«ЗОЛОТОНОСНЫЙ» МЕДВЕДЬ



В приемной геологического треста зазвонил телефон, резко, настойчиво, словно выкрикивая: «Быстрее, я — межгород!»

К таким звонкам здесь привыкли, и секретарь Зоя недрогнувшей рукой подкрасила губы. Рабочий день еще только начинался, и приема у директора ожидал лишь один геофизик, прямо с аэродрома, из Селенгинской тайги, в унтах не по сезону, с лицом почти черным от зимнего загара.

— Откуда? — спросила Зоя. — Повторите! Кто, кто? Не слышу! Кого, кого? Не поняла! Повторите! Хорошо, подождите!

Она поднялась, тряхнув золотистой гривой. Геофизик смотрел на нее, как на чудо.

Зоя прошла по приемной, широко распахнула расположенные рядом двери с табличками «Главный инженер», «Главный геолог» и произнесла, копируя чей-то хриплый бас:

— Из какой-то Мо-ло-ка-новки, какой-то деятель Заготпушнины, фамилию не расслышала, же-ла-ет на про-вод… са-а-мого главного инженера-геолога! — Она подчеркнуто сделала ударение на последнем слоге, а затем уже своим звонким голосом добавила, не скрывая усмешки: — Кто из вас главнее, решайте!

В приемную, будто на коньках, выкатился Кравков, тщедушный, взъерошенный.

— Ничего! Будет и такая должность при дальнейшем росте по части руководства! А пока в Кадарском районе у нас разведок нет, следовательно, ни срывов, ни аварий, и, стало быть, главинж там никому ни к чему! — Он заглянул в кабинет соседа: — Это что-нибудь по твоей, Костя, научно-фантастической части. Согласен?

— Угу, — ответил тот, не поднимая глаз от бумаг, — особенно с тем, что главинж ни к чему!

Утро выдалось солнечное, располагающее к шуткам. Цвела под окнами черемуха.

— Переключите, Зоя, на самого главного геолога. Мы с ним, как видите, всегда единомышленники, — благодушно заключил Кравков.

— Я уже переключила, — призналась Зоя, выдав этим, кто, по ее мнению, главнее.

Кравков погрозил ей пальцем.

— Главный геолог Шахов Константин Дмитриевич слушает, — сообщил в Молокановку Шахов, блеснув очень крупными зубами.

И сразу улыбка с его лица исчезла, оно стало напряженным, отобразив, что слышно плохо, что просит он не мешать.

Скользнул к себе в кабинет Кравков, вернулась Зоя.

— Повторите, пожалуйста, кто говорит, — попросил Шахов.

Прижав привычно телефонную трубку плечом к правому уху, он торопливо записал своей единственной, левой рукой: «Степанков Андрей, участковый охотник».

— Я до вас, товарищ главный, второй день добиваюсь, — донеслось еле-еле, — тут у нас такое дело — шалун объявился…

— Какой шалун? — Шахов даже глаза зажмурил, чтобы лучше слышать.

— Не шалун, говорю, а шатун!

— Не понял, повторите!

— Медведь, говорю! Он до времени поднялся, по тайге пошел, испугал…

Слова утонули в свисте и треске. Шахов терпеливо ждал и уже хотел было повесить трубку, как вдруг утихла буря и даже дыхание далекого собеседника стало слышно.

— Повторите! — устало попросил Шахов.

— Испугал, говорю, этот шатун одного парнишку. Ну и я вышел на участок и вскорости нашел!

— Что нашел? — поторопил Шахов, опасаясь, что вой начнется снова.

— Медведя этого нашел! Стрелять не пришлось, — пояснил Степанков, — он уже своей смертью помер, наверное от старости, потому…

Шахов перебил, не скрывая раздражения:

— Это, дорогой товарищ, не по нашей части, мы ищем полезные ископаемые, а не медведей!

— В такой мере мы понимаем, товарищ главный, и напрасно беспокоить бы не стали, — с достоинством ответил Степанков, — но тут такое дело… Медведь-то оказался не простой, а вроде золотоносный!

— В каком смысле? — Шахов насторожился. От охотника всего ждать можно.

— У него на зубах вроде как бы коронки золотые!

— Какой же врач их поставил? — улыбнулся Шахов.

— Наверно, без врача обошлось! — ответил Степанков явно с улыбкой. — Надо думать, он где-то, наверно в берлоге, на богатой земле лежал, грыз ее с голодухи. У него и в шубе кое-где желтые крупинки позастревали…

— А вы уверены, что это золото? — поторопил Шахов и рассердился на себя за глупый вопрос. Коль звонит человек за 600 километров — значит, считает свое сообщение важным!

— Хорошо понимающих тут у нас нет. Дедушка мой когда-то золото мыл, говорит — оно! Правда, видит он теперь плоховато. Чтобы все сохранить как есть, я медведя брезентом и снегом прикрыл, а уж вы решайте…

Снова в трубке завыло и еле слышно донеслось, что надо скорее, снег тает, весна нынче дружная…

Как всегда, когда надо было сразу принять решение, зрачки Шахова сузились. Проверяя себя, он посмотрел на геологическую карту. Она пестрым ковром закрывала всю глухую стену его кабинета. Память не подвела — Молокановка расположена в Муйской структурной зоне, где золотом и не пахнет!

Очень хотелось, не создавая себе лишних хлопот, сказать: «Соберите, сколько сумеете, пришлите почтой это „медвежье“ золото, которое почти наверняка окажется не золотом. Но если — один шанс из тысячи! — медведь действительно „золотоносный“, тогда непростительно будут упущены важные подробности».

Хотя Шахов и любит повторять, что пессимист — это хорошо информированный оптимист, сам он за много лет в очень жестком кресле главного геолога оптимизма но утратил и не раз поступал, доверяя больше интуиции, чем логике. И сейчас, в этой нелепой ситуации, он подумал: «Нельзя упустить, надо поверить этому Степанкову и его дедушке!»

Дождавшись, когда шум ослабел, Шахов твердо сказал:

— Ждите телеграммы. Специалист вылетит к вам при первой возможности. Благодарю вас, Андрей, за важное сообщение!

— Понял, буду встречать! — донеслось в ответ еле-еле.

Шахов глубоким вдохом восстановил дыхание, отер лоб и взглянул на часы. До начала заседания по проектам новых работ оставалось тридцать пять минут, и надо было успеть закончить это дело, пока не захлестнули иные. Он поднял трубку внутреннего телефона, выяснил у диспетчера, когда ближайший рейс на Кадар с посадкой в Молокановке, и, узнав, что послезавтра, в 10.00, попросил забронировать одно место.

Осталось самое неприятное: кому-то поручить, а точнее, навязать это внеплановое задание, выслушать, что посылать некого, что по командировкам перерасход, что сам он совсем недавно на собрании призывал покончить с авралами и так далее…

Посвистывая и морщась, Шахов мысленно перебирал возможные варианты. Он поднял трубку…

…И этот звонок неожиданно вмешался в жизнь молодого специалиста Бориса Струнина.

ЛУЧШЕЕ — ВПЕРЕДИ!

Случайная удача минувшего лета — преддипломная практика на острове Карашир, участие в поисках «жидкой руды» в недрах вулкана имени Вольского под руководством самого академика Вольского, где так много пришлось увидеть, узнать, пережить, — все это определило не только тему дипломной работы Бориса Струнина, но и его решение: стать вулканологом — на всю жизнь!

Оно, еще не осуществившись, привело к нежданным и печальным последствиям.

После практики, когда все однокурсники собрались и каждый, как уславливались, рассказал о самом интересном, титул «Король приключений» без споров был присужден Борису. Вещественными доказательствами — каской с отметиной удара вулканической бомбы и ботинками с обгорелыми рантами — он украсил стену над своей кроватью в общежитии.

Таня тогда была им горда — глаза сияли, и дружили они так, что, казалось, еще шаг — и на всю жизнь!

Решение Бориса она поначалу всерьез не восприняла, но когда он, узнав, что заявок, имеющих отношение к вулканологии, в деканат не поступило, предпринял шаги — послал заявлении в институты на Камчатку и на Сахалин, — Таня выступила против в форме шутливой: «Или я, или вулканы!» Борис ответил: «Не „или — или“, а „и — и“, тем более что вулканы мужского рода и ревность не уместна!»

Дискуссия прекратилась, так как из обоих институтов пришли ответы, в которых сообщалось, что, к сожалению, нужны только доктора и кандидаты. Но Борис не смирился, вновь послал заявления и попросил своего бывшего начальника посодействовать. И вызов пришел, но с оговоркой, что возможности использования подлежат уточнению.

За отсутствием лучших вариантов Борис решил сдать этот вызов в комиссию по распределению, и тут произошел разговор не столько с Таней, как с ее папой и мамой, причем совсем не шутливый.

Они дружно напомнили ему его же рассказы: как он чуть не сгорел в кратере, чуть не утонул в волнах озера при землетрясении, чуть… и так далее.

— Повторить такое разумный человек не захочет, — заключил папа, руководящий работник областного масштаба.

Борис спросил Таню: согласна ли она со всем этим? Она сказала, что папа и мама хотят ей добра и имеют жизненный опыт.

Помолчав, Борис ответил:

— Я не для этого поступал на геологический и в своей профессии не разочаровался. Круглогодичный городской рай не для меня!

— А проводить половину жизни в разлуке и страхе — это не для меня! — ответила Таня.

Каждый считал себя правым и обиженным (она со слезами на глазах). Не раз Борис был близок к тому, чтобы подчиниться ей, и все же остался верен себе — распределился по вызову. После этого быстро выросла стена отчуждения. Танины родители уже встречали его с каменными лицами, а сама она все больше времени проводила с Володей, который перевелся на заочный и считал, что потомственным горожанам геологическая экзотика не нужна.

Некоторым утешением явилось то, что он выполнил обещание: выслал Вольскому статью с описанием нового кратера, который чуть не стал для него могилой, и получил ответ, каким можно было гордиться. Тане его из гордости не показал. И дипломный проект Борис защитил отлично. Но все это не радовало. В торжественный день, когда заблестел на пиджаке бело-синий ромбик со скрещенными золотыми молоточками (в просторечье — «поплавок») и настала пора прощаться с институтом, Борис старался держаться весело, внушал себе, что все лучшее — впереди!

Он заехал в свой родной Машанск, где из родных осталась лишь тетя. Она ему обрадовалась, даже всплакнула, но и ей было не до него — болели зубы. И школьных товарищей разыскать он не смог. В одиночестве сходил на могилу к маме, положил бумажные цветы на снег и — на вокзал. Он старался печаль прогнать, думал о приятном: скоро выйдет его статья, и не где-нибудь, а в центральном журнале. Он продолжит изучение Карашира, поступит в заочную аспирантуру. И Таня поймет… Все к лучшему! — убеждал он себя.

Началось это лучшее для него не лучшим образом. Приехал он в плохое время, сразу после новогоднего праздника, когда старые темы уже закончились, а новые еще по-настоящему не начались. Пополнения ни на Карашир, ни в другие вулканологические отряды пока не требовалось, и Борис понял: ему предстоит искать глины вдоль трассы БАМа. Он уперся. Не для этого он, можно сказать, поломал себе жизнь! Помог ему бывший начальник — Басов. Он, правда, к вулканологам прямого отношения уже не имел, руководил теперь составлением карт прогноза рудных месторождений.

— Не более точных, чем прогнозы погоды, — благодушно пошутил он, добавив, что в целом авторитет его заключений высок и года через полтора он рассчитывает защитить докторскую диссертацию.

Басов познакомил Бориса с вулканологами и договорился, что его возьмут в караширский отряд, как только утвердят дополнение к проекту. И зама по кадрам уговорили направить Бориса в отдел проверки заявок — временно. Его начальник — Сергей Степанович Пластунов, седой, с синими глазами, красоту которых не скрывала даже тяжелая припухлость век, — сказал, словно извиняясь:

— Тут у нас перелетные птицы. Или стар, или млад: первые до пенсии, вторые — до лучшего назначения… Заявок на вулканы, — улыбнулся он, — пока не поступало, но интересное есть везде, если вникнуть!

— Постараюсь, — не скрывая грусти, ответил Борис и начал вникать.

Каждый день начинался разгрузкой телеги, точнее, тележки с черными ящиками — так, используя термин кибернетики, называли почтовые посылки. Сотрудники отдела, надев халаты, сообща производили вскрытия, разглядывали натуру: глины, пески, камни, которые своим цветом, блеском, тяжестью, магнитностью или каким-то иным признаком где-то кому-то показались подозрительными и кто-то не пожалел усилий, стремясь принести пользу или получить премию…

Пластунов опытным взглядом определял, где «пахнет жареным», и эта натура шла с зеленым светом, правда, он загорался очень редко.

— По моим подсчетам, — говорил Пластунов, — на одну ценную заявку приходится примерно четыре сотни пустых, но эта единственная может быть в любом «черном ящике», поэтому расслабляться нельзя и терпение в нашем деле — главное!

После осмотра и распределения, кому какую изучать, посылки занимали свои места на полках в коридоре, где с лета образовалась длинная очередь — плод стараний юных следопытов, туристов, отпускников.

Пластунов поручил Борису изучение натуры, подозрительной на железо и марганец. Часами разглядывал Борис в сильную лупу рыжие, бурые, черные образцы, проделывал нехитрые стандартные анализы и, вспоминая Таню, пытался представить, как-то она там.

Вторая половина дня была отведена для ответов на письма и прием посетителей. Писем в зимние месяцы приходило значительно больше, чем посылок. Кто только их не присылал! На первом месте и по количеству, и по размерам были письма пенсионеров, что неудивительно: подводя жизненные итоги, многие стремятся восполнить, наверстать упущенное.

«…Помню, был я еще мальчишкой, рыли мы с отцом колодец и на глубине встретили пласт черного песку, такого тяжелого, что ведро еле подняли. Тогда, в голодный год и но малограмотности, этому значения не придал, а теперь, прочитав в журнале „Наука и жизнь“ про черные пески, думаю — а вдруг! Сообщаю все приметы местности и готов приехать, показать, где был колодец…»

На такие письма было отвечать и легко, и приятно. Борис, двумя пальцами — но все же это было быстрее, чем ждать очереди в машбюро, — выстукивал: «Благодарим… проверка поручена экспедиции №… будет выполнена летом. Вас вызовут при необходимости».

Попадались письма и другого рода: «Клянусь честью, знаю, где в земле серебро, покажу под аванс в 100 руб., а в залог оставлю паспорт…»

Немало поступало и запросов от высоких инстанций, куда обращались недовольные полученным ответом, уверенные, что геологи при проверке скрыли правду, а потом выдадут, что сами нашли. По некоторым заявкам переписка составляла пухлые тома.

Первое время все это занимало. Борис строчил ответы, прислушиваясь к беседам Пластунова с посетителями. Тот доброжелательно выслушивал воспоминания и терпеливо отражал атаки жаждущих премии на блюдечке с голубой каемкой.

Все это повторялось день за днем и было очень далеко от того, к чему он стремился. Чтобы отвести душу, Борис часто заходил к вулканологам, вникал в их дела и терпеливо ждал, когда решится его судьба.

Приподнятое настроение (не студент, инженер!) быстро испарилось, и «поплавок» он больше не носил, чувствуя себя в новых условиях снова первокурсником. Должность — младший геолог — примерно этому соответствовала. И снова общежитие, без надежд на скорое избавление от него. Правда, комната на двоих, а не на четверых, как в студенческом, и зарплата — не стипендия, а все же нередко хотелось назад, там было весело, все свои, а здесь соседом оказался человек во всех отношениях чужой. Он уже обжился и часто просил «создать ему условия до 23.00». Поэтому Борис допоздна оставался на работе, шел в читальню, в кино или просто бродил по чужому городу. И еще выстаивал очередь на почте — обычно впустую. Переписка с Таней чуть теплилась. Письмам он старался придать веселый тон, не вдаваясь в подробности своей жизни.

Таня отвечала не спеша, кратко, что важных новостей пока нет. И за строками ясно ощущалось: отчуждение все возрастает…

Он даже на вечера молодежи в Дом культуры начал ходить и в танцах кружился, но жизнь его не стала от этого содержательнее.

Оставалось повторять: «Лучшее — впереди!»

СРОЧНОЕ ЗАДАНИЕ

Просвет появился неожиданно, когда уже подходил к концу третий месяц работы. Пластунов — они за это время хорошо сработались — вдруг пригласил его к себе на обед, в воскресенье. И оказался Борис в бревенчатом домике на окраине города в поселке, само название которого — Лиховеровка — хранило память о первом директоре треста.

Жена Пластунова, с такими же синими, как у мужа, глазами и белизной коротко подстриженных волос, встретила его так приветливо, что он легко освоился и вскоре оторвать его от книжных полок с синими томами «Библиотеки поэта» было невозможно. Это сразу же расположило к нему Елену Викторовну. Оказалось, что она искусствовед и в молодости работала в Эрмитаже.

Все здесь Борису понравилось, и он был рад, что тоже пришелся по душе. Елена Викторовна пригласила его на следующее воскресенье. А когда прощались, она доверила ему том Иннокентия Анненского.

Эти встречи стали частыми. Он жадно слушал рассказы Пластуновых о Ленинграде и о Колыме, где прошли их лучшие годы, о времени, таком еще недавнем и таком уже далеком. Постепенно он становился в их доме своим и даже полезным, освободив Сергея Степановича от колки дров и доставки тяжеловесных продуктов. Да и внимательный слушатель был им нужен.

Так шли дни. Весна ощущалась все сильнее, и не только по природным ее приметам. В тресте то и дело вывешивались приказы о результатах проверки готовности отрядов к выезду в поле, о противоэнцефалитных прививках, обязательных для всех. Начался большой разъезд. Борис еще не знал, как сложится его судьба, не застрянет ли он в «предпенсионном» отделе, но все же прививки сделал — терпел во имя будущего!

Вулканологический отряд, с которым связаны были надежды, уже прошел проверку и готовился к отъезду.

Борис совсем загрустил, как вдруг хорошая весть: дополнение к проекту прошло последний барьер!

— Завтра утром Шахов должен утвердить, и ты будешь при должности, — сказал Борису начальник отряда Старостин. — А там через три дня и в путь! Жди моего звонка!

Конечно, с самого утра Борис поглядывал на телефон и рванулся к нему, когда вскоре раздался звонок.

— Вас, Сергей Степанович, — разочарованно сказал он.

— Здравствуй, Костя! — Голос Пластунова прозвучал тепло. — Понимаю, коль звонишь, значит, пожарное дело! (Борис прислушался.) Поверь, послать некого! — Пластунов, словно в подтверждение, прижал ладонь к сердцу. — А с кем она внуков оставит? Хватился! Он уже второй год на заслуженном, рыбачит… У нее грипп. Он на овощной базе. И она тоже. Сам же ты на меня нажимал. Взял, не отпираюсь, но временно! — Пластунов украдкой взглянул на Бориса, и тот понял, что речь идет о нем. — Нет, не болеет. И внуков еще не завел… Но он только входит в курс и золотом не занимался… Угу! Ага! Всегда на меня! — Пластунов бурчал сердито и вдруг улыбнулся: — Знаешь, чем купить!

Повесив трубку, он подозвал Бориса, сказал:

— Придется тебе, Боря, срочно вылететь в Кадарский район, проверить заявку, она там какая-то особенная, скоропортящаяся… Пошли, ждет главный!

— Мне же сегодня должен быть оформлен перевод! — воскликнул Борис и даже побледнел от волнения.

— Послать больше некого. Я бы сам, да мотор не тянет…

Было слышно — дышит он тяжело, и Борис сдержался, подавил желание резко отказаться.

— А насчет перехода к вулканологам не беспокойся. Шахов в долгу не останется!

Молча шли они по длинным коридорам, и Пластунов прижимал ладонь к сердцу.

В приемной секретарь Зоя встретила Пластунова приветливой улыбкой.

— Здравствуй, дядя Степаныч, — сказала она, а на Бориса внимания не обратила.


…Шахов поднялся из-за стола, пошел им навстречу. Он протянул руку Пластунову, затем Борису. Тот пожал эту непривычную левую руку неуклюже, выше ладони, и заметно смутился.

Они сели в кресла, у круглого столика, возле стеклянного шкафа с красивыми, крупными образцами.

Шахов, не скрывая любопытства, окинул взглядом мальчишеское лицо Бориса, его удлиненную прическу и усики, мохеровый свитер и джинсы.

Невольно он примечал, как с годами меняется облик молодых специалистов. И всегда, как сквозь туман, видел он рядом с ними товарищей своей юности и себя в залатанной фронтовой гимнастерке, уже без руки.

Когда-то Шахов прочитал, что только очень ограниченные и самоуверенные люди доверяют первому впечатлению, считают его самым надежным. Причислять себя к таким Шахову, разумеется, не хотелось, но решать в считанные минуты, «кто есть кто» и на что способен, ему приходилось часто — по выражению лица, движениям рук, ответам на задаваемые им вопросы, вроде бы случайные, а на самом деле выработанные многолетней практикой. Результаты привели к выводу, что он обладает даром психологических блицоценок.

Задавать Борису свои контрольные вопросы Шахов не стал, доверяя положительной оценке, которую дал Пластунов по телефону, хотя она и ограничилась междометиями «угу» и «ага». Он сказал:

— Давно нам следовало познакомиться!

Пока Борис соображал, что ответить, вмешался Пластунов:

— Из этого не следует, что надо нарушать план нашей работы!

— Не хотелось бы напоминать, кто, вопреки всем планам, воспользовавшись моим отсутствием, захватил молодого специалиста! — в тон ему ответил Шахов.

— Все было по договоренности, временно! — улыбнулся Пластунов.

— Знаем, но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное! — прищурил левый глаз Шахов.

— Ну уж нет! — всполошился Борис. — Договорено, что я перехожу в караширский отряд, к Старостину, и как раз сегодня…

Пластунов кивнул в подтверждение.

— Передайте Старостину, что перевод состоится после того, как будет изучена, можно сказать, новая геологическая формация — медведь! Запишите, Борис, и зарегистрируйте как заявку. — Шахов обстоятельно пересказал сообщение охотника Степанкова.

Стремительно открыв дверь, заглянул в кабинет Кравков, спросил:

— Ну, что, назревает в Молокановке великое открытие?

— Об этом скоро будет представлена исчерпывающая информация молодым специалистом Борисом Струниным! — Шахов указал на него глазами.

Ответ удовлетворил Кравкова, дверь закрылась.

Пластунов сказал, потирая лысину:

— Да-а, такого у нас еще не случалось… Ну, был когда-то заявлен золотоносный тетерев — в зобу у него самородочек нашли…

— И что же? — заинтересовался Борис.

— Да ничего! Ищи ветра в поле…

Борис подумал: «Обидно, что из-за такой ерунды откладывается мой переход…»

Шахов, словно поняв его, сказал:

— Не будем спешить с выводами. Чудеса тем и хороши, что иногда случаются! Поэтому прошу отнестись к порученному заданию серьезно.

И он пожелал Борису приятного знакомства с медведем, Андреем Степанковым и его дедушкой.

НАПУТСТВИЕ

— Беспокоюсь я, времени для подготовки мало! — сказал Пластунов, когда отдышался. По длинным коридорам он шагал быстро, словно подгоняла его эта мысль.

— Успеем! Как в том анекдоте про экзамен. — Борис беспечно махнул рукой. Уж больно несерьезным выглядело все это «медвежье» задание!

— От экзамена след только в зачетной книжке, а здесь, — Пластунов пристально посмотрел на Бориса, — можно наследить, что называется, на всю жизнь… Был у нас такой случай. Один молодой — тоже, между прочим, с отличием закончил — проследил среди глинистых сланцев горизонт, весь в сверкающих точках. Обрадовался, телеграфировал: «Крупное месторождение мо эс два!» Так он для сохранения тайны молибденит формулой обозначил. А оказалось — не молибденит это, а графит! Спутать их при мелкой вкрапленности немудрено, все признаки сходятся, но — кому до этого дело! — повеселил он весь трест. Так и прилипло к человеку на всю жизнь прозвище «мо эс два», и всерьез его уже никто не воспринимал.

Борис потер затылок.

— Даже жутко стало при мысли, что и я могу вот так влипнуть! — признался он.

— Тогда будем считать воспитательную работу законченной, — решил Пластунов, — и начнем работать, чтобы у нас все было в порядке.

Сразу же составили список дел. Их оказалось много: оформить командировку, получить аванс, купить билет, послать телеграмму в Молокановку, предупредить вулканологов, получить походную минералогическую лабораторию, топографическую и геологическую карты района, компас, бинокль, фотоаппарат, сапоги, меховую куртку, спальный мешок и т. д.

Все сотрудники отдела давали ему советы, просили Пластунова не забыть вставить в заявку ящики тушенки и сгущенки.

(«Главный не откажет: такое дело требует калорий!»)

Пластунов кивал согласно, но ничего не добавил, попросив всех не мешать.

Закончили список самым важным: вспомнить о золоте все, что положено знать специалисту, закончившему вуз с отличием. Освоить способы определения золота так, чтобы не получилось «мо эс два», получить представление о географии и геологии района, чтобы провести дознание на должном уровне. И так далее…

— На оформление и получение наверняка уйдет весь день, — определил Пластунов. — Надо успеть, кровь из носа, чтобы на науку остались не только две ночи, но и один день!

Дальше все было на бегу. Сбор подписей — на каждую бумагу их потребовалось в среднем четыре, — штурм бухгалтерии, кассы, складов в разных концах города, и всюду оказывалось, что человек, который тебе нужен, только что вышел!

Секретарь Зоя оказалась на месте. Она охотно и очень мило воспроизвела разговор с Молокановкой, выписывая удостоверение. Ее то и дело отрывали, но Борис терпеливо ждал, позабыв, что дорога каждая минута, и остался очень доволен, когда она попросила:

— Когда вернетесь, расскажешь мне про медведя. — Она так и сказала, путая «ты» и «вы».

К концу рабочего дня Борис ввалился в отдел с деньгами в кармане, огромным рюкзаком за плечами, спальным мешком в руке и отрапортовал: «Все!» Пластунов уже приготовил ему («Из библиотеки — до утра…») монографию Н. В. Покровской «Самородное золото», определитель минералов и еще несколько книг.

В общежитии Борис впервые изумил соседа, решительно попросив создать ему условия и на сегодняшний вечер и на завтрашний. И без помех до рассвета Борис, как перед экзаменом, заполнял пробелы в образовании.

Утром он вместе с Пластуновым в минералогической лаборатории проиграл весь ход диагностики золота: от промывки пробы до определения его чистоты по цвету черты на пробном камне.

И три часа сумели они выкроить для ознакомления с районом в геологических фондах. А вечером, когда опустел отдел, Пластунов, распахнув окно и жадно вдыхая, сказал:

— Не удержусь, продолжу воспитательную работу! Будь, Боря, очень внимателен, присматривайся и к минералам, и к местности, все отмечай, наноси на карту… Если дело потребует — не торопись, телеграфируй, командировку продлим… И к людям приглядывайся — случается, наводят тень на плетень!.. Привезут откуда-нибудь богатые образцы, раскидают, а то и в трещины горных пород кувалдой загонят да зачистят так, что не отличишь… Даже из ружья золотым песком, случалось, стреляли — подсаливали россыпь!

— Такое, наверное, только в старину бывало, — ответил Борис, вспомнив, что читал в романе академика Обручева «Рудник „Убогий“», как такими приемами пытались подороже продать бедную россыпь.

— И в наши дни еще встречаются артисты… Один такой совсем недавно три года всех за нос водил. Но как веревочка ни вьется!.. У тебя там вроде дело чистое — «золотить» медведя никому корысти нет. Впрочем, бывает, что и не из корысти, а, как говорится, для смеху могут маскарад устроить. Поэтому семь раз проверь…

Прощаясь, Пластунов обнял его так душевно, словно предстояла долгая разлука.

В МОЛОКАНОВКЕ

Вылет откладывали по метеоусловиям четыре раза, но все же выпустили!

Борис не знал, встретит ли его Степанков, и поэтому очень хотел прибыть в Молокановку засветло. А десятиместный самолетик, пробившись сквозь облака, казалось, задремал, прижавшись к ним, как к подушке. Дремали и пассажиры. Посапывал, выбрасывая табачнодымный дух, сосед Бориса — краснолицый, длиннобородый, подстриженный под кружок, — он еле втиснулся в кресло.

«Наверно, Степанков похож на него», — почему-то подумал Борис.

Захотелось спросить про Степанкова, но сосед заснул мгновенно.

Вскоре облака расступились, заблестело под солнцем крыло самолета, и открылась величественная панорама гор и долин.

Самолетик, дрожа от напряжения, упрямо карабкался ввысь над склонами, почти на бреющем переваливал водоразделы, плавно скользил в долины и снова устремлялся вверх.

Борис смотрел то в окно, то на карту и радовался, верно определяя хребты и реки. В натуральную величину предстало «древнее темя Азии» — знакомая по учебникам тысячекилометровая скалистая глыба, свидетель всей истории планеты.

Проследив глазами четкие очертания Луйской впадины, Борис поднялся из кресла и даже рукой отдал салют. Хотелось крикнуть «ура», но дремали соседи, не сознавая величия момента. Самолет пересекал Полярный круг! 66°31′ — единственная в северном полушарии широта, где в день зимнего солнцестояния, 22 декабря, солнце вовсе не восходит, а в летнее солнцестояние, 22 июня, вовсе не заходит. Вспомнился его любимый Джек Лондон. «За тех, кто в пути!» — прошептал Борис.

Все дальше на север уходил самолетик. Борис так увлекся, разглядывая с высоты Сибирскую платформу, что позабыл про свои дела и Молокановку.

И вдруг мелькнули под крылом, словно игрушечные, домики в два ряда вдоль речушки. Снизились резко, сильно болтало, и стало видно, как ползут по земле белые змейки.

Сосед проснулся, навалился на Бориса, заглядывая в окно.

— Не примут, — определил он, — вишь, как метет-то, в Кадар потащат!

Круто накренившись, пошли на второй круг, и вскоре запрыгал самолетик по кочковатому полю, подрулил к избушке с яркой даже в сумерках вывеской: «Аэропорт».

Не успел Борис и десяти шагов ступить по земле, как молодой человек в синей нейлоновой куртке с красной отделкой протянул ему руку и сказал, улыбаясь:

— Здравствуй, Борис Михайлович Струнин, с приездом!

Беличья шапка оттеняла румянец его щек, блеск глаз.

— Здравствуй, — ответил Борис выжидательно. Совсем не таким представлял он таежного охотника.

А тот, возможно поняв это, поспешно добавил:

— Я — Степанков Андрей!

В руке он держал телеграмму. Тут уж Борис заулыбался, обеими руками сжал руку Степанкова вместе с телеграммой, а затем, отступив на шаг, спросил:

— А ты меня как определил?

— Запросто! Остальные все свои!

«Как это хорошо, когда все свои!» — подумал Борис.

— А это мой сын Витянька, — представил Андрей.

Борис насторожился — уж не шутит ли он? Сынок был папе до плеча — лет четырнадцати, а Андрея Борис определил как ровесника себе. Но сходство отца и сына было явным: такое же открытое лицо, нос с горбинкой, румянец во всю щеку и пушистые ресницы. Вместе с Витянькой подошли, деловито обнюхали Бориса две собаки, очень похожие, длинношерстные, палевые, с черными узкими мордами.

— Это Чарли, а это Чула, — представил их Андрей, — у нее передние лапы, видишь, черные, как в чулки одетые.

В поселок пошли не по дороге, а напрямик, по тропке, через лесок. Было так тихо, что Борис невольно прислушивался, — после самолета эта тишина казалась какой-то неправдоподобной. Только когда вышли на улицу, где-то вдалеке затарахтел движок и разом засветились окна во всех домах, сначала тускло, а затем светлее, светлее. На дощатый тротуар, гулко повторявший шаги, легли веселые тени окон, цветов, расшитых занавесок. Встречные люди замедляли шаги, здороваясь, и внимательно поглядывали на Бориса. И собаки — их было больше, чем прохожих, — отличали его, бросались яростно, казалось, вот-вот вцепятся, но Чула и Чарли встречали их свирепым оскалом, и те сразу становились вежливыми, лишь обнюхивали новичка.

Перешли овраг по мостику.

— Вот и наша избушка! — Андрей остановился у высокого крыльца.

— На курьих ножках, — добавил Борис, сосчитав восемь окон по фасаду обрамленных затейливой резьбой.

— Еще дедовская! — не без гордости пояснил Андрей.

Через холодные сени прошли в сени теплые, такие же просторные. Чула и Чарли там остались — порядок знают. Там встретила их русоволосая молодая женщина.

— Супруга моя, Зина, — представил Андрей. — А это наша Галуня, уже в первый класс ходит, а все за мамкину юбку цепляется!

— Прошу в залу! — поклонилась хозяйка.

В этой, на четыре окна, зале сошлось старое и новое: огромная печь с лежанкой, покрытой медвежьей шкурой, самодельный буфет, толстоногий стол, окруженный дюжиной тяжелых стульев с резными спинками, а ближе к окнам — журнальный столик, отделанный медью, торшер, три вращающихся кресла перед телевизором. На бревенчатых строганых стенах, в красном углу, тусклая икона, а поодаль — ветвистые оленьи рога, чучело лебедя, распластавшего крылья в полете, и много картинок, вырезанных из журналов.

И вдруг из-под стола вылез, шагнул по полу, крытому рядном…

— Алешенька это, наш меньшенький! — просияла Зина.

Дверь отворилась…

— Мамаша моя, Анна Михайловна!

Круглолицая, глазами схожая с Андреем, она явно принарядилась — белый воротник и узорчатая шаль.

— А это дедушка мой, Матвей Васильевич!

Этот без прикрас: потертая меховая душегрейка, «музейные» брюки галифе с кожаными наколенниками, в шерстяных чулках, как в сапогах. Высокий, стройный, он двигался легко и руку Борису пожал крепко. Старили его только глаза с белесоватыми, тусклыми зрачками. Он привычно сел во главе стола, огладил седую бороду и вступил в беседу с уверенностью человека уважаемого. Рассказал Борису, что в молодости, на Бодайбинских приисках, золота повидал всяко-разно, припомнил, сколько зарабатывал: «За два дня хромовые сапоги, но в студеной воде золото мыть — голосом выть!»

Все же он четыре сезона отработал, а вернувшись, этот дом поставил и больше от своего охотницкого дела не отрывался, но золото вроде бы не забыл, а там вы уж судите сами!

НЕОЖИДАННОСТЬ

Андрей достал из буфета и осторожно поставил перед Борисом блюдце.

«Дно проруби было желто, как горчичник…» — мгновенно вспомнилась строка из Джека Лондона, потому что и дно блюдца было таким.

Борис пристально разглядывал песчинки, достав лупу, и все Степанковы смотрели на него.

Среди песчинок преобладали желтые — блестящие и тусклые, округлые и остроугольные, но было немало серых, прозрачных, зеленоватых.

Он наклонял блюдце в разные стороны, чтобы лучше падал свет, но чем дольше разглядывал желтые зерна, тем хуже их видел, и, казалось, вылетели из памяти признаки, отличающие золото от похожих минералов. Твердо остался в памяти лишь совет Пластунова — «Не торопись!»

Следовало отложить изучение на утро, сославшись на усталость, пояснив, что электрический свет обманывает… И все же Борис раскрыл походную лабораторию — очень уж хотелось приблизиться к истине!

Глядя сквозь лупу, он длинной иглой отделил десятка два зерен — все разновидности, похожие на золото.

Затем налил в пробирку зеленоватую тягучую жидкость, пояснив, что она в пять раз плотнее воды и поэтому утонуть в ней могут только тяжеловесы.

Пинцетом, глядя сквозь лупу, Борис поднимал зерна, бросал их в пробирку и следил за их движением… Первое зерно, самое крупное и по виду самое золотое, чуть погрузилось в жидкость и застыло, словно раскрылся над ним незримый парашют. И следующие пять зернышек тонуть не захотели — одно вовсе не погрузилось, а другое чуть опустилось и вынырнуло. Три зерна опустились медленно-медленно примерно на одну треть глубины пробирки и там остановились.

— Наверно, это зерна халькопирита — медного колчедана. У него плотность почти такая же, как у этой жидкости, — пояснил Борис.

Уже, казалось, все ясно, как вдруг — Борис даже вздрогнул! — желтенькое невзрачное угловатое зерно пошло вниз, напролом, все быстрее и ударилось, легло на дно пробирки. И еще четыре зерна — как нож в масло! Так погружаются только самые тяжелые минералы золота и платины. Эти на платиновые никак не похожи, и значит, есть золотые зерна на этом блюдечке, надо же, с голубой каемочкой!

И следовательно, его приезд не напрасен, а Степанков прав, подняв шум!

С трудом сдержав себя, Борис сказал подчеркнуто спокойно:

— Выводы делать рано, но можно предположить, что вы правы: среди этих зерен есть и золотые!

— Я же говорил! — обрадовался дедушка.

— Ты у нас молодец! — Андрей засмеялся счастливо, а вслед за ним и все остальные Степанковы, даже Алеша.

Борис тоже улыбался, но испытывал при этом чувство двойственное. Приятна была радость этих симпатичных людей, но лично для него было бы куда проще, если бы оказалось «медвежье» золото не золотом, и поспешил бы он назад, к своим неотложным делам. А теперь… «Опанасе, не дай маху!» — вспомнил он слова поэта и сказал себе торжественно: «Приступаю к расследованию!»

«ПРИСТУПАЮ К РАССЛЕДОВАНИЮ!»

Теперь для Бориса стали важными все подробности. Он спросил, показав глазами на блюдце:

— Тут все, что удалось собрать?

— Что ты! — махнул рукой Андрей. — Тут только малость, взял для образца, а на нем таких — как блох. Я трогать не стал, чтобы все было документально!

— А где он? — спросил Борис с невольным почтением.

— Километров восемнадцать отсюда. — Андрей рукой показал направление.

— Минутку!

Борис поставил блюдце и принес полевую сумку, новенькую, сильно пахнущую кожей, достал из нее карту и набор аэрофотоснимков. Он удивился, с какой быстротой Андрей разобрался в извивах линий на карте и показал на южном склоне кряжа Кедрового, который защищает Молокановку от северных ветров, в верховье речки Ряженки:

— Вот здесь — возле ручья Тихого!

Борис крестиком отметил на карте это место и записал название ручья.

Пришли еще два брата Андрея, родной — Сергей и двоюродный — тоже Андрей, которого, чтобы отличать, все звали Андрюшей. Все Степанковы карту и особенно аэроснимки разглядывали с интересом, радовались, больше всех Витянька, и удивлялись, что видны полянки среди тайги и даже охотничьи лабазы. Только дедушка сокрушался:

— Не различаю! Все, как сквозь слезы…

— Дед, не робей, скоро опять на охоту пойдешь! — Андрей пояснил Борису, что направление на операцию уже получено и ждут они вызова.

— Еще как знать… — засомневался Макар Васильевич, отирая слезящиеся глаза.

Борис заверил, что теперь катаракту с полным успехом без ножа режут — лучом лазера:

— Об этом во всех журналах пишут!

Макар Васильевич сразу же заметно повеселел и велел накрывать на стол.

К ужину приступили в очень хорошем настроении. Обе хозяйки радушно опекали гостя, для которого строганина из нельмы, копченая стерлядка, медвежий окорок — все было в новинку.

Затем, столь же неторопливо, шло чаепитие, под пироги и варенья. После третьего стакана, не испробовав и половины, Борис начал, по возможности незаметно, подавлять зевоту и был рад, когда Андрей, заметив его усталость, объявил:

— Пора на покой, завтра подъем ранний!

Он извиняющимся тоном сказал, что Алеша, бывает, всю ночь орет — зубы лезут, поэтому они приготовили гостю постель в конторе, там никто его не потревожит.

Борис поспешил заверить, что таким решением отнюдь не обижен. Хотелось остаться одному, чтобы повнимательнее изучить заветные крупинки — их он пересыпал с блюдца в бумажный пакетик и положил в полевую сумку.

Контора оказалась близко. Бревенчатая добротная изба, надвое разделенная высокой перегородкой, обставлена была как и положено конторе: несколько однотумбовых и один двухтумбовый стол. Табличка над ним гласила: «Заведующий». Им-то и оказался Андрей. Еще до армии он окончил пушной техникум, а сейчас учится в заочном институте. Рядом с этим столом — несгораемый шкаф, а в противоположном углу — телевизор, и даже исправный, что сразу же продемонстрировал Андрей. Над старинным диваном с высокой спинкой лозунг: «Перевыполним план по черной белке!», а на диване, нарушив конторский стиль, белоснежная постель с подушкой, поставленной пирамидой. Так она потянула к себе, что благое намерение продолжить изучение только намерением и осталось.

«ЗАЧЕРКНУТОМУ — НЕ ВЕРИТЬ!»

Геологу положено ежедневно записывать свои наблюдения простым карандашом, для лучшей сохранности, в специальном полевом дневнике. Шуточки на пронумерованных его страницах не положены. Это Борис понимал, но все же в аэропорту, в нудные часы ожидания, не удержался, вывел на первой странице заголовок:

ОПЕРАЦИЯ «МЕДВЕДЬ»???!!!
(Геологический детектив)
А ниже, подражая стилю старинных документов (их в архиве треста хранилось немало), он старательно написал:

Приказано: «Отбыть туда в самой скорости и приставить к одному медведю караул, дабы никто ни днем ни ночью, ни явно ни тайно то золото не мог исхититъ…»

После второй задержки рейса по метеоусловиям появилось продолжение:

Рапорт. «Докладую, что золото оного медведя оказалось „лягушачьим“ золотом, иначе именуемом слудой флогопитовой…»

А еще через час, когда надежд на вылет почти не осталось, начертал он по диагонали начальственной рукой резолюцию:

«Случай сей считать по воле божьей решенным, а дело сдать в архив курьезов геологических…»

Все это отобразило не только скуку ожидания, но и почти уверенность в том, что бесславно завершится эта операция и никому дневник не будет нужен.

Утром, наедине, Борис снова повторил опыт с тяжелой жидкостью, отделил и долго разглядывал в лупу три крупинки, благородство которых сомнения не вызывало.

Он достал дневник и, зачеркнув первую страницу, написал: «Зачеркнутому — не верить!» и уже всерьез отобразил все, что узнал.

У Степанковых за чаем он сказал Андрею:

— Теперь сам понимаешь, как важно дочиста обобрать медведя.

— Не оплошаем, — заверил Андрей. — Мы с тобой и с Андрюшей пойдем к медведю напрямик, а…

— Ну, мам!.. — заныл вдруг Витянька.

— Еще чего! — отрезала она.

— Василий, тоже наш охотник, поедет на подводе, — продолжал Андрей, — и будет нас ждать в устье Ряженки — дальше не проехать.

— А без подводы мы что, золото не дотащим? — улыбнулся Борис.

— Медведь тоже ценность — собакам на корм, его все едино сюда тащить надо. И обобрать все, что на нем налипло, можно, только когда он в тепле полежит, оттает. А чтобы крупинки эти не растерять на пути, мы его в брезентовый мешок затарим.

На том и порешили. Когда завтрак, похожий на обед, подошел к концу, Борис достал карту, попросил Андрея нанести на нее путь, которым они пойдут, и внимательно следил за движением карандаша, стараясь все запомнить.

Пришел Андрюша, уже готовый в путь.

— Ну, мам!.. — опять заныл Витянька.

— Завел пластинку! — рассердилась она.

Борис начал одеваться и тут Витянькино «Ну, мам!..» зазвучало снова и снова, словно пластинку заело. Он не отрываясь смотрел на мать, а жался к деду.

Тот вдруг сказал, ни к кому не обращаясь:

— Такой случай, память, можно сказать, на всю жизнь!

И Андрей, натягивая сапог, добавил:

— За один-то день много в науке он не потеряет…

Все смотрели на Зину, а она на сына, хмуря брови… И вдруг улыбнулась:

— Но смотри, если будет хоть одна тройка…

Договорить она не успела, Витька подпрыгнул, чмокнул ее в щеку, а затем деда в седую бороду и выскочил за дверь. Вернулся он поразительно быстро, в сапогах, беличьей ушанке, полушубочке, опоясанном патронташем, а на плече, дулом вниз, ружьецо.

— Игрушечное? — спросил Борис.

Андрюша захохотал, а Витя надул губы, нахмурился.

— Он в каникулы этим ружьецом сколько белок взял! — пояснила Зина с уважением.

— Стреляет надежно, — подтвердил отец, надевая куртку.

— Это я по неопытности, не в насмешку, — оправдался Борис и тоже стал собираться.


Не только Витя и Галуня — все взрослые с интересом разглядывали его доспехи: на груди бинокль (ремешок вокруг шеи), ниже, на поясе куртки, в футлярах шагомер и компас, по бокам фотоаппарат и полевая сумка, за плечами рюкзак и в руке молоток на длинной рукоятке.

Как положено перед дорогой, все присели, помолчали. Дедушка перекрестился (двумя перстами, как заметил Борис) и сказал:

— В час добрый!

У крыльца их уже ждали повизгивая Чула и Чарли.

Было сумрачно, лишь за рекой, над кряжем Угрюмый, чуть розовели облака. Они прошли огородом к оврагу, перебрались через ручей по заледенелому бревну и по узкой тропке начали подъем на кряж Кедровый. Андрей шагал первым, и Борис еле за ним поспевал. Скользила под ногами прошлогодняя трава. Пришлось расстегнуть воротник и следить за дыханием. Три шага — вдох, один — выдох.

На первую гряду поднялись всего за полчаса. Борис так устал, что даже часам не поверил.

Отсюда хорошо было видно во все стороны. Внизу — серые крыши, стога сена и огороды Молокановки вдоль левого берега реки Шатровой. По ней одиноко плыла запоздалая льдина. За рекой, над кряжем Угрюмым, облака уже сверкали золотом и пурпуром. Хотелось постоять, подождать, когда произойдет великое чудо — появится солнце, но Андрей поторопил:

— Путь долгий, а оно еще полчаса карабкаться будет! — Он показал Борису: — Там вон, за седловиной, гора Белая, правее — Острая, а в-о-о-н там — Билимбей, его обогнем и — привет топтыгину!

Только в бинокль был отчетливо виден этот Билимбей — плешивая каменная голова, чуть приподнятая над тайгой.

Осмотревшись, Борис понял, что, как зайдут они в тайгу, затеряются эти ориентиры. Поэтому следовало сразу же начать съемку — привязать к карте свой путь, определяя направление компасом, а расстояние — шагомером. Но с этой нудной, трудной работой едва ли к вечеру доберешься до места. Поэтому Борис легко убедил себя в том, что охотники верно определили место на карте, а проверить их он сможет позднее, если медведь окажется по-настоящему «золотоносным».

Шли то по тропкам, то виляя между могучими кедрами и скалистыми выступами, обходя овраги, забирая все выше и выше. Усталость как-то незаметно прошла, Борис дышал легко. Пахло сосной, прелью, а в низинах тающим снегом. Поглядывая больше по сторонам, а не на геологическую карту, он невольно ожидал какой-нибудь встречи и у каждого скалистого выступа отбивал образцы в надежде увидеть что-нибудь интересное.

Уже взошло над Угрюмым солнце, и тайга повеселела, стала прозрачной. Ни одной живой души не попадалось, и только стук молотка нарушал тишину. И на всех скалах было обнажено одно и то же: мелкозернистые слюдистые сланцы. Поэтому к концу второго часа Борис охотно уступил молоток Вите. Тот вместе с собаками мелькал то здесь то там и отовсюду приносил камни. Глаза его сияли, и Борис о каждом говорил: «Это интересно!» — хотя попадались все те же унылые сланцы. Каждый раз Витя смотрел на шагомер и радостно объявлял, сколько осталось позади. Он успевал на ходу обеспечивать всех брусникой и кедровыми шишками, смолистыми, с удивительно вкусными, крупными орешками.

— Коль сохранились до весны такие самопады, значит, не опустели еще беличьи кладовые, — пояснил горожанину Андрей и на ходу добавил с какой-то грустью: — Прошлое лето было урожайное, а он откормиться не смог, отощал до времени…

— Старость — не радость! — заключил Андрюша.

И дальше молча шагали, след в след, вроде и не быстро, но к концу третьего часа, уже на Билимбеевском склоне, когда показал шагомер пятнадцать тысяч, Борис начал спотыкаться от усталости и запросил передышки.

Бессильно повалился он на мох, повыше поднял ноги, уперся ими в сосну и жадно съел горсть брусники. Стало легче.

У СНЕЖНОЙ МОГИЛЫ

С Билимбеевского перевала Андрей повел их напрямик, сквозь густой еловый подлесок, и через полтора километра спустились они в овраг, как раз там, где у одинокой сосны сугроб был аккуратно прикрыт еловыми ветками.

«Как по пеленгу шел! Никогда мне так не суметь!» — с уважением и даже завистью подумал Борис.

— Все в порядке, — определил Андрей, убедившись, что свежих следов на снегу нет.

Чула и Чарли уткнулись носами в сугроб, начали разгребать снег лапами, но, подчинившись команде Андрея, сразу же отошли.

Отбросили ветки, обнажили из-под снега край брезента и, ухватившись за него, сдернули в сторону сугроб.

Зарычали, свирепо скалясь, собаки.

Не было для Бориса неожиданности в том, что предстояло увидеть, и все же он вздрогнул. Показалось, что это человек в меховой шубе лежит лицом вниз, опираясь на руки и силясь подняться. Поза его была так динамична, что не выглядел он мертвым.

Сходство с человеком и то, что в смертный свой час медведь не сдавался, так растрогало Бориса, что он задумался и стоял, как на похоронах, позабыв о своих делах.

К реальности его вернул Андрей.

— Смотри, — сказал он, опустившись на колени, и, осторожно смахнув с медвежьей спины снег, начал перебирать, разглаживать клочковатую рыже-бурую шерсть.

Борис присел на корточки рядом. Витянька и Андрюша наклонились над ним, а Чарли протиснулся у него между ног.

Андрей, примяв шерсть, обнажил на загривке медведя участок с ладонь, весь будто усыпанный желтыми «блохами».

— И сюда смотри! — он переместил руки на левый бок медведя, и там тоже заблестели желтые «блохи».

— Ворочался он… то на спину, то на бок! — определил Андрюша.

Борис достал лупу, разглядел те же минералы, что и в пробе, изученной вчера. В лупу кое-где были заметны и натеки льда, — это они так прочно закрепили «блох». Перебирая жесткую шерсть — пальцы ощутили мертвенный холод медвежьего тела, — Борис обнаружил еще несколько скоплений. И отдельных «блох» попадалось много.

— Теперь смотри сюда!

По значительности тона Борис понял, что самое главное Андрей отложил напоследок. Он с силой повернул голову медведя и, ухватившись одной рукой за нос, другой за нижнюю челюсть, оттянул ее.

На верхних и нижних зубах сверкал желтый металл.

— Ну и ну! — пробормотал Борис.

Лицо его с широко раскрытыми глазами и ртом выглядело таким изумленным, что Андрей захохотал и разжал руки.

Пасть медведя сомкнулась, и голова, медленно описав полукруг, заняла прежнее место — медведь уткнулся носом в землю.

— Убедился, что я шум не напрасно поднял? — спросил Андрей, не скрывая ликования.

— Что тут и говорить! — Борис в подтверждение так энергично махнул рукой, что рукавица далеко отлетела в сторону. Ее на лету подхватил проворный Чарли.

Борис приготовил фотоаппарат и сказал Андрею:

— Первым делом я должен тебя рядом с ним увековечить! Присядь и раскрой ему пасть.

Потом рядом с медведем сфотографировал всех, включая собак. Он извел почти всю пленку, не надеясь, что снимки выйдут хорошо — в овраге было сумрачно.

— А теперь за дело быстрее, уже второй час, — определил Андрей, посмотрев почему-то не на часы, а на солнце. Оно уже пошло на снижение, вершины кедров остались в тени.

Витяньке было поручено вырубить десяток жердей, а остальные занялись упаковкой медведя.

— Видишь, на груди у него белая манжетка, — обратил внимание Бориса Андрей. — Таких князьями зовут, они самые сильные и опасные!

Принесенный с собой огромный брезентовый мешок натянули медведю на голову и — раз, два, взяли!

Когда медведь оказался в мешке, топориком разрыхлили землю и подобрали снег, где он лежал, чтобы ни одна «блоха» не пропала. Крепко завязали мешок.

После этого расстелили задубевший под снегом брезент и с трудом переместили на него медвежью тушу.

— Богатырь был! — решил Андрюша. — Как отощал, а все равно два с лишним центнера тянет!

Богатыря запеленали в брезент, почти как младенца, и крепко обвязали капроновым шнуром.

Витянька уже притащил жерди, их связали между собой, образовав нечто вроде саней, и снова — раз, два, взяли! — перекантовали на них медведя и крепко привязали. Затем в голове саней укрепили три лямки разной длины. В первую впрягся Андрей, за ним Борис и Витя. Андрюша, тоже опоясавшись лямкой, шел за санями, придерживал их на раскатах, предохранял от ударов о деревья.

Шли вдоль русла ручья, по жухлой траве, по снегу и камням, обходя преграды, приподнимая сани и медведя там, где иного пути не было.


— «Ох, не легкая это работа — из болота тащить бегемота!» — повторял Витя в трудных местах, и всем становилось веселее.

Все время двигались под уклон и местами не тащили сани, а убегали от них, и все же к концу пути не только Борис, но и остальные выбились из сил.

В устье Ряженки у костра ожидал их Василий, горячая картошка с мясом и крепчайший чай.

Запряженный в сани конь, когда подтащили к нему груз, насторожился — уши торчком, ноздри жадно втянули воздух, — и рванулся он так, что дождем посыпались иглы с сосны, к которой привязана была уздечка.

Успокоили коня и — раз, два, взяли! — переместили медведя на сани.

— Садись и ты, — предложил Андрей, — с непривычки-то небось ой-ой-ой!

Стыдновато было проявить слабость, но ноги подкашивались, и он отказываться не стал. Прижавшись к медведю, в полудреме пролежал он примерно час, а дальше шагал вместе со всеми, и даже пошучивал.

В Молокановку добрались затемно. Сразу подъехали к конторе, и медведя (казалось, он стал еще тяжелее) втащили, распеленали и вытащили из мешка, чтобы быстрее оттаивал.

— Баньку я вам истопила! — сообщила им Зина, жалостливо глядя на усталые лица.

— Это первое дело. Баня парит, баня правит, все поправит! — добавил Матвей Васильевич, обращаясь к Борису.

Впервые в жизни довелось ему испытать, что такое домашняя банька-каменка, где уши щиплет жар и все стонут от блаженства, охаживая друг друга вениками.

Поговорку дедушки Матвея Васильевича Борис запомнил, потому что вышел из баньки, забыв про усталость.

ПОМОЖЕТ ДЯТЕЛ!

В контору на ночлег Борис в сопровождении Андрея, Чулы и Чарли вернулся веселый и довольный прошедшим днем.

В том, что медведь «золотоносный», сомнений не осталось. Захотелось узнать, что же уцелело после перевозки. Борис сразу же опустился на колени. На зубах блестели коронки, а в шубе желтых «блох» заметно поубавилось, но при ярком электрическом свете они казались крупнее, эффектнее. А сам медведь выглядел не так величественно, как в тайге: снежок стаял и шерсть обвисла клочьями, резче обозначились плешины.

Белый треугольник на его шее напомнил Борису, что перед ним князь, и он спросил:

— Может быть, такому положена по чину золотая берлога?

— Такому, — ответил Андрей, — зимовать только на печи!

— А все же он не сдавался, и сейчас кажется — вот-вот поднимется! — воскликнул Борис.

Оставшись один, он еще долго стоял, глядя на медведя. Потом, обойдя его — перешагнуть показалось неуважительным, — включил телевизор. Повезло — только начался второй период матча с канадцами, счет равный, наши атакуют!

Изображение было четкое, устойчивое. Промчался крупным планом Михайлов. Показалось — врезался в медведя! Борис засмеялся и пожалел, что никто не видит его в такой немыслимой компании. На экране силовая борьба яростно продолжалась по всему полю. Рыцари с клюшками себя не жалели, а счет не менялся, и игра захватила… Лишь когда уехали хоккеисты на перерыв и начался мультик, вспомнил Борис, что совсем забыл про дневник. Повинуясь долгу, полулежа на диване, он начал торопливо описывать события дня (с восклицательными знаками, далеко не служебным стилем) и уже заполнял четвертую страницу, как вдруг раздался в углу треск. Он повернул голову и… Как током ударило — медведь поднялся во весь рост, сделал к нему четыре шага и сел в кресло заведующего. Оно заскрипело.

«При столкновении с медведем нельзя проявлять страха! Надо пристально смотреть ему в глаза и медленно отступать пятясь…» Все это из инструкции по технике безопасности Борис вспомнил мгновенно.

Отступать было некуда — спиной он ощутил бревна стены. Оставалось одно — смотреть не отрывая глаз, по инструкции.

Пальцы так задрожали, что карандаш упал на пол.

Борис видел, что медведь тоже смотрит на него пристально, не мигая. На левой лапе он вдруг выпустил длинные черные когти…

«Он был в состоянии анабиоза, а в тепле очнулся», — подумал Борис, но что предпринять, не придумал.

На экране начался третий период. Помчались рыцари, но не к Борису, а в другую сторону. Помощи неоткуда было ждать!

Медведь неторопливо расчесал шерсть на груди и вдруг…

— Испугался? — спросил он дребезжащим фальцетом.

«Я же не сплю!» — Борис даже ущипнул себя и почувствовал — больно!

— Испугался, я спрашиваю? — повторил медведь более четко, почти басом.

Какая-то тяжесть сдавила грудь, и потребовалось усилие, чтобы выдавить:

— Не то слово…

— Есть от чего! — согласился медведь, блеснув золотыми зубами.

«Го-о-ол!» — закричал Озеров так, что всем в мире стало ясно: важнее события нет и быть не может!

Медведь поморщился, почесал в левом ухе.

— Кому гол? — спросил он.

— Когда вот так: «Г-о-о-л!» — значит, мы! А когда нам, то: «Конечно, с судьей не спорят…»

Бориса заглушил тысячеголосый рев.

Замелькали на экране клюшки, кулаки, искаженные злобой лица. Бесстрашно разнимал рыцарей полосатый судья, маленький но сравнению с ними.

— Вот звери! — возмутился медведь и выключил телевизор.

— Это спортивный азарт, — вступился Борис за своих, — все будут целы! И пожалуйста, не думай о нас хуже, чем мы есть.

— Если бы так думал, не стал бы и разговаривать. А с тобой поближе познакомиться мне захотелось еще там, в лесу, потому что ты почтительно так стоял, даже про свои золотые дела позабыл…

— Я сразу подумал, что ты живой, — перебил его Борис, — но, конечно, лишь духовно, по смыслу. Я могу понять и то, что твоя смерть была мнимой, но то, что мы разговариваем, и даже не жестами, а словами, — этого не может быть!

— Оставь этот аргумент для анекдотов!

— Вон что ты знаешь! — изумился Борис.

— И еще кое-что, — скромно заверил медведь. — Мне, например, понравился стих, который ты сочинял, когда ехал на телеге. В нем про меня красивая строчка: «Ходило чудо по тайге». Хотя я вовсе и не чудо!

— Не-е-е-т! — закричал Борис, почти как Озеров. — Ты чудо, коль узнал, что я иногда думаю стихами. Про это знает только Таня. Как же ты смог, объясни!

— Ты слишком много от меня хочешь, — ответил медведь и включил телевизор. — Все ваши академики не знают, как возникают мысли и живут в словах, но они возникают и живут…

На экране, вместе с вечерней сказкой, появилась тетя Валя.

— Могу лишь отметить, что людям для передачи информации нужны приспособления, вроде этого ящика. — Медведь показал на телевизор. — А у нас природный дар синтеза ее из потоков нейтрино…

Борису в этом разговоре важна была каждая деталь, поэтому он, решительно выключив телевизор, спросил:

— Неужели все ваши обладают этим замечательным даром?

— Конечно, только в различной мере, а для овладения разговорной речью нужно общение. Я научился в молодости, когда был пойман и отбывал каторгу у вас в цирке, по счастью недолго — сумел сбежать! — Помолчав, он добавил: — А теперь мне пора в последний путь. К утру я доберусь в наш пантеон…

— Ты не дойдешь и свалишься опять. Тебе надо окрепнуть, и мы сделаем для этого все! Сюда прилетят лучшие специалисты со всего мира, чтобы продлить твою жизнь. Ты, наверно, не представляешь, какое это открытие — наш контакт. До сих пор считают, что наиболее высокий интеллект у дельфинов, что с ними первыми мы достигнем понимания, а теперь ясно, почему вас издавна называют лесными людьми!

— Продлить жизнь вам не удастся, мой век уже отмерен. Надо собрать последние силы! — Медведь улыбнулся печально.

— Тогда разреши, — взмолился Борис, — я приведу сюда Степанковых, ведь без свидетелей мне одному не поверят, скажут, рехнулся!

— К Андрею я больших претензий не имею, — ответил медведь, — а деда его видеть не хочу! У него руки в нашей крови по локоть, а еще его за это уважают. Как же! Шестьдесят девять медведей убил и восемнадцать малолеток в рабство продал, в том числе и меня!

— Ты, пожалуйста, не суди его слишком строго, — вступился Борис, — время было такое, жестокое! Еще недавно и мы, геологи, считали вас первейшими врагами, потому что многие погибли, покалечены, хотя и не думали на вас нападать!

— А наших сколько убито и заболело с испугу, так что не помогли и все лечебные травы! А виноваты вы, — медведь стукнул лапой по столу, — лезете в чужие владения, а у самих слуха и обоняния ни на грош!

— Это верно, — согласился Борис, — и мы постепенно поняли, что вы предпочитаете не нападать, а уходить…

— Конечно, — подтвердил медведь, — никому не хочется нервы себе из-за вас портить!

— И люди придумали, как избегать столкновений. Помог прогресс радиотехники. С тех пор, как созданы портативные приемники, мы работаем в глухих местах, включая их на полную громкость, чтобы вы знали, где мы!

— Это хорошо, — согласился медведь, — но еще лучше — не лезьте в нашу глухомань!

— Быть первопроходцами — наше назначение! — горделиво ответил Борис.

— Звучит красиво: «Романтики, бродяги», но следом-то идут реалисты, и, как сказал ваш поэт, «железная лопата в каменную грудь, добывая медь и злато, врежет страшный путь!».

— Без этого не обойтись, — подтвердил Борис, — ведь нас, людей, природа обделила — ни шубы, ни когтей, да и синтезировать белок не можем, — поэтому все должны получать из недр.

— Мы уже давно все лучшие земли вам уступили, и пора бы остановиться!

— Где уж там! Коль ты даже нашу поэзию цитируешь, то, наверно, и о жизненной прозе осведомлен, о том, что творится в нашем мире, какая борьба идет между силами добра и зла! В ней очень велика роль полезных ископаемых, и в первую очередь — золота. Поэтому так взволновало сообщение о твоем золоте, и меня сразу же послали сюда.

Борис подумал: «Разговор об этом должен быть со свидетелем» — и снова попросил:

— Разреши, я позову Андрея, только его одного!

— Ему сейчас не до нас. Да и мне пора! — Медведь поднялся с кресла.

— Погоди! — взмолился Борис. — И поверь, твое золото пойдет па полезные, добрые дела, например на лекарства для таких же, как ты, старых и больных. Пожалуйста, помоги нам его найти. Это ознаменует новый этан — дружбу! И нам не придется тревожить в глухомани твоих соплеменников. Разработку, ручаюсь тебе, будут проводить так, чтобы им не было вреда — все для этого сделаем! И кормить будем, чтобы никто из ваших не отощал, как ты!

Медведь снова опустился в кресло. Несколько минут он задумчиво барабанил когтями по столу и наконец сказал:

— Джин выскочил из бутылки и назад его не загнать! Ты прав — меньше будет вреда, если я помогу вам.

Борис поспешно раскрыл карту, попросил:

— Покажи, где?..

Медведь почесал затылок:

— Я топографии не обучался да и вижу не лучше, чем дед Матвей, и могу напутать… Сделаем по-другому. Тебя отведет мой друг, дятел. Сейчас я настроюсь на его волну.

Он начал выстукивать какой-то, смутно знакомый Борису, мотив.

— Все, договорились, — сказал он, — завтра в полдень ты придешь на то место, где я лежал, и по ближней сосне палкой будешь выстукивать этот мотив, старый фокстрот, — я под него танцевал в цирке. Запоминай!.. «Под звездным небом юга, там, где не злится вьюга, жил-был красавец Джон, он был ковбой…» Повтори!

Борис повторил.

— А когда прилетит и сядет над твоей головой на ветку дятел, будешь выстукивать мотив, но уже не по сосне, а себе по лбу. Запоминай!.. А теперь давай повторим вместе.

И они, дружно отбивая такт руками и ногами, запели.

ОБЫСК С ПОНЯТЫМИ

И вдруг как током ударило! Борис вздрогнул и увидел над собой совсем близко чьи-то глаза, большие, изумленные. Услышал:

— Ну и здоров же ты, паря, спать!

И с трудом понял: «Это же Андрей!»

Подумал: «Значит, он сам, незвано пришел! А где же?..»

Борис скользнул взглядом по комнате и увидел в дверной проем — медведь лежит на полу, как лежал…

Веселый солнечный свет струился в окна…

— Я стучал, стучал, ну и забеспокоился, уж не случилось ли чего! — торопливо объяснял Андрей. — Ну и просунул нож, крючок откинул, вбежал и вижу — дрыхнешь без задних ног!

Борис оглядел себя — лежал он на диване, поверх одеяла, одетый и обутый, а рядом, на полу, — дневник и карандаш… Трудно было вернуться к реальности, осознать, что она сейчас, а не позади, в ковбойском ритме.

Вид у Бориса был такой очумелый, что Андрей захохотал, но сразу же сдержался, сказал, как бы оправдываясь:

— Кабы знал, не стал тревожить, хотя уже скоро люди придут!

Борис вскочил, привел себя в порядок со скоростью, привычной для хронического просыпалы. Умываясь, он то и дело поглядывал на медведя. Тот лежал в луже, весь как-то обмяк, больше уже не походил на живого. Пахло от него мерзко, хотя и были раскрыты обе форточки.

Борис хотел сразу же приступить к делу, пояснив, что завтракать не привык, но Андрей воспротивился:

— Мамаша обидится! Она нас накормила, теперь тебе оладьи стряпает.

Уходя из конторы, Борис попросил запереть дверь. Андрей посмотрел на него с удивлением.

— Да приснилось мне, что сбежать медведь хочет, — усмехнулся Борис.

Андрей отвел его к мамаше и сказал, что за ним зайдет, когда все наладит. Пришлось Борису изменить своей студенческой привычке завтракать только в обед.

Оладьи и приложения к ним были вкусны, но Андрей поторопил — все уже собрались! У входа в контору он познакомил его с представителями власти.

— Председатель поссовета — Молоканов Иван Кузьмич! Участковый милиционер — Молоканов Алексей! Комсомольский секретарь — Молоканов Василий!

Борис уже знал, что почти все в поселке — Молокановы, и, подавив улыбку, очень вежливо принес извинения за беспокойство и благодарность за внимание.

— Наш долг такой! — заверил председатель.

— При обыске положены свидетели, или, как говорят, понятые, — пояснил участковый.

— И все-таки чуднó, — улыбнулся Вася, — ведь не человек — медведь!

— Привыкай, — посоветовал ему Андрюша, — такое в кино не увидишь!

— Приступим! — Борис широким жестом пригласил всех войти, и Андрей отпер дверь.

Свидетели молча, внимательно оглядели медведя и уселись в ряд на скамье у стены, поджав ноги, чтобы не касаться лужи. Борис, став на колени, пытался разглядеть, много ли в нее осыпалось песчинок, а увидел лишь, как в зеркале, свое лицо.

Андрей и Василий принесли из сеней бак с водой, два пустых ведра и таз. Андрюша располосовал мешок на тряпки.

Еще вчера, за ужином, с шуточками, распределили обязанности так: Василий и Андрюша будут полотеры, шкуродеры и шкуротеры, Андрей будет выжимала, а Борис — полоскатель и урожая собиратель.

По этой схеме без промедления и начали действовать. Полотеры вытирали лужу, намокшие тряпки над тазом выжимал Андрей и передавал Борису, который их старательно прополаскивал в баке, поглядывая, оседают ли на дно песчинки.

Лужа казалась небольшой, но таз заполнился быстро. Осторожно слили грязную воду в ведро, а осевшую муть смыли в бак. Так три раза. Ведра выносил Витянька, очень довольный, что опять добился своего — в школу не пошел.

Когда подсушили лужу, медведя передвинули на середину комнаты. Он легко скользнул по крашеному полу, оставив за собой широкий мокрый след и смрадный дух. След вытерли, а дух попытались прогнать, широко распахнув дверь. Отворить окна мешали глухие зимние рамы.

Теперь полотеры стали шкуротерами. От ушей до пят сухими тряпками обтирали они медвежью шубу, поворачивая его с боку на бок. Им помогали свидетели.

После того как медведь заметно подсох, Борис прополоскал тряпки, сменили воду в баке и начали шкуродерство — двумя скребницами, взятыми на конном дворе.

Сыпались и сыпались на пол волосы и песчинки, они окаймили медведя, как святого нимб.

Заглядывали из сеней собаки, нетерпеливо облизывались, повизгивали, должно быть предвкушая пир, но ни одна порог не переступала.

На мокрую тряпку аккуратно собрали все, что осыпалось, прополоскали ее в баке, а медведя передвинули на чистое место и продолжили прочесывание шкуры.

Так, снова и снова ворочая тушу с боку на бок, работали шкуродеры, сидя на корточках, изогнувшись, чтобы не наступать на золотистый ореол.

На лбу у обоих исполнителей выступил пот, а в глазах — без слов: «Пора кончать это удовольствие!» Борис, тоже сидя на корточках, пальцами прочесывал мех, разглядывал его в лупу и просил: «Еще немного, ребята!»

Наконец он признал, что урожай собран подчистую, без потерь. Свидетели и исполнители с ним охотно согласились.

— Ну, работенка! Уверен, легче из болота тащить бегемота! — разминая поясницу, произнес Андрюша и посмотрел на Бориса, явно довольный, что хорошо пошутил.

— Это еще цветочки, а зубки впереди! — напомнил Борис, и Витяньку послали поторопить «зубничку», которой в дальнейших действиях была отведена главная роль. С ней Андрей уже договорился.

В ожидании осторожно слили воду из бака, посмотрели, как блестит на его дне урожай, и, чтобы его подсушить, включили электроплитку. Затем вывернули мешок, в котором путешествовал медведь, тщательно собрали в таз всю землю, а Борис промыл ее и все осевшие на дно песчинки добавил к урожаю. Не довольствуясь этим, он попросил мешок и все тряпки собрать и сохранить, — может быть, еще потребуются в дальнейшем.

Вскоре появился Витянька, держа чемоданчик с красным крестом, а следом — черноглазая, с синими тенями на веках и яркими губами девушка, в модном клетчатом пальто, из-под которого чуть выглядывал белый халат. Выглядела она чужеродно, но оказалось — тоже Молоканова — Вера Павловна. И снова Борис извинился за беспокойство, поблагодарил за внимание и приступил к делу.

— Задача, Вера Павловна, в том, чтобы у этого пациента, — Борис показал глазами на медведя, — вырвать зубы, на каких много налипло металла, а где его мало — счистить, как зубной камень.

Вера Павловна смотрела на медведя, и глаза ее становились круглыми, а по выражению лица нетрудно было догадаться: очень она жалеет, что согласилась…

Чтобы отрезать ей путь к отступлению, Борис поспешил сменить тему: попросил разрешения сфотографировать ее рядом с таким необычайным пациентом.

— Я не ищу известности, — ответила она и начала доставать инструменты из чемоданчика. — Мне не приходилось, но на последнем курсе нам показывали фильм о работе стоматологов в зоопарке, с усыплением пациентов, — добавила она.

— С этим проще — он не проснется, можно не спешить, — заверил Борис.

— Это, конечно, так, но тут другие опасности, — ответила Вера Павловна, глядя, как Андрюша и Василий, подтащив медведя к стене, против окна, посадили его, плотно прижав спиной к бревнам.

— Кресла не надо, они как раз — нос к носу! — загоготал Андрюша, переводя взгляд с врача на пациента, который норовил завалиться на бок (Василий его придерживал одной рукой за горло, другой — за ухо).

Вера Павловна медленно приближалась к пациенту. Рядом с ней, приноравливаясь к ее шагу, двигался Андрей, держа подносик с инструментами. Андрюша, присев на корточки и согнувшись так, чтобы не мешать врачу, раскрыл медвежью пасть. Вера Павловна, брезгливо морщась, ввела в нее зеркальце. Оно застучало по зубам — так сильно дрожали руки.

Все свидетели подошли поближе, заглядывали из-за ее спины.

— Не шевелитесь! — скомандовал Борис, нацелив фотоаппарат.

Он успел щелкнуть трижды, когда Вера Павловна объявила:

— Вижу металл справа на верхней челюсти на втором и четвертом зубах, а слева — на втором и точечки на четвертом, и пятом, и шестом, и на нижней челюсти — первый справа и второй, а слева на первом, третьем и чет… Ай! — взвизгнула она и отпрыгнула так, что упала бы, не подхвати ее Борис.

Все видели — медведь мгновенно сжал челюсти, клацнув зубами. Ручка зеркальца торчала из пасти, как папироса.

— Ну, Андрюшка! — Андрей выставил кулак.

— Честное слово, не нарочно, — ударил себя в грудь Андрюша, — челюсть как пружина и скользкая, вот и не удержал!

Вера Павловна дрожала и всхлипывала. Черные слезы текли по щекам, которые стали почти такими же красными, как губы.

Председатель положил руку ей на плечо:

— Успокойся, Веруша, и уходи, не женское это дело… Сами управимся и чемоданчик принесем.

Уговаривать не пришлось. Борис проводил ее до двери, извиняясь, благодаря, обещая непременно прислать снимки, которые известности принести не могли.


— Я после четвертого ранения санитаром поработал, и зубы рвать приходилось, — заверил председатель.

Он взял щипцы и, стуча деревянной ногой, вышел на передовую, скомандовав Андрюше:

— Держи крепче!

Встав на одно колено, он засунул в пасть щипцы. Раздался скрежет, щипцы мелькнули. Иван Кузьмич посмотрел на них с удивлением и стремительно поднялся. Пробормотав: «Замутило меня, извиняюсь!» — он поспешил к выходу.

— А, вояки, тетери-ятери! — Андрюша махнул рукой, и челюсть медвежья снова клацнула.

Упавшие на пол щипцы поднял Борис. Он не знал, что предпринять, и смотрел растерянно.

— Дай мне! — Андрей протянул руку.

Напрягшись всем телом, он рванул с поворотом, и в высоко поднятых щипцах сверкнул зуб, золотой рыбкой лег на подносик, поспешно подставленный Борисом.

Андрей приспособился ловко, только один зуб сломал и не смог вытащить, зато остальные пять легли на подносик. И с других зубов он сумел аккуратно соскоблить металл.

Через каких-нибудь пять минут, когда вернулся, отдышавшись, председатель, все уже было кончено. Обыск с изъятием ценностей произвели.

Исполнители и свидетели дружно и с явным удовольствием перетащили медведя в сарай. И все собаки их сопроводили, повизгивая и облизываясь.

Борис, в последний раз взглянув на медведя, почувствовал какое-то волнение и еле слышно пробормотал: «Прощай!», сознавая, что это сентиментально до глупости. И все же нахлынуло: возникали в сознании новые строки о чуде на таежной земле…

Усилием воли он заставил себя вернуться к реальности, понимая, что наступил самый ответственный момент.

СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТ ЗНАТОК…

Очень хотелось, поблагодарив всех, остаться одному и провести изучение спокойно, сосредоточенно, так, чтобы не получилось «мо эс два». Ради этого Борис готов был обойтись без обеда, хотя и не имел такой привычки. Но он знал: проверять заявки полагается гласно, совмещая роли следователя и комментатора, и понимал, что его уединение возле золота может быть плохо истолковано. Поэтому он заставил себя не высказывать нетерпения.

Обед тянулся долго, на каждое предложение Зины: «Отведайте еще!» — он отвечал: «Очень вкусно, благодарю!» — хотя и не замечал, что жует, мысленно проигрывая свои дальнейшие действия. Для всех здесь он выглядел знатоком, но сам-то не заблуждался на этот счет.

После такого обеда при иных обстоятельствах лень было бы шевельнуться, но тут Борис, подав пример всем, рысцой устремился в контору. И сразу же склонился над главным вещественным доказательством. Зубы на подносике подсохли, налипший металл посветлел, выглядел тусклым, каким-то не золотым, особенно в сравнении с блестящим обручальным кольцом на руке Андрея.

— Приступим к изучению! — объявил Борис, раскрыв на столе заведующего походную лабораторию.

Он решил не вспоминать про уже сделанные определения и начать снова, по всем правилам.

— С какого зуба возьмем пробу? Витя, выбирай!

Тот, явно довольный, оглядел все зубы на подносике и выбрал самый желтый и крупный.

Борис промыл зубы водой и объявил:

— Определим твердость металла.

Иголка легко вошла в него, почти на пять миллиметров и уперлась в кость. Затем Борис, тоже очень легко, срезал бритвой несколько чешуек металла в фарфоровую чашку и пояснил свидетелям, что все это характерно для золота и отличает его почти от всех других металлов.

— А теперь проверим другой важный признак: золото расплющивается при нажиме даже вот такой стеклянной палочкой.

Борис нажимал, но отчетливого результата не получил, и тут от его усердия сломалась палочка, поцарапала палец. Чтобы сохранить авторитет знатока, Борис поспешил перейти к определению цвета черты, пояснив, что почти у всех металлов она черная, а у золота — желтоватая. Он чиркнул зубом по фарфоровой пластинке, и между свидетелями возник спор — след остался не черный, но и не желтый, а по мнению большинства — зеленоватый.

Так один за другим проверил Борис физические признаки, и они показывали — золото. Но некоторые — далеко не так четко, как бы следовало по науке.

— Итак, — заключил Борис, — признаки подтверждают, но это лишь признаки, а для того чтобы получить доказательства, надо химичить!

Он зажег спиртовку.

— В фарфоровую чашечку, на чешуйки металла, — объявил он, — капаю крепкой серной кислотой. Если при нагревании металл растворится — значит, не золото!

И все увидели: забурлила, испарилась кислота, запахло серой, а металл как был, так и остался.

— Но и это еще не значит, что золото! Проверим теперь царской водкой.

— Такую, что цари пьют? — спросил Витянька.

Как шутка это не было воспринято, и, судя по лицам, не все свидетели были знакомы с такой водкой, поэтому Борис пояснил, что это смесь соляной и серной кислот, а затем накапал ее, подогрел чашечку, и — исчез металл, как не было его!

— Ура! — закричал Витянька.

Отец дернул его за ухо.

— Но и это еще только присказка. Бесспорным доказательством золота является реакция на кассиев пурпур. Говорят, что назвали ее в честь Кассия, полководца Древнего Рима, который, потерпев поражение, проткнул себя мечом, и его одежда из белой превратилась в пурпурную..

Борис налил в чашечку ложку воды, осадок растворился в ней без следа.

— Теперь добавим вот это.

Борис поднял флакончик с надписью «Хлористое олово». Сверкнули в воздухе капли, и прозрачный раствор мгновенно стал кроваво-красным!

— Теперь пусть меня повесят, если это не золото! — Борис протянул Андрею руку. — Поздравляю!

— Молодец! — Председатель в восторге так топнул деревянной ногой, что заколыхался кассиев пурпур.

Радостно зашумели все свидетели, но Борису еще хотелось узнать, что удалось извлечь из медвежьей шубы. Он пересыпал на покрытый клеенкой стол весь урожай.

Свидетели и помощники окружили стол, всем не терпелось увидеть золото, но желтых песчинок было меньше, чем иных, они тонули среди черных, серых, зеленоватых.

— Не будем тратить время. — Борис жестом попросил всех отойти от стола: — Сначала надо отделить тяжелые минералы от легких.

Он разделил песок на шесть порций и пересыпал одну из них в резиновую чашу, похожую на тюбетейку. Погрузив ее в таз с водой, начал осторожно покачивать, и было видно, что желтые и черные песчинки упорно сопротивляются, не уходят из чаши, а другие сползают, погружаются на дно таза.

Так, в шесть приемов, отделил он тяжелые минералы от лёгких, которые собрал в пакет, сказав, что их изучение дело несрочное. А тяжелые минералы он рассыпал ровным слоем и начал медленно перемещать над ними магнит.

К удивлению присутствующих, запрыгали, прилипли к магниту черные зерна.

— Это минералы железа, они тоже сейчас не нужны, — пояснил он, пересыпая их в пакет.

Оставшиеся тяжелые минералы, среди которых уже явно преобладали желтые, Борис переместил на сковородку и поставил ее на огонь.

— Зачем это, дядя Боря? — не утерпел Витянька.

— Хочу яичницу зажарить, — очень серьезно ответил Борис и лишь после длинной паузы пояснил: — Царя металлов обычно сопровождает блестящая свита — минералы, на него похожие, но не такие стойкие. При нагреве они тускнеют и этим выдают себя.

Снова, пересыпав на стол «поджаренные» зерна, Борис образовал из них длинную узкую дорожку и начал просмотр. Глядя сквозь лупу, иглой отделял он зерна, явно не похожие на золото, а остальные проверял на твердость, цвет черты и другие признаки. Больше всего хлопот доставляли невзрачные, одетые «рубашкой» ржавчины зерна. Приходилось иглой, как шпагой, наносить уколы — в золотые она входила легко, от иных отскакивала.

Медленная, трудная работа. С почтением смотрели, как он колдует, все остальные. Они уходили и возвращались, а Борис, забыв о времени, одолевал зерно за зерном, изредка закрывая глаза, чтобы отдохнули.

Распрощался Вася с сожалением, что отрывают его от такого интересного дела, ушел крутить кино.

Позвали Веру Павловну и с ее помощью определили, что на зубах медведя золота налипло граммов сорок.

Она ушла и вскоре вернулась, видимо, для того, чтобы сообщить, что удивляется самой себе: «Испугалась, как дура!» И начала обсуждать эту тему, глядя на Бориса. Он в ответ бормотал что-то, не отрывая глаз от лупы.

Вернулся Витя, сделав уроки. Вернулся председатель, окончивший в поссовете прием. Уже сумерки надвинулись, прозрачные, весенние, а Борис все колдовал…

И вот — наконец-то! — не осталось минералов в очереди, образовали они две кучки — золота и незолота. Вторая выглядела внушительнее, но аптекарские весы показали, что золота, по предварительному определению, 162 грамма, а других тяжелых минералов 78 граммов. Борис попросил свидетелей удостовериться, что вес определен им точно.

— Вместе с золотом на зубах это около 200 граммов! — Понимая, что Андрею и остальным эта цифра говорит мало, он добавил: — Даже поверить трудно. Ошеломляющий результат: медведь лежал на богатейшей руде!

Андрей пригласил к себе, и все охотно согласились: хотелось поговорить, обсудить, но Борис так устал — в глазах туман, — что отказался, попросил его извинить.

Он заснул, едва голова коснулась подушки.

СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТ УЧЕНИК

Борис проснулся как никогда рано, и наяву показалось ему все вчерашнее таким похожим на сон, что поспешил достать золото и засел за проверку своих определений — на свежую голову, без помех.

Записывая результаты в дневник, он, как его учили, вставлял осторожные слова: «предварительно», «визуально», «по-видимому», но снова и снова подтверждались признаки, и ответ на вопрос: «Оно или не оно?» — был однозначен.

Это надо было осознать! Теперь предстояло продолжить следствие, найти ответ на вопрос, который вчера задал Молоканов-милиционер: «Где же данный медведь похитил изъятое при обыске золото?»

Эта формулировка так понравилась Борису, что он внес ее в дневник.

«Конечно, в краю, исхоженном поколениями охотников, трудно надеяться на случай, но всякое бывает…» — закончить мысль помешал стук в дверь.

— А я думал: ты еще спишь! — удивился Андрей.

— Тут не до сна, надо не дать маху!

— Но прежде надо позавтракать, блины ждут! — сообщил Андрей.

Уже не в зале, а по-свойски на кухне, где уютно потрескивали в печи дрова, угощали Бориса все три хозяйки, а «младшенький» доверчиво сидел у него на коленях.

Утро выдалось солнечное, веселое, под стать настроению участников следствия. Все они собрались у Степанковых, смотрели на Бориса с уважением, ждали, что он скажет.

Он сказал те приятные слова, какими ему следовало вчера закончить работу, — поздравил Андрея с находкой, которая может привести к очень важному открытию и поблагодарил всех.

— Ваша помощь теперь еще больше необходима, потому, — сказал он, — что с проторенной дороги изучения минералов предстоит перейти на медвежью тропу, а на ней я, оставаясь следователем, могу быть лишь вашим учеником!

Все пообещали:

— Поможем!

Перешли с кухни в горницу Матвея Васильевича. Вход туда ребятишкам был заказан, Борис раскрыл дневник и первый вопрос задал Матвею Васильевичу, из уважения к его возрасту и опыту:

— Согласны ли вы с мнением заявителя (так официально назвал он Андрея) о том, что медведь «озолотился» в берлоге, где зимовал?

Матвей Васильевич это без колебаний подтвердил. И все остальные тоже.

Следователь ничего не должен принимать на веру, и Борис, войдя в эту роль, записал свой следующий вопрос, как возражение:

— А может быть, медведь, уже став шатуном, где-нибудь на золото натолкнулся?

— Не похоже! — Дед решительно мотнул бородой. — Наяву он бы камень грызть не стал, даже золотой. Это он еще в спячке, с голодухи. Да и шатался-то он недолго — иначе золото с зубов бы стер.

Когда Борис записал ответ, Андрей продолжил, пояснив:

— За трое суток до того, как я его уже мертвого нашел, снежок выпал, и на нем волки следы оставили. Они бы его не упустили, если бы он тогда уже поднялся…

— А втулок ты проверил? — спросил у него дед.

Андрей кивнул и пояснил Борису:

— Как дед велел, мы желудок и кишки медвежьи распотрошили, осмотрели: не заглотил ли он золото?

«А я, дурак, об этом и не подумал!» — мысленно выругал себя Борис.

— Песочку маленько нашли, а пищи в животе у него совсем мало — только трава да гниль, с валежин обглоданная… Значит, до ореховых мест он дойти не успел. Это тоже говорит, что недолго он погулял…

— А втулок? — повторил вопрос Матвей Васильевич.

— Сохранился! — ответил Андрей и пояснил Борису, что так называют крепкий комок, который образуется в прямой кишке медведя за зиму.

— Коль втулок выкинуть не успел, значит, мало ходил — нужный для послабления корень не нашел. Это признак верный! — закончил дед.

— Итак, все говорит о том, что медведь «озолотился» в берлоге! — заключил Борис.

Все дружно с этим согласились.

— Только вот адрес ее неизвестен, — добавил он и задумался.

Все молчали, ожидая следующего вопроса.

Если о медведях Борис кое-что знал из инструкции по технике безопасности, из художественной литературы и устных рассказов коллег (в геологическом фольклоре происшествия, связанные с медведями, занимают видное место), то о берлогах не знал ничего.

Он не стал скрывать своей неосведомленности и снова попросил Матвея Васильевича просветить его, чем тот явно остался доволен и начал объяснять:

— Медведь — он, как геолог, день за днем по горам и долинам бродит, на скалы взбирается, во все ямы спускается, каждый камень оглядывает и под корневища лапы запускает — всё изучает. И место для зимней квартиры выбирает очень толково: укромное, сухое, от ветра защищенное, где грунт несыпучий, надежный… И строитель он тоже хороший. В гористой местности любит пещеры, а если природной не нашел, сам какую-нибудь щель в скале расширит и крышу над ней сделает из жердин, хворостом оплетет и мохом утеплит, очень аккуратно. А там, где местность ровная, в какой-нибудь яме, под корневищем могучего дерева или под каменной какой-нибудь плитой берлогу роет.

— Какого размера? — спросил Борис, продолжая записывать.

— Всяко-разно они бывают. Самец зимует один — ему два метра длины на метр ширины и высоты примерно надобно. Он ворочаться любит. А матка, бывает, в берлоге сама четвертая, а то и пятая: с ней два лончака — медвежонка летошних да один прошлогодний — пестун, а бывает, еще и третьегодок с ними зимует. И у каждого постель из травы и моха. В самой глубине маленькие, посередине пестун да третьяк, а матка у самого лаза. Вот и прикинь, какая ей квартира при таком семействе нужна.

— Почти как наша городская — малогабаритная! — определил Борис, и все дружно засмеялись.

— Но при этом, — добавил Андрей, — имей в виду: медведь просторнее живет, чем горожане, потому что почти у каждого есть еще и запасная квартира.

— Это верно, — подтвердил дед. — Старые охотники говорят, что медведь в берлогу ложится года через два, как построил, а до этого за ней наблюдает — не зальет ли вода, не осыпается ли свод… Очень понимает Михал Иваныч, что на одну берлогу надеяться нельзя — останешься зимой на морозе!

— Даже трудно поверить! — удивился Борис.

— Это потому, что одних себя привыкли мы умными считать! — определил Матвей Васильевич и замолчал, похоже, задремал.

— Все это интересно, но не дает ответа на самый важный вопрос — где искать золотую берлогу? — понизив голос, спросил Борис.

— Это уравнение со многими неизвестными, — шепнул Андрей.

— Чего шепчетесь! — встрепенулся дед. — Я не сплю, обдумываю! И вот что скажу: сам я примечал и от других слышал, что каждый медведь свой участок в тайге имеет, заскребами на деревьях его границы очерчивает. Но соблюдает их только в плохие года, а когда еды много — ходят они где хотят и друг к другу в гости… А про зимний их порядок вовсе понять трудно. Одни остаются зимовать на своих участках, другие уходят далеко от места, где летом жируют. Берлоги они делают в самой глухомани, на сиверу, в логах, за ветром, где завалы непролазные или густой подлесок. Но и на солнечной стороне, в открытой местности случалось берлоги находить. В таких вроде бы зимуют самые сильные.

Борис тотчас же припомнил княжеский знак — белую манишку на груди «своего» медведя и подумал: «Такой мог зимовать на любом склоне, и полученная информация не убавила числа неизвестных в уравнении…»

— Итак, — сказал он, — пока достоверно только место, где медведь закончил свой путь, и то, что бродил не более трех суток. Теперь надо определить — как далеко ушел он от берлоги? Прошу, как на военном совете, каждого высказать свое мнение. Начнем с младших если не по чину, то по возрасту.

Андрюша долго не раздумывал:

— Километров тридцать отмахать он мог!

— Свободная вещь! — поддержал его киномеханик Вася.

— Это вы по себе судите! А он пожилой, доходяга и поднялся-то не для беготни, а пузо набить! Он больше стоял, чем шел, кору обдирал, мурашей слизывал, траву рвал, — неожиданно разговорился молчаливый охотник Василий.

— Километров двадцать, больше не прошел! — определил Молоканов-председатель, поглядев на свою деревянную ногу.

— Это что на кофейной гуще гадать! — сказал Андрей, и Матвей Васильевич согласно мотнул бородой. — Достоверно только то, что парнишку из лесоповальной бригады он испугал километрах в шести на северо-восток от места, где помер. Получается, что он в последний свой день шел от водораздела к кедровнику, а где был до этого — следов я не нашел! — закончил Андрей.

— Потому, что их нет, или потому, что мало искал? — спросил Борис.

— Конечно, если бы знал, что такое возникнет дело, походил бы побольше!

— А сейчас на его след натолкнуться шансы есть? — Борис торопливо записал в дневник свой вопрос и ответ Андрея:

— Очень мало.

— А найти берлогу — не по следу, а так — наудачу?

— Еще меньше! — определил Андрей.

Матвей Васильевич опять движением бороды подтвердил согласие и закрыл глаза — не то задремал мгновенно, не то задумался…

И все остальные молчали, ожидая, что скажет «следователь». Он тоже молчал, мысленно разговаривая с самим собой: «Заявка проверена и подтверждена вещественными доказательствами, опрос свидетелей произведен и намечена зона, перспективная для поиска. Я выполнил все, что положено проверяющему, и пусть дальше решают это уравнение другие, а я вправе поспешить к своим неотложным делам!» — «Формально все правильно, но не жди, что тебя начальство поблагодарит за то, что поспешил вернуться, не пошел по свежему следу!» — «Его уже не осталось!» — «Это лишь предположение, которое — любой скажет — ты обязан проверить, особенно на северном склоне, где снега больше». — «Я в этом деле ученик и не могу не верить заявителю, опытному таежнику». — «Он сказал лишь, что шансов мало! А вдруг…»

И стало жалко упустить возможность стать участником открытия.

Незаметно пробудился азарт поиска, и, подавив желание улететь — день был «самолетный», — Борис уже вслух произнес внушительно:

— Дело, товарищи, может быть, государственной важности, и наш долг — действовать! Пойдем по свежему следу!

ВЕРНАЯ ПРИМЕТА

По такому важному случаю Молоканов-милиционер, не сомневаясь в том, что геолог — наездник опытный, предоставил свою лошадь под кавалерийским седлом, единственным в поселке.

Этот опыт был у Бориса ограничен двадцатью минутами на практических занятиях по полевой геологии. Лошадь там была одна, а студентов — пятьдесят, но все же кое-что в памяти осталось, и он, стараясь не выдать волнения, подошел к ней как положено, с правой стороны. Зажав в левой руке повод и ухватившись за гриву, а правой за луку седла, левую ногу вставил в стремя. Посадка прошла благополучно, хотя и не очень мягко.

Андрей, опершись обеими руками на круп лошади, лихо вскочил в седло — самодельное, с деревянным каркасом, покрытым кошмой и с веревочными петлями вместо стремян.

Он сразу же поехал рысью, и Борису пришлось несладко, поспевая за ним. К его удовольствию, вскоре начался подъем — поехали шагом. Милицейская лошадь шла лениво, низко опустив голову, тянулась к траве и вдруг рванулась в сторону так, что Борис еле удержался за гриву: у нее из-под ног мелькнул рыжеватый зверек с черными полосками.

— Бурундук это! Наверно, только от спячки очнулся, свистун! — улыбнулся Андрей, глядя на откровенно испуганное лицо Бориса. А он после этого стал крепче сжимать седло коленями, и туже натянул повод, чтобы лошадь почувствовала хозяина.

Выбрались на водораздел Кедрового кряжа и поехали вдоль него по северному склону, держа между собой дистанцию метров тридцать, чтобы шире была зона наблюдения.

Пересекли зимник — дорогу для вывозки бревен — и вскоре подъехали к месту, где парнишку испугал медведь. Привязали лошадей, исходили участок. Ни на подтаявшем колючем снегу, ни на влажной, покрытой хвоей земле медвежьих следов не довелось увидеть, а всматривался Борис так, что глаза устали. То верхом, то ведя коней в поводу, то оставляя их ненадолго на привязи, осмотрели зону почти до Билимбея. И нигде ничего! Ни следа, ни камня интересного! Не хотелось так безрезультатно возвращаться, но время уже поджимало — пора было домой.

Ехали, где возможно, рысью, и когда слез Борис с коня, походка его изменилась, стала «морской» на сухопутном пути в клуб.

Там, па комсомольском собрании, Вася торжественно предоставил слово представителю геолтреста. Борис, проникновенно рассказав о роли золота в современной сложной международной обстановке и о значении находки, призвал всех комсомольцев содействовать отысканию золотой берлоги, что и было дружно обещано.

После этого, перед началом киносеанса, Борис повторил свою речь перед зрителями, подчеркнув, что соучастникам открытия полагается премия, а бывает, и правительственная награда! И попросил сообщить об этом всем жителям, что тоже было ему обещано.

На следующее утро, с рассветом, отправились они уже ввосьмером (четыре охотника, трое желающих из комсомольцев во главе с Васей) к устью Ряженки, где дорога уперлась в базальтовую скалу.

Там Андрей разделил всех на пары: один охотник, один «комсомол».

Борис раскрыл карту, показал прочерченные на ней четыре маршрута и предложил каждой паре выбрать свой, на счастье. С шутками-прибаутками разошлись они по своим дорогам.

Борис и Андреи вышли к снежной могиле медведя. Борис еще раз тщательно привязал место находки и, опустившись на колени, внимательно его осмотрел. Нашел одно желтое зернышко.


Только собрались двинуться дальше, как — надо же! — совсем близко застучал дятел, быстро, четко… Затем он сделал паузу, стукнул три раза и замолк, словно ожидая ответа.

«Конечно, все это чепуха, не заслуживающая внимания», — подумал Борис, и все же удары молотка по сосне воскресили ритм ковбойского танца…

Весь день прошел в поисках следов, а также в осмотре скал и каменных развалов в дремучем этом лесу.

Когда в условленный час собрались все, усталые, хмурые, — без слов стало ясно, что следы исчезли, и только время без пользы убили.

— Зато свой долг мы выполнили! — как мог бодро заключил Борис, ощущая себя виноватым перед этими хорошими людьми.

Он поблагодарил всех от души и постарался скрасить долгий обратный путь веселыми байками из жизни геологов, которые понравились спутникам, судя по веселой реакции всей компании.

Банька уже их ожидала и настолько прогнала усталость, что Борис не откладывая попросил Андрея позвать в контору свидетелей, а также заказать ему билет на завтрашний рейс.

Все это Андрей выполнил, но собрал не в контору, а к себе домой — на «проводины» не только официальных свидетелей, но и всех Степанковых и Молокановых, с какими Борис успел познакомиться.

Принаряженная Вера Павловна решительно заняла место с ним рядом и снова всем сообщила, удивляясь самой себе:

— Надо же, испугалась дохлого медведя, как дура!

Борис не стал ее в этом разуверять и объявил всем, что считает законченным первый этап следствия по делу о «золотоносном» медведе и просит заслушать подготовленное им в трех экземплярах «Заключение о предварительных результатах проверки заявки тов. Степанкова А. П.».

— «Я, нижеподписавшийся… представитель Сибгеолтреста… в присутствии… — читал он скороговоркой, — произвел осмотр трупа… в долине ручья… в точке с координатами… и подтверждаю, что обнаружил на зубах и в шерсти…

…После доставки указанного медведя… в присутствии… заявителя, а также… — он перечислил всех свидетелей, — мною произведено отделение минеральных компонентов от медведя и разделение их… по предварительному определению, в тяжелой фракции золота содержится… граммов, форма золотин… размеры… Извлечено также шесть зубов, частично покрытых золотом…

…Все вышеуказанное принято мною для доставки в трест. Произведено оповещение заявителя и свидетелей о важности находки, а также о том, что об окончательных результатах изучения и намечаемых мероприятиях будет сообщено в месячный срок…»

Если нет возражений, прошу подписать, что с заключением ознакомлены. — Борис протянул бумагу Андрею.

— К чему они, такие формальности! — застеснялся тот.

— Дело важное. Поэтому один экземпляр — заявителю, другой — в поссовет, на хранение.

— Порядок должен быть, — согласился Молоканов-председатель.

Он не только подписал, но и приложил свою печать на всех экземплярах.

На этом официальная часть была закончена. Матвей Васильевич с удовольствием вспомнил опять, как мыл он когда-то золото да сколько заработал.

— А много Андрюхе за эту находку отломится? — спросил Андрюша.

— Не лезь с глупостями! — рассердился Андрей.

— Вопрос уместный, — защитил двоюродного Борис, — но случай этот не простой, и ответ придется подождать.

Он снова поблагодарил всех за помощь, а хозяев особо за гостеприимство, такое, что и уезжать не хотелось. И вспоминать про свое общежитие не хотелось.

Все дружно стали уговаривать его остаться, хотя бы до воскресенья.

— Я прошу! — подчеркнула Вера Павловна, а Вася пообещал:

— Для тебя одного любые фильмы крутить буду, а их — полон склад!

Чтобы не поддаться соблазну, Борис поспешил рассказать про вулкан Эрбеко и еще раз всех поблагодарил…

Утром, в оставшиеся до вылета часы, он вышел с Чарли на первую гряду, прошел по всей ее длине и вглядывался так внимательно, словно надеялся обнаружить здесь заветную берлогу. Подумал: «Бывает ведь — то, что ищут далеко, оказывается рядом!»

И вскоре он нашел, но не то, что искал! На солнечном склоне, в котловинке, закрытой от ветра, багряный, весь в цветах куст багульника!

Чудо красоты, даже прикоснуться к нему было жалко!

Полюбовался, сфотографировал, еще полюбовался и достал нож. Букеты предназначались в отдел и, уж конечно, в дом Степанковых. Все его хозяйки удивились и обрадовались, а Матвей Васильевич заверил:

— Кто первый багульника цвет найдет — тому весь год везет! Примета верная!

СО ЩИТОМ

С этой верной приметой отправился Борис на аэродром в сопровождении почти всех Степанковых и Молокановых, с какими успел познакомиться, и бесфамильный Чарли жался к нему, словно понимая, что предстоит разлука…

Сверкая серебром, самолет подрулил к избушке с гордой надписью «Аэропорт» и показался рядом с ней большим, могучим.

Прощальные взмахи рук, пробег по тряскому полю, и вот уже мелькнули под крылом дома Молокановки. Распрощался навсегда Борис с маленьким этим мирком, куда так неожиданно занесла его судьба. Чувство было двойственное — грусть (уже привык) и радость (все выполнил и теперь-то уж займусь своим долгожданным делом).

Положив дневник на колени и поглядывая изредка в оконце, Борис описал свой последний маршрут и, просмотрев прежние записи, захотел завершить их, как и начал, отступлением от правил.

Он почти каллиграфически вывел фразу, которая запомнилась ему при изучении основ латыни:

Feci quod potui, faciant meliora potentes!

«Я сделал что мог, кто может, пусть сделает лучше!»

Он возвращался с уверенностью, что выполнил задание хорошо, но понимал, что это еще предстоит доказывать, и очень скоро!

Поэтому он стал репетировать свою речь, но тут самолет так швырнуло!..

И началось — вверх, вниз и снова вниз, да так, что дыхание захватывало!

Вышел из кабины второй пилот (стюардесс на таких рейсах нет) и пояснил, что на маленьких самолетах, летающих низко, болтанке быть положено, особенно после полудня в солнечные дни, когда струями поднимается воздух, нагретый у земли. Поэтому нервничать не следует.

Он раздал бумажные пакеты и посоветовал на болтанку не обращать внимания. «Тут многое от психотерапии зависит», — пояснил он.

Вверх, вниз… Все глубже воздушные ямы, на лбу — холодный пот, а рядом стонет соседка, уткнувшись в пакет.

Чтобы не последовать ее примеру, Борис смотрел только в окошко и старался предвосхитить и смягчить падения, повисая на ручках кресла.

Вверх, вниз… Вдруг бросило куда-то в сторону и прямо перед глазами — скала!

Невольно Борис откинулся назад, успев подумать: «Все! Вот она — верная примета!» Но рванулся изо всех сил самолетик — он уже большим не казался — и ускользнул в безмятежно голубое небо.

Впервые (а летать уже не раз приходилось) Борис испытал страх. Приподнявшись, он достал из багажника и надел на плечо свою сумку с драгоценным грузом, затем, чтобы разделить с ним одну судьбу!

Но долетели благополучно и приземлились мягко. Пилот весело пожелал всем пассажирам счастливого дальнейшего пути на куда более опасном автомобильном транспорте…

Очередь на автобус выстроилась длинная, а времени до конца работы треста оставалось в обрез. Откладывать на сутки все, что мысленно он уже отрепетировал, конечно, не хотелось, да и общежитие не подходящее место для хранения столь ценного груза.

Все это заставило Бориса не пожалеть денег на такси, хотя до получки оставалась еще неделя.

Почти за час до звонка, который называли шабашным, он ввалился в отдел, сгибаясь под тяжестью походного снаряжения, держа, как флаг, огромный букет багульника. И хотя Борис постарался придать лицу невозмутимость, Пластунов, едва на него взглянув, блеснул синевой глаз и воскликнул:

— Все ясно! Показывай трофеи!

Тут уж Борис не удержался, просиял и начал раскрывать полевую сумку.

— Погоди, — остановил его Пластунов, — чтобы лишний раз обедню не служить, пойдем в лабораторию.

Там он и все три минералога треста склонились над трофеями. Борис ожидал тщательной, по всем правилам, проверки с применением техники, но они ограничились осмотром — быстро, привычно. Обмен взглядами заменил слова, и Пластунов взялся за телефон:

— Я, товарищ главный, по медвежьему делу. Да, прибыл, и, представь себе, со щитом! Мы в лаборатории… — Положив трубку, он улыбнулся: — Через пятнадцать минут, сказал, закончит экспертный совет и прибежит!

Шахов появился даже быстрее, а вместе с ним лысоватые, седоватые члены экспертного совета и секретарь Зоя.

Борис не удержался и предоставил не Шахову, а ей первой осмотреть сверкающие медвежьи зубы.

Шахов, Пластунов и все эксперты выглядели усталыми и бледными, особенно в сравнении с Борисом, который как будто вернулся с курорта. Поначалу все они молча, подозрительно оглядывали медвежьи трофеи, сосредоточив внимание не на эффектных зубах, а на песчинках. Разглядывали их в лупу, а пом. директора по науке Косякин (Борис знал, что вулканическая тематика подчинена ему) попробовал несколько песчинок на зуб и попросил включить МБС — микроскоп бинокулярный стереоскопический.

Первым осмотр закончил Шахов.

— Как видишь, чудеса иногда случаются! — сказал он.

В том, что найдено золото, уже не сомневался никто, и эксперты заговорили оживленно, короткими репликами, понятными лишь специалистам.

— Такое, помнится, на Джеты-горе!

— Наверно, типа Крипель-клик, с телуридами!

— Вряд ли элювий, вероятно, голова жилы!

— Думаю, штокверк!

Шахов движением руки остановил разговоры, и все внимательно выслушали пояснения Бориса, потом задавали вопросы, разглядывали схему района, на которой крестом было обозначено место находки. Борис обратил внимание на то, что все они между собой на «ты» и только к нему обращались на «вы».

Пронзительный звонок закончил рабочий день, но никто не уходил, и оживленный разговор продолжался. Приводили примеры, советовали, что предпринять, и один седой азартно возражал другому:

— Здоров ты, Витька, врать!

Заметив удивление Бориса, Пластунов чуть улыбнулся:

— Мы сейчас как старые гончие, почуявшие след!

Все это было для Бориса внове, интересно, но он посмотрел на Шахова очень выразительно, и тот, чуть улыбнувшись, сказал:

— Понимаю, не терпится на вулканы, но прошу не спешить — закончите все, как положено. Срочно выполните анализы, подготовьте вместе с Сергеем Степановичем заключение. В пятницу заслушаем вас на дирекции, и тогда — в путь. А пока благодарю за хорошо выполненное задание! — Он положил на плечо Борису свою единственную руку.

Остальные тоже его поздравили. Все это было приятно, но из-за отсрочки настроение упало, а дальше вовсе испортилось, но совсем по иной причине.

Привычно он отправился на почту и получил не письмо, а письмецо, без единого теплого слова. Таня сообщила, что собирается в двухнедельную поездку Ленинград — Таллин. «И Володя тоже». Эта короткая фраза заставила забыть о делах служебных. Пришлось расстегнуть воротник, так стало жарко.

«Ну и пусть! Мне-то что… Я не прикован, как галерный раб… Завтра же преподнесу Зое половину багульника, предназначенного для украшения отдела… И дорогу на почту забуду!» — успокаивал он себя по пути в общежитие, громко стуча каблуками по дощатому тротуару.

ПОСЛЕДНИЙ БАРЬЕР

Весть о сенсационной находке распространилась по тресту быстро, в немалой мере благодаря Зое. Когда Борис пришел отметить командировку и вручить багульник, в приемной было людно и она, представив всем «медвежатника», сообщила о его трофеях.

Был при этом редактор стенной газеты, и через час появилась «молния» — информация о трофеях «медвежатника Струнина». Так молодой специалист оказался на миг в центре внимания и надолго получил прозвище.

Находка заинтересовала, многие заходили в отдел, смотрели, расспрашивали, улыбались «медвежатнику».

Зоя просила заходить, сообщать последние известия, но надо было работать аврально.

Вместе с Пластуновым и минералогами из лаборатории Борис изучал тяжелую и легкую фракции, отбирал золотники на анализы — спектральный, химический, рентгено-структурный, обрабатывал их результаты. Они поступали с завидной быстротой — Шахов обеспечил «зеленую улицу».

А по вечерам Борис корпел над отчетом о командировке.

Подходил к концу третий день такой авральной работы, когда к Пластунову зашел Басов — по месткомовским делам, как он особо отметил, здороваясь. Быстро с ними покончив, он проявил и попутный интерес к «золотомедвежьей» сенсации.

Внимательно рассматривал он вещественные доказательства, а когда прозвучал звонок и Пластунов заторопился на автобус, попросил Бориса уделить ему еще полчаса, «дабы разжувати», что к чему.

— С удовольствием! — ответил Борис и еще долго рассказывал и показывал.

Басов сказал, что своего мнения на голодный желудок высказывать не станет, и предложил продолжить беседу у него, благо живет он совсем близко.

Все это выглядело естественно, но…

«Раньше-то не приглашал!» — подумал Борис. И все же согласился.

В квартире Басова все блестело — лакированный пол, полированная мебель, хрустальная люстра. Сверкала и сама хозяйка — кольцами на пальцах и бусами на глубоком вырезе платья.

— Вполне понимаю и разделяю, Боря, твое стремление продолжать изучение Карашира. Тема актуальная, диссертабельная! — сказал Басов и посочувствовал, что из-за этой мороки с медведем можно и безнадежно отстать — уйдет отряд в горы!

— Я уже место на самолет забронировал! — сообщил Борис.

— Дай-то бог, но… На дирекции первый вопрос — увязка плана, а это та-а-кая говорильня, что все прочие вопросы, поверь моему опыту, отложат на следующее заседание, то есть на неделю…

— Но Шахов мне обещал! — воскликнул Борис.

— Так-то оно так, но… Тоже поверь моему опыту… — Басов замолчал.

— Чему поверить? — поторопил его Борис.

Басов продолжил с явной неохотой:

— Человек он, конечно, заслуженный, и критиковать не хотелось бы… Но что поделаешь, давно уже стал он очень амбициозен и сенсации не в меру любит, а в этой, медвежьей, ты единственный, кто в курсе… Так станет ли он считаться с твоими интересами?

— Как же быть? — всполошился Борис.

— Советовать трудно, — ответил Басов и все же после долгой паузы порекомендовал: — Еще раз, потверже, поговори с Шаховым, скажи, что в золоте не компетентен, пусть продолжает Пластунов, а если откажет, проси Косякина. Караширский отряд ему подчинен, и он должен позаботиться об его укомплектовании. Я тебя поддержу, а с директором побеседую, когда выздоровеет.

— Спасибо! — сказал Борис.

— И не медли!

— Я завтра же! — решил Борис.

Басов включил пластинку, а когда закончилась легкая приятная музыка, поинтересовался условиями жизни молодого специалиста в общежитии. Бориса он обозвал шляпой, узнав, что тот еще не удосужился стать в очередь на квартиру.

Сразу же он продиктовал заявление и сказал:

— Я как председатель жилкомиссии постараюсь сделать тебя очередником со дня поступления в трест… Возьму такой грех на душу! — Он махнул рукой.

Распрощались они с взаимными благодарностями за приятно проведенное время.

БОЙ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

В директорском кабинете Борис оказался впервые и все осматривал с интересом, хотя и был сосредоточен на своем, мысленно повторяя то, что вскоре предстояло сказать.

В простенках между окнами, в одинаковых, щедро позолоченных рамах, портреты знаменитых геологов. Все они, казалось, разглядывают на противоположной стене огромную схему территории треста с цветными значками экспедиций, партий, отрядов.

Между портретами и схемой по всей длине кабинета — заседательский стол, покрытый синим сукном. Вместе с директорским, полированным, они образовали букву «Т».

— Как посадочный знак на аэродроме, — подметил Борис, пробираясь в дальний конец заседательского стола вместе с другим приглашенным — начальником разведочной партии.

— Наш брат приземляется на этом аэродроме только при ЧП, — невесело улыбнулся тот. Ему предстояло держать ответ за утопленное на речной переправе буровое оборудование.

Участники заседания собрались быстро. Директор был болен, и председательское место за его столом занял первый заместитель — Шахов и, чуть сбоку, Кравков. Остальные заместители и помощники — еще четверо — расположились в головной части стола, за ними — все главные: геофизик, технолог, механик, энергетик, бухгалтер, а еще дальше — заведующие отделами, лабораториями, представители партийной, профсоюзной, комсомольской организаций, и в самом конце стола — приглашенные.

— Сегодня весь наш «мозговой трест» в сборе, — определил Пластунов. Он сел рядом с Борисом.

Ровно в двенадцать началась оперативка. Радист, нацепив огромные наушники, устанавливал связь. Загорались на схеме один за другим цветные значки, и, покорив расстояния, звучали отчетные рубли, метры, тонны. Их сопровождали объяснения («Бензовозы завязли в грязи!»), требования («Шлите аварийную арматуру!»), оправдания («Кончился бензин!») и так далее.

Решения принимались быстро, уверенно. Выручать бензовозы послали вертолет с трактором на борту, газовый фонтан из скважины, подсекший угольный пласт, разрешили укротить взрывом и так далее…

Борис слушал, позабыв о своих делах, с уважением поглядывая на цветные значки — там шла эта напряженная трудовая жизнь.

Оперативка заняла 25 минут. Снова мир замкнулся в стенах кабинета.

Шахов сказал:

— Прежде чем приступить к основному вопросу — корректировке плана, рассмотрим так называемые прочие вопросы, чтобы не задерживать приглашенных, особенно тех, кто спешит в дальний путь.

Он взглянул на Бориса и его соседа-разведчика.

Борис, обрадованный тем, что пророчество Басова не сбылось, посмотрел на него, но тот, по-видимому, этого не заметил.

— Прочих вопросов три, из них два печальных и один сенсационный, скажем так. С него и начнем. Сообщение сделает геолог Струнин. Все уже знают, что в Молокановском районе, где рудные проявления неизвестны, обнаружен медведь, весь в золоте, как собака в репьях!..

— Коего бог нам послал, чтобы не скучали! — вставил скороговоркой Кравков, вызвав, как говорится, оживление в зале.

— Прошу вас, Борис Михайлович, предельно кратко, — закончил Шахов.

Прикрепляя к подрамнику карту района, Борис постарался подавить смущение, вдруг охватившее его под взглядами всех главных.

— Сбор минеральных частиц, налипших на зубах и шкуре медведя, произведен мною в присутствии заявителя Степанкова и свидетелей. Изучение, выполненное совместно с сотрудниками минералогической лаборатории под руководством Сергея Степановича, показало, что химический состав золотин, их структура и сопутствующие минералы, такие, как барит, халедон, указывают на низкотемпературные условия формирования руды. О далеко зашедшем ее разрушении свидетельствует то, что золотины в сростках с другими минералами встречаются редко, почти все они свободны, но при этом их формы разнообразны, часто остроугольны. Такая совокупность признаков указывает на то, что это золото, вероятно, позаимствовано медведем из верхней, сильно разрушенной зоны коренного месторождения.

Имеющиеся данные о строении района скудны и не дают возможности наметить участки, перспективные для поиска этого месторождения геологическими методами.

Степанков и другие охотники считают, что медведь «озолотился» в берлоге — лежал там, можно сказать, на золотой постели и золото с голодухи грыз. Отыскать эту берлогу не удалось, и пока единственная отправная точка та, где медведь закончил свой жизненный путь! — Борис показал на карте место, обозначенное крестиком. — По мнению охотников, медведь старый, слабый, бродил недолго и вряд ли мог уйти от берлоги дальше, чем на 15–20 километров, а вот в какую сторону — неизвестно.

По словам охотников, медведей в районе много, в основном на кряже Кедровом, который хорошо кормит и людей и зверей. Их распространение ограничивает на севере и востоке заболоченная лесотундра, богатая только комарами, на западе — широкая полоса горелого леса, где и птиц не видно, а на юге — река и голый северный склон кряжа Угрюмого.

Сопоставив все данные, мы рекомендуем для поисков зону примерно 50 на 25 километров, — Борис показал контур на карте, — и просим решить два вопроса: первый — о дальнейших действиях и второй — о награждении заявителя.

— Кому слово? — спросил Шахов.

Все молчали.

Подождав немного, Кравков, не спрашивая разрешения, сказал очень серьезно:

— На том месте, где нашли медведя, надо бы задать скважину, глубиной метров двести!

— Что ж, такие «дикие кошки» не раз приносили успех, но в данном случае нас вряд ли поймут! — в том же тоне ответил Шахов.

Все снова оживились. Пауза, вероятно нужная, чтобы обдумать услышанное, оказалась заполненной. Руку поднял Косякин, пом. директора по науке, единственный в тресте доктор наук:

— Первым хотелось бы задать вопрос по второму пункту, ибо его решение может приблизить и решение первого. Итак, что же нашел и чем, по действующим правилам, может быть отмечен заявитель Степанов?

— Степанков, — поправил Борис.

— Благодарю вас! — Косякин улыбнулся Борису и продолжил: — Оставив пока в стороне предположения, следует признать, что Степанков нашел около двухсот граммов золота, которое неизвестно как попало к медведю. Не так ли?

Борис невольно, ища поддержку, взглянул на Пластунова и, встретив его подбадривающий взгляд, ответил, как говорится, на равных:

— Формально так, но медведь не метеорит и с неба вместе с золотом свалиться не мог!

И он улыбнулся, глядя в глаза Косякину.

— Недурно сказано! — хмыкнул Кравков.

— Вопрос товарища Косякина требует ответа серьезного! — нахмурил брови главный бухгалтер. — Поясните, как вы ставите вопрос: о поощрении или о вознаграждении?

— И о том, и о другом! — ответил Борис и снова, ища поддержки, взглянул на Пластунова.

— Позвольте ответ дополнить мне, — попросил Пластунов. — Надо признать, что юридически тут налицо казус — затруднительный случай, допускающий различную трактовку. Как известно, кладом называют зарытые или скрытые иным образом ценности, собственник которых не может быть установлен. Найденное Степанковым золото отвечает этому определению, поскольку медведь юридических прав не имеет…

— И завещания не оставил! — дополнил Кравков.

— Поэтому следует принять решение о выплате Степанкову вознаграждения за находку клада, — пояснил Пластунов. — Финансовые органы, мы консультировались, с этим согласны, а поскольку трест принял золото для хранения в музее, нам и платить.

— Полностью согласен, что находка Степанкова пока должна быть квалифицирована как клад, — подтвердил Косякин.

— Решение о выплате вознаграждения, положенного за находку клада, принимается! — Шахов жестом поручил секретарю это записать.

— Но в данном случае, — поднял руку Пластунов, — клад не такой уж безадресный — его содержимое безусловно является признаком, и даже не косвенным, а прямым, того, что где-то в данном районе таится месторождение! И очень богатое, судя по тому, сколько к медведю прилипло. Находка Степанкова заставляет изменить представление о перспективах района, и поэтому его заявка должна быть принята со всеми вытекающими из этого последствиями. И ему на первом этапе следует выдать поощрительную премию за проявленную инициативу.

Пластунов сел, поднялся Косякин:

— Вряд ли следует с такой легкостью перебрасывать мостик от медведя к месторождению. Может быть предложено иное, альтернативное, объяснение. — Он поправил очки и на секунду задумался. — Например, кто-то когда-то почему-то зарыл золото, а со временем медведь, сооружая свою берлогу, его отрыл…

— Этому противоречит облик золота, оно необработанное, природное, как и сопутствующие минералы, — мгновенно возразил Борис.

— Благодарю за разъяснение того, что уже известно, — усмехнулся Косякин. — Но может быть, вам, как специалисту молодому, неизвестно, что в гражданскую войну именно туда, к Кодару и Молокановке, отступали белые с Дарбузинских приисков и увезли немало именно такого золота — ободрали головы всем незадолго до того найденным богатым жилам — и, возможно, кое-кто припрятал свое богатство до лучших дней.


— Уж больно мала вероятность находки такого клада, — решил главный геофизик.

— Она не меньше, чем вероятность встречи с «золотоносным» медведем! — возразил Косякин.

— Позвольте мне. — Басов поднялся во весь свой внушительный рост. — Я думаю, что вероятность гипотезы товарища Косякина значительно возрастет, если учесть геологическую реальность. Вся Кодарская зона давно уже опоискована с детальностью, отвечающей требованиям инструкции по среднемасштабным съемкам. Положительных результатов не было получено, и это полностью нашло свое объяснение при металлоганическом анализе всех геологических данных. Поэтому на карте прогноза, составленной нашим отделом и утвержденной вами, Константин Дмитриевич, — он посмотрел на Шахова, — данная зона выделена как неперспективная.

Шахов ответил улыбаясь:

— Утвердил, не отказываюсь, но буду рад, если наш прогноз окажется ошибочным и подтвердится тезис эмпириков: «Месторождения есть там, где их находят!»

— С этим не могу согласиться, — нахмурился Басов. — Все мы, товарищи, знаем, что в основе успехов нашей советской геологии лежит не эмпиризм, а глубокий научный анализ, определяющий идеологию, стратегию и тактику планомерного познания недр!

— Ну и что же в данном случае из этого следует? — ледяным тоном спросил Шахов.

— Считаю, что не следует подвергать сомнению итог работы всего коллектива из-за одной безадресной находки, которая, вполне возможно, к изучению недр прямого отношения не имеет! — Лицо Басова заметно покраснело.

Заговорил зам. директора по снабжению, благообразный, седобородый.

— Думаю, — сказал он, приставив палец ко лбу, — что в позиции товарищей Косякина и Басова есть рациональное зерно, и на сей раз существенно практическое. Уж коль в Кедровом кряже, охотниками да шишечниками исхоженном, золота никто не увидел, то или вовсе его там нет, или оно ой-ой как спрятано! Признав, что заявитель нашел не клад, а руду, мы косвенно берем на себя ой-ой какое обязательство: ее найти! А это ой-ой как трудно. И будут в дальнейшем вышестоящие товарищи вешать на нас всех собак…

— Точнее, всех медведей, — поправил Кравков.

— Укорять будут — такое богатство, а вы, сапожники… Помню, в долине Арги после ледохода нашли глыбу — чистый вольфрамит! Шум большой подняли, четыре года по всему речному бассейну ползали, пока дознались — глыбу эту в давние времена буддисты из Китая приволокли, поставили на горке, как святыню… Поэтому более мудро будет зарегистрировать только клад, а в протоколе отметить, что находку следует учитывать при дальнейших поисках в районе!

— Такую мудрость попросту называют «спихотехникой», — зло заметил Шахов.

Снова наступило оживление в зале.

— Тем более что в обозримом будущем поиски там не планируются, — добавил начальник фонда, хранитель геологических летописей.

— И вполне обоснованно. У нас немало более надежных объектов, до которых руки не доходят. Нельзя распылять средства и силы! — запальчиво заявил Косякин.

Тут оживление в зале стало всеобщим. Заговорили, заспорили, и не понятно было, кто за что и кого больше.

Шахов трижды стукнул по столу ладонью, и порядок был восстановлен.

— Итак, дилемма, — сказал он, — искать или оставить это удовольствие потомкам? Что скажет самый опытный из нас? Ваше заключение, Сергей Степанович!

— К отделу заявок дальнейшее уже не будет иметь прямого отношения, поэтому полагаю, что могу быть объективным. Считаю, что оставить такую находку без внимания недопустимо! И надо идти по свежему следу, пока первоисточник — месторождение или, допустим, клад, несомненно, обнажен, доступен, что может быть недолгим…

— А что скажет специалист начинающий, но наиболее в этой проблеме осведомленный? — блеснул зубами Шахов.

— Полагаю, что я тоже могу быть объективным, потому что перехожу на другую тему, — ответил Борис. Он заметил, что Басов на него смотрит, как гипнотизер, и его совет уклониться не забыл, но ему не последовал. — Откладывать не следует, — сказал он, — еще и потому, что в Молокановке к «медвежьему» золоту привлечено внимание. Многие охотники и лесорубы хотят участвовать в розыске золотой берлоги. Их помощь может быть очень полезной, и нельзя допустить, чтобы все это остыло, забылось…

— Согласен с Борисом Михайловичем, — заявил Косякин, — и поэтому предлагаю предусмотреть проведение в Молокановке разъяснительной работы, объявить большую премию тому, кто найдет клад, и этим на данном этапе ограничиться.

— Другие предложения имеются? — спросил Шахов.

Наступила тишина.

— Подведем черту, мы уже и так… — Кравков взглянул на часы и покачал головой.

Шахов подошел к окну, постоял минутку, глядя вдаль, и, вернувшись на свое место, сказал:

— Запишем решение. — Зрачки его сузились. — «В связи с особой важностью… и так далее, организовать в отделе заявок специальный отряд по проверке заявки товарища Степанкова…»

— Со следующего года, — подсказала заведующая плановым отделом, единственная женщина в «мозговом тресте».

— Нет, со следующего месяца! — отрезал Шахов.

— Константин Дмитриевич! Ведь у нас перерасход по поискам и штатное расписание трещит! — взмолилась заведующая.

— Зато по проверке заявок у нас есть резерв, а в это расписание я вправе внести изменения, — улыбнулся ей Шахов.

— Но вряд ли вы вправе под видом проверки заявки включать в план новые поисковые работы, — заметил начальник фонда.

— Где кончается проверка и начинается поиск — об этом можно спорить до посинения. Будем считать, что в нынешнем году только проверка, а в следующем грех замолим — по всем правилам предусмотрим поиск. — Шахов махнул рукой.

— Опять нам всыпят за нарушение финансовой дисциплины! — Голос заведующей зазвенел.

— Нам, но не в смысле вам, дорогая Вера Ефимовна, а нам, в смысле мне. — Шахов улыбнулся: — А мне не привыкать. И не скрываю — признаю плановое начало только в пределах, когда оно помогает, а не мешает работе!

— Крепко сказано! — В голосе Кравкова прозвучало одобрение.

Поднялся Басов, сказал:

— Считаю, что данное решение имеет принципиальное значение. Оно противоречит уже утвержденным основам поисков, и его не следует принимать в отсутствие директора.

Шахов ответил:

— Возражение отклоняется. В данном случае я не подменяю директора и действую в пределах прав главного геолога. Итак, запишем: «Начальнику отдела товарищу Пластунову в двухнедельный срок представить мне на утверждение программу и смету отряда». И прошу тебя, Сергей Степанович, сразу же приступить к организации отряда и принять на себя руководство его работой… Очень прошу!

Пластунов молча кивнул и отер платком лысину. Шахов поблагодарил и перевел взгляд на Басова:

— Вас, Николай Васильевич, прошу принять участие в работе отряда в качестве консультанта.

— Что же, коль надо, не возражаю, — пожал плечами Басов.

— Надо, так сказать, для объективности. Гипотезу Косякина о кладе отвергать не следует, но признать ее возможно лишь после того, как будет сделано все для ее опровержения!

— Цыплят по осени считают! — сказал Косякин.

— Благодарю вас, Борис Михайлович, вы свободны. Переходим к следующему вопросу, — сказал Шахов.

— Не ожидал я, что будет такой бой! — шепнул Борис Пластунову, покидая заседание.

— Пока это еще бой только местного значения! — несколько загадочно ответил Пластунов.

НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Заявление «Прошу меня перевести…» Борис подготовил заранее, со всеми необходимыми визами, и теперь оставалось получить резолюцию Шахова.

Очень хотелось успеть сегодня же все оформить и вылететь вдогонку за отрядом. Поэтому он обосновался в приемной, чтобы атаковать Шахова при первой возможности.

Настроение было приподнятое. Он сознавал, что не ударил в грязь лицом и наконец-то впереди своя долгожданная дорога (и в прямом и в переносном смысле).

Зоя подготовила Борису удостоверение и чек на оплату авиабилета, чтобы Шахов подписал без задержки.

А заседание продолжалось, и уже стало очевидным, что не успеть ему оформить сегодня все нужное, чтобы стать «командировочным».

— Ты так увлечен своим будущим, — сказала Зоя, — что даже не рассказал, как же решили относительно «медвежьего» золота?

Борис воспроизвел бой не без юмора.

— Не вижу ничего веселого в этом. Ты удираешь, а медведя нагрузили на дядю Степаныча, воспользовались, что он безотказный! — сказала Зоя.

Поглощенный заботой о самом себе, Борис даже не подумал о таком последствии решения Шахова.

— Мой переход давно уже договорен, — попытался оправдаться он и все же сразу как-то сник, замолчал.

…Когда заседание закончилось, Пластунов сразу же направился к автобусу. Выглядел он очень усталым. Борис проводил его, и оба они молчали…

Показалось Борису, что смотрит на него Сергей Степанович как-то хмуро, но, прощаясь, он сказал:

— Коль отъезд откладывается, ждем в воскресенье к обеду!

И это несколько подняло настроение Бориса…

Следующий, субботний, день он решил посвятить подготовке к новой работе. Вытащил из рюкзака, уже подготовленного в дорогу, толстый том о вулканах Камчатки, который выпросил в библиотеке до осени. Чтение подвигалось туго. Сведения о строении конусов-паразитов воспринимались почему-то без обычного интереса.

Явно мешали впечатления минувшего дня. Отложив книгу, он написал Андрею письмо, сообщил, что поиск будет продолжен, и целую страницу посвятил Сергею Степановичу, просил во всем ему помочь.

Борис отнес письмо на почту, выслушал в «своем» оконце: «Вам нет!» — и снова занялся конусами.

«Медвежье» золото не давало о себе забыть. Смутное чувство вины перед Сергеем Степановичем не проходило, хотя и противоречило логике. Чтобы укрепить в себе сознание, что он сделал все, что мог, решил записать сведения о Молокановке и молокановцах, которые не вошли в отчет о командировке, но смогут быть в дальнейшем полезны Пластунову.

Исписал три страницы, начал перечитывать и вдруг вместо строк увидел Елену Викторовну, осознал, как она расстроена, хотя, наверно, вида не подает, что ее Сережа взвалил на себя еще один груз, при его-то здоровье!

Подумал: «Плохо им, наверно, сейчас, одиноко… Помочь я ничем не могу, но все же…» И неожиданно для самого себя отправился к Пластуновым.

«…Незваный гость хуже… гостя званого!» — приготовился он пошутить, но встретили его так приветливо, что этого не потребовалось. Он сказал откровенно:

— Так переживаю вчерашний бой, что не дотерпел до завтра!

— И хорошо сделал, — ответил Пластунов. — Поговорить надо!

— Мне тоже хочется!

— Но прежде — кофе! — улыбнулась Елена Викторовна.

— То, что произошло на заседании, — начал Сергей Степанович, потирая виски, — для меня, должен сказать, не было неожиданностью. Я не стал тебя, Боря, заранее вводить в курс некоторых обстоятельств, чтобы, так сказать, не давить на психику. Теперь — дело иное… Начать, пожалуй, следует с того, что наш трест только второй год научно-производственный, а прежде — научный институт, точнее, институтик был сам по себе, на полном государственном обеспечении. Мы его именовали «НИИ КАК», потому что его назначением было поучать нас, производственников, как искать, как бурить, как подсчитывать и так далее. Отсюда, конечно, выросло у поучающих сознание превосходства и непогрешимости. Огромные успехи в некоторых науках невольно возвеличивают и тех, у кого успехи тихие. Наш «НИИ КАК» мог служить тому примером. Занимался он в основном перелопачиванием известного.

Теперь, к счастью, положение изменилось — поучающих присоединили к выполняющим, чтобы совместно двигать реальные дела!

Естественно, при этом не все гладко. Подход ко многому различен, да и борьба за место под солнцем… Сам понимаешь! А тут нежданно во все это медведь, можно сказать, вмешался, да еще в самый неподходящий момент! Недавно закончили наши проблемщики — Косякин, Басов и другие — начатое еще в «НИИ КАК» составление карты прогноза рудных месторождений. В отличие от других, эта разработка призвана ответить на вопрос не «как», а «где», стать научной основой поисков, определить их, по высокопарной терминологии Басова, идеологию и стратегию.

Тебе, наверно, известно, что строят такие прогнозы, в основном сравнивая хорошо изученные рудные районы с теми, которые вроде бы на них похожи… Данных для этого обычно мало, да и тождества в природе редки, но некоторую помощь такие построения приносят и выглядят солидно…

Пластунов приоткрыл форточку и снова потер виски.

— Наши проблемщики получили на свою карту хорошие отзывы, и уже речь идет о выдвижении на государственную премию. И прогноз по золоту, конечно, на видном месте! А тут эта находка в зоне, бесперспективность которой обоснована по всем научным канонам! Какая уж тут премия… Ведь решение Шахова начать поиски, пусть под видом заявки, это же вотум недоверия!

К тому же основной автор прогноза по золоту — Басов — на эту тему диссертацию уже почти сработал и для завершения собирается на полгода в отпуск, именуемый, — Пластунов чуть улыбнулся, — научно-популярным. Какой уж тут отпуск. При таком оппоненте, в лице медведя, диссертанту не позавидуешь…

Как видишь, многим этот медведь стал поперек дороги. Поэтому бой местного значения, вероятно, только начало… Если бы Шахов признал находку кладом, авторитет трестовской науки был бы сохранен, а теперь?..

К тому же обольщаться не приходится — найти коренной источник трудно, бой предстоит неравный, и Шахов опять подставляет себя под удар! Но ты хорошо сказал: «Медведь — не метеорит!», и отказаться от поиска, честно говоря, это значит — изменить нашему долгу!

— Правильно! — согласился Борис.

— А все эти благоразумные советы: отложить, оформить, получить благословение вышестоящих — могут только уменьшить шанс на успех. Шахов прав — идти надо по свежему следу! Все это, Боря, и побудило меня согласиться руководить трудным делом…

Помолчав, Пластунов спросил:

— Наверно, ты удивляешься: чего это я распространяюсь так подробно о том, что для тебя уже стало прошлым?

— Если бы стало, я бы сейчас штудировал толстый вулканический том, — возразил Борис и протянул приготовленные три страницы.

Пластунов бегло их прочитал, поблагодарил и сказал:

— Это добавляет мне оптимизма.

— В отношении чего? — спросил Борис.

— В отношении того, к чему я веду речь! Вероятно, ты уже давно понял, что все это лишь присказка!

— Я так внимательно вас слушал, что ни о чем таком и не думал! — воскликнул Борис.

— Так вот. Вчера вечером мы с Шаховым потолковали о том, как лучше организовать поиск, и пришли к единому мнению… Конечно, распоряжение о твоем переводе он подпишет. Слово — олово! В любой час! Но мы оба, — подчеркнул Пластунов, — просим тебя довести до конца проверку заявки Степанкова, отыскать коренной источник!

Борис даже рот открыл и воздух втянул со свистом.

— Вы же знаете, как я стремлюсь к своей цели! — пробормотал он.

— Знаю, — кивнул Пластунов, — и отношусь к этому с уважением, но все же мы решили тебя просить!

Борис вскочил от волнения, сказал, как простонал:

— Мне отказывать вам да и Константину Дмитриевичу мучительно тяжело!

— А ты не спеши… поднимать такую тяжесть. — Пластунов взял его за руку: — Сядь, давай трезво обсудим все pro et contra.

— Я свою дорогу избрал!

— Знаю, — кивнул Пластунов. — Но не обязательно шагать к ней только в экзотических краях, где гейзеры и фумароллы. Ты же сам убеждал меня в правильности гипотезы о том, что все верхние оболочки Земли — газовая, жидкая и твердая — результат вулканической деятельности. Следы ее вроде бы есть и в Кадарской зоне. С современным вулканизмом ты уже знаком, так не полезнее ли перейти к изучению древних его порождений?

— Палеовулканизм меня тоже интересует, но меньше, — сказал Борис.

— И не забывай старую мудрость: врач, который знает только медицину, не знает и медицины! Ранняя специализация таит опасность стать подобным флюсу, а поисковая работа, как никакая другая, расширяет геологический кругозор…

— Но и разбрасываться нельзя! — возразил Борис.

— Советую также положить на чашу весов и житейские соображения. Там, в караширском отряде, будешь ты младший геолог — сам пятый, на подхвате, — и предстоит трубить в этом куцем звании кто знает сколько. Шуточка про сорокалетних: «Такой молодой и уже младший!» — живет не случайно. Кстати сказать, в этом отряде назначения в младшие уже давно ждет техник — хороший парень, и, если ты не приедешь, это никого не огорчит. А здесь самостоятельная работа. Сразу из младших в начальники пусть маленького, но отряда! И зарплата такая, что, наверное, перестанешь одалживать перед получкой, — подмигнул Пластунов.

— Это, говорят, возрастное и от размера зарплаты не зависит, — отшутился Борис.

Помолчав, Пластунов сказал:

— И все же, разумеется, не только забота о росте твоей квалификации и зарплаты обусловила наше предложение. И не думай, что мы выбрали тебя, как Адам Еву. Сам понимаешь, у Шахова возможности большие и мы можем подобрать куда более опытного, чем ты. Но в данном случае считаем: огонек важнее опыта. Понравилось, как ты с душой выполнил проверку. И то, что там, в Молокановке, уже не чужой, тоже плюс.

— Мальчики, обедать! — позвала их Елена Викторовна.

— Сейчас, — откликнулся Сергей Степанович и поспешил закончить: — Ты ведь сам, без давления на психику, высказался за поиск и понимаешь, к чему это открытие может привести. И осуществить это, говоря высоким стилем, наш с тобой гражданский долг! Если не мы, то кто же? Ну и еще, — добавил он тихо, — очень я к тебе за короткий срок привык…

— Я тоже, — начал Борис с волнением в голосе, — но…

Сергей Степанович жестом его остановил:

— Не торопись, обдумай! Жду ответа в понедельник, в 9.00. А пока забудем эту тему.

ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ

Он поспешил уйти от Пластуновых, сославшись на дела, а на самом деле потому, что ему трудно было поддерживать застольную беседу в привычном веселом тоне на темы, далекие от служебных.

До этого дня и он сам и Пластуновы воспринимали его уход из «стариковского» отдела и отъезд в дальние края как неизбежность.

Теперь все изменилось, и надо было решать.

Захотелось побыть одному, все обдумать спокойно, логично. Поэтому он решил дойти до поворота на шоссе…

Конечно, было приятно сознавать, что такие люди, как Шахов и Пластунов, высокого о нем мнения и готовы ему доверить дело, можно сказать, не по чину. Захотелось доказать, что они в нем не ошибаются! И конечно, он понимал, что взлететь из младшего в начальники отряда — удача редкая, любой скажет, кем надо быть, чтобы от этого отказаться!

Он ясно представил, как удивится Таня, и с удовольствием подумал, что, попросту говоря, утрет нос и ее папе, и этому троечнику Володе. Уж тому-то судьба пребывать в младших многие лета!

Борис тут же выругал себя за мелкое тщеславие. С приятным сознанием своего успеха решил обдумать все аргументы, перечисленные Пластуновым, но не смог. Логику подавили эмоции.

Елена Викторовна, прощаясь, вдруг протянула ему одно из своих книжных сокровищ — «Избранное» Бабеля, как бы показав этим, что о делах служебных осведомлена, но не хочет верить в скорый его отъезд.

— Дорогая Елена Викторовна, — пробормотал он, — я так благодарен вам и Сергею Степановичу! Общение с вами так помогло мне пережить трудную пору, и я, поверьте, готов сделать для вас все!

«Но и меня поймите! — воскликнул он. — Я избрал свою дорогу и пожертвовал даже своим личным, может быть, счастьем не для того, чтобы вильнуть в сторону при первой же соблазнительной возможности».

Он остановился и с трудом подавил желание вернуться, чтобы сказать это им.

Давно остался позади поворот на шоссе, а он все шагал и видел себя то в краю вулканов, то в «золотомедвежьей» тайге.

«Нечего себя оправдывать стремлением помочь Сергею Степановичу. Помощника он, конечно, подберет, и куда более опытного!»

Ответа он не нашел.

Почти два часа занял путь до общежития. Подходя к нему, Борис громко выругал прозаседавшихся. Ведь если бы вчера заседание закончилось пораньше, он успел бы оформить перевод, купить билет и все определилось бы само собой. Назад покойников не носят, как говорят.

А теперь… Везет же ему! Снова надо решать, как жить!

Спал он плохо, тревожно и потом весь день, снова и снова сопоставляя pro et contra:

«Конечно, ранняя специализация сужает кругозор и опыт поисков необходим любому геологу…»

«…Трубить младшим не сахар, но и должность начальника — медаль с оборотной стороной. На нем овес для лошадей, сапоги кирзовые для людей и прочие дела, наукой не пахнущие…»

«…На аспирантуре ставь крест…» и так далее.

Он даже выписал все соображения, попытался разделить их на эмоциональные, житейские, научные, но и это не помогло.

Устав от раздумий, надоев самому себе, несколько раз выходил на улицу.

Уже темнело, когда он вдруг подумал: «Ничего не могу решить, потому, что мое „я“ заслонило то, что должно быть на первом месте без громких слов: „Польза делу и людям!“ А с такой позиции выбор ясен!»

— К черту сомнения! — пробормотал он и вскоре оказался в Лиховеровке.

Как обрадовались ему Пластуновы! Так было с ними хорошо, что он опоздал на последний автобус и снова шагал пешком, бодро посвистывая, веря в успех нового дела.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Заявление: «Прошу меня перевести…» — Борис порвал и сочинил другое: «Прошу назначить…»

Пластунов сразу же отправился к Шахову, а вернувшись, сказал очень буднично:

— С сего числа ты начальник еще не существующего отряда, обязанный в двухнедельный срок сотворить его на бумаге в виде проекта и сметы. Еще неделя на подготовку, а там — «плыви, мой челн!..».

Борис попросил руководящих указаний.

— Привыкай обходиться без них — самостоятельность начальника украшает! Напомню только, что быть ему битым или процветающим — во многом зависит от того, насколько умно составлены проект и смета работ.

Борис признался, что и то и другое для него — «темный лес». Курсовую работу на эту тему он списал, в суть особенно не вникая.

— Теперь наверстывай, а то напишу в институт! Не спеши, изучи инструкцию, составь проект проекта, а проще говоря, перечень глав, обсудим — и начнешь писать!

Борис отправился в читальный зал и усердно трудился до самого перерыва.

Только вышел он в коридор — навстречу знакомый младший мерзлотовед. Уставился, заулыбался:

— Поздравляю! Ну, даешь!

— Что даю? — спросил Борис.

— Еще не видел? Посмотри.

Оказалось, на доске приказов на удивление быстро уже появился приказ о рождении отряда № 217 и его начальника.

И снова «медвежатник Боря» привлек к себе внимание, его поздравляли — кто с улыбкой, кто с усмешкой. Начался обеденный перерыв, и мимо доски приказов устремился людской поток.

Басов, эмоций не проявляя, сказал:

— Рад, что эта сомнительная затея обернулась для тебя реальной пользой!

— И я рад, что вызываю радость! — ответил Борис.

Косякин, крепко пожав ему руку, блеснул очками:

— Как говорил великий комбинатор, я человек завистливый, но тут завидовать нечему!

И весело засмеялся, Борис тоже, но сразу же сник. Только здесь, перечитывая приказ, он окончательно осознал, что рубикон перейден!

Это так взволновало, что он даже обедать не пошел, вернулся в библиотеку и незадолго до конца рабочего дня сообщил Сергею Степановичу, что уже готов к обсуждению первого раздела проекта.

— Итак, — начал он, — цель работ. В данном случае она очевидна — найти золото, и требуется лишь уточнить — какое?

Академик Вернадский назвал золото «бродягой», элементом «всюдным» и «сквозным». При ничтожно малом среднем содержании в земной коре его богатые скопления возникали на всех этапах человеческой истории, в самых различных условиях. Оно бывает видимым и невидимым, свободным и скрытым в других минералах. Соответственно, и методы поисков разнообразны. Какой же из них применим в данном случае?

Руководящие указания на этот счет есть — они исходят, так сказать, от медведя. Коль оказался он в золоте, как собака в репьях, значит, первоисточник — свободное золото месторождения, обнаженного на поверхности. Следовательно, не нужно предусматривать очень дорогой и трудный поиск месторождения «слепого», не достигшего земной поверхности и «погребенного», которое когда-то было обнажено, но теперь покрыто более молодыми толщами.

— С этим согласен, — кивнул Сергей Степанович.

— Месторождение, обнаженное на поверхности, легче всего найти, отбирая пробы из рыхлого слоя тем или иным способом. Помню, профессор Соловов нам говорил, что миновало время, когда одинокий геолог критически размышлял о способе взятия проб и их расположении. Индустриальные методы геологоразведочной техники получили теперь воплощение в массовом отборе проб по геометрической сетке и спектральном их анализе. Такой геохимический метод поисков составит основу проектируемых работ, — заключил Борис.

Ответ был неожиданный:

— Тебе явно повезло, когда сдавал геохимию! Такой метод поиска спасает сейчас человечество от минерального голода, это верно, но, в отличие от многих других металлов, к золоту он почти неприложим. Слишком низко обычно его содержание. Ведь если на десять тысяч песчинок приходится одна золотая, это уже месторождение! Поэтому следовало бы тебе знать, что практически для поисков золота пока пригоден только прапрадедовский способ шлихового опробования: отбор больших проб и их промывка. Много таких проб взять не под силу, и в каждом случае приходится думать, как лучше их расположить! — Помолчав, Сергей Степанович добавил: — Из всего этого побочный вывод: прежде чем приступить к проекту, тебе следует пополнить свои знания!

Щелчок был чувствительный, и возразить нечего.

Борис, ругая себя, раскрыл толстый том «Геологии полезных ископаемых», но тут его вызвал зам по кадрам.

Он поздравил Бориса и заверил, что к выдвижению молодых специалистов относится положительно, но при соответствии их деловым и морально-политическим качествам.

— В данном случае, — сказал он, — учитывая особые обстоятельства, я не стал задерживать приказ, но предупреждаю — выезд в поле разрешу только после сдачи экзамена по технике безопасности, который установлен для начальников, ответственных не только за себя, но и за весь коллектив: людей, животных, имущество!

Он достал толстый том и, шелестя страницами, начал перечислять то, что обязан начальник отряда знать и лично уметь:

— Располагать лагеря в местах, наименее опасных в отношении возгорания, наводнения, лавин, камнепадов и других стихийных бедствий;

— сооружать молниеотводы и защитные полосы, аварийные убежища, а также площадки для посадки вертолета;

— обеспечивать бесперебойную работу полевой радиостанции и выход на связь в установленное время;

— отличать здоровых людей и животных от больных, оказывать первую помощь (уметь делать искусственное дыхание, накладывать шины и т. д.), транспортировать больных, раненых и покойников в населенные пункты с установленным оформлением документов;

— организовывать розыск заблудившихся, применяя ракетно-дымовые сигналы;

— определять пригодность пищевых продуктов, составлять ежедневный рацион на основе расчета калорийности, снимать пробы пищи, не допускать использования ядовитых грибов и ягод;

— владеть приемами, обеспечивающими безопасность при преодолении водных преград;

— проверять на вшивость, обустраивать палаточные бани, а также сушилки для одежды и обуви;

— контролировать правильность навьючивания и ковки лошадей, их лечения при обезноживании и потертостях;

— принимать решения о пристреливании лошадей, собак и других животных, с составлением акта и сдачей шкур в Заготживсырье.

Навеял этот перечень на Бориса тоску, а зам монотонно продолжал:

— Обучать сотрудников отряда правилам безопасности и охраны окружающей среды от возгораний, эрозии почв, нарушений экологического равновесия;

— рационально организовывать не только труд, но и отдых сотрудников, проводить коллективное чтение и слушание радиопередач, участвовать в самодеятельности;

— знать и уметь использовать психологические факторы, способствующие преодолению трудностей.

И так далее…

Наконец-то закончив ознакомление со всеми разделами толстого тома, зам передал его Борису в постоянное пользование с напутствиями, что только строгое соблюдение правил, без самодеятельности, обеспечивает начальнику безопасность во всех отношениях.

Убедившись в том, что Борис оценил шутку, вероятно повторяемую на всех собеседованиях, зам сказал уже совсем иным тоном:

— Выдвижение младшего, наверное, не обойдется без кривотолков, поэтому советую подготовиться основательно…

Он посмотрел так, что Борис даже покраснел и пробормотал, что благодарен и постарается выполнить его совет.

На том и закончилось собеседование.

Возвращаясь, Борис заметил у стенгазеты некоторое оживление. Все тот же младший мерзлотовед поманил его рукой и показал в юмористическом разделе «Держись, геолог!» новый рисунок: некто с усиками, верхом на медведе, взбирается по лестнице с надписью «служебная».

Борис улыбнулся искренне, но после этого весь вечер бродил по улицам, ничего не замечая, в каком-то смятении. То ощущал он страх — не справлюсь, опозорюсь, знаний мало, опыта нет, времени латать пробелы нет! То вдруг начинал храбриться — справлюсь, докажу и увижу в этой стенгазете о себе совсем иное… И снова он жалел о том, что свернул со своей дороги и кончилась спокойная жизнь младшего! И тут же, это опровергая, бормотал: «Покой нам только снится!..»

Закончил он воспитательную работу над самим собой твердым выводом: «Рубикон перейден, не боги горшки обжигают, и надо делом, не щадя сил, это доказать».

И, придя в общежитие, он сказал соседу, что теперь все дни будет работать до 23.00.

МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ

Не дымом вулкана и солью моря, как мечталось, а пылью архива была теперь пропитана грудь. Надев халат, извлекал Борис с полок пожелтевшие от времени тома предшественников — геологов, топографов, ботаников, географов.

Кадарская зона большого внимания не заслужила, но все же за полтора столетия, с тех пор как Иван Черский первым пересек это «белое пятно», материалов накопилось немало.

О том, что архивные разыскания — основа основ и нередко новое оказывается забытым старым, не раз студентам напоминали на ярких примерах. Борис этого не забыл и старательно выписывал все, что казалось существенным.

Поиск золота на архивных страницах успеха не принес, но появилось ясное представление о природе края, обо всем, что сделано предшественниками, да и сами они, казалось, ожили. Особенно запомнился автор первой топографической карты района («масштаб 5 верст в 1 дюйме»), который подписался так: «Корпуса военных топографов шнапскапитан Петров Второй». (Слово «шнапс» он вывел особенно четко.)

Главы проекта «История исследования» и «Географические и экономические сведения о районе» Борис по архивным данным сочинил так, что Сергей Степанович сказал:

— Вопросов не имею! А теперь, — добавил он, — тебе следует провести геоморфологический анализ строения поверхности и на основе теории вероятности рассчитать количество проб, необходимое и достаточное, для заданной детальности поиска.

Обо всем этом Борис знал гораздо меньше, чем следовало, и он попросил помощи, ожидая не впервые услышать: «Сам не маленький». Но Сергей Степанович сказал: «Дело важное» — и засел вместе с Борисом. Всю неделю они кропотливо, квадрат за квадратом, прослеживали извивы горизонталей, строили разрезы и, «читая» рельеф, оконтуривали вершины, склоны и котловины различного типа, выделяли террасы — нагорные, речные, оползневые, — подсчитывали занятые ими площади, намечали вероятные пути каменных потоков, площадных и линейных. И на основе всех данных, подлежащих в дальнейшем проверке, намечали места для отбора, где проба будет «представительной».

При этой работе Борис явно ощутил, что, в сравнении с Сергеем Степановичем, он «что плотник супротив столяра» — так быстро и безошибочно находил тот в каждом месте лучшее решение.

Когда все листы карты, которые еле помещались на столе, покрыло разноцветье значков, приступили к составлению плана и графика работ.

На примерах различного расположения промежуточных баз, ориентировки маршрутов с потерей высоты или без нее и многих других Сергей Степанович показал, как можно создать немалые «резервы главного командования».

Поначалу Борис совсем было утонул в расчете человеко-часов, коне-дней, тонно-километров и кубометров дров, в начислениях амортизации и прочих премудростях, но постепенно, с помощью Сергея Степановича, он сумел «осметить» перевозку грузов во вьюках, устройство каркасно-засыпных аварийных убежищ, заготовку сена, проходку закопушек и канав в мерзлых грунтах с оттаиванием на пожог и заготовкой дров и многое другое, так что Сергей Степанович сказал с одобрением:

— Вопросов не имею!

СЮРПРИЗ

Борис по пути на работу забежал на почту. Только приблизился к «своему» окошку, как услышал:

— Вам телеграмма!

Казалось, ничто уже души не потревожит, и все же рука дрогнула, когда расписывался он в получении. Уверен был — от Тани.

Прочел: «Встречай понедельник тчк Андрей».

Только разглядев — из Молокановки, — понял, что Андрей — это Андрей, и вспомнил, что сам дал ему этот адрес и обещал встретить, когда вызовут дедушку в больницу.

До молокановского рейса осталось часа четыре. Он поспешил в трест, где с помощью Пластунова удалось получить разрешение предоставить гостям комнату в общежитии. Для встречи была выделена машина, и не какая-нибудь, а «Волга».

…Держась за Андрея, осторожными шажками шел по летному полю Матвей Васильевич. В черных очках, с аккуратно подстриженной бородой, в длинном черном пальто и рыжей меховой шапке выглядел он приметно.

— А я уж тебя и не надеялся застать, думал, ты уже на вулкане! — обрадовался Андрей.

Борис понял, что второе его письмо он еще не получил, но рассказывать о своих делах не стал, поспешил проявить уважение к дедушке.

Тот сразу же пожаловался:

— Совсем здесь ничего не вижу!

— Это с непривычки! — успокоил Борис, подсаживая его в машину.

Со всем комфортом доставили дедушку прямо в клинику.

— Очень боязно мне одному оставаться! — пробормотал дедушка, держась одной рукой за Андрея, другой — за Бориса.

— Понятно, это тебе не на медведя идти! — пошутил Андрей, а Борис, чтобы поднять его настроение, сказал:

— Директор треста вас просит, когда подлечитесь, помочь в поиске золота!

— Где уж мне теперь… — Он махнул рукой, но все же улыбнулся и, распрощавшись, засеменил, держась за медсестру.

Борис, стремясь проявить гостеприимство на высоком уровне, повел вечером Андрея в театр и по дороге подробно рассказал обо всем, что произошло за это время.

Он не сомневался, что Андрей захочет помочь, но не очень представлял, сможет ли тот.

Пожелав новому начальнику успехов, Андрей сказал, что у него и у других охотников большой отпуск и они охотно поработают в отряде. И помещение для базы отряда он сможет сдать в аренду, и все избушки охотников в тайге предоставит, и многое иное он перечислил с добавлением: «Если начальство разрешит».

Борис мгновенно оценил такую поддержку и сказал, что завтра же начнет пробивать все эти разрешения. Спектаклем они остались довольны, а после него еще долго обсуждали, с верой в успех, как лучше организовать новое дело.

Утром отправились в трест, где Пластунов и все сотрудники отдела встретили Андрея очень радушно и даже поаплодировали, когда он расписался в «Книге почетных заявителей», то есть тех, чьи заявки получили подтверждение.

Пластунов познакомил его с «Делом о находке А. П. Степанковым золота в Молокановском районе», которое уже стало толстым, вместив отчет о проверке на месте, результаты анализов, экспертное заключение, решение дирекции и прочие бумаги.

Закончил Пластунов приятной новостью: во всех инстанциях находка уже признана кладом и премия будет оформлена в ближайшие дни — ее, наверно, хватит на «Запорожец»!

Такого Андрей никак не ожидал, смутился и начал объяснять, что ведь нашел-то он, выполняя служебную обязанность!

— Это значения не имеет, важно, что нашел, все по закону! — заверил Пластунов и поручил Борису показать гостю музей треста.

Этот музей хранил все, чем славны недра Сибири, и, безусловно, внимания заслуживал, но посещение его имело и особую цель — еще одной приятной новостью порадовать гостя.

Андрей подолгу стоял у каждой витрины, расспрашивал, любовался. Такого видеть ему еще не доводилось, и он повторял:

— Ну, красота! В следующий раз непременно возьму с собой Витяньку!

Борис поглядывал на часы и, как говорят, «под занавес» подвел Андрея к ярко освещенной витрине, где на черном бархате блестели золотые медвежьи зубы! А рядом надпись: «Дар А. П. Степанкова, Молокановский район».

Андрей смотрел, словно глазам не веря, и, казалось, не дышал.

— Пошли! — подтолкнул его Борис, очень довольный произведенным впечатлением. — Нас уже ждут.

В 12.00 они, во главе с Пластуновым, вошли в кабинет директора, где Шахов поблагодарил Андрея и высказал надежду, что в дальнейшем клад окажется месторождением!

Андрей заверил, что все молокановцы будут содействовать этому.

Приступили к делам. Идею содружества геологов и охотников (о ней Борис уже посоветовался с Пластуновым, и тот сказал, что договора такого рода сейчас очень распространены) Шахов не только одобрил, но и претворил сразу же в реальность, связавшись по телефону с директором Заготпушнины.

Тот разрешил зачислять охотников в отряд по совместительству, а Андрея — с сего числа, с тем чтобы он, не медля, освоил в учебном комбинате специальность промывальщика.

КАШЕВАР, ОН ЖЕ КОНСУЛЬТАНТ

Утром, до работы, они непременно заходили в больницу. К операционным больным никого не пускали, и соблюдалось это так строго, что усилия Бориса установить с медсестрами контакт успеха не приносили. Приходилось лишь узнавать о самочувствии Матвея Васильевича да просить передать привет, чтобы тот не затосковал в одиночестве.

Из больницы шли в учебный комбинат и там до обеда становились учениками промывальщика, осваивали шлиховой метод поиска в условиях, близких к производственным. В холодном сарае, сидя на корточках возле ванны, углубленной в пол, в резиновых сапогах и перчатках постигали они вроде бы нехитрые приемы: положить в лоток двадцать килограммов грунта, осторожно смочить, перемешать, отмыть глинистые частицы и отделить камешки, тщательно их осматривая — ведь в каждом можно пропустить самородок. Когда оставался только песок, надо было, наклонив лоток от себя, придать ему возвратно-поступательное и одновременно качательно-круговое движение, заставить воду работать, отделять тяжелые минералы от легких, постепенно перемещая их к краю лотка. А чтобы вместе с ними не упустить ни одного тяжелого зерна, время от времени лоток надо останавливать, ставить горизонтально, отгонять назад эти зерна. И снова, резко встряхнув лоток над водой, продолжать промывку, пока не останется легких частиц, а к краю лотка приблизятся частицы средней тяжести. Предел устанавливают обычно по ярко-красной кайме зерен граната.

По заданию инструктора Борис и Андрей вели в резиновой чаше промывку то до серого шлиха, то до черного, с «доводкой». В каждую пробу инструктор подбрасывал несколько зерен золота, титанита и других рудных минералов и, коль не упустишь их, работу принимал, а упустишь — смотрел презрительно и выдавал порцию на повтор.

Руки от этих двадцатикилограммовых порций и холодной воды быстро начинало ломить, и время к обеду двигалось медленнее, но Борис себя не щадил, понимая, что от овладения этим якобы устаревшим методом зависит будущий успех. Да и соревнование подогревало. Андрей осваивал эту науку явно с большим успехом, чем он.

После обеда Борис творил проект и смету, а Андрей готовился к своим заочным экзаменам. Вечером снова, тоже заочно, навещали Матвея Васильевича.

На десятый день после операции заведующий отделением сказал:

— Получайте дедушку!

И вот настал торжественный момент. Появился Матвей Васильевич в черных очках и черном костюме, который стал ему еще просторнее. Он крепко держался за двух сверкающих белизной халатов медсестер и ступал так медленно, так вслепую, что Борис усомнился в успехе. Он и Андрей поспешили ему навстречу.

Дедушка очень им обрадовался. Руки его дрожали, он пробормотал тихонько:

— Ничегошеньки не вижу!

— Это с непривычки, все сделано как положено, — заверил Андрей.

— По новейшей лазерной технике! — добавил Борис.

Дедушка, быстро одолев волнение, поблагодарил всех с поклоном.

Провожаемые веселыми пожеланиями и возгласами, уселись они в машину, и на пути дедушка, поглядывая в окно, опять простонал:

— Ничего не вижу!

Лишь к вечеру, вдоволь попив крепчайшего чаю, он, поглядывая на свои пальцы, установил:

— Маленько вижу!

Спал он, черных очков не снимая, и уже на заре начал проверку сначала своих пальцев, а затем газеты и возликовал:

— Буквы вижу, вот чудо!

По такому случаю отправились по городу погулять. С каждым кварталом Матвей Васильевич ступал увереннее и часто повторял:

— Вот чудо!

На предложение пойти в кино он поначалу даже обиделся, но все же пошел и вскоре, с волнением глядя на экран, даже очки снял.

На другой день он уже прошелся по городу один, а вечером решил, что полетит домой самостоятельно, не дожидаясь Андрея.

Борису он, прощаясь, сказал:

— Теперь и я пригодиться могу.

Понимая, как важно ему в такой переломный момент верить, что это действительно так, Борис сразу же дал ему подписать заявление: «Прошу принять на должность кашевара и консультанта по совместительству».

Так началось укомплектование штата еще не существующего отряда.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ МОЖЕТ

Утверждение проекта и сметы прошло быстро и гладко. Отряд № 217 стал лицом юридическим, а вместе с ним и его начальник. Полученная доверенность — на бланке и с гербовой печатью — гласила, что отныне он имеет право:

— выступать от имени отряда во всех инстанциях;

— заключать и расторгать договора с государственными и кооперативными организациями, а также с частными лицами;

— открывать и закрывать счета в банках, платить наличными и перечислением;

— нанимать и увольнять;

— покупать, продавать, арендовать, отправлять и получать;

— производить горно-геологические работы, строить необходимые для них сооружения, прокладывать дороги и просеки;

— применять взрывчатые вещества;

— пользоваться оружием и радиопередатчиком…

Перечисление заняло целую страницу.

Всю свою жизнь Борис поступал как учили, велели, то и дело спрашивая у кого-то разрешения, а теперь… Предъявил доверенность — и уже в руках чековая книжка, и выдают ему (как на блюдечке с голубой каемкой) деньги пачками… Пришлепнул штамп, прицелившись, чтоб не вверх ногами, написал несколько строк, а в конце «гарантирую» — и в полном его распоряжении на две недели грузовое такси с брезентовым тентом. И в аэропорту для его грузов выделен отдельный отсек и назначен день и час спецрейса.

С каждым днем Борис все явственнее ощущал себя человеком, который «может». И больше, чем все успехи служебные, добавило ему оптимизма и уверенности в себе Танино письмо, точнее, бандероль в килограмм весом! Таня отправила ее из Ленинграда, а следовательно, до получения письма от него. И как тут было не вспомнить о телепатии, ведь их письма оказались так сходны. Она прислала каталоги и открытки и писала о том, как часто она его вспоминает.

Все это прибавило энергии, и он, досрочно сдав экзамен, получил разрешение плыть, а точнее, лететь в таежное море.

Погрузка самолета подходила к концу, когда подошел человек и сказал, протягивая документы:

— Шеф, моя фамилия Кукушкин, я от колхоза… У меня помидоры вот-вот потекут, а северянам так нужны витамины!.. Всего двадцать ящиков, а у вас недогруз, и пилот не возражает — чтобы меньше болтало…

Борис ответил:

— Если необходимо по техническим причинам, то и я не возражаю…

— Спасибо, шеф! — Кукушкин прижал руку к сердцу, а затем взмахнул ею, как дирижер. Подкатила машина, замелькали ящики…

Вскоре приехали Пластуновы. Сергей Степанович выглядел в сапогах и штормовке помолодевшим, бодрым, но Елена Викторовна, отойдя с Борисом в сторонку, незаметно передала какие-то особо ценные пилюли, в дополнение к уже полученным.

Прощаясь так, словно разлука предстояла долгая, Пластуновы обнялись с такой нежностью, что Борис невольно подумал: «Будет ли у меня когда-нибудь так?»

Он соорудил из спальных мешков подобие кресла для Сергея Степановича у раскрытой двери пилотской кабины, где обзор был широк, и сам расположился у него за спиной.

Используя знания, уже полученные на пути в Молокановку, Борис называл хребты, над которыми летели, и бывал рад, когда Сергей Степанович, тоже поглядывая на карту, с ним соглашался.

Оба они, забыв обо всем ином, любовались — «Лучше гор могут быть только горы!» — и вспоминали то, что сохранилось в памяти об этих хребтах, начиная с тех дней, когда готовились к экзамену по курсу «Геология СССР» — одному из самых зубрежных на пути в геологи.

Летели спокойно, почти без болтанки. Вероятно, помог помидорный груз.

Когда показался вдали кряж Угрюмый, Борис, потеснив Сергея Степановича, сел с ним рядом, и они начали готовиться к тому, что в проекте шло следом за архивными розысканиями под названием: «Рекогносцировочные аэровизуальные наблюдения». К ним Борис в записной книжке дал эпиграф: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…»

Они приготовили бинокль, карандаши, раскрыли — каждый свой экземпляр — геологические карты. Предстояло то, что отображено на ней, сравнить с натурой, увидеть с птичьего полета и все приметное отметить, чтобы потом, шагая по земле, найти и изучить.

Пилот раскрыл схему, которую подготовил для него Борис, и, подняв руку, крикнул: «Начинаем!»

Борис кивнул, и самолет пошел на снижение — на исходную точку первого залета вдоль водораздела кряжа Угрюмого.

Пилот показал три пальца — высота 300 метров. Скорость он сбросил, и все же так быстро мелькали, сменяя друг друга, толщи известняка и базальта, вершина Острая и речка Чаужа, что дорога была каждая секунда.

Не глядя друг на друга, торопливо делали они на карте пометки, и оба дышали тяжело, словно бежали вместе с самолетом. Чуть передохнули, когда вышел он за пределы района и, круто развернувшись, снова пошел над Кедровым кряжем. Пилот показал два пальца и поспешил ухватить «баранку».

Дрожал, оглушительно ревя, самолет, казалось: вот-вот врежется…

Борис успел отметить на водоразделе между Чаужей и Шайтанкой ржавую полосу, когда вдруг Кукушкин вцепился в него и завопил, тараща глаза:

— Ради бога, посадите меня!

— Сажать — это не по нашей части, — прокричал ему в ухо Борис, — и сиди тихо, а то опрокинемся!

Кукушкин замер, уцепившись за веревки, крепко стянувшие его ящики.

Начался третий залет.

Когда летели над Шайтанским нагорьем, Сергей Степанович даже с места вскочил и, не опуская бинокля, крикнул Борису:

— Попроси повторить!

Пилот очень выразительным жестом показал, что горючего мало, но все же повернул назад, и Борис увидел нечто похожее на разрушенный кратер вулкана.

Сергей Степанович, очертив его на карте, написал: «Кольцевая структура» — и поставил два вопросительных знака.

У северной границы пересекли район на высоте 200 метров над рельефом, а он здесь был сильно расчленен, и еще сильнее стала болтанка. Деревья на земле, под самолетом, раскачивались, как в бурю. Борис увидел (или показалось?), что мелькнул там, удирая, медведь…

Это пересечение наглядно показало, как преобладают в рельефе пологие северные склоны — самые трудные для поисков. На них особых примет, полезных для дальнейшей работы, обнаружить не сумели, и такая навалилась усталость, что Борис обрадовался, когда кончилась эта воздушная чехарда и пошли на аэродром плавно и тихо.

Сергей Степанович прилег и закрыл глаза.

Когда благополучно прокатились по твердой земле и подрулили к аэропорту, Кукушкин воскликнул:

— Ни за что в жизни с геологами больше не полечу! — И поинтересовался: — Сколько же вам за такое платят?

— Командировочные — два рубля шестьдесят копеек в сутки, — ответил Борис с точностью, положенной лицу подотчетному.

— А всего — в месяц?

Любопытство его осталось неудовлетворенным — сквозь распахнутую дверь Борис увидел встречающих: все семейство Степанковых во главе с Матвеем Васильевичем. Он поспешил к ним, представил Сергея Степановича, обнял Витяньку, а вместе с ним и Чарли, Который явно его узнал!

Молокановка осталась в памяти серыми дощатыми тротуарами на заснеженной земле, серыми бревнами изб да голыми кустами в палисадниках. А теперь избы утопали в цветении черемухи и таволги, землю покрыл малахитовый ковер, трава пробивалась даже из щелей между досками тротуаров.

Борис знал, что северная весна щедра, но все же был поражен таким праздником природы.

Молоканов-председатель предоставил отряду одну из двух комнат поссовета для научных занятий, а для имущества — сарай, похожий на крепость.

Молоканов-милиционер выдал отряду домовую книгу, которая делала его «гуляй-город» законным в любом месте, так же как разведение огня и все прочее, необходимое для жизни.

Киномеханик Вася собрал комсомольский актив. Выслушав Сергея Степановича и Бориса, три надежных парня объявили себя добровольцами на весь сезон работы отряда.

Вера Павловна охотно взяла на себя медобеспечение.

— Я буду к вам приезжать! — заверила она Бориса.

Андрей договорился в колхозе об аренде шести лошадей и вместе с Андрюшей и Василием уже начал расчистку тропы к базовому лагерю, который наметили вблизи Билимбея.

Подготовку удалось провести так быстро, что уже на следующее утро начали рекогносцировки — попытались повторить по земле путь, пройденный в небе.

Доступные места объездили верхом за три дня, и представления стали более четкими.

В каждой долине — на счастье — промыли по одной пробе. Сергей Степанович сказал на прощанье:

— Приеду через месяц, если раньше не вызовешь. На легкий успех не надейся. Помни, что он в первом приближении — функция от изношенных сапог!..

ТРУДЫ БЕЗ РУДЫ

Когда Пластунов улетел, Борис остро ощутил, что теперь, вдали от вышестоящих, за все в ответе он один — капитан шхуны, отплывающей в таежное море. Конечно, очень хотелось сразу обрести авторитет и все решать, как подобает капитану. А оказался он снова лишь учеником, когда надо было арендовать и покупать лошадей, решать, какую из них ковать на все четыре, какую только на передние или вовсе не ковать, а только подрезать копыта. Не просто оказалось и подогнать каждой седло, подхвостник, подгрудник так, чтобы даже на крутых подъемах и спусках груз лежал мертво. Вес его нужно было подобрать посильный для каждой лошади и точно уравновесить вьюки. Постигая эти премудрости, Борис не раз оценил, как повезло, что есть у него надежные помощники, они же и учителя.

Андрей и Василий, приглядевшись к лошадям, объединили их в пары, не сообразуясь с внешними данными, решив по каким-то невидимым признакам, что Саврас в связке с Пегим пойдет, а с Лысым не пойдет, и так далее. Борис понимал, что для всего этого нужен опыт, и старался побыстрее его приобрести.

Он вызвался быть подручным при ковке лошадей и активно участвовал в репетиции: при участии Витяньки и его приятелей нагрузили караван и проехали по горам у Молокановки полный круг.

На следующее утро двинулись в путь: четыре коновода, восемь тяжело нагруженных лошадей, разделенных на пары: хвост первой привязан к морде, точнее, к уздечке второй.

В голове каравана шагал Андрей с острой секирой на длинной рукоятке. Он срубал ветки, какие могли помешать.

Замыкал караван Борис (вместе с Чарли). Их задача была подбирать, «что с возу упало».

Борис шагал с молотком в руке и собирался попутно составить геологическое описание тропы, но на втором километре оборвался чайник, на пятом развалился вьюк, и оказалось, что дел замыкающему и без науки хватает.

Несколько раз Андрей менялся с Борисом местами и осваивал работу «палача» — рубил ветки. Но оказалось — не хватает у Бориса для этого сноровки, и Андрей вынужден был его вскоре менять, чтобы не задерживать ход каравана. Шагать предстояло почти сорок километров, и местами путь был трудным. Лошади то вязли в болоте, то карабкались на подъемы, высекая новыми подковами искры из камней.

Уже в сумерках добрались до Чаужского нагорья, где намечен был базовый лагерь, возле каторжанской избушки. В ней, по преданию, таился беглый каторжник, еще когда дед Матвея Васильевича был молодым.

Лошадей разгрузили. Борис, глядя на дымящиеся их спины и бессильно опущенные к самой земле головы, проникся сочувствием и вспомнил про овес, который они притащили и безусловно заслужили. Он распорядился их щедро накормить и — получил урок! Андрей ему пояснил, что накормить разгоряченных лошадей — это значит их загубить, надо часа два дать им остыть…

Утром, проводив в Молокановку накормленных овсом лошадей при двух коногонах, занялись устройством лагеря. Поставили три палатки и натянули их, как барабан, не только для лучшей защиты от дождя, но и потому, что есть в этом свой шик!

Избушку оборудовали под склад. Выложили из камня печку и вмуровали чугунный казан. Из жердей сколотили длинный стол и скамейки, натянули над ними брезентовый тент, а над ним антенну, и «столовая-клуб» была готова.

От ручья прорыли канавку к уступу и оборудовали там «умывальник-душ».

О пожарной безопасности тоже позаботились — окаймили лагерь просекой и взрыхлили землю.

В дополнение ко всему этому, положенному по инструкции, Андрей ловко вырубил из бревна медведя, стоящего на задних лапах, со сверкающими в оскаленной пасти зубами из расплющенных патронов.


Этого «покровителя фирмы» установили возле очага, и вид его придавал всему лагерю какую-то веселость.

Свое участие в благоустройстве Борис ограничил руководящими указаниями, а сам поспешил начать главное дело. Все то, что узнал в архивах, увидел с высоты, теперь надо было опознать в натуре, привязать к карте и создать для отряда фронт работ, наметив точки отбора проб, согласно с проектом, но лучше, чем по проекту. Присматриваясь к строению рельефа, Борис стремился понять пути перемещения наносов, чтобы расположить пробы там, где накапливаются тяжелые минералы.

Всем этим он занялся было в одиночку, точнее, в сопровождении Чарли, но когда Андрей воспротивился: «Медведь сейчас голодный, злой!» — Борис взял в личную охрану Андрюшу.

Медведя они увидели только один раз, и то издали, но охраняющий оказался хорошим помощником, прирожденным поисковиком. Он хорошо готовил дорогу для начальника — кайлой и кувалдой расчищал обнажения, разбивал камни. Они сработались и быстро подготовили для отбора проб большой участок, прилегающий к лагерю.

Настали горячие дни. Надо было наладить работу, все учесть, за всем уследить.

Эти первые дни работы запомнились Борису в деталях. То, что было гладко на бумаге, в проекте, предстало на деле совсем иным, трудноосуществимым. Местами углубиться до коренных пород мешал приток воды, а рядом земля еще и не собиралась оттаивать, блестел лед. И все же кайлой и лопатой («Пробьемся, ребята!») пробы брали и заполняли брезентовые мешки до метки «пятьдесят килограммов» — галькой, песком, глиной, подвозили их к воде и коченеющими, в резиновых перчатках, пальцами осторожно, каждый камешек очищая от глины, вели промывку до серого шлиха. Затем его перемещали из лотка в ковш, домывали и подсушивали на огне и, не увидев золота, пересыпали в пакет.

И так пробу за пробой, встречая каждую с надеждой…

Борис то участвовал в промывке, то изучал содержимое пакетов, то трусцой одолевал склоны, подготовляя фронт работ. На ходу он часто напевал: «И мне верится, что вот, за ближайшим поворотом…», дополняя эти слова Окуджавы своими, к случаю подходящими.

Так день за днем, то пешком, то верхом, по двенадцать часов, с надеждой, что вот-вот в пробах или под ногами обнаружится золотой след…

Это была лучшая для геолога пора, когда еще не скрыл землю зеленый ковер, а гнус не набрал силы.

Следуя совету Пластунова, Борис спешил охватить поиском низкие, заболоченные места — царство комаров. Поэтому, как только люди привыкли к работе, он разделил отряд на три звена, а сам поспевал от одного к другому и на базу возвращался, шатаясь от усталости.

Рабочий день на этом не заканчивался. После ужина, в котором каша занимала место подчиненное, а на первом были дичина и форель — в любом ручье она ловилась даже на голый крючок, — мучительно хотелось спать. Приходилось применять к себе жестокие меры, потому что геолог обязан нанести на карту и отобразить в дневнике познанное за день. А после этого стремился Борис раскрыть свой личный дневник, где прозой и стихами рассказывал он Тане обо всем. Раз в две недели, возвращаясь в Молокановку, кое-что из этих записей отправлял ей, чтобы она знала, чем заполнена его жизнь, и не забывала.

…Давно уже спали все в лагере, когда исчезала для него явь в холодных объятьях спального мешка.

Так продолжались труды, пока без руды, в непрерывном ожидании удачи.

ПРИРОДА ШУТИТ

В первой же пробе, вблизи русла речки Шайтанки, обнаружили золотинку, точнее, даже золотину, одну, но довольно крупную — полтора миллиметра в диаметре и слабо окатанную.

Рука дрожала, когда Борис ее, долгожданную, разглядывал. Сразу же он перебросил туда лагерь и начал погоню. Всех охватил азарт поиска, работали от темна и до темна, так что для заполнения дневников сил не оставалось.

Спустя два дня еще одну «золотую рыбку», похожую на первую, поймали на высокой террасе левого берега.

— «Надежды маленький оркестрик…» — напевал Борис, исхаживая склоны, разглядывая каждый камень. Андрюша разбивал их с особым рвением.

Всем отрядом день за днем рыли до коренных пород, пробы брали послойно, промывали с особой тщательностью… Охватили детальным поиском всю долину и водоразделы и… Как с неба свалились эти «рыбки»!

Пришлось Борису вызвать Пластунова раньше, чем было условлено. Он, все осмотрев, заключил, что поиск проведен достаточно детально, чтобы признать: «Здесь природа шутит!» Надо оставить решение этой шайтанской загадки на будущее, а сейчас продолжать изучение района по проекту.

То, что удача обернулась неудачей, на всех в отряде навело уныние. К тому же моросил в те дни дождь и комарье донимало так, что даже спать приходилось в накомарниках.

Вероятно, в связи со всем этим Пластунов попросил собраться всех и, сидя под защитой дымокура, высказал свое мнение о том, что вторая, пока тоже безадресная, находка добавляет уверенности, что адрес существует. Он рассказал о выявленных в наши дни особенностях строения Сибирской платформы, верхний этаж которой нарушен разломами — протяженными и кольцевыми, и доказано, что по ним во многих районах проникали из глубин рудоносные растворы. Похожие условия на Африканской платформе. Она более доступна, и там найдены самые крупные в мире месторождения золота и платины. А Сибирь еще ждет своего часа и наших усилий в трудных условиях, среди болот и вечной мерзлоты…

После приезда Пластунова настроение немного улучшилось.

И все же, шагая в маршрутах, Борис напевал песни грустные: «Ямщик, не гони… мне некуда больше…» или «Здесь только пыль, пыль, пыль…», а Витянька — он сменил Андрюшу на посту помощника — старался его развеселить. Собирал на ходу для него землянику, жимолость, голубику да и грибов приносил в лагерь полное лукошко. Этим и ограничивались их находки. Борис, оконтуривая на карте плоскогорья и бессточные котловины, все больше осознавал, как мало пригоден шлиховой метод для такого рельефа, и ломал голову, как одолеть трудности… Пришел он к выводу, что прямой поиск берлог может в таких местах быстрее привести к цели, и, освободив Андрея, Василия и Андрюшу от иных дел, поручил это задание им. И в Молокановке всем объявил, что за каждую найденную берлогу полагается премия. Разрешения у своего начальства он не стал дожидаться и решил рискнуть в пределах своей месячной зарплаты.

…Все больше оранжевых и желтых островов виднелось в зеленом море… Казалось, что каждую ночь незримый художник раскрашивает тайгу осенним узором.

Дни становились все короче, и хрустели по утрам льдинки. Приходилось спешить, чтобы выполнить намеченное.

Комарье угомонилось, но мошка стала свирепой, тучи ее просто пожирали людей и лошадей. Все раньше темнело, и больше времени проводил Борис у огонька, в беседах, особенно с Матвеем Васильевичем. Его он расспрашивал о медвежьих «свычаях и обычаях». Не только потому, что это было само по себе интересно, он понимал, что эта тема должна возникнуть вновь, когда будут обсуждаться итоги поиска — труды без руды!


Еле-еле, уже шагая по снегу, выполнили все согласно плану и графику. Опустел базовый лагерь — только медведь с блестящими зубами остался возле каторжанской избушки.

И вот последний караван — восемь лошадей, четыре коновода, впереди Андрей и позади начальник. Как капитан, последним уходил он с таежного корабля.

Ветер да мгла да заснеженная тропа. Она виляет, а вьюки словно распухли, цепляют за деревья и скалы. Лошади злятся, спешат. Трещат вьюки, трещат ветки, раскачиваются, осыпая снег на разгоряченные лица, за шиворот.

— Стоп! — кричит Андрей. — Успокоить нервных, подтянуть ремни! Интервал пять метров, не налезай, бойся лошадиного зада!

Грустно в эти дни было Борису, а тут повеселел, рассмеялся.

И снова вперед — по земле, словно изрытой оспой, с котлованами и буграми, похожими на доты, по окаменевшей мертвой зыби — причудливому рельефу вечной мерзлоты — вверх-вниз, вверх-вниз.

Вышли на голый, заснеженный склон. Тропа пошла круто вверх.

Ух и тяжело! Уже давно пришло второе дыхание, но и его не хватает. Надо помогать лошадям, изо всех сил тянуть за повод, за вьюк, бежать рядом и отскакивать, давая им дорогу. Они идут скачками, глаза сверкают зло — того гляди, сомнут! Из-под копыт — фонтаном — комья снега, земли, листьев.

Отдав все силы, лошади мгновенно замирают, торчком поставив копыта, впиваясь ими в землю. Разит пóтом и прелью.

Еще рывок, еще… И наконец-то под ногами ровная каменистая площадка. Выскочив на перевал, и люди, и лошади застывали неподвижно, словно от удивления: впереди сверкали огни, подмигивали, переливались.

Все лошади, как по команде, шумно принюхиваясь, насторожили уши и вдруг дружно заржали.

— Поди ж ты, почуяли, признали родной дом!

Все в этот последний день работы запомнилось Борису в деталях.

Стоя на перевале, он мысленно распрощался и с тайгой, и со сверкающей огнями Молокановкой, не сомневаясь, что неудачливому искателю больше дороги сюда не будет.

И большой неожиданностью явилось уже ожидавшее его распоряжение Шахова: все имущество отряда оставить в Молокановке на хранение.

НА ЩИТЕ

Для геологов октябрь месяц желанный: наконец-то домой! Возвращаются загорелые, закаленные, и радостны встречи: есть, что поведать, есть — кому.

Каждому хочется рассказать о пережитом, и все минувшее, даже то, как чуть было «не сыграл в ящик», вспоминается в розовом цвете. Каждому не терпится показать свои трофеи — геологические (будь то камни или только линии на карте) и не геологические («Представляешь, такая дыра, а Ахмадулина и Распутин в магазине лежат!»).

Радостно, в жадном приобщении к городскому дому проходят первые дни. Победно звучат голоса тех, у кого все хорошо и в делах, и на душе… Но не ко всем благосклонна «госпожа удача»…

Четыре месяца Борис ее ожидал, верил в успех и вернулся «на щите».

Его отряд задание не выполнил, и он ощущал себя неудачником, но вида старался не подавать.

«Медвежье» золото интересовало, многие Бориса расспрашивали, приходилось отвечать и выслушивать реплики разные. Одни сочувствовали, у других проскальзывала насмешка: «Не в свои сани сел». Басов и скрывать не стал, сказал, положив Борису руку на плечо: «Надеюсь, урок пойдет на пользу!»

В довершение ко всему, Сергей Степанович прихварывал, выглядел грустным, припухлость век стала заметнее, и Елена Викторовна с тоской в глазах сказала, что лето не пошло ему на пользу. И в этом Борис тоже в какой-то мере чувствовал себя виноватым…

Настроение его совсем упало после того, как повстречался он в коридоре с Шаховым. Тот на его приветствие лишь кивнул, даже шага не замедлил…

А вскоре в стенной газете в юмористическом разделе «Держись, геолог!» появился новый рисунок: медведь у ручья промывает песок, в лотке видны два желтых зернышка. Надпись гласила:

«Известно, что алмаз в 5000 раз дороже золота.

Вопрос: во сколько раз дороже алмаза обошлись эти два зернышка?

Ответ: чтобы искать „медвежье“ золото, мало иметь совесть, надо еще, чтобы она не мучила!»

Когда Борис прочел это, кто-то рядом засмеялся, а еще кто-то сказал: «Молодцы, дают!»

На этот раз важное решение было принято им мгновенно, без колебаний. Он сразу же написал заявление: «И. о. директора К. Д. Шахову. Прошу освободить меня от обязанностей начальника отряда, как не обеспечившего выполнение задания, и перевести на прежнюю должность мл. геолога…»

И сразу же помчался к Пластунову.

— Прошу вас, Сергей Степанович, поддержать меня в этом! — каким-то не своим голосом произнес он…

Пластунов читал, как Борису показалось, долго и молчал, положив на стол заявление, еще дольше.

Наконец сказал:

— Давай, Боря, вернемся к этой теме на следующей неделе, а до этого я своею властью освобождаю тебя от всех служебных обязанностей. Отключись, развейся, отдохни!

— Я в отдыхе не нуждаюсь, я уже все обдумал, — запальчиво ответил Борис.

Пластунов тихо спросил:

— Ты что это, из-за карикатуры взорвался?

— А вы ее уже видели?

— Нет, не видел, но о содержании осведомлен еще вчера и появлением ее не удивлен — бой местного значения продолжается. И этим, — он показал пальцем на заявление, — ты лишь подтвердишь, что пуля попала в цель… Шутку, даже ехидную, можно парировать только шуткой или напоминанием, например, о том, что с двух зернышек началось открытие в Южной Африке самого крупного в мире месторождения! А у нас к этим двум уже имеется в музее хороший довесок!

— Я не только из-за этого, — признался Борис и рассказал о встрече с Шаховым, которая ясно показала, что он сожалеет о допущенной ошибке в выборе начальника отряда.

— Таких, как ты, у Шахова почти полтысячи, и, пойми, ему не всегда до реверансов в коридоре. А о том, что он хорошего мнения о тебе не изменил, поверь мне. И скоро, тоже поверь, ты получишь этому приятное подтверждение.

Борис улыбнулся — от души отлегло.

И, должно быть почувствовав это, Пластунов сказал:

— Давай, не размазывая кашу, закончим эту тему. Тебе должно быть известно из курса «Поиски и разведки полезных ископаемых» Владимира Михайловича Крейтера, нашего учителя, что вероятность открытия месторождения не превышает одного процента. Таков итог за многие годы. Поэтому всегда — из ста начальников поисковых отрядов 99, по сути, обречены быть неудачниками. И это не значит, что они должны терзать себя или их вышестоящие начальники. И судить о специалисте приходится не по тому, что удалось найти — бывает, дуракам — счастье, — а по тому, как выполнена работа. Если квалифицированно и с душой, то честь и хвала даже при негативном результате, он тоже полезен, увеличивая знания, избавляя от иллюзий… Тебе, наверно, известно, что оценку качества выполненных работ дает специальная комиссия, попросту именуемая инквизицией. Жди, скоро появится приказ. Учитывая, так сказать, боевую обстановку, Шахов твоему отряду оказал особую честь: инквизиторов будет не три, как обычно, а пять, и все зубастые.

— Это и есть то приятное, что мне следует от него ждать? — сострил Борис.

— Нет, то будет из иной оперы, — улыбнулся Пластунов. — А строгий экзамен тоже если и не приятен, то полезен. Надеюсь, что проходной балл избавит тебя от комплекса неполноценности. Ну, а если его не получим, тогда к твоему заявлению — его пока прибереги — прибавится и мое, — закончил он твердо.

Долго сидели они молча, смотрели, как мелькают за окном первые белые мухи.

— Извините меня, Сергей Степанович, — попросил Борис, — что проявил себя таким слабонервным.

— Не мудрено им стать после такого марафона длиной в четыре месяца при несбывшихся надеждах… Для меня тоже все это не проходит даром, — признался Пластунов. — Но для капитуляции не вижу оснований! И результат наш не считаю негативным. Две золотинки — улов важный.

— Я тоже так считаю! — воскликнул Борис.

Пластунов показал глазами на его заявление.

— Я же и в мыслях не имел прекращение поиска. Но решил, что другой справится лучше, поэтому занервничал, — попытался объяснить Борис.

— В дальнейшем прошу, не имей такой привычки быть нервным на работе! А пока для укрепления нервов отправляйся в кино, и, желательно, не один, — заключил Пластунов.

Бориса откровенный разговор как-то успокоил, но он совету не последовал, сразу же засел за подготовку к суду «инквизиторов». Расставил образцы на полках, подготовил к просмотру наиболее важные шлихи, цветными карандашами навел марафет на картах, схемах и разрезах, отобразивших проведенные работы. Тщательно сверил записи в дневниках и журналах опробования. Обнаружил несколько расхождений и спрятал концы в воду так, что не заметил их даже Сергей Степанович, хотя он проверил в дальнейшем все, по его словам, с пристрастием.

Так прошла неделя, и наступил решающий день.

Председательствовал в комиссии Косякин, и в ее состав был почему-то включен Басов, хотя он и числился участником работы отряда как консультант.

Опасения Бориса оказались напрасными. Проверка проходила в спокойном, даже чуть шутливом тоне, без придирок. По предложению Косякина после общего ознакомления с районом детальную проверку провели по двум диагональным его пересечениям. Убедились, что количество взятых проб соответствует и даже превышает проектное задание, а их расположение обеспечивает достаточную надежность поиска.

Борис предполагал, что особое внимание комиссия уделит тем двум пунктам, где в шлихах обнаружены были золотники. Однако Косякин даже смотреть на шлихи не стал.

— Почти в любом районе, — сказал он, — можно обнаружить одну-две таких золотинки. Это погоды не делает!

— Даже в Москве, на площади Восстания, когда-то обнаружили несколько золотинок, — дополнил Басов.

— Туда они попали, как установлено, из Карелии при движении ледников, а здесь причина не известна, — отметил Пластунов.

— Не будем тратить время на то, о чем можно спорить долго, — решил Косякин и перешел к проверке геологических наблюдений.

Заинтересовали его только признаки кольцевой структуры, которые были подмечены с самолета, а затем и подтверждены. Косякин прочитал все записи о ней, а сказал только одно слово: «Интересно!»

После этого по его предложению приступили к составлению акта. Единогласно комиссия приняла полевые материалы с оценкой «отлично» и разрешила приступить к дальнейшей их обработке.

Закончилось заседание поздравлениями проверяемых, улыбками и рукопожатиями.

Когда остались одни, Борис на радостях даже изобразил нечто вроде лезгинки и поцеловал Сергея Степановича. Тот смотрел на него ласково, но выглядел таким усталым, что Борис танец оборвал, поспешил отворить окно.

Кусты возле дома были кое-где осыпаны первым пушистым снегом, и на мгновение, вероятно тоже от радости, Борису показалось, что зацвела черемуха.

Сергей Степанович, прикрыв глаза, глубоко вдыхал прохладный воздух. Борис с трудом сдержал желание поделиться с ним своей радостью и дождался, когда Пластунов сам спросил:

— Ну как, всем доволен?

— Да, — заверил Борис. — Очень рад. Теперь снова — со щитом. И должен признать, не думал, что Косякин и особенно Басов окажутся такими объективными!

Пластунов положил ему на плечо руку.

— Ты, Боря, доверчив, так сказать, от природы, и это надолго! Думаю, что позицию Басова определила не его объективность, а то, что мы в данной ситуации оказались, как ни странно, его союзниками!

— Почему? — удивился Борис.

— Коль работа выполнена отлично и нет оснований подозревать, что месторождение осталось незамеченным, следует признать, что медведь разрыл клад и поиск надо прекратить!

— Но ведь продолжение поисков уже включено в план следующего года! — возразил Борис.

— Включено — еще не значит утверждено… Поживем — увидим. А пока, — Пластунов протянул ему руку, — поздравляю с успехом!

ЕЩЕ ОДНА ПОПЫТКА

Подтверждение тому, что Шахов мнения о нем не изменил, Борис получил вскоре, когда распределяли квартиры в новом доме.

Для молодых специалистов была выделена одна — малогабаритная, гостиничного типа, — а претендентов имелось трое: все они одновременно начали работать в тресте, но очередником Борис стал позже других, и по этому признаку отодвинут был на последнее место.

На заседании комиссии Шахов решительно поставил на первое место деловые характеристики, и последний стал первым!

Конечно, был он рад, горд, но и несколько насторожен, понимая, что снова привлек к себе внимание, далеко не у всех благожелательное. Поэтому, проходя мимо стенгазеты, он поглядывал, не появился ли в разделе «Держись, геолог!» новый рисунок.

И вот — впервые в жизни! — есть квартира, есть ключ от нее, от почтового ящика и радостное сознание, что этап «до востребования» остался позади.

Елена Викторовна, не пожалев усилий, помогла ему обосноваться в малогабаритных пределах с некоторым уютом и справить новоселье как положено.

Все это улучшило настроение, прибавило веры в себя и желания продолжить поиск до победы.

Он засел за составление проекта, понимая, что надо очень толково объяснить безрезультатность, или, что точнее, низкую результативность, проведенных работ. Для этого он, использовав накопленные данные, оконтурил все элементы рельефа, выделил «мертвые зоны», неблагоприятные для поиска, и установил, что они занимают значительно большую площадь, чем предполагалось. Вывод выглядел убедительно. Месторождение не найдено не потому, что его нет, а из-за объективных трудностей, для преодоления которых надо сгустить сеть и применить новые методы поиска, особенно на плоскогорьях и в котловинах.

После работы теперь очень тянуло в свой дом, на свой диван, к «Библиотеке поэта», которую подарили ему Пластуновы к новоселью.

И все же, преодолевая «диванный синдром», он почти каждый вечер продолжал рабочий день в читальне, понимая, что только там, в потоке информации, можно найти новое, нужное. И действительно, он встретил сообщения об удачном применении геохимических методов для поисков как непосредственно золота, так и сопутствующих ему элементов и в горных породах, и в растительном покрове.

Раздумывая о возможностях применения этих способов, он снова и снова возвращался к мысли о том, что в реальных условиях Молокановского района найти берлогу шансов, наверно, больше, чем незримый золотой ореол. Но все ли он для этого сделал?

Разрешение на выплату премий оформил и выслал в Молокановку. Андрей в ответ сообщил, что охотники уже ушли в тайгу белковать, и все они обещали продолжить поиск берлог. И в эвенкийском колхозе председатель сказал, что постарается премию не упустить — есть у него мастера находить берлоги в самые сильные морозы, когда иней образуется от дыхания медведя и его выдает.

Борис с нетерпением ждал от Андрея вести о первых результатах и обдумывал, что еще следует предпринять.

Летом, в беседах с охотниками, он немало узнал о медведях. Теперь он перечитал свои торопливые заметки.

«…Разговор медвежий понимать нелегко, а надо. Когда он спокойный, то молчит или тихонько ворчит, иногда и подвывает, когда скучно ему. А когда любопытствует, то вот так: „хор-хор“, а с испугу: „фыр-фыр“. Когда же злится — сопеть, пыхтеть начинает, а затем ревет сильно так, глухо, зло, будто горло ему сдавливают. Тут уж не дай бог страх выказать».

«…Медведь по тайге идет как хозяин, бояться-то ему некого, поэтому не озирается, не прислушивается, ухом не ведет. Да и зрением он слабоват, верней сказать, близорук, глаза у него как микроскопы, ни одного мураша, ни одну гусеницу не оставит, всех слизнет, а вдаль не смотрит. Зато слышит он сильно хорошо».

«…Самое опасное время на стыке нюня с июлем, когда самцы бродят, самок ищут — ох и злые они тогда. Глаза тусклые, пена изо рта, и между собой, бывает, до смерти дерутся».

«…Пословица есть: два медведя в одной берлоге не живут — так это верно только про быков, а матка — та со всем семейством…»

«…Говорят, медведь в берлоге лапу сосет. Не приходилось мне, — сказал Матвей Васильевич, — такого видеть. Напротив, у тех медведей, каких я из берлоги брал, лапы были сухие, и даже с грязью в когтях, что осталась от ходьбы еще до снега…»

Борис подумал о том, что всем с детства известный образ — медведь, сосущий лапу в берлоге, — оказывается, очень далек от реальности, но тут его внимание привлекла следующая запись. Она была подчеркнута, но почему-то совсем не запомнилась.

«Запах медвежий, ох, силен! Добрая собака его метров за сто уже чует. И лошадь издали начинает уросить, не хочет по медвежьему следу идти, даже тропу, им проложенную, переступать боится…»

«Коль так сохраняет запах медведя даже его след, то уж в берлоге и вблизи нее все им должно быть пропитано!» — подумал Борис.

Он еще в школе усвоил, что с поверхности любого вещества испаряются молекулы, распространяя запах. Человеческому носу, правда, он не всегда бывает доступен. Зато некоторые животные чуют запах значительно лучше. Борис знал, что уже разработаны и применяются способы поиска руд некоторых металлов по запаху. Лошади, например, лучше всего обнаруживают руду ртути — скопления минерала киновари, залегающие даже на десятки метров от поверхности земли. А собаки оказались более чувствительными к другим металлам, таким, как мышьяк и никель. В Финляндии, он слышал, даже проводили конкурс, на котором лучшие собаки — искатели руд были награждены не только медалями, но и премиями.

Золото, к сожалению, очень цепко удерживает свои молекулы, и его обнаружить по запаху пока не удается даже с помощью новейших приборов, анализирующих запахи.

«Из всего этого следует, — решил Борис, — что есть шанс отыскать по запаху берлоги и среди них, может быть, золотоносную!»

Относительно реальности такого способа посоветоваться здесь, в городе, ему было не с кем. Но за годы учебы выработалась у него привычка искать на все трудные вопросы ответы в книгах.

С надеждой найти если не ответ, то хотя бы наводящие указания отправился Борис в читальню.

Начал он с учебников и монографий, указанных в каталоге под рубрикой «Медведи».

Из тома «Млекопитающие СССР» он узнал, что в европейской части страны численность медведей определена примерно в двадцать пять тысяч, а в азиатской не определена, но предположительно раз в десять больше.

Говорилось и о том, что летом каждый медведь имеет свой участок, размер которого определяется кормовым ресурсом и в среднем близок к пятидесяти гектарам.

Исходя из этого, Борис подсчитал, что в пределах работы отряда квартируют не менее ста медведей, а берлог должно быть еще больше. И наверно, только одна из них заветная, золотая. Как же ее найти? Он начал читать дальше и получил подтверждение словам Матвея Васильевича о том, что осенью многие медведи свои участки покидают, и зимние их квартиры часто сближены, образуют «город» в местах, которые почему-то для зимовки удобны.

Так, на Камчатке, в Кроницком заповеднике, на площади в один квадратный километр из года в год зимуют пятнадцать медведей. А на Алтае, возле Телецкого озера, «городок» почти такого же размера населен еще гуще — 26 берлог!

Там удалось поставить на медведя датчик и определить, что температура его тела в спячке понизилась до 29 °C и дышал он еле-еле, с паузами до пяти минут.

Узнал Борис и о том, что спячка представляет тайну, которую пытался разгадать еще Аристотель, но до наших дней сущность процесса не раскрыта. Известно лишь, что в организме образуются «факторы спячки» — биологически активные вещества, еще не понятен их состав и механизм действия, но пересадка ткани спящего медведя вызывает сон у любого теплокровного животного.

БЫЛЬ ИЛИ ЛЕГЕНДА?

Вечер за вечером продолжал Борис чтение. От учебников и монографий, не найдя в них ответов на вопросы, его интересующие, перешел он к «бывальщине».

Сергей Аксаков так увлек его своими «Записками охотника Оренбургской губернии», что позабыл он о своей практической цели и до самого конца книги жил одной жизнью с ее автором.

Вслед за этим в старом журнале обнаружил он сведения, тоже не имеющие прямого отношения к теме его разысканий, но очень для него интересные. Борис даже не удержался и поведал в письме Тане о том, что узнал, какая история произошла со Львом Толстым. Он, тогда еще молодой писатель, но уже прославившийся своим первым крупным произведением, трилогией «Детство», «Отрочество», «Юность», за несколько дней до Нового — 1858 года отправился вместе с поэтом Афанасием Фетом и друзьями на медвежью облаву вблизи Вышнего Волочка.

На второй день охоты поднятый из берлоги медведь, как записал Л.Толстой, «прямехонько на меня между частым ельником катит стремглав и, видно, со страху сам себя не помнит… Вскинул я ружье, выстрелил, — а уже он еще ближе. Вижу, не попал, пулю пронесло; а он и не слышит, катит на меня и все не видит. Пригнул я ружье, чуть не упер в него, в голову. Хлоп! — вижу, попал, а не убил.

Приподнял он голову, прижал уши, осклабился и прямо ко мне. Хватился я за другое ружье; но только взялся рукой, уж он налетел на меня, сбил с ног в снег и перескочил через. „Ну, — думаю, — хорошо, что он бросил меня“. Стал я подниматься, слышу — давит меня что-то, не пускает. Он с налету не удержался, перескочил через меня, да повернулся передом назад и навалился на меня всею грудью. Слышу я, лежит на мне тяжелое, слышу теплое над лицом и слышу, забирает он в пасть все лицо мое. Нос мой уж у него во рту, и чую я — жарко и кровью от него пахнет. Надавил он меня лапами за плечи, и не могу я шевельнуться. Только подгибаю голову к груди, из пасти нос и глаза выворачиваю. А он норовит как раз в глаза и нос зацепить. Слышу: зацепил он зубами верхней челюстью в лоб над волосами, а нижней челюстью в мослак под глазами, стиснул зубы, начал давить. Как ножами режут мне голову; бьюсь я, выдергиваюсь, а он торопится и, как собака, грызет — жамкнет, жамкнет. Я вывернусь, он опять забирает. „Ну, — думаю, — конец мой пришел“. Слышу, вдруг полегчало на мне. Смотрю, нет его: соскочил он с меня…»

Своим спасением Толстой был обязан охотнику Архипу Осташкову, убившему эту медведицу, а еще и тому, что, к счастью, на голове у Толстого оказалась большая меховая шапка.

«Когда я поднялся, — писал Л. Толстой, — на снегу крови было точно барана зарезали, и над глазами лохмотьями висело мясо, а сгоряча больно не было…

Доктор зашил мне раны шелком — была сорвана половина кожи со лба и порвана щека под левым глазом…»

Этот эпизод нашел свое отражение в рассказе «Охота пуще неволи». И возможно, не без влияния пережитого Толстой стал решительным противником охоты для развлечения.

Громадная почти черная шкура этой медведицы хранится теперь в Доме-музее Л. Н. Толстого.

«Будем в Москве, непременно сходим, посмотрим на нее», — написал Борис Тане и еще добавил, что его попытки обнаружить хоть какие-нибудь практически полезные сведения пока безуспешны, но надежды он все-таки не теряет.

Как раз тогда пришло от Андрея письмо. Сообщил он, что приметить удалось четыре берлоги: у Билимбея, две на Шайтанском нагорье и в долине Чаужи. К этому он добавил, что выдачу премии отложил до того, как подтвердится, что берлоги найдены без ошибки.

«Улов, что и говорить, не густ. Три процента от возможного», — подумал Борис, но утешился тем, что это лишь начало.

Берлоги, берлоги! Они не выходили из головы, и Борис продолжал знакомиться от «А» до «Я» со всем, что значилось в каталоге в разделе «Охота. Медведи».

Надежда Бориса организовать поиск берлог по запаху угасла, когда он прочел, что в состоянии спячки все функции, в том числе и эта, предельно понижены…

И вот очередь дошла до пожелтевшего от времени тома: А. А. Черкасов «Записки охотника Восточной Сибири», год издания 1867. Автор предпослал «своему слабому очерку» восторженное слово о Сибири, ее красотах и богатствах. Описание «живого сибирского царства» Черкасов начал с медведя, потому что «его боятся все звери и почти все люди, даже те, кто имеют претензию на звание охотника».

Борис собирался в тот вечер успеть в кино.

«Зимний сон медведя, — торопливо читал он, — не похож на „спячку“ других животных, таких, как ежи, лягушки, летучие мыши, сурки. Медведь не бывает в оцепенении, — нет, он в берлоге только, если можно так выразиться, полуспит, полудремлет и если не видит, по существующему мраку в закупоренной берлоге, то слышит; доказательством этому служит то обстоятельство, что медведи среди самой жестокой зимы слышат приближение охотников и нередко выскакивают из своих вертепов… И тогда, в густой чаще леса, где едва только можно пролезть, — с медведем возня плохая. Тут успех — более дело случая, и ни опытность, ни проворство, ни умение владеть оружием не очень помогают… Известен случай про охотника, который, отбежав, успел вскочить на лошадь и, видя на пятках догоняющего медведя, проявил находчивость такого рода: бросил назад свою шапку, рукавицы, сапоги… Дело в том, что медведь, в азарте поймав вещь, на минуту приостанавливался, разрывал на части, потом снова пускался догонять…»

Узнал Борис от Черкасова и о таком способе охоты в гористой местности: «…на тропе ставят крепкую петлю, привязав конец ее к толстой чурке. Медведь, попав либо шеей, либо ногой в петлю, по веревке доберется до чурки, рассердясь, схватывает ее в лапы, несет к утесу, бросает и сам летит за нею».

Читать про все это было любопытно, но Борис взглянул на часы.

«Еще 15 минут», — установил он и начал читать дальше про то, как поднимают медведей из берлог.

«Сбор на эту охоту производится тихо, секретно, не объясняя обстоятельств даже своим домашним, в особенности женскому полу… Накануне зверовщики всегда ходят в баню, по суеверному обычаю, заведенному издревле их предками; тут скрывается то поверье, что, омывшись от плотских грехов и как бы приготовившись к смерти, он скорее допускается богом на легкое, счастливое и безопасное убиение страшного зверя…

Подойдя к берлоге, охотники главное внимание обращают на ее прочность и местные условия, чтобы удобнее расположиться к нападению. Если заметят, что берлога сделана с поверхности земли и небо ее надежно, — принимают особые меры — лучшая предосторожность накинуть путно — крепкую сеть… После этого в лаз берлоги затыкают накрест крепкие, заостренные колья, называемые заломами, почему и само действие называют „заломить медведя“… Взломав чело берлоги, начинают дразнить медведя… Заломы нужно держать крепко, потому что освирепевший медведь старается удернуть их. Стрелять его при этом трудно — так быстро поворачивается, что, как рассказывают, „не успеешь наладиться; высунет свою страшную головизну, да и опять туда удернет, словно огня усекает, проклятый; а ревет при этом, черная немочь, так, что волосы поднимаются, по коже озноб, лытки трясутся, — адоли гром гремит, индо лес ревет!!“»

Этим красочным эпизодом Борис закончил было чтение, но невольно скользнул взглядом по странице и заинтересовал его рассказ про удальца, храброго до дерзости, который добывал медведей из берлог в одиночку, и в таком множестве, что все иные охотники только удивляться могли. Как выяснилось, найдя берлогу, он лишь выпугивал из нее медведя, но его не убивал и сам от него таился.

«Делал он это потому, — пояснил Черкасов, — что медведь, выгнанный из своего жилища, никогда не ляжет опять в свою берлогу. Он отыскивает себе другую и между тем, ходя по лесу, зная все места, где ложатся медведи, открывает неустрашимому охотнику другие берлоги, в которых лежат звери… Поэтому охотник, спустя несколько дней после изгнания медведя, отправляется его следом и находит другие берлоги, не упустив из виду и того медведя, который открыл ему своих собратьев…»

— Ого! — воскликнул Борис так, что соседи за столом на него оглянулись. Он этого не заметил и, перечитывая рассказ, забыл о кино.

— Дебютная идея! — пробормотал он, уже мечтая повторить того удальца: поднять медведей из уже найденных берлог, пойти по их следам и обнаружить другие, а среди них ту, заветную, ведь она, наверно, имеет теперь нового хозяина!

Сразу же возникли вопросы: «Почему же о таком способе не вспомнил никто из молокановских охотников, когда обсуждали, как искать берлоги?», «Почему не встретилось упоминания о таком способе в прочитанных книгах?».

Настораживало и то, что Черкасов, рассказав все это как быль, закончил фразой несколько туманной: «Но мало ныне и в Сибири таких молодцов, про них уже больше гласит предание!»

Так, может быть, автор шутит и пересказал лишь предание, а точнее, легенду?

Борис решил, что прежде всего надо попытаться узнать об авторе книги, о том, насколько можно ему доверять.

Заглянул в энциклопедию — нет! С помощью библиографа установил, что книга Черкасова переиздавалась уже в наше время, и не только на русском, но и на французском.

Хранилище уже закончило работу, но Борис упросил дежурную и получил последнее издание. В нем из предисловия узнал, что Александр Александрович Черкасов (1834–1895), горный инженер («Коллега!» — обрадовался Борис), был большим знатоком недр Забайкалья и его животного мира. Собранные им сведения во многом заполнили «белое пятно» и выдержали проверку временем.

По мнению автора предисловия с высокими учеными званиями, в книге имелось лишь несколько ошибок и неточностей — он их перечислил, не подвергнув сомнению достоверность рассказа о медведе, шагающем от берлоги к берлоге.

— Надо действовать! — решил Борис и сразу же заказал на утро срочный разговор с Молокановкой, который состоялся только к вечеру…

— Не слыхал про такое! — сказал Андрей.

Он пообещал узнать мнение всех молокановских авторитетов и сообщил, что приедет в понедельник.

В ожидании Андрея Борис закончил просмотр всей указанной в каталоге литературы о медведях, не обнаружив ничего, что подкрепило бы «дебютную идею».

Он заказал ксерокопии из книги Черкасова и вместе с Андреем провел опрос всех областных авторитетов: главного охотоведа, заведующего кафедрой зоологии пединститута, директора краеведческого музея, писателя — автора многих охотничьих рассказов, личного опыта, как оказалось, не имеющего, и нескольких охотников с богатым опытом…

На вопрос в лоб: «Быль это или легенда?» — каждый охотник пытался припомнить аналогичный случай, а остальные авторитеты отвечали уклончиво: возможно, но мало вероятно; вероятно, но слишком опасно, и т. д.

Сошлись все только в одном: проверить на современной научной основе непременно надо. «И чем черт не шутит!» — добавляли некоторые, забыв о научной основе.

Руководитель Андрея в институте сказал:

— Хорошая тема для дипломной работы, она при успехе и на диссертацию потянет!

О диссертации Андрей и думать не хотел, но начинать дипломную уже было надо, и он, поразмыслив, решился:

— Возьмусь, если…

Обсудив это «если» с Пластуновым, они подготовили дополнение к договору о содружестве геолтреста с Охотсоюзом:

«В связи с необходимостью в геологопоисковых целях произвести осмотр берлог, Молокановскому охотучастку поручается провести розыск их всеми методами, включая и указанный в книге А. А. Черкасова, с оплатой геолтрестом всех расходов».

Прочитав обоснование, Шахов задумался, и зрачки его глаз заметно сузились.

— Только такого цирка нам еще не хватало! — сказал он и решительно подписал документ.

Андрей пообещал Борису:

— Все подготовлю и тебя вызову, когда условия будут подходящие: хорошо снег ляжет и крепко след держать будет и чтобы ночи были лунные и не очень холодно… Тогда отправимся искать приключения, проверяя рецепт твоего коллеги. А пока будем искать берлоги другими способами!

ПЕРВАЯ ПРОВЕРКА

Андрей свое обещание выполнил.

«Инвентаризацию медведей начинаем восьмого тчк Просим командировать представителя тчк Зав участком Степанков».

Эта телеграмма была, как условились, адресована главному геологу, но Шахов отсутствовал, и попала она к Косякину.

Он благожелательно улыбнулся и отказался разрешить командировку.

— Медведи у нас на балансе не состоят и проектом работ их инвентаризация не предусмотрена. И вообще — не наше это дело!

— Шахов обещал: в проект будет внесено дополнение! — заверил Борис.

— Вот и хорошо, подождем, он скоро вернется.

— Но я же опоздаю, охотники уйдут в тайгу! — взмолился Борис.

— Сожалею, но я всего лишь врио — временно исполняющий обязанности, и превышение власти может завершиться для меня… медвежьей болезнью. — Этой шуткой Косякин завершил беседу.

Пришлось Пластунову вместе с Борисом атаковать главного инженера. Тот признал, что Косякин прав, что инвентаризации медведей место в юмористическом разделе газеты «Держись, геолог!», и, почесав затылок, посоветовал попросить Степанкова дать другую телеграмму, более, так сказать, «геологичную», например: «Прошу прислать специалиста для изучения признаков золотой минерализации при инвентаризации медвежьих берлог».

Такая телеграмма была получена, и Кравков, поморщившись, разрешение подписал. Все остальное Борис провернул быстро, получил пистолет, полную зимнюю экипировку — куртку и брюки на цигейке, унты и рукавицы собачьего меха и прочее, а также дефицит — копченую колбасу и мясные консервы.

Успел он и подарками обзавестись для всех Степанковых и некоторых Молокановых, так чтобы никого не обидеть.

И вот опять Борис у Степанковых, словно в родном доме. Здесь все ему рады и он рад всем. Когда подарки были подарены, все кушания отведаны, Андрей рассказал и показал на карте, где обнаружены верные признаки медвежьего зимовья и в каком порядке следует начать. Все нужное уже доставлено в билимбеевскую избушку.

Они с Василием и Андрюшей переночевали там и утром поднялись не спеша, дав себе отдохнуть, понимая, что работенка предстоит незаурядная!

Вышли, когда уже солнце поднялось, и шли не спеша, с разговорами и шутками, как на прогулке.

Через полтора часа, в верховье речки Тальянки, на пригорке, возле одинокой сосны, Андрей скомандовал:

— Стоп!

Он показал рукой, и Борис увидел: в низинке, над густым ельником, что-то белеет, а в бинокль разглядел флажок на шесте.

— Берлога чуть правее, — пояснил Андрей.

Борис взял у него карту, проверил, верно ли он отметил место берлоги, и похвалил:

— Молодец!

Приятно было сознавать, что и он кое в чем может считать себя учителем.

— Организуем дело так. — Андрей достал из рюкзака дымовую шашку. — Я пойду с Васей. Поглядим, если лаз не закрыт, в него шашку всунем на рогатине, а если закрыт, в «небе» щель расковыряем. А вы, — Андрей посмотрел на Бориса и Андрюшу, — останетесь здесь, как запасные игроки. Однако не без дела: будете стоять на склоне, в створе между сосной и берлогой. Нам из ельника видны будете, и, если заплутаем, по такому створу к берлоге выйдем.

На склоне положили два камня — там стоять живым вехам. На этом закончили подготовку.

Сели под сосной, на ее могучие корни, и, не торопясь, закусили, попили чаю из термоса. Все молчали. Борис смотрел туда, где он — тот, чье существование они должны будут безжалостно нарушить.

Недавно в краеведческом музее он стоял возле чучела медведя, о котором было написано: «Самый крупный из добытых в Забайкалье медведь (от хвоста до носа 3,5 м)». До его оскаленной пасти Борис дотянуться не смог и тогда впервые ощутил — какая же это громадина!


И страшновато стало теперь при мысли, что скоро с таким или чуть меньшим предстоит встреча.

«Негоже мне, затеявшему все это, оставаться запасным игроком, в безопасном месте», — подумал он, но просить не стал, понимая, что пользы от него мало, что он здесь лишь ученик…

— Кому долить? — спросил Андрей.

Никто не попросил, и он завинтил крышку термоса. Помолчали и поднялись все, как по команде. Василий, глядя на восток, снял шапку. Остальные тоже шапки сняли, уважая обычай.

— Рыжуху придержи. — Андрей протянул поводок Борису и пояснил: — Чепкан в одиночку работает лучше!

Они ушли не оглядываясь и вскоре скрылись в ельнике. Только конец рогатины — ее Василий нес как флаг — еще в бинокль был виден, потом и он исчез.

Тогда запасные игроки заняли свои места. Борис подготовил фотоаппарат и то и дело поглядывал в бинокль на белый флаг, пытаясь представить, что сейчас там возле него происходит.

У его ног лежала Рыжуха, уткнувшись мордой в лапы, а позади пританцовывал Андрюша, держа в руках ружье. Оба ствола он зарядил жаканами.

Очень, показалось, прошло много времени. Борис дрожал от холода и волнения, а по часам — всего 25 минут, когда вдруг скрылся белый флажок в сером кудлатом дыме! Он все темней, все выше в небо!

Рыжуха вскочила, затявкала, потянулась навстречу Андрею, Василию, Чепкану. Они выскочили из кустов.

Борис так обрадовался, что закричал «Ура!» и направил на них фотоаппарат.

Тут Андрюша, подбегая, закричал:

— Смотри!

За ельником, к востоку от берлоги, по голому заснеженному склону, вверх к водоразделу, бежали три черных, показалось, собаки — одна большая, две маленькие.

— Матка с двумя лончаками. Смотри! — повторил Андрюша.

Смотреть уже было не на кого. Промелькнула эта троица на белом снегу и исчезла за бугром…

Подошли Андрей и Василий — оба они тяжело дышали, Чепкан тоже…

— Вот уж никак не думал, что матку мы потревожим! — с огорчением сказал Андрей.

— Молодая, наверно, первородок, коль пестуна еще не завела, — определил Василий, умывая лицо снегом.

— На сегодня все, — решил Андрей, — пошли до хаты. Надо ей дать успокоиться… И нам тоже.

Вечер провели молчаливо, слушая музыку да известия из такого далекого от медвежьих берлог мира.

Дверь держали на запоре, не забывая, что где-то, и не далеко, бродит по снегу мать с детьми, бесстрашная в гневе.

Борис вздохнул, залезая в свою «берлогу» — спальный мешок.

Утром отправились по уже проторенной тропе. Постояли у одинокой сосны, осмотрелись и со всей осторожностью — ведь могла хозяйка вернуться — подобрались к берлоге.

Тихо и пусто. Только следы на потемневшем снегу.

Андрюша и Василий с ружьями на изготовку заняли позицию по обе стороны берлоги. Андрей подтолкнул Рыжуху к лазу, скомандовал: «Ищи!» И она полезла, уже приученная лазить в норы.

Вернулась она быстро, с видом безразличным и несколько раз чихнула. После этого заглянул в берлогу Андрей, включив электрофонарик, и передал его Борису. Тот полез с некоторой опаской и с надеждой: а вдруг сейчас же наступит счастливый эпилог — сверкнет золото! Но по всей длине берлоги, примерно три метра, на стенах только глина!

Брезгливо морщась, отодвинул Борис ветки и мох медвежьих постелей и убедился, что в полу тоже только глина, а потолок «рукотворный».

— «Заседание продолжается!» — сказал Борис в утешение, когда вылез.

Немного отдохнули, попили чаю и двинулись по снегу, построив боевой порядок — впереди Андрей с Рыжухой, позади Василий с Чепканом, а в середине запасные игроки.

Снег был плотный, неглубокий, и следы сохранились хорошо. За бугром было видно, что медведица повернула назад, и медвежата за нею, прошла метров сто к берлоге и снова круто повернула… А дальше шла все прямо, не сворачивая, и так быстро, что медвежата, судя по следам, бежали и отставали. На крутом подъеме одного из них она шлепнула. Судя по следу, он кубарем покатился по склону и тут же пустился догонять.

А она все шла и шла, прямо на север.

Перейдя ручей, медведица с медвежатами легла под ветви могучей лиственницы.

Андрей и Василий, внимательно оглядев следы, идущие к лиственнице и от нее, решили: и те и другие одинаковые, вчерашние, и, наверно, семейство не долго пролежало в этой неуютной берлоге.

Прошли почти пять километров (по шагомеру) и вошли в бурелом. Там насторожились, зарычали собаки.

Андрей показал жестом: «Стоп!»

Сняв с плеча карабин, скользнул он в чащобу, и Василий — уже привычно — за ним, придерживая Чепкана.

Ждать и на этот раз пришлось (или показалось?) долго. Наконец-то они бесшумно появились. Рукой Андрей показал: «Уходим!»

Лишь когда отошли метров двести, он остановился, сказал:

— Залегла в пустой берлоге! Даже об удобстве уже позаботилась, веток натаскала!

— Шла она уверенно — значит, знала, помнила об этой берлоге! — заметил Борис.

— Не для того же она ее строила, чтобы забыть, — резонно рассудил Андрюша.

— Но знает ли она о берлогах других медведей — мы этого никогда не узнаем! — пожалел Борис.

— Об этом попробуем побеседовать с другим клиентом, из берлоги номер два, — улыбнулся Андрей.

Вечер в избушке прошел весело. Все были рады, что судьба семейства решилась, как сказал Борис, «в лучших традициях охраны материнства и младенчества». А результат если и не подтвердил рассказ Черкасова, то его и не опроверг.

Утром отправились к берлоге номер два, расположенной в двух километрах от первой, на склоне, негусто поросшим кедровым стлаником.

На этот раз запасным игрокам было видно, как занял Андрей позицию против лаза, а Василий подполз к «хвосту» берлоги и концом рогатины расширил щель в кровле. Прикрывая пламя спички ладонью, он запалил шашку, осторожно протолкнул ее в щель и поспешил отползти по-пластунски, ускользая от цепких веток кедрача. Андрей догнал его, и в этот миг заклубился дым. Раскидывая палки, высунул из лаза голову медведь, оскалив пасть, и раздался страшный рев.

Лапами молотил медведь воздух и землю, силясь в ярости достать незримого врага, и выпрыгнул гонимый дымом, побежал, натыкаясь, ломая кусты, вокруг берлоги. Сделал еще один круг, уже близко, метрах в десяти от запасных игроков, не видя их, и повалился на снег. Катался по нему, наверно инстинктивно стараясь прогнать удушающий запах, и вдруг стремительно побежал прочь от берлоги вниз по долине, скрылся из вида.

— На сегодня концерт закончен, — решил Андрей.

Утром все повторилось. Проверили берлогу — пусто! И пошли по следу. Несколько раз теряли в камнях, но собаки его легко находили. Этот медведь шел как пьяный, спотыкаясь, кружа, переходя с одного склона долины на другой и снова, непонятно зачем, возвращаясь. Несколько раз он ложился где попало, не ища защиты.

Уже лежали на снегу длинные тени, когда увидели его. Он нес голову у самой земли, виден был только могучий загривок.

Не упуская медведя из вида, шли они часа два и ясно поняли, что тот бредет, сам не зная куда, ни на что внимания не обращая.

— Подождем до завтра, — решил Андрей, и все повернули к своей избушке.

Весь следующий день шли они по следу и несколько раз, приближаясь к медведю, видели, что все так же — голова у самой земли — бредет он бесцельно.

Особенно это стало очевидным, когда пробирались сквозь чащобу и Чепкан вдруг насторожился, потянул поводок. Совсем близко — метрах в пятидесяти от следа — увидел Василий берлогу, и не пустую! А медведь прошел мимо, головы не повернув.

На этот раз вернулись в избушку уже в темноте, разочарованные, не зная, что делать дальше, и все же надеясь, что найдет он пристанище — свое или чужое.

И опять утром отправились по следу; медведь шел совсем уже как пьяный, то падал, то поднимался во весь рост и впивался в деревья когтями и зубами. Временами он бежал, обычно по кругу.

Когда его увидели, медведь шел еле-еле и вдруг прыгнул на куст, как на врага, начал его терзать.

В бинокль было видно, что пасть его в пене, а глаза красные…

— Этот уже не ляжет, — сказал Василий.

Андрей кивнул и жестом показал запасным игрокам, чтобы остались на месте. Он снял с плеча карабин и вместе с Василием подошел к медведю поближе. Медведь повернулся и, должно быть увидев, заревел, вздыбился. Грохнул выстрел, и бесшумно повалился он на снег. Андрей подошел ближе и еще раз выстрелил — для страховки.

Без лишних слов охотники начали сдирать шкуру, разделывать тушу. Борису поручили пожарить печенку.

Пахло аппетитно, и аппетит был волчий, но все же мелькнуло в сознании:

И в горло мне кусок не лез.
И в сердце голос ныл,
Ходило чудо по земле,
А ты его убил!..
Чтобы прогнать эти сентиментальные мысли, Борис впрягся коренником в слаженные из жердей сани и энергично тащил медвежий груз…

Настроение было скверное — «дебютная идея» померкла. И все-таки какая-то надежда теплилась, когда вспоминал о том, как легко нашла та медведица пустую берлогу.

Поэтому Борис попросил Андрея:

— Давай уж до конца доведем. Коль обнаружилась еще одна берлога, посмотрим, что скажет ее хозяин!

— А как иначе? — удивился Андрей.


И всё начали снова. Подняли удачно, медведь воспринял дымовую атаку не так нервно, как предыдущий хозяин, и ушел от берлоги, не торопясь…

А дальше — чудо! Пошел медведь от берлоги к берлоге (всего их оказалось пять), у каждой он останавливался, наверно, и в лаз заглядывал — во всяком случае, топтался на месте, судя по следам, довольно долго, — но ни с одним владельцем в драку не вступал, а шел дальше и в конце второго дня нашел себе квартиру, в ней залег…

— Если бы кто такое рассказал — не поверил бы! — ликовал Борис.

Теперь и он, и все охотники убедились в правоте Черкасова. Правда, с оговоркой, что медведи, но, конечно, не все, могут находить и чужие, и свои берлоги.

Срок командировки заканчивался, а желание продолжить розыск берлог и новым и старым способами было так велико, что Борис послал телеграмму: «Прошу предоставить отпуск». И, не дожидаясь ответа, кочевал по тайге. Шесть берлог выявили белковщики по инею над берлогами. Под руководством Андрея двух медведей подняли. Одного из них с большим успехом: пять берлог показал этот невольный «стукач» — такую кличку дал ему Борис в своих записях.

Вернулся он в трест ликующим, всем показывал фотографии, подтверждающие, что это не охотничий рассказ. Их поместили в стенгазету с пояснениями и шутливым эпиграфом:

Медведи-соседи живут и не тужат.
Семейства медведей берлогами дружат,
Помогут, чем могут, соседи друг другу.
Окажут любую медвежью услугу.
На оставшиеся четыре дня отпуска, тут уже с тревогой в душе — как-то она встретит его, — вылетел он к Тане.

Таня была рада — глаза ее сияли, и сразу все стало как прежде, словно и не было долгой разлуки и всего того, о чем не хотелось даже вспоминать.

— Ты совсем взрослым стал! — с уважением сказала она, глядя на его почти черное от загара лицо.

— Ты тоже повзрослела, — улыбнулся Борис.

— Постараюсь продолжить в том же духе. И теперь моя очередь: навещу тебя, когда закончу дипломную! — пообещала она.

Вернулся Борис таким сияющим, что Пластуновы, ни о чем не спрашивая, поздравили его.

Нелегко было после этого засесть за кропотливые подсчеты песчинок в поле зрения микроскопа и послойные описания разрезов. Настроиться на рабочий лад помогло неожиданно поступившее из главка указание выслать проект и смету отряда. Такой особый «почет» хорошего не сулил и напомнил о том, что до защиты отчета остается времени мало. Пришлось подавить желание еще раз вырваться в тайгу, приходилось ждать вестей от Андрея. Они радовали — к весне было выявлено около сорока берлог. По их расположению удалось оконтурить два медвежьих города — Шайтанский и Чаужский, — в каждом из них было больше десяти берлог. Медвежий поселок — шесть берлог — обнаружили на северном склоне Билимбея и еще выявили шесть хуторов — берлог одиночных.

Оставалось ждать лета с надеждой найти среди них заветную!

«ТЕЛЕГА»

Первого апреля, когда жди шуток, вдруг вызвали к Шахову, не только Пластунова, что случалось нередко, но и Струнина, чего давно уже не случалось.

Шахов встретил их с лицом хмурым, но со словами шутливыми:

— Я пригласил вас, господа, чтобы — почти по Гоголю — сообщить пренеприятное известие: к нам едет ревизор, и не один, а комиссия. Знаю, как говорится, из неофициального источника, что везет — не ее, а она — «телегу» донесений, в основном анонимных, и среди них одно, посвященное молокановскому медведю. Объяснений не избежать. Поэтому прошу подготовиться и оказать дорогим гостям полное содействие в познании истины! Вопросы имеются?

— Все ясно. — Пластунов потер лысину.

Когда вернулись в отдел, Борис попросил у него руководящих указаний для подготовки к бою, на этот раз не местного значения.

Услышал в ответ уже привычное:

— Сам не маленький!

Предположив, что предстоит экзамен вроде уже испытанной приемки полевых материалов, Борис навел порядок в образцах и документах, подменив им удобный рабочий беспорядок. Развесил он на стене карты и таблицу выполнения плана по всем показателям, а главное, обдумал возможные вопросы комиссии и лучшие на них ответы.

Промелькнула неделя, началась следующая, и уже решил Борис, что Шахову подкинули первоапрельскую шутку из неофициального источника, как…

— Приехали! — пробурчал Пластунов, вернувшись с очередной планерки. — Пятеро, во главе с начальником главка.

Вскоре появилось на доске приказов красиво выполненное объявление о том, что «Комиссия по проверке треста работает с 15 по 25 апреля с. г. в комнате № ___». На двери этой комнаты укреплен был почтовый ящик с висячим замком и надписью: «Для жалоб и предложений».

Коридоры заметно опустели — с шуточками, но всерьез в отделах была объявлена готовность номер один — все на местах!

Сергей Степанович размеренно занимался привычными делами, любезно принимал посетителей, но попытки Бориса узнать от него новости успеха не имели. А знать хотелось, да и нужно было. Поэтому Борис, нарушая «готовность», часто, но ненадолго наведывался в другие отделы. Узнал, что комиссия начала с угольщиков. У них горел в прямом смысле не только один из разведываемых пластов, но и план прироста запасов.

Стало известно, что решение подготовлено суровое, с упоминанием прокурора, и особо отмечено отсутствие контроля со стороны главного геолога треста.

Дальше следить за действиями комиссии стало труднее, ее члены редко появлялись в отделах, а «на ковер» поодиночке вызывали в «комнату № ___», и оттуда сведений просачивалось мало. И все же постепенно узнали, кто есть кто в составе комиссии, чем ведает и что самая гроза — председатель: седой, высокий, сероглазый, в сером костюме, с лицом неподвижным.

Толковали, что «телега» нагружена со знанием дела, целенаправленно и что на этот раз главному геологу в своем кресле, наверное, не усидеть!

День за днем проходил в ожидании. Оно стало у Бориса двойным: Таня сообщила, что, как только сдаст дипломную работу на проверку, прилетит проводить его в таежное море. Это как-то оттеснило дела служебные. В ожидании телеграммы Борис из своей тщательно прибранной и украшенной букетом квартиры выходил по вечерам только на почту.

И телеграмма пришла: «Выезд задерживается тчк Подробности письмом!» А на службе все оставалось без перемен.

Борис уже высказал Сергею Степановичу предположение, что медведь в «телегу» не попал, как вдруг в пятницу, когда до конца работы оставалось совсем мало времени, в отдел вошел ученый секретарь:

— Струнина срочно в комиссию!

— С вещами? — попытался шутить Борис и добавил: — В смысле с документами?

— Нет, для личной беседы.

Он сопроводил Бориса в «комнату № ___», представил его председателю и, попросив разрешения, удалился.

— Постараюсь сделать нашу беседу короткой! — Председатель взглянул на часы.

«…и приятной!» — мысленно добавил Борис.

— Приятно, — сказал председатель, пристально глядя в глаза Борису, — что молодой специалист успешно справился с делом и работа отряда получила хорошую оценку. И все же кое-что выяснить надо… Не секрет, что отряд был создан в нарушение плановой и финансовой дисциплины, так сказать, волевым решением главного геолога. Действия его можно было в какой-то мере оправдать важностью находки… Но теперь положение изменилось. Проведенный вами поиск успеха не принес и тем самым подтвердил правильность отрицательной оценки перспектив района, которая дана ведущими специалистами треста. И все же вами составлен проект продолжения поисков? — Он положил на стол экземпляр проекта, тот, определил Борис, который был послан в министерство. Судя по множеству закладок, он был внимательно изучен. — В этом проекте мы не нашли новых существенных аргументов в пользу продолжения работ и ощутили все тот же волюнтаристский подход: вера в успех подменяет научное обоснование… В связи с этим хотелось бы знать: отображает ли проект ваше личное мнение или указания тех, чьи подписи стоят выше вашей?

— Мнение общее! — твердо ответил Борис. — Новых аргументов в пользу продолжения работ не прибавилось и не убавилось, но не следует забывать, что госпожа удача редко приходит по первому зову!

— В данном случае затронут вопрос принципиальный. Мы планируем работы на основе научных критериев, не полагаясь на госпожу удачу! — Председатель убрал со стола проект.

— Научные критерии существенны в тех случаях, когда нет прямых признаков, а здесь золото блестит! — возразил Борис.

— Такое безадресное золото — примеры имеются — можно искать неограниченно долго, государственных денег не жалея!.. Особенно если допустить, что ваша позиция обусловлена не высокими, а совсем иными причинами, о которых сообщается в этом вот заявлении. — Он достал несколько машинописных листов, аккуратно сколотых большой скрепкой. — Оно не подписано и, естественно, доверия не вызывает, но все же… — Председатель надел очки и прочитал: — «Упорство Шахова и Пластунова в продолжении безрезультатных работ определяется амбициозностью этих отставших от науки людей, а также стремлением Пластунова сохранить должность начальника отряда для Струнина, который является племянником его жены…» — Председатель увидел на лице Бориса такое удивление, что даже чуть улыбнулся и продолжил: — «Вот доказательство: она, то есть жена Пластунова, неоднократно называла его (то есть вас) племянником в разговорах со знакомыми, что могут подтвердить все проживающие по соседству…»

Председатель вопросительно посмотрел на Бориса.

— Не племянником, а племянничком и еще племяшом, совсем не в прямом смысле!

Председатель что-то отметил на листе послания и продолжил чтение:

— «Указанными обстоятельствами объясняется внеочередное предоставление холостяку Струнину квартиры, в то время как семейные…»

Резко перебивая, Борис сказал:

— Среди претендентов — молодых специалистов — семейных не было, и все мы одновременно начали работать в тресте, а об остальном судите сами.

— И еще не все, — устало сказал председатель, раскрыв следующую страницу послания: — «…В декабре, под видом служебной командировки, Струнин более двух недель развлекался на охоте…»

— Послать бы этого сочинителя так поразвлечься! Работа по выявлению медвежьих берлог в поисковых целях включена в программу! — пояснил Борис.

— «…А вернувшись из тайги, Струнин щедро отблагодарил своих покровителей копченой рыбой и медвежатиной».

— Такие подарки привез всем близким знакомым. Это единственное, что верно!

Председатель встал и, немного помолчав, сказал:

— Беседа с вами сделала для меня более очевидной предвзятость этих обвинений, и надеюсь, что они полностью отпадут. А вот в отношении главной темы — целесообразности продолжения поиска — не услышал я от вас ничего, что заставило бы изменить мнение, какое сложилось у всех членов комиссии. Конечно, мы еще продолжим обсуждение, но — не скрою от вас — нами подготовлено и будет объявлено на дирекции, в среду, следующее решение. — Он раскрыл папку и прочел: — «Учитывая неперспективность геологической обстановки в отношении золота и безрезультатность проведенных поисковых работ, признать нецелесообразной дальнейшую затрату средств… В связи с указанным, предписывается: отряд № 217 расформировать…»

При всех опасениях такого Борис не ожидал, и сердце его застучало.

— Прекратить такой важный поиск! — воскликнул он.

— Не прекратить, а отложить, — уточнил председатель, — у нас сейчас не хватает средств для других, более надежных объектов.

— Нашли на чем экономить! Полезнее половину чиновников сократить! — разозлился Борис.

— Понимаю вас, но советую эмоциям не поддаваться! — Председатель посмотрел на Бориса очень внушительно. — Полагаю, что вы, обдумав, согласитесь с нами и займете более принципиальную, теоретически обоснованную позицию и на дирекции, и в своей дальнейшей работе! — Помолчав, он добавил: — Соответственно, я буду рекомендовать вас трудоустроить без понижения в должности.

— Согласиться с вами не могу! — не колеблясь ответил Борис.

— Это ваше право, но еще раз советую все тщательно взвесить! — Председатель встал и протянул Борису руку.

Так закончилась «приятная» беседа.

САМ НЕ МАЛЕНЬКИЙ!

Вышел Борис из «комнаты № ___», как после нокдауна. Был и возбужден, и подавлен… Дверь в свой отдел он несколько раз дернул, прежде чем сообразил, что она заперта и никого уже нет.

Он вышел на улицу, то продолжая спор с председателем, то «проваливаясь», не думая ни о чем, то ругая последними словами сочинителя.

Лишь постепенно помог прохладный ветер, он несколько успокоился, и ему захотелось быстрее рассказать все Пластунову, чтобы он скорее рассказал Шахову, а тот…

Вера в возможности Шахова была у Бориса велика, но чем ближе он подходил к остановке лиховеровского автобуса, тем яснее становилось, что выполнить решение комиссии Шахов обязан, а там… можете жаловаться!

Борис вздохнул, понимая, что после ликвидации отряда это будут лишь напрасные хлопоты. Уж коль не стал председатель скрывать смертный приговор отряду — а это, по сути, приговор и тем, кто его создал, — значит, согласовано на всех этажах…

Стало очень грустно. Опять поломалась жизнь! Все, чем она теперь заполнена, скоро останется позади, а впереди похороны отряда и трудоустройство куда-нибудь на глины, без понижения, если будет пай-мальчиком.

Ну уж нет! Он так махнул рукой, что задел какого-то прохожего и поспешил извиниться.

Подошел автобус. Борис уже поставил ногу на ступеньку, как его остановила мысль: «Зачем явлюсь? Чтобы поплакаться? Придавила „телега“? Просить защиты? Так ведь сами они — и Пластунов, и Шахов — сейчас в ней нуждаются даже больше меня!»

Он отошел от автобуса и, припомнив, что Сергей Степанович сегодня несколько раз принимал нитроглицерин, укрепился в решении: «Не поеду! Пусть спокойно отдыхает до понедельника, ведь все равно раньше ни он, ни Шахов ничего предпринять не смогут…»

Он пошел сам не зная куда и тут же возразил себе: «Это как знать! Телефоны работают без отдыха!.. Каждый день сейчас дорог!»

И он перерешил: «Поеду! Откладывать нельзя, но мой долг как-то смягчить удар, придумать что-нибудь дельное для продолжения боя».

Уже стемнело. Зажглись кое-где окна, и прохожие стали безликими, похожими на тени.

«Что предпринять? В министерство, в народный контроль, в обком комсомола и в газету напишу!» — разъярился Борис и, невольно вспомнив: «Я пишу, ты пишешь, он пишет…» — охладился… А может быть, потому, что ветер усилился.

— Ясно, — пробормотал он, — опровергнуть комиссию можно только новым неоспоримым доказательством… Здесь, в спорах и жалобах, оно не возникнет! Только там, на молокановской земле!

Он остановился так внезапно, что какой-то прохожий на него натолкнулся и выругал его.

Борис все это еле заметил.

— Конечно, там, только там, — бормотал он. — Осмотр берлог — это единственное, что осуществимо быстро. Я это придумал и доведу до конца!

Теперь уже он шагал стремительно, и снова вдруг остановила его мысль: «А возможен ли осмотр берлог? Поднялись ли уже медведи? Это надо спросить у Андрея, но до него раньше понедельника не дозвонишься… Послать ему телеграмму? Ответ придет не многим быстрее».

Борис выругал себя: «Почему до сих пор не узнал?» И оправдал себя: «Нужды не было, ведь я собирался осматривать берлоги летом, попутно с другой работой, и точный срок конца зимней спячки мне был без надобности».

Торопливо шагая, он вспомнил, что еще летом, расспрашивая Матвея Васильевича, записал и даже запомнил его ответ: «В наших местах медведи поднимаются, когда весна зиму побаривает, начиная с благовещенья — самого большого праздника. „На земле и в небесах, когда даже грешников в аду не мучают, птица гнезда не вьет, девки кос не заплетают, печей не топят, горячего не едят, все отдыхают, никакого дела не начинают, птиц на волю выпускают…“ Крот, он в благовещенье землю рыл, за то его бог ослепил…» — и так далее.

И про то запомнил, что первыми поднимаются самцы, а матки чуть позднее, когда глаза у малышей проглянут, и что все это занимает недели две. А вот о том, когда бывает этот праздник, спросить, растяпа, позабыл!

— Скажите, пожалуйста, когда благовещенье? — остановил Борис первого встречного.

— Тут такой улицы нет, — не замедляя шага, ответил прохожий, вероятно не расслышав…

Следующий, посмотрев подозрительно, ответил:

— Чего? Не знаю!

Борис догнал какую-то пару: он одной рукой поддерживал ее, в другой руке — раздутая авоська. Оказалось — пожилые, и он с большей надеждой повторил вопрос.

Они остановились с явным испугом.

— Весной! — сказала она.

— Мне надо точнее!

— Позабыл, честное слово! — Он прижал авоську к груди.

Последнюю попытку Борис сделал возле перекрестка, где светился кинотеатр «Родина». Остановил он двух девушек в одинаковых плащах. Одна посмотрела на него круглыми глазами молча, другая улыбнулась:

— Скажи уж прямо — познакомиться хочешь?

— Отвечу прямо, — ответил Борис, — очень, но не тот случай.

Поняв, что такие беседы можно продолжать без пользы долго, Борис поспешил в библиотеку и прочел, что «архангел, который опередил господа на пути к деве Марии, объявил благую весть о рождении ею богочеловека 7 апреля в пересчете на новый календарь».

«Следовательно, — подумал Борис, — уже кончился двухнедельный срок медвежьего переселения на летние квартиры и можно рискнуть!»

Он перешел на бег трусцой и успел до закрытия авиакассы. Но тут удар: «Давайте паспорт!» А он дома!

Лицо Бориса стало таким, что кассирша смилостивилась.

— Я вас знаю, — сказала она в свое оправдание.

Снова трусцой — на почту, телеграфировал Андрею и, уже не торопясь, с сознанием выполненного долга и с тортом в руке, появился он у Пластуновых. Рассказал спокойно, сдержанно о том, что узнал и что решил сам, без руководящих указаний…

— Постараюсь успеть в среду, к дирекции, но пока все берлоги не осмотрю — не вернусь! А вам обо всем этом пусть будет известно только то, что я улетел на воскресенье, допустим, к невесте, а почему застрял — неведомо! Три дня за охрану порядка, как у дружинника, у меня есть.

Сергей Степанович выслушал все это очень спокойно. Как и предполагал Борис, многое, в том числе и послание сочинителя, уже было ему известно.

— Помнишь, — сказал он, — я говорил, что в отставку подадим вместе. Тяжко, но к этому идет, а берложий шанс упускать не следует.

А когда прощались, Пластунов сказал:

— Лена! Мне кажется, что Боря за этот день лицом взрослее стал…

— Ты уж, племянничек, будь там поосторожнее! — Она впервые сказала ему «ты».

СЧАСТЛИВЫЙ ЗНАК

На пути в аэропорт Борис в автобусе обычно уютно дремал, а в этот раз отключиться не смог — то продолжал спор с председателем, то пытался определить, кто же сочинил донос?

Обдумывая фразу за фразой (они запомнились точно), он не смог обнаружить ничего, изобличающего «почерк» автора, пока не дошел до фразы «амбициозность отставших от науки людей». Тут Борис вдруг ясно вспомнил, что это довольно редко встречающееся слово — амбициозность, — характеризуя Шахова, употребил Басов в тот единственный раз, когда он был у него дома.

Неужели Басов? Пальцы невольно сжались в кулаки, и на душе стало так противно, что Борис с трудом заставил себя смотреть в окно и ни о чем не думать.

Вскоре автобус круто повернул, выезжая на площадь, и остановился у светофора возле аэровокзала. Широко распахнулась его стеклянная дверь, и люди с чемоданами устремились по «зебре» к остановке такси.

Все они были видны, так сказать, обезличенно, с тыла, и все же его внимание вдруг привлекла одна женщина. В ее легкой походке с плавным взмахом правой руки было что-то неуловимо знакомое.

Теперь среди всех в людском потоке он следил только за ней и вздрогнул, определив: «Она!»

Расталкивая попутчиков, он пробрался вперед, плечом помог двери открыться и побежал через площадь, быстро, как только мог!

Успел, когда она уже открывала дверцу такси.

Он схватил вместе с сумкой ее левую руку, прижался к ней губами.

Она рванулась гневно, а увидела, и голос ее зазвенел:

— Борька!

Они смотрели друг на друга и не видели больше никого!

— Ехать будем или целоваться? — возмутился распорядитель с красной повязкой.

— И то и другое, — заверила Таня.

Повинуясь движению ее руки, следуя за нею, Борис оказался с рюкзаком за плечами в такси.

— Куда? — спросил шофер.

Борис назвал адрес.

— Как ты тут оказался? — спросила Таня.

— Тебя встречал! — Хотелось шутить, радоваться и, забыв обо всем, мчать вот так — плечом к плечу, рука в руке.

— Я не могла, пока не выздоровела мама, и защиту назначили на следующий четверг, а ты сообщил, что скоро в поле! Я поняла — уж если сейчас не вырвусь, не увидеться нам до осени. И в миг решилась, перед вылетом купила билет сюда и обратно на среду. А ты почему уже в походной форме?

Борис рассказал о нависшей черной туче, о «телеге», обо всем, что определило его решение — испытать последний шанс…

Он видел, как менялось ее лицо. Вместо радости — печаль.

— Но сейчас не хочу больше ни о чем… — Он прижался щекой к ее щеке. А помолчав, признался: — И все-таки, как говорится, дело есть дело…

Она еще теснее прижалась к нему.

— Сколько до твоего рейса?

Он взглянул на часы:

— Ровно сорок минут.

— А до твоего дома?

— До нашего дома, — поправил он, — минут тридцать…

— Товарищ шофер, выяснилось, что мы едем не в ту сторону, нам надо вернуться! — твердо сказала она.

— Во дают! — определил шофер, делая полный поворот.

— Я постараюсь, я все сделаю, чтобы закончить быстрее! — пробормотал Борис, целуя ее руки.

— Отдай мне, пока не забыла, ключ от квартиры. Я буду тебя ждать. То, что мы так встретились, — счастливый знак, но обещай, что не будешь спешить, затея-то нешуточная! Счастливой тебе берлоги!

* * *
Весь полет Борис не замечал окружающего: только Таню видел, слышал, ощущал, с ней разговаривал и минутами, если бы мог, повернул бы самолет назад, как она такси.

Лишь на земле, когда обнял его Андрей, повис на шее Витянька, лизнул ладонь Чарли, он заставил себя вернуться к реальности.

По уже привычной дороге, от аэродромной избушки до степанковских хором, Борис шел с особым чувством. Ведь, может быть, в последний раз он прилетел на молокановскую землю.

Хозяйки с радостными возгласами усадили его пить чай с горячими пирогами и сообщили, что на вечер уже пригласили всех друзей, чтобы приветить дорогого гостя.

Борис старался держаться весело, но это не очень получалось. По глазам младших было видно, что они ждут подарков, а по глазам старших, что понимают — не без причины свалился он с неба.

Поэтому Борис поспешил похвалить пироги и перейти в горницу Матвея Васильевича, где сразу же задал вопрос:

— Поднялись ли медведи?

Андрей посмотрел на него с удивлением: «Зачем это тебе?» — и ничего не ответил, соблюдая старшинство…

— Судя по погоде, поднялись, как положено, в неделю после благовещения. Быки — это непременно, а вот матки, может, и не все еще детенышей на теплый склон, в открытое логово, перевели, — сказал Матвей Васильевич, задумчиво оглаживая бороду.


— В прошлый четверг я возле Билимбея следы видел. Камни там переворочены, облизаны — мурашей не видать! — добавил Андрей. И снова в его глазах мелькнуло: «Тебе-то это зачем?»

Борис знал, что и он сам, и тем более его начальники здесь у всех молокановцев в большом уважении, и очень горько было ему рассказывать про нависшую темную тучу.

— Эх, язви их! — выругался Андрей, а дед дернул себя за бороду.

— Понимаю, — сказал Борис, — еще рано лазить по берлогам, но для спасения дела остался только этот шанс и три дня!

Андрей, не откладывая, вытащил на стол карту, где красными кружками были обозначены берлоги.

— Начнем от билимбеевской избушки, — сказал он.

Они тоненькими линиями наметили на карте свой будущий поход от берлоги к берлоге и прикинули, что отыскать, осмотреть их за три дня можно, хотя и трудно.

— Поедем вдвоем, тут числом не возьмешь, — решил Андрей.

— Конечно, — согласился Борис, — ведь мне надо самому оглядеть каждую берлогу.

Спустя час они уже уложили в коляску мотоцикла все необходимое и, в дополнение, сверток с горячими пирогами. Лицо у Зины, когда она их отдавала, было такое грустное, что Борис заставил себя бодро воскликнуть:

— Зато устроим пир, когда вернемся! Заявитель станет первооткрывателем и прославит род Степанковых. Я в это верю!

А сам подумал: «Честнее было бы сказать — хочу верить!»

Перед дорогой, как положено, присели, помолчали минутку и поднялись, когда сказал Матвей Васильевич свое всегдашнее напутствие: «В час добрый!»

Когда садились на мотоцикл, дедушка, оглядев их красные каски, велел:

— Их не снимайте, когда на берлоги пойдете: медведь красного цвета боится — это точно!

С собой взяли только медвежатников — Рыжуху и Чепкана. Чарли тянулся к ним, скулил, и Витяньке, который сам готов был заскулить, пришлось удерживать его за ошейник.

Пока ехали по мокрой луговине, Борису часто приходилось соскакивать, добавлять свою силу к лошадиным силам мотора. Легче стало, когда дорога пошла по каменистому склону. Возле устья Ряженки, где уперлась она в скалы, мотоцикл поставили под навес. Дальше рюкзак с продуктами и спальные мешки потащили на плечах.

Андрей поручил Борису вести Рыжуху на поводке и сказал:

— Пускай к тебе привыкает!

Уже зеленела трава на этом солнечном склоне, кое-где виднелись голубенькие цветочки горечавки и почти черные стрелы гусиного лука, который, говорят, медведи любят. Их следов нигде не приметили. И собаки тоже, судя по их спокойствию.

Обрадовался Борис, когда увидел в лощинке цветущую заросль багульника, постоял возле, как в почетном карауле, вспоминая, как год назад привез он первый цвет и поверил дедовской примете…

Пока добирались до водораздела, стало жарко, куртку пришлось расстегнуть, а как перевалили гребень, опять вошли в зиму: заиндевелые стояли деревья и колючий снег скрипел под сапогами.

— Удивляюсь, что при таком холоде медведи из берлоги вылезают, — сказал Борис.

— Голод — не тетка, — ответил Андрей.

— А верно, что более сытые и сильные первыми поднимаются? Им, казалось бы, спать и спать!

— Это ты по себе судишь! — подмигнул Андрей. — А они спешат захватить лучшие угодья, стать еще сильнее.

Уже стемнело, когда добрались они до билимбеевской избушки, застали в ней все в порядке, так, как оставили. Прибавился только мышиный запах.

Железная печурка раскраснелась быстро и прибавила уюта. Борис поднял эмалированную кружку с крепчайшим чаем:

— За счастливую берлогу! — повторил он слова Тани.

О том, что она его ждет, он заставил себя Андрею не сказать, чтобы не влияло это обстоятельство на дальнейшие действия.

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

Поднялись на рассвете, а точнее, Андрей поднял Бориса вместе со спальным мешком и распорядился:

— Корми собак, быстрее!

Затем, тоже быстро, покормились сами и снарядились. Борис поверх всего, в чем пришел, натянул комбинезон и навесил на ремень пистолет, который ему отдал Андрей. Свой он сдал, когда вернулся в город.

В карманах комбинезона он разместил лупу, компас, зубило, молоток на короткой рукоятке, записную книжку и, предварительно проверив ближний и дальний свет, электрический фонарик. На шею он нацепил транзистор, а на голову, поверх берета, каску устрашающего цвета.

Андрей опоясал свою куртку ремнем с охотничьим ножом у правой руки и патронташем у левой, надел рюкзак, в котором хранились еда и чай в термосе, потом планшетку с картой, бинокль и поверх всего карабин.

Он раскрыл планшетку. Борис включил фонарик и при его ярком свете еще раз оглядел на карте путь к ближней берлоге, стараясь запомнить его приметы.

Взяли собак на поводок и пошли, помянув, как положено, час добрый, хотя он таким никак не выглядел.

Все кругом было тусклым, серым, тоскливым. Порывы холодного ветра раскачивали деревья, обрывая ветки и шишки. Одна из них гулко ударила Борису в шлем, как бы подтвердив его необходимость.

Лицо мерзло, Бориса познабливало, он еле поспевал за Андреем и, спотыкаясь, случалось, резко дергал поводок. Рыжуха жалобно повизгивала.

— Давай музыку, — распорядился Андрей, — будем о себе предупреждать издалека.

Светало быстро, и ветер вскоре утих. Борис уже шагал легко, не спотыкаясь, расстегнув воротник.

Когда пересекали лощину, Андрей остановился:

— Здесь репетицию сделаем!

— Тоже мне — художественный театр! — пошутил Борис.

— Здесь она, пожалуй, нужнее, чем в театре. Без нее может такое получиться, что и в цирке не увидишь, — ответил Андрей без улыбки. — Тем более что ты теперь не запасной игрок, а солист, будешь работать на передовой, и, конечно, надо все вспомнить, порепетировать!

Борис не очень представлял, в чем это может заключаться, но сострил, объявив театрально:

— Начинаем! Режиссер Степанков, декорация — природная, действующие лица, они же исполнители — все на месте!

— За исключением медведя, — уточнил Андрей, — но его берлога, будем считать, вон там, — он показал на поваленную лиственницу, — в яме, у корневища. А есть ли там зверь, должна нам сказать Рыжуха. Твоя задача подвести ее к берлоге. Я буду прикрывать тебя чуть сзади, а ты ее рукой за ошейник придерживай, а как подойдем, подтолкни вперед, скомандуй: «Ищи!» Она приучена в норы лазить. Если вылезет спокойно — это тебе зеленый свет, а коль зальется лаем или, не дай господь, медведь сам о себе заявит, рванется из берлоги, — ты сразу отскакивай или падай наземь, только не встревай меж мной и зверем! А в крайности — сам стреляй, только прошу покорно, — улыбнулся Андрей, — не в меня и не в собак!

— Постараюсь, как Дубровский, в упор! — Борис открыл кобуру.

Андрей спустил с поводка Чепкана:

— Он будет прикрывать с тыла. Здесь ведь не угадаешь, откуда ждать беды. Бывает, матка из берлоги семейство выведет и где-нибудь поблизости соорудит что-то вроде дачи, понятно?

Борис кивнул.

— Тогда начнем. — Андрей взял карабин на изготовку.

Чем ближе подходили, тем меньше помнил Борис о том, что это лишь репетиция, и пистолет со спущенным предохранителем сжимал крепко.

Ведь не проверяли они, что там в яме! Когда до нее оставалось метров пять, он скомандовал: «Ищи!» — и, подтолкнув Рыжуху, отпустил ошейник.

А она, вместо того чтобы рвануться вперед, повернулась мордой к нему и хвостом завиляла.

Театральным шепотом повторял Борис:

— Ищи, ищи, дура! — Но она только хвостом виляла.

Пришлось Андрею оставить свою позицию. Он взялся за ошейник вместе с Борисом, скомандовал — и полезла она в яму!

При повторе Андрей только стоял рядом, а командовал Борис. Вскоре Рыжуха поняла, что он от нее хочет, и пошла!

Андрей достал из рюкзака пакет с сушеным мясом, отдал Борису.

— Выдай ей в награду кусочек, но только один, — эти пряники еще потребуются.

После награждения еще дважды, уже гладко, выполнила Рыжуха команду Бориса, и он снова выдал награду, на этот раз не только ей, но и Чепкану.

Затем, по указанию режиссера, отрепетировали этюд «Зверь атакует».

Андрей зарычал за медведя и, уже за себя, вскинув карабин, выстрелил, а Борис отскочил так проворно, что налетел на Чепкана и тоже, по своей инициативе, выстрелил в ближнее дерево, и обрадовался, что попал.

— Репетиция окончена, — объявил Андрей.

— Вход на спектакль по пригласительным билетам! — добавил Борис. — Первая картина у берлоги номер восемь! — Достав записную книжку, он прочитал: — «От вершины 272 на С-В 37° — 143 метра. Приметы: шест с „галстуком“ возле лаза и второй у „неба“. Идти по их створу…»

За полчаса добрались они до этой вершины, точнее, вершинки, оповещая о себе всю округу с помощью транзистора. Затем, уже в тишине, огляделись. Отыскав в бинокль оба шеста над ельником, обрадовались, что они уцелели и не придется канителиться, прокладывая путь по компасу.

Спустились в лощину и… как утонули в тесном колючем ельнике. Только когда оглядывался, видел Борис красную каску Андрея. Тот командовал: то правее, то левее, а несколько раз он останавливал Бориса и взбирался ему на плечи, чтобы увидеть створ.

Все гуще становились заросли, и чертовски длинными показались Борису эти 143 метра! Занемели пальцы, сжимающие пистолет и ошейник. Рыжуха то тянула его куда-то в сторону, то, резко остановившись, принюхивалась.

Наконец-то! Шест с «галстуком» (было видно, как колышется на ветру тряпица), а за ним, в основании бугра, у высохшей ели, чернела дыра — раскрытый лаз.

— Пускай! — шепнул Андрей.

Борис скомандовал, отпустил ошейник. Рыжуха пошла, но не так, как на репетиции, а как-то напряженно, прижимаясь к земле, шерсть на загривке дыбом. Только хвост остался виден, а затем и он исчез в черной дыре.

Тревожно зарычал где-то там, за спиной, Чепкан, а Рыжуха молчала. Показалось — вечность, а прошло, наверно, минуты три, как из темноты блеснули глаза, оскаленные зубы и вылезла Рыжуха, часто дыша, высунув язык.

Она отряхнулась и, помахивая хвостом, заняла свое место у левой ноги Бориса, всем своим видом как бы сказав: «Ерунда, ничего там нет интересного».

«Это для тебя, — подумал Борис, — а для меня только начинается!»

Он наградил Рыжуху кусочком мяса и взглянул на Андрея.

Тот кивнул и громко сказал:

— Путь свободен!

Борис медленно, раздвигая ветки, приблизился к черной дыре. Пистолет в правой — она чуть заметно дрожала, фонарик — в левой руке.

Опускаясь на колени, подумал: «Конечно, Рыжуха умная, но и зверь тоже может где-нибудь в ответвлении затаиться… Про это читал…»

Стало, что там скрывать, очень не по себе. Мурашки по спине от страха. И где-то там, как говорят «под коркой», все противилось тому, чтобы в черную дыру лезть…

Он оглянулся. Андрей стоял, широко расставив ноги, карабин на изготовке.

Мелькнуло вдруг в памяти:

В громе боя, в азарте драк,
Мы беспечно встречаем смерть,
Но лишь сильный умеет сметь
Хладнокровно идти во мрак!
И поэтические строки прибавили решимости. Он опустился на колени, рукой с пистолетом послал воздушный поцелуй Андрею и, опершись на локти, всунулся в черную дыру, прогоняя мрак светом фонарика.

Мгновенно убедился — никого, пуста берлога!

Переведя дух, он огляделся внимательно: пещера длиной метра четыре, без ответвлений, на полу ветки и мох, много мха, кровля из жердин, тоже зашпаклеванная мхом, а в стенах — плотный серый песок с черным щебнем.

Сфокусировав свет в узкий пучок, медленно его перемещая и ползя по-пластунски, Борис внимательно осматривал стены, постукивая молотком, надеясь увидеть хоть одну блесточку. Только обломки базальта.

Преодолев брезгливость, он разгребал мох на полу (дышать стало трудно) и убедился: там тот же серый песок со щебнем…

Пятясь, как рак, Борис вылез. Рыжуха ждала его у входа. Несколько минут Борис просидел на земле, жадно дыша, отдыхая. Андрей взял у него фонарик и внимательно оглядел берлогу.

А затем все они поспешили выбраться из ельника. Андрей, ни о чем не спрашивая, достал термос.

Вымыв в ручье лицо и руки, жадно выпив крепчайший чай, Борис ощутил, как проходит тяжелая, должно быть нервным напряжением порожденная, усталость.

Чтобы вовсе ее прогнать, он сказал бодро:

— Что ж, наши шансы растут.

Захотелось музыки, и он включил приемник, но слышно было только про заготовку сена.

Вскоре подошли они к берлоге номер семнадцать, расположенной в 365 метрах на северо-запад от той же вершины. Ее приметой служил один шест и пирамидка, сложенная из валунов.

Тут все повторилось. Опять ельник, команда «Ищи!», безмолвный рапорт Рыжухи. Он снова полз с пистолетом в руке и убедился, что хлопоты напрасны.

Эта берлога оказалась значительно больше первой, и, судя по «постелям», жильцов в ней было трое.

Сил и времени ее осмотр отнял меньше, и без отдыха двинулись они к следующей берлоге.

— «…И мне верится, что вот, за ближайшим поворотом…» — напевал Борис и действительно верил.

Но… опять пусто… И еще раз пусто… И еще раз…

Шестую берлогу искали долго, по компасу, считая «от печки» шаги… Ее примета — шест с консервной банкой — был кем-то, наверно медведем, вырван и разломан на три части.

Эта берлога оказалась интересной. Пещера в пласте известняка, среди толщи глинистых сланцев. Со свода свисало несколько сталактитов, и его пересекала жила с полупрозрачными кристаллами кальцита. При других обстоятельствах Борис застрял бы надолго, но сейчас решил, что отложит до лучших времен!

И снова вперед! В следующей — пусто, и опять — пусто… Уже к концу подходил долгий весенний день, а график выполнен не был. Оставалось в этом городе еще три медвежьих квартиры… Заспешили — и, как говорится, притупилась бдительность. Когда подходили к последней, Борис пистолет из кобуры не вынул и Андрей карабин с плеча не снял…

— Ищи! — скомандовал Борис.

Рыжуха полезла лениво. И вдруг раздался бешеный лай и визг.

Борис отпрыгнул так, что каска с головы слетела. Он видел, как мгновенно изготовился Андрей и рванулся с яростным лаем Чепкан на помощь Рыжухе…

Несусветная, усиленная рупором берлоги вакханалия звуков вдруг оборвалась…

Рыжуха, пятясь и рыча, выволокла что-то окровавленное, еще трепещущее…


— Барсук! — мгновенно определил Андрей и отогнал собак.

Когда и люди, и собаки немного успокоились, Борис полез, стараясь не запачкаться, отгребая окровавленный мох. Вылез он вскоре.

— Зато барсук — нам трофей за испуг, — попытался его развеселить Андрей.

— Федот, да не тот, — вздохнул Борис.

Так, не с тем трофеем и с безмерной усталостью, в полной темноте, закончили они первый день погони за последним шансом.

«НАДЕЖДЫ МАЛЕНЬКИЙ ОРКЕСТРИК…»

Ранним утром, тусклым, холодным, взвалив на себя весь груз, отшагали они километров восемь к каторжанской избушке, расположенной для них удачно, почти на полпути между Шайтанским городищем и поселком Билимбея.

То, что первый день был безуспешен, огорчило не очень. К этому Борис был внутренне подготовлен — не считал Чиронское поле перспективным, начал с него лишь из-за удобного подхода.

Больше всего он надеялся на Шайтанское нагорье. По многим причинам. Оно, поросшее кедровым стлаником и карликовой березой, недаром считалось глушью даже среди здешних мест. Там было обнаружено больше всего берлог. Дюжина — счастливое число. Да к тому же в низовьях Шайтанки были найдены те две золотинки, и вполне возможно, что свой путь они начали с этого нагорья. Имелись и хорошие геологические признаки…

Борис верил, хотел верить, что там ждет его, должна ждать, «госпожа удача». Поэтому он с несвойственной ему расторопностью собрался и весь путь напевал одно и то же: «Надежды маленький оркестрик…» Андрей взмолился:

— Уж лучше включи радио!

Выполнить это не удалось — приемник почему-то молчал на всех диапазонах.

— В такую дыру даже радиоволны не проникают, — решил Борис, оглядывая черные скалы, почти замкнувшие котловину.

Единственный вход в нее — узкую лощину — перегородил многоярусный завал из деревьев, живых и мертвых. Борис не удивился бы, увидев тут не то что медведя, а мамонта или динозавра. Но никого — ни птицы, ни зверя, и тишина стояла такая, что невольно заставляла прислушиваться.

Подошли к крайней скале. От нее предстояло «танцевать» к берлогам. Огляделись…

И вдруг… Как выстрел — треск, вой!

Схватился за карабин Андрей, подпрыгнул от неожиданности Борис, и залаяли собаки.

Тьфу! Оказалось — прорвались в дыру радиоволны, заорал во всю мощь невыключенный приемник. Чертыхаясь, Борис утихомирил его, а Андрей — собак и сказал, усмехаясь:

— Нервными мы тут стали!

— Немудрено!

Еще раз оглядели предстоящий путь на карте и на местности и полезли в бурелом. Вспомнил вдруг Борис слова из книги Черкасова: «…В густой чаще, где едва можно пролезть, с медведем возня плохая» — и достал пистолет.

От крайней скалы к берлоге путь был отмечен затесами на деревьях, их было немало, и лаз искали долго.

Эта зимняя квартира, оказалось, устроена в пещере, природой сотворенной в толще глинистых сланцев. Уходила она вглубь метров на семь, и лаз в нее был широкий. Медведю пришлось основательно потрудиться, его закрывая. Палки и мох образовали у входа бугор. И было в ней жильцов, определил Андрей, не менее пяти…

— Наверно, одного третьяка при себе оставила да двух лончаков, — сказал он, оглядев берлогу.

В иное время и сама пещера и эти третьяки-лончаки заинтересовали бы Бориса, но теперь хотелось только одного — скорее к счастливой берлоге! Таню он вдруг увидел, ее пожелание услышал и пожалел, что она сейчас не видит его…

Не дав себе передышки, полезли они дальше, сквозь бурелом, к северной его границе. Там была отмечена еще одна берлога. Снова шли и ползли, теряли и снова находили затесы на деревьях, а в конце вовсе сбились с пути и, вероятно, долго бы кружили, если бы не Рыжуха!

Она вдруг рванулась так, что Борис не удержал ошейник, и, вильнув в сторону метров на десять, исчезла, как провалилась. Оказалось — нашла лаз, осмотрела берлогу!

При всей напряженности Борис засмеялся:

— Признаю: надо бы ей водить меня за ошейник, а не наоборот!

— Смотри! — Андрей показал на влажной земле возле лаза следы, похожие на человеческие — большие и крохотные…

— Совсем свежие, наверно только вчера, на наше счастье, ушла. Поэтому Рыжуха издалека почуяла. Наверно, молодая — первородок, потому что пестуна не имеет.

Все это тоже в другое время было бы интересно, но не теперь.

Хорошо, хоть из бурелома вылезли, и дальше дело пошло быстрее, но снова и снова — напрасные хлопоты!

— «Надежды маленький оркестрик…» — напевал Борис, чтобы поднять настроение.

Подошли к восьмой берлоге…

Она была, судя по записи, отмечена шестом в лощине, с добавлением: «Оч. много снега». Шеста не было видно, а снегу осталось мало. Обнажились бурьяном поросшие мелкие блюдцеобразные углубления, словно, как говорится, черт здесь горох молотил.

— Он же, наверно, и берлогу унес! — решил Борис, когда вокруг да около протоптались полный час.

Андрей нашел иное объяснение. Он определил, что кучка хвороста в одном из углублений — это и есть берлога!

— Даже дерн не содрал — зимовал, прикрывшись хворостом! Как тот цыган под бороной!

Борис выругал лодыря, из-за которого столько потеряли времени.

Андрей вступился:

— Сообразил он верно: место снежное, над ним сугроб намело, незачем и лезть в землю!

В записной книжке Борис отметил эту бесполезную для познания недр берлогу одним словом: «Подснежник».

Соседняя берлога, тоже расположенная в яме, оказалась почему-то глубоко вырытой. Но ничего интересного в ней Борис не нашел.

Подходил к концу долгий весенний день, скрылось за горой солнце, в сумерках добрались до последней берлоги, и стало очевидным, что самое перспективное Шайтанское городище оказалось бесперспективным.

Уже в темноте вернулись добровольные каторжники в каторжанскую землянку.

Наступил третий, и последний, по намеченному плану день погони за последним шансом. Осталось надеяться на шесть берлог у Билимбея, на две, что к востоку от него, на хуторе, да еще на одну, названную «княжеской», потому что она была на голом южном склоне.

И снова — «В час добрый!» Уже не верилось, что он будет таким, и требовалось самовнушение.

Первую берлогу нашли легко, хотя и была она в месте непролазном. Кедровый стланик переплетался там с карликовой березой. Борис в двух местах порвал комбинезон. Собаки повизгивали от боли — им тоже досталось.

Дальше путь лежал в ложбину, по густому елово-пихтовому подлеску. Затесы на деревьях помогли. Вышли точно, увидели выше лаза шест, тоже с «галстуком». Он накренился, но уцелел.

Борис привычным движением послал вперед Рыжуху. Она пошла быстро, грудью разметая снег, и вдруг остановилась, уши торчком… Зарычала как-то необычно, вроде бы и не злобно… И, круто развернувшись, отошла к Борису. Он еще раз ее подтолкнул, скомандовал, но она не подчинилась. И Чепкан вдруг зарычал.

Борис взглянул на Андрея. Тот, держа карабин на изготовку, приблизился и шепнул: «Отойди!» Шагнув к лазу по Рыжухиному следу, присел на корточки и сразу попятился…

— Лаз не раскрыт! Хозяин там! — Глаза Андрея тревожно блестели…

Борис вытащил пистолет.

— Но уж больно собаки спокойны, — шепнул Андрей. — Тут что-то не так!

Они отошли от берлоги, и Андрей жестом велел включить приемник на полную громкость.

Убедились, что в эту дыру радиоволны проникают. Великолепный бас сообщил и повторил, что «люди гибнут за металл…» Это рассмешило. Они слушали, зорко поглядывая на лаз, на чело берлоги и во все стороны.

Андрей показал пальцами: «Выключи!» И снова настала тишина… Ждали, прислушивались и ничего не дождались…

— И все-таки, береженого бог бережет, надо задымить! — решил Андрей.

Он достал из рюкзака топорик и жестяную коробку. В ней (это Борис запомнил еще при зимней «инвентаризации») хранилась пленка.

Срубили жердинку, прикрепили к ней кусок пленки, зажгли, и Борис дотянулся до лаза. Андрей его прикрывал, держа карабин.

Черный дым окутал лаз, а вскоре он повалил из чела берлоги. Тяга оказалась хорошей. Дым ел глаза, заставил отойти. Громко чихнула Рыжуха. Борис ждал, затаив дыхание. Все это уже было не впервой, и все же гулко стучало сердце…

Догорела пленка, и если был в этой берлоге кто живой, то теперь его уже нет!

Андрей, не опуская карабина, показал глазами: «Начинай!»

Жердью, как ломом, Борис раскидал палки и мох. Подождали, пока исчез дым. Открылась черная дыра. Тогда Андрей снова показал глазами, и Борис подтолкнул Рыжуху: «Иди!»

Чепкан, почему-то нарушив порядок, пошел рядом с ней. Рыжуха заглянула в берлогу, чихнула, и обе собаки вернулись к хозяевам.

— Что-то тут не так. Давай поменяемся ролями, — сказал Андрей.

Он отдал Борису карабин, взял у него фонарик и, держа в правой руке нож, заполз в берлогу. Только ноги остались снаружи, и по их движениям Борис пытался представить, что делает Андрей. «Смотрит направо… Теперь повернулся… Неудобно ему, тесно… Кто-то там есть!»

Показалось, много времени прошло, пока вылез Андрей. А он неторопливо отряхнулся, обтер руки снегом и лишь после этого сказал:

— Долго жить приказал Михал Иваныч!

— Мы его дымом уморили?

— Нет, он своей смертью, еще, наверно, зимой, потому что промерз насквозь, стал как камень.

— Старый?

— Не очень, зубы целы, я посмотрел в надежде, может, и этот «золотоносный». И шубу его осмотрел, а берлогу тебе оставил. — Андрей протянул фонарик, взял карабин.

Борис полез… В ярком свете фонарика блестел-переливался иней на шубе медведя. Он лежал на животе, уткнувшись мордой в передние лапы и, показалось, пристально смотрел вдаль полуоткрытыми глазами.

Борис с трудом протиснулся, прижимаясь к холодной шкуре, оглядел свод и стены. Хотел немного медведя потеснить, чтобы лучше увидеть пол берлоги, но куда там!

Увидел он везде одно и то же: глинистые сланцы, бесплодные в отношении руды.

Разозлился Борис — столько времени и нервов потратили! — и поспешил вылезти. Вдохнул воздуха и остро ощутил: как это хорошо — свет, ветер, простор!

— Как думаешь — почему он помер? — спросил Борис. Сразу отключиться, позабыть про этого Михал Иваныча он не мог.

— Инфаркты не только у людей бывают!

Андрей взглянул на часы, Борис тоже, и они быстрым шагом пошли к следующей берлоге. Ее искали почти час, и опять пусто!


Очень хотелось есть и пить, но привал устраивать не стали, пожевали на ходу и собакам подкинули, и все вместе из ручья попили. Зубы заболели от холода.

И опять пусто. И как заколодило, каждую берлогу приходилось подолгу искать, и Рыжуха помочь не могла.

Когда покончили с последней билимбеевской берлогой, уже темнело, и стало очевидным, что ни на хутор, ни в княжий терем сегодня уже не попасть.

Молча возвращались они в лагерь. Не дожидаясь, пока разгорится огонь, молча допили все, что оставалось во фляжке.

Умолк «надежды маленький оркестрик»…

Когда залезли в мешки, Борис сказал:

— Все, поднимаю белый флаг! Утром домой, и мне очень жаль, что я так тебя помучил.

— Тогда не будь нервным — надо закончить, как положено. Спокойной…

Дальше Борис не услышал — как провалился…

СЪЕМКА КИНО

Показалось Борису — только закрыл глаза, как заколыхался спальный мешок и он вместе с ним, будто началось землетрясение.

Услышал:

— С добрым утром!

— Будь оно!.. — простонал не просыпаясь.

— Включи последние известия, — попросил Андрей.

Борис с трудом открыл глаза и вздохнул, вспомнив, что до смертного приговора на дирекции остаются уже не дни, а часы…

— Корми собак! — скомандовал Андрей.

И сразу же Борис подчинился, вылез из спального мешка, бормоча невнятно, но выразительно.

За чаепитием Андрей спросил:

— Откуда начнем?

Борис показал жестом: «Все равно!»

Когда поднялись, не давая себе разнежиться у костра, Андрей сказал:

— Думаю, что наш князь, несмотря на старческую немощь, зимовал бесстрашно, на голом склоне, как и подобает князю. Поэтому давай начнем с хутора, чтобы сохранить надежду, что в конце нас ждет конфетка!

Шли они на хутор не торопясь, слушая радио.

Снова, уже в который раз за эти дни, вошли они из весны в зиму, в снег, почти до колена.

В хуторской низинке включили приемник на полную громкость и, оглядевшись, пошли по описанию к ельнику, где ручей круто поворачивает.

Лаз нашли без труда. Рыжуха привычно выполнила свою обязанность и с безразличным видом заняла место возле Бориса. Он, тоже привычно, расстегнул кобуру, достал фонарик и, подмигнув Андрею: «Пишите до востребования!», полез в берлогу.

Андрей привычно посматривал, слушал тишину, а затем удары молотка, тоже привычные, усиленные рупором берлоги.

Удары слились в сплошной гул, и сквозь него — крик:

— Андрей, скорей! Андрей…

В два прыжка он был у лаза, нырнул в него, как в воду, бросив карабин, выхватив нож…

В ярком свете фонарика они смотрели друг на друга, и у обоих глаза были как фары, и зубы блестели, и по щекам Бориса, сверкая, ползли слезы.

— Смотри! — прохрипел он и направил луч на стенку.

— Ну и ну! — простонал Андрей, щурясь от золотого блеска.

Борис ударил молотком, и тяжелый дождь засверкал, застучал по их каскам.

— Держи! — Он протянул Андрею камень, вроде и небольшой, с кулак.

— Ух, ты! — пробормотал Андрей, еле его удержав.

— Тащи рюкзак!

Во все стороны — на стены, потолок и пол — направлял Борис фонарик, и везде неправдоподобный желтый блеск затмевал все иное. Вглядевшись в это иное, Борис определил — это кварцевый порфир, весь как губка напитанный золотом: гнезда, прожилки, зерна, вместе с прозрачным кварцем.

— С ума сойти, — простонал Борис, — рудная труба! Я думал, только в учебниках бывают такие.

И в подтверждение догадки о том, что это труба, в дальнем конце берлоги он увидел почти вертикальный контакт этого золотокварцевого чуда с черным глинистым сланцем.

Торопливо отбивал Борис образцы. В подсознании твердо сидело, что они должны быть «представительны», отображать все разновидности, но невольно отбирал он самые эффектные, самые богатые.

— Тащи!

— Ого! — Андрей отпустил рюкзак. — Тут, паря, грыжу наживешь!

Пришлось оставить меньше трети — лучшее из лучшего.

Когда вылезли из берлоги, Борис повалился на снег, тяжело дыша. Он жадно всматривался в образцы при дневном, надежном свете и пробормотал, задыхаясь от восторга:

— Пусть меня повесят, если это не золото!

— Не думал я, признаться, что старик мог в такую даль уйти! — Андрей удивленно покачал головой.

Борис взглянул на часы, а затем на Андрея. Тот тоже посмотрел на часы, в небо и снова на часы.

— До мотоцикла часа три, если где трусцой, где рысью, да там еще час… Трудно, но можно и успеть!

— Представляешь, что будет там, на дирекции!

— Все лишнее надо оставить!

Карабин, фонарик, планшетку, каски, еду, термос и котелок — все бросили они в берлогу. Борис еще раз в нее заглянул, потому что трудно было поверить, что все это не сон.

Из палок, закрывавших лаз, выбрали две, поудобнее, и, опираясь на них, где трусцой, где бегом, по очереди несли почти пустой и такой тяжелый рюкзак.

Борис и не пытался выбирать дорогу, старался только от Андрея не отставать, а он каким-то своим врожденным, как у птицы, инстинктом находил не задумываясь кратчайший путь. Скользили на осыпях, продирались сквозь чащобу, Борис расцарапал щеку в двух местах и комбинезон порвал, прыгая с камня на камень.

Перешли Шайтанку… И снова в гору и с горы. Так, мокрые от пота, добрались они до мотоцикла почти за три часа.

«Не заведется, по закону мирового свинства», — подумал Борис, без сил повалившись в коляску. Но «конек-горбунок» не подвел, чихнул два раза и затарахтел спокойно, размеренно.

Мелькали деревья, хлестали ветки. Собаки пытались угнаться, да где там!

Коляску швыряло. Борис держал рюкзак обеими руками, прижимая его к груди, и, не давая одолеть себя безмерной усталости, бормотал:

— Сбылось!.. Сколько гор мы излазили, сколько перерыли земли. И вот оно — золото! Мы не сдались — нашли!

Он посмотрел на Андрея. Его лицо и руки отображали такое напряжение и желание выполнить намеченное, что Борис даже почувствовал комок в горле.

Подъехали к берегу Ряженки. Мучительно хотелось пить, но Борис промолчал, поглядев на часы.

Андрей мчал на полной скорости. Времени оставалось в обрез.

«Хоть бы опоздал. Хоть бы опоздал!» — молил Борис, поглядывая в небо.

Когда выехали на первую гряду, высоко и далеко в голубом небе показалась серебристая птица.

Еще десять минут по кочковатой гряде, быстро, как только возможно, и Молокановка стала видна. Но уже догнала серебристая птица, легла ее тень на гряду и с победным рокотом пошла на посадку!

— Минут не хватило! — простонал Борис.

— Достань ракетницу, она под сиденьем! — крикнул Андрей, не отрывая глаз от дороги.

Борис запустил в небо одну за другой три красных. Они взлетели высоко, осыпались искрами.

— Неужели не заметят, не поймут!

Пересекли пойму. На крутом подъеме к Молокановке Борис всеми остатками своих сил помогал лошадиным силам мотора, а когда выехали, вскочил в коляску и встал во весь рост — увидел на зеленом поле серебристую птицу.

— Ждут! — выдохнул он и повалился на рюкзак.

Подкатили к самолету, скорости не сбавляя.

— Где больной? — стараясь перекричать моторы и самолета и мотоцикла, спросил Федя Молоканов-начальник.

— Какой больной? — Андрей заглушил мотоцикл.

— Ну и видик у тебя… — сказал Борису пилот.

— Так смешнее, — ответил Борис.

— Да как же вы посмели без уважительной причины задержать рейс! Я акт составлю на пережог горючего — это же подсудное дело!

— У нас груз особый! — сказал Борис.

— Скоропортящийся? — подмигнул пилот и засмеялся. — Давай, давай — мы дичинку любим!

Борис поставил на землю и приоткрыл рюкзак.

— Вот это да! — Молоканов-начальник снял фуражку и почесал затылок.

— По коням! — скомандовал пилот.

— Полетим вместе, а завтра вернемся! — предложил Борис, глядя в глаза Андрею.

— Сам управишься, а меня мои золотые дома заждались.

Они обнялись.

— Иди к нам в кабину, — пригласил первый пилот, когда взлетели.

— Потом покажу, расскажу, а сейчас сил нет! — взмолился Борис.

Он, не снимая с плеча рюкзак, чтобы разделить одну судьбу с грузом государственной важности, скорчился в кресле и мгновенно заснул так крепко, что и посадку бы проспал, если бы пилот не разбудил.

Борис первым сбежал по лесенке, первым пробежал по «зебре» к очереди на такси. Он остановился возле ее головы, в надежде к кому-нибудь подсесть — дорога была каждая минута.

Распорядитель с красной повязкой подозрительно посмотрел на грязный комбинезон и пистолет на поясе, на его грязное, расцарапанное лицо с нечесаными волосами. Он отошел и снова вернулся, посмотрел очень внимательно и сказал удивленно:

— Ты?

— Я. — Борис не нашел ничего другого для ответа.

Распорядитель вдруг засиял:

— Молодец, здорово ты загримировался, но я все равно тебя сразу узнал!

— Иногда нас сама жизнь гримирует, — неопределенно ответил Борис.

— Что же ты опоздал? — помолчав, спросил распорядитель.

— Куда опоздал? — насторожился Борис.

— Сюда опоздал. Она час назад подъехала и долго стояла такая грустная, по сторонам смотрела. Я сразу понял: тебя ожидала. Только когда второй раз объявили, пошла на посадку.

— Таков уж, видно, мой удел — опаздывать, — вздохнув, пожалел себя Борис.

— Следом за ней полетишь? — поинтересовался распорядитель.

— Непременно полечу, а сейчас помоги, а то опять опоздаю на очень важное дело.

Распорядитель решительно поставил его первым, а когда очередь загудела, прикрикнул:

— Неужели не видите! Артист в гриме — на съемку кино опаздывает!

НЕМНОЖКО ХЕППИ ЭНДА

В такси Борис блаженно улыбнулся, представляя, как с первомайским подарком появится он в отделе и на дирекции. До нее оставалось еще почти полчаса, и все же он деньги приготовил заранее и выскочил из такси, секунд не теряя.

Держа рюкзак на руках, как младенца, он вбежал в отдел, но, застав там только лаборантку, заорал:

— Где Степаныч? Подать сюда Степаныча для дела государства, самоважнейшего!

Она смотрела на него широко открытыми глазами так, что он осекся на полуслове…

— Нет, нет, — поспешила добавить она, — уже лучше, он уже не в кислородной палатке… — Она схватила Бориса за руку и поспешила рассказать, что Сергея Степановича в понедельник на комиссию вызвали, разговаривали, он сам сказал, очень вежливо, а в конце дня пришлось «скорую»…

Борис не стал дослушивать, побежал по длиннющему коридору, слыша, как тукает сердце…

— Нельзя, он занят! — вскричала секретарша.

Не останавливаясь, Борис распахнул дверь.

Шахов, Кравков и секретарь парткома Русин что-то обсуждали так горячо, что на него и не взглянули.

Он с ходу бухнул рюкзак на стол, рванул завязку и заглянул в него должно быть подсознательно опасаясь закона мирового свинства!

Но нет — все было на месте, сверкало! И он подвинул рюкзак к Шахову.

Тот, грудью прижавшись к столу, смотрел, поворачивая образец за образцом, и рука его заметно дрожала.

Кравков и Русин тянулись из-за его спины и щурились — слепил золотой блеск, усиленный солнечным светом из окон…

— Ну! Гора с плеч! — Шахов положил руку на плечо Борису.

Кравков изумленно покачал головой.

— Рудная труба в кратере вулкана? Так я понимаю? — Шахов засмеялся, блеснул глазами и зубами. И сразу же улыбка исчезла, он поднялся, сказал:

— Поехали! Это для него сейчас важнее любого лекарства…

Он выбрал три лучших образца, велел Борису положить в портфель и повернулся к Кравкову:

— Начинай без меня, я постараюсь быстро!

— И не вздумай спешить! — заложив руки в карманы и прищурясь, ответил тот. — Я и без тебя управлюсь.

Он взъерошил волосы и стал выше ростом.

* * *
Знакомая уже больница. Дежурная тоже оказалась знакомая, но Бориса она не узнала и, оглядев его комбинезон, дальше вестибюля пропустить отказалась.

Вскоре Шахов вернулся с врачом, и тот велел выдать Борису халат.

— Я уже с Леной поговорил, она его подготовит!

Елена Викторовна встретила у двери палаты, обняла Бориса, шепнула:

— Он сразу повеселел, и я вместе с ним…

Осторожно ступая, Борис вошел, увидел, каким бледным, одутловатым стало лицо Сергея Степановича и, подавив вдруг возникший в горле комок, бодро рапортовал:

— Товарищ начальник! Операция «Берлога» выполнена. Предоставляю вещественные доказательства…


Он раскрыл портфель. Сергей Степанович пристально, со всех сторон разглядывал самородки, Шахов тоже, присев на корточки возле кровати.

Они перебрасывались короткими репликами, понимая друг друга с полуслова.

— Посмотри, Лена, — попросил Пластунов, и одутловатые веки не скрыли блеска его глаз.

— Волшебная красота! — воскликнула Елена Викторовна, глядя на мужа больше, чем на образцы. — Помнишь, ты открыл почти такие же, на Лебедином, — добавила она, понимая, что вспомнить об этом ему приятно.

— Пойдем, Лена, нас ждет главный, — напомнил Шахов.

Когда они вышли, Сергей Степанович, устало закрыв глаза, тихо сказал:

— Спасибо, Боря! Добавил ты хеппи к моему энду!

— Какой там энд! — возмутился Борис, — и думать не смейте — «заседание продолжается»!

— Постараюсь! А если… Лену не забывай…

Слезинка поползла по его щеке.

— Коль уж объявили меня племянником, я им и останусь до конца дней! — Голос Бориса прозвучал глухо.

Сергей Степанович погладил его руку.

Вскоре вернулась Елена Викторовна и глазами показала, что не надо больше его утомлять. Шахов тоже попрощался, сказал, что завтра до работы заедет и все расскажет о заседании дирекции.

Когда он и Борис подходили к дверям, Сергей Степанович сказал, дотронувшись до самородков:

— Не забудьте!

— Пусть лежат, глаз радуют! — ответил Шахов.

— Нельзя, ценность государственная! — возразил Пластунов.

— Такая ценность здесь только ты, — сказал Шахов, не замедляя шага.

В коридоре он попросил Бориса подождать, пока он зайдет к главному врачу.

Борис подошел поближе к двери палаты.

Она была закрыта неплотно, и ему слышно было, как Елена Викторовна сказала:

— Отдохни, подремли, Сереженька!

— Не хочется. Лучше, Леночка, ты мне еще почитай.

— Осталось, ты же знаешь, такое грустное!

— Чеховская грусть не сгибает, — ответил Сергей Степанович, — я ее предпочитаю любому «уря-уря!».

— Это конечно, но… все же… Ладно, слушай: «Ольга (обнимает обеих сестер): Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас…»

Голос Елены Викторовны дрогнул, она замолчала.

— Да будет так! — сказал Сергей Степанович. — А дальше я помню и даже спеть тебе могу… «Тара-ра… бум-бия… сижу на тумбе я!..»

* * *
В тот день заседание дирекции не состоялось, потому что председатель комиссии, как говорится, «взял тайм-аут».

А в дальнейшем комиссия содействовала тому, что изучение месторождения «Берлога» началось без промедления, и в широком масштабе. Результаты разведки опровергли распространенное мнение о том, что резервы богатых руд в верхней зоне земной коры исчерпаны. Свое отображение это получило в научной литературе, а история открытия — в изустном эпосе геологов.

…Уже приближается первая круглая дата работы прославленного рудника «Берлога». Ее решено отметить как подобает, в том числе и фейерверком на вершине Билимбея в ночь под Первое мая. Принять участие обещают многие причастные. И в их числе те, о ком рассказано на этих страницах, — все, кто будет жив к той ночи.

Художник В. Самойлов

Оглавление

  • «ЗОЛОТОНОСНЫЙ» МЕДВЕДЬ
  • ЛУЧШЕЕ — ВПЕРЕДИ!
  • СРОЧНОЕ ЗАДАНИЕ
  • НАПУТСТВИЕ
  • В МОЛОКАНОВКЕ
  • НЕОЖИДАННОСТЬ
  • «ПРИСТУПАЮ К РАССЛЕДОВАНИЮ!»
  • «ЗАЧЕРКНУТОМУ — НЕ ВЕРИТЬ!»
  • У СНЕЖНОЙ МОГИЛЫ
  • ПОМОЖЕТ ДЯТЕЛ!
  • ОБЫСК С ПОНЯТЫМИ
  • СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТ ЗНАТОК…
  • СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТ УЧЕНИК
  • ВЕРНАЯ ПРИМЕТА
  • СО ЩИТОМ
  • ПОСЛЕДНИЙ БАРЬЕР
  • БОЙ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ
  • НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
  • ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ
  • ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
  • МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ
  • СЮРПРИЗ
  • КАШЕВАР, ОН ЖЕ КОНСУЛЬТАНТ
  • ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ МОЖЕТ
  • ТРУДЫ БЕЗ РУДЫ
  • ПРИРОДА ШУТИТ
  • НА ЩИТЕ
  • ЕЩЕ ОДНА ПОПЫТКА
  • БЫЛЬ ИЛИ ЛЕГЕНДА?
  • ПЕРВАЯ ПРОВЕРКА
  • «ТЕЛЕГА»
  • САМ НЕ МАЛЕНЬКИЙ!
  • СЧАСТЛИВЫЙ ЗНАК
  • ПОСЛЕДНИЙ ШАНС
  • «НАДЕЖДЫ МАЛЕНЬКИЙ ОРКЕСТРИК…»
  • СЪЕМКА КИНО
  • НЕМНОЖКО ХЕППИ ЭНДА
    • Скачано с КулЛиб, CoolLib.net