«В обогащении духовной жизни общества новыми ценностями, идейном и нравственном возвышении советского человека велика роль литературы и искусства… Нет сомнений в том, что новые задачи, которые решаются сегодня, найдут достойный отклик в художественном творчестве, утверждающем правду социалистической жизни».Думается, что книги «Люди долга и отваги» в известной мере послужат идейному и нравственному воспитанию советских людей, станут одним из творческих откликов на новые задачи, которые партия ставит сегодня перед органами правопорядка. Как и в первой книге, авторы предлагаемого сборника — писатели, журналисты, работники органов внутренних дел — поучительно и интересно рассказывают о тех, кто стоял у истоков великого дела защиты завоеваний революции, кто совершал подвиги на фронтах Великой Отечественной войны и кто ныне продолжает славные революционные и боевые традиции предшественников. В сборник составителем включены произведения известных мастеров слова, а также тех, чьи шаги в литературе можно назвать первыми. Широки и хронологические рамки публикуемых материалов: от первых лет Советского государства до настоящего времени. Читатель найдет в книге обширную галерею портретов преданных своему делу людей — представителей уголовного розыска и БХСС, пожарной охраны и постовой службы, госавтоинспекторов и следователей… Лучшие годы своей жизни проводят они на незримом фронте — фронте, где есть только передовая. Где и в наше мирное время случается беда и гибнут люди. Фронт этот — борьба с преступностью. Герои сборника владеют навыками и методами борьбы с преступниками, обладают необходимыми познаниями в области педагогики и психологии. Все они — люди не только высокого долга, но и высокого профессионального мастерства. И в этом, думается, особая ценность книги, ибо в ней речь идет о правофланговых органов внутренних дел, уровень работы которых отвечает тем крупным социальным переменам, которые произошли и происходят в нашей стране. Мастерство требуется им не только для обезвреживания преступников, но и для того, чтобы помочь оступившемуся человеку снова встать на правильный путь, чтобы умело защищать государственные интересы и неусыпно охранять народное добро. Отрадно сознавать, что работники органов внутренних дел всегда на посту, бдительно оберегают покой и творческий, созидательный труд советского человека, в любую минуту готовы защищать его честь и достоинство. В этом еще и еще раз убеждает и предлагаемая читателю книга.
«Отец, тебя осудили, а мы решили заменить тебя и вступили в подпольный большевистский кружок…»И это так его обрадовало: мечта каждого отца — видеть своих детей, смело идущих по его пути. …Петровский от вокзала шел по знакомым улицам и впервые не думал о филерах, радовался предстоящей работе. Дверь открыла Доминика. Всплеснула руками, повисла обессиленно на плече. — Гриша, милый, как же долго ты ехал… Здоров? — Я голоден как волк. — Сейчас, сейчас, я приготовлю поесть, — засуетилась Доминика. — Ты пока умойся с дороги. Петровский после долгой разлуки внимательно осматривал квартиру, стараясь вспомнить, какой он оставил ее перед ссылкой. В комнатах было прибрано, уютно. У зеркала висели два вышитые женой рушника, фотографии сыновей, родителей. На столе — стопка книг. — Где дети, Доминика? — О, у них своих дел полно, — гордо ответила жена. — Оба в тебя пошли. Пообедав и немного передохнув, Петровский засобирался. — Извини, Доминика, пойду в «Правду» узнать, что к чему. Скажи ребятам, чтобы вечером дождались меня. Привыкнув к его внезапному появлению и такому же неожиданному исчезновению, жена не задерживала. В редакции «Правды» он застал Якова Михайловича Свердлова. Тот, увидев в дверях плотную фигуру Петровского, приветливо тряхнул копной густых черных волос и двинулся навстречу. Долго и крепко тряс руку Григорию Ивановичу, приятно басил: — Мы вас заждались. Владимир Ильич уже не раз интересовался, где депутаты, — Свердлов обнял Петровского, пристально вглядываясь в его смуглое лицо, внезапно заторопился: — Идите немедленно к Владимиру Ильичу. Сейчас каждый человек дорог. Он ждет вас. — Сейчас? — Вот именно, не теряя ни минуты. Яков Михайлович надел пенсне, засунул в карман френча исписанный листок бумаги. Позвал Орджоникидзе. — Собирайтесь. Запомните, Владимир Ильич остановился на квартире у Елизаровых на улице Широкой. Это недалеко. Предупреждаю, будьте осмотрительны. Об этом он мог не говорить. Петровский и Орджоникидзе — опытные конспираторы — со всеми предосторожностями шли на свидание с Лениным. Они сменили трех извозчиков, потом ехали трамваем, чтобы не привести за собой шпиков. И только убедившись, что «хвоста» нет, свернули на Широкую. Вот и нужный дом. Пропустив Петровского вперед, Орджоникидзе остановился у двери, на всякий случай глянул вниз — там никого не было. — Звони, — кивнул он Петровскому.
«1. Все Советы Рабочих и Солдатских Депутатов учреждают рабочую милицию. 2. Рабочая милиция находится всецело и исключительно в ведении Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. 3. Военные и гражданские власти обязаны содействовать вооружению рабочей милиции и снабжению ее техническими силами вплоть до снабжения ее казенным оружием. 4. Настоящий Закон вводится по телеграфу».В память об этом событии ежегодно 10 ноября в нашей стране отмечается День Советской милиции. В ведение наркомата Передали коммунальное хозяйство, медицинское и ветеринарное управления, иностранный отдел, ведавший всеми делами иностранцев в стране. Многие другие первостепенные задачи возлагались на НКВД, в том числе и продовольственное снабжение Петрограда. 30 ноября по предложению В. И. Ленина СНК рассмотрел кандидатуру Григория Ивановича Петровского на пост наркома внутренних дел РСФСР и принял декрет о его назначении. В коллегию Наркомата внутренних дел вошли: М. К. Муранов, И. С. Уншлихт, Ф. Э. Дзержинский, М. И. Лацис, М. С. Урицкий, А. Г. Правдин, В. П. Антонов-Саратовский и другие опытные партийные работники. Заместителем наркома внутренних дел был назначен Феликс Эдмундович Дзержинский. На ордерах, подписанных им, указывалась должность: «Товарищ наркома внутренних дел». Ранее так называли заместителя министра. — Нам надлежит сегодня же принять дела и покончить раз и навсегда со старым министерством внутренних дел, — объявил Петровский на первом заседании коллегии. — По данному предложению вопросы есть? Принято единогласно. И второй вопрос, — Петровский смущенно покашлял. — Среди нас есть некурящие товарищи. Я бы просил учесть это и не курить в комнате, то есть в наркомате, — поправился Петровский. — А сейчас поедем в министерство и приступим к приему дел. — Когда-то мы предпочитали не иметь дела с этим учреждением, — пошутил Лацис. — А теперь, назло врагам, будем управлять им, — ответил решительно Дзержинский. Петровский встал, поправил дужки очков. Оделся. — Пошли, товарищи! Члены коллегии вместе с Петровским в шикарном «роллс-ройсе», на котором еще недавно ездил брат царя великий князь Михаил, подъехали к зданию министерства. Поблескивая серебряными фарами, черным лаком, автомобиль с членами коллегии НКВД остановился у подъезда. Заслышав шум мотора, из-за тяжелой дубовой двери появился седобородый швейцар. В черной шинели с золотыми галунами и позументами он застыл, как изваяние. Петровский, Дзержинский, Уншлихт и Лацис прошли мимо швейцара в вестибюль. Под высокими сводами гулко отдавались их шаги. Поражали великолепие и пустота здания. От беломраморных лестниц, пыльных ковров, затянутых паутиной хрустальных люстр несло нежилым духом. Петровский зябко поежился, словно очутился в склепе. — Скажите, любезный, — обратился он к важному швейцару, — есть здесь кто-нибудь из старших чиновников? — Их превосходительство товарищ министра-с и его помощник в кабинете изволят заниматься, — по-военному браво ответил швейцар. — Спасибо, братец. Докладывать не нужно, — остановил Петровский швейцара. — Сами доложимся. А что чиновников не видно? — Так что бастуют-с. Стало быть на службу не являются. — Понятно. Члены коллегии вошли в кабинет. Первое, что они увидели, был большой стол, накрытый зеленым сукном. Массивные обитые кожей старинные кресла. У стола никого не было. Но возле окна стояли два пожилых господина. Члены коллегии посторонились, пропуская Петровского к столу. — Здравствуйте! Я Петровский, нарком внутренних дел. Вот мой мандат, прошу ознакомиться, — Григорий Иванович положил на стол сложенный вчетверо лист бумаги. «Превосходительства» прочли мандат и с недоумением и нескрываемым любопытством бесцеремонно разглядывали наркома и его спутников. Петровский выдержал этот взгляд. — Граждане, с завтрашнего дня предлагаю вам приступить к работе. Советская власть и я, как нарком, опытных чиновников приглашают сотрудничать. Лица у чиновников перекосились, словно от зубной боли, а потом густо покраснели. Один из них буквально взревел: — Пулю скорее пущу себе в лоб, чем пойду к вам!.. — В таком случае — не смею задерживать, — выпрямился Петровский. — Искренне сожалею. Члены коллегии с Григорием Ивановичем прошли по кабинетам. В помещениях было пусто, ни одного человека не встретили. В канцелярии лежали нераспечатанные пакеты, письма, пачки неразобранных бумаг. Лацис прошел к шкафам, подергал за ручки. — Закрыты! — резюмировал он. — В знак протеста, видимо, чиновники унесли ключи с собой. Мы еще повозимся с ними. Лацис оказался прав. В наркомате на первых порах согласились работать лишь мелкие служащие: охрана, вахтеры, курьеры, сторожа. Григорий Иванович доложил о визите в министерство Ленину. Тот нахмурился, быстро встал из-за стола, подошел вплотную к Петровскому, дружески положил руку на плечо. — Нужно срочно принимать решительные меры, — сказал Ленин. И повторил: — Решительные… И меры были приняты. Не в характере Петровского затягивать решение вопроса. — Для разбора дел, — вспоминал он, — под конвоем в течение месяца вынуждены были мы возить в Наркомвнудел старых чиновников, пока не был создан новый аппарат. Сформировать НКВД в основном помогли рабочие Путиловского завода. На работу в наркомат пришли моряки Балтийского флота, наиболее грамотные солдаты столичного гарнизона. Ближайшим помощником Петровского стал видный работник партии В. А. Тихомирнов. Организацией милиции занялся член партии с 1912 года, стойкий большевик А. М. Дижбит, латыш по национальности. Об этих первых и самых трудных шагах Петровский рассказывал: — Многого мы тогда себе не представляли. Вначале нам казалось все просто — сломать старый аппарат, а на его месте создать совсем новую систему организации власти. Но как это сделать, мы еще тогда не знали. А жизнь настоятельно требовала ответов на многие вопросы, возникавшие на местах, причем вопросы эти часто нуждались в незамедлительном решении. Подчас не знали, как приступить к делу. Помню, что я весьма просто «решил» вопрос о том, как быть с такими учреждениями, как сенат, синод и некоторые другие дворянские сословные учреждения: повесили на дверях этих учреждений замки… и все. Узнав об этом «решении», Ленин рассмеялся, а потом указал мне, что прежде, чем закрывать, надо было изучить их деятельность, узнать работавших там людей и честных, желающих с нами сотрудничать, привлечь. Снова открывать эти учреждения, конечно, не пришлось, но ленинское замечание послужило хорошим уроком сотрудникам наркомата. В системе советского государственного аппарата НКВД Владимиром Ильичем отводилась особая роль в укреплении Советской власти, завоеваний революции. И чтобы понять, почему В. И. Ленин предложил на пост наркома внутренних дел Г. И. Петровского, вернемся еще раз к тем дням. Ленин встретил Петровского в Смольном случайно. Рекомендовали на пост наркомвнудела нескольких товарищей. Однако на кандидатуре Петровского Владимир Ильич остановился не случайно. Видимо, он давно уже обдумал это. Во главе наркомата, которому в первую очередь надлежало заниматься строительством советского государственного аппарата, решать многие практические вопросы, должен был находиться человек, вышедший из гущи народа, хорошо знавший жизнь рабочих, пользующийся их безграничным доверием и поддержкой. Отвечал ли этим требованиям Петровский? Григорий Иванович родился 4 февраля 1878 года в селе Печенеги под Харьковом в семье портного. Григорий был еще маленьким, когда отец в поисках работы переехал с семьей в Харьков. Вскоре от тяжелой работы заболел чахоткой и умер. У матери на руках остались двое детей. Гриша рос трудолюбивым, охотно помогал матери. Когда он подрос, мать отдала его в начальную школу при семинарии. Три года проучился Григорий. Но за учение надо было платить, а в доме часто денег не было даже на хлеб. И мать отдала его учеником в слесарно-кузнечную мастерскую. Жалованье Грише не платили, так было принято: ученик работает за еду, которую ему дает хозяин, и за то, что учит ремеслу. Но получить специальность, на что надеялась мать, ему не пришлось. Петровский пожаловался, что мастер грубо обращается с учениками, даже бьет их. Так подростком Петровский впервые восстал против несправедливости, за что и был выгнан хозяином. Долгое время он не мог найти работы. Наконец Григорию удалось устроиться в инструментальную мастерскую при мостовом цехе Брянского металлургического завода, ему положили жалованье — тридцать копеек в день. Конечно, деньги не ахти какие, но это был твердый заработок. Здесь он научился токарному делу. На Брянском заводе Петровский познакомился с высланным из Петербурга в Екатеринослав известным рабочим-революционером Иваном Васильевичем Бабушкиным. Бабушкин создал в Екатеринославе подпольный комитет РСДРП. В него вошел Петровский, которого Бабушкин называл своим главным помощником. Григорий брал пример со своего учителя, стремился во всем походить на него — человека большой культуры, несгибаемой воли и веры в торжество революции. Петровский научился от него уходить от шпиков, проводить беседы с рабочими, прятать и передавать запрещенную литературу, писать и печатать листовки. На квартире у Петровского были устроены склад нелегальной литературы и типография. Он и его жена Доминика прекрасно понимали, на что идут, что им грозит, если полиция найдет у них типографию. Григорий Иванович был уверен в жене, как в себе, она не побоится никакой опасности ради борьбы за дело рабочих. Доминика дежурила, когда работала типография, чтобы не наскочили агенты охранки, прятала и передавала листовки. Всю жизнь она прошла рука об руку с Григорием Ивановичем, помогая ему в революционной борьбе и в жизни. Она ни разу не посетовала на свою судьбу. Политическая деятельность Петровского не осталась не замеченной охранкой. В донесении Екатеринославского жандармского управления от 27 сентября 1900 года сообщалось по начальству в Петербург, в департамент полиции:
«Г. И. Петровский ведет с 1898 года систематическую пропаганду среди рабочей молодежи в селе Кайдаках, снабжая ее нелегальными изданиями…»В Кайдаках жила семья Петровского и семьи рабочих Брянского завода. В 1900 году Григория впервые арестовали и бросили в одиночную камеру. Затем последовал еще ряд арестов. Весной 1905 года рабочие избрали Петровского сначала в делегатское собрание, а позже — и в состав первого заводского комитета, который сыграет важную роль в развитии революционного движения в городе. Признанным вожаком рабочих Брянского завода становится Петровский. Итак, выдвигая Петровского на пост наркома внутренних дел, Ленин был уверен, что Григорий Иванович знает жизнь рабочих, их думы, пользуется их уважением. Но одного пролетарского происхождения было еще недостаточно, чтобы доверить такой ответственный пост, как руководство НКВД. Для Владимира Ильича, видимо, не менее важным было, чтобы пролетарские руководители были авторитетными и в глазах передовой интеллигенции, старых специалистов, которых партия привлекала к строительству нового общества. Петровский отвечал и этим требованиям. Имя Григория Ивановича многим представителям передовой русской интеллигенции было известно еще до Великой Октябрьской революции. В 1912 году он был избран депутатом в IV Государственную думу. Каждое выступление Петровского с трибуны думы призывало народ к борьбе с царизмом за свои права и свободу. Вся Россия слушала речи Петровского. В каждом выступлении с думской трибуны Петровский активно отстаивал права и интересы народа. Владимир Ильич сам много раз помогал Петровскому составлять думские речи. — Ленин особенно интересовался, — вспоминал впоследствии Петровский, — как я делаю доклады на подпольных собраниях, составляю ли конспекты. Я подробно рассказывал ему обо всем. Ленин одобрил и построение, и содержание моих выступлений, сделал кое-какие замечания… В 1914 году полиция арестовала рабочих депутатов Государственной думы и устроила над ними судилище. На этом нашумевшем процессе Петровский даже под угрозой смертной казни не побоялся царских судей и выступил с обличительной речью против царизма. О его мужественном поведении узнала вся передовая Россия. Суд приговорил рабочих-депутатов к пожизненному поселению в Сибири, в далеком Туруханском крае. Яков Михайлович Свердлов, восхищаясь поведением Петровского на суде, писал одному из товарищей по революционной борьбе:
«…Что за хороший тип Петровский! Прелесть! Удивительная чистота, искренность, преданность своему долгу, делу. Именно таким он и остался у меня в памяти по личным впечатлениям. И рос он прямо-таки на глазах. Письма его обнаруживали этот рост. За него не страшно. Он удержится на высоте…»Да, Григорий Иванович Петровский, верный ленинец, всегда был на высоте. Ленин это учитывал. Помимо строительства, создания органов Советской власти снизу доверху на Наркомат внутренних дел была возложена и другая важная задача — борьба с контрреволюцией. И та и другая для Советской Республики были первостепенными. Одно ясно: успешно бороться с врагами революции мог человек кристально честный, политически зрелый, храбрый и мужественный. Петровский уже к этому времени имел немалый опыт вооруженной борьбы, который приобрел еще на баррикадах 1905 года. В октябре 1905 года в Екатеринославе полицейские и казаки расстреляли рабочих, которые вышли на демонстрацию. Когда после первых залпов конные казаки начали топтать людей конями, бить нагайками, многие дрогнули, побежали. Но нашлись смельчаки, которые вступили в рукопашную схватку, пустили в ход камни с мостовой. Петровскому с товарищами удалось отобрать у полицейских револьверы. Они ответили на насилие огнем, призвали рабочих строить баррикады. Первыми призыв большевиков поддержали на Чечелевке — в рабочем районе города. Здесь шел уже настоящий бой. Рабочие дружины ответили на огонь карателей стрельбой из охотничьих ружей и револьверов. Тогда-то и возникла знаменитая «Чечелевская республика». Она просуществовала немногим более месяца, но наглядно продемонстрировала силу народа. Самую большую баррикаду соорудили на Первой Чечелевской улице. С фронта и на флангах восставшие рабочие выкопали глубокий ров, протянули поперек улицы проволоку для защиты от конных жандармов и казаков. Сражалось на баррикаде несколько сот человек. Руководили обороной Петровский с товарищами. Бой не прекращался. Отбив очередную атаку, защитники получили небольшую передышку. Солдатам не очень-то хотелось лезть под выстрелы рабочих. Неожиданно на баррикаде Петровский встретил жену — Доминику Федоровну. Вместе с другими женщинами она подносила патроны, перевязывала раненых, насыпала земляной вал. Любуясь, как она ловко работает, Петровский радостно окликнул: — Доминика! Как ты сюда попала? Тебе тут нельзя, стреляют… Услышав родной голос, Доминика воткнула лопату, поправила клетчатый платок и бросилась к Григорию. — Здравствуй, родной! Жив!!! Они не виделись уже несколько дней, с той минуты, как началось восстание. Григорий взял ее за руку, прижал к себе. — Гриша, отпусти, неудобно, — радостно проговорила Доминика. — Не гони меня, я буду со всеми. Не имея достаточно оружия, связи и поддержки из других городов и сел, рабочие дружины не могли отбить атаки регулярных войск. Восставших разгромили. Но дни борьбы для рабочих не прошли бесследно. На баррикадах закалилась их воля, а опыт уличных боев им пригодился в 1917 году. Пригодился он и Петровскому. И вот теперь он — нарком внутренних дел. Сразу же после назначения на эту должность он со всей страстью приступил к новой работе. Город жил тревожно. На улицах шумела необузданная толпа. Нехватка хлеба, мяса и других продуктов питания вызывала недовольство и даже открытые выступления несознательной части населения. В Петрограде не было топлива, не работали электростанции, улицы почти не освещались. Этим пользовались уголовники. Еще 18 марта 1917 года Временное правительство издало указ о полной амнистии всех бандитов, грабителей и убийц, которые были осуждены до Февральской революции. Уголовники буквально заполонили город. Выйдя из тюрем, они тут же взялись за старое. Газеты пестрели сообщениями о дерзких грабежах, насилиях, убийствах, налетах на магазины. Не лучше вели себя и анархисты: начались погромы винных складов. Дело дошло до грабежа винных складов Зимнего дворца. В этих налетах участвовала часть солдат и матросов, спровоцированных анархистами. Рабочая милиция не в состоянии была контролировать порядок в городе. По указанию Петровского для борьбы с беспорядками создавались специальные отряды Красной гвардии. Беспорядки были на руку контрреволюционным элементам, которых было достаточно в Петрограде. Они ждали момента, чтобы ударить революции в спину. Белогвардейские офицеры создали подпольные боевые организации «Союз спасения родины», «Военная лига» и другие. Они уже стали переходить к открытым действиям. На темной улице белогвардейцы обстреляли автомобиль В. И. Ленина. К счастью, пули не задели Владимира Ильича, но нападавшие серьезно ранили ехавшего вместе с Лениным швейцарского социал-демократа Фрица Платтена. А спустя несколько дней неизвестными был остановлен автомобиль Наркомвнудела, в котором в этот раз вместе с Петровским ехали сотрудники наркомата. Угрожая оружием, налетчики обыскали Петровского и его товарищей. У члена коллегии Правдина нашли пистолет и хотели его расстрелять. К счастью, на шум подошел красногвардейский патруль. Завидя его, налетчики бросились врассыпную и через проходные дворы скрылись. Задержать никого не удалось. Эти случаи обсуждались на заседании Совнаркома. Как всегда подтянутый, решительный и немногословный, Петровский встал и попросил слова. — Незамедлительно предлагаю в Петрограде ввести военное положение. А налетчиков и грабителей расстреливать на месте. Для охраны квартир привлечь население. — Меры крутые, но другого пути у нас нет, — поддержал Дзержинский. — Предложение Петровского принимается! — одобрил Владимир Ильич. Отныне движение по городу разрешалось до определенного часа, красногвардейским патрулям и милиционерам предоставлялось право задерживать каждого подозрительного человека. 20 декабря 1917 года Совет Народных Комиссаров постановил образовать Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с заговорами, контрреволюцией и саботажем. ВЧК возглавил Феликс Эдмундович Дзержинский, одновременно оставаясь членом коллегии НКВД. С этого дня НКВД и ВЧК будут работать вместе, раскрывая заговоры, борясь против шпионов, бандитов, хулиганов, спекулянтов. Свой первый удар чекисты совместно с милиционерами нанесли по Торговому дому Александровых в Петрограде. В этом доме под безобидными вывесками торговых залов действовал крупный спекулятивный центр. Спекулянты ловко заметали следы. Торговцы доставали мандаты различных советских учреждений. В то время сделать это было не так уж трудно. Каждая организация имела свои печати, а в советские учреждения пробралось немало жуликов и врагов, которые помогали спекулянтам. По всей стране они создавали разветвленную сеть скупщиков золота и ценных бумаг. Более того, связи из Торгового дома уходили за границу. Наружная служба милиции, давно наблюдавшая за спекулянтами, с обыском не спешила, чтобы не спугнуть главарей. О своих наблюдениях сообщили чекистам. Те в скором времени убедились, что в Торговом доме настоящее гнездо контрреволюции. Посоветовавшись с Петровским, Феликс Эдмундович поставил задачу Я. Х. Петерсу — своему ближайшему помощнику: — Операцию надо провести так, чтобы враги сразу почувствовали силу чекистов, наше пролетарское возмездие. Когда главари будут в сборе, здания оцепить и без особого шума всех взять живыми. — Я это предусмотрел, — по-военному ответил Петерс. — Думаю, что удар будет что надо. Дом окружили еще с вечера, когда главари были в сборе. Чекисты и милиционеры перекрыли все входы и выходы. Тщательно осмотрели помещения. В огромных подвалах, где хранились товары, чекисты нашли спрятанные в тайниках золото, платину, бриллианты… Стоимость ценностей составила миллион золотых рублей. С каждым новым днем, прожитым Советской Республикой, возрастала роль милиции в охране общественного порядка. Петровский особое внимание обращал на подбор кадров, на связь милиции с трудящимися. Выступая перед сотрудниками наркомата, работниками Советов, он подчеркивал: — Главное для деятельности милиции — это приобщить трудящееся население к несению обязанностей по охране Советского государства. Достижение и осуществление этой задачи и будет воплощением идеи истинно народной милиции. В марте 1918 года над красным Питером нависла угроза окружения. К городу стремительно продвигались немцы. Ими уже был занят Псков. В этих условиях Совнарком принял решение о переезде Советского правительства в Москву. Организация эшелонов и их охрана были поручены сотрудникам НКВД и ВЧК. 11 марта правительственный поезд, в котором ехал Владимир Ильич и другие члены правительства, благополучно прибыл в Москву. Петровский быстро организовал работу наркомата на новом месте. Теперь под его руководством в наркомате работало свыше 400 преданных революции сотрудников. Наркомвнудел сохранил за собой руководство губернскими исполкомами, строго следил за тем, чтобы все распоряжения Совнаркома и указания Ленина проводились в жизнь. Забот по-прежнему у Петровского было много. Молодая Советская Россия на фронтах отбивалась от наседавших белогвардейских армий. А в тылу у Республики действовал еще один страшный враг — голод. Он был не менее грозной опасностью, чем война. И трудно было сказать, от чего больше погибало людей — от пуль или от голода. — Хлеба! — плакали дети. — Хлеба! Дайте хлеба! — просили матери. — Хлеба! Без хлеба не можем работать, — умоляли истощенные голодом рабочие. Не проходило дня, чтобы в Совнаркоме под председательством Ленина не обсуждали, как преодолеть голод: думали, спорили, решали, в каких губерниях и как взять хлеб. Партия большевиков понимала: война и голод связаны между собой — чем меньше хлеба у Советской власти, тем активнее капиталисты и помещики будут наступать на революцию. Голод они использовали и будут использовать для подрыва Советской власти. — На заседаниях Совнаркома постоянно обсуждались меры борьбы с голодом, — вспоминал Петровский. — Помню, мы, наркомы, как и все, получали только осьмушку хлеба, да к тому же такого плохого, что его запах вызывал тошноту. Но запасов и этого хлеба в Петрограде и в Москве оставалось на 4—5 дней. Борьба за хлеб становилась важнейшей проблемой дня. А хлеб в стране был. Но он находился в основном у кулаков, которые не признавали Советскую власть. Они втридорога продавали хлеб спекулянтам, мешочникам, самогонщикам. Вопрос стоял так: нужно принимать самые строгие меры против кулаков, прятавших хлеб, или рабочие и деревенская беднота погибнут от голода. Нужно было силой взять хлеб у сытых, чтобы снабдить им голодных. Борьба за хлеб становилась борьбой за социализм. Чтобы победить голод и врагов, чтобы кормить рабочих и Красную Армию, декретом Совета Народных Комиссаров в стране была объявлена продовольственная диктатура. Учитывая всю важность вопроса, Петровский через журнал «Вестник НКВД» обратился с воззванием к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, работникам милиции. Он призывал их оказывать на местах всемерную помощь продовольственным отрядам в изъятии излишков хлеба у кулачества. Он был одним из тех, кто предложил создавать на заводах и фабриках продовольственные отряды. Они не только заготовляли хлеб, но и доставляли его на станции и пристани к поездам и пароходам, охраняли склады с зерном. Вместе с наркомом продовольствия А. Д. Цюрупой Петровский занимался организацией продовольственных отрядов, их оснащением. Вглядываясь в суровые лица рабочих-продармейцев, он понимал всю опасность, которая поджидала отряд. Но не это смущало их, а, как признались, насилие, которое предстоит совершить против крестьян. Это опасное заблуждение нужно было развеять. И Петровский попросил внимания, заговорил просто: — Товарищи, не должно быть никакой жалости к кулаку, ибо речь сейчас идет о жизни и смерти Республики. И выбросьте из головы, изъятие излишков — это не грабеж, а революционная необходимость. Все силы мы сейчас направляем на борьбу с голодом. Рабочие согласно закивали, лица у них посветлели. В стране фактически шли две войны — гражданская и война за хлеб. За 1918 год заготовили 30 миллионов пудов хлеба, не так уж много, но за него от рук кулаков погибло 7309 продармейцев. Большие потери несла милиция. Такова была цена за хлеб. Петровский постоянно контролировал хлебные заготовки, запрашивал губернские Советы, как они выполняют чрезвычайное постановление Совета Народных Комиссаров о хлебе. — Решительней боритесь с мешочниками! — требовал нарком от милиции. — Они, как навозные жуки, проползают через заставы и вывозят из деревни хлеб, а в городе продают его втридорога. Не такой безобидной была деятельность этих, как могло показаться, мелких хищников: за год через их руки прошло 66 миллионов пудов хлеба — вдвое больше, чем его заготовили продотряды. Петровский решил, что следует подумать о формах борьбы с мешочниками. …В работе НКВД все было новым, многое неизвестным. И от наркома, и от рядового сотрудника требовались инициатива и высокое революционное правосознание. Никого не удивляло, что работникам наркомата приходилось непрерывно учиться. Пример подавал Петровский. Он всегда бывал на заседаниях Совнаркома, которые проводил В. И. Ленин. — Это был первый и единственный в то время университет, — вспоминал Петровский, — где наркомы учились, как надо строить рабоче-крестьянскую власть. Григорий Иванович всю жизнь учился у Ленина решительности и непреклонности, когда речь шла об интересах государства, народа. Свою верность ленинским принципам он еще раз доказал, находясь в составе делегации на переговорах в Брест-Литовске. Выполняя указание вождя, Петровский без колебаний подписал вместе с другими членами советской правительственной делегации тяжелые условия Брестского мира, так необходимого Советской России. 4 июля 1918 года в Москве в Большом театре начал работу V Всероссийский съезд Советов. Ему предстояло обсудить первую Конституцию РСФСР. Активное участие в ее разработке принимал Г. И. Петровский.
«Немедленно принять меры к поимке и задержанию бежавших. Пытающихся поднять восстание против Советской власти арестовывать и предавать военно-революционному суду. Сопротивляющихся расстреливать… Никакой паники, никаких колебаний. Исключительные условия момента требуют от всех коммунистов быть на своих постах, выполнять свою работу спокойно, уверенно, нигде не приостанавливая ее ни на минуту…»Петровский пристально посмотрел на Дижбита и напомнил: — Сами понимаете, телеграмма особой срочности и важности, проконтролируйте ее получение на местах. Но мятежом в Москве эсеры не ограничились. В столицу поступали сообщения о восстаниях в других городах. Это была цепь хорошо продуманного заговора. В нем тайно участвовали иностранные послы. После Москвы по их указке эсеры подняли восстание в Ярославле… Белогвардейцам удалось захватить там власть. Выступление тщательно готовилось. Мятежников возглавил бывший полковник царской армии Перхуров. С 6 по 21 июля белогвардейцы держали власть в городе. Они разрушили центр, некоторые предприятия, убили комиссара Ярославского военного округа С. М. Нахемсона. Были расстреляны, утоплены в Волге сотни большевиков и беспартийных товарищей. Владимир Ильич вызвал Петровского. — На подавление мятежа в Ярославле посланы полки Красной Армии. Вы назначаетесь председателем правительственной комиссии. Возьмите с собой вооруженный отряд чекистов и поезжайте в Ярославль. Работу по ликвидации мятежа и его последствий поручаем вам. Обстановка требует от нас решительных и смелых действий, никакой пощады изменникам, — жестко напомнил Ленин.
«для поддержания революционного порядка, охраны Советской власти и отстаивания дорогих завоеваний революции съезд признает необходимость организации Советской рабоче-крестьянской милиции».А вскоре, подводя итоги проделанного, Петровский писал в докладной записке В. И. Ленину:
«Ломаются гнилые своды отживших и одряхлевших зданий, и на их месте воздвигаются новые дворцы».Григорий Иванович задумался на минуту, мысленно представил, как Владимир Ильич будет читать написанный им, недавним рабочим, документ, который подытоживал деятельность наркомата по строительству советского государственного аппарата. Петровский писал не только от себя, но и от имени всех рабочих, всех угнетенных бывшей России, ставших теперь во главе Республики.
«Этот период стройки новых зданий уже заканчивается, — писал нарком. — Подводятся последние прочные своды, и на очереди становится вопрос о внутреннем содержании вновь построенных дворцов. Аппарат управления почти всюду налажен. Необходимо его пустить в ход по наиболее прочному, верному пути, ведущему к закреплению в стране диктатуры пролетариата».В дверь постучали. Петровский оторвался от бумаг, на пороге стоял Дижбит. — Проходите, — пригласил Петровский. Он снял очки, близоруко сощурив добрые глаза, проговорил: — Садись, устраивайся поудобнее. Я был у Владимира Ильича, мы говорили с ним о милиции. Дижбит по привычке вынул блокнот, приготовился записать указания наркома. — Подожди записывать, — остановил его Петровский. — Как тебе известно, с милицией у нас немалый разнобой получается, — продолжал Григорий Иванович. — В каждой губернии, городе действуют по своему усмотрению, кто во что горазд. Это нетерпимо больше. Владимир Ильич предложил централизовать руководство милицией. Будет создано Главное управление. Надо разработать Положение о правах и обязанностях милиции. Я сказал Ильичу, что подготовку Положения можно поручить тебе. Как смотришь на это? — Я бы, Григорий Иванович, со всей душой, но знаешь… — Хватит, хватит! — прервал Петровский. — Песня старая. Нетрудно угадать, скажешь, что не знаком с делом. Каждый в подобном случае так говорит. А нам что, московского полицмейстера пригласить? И учти, начальником Главного управления милиции решили назначить тебя. Поэтому старайся вдвойне. Положение будешь разрабатывать для себя. Вскоре при НКВД было создано Главное управление Советской рабоче-крестьянской милиции, а его начальником назначили Андрея Мартыновича Дижбита. Главное управление милиции разместилось в Москве, в двухэтажном особнячке в Пименовском переулке (ныне улица Медведева). Дижбит выполнил поручение Петровского. Проект Положения, разработанный Дижбитом и рассмотренный В. И. Лениным, лег в основу инструкции «Об организации Советской рабоче-крестьянской милиции», составленной НКВД с Наркоматом юстиции. Вместе с Г. И. Петровским ее подписал нарком юстиции Д. И. Курский. Принятием этого документа в основном завершалось правовое оформление Советской милиции. В нем были изложены принципиальные положения, отражавшие суть новой пролетарской милиции, ее классовость, подчеркивалось главное ее отличие от буржуазного полицейского аппарата. История Советской рабоче-крестьянской милиции сохранила много примеров героических подвигов сотрудников, совершенных во имя народа. В апреле 1918 года в неравной схватке с бандитами геройски погибли московские милиционеры Егор Швырков и Семен Пекалов. По решению Советского правительства их похоронили на Красной площади у Кремлевской стены рядом с другими выдающимися сынами и дочерьми Родины. Никогда не забудется подвиг начальника Дмитриевской уездной милиции Курской губернии Лилякевича. Командуя 35 конными милиционерами, он смело вступил в бой с крупным отрядом озверевших бандитов. В неравной схватке начальник и все милиционеры погибли, но до конца выполнили долг. Погиб, но остался верен присяге сотрудник ставропольской милиции Яков Терентьевич Баша. Не сумев склонить его на свою сторону, бандиты вырезали на спине отважного милиционера звезду, а потом живьем сожгли на костре… Этот скорбный список длинный. В нем стоят имена тысяч и тысяч тех, кто беззаветно служил рабочим и крестьянам в ту трудную пору. На посту наркома НКВД Петровский работал до марта 1919 года, до того времени, когда по предложению Я. М. Свердлова был избран III Всеукраинским съездом Советов Председателем Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета. Наркомом НКВД был назначен Феликс Эдмундович Дзержинский. Теплым весенним днем Григорий Иванович выехал из Москвы на Украину. Он ехал с Доминикой Федоровной и дочерью. Сыновья сражались на фронте, изредка извещая родителей о своей службе. Проводить Петровского пришли Бонч-Бруевич и Калинин, с которыми связывала Петровских долгая дружба. Перед ними был опытный человек, закаленный в огне революции, государственный деятель, прошедший ленинскую школу государственного руководства в Совнаркоме. Григорий Иванович не скрывал этого. — Могу с гордостью заявить, — рассказывал Петровский как-то своим близким друзьям и товарищам, — что этот период моей работы рядом с Владимиром Ильичем, под его непосредственным зорким наблюдением, при его чуткости, простоте и помощи, был такой для меня школой, где я дополнительно приобрел столько знаний и опыта, каких не мог получить за всю жизнь ни в каких университетах и академиях, не в обиду будь им сказано. И, уезжая на Украину, я чувствовал себя более зрелым и более способным ленинской верой и правдой служить нашей родной ленинской партии, делу рабочего класса… Этот год для Украины был особенно трудным: на юге началось наступление белогвардейских войск Деникина, активно действовали кулацко-националистические банды. В Киеве, куда приехал Петровский, было неспокойно. Банды ворвались в пригороды. На их пути, защищая Киев, встали отряды, сформированные из коммунистов и беспартийных рабочих. Не выдержав удара бандитов, один из отрядов стал отступать, оголяя фланг. И тогда неожиданно вперед вырвался человек с винтовкой в руках. — Стойте! Ни шагу назад! За мной! — звал он и сам пошел на врага. Это был Петровский. Он уверенно стал руководить боем. Личное участие Григория Ивановича в стычке сразу подняло настроение и боевой дух бойцов. Они отогнали банду. На этом боевом примере рабочие Киева убедились, что в лице Петровского большевики Украины обрели подлинно народного вожака. Григорий Иванович Петровский внес свою лепту в разгром войск Деникина, белополяков, петлюровцев, Врангеля, кулацких банд. Сразу после гражданской войны он организует борьбу с не менее страшным врагом — голодом, обращается за помощью к Владимиру Ильичу Ленину. И в это трудное время Украине пришла помощь от Советской России, хотя сама она еще жила в холоде и голоде. Немало сделал Председатель Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета Петровский для детей. Он сам возглавил борьбу с беспризорничеством. Под его неослабным контролем возрождалась промышленность, налаживалось сельское хозяйство, создавались первые колхозы и совхозы. Всеукраинский староста бывал на заводах, фабриках, в селах, воинских частях. В 1922 году Петровский стал одним из председателей ЦИК СССР. Он — неизменный делегат партийных съездов, член ЦК ВКП(б) по 1938 год включительно. Последние годы жизни Григорий Иванович был заместителем директора Музея Революции СССР в Москве. За выдающиеся заслуги перед Советской Родиной Григорий Иванович Петровский был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени. Умер Г. И. Петровский от паралича сердца 9 января 1958 года, не дожив меньше месяца до своего восьмидесятилетия. Урна с прахом Григория Ивановича покоится в Кремлевской стене… В городе его революционной юности — Екатеринославе, названном в его честь Днепропетровском, наркому революции Петровскому сооружен величественный памятник. Металлургический завод, на котором работал Григорий Иванович и делал свои первые революционные шаги, теперь носит его имя. Мощный дизель-электроход «Г. И. Петровский» бороздит моря и океаны. Верный боец ленинской гвардии, один из создателей Советского государства, ближайший соратник Владимира Ильича Ленина, Петровский свято верил в великое и непобедимое дело строительства коммунизма и отдал ему без остатка все свои силы.
«Председатель Совета Народных Комиссаров — В. Ульянов».Патрульные, народ молодой, неосведомленный, арестовали Ленина и повели в ближайший милицейский комиссариат. Там, конечно, тотчас узнали Владимира Ильича. Сконфузившись, старший патруля незаметно ушел… Милиционер Левашов, стоявший на Добрынинской площади, сразу заметил остановившийся неподалеку черный автомобиль. Из него вышел невысокого роста человек в темном костюме и направился к нему. «Кто бы это? Не иначе, начальство!» — решил Левашов. Случалось, что посты проверял сам Рогов — «красный градоначальник» Москвы, поэтому Левашов на всякий случай обтер рукавом милицейский жетон на груди, чтобы блестел, одернул гимнастерку, поправил солдатский ремень с тяжелым смит-вессоном: за внешний вид начальство строго взыскивало. Потому каждый старался, чтобы гимнастерка, брюки были выглажены, а сапоги начищены до блеска. Иначе нельзя — постовой на виду у всей Москвы. Ленин тем временем подошел к Левашову и, чуть картавя, проговорил: — Здравствуйте, товарищ! Левашов выпрямился, взял под козырек: — Здравия желаю!.. Слушаю вас! Владимир Ильич тепло улыбнулся, протянул руку: — Давайте познакомимся. Ульянов, Председатель Совета Народных Комиссаров. «Батюшки! Да это же Ленин! А я-то сразу не признал», — растерялся Левашов. Ему еще ни разу не доводилось так близко видеть Ленина. И вот он стоит рядом, такой обыкновенный, простой. — Как ваша фамилия, товарищ милиционер? — видя замешательство постового, пришел на помощь Владимир Ильич. — Милиционер Левашов! — постовой осторожно пожал руку Ленину. Она была сильная, упругая, как у рабочего человека. Владимир Ильич внимательно посмотрел на милиционера, заметил две аккуратные заплатки у него на рукаве. — Вы солдат? — Служил, а сам из рабочих, ткач я, товарищ Ленин. Хотел недавно записаться добровольцем в Красную Армию — не взяли, мол, твои года вышли. — А выглядите совсем молодцом. Сколько же вам лет? — Пятьдесят пять исполнилось. — Неужели! Мы с вами почти ровесники. Владимир Ильич легонько взял Левашова за локоть, и они медленно пошли к автомобилю. Часто останавливались. Кто наблюдал за ними, тому могло показаться, что на площади встретились старые знакомые. Ленин подробно расспрашивал о службе, о том, как в комиссариате борются с хулиганами, спекулянтами, ворами. — Скажите, товарищ Левашов, рабочие помогают милиции? — А как же, товарищ Ленин, конечно, помогают, разве нам одним управиться! Такая, прости господи, от царя и от Керенского нечисть и шпана осталась в Москве, что на нее никакой милиции не хватит. Рабочий человек сам видит, кто ему житья не дает. Он сам себя защищает от всяких уголовников, спекулянтов… Теперь на каждом заводе рабочая дружина имеется. Очень даже хорошо рабочие помогают милиции. — По-моему, вы правильно подметили, — энергично заговорил Владимир Ильич, — нужно, чтобы каждый сознательный рабочий усвоил, кто его враги, тогда он всеми силами станет помогать милиции. Что касается спекулянтов, мешочников, то против них мы думаем организовать «крестовый поход». Как вы на это смотрите? Справимся? — Отчего же не справиться, дело святое, справимся. Коль рабочий человек на хулиганов, жуликов и спекулянтов всем миром навалится, им, вражинам, некуда будет деться. Тут им и крышка! — Крышка, говорите? — Ленин одобрительно хмыкнул. — Именно, товарищ Левашов, мы обязаны, не теряя времени, немедленно, всех мироедов разнести в пух и прах. Владимиру Ильичу, видимо, очень понравился Левашов. Ленин беседовал с ним неторопливо, давая понять, что разговор интересен и важен. В свою очередь Левашову с первого взгляда понравилась внешность Владимира Ильича, его некрупная фигура, обычная серая кепка. Такие же кепки носили многие рабочие. Левашов пристально всматривался в приятное смуглое Ленинское лицо, высокий лоб, темно-темно-карие глаза, живые, полные внутренней силы. — Большая у вас семья, товарищ Левашов? — Жена, четверо детей: три сына и дочка. Старший в Красную Армию записался, другой на заводе работает. А остальные при мне живут, дочь еще несмышленыш. Владимир Ильич поинтересовался: — А квартира у вас есть? Левашов ответил. Он старался шагать в ногу с Ильичем. Ленин чуть приостановился, заглянул в лицо спутнику: — Жалованье какое вы получаете? Левашов таиться от Владимира Ильича не стал: — На милицейское жалованье по нынешним временам не проживешь, хлеба получаю полтора фунта да на детей немного дают. Сами знаете, этим не прокормишься. Из одежды, что было получше, жена на муку променяла, а обмундировка на мне — видите какая… Жилье имеется, я уж вам говорил. Теперь все так живут, не я один. Ленин внимательно, не перебивая, слушал постового — одного из тех, кому Советская власть доверила охрану порядка. — Но мы, Владимир Ильич, не ноем, твердо верим в новую жизнь, которая в России скоро наступит. — И очень правильно делаете, — похвалил Ленин. — Нужно, чтобы также поверили и все ваши товарищи. Мы подумаем над тем, чтобы милиционеры получали красноармейский паек и одежду. Придет время, и очень скоро, когда у нашей милиции будет своя красивая форма. Передайте это милиционерам, скажите им о необходимости укреплять дружбу с рабочими. И еще передайте мой привет и скажите, что ваша служба очень нужна Советской России. Владимир Ильич попрощался за руку с Левашовым и уехал.
«…прибыл из города Москвы и поселился в гор. Саратове на жительство агент страхового общества «Саламандра» крестьянин деревни Бестужевка Ново-Костычевской волости Самарского уезда и губернии Марк Тимофеевич Елизаров, 45 лет, с женой Анной Ильиничной, 43 лет. Названный Елизаров со времени своего приезда в Саратов замечается в сношениях с некоторыми местными видными революционными деятелями…»Елизаров много ездит по Волге, пишет подробные письма Ильичу, сотрудничает в местных газетах. И в Поволжье Елизарову приходится вплотную сталкиваться с проблемами защиты от пожаров. По данным статистики, в России на тысячу застрахованных строений приходилось от 10 до 20 пожаров в год, страховые общества выплачивали владельцам предприятий и жилых домов убытки от пожаров в размерах, превышающих выплаты по внутренним займам. Газеты сообщали об опустошительных пожарах, уверяли, что за счет годичной премии «красному петуху» можно было бы ввести в стране всеобщее обучение, прокормить голодных, повысить урожайность земли. Работа сталкивала Елизарова с самыми разнообразными проблемами. Он видел, что от пожаров страдают в первую очередь крестьяне, потому что деревни совершенно не защищены от огня. Он знал, что и в городах положение немногим лучше. Водопроводы, как правило, маломощны, обслуживают только центральные районы. Пожарные команды плохо снабжены и обучены. Так было в Поволжье, так было и в Сибири, куда Елизаров снова переехал в начале 1913 года, теперь уже как представитель Российского транспортного и страхового общества. Масштабы работы расширились.
«…А какой простор теперь у меня! — пишет он родным. — Ведь мне надо организовать (оказалось, я по призванию организатор…) Иртыш, Обь, Енисей, Лену, Амур! Все это впереди. Вот сейчас спешу на поезд в Томск — тоже для организационных целей. Завербовать в свою партию целый легион… инспекторов мелкого кредита…»
«Вспоминая теперь работу Марка Тимофеевича, приходится признать, что, пожалуй, никто, кроме него, в эти бурные месяцы октября, ноября и декабря 1917 года и не справился бы с той стихией, которая бушевала на железных дорогах. …Нужно было огромное знание дела, огромная выдержка и большие связи в железнодорожном мире, чтобы собрать хотя бы небольшие командные силы. Это сделал Марк Тимофеевич. Как сейчас помню его большую спокойную фигуру, его лицо с доброй улыбкой, слышу его спокойный голос среди хаоса звуков, человеческих голосов, выстрелов, криков, угроз, просьб и ругательств. Нечеловеческая работа сразу же подорвала силы больного сердцем Марка Тимофеевича: к середине декабря он уже был так переутомлен, что иногда, как говорили мне потом, с ним делалось дурно».В декабре 1917 года состоялся Чрезвычайный Всероссийский съезд железнодорожных рабочих и мастеровых. Выступая перед железнодорожниками, Владимир Ильич Ленин говорил о том, как тяжела для страны железнодорожная разруха, усугубляемая саботажем верхушки чиновничества, как важно наладить транспорт, чтобы поднять экономику, установить правильный обмен между городом и деревней. Выступление наркома путей Елизарова отражало конкретные, неотложные задачи подъема транспорта. Вскоре после съезда он отправился в инспекторскую поездку, останавливался на станциях, проводил беседы и митинги, привлекая на сторону революции рабочих и служащих железных дорог. В январе 1918 года Елизарова по личной просьбе, связанной с обострением болезни, освободили от работы наркома. Но главное уже было сделано: он создал и наладил руководящий центр, способный организовать работу сложного транспортного механизма. То же умение привлечь к работе людей, та же энергия и выдержка отличали Елизарова и на посту главного комиссара по делам страхования и борьбы с огнем. Он взял на себя это дело, едва оправившись от болезни. Он знал, что это нужно Республике. Волна пожаров прокатилась по разоренной войной стране. Об этом сообщали письма, телеграммы, рассказывали ходоки. Вспоминал о событиях тех дней член партии с 1917 года Александр Тимофеев. Путиловский рабочий, направленный вместе со своими товарищами на охрану Смольного, он участвовал в штурме Зимнего дворца и в подавлении мятежа Керенского — Краснова. В дальнейшем Тимофеев находился в распоряжении коменданта Смольного, матроса крейсера «Диана» Павла Дмитриевича Малькова. Он писал на родину, в деревню Елица Виленской волости Старорусского уезда, о том, как Ленин принимает ходоков. Безземельные и малоземельные крестьяне этой деревни с большой радостью встретили победу Октября. Местные богатеи пытались запугать сельских активистов. Начались поджоги. Декабрьской ночью 1917 года в Елице запылало сразу несколько крестьянских дворов. Пожар уничтожил все: дома, хозяйственные постройки, скот. Погорельцы остались в чем успели выскочить из горящих изб. Односельчане, посоветовавшись, послали ходоков к Ленину — просить помощи погорельцам. Те приехали к Тимофееву, и он рассказал обо всем Малькову, который доложил Ильичу. На восемь часов утра был назначен прием в Смольном. Точно в назначенное время ходокам предложили войти в кабинет. Владимир Ильич радушно принял каждого, усадил, сел сам. Началась беседа. Ленина интересовало все из жизни деревни: сколько дворов, сколько коров и лошадей у крестьян, есть ли вблизи помещики, сколько земли у них и сколько у крестьян, каков урожай, хватает ли хлеба до нового урожая. Гости только успевали отвечать. Рассказали они и о пожаре. Заканчивая беседу, Владимир Ильич сказал, что пожар в деревне Елица — еще одно доказательство того, что враги революции не сложили оружия, что помещики, капиталисты и их приспешники готовы на любое преступление против трудового народа. Надо бороться, надо защищать завоевания Октября. Ленин написал и отдал ходокам записку к руководителям местных органов власти с просьбой помочь погорельцам из деревни Елица. Весной 1918 года приехали эти же ходоки в Петроград с хлебом-солью благодарить Владимира Ильича: дали погорельцам лес, помогли зерном и инвентарем. Но правительство уже переехало в Москву. А продукты, привезенные ходоками из деревни Елица, были переданы от имени Владимира Ильича в детский дом. Подобных эпизодов, в той или иной мере характеризующих и обстановку с пожарами, было много, и они не проходили мимо внимания Елизарова. Его решение возглавить пожарное и страховое дело было продиктовано чувством революционного долга, точной оценкой создавшейся обстановки. Огромный опыт, приобретенный за годы работы в страховых обществах, позволил ему с первых дней выработать тактику, наиболее выгодную молодой Республике. Он, в частности, не торопился с национализацией страховых обществ, чтобы не дать повода зарубежным финансистам конфисковать помещенные в их банки русские страховые капиталы. В апреле 1918 года Анна Ильинична писала из Петрограда, где тогда жили Елизаровы:
«Живем мы пока хорошо. Марк налаживает свое дело с видимым удовольствием…»Письмо датировано 2 апреля, а 6, 7 и 9 апреля в Петрограде под председательством Елизарова проходило обсуждение проекта Декрета об организации государственных мер борьбы с огнем. Как и на транспорте, административная верхушка пожарной охраны занималась саботажем. И только благодаря организаторским способностям, личному обаянию, знанию людей Елизарову удалось сколотить костяк специалистов, которые отдали все свои силы разработке проекта Декрета. Кто же принял участие в апрельском совещании в Петрограде? Председатель правления Всероссийского профессионального союза и заведующий Петроградскими курсами пожарных техников П. К. Яворовский, член правления Всероссийского союза пожарных и страховых деятелей Н. Т. Федотов, председатель правления Российского союза обществ взаимного от огня страхования К. М. Яичков и другие. Характерно, что один из участников этого совещания — К. М. Яичков — стал впоследствии руководителем Центрального пожарного органа Республики. 17 апреля 1918 года Марк Тимофеевич Елизаров докладывает на заседании Совета Народных Комиссаров о проекте Декрета «Об организации государственных мер борьбы с огнем». Он говорит о том, что именно сейчас, когда хозяйство Республики истощено войной, нужны самые решительные меры по охране наличного народного достояния — основного источника развития экономической мощи Республики. Он анализирует основные причины пожаров — отсутствие обязательных противопожарных нормативов, планомерного руководства со стороны органа противопожарного надзора, недостаток специалистов и средств — и призывает обсудить меры по устранению причин неудовлетворительной постановки пожарной охраны в стране. Елизаров называет важнейшие из этих мер. Говорит о развитии пожарного законодательства и усиления средств предупреждения пожаров, о планировке селений и огнестойком строительстве, водоснабжении и развитии добровольных пожарных организаций, научно-технических разработках и подготовке кадров, исследовании причин пожаров и единой статистике. Пожарный совет, утвержденный Декретом, должен, по мнению докладчика, стать органом, решающим проблемы противопожарной защиты на научной основе. Совет Народных Комиссаров обстоятельно обсудил проект Декрета и внес поправки. В частности, был расширен состав Пожарного совета, изменен порядок рассмотрения спорных вопросов и порядок финансирования противопожарных мероприятий, была подчеркнута необходимость широкого участия местных Советов в решении вопросов пожарной охраны. 21 апреля 1918 года вышел очередной номер «Известий», в котором был опубликован Декрет «Об организации государственных мер борьбы с огнем». Он заложил основы советской пожарной охраны, определил основные принципы ее построения, главные пути развития. И Марк Тимофеевич Елизаров, главный комиссар по делам страхования и борьбы с огнем, энергично принялся за осуществление основных положений Декрета на практике. На одном из очередных заседаний Совета Народных Комиссаров, под председательством Владимира Ильича Ленина, были рассмотрены и утверждены члены Пожарного совета. Создавалось на новой основе противопожарное дело Советской Республики. В мае 1918 года по представлению М. Т. Елизарова в национализированном имении графа Шереметева «Ульянка», расположенном по Петергофскому шоссе, был передан в ведение главного комиссара по делам страхования и борьбы с огнем участок земли для устройства опытной станции по огнестойкому строительству. Заслуживает внимания и Постановление Народного комиссариата труда «О наказе инспекции труда», предусматривающее комплекс противопожарных мер в промышленных зданиях. Эти основополагающие документы определили коренную реорганизацию пожарного дела, рассчитанную на десятилетия. Но обстановка требовала от пожарных непосредственных и неотложных действий. Они должны были защищать от пожаров борющуюся Республику, и они делали это, не щадя сил и жизни. Надо было принимать экстренные меры, чтобы обеспечить и укрепить боеспособность пожарных частей. А реакционная административная верхушка пожарной охраны чинила препятствия, используя любые формы борьбы — от рассуждений о «внеполитической» природе пожарного дела до прямого саботажа. Но выдвинулись новые руководители. Первым красным брандмейстером Москвы стал бывший ствольщик Сокольнической части Роман Захарович Давыдов, за которого проголосовали пожарные всех московских частей. Брандмейстером Всехсвятской части был избран Владимир Семенов. В число руководителей столичной пожарной охраны вошли А. А. Понофидин, В. К. Ванке и другие. Первые шаги были неимоверно трудными: не хватало лошадей, фуража, техники, в пожарных частях осталось мало специалистов. Но бывшие ствольщики и топорники, ставшие командирами, оказались людьми на редкость упорными. Московские старожилы до сих пор вспоминают страшный пожар на товарной станции Казанской железной дороги, вспыхнувший 26 мая 1918 года. День был ветреным, и огонь быстро распространялся, охватывая деревянные пакгаузы, штабеля леса, дома. Вскоре станция превратилась в гигантский костер. Горели склады с теми самыми товарами, в которых так нуждалась зажатая в блокадное кольцо Республика. Полыхали дрова, которые в те времена были единственным топливом и для заводских, и для паровозных котлов, не говоря уже о жилых домах. И, наконец, огонь подобрался к стоявшему у платформы составу со снарядами, предназначавшемуся для отправки на фронт. Пожарные части работали героически. Это была настоящая битва. Нестерпимый жар, тяжелый, жгучий, всепроникающий дым и непрерывные разрывы снарядов в охваченных огнем вагонах… Многие пожарные были ранены. Целый день около четырехсот бойцов сдерживали яростный натиск огня, лавина которого грозила ворваться в город. И люди выстояли. Пожар начался от загоревшегося хлопка, но от чего загорелся хлопок, осталось неизвестным. На возможные причины указывает опубликованное в те дни обращение народного комиссара внутренних дел Г. И. Петровского.
«Чрезвычайные политические события текущих дней, — говорилось в нем, — могут вызвать еще ряд бедствий в виде громадных пожаров, как это было уже 26 мая в Москве, в Туле, что может повториться и в других городах и селениях. Выход из этого положения только один — охрана народного достояния от пожарных бедствий… Эта охрана требует сильнейшего напряжения сил, в особенности в данный момент, когда сторонники старого порядка, мракобесы, кулаки, живущие чужим трудом, эксплуататоры-собственники готовы на почве мести совершить еще новое гнусное дело — зажечь свои прежние имения, усадьбы и угодья…»Обращение призывало трудящихся принять активное участие в охране страны от поджогов и пожаров. Прошло немногим больше месяца после пожара на товарной станции Казанской железной дороги — и в Москве произошел новый большой пожар. Его подробно описала в своей книге «Черные сухари» Елизавета Драбкина, работавшая в то время секретарем в приемной Я. М. Свердлова. Утром 2 июля в кабинете Свердлова ежеминутно звонил телефон: ему сообщали, что попытка меньшевиков организовать забастовку провалилась, рабочие повсюду вышли на работу. В начале одиннадцатого снова зазвонил телефон. Далекий невнятный голос что-то кричал. Можно было разобрать лишь слово «пожар». Драбкина побежала на крышу «Метрополя». Небо было в легких белых облаках. Только в той стороне, где находилась Симонова слобода, оно казалось сероватым. И вдруг на этом сером фоне взметнулся вверх огромный столб дыма и пламени и донесся глухой взрыв. Белые кудрявые облака окрасились снизу огненно-красным, а потом утонули в дымной мгле. Горели товарные склады, пакгаузы и железнодорожные постройки на станции Симоново. Взорвалось несколько баллонов с кислотами и эфирными веществами; возникла опасность взрыва находящихся поблизости симоновских пороховых погребов. Яков Михайлович спокойно отдавал распоряжения. На борьбу с огнем были брошены все московские пожарные части. На помощь пожарным послали красноармейцев. По поручению Свердлова Драбкина поехала на пожар. Уже у Таганки чувствовался запах гари. Население Воронцовской высыпало из домишек на улицу. Люди с тревогой всматривались в серо-багровое небо. Повсюду слышались взрывы. Над фабрикой Жако клубились облака пара, сквозь которые смутно виднелись человеческие фигуры. Рабочие фабрики, встав в цепь, из рук в руки передавали на крышу ведра с водой. Пожар в Симонове бушевал весь день. Порой пламя удавалось примять, но через несколько минут оно вспыхивало с новой силой. Изнемогавших от нечеловеческих усилий пожарных оттаскивали в сторону, обливали водой, и они снова бросались в огонь. К вечеру огонь утих. На огромном пожарище дымились обломки железа и груды тлеющего дерева. Временами по ним пробегали синие язычки пламени. Наутро город был затянут душной пеленой дыма. По угрюмому небу плыло тяжелое багряное солнце, тоже похожее на отблеск пожара. Еще один пожар начался в Москве 9 мая 1920 года. Это было время третьего похода Антанты против Страны Советов, и война шла не только на фронтах, но и в тылу. Вечером город потряс оглушительный взрыв. В небо медленно вполз и распластался над домами огромный, отовсюду видный шатер дыма. По Тверским и Садовым, Марьиной Роще и Арбату пронесся ураган, обдирая листву с деревьев, опрокидывая скамейки в скверах, со звоном вышибая стекла в окнах квартир и витринах магазинов. За первым невиданным по силе взрывом последовали другие. Казалось, что где-то на окраине, за Тверской заставой, началась артиллерийская перестрелка. А во Всехсвятской, Пресненской, Сущевской, Сретенской, Тверской и Арбатской частях уже звучал сигнал тревоги, оповещая о взрыве и пожаре на Хорошевских артиллерийских складах, расположенных на Ходынском поле. … Из здания вырвался огромный столб огня, и далеко вокруг разлетались осколки снарядов. Когда брандмайор А. А. Понофидин и его помощник В. К. Ванке объехали на автомобиле место пожара, обстановка и план действий в общих чертах уже были ясны. Горящий склад был обречен, следовало отстоять соседние склады, где сосредоточены основные запасы вооружения, спасти расположенную поблизости радиостанцию, не дать огню перекинуться на жилые массивы города. Для этого необходимо было огромное количество воды. Пожарные части располагали мощными насосами, и до Москвы-реки было не больше километра, но подступы к реке — голое, ничем не защищенное место, непрерывно осыпаемое градом осколков, берега реки круты, подъездов нет, подогнать к реке насосы практически невозможно, водопровод выведен из строя взрывами. Понофидин отдает распоряжение тянуть двухкилометровую линию от пруда, расположенного в другом конце поля, а затем вместе со своим помощником Ванке, старшим помощником брандмейстера Пресненской части Беляковым и машинистом Сретенской части Егоровым исследуют пути возможного распространения огня, намечают места расположения стволов. Б это время пожарные, показавшие высокую слаженность и сноровку, уже завершали прокладку рукавной линии, подведя ее почти вплотную к очагу пожара. Но хотя для перекачки воды использовали две мощные по тому времени пожарные машины, воды все же не хватало. Пруд находился в низине, большое расстояние и большой перепад уровней оказались не по силам тогдашней технике. Понофидин допускал возможность такого поворота дела, а потому еще в процессе разведки разработал другой план. Он решил разобрать ближайшие к месту пожара сараи и хозяйственные постройки радиостанции, чтобы преградить дорогу огню. Для этой рискованной работы нужны были добровольцы. Понофидин не сомневался, что они найдутся. И он не ошибся. Пожарные, курсанты военных училищ, охранявшие склады, и многие местные жители проявили готовность пойти на самый важный и опасный участок. В нестерпимой жаре, под грохот взрывов, с риском для жизни они растаскивали стропила, разбирали срубы, уносили из опасной зоны все, что могло загореться. Работа пожарных на Ходынке получила высокую оценку советских органов. Президиум Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов отметил их исключительную самоотверженность, истинно революционную выдержку и дисциплину, выразил им глубокую благодарность. Брандмайор Понофидин был награжден именным золотым портсигаром, а пожарным, участвовавшим в самой тяжелой и опасной работе, были вручены серебряные часы с выгравированной на них надписью:
«От Московского Совета Р. и К. Д. за самоотверженность и героизм. 9.V-1920 года».Среди участников тушения ходынского пожара не было Марка Тимофеевича Елизарова. За год с небольшим до этого он умер от сыпного тифа. Но он внес свой весомый вклад в победу на Ходынском поле. За короткий срок работы на посту главного комиссара по делам страхования и борьбы с огнем он много сделал для укрепления пожарной охраны, повышения ее боеспособности. В самое трудное для Советской Республики время он заложил фундамент государственных мер борьбы с огнем, на котором построено здание сегодняшней пожарной охраны. В ходе социалистического строительства в нашей стране была осуществлена развернутая система мероприятий по предупреждению пожаров, включающая в себя и проведение научных исследований, и подготовку кадров, и издание нормативных документов, и привлечение общественности к борьбе с пожарами. Новый общественный строй обеспечил проведение научно обоснованных профилактических противопожарных мероприятий в масштабах всей страны, как и было намечено в Декрете, который и поныне определяет главные пути развития советской пожарной охраны.
«С начала Февральской революции стал одним из руководителей революционного движения в Минске, в Белоруссии и на Западном фронте, провел разоружение минской полиции и жандармерии и стал начальником минской гражданской милиции».М. В. Фрунзе был верным учеником и ближайшим соратником В. И. Ленина. Он — один из выдающихся политических и государственных деятелей Советского Союза, один из самых талантливых организаторов и полководцев героической Красной Армии. Жизнь и деятельность М. В. Фрунзе в Белоруссии — это одна из ярких страниц истории борьбы большевиков за уничтожение самодержавия, за переход от буржуазно-демократической революции к социалистической. Большевистская партия и ее Центральный Комитет придавали огромное значение работе на Западном фронте. Задача состояла в том, чтобы вооружить трудящихся и солдатские массы ленинской теорией и тактикой по вопросам войны, мира и революции, поднять их на борьбу с самодержавием и буржуазией. Среди большевиков, посланных партией на Западный фронт для проведения этой работы, находился и М. В. Фрунзе. С документами на имя М. А. Михайлова в конце апреля 1916 года он поступил на службу в Комитет Западного фронта Всероссийского земского союза. Еще будучи гимназистом, девятнадцатилетний Михаил Фрунзе определил свое жизненное призвание.
«…Глубоко познать законы, управляющие ходом истории, — писал он тогда своему брату Константину, — окунуться с головой в действительность, слиться с самым передовым классом современного общества — с рабочим классом, жить его мыслями и надеждами, его борьбой и в корне переделать все — такова цель моей жизни».М. В. Фрунзе с юных лет был на передовой линии огня. Первые мощные стачки пролетариата, московские баррикады 1905 года, долголетняя каторга, снова и снова подпольная работа, вплоть до взрыва самодержавного режима, — таковы вехи боевого пути неутомимого и бесстрашного борца революции. Новая работа в Белоруссии как нельзя лучше помогла ему снова осуществить свои стремления — быть ближе к трудящимся массам. Земский союз не только обслуживал войска фронта, но был тесно связан и с тылом — в его распоряжении находилась густая сеть различных учреждений. Достаточно сказать, что только Минский комитет Всероссийского земского союза насчитывал до 70 разных учреждений. Комитет был связан также с Москвой. До марта 1917 года Фрунзе возглавлял хозяйственный отдел земского союза при 10-й армии, часто выезжал на фронт. Он привозил солдатам нелегальную литературу, вел с ними беседы о войне, о революции. На многих участках фронта солдаты знали в лицо Михаила Васильевича, верили его страстному слову. Огромный опыт подпольной революционной борьбы, глубокое знание марксистско-ленинской теории, умение разбираться в людях позволили М. В. Фрунзе к началу Февральской революции провести большую политическую и организаторскую работу среди солдат, рабочих и крестьян. Была создана подпольная большевистская организация с центром в Минске и отделениями в 3-й и 10-й армиях Западного фронта.
«милицией занято городское полицейское управление, охранное и сыскное отделения и почти все полицейские посты. Оружие полиции передано милиции. Все правительственные учреждения, почта и телеграф охраняются милицией».Став во главе минской городской милиции, Фрунзе отдал распоряжение о мерах по поддержанию революционного порядка в городе. В распоряжении говорилось:
«1) При штабе начальника милиции (угол Подгорной и Серпуховской улиц) устанавливается ежедневно, включая и праздники, дежурство городских судей и членов окружного суда. 2) Все задержанные милиционерами, за исключением арестованных по особому постановлению начальника милиции, утвержденному гражданским комендантом, немедленно доставляются к дежурному судье. 3) Судья, ознакомившись с обстоятельствами дела, либо освобождает задержанного, либо, если он найдет признаки преступления, направляет его по подсудности. 4) Распоряжения судьи заносятся в книгу и подписываются им».В Обращении к населению города Михаил Васильевич писал:
«Старый строй пал. Прежняя власть, опиравшаяся на произвол и насилие, исчезает по всей стране, и на ее месте возникает новая, сильная народным единством и доверием… Городская милиция уже разоружила полицию и стражников и заняла городское полицейское управление и полицейские участки. Жандармское управление упразднено. Идет дружная работа по организации общественных сил. Для скорейшего и успешного обновления страны теперь, более чем когда-либо, требуется самообладание, воздержанность и трезвость. Теперь мы все и всегда должны быть трезвыми. Однако известно, что в Минске, как и в других местах, идет тайное самогоноварение, существуют шинки, где слабовольные люди предаются пагубной страсти. Эти притоны являются для нас величайшей опасностью, и с ними необходимо вести беспощадную борьбу. И я обращаюсь к вам, граждане, с призывом — помочь нашей милиции уничтожить это зло. Все, кто считает себя гражданином, обязаны сообщить немедленно мне или начальникам участков милиции о всех этих притонах и помочь передать этих преступников в руки законной власти. Пьянство теперь еще больший враг наш, чем ранее. Так помогите же нашей милиции скорее уничтожить тайные шинки и этим исполните ваш гражданский долг. Будьте трезвы, граждане!»С первых дней революции был взят курс на массовое вооружение пролетариата. Выступая на заседании Минского Совета 5 марта, Михаил Васильевич как важную задачу момента выдвинул необходимость дальнейшего укрепления и расширения милиции. По его предложению Совет рабочих депутатов принял постановление, призывающее рабочих вступать в милицейские ряды. Вслед за этим 7 марта Фрунзе выступил в газете «Известия Минского Совета» со статьей «Записывайтесь в милицию». В ней говорилось:
«Охрана общественной безопасности должна находиться в руках рабочих. Верные слуги старого строя, притаившиеся сейчас, в момент победы революции, будут делать попытки вернуть выгодный для них старый порядок».М. В. Фрунзе указывал дальше, что рабочему классу необходимо самому следить за деятельностью реакционных сил и быть наготове в любой момент подавить малейшую попытку темных сил реакции. С большевистской страстностью призывал он к организации и объединению, основанных на единстве классовых интересов пролетариата и необходимости их защиты. Он особенно подчеркивал важность укрепления большевистской партии, как высшей формы организации рабочего класса, как орудия для завоевания власти, призывал революционных рабочих и солдат к вступлению в ее ряды и в милицию. Этот призыв нашел широкий отклик у трудящихся. Милиция пополнилась новыми силами. Вместе с рабочими в ее ряды вливались и революционно настроенные солдаты местного гарнизона. К середине марта в Минске было создано пять городских отделений. Кроме того, на всех крупных предприятиях и железнодорожном узле возникли милицейские участки. В результате принятых большевиками энергичных мер с помощью милиции были вооружены и обучены военному делу тысячи рабочих. Выполняя указания большевистской партии, милиция устанавливала революционный порядок, охраняла все митинги и демонстрации трудящихся, зорко следила, чтобы не было тайных сборищ контрреволюционных элементов. В одном из приказов Фрунзе писал:
«Штаб милиции предлагает всем партиям, а также отдельным лицам сообщать ему об организуемых собраниях и митингах».Вместе с тем он разъяснял населению, что аресты и обыски могут производиться только по ордерам с его подписью, и призывал жителей города задерживать и доставлять в милицию всех самозванцев, чинящих самоуправство над гражданами. В начале марта был издан специальный приказ, запрещающий производить денежные сборы с населения. В приказе разъяснялось, что
«на проведение в городе разных денежных сборов на политические цели необходимо иметь разрешение начальника милиции, так как такие сборы могут проводить самозванцы».Вынашивая черные планы разгрома революционных сил, реакция организовывала погромы и грабежи, терроризировала граждан. Милиция, рабочий класс решительно боролись с происками врагов. Под руководством М. В. Фрунзе милиция взяла под контроль производство и правильное распределение продуктов и предметов первой необходимости, объявив решительную войну саботажникам и спекулянтам. Был запрещен вывоз из Минска продуктов питания, организован контроль за минскими городскими бойнями, а также за выпечкой и продажей хлеба. Одним из приказов комиссары городских отделений обязывались
«сделать распоряжение милиционерам, чтобы они ежедневно по утрам заходили в хлебопекарни и проверяли, продается ли там хлеб. Если в какой-либо пекарне выпеченного хлеба не окажется, то немедленно сообщать об этом в городскую продовольственную комиссию».Выполняя решения Минского Совета, милиция строго следила за ценами на различные товары. В одном из приказов, направленном против взвинчивания цен на табачные изделия, говорилось:
«В связи с поступлением в штаб милиции жалоб как со стороны воинских частей, так и частных лиц на то, что табачные изделия в некоторых магазинах незаконно продаются во много раз дороже установленной цены, а также и без бандеролей по высоким ценам, предлагаю всем гражданам о каждом подобном случае незаконной продажи сейчас же сообщать комиссару соответствующей части. Комиссаров же и вообще всех чинов милиции обязываю составлять о каждом правонарушении протокол с опечатыванием всех табачных изделий той фабрики и того сорта, которые продавались свыше установленной цены».Постепенно в городе упразднялись старые судебные органы и создавались народные суды. Выступая в «Крестьянской газете» 21 июня со статьей «О местном суде», Михаил Васильевич разоблачал попытки возродить старые сословные суды, защищавшие интересы господствующих классов. Он писал, что суды теперь должны быть подлинно народными, чтобы с их помощью трудящиеся могли вести борьбу за свои права и свободу. По образцу минской создавалась милиция во многих городах Белоруссии. Пролетарская милиция была надежным защитником революционных завоеваний, вооруженной силой, способной постоять за интересы трудящихся. Этому способствовала неутомимая работа большевиков по политическому воспитанию сотрудников милиции. Милиционеры имели свой профсоюз, посещали лекции и доклады, с которыми нередко выступал Фрунзе. Он разъяснял им ленинские положения о задачах пролетарской милиции, решительно выступал против недисциплинированности, бюрократизма и нечуткого отношения к трудящимся. В приказе по минской милиции от 5 июля 1917 года говорилось:
«Ко мне поступают жалобы на недостаточно внимательное отношение милиции к запросам и нуждам городского населения. Считая такое явление в высшей степени нежелательным и недопустимым, я вместе с тем полагаю, что милиция должна удовлетворять тем требованиям, какие к ней предъявляются. Дружную работу милиции я понимаю лишь тогда, когда она пользуется полным доверием населения. Исходя из этого, я предлагаю всем служащим милиции отнестись самым внимательным образом ко всем, кто ищет у них помощи и советов. Все требуемые справки, разъяснения должны даваться с полной предупредительностью. Никто не должен уйти, наткнувшись на пустой формализм и грубый отказ. Поэтому обязываю всех участковых начальников и заведующих уголовными отделениями знать всех подчиненных им людей и следить за степенью пригодности каждого из них. Всех, не соответствующих своему назначению, представлять к увольнению. Я надеюсь, что все служащие милиции придерживаются моего мнения и приложат все усилия, чтобы оправдать доверие городского населения».Известны случаи, когда М. В. Фрунзе лично проверял сигналы о недостатках в работе милиции. В июне 1917 года от гражданина Шпаковского из деревни Боровая Острошицкой волости поступила жалоба на то, что сотрудники милиции пытались произвести у него обыск, а когда он воспротивился, открыли стрельбу из револьверов. Проверяя показания Шпаковского, Фрунзе убедился, что версия о стрельбе милиционеров потребовалась мнимому потерпевшему для того, чтобы выиграть время и надежно припрятать аппаратуру и самогон, изготовлением которого он занимался. Тайный шинкарь был разоблачен и понес наказание. М. В. Фрунзе всячески поощрял честных, дисциплинированных милиционеров, самоотверженно боровшихся с малейшими нарушениями революционного порядка.
«18 июня, — читаем в одном из приказов, — милиционер Григорий Яковлевич Григорьев, возвращаясь со службы домой, заметил толпу людей, жестоко избивавших пойманного вора. Григорьев заступился за избиваемого, предлагая воздержаться от самосуда и предать вора суду… Одобряя действия милиционера Григорьева, выражаю ему благодарность за исполнение своего долга».В минских газетах того времени часто публиковались сообщения о работе милиционеров. Вот одна из таких заметок.
«Милицией задержаны два спекулянта с двумя корзинами одеколона, специально приготовленного для внутреннего потребления, — сообщал «Вестник Минского губернского комиссариата» 5 июля. — При задержании спекулянты предлагали милиционерам 100 рублей за освобождение. Задержанные привлечены к ответственности».Велик был авторитет Фрунзе среди рабочих и крестьян, служащих милиции.
«Михаил Васильевич Фрунзе, — вспоминал работавший вместе с ним в милиции И. Чертов, — совсем не был похож на тогдашних высокомерных начальников… На протяжении рабочего дня (Михайлов работал день и ночь) он успевал побывать во всех отделениях милиции. Беседуя с рядовыми милиционерами, живыми, яркими примерами из истории воспитывал он в них ненависть к буржуазии».Являясь крупным партийным работником и одним из руководителей революционного движения в Белоруссии и на Западном фронте, Фрунзе с успехом работал не только с целыми организациями, но и с каждым человеком в отдельности, заражая людей своей энергией, революционной страстностью, уверенностью в победе дела социализма. Маршал Советского Союза С. М. Буденный, который впервые встретился с Фрунзе в 1917 году в Минске, писал в газете «Правда» 3 ноября 1925 года:
«Уже в то время нужно было его только увидеть выступающим на митинге, чтобы узнать в нем славного борца за дело трудящихся».Белорусские националисты и другие враги революции бойкотировали милицию, организовывали различные провокации, распространяли злобные измышления о Фрунзе. Махровый националист А. Смолич опубликовал 27 апреля в газете «Минский голос» клеветническое письмо, в котором назвал Фрунзе «врагом народа» и требовал предать его суду. Однако та же газета «Минский голос» 11 мая 1917 года вынуждена была опубликовать заявление Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, в котором говорилось:
«Все клеветнические обвинения, возведенные на тов. Михайлова, ни на чем не основаны и являются злостной выдумкой Белорусского национального комитета и Украинской громады, которые в своем раздражении не постеснялись даже объявить тов. Михайлова врагом народа. Мы знаем, что человек, в течение многих лет боровшийся за свободу народа в рядах социал-демократической рабочей партии, два раза приговоренный к смертной казни и отбывший 6 лет тяжелой каторги, не был и не может быть врагом народа…»Потерпела провал и попытка местных органов Временного правительства сместить Фрунзе с поста начальника милиции. Вызванная из Петрограда специальная комиссия для рассмотрения сфабрикованных против Фрунзе клеветнических материалов оконфузилась. Кандидаты на пост начальника милиции остались не у дел. М. В. Фрунзе имел поистине непререкаемый авторитет и небывалую популярность среди трудящихся масс, был их признанным и любимым руководителем, умело и решительно вел их на борьбу за новую жизнь, проводил большую политическую работу среди рабочих, крестьян и солдат, был председателем Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, принимал активное участие как член Минского комитета РСДРП(б) в подготовке и работе съезда военных и рабочих депутатов армий и тыла Западного фронта, был одним из редакторов большевистской газеты «Звезда». В мае 1917 года Михаил Васильевич возглавил белорусскую делегацию на Всероссийском съезде крестьянских депутатов в Петрограде, встретился там с Владимиром Ильичем Лениным, решительно выступил против коалиционного Временного правительства, в состав которого, наряду с представителями крупной буржуазии, вошли меньшевики и эсеры, против его контрреволюционной внутренней и внешней политики и продолжения империалистической войны в союзе с империалистами Антанты «до победного конца». При непосредственном и активном участии М. В. Фрунзе большевики Минска и Минский Совет организовали и 18 июня провели общегородскую демонстрацию в знак протеста против наступления на фронте, в поддержку демонстрации героических рабочих Петрограда. Кадеты, меньшевики, эсеры и буржуазные националисты пытались силой сорвать демонстрацию. Они отбирали у демонстрантов знамена и красные полотнища с большевистскими революционными лозунгами. С помощью усиленного наряда милиции, солдат и рабочих, расставленных Фрунзе, удалось быстро ликвидировать враждебные вылазки слуг империализма, обеспечить порядок на митингах и манифестациях.
«В течение двухмесячного нашего заключения в тюрьме вы, товарищи милиционеры, видя в нас борцов за идею свободы и сознавая правоту нашего дела, в мерах законных и возможных для вас старались облегчить наше тяжелое положение, поддерживая товарищеские отношения и оказывая нам полное уважение. …Мы, политические заключенные солдаты — офицеры… выражаем вам глубокую благодарность за ваши добрые и товарищеские к нам отношения и, протягивая вам нашу товарищескую руку, громко заявляем: мы с вами навсегда, дорогие товарищи солдаты-милиционеры».По мере укрепления революционных сил и роста доверия трудящихся к милиции усиливалось стремление контрреволюции оторвать милицию от народа, превратить ее в обычный полицейский аппарат. Особенно тяжело стало работать после расстрела июньской демонстрации в Петрограде. Минский губернский комиссар Временного правительства доносил министру внутренних дел:
«Состояние милиции по-прежнему неудовлетворительно… Успешно работать с такой милицией… довольно трудно. Наблюдается это, главным образом, в Минске, где во главе милиции стоит большевик Михайлов».Руководящие работники минской милиции мужественно боролись с попытками реакционных сил использовать ее в контрреволюционных целях, отказывались выполнять некоторые распоряжения ставленников Временного правительства. Больше того, они очистили Минск от уголовников и контрреволюционных элементов, открыто призывавших население к мятежу. По этому поводу в приказе от 4 августа Михаил Васильевич писал:
«Тяжелая работа выпала на долю минской городской милиции за последние дни. Чрезвычайного напряжения всех сил и энергии потребовали дни выборной кампании, затем проведение облавы для изъятия из города преступных элементов. Я счастлив свидетельствовать, что милиция оказалась, несмотря на крайний недостаток сил, вполне на высоте положения. Вся эта колоссальная работа проведена с полным знанием дела и достойным всякой похвалы усердием. Выражаю всем чинам милиции и уголовного отделения, начиная от товарищей начальников и кончая рядовыми милиционерами, благодарность за совершенную по очистке города от преступных элементов полезную работу».В августе 1917 года Фрунзе по заданию партии выехал на несколько дней в Шую, передав дела своему заместителю И. К. Гамбургу, товарищу по ссылке. Воспользовавшись его отсутствием, ставленники Временного правительства снова пытались превратить милицию в орган борьбы с большевиками. В двадцатых числах августа Фрунзе вернулся в Минск, где его с нетерпением ждали. Руководящие работники милиции обратились в городскую думу с коллективным заявлением, в котором раскрывали замыслы буржуазии. В письме говорилось:
«…Ныне все более и более обнаруживается тенденция превратить милицию в административно-полицейский аппарат типа старой полиции. Ей навязываются чуждые по существу функции политического сыска и органа политической борьбы. Местные представители правительственной власти — губернский комиссар делает определенные попытки подчинить милицию комиссариату».В заявлении указывалось далее, что работники милиции отказываются подчиняться представителям центральных властей и выполнение их требований считают для себя необязательным.
«Задачу свою, — говорилось в заявлении, — видим исключительно в охране общественной безопасности и поддержании революционного порядка, а отнюдь не в политическом сыске и борьбе с политическими течениями. Против попыток превратить милицию в орган политической борьбы и сыска типа полиции протестуем самым решительным образом и выполнение такого рода требований, как не входящих в задачи милиции, считаем для себя не обязательными. Только при этих условиях мы допускаем, не изменяя своему долгу и совести, возможность нашей дальнейшей службы местному населению».М. В. Фрунзе неустанно внушал работникам милиции уверенность в торжестве социалистической революции.
«Побольше веры в народ, побольше мужества, — призывал он, — и мы сумеем отразить натиск на революцию, откуда бы он ни исходил».В дни контрреволюционного выступления генерала Корнилова, пытавшегося ликвидировать Советы и создать правительство военной диктатуры, исполком Минского Совета совместно с Фронтовым комитетом назначил Фрунзе начальником штаба революционных войск Минского района. Здесь он показал незаурядные качества пролетарского командира. Благодаря принятым решительным мерам в короткий срок в Минске были созданы боевые революционные силы, мобилизованы отряды рабочей гвардии, в которые вошли милиционеры и обученные через милицию рабочие минских предприятий. Помогая Минскому комитету РСДРП (б) и Минскому Совету в борьбе с корниловщиной, городская милиция во всех районах Минска установила круглосуточные дежурства. Патрули задерживали тех, кто вел активную контрреволюционную пропаганду, пытался организовать помощь корниловцам. В разгар контрреволюционного мятежа Корнилова Временное правительство отдало распоряжение о закрытии в Минске большевистской газеты «Звезда». Фрунзе вместе с другими ответственными работниками милиции выступил с решительным протестом. Факт закрытия газеты Фрунзе использовал против политики Временного правительства, а также для поднятия среди широких народных масс авторитета как самой газеты, так и милиции. Вскоре после закрытия «Звезды» рабочие и трудящиеся Белоруссии, а также солдаты Западного фронта стали читать большевистскую газету под названием «Молот». После подавления мятежа большевики Минска, вооруженные решениями VI съезда партии, начали подготовку трудящихся к дальнейшей борьбе за свержение капитализма и победу социалистической революции. Во время сентябрьских перевыборов рабочие и революционные солдаты изгнали из Минского Совета многих меньшевиков и эсеров. Депутатами были избраны большевики. В наказе Минскому Совету выборщики наряду с другими политическими требованиями записали:
«Не допускать возрождения полиции и всеми мерами и средствами укреплять революционную милицию».Выполняя этот наказ, Фрунзе руководствовался советами В. И. Ленина, опубликованными в газете «Правда» 20 апреля 1917 года. Давая анализ организации рабочей милиции в Канавино Нижегородской губернии, Владимир Ильич писал:
«Заменить старые органы угнетения, полицию, чиновничество, постоянную армию всеобщим вооружением народа, действительно всеобщей милицией — вот единственный путь, гарантирующий страну в наибольшей степени от восстановления монархии и дающий в о з м о ж н о с т ь идти планомерно, твердо и решительно к социализму, не «вводя» его сверху, а поднимая громадные массы пролетариев и полупролетариев к искусству государственного управления, к распоряжению в с е й государственной властью».Временное правительство и его ставленники на местах с каждым днем усиливали репрессии против большевиков. 3 октября 1917 года Керенский приказал закрыть в Минске большевистскую газету «Молот», а типографию, печатавшую ее, реквизировать. В исключительно тяжелых условиях, когда агенты Временного правительства следили за каждым шагом, Фрунзе организовал 6 октября выпуск очередного номера газеты и в тот же день с помощью наряда милиции вывез и спрятал все оборудование типографии, а также рукописи и другие материалы. Благодаря этому через день большевики смогли выпустить свою газету под новым названием «Буревестник». Вслед за закрытием газеты «Молот» последовало указание минского губернского комиссара Временного правительства установить милицейский пост возле типографии. Фрунзе отказался выполнить это распоряжение. На письме губернского комиссара он написал:
«В распоряжении начальника милиции нет людей для выполнения данного предписания…»Осталось невыполненным и распоряжение губернского комиссара о привлечении к ответственности редактора и сотрудников газеты «Молот». 12 октября 1917 года завершилась работа М. В. Фрунзе в Минске. По заданию партии он выехал в Шую для подготовки и проведения вооруженного восстания. Накануне его отъезда Минский Совет и штаб милиции устроили торжественный прощальный вечер. Ответственные работники милиции преподнесли Михаилу Васильевичу прощальный адрес. В нем говорилось:
«Недолго пришлось нам служить под Вашим просвещенным руководством, но время, проведенное Вами среди нас, останется для нас памятным на всю жизнь. Вам выпало на долю насадить в минской милиции первые семена революционной правды. Мы все были неопытными новичками и нуждались в постоянных указаниях, которые и находили у Вас, и не в форме старых бездушных приказов, а глубоко сердечных товарищеских советов. Ваше отношение к занимаемой Вами должности вообще и к нам, Вашим подчиненным, в частности, останется для нас дорогим воспоминанием, которое мы будем хранить с благодарностью в наших сердцах. Ныне Вы призваны к новой, более широкой деятельности, которая откроет для Вас новые пути для проявления Ваших творческих дарований. Радуясь за Ваш успех на поприще служения идее революционной свободы, мы вместе с тем сердечно сожалеем о нашей с Вами разлуке. От души желаем Вам, дорогой Михаил Александрович, полного успеха на новом Вашем государственном и общественном поприще на пользу того народа, за счастье и благоденствие которого Вы готовы принять величайшие жертвы».Горячо и взволнованно обращался в своем адресе к Фрунзе и профессиональный союз милиции. В нем говорилось:
«…Профессиональный союз в Вашем лице всегда встречал поддержку и содействие в своих начинаниях, особенно ценных в первый период строительства союза. Не было ни единого случая, когда бы Вы выступили против союза как начальник, но Вы всегда охотно помогали как товарищ. Прощаясь с Вами, мы уверены, что и на новом месте Вашей службы Вы найдете любовь и уважение окружающих: в сердцах же наших на долгие годы сохранится светлая память о товарище-начальнике».Многогранная и кипучая деятельность Михаила Васильевича Фрунзе в Белоруссии и на Западном фронте принесла свои плоды. И когда грянула Великая Октябрьская социалистическая революция, работники минской милиции были в первых рядах восставшего народа. Михаил Васильевич Фрунзе и поныне в нашем строю. В Минске в школе МВД СССР, которая носит имя М. В. Фрунзе, создан музей. На одном из его стендов размещены фотографии сотрудников милиции, первые приказы за подписью Фрунзе. Готовясь к будущей работе по охране общественного порядка, слушатели внимательно изучают историю минской милиции.
«Боевые успехи полков кавбригады неоднократно являлись результатом находчивости, распорядительности и личной храбрости тов. Кандыбина, принимавшего командование полком, бригадой вместо выбывших из строя командиров… За проявленную в боях храбрость и инициативу в 1920 году командованием 7-й кавдивизии был представлен к награждению орденом Красного Знамени».16 ноября красные конники спешились в Керчи. Василий с Букаевым вышли на набережную. Море штормило. Волны с шумом налетали на берег и тут же, играя галькой, в брызгах пены уползали назад. Держа коня в поводу, Василий слушал шум прибоя, с жадностью вдыхал свежий, немного горьковатый, пахнущий рыбой и йодом воздух и смотрел на чернеющую полоску горизонта, за которой виднелись еще дымы последних пароходов бежавших врангелевцев… — Вот и конец войне! — закончил Кандыбин. — Конец, да не совсем, — возразил Пузырев. — Классовая борьба, дорогой товарищ, к сожалению, продолжается. Время нужно, чтобы покончить с разрухой, вдохнуть жизнь в фабрики и заводы. А нам его не дают. Недобитой контры полно, а главное — мировой капитал не оставляет нас в покое. Покончили с белыми — появилась новая беда — бандиты. Недавно в ревком заезжал уполномоченный ВЧК по Северному Кавказу, так вот он докладывал, что на Кубани, на Ставропольщине орудует более двадцати двух тысяч бандитов из недобитых белогвардейцев и кулаков.
«Но недобитая контра все еще надеется на реванш, никак не может примириться со своим поражением. Подтверждением этому, — писал он, — является то, что недавно с помощью агентов уголовного розыска удалось выйти на белое подполье. Совместно с чекистами сотрудники милиции обезвредили группу «жуковцев» — активных контрреволюционеров, совершавших диверсии, убийства партийных и профсоюзных активистов».С особым удовлетворением он писал, что теперь в рядах армавирской милиции насчитывается сто тридцать коммунистов. «Вот она, наша главная сила», — улыбнулся Кандыбин.
«В боях на подступах к городу Пинску — говорится в боевой характеристике, датированной 1944 годом, — при овладении населенными пунктами Дубенецкий Бор и Барова, в условиях труднопроходимой болотистой местности, обходным маневром Артеменко с успехом выполнил поставленные батальону задачи. В этой операции было уничтожено до ста гитлеровцев, взято в плен 32 человека, захвачено 4 миномета и станковый пулемет».Пинск запомнился Степану Елизаровичу и тем, что здесь ему командующий армией вручил сразу два ордена — Александра Невского и Красного Знамени. Тогда же ему присвоили звание майора. Боевые эпизоды из ратной жизни Артеменко один ярче другого. Надо было обладать большой силой воли, железным характером, богатым военным опытом, командирским мастерством, чтобы выдержать то огромное физическое и моральное напряжение, которое выпало на его долю. И он выдержал. При прорыве обороны гитлеровцев на западном берегу Вислы батальон штурмом прорвал вражеские заграждения и первым ворвался в город Сохачев. Бойцы и командиры не успели передохнуть, как снова приказ: зайти во вражеский тыл и перерезать фашистам пути отступления. «Вперед, вперед! — торопил комбат. — Отдохнем в Берлине». И этот приказ выполнен. За ним последовал другой. Прорвавшись в тыл противника, батальон с ходу захватил высоту под городом Шнейдемюлем и вышел к границе фашистской Германии. Михаил Шило и здесь укрепил свою наглядную агитацию: «Вот она, Германия!». — Гитлеровцы не ожидали столь внезапного нашего появления и сначала растерялись, — вспоминал Степан Елизарович, — а когда опомнились, то бросились на нас, стараясь выбить и уничтожить. Атаки пьяных фашистов следовали одна за другой. Боеприпасы были на исходе. Связь с полком прервана. Гитлеровцы теснили храбрецов со всех сторон. Наступил критический момент, когда казалось, что ряды наших бойцов дрогнут. Но вот Артеменко выскочил из траншеи и с криком «Ура!» поднял батальон в штыковую. Схватился в рукопашной, заколол двух гитлеровцев и вдруг почувствовал, как обожгло плечо. Гитлеровцы не выдержали натиска героев и отступили, оставив на поле боя до сотни убитых. Батальон не только удержал высоту, но и захватил много техники и живой силы противника. А в это время подошли основные силы дивизии. Комбат, скрывая штыковую рану, доложил генералу: «Приказ выполнен…» — Два часа после этого боя метался в лихорадке, — вспоминал Степан Елизарович, — вот что значит побывать в штыковой. Семь человек, участвовавших в этом бою, были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. И среди них — комбат Степан Елизарович Артеменко, пулеметчики Тимофей Акимович Яковлев и Михаил Давидович Шило. Вспоминая о своем комбате, Тимофей Яковлев рассказывает: — Волевой, смелый командир, лихо водил красноармейцев в атаку и личным примером увлекал на разгром ненавистного врага. Это закаляло нас, укрепляло боевой дух. Мне много раз приходилось ходить в бой со Степаном Елизаровичем. Смелость и решительность его часто граничили с риском. Но он рисковал во имя победы! Я был участником боя, когда гитлеровцы, обладая численным превосходством, зажали остатки нашего батальона в кольцо. Положение казалось безнадежным. Тогда Артеменко отдал мне свой автомат, сам залег за станковый пулемет и косил гитлеровцев с такой яростью, что они не выдержали и отступили. Комбат объявил нам благодарность и сказал: «И впредь будем бить фашистов только так!» Очень жалею, что наш комбат не дошел до Берлина!
«В целях воспитания личного состава на славных традициях Советской милиции, укрепления дисциплины, социалистической законности и на этой основе улучшения оперативно-служебной деятельности, образцового общественного порядка в области — учредить переходящий Почетный приз…»Перед отъездом из Одессы произошло волнующее событие. Я позвонил домой Степану Елизаровичу, чтобы попрощаться. Он мягким басовитым голосом проговорил: «Рано прощаетесь. У меня сегодня большая радость и вы никуда не отлучайтесь. Я заеду за вами. Сегодня в Одессу прилетает мой бывший пулеметчик Тимофей Акимович Яковлев. Приглашаю вас на встречу». Вскоре за мной заехал Степан Елизарович. Автомашина доставила нас в аэропорт. День, как по заказу, — солнечный и теплый. Только мы успели выйти из машины, навстречу Степану Елизаровичу бросился невысокого роста, подтянутый и стройный полковник. Не дойдя шага три до Артеменко, он приложил руку к фуражке и по-фронтовому стал докладывать: «Товарищ комбат, пулеметчик Яковлев…» Он успел произнести лишь эти слова, как Степан Елизарович схватил его в объятия. Они долго обнимали друг друга. По щекам текли слезы: ведь они впервые увиделись после более чем тридцатилетней разлуки. Потом, уже дома, многое они вспоминали, и казалось, что к ним вернулась молодость — их незабываемая, боевая молодость. Стояли рядом дочери Степана Елизаровича, жена пришла с работы, зашли соседи. Всем было интересно, все были взволнованы. Вот Яковлев вынул из папки фотографию и передал ее комбату, сказал: — Это подарок от меня. Узнаешь? Степан Елизарович растроганно воскликнул: — Откуда взял? Ведь я не видел такой никогда! На фотографии были трое Героев Советского Союза: Артеменко, Шило и Яковлев. Двое из них совсем еще юнцы безусые, которым было лишь по восемнадцать, а третий — чуть постарше. Это — Артеменко. И Яковлев рассказал историю фотографии. В день вручения Золотых Звезд фронтовой корреспондент их сфотографировал. Снимок был опубликован в дивизионной газете. Этот номер газеты Яковлев отослал матери, которая хранила его долгие годы. Наконец Тимофей Акимович переснял фронтовую фотографию и теперь привез своему командиру. На прощание Степан Елизарович сказал: — Ты, фронтовой друг, принес мне своим приездом огромную радость. Спасибо, что не забыл. Значит, будем долго жить. Они снова обнялись по-братски. В тот же вечер Степан Елизарович проводил меня в Москву. Он был весел, много шутил, вспоминая о незабываемой встрече с Яковлевым. Я спросил его: — Какие ваши планы, Степан Елизарович, на будущее? — Собираюсь писать воспоминания о войне. Молодежь должна знать, как нам досталась Победа, как ее ковали и что пришлось пережить нашему поколению…
«На рассвете мы заметили, — свидетельствует Герой Советского Союза М. И. Мясников, — приближающийся к пограничному железнодорожному мосту бронепоезд. Не успел я сообщить об этом на заставу, как бронепоезд открыл огонь по крепости и вокзалу. Одновременно начались обстрел и бомбежка».Однако организованная круговая оборона железнодорожного узла Брест-Центральный против неизмеримо превосходящего в живой силе и технике противника сорвала замысел фашистского командования. Фашисты, столкнувшиеся здесь с упорным сопротивлением, были убеждены, что имеют дело с большим воинским формированием. Между тем кадровые военные, оказавшиеся на вокзале на рассвете 22 июня, представляли лишь треть его защитников. Подавляющее большинство среди них составляли железнодорожники, связисты, бойцы военизированной охраны. Ядро гарнизона составили 68 сотрудников линейного отделения милиции на станции Брест-Центральный. Почти половина защитников были комсомольцами в возрасте до 22 лет. В основном участники обороны, насмерть стоявшие за свою социалистическую Родину, были представителями местного населения. Организатором этой обороны стал коммунист ленинского призыва, награжденный еще в тридцатые годы именным оружием за бесстрашие и находчивость в борьбе с бандитизмом, начальник линейного отделения милиции на станции Брест-Центральный Андрей Яковлевич Воробьев. Многолетний поиск оставшихся в живых защитников Брестского железнодорожного узла, их воспоминания позволили не только установить имена 118 героев этой героической эпопеи, но и почти полностью воссоздать, как развивались события, когда часы внезапно начали отсчет военного времени.
«Все это похоже на приключения бравого лейтенанта, за которые дорого бы отдал довоенный кинематограф. Но лейтенант Постевой был из реального второго дня Корсунь-Шевченковской битвы. Приключившееся с ним обнаруживает умение солдата вести свое дело, искусство воевать…»За свой подвиг гвардеец Сергей Игнатьевич Постевой был удостоен звания Героя Советского Союза. Позже грудь коммуниста украсили ордена Отечественной войны II и I степеней. …Советские войска уничтожали в Будапеште окруженную группировку противника. На выручку осажденным отчаянно пытались пробиться танки, натиск которых сдерживал и батальон 204-го полка. Один из танков выскочил на позиции минометной батареи. Вот-вот сомнет. Старший лейтенант Постевой приказал залповым огнем рассеять пехотинцев. Стальная махина быстро надвигалась. Подорвать ее вызвался рядовой Шевченко, но был убит на полпути осколком снаряда. Тогда наперерез танку поползли трое: сержант Николай Стасюков, лейтенант Александр Шацкий и старший лейтенант Сергей Постевой. Когда до машины оставались считанные метры, Сергей метнул гранату точно в цель. Шацкий для верности кинул свою, перебив гусеницу. Стасюков в упор расстреливал из автомата выскакивающих гитлеровцев. За этот бой Постевой был награжден орденом Отечественной войны I степени. О храбрости гвардейца писали фронтовые газеты. Поэт Илья Оргинский посвятил ему балладу:
«6.09.41. Враг все ближе. Вынуждены воевать, отстаивать город. Начальник политотдела Тимошенко уже четыре дня как на фронте. Туда же ушел Куликов, наш физрук. Начальник техникума Блейхман назначен комиссаром одного из полков. Сегодня уходят на Кировские острова и в Новую Деревню наши два батальона».…Они уходили тогда с Московского проспекта, прямо от стен ставшего родным техникума. Завидев среди провожатых Голубева, подошел к нему земляк с Красной Пресни Щеголев. Всегда улыбчивое лицо молодого человека серьезно, и весь он — большой, как-то по-особенному ладный в полном боевом снаряжении — показался Сергею Гордеевичу двойником бойца с плаката, призывавшего отстоять колыбель революции от фашистского нашествия. — Помните наш разговор в первую ночь войны, товарищ подполковник? Вы правильно тогда говорили: каждый сейчас должен находиться на том месте, которое ему определят. Вот и я дождался своего часа. Хотели они, гады, драки — будет им драка. И знаете, для меня теперь Новая Деревня — то же, что Пресня родная. И вы мне сегодня вроде бы за батю… Он помолчал несколько мгновений, поправил и без того аккуратно пригнанную скатку, вздохнул неожиданно совсем по-детски: — Ну, не поминайте лихом, товарищ подполковник. Может, и свидимся еще когда на Пресне… Последние его слова прозвучали полувопросительно, и от этой интонации защемило вдруг сердце. Но ответил Сергей Гордеевич, как всегда, твердо: — Иди, сынок, иди за наше правое дело, за Ленинград, за Пресню. А мы уж здесь постоим… И это не были просто слова. Те, кто не уходил на передовую, знали: для них очень скоро весь город станет фронтом. Вопрос только в том, как скоро? И ответ на него пришел даже быстрее, чем многие ожидали. Буквально через день, восьмого сентября, воздушная армада фашистов нанесла первый с начала войны, невероятной силы бомбовый удар по Ленинграду. Когда уехала Леля, Сергей Гордеевич окончательно перешел на казарменное положение, переселился в свой кабинет на Московском проспекте. В тот памятный день ему, как обычно, довелось управляться с массой неотложных дел и в техникуме, и по заданию городского штаба противопожарной службы. Уже под вечер возвратился он к себе, и тут стоявший на этажерке репродуктор монотонным голосом диктора возвестил: «Граждане, воздушная тревога!» Настороженную тишину разорвали хлесткие, гулкие очереди скорострельных зениток. В коротких паузах между ними явственно услышал Голубев, как приближается, нарастает ухающий, прерывистый гул. «Прорвались!» — мелькнуло в сознании. Он взглянул на циферблат — стрелки показывали 18 часов 52 минуты. И почти тотчас же, покрывая захлебывающееся тявканье зениток, в уши ворвались тяжкие, оглушающие разрывы. Из окна, сколько мог охватить глаз, были видны вздымающиеся к небу аспидно-черные столбы дыма. Они поднимались с территорий завода «Электросила» и фабрики «Пролетарская победа», заволакивали жилые дома на Московском проспекте. Сергей Гордеевич понял: нанеся первый удар фугасками, фашисты сразу же сбросили тысячи зажигательных бомб. Такой обширный район поражения можно создать, только сбрасывая зажигалки кассетами, по нескольку десятков штук в каждой. При этом отдельные очаги пожаров неминуемо превращались в один мощный огненный смерч, бушевавший на площади в сотни квадратных метров. Он снова взглянул на часы. Бомбометание продолжалось всего семь минут… Подняв по тревоге личный состав, Голубев уже собирался выбежать из кабинета, когда раздался телефонный звонок. — Доложите обстановку в вашем районе, — потребовал оперативный дежурный городского штаба пожарной службы. — Наблюдаю массовые очаги загорания по всему Московскому проспекту. Полагаю, противник применил кассетный способ поражения целей термитными бомбами. — Приказываю направить две машины с боевыми расчетами на «Пролетарскую победу». Всю остальную технику и личный состав сосредоточьте для ликвидации очагов загорания на Московском проспекте. В ваше распоряжение поступают также команды МПВО этого района. …Голубев сконцентрировал основные силы — и людей, и технику — на тех решающих участках, где еще сохранялась возможность остановить огонь, не дать ему возможности перекинуться на соседние здания. Поставив конкретные задачи командирам боевых расчетов и дружин МПВО, приказал: — Расчет младшего командира Изотова и дружинники товарища Никитина остаются в моем распоряжении. На себя он решил взять самую трудную и, пожалуй, самую опасную задачу — преградить путь огню от последнего горящего здания по Московскому проспекту. За ним начинался каким-то чудом сохранившийся квартал. Во что бы то ни стало нужно было отстоять его. …На всю оставшуюся жизнь отпечаталась в памяти эта картина: громадный шестиэтажный дом пылал, как свеча. Видимо, в него попало сразу несколько зажигалок. Каждая из них весит всего килограмм, от силы — полтора, но температуру горения они развивают чудовищную — до трех тысяч градусов. И не было ничего удивительного в том, что белесо-оранжевое пламя буквально пожирало даже капитальные межэтажные перекрытия. Оно с торжествующим гулом бушевало в зияющих провалах окон, захлестывало целые марши лестничных пролетов и — что самое страшное — гигантским лисьим хвостом уже обмахивало соседнее здание. На его-то защите и нужно было сосредоточить все усилия. Голубев скомандовал: — Автонасос на гидрант! Привести в готовность запас рукавов на продвижение! Подготовить две магистральные линии: одну — в очаг, вторую через разветвление на три рукава — на этажи! Ствольщики, вперед! И люди пошли на огонь. Лицо обжигал нестерпимый жар, в горле саднило от едкого дыма, на воспаленных веках не оставалось ни реснички, но руки мертвой хваткой держали ствол, и мощная струя воды вонзалась в клокочущую, извивающуюся в угрожающих конвульсиях смертоносную багровую массу. Это — тоже бой, тоже атака, где все решают быстрота и стойкость, отвага и умение. И, как всегда в бою, эти слагаемые приносят победу. Нет, огонь еще не совсем укрощен, он еще ярится, но главное сделано: он отступает, а значит, наброситься на новые жертвы у него уже нет сил…
«В городе ежедневно по тридцать пожаров. Четвертые сутки не сплю. Крупные пожары один за другим — на улице Жуковского, 5-й Красноармейской, Лиговке, на каждом приходится работать часов по 15—17. Только что вернулся с завода имени Кулакова. Тушили без воды. Мороз сильнейший — 32 градуса ниже нуля. Пробовали брать воду из Невы. Проложили рукавную линию на 700 м, но вода не дошла — замерзла в рукавах. С трудом все же удалось организовать перекачку воды из Невы, но неожиданно порвался рукав. Пока меняли его — снова сковало льдом. Поэтому работали с помощью огнетушителей, гидропультов, боролись с огнем песком, разбирали конструкции на пути развития пожара. Когда воспламенилась кровля соседнего цеха, пожарные принялись крушить ее ломами, топорами, сбрасывая на снег горящие конструкции. Впервые применили тягу морозного воздуха в безопасном направлении. Работать сложно при таком морозе…»Не успел закончить, как в дверь постучали. — Гостей принимаете, товарищ заместитель? — В кабинет вошел полковник Сериков. Внимательно посмотрел на приподнявшегося из-за письменного стола хозяина с карандашом в руке. — Да вы сидите, Сергей Гордеевич! Все работаете? — Да, надо хотя бы конспективно, начерно записать, какие приемы тушения применяли сегодня. Все это может пригодиться буквально завтра. А вот выкрою времечко — подробно расшифрую каждый конкретный случай, проанализирую. Думаю, в будущем может книга получиться — очень нужная людям книга о нашем горьком опыте. — Громадное дело сделаете, Сергей Гордеевич. Вам, опытнейшему специалисту, оно вполне по плечу… А ведь я порадовать вас зашел: всем ленинградцам прибавили хлебную норму на пятьдесят граммов, а нас, работников пожарной службы, перевели на фронтовой паек. — Вот это действительно радость! — лицо Сергея Гордеевича просветлело. — Значит, дела идут к лучшему. Можно сказать: выстояли. И все-таки, несмотря на некоторое облегчение, положение оставалось крайне сложным. По-прежнему бездействовал замерзший водопровод. Не было телефонной связи. Цинга и дистрофия буквально косили людей. В подразделениях уже умерло более трехсот человек. К началу февраля из 430 боевых расчетов в борьбе с огнем могли участвовать лишь 108. Не лучше положение было и с техникой: из 430 боевых машин на ходу оставались только 24. Тысячи метров рукавов оказались замороженными. В это тяжелое время Голубева назначают начальником штаба противопожарной службы. Теперь все нити организации и координации сложнейшего хозяйства сосредоточились в его руках. Прежде всего он принял самые энергичные меры к передислокации и рассредоточению частей и подразделений: вражеская артиллерия успела пристреляться к местам их расположения. По его инициативе во всех районах налаживали обогревание гидрантов. Он организовал чистку прорубей на естественных водоемах. Наладил регулярные работы по ремонту техники. Но самое главное — умело организовал оперативную службу частей и подразделений. И во всех этих многообразных неотложных делах опирался прежде всего на коммунистов. С весной город на Неве начал постепенно оживать. Ослабели морозы, вновь заработал водопровод. Число больших пожаров пошло на убыль. Но вот 29 марта на город обрушилась новая катастрофа. Сергей Гордеевич записал в дневнике:
«Сегодня в пять утра поднялся по тревоге. На станции Ржевка от вражеского обстрела произошел взрыв вагонов с боеприпасами… Пожарные подразделения работали, как на фронте, осколки мин и снарядов буквально засыпали территорию. Невредимые вагоны с боеприпасами откатывали вручную, ценой огромных усилий удалось отстоять состав с боеприпасами — 25 вагонов — и отогнать в разных местах еще 6 вагонов от горящих составов. Пробыл на пожаре до 21 часа. Мне повезло: не получил ни одной царапины, хотя был в самом центре пожарища, где рвались снаряды и горели взрывчатые вещества».И все же самая страшная зима, которая когда-либо выпадала на долю города, миновала. Ленинград жил, работал, держал оборону. 18 апреля в Доме партактива Дзержинского района собрались на слет лучшие бойцы и командиры пожарной охраны города. Гвардейцы огненного фронта получали заслуженные награды за беспримерную стойкость и непревзойденное мужество. Сергею Гордеевичу вручили именные мозеровские часы и… ключи от новой квартиры — две прежние были разрушены. В тот же день он поспешил поделиться этой радостью с Лелей:
«Я жив и здоров. Поздравляю тебя с новосельем! Теперь у нас новый адрес: улица Пестеля, 14».Он по-прежнему писал жене регулярно, порою не ведая, дойдет ли письмо до адресата…
«Во имя свободной Украины коммунистическую шпионку расстрелять…Однако главарь не решился убить девушку прямо в хате и приказал одному из трех сопровождавших его бандитов вывести ее за деревню и привести приговор в исполнение. Палач подхватил обессиленную девушку и поволок прочь от хаты. Едва они миновали последний дом, он велел своей жертве бежать, спрятаться где-нибудь на огородах до утра да никому не болтать о том, что он ее отпустил. «Говори, что сбежала…» Как только девушка отошла на несколько шагов, сзади затрещал автомат, и трасса пуль, рассыпаясь веером, ушла в небо. …Борис Всеволодович, разговаривая с девушками, никак не мог разобраться в случившемся. В этом происшествии было уж больно много непонятного. Трудно было поверить, что в полупустой деревенской хате бандиты не нашли вторую девушку. Еще большее сомнение вызывало то, что сопровождавший главаря бандит вдруг проявил гуманность и отпустил комсомолку. Как правило, во всех вылазках, совершавшихся боевиками, участвовали самые отпетые головорезы, способные на любую расправу, а тут проявлена такая гуманность. И наконец, бандиты, появляясь в селах, в первую очередь громили сельские Советы и расправлялись с активистами. Здесь же они ничего подобного не совершили. И еще была загадка: зачем бандитам понадобился комсомольский билет? Перед Смирновым встала задача немедленно на месте проверить все случившееся. А главное, выяснить, что девушки говорят правду и не имеют никакого отношения к оуновцам, снять с них возникшее подозрение. Майор отправился в село. Он знал, что в его окрестностях нет никаких банд. Из-за мелколесья там просто негде было им обосноваться. Разговаривая с активистами, с председателем сельского Совета, Смирнов искал разгадку появления бандитов в селе. Ведь они не могли заранее знать, что девушки именно в этот день появятся в селе, если, конечно, они с ними не связаны. Хозяйка дома, где комсомолки останавливались, не вызывала никакого подозрения. Муж ее ушел с Красной Армией в 1941 году. Во время оккупации с фашистами она не общалась. В разговоре с майором женщина убежденно заявила, что бандиты знали о ее постояльцах. В хату ворвались четверо, правда, один больше во дворе находился, видимо, охранял. Раньше из них она никого не встречала. Были недолго. Главарь, как ей показалось, куда-то торопился, несколько раз поглядывал в окошко, выходил во двор. Как только возвратился тот, которому поручили расстрел, сразу ушли. Женщина говорила медленно, обдумывая и подбирая слова, словно боялась сказать что-то лишнее. Смирнов понял, что она по какой-то причине недоговаривает, и решил поговорить с ней с глазу на глаз. Попросил напоить его чаем, предварительно отпустив председателя сельского Совета и местного участкового, которые его сопровождали. Оставшись в доме, майор достал из своего вещевого мешка банку консервов, вместо хлеба сухари, полученные на командировку, и, как особую роскошь, полпачки настоящего грузинского чая. Заварил покрепче, уговорил женщину чаевать вместе. Она, стесняясь, едва притронулась к тушенке, а Борис Всеволодович, отхлебнув чайку, решил не хитрить. — Я загостился у вас не случайно. Мне показалось, что вы хотите что-то сказать и боитесь. — И верно, боюсь, — потупилась хозяйка. — Скажу, да вдруг ошибусь, а если вы как-нибудь обмолвитесь, что я проболталась, — мне тогда не жить. Смирнов принялся уговаривать женщину, и та, вздохнув, вытерла полотенцем лицо, зачем-то прошла к двери, потом задернула занавеску на окне и, решившись наконец, стала рассказывать: — Когда бандиты ушли, я даже не поверила, что мы с девушкой остались живы. Хотела позвать — я ее вот туда, за печку затолкала, а сверху всякую рванину набросала, — а потом думаю: а ну как они обратно вернутся? Вышла в сенцы и смотрю — никого, дверь-то они открытой оставили. Во дворе тоже пусто, ну, думаю, они к лесу подались. Постояла, прислушалась, слышу — идут, топают. Ну, думаю, опять ко мне! Вся похолодела, застыла возле клуни. Надо бы бежать и девчонку вытащить да на огороде спрятать, а ноги будто отнялись. Присела на корточки, с места сдвинуться не могу. Бандиты поравнялись с моей калиткой и прошли мимо. У меня сердце зашлось, никак не верю, что ушли. Так и сижу, прижавшись к притолоке. Напротив меня пастух наш живет, его жинка свою хату побелила, и, когда они проходили, я хорошо рассмотрела, что их пятеро было. Потом понемногу в себя пришла, пойду, думаю, посмотрю, как там моя постоялица. Только поднялась — и опять шаги, но уже потише. Я еще ниже пригнулась и напротив беленой хаты хорошо рассмотрела, что один вернулся обратно, а вот какой и куда зашел, не знаю. — Вы хоть его рассмотрели? — Темно было, лица не видно. В сапогах, в темном во всем, наверное, в фуражке, а может, показалось. Я еще под сараем сколько-то посидела, а их пятый так и не появился. Испугалась очень и никому не говорила, и вы меня не выдавайте, а то мне конец… Этого пятого как раз и не хватало Борису Всеволодовичу для построения четкой версии. Теперь он предполагал, что бандиты появились по каким-то другим делам. Они не тронули никого из активистов, не прельстились магазином и расправиться решили не с селянами, а с приезжими, с чужими людьми для местных жителей. Сначала это казалось странным, а теперь, когда появился пятый, по-видимому, оставшийся в селе, можно было предполагать, что именно для встречи с ним появлялись преступники. Пришли, поговорили, и он им рассказал о подписке на заем, о девчонках, указал хату, где они остановились. А для чего понадобилась эта расправа? Тоже становилось ясно. Одним расстрелом беззащитной комсомолки достигали сразу несколько целей. Во-первых, угроза для всего села, и особенно для активистов: «Мы здесь, все видим, все знаем. В свое время придет и ваш черед». Во-вторых: «Мы не какие-нибудь бандиты, а националисты, и не просто убили комсомолку, а сначала судили, приговорили и не расстреляли в хате. Что мы, звери что ли? Зачем же ужас на хозяйку-украинку, ни в чем не повинную, наводить?» Возможно, была и третья сторона: расправа для отчета перед вышестоящими главарями. Пошлют доклад о террористической деятельности и приложат приговор вместе с комсомольским билетом. Но кто же тот, что отпустил девушку? Версия, даже на первый взгляд самая достоверная, оказывается простым домыслом, если не подкрепляется фактами. И Смирнов стал искать подтверждение своим предположениям. Искать в селе того, к кому могли приходить бандиты. Поговорил с участковым, с председателем сельского Совета, от корки до корки изучил подворную книгу и наткнулся на небезынтересного человека. Перебрался он в село с другого конца района к троюродной сестре уже после того, как выбили фашистов. В сельском Совете объяснил, что его дом сгорел, а родные погибли. Этот человек до войны имел небольшую торговлю, а чем занимался при фашистах, никто не знал. Семья сестры скромная, ничего плохого за ней нет. Сказали еще, что торговец живет временно и на постоянное жительство хочет перебраться в райцентр. До села, где раньше жил этот человек, было километров сорок, и Смирнов решил не откладывая выехать туда, чтобы во всем разобраться на месте. Это теперь проехать сорок километров по Полесью — одно удовольствие, а в то время такая поездка была равносильна «прогулке» по передовой. Из-за любого куста могли дать по машине пулеметную очередь, а дороги — о них лучше и не говорить. К вечеру Борис Всеволодович был на месте. Сельский Совет располагался в большом каменном доме, окна которого изнутри были заставлены деревянными щитами, для того чтобы снаружи какой-нибудь лихоимец не метнул гранату. В просторной комнате, словно в штабе партизанского отряда, размещался дежурный наряд вооруженных бойцов местного истребительного взвода. С проверкой торговца что-то сразу не заладилось. Объяснили, что — да, до войны торговал, были лавка и мельница. При Советской власти никак не проявил себя: то ли он против, то ли за новый строй — оставалось неизвестным. Когда пришли фашисты, исчез вместе с семьей. Жена и взрослые сын и дочь уехали вместе с ним, а куда — никто не знал: может, на восток, а может, и на запад. Настораживало то, что дом этого купца-мельника совсем и не сгорел. Было неясно, зачем человек про пожар наплел. В общем неясностей оказалось много, но и их было недостаточно для того, чтобы считать, что именно этот человек связан с бандой. Смирнову нужно было снова вернуться в село, где теперь жил мельник, поговорить с ним, с родственниками. Может быть, что-нибудь еще, вроде несгоревшего дома, всплывет. Однако уезжать, не разобравшись в местной обстановке, было нельзя. Раз приехал в глубинку, он просто обязан был помочь участковому инспектору. Участковый Константин Дмитриевич Титаренко, человек уже немолодой, жил в том же доме, где размещался сельский Совет. Ему отвели там маленькую комнату, и он всегда был под рукой. И его устраивало, что «ястребки» (бойцы истребительного взвода) рядом. Смирнов знал, что Титаренко до войны служил в милиции на Полтавщине, воевал, партизанил в соединении Ковпака, а когда местность, где действовал его отряд, освободили, Константину Дмитриевичу присвоили звание старшего лейтенанта милиции и направили в Шацкий район. В районном отделе они встречались несколько раз, а вот на участок Титаренко майор попал впервые. — Ну как вы тут живете? — Живем! Вот, вместо жены автомат под боком. — И участковый кивнул на койку, на которой на сером суконном одеяле лежал ППШ. — Бандиты в лесу, а мы в селе отсиживаемся. — Где они? — Точно расположение бункера не знаю, примерно верст семь-восемь отсюда. В боевке около двух десятков. — Что же вы, воевали, партизанили, а «языка» схватить не можете? — с иронией спросил Смирнов. — Почему не могу? Хоть одного, хоть двух, только вы же сами не велели. — Как это не велел? — удивился Смирнов. — А на совещании говорили, что их из леса надо выводить. А вот как, не сказали: чи под ручку, чи взашей. — Титаренко усмехнулся и продолжал: — Было уговорил одного выйти, да сорвалось. — Расскажите поподробнее, — попросил Борис Всеволодович. — Живет у нас в селе одна женщина, Дарьей зовут. Муж ее в сорок первом служил в Красной Армии, попал в окружение и вернулся домой. При оккупации все дома в хате под печкой сидел, а когда фашистов погнали — с оуновцами в лес ушел. Степаном его зовут. Вот я и уговорил Дарью убедить своего Степана прийти с повинной. Она согласилась, а позавчера встретила меня на речке, плачет, убивается. Сказала, что Степан отказался. Оказывается, у них от начальства вышел приказ — всех, кто выйдет с повинной, убивать вместе с семьей, а хаты палить. Вот он и говорит, уж лучше он один пропадет, зато Дарья с детьми доживет до светлого дня, когда эта проклятая война кончится. Теперь и не знаю, как тут быть. Никогда раньше с такими делами не сталкивался. — Не знаешь? А, думаешь, я знаю? — с грустью спросил Смирнов. — Ты что же, считаешь, что я на борьбе с бандитизмом зубы съел? Так если хочешь знать, я в этих местах всего полмесяца. И оуновцев раньше в глаза не видел. Был железнодорожником, в двадцать седьмом вступил в партию. Парторганизация послала в Москву учиться. Но к учебникам не успел прикоснуться. Как коммуниста послали на хлебозаготовки. Вернулся — вызвали в партбюро, мобилизовали на работу в НКВД. Сразу послали в Центральную школу милиции, а как закончил — попал в уголовный розыск. Ну, воры, грабители, налетчики разные — дело знакомое, а вот с бандитизмом я только у вас в районе познакомился. Так что давай вместе думать. Думать, как эту вашу банду разгромить. Слушай, Константин Дмитриевич! А этот Степан к своей Дарье часто ходит?
«Старший инспектор А. М. Деревянко».Ниточка казалась очень слабой. Не оборвать бы ее с первых дней поиска. Несколько дней потратил на то, чтобы найти хоть какие-нибудь следы здесь, в Минске. Дети были эвакуированы. Вот почти и все сведения. А что с ними потом стало? Где искать теперь Бориса Преза? Куда писать, к кому обращаться? Эти и многие другие вопросы волновали его. Через три дня он встретил в коридоре товарища по службе Иванова. Поздоровались. Степан посмотрел на хмурое лицо Деревянко и спросил: — Чего, хлопче, зажурился? — Да вот дело одно сложное попалось. И с какой стороны к нему подступиться, сам не знаю. — Рассказывай, — улыбнулся тот. — А вдруг вместе что-то путное придумаем. Чем дальше рассказывал Деревянко, тем с большим интересом слушал его Иванов. Потом не выдержал, переспросил: — Подожди, а как фамилия того мальчика? — Борис През, — сказал Александр. — А что тебя вдруг заинтересовало? — Понимаешь, совсем недавно мне пришлось заниматься одним делом. Правда, нужного человека мы тогда не нашли. Но удалось выйти на тех, кто непосредственно в июне сорок первого вывозил детей. Представь себе, что Петр Васильевич Дыло, который работал главным врачом яслей-изолятора, и его дочь Татьяна Петровна живут в Минске. Про них рассказывалось в республиканской газете. Обязательно ознакомься со статьей. А затем советую поговорить с ними. Вот только со здоровьем у доктора плоховато. Девятый десяток разменял человек. Дома у них есть список детей, которые были эвакуированы тогда, в сорок первом.
«Дорогие родители! Ваши дети, которые в начале войны находились на излечении в яслях-изоляторе № 43, что расположен по улице Ямной, были спасены от огня и фашистских бомб. 24 июня 1941 года они были вывезены из Минска, перевезены на автомашине в Вязьму, а потом поездом доставлены в Курган и помещены в детские учреждения. Родители могут их отыскать по адресу…»Внизу объявления были перечислены фамилии всех вывезенных детей. Одиннадцатым в этом списке был Борис През. Как жаль, что мать своевременно не увидела ни этих объявлений, ни списка детей. Она была уверена, что сын погиб. И поэтому больше не искала. А многим людям те объявления помогли в поисках детей. Что и говорить, газетная публикация, рассказы непосредственных участников этих событий взволновали Деревянко. Нужно было обязательно помочь матери найти сына. И он начал действовать. Буквально через несколько дней Александр Михайлович подготовил письмо на имя заместителя начальника Управления по поискам исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР Р. Л. Кузнецовой.
«По просьбе гражданки Цымбай М. И., 1912 года рождения, проживающей в городе Минске, мы разыскиваем сына Преза (Преса) Бориса Антоновича, 1938 года рождения, который находился перед войной на излечении в яслях-изоляторе № 43 по улице Ямной города Минска. Согласно опубликованным в августе 1964 года материалам бывшего врача яслей-изолятора П. В. Дыло, Борис През был вывезен в Курган и помещен в один из детских домов. Просим проверить и сообщить, какие у вас есть сведения по этому делу».Почему он прежде всего решил обратиться за помощью в исполком Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР? Просто уже давно установились тесные контакты с этим учреждением. Они обмениваются необходимой информацией, сведениями о поисках людей. Может, и теперь у них там есть данные по яслям-изолятору или же детскому дому в Кургане, где воспитывались малолетние беженцы. Может быть, кто-либо из родителей еще раньше обращался туда за помощью? А двойное написание фамилии сделал специально: знал, что при переписи детей звонкое «з» могли заменить на глухое «с». И, как потом выяснилось, поступил правильно. Примерно такого содержания письмо подготовил он и на имя начальника паспортного отдела УВД Курганского облисполкома. В частности, просил сообщить, в какие детские дома были определены эвакуированные дети, и среди них През (Прес) Борис.
«Нужный Вам През (Прес) Борис Антонович, 1938 года рождения, по бюро прописки не значится».И небольшая приписка внизу:
«В архиве сектора учета детских домов облоно През (Прес) Б. А. с 1941 по 1945 годы по Курганской области не значится».А вскоре примерно такого же содержания ответ пришел из Москвы. Что это, конец надеждам? Немало довелось ему получать таких вот лаконичных сообщений: «Адресат не значится». А может, это только начало? Отсутствует в одном месте, значит, надо искать в другом. Сколько раз, казалось, в совсем безнадежных ситуациях вспыхивал огонек надежды. Возможно, и здесь не все еще потеряно. Надо ждать ответы на другие письма. А потом вновь писать и вновь ждать. Деревянко прочел письмо, посмотрел на обратный адрес, на штемпель. Возможно, ошибка какая приключилась, могли и просмотреть курганские товарищи нужную фамилию. Словом, время подтвердит, что к чему. Такая уж у них служба. А вдруг тот Борис живет в соседней Челябинской области? Пошли письма в Челябинск, Пермь и другие города Приуралья. И повторное — в Курган, на этот раз в адрес горотдела здравоохранения:
«Просим проверить по журналу учета детей за 1942—1944 годы и сообщить нам, в какой детский дом был переведен През (Прес) Борис?»Наконец пришло обнадеживающее письмо:
«Сообщаем, что по данным архива Курганского облоно значится Прес Борис Михайлович, 9 мая 1939 года рождения, который находился в Долговском детском доме Долматовского района. 25 апреля 1951 года направлен на учебу в ремесленное училище № 23 г. Чебаркуль Челябинской области».Откуда мог знать Деревянко, что не одна только милиция разыскивает Бориса Преза и других ребят из детского дома! Этим делом заинтересовался журналист областной газеты «Советское Зауралье» М. Забегай. Пока сотрудники паспортного отдела Министерства внутренних дел БССР переписывались со своими курганскими коллегами, в областной газете в июле был помещен очерк Забегая «Дети войны», в котором рассказывалось о том, как были эвакуированы из Минска воспитанники яслей, с какой сердечной теплотой встретили их жители Кургана. Этот рассказ журналиста взволновал многих. В поиск Бориса Преза включались все новые люди. Надо было перебрать десятки архивов, пересмотреть тысячи документов. Про все это Александр Михайлович узнал значительно позднее. А тогда он просто по-человечески обрадовался оперативности, с которой откликнулись на просьбу в далеком Кургане. Двойное чувство испытывал Деревянко. Обнадеживало то, что в конце концов нашел след. Пошли ответы на запросы. Значит, можно докопаться до истины. Вот уже получено конкретное подтверждение тому, что юные минчане, и среди них Борис Прес, воспитывались в детском доме. Смущало то, что заменена не только фамилия (вместо През — Прес), но и отчество: разыскивается Антонович, а здесь Михайлович. Есть расхождение и в годах рождения: тот — 1938 года, а этот — 1939 года. Словом, ответ из Кургана добавил новые загадки. Но какие сведения могли быть записаны со слов ребенка? И что конкретного мог сказать трехлетний малыш, который столько изведал? Хорошо, что имя и фамилию запомнил. Не откладывая, Александр Михайлович пишет в отдел внутренних дел Чебаркульского горисполкома, просит сообщить, как и куда поехал после учебы учащийся Борис Прес. И снова потекли дни, недели ожидания. Через месяц на столе Деревянко лежал ответ из Чебаркуля, в котором сообщалось о том, что Б. М. Прес в 1956 году окончил училище и направлен слесарем 4-го разряда на одно из предприятий Челябинска. Снова Челябинск. Написал в паспортный отдел управления внутренних дел. И когда казалось, что поиск вот-вот закончится, ответ из Челябинска еще больше запутал дело. Сообщалось, что Б. Прес действительно работал на заводе. Но в 1958 году был призван в ряды Советской Армии, где служил до 1961 года. В настоящее время ни в городе, ни в области он не проживает. Попробовал было обратиться за помощью в военкомат, откуда Борис призывался на службу. Но — увы! И оттуда ответ был почти таким же. Прошло несколько месяцев. — Что конкретно думаешь делать дальше? — спросил начальник, передавая папку с документами Деревянко. — Необходимо обратиться за помощью в Центральный архив Министерства обороны. Там должны храниться данные, куда он уехал после увольнения в запас. В ноябре на имя начальника Центрального архива Министерства обороны СССР ушло письмо. А через несколько недель был получен ответ, что Б. М. Прес в декабре 1961 года был уволен в запас и отбыл в Ленинский райвоенкомат города Челябинска. Написали в райвоенкомат, но и этот ответ не внес ясности. Сообщалось, что после службы Борис Прес вернулся в Челябинск, но ненадолго. Он вскоре куда-то уехал. Будто бы на Дальний Восток. И снова письма, как стая птиц, понеслись в разные стороны. Снова недели и месяцы ожиданий. И только в марте следующего года из Управления внутренних дел Хабаровска пришел долгожданный ответ:
«Борис Михайлович Прес, 1939 года рождения, с 16.10.1978 года проживает в Хабаровском крае, поселок Ванина».Наконец-то долгожданное письмо! В нем пояснительная записка от самого Бориса Михайловича Преса, 1939 года рождения, село Новая Южновка, Мостовского района, Курганской области, русского. Еще и еще раз Александр Михайлович перечитывал письмо. Сомнений нет. Отыскался, наконец, тот самый Борис През. Его из самого пекла войны выхватили в июне 1941 года, а потом везли чуть ли не через всю страну в далекий Курган, где незнакомые люди по-отечески встретили и отогрели опаленные ужасом войны юные души. Подтвердились и предположения насчет возможной ошибки в фамилии. Что касается других неясностей, то все пояснил сам Борис: и насчет места, дня и года рождения, и насчет отчества. К тому же очень ценная приписка, что он в детстве болел трахомой. Слишком много совпадений, чтобы считать все это просто случайностью. Нет, ошибки быть не может. А как же теперь с матерью? К тому времени она успела переехать к дочери в Ригу. И Александр Михайлович Деревянко садится за письма: матери — в Ригу, а сыну — в Хабаровский край. Последние письма перед тем, как завершить дело о поиске.
«Дорогой товарищ полковник! Вы, наверное, забыли меня — сколько у вас таких. Я — Игорь. Сейчас отбываю наказание. Заслуженное. Хочу отчитаться перед вами, как перед старшим, и, если разрешите, как перед отцом. Вы же знаете, у меня его нет. Веду себя хорошо. Везде и во всем считаюсь лучшим. Обещают досрочно освободить. Все я понял. И хочу жить настоящей жизнью. Понял благодаря вам. Вы меня на путь истинный наставили. Спасибо, товарищ полковник. Если не сочтете за труд, ответьте. Большей радости, чем получить от вас письмо, у меня нет».Я заметила, у Дмитрия Павловича повлажнели глаза. Прокашлявшись, он сказал: — Напишу я ему. Надо поддержать парня. Может, и встретимся… Когда уезжала из Ступина, Дмитрий Павлович готовился к очередному заседанию бюро горкома партии, где будет обсуждаться вопрос об усилении профилактической работы среди населения. Он член бюро горкома партии и основной докладчик по этому вопросу. На днях должен выступать в подшефном ПТУ. Оттуда поступает немало тревожных сигналов. А поздно вечером предстоит разговор с подозреваемым в тяжком преступлении. И так день за днем. Милиция есть милиция. Она самой жизнью поставлена блюсти общественную нравственность и правопорядок. И потому работа людей в милицейской форме проникнута глубокой человечностью, желанием очистить нашу жизнь от всякой скверны, стремлением вовремя прийти на помощь тем, кто в ней нуждается. Полковник Мокров — один из ее верных бойцов.
«Начальника паспортного стола — подполковника милиции Мусаева М. К. за проявленную бдительность и оперативность, в результате чего был установлен и задержан опасный уголовный преступник, наградить…»И еще:
«…награжден медалью «За отвагу на пожаре» за спасение малолетних детей»; «…награжден медалью «За отличную службу по охране общественного порядка» за задержание преступника…»; «…поощрен руководством МВД. При проверке паспортного режима по ориентировке задержан матерый преступник, совершивший убийство».Да, строки приказов скупы, но сколько за ними высокой бдительности, хлопотливого, порой опасного труда! И не случайно на кителе подполковника Мусаева — лесенка планочек государственных наград, а в дни праздников на груди его горят ордена и медали участника прошедшей войны. И тогда пионеры и школьники окружают подполковника и спрашивают наперебой: «А этот за что? А этот?» — За службу Родине, — коротко отвечает Магомед. Молодые офицеры милиции частенько с доброй завистью говорят: — Тихая служба у него. Но так ли она тиха?..
«Здравствуйте, гражданин старший следователь из города Жуковский Трофимов Андрей Николаевич! («Сколько я с ним провозился, а он даже должность мою и имя позабыл», — поморщился Трофимов.) Пишет Вам хорошо знакомый Губарь Анатолий Иванович…»Действительно, хорошо знакомый. Всякий раз, когда на участке случалось ЧП, Трофимов вспоминал Губаря: не его ли рук дело? Кто мог увезти чужой велосипед? Губарь. Кто способен проверить карманы пьяного? Он же. Кто может устроить поножовщину? Опять Губарь! Андриан Николаевич и по-хорошему и по-плохому уговаривал парня взяться за ум: — Еще не поздно. Ведь ты же хотел поступить в авиационное училище. Иди учись. Нельзя жить без мечты. Ты плохо кончишь. Пожалеешь, да будет поздно. А Губарь только усмехался. Нагло глядел на работника милиции и говорил: — Я еще несовершеннолетний. А чтобы отправить меня в колонию, надо сначала доказать, что именно я обчистил того пьянчужку. И вот сейчас иные речи:
«Я многое обдумал и осознал за эти полтора года. Так жить, как жил я, нельзя. Возьмите мой любой день, прожитый на свободе, он, как вся моя жизнь, прожит впустую… Сколько раз Вы сильно меня ругали. Ваши слова я пропускал мимо ушей. Считал себя самым умным. Вы переживали за меня и на суде. Надеялись, что так строго меня не осудят. А сколько других хлопот и волнений доставил я Вам! Винить, кроме себя, мне некого. Вот если бы можно начать жизнь снова. Я бы этих поступков не сделал. Андрей Николаевич, а сейчас я у Вас спрошу, как там дела на свободе? Много ли еще осталось таких хулиганов, каким был я? Я Вас прошу, будьте с ними построже. Можете почитать некоторым мое письмо. Для них это будет уроком. С искренним уважением Губарь».Трофимов решил обязательно показать письмо Коле Логину. Пусть призадумается. Он, кажется, знал Губаря. Но так случилось, что старший инспектор уголовного розыска Трофимов не смог быстро увидеть своего подопечного. Знать бы Андриану Николаевичу, чем закончит компания, в которую попал Коля Логин, упросил бы он своего начальника дать несколько дней, чтобы поработать с подростками, взять под свое влияние его ненадежных друзей, установить шефство, подключить к этому делу горком комсомола, общественные организации на предприятиях…
«Может быть, мое письмо вызовет у Вас удивление, что я обращаюсь именно к Вам, — писал какой-то Зорин. — Только Вам я верю, и только Вы разрешите интересующие меня вопросы. Вы не должны мне отказать. Это очень важно для меня. Вот уже шесть месяцев, как я нахожусь в заключении. За это время я многое передумал. Как мне жить дальше? Мне нужно посоветоваться. Недавно я смотрел замечательный кинофильм «Жизнь прошла мимо». Он очень взволновал меня. Я подумал: неужели и меня жизнь обойдет стороной? Нет. Не может этого быть. Я должен стать человеком. Меня волнует не мое прошлое, а мое будущее. Раньше я гордился тем, что меня называли вором. Как теперь ненавистно мне это слово! Я надеюсь освободиться досрочно. Когда освобожусь, что я должен сделать, чтобы заслужить доверие? Конечно, я буду работать, но этого мало. Что бы ни случилось в городе, Вы будете в этом подозревать меня. Конечно, я мог бы уехать в другой город. Мог бы там скрыть свое прошлое. Честным трудом заслужить доверие у людей, устроить свою жизнь. Но в Жуковском у меня старенькая мать. Ей нужен сын, нужен помощник. Поэтому я возвращусь только в Жуковский. С нетерпением жду ответа».А другое письмо было полно отчаяния:
«Прошел год, а в памяти еще так свежо, что было за этот короткий промежуток времени пребывания на свободе. Часто вспоминаю вас. Сейчас жалею о том, что не смог пойти по тому пути, на который так настойчиво вы толкали меня. Сейчас у меня нелегкая жизнь. Работаю как вол. До двух третей еще два года. Да и надежда на эти трети слабая. Так что на ближайшее будущее перспектива неблестящая. У меня к вам просьба, Андриан Николаевич. Если будет у вас свободное время, напишите мне пару слов. Я буду очень рад».
«Если верить документам, — говорилось в бумажке, — коровы должны прыгать от восторга, потому что для них построен отличный коровник. А если верить коровам…»— Ерунда какая-то, Александр Прокопьевич, — сказал Шамадрин, положив листок на стол. — Сколько раз я проверял такие сигналы — ничего не подтверждалось. — Ну и отлично, коль не подтвердится, — миролюбиво ответил Ионин и, не желая вести дальнейшие разговоры, строго подытожил: — В общем, надо ехать. И вот он едет из Омска в Марьяновский район, смотрит в окно и думает о подполковнике Ионине: «Какая у него поразительная способность — отрывать людей от незаконченных дел!» В ресторане, на Тюменщине. Познакомились за столиком толстый, неуклюжий мужчина с мясистым носом и моложавый интеллигент в изящных очках. Разговорились. Оба оказались приезжие — «толкачи», как называют их часто. И тот и другой прибыли за лесом для своих совхозов. Только «нос» оказался счастливее, его баржа, загруженная материалом, уже, наверное, плывет по Конде к Иртышу, а сам он празднует победу здесь, в ресторане. Интеллигенту же не повезло. — Вроде бы и очередь подошла, — рассказывал он, — да в леспромхозе что-то тянут. То баржи нет, то рабочих. — А ты дурак, хоть и в очках, — сказал вдруг толстяк, тупо уставясь на своего собеседника. — Ты забыл простую мудрость: «дать на лапу». И, пересыпая речь «солеными» словечками, признался, что их совхоз вовсе из другой республики и в списках, естественно, не значится, поскольку леспромхоз обслуживает хозяйства одной лишь Омской области. Тем не менее он уладил все. — Запомни, молодой человек, — нравоучительно заметил «нос», — не подмажешь — не поплывешь… И громко засмеялся, довольный собой. …На другой день после встречи с таинственным «толкачом» человек счел нужным обратиться в милицию. Обо всем, что услышал вчера, поведал одному из сотрудников. — Ничем не могу помочь, — сказал сотрудник. — Этот леспромхоз обслуживает омская милиция, а мы — тюменская. Примечание: Местного работника милиции волновали только свои дела. И это прискорбно. Как часто мы печемся лишь о своем — своей территории, своем участке, своем отделе, не умея понимать свои функции шире, не желая думать о том, что происходит у твоих соседей, твоих коллег и что ты, рядовой сотрудник, можешь оказать им неоценимую помощь. — Ну что же, — сказал человек в очках, — я срочно напишу в Омск. Пусть проверят… Пахнет «липой». Шамадрин повстречал директора совхоза Лимасова у крыльца правления. Представился, рассказал о цели своего приезда. — Это по части нашего прораба, — недовольно проговорил директор. И, обращаясь к кому-то из прохожих, распорядился: — Куманькова — ко мне! Прораб оказался внешне приятным человеком, лет тридцати, не больше. Беседовали, прохаживаясь по лужайке. Узнав, в чем дело, взорвался, произнес целый монолог: — Чушь! Я даже знаю, кто накапал. Грыжин! Пропойца и лодырь. Зол на весь мир. А почему? Судили его недавно… Товарищеским судом… За хищение кормов. Он и «стукнул». Только вранье все это. Пойдемте, я покажу вам новейший коровник. Да не один — целых два. «Я так и знал, — подумал Шамадрин. — Сейчас покажет, докажет, и уеду я ни с чем, только время зря ухлопаю». Осмотрев животноводческие помещения, они зашли в бухгалтерию. Инспектор попросил главбуха показать необходимые документы. — Я пойду, товарищ капитан, — сказал Куманьков. — Если что — буду в правлении. Он ушел, и Шамадрин тут же спохватился, что отпустил его, ибо в документах, подписанных прорабом, он явственно увидел липу. Во-первых, в наряде вместо двух коровников значилось четыре. И, во-вторых, в платежной ведомости стояла сумма, которую полагалось уплатить за четыре отремонтированных помещения, — 2100 рублей. — Это как понимать? — спросил Шамадрин вызванного в бухгалтерию прораба. Лицо Куманькова стало пунцовым. — Просто мы решили немного завысить объем работ, — проговорил он, опустив голову. — Почему? — Ребята-ингуши, вот эти, как их? — он уткнулся в ведомость, — Токтоев и Хинкаев, работали на совесть. Вручную раствор месили, когда мешалка отказала. Сноровку проявляли. Ну, я им и пообещал прибавить. Виноват, конечно. — Ясно. Можете быть свободны, — сказал капитан, записав адреса рабочих. Шамадрин ехал обратно в Омск и думал, что напрасно он так предосудительно отзывался о подполковнике Ионине. Инспектор представил, как приедет он в управление и доложит Александру Прокопьевичу, что все подтвердилось, более того, пахнет махинацией и надо срочно лететь в Чечено-Ингушетию к этим хлопцам, получившим более двух тысяч. Наверняка, если поработать с ними, они признаются, что часть денег вернули хлыщу-прорабу… Рапорт. Майор Владимир Николаевич Виков вернулся из командировки бодрым, глаза его блестели. И весь вид говорил о том, что у него хорошее настроение. Видимо, так всегда бывает, когда чувствуешь, что затраченные усилия не пропали даром. Зайдя в кабинет к начальнику отдела, он протянул стандартный лист бумаги, исписанный мелким почерком.
«Начальнику ОБХСС УВД Омского облисполкома полковнику милиции СЕРГЕЕВУ Б. А. Доношу о результатах командировки в Чечено-Ингушскую АССР. Мною были опрошены граждане Токтоев и Хинкаев в отношении денег в сумме 2100 рублей, полученных ими по наряду за ремонт животноводческих помещений в совхозе «Южный» Омской области. Оба лица, опрошенные в разное время, одинаково пояснили, что никаких работ по ремонту коровников они не производили, наряд и платежная ведомость — фиктивные, а наличие их подписей объясняется тем, что прораб Куманьков попросил их расписаться в ведомости, получить деньги и вернуть ему все до копеечки, поскольку такая операция, по свидетельству прораба, диктуется интересами совхоза.— Ну а если они говорят неправду? — усомнился полковник Сергеев. — У нас, Борис Александрович, имеется еще один свидетель, весьма авторитетный… — Виков назвал фамилию известного в совхозе должностного лица. — Шамадрин уже взял у него объяснения. Взятка? Еще до поездки в Чечено-Ингушетию руководители ОБХСС Б. Сергеев и А. Ионин, начальник следственного отдела А. Лежнин предположили, что оба сигнала взаимосвязаны. Руководители двух служб совместно проанализировали имеющиеся материалы, определили согласованные действия по выяснению и закреплению доказательств. Вскоре после приезда Викова было возбуждено уголовное дело. Прораба Куманькова Шамадрин вызвал в УВД и сразу же засыпал градом вопросов: — Зачем вы нам голову морочите, Олег Иванович? Зачем заставляете ездить за сто верст киселя хлебать? Прораб, казалось, окаменел. — Рассказывайте, для какой цели понадобился фиктивный наряд… Присвоить такую сумму — свыше двух тысяч! Да вы знаете, чем это пахнет? Куманьков молчал, нервно теребя шапку. — Вот объяснения Токтоева и Хинкаева. Вот еще одно объяснение — уже из вашего совхоза. Достаточно? — Я не брал этих денег, — выдавил из себя Куманьков. — Вернее, взял, но тут же, в тот же вечер, передал их другому лицу. — Кому конкретно? — Понизовскому. — Это еще кто? — Директор леспромхоза… Того, что в Тюменской области. «Ничего себе взяточка, — думал Шамадрин, записывая показания прораба. — Вот тебе и коровник». С чего началось. Он приехал в «Южный» к своим родителям. А вечерком пригласил к себе совхозное начальство — Лимасова и Куманькова. За ужином предложил: — Лес нужен? — Вот так, — директор Лимасов провел по горлу. — Замечу, однако, Павел Иосифович, что мы не стоим на очереди. — Неважно, — ответил Понизовский. — Главное — не быть скупердяями. Условия: один кубометр — один рубль. Сколько нужно? — Около двух тысяч кубов, — сказал Лимасов. — Прекрасно. Присылайте представителя. Но помните: деньги наличными. Уж как вы это сделаете, меня не касается. Вскоре, несмотря на возражения главного бухгалтера, Куманьков с ведома Лимасова состряпал липовый документ и самолично вручил леспромхозовскому руководителю 2100 рублей. Понизовский пересчитал деньги, вернул 400 рублей. Пояснил: — Двести — вам, двести — Лимасову. Примечание. Впоследствии на допросе Понизовского спросят: «К чему этот жест? Вы же — алчный человек и страшно любите дармовые деньги». — «А чтобы не одному грешным быть, — цинично ответит бывший руководитель. — Когда дело имеешь далеко не с ангелами, то и самому легче дышится». Снежный ком. Дело принял к своему производству следователь следственного отдела УВД старший лейтенант милиции Пьянзин. Он побывал в «Южном». Закрепил показания свидетелей относительно ремонта коровников. Вскоре вылетел в леспромхоз за тысячу километров от Омска. Туда же прилетел и Ионин. — Нужны данные с указанием количества и времени отгрузки леса, фамилий представителей, получавших товар, — потребовал следователь от главного бухгалтера. Полученные сведения послужили основанием для того, чтобы мобилизовать весь личный состав БХСС районов области, — для выявления фактов хищения денежных средств. Во многие совхозы, стоявшие на «лесном довольствии» в хозяйстве у Понизовского, были посланы ревизоры и сотрудники милиции. Еще раз допросили Куманькова. — С кем, по вашему мнению, директор леспромхоза производил незаконные сделки? — спросил Пьянзин. — Кого из «толкачей» вам особенно часто приходилось видеть у него? Куманьков назвал Яшу из совхоза «Урлютюбский» Павлодарской области. Старший лейтенант снова собрался в дорогу. Установленный им свидетель пояснил, что видел, как их прораб Яков Семенович Конкин (Яша) вручил Понизовскому взятку в сумме 1000 рублей — прямо в его кабинете. Будучи в леспромхозе, следователь изъял на почте телеграмму, посланную Конкиным в Павлодарскую область своему руководству:Старший инспектор ОБХССмайор милиции Виков В. Н.»
«Шлите деньги, будет лес».Пьянзин допросил Конкина, предъявил текст телеграммы, свидетельские показания. Прораб вынужден был во всем признаться. Старший лейтенант изъял фиктивные документы на разборку кошары — помещения для содержания овец. В платежной ведомости были обозначены «мертвые души», хотя сумму будущей взятки для Понизовского получил вполне реальный человек — прораб Конкин. Следователь вскрыл злоупотребления в ряде других хозяйств. Например, в совхозе «Ольгинский». Его насторожило) то обстоятельство, что взятая под отчет прорабом Плакуном 1000 рублей списана как выплаченная рабочим за погрузку баржи. — Проверьте, — говорил полковник Лежнин. — По условиям договора погрузка ведется силами леспромхоза и оплачивается хозяйствами перечислением. Никаких частных расчетов не должно быть. Думается, это — лазейка для нечестных. Проверили. И выяснили, что документы фиктивные, лица в них — подставные. Но это еще не все. Сомнение вызвал приходный кассовый ордер, по которому из казахского совхоза «Коммунальный» поступили деньги в сумме 1000 рублей. Что за деньги? За какие услуги? Возникла версия: казахский совхоз незаконно получил строевой лес через омское хозяйство. Снова полет в Казахстан, теперь уже в совхоз «Коммунальный». Даны очень ценные показания. Их-то и предъявили главному бухгалтеру совхоза «Ольгинский» Дубову и прорабу Плакуну. И те вынуждены были рассказать, что получили от Понизовского тысячу кубометров строевого леса, его продали казахскому совхозу «Коммунальный», а деньги, полученные по фиктивному договору, передали Понизовскому в качестве взятки. — Кто передал, конкретно? — спросил следователь. — Лично я, по распоряжению замдиректора совхоза, — ответил Плакун. «Лесной» хищник. Первый допрос Понизовского ничего не дал. Леспромхозовский делец упорно стоял на своем: — Взяток не брал. Ему предъявили документы, показания свидетелей. Проводили очные ставки. «Не брал!» Низкорослый, обрюзгший, он поминутно потел, вытирая платком влажное лицо, шею. На втором допросе Понизовский попросил оказать ему медицинскую помощь. Видимо, он действительно почувствовал себя неважно. Его поместили в больницу. — Ни на минуту не прекращать наблюдения за ним, — последовал приказ из УВД облисполкома. Наш комментарий. Как установит расследование, общая сумма полученных им взяток составит около пяти тысяч рублей. Это был матерый хищник, подрывавший своими преступными действиями экономику хозяйств, нарушавший их планомерное развитие. Многие совхозы, которые нуждались в лесе и стояли на очереди, своевременно не получали его, потому что предпочтение отдавалось тем, кто щедро платил. Разоблачив преступника, омская милиция все поставила на свои места. «Белый флаг». Больной сразу же попытался найти помощников среди обслуживающего персонала больницы. И, кажется, нашел. — Очень прошу, — сказал он, — передать эту записку моей жене. Отблагодарю так, что жалеть не будете. Вот адрес… В записке Понизовский отдавал распоряжения: кому передать деньги, как вести себя на следствии соучастникам в преступлении и свидетелям. Называл фамилии, адреса. Когда следователь Александр Иванович Пьянзин вызвал бывшего директора на очередной допрос, он положил на край стола стопку изъятых записок. Увидев их, преступник сразу же скис. Куда девались самоуверенность, наглый тон… Вошел начальник следственного отдела Лежнин. На стол легли новые документы, изобличающие взяточника. — Пишите, гражданин начальник, — глухо сказал Понизовский. — Чего уж тут запираться?
«25 апреля с. г. в районные отделения связи Флорешт, Оргеева, Страшен поступили телеграммы следующего содержания: «Одессы 10 перевод главпочта до востребования выдайте Шуфлыниной Раисе Васильевне триста от Поповой тчк Грищук».Далее сообщалось, что телеграммы приняты после 22 часов. Подтверждений по почте на эти переводы не поступило. Проверка показала, что из Одессы переводы на имя Шуфлыниной от Поповой не исходили. Иначе говоря, никто этих денег на почту не сдавал, а вот получатель нашелся. Но ведь чудес не бывает. Из ничего нельзя создать нечто. Эта простая истина известна любому школьнику. — Что скажете, Владимир Николаевич? — спросил Вовк. — Ловко сработано. Будто для вас специально. Вы ведь на такие дела большой охотник, вам позапутаннее да потемнее подавай. Ваше дело, Владимир Николаевич, это ясно, во всяком случае мне. — Вам, может, и ясно, товарищ полковник, а мне не совсем. Я ведь не розыскник, а следователь. Найти преступника — обязанность уголовного розыска, а моя — вести следствие. Не так ли? — Так-то оно так… — Вовк помедлил, подыскивая нужное слово, — только не всегда получается. Понимаете, Владимир Николаевич, в Управлении сейчас дел навалилось, а тут нужен опытный работник… Мы с вашим начальством посоветовались и пришли к выводу, что кроме вас некому. — Так уж и некому, — проворчал майор. — Да не скромничайте, Владимир Николаевич, — вступил в разговор хранивший почти все время молчание замначальника следственного отдела. — Вы же не только следователь, но и розыскник. Вспомните хотя бы дело Чотя. …Это дело было еще свежо в памяти сотрудников следственного отдела и Управления уголовного розыска. Началось все с того, что один из жителей села Фынтыница Дрокиевского района, механизатор К., решил обзавестись «Волгой», и непременно черного цвета. Поспрашивал, покрутился — нету, в торговой сети не продают. «Волга» — не «Москвич» или «Жигули». О голубой мечте механизатора знали многие. И однажды к нему в тракторную бригаду приходит незнакомый молодой человек, уводит его в укромный уголок и шепчет на ухо: «Вот она, твоя «Волга», — и похлопывает себя по карману. Механизатор сначала ничего не понял, а тот выталкивает номер газеты с таблицей лотереи ДОСААФ и лотерейный билет: проверяй. И в самом деле, против номера выигрыша стояло — автомобиль «Волга» ГАЗ-24, 9200 р. Механизатор даже глазам своим не поверил: это же надо, как повезло. Сговорились на двенадцати тысячах! А чтобы у покупателя не оставалось никаких сомнений, молодой человек показал ему паспорт. С пропиской в Бельцах, местом работы и даже записью о браке. И был таков. Кинулся счастливый обладатель билета в сберкассу, а там его — словно обухом по голове: липа. Билет-то оказался подлинным, а вот в таблице — допечатка, да такая умелая, что и не разглядишь сразу. По указанному в паспорте адресу молодой человек, естественно, никогда не проживал. Значит, и паспорт был липовый. Поискали его местные органы. Как в воду канул. И приостановили дело. Об этом совершенно случайно узнал Вержбицкий. И хотя Дрокия не входила в его зону, да и вообще дело на этой стадии относилось к уголовному розыску, решил попробовать. А тут еще из Флорешт, соседнего с Дрокией района, сообщили об аналогичной афере. Похоже, орудовала одна шайка. Вместе с майором Бузником из Управления уголовного розыска, опытным оперативником, раскрутили-таки это дело. Оказалось, что подделкой занимались неоднократно судимые в прошлом Чотя, Меклуш и другие.
«…начальника тыла штаба пожаротушения капитана внутренней службы Афонича Владимира Федоровича навечно зачислить в списки личного состава Управления пожарной охраны…»
«Работники советской пожарной охраны должны быть беззаветно преданными своей социалистической Родине, делу Коммунистической партии и Советскому правительству, вести боевые действия по тушению пожаров с полным напряжением моральных и физических сил, проявлять при этом мужество, смелость, инициативу, находчивость, стойкость и, невзирая ни на какие трудности и даже угрозу самой жизни, стремиться выполнить боевую задачу во что бы то ни стало».Он выполнил эту заповедь. Володя родился и вырос в Туле. Учился в 46-й средней школе, окончил десять классов. В характеристике, написанной учительницей на тетрадном, в клеточку, листке, есть такое место:
«Дисциплинированный, тихий, скромный юноша, никогда не имел замечаний и нарушений. Характер спокойный, уравновешенный. В общественной работе аккуратен и исполнителен. Честен, искренен, чистосердечен, пользуется уважением товарищей. Увлекается мотоспортом, другие виды спорта его тоже интересуют…»После выпускного вечера он долго не раздумывал и пошел на машиностроительный завод, стал слесарем. Однажды за обедом неожиданно отложил ложку и сказал, как бы советуясь с отцом, хотя вопрос был уже решенным: — Бать, а что если я стану, как и ты, пожарным? Федор Петрович внимательно посмотрел на сына, спросил: — Ты это серьезно? — Серьезно. — Почему вдруг? На заводе тебя хвалят, ты там почти год, со временем можешь стать неплохим слесарем, мне мастер говорил. — Понимаешь… Чувствую, что не совсем по мне это — слесарничать. Не потому, что я эту профессию не уважаю. Ну, хвалят меня, это я знаю, и ребята у нас подобрались хорошие, и мастер что отец родной. А все же чувствую, что «аглицкую блоху» мне не подковать. Левшой я не стану. А быть посредственным, заурядным — не хочу! — Что-то ты не договариваешь… — Помнишь тот пожар? Дом в Криволучье? — Еще бы! — Ну вот. Я в тот день к товарищу поехал. Вдруг пожар, я его видел. Когда ты мальчишку из того дома вынес, я и решил. Не сейчас, не вдруг, как ты говоришь, а еще тогда, на пожаре. Он у меня все время перед глазами стоит, тот перепуганный мальчишка… Я уже и документы отнес. — Та-а-к, — Федор Петрович встал из-за стола. — Уже, значит, отнес… Ну что ж, дело это нужное, мужское, не каждый решится в огонь пойти. Боевое дело! Я вот в пожарной охране уже больше тридцати лет. Дослужился, как видишь, до заместителя начальника отряда. Да-а… А знаешь, что о нашем брате иные говорят? Эти пожарные, мол, — сущие бездельники, дармоеды, сидят целыми днями в своей пожарке и «козла» забивают да спят сутками, а случится раз в год на пожар выехать, так они пока приедут, все уже и сгорит. Вот как некоторые рассуждают! Обидно, конечно. И тебе придется не раз услыхать подобное, но ты на такие слова внимания не обращай… А в какую же часть устраиваться будешь? — Пока ни в какую. У нас на заводе майор был из управления, отбирал молодых ребят, комсомольцев для службы в пожарной охране, вернее, сначала для учебы. Я записался. Теперь меня направляют в Ленинградское пожарно-техническое училище. Звучит? — Звучит. Выходит, пойдешь по стопам отца? — По стопам, батя! — Ну и молодец! Правильно решил! Володя вышел из-за стола, принес зачем-то свою записную книжку. — Ты знаешь, — сказал он, листая ее, — у вас в управлении художники на днях стенд оформляли. «Герои огненного фронта» называется. И там стихи. Я их списал и сразу выучил. Вот послушай! И, не найдя нужную страницу, стал читать по памяти: — «И в мирный час, живя спокойно, мы знаем, что на вахте вы: герои, труженики, воины — пожарные моей страны!» Здорово! Я бы так не написал. — Ешь, герой! Суп уже совсем остыл. Вскоре Володя уехал. Курсантом стажировался в должности инспектора Госпожнадзора, начальника караула. Тогда и увидел впервые, что такое не учебный, а настоящий пожар — сложный, как говорят специалисты. Это когда перед тобой стена ревущего пламени, всепожирающего, злобного, грозного, неумолимого. Когда нужно забыть обо всем на свете, о себе тоже, и любой ценой победить, обуздать стихию. Когда нет другого пути, кроме того, что ведет в огонь.
«С достоинством носит звание курсанта» —так написал в характеристике руководитель стажировки. И еще:
«Принимал участие в тушении сложных пожаров, действовал тактически грамотно, смело и решительно».В Тулу Владимир вернулся через три года с погонами техника-лейтенанта на плечах. Допоздна разговаривал с отцом — рассказывал об учебе, о Ленинграде, о предстоящей службе. А рано утром стал собираться в управление. — Погулял бы недельку, — сказала ему мать, Мария Яковлевна, — отдохнул бы после учебы. — Что ж мне, мама, дома-то сидеть? — улыбнулся он. — Наотдыхался уже! — И добавил полушутя, полусерьезно: — Мне отец сказал, сколько у нас в области ежегодно бывает пожаров. Считай, по три-четыре в день. Зачем нам столько?! Мне эта цифра очень не нравится! Пока я тут чаи буду гонять, знаешь, сколько сгореть может? — Выбрал же ты себе профессию, — вздохнула Мария Яковлевна, ставя самовар на стол. — Вон у моей знакомой сын на конструктора выучился, сидит себе в кабинете, машины разные выдумывает. А тебе с кишкой этой в огонь лезть. За отца сколько переживала, теперь еще и за тебя буду… Придя в управление, Владимир выложил документы на стол начальника отдела кадров. Тот почему-то не торопился взять их. — Ну что ж, товарищ техник-лейтенант, поздравляю с окончанием училища и возвращением в родную Тулу! — Спасибо! — Как настроение? Какие планы? — Все нормально! Буду служить! — Вот и хорошо. Приказ о вашем назначении на должность начальника караула уже заготовлен. Если нет возражений и вопросов, завтра можете приступать. На другой день он пришел во вторую самостоятельную военизированную пожарную часть — СВПЧ-2. Дело было знакомое, ведь уже приходилось побывать в этой роли, когда еще учился в Ленинграде. Но тогда он был курсантом, стажером, и рядом всегда находился «настоящий» начальник караула, которого он дублировал. Теперь «настоящий» — он сам. И потому казалось, что он ни за что не «потянет». Но дни побежали один за другим, ничего особенного, романтического, а тем более — героического: дежурства, занятия с личным составом, тренировки, учения, профилактическая работа. Одним словом, служба. И вот, наконец, сигнал тревоги, первый его выезд. Через несколько минут пожарные были на месте происшествия. Однако оказалось, что торопились они напрасно, там могли бы управиться и без них — достаточно было плеснуть на горящую автомобильную покрышку несколько ведер воды. Мальчишки подожгли баллон и убежали, дым повалил такой, что всполошил старушек из соседнего дома, и они позвонили… Потом были настоящие пожары. Редко, но случались. И с каждым месяцем — все реже. За это часть хвалили, караул старшего лейтенанта Афонича стал именоваться отличным, а сам Владимир был удостоен звания «Мастер тушения пожаров». А еще хвалили часть за спортивную работу. Афонич как-то сказал, выступая на собрании: — Наша служба требует основательной физической подготовки. Это доказывать не требуется. Мы много занимаемся пожарно-прикладным спортом, неплохо выступаем на соревнованиях, есть у нас спортсмены-разрядники. Почему бы не создать еще и свою мотоциклетную секцию? Машины есть у многих из нас, можно даже организовать мотобольную команду! И организовали. Капитаном стал начальник караула. Команда получилась дружной, участвовали в мотокроссах, турнирах по мотоболу, агитпробегах. Кто-то из бойцов пошутил однажды: — Вот скажите, почему физкультура и спорт достигли у нас невиданных высот? Отвечаю: потому, что Афонич живет на улице Физкультурной! И когда в части узнали, что Афонича переводят в управление начальником тыла штаба пожаротушения, первыми были огорчены спортсмены. — Жаль, что уходишь, — сказал один из них Владимиру. — Теперь только на мотогонках и встретимся, да и то в качестве соперников. — А на пожарах? — улыбнулся Афонич. — С огнем-то все равно вместе придется воевать. Как в тот раз! В тот раз в одном из микрорайонов города возник пожар в многоэтажном доме. Красные машины, оглушая улицы воем сирен, помчались к месту происшествия. Прибыли машины и из других частей. Возле дома собралась толпа жителей. — Подвалы горят! — слышались голоса. — Того и гляди первый этаж охватит! Да, огонь бушевал в подвальном помещении, в так называемом техподполье. Оно было сильно задымлено, температура в нем перевалила уже за сто градусов. Но главная сложность была не в этом: подполье оказалось низким, тесным, с узкими проходами, которые вдобавок были захламлены. Жильцы понастроили там всяких сараюшек, кладовок, сделали это вопреки запрету — не то что с техникой, а и одному в иных местах не пробраться. Пошло одно звено. Через несколько минут вернулось. Командир доложил, что проникнуть в зону очага невозможно. Тут же послал второе звено. И ему тоже пробиться не удалось. — Там такие катакомбы! — с досадой сообщили пожарные. — Самый просторный проем всего сорок сантиметров на пятьдесят. Темнота, теснотища! А огонь набирал силу, и в толпе уже заметили, что пожарные вроде бы замешкались. Все яснее было слышно, как воет и гудит огонь, он в любую минуту может вырваться из подвального плена, перекинуться на лестничные площадки, в квартиры. Из подъездов уже повалили клубы черного удушливого дыма. Как подступиться к очагу, как подавить его? Каждая секунда на счету, решение должно быть быстрым и единственно правильным. Афонич взялся возглавить третье звено. — Я пойду, — сказал он. — Отберу самых толковых и проворных, они хоть сквозь игольное ушко пролезут! Вместе с тремя бойцами он скрылся в дыму. Снял кислородно-изолирующий противогаз, который обычно носят за спиной, и пополз, толкая его перед собой, крепко держа пожарный ствол. За ним ползли остальные. Томительно тянулись минуты. Наконец стало ясно, что Афонич с бойцами проник к очагу. Огонь стал сдаваться и вскоре был окончательно усмирен. В «Личном деле» начальника караула появилась еще одна запись:
«Объявлена благодарность за смелые и решительные действия, проявленные при тушении пожара».Он всегда поступал так: если требовала обстановка, если нужно было рискнуть, — не колеблясь, шел первым, брал на себя самую трудную часть опасной работы. В служебных документах эта мужественная черта характера капитана Афонича отражена всего тремя словами: «Показывал личный пример». Эту же черту называют главной и его боевые товарищи. Василий Иванович Снурницын, помощник начальника штаба Управления пожарной охраны: — Он пришел к нам в управление в семьдесят шестом. Я тогда был старшим в своей смене, и руководство предложило мне подобрать на должность начальника тыла подходящего человека. Володю я знал до этого хорошо, не раз видел его в деле, и поэтому выбор сразу пал на него. Почему? Работа у нас оперативная, требующая умения быстро принимать правильные решения, не побояться взять ответственность на себя, рискнуть, показать личный пример. Все эти качества у него были. Ведь что такое в нашем понятии тыл? Тыл — это все, что необходимо для борьбы с огнем. Техника, в первую очередь. Водоснабжение. Газодымозащита и многое другое. А главное в работе начальника тыла — забота о людях, о тех, кто идет в огонь. Каждый из них должен быть твердо уверен, что тыл надежный, тогда и действовать он будет уверенно, без оглядки, без опаски, что очень важно в морально-психологическом плане. И неверно представлять поэтому, будто начальник тыла сидит себе где-то там, далеко от пожара, от опасности, и руководит, вроде как диспетчер. Он на самом что ни на есть переднем крае. По натуре Володя был человеком общительным, открытым, оптимистом. Не знаю, как другим, но мне ни разу не приходилось видеть его унылым, раздраженным. Любил шутку, юмор. Мы дружили семьями, вместе ездили на рыбалку, на охоту… В последний раз я встретил его здесь, в штабе. К нам только что пришел новичок — старший лейтенант Лисовой. По всему было видно, что чувствует он себя не очень уверенно, и Володя подбодрил его: «Ну что, Алексей, привыкай помаленьку, не тушуйся, берись сразу за дело. Я тоже, когда пришел сюда, не знал, с чего начинать. То ведь у меня была одна своя часть, караул, а тут сразу вся область! Да еще вдобавок в первый же день сложный пожар навалился. Но ничего, как видишь…» Юрий Михайлович Сидоров, заместитель начальника штаба: — Владимир Афонич как-то сразу влился в коллектив. Сработались мы быстро, много раз были вместе на пожарах. Он не любил «кабинетную службу», ему больше по душе была оперативная работа. Отличался смелостью, моментально ориентировался в сложной обстановке. В борьбе с огнем это ценнейшие качества. Я не раз ловил себя на мысли, что если бы он избрал себе профессию военного, то из него получился бы отличный командир и воспитатель. Впрочем, наша служба, можно сказать, не отличается от армейской, ведь недаром пожарные части именуются военизированными. Да-а… Отважный был человек. Володя был надежным товарищем и настоящим бойцом. Очень нам не хватает его сейчас. Бывало, войдет, помашет рукой: «Привет бойцам огненного фронта!» — «Привет, Афоня!» — скажет кто-то из друзей. Так мы его иногда называли, по-приятельски, когда можно было забыть о субординации. Он не обижался. Хорошим семьянином был. У него и Тамары — двое маленьких детей. Борис и Элла. Очень он их любил… Лев Николаевич Микеров, заместитель начальника управления: — Капитан Афонич отличался исключительной добросовестностью, дисциплинированностью. За любое дело брался настойчиво, я бы сказал, горячо, и всегда доводил его до конца. На пожарах действовал энергично, грамотно, инициативно. Нужно после смены остаться — он останется без слов. Если надо — и на сутки, и на двое. Не работал «от сих и до сих». Не раз шел в самое пекло, хотя, в общем-то, не его это дело — пробиваться с пожарным стволом к очагу, он всегда мог бы сказать, что у него совсем другие задачи. Его гибель — большая и горькая утрата… Таким он был. В его «Личном деле», в разделе «Награды и поощрения», с десяток записей. Объявлена благодарность за смелость и мужество, проявленные при спасении людей на пожаре. Вручена Почетная грамота Управления внутренних дел. Еще грамота. Премия. Благодарность. Награжден медалью «За безупречную службу» III степени… Последняя запись в послужном списке датируется тем августовским днем, когда он до конца выполнил присягу:
«Погиб при тушении пожара».…Он пришел в штаб, как всегда, в половине девятого утра. Наступающий субботний день опять обещал быть жарким — на небе ни облачка. Давно не было дождей, вон и трава у ограды порыжела, только в тени деревьев она густая, сочная и зеленая. У людей его профессии затянувшаяся сухая погода всегда вызывает понятное беспокойство, у них к ней свое, особое отношение. Как только наступает засушливое лето, кривая количества пожаров и загораний настойчиво лезет вверх, и с этим трудно бывает что-нибудь поделать. Конечно, принимаются дополнительные меры для предотвращения пожаров, скажем, грибникам и туристам запрещается выезжать в лес. Но ведь и луч солнца, сфокусированный осколком стекла, может зажечь пересохшую траву… Постояв с минуту у окна, Владимир доложил руководству о заступлении на дежурство и привычно занялся обработкой информации, только что поступившей из Тулы и районов области. В деревне Пронино сгорела часть зернотока… В Юрьевке едва удалось потушить пожар в гараже… В Туле, на улице Луначарского… В комнату зашел приятель Владимира Андрей Щукин, тоже капитан и тоже заядлый рыболов и охотник. — Привет, Афоня! — Привет, Щукарь! — Я на один момент, товарищ капитан, потому как вы при исполнении. Имею вопрос! — Валяйте, товарищ капитан! Я весь внимание! — Дожди обещают. Если пройдут, по грибы махнем в ту субботу? — Махнем. А куда? — Знаю одно местечко. За Ясной… Еще кого позовем? Затрезвонил телефон, Владимир не успел ответить и взял трубку, стал что-то писать на листке бумаги, изредка кивая головой. — Из леспромхоза звонили, — сказал он, кладя трубку. — Доложили о выполнении наших предписаний. Вот с кем надо дружбу водить — с лесниками! Уж они-то наверняка знают грибные места! Он раскрыл журнал, сделал какую-то запись, откинулся на спинку стула. — Так за Ясную, говоришь? Ты, кстати, когда в последний раз был на выставке? — На какой? — На нашей! На постоянно действующей областной пожарно-технической! — Давненько не заглядывал. — А я недавно был… заглядывал. В зале автоматики появилось кое-что интересное. Очень любопытен новый сигнализатор горючих газов. А еще картину повесили — «Лев Николаевич Толстой на пожаре». Оказывается, он был отчаянно смелым графом! Однажды в деревне Ясная Поляна загорелся крестьянский дом. Вместе с дочерью Марией Львовной Толстой кинулся тушить пожар и вынес из горящего дома пятерых детей крестьянина… — Владимир достал из кармана записную книжку, поглядел в нее и продолжил: — …крестьянина Паканова. Вот так! В наше время Лев Николаевич мог бы получить медаль «За отвагу на пожаре», а то, глядишь, и орден! Они поговорили еще немного, Щукин ушел, и опять стало тихо, только слегка пощелкивало реле на сигнальном щите. «Видите, как народ интересуется нашей работой, — говорил Владимир, когда узнал, что на выставке побывал стотысячный посетитель. — И это ведь не простое любопытство. Люди хотят быть уверены, что, если случится беда, у них есть надежная защита. Ну и, конечно, там очень интересно. Пожарный прошлого века, восседающий на телеге возле бочки с водой, сегодня выглядел бы просто смешным в своей начищенной медной каске. А у нас сейчас и техника, и кадры!» Каждый раз, бывая на этой выставке, он приходил в один из залов, где оформлен мемориальный уголок, и смотрел на портрет, висящий на стене. На нем был изображен командир отделения 4-й самостоятельной военизированной пожарной части рядовой внутренней службы Сергей Анатольевич Аксенов. Надпись гласила, что он погиб 19 августа 1977 года при тушении пожара в Мяснове и навечно зачислен в списки личного состава части… Впереди у Владимира Афонича были сутки напряженной работы. Но сутки оборвались… Пожар в городе Алексине был замечен в 11.45. Оттуда сообщили, что горит склад химического сырья, вокруг на большой площади занялась трава. Огонь, вырвавшийся из помещения, охватил кровлю и грозит перекинуться на соседние здания, где хранится готовая продукция на миллионы рублей. Борьба с огнем началась в 11 часов 52 минуты. Нужна помощь из Тулы. И такая помощь пришла незамедлительно. Одна за другой спешили в Алексин пожарные машины. Тушение пожара возглавили прибывшие из областного центра заместитель начальника Управления пожарной охраны Лев Николаевич Микеров, руководитель одного из отделов Анатолий Александрович Королев, ставший начальником созданного тут же оперативного штаба, другие специалисты, и в их числе капитан Афонич. Выяснилось, что пожар возник, как это часто бывает, из-за грубого нарушения правил техники безопасности. В складе вели сварочные работы, не приняв должных мер предосторожности. Искра попала в бочку с наполнителем для нитрокраски, и огонь тут же охватил помещение. А в нем, кроме наполнителя, хранились еще и растворители, и эмали… Прежде всего нужно было локализовать огонь, не дать ему выхода, а для этого предстояло обрушить на него всю мощь имеющихся противопожарных средств. В работу включили шесть пожарных стволов, извергавших потоки воды. Потом подали еще девять, производительность которых вдвое больше. Все прибывали и прибывали машины с людьми и техникой, но огонь не сдавался. Он набросился на соседний склад, с гулом и завыванием ворвался в окна и двери. А в складе сырья тугая знойная волна разом вспучила и вырвала тяжелые стальные ворота. Огненно-рыжее облако взметнулось над зданием, послышались частые гулкие взрывы, рухнула одна из стен. Пламя бушевало с разгульной, дикой свирепостью, неистово пожирая все, что встречало на своем пути. Капитан Афонич распорядился заменить пожарные стволы только что прибывшими лафетными установками и умело руководил службой тыла. Лавина воды устремилась через оконные проемы и ворота секций, но облака жгучего пара и ядовито-черного дыма выбрасывались то там то тут. Огненный вал горящей смеси выплеснулся наружу, трава и кусты горели уже на площади в несколько сотен квадратных метров. Это был сложный пожар. Куда еще сложнее! Но его все же удалось обложить. На это потребовалось 30 минут. Оперативный штаб доложил в Тулу, что главная опасность ликвидирована, теперь огню не выйти на простор, и предстоит, отвоевав у него метр за метром, окончательно задушить его в складе. Для этого нужно было прежде всего подавить очаги в труднодоступных местах, под завалами. Нужно было, говоря профессиональным языком, победить огонь активными наступательными действиями. Капитан Афонич, как это бывало не раз, взялся лично возглавить звено газодымозащиты. — Действуйте! — сказали в штабе, разместившемся по-походному возле одной из машин. — Завалы образовались, в основном, в районе стеллажей. Преодолеете — главное будет сделано. Облаченный в боевые доспехи, в шлем-маске, с кислородно-изолирующим противогазом на спине, Афонич вместе с группой пожарных через минуту скрылся в огнедышащем чреве склада. Пламя бушевало в нескольких метрах от него, не подпускало к себе, огрызалось, охватывало жадными космами, но он шел и шел, упрямо пробиваясь вперед. Шел первым. Так солдаты, поднявшись на решительный штурм, идут навстречу и лютому свинцу. Вперед! Еще шаг… Еще! Под ногами пузырился и клокотал кипящий гудрон, вязкая смола сковывала ноги, и он с трудом выдирал из нее сапоги, чтобы сделать еще один шаг. Еще… Еще! Рядом рванула бочка, но он был уже за грудой раскаленных кирпичей и искореженного металла. Вот и стеллажи. Осталось перебраться через последний завал. Еще шаг… Еще! — Береги-и-ись! — крикнул находившийся неподалеку начальник местной пожарной части Владимир Александрович Орлов. — Стена падает! Сте-е-на-а-а!.. Тяжело качнулась кирпичная кладка и вместе с железобетонной перемычкой над дверью стала валиться стремительно и неудержимо. И рухнула… Было 14 часов 20 минут… Крика Орлова капитан Афонич не слышал. И не мог услышать…
«И в мирный час, живя спокойно, мы знаем, что на вахте вы: герои, труженики, воины — пожарные моей страны!»Имя капитана Афонича начертано золотом на мемориальной доске «Жизни, отданные во имя жизни» в здании Управления внутренних дел. Орденом Красной Звезды отметила Родина подвиг бойца огненного фронта.
«Тоже спекулирует Маримов Хушнуд из Хорезмской области. Его снабжает красивая узбечка из Ташкента, по имени Саодат. Может достать любые вещи, только за это надо хорошо платить. Один раз они оба были у меня дома».Так впервые, из протокола допроса крупного спекулянта-оптовика Булатова, по кличке «Старик», всплыла эта фамилия — Маримов. А предшествовало этому событие, которое иначе, как трагикомическим, не назовешь. Как говорится, по уши увяз Булатов в деле о хищениях в Текстильторге и, почувствовав, что вот-вот окажется на скамье подсудимых, ударился в бега. Одновременно он передал десять тысяч рублей своему знакомому — взятку для следователя. Тот вручил всю сумму приятелю, который через несколько дней доверительно сообщил, что деньги отданы по назначению, а сам попросту их присвоил. Уверенный в своей безнаказанности, «Старик» перестал скрываться, и тут же был задержан. Следователи в течение нескольких дней установили всех, кто был причастен к мнимой взятке, нашли и злополучные десять тысяч. Тогда-то полностью изобличенный в спекуляции Булатов и дал показания о Маримове. И вот уже с борта самолета, приземлившегося в Ургенче, сходит Абдулла Убайдуллаев. На первых порах — заминка: в адресном бюро Маримов не числился. Но человек — не иголка. Все-таки напали на след: встретилась эта фамилия в документах облпотребсоюза. Под нею значился скромный экспедитор райпо в одном из отдаленных районов. — В общем-то из молодых да ранних. Мотается туда-сюда, всегда у него модные дефицитные вещи. Кое-какие сигналы к нам поступили, но… — Начальник райотдела слегка пожал плечами. — Словом, зацепить не удалось. — Что же, бывает. — Убайдуллаев, разговаривая, делал быстрые пометки в блокноте. — На этот раз, думаю, должно получиться. Общими силами. Надо собрать активистов, только самых проверенных. А я — к прокурору за санкцией на обыск. С этого момента события стали развиваться в ускоренном темпе. Обыск и задержание Маримова. Обнаруженные груды шерстяных платков, импортных костюмов, ондатровых шапок. Установлены один за другим полтора десятка покупателей, которые подтвердили: да, покупали, да, по завышенной цене. Товароведческая экспертиза купленных вещей как существенное доказательство спекулятивного характера сделок. Серия очных ставок. Растерянное, угрюмое лицо Хушнуда, когда он вслушивался в глуховатый голос «Старика», текущий с магнитной ленты, — это его сломило окончательно. Маримов не только рассказал все об Ирветовой («Дубленка, в которой меня взяли, — от нее, и тот вон финский костюм, и этот, и…»), но и назвал несколько человек, приобретавших для себя вещи у Саодат. — Теперь у нас против нее все улики, — сказал Убайдуллаев на оперативном совещании. — И все-таки хорошо бы задержать с поличным.
«Министру внутренних дел Узбекской ССР. Чистосердечно признаюсь…»
«Немедленно вышли паспорт ценным письмом».Здесь же в гостинице «Пущин» встретился с женщиной-инженером, которая находилась в Калуге в командировке. Узнав, что она москвичка и собирается на два дня домой, рассеянный молодой ученый очень обрадовался. «Я чувствую, вы меня выручите!» — воскликнул он и изложил свою просьбу. Не имея пока паспорта, он не может получить денежный перевод. Занимать же у здешних коллег, которых он, по сути, инспектирует, неловко и даже двусмысленно. А деньги нужны, он не привык жаться в расходах. Так вот пусть его прелестная новая знакомая снимет в Москве с его сберкнижки на предъявителя полторы тысячи рублей и привезет по возвращении в Калугу. О, он ей абсолютно доверяет, порядочного человека за версту видно! Смущенная женщина, не желая брать ответственность за крупную сумму, долго отнекивалась и наконец предложила иной выход. У нее есть около 250 рублей. До получения паспорта и перевода она охотно одолжит эти деньги попавшему в затруднение «Пущину». Тот растроганно поцеловал ручку и принял. Затем проводил женщину на вокзал к московскому поезду. И, как-то вдруг закруглившись на «секретном объекте», раскланялся с администратором. К е м е р о в о. «Ударник коммунистического труда Пущин» познакомился в ресторане с гражданином Пшенцовым. Приятно посидели, потолковали на научные темы — Пшенцов был специалистом в области ядерной физики. К вечеру он хватился бумажника и документов. М и н с к. Пока Пшенцов и милиция искали в Кемерове проходимца «Пущина», в Минск прибыл «Пшенцов» — многообещающий молодой ученый. Буквально на улице «физики» по уши влюбляется в хорошо одетую Надю Л. И — благо теперь у него завелся какой-никакой паспорт («от сидячей жизни поневоле полнеешь. Смотрите, каким я был худощавым!») — он предложил девушке подать заявление в загс. Решать надо было спешно: «физика» посылали в длительную заграничную командировку. Надя Л. решилась. Свадьбу договорились сыграть, не дожидаясь официальных формальностей, в предотъездной горячке будет некогда. И пошел пир горой. Тосты. Песни. Танцы. Дорогие подарки молодым… А наутро жених как в воду канул. И вместе с ним исчезли большой чемодан и множество ценных вещей. Да вдобавок один из приглашенных, моряк, лишился своего кортика и отпускного свидетельства. О д е с с а. Еще невеста в Минске обливалась слезами и выбегала к двери на каждый звонок, а «капитан дальнего плавания Чурин» уже фланировал по знаменитой набережной в отличном расположении духа. Он был в отпуске и при деньгах. Чтобы убить время, «Чурин» сел на теплоход и день за днем кутил в ресторане, угощая всех вокруг, с шиком стреляя шампанским и взрезая дыни кортиком. Широтой натуры и красочными морскими рассказами он увлек молоденькую заведующую, Аню В., которая скучала на внутренних рейсах и мечтала о настоящем океанском просторе. Что ж, «капитан дальнего плавания» мог это устроить, и даже с удовольствием. Аня — прекрасный работник, его собственная команда примет ее с распростертыми объятиями! Не рассчитав стоимости выпитого и скушанного, «Чурин» к концу маршрута поиздержался и договорился, что занесет деньги (пустяковый должок, рублей 30—40) родителям Ани в Киеве. А заодно сообщит, удалось ли организовать ее переход на океанский лайнер. Впереди маячили пальмы, киты, тропические закаты и прочие бананово-лимонные грезы. К и е в. «Капитан» посетил родителей Ани В., отдал долг, засиделся со стариками допоздна в заманчивых разговорах, и те, разумеется, не отпустили его на ночь глядя, уложили спать в Аниной комнате. Ушел «капитан», как он любил, пораньше, не беспокоя хозяев. Наскоро прихватил десяток «безделушек». Элементарный подсчет показал, что ресторанные расходы для завоевания доверия заведующей с лихвой оправдали себя. Взятое у ее родителей — старых ювелиров — многократно возместило «капитану» убытки. К и ш и н е в. Здесь наш ловкач вынырнул тремя днями позже под именем Сажина, доцента Киевского университета. (Как он раздобыл эти документы, еще нуждалось в уточнении). В Кишиневе ловкача опять настигла внезапная любовь, и он вознамерился вступить в брак. Чтобы доказать серьезность своих намерений, он при невесте отправил телеграмму ректору Киевского университета, сообщив, что задержится из-за свадьбы, и прося из неполученной им зарплаты выслать 500 рублей в адрес его суженой. Пока ректор дивился странной телеграмме, «Сажин» двинул дальше, увозя, что попало под руку. На некоторое время страсть к женитьбе поглотила его целиком. Пользуясь по очереди старыми документами, «Пущин-Пшенцов-Чурин-Сажин» разбил подряд шесть женских сердец в разных городах. По одинаковой примерно схеме, но нигде не повторяясь в деталях, подобранных с фантазией и мастерством. Характерно, что в большинстве случаев девушки не спешили в милицию: они ждали возвращения обаятельного жениха. А он подогревал надежды (и отодвигал момент заявления о краже), подавая о себе весточки и обещая возвратиться еще более пылким — вот только уладит некие свои срочные дела. В конце посланий стояли небрежные постскриптумы, типа:
«Люда, — это женщине, у которой стащил приличную сумму и ковер, — очень прошу тебя не волноваться. Ковер тебе не нужен. Я тебе шубу привезу, только, пожалуйста, не волнуйся!»Или:
«Ирочка, хочу, чтобы ты приехала ко мне. На всякий случай забрал твои вещи. Не волнуйся».Обратного адреса, к сожалению, не было. Вот эти любовные послания и легли первыми вещественными доказательствами в папку следователя: все они были писаны одной рукой. Когда потерпевшие отчаивались ждать и наконец обращались в милицию, в комнатах столько раз уже мели пол, стирали пыль и вытряхивали пепельницы, что ни пальцевых отпечатков, ни других следов преступника зафиксировать не удавалось.
«Разыскиваемый преступник опознан гражданином Базилюком, служившим с ним совместно в армии, как Ладжун Юрий Юрьевич, уроженец г. Мукачево. Протоколы опознания и допроса Базилюка высланы авиа».Базилюк встретил бывшего однополчанина в вагоне-ресторане, простодушно обрадовался и согласился ссудить ему почти всю свою наличность (27 рублей) «до Свердловска», где Ладжуна, дескать, будет ждать на вокзале жена с деньгами. Он записал адрес однополчанина, обещал наведаться в гости, и все бы хорошо, если бы приятный попутчик вдруг не сошел, не доехав до Свердловска.
