коммуникатор, потом включила его вновь и передала приказ, внеся некоторые поправки:
– Заканчиваем с городом, может, поднимутся пока что - и на них.
Эскадрилья А-С - «атмосферных стандартных» - в воздух, кажется, подниматься не собиралась. Сверху Кэсс видела, как один из пилотов следил за небом в бинокль, прикрываясь маскировочной сеткой. Может быть, ему казалось, что ни его, ни его машину не видно. Хороши повстанцы, нечего сказать. Хоть бы попытались защитить городишко. Попытка была заведомо обречена на провал - А-эски для Кэсс и ее крыла стали бы легкой закуской перед чем-нибудь посерьезнее, но понять повстанцев, которые спокойно взирают на уничтожение города, было сложно. Лучше уж погибнуть в бою, чем любоваться на это зрелище.
Город разносили долго и тщательно, давая повстанцам возможность передумать и подняться в воздух. Но этой возможностью погибнуть с честью они не воспользовались, и остаток бомбового запаса был скинут на них. Обороняться, так сказать, пытались только танкисты - и один едва не попал по машине Эрти из пушки. Эрти получил трепку немедленно и обещание куда более внятной трепки на базе, а танк был располосован в гору металлолома.
С тем и вернулись на базу.
Кэсс принялась искать Эскера, и нашла, для чего ей пришлось раза два обойти базу вдоль и поперек. Силы для этого поиска дал ей опять-таки стимулятор, и Кэсс с ужасом представила, что скажут ей, в конце концов, медики. Эсбэшник сидел на каких-то коробках позади ангаров и изучал содержимое тонкой черной папки. Увидев приближающуюся Кэсс, он захлопнул папку и тщательно закрыл магнитный замок.
– Да, капитан, - поднялся он, прикрывая глаза от яркого послеполуденного солнца. Впрочем, а когда оно тут не яркое? Разве что в день высадки моросил дождь, но и то - сквозь солнечные лучи.
– Что по карте? - мрачно спросила Кэсс.
– Пока - ничего, - развел руками Эскер. - Но, думаю, завтра или послезавтра мы точно узнаем, есть ли результат.
– И что вы мне еще посоветуете сделать?
– Будьте внимательнее. Слушайте, что и как говорят ваши люди, - незамедлительно посоветовал эсбэшник, как и ожидалось, полнейшую чушь.
– А что-нибудь менее абстрактное? - прищурилась Кэсс, склоняя голову на плечо и разглядывая под таким углом Эскера.
– Могу предложить вариант, - улыбнулся тот. - Допустим, завтра у меня пропадает папка с очень важными документами.
– И что же? Она в самом деле пропадет?
– Зачем же, просто вы сможете посмотреть, кто и как будет реагировать.
– Чушь какая-то… - фыркнула Кэсс. - Откуда я и остальные узнаем о вашей пропаже?
– Я об этом позабочусь.
– Ну и что мне это даст? Если наш потенциальный шпион не брал эту папку, то что же - он будет бегать кругами и нервничать? А позлорадствуют на ваш счет все, уж не обессудьте, - развела руками Кэсс. - Мне кого высматривать-то? Самого злорадного или самого спокойного?
– Кстати, кто у вас там заинтересовался картой? - спросил в ответ Эскер.
– Это я вам потом сообщу, с вашего позволения, - уклонилась от ответа Кэсс.
– Вот за ними и последите.
– Но - зачем? Вы не в состоянии придумать что-то более эффективное?
– А вы? - улыбнулся в ответ Эскер.
– Я - не следователь, - пожала плечами Кэсс. - Придумывать - не мое дело.
– Тогда последуйте моему совету. Это ведь так просто - смотреть и слушать.
– Хорошо, - кивнула Кэсс. - Папка так папка.
– Вот и договорились… - тоже кивнул эсбэшник.
Широким шагом, в глубокой задумчивости Кэсс шла между ангарами. Хотелось ей банального - встретить техника Рина и развести его на глоток того устрашающего пойла. Может быть, посидеть и поговорить с ним с полчасика. Обо всякой ерунде, о чем-нибудь незначительном и пустом. Именно в таких беседах к ней часто приходили толковые мысли, особенно если собеседник был приятным и умным. Рин, кажется, входил в эту категорию людей. И, не заметив идущего навстречу Эрга, она влетела носом прямиком в его широкую грудь. Эрг сгреб ее за плечи, отодвинул на полшага от себя, потом встряхнул. Кэсс очнулась.
– Так. Скажи, где брала? - заговорщическим шепотом спросил он.
– Что - брала? - не въезжая, переспросила Кэсс.
– Такие маленькие беленькие таблетки… или розовенькие…
– Таблетки? - похлопала на него глазами Кэсс. - Какие таблетки?! Эти, что ли?
Она показала Эргу полупустую пачку стимулятора. Эрг разочарованно вздохнул, потом улыбнулся во всю физиономию.
– Ну, не таблетки, но сознавайся - чем закинулась?
– Да иди ты… - Кэсс шутливо толкнула его в плечо. - Иди вон, со штаб-капитаном пообщайся, он тебя так загрузит, никаких таблеток не понадобится.
– Спасибо, я уже, - буркнул Эрг. - Пойдем-ка, поговорим.
Эрг отвел ее в тень за ангаром, плюхнулся прямо на землю. Кэсс, подумав, села рядом с ним.
– Как, по-твоему, что творится на базе?
– Фигня какая-то творится, - ответила Кэсс.
– Правильно! - назидательно поднял руку с выставленным указательным пальцем Эрг. - А в эпицентре нее - кто?
– Штаб-капитан Эскер Валль, - со вздохом ответила Кэсс. - Кто же еще?
– И опять правильный ответ! - поаплодировал Эрг. - Я тут разузнал кое-что. То, что в воздух гоняют только вас - его личная инициатива. Как-то он сумел убедить Полковника.
– Да знаю, как. Высшим допуском.
– А еще от нашего штабного друга все командование уже стоит на ушах. Он присутствует на каждом совещании, и выгнать его оттуда невозможно. Интересно, зачем?
– Действительно, интересно, - задумалась Кэсс. - На что ему тонкости планирования операций? Что он там разберет?
– Ну, может, что-то и разберет. Он как-то похвастался, что карьеру начинал как раз с авиации.
– А по виду и не скажешь…
– Это уж точно, - ухмыльнулся Эрг. - Еще я могу сказать, кто из твоей эскадрильи его больше прочих интересует.
– Кто?
– Молодежь. Лальяда, Лэйн и Алонна.
– А ты откуда знаешь? - обернулась к нему Кэсс.
– У моих людей уши подлиннее, чем у Эскера. Слышали, чьи полные дела он требовал у Полковника.
– А Полковник?
– А что - Полковник? Как будто там что-то такое есть, в этих файлах, чего нет в эсбэшных. Пусть разбирается во всех тестах и параметрах, - пожал плечами Эрг. - Если разберется.
– И что еще слышали твои длинноухие люди?
– Еще они слышали потрясающую вещь. Как Эскер разговаривал с кем-то из персонала, а тот на него орал. Шепотом так, но орал. Слов, увы, не разобрали.
– А с кем говорил, разобрали?
– Да нет, - с досадой сказал Эрг. - Кажется, кто-то из диспетчеров. Но сам факт…
– Да уж, факт любопытный, - еще глубже задумалась Кэсс. - Сумасшедший дом какой-то…
– Это точно, - согласился Эрг. - В общем, что слышал - все сообщил. Думай.
– Да я уж думаю… - вздохнула Кэсс. - Еще что-нибудь такое услышишь, сообщай, ладно?
Думалось с трудом. Чем больше фактов стекалось к ней, тем меньше от них было толку. Как все четко и ясно было пару дней назад - есть предатель, есть доказательства, остается только поймать его за руку. А теперь - как-то все больше похоже на сон, который может присниться по вот такой вот жаре, если задремать на солнышке.
Они еще поболтали с Эргом, но ни одной дельной мысли к Кэсс не пришло. Поблагодарив его на прощание, она отправилась искать Рина, но тот был по уши занят починкой машины метеослужбы, которую раздолбай-метеоролог посадил не на воду, как собирался, а на прибрежный песочек. Вокруг пузатой машины собрался целый консилиум техников, изъяснявшийся отборными ругательствами вперемешку со сложными терминами, Кэсс послушала пять минут, поняла, что ничего не поняла, и пошла восвояси - ни ее прихода, ни ухода техники не заметили.
Оказывается, был уже вечер. Кэсс попыталась припомнить, куда вылетела часть дня - но не получалось. Подъем, вылет, два разговора - а уже сумерки. Надо найти спокойное место, сесть и поразмыслить над услышанным и увиденным. Или сначала найти своих ребят, побеседовать с ними, а обдумать уже все в капсуле? Или пойти к Полковнику?
Кэсс выбрала последний вариант, уселась в очередь в приемной. Напротив сидел какой-то десантник со знаками различия майора, когда Кэсс села, он принялся пожирать ее глазами. Кэсс посмотрела на себя. Ах, да. Она же опять пропустила послеполетные процедуры, и так и не сняла летный костюм. Ну и на что, спрашивается, тут так пялиться? Да, костюм обтягивает фигуру, как вторая кожа, есть такое дело. Ну и чего он не видел - телосложения типа «теловычитание», как выражался один из ее любимых медиков на базе? Впрочем, в десанте девушек можно было встретить только во вспомогательных службах. Надо Эрин намекнуть, что тут страдает такой обаятельный и страстный мужчина. Если уж обтянутые костюмом кости Кэсс его впечатлили, то при виде фигуристой красотки Эррэс он и вообще в обморок грохнется, утратив боевой потенциал.
Ждать, пока Полковник освободится, пришлось долго, а ничего особенного Кэсс сообщить ему не могла. Но все-таки поговорить хотелось. Может быть, Полковник, который обычно все знал и все видел, хотя редко выходил за стены кабинета, мог бы подкинуть какой-нибудь интересный факт. Хотя от фактов, не стыкующихся друг с другом, уже болела голова. Но в любом случае перемолвиться словом с Полковником всегда было в удовольствие.
Полковник по обыкновению разбирал всевозможные листы пластика с донесениями, рапортами, отчетами и ябедами, которых под вечер к нему стекалось две-три мусорные корзины.
– Как твои успехи? - не поднимая головы, спросил он. Такая манера разговаривать - не отрываясь от разбора бумаг - означала, что все более-менее нормально. При этом Полковник никогда не упускал ни слова из сказанного ему.
– Никак, - ответила Кэсс и по привычке пожала плечами, хотя Полковник и не смотрел на нее. - Трудно искать черную кошку в темной комнате…
– Особенно, если ее там нет? - спросил Полковник, ставя размашистую подпись на каком-то документе.
– А ее там - нет? - осторожно спросила Кэсс.
– Пока еще не знаю, - ответил Полковник. - Судя по всем выкладкам, есть. А судя по моему ощущению - нет.
– И что же мне делать? - удивилась Кэсс.
– Искать. Пока что - искать пресловутого шпиона. Но не принимать эту версию за единственную.
– Полковник, - проникновенно сказала Кэсс. - А не можете ли вы сказать мне что-нибудь интересное?
– Интересно, как спят на потолке? - незамедлительно откликнулся Полковник.
– В невесомости - легко, - улыбнулась она. - Пристегиваются и спят. А все-таки?
– Хорошо. Заинтересует ли тебя тот факт, что, по данным последних исследований столичных ученых, регулярное употребление полноценных синтетических пищевых продуктов способствует достижению детьми более высоких показателей на тестах умственного развития?
– Издеваетесь? - вопросила Кэсс, раскачиваясь на стуле.
– Вовсе нет. Ты хотела интересного - вот тебе интересное. Задай правильный вопрос.
– Хорошо. Происходит ли на базе что-то, о чем мне следовало бы узнать?
– Каждый день и много. Например, медики написали на тебя и всю твою эскадрилью длинную и обоснованную жалобу. Но по некоторым причинам я отклонил ее.
– По каким причинам? - наклонилась вперед Кэсс.
– По настоятельной просьбе штаб-капитана Эскера Валля. Удовлетворена? Иди.
Кэсс вышла, вновь погрузившись в глубокие раздумья на ходу. Чего-то подобного она и ожидала. Именно по инициативе Эскера их гоняют каждый день по нескольку раз, никоим образом не думая о целесообразности вылетов вообще и использовании только одной эскадрильи в частности. Но - зачем? Бывало и хуже - были операции, в которых они по половине суток проводили на вылетах, заправляясь в воздухе, и после краткого отдыха у медиков их вновь бросали на очередной объект. Но тогда в воздухе были все задействованные в операциях машины, и это были действительно сложные ситуации. А сейчас?
Хорошо, плюнем на странности на базе, подумала она. Попробуем проанализировать небогатую информацию. Трое заинтересовались картой. Точнее, четверо, считая Рона. Кэни, Эрин, Эрти. На двоих из них Эскер затребовал полное личное досье. Эррэс он пренебрег - но почему? Он пренебрег, а я не стану, решила Кэсс. Как бы прозондировать каждого из этой четверки?
Ей казалось, что она знает их всех целиком и полностью, видит насквозь. Эскер уверен, что предатель существует. Полковник в этом сомневается. Ей самой все больше кажется, что дело вовсе не в предателе, а в чем-то ином. Но, может быть, это только извечная неприязнь к СБ? Ведь бывали же случаи, пусть и не в их подразделении. Но Олигархия славится своим умением внедрить агента и завербовать шпиона - по слухам, они работают очень тонко и умело, используя и гипноз, и психотехники. Завербованный даже не всегда в состоянии понять, что совершает предательство.
Но здесь-то не тот случай, оборвала себя Кэсс. Здесь ищут совершенно сознательно действующего изменника. Ладно, уже темно - самое время вести задушевные беседы. Может быть, кто-то и клюнет.
Развлекались игрой в кости «на интерес». Сыграв несколько партий, Кэсс предложила играть на вопросы.
– Выигравший по очкам задает проигравшему любой вопрос. Отвечать обязательно. Желательно - честно. Идет?
Вопросы были самые разнообразные и, по большей части, дурацкие. К тому же интересовавшая ее четверка проигрывала не так уж часто. Пришла очередь Кэсс отвечать на вопрос, вопрос задавал Эрти.
– Вы когда-нибудь видели живьем пилота Олигархии? - спросил он, и Кэсс удивилась.
– Было дело, - ответила она, как бы походя.
– И на что они похожи?
– Эрти, это уже второй вопрос. И потом - тебе что, записей не показывали?
– Нет, правда, командир, расскажите, - принялись клянчить Эрти и Эрин.
– Ничего особенно интересного в них нет. Вообще в гражданах Олигархии ничего особенного на первый взгляд нет. Они очень похожи на нас. Но если общаться с ними близко - разница есть, конечно.
– А где это вы с ними общались близко? - удивился Кэни, и Кэсс выругалась про себя. Нарочно, что ли вся «подозрительная» тройка задает такие вопросы?
– Было дело, - улыбнулась Кэсс. - Однажды меня отправили сопровождать дипломатическую миссию на очередные переговоры о перемирии в секторе. СБ вдруг посетила гениальная идея, что мне будет интересно сменить профиль и работать по этой линии. Ну, я так старательно поработала, что всякий интерес у них пропал. Но, тем не менее, - довелось посидеть за одним столом, попить и потанцевать с противником.
– И как они? - полюбопытствовал Кэни.
– При первом общении - очень холодные, замкнутые, напряженные. Все на одно лицо, очень трудно различить между собой. Потом оказывается, что обаяние из них так и прет, изо всех щелей. Обаять они умеют так, что только держись. Но нормально разговаривать все равно невозможно - у них все с ног на голову перевернуто.
– А правда, что они принимают перебежчиков и даже обеспечивают им хорошие места? - спросил Эрти.
Кэсс словно холодной водой окатили. Она положила руку поверх запястья сидевшего рядом Эрти, внимательно посмотрела на него.
– Это ты где такого набрался? - вцепляясь пальцами в рукав его кителя, резко спросила Кэсс.
– В диспетчерской болтал кто-то… - удивленно ответил Эрти.
Опять в диспетчерской?! Кэсс вздрогнула. Что-то не в порядке было с диспетчерской.
– Кто?
– Парень какой-то, я не запомнил.
– А зачем вы, младший лейтенант Лальяда, болтались возле диспетчерской?
Эрти потупился, Кэсс еще раз сжала его руку.
– Ну, там девчонка такая… две девчонки, вернее. Да в чем дело-то?
Остальные с недоумением следили за тем, как разговор переходит в допрос. Жаль, но придется еще раз перегнуть палку, причем - публично.
– И что же, Лальяда, эта информация вдохновила вас? Собираетесь перейти на службу к противнику?
– Капитан! - Эрти, побледнев, отпрянул. - Я же только спросил!…
– Зачем спросил? - не отводя взгляда от бледной, как бумага, физиономии Эрти, спросила Кэсс.
– Просто - услышал, просто - спросил, - дрогнувшим голосом ответил Эрти.
Кэсс обвела взглядом притихших офицеров.
– Ну, кто еще хочет повторить какую-то услышанную чушь? И повторить ее так, что мне придется думать - вести его за шкирку в СБ или выдрать самой? Докатились - повторяем за сомнительными личностями самую отъявленную пропаганду Олигархии! Вы дети малые, - понизив голос, выговаривала Кэсс, - или офицеры? Вас ничему не учили в школах, на политинформации? Эрти, что ты должен был сделать, услышав эту новость?
– Сообщить в СБ, - потупившись, ответил Эрти.
– Ну и какого ж черта?! Вы что, в упор не видите штаб-капитана? Вы не понимаете, что любая такая фраза может быть проверкой и провокацией? - шипела Кэсс, не обращая внимания на то, что на нее смотрят слегка испуганно и недоуменно. - Так, Анэро, Лальяда, Эррэс, Алонна - за мной, остальные могут отдыхать.
Отведя четверку в тихий угол за казармами, Кэсс оглядела их внимательно, нахмурилась.
– А теперь рассказывайте мне все подробности спора про карту. Рон, тебя слушаю особо внимательно.
Рон покачал головой, потер виски. Кэсс внимательно смотрела на него. Ее заместитель был несколько подавлен надвигающейся на него выволочкой и гениальным вопросом своего ведомого, но в основном был безупречно спокоен. Рон Анэро вообще относился к «спокойным», в отличие от Эрти или Эрин. Он был ненамного - на поколение - моложе Кэсс, и она все реже видела в нем подчиненного, и все чаще - равного по умениям и опыту. Именно Рона она уже давно предложила отправить на повышение, видя, что парень вполне готов принять и эскадрилью. Ошиблась ли?
– Да не было там ничего особенного. Мы поспорили - шутите вы или нет. Я был уверен, что это шутка. Это трио, - кивнул он на остальных, - вызвалось проверить. Оказалось - правда, и открыто, и карта лежит.
– Спасибо, я в курсе, - скривилась Кэсс. - Скажу вам больше: помимо карты там была я. И больше того - карта туда была положена намеренно, чтобы выяснить, кто ей заинтересуется.
Эрин присвистнула, заложила пальцы за воротник кителя. Эрин умела скрывать эмоции, но не собиралась делать это сейчас, и на Кэсс она смотрела с вызовом и возмущением. Кэсс захотелось ее одернуть, но она не стала этого делать. Пусть проявляется во всей красе - хамит, предъявляет претензии, да хоть в рукопашную переходит. Но Эрин только спросила, складывая яркое, красивое лицо в гримасу презрения:
– Вы нас нарочно подставили, командир?
Кэсс в упор посмотрела на нее и девочка только ненадолго выдержала этот взгляд, потом опустила долу орехово-карие глаза с длинными ресницами. Кэсс чуть-чуть недолюбливала Эрин - за наглость, за манерность, за надменные манеры. Но ей очень легко было одернуть ее, поставить на подобающее место. А пилотом Эрин была превосходным.
– Мне кажется, я туда никого не тянула. Тянуло вас туда только неуемное любопытство. И что мне теперь с вами делать?
– Это был только спор, - твердо сказал Рон. - Больше ничего не было.
– Ты уверен?
– Да.
– Хорошо, Рон, посмотрим, убедишь ли ты не только меня, но и Эскера. Он, кажется, собирается устроить из вашего спора обвинение в шпионаже.
– Хорошенькое дело, - возмутилась Эрин. - Вы же нам сами рассказали.
– Рассказала, - устало кивнула Кэсс. - Но кто вас заставлял туда соваться, чтобы убедиться в моих словах? Это была банальная проверка. Знаете ли, дамы и господа, в качестве командира эскадрильи я обязана участвовать в таких проверках. И предупреждать вас я права не имею. И что демонстрирует данная проверка?
– Что замкомэска