Николай Берг Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза

Часть 2

На утреннем собрании нашей группы, куда я нагло опоздал, оказываются какие-то "не наши" люди. Непривычно. С сапером Правило я вежливо раскланиваюсь. Двоих я немного знаю — тот востроглазый неприметный лейтенантик из сопровождения Кабановой и инженер с неординарной шевелюрой, который обеспечивал визуальное наблюдение за Марсовым полем с игрушечного радиоуправляемого вертолета. Он как раз спорит с плотным чурбанистым капитан-лейтенантом. Причем по тональности — спор уже затихает, видно спорят или давно или не в первый раз.

— Ага, он самый, три оператора надо. Я б в комплексе использовал, сначала средневысотная воздушная разведка на 50–60 метров для оценки состояния, потом возврат вертолета, дозарядка топливом, замена АКБ, определение маршрута, и запуск пары вертолет — наземный робот. Один оператор управляет вертолетом, другой — наземным роботом, третьему выводится общая картинка со всех камер, он дает коррективы и засекает цели. Вот как-то так.

— Проще повесить сверху обычный вертолет с людьми, это более эффективно, будет пара БТР — вертолет, — неприязненно бурчит в ответ капитан-лейтенант.

— Проще, — неожиданно соглашается инженер.

— Только судя по всему они сшибут вертолет и БТР грохнут. Боеприпасов и соответствующих средств поражения им для этого хватит. А устраивать общевойсковую операцию нам никто не позволит, нет возможности. Задача-то как раз игрушечная. Аккурат под вертолетики и роботов, — поддерживает его майор Брысь.

— Вам бы все в игрушки играться, — неодобрительно упирается каплей.

— Зато расходы куда меньше, а новые методы работы могут пригодиться — высокомерно заявляет инженер. А до меня доходит, где я видел такой же надменный взгляд — у верблюда в зоопарке. И еще у наших медтехников, когда они приходили по заявкам чинить латаное-перелатанное оборудование в поликлинике.

— Ладно, все собрались, давайте дальше, — итожит майор Брысь.

Мне кажется, что тут он не слишком точен — ядро группы тут, а вот нашей молодежи нет ни одного. И Нади тоже нет, у нее сегодня дежурство, завтра тоже, да при том с циклом обучения, так что ближайшие три дня она из больницы только раз ночевать придет. Интересное дело вырабатывается. Правда, Мутабора на совещании нет. И Блондинки тоже нет.

— Послезавтра нам предстоит ликвидировать хорошо вооруженную и серьезно мотивированную не сдаваться нам на милость группу противника, — дает вводную майор:

— Это наши старые знакомые — с завода по ремонту бронетанковой техники. Грехов на них столько, что командование базы не считает нужным сохранять кому-бы то ни было из них жизнь. Ориентировочно их от 25 до 40 штыков. Вооружены помимо стрелкового оружия еще и противотанковыми средствами — как носимыми, так и станковыми — засечено два безоткатных орудия. Имеют в наличие три БТР разных марок, так что еще и крупнокалиберные пулеметы добавить можно. По ряду признаков настроены на борьбу с воздушными целями, то, что пара ветролетов при освобождении ремонтного завода нанесла им серьезные потери ими принято к сведению. Драться будут до последнего, так что задача предстоит серьезная. Учитывая, что силы несопоставимы нам придается усиление с которым к сожалению не будет времени срабатываться, придется делать это по ходу проведения операции. Также надо учитывать, что боевики противника накачены — то есть они хорошо подготовлены физически. Людоеды, говоря проще.

— Зато тупые, — замечает Вовка.

— Да. Но руководство у них не тупое, потому не стоит обольщаться.

— А какое усиление? — уточняет Сергей.

— Саперное отделение — с командиром вы уже встречались (Правило иронично кивает), постарается обеспечить нашу безопасность, так как наличие инженерных заграждений подтверждено разведкой, равно и наличие минных постановок разного типа. Инженерная группа — тоже знакомы, видели их работу на Марсовом поле (Рыже-черно-седой инженер величественно привстает) обеспечивает связь, наблюдение, а также усиливает нас разными необычными в нашей практике техническими усовершенствованиями (майор слегка ухмыляется). Капитан-лейтенант Серединка Иван Матвеевич (чурбанистый каплей кивнул не вставая) обеспечит нашу доставку до берега.

— Ладно, я пойду, некогда мне, — бурчит представленный каплей и выкатывается из помещения не спросясь разрешения у майора.

— Допекли вы его, — отмечает майор, глядя на инженера.

— Это не конец. Я с него живого не слезу, — отзывается уверенно инженер.

— А в чем проблема-то? — осведомляется заинтересованно Правило.

— В жабе проблема. Жаба Серединку душит, считает, что я слишком много запросил. Ему придется возиться, обеспечивая переправу, вашу группу он так и так по приказу доставлять будет, вот хочет на мне съэкономить. А я лишнего не прошу, только самое необходимое.

— Да много ли нужно? Вертолетик, ну запасной вертолетик да телевизор с органами наведения, — спрашивает простодушно Серега.

— Они еще успешно разведробота применяли. Тоже надо полагать с собой тянуть хотят. Стрелятельное устройство-то к нему приладили? — продолжает разговор Правило.

— Еще нет, сегодня должны ребята из мастерских сделать. Добыли староватый потрепанный ППШ, сегодня должны ствол обрезать и глушитель присоединить, иначе скорость вылета пули из стандартного ствола сверхзвуковая, по мануалу 490 м/с. Надо до 330 м/с понижать. Чтобы не городить уменьшение заряда в патронах, проще ствол обрезать.

— Что-то вы перемудрили, не получится у вас малошумного, будет бахать ай-люли как. Можно еще шибко умным инженерам отперфорировать часть ствола по нарезам, типа интегрированный глушак получится. Либо нехай от щедрот отвесят ПП "Бизон-2 — с пониманием сути вопроса заявляет Вовка.

— С чего вы взяли, что из ППШ не получится ничего? — поднимает бровь (тоже из разноцветных волосков) разномастный инженер.

— Да просто — ТТ куда короче ствол имеет, а дозвука там не выйдет.

Тут оказывается, что инженер проигрывать умеет по-мужски. Тут же признает Вовкину правоту, но Вовка не рвется кичиться.

Дальше Вовка с Серегой садятся на своего конька — они уже одурели со своими глушителями, инженер оказывается им под стать — такой де фанатик-железячник, потому обсуждения проблемы кипит и булькает. Я очень быстро понимаю, что не для меня венчальный звон — когда говорят технари меня очень быстро вгоняет в сон вся эта непонятная терминология. Но предлагаемое использование роботов — это любопытно. Хотя конечно лучше бы послать туда одного киношного Терминатора, чем всякую разную самоделковщину. По странному течению ассоциаций в голове вдруг отчетливо вспоминается виденный неведомо когда старый мультик — тогда еще "Веселые человечки" были популярны и мультик показывал, как я сейчас уже понимаю, превосходство научного подхода к сельскому хозяйству, умело замаскированное для детишек. Там веселые человечки посадили у себя роскошный огород и заботливо лелеяли кустистые овощи, но тут под назойливый маршик на их сокровища напали колонны, стаи и рои гусениц, саранчи, жуков и прочих вредителей. Незнайка храбро стрелял в них из ружья пробкой на веревочке, за что ему объели его шляпу, Гурвинека затоптали, Дюймовочка расплакалась и остальные тоже не преуспели. Но тут появился бравый Самоделкин на жуткой машине, обдал насекомую сволочь чем-то жутким, мощно клубившимся, и спас огород. Вообще-то можно было бы окучить людоедов по примеру Самоделкина… Ну не ипритом, а чем слезоточивым, например… Может предложить такое?

— У нас есть немного патронов УС и самодельная бесшумка — балалайка на базе АКСУ. Можем на первое время поставить так и пристрелять, а дальше видно будет. Я так думаю — «Бизон» самое то. У Ксюхи все же магазин маловат, вы ведь ППШ ставите из-за диска?

— Да, 71 патрон позволяет не заботиться о перезарядке. А «Бизонов» говорят нету в Кронштадте, у нас тоже мысли такие были. А перфорация ствола — дело гиморройное, ППШ взят с самого начала из-за доступности и емкого барабанного магаза, шум разведчику не нужен, поэтому глушитель, да и далеко стрелять, дальше 50 м не предполагалось, с видеокамерой это не очень удобно.

— Понятно, — кивают ребята.

— Только вряд ли вы свою Ксюшку так отдадите, ППШ выдать для изуродования проще, поскольку такая повозка — вещь расходная.

— А что у вас за повозка-то? — с интересом спрашивает Вовка.

— База для наземного робота, вернее, дистанционно управляемой повозки, робот все же подразумевает возможность действия о заданной программе — как изначально задумывал, детский электроквадроцикл, есть модели, по 85 кг нагрузки тянут, первая скорость — 8 км в час, вторая — 18 км в час, задний ход. Аккумуляторные батареи поменяли на более емкие, заодно более устойчивым стала, вес, правда подскочил кило до 110, на нагрузку осталось 60 кг. Из них аппаратура управления с АКБ питания сожрала 18 кило, аппаратура передачи видео и аудио в АКБ питания — еще 20 где-то.

Оборудование передачи по радиоканалу управления, видео, аудио (микрофон не помешает) гигагерцовое, дальность связи в прямой видимости 2000–4000 метров, поэтому на кунге управления антенна складная, метров так на 10. Сначала думал на гелиевом шаре поднимать, но лажа выходит, демаскирует к тому же.

Камер на повозке четыре, одна обзорная вращающаяся с вариофокальным объективом, одна вперед, другая назад с постоянным объективом, одна совмещена с прицелом оружия. По оружейному узлу основа — принцип модульности, надо, снял блок вооружения, повесил больше камер, блок вооружения сменный. Я в основу взял ППШ с укороченным стволом с дисковым магазином и с самопальным глушаком. Цель — отстреливать зомбаков и шустеров. Теоретически, можно чего более мощное повесить, хоть ПКТ, только как дистанционная самоходная ОТ повозка будет неудачной, живучесть мала, защиту толком не повесишь, да и боюсь аппаратура таких нагрузок не перенесет. А вот вариант для борьбы с живыми с креплением чего-то типа пары РГШ будет оптимальным. Подкрался, выстрелил и свалил сразу. Вот предполагается, что заодно и отработаем. Но это не главное. Это побочная задача. Баловство. Работа такой хрени без перезарядки в активном режиме рассчитана часа на два в оптимуме, можно и больше, но не стоит, смысла нет.

— Так вроде проблемы особой нет, такую плюшку перевезти, — удивляется Вовка.

— Эта плюшка не основное. А основное — РЛС разведка. Нам удалось отжилить в группу инженерной разведки РЛС "Фара-1.

Майор удивленно присвистывает.

— А что помешало совсем не пожилиться и отдать "Фара-ПВ"? — ехидно спрашивает востроглазый лейтенантик.

— Все та же жаба, я полагаю. Но и то что есть — уже вполне себе годится. Можно будет произвести нормальную разведку в течении нескольких часов. Имея карту с гугл-мапс, топографическую карту в крупном масштабе и gps-навигатор можно точно составить и привязать список подозрительных мест. Потом перейти к воздушной и наземной доразведке. Кстати, главный вопрос — на два км можно будет к поселку подойти безболезненно? Хотя можно по следующему пути идти — сначала разведка при помощи РЛС, выбор безопасного места для базирования, наблюдения и т. д. — спрашивает инженер.

— Можно, — кивает майор.

— О чем это они? — тихо спрашиваю я безмятежного Андрея.

— "Фара-1 достаточно распространенный комплекс, за Фара-ПВ не скажу, но у него характеристики лучше вроде. Позволяет определить наличие людей за пару километров. Эта инженерная группа видно из разряда "мы ж не настоящие сварщики", нормальные станции разведки армейские существуют, типа "Кредо-1, да видно не про нас, вот и работают по принципу кружка "Умелые руки". Хотя на месте вояк я и сам бы не дал такое ценное оборудование. Теоретически, эту самую «Фару» как прицел на АГС-17 или НСВ прицепить можно, для стрельбы в темноте и в условиях низкой видимости, точность, правда, не ахти, не снайперский комплекс, это точно. РЛС сечет движущиеся объекты в основном. Но все лучше, что не вслепую, можно вскрыть и систему охраны, и количество людей в поселке, и движущихся морфов засечь, если таковые имеются. Так что весьма полезно иметь такое. А с грамотной обслугой — втройне — так же тихо просвящает меня снайпер.

— В качестве воздушной компоненты пары — вертолет с ДВС, для первичной разведки и контроля состояния наземной повозки. Много он не утащит, поэтому камера одна, для разных задач придется возвращать вертолет к кунгу и менять камеры, вернее, объективы. Блистер на крыше кунга надо будет еще делать, чтобы оператору вертолета управлять им, находясь внутри кунга под защитой.

— То есть пока оператор не защищен? — уточняет Андрей.

— Охрану операторов обеспечим своими силами, — встревает неприметный лейтенантик.

— Операторов? — удивляется Сергей.

— Я думаю, на вертолет поставить двухканальный передатчик видео по радиоканалу, по весу собой разницы не будет, а на второй повесить комбинацию из трех пальцев — простенькую бескорпусную видеокамеру, все равно корпус варганить придется для всего модуля, а смотреть она будет на ЖК-монитор обычного GPS навигатора типа Гармин Орегон. А то оператору вертолета не позавидуешь, на два километра следить за моделью, у него и так нагрузка по управлению самая мощная будет. Итого — один оператор вертолета, один оператор повозки, один диспетчер. Операторы занимаются строго управлением девайсов, на диспетчере висит общее наведение и целеуказание.

— Кажется, я начинаю понимать покинувшего нас каплея Серединку, — минорным тоном замечает Брысь, несколько стушевавшийся перед напором инженерной мысли.

— Да бросьте, я же самое минимальное предлагаю. Сейчас у нас оборудование по минимуму, всего — то: радиостанция Р-123М — 1 шт., радиостанция типа Kenwood ТК 3107 — 3 шт., радиосканер — 1 шт., злодеи, если толковые, радиостанциями пользуются, мы на своем оборудовании попутно можем отслеживать их переговоры, это же тоже в плюс? Бензогенератор минимум 6 КВт — 1 шт., тоже без него никак, пока у нас машина марки ГАЗ-66 кунг, а лучше бы ЗИЛ-131 кунг, еще лучше бы КАМАЗ с кунгом — 1 шт. Наверху кунга площадку для удобства придется делать, блистер.

— Мне кажется блистер это уже роскошество.

— Ну да, вполне можно пока и без него работать — соглашается инженер.

— Кстати, осетра по части подъемной мачты для антенны надо урезать, максимум пять метров от высоты кунга, да еще и растяжки придется ставить — заявляет востроглазый лейтенантик.

— Ну и на подъем тяжестей тоже кого-то из молодых приспособить из своих вы обещали — напоминает командир роботов и игрушечных вертолетиков.

— Это помним. К тому же и охранять вас придется — кивает лейтенантик.

— В БТР это все не влезет? — спрашивает заинтересованно Вовка.

— Нет, получается как ни верти отдельная КШМ и три оператора. Или выдать их группе новый секретный БТР — резиновый. Но у нас его нет. — огорченно отвечает майор.

— Оборудования просто много будет, в БТР есть возможность подключить питание на внешние устройства, 26 В, если мне память не изменяет, но там общее токопотребление будет ой какое большое — замечает инженер.

— Однако, многовато у вас всякой хренотени, — недовольно замечает Ильяс.

— О необходимости беречь людей и заменять при первой возможности живых автоматикой и машинами, особенно в опасных моментах стоит напомнить? — весьма язвительно и с пропавшим было высокомерием спрашивает инженер.

— Гм… — отчетливо выговаривает Ильяс.

— Такой разведывательный комплекс ублюдочен, но это первые шаги. В дальнейшем, планируется создание автоматических сторожевых пулеметных постов. Это позволит снизить потребное количество людей для охраны и свести до нуля потери при мародерке. Человек устает и обладает ограниченной реакцией, автоматике все равно, по скорости ей нет равных. Пулемет с наведением от РЛС срежет любого морфа, а добавка контроля по ИК-каналу позволит производить селекцию целей на живых и неживых. Пока есть ресурсы, доставшиеся от прежнего общества, а их хватит максимум лет на 30, надо все усилия бросить на максимальное обучение оставшихся, плюс поощрение деторождения. Провал по уровню будет, но все равно, если удастся сорганизоваться, то не такой критический, многое удастся не просто прожрать, а сохранить — назидательно рассказывает незрелому политически Ильясу разноцветноволосый инженер.

— Гм… — упорно отвечает кряхтящий снайпер.

— Чем проще система, тем более она устойчива, поэтому в условиях БП будет сильный откат в уцелевших структурах общества, до примитивных феодально-рабовладельческих отношений, соответственно, и мораль претерпит сильное изменение, вон, первые звоночки пошли уже, и людоеды, и рабовладение в полный рост. Хочешь не просто выжить, а остаться человеком в нынешнем понимании и чтобы дети твои были людьми — создавай мощное государство, а значит, придется поступиться частью своей свободы. В принципе, скоро все все на своей шкуре поймут и сами будут проситься в мощный анклав, где есть врачи, учителя и безопасность. И вот тут наши автоматизированные системы разведки, наблюдения, отстрела зомби и механические чистильщики будут куда как впечатляющи — важно говорит инженер.

— Понятно. А величать вас как? — уточняет Вовка.

— Пока — «Эхо». Это мой позывной.

— А называть вас «Ухо» можно? — очень уж серьезно вопрошает Енот.

— Можно и так, — кивает разноцветной шеелюрой инженер.

— А "Длинное ухо"? — не может угомониться Енот.

— И так можно — инженер невозмутимо кивает, как капризному ребенку.

— "Узун кулак"? — подначивает Ильяс.

— Тогда уж "Узун клак", так точнее — поправляет невозмутимый командир роботов.

Ильяс и Енот отступают, впрочем возможно не только по причине невозмутимости инженера Эхо, но и от теплого взгляда нашего майора, по-отечески ласково наблюдавшего эту перепалку. Инженер откланивается. Остаемся маленькой и более — менее своей компашкой. И тут майор ошарашивает меня тем, что мы сегодня будем заниматься нейтрализацией некоего чина из одного из соседних анклавов. Для нашей группы этот военный чин не чужой — благодаря ему Ильяс остался без зубов. А я чуть не сгорел в совмещенном санузле загаженной квартиры-хрущевки. Его бывшие подчиненные — наши теперешние сослуживцы Ремер и Енот еще больше его любят. Для них он прямой предатель и своего бывшего начальничка они готовы загрызть зубами. Вот теперь возможность поквитаться нашим руководством в лице начраза дана недвусмысленно. Но оказывается, что им грызть не придется. Сегодня будет бенефис Мутабора и его дрессированной кошки. Неугодный начальству Кронштадта чин из соседнего анклава будет убит морфом. Кронштадт будет совершенно не при чем. Для нынешних времен — обычное дело. Тем более, что этот смертник чересчур самоуверен. Это всегда было опасно, а по нынешним временам — так и просто смертельно.

— И как это будет устроено? — спрашиваю я майора.

— Да примитивная засада. Ничего особенно нового. Значит, возвращаться он будет по старой дороге, на своем навороченном «Хаммере». Задача всем прибыть в 16.10 на точку сбора. Все свои роли знают?

Тут я убеждаюсь, что оказываюсь единственным недотепой. Остальные явно в курсе и майор их отпускает. Остаюсь я да Енот.

— У поводыря уточните, что да как — кидает мне майор, явно собирающийся нас покинуть.

— У него, что ли? — туплю я дальше.

— Именно. И кроме того у вас по месячному плану сегодня визит в Петропавловку, в медпункт?

— Ну да…

— Вот и действуйте по плану.

Выкатываемся с задумчивым Енотом на солнышко. За нами никто не выходит, видно им еще есть, что обсуждать. Вопросов у меня куча, а он как на грех сам на себя не похож, задумчивый какой-то и я бы даже сказал благостный. Некоторое время идем молча. Потом я все-таки решаю, что прояснить ситуацию все же стоит и кроме того мне любопытно — что за роль предстоит мне. Для пробы спрашиваю — что это с ним такое?

— Да день рождения сегодня у меня. Тридцатник разменял — не очень охотно признается мой спутник.

Надо же. Ну тогда понятно — тридцатник — это для мужчин весьма специфичный рубеж. Обычно в это время мужчины вдруг понимают, что их здорово природа обманула.

Ведь во время детства и потом — в подростках — мальчишки считают, что это пока еще не жизнь и самое главное начнется потом. Вот станешь взрослым — тогда огого какая будет житуха, а пока — фигня несущественная, просто тягостное ожидание взрослости. И вот наконец наступает взрослость, самое время жить от души, ан оказывается, что взрослость-то не такая и вкусная штука и уже ничего нового не будет, все во взрослом возрасте уже предопределено и теперь жизнь с достигнутой вершины — только вниз. Нет, разумеется можно оттрахать еще больше девок, выпить еще больше водки и надыбать еще больше денег, но вот новизны, чувства первого открытия, свежести, восторга щенячьего — уже не будет. И вчерашний мальчишка ужасается этому крайне неприятному факту. Ему становится грустно, что вот торопился как дурак — и, выходит, пропустил столько всякого вкусного, захватывающего и интересного и ради чего? Характерное для кризиса тридцатилетних открытие. Потом еще будут кризисы сорокалетнего, пятидесятилетнего и так далее возрастов, но этот — самый жесткий.

Собираюсь с мыслями.

— Слушай, что-то как-то мне странно. Две серьезные операции. Одна другой корявее, а разбор странный. На учениях наше отделение и то инструктировали куда серьезнее. А тут я так толком и не понял ничерта, кроме того, что кого-то из твоего начальства потрошить надо. И вообще мне это не нравится — мы не факт, что их грохнем. А вот нас потом вполне могут. И наши и чужие. Да и три БТР у людоедов не мышь чихнул. А мы тут какие-то трехколесные укатайки даже толком и не собрали…

Енот некоторое время идет молча. Потом отвечает: "Ты плохо слушал. Не трехколесные, квадромобиль — значит четырехколесное транспортное средство….

— Не суть. Ты суть давай!

— А ссуть оне в ведро — так же задумчиво отвечает Енот.

Я останавливаюсь и довольно злобно смотрю на шутника-хвилософа.

— Идем, идем, еще много чего успеть надо — поворачивает, не сбавляя хода, голову хромой.

— Я вот не поеду никуда, пасись оно конем, как говорит любимый тобой Ильяс — упираюсь я.

— Не парься! Просто тебе когда нибудь доводилось на своего командира устраивать засаду? Не подсиживать, не интриговать, а вот так, чтоб кишки ему наружу? — внимательно смотрит остановившийся поводырь.

— Странно. Я думал ты уж в семи водах мыт и вообще зверина лютый…

— Значит не доводилось. И что любопытно — мне тоже. И это знаешь — необычно… Ладно, сейчас в лодочку сядем, поплывем. Я все объясню. Вас с Надей не дергали, не ваша епархия. А так в общем ситуация стандартная. Давай, забирай из квартиры что нужно — и для медпункта тоже и похряем.

Когда я забираю свои причандалы с расчетом на медпункт и сегодняшнюю «работу», вместе с упаковками лекарств, которые у меня свалены в шкафу, вываливается и ящичек — средненький такой, тяжеленький, когда-то любовно отлакированный, а теперь обшарпанный и потрепанный. Мне не нравится задумчивость Енота, надо бы его встряхнуть. И я забираю ящичек с собой тоже.

Денек загляденье, солнце жарит, как не в Питере. Потому легкий катерок и близкая вода — очень к месту. Когда мы отчаливаем и Енот заводит мотор, вручаю ему коробку.

— С днем рождения и добро пожаловать в клуб тридцатилетних!

— Это что? — подозрительно шмыгает носиком Енот, тем не менее подгребая хватко ящичек.

— Подарок. На День Рождения. Расти большой и толстый!

— Подарочек? Мне? Настоящий? — не то юродствует, не то и впрямь удивляется он.

И тут же раскрывает крышку. Там в аккуратных углублениях на потертой бежевой замше уютно лежит небольшой револьвер, потускневшая латунная футлярина с инструментами для чистки — и самое главное длинный ствол и другие накладки на ручку, что превращает аккуратный револьверчик в длинноствольного монстра.

— Какая прэлесть! Смит-Вессон 38 со сменным стволом и рукоятью. Заглядение!

— А то ж!

— Где взял?

— Там больше нет. (Хотя здесь я лукавлю, может и есть. Ящичек презентовала мне одна из моих бывших пациенток, которую еще весной выручили при освобождении Адмиралтейства, помирала она с сыном в зажатой жуткой пробкой машине у Дворцового моста. Мне-то этот набор не шибко нужен, патроны к этому револьверу отсутствуют, да и спокоен я к таким старинным штучкам. Не коллекционер я.)

Мой спутник бережно вынимает револьвер, старомодный, с какой-то детской полукруглой мушкой, сноровисто проверяет, убеждается, что исправен и аккуратно как ребенка укладывает обратно.

— А теперь давай излагай, что да как сегодня будет — довольно безжалостно возвращаю я его на землю, то есть на воду Финского залива.

— Да в общем все просто — отзывается он нормальным человеческим голосом, без обычного ерничания.

— Тем лучше, тебе растолковать мне все будет проще.

— Тогда слушай. Сейчас Змиев действует, как Калита, то есть старается объединить уцелевшие анклавы в единое целое. Это резко улучшит для всех и безопасность и условия жизни и перспективы. Ряд соседей готовы идти в состав новодельного государства Кронштадтского. Часть — думает. А некоторые — активно против. Сами с усами. Ну типа лучше быть Цезарем в деревне, чем не Цезарем в Риме. А на переговорах получается сплошная Ржачь Послеполлитрая.

— Это понятно. Я учился в школе нормальной. Потому еще Маяковского помню. "Плохо человеку, когда он один. Горе одному, один не воин — каждый дюжий ему господин, и даже слабые, если двое". Все это мне понятно, можешь обойтись без лекции по политэкономике. Чем больше государство, тем сильнее. Не зря же нас перед Бедой так старательно пытались раздробить помельче.

— Ладно. Так вот наш командир, который нас слил, как дерьмо в унитазе, сейчас начальник охраны у одного такого не Цезаря. Анклав у них… Тебе важно знать, что это за анклав?

— Совершенно фиолетово — честно признаюсь я, щуря глаза от солнечных бликов на играющей зайчиками воде.

— Тем лучше. Так вот этого лидера надо убрать, после чего анклав скорее всего растеряется и примет руку помощи. Во всяком случае есть основания считать, что оно пойдет именно так. Попутно разумеется и начальник охраны помре. И анклав радостно сольется с Кронштадтом в экстазе, получив массу преференций, включая и квалифицированное медобслуживание. Один из видных помогал босса очень заинтересован по ряду весомых причин именно в постоянной медпомощи. Да и сам не прочь стать не Цезарем.

— Погодь, а сколько охраны-то? — вспоминаю я меры безопасности для проезда важных лиц.

— Начальник, да шофер будут. Не всегда так, но вот сегодня будет именно так. Полагаю, что тебя детали не интересуют?

— Не, не интересуют. Но если там окажется пара броневичков и отряд мотоциклистов — фигово нам придется — открываю я глаза неопытному спецназеру.

— Склонен думать, что не окажется. Так что останавливаем их «Хаммер», они оттуда вылезают, мы их скармливаем твоим морфам и празднуем соединение с союзным анклавом.

— Ну-ну. А они так и остановятся и никому по рации не сообщат, что их остановили и огня не откроют…

— Остановятся и не сообщат. И выйдут сами. Ты что думаешь, мы там в мундирах ГИБДД торчать будем? Командир у нас оказался гнида и прохвост, как оказалось, но службу знает.

— А, мы им дерево поперек дороги свалим. И пока они его пилить будут — тут-то мы и навалимся!

Разговор прерывает чухающее контркурсом, то есть говоря проще — в обратном направлении боевого вида корытце под грозным названием "Пан Сапковский" с какими-то штатскими и заковыристой митральезой на носу.

— Эй, в гондоле, вы откуда? — задиристо окликает нас молодой голос.

— Мы из Кронштадта — кричу в ответ.

— А мы в Кронштадт — раскрывает нам глаза этот умник.

— Ну и х…рани вас господь — подитоживает Енот под общий смех. Потом продолжает, когда мы с корытцем уже достаточно далеко расходимся: "Есть много способов остановить в нужном месте одиночное транспортное средство. Препятствие на дороге — это для дураков. Откуда взялось дерево? Или висящий поперек провод от ЛЭП? Или груда земли? Или ни с того ни с сего развалившийся мостик на знакомом маршруте? Особенно, если не было шквалистого ветра или еще какого урагана. При виде такого препятствия грамотный человек тут же дернет задним ходом. А уж если пепрегорожено машиной — тем более".

— Мне так в такой ситуации просто из бесшумки прострелили колесо.

— Толково. И спецсредства типа милицейских — та же «Диана» тоже хороши.

— Первый раз слышу.

— При обстреле машины потерявшей ход оставаться в ней — смертельно опасная глупость. И все пассажиры ломанутся наружу — оборону занимать или тикать, по обстоятельствам. Остановить — то можно без особых изысков. На каждом посту ГИБДД есть в шкафу металлический круглый ящик (похожий на большой бикс, в котором хирургические инструменты стерилизуют, только раза в два больше и цвета хаки). А в нем — средство принудительной остановки транспорта «Диана». Отличная штука. По сути — развитие идеи доски с гвоздями, только «гвозди» там полые, похожие на короткие и очень толстые иглы для шприцов, да еще и отделяющиеся. Такая «игла» пробивает колесо и остается в нем, играя роль большого такого ниппеля. А ведь их много. Колеса сдуваются в течении пяти-шести секунд. Как только машина потеряет скорость — открывается огонь, не на поражение, а так, беспокоящий. Клиенты понимают, что на скорости не уйдут и покидают авто, потому как в нем они — одна большая почти неподвижная мишень. А вне — несколько мелких и юрких. Но нам было выставлено условие — должен получиться сугубо несчастный случай. Показывающий впридачу, что покойное руководство не занималось совершенно обеспечением безопасности, даже для себя. Так что следы должны остаться — именно случайной остановки и встречи с морфом.

— И что решили в итоге?

— Выбор невелик. Если бы шли дожди, то тогда проще было б углубить ямы на дороге, камешков подсыпать между колей. Достаточно просто и быстро делается, бодяжишь землю в колее до состояния жижи и оттаскиваешь жижу подальше, в итоге даже внедорожник садится на дифер и не придерешься. Но сейчас сухо, потому думали сначала гвозди в дорогу вставить или детонаторы. Они лучше всего колесо рвут, но Вовка нашел какую-то ржавую сельхоздеталь подходящей конфигурации. Пропорет колесо за милую душу и хрен кто чего докажет. Дальше они вылезут — шофер колесо менять, а у нашего бывшего командира аденома простаты, потому он писает часто, где только возможно. Босс скорее всего тоже вылезет — он руководить очень любит…

— Будет давать указания как одному писать, а другому — колесо менять?

— Что-то вроде. Вот тут Блондинка и должна сработать. А не справится — так Мутабор поможет.

— Ну что-то уже начинает вырисовываться. И кто что делает? Конкретно — я?

— А ты в ударном скваде — Енот грустно ухмыляется.

— Конкретизируй, изверг!

— Твоя задача быть при парочке морфов. Мутабор контролирует Блондинку, ты — Мутабора, а Ремер будет доглядать, чтоб в случае чего — пришить обоих нежитей в случае неповиновения.

— И для чего я там нужен?

— Ты знаешь Мутабора. Потому посчитали, что сможешь подать сигнал, ежели его надо будет грохнуть, во избежание и для пресечения. Второй сквад — огневого прикрытия — оба снайпера, Серега, да я туда же. Ну и сквад управления — майор с Вовкой, да два варяга — ясноглазый летеха и твой приятель из саперов. За три часа до проезда цели собираемся, садимся на три джипа ничейных, но уже подготовленных, выезжаем на место рандеву, ну и подготовив местечко и, вкопав и замаскировав сельхоздеталь, ждем встречи. Так все ясно?

Ну в общем ясно. Только не нравится мне моя роль совершенно. И вся эта авантюра не нравится. Мало ли что придет в дохлые мозги Блондинке? Не, живых-то я их очень уважаю, нравятся они мне… Но эта-то не живая. Да и с Мутабором я давненько не общался. Опять ломать себе мозг, переводя его свистяще-шипящий хрип. Да и сама засада какая-то нелепая. Матерые зубры на навороченном джипе напорются на огрызок советской сельхозтехники и падут бесславной смертью в лапах приблудной блондинки. Чушь какая-то, "месть мумии-3 даже не голливудского, а индийского производства. Впрочем вид у Енота вполне себе серьезный. Особенно когда он, обратясь к деловито чухающему лодочному мотору, назидательно говорит агрегату: "Я тебя предупреждал, канделябр недоделанный, что ты у меня работать будешь! Странные взаимоотношения у моего поводыря с лодочными двигателями.


* * *

После здоровенных хором кабины американского тягача, новое место показалось Ирине на первый взгляд тесноватым. Может быть еще и потому, что открывший ей дверь кабины водитель был здоровенным рослым дядькой, одетым в мешковатый просторный синий комбез, отчего казался еще больше. Сразу в глаза Ирке бросился жутковатый странного вида шрам на короткостриженной не то седой, не то светлорусой голове. Впрочем, улыбался дядька весьма приветливо, назвался по своему позывному видимо — благо сразу как она села, он доложил по рации, что "Альба продолжает движение" и мягко тронул грузовичок с места. Вот потом и представился — Альбой, ровно как до того в докладе по радио.

Ирине в общем-то было глубоко напевать, как зовут ее водителя, хоть Умбракулом или Гервасием, это было совершенно не важно. В кабине очень вкусно пахло настоящим кофе и у Ирки потекли слюнки. То ли мужик это заметил, то ли просто из вежливости спросил — не хочет ли она кофейку, и, уже немного освоившаяся на новом месте, попутчица тут же согласилась. Раньше, по деревенским меркам и правилам приличия, стоило бы пару раз отказаться. Блюсти так свою гордость и фасон, но Ирина уже пообтесалась и понимала, что такое в городе не пройдет. А кофе действительно хотелось, тем более, что завтрак-то закончить не удалось толком.

— Вы сами себе нелейте, а то у меня руки заняты — сказал ей водитель.

— А где?

— А вон корзина у вас за сиденьем, термос там. Вы завтракали?

Ирка на всякий случай помотала головой отрицательно.

— Тогда угощайтесь — ухмыльнулся Альба.

— Да неудобно как-то — заприбеднялась деликатная Ириха.

— Бросьте, я в одиночку все равно все не съем, вчера была отвальная, так мне хозяева надавали всего разного, вкусного, но скоропортящегося. Дескать: вот, возьмите с собой покушать, а то выбросить жалко! А мне что, не охота обижать хороших людей, я им в ответ и говорю: "Что ж вы так убиваетесь, вы ж так не убьетесь! Давайте, конечно, все и еще немного! Вот они меня и собрали в дорогу, словно я втроем еду. Так что не стесняйтесь.

Ирка покосилась на многоречивого собеседника. О, эти быстрые женские взгляды зачастую мужчины и не замечают. Потому и не понимают, что их только что просканировали так, что и многотонному хитромудрому томографу не под силу. Выводы Ирка сразу сделала четкие — от мужика перло счастьем, он словно в рай земной ехал, отсюда и поток болтовни, он очень рад, что появился слушатель, он вроде не жадный. Попутно этих — самых на поверхности лежащих — было еще много разных с оттенками, но ими Ирина решила заниматься после. Помнится, когда отношения с коварной Веркой были еще куда как нормальными, та рассказывала разные приемчики, с которыми по ее словам можно было вертеть мужиками. Кое-что совпадало с Иркиными жизненными наблюдениями и потому она запомнила тот благодушный разговор хорошо. Другое дело, что вертеть мужиками в деревне никак было невозможно по малолюдству мужеска пола. А про Виктора Ирина сдуру думала, что тому некуда деваться. И ошиблась. Теперь стоило попробовать — как сработает рекомендованное соперницей. Нет, особых планов на этого мужика со шрамом у Ирки не было, но заручиться поддержкой хоть кого в незнакомой компании явно стоило. Тем более принципы были простые и легко применяемые. Ирина помнила, что Вера рекомендовала чаще улыбаться во время разговора. Мужики это любят, особенно если улыбка добрая и зубы хорошие. Стоило внимательно слушать собеседника и вести разговор о нем самом. Притом найти интересующую его тему, это особо мужиков подкупает. Ну и наконец проявить к собеседнику искренний интерес, не изображать, а именно заинтересоваться им, узнать, что он из себя представляет, чем живет, дать ему рассказать о себе. И чем может быть полезен — понять в итоге, но эта цель беседы была в скобках. Тем более, что неразговорчивых мужиков, по словам опытной искусительницы Верки, нет. Есть неразговоренные.

— А вы со мной кофейку попьете? — улыбнувшись как можно приятнее, спросила Ирка.

— А что, тут есть еще претенденты? — в комическом ужасе заозирался здоровяк, подыграв Ирине.

— Сработало — отметил внутренний голос в Иринином сознании и поставил галочку напротив пункта "улыбаться дружелюбно во время разговора".

— Может быть все же позавтракаете? Ручаюсь, что за последние месяцы вы точно так не завтракали ни разу! — галантно и интригующе предложил здоровяк.

— Если это вас не стеснит, то с удовольствием — не менее воспитанно ответила ему Ирина и сама себе удивилась, как гладко это у нее вышло с незнакомым человеком. Нет, как его называть он сказал, но во-первых это не имя — отчество, а позывной. А во-вторых знакомым от этого он точно не стал.

— Тогда будьте любезны — в корзинке салфетка, слева пластиковая коробка, ага эта и вон горлышко с пробкой торчит… Нет не это, там где полбагета. Ну, этот, который французский батон длинный… — поглядывая при этом на дорогу командовал водитель.

Ирина попробовала прочитать надпись на коробке, но там вроде было по-французски, а она этого языка не знала вовсе. Но собственно ничего особо сложного не было — скоро она уже нарезала пластиками что-то из коробки, разложила ломтики на кусочки хрустевшего поджаристой корочкой багета, плеснула в пластиковый стаканчик янтарного вина из полупустой бутылки опять же с французскими надписями и попробовала. Было вкусно, как она поняла — печеночный паштет вроде, жирный довольно, вино неожиданно оказалось очень сладким, но хотя вроде как не сочеталось такое, было интересно.

— А что это? — спросила она проглотив первый бутербродик.

— Фуа-гра. И Медок. Надо бы по уму Шато Д.Икем, но и Медок достаточно оттеняет вкус. Понравилось?

Ирина что-то вспомнила. Название это ей приходилось слышать, что-то жутко дорогое, для очень богатых… Надо же. А вкус немного знакомый, вроде бы пробовала такое, в детстве еще.

— Та самая Фуа-Гра? Странно, вкус словно знакомый… Но я полгода не видела не то, что фуа-гра, меня больше поразила белая булка. И вино вкусное, вроде сладкое как кагор, а хорошо пошло…

— А, у вас небось гусей или уток разводили?

— Ага. И охотились тоже. А это что — их печень?

— В точку! С французского так и переводится: "жирная печень". Птицу специально разводят, откармливают. Вы еще с мармеладом попробуйте, тоже вкусно.

— Полная ксюш! — подумала про себя Ирина, сделав маленький глоточек душистого винца и удобнее развалясь на уютном сидении. И совершенно неожиданно даже для самой себя подумала, а ведь ничего не стоит пристрелить этого бугая, выкинуть его из машины и, быстро развернувшись, дернуть обратно в деревню, ясно же, что кроме фуа-гры машина битком забита всяким очень ценным по нынешним временам имуществом. Шедшие впереди тяжеловозы и БТРы явно уступят по проходимости и скорости, да и места она тут знает…

С другой стороны она не американка какая-то, и вот так стрелять живого мужика совсем глупо. Но с другой стороны можно и не стрелять. Можно высадить и быстро угнать машину. Управление-то у грузовичка явно было легким — водитель играючи вертел руль одной рукой, нимало не напрягаясь. Ирка пригубила вино, улыбнулась и спросила: "А где это вам такой шрам вручили?.

— На память — охотно откликнулся здоровяк — о том как я домой ехал.

— Расскажете? — заинтересовалась Ирина.

— Если хотите — с удовольствием, дорога-то длинная. — обрадовался водитель.

Человек со шрамом начал бодро рассказывать о том, что он москвич, работал в весьма престижной фирме по поставкам алкоголия и черт его занес в командировку в Питер…

Ирина кивала головой, округляла глаза, прихлебывала ароматное винцо и думала. Да, определенно, машину она может угнать. Но вот вопрос в том — а хочет ли она это делать? Совсем недавно, пожалуй, сработала бы не задумываясь, и сейчас уже здоровяк стоял бы растерянно на дороге, а иностранный грузовичок с зубастыми колесами вездехода уже пер бы к ближайшему съезду с трассы. Но теперь… Теперь Ирке почему-то не хотелось с триумфом возвращаться на трофее. Прошедшие дни блуждания по лесу и болотам как-то странным образом позволили глянуть со стороны на ее жизнь в последние месяцы. И неприятная мысль пришла Ирине в голову: "Все, что они с таким трудом создали вместе с Витькой привело к тому, что стал Витька председателем колхоза. Бедного, никчемушного и что самое поганое — бесперспективного".

Ирина поежилась. Здоровяк, рассказывавший как раз о том, что на этих семинарах и деловых встречах и минуты свободной нет и вот он в Питере уже четвертый раз был, а толком даже и посмотреть ни на что не успел, только ели да пили, да еще дела вели, так что без разницы — что Париж, что Питер, все равно постоянно в гостиницах, принял это за проявление сочувствия и кивнул головой.

— Нет, какой там колхоз — отчетливо подумала Ирина — колхоз куда лучше. Тут у нас получилось убогое средневековье. В колхозе-то худо-бедно люди понимали, что делать надо, а тут кроме Мелании и пары соседок-старух никто с землицей и свинками дела толком не имел, горожанки же… Опять же фельдшерско-акушерский пункт в колхозе был. Техника была. Семенной фонд и прочие приусадебные огороды… А эти горожанки… Шить не умеют, одна умеет вязать, и то плохо. Ирина стала перебирать достоинства жительниц ее баронства и вспомнив про таланты Верки мысленно сплюнула и ощетинилась.

— Тут мне начальство звонит в самый неподходящий момент и требует, чтобы я все бросил и хоть на такси, хоть вертолетом — но успел подписать документы на поставки продукции по Свирским круизам! Дескать заболел наш представитель, а я в этом регионе единственный, кто успеть может — нельзя терять контракт, выбьют из бизнеса, потом не вернешься. Я уж было совсем на колоннаду Исаакиевского собора взобрался — меня на лестнице звонок застал. Все таки посмотрел сверху на Питер, правда в спешке, без удовольствия и тут же отправился нашего представителя заменять… — продолжал свою сагу здоровяк.

Ирина продолжила размышлять.

— Когда мы с Витькой вдвоем жили, еще куда ни шло. (Ирина покивала поощрительно головой и здоровяк обрадовался вниманию как ребенок). Но мы же полагали, что одни из человечества уцелели. В этом было что-то… Как Адам и Ева… И Верка, сука! — тут Ирина аж перекосилась от злости, испугалась, что не в тему, прислушалась. Оказалось, что очень удачно попала в масть — здоровяк как раз описывал свою встречу с сотрудником, который успел обратиться и активно напал на пришедшего в номер. На громадное счастье здоровяка весовые категории настолько были разные, что отделался здоровяк порванным в хлам пиджаком, а больного спеленал в одеяло — и когда понял, что это нежить — ужаснулся до ледяного пота.

— Знаете, я как пощупал ему пульс — а он холодный сам, и глаза такие, знаеете, так я вспотел в момент, только таким холодным потом пробило, что ледяшками буквально вспотел — доверительно рассказывал водитель.

Ира сочувственно улыбнулась и впервые за все время, пожалуй, отчетливо подумала о том, что все это время гнала от себя. О том, что нет у Витьки будущего. Жизни человеческой у него тоже не будет. Будет тягостное, жалкое выживание, тяжеленная работа впроголодь и впустую. И если она к нему вернется — то и у нее все будет плохо. Как ни корячились на зачистках — а жратвы на зиму не собрали, разве что вонючий вискас поможет протянуть ближайшую зиму. Свинки — хорошее подспорье, только и их кормить нечем, не коровы они, травой сыты не будут.

Боеприпасов больше не стало, а продвигаться дальше по дорогам — будут поселки еще больше, зомби еще гуще. Там патронов не хватит точно. Значит еще одна-две деревушки — и все, придется дубинами работать. Или топорами. Витька толковал как-то, что по зиме зомбаки будут вялые, можно патроны экономить. Положим зимой можно будет дубинами — топорами махать, ладно, хотя в избах с низкими потолками топором не размахнешься толком. А дальше что? А дальше — медленное угасание. И держится все на Витьке и на ней, Ирке. Вот сейчас она уехала — Витек дерьма ковшом хлебнет, Вера ему не помощь. И ведь не переубедишь балбеса, он все время любил повторять фразу какого-то напыщенного итальянца: "Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме! То-то этот тальянец не остался председателем колхоза в деревне, а дернул в императоры. Ирину не раз тянуло ляпнуть это в ответ на древнюю цитату, но сдерживалась, знала, что партнер обидится не на шутку…

— А я еще такой дурень был, что сначала уладил все по контрактам на круизы, все подписал. И пошел еще — представляете, какой идиот — все-таки коллегу проверить. Я же подумал, что он просто не в себе, напился сильно, бывало такое у наших, думал проспится и все будет в полном порядке. А он из одеяла сумел выпутаться — а может его горничная выпустила и опять на меня попер. Вот тут я и испугался — вчера-то не разгядел в сумерках, что да как, а тут на свету — вот и глянул, а потом еще и пульс… А внизу тоже шум — с визгом. И ни одного таксиста! Я звоню домой — жена криком кричит, дескать в Москве что-то ужасное творится, страшно ей за детей. Ну, представляете мое положение?

Ирка заела сладкое вино бутербродиком и кивнула, думая о том времени, когда ее папка еще был нормальным крепким, веселым мужиком и часто по осени притаскивал "с рыбалки" гусей и уток. Те перед отлетом жрали в три горла, готовясь к тяжелому пути и накапливали в печени жир — как верблюд в горбе. И не знала она, что ест эту самую фуа-гру… тут правда вкус немного другой, навалено специй как из мешка, но основа-то та же…

— Я очень расстроился! Представляете — машину угнал! Увидел стоящую таратайку с водителем, подошел, спрашиваю его — а он возится и скулит. И глаза эти, как у коллеги! Как на меня нашло — я дверь открыл, выпустил его. Он — за мной. А я вокруг машины оббежал — и перед носом его дверь захлопнул. Они же медленные, пока не поедят. Ключи в замке были, двигатель работал, рванул с песнями.

— И проскочили? — спросила Ирина, чтоб все-таки поддерживать беседу не только многозначительными взглядами, улыбками и кивками.

— Километров пятнадцать! А потом бензин кончился. Видимо датчик в машине был неисправный. Я пока разобрался — чуть с ума не сошел. Стоит на половине бака индикатор и все тут. Однако, я немного одумался. Не дело так опрокидью кидаться — я же в гостинице все свое добро оставил. При себе только ай-под, да бумажник. Пока шел обратно — думал, что дальше делать.


* * *

— Ну и как по-твоему дело провернется? — спрашиваю я Енота.

— Не берусь судить.

— Но ты же опытный человек?

— Да понимаешь, тут начинается малознакомая мне местность. Диверсионные действия — это не психология и коллективное бессознательное или там еще какой фрейдизм. Совсем иное. Арифметика и физкультура. И иногда алгебра. Загорцев так давно написал и совершенно прав в этом. По канонам невозможно вписать в прогноз акции разумного морфа и его бестию. Это все равно, как если бы мы применили боевого африканского слона и отделение медведей на велосипедах. Сработает блондинка как предполагается — нам и чесаться не понадобится. Пойдет нас драть — вообще все к черту. Так что не знаю. Ты запомни — твое дело — чуть что стало подозрительным — подай ключевое слово, мы твоим питомцам вынесем мозги в момент.

— Какое ключевое слово? — растерянно спрашиваю я.

— Такое, что нейтрально для окружающих, а для нужных людей имеет силу приказа. "Момент истины" — читал?

— Читал, еще в детстве.

— Тогда сам должен помнить. Сказал человек вроде нейтральное "не могу понять", а для сотрудников это означает "внимание!" а совсем мирное "будьте любезны" — вообще приказ "к бою! Вот ты и придумай коротенькое нейтральное слово, не слишком употребляемое, да еще и постарайся, чтоб не забыть его по ходу дела. Понятно?

— Ну коротенькое зачем, понятно. Длинное могу не успеть договорить. Нейтральное — тоже ясно, чтоб не встревожить и так обозлившихся морфов. Забыть нельзя — тоже понятно. А с чего не слишком употребляемое?

Енот ухмыляется: "Зашел я к знакомым. А там у них песик такой нехилый. Мастино Наполитано порода называется. И совершенно индифферентный. Сели чай пить, этот лошадь рядом со мной уселся. Знакомец болтает о чем-то. Увлекся — не заткнуть. Тут вдруг песик, не говоря дурного слова, меня за локоть своей пастью — ням! Нет, не укусил, просто ВЗЯЛ. Такие знаешь зубастые тиски, не пошевелиться. Ощущения сильные, да. Знакомец сконфузился, песику значит: "Фу!. Песик меня отпустил, сидит смотрит. Я интересуюсь — что это было? Знакомец сконфузился еще больше и говорит, что песик этот хорошо дрессированный и никого сам не обидит. Надо произнести ключевое слово, чтобы он или обезвредил — вот как меня, либо рвать стал в клочья. Говоришь, дескать, условное слово «короче» — песик сразу человека обездвиживает.

— И тебя песик второй раз — ням?

— Вот именно! Хозяин опять сконфузился, опять «фу», а я ему ласково и душевно: "Осел ты тупой с кирпичом вместо мозга и сиди молча, а то, кретин шерстистый, сейчас опять что такое ляпнешь и порвет меня твой песик. И не прощайся, а то кто тебя дурака знает, что там у тебя за ключевые слова! В себя пришел уже когда домой добрался и больше к этому знакомцу ни ногой. Ясно все?

— Куда яснее…

Плещет водичка, греет солнце, мотор урчит. Помолчав, Енот продолжает: "Конечно задача не из сложных. Наша бронекастетная маневренная группа слепила бы этих троих в момент. Но политика. К слову можно было бы и еще проще — американский беспилотный «Пидаратор» послать — птички этого разноцветного инженера до пяти кило могут груза тащить свободно, влепил такой птичкой в ветровое стекло машины — и всех дел. А пять кило тола от машины оставят фук. Но это начальству виднее.

Я не берусь спорить. Руководить людьми очень сложно. Как правило категорически знают как командовать фронтами и корпусами люди, которые не командовали в реале и батальоном. Чем ниже опыт управления живыми людьми — тем большая уверенность в своем знании, "как надо в мировом масштабе". По моим наблюдениям самые матерые знатоки мировой политики и эксперты — подкаблучники, больше всего в жизни боящиеся своих жен и тещ. Потому критиковать — оно можно, но лучше воздержусь. Пока вроде Кронштадтское руководство действует грамотно, большей части населения на благо, не только елите, так что можно считать, что я и поддерживаю всецело. Раз нужно провести такую операцию — будем проводить.

Пока же приходится под внимательным взглядом Енота проверить еще раз — все ли я с собой взял, всели в порядке и все ли исправно. Да, все в порядке — и автомат с пистолетом, и запасной пистолетик и боезапас для всего этого и фальшфайера и фляга с водой и медикаменты в сумке и все остальное, включая фонарик. На кой черт фонарик не знаю, но спутник как заправский старшина проверяет мою готовность досконально.


* * *

— Во второй раз я уже приготовился как должно, все нужное собрал. Да, машину с водителем нанял, до Питера ехать. И недорого. Сравнительно конечно недорого. Вроде как из-за того, что еще двое попутчиков со мной поехали. Слушаете? — неожиданно спросил здоровяк — водитель.

Ирка утвердительно кивнула, продолжая прикидывать — каково Витеньке придется зимой, а особенно через год — другой. Получалось весьма кисло и чувства она испытывала двойственные — некое злорадство и жалость. Угонять машину он уже не хотела. Меньше всего из-за приторного винца и этой дурацкой фуа-гры. Меньше всего. Просто некуда ее было угонять. Да и незачем. Биться за благосклонность невенчанного мужа может и стоило бы, будь они действительно единственными выжившими, ан выживших-то куда как больше. Кто-то и завалы на трассе расчистил и самолетами разведывал и вот — прет весьма мощная по нынешним временам колонна серьезной техники с серьезными дядьками…

— Я к сожалению поздновато сообразил с кем еду, они меня по голове ударили и стали душить. Удавка, знаете? Я из машины выскочить смог, но уже был не боец, после ударов ослаб, в глазах темнело. Запомнил только, что у одного из них — совсем мальчишки, школьника — была свернутая газетка. Вот он этой газеткой меня по голове и приложил. А в газетке вероятно была монтировка или кусок трубы. Мне здорово повезло — очнулся оттого, что мне кто-то уши трет. Я глаза открыл, никак не разгляжу, кто это. Потом с турдом сфокусировал — понял, что не зря меня по голове били, я спятил. Уши мне тер заправский японский ниндзя.

— Ниндзя? — переспросила Ирина, как раз посчитавшая, что свинки без самца потомства не дадут, значит все имеющимися с свинарнике и закончится. Разве что догадаются в лес на выпас пустить, надеясь приманить кабана. Интересно, вот собаки с волками иногда вяжутся, хотя куда чаще волки собаку просто едят. А вот как у свинок?

— Да-да! Настоящий ниндзя! В черном, одни глаза видны, за поясом самурайский меч, еще какой-то нож… И трет мне уши. Кое-как кровищу уняли. Текло сильно, даже на запах пришла пара мертвяков — видать не меня первого в этот местечко привезли, глухое там местечко было. Они тоже голые, как я. Думал, что точно не уйду, а этот ниндзя своим мечтом им сначала руки, а потом и головы снес. Потом доволок меня до своего экипажа — еще более диковинного — представьте — два велосипеда собраны этаким катамараном четырехколесным и с багажником. Я кое-как усидел, но вез меня он.

— Ниндзя? — решила не слишком разнообразить свои вопросы Ира.

— Да он не ниндзя оказался. Обычный школьный учитель, решил глянуть чем это его выпускнички занимаются. Меня ведь десятиклассники отволтузили, да. А сам он не японец, просто вот нравилось ему всякое японское и когда Ужас пришел, он таким образом от него и защитился. Ну как бы если на тебе героический костюм, то и тебе придется соответствовать и другие задумаются. К тому же его немножко сумасшедшим считали. А у нас в провинции сумасшедших слегка и побаиваются и почитают немного.

Я так думаю, что играя ниндзю, ему становилось жить проще. Приехали мы с ним в школу. Несколько дней я отлеживался. А он меня кормил — поил и мораль читал. Да я уже и сам понял, что вел себя как идиот, кинулся не подумав, не собравшись, безоружным. На это ниндзя-учитель особенно напирал.

— А дальше? — с интересом спросила Ирина. Повествование немного отвлекло от раздумий на тему как Витенька жить без нее.

— О, дальше было и смешно и грустно — оказалось, что под мои габариты у ниндзи нет одежды. Единственно что подошло — форма советского солдата — у них в школьном музее хранилась. Выдавали ее за военную, но там на штампе было, что пятидесятые годы выпуск. И сапоги, кирзовые. Представляете? Я такие в армии еще носил, так что привычно было. С оружием было сложнее — сначала с топором ходил, и даже пару раз пришлось применять. Но этим никого сейчас не удивишь.

— Но вы же все-таки едете домой?

— Еду! Сам себе не верю. А вы?

— Мне нужен роддом! — брякнула Ирина.

— Вот оно что! — понимающе кивнул здоровяк.

— Ага.

— Но знаете, я как-то не заметил, извините конечно, что уже роддом необходим — заметил водитель.

— Срок еще небольшой, но когда воды отойдут уже поздно бегать будет — рассудительно сказала Ирка и, наконец, отставила к дверце неприятно тыкавшийся ей в ногу рожком автомат. И удивилась тому, что здоровяк с замерзшей на лице улыбкой тут же газанул и скользнул левой рукой в нишу на дверке, откуда рука появилась уже с пистолетом.

— Альба — Замку! Чего прижался? — раздался искаженный рацией голос, очевидно с внезапно приблизившегося бронетранспортера, чья башенка с пулеметами как раз смотрела в сторону грузовика, в котором и сидела Иринка.

— Ой, я просто автомат переставила подальше, а то он рожком по ноге бил — сообразила сказать Ирина.

— Замок, у Альбы все в порядке, просто сократил дистанцию — ответил водитель и несколько успокоился.

— Не прижимайся. Не на танцах! — буркнул в ответ голос.

— Принято! — отозвался Альба и немного увеличил промежуток.

Потом помолчал минутку и чуть-чуть виновато признался, что после того, как ему по голове настучали он стал гораздо более осторожным и мнительным. Больно уж неприятным было тошнить целую неделю.

Ира понимающе кивнула, улыбнулась, и после аккуратно переложила свое барахлишко за сидение, чтоб было поудобнее ехать. Впопыхах-то при посадке кинула как попало, теперь можно было устроиться поудобнее. Попутно порадовалась тому, что не попыталась сдуру угонять грузовик — не так прост водила оказался, да и порядочек в конвое явно соблюдался.

Возникшую было заминку водила загладил термосом с отличным ароматным кофе и парой коробочек со свежим и разным печеньем. При этом Ирка отметила, что ее собеседник левша. Не то, что ей было это важно, просто так — на всякий случай обратила внимание.

И тут же спросила — есть ли у здоровяка дети?

Дети оказались, в количестве одного сына. Непринужденность снова вернулась. Прихлебывая кофе, водитель рассказал, что вот в Кронштадте роддом работает как раньше, до Беды, а что в Твери — толком не знает. В Кронштадте он поставлял как раз чай и кофе для роддома, потому в курсе. Впрочем ничего более внятного, как уловила Ирка, про роддом ей узнать бы не вышло, спрашивать про порядки того анклава, куда шла колонна тоже не было смысла, Альба явно был не в курсе, а до Кронштадта еще надо было б добираться, потому стоило завязать более дружеские отношения со своим попутчиком. То, что здоровяк не испытывает к ней никаких плотских чувств, Ирина очень быстро поняла, он ехал к жене, и сейчас другие женщины для него не существовали, а вот внимательный слушатель был ему как раз необходим. Потому Ирина посчитала, что лучше послушает его байки и таким образом станет своей, вполне возможно это еще и пригодится, хотя ничего важного, видимо, он не расскажет. Ну да ладно, в конце концов попивая кофе в мягком и уютном кресле, можно и послушать всякие россказни. Это куда лучше, чем если бы он стал въедливо расспрашивать ее. Ирина сообразила, что некоторые их приключения с Витей могут со стороны показаться банально бандитскими и неясно, как к этому отнесутся спрашивающие. Да, надо было срочно сообразить — что и как рассказывать-то. А пока — пусть говорит вволю водитель, раз ему это в кайф.

И тут же спросила, как же он добрался до Питера?

— О, после двух неудачных попыток уехать домой я поумнел! Да и жена, когда я смог в последний раз оттуда до нее дозвониться уже почувствовала, что у меня серьезные проблемы и умоляла меня не делать глупостей. Дескать, они уже в безопасности, с ними уже все в порядке и я им нужен лучше попозже, но обязательно живой, отругала она меня тогда крепко, немного я в себя пришел, перестал ломиться как лосось на нерест.

Ирина про себя хмыкнула, вспомнив, что лосось по-карельски как раз называется лох… А здоровяк тем временем пространно и в деталях рассказывал о том, как на третий раз он уже подходил к вопросу разумно и собирался в путь не абы как.

— В итоге я достаточно серьезно прибарахлился и даже оружием смог обзавестись — этот учитель-ниндзя ухитрился мне состряпать настоящий автомат Шпагина, правда стволик у него под макаровские патроны был переделан и без нарезов, оп, извините, я влез слишком в технические детали!

— Не, настолько-то я в оружии понимаю. Нужда заставила разбираться. Вот полгода тому назад я бы только глазами лупала, а тут все прекрасно поняла — отозвалась слегка слукавив Ирина.

— В общем чувство юмора у ниндзи было, хотя и специфическое. Ходил я как памятник советскому воину-освободителю, весьма фундаментально. А потом приехала шалая девчонка на грузовике, к родителям вроде, и так ловко приехала, что обменяла свой грузовик на срочно сотряпанный бронемобиль — там как раз артель одна стала такие бронеходы делать. Вот я к ней и напросился «лечусоном». Родителей-то она не нашла и решила в Питер вернуться, ну а мне по дороге, опять же и ей спокойнее с дополнительным стрелком-то…

— А лечусон — это кто?

— Что? А, это в Аргентине так называют тех, кто вместе с водителями дальнобойщиками ездят — филин это означает. Их роль — самим не спать и водителю не дать задремать, вот и сидят, таращатся. Перед отъездом еще с ней — она как местная кое-какие места знала добычливые — провернули несколько операций, она убедилась, что я вполне в роли охранника-оборонника гож. Так и дернули. Ну а в Питере я уже занялся тем, что умел — поставки продуктов, в первую очередь чаем, кофе. С женой удалось связь навести — в Кронштадте есть несколько радиоконтор, которые помогают связываться с другими регионами, справки наводят кто жив остался, родственников с их помощью люди ищут. Вот и я нашел своих.

— Боевая у вас жена, однако — с чуточкой зависти грустно сказала Ирка.

— Ну так хлебнуть ей тоже довелось, она же в гущу гражданской войны попала, такое видела…

Минутку Ирина пыталась сообразить, сколько же лет жене Альбы, если она еще Ленина видела или кто там в гражданскую-то воевал. Потом вопросительно глянула на Альбу. Тот немного удивился:

— В Грузии гражданская война была. У жены мама грузинка, а жена с братом как раз в Абхазии отдыхали, когда там началась заваруха. Они тогда еще школьниками были, никто и не думал что такое начнется.

— А, Абхазия! — кивнула понимающе Ирина, хотя в общем что там за резня была она не очень помнила. Да там на Кавказе как только стало можно везде закатили резню, это-то она из высказваний Вити запомнила, но конретно кто кого резал — ей было безразлично.

— Ну я был уверен, что вы слышали — обрадовался здоровяк — этот идиот Звиад ухитрился своим нацизмом такое устроить, что и сейчас не угомонятся.

— Звиад? — переспросила для поддержания разговора Ирка, которая из всех грузин знала только Кикабидзе — мамане нравились его песни.

— Да, Звиад Гамсахурдия, интеллигент и идиот, грузинский нацист. При нем как раз все и началось — и в Абхазии и в Осетии и в Грузии. Мне тесть много чего рассказал о той поездке, когда за детьми поехал. Но может быть вам неинтересно? — спохватился водитель.

— Мне очень интересно и вы прекрасно рассказываете, а если бы у вас еще немного сыра нашлось, то и совсем стало бы замечательно. Я любила кофе с сыром… раньше… — тонко намекнула Ирка.

— Да сколько угодно — посмотрите сами в корзинке.

Сыра в корзинке оказалось четыре сорта и Ирина оттяпала себе ломоть крупнодырчатого сладковатого Маасдама. Теперь можно было слушать хоть до Твери, хоть еще дальше. Плеснула горячего кофе в кружку Альбе, добавила себе, аккуратно закрыла термос, вдохнула по очереди уже забытые запахи кофе и сыра, бормотнула как бы про себя: "Это просто праздник какой-то!" и кивнула головой рассказчику.

Альба с места в карьер начал эпопею о приключениях своего тестя, и жены, которые тогда еще не были ни тестем, ни женой, а просто обычными людьми, которым по идиотской прихоти нескольких кретинов пришлось выкручиваться из тяжелейшей ситуации. Тесть был мужественным, пробивным человеком, умевшим находить выход практически из любой ситуации. Кроме того имел кучу знакомых и в Абхазии и в Грузии и, что хорошо при этнической резне, сам был русским не принадлежа к племенам затеявшим свару. Уже в Тбилиси тесть наглядно убедился, что времена настали весьма корявые — не зря его приятель убеждал не ходить поздно вечером, очень не зря. Троица грузинских молодых гопников смеха ради влепили несколько пуль в стенку над его головой, когда он проходил мимо. Откуда у гопников взялись автоматы Калашникова так и осталось для тестя Альбы тайной. Что особенно его огорчило — никто из грузин-приятелей даже словом не осудил дурную молодежь, а парочка особо рьяных даже приписала ему русский шовинизм и желание очернить свободолюбивых юношей, которые просто ангелы, потому что грузины и хулиганить не способны. Это было первым неприятным открытием, дальше такие открытия посыпались как из мешка.

Прибежав домой, и стряхнув с начавшей лысеть головы цементные крошки, тесть понял — добром тут не кончится, потому рванул сразу на вокзал. Билетов, разумеется не было, с трудом купил стоячее место в мягком вагоне скорого поезда.

— И почему так дорого — спросил он важного проводника.

— Вагон мягкий, да? — ответил проводник.

— Так я же стою! — отметил очевидный факт тесть.

— Но вагон же мягкий, да?

Пришлось стоять, тем более, что ехать то вроде было недолго. Оказалось однако, что дорога уже раздолбана и поезд полз как черепаха. Что творилось в Абхазии — никто понятия не имел. Тесть уже было дело имел с подобным — пару-тройку лет назад в Дманиси и Марнеули уже похожее было. Там большинство сельского населения — азербайджанцы, а горожане — грузины. Вот азербайджанцы и решили приобщить эти районы к своей великой стране — благо граница рядом, а грузин ограбить и выпереть к чертям. По ферганскому сценарию рано утром в городишки прибыли на грузовиках и телегах толпы погромщиков, но дело не заладилось — зимы были снежными, в горах прошло много лавин и часть сванов из пострадавшей Сванетии была переселена именно в эти районы — пока в горах чинили дороги. Вот на сванов азербайджанцы и напоролись. Была стрельба и потасовки, в итоге азербайджанцы угомонились, тем более, что их в то время армяне сильно били в Карабахе, не было возможности помочь своим селянам. Из всей советской прессы об этом написало только издание "Советский цирк". Цирком сильно пахло, особенно когда в Тбилиси тесть увидел столько вооруженных людей, стоял в троллейбусе сразу за мужиком у которого была кобура с пистолетом под мышкой, на футболке… Такого сроду не водилось и пахло это дурно.

В Зугдиди состав откровенно ограбили — прошли вооруженные мегрелы, поотнимали у пассажиров понравившийся багаж, деньги, ценности, а чтобы не возиться побили стекла в окнах — так было проще выгрузить награбленное — кидая баулы и чемоданы в окна.

У тестя Альбы багажа не было и ему этот грабеж только на руку оказался — у сидевших в купе двух армян бандитского вида отняли все тюки набитые радиоплатами, они везли их разделывать на драгметаллы. Ну а с ножом против автомата прыгать глупо. С горя армяне пригласили тестя присесть на освободившееся место, чтоб было кому пожаловаться.

В Абхазии поезд еще раз ограбили, только у абхазов метода была другая — баграми через выбитые окна потянули остатки багажа. Милиция как и в Зугдиди была, но ничерта не делала, разве что советами помогала.

И дочка и сын слава Богу живы-здоровы, но ясно было, что война будет всерьез и как положено в любом конфликте кавказцев друг с другом — гражданским достанется от души. Чудом (а точнее с помощью друга-нейрохирурга) удалось достать билеты на курортную "Комету-44, элегантное судно на подводных крыльях. Вместо полагавшейся по чину такому судну отдыхающей публики, забито оно было как ковчег Ноя — каждой твари по паре — и грузины и абхазы и золотозубые узбеки с кутулями, которые они перли из Турции (челноченье как раз начиналось), битком все забито, грязища, вонища… Устроились, задремали. Дети ворчали, что их вот так сдернули с места. А они даже и отдохнуть не успели. Но тесть Альбы это игнорировал, его больше беспокоило что делать, если абхазский катер остановит и начнет проверку, дети-то у него с грузинской кровью, черт знает, что горячие кавказцы удумают. Когда тесть наконец успокоился и задремал под ровный ход «Кометы» и когда уже до российского берега было совсем близко странный шум разбудил его. Глянул в иллюминатор — и обомлел. Здоровенный боевой вертолет без опознавательных знаков, но в камуфляжной злой расцветке прошел совсем рядом с судном и затрещало. Тесть уже слышал пальбу, потому понял сразу — вертолет из пулеметов лупит. Стал будить детей, требовать, чтоб они на пол легли, а те спросонья не понимают, думают папа шутит. Судно тем временем сбавило ход и шлепнулось пузом на воду. Пулеметные очереди под нос были убедительны. Моторы затихли и гул винтотряса с характерным шепелявящим присвистом лопастей стал совсем отчетливым. Пассажиры завертели головами, стали смотреть в иллюминаторы, загомонили. Кое-как детей удалось уложить на пол, тесть глянул в иллюминатор, увидел зависший в паре метров над водой вертолет и отчетливо понял — вот сейчас летчик начнет стрельбу. Кинулся в соседний салон, чтобы с открытой площадки за салоном показать летчику, что тут мирные люди — и тут крупнокалиберные пулеметы врезали очередями по набитому людьми салону. Визг, вой, рев раненых, осколки стекол, куски обшивки свистят, а вертолет взмыл и начал бить НУРСами. Тесть признал, что идея убеждать урода в вертолете была глупой — особенно когда мужику рядом вырвало бок, а сам тесть отлетел в сторону уже с девятью осколками в спине и хрястнулся о стенку. Пришел в себя от холода — вода заливала пол. Шустро так прибывала и в воде спиралями закручивались струи крови. Экипаж «Кометы», который эта пальба ополовинила, понял, что делать нечего — дыра в днище была здоровой и единственный выход был — поднять судно на крылья и оторвать побитое место от воды, что и сделали. Рванули со всей возможной скоростью, а в салонах хрипели, плакали и стонали пассажиры — больше четверти из них были ранены, остальные перепуганы до полусмерти. Потом уже тесть узнал, что экипаж связался с находившимся неподалеку пограничным катером и попросил помощи, но катер отказал, сославшись на то, что у него другое задание.

— Вот ведь сволочи! — не удержалась Ирка, которую этот рассказ увлек.

— Нет, их тоже можно понять, не раз угрожали, что если узнают, что кто-то из офицеров будет замечен в участии против Великой Грузии, то и их зарежут и семьи. А новая россиянская власть никак не собиралась своих военнослужащих защищать. И все это прекрасно видели. Но вертолет все же отвязался, хотя с адлерского пляжа люди видели, как он крутится вокруг "Кометы".

— А узнали потом кто был летчиком?

— Это как раз просто, на Кавказе все всё про всех знают. Звали этого хама Джимми Майсурадзе, сбили его потом то ли абхазы, то ли наши. Упал вертолет в море и не выплыл Джимми, туда ему и дорога и глубину побольше. Вот. А жена потом сочинение написала на тему "Как я провела лето". И было в этом сочинении и то, что они очень обрадовались, когда увидели, что их папа живой, а потом испугались, потому что он шатался и был в крови, а на голове у него было что-то страшное, темно — красное, но потом снова обрадовались, что это не его, это чужого человека кусок печени присох, а папа тоже обрадовался и показал, что спинки их кресел были разнесены вдрызг пулеметной очередью. Учителя не поверили, думали, что выпускница нафантазировала… Когда беда далеко — она как-то не воспринимается.

— А потом что? — спросила Ирка.

— Потом на берегу пришлось ждать пока приедет "Скорая помощь", а толстым курортным милиционерам и врачам все было пофиг, бинтов не хватило на всех и даже йода. Даже на девчонку, которой практически скальп сняло. У тестя еще пара осколков в спине осталась, глубоко влетели и сидят неприятно — у позвоночника… Так что жена у меня — боевая. Обстрелянная.

— Я и не знала, что так было — тихо сказала Ирина.

— А многие не знают. Сейчас не то, что про Корейскую войну или войну во Вьетнаме уже никто не помнит, но и про Карабах, например, тоже. Да и про ту же Осетию, а там тоже резня была…

Ирка помолчала, потом снова взялась за термос. Альба подставил опустевшую кружку.


* * *

Когда я убеждаюсь, что взял с собой все, что нужно, Енот неожиданно спрашивает про то, как кот по имени Лихо Одноглазое пережил праздник. Отвечаю, что в последний раз, когда я на него посмотрел, Котяро прополз еще 20 сантиметров к своей лежанке.

— Героическая личность — рассеянно констатирует хромой.

— Это да. А тебя что гребтит?

— Ты о чем?

— Задумчивый ты какой-то. Опять же обычно балаганишь, а тут серьезен как невеста на свадьбе.

— Скорее тогда уж на Тризне — хмуро улыбается Енот.

— Это ты о чем опять же? — тяну клещами ответ.

— Дружок у меня, молодой историк из Старой Ладоги, теорию свою рассказал было дело. По его мнению славян потому соседи так откровенно боятся, что обычаи у славян были серьезные. По его мнению молодые воины у славян проходили инициацию, становясь навьями и в таком качестве ходили, так сказать, "за речку" соседей резать.

— Погодь, погодь, навьи — это же восставшие из могил мертвецы? Вредоносные духи? От них еще обереги помогали?

— Не совсем так. Дружок считал, что молодому воину для опыта нужно повоевать на чужой земле и без пощады. Ну а там всякое может быть, поэтому по живым воинам справлялась всамделишная тризна, как по умершим. Что там ни произойдет — а дух воина будет уже в благости, не вернется мстить неупокоенным. Ну и вели они себя на войне как на войне, нравы тогда были простые.

— А при чем тут тогда руны и обереги? Опять же навьи невидимы вроде, хоть и на конях?

— Ха, соседи-то ведь тоже разные. И в родстве есть и торговые партнеры и всякое такое. Вот для того, чтоб свояков от чужаков отличать и вводилась система опозновательных знаков. Воин видит — ага, на избе руна, или оберег годный, значит — этих резать нельзя. Зато у них и коню корм можно взять и еду себе и в баньке помыться. Но — уважительно, у своих берешь. А те помнят — навью в глаза глядеть нельзя, чтоб потом случись что — честно сказать — не видал никого. Так что руны — обереги — это банально опознавательные знаки.

— Лихо. И что потом?

— А потом воины возвращались с добычей "из-за речки" и отмечалось их новое рождение и после этого они уже не навьями, а людьми — возвращались по домам.

— Ну в общем такое конкретно раньше не слыхал, хотя похожие свидетельства о воинах-волколаках у многих народов есть. Причем для своих такие воины олицетворяют добро, только чужим злы. Как у немцев — вервольфы. И даже вроде как Богу угодны. То есть хоть и тьмы приспешники, но не Дьявола слуги, наоборот. И вот это — тоже очень характерно — как ты говорил: три фазы.

— Это когда я такое говорил? — морщится Енот.

— Да только что — сначала выделение инициируемого из племени — в твоем рассказе тризна, потом собственно инициация в том виде, что предлагалась, а по окончании — возвращение в племя уже полноправным членом.

— Членом в племя? — скорее по обязанности неохотно хохмит собеседник.

— Ну да. Ровно та же структура, что у запорожцев, что у людей — крокодилов. Так что вписывается. К слову у тех же эсэсманов, что удрали в Аргентину та же структура. Или у наших бандосов, ставших олигархами и банкирами. И никаких проблем, проблемы у тех, кто не вписался обратно в общество.

— Вот-вот. Если вовремя "из-за речки" не вернешься, получается кисло. Знакомец мой, историк этот, толковал, что если кто не возвращался вовремя, то опоздавших могли и по-настоящему прихоронить. Такой "застрявший в навьях" уже своим становился опасен.

— А, ну это видал. Называется нынче вьетнамским синдромом, хотя и описано до Вьетнама и интернациональное, когда человек возвращается в мир, а война в нем остается. Очень дескать турдно возвращать из такого состояния, надо потратить сотни часов у психоаналитиков и вообще лечиться долго и упорно. По мне так чушь.

— Это потому, что ты не воевал — отвечает Енот.

— Да ничего подобного! — у наших солдат после Отечественной никаких синдромов не было.

— То-то бандитизма было выше крыши и еще черпачок.

— Ну, так мужчины на фронте, а всякая мразота голову подняла. Кот на крышу — мыши в пляс. Но мне кажется, что когда воин воюет на правильной войне и свою правоту понимает — то не будет у него синдромов. А вот когда вместо войны невнятное наведение конституционного порядка или еще лучше исполнение интернационального долга, да и нанесение демократии, к слову, тоже из того же новояза — да еще газеты пишут о тех кто оттуда вернулся как о кровавых монстрах и садистах, да еще и судят по законам мирного времени — вот тогда у вояк крыша-то и съезжает. И синдром цветет.

— Теоретик! Ты сам-то таких видал? Которые "за речкой застряли"?

— Видал. Даже уже в ходе Беды такое видал — проезжали мимо блокпоста, попросили паренька глянуть. Еще весной, да. Я им толковал, что не психиатр, да за десять минут ничерта не пойму, но Ильяс в их положение вошел, так что по приказу осмотрел, побеседовал.

— И что?

— Да ничего. Рефлексы немного снижены. Реакция слегка заторможена, неразговорчивый. Мне-то ребята с блокпоста наговорили, что совсем безбашенный отморозок, морфов гробит почем зря, сам их ищет, и по спасении штатских — тоже отличился, но явно съехал с рельсов. Не то смерти ищет, не то еще что.

— Чем дело кончилось?

— Ну, понятия не имею. Мы вообще-то там считай случайно были, так что так. Единичная визитация. Единственно, что точно могу сказать — у этого малого резко уменьшились потребности. То есть до самых минимальных — поспать в тепле, поесть еду.

— Попить воду.

— Ага. Еда и патроны — весь диапазон желаний.

— А, ну тогда похоже. На войне-то поспать, да поесть — вся радость. А без патронов этим себя не побалуешь.


* * *

Виктору и в голову не могло придти, что его жена как раз в этот момент попивает крепко сваренный кофе и заедает аж фуагрой или как там еще утиную печень называют. И четыре сорта сыра в корзине. Оттуда, из глубины болот и лесов, где он как раз колобродился в забытой богом деревушке с кучкой никудышников, такое представить было трудно. Как всегда бывает у всех людей, легко привыкающих к хорошему и начинающему это хорошее ценить только потеряв его, Виктор начал осознавать всю величину потери — и чем дальше, тем больше. На самом краешке сознания, правда, проскочила пуганой мышью мысль о том, что теперь он опять — герой и повелитель и раздражавшая самостоятельность слишком своевольничавшей последнее время Ирки уже бесить не будет, но это было мельком. Дураком Виктор никогда не был и отчетливо видел, что дальше будет жить сложно. А еще и чертов Валентин, который в ответ на нотацию, взял и нагло заявил, что теперь ему, Вите, надо будет к пропойце относится иначе, со всем уважением, потому как они тут двое остались, которые что-то могут, остальные — требуха городская или старухи немочные и толку от них — капля. И тут же затребовал себе похмелиться. Вместо похмела он получил в ухо от вскипевшего Витьки. Заперев хама наедине с ведром воды, Витя пошел к Мелании за советом. Сам Витя пил умеренно, да бывало, что и не совсем умеренно, даже что такое похмелье знал по себе, но вот знакомых алкоголиков он не держал, брезговал и не интересовался особенностями их психологии-физиологии. Кто ж знал, что ремонт трактора будет очень важной задачей, а как оказалось без чертового Валентина не починить машинку. Все-таки когда-то давно этот забулдыга вонючий был мастером и даже огрызки мастерства того забытого в разы были больше, чем таланты Витьки в этом плане. Самого-то себя обманывать было незачем.

До Мелании дойти не успел, навстречу с визгом бежали бабы с огорода. Перехватив поудобнее свое ружье, Виктор рванул туда, откуда неслись перепуганные бабенки. Понял, что опоздал — в диком бурьяне — сил косить все не хватало и потому там, где не грядки — топорщилась трава в пояс, колотилось что-то и визжал третий из населения деревушки вроде как мужчинка. Виктор даже его имени не удосужился запомнить — мужчинка был страшно труслив, слабосилен и не слишком умен. Пользы от него было мало, но Ирка надеялась, что сможет все же и его со временем приспособить. Во всяком случае в свиарнике он хоть чем-то занимался, потому как кроме свиней никто его высокопарные речи слушать не хотел, а свинки ничего, слушали. Ирка не мешала, понимала, что из литературного критика трудно переквалифицироваться в свинари. А на большее мужчинка был не способен, кроме как ругать высокомерно сделанное другими.

— Минус один — отчетливо подумал Виктор, заходя сбоку, так чтоб увидеть происходящее сквозь потоптанную и потому редкую на краю траву. И понял, что не ошибся — невесть откуда взявшийся бодрый зомбак рвал зубами закрывавшегося слабыми ручками мужчинку. Кровища аж прыскала в разные стороны. Не раздумывая долго, стрелок долбанул увесистой картечью в повернутый к нему крестец упыря, обтянутый грязными голубыми джинсами. Зомби, обмякнув наполовину, шмякнулся на землю, но от жертвы не оторвался. Пришлось стратить второй патрон, на этот раз нападавший угомонился навсегда. Выползти из-под навалившегося трупа мужчинка сам не смог, жалко скуля, рассматривал свои изгрызенные руки с сильно уменьшившимся количеством пальцев, не замечая, что Витя внимательно его рассматривает. И успел только завопить: «Неееет», когда Витя принял решение и шагнул к нему, поднимая ружье.

— Минус один едок, минус три нормальных патрона — мрачно посчитал Виктор, двигаясь к синему дому. Зомби считать смысла не было никакого, не игра ведь, ни тебе опыта, ни репутации, только расход патронов. И откуда они лезут, сволочи, места ведь безлюдные совсем, тихие. Дачники что ли понаехали или по старой памяти прут?

Мелания сидела какая-то странная. Вите эти психологические извивы были пофиг, потому он внимания как всегда не обратил, а наверное и зря — старуха уже почти совсем решила рассказать про самолетик и Иркину разведку, но Витя сразу же перешел к вопросам похмеления всяких нестойких личностей, чем настрой этот сбил. Старуха встряхнулась, тем более, что почему-то не ощущала Ирку мертвой. Спроси почему — не объяснила бы, но вот уверена была. Но тут она могла и ошибиться, давно похороненный муж тоже словно в сарай на минутку вышел, хотя как-то по другому что ли.

От предложения похмелить Валентина бабка пришла в ужас. Витя-то готов был на что угодно, исправный трактор был просто необходим жизненно, а без мастера Витя не был уверен, что справится. На трактор у Вити были серьезные планы, даже и сделать из него нечто вроде бронетехники, типа Киллдозера Химайера, ну разумеется исходя из местных условий. Конечно не то, что Киллдозер, одесский танк "На Испуг" и то сделать, ну да артиллерии тут нет, даже жесть сгодится. Очень не хотелось застрять на сдохшем агрегате посреди толпы мертвяков, потому в конце концов если опохмел дал бы толк — Витя на такой шаг пошел бы. Но бабка в момент этот вариант отвергла. Запой — единственно что получится из опохмела у Валентина. А уж какие у него бывали запои старуха знала. Недели на три. А потом с месяц работать не может, болеет.

Витя не понял этого — как он слыхал, похмелиться, вышибая клин клином, было старым испытанным средством. Мелания посмотрела на него сожалеюще и в двух словах объяснила, что похмелье само по себе — отравление, а алкоголь — это яд. Лечить отравление ядом — неумно. Витя с этим согласился только отчасти, потому как сам алкоголий ядом не считал и помнил со старых времен что то такое, что похмелье вызывается недоокисленным алкоголем, что ли. Ну не самим алкоголем, а всякими огрызками от него. Вот вроде все эти ацетоны и вызывали общую жуть организма и конфликт его с головою.

— А хоть и так. Пускай ацетоны не скисшие — отозвалась бабка — они ж тоже из водки получились. Добавишь водки — станет ацетонов или чего ты там сказал еще больше, печенка-то у Валентина ношеная уже. Короче говоря — тушишь пожар керосином. Рассола Вальке дай — есть у меня немного, да аспирину, да воды побольше, к завтрашнему оклемается… Но теперь за Валькой глаз да глаз нужен.

И Витя еще раз вспомнил, что с Иркой было куда легче.


* * *

— Хороший кофе — заметила вежливая Ирка — По-турецки?

— А это смотря, кто его варил. Тут есть тонкость — если так варит кофе армянин — то получается кофе по-армянски, если грузин — то по-грузински… Я нюансов не ощущаю, но они обижаются, если скажешь, что по-турецки. Этот, что мы пьем, я варил сам.

— Отлично вышло — искренне оценила Ирина, и водитель немного приосанился.

— Ну, я старался…

— А в Питере — там как? — начала прощупывать обстановку Ирина.

— Там очень по-разному — задумавшись, ответил Альба.

— Зомби много? — уточнила Ириха.

— Очень. Особенно в центре. Хотя и в центре есть анклавы — так сейчас там называют выжившие общины. И ОМОН свою базу держит, и в Александро-Невской лавре тоже живые, ну да это не мудрено, что полиция, что религия — живучи. В Петропавловской крепости живые, на нескольких заводах. И еще есть, но в основном по окраинам города. Самый большой — в Кронштадте. Я сначала попал в лагерь для беженцев — военные организовали…

— И как?

— Ужас! Я всякие жилищные условия повидал, напугать меня бытом трудно, но там… Народу полно, а охраняемый периметр маленький, друг у друга на головах сидели.

Двестисемикомнатная коммуналка. Ежедневная гибель Помпеи, как утром умыться, или еду приготовить. Да и публика нервная. Я через три дня оттуда подался долой — разузнал, что в Кронштадте вроде как получше ситуация, туда и дернул. У них уже к тому времени ограничения были введены, то есть, просто так не въедешь. Но оружие у меня было, навыки уже какие-никакие тоже, сначала остановился в пригородах Кронштадта.

— Первый раз слышу, чтоб у Кронштадта были пригороды — удивилась Ирина.

— Там много что поменялось, то, что в городе введено кронштадтское гражданство с обязательным ношением оружия гражданами — тоже не слыхали?

— Откуда. Мы же так в лесу и просидели все это время. Мы думали — все перемерли, кроме нас — да вот увидела самолет и решила глянуть, что тут. И то пришлось по лесам-болотам кувырдаться, мотоцикл угробила, чудом жива осталась, а собачонку мою какая-то тварь в два глотка сожрала. Тоже вроде как собака раньше была, только жуткая, дохлая и здоровенная.

— И вы в одиночку справились с морфом? — уважительно удивился водитель.

— А что это такое — морф?

— Так в Питере принято называть зомби, отожравшегося на мясе своего вида. Жуткие создания, доводилось видеть.

— У меня после этой встречи в автомате пяток патронов остался — вроде как без намека, а просто ради истины сообщила Ирка.

— Патроны, это не проблема — ухмыльнулся здоровяк.

— Если есть — да — воспитанно согласилась Ирина.

— Ладно, будете хорошим лечусоном — помогу с патронами — сделал деловое предложение Альба.

— Да мне и так интересно слушать — улыбнулась как можно дружелюбнее Ирина, я же потом в Питер собираюсь.

— Значит поладили — кивнул водитель.


* * *

— Смотрю я на тебя, к слову сказать, Енотище, и кажется мне, что ты тоже не вполне "из-за речки" вернулся. Если снижение надобностей об этом толкует, то твоя аскетичная жизнь как-то параллели проводит — осторожно замечаю я.

— Разумеется — кивает спутник — меня никто не увольнял, не дембильнул. Мы с Ремером и остальными ребятами пропали без вести просто. Так что да, "за речкой".

Меня удивляет, что он спокойно согласился. Вроде как у него те кто за речкой застряли — не положительные персонажи получаются.

— И что смотришь? Как говорилось — цветы на мне не растут и узоров на мне нет? — ухмыляясь спрашивает хромой Енот.

— Ну, просто прикидываю, опасно ли плыть с берсерком в одной лодке. Их же вроде сами викинги опасались, нет? Не кинешься кусаться-то?

— Не боись. Я не берсерк. Ну может слегка отморозок, но спокойный и рассудительный. Так что наслаждайся плаванием… Денек сегодня славный, а попозже и дождик будет.

— Не пойму я все же, за что вас так слили, спокойных и рассудительных.

— Ремер дурень. Честный и порядочный, а сейчас такое не в чести. Вот капитан и стал сильно неудобен. А от таких избавляются. Ты про Ульмана слыхал? Та же ситуация.

— Погодь, это тот, которому приказали гражданских расстрелять, а потом судили раз шесть? И в чем там порядочность?

Енот смотрит на меня сожалеюще. Потом с физиономией учителя школы для умственно отсталых детей объясняет: "В Чечне все гражданские, да. И войны там нет. Сплошной миру-мир. И все они граждане Российской Федерации. Но при том постоянно и ментов стреляют и подрывы все время и по лесам эти гражданские почему-то с автоматами шастают, да и не только в Чечне, а и в Ингушетии и Дагестане уже тоже. Мирные крестьяне с гранатометами, фугасами и автоматами, профессионально обученные этими автоматами пользоваться. Такие крестьяне, что кроме калаша ничего больше из сельхозинвентаря в руках не держали. Потому если бы тот же Ульман сунул трупам в карманы десяток патронов или пару гранат или изобразил что в него из окна машины мирные гранату кинули — совсем другой был бы коленкор, понимаешь? А он этого делать не захотел, вот начальство и осерчало. Всего делов. Ты к слову в курсе, что если видишь вооруженную банду в тамошних лесах, то надо встать и громко объявить: "Вооруженные силы Российской федерации! Стойте и предъявите документы! И если ты это не сделал, то получается, что в ходе огневого контакта ты пришил не десяток бандитов-головорезов, а девятерых граждан Российской федерации и интуриста из Саудейской Оравы. Вполне на пожизненное тянет. Ну а то, что на десяток мирных пастухов и крестьян, включая приехавшего нелегально в гости к ним саудита, девять калашей, десяток пистолетов, гранатомет и комплект боеприпасов, да и одеты все соответственно проживанию и войне в горах — так это мирные крестьяне случайно нашли склад бандитского оружия и снаряжения и шли сдавать, а надели на себя разгрузки с рожками и калашами просто чтоб нести было удобнее.

— Не знал. Шутишь ведь?

Физиономия Енота ясно говорит — что нет, не шутит.

— Так что — и говорят? Там же рожок можно высадить в говорящего.

— Не, полрожка, зачем зря патроны переводить. А говорить — а как же. Потому как убиенные в мирное время граждане — это прокуратура сразу интересуется. И конечно все говорят, предупреждают. Прокурор спрашивает: предупреждали по всей форме? Ему в ответ — а как же! Дважды даже. А потом уж только бабах. Ну прокурор и успокаивается, ясно же, что просто подвернулись опять туповатые и глухие бандосы. Если же какой Ремер так не скажет — то пойдет по уголовке, да.

— Чудны дела твои господи… А ты к слову как считаешь — их и впрямь, этих из ульмановской группы чеченцы перед судом похитили?

— Это вряд ли. Не те ребятки, не та выучка, да и у чечен стиль другой — им больше по вкусу демонстративные расправы. Им страх нагонять надо, жути до морозу.

— Ты вроде как не одобряешь.

— Не одобряю. Нормальная месть — когда дело сделано, а следов никаких. Не в театре, потому и сегодня от нас никаких следов на месте действия оставаться не должно. Только морфовы лапы. И еще раз напоминаю — если что — лучше перебдеть, чем недобдеть. Твоя единственная задачка — держать под контролем обоих морфов. Только это. И подать сигнал тревоги вовремя. Не опоздав.

— Это я запомнил. Я вообще сообразительный, с пятого раза точно запоминаю.

— Могу еще раз повторить. Роли все расписаны, все свое место знают. Если бы не прямое условие Мутабора — ты бы об этой акции скорее всего тоже бы не узнал. Так что скажи своему приятелю спасибо. Это он тебе удружил. А что у него на уме — не знает никто. Потому — держи нос по ветру и ухо востро. Мало ли парочка просто хочет свалить на свободу, как в американских фильмах.

— Думаешь могут?

— Не думаю, знаю. И самое малое нашу группу вдвое уменьшат, если захотят, а нам повезет. Хотя может быть и работа на нас им тоже придется по вкусу, на сектантов у твоего приятеля зубы чешутся и чем дальше, тем сильнее. Они ему пришлись по вкусу, да и злопамятный он, что твой слон.

Мне остается только подумать, что это как ни странно меня радует. Значит если есть такая доминанта — поведение морфа будет понятным. И тут же странное приходит в голову — что морф — тоже "за речкой". Только его речка — куда шире наших.

Некоторое время едем молча, перевариваю сказанное. Вокруг — бликующая вода, свежий ветерок, теплынь, моторчик трескотит, просто отпуск на воде, да и только. А через несколько часов будем уничтожать трех живых мужиков, до которых лично мне никакого дела нет.

— Что это ты наше двигло канделябром обзывал? — прерываю я затянувшуюся паузу.

— Три раза перебирал, но вот все же заработал. Ты все запомнил, про задание?

— Я понял, это намёк,
Я всё ловлю на лету,
Но непонятно, что конкретно
Ты имела в виду.
— Не паясничай. Ситуация — то ясна? Не будет в ненужный момент душевных терзаний и интеллигентских метаний?

— С чего бы это? — удивляюсь я, щурясь от яркого солнца в громадном небе. В городе такого неба не увидишь, дома заслоняют, а вот с воды оно огромно…

— На всякий случай спрашиваю. Пока все, кого ты обстреливал были откровенно тебе враждебны. Настолько откровенно, что никаких двояких толкований быть не могло. Соответственно и переживаний никаких. А теперь немного иное, сам понимаешь. Вот и не хотелось бы, чтоб лекарь потом предался вьетнамскому синдрому. Смекаешь?

— Ага. К слову довелось общаться по работе с вьетнамцами, причем пожилыми, которые с американцами еще дрались. Что удивительно — никаких следов вьетнамского синдрома, мы после фуршета пообщались немного — так они гордились тем, что амерам насовали. Один мне еще долго рассказывал как правильно ловушки делать на американца, переводчица от деталей аж позеленела, но справилась, я удивился ее стойкости, детали и впрямь были живописными. Я так понял что на его изготовления "вьетнамские сувениры" напоролось не менее 8 амеров.

— Да, ловушки вьеты делали качественные — кивает головой Енот.

А я понимаю по его тону, что скорее всего он и сам в случае чего такие сумеет сделать. Там и впрямь ничего особенно сложного не было — ни в падающих с деревьев колючих чурбаках, ни в простеньком приспособлении отбивающем охоту входить в дом выбив ногой дверь, ни в хитроумных, но очень простых в изготовлении ловушках на джи-ай, фаршировавших ногу до колена ржавыми железяками с зазубринами или бамбуковыми колышками. Честно говоря, мне после того разговора оставалось только порадоваться, что нам не пришлось воевать против вьетов… маленький народ, но серьезный… хотя почему маленький — их 80 миллионов, а нас 140. Было. Мда…

— В конце концов я прекрасно помню, как горели мы в сортире. И впечатления от этого куда как не радостные. Так что и свой личный счетец к фигурантам есть. И потом я же все таки в армии служил, а там отбивают нежелание исполнять чужие приказы, даже и неприятные. Хотя тупизны много было, чего там…

— Зато теперь ты можешь выполнить приказ не очень заморачиваясь. Для этого все и делается — солдата — то на смерть посылать приходится, если он начнет умствовать — кончится все куда хуже.

Под эти слова мы и прибываем к причалу Петропавловской крепости.

— Стой, кто плывет, не притворяйтесь рыбой.
Здесь даже рыбе плыть запрещено
Здесь запретная вода для вас она закрыта
И движенье всякое в ней прекращено!
— приветствует нас стоящий на пристани Павел Александрович, пожилой сотрудник Артиллерийского музея.

— Пароль: Рыба — меч! Отзыв? — подхватывает стоящий тут же широко улыбающийся омоновец со странным прозвищем Мак-Лауд. Его здоровенный двуручный меч, аккуратно завернутый в какое-то покрывало тут же — я вижу рукоять и часть гарды. Понятно, теперь этим фанатикам холодного оружия проще встречаться — навигация открыта полным ходом. Всяких лодок, катеришек и непойми чего плавающего под парусами или с мотором теперь на открытой воде много, прямо сбылась мечта Петра Первого. Омоновцы так и сидят в своем «Бастионе», оттуда сюда на моторке минута делов приплыть.

— Отзыв: Рыба — доктор! — дурашливо отвечает Енот.

Павел Александрович ловит веревку. Помогает нам пришвартоваться. Жмем руки, здороваемся. Оказывается парочка и впрямь отрабатывала различные приемы со смертоубийственным железом. Они пытаются тут же поделиться своими восторгами, тем более опробуя мечи на практике они сделали несколько научных открытий, как они считают, но мне кроме скальпеля и хозяйственного ножа как-то больше ничего по руке не пришлось. Нет, я честно постарался в свое время попробовать, чуть не отрубил алебардой Павлу Александровичу ноги и вывихнул себе руку, когда лезвие как-то ухитрилось воткнуться в землю. Ну, не мое это. Потому стараюсь свернуть разговор к чему — либо более мне понятному. Но кроме того, что здесь развернули летний кинотеатр на 100 мест — причем с попкорном, больше особых новостей нет. Все идет в штатном режиме.

— И что за кино кажут? — спрашиваю у Дункана Мак-Лауда.

— В основном всякие американские ленты, мы тут добыли чертову прорву.

— Ограбили кинотеатр?

— Ну в общем, да. На мультики детей собираем, а так в основном всякие приключения и боевики, для воспитания бесстрашности и отмороженности. Девочкам особенно нравится. Тут много про всяких красоток — суперсолдат, так что вполне. Пожалуй кроме Александроневских все остальные сюда ездят, кино смотреть.

— А ты как?

— Что как? Я как все, кино смотришь — об окружающем забываешь. Вот сегодня крутили "Запрещенный прием", весьма себе кино. Опять же про бравых американских девчонок, как они всяких монстров направо-налево кромсают из всех видов оружия. И даже мечом вполне себе грамотно работала героиня, так что отдохнул.

— Грустно — говорит понурившись Павел Александрович.

— Что именно?

— Наши дети смотрят американские фильмы про героических американок, а на деле таких у американцев в реальности и не было. Одни мифы. У нас героических девчонок и женщин были тысячи, а фильмы про них не снимали.

— Бросьте, снимали. Например "А зори здесь тихие…, или вот еще помню "Дом на семи ветрах". Про кавалерист-девицу Дурову — "Гусарская баллада".

— Ну а за последние лет тридцать что? — плющит меня вопросом музейный работник.

— А вы бы если б были сценаристом — что бы написали? Чтоб кино снимали?

— Да уж всяко не "Обитель зла — 1, 2, 3, 4 и так далее! — медленно начинает закипать тишайший обычно музейщик.

— Фантазии бы не хватило? — с сочувствием подначивает Енот.

— Тут моей фантазии вовсе не надо! У нас такое бывало, что и никакой писака не придумает! Да я даже не могу так сразу сказать — за кого браться! Я же говорю — тысячи героинь были.

— А давайте хотя бы троих. И чтоб зрелищные эпизоды.

— Раз плюнуть. Загибайте пальцы!

— Загибаем!

— Нина Павловна Петрова. Полный кавалер ордена Славы. Ленинградка, спортсменка…

— Комсомолка, красавица — подхватывает омоновец.

— Да вы что! Ей было 48 лет когда она пришла в Куйбышевский военкомат. Естественно ее завернули, тем более она хотела быть снайпером. Сказала военкоматовским:

— Я спортсмен, стреляю лучше любого солдата.

— Вам 48 лет, мы не имеем права призывать женщину в таком возрасте — отшили ее военкоматовские.

— Право защищать Родину имеет каждый! — написала Нина Павловна главному военному комиссару, и добилась своего. Но на фронт ее не пустили, как стрелок-тренер воспитывала снайперов, учила их всяким премудростям — всего за время войны — 512 снайперов подготовила, да сотни три бойцов натаскала до "ворошиловских стрелков", до фронта добилась только уже в 1943 — и очень быстро отличилась — в уличном бою под Тарту увидела пару немцев с канистрами, которые осторожно куда-то перли, аккуратно последовала за ними и так же аккуратно пристрелила, когда стало ясно что за дом они хотят поджигать. Оказалось — брошенный в панике штабниками штаб егерского полка, со всеми картами, документами и пишущими машинками. Это вам не катаной махать — переиграть в уличном бою двух егерей, не дети между прочим, не простая пехота. В Польше получила второй солдатский орден Славы. Надо было сбить немцев с высотки, а на высотке три пулемета, грамотные расчеты при них — подпустили поближе и положили на землю — так что гранатой не достать еще, а артиллерия своя не помошница — по своим влепят тоже. И всей артиллерии у залегших наших оказалась пожилая женщина с винтовкой. Нина Павловна хладнокровно с нескольких сот метров выбивала мозги каждому, кто вставал за машиненгевер. Таких бравых, что хватались за забрызганные кровью камарадов пулеметы набралась дюжина и каждый получил от Петровой пулю — в глаз, лоб, рот. Когда она расстреляла расчеты пулеметов наши гансов сбросили с позиций. Как такая дуэль? Одной женщины — с дюжиной пулеметчиков при трех станкачах? Внушает? Да и в Германии довела личный счет до 122 врагов. И это не мифические цифры, каждый документально подтвержден, не то, что у германских и финских героев, что работали без учета, а цифры бешеные ничем не подтверждаются.

— Вполне зачетно, даже для компьютерной игры не то что кино. Погибла она?

— Погибла — Павел Александрович грустнеет — 2 мая 1945 года ее подвозили минометчики и дурак-водитель, спьяну скорее всего, улетел в овраг. Людей кузовом и накрыло.

— Я ненавижу пьяных водителей — довольно злобно высказывается громила омоновец.

— Продолжаем! Мария Карповна Байда, санинструктор. Герой Советского Союза. Вот она — комсомолка и красавица, медсестричка. Оборона Севастополя. Помимо того, что вытянула с поля боя около сотни раненых — причем с оружием, на что внимание обращаю особо, и не просто вытянула, а еще и перевязала и подбодрила, что в условиях когда смерти сотнями рядом летают, взрываются и орут неподалеку на чужом языке даже для мужика — задачка непростая, так она еще в ходе выполнения этой своей тяжеленной работы набила никак не меньше двадцати гитлеровцев. Девчонка, двадцатилетняя. Четверых фрицев — врукопашную. И без соплей, заламывания рук и размышлений о сушности всего сущего. Потому как после того, что видела в ходе обстрелов и бомбежек города за людей нацистов уже не держала. Эту нелюдь надо было остановить. Вот она и старалась.

— Что-то как-то уж очень густо — сомневается омоновец.

— Да ничего особо густого — у нее автомат был немецкий, поэтому немцы не раз ошибались, ориентируясь по звуку и считая, что стреляет рядом свой. А это была Маша, никак им не своя. Еще и ухитрялась трофейное оружие приволакивать и боеприпасы с немцев снимать не забывала, тоже задокументировано, между прочим. И нескольких наших пленных освободила, когда их немцы в плен гнали, она конвоиров и примогилила, они и понять не успели, откуда по ним прилетело. Потом попала в плен, когда город пал — тяжело раненая, со сломанной ногой, выжила в концлагерях и когда угодила на работы к бауэру, чуть его вилами не приколола за хамство. Строптивая была рабыня. Чудом уцелела, может и потому, что с Сопротивлением была связана тогда. Правда из-за этого же и в гестапо угодила, начальник земляком оказался, родился на Украине и потому знакомство начал с того, что выбил молодой женщине половину зубов. Держали ее в подвале, где пол был залит ледяной водой, а допрашивали, ставя у камина, так чтоб обжигало — ну надо же подсушить после подвала-то…

— Погибла?

— Нет, выжила. И замуж вышла и детей родила и депутатом стала и почетным гражданином города-героя Севастополя. Годится? Особенно в плане постановки сцен перестрелок и тактических уловок?

— Да, годится. А третья?

— Совсем не проблема. Александра Авраамовна Деревская.

— ГСС или кавалер Славы?

— Ни то ни другое. Но любой Миле Йовович или там Анджелине Джоли остается только по стойке смирно стоять. Когда в Ставрополь привезли эшелон эвакуированных из Ленинграда детей-сирот, малыши стоять уже не могли, дистрофики. Горожане разобрали детей по домам, осталось семнадцать самых слабых, их брать не хотели — чего там брать, все равно не выходишь, только хоронить… Всех их взяла себе Александра Авраамовна Деревская. И потом продолжила. Забрала братьев и сестер тех, что были у нее. Ее дети вспоминали потом: "Однажды утром мы увидели, что за калиткой стоят четыре мальчика, меньшему — не больше двух… Вы Деревские… мы, тетенька, слышали, что вы детей собираете… у нас никого нет… папка погиб, мамка умерла… Ну и принимали новых в семью. "А семья наша все росла, таким уж человеком была наша мама, если узнавала, что где-то есть одинокий больной ребенок, то не успокаивалась, пока не принесет домой. В конце 1944 узнала она, что в больнице лежит истощенный мальчик шестимесячный, вряд ли выживет. Отец погиб на фронте, мать умерла от разрыва сердца, получив похоронку. Мама принесла малыша — синего, худого, сморщенного… Дома его сразу положили в теплую печку, чтоб отогреть… Со временем Витя превратился в толстого карапуза, который не отпускал мамину юбку ни на минуту. Мы прозвали его Хвостиком….

К концу войны у Александры Авраамовны было 26 сыновей, и 16 дочерей. После войны семью переселили в украинский город Ромны, где для них был выделен большой дом и несколько гектаров сада и огорода. На могильной плите матери-героини Александры Авраамовны Деревской — простая надпись: "Ты наша совесть, мама"… И сорок две подписи… Впечатляет?

— Да, сильно — помолчав соглашаемся мы.

— А я бы мог и продолжить, между прочим. Например про тех, кто против наполеоновских мародеров партизанил. Хоть например Василису Кожину взять. Отряд-то у нее был тоже из баб и подростков, мужиков в деревне не осталось. И про девчонок из батальонов смерти и про медсестричек первой мировой. И про дев-воительниц гражданской войны — с обеих сторон причем. И про Финскую. Ну а про Великую Отечественную — одних снайперш год вспоминать времени не хватит. В каждой армии была "девичья рота". Можно б рассказать о Алие Молдагуловой, Татьяне Костыриной, Наташе Ковшовой, Маше Поливановой, Татьяне Барамзиной, Людмиле Павличенко или Розе Шаниной. А еще девчонки — летчицы. Те же "ночные ведьмы" за время войны со своих кукурузников по сто тонн бомб сбросить ухитрились. А полк Гризодубовой! А танкистки? Маша Логунова, с которой то же, что с Маресьевым произошло. Или Октябрьская, сдавшая деньги на свой танк "Боевая подруга" и воевавшей на собственном танке? А связистки? Саперы? Подпольщицы? Не говорю о тех, кто работал, отдельная песня. Но и потом к слову — даже в Афгане наши девчонки себя проявили. Например когда наши заклятые друзья смогли устроить биологическую диверсию и была холера в Джелалабаде, поразившая ДШБ. В Таджикистане тоже нашим дечонкам пришлось хлебнуть.

— Тоже биологическая диверсия была? — удивляюсь я.

— Там много чего было разного. И грузовичок с арбузами от добрых таджиков для наиболее боеспособной части тоже был. По результатам расследования — шприцом в каждый арбуз было введено немного постороннего продукта. Ваш брат медики и разбирался.

Тут мне приходится покинуть теплую компанию — прибежал мальчишка посыльный — узнали, что врач приехал, надо в медпункт поспешить. Пока иду по ассоциации вспоминаю, как незадолго до Беды пришел в музей обороны Ленинграда — отснять выставку погон и пару новых стендов. Немного увлекся. Одна из сотрудниц видимо от скуки (а может закрываться было пора, а я там торчал) стала как — бы помогать — то свет включит где надо, то посоветует что полезное. Разговорились. И тут она начинает говорить уже много раз мною слышанное — типо на войне все были одинаковы и так далее… Я, признаться, удивился — спрашиваю: "Как же так — мы вот стоим у стенда, где немецкие воины привычно вешают нашу женщину или девушку. И я таких фото в течении пятнадцати минут в инете наберу два десятка, что говорит о широком распространении такого действа со стороны немцев. А вот фото, а котором наши бойцы вешали бы немку — за свою длинную жизнь ни разу не видал".

Музейница мне в ответ — ну как же — у нас в Ленинграде на Калининской площади немцев вешали! Я ей мысленно поаплодировал — не каждый и мужик это знает, однако виду не подал и осведомился — не видит ли она разницы между тем, что наши вешали МУЖЧИН, уничтоживших ввосьмером минима 1600 мирных жителей, то есть стариков, женщин и детей в первую очередь, а немцы вешали ЖЕНЩИН, за которыми таких подвигов всяко не было. Вон Космодемьянскую и ее напарницу повесили за куда более жалкие потуги.

Бабонька съехала тут же с темы. Ну а я подумал, что не женское дело спорить. Вон был оппонент изящно увернулся от такого вопроса, сообщив, что просто у совков не было фотоаппаратов, а у цивилизованных немцев фотоаппаратов было — у каждого. И токо это помешало нашим (ну и техническая бездарность и руки из жопы) заснять многотысячные повешения немецких мэдьхен унд фрауэн.

Однако фамилии повешенных немок и места казни при этом указать отказался. В инете на эту тему — тоже нуль. Вот про то, например, как свободолюбивые чехи свергнув немецкое иго повесили за ноги на площади в Праге полтора десятка немецких подростков, в том числе и девчонок, облили их бензином и заживо сожгли — почему-то информация есть. А вот насчет тысяч советских виселиц с немками — нет и все…

Из чего я и делаю простой вывод: нихрена на войне все не одинаковы. В том числе и потому, что просвещенные европейцы вешали сотнями наших женщин и девушек. И оставили кучу свидетельств и фото. И снимались с радостью на фоне виселиц. А вот наши — не вешали немок. И именно по этой примитивной причине нет ни фото, ни документов, ни свидетелей.

Работы оказывается неожиданно много. Не отрываюсь, пока намекающее не появляется Енот. Нам пора. Поток удалось разгрести, убываю, как бы в штаб, а на самом деле той же лодочкой отваливаем и чухаем вверх по Неве аж за Смольный монастырь.

Присоединяемся к паре катеров — один из них аквабус из тех забавных кургузых водных маршрутных такси, которые до Беды гоняли от Исаакиевской площади до Свердловской набережной. Мне еще раз объясняют мои обязанности, проверяют снаряжение, лейтенантик вручает пару пультов для битья током наших морфов и, вооруженный таким образом, пересаживаюсь в крытый катерок поменьше. В нос шибает запахом разложения, ацетона и каких-то густых тяжелых духов… Теперь наши корытца доберутся до того места, где стоят заправленные ничьи машины. И вперед, исполнять акцию…


Одуряюще пахнет трава. Почему-то отчетливым запахом меда. Жарища. Ноги преют — для того, чтобы следов не оставалось нам обмотали ботинки тряпками. Теперь я сижу совсем рядом с Мутабором и хорошо, что теплый ветерок дует от меня. Дорога тут делает поворот, где-то не очень далеко саперы вкопали — или скорее вмонтировали Вовкину детальку. По прикидкам «Хаммер» должен встать почти рядом с нами, хотя Вовка считает, что он прокатит чуть дальше, ну да это не важно, значит Блондинка атакует не сбоку, а сзади. Где она лежит — я не вижу, тут кустики и высокая трава, но зато ее видят снайпера и держат на мушке. Реально держат, не как мифические ельцынские.

Но пульты я держу в руках. Если что — буду давить на кнопки, вызывая неприятные ощущения у своих подопечных. И еще я постоянно на передаче. И очень не хочется мне озвучить кодовое словечко "Упс!. Скажу — не будет у нас морфов. Нервничаю сильно, я не слишком терпелив, а тут надо тупо ждать. Джип уже выехал, скоро должен быть здесь, но я извелся за прошедшие полчаса на удивление сильно. Душно, парко, явно дождь будет, но пока солнце жарит как сковородка. Странно, компаньоны совершенно спокойны — что Блондинка, что замерший в сидячей позе Мутабор, что Ремер, который присуседился чуток сзади и сбоку. Один я как поперченный. Еще и между лопатками зазудело, словно комары закусали… Тошный день. И я устал еще до прибытия сюда, потому очередной инструктаж от Ремера уже воспринял достаточно раздраженно. И по-моему в глазах у капитана что-то этакое скользнуло, не то, что презрение к глупому штатскому, но что-то похожее. Тем не менее еще раз все проверили, в том числе и мое снаряжение. Но мое оружие — эти два пультика самопального вида. Китайско-самопального, если быть точнее. Кнопки бы не перепутать, левая — парализует морфа на пару минут, правая — просто доставляет ему еприяность. Пульты одинаковые, только на Мутаборовом — он у меня в правой руке — скол пластмассы. Могли бы черти покрасить Блондинковый в розовый хотя бы, легче разобраться было бы. Вместо этого мне предложили наруч надеть стальной на левую руку — дескать если Мутабор будет меня кусать — то подставить. Дураки, не видали, что такое атакующий морф, наверное. Поможет мне этот наруч, как же… Если что — могу и кнопку не успеть нажать — лейтенантик отметил, что оба морфа, отогревшись на солнышке, стали куда шустрее.

Жужжит какая-то насекомая мелочь, комары вьются, и даже кусают, хотя обмазались мы какой-то патентованной химией. А еще странно сочетаясь с запахом меда воняют щедро вылитые на нас перед началом работы духи. Вроде как хорошие, французские, но лил лейтенантик, и лил щедро. Не по капле. Тоже по его словам воспитывали в Блондинке условный рефлекс, чтобы от всех пахло как от нее, а именно этот запах по результатам экспериментов и оказался лучшим. При жизни что ли она этими духами пользовалась? Не, я слыхал, чтоприменение одеколона на свиноферме резко уменьшило число драк между свиньями, но тут-то не свиноферма. Хотя черт ее знает, прикладную биологию.

Время тащится, как удав по цементу. Не знаю, откуда ко мне прицепилось это сравнение, слыхал не раз и считал его идиотским. А вот сейчас — оценил. Очень хочется помечтать о душе — о холодном водяном, а не о той, что делает человека человеком. Не до нее сейчас, да и отвлекаться нельзя. То, что морфы неподвижны — ничего не значит. Не отвлекаться!

Перед носом по стебельку травы ползет божья коровка. Встряхиваюсь внутренне, смотрю на дорогу, на Мутабора. Задумываюсь — а как он подаст своей пасии сигнал к атаке? Забыл спросить у лейтенантика. Ладно, не мое собачье дело.

Время ползет. Я истекаю потом и тихо бешусь. А вокруг великолепная летняя погода и не шибко загаженная человеком природа. Кустики, молодые деревца. Похоже на подзапущенные сельхозугодья. Настолько типовой пейзажик, что каждый видел не одну сотню таких же.

Появившийся вдалеке ярко взблескивающий солнечными бликами чистенький чернолакированный джип вызывает вздох облечения. Окликаю тихо: "Мутабор, джип!.

Он чуть-чуть шевелится. В этом он расчетлив, в движениях. Ждем. Пульты потеют в моих мокрых ладонях. Вздрагиваю, от странного свиста — шипения рядом. Это мой знакомый морф птичку из себя изображает с какой-то стати? Или оповещает свою подружку?

"Хаммер" бодро прет по середине проселка, за ним пыльный шлейф. Уже совсем близко подъехал. Бах! Под брюхом машины пыхает облачком пыли, джип скособочивается, виляет на дороге и проехав неожиданно далеко, наконец, останавливается.

Совсем рядом от нас, как раз там, где говорил Вовка. Двое мужчин шустро выскакивают из машины, прикрываясь громадой джипа, настороженно водят автоматами. Птички поют, солнце светит. Тишина и благолепие. Покой. Наконец все еще настороженно, не опуская стволов, прикрывая друг друга и джип, парочка проходит к тому месту, где у них лопнула шина. Пинают что-то в пыли, что мне не видно и уже спокойно — то есть их позы потеряли напряженность, матерятся в два голоса достаточно громко. Понятно, убедились в том, что не засада, а просто обычная для наших дорог неприятность. Из салона вылезает плотный мужик, что-то выговаривает водителю, тот изображает вину всем телом и лицом, после чего начинает возиться с заменой колеса, делает все четко, уверенно. Вопреки словам Енота, босс не учит тому, как ставить колесо, просто расхаживает рядом. А вот его шеф охраны, чуток погодя и убедившись, что все спокойнее, чем на кладбище — да, отходит чуть в сторону и начинает мочиться в канаву.

Атака Блондинки настолько стремительна, что я и мигнуть не успеваю. А вот шеф охраны успевает схватиться за автомат и даже пытается уклониться, то есть опытный зараза, толковый, только погрузнел, потерял форму и это его и губит. От удара прыгнувшей туши его отбрасывает на асфальт, автомат нелепо кувыркается, ударившись стволом о дорогу, а морфиня тут же кидается на водителя, который тоже малый не промах — не оцепенел, действует моментально, я бы так не сумел, но его это не спасает. Зато он дал своему боссу почти секунду и босс сориентировался тоже быстро, кинувшись за машину. Меня удивляет странный хруст, словно кто-то ломает крепкие палки, оказывается я не заметил, что Мутабор уже успел выбраться на дорогу и сейчас он ломает охранника, причем судя по хрусту в прямом смысле круша кости. Видно, что мужик был здоровенным, он ухитряется и в полуоглушенном состоянии оказывать сопротивление.

— Смотри за блондой! — раздается у меня над ухом и мимо проскальзывает Ремер, который тоже выскакивает на дорогу, успев при этом пнуть по голове пытающегося подняться на подламывающихся руках шофера.

Какого черта? Что ему на дороге нужно?

Только когда капитан бьет с размаху прикладом в стекло, я понимаю, почему раскачивался «Хаммер» и куда делись босс и блонда — ясно, он заперся в салоне, а морфиня не умеет вышибать стекла. Вот капитан ей и помог. Неожиданно и для меня и для капитана из машины раздается панический визг, неприличный для такого серьезного человека, как этот босс. Так же неожиданно Блондинка оказывается на крыше джипа, я уже почти нажимаю кнопку на пульте, потому как ее харя в полуметре от лица Ремера, но морфиня ловко скользит как странноватая ящерица в салон сквозь выбитое окно. Босс выскакивает с другой стороны и кидается прочь. А это он зря. Бегун из него с таким пузом никакой и блонда догоняет в два прыжка. Опять странно — должна бы его грызть и жрать, ан ждет чего-то, оглядывается назад. Тьфу. Опять про Мутабора забыл, дурень! Резко оборачиваюсь — и охранник и шофер уже в странных позах, они оба словно сложены пополам, ноги за плечи и практически не шевелятся. До меня доходит, что им морф сломал позвоночники.

Ремер машет рукой, знак понятен, бегу на место где у босса собрались оба морфа и чуток поодаль напряженно стоит капитан Ремер.

— Скажи ему — чтоб пока тех двух жрал. Этот еще нужен — на полчаса или час — шепчет он мне на ухо.

— Мутабор! Толстый нужда разговор! Просьба!

Мутабор кивает так, словно я сообщил ему давно известное. Щелкает карабином солидной цепи, крепя ее к ошейнику Блондинки и она сама шустро дергает впереди своего хозяина туда, где лежат поломанные слуги. Ну совсем как Фрейя на прогулке.

— Лучше бы им с дороги этих оттянуть в кювет. Машина для досмотра нужна. Так что их подалее уведи и смотри по-прежнему, оно конечно когда они жрут, то внимание сильно падает, но эти — умные, черт их знает — опять говорит мне уже несколько раз сказанное ранее капитан.

— Угу! — отзываюсь я.

Блондинка уже начинает драть шефа охраны, когда мне удается убедить Мутабора оттащить обслугу подальше.

— Им, может, помочь? — спрашивает Ремер. Видно ему хочется в глаза начальству глянуть, пока начальство еще живое.

— Справятся. Это уже их еда, могут окрысится, подумать, что еду пытаешься забрать.

— Ясно — с неохотой соглашается капитан.

У машины тут же начинается суета, я на это уже не смотрю, но слышу, что и босса допрашивают и он отвечает дрожащим голосом и уже потрошат какие-то бумаги, рядом долбают о дорогу какой-то ноутбук, а я посматриваю на пиршество морфов. На нас с Ремером они не обращают никакого внимания, что вызывает у капитана сомнительный по истинности рассказ, что в столовой общества глухонемых якобы он сам видел плакат "Когда я ем — я как всегда!. Зрелище пиршества не очень симпатичное, морфы жрут какие-то им особо лакомые куски, а шеф охраны еще что-то мычит. Странно, по времени они должны бы зомбануться были, а нет такого. Смотреть неохота, но приходится — нельзя морфов оставлять без внимания. Оно конечно у них впереди роскошная приманка из кучи людоедов, но все таки. Вдруг они предпочтут доктора на зубах этим людоедам на далеком берегу? И все таки почему поедаемые не помирают?

Воздух застыл, мне кажется, что он тихонечко звенит и колышется. Каждый звук слышен отчетливо, ни ветерка — рядом стоит осинка, ни один листок на ней не шевелится.

— Гроза будет, это хорошо — негромко замечает Ремер.

— Что?

— Гроза будет. Ты напрягу-то сбрось, а то спечешься. Нам еще обратно отходить, да к тому же следов не оставляя. Встряхнись. Еще два часа по минимуму работать.

Странно, сам он сейчас уже спокоен и меланхоличен даже. Чуть ли не дремотен. За нашими спинами тихие разговоры, какая-то возня. Ну да, надо немного сбросить напряжение. Очень удивляет, что жрущие человечину морфы вызывают странное, отстраненное чувство — словно смотришь передачу «Дискавери» и прайд львов деловито жрет очередную антилопу гну. Ну жрут и жрут, ну перемазались кровищей, ну дергается туша… Во всяком случае обнаруживаю, что положенная при таком в общем паскудном зрелище бурная рвота не просится наружу, даже не подташнивает. Впрочем может немного и подташнивает, но скорее от жары и душного дурмана тяжелых духов. Струйки пота щекочут кожу. Потеем на солнцепеке. А морфы — действительно стали подвижнее, эта жара, что у меня вызывает ощущение, словно моя голова не в каске, а жарится как тот американский кот в микроволновке, для них наоборот в радость.

У джипа по-прежнему суетятся лейтенантик и сапер. Один явно заметает следы нашего присутствия, другой что-то уточняет у сидящего на дороге босса. Штирлиц, ага. Остальных не вижу по-прежнему. Жарища и духотища словно сугщаются. Точно, скоро польется.

— Собачек против нас не применят? По следам-то нас найти будет не проблема — негромко спрашиваю я Ремера.

— У нас два человека отлично в этом вопросе разбираются. Так что следы останутся только от двух морфов. Да и есть основания считать, что не слишком розыск усердствовать будет. Там усердных с пяток наберется. Но они как на грех плохие стрелки.

Ремер многозначительно усмехается. Ну ясно, босса подставили так же, как и самого Ремера с группой. Однако, мадридский двор какой-то у них в анклаве.

На дорогу выбирается Серега. Ну это мне понятно, наш следопыт сейчас разберется в том, грамотно ли следы замели. Что-то обсуждают с сапером, начинают возиться вдвоем. Бумажки какие-то раскидали. Потом Серега по обочине аккуратно подходит к нам.

— Ну как, твои питомцы нажрались?

— Не уверен. Пора отходить?

— Да, время.

— А с боссом что?

— А с ним уже все. Мальчик синеглазый сейчас его успокоит, приободрит, а твоя задача Мутабору объяснить, что надо бы куснуть босса. И что времени нету уже.

— Ну ты того, посматривай — говорю я Сереге прежде чем до меня доходит, то именно для этого пулеметчик и подошел. И то, что я по-прежнему не вижу ни снайперов, ни хромого, ни майора означает, что они сейчас тоже подстраховывают.

Иду ближе к канаве. Становится немного муторно — оказывается морфы свои жертвы выпотрошили, слыхал я, что они любят жрать печень и сердце, вот оно и впрямь так. Помню, что стоять мне можно только так, чтоб ни Ремеру ни Сереге ни остальным не перекрывать тушкой сектор обстрела. Заранее настраиваюсь на то, что морфа придется долго уговаривать, я ведь помню, какой он душный собеседник и упертый зануда, но тут то ли они уже червячка заморили, то ли еще что, но по первому же моему: "Мутабор, пора, время, конец", он отрывается от своей неаппетитной трапезы и лезет из канавы. Блондинка упирается. Но он дергает ее за цепочку и та, шипя как бутыль с кока-колой, неохотно семенит за хозяином.

Ремер выслушивает что-то, потом так же негромко и спокойно заявляет, что надо Мутабора попросить изодрать правое плечо бывшему ремеровскому шефу.

— В смысле? — уточняю туповато я.

— Блонда не успевала, Андрей вынужден был объекту прострелить дельтовидную мышцу, да ты должен был видеть — автомат он тут же потерял, самое подходящее для сушки. Вот не нужно, чтоб следы остались огнестрела. Андрей уверен, что кость не задел, так что прожевать достаточно будет. Давай, толмачь.

Он перехватывает автомат поудобнее, потом чуток перемещается вбок и рекомендует мне в спину не сходить с обочины. Как бы не замкнуло чертовы пульты, они и так уже почти плавают в ладонях, словно резиновые утята в ванне.

— Мутабор! Просьба!

— Ы? — поворачивается ко мне жуткая харя, что-то неторопливо дожевывающая.

— Мускулюс дельтоидеус декстра — рана пуля. Ликвидация следа. След пуля ликвидация, след укуса необходимость.

— Хых… — бурчит морф.

Нехорошо на себе показывать, но мне кажется что у морфа проблема если не с латынью, то с определением права-лева точно. Тыкаю пальцем себя в правое плечо. Морф возвращается к трапезе. Пятясь отхожу обратно.

— Договорились?

— Не знаю. Потом лучше все равно проверить.

— Это само собой.

Минуты продолжают тянуться, словно они и не минуты, а часы. Наконец Ремер окликает — пора двигать. Зову Мутабора из канавы. К моему удивлению парочка выбирается без повторных напоминаний, двигаются несколько грузнее, чем раньше. Не ожидал я, что их так удастся легко оторвать от жратвы. Даже странно, я — то думал, что они себя будут вести нормально, как английские туристы, дорвавшиеся до пойла в режиме "олл инклюзифф", то есть черта лысого их оторвешь.

— Третий объект можно кусать. Добивать не стоит, пусть нормально зомбанется. Напомни Мутабору.

Напоминаю. Никакой реакции у него на мои слова нет. То ли не услышал, то ли не понял, то ли после обеда не хочет заморачиваться. Тем не менее вальяжно вразвалку бредет по пыльной дороге. Мы с Ремером и Серегой перемещаемся тоже, стараясь не перекрывать сектора обстрелов.

— Ы? — доходчиво спрашивает Мутабор, глядя на сидящего в пыли босса.

— Хьясссо — отвечаю ему я.

— Ы? — удивляется морф.

— Время конец — отвечаю я стараясь отодвинуться от как-то нехорошо заинтересовавшейся мной морфиней. Уповать на запах конечно можно, но у меня такое впечатление, что эта зверюга как-то оживилась, словно после бокала ледяного шампанского в прошлой своей жизни.

— Сыой! — строго говорит Мутабор и дергает за поводок.

Та недовольно осаживается, потом снова оживляется на этот раз в сторону Сереги.

Серега недвусмысленно направляет на нее ствол пулемета.

А мне кажется, что Блондинка лыбится. Ну, назвать улыбкой такой оскал никак не выходит, но определенно гримаса выразительная. Она что, по старой памяти кокетничать взялась? Вот уж совсем другие ответные чувства вызывает ее такая ухмылка. Страшно, если честно. Хотя почему бы и осталось что-то с прошлого, вроде как не старой погибла. Ясно видно, что грязнючие белые волосюшки без столь характерных для основной массы блондинок темных корней. И ловкая она, гибко движется. Грациозно. Гимнастка что ли была?

Идем по обочине, парочка морфов — по дороге.

Лейтенантик конечно тот еще фрукт, но держится спокойно.

— Вы ведь обещали? Мы ведь договорились? — несколько нервно спрашивает у него вывалянный в пыли глава анклава.

— Разумеется — очень искренне и убедительно заявляет синеглазый.

— Тогда зачем эти? — показывает пальцем на стоящих от него в паре метров морфов.

— Чтобы у вас не было глупой попытки бежать. Сейчас пойдем по кустам, нас как видите совсем мало, хотелось бы доставить вас целым и невредимым, а не с простреленными конечностями. Так что будьте паинькой. А мутантка выдрессирована отлично, можете даже ее погладить по голове, она ничего не сделает, не бойтесь.

Не успеваю я удивиться, как этот идиот и впрямь тянет руку к Блондинке. Ну да, если он политик, то должен автоматически моментально переходить от панического страха к наглой самоуверенности, иначе бы не удержался б в кресле.

— Хас! — выдыхает Мутабор.

Длины поводка как раз хватает, Блондинка достает жертву даже не прыжком, просто мягко шагнула и теперь повалив босса на дорогу дерет его вовсю. Тот орет и пытается отбиваться, но движения зубастой башки на гибкой шее так молниеносны, что страшно становится, мельком вижу, что и Серега побледнел, приготовился стрелять.

Но мне кажется это он зря. Морф свою подружку держит крепко и она что-то сильно мне напоминает. Точно! Так кошки с мышами играют. Даже укусы не такие, как могла бы, не как у акулы, скорее как у собаки не слишком крупной. Если бы не адская слюна зомбаческая — вполне бы босс сошел за человека, нарвавшегося на питбуля… Его бы и вылечить было можно. Она ему даже и лицо повредила несильно.

Искусанный орет, визжит и пытается даже аппелировать к вероломному лейтенантику, не понял что ли, что все организовано было? Толку-то теперь помощи просить…

Мне показалось или нет, но в его панический визг вроде как вплелся тот самый шип-свист, который я слыхал уже, когда морф посылал Блонду в атаку.

— Ффу! — вроде как говорит Мутабор, оттаскивая напарницу от корчащегося на земле толстяка. Та напоследок рвет лежащему щею. Под ним стремительно расползается странно-карминового цвета лужа, руками плачущий и мычащий хозяин жизни пытается заткнуть дыру в шее. Но засос зубастой блонды вырвал ему кусок трахеи и явно порвал сонную артерию. Во всяком случае струйка крови цвиркает пару раз на несколько метров. Толстяк хрипит, булькает, слабеет на глазах, пытается свернуться в калачик и медленно вытягивается на спине во весь рост.

— Отходим! — командует равнодушно наблюдавший все это ясноглазый лейтенантик. Ну, точно старший лаборант кафедры патологической физиологии…

Все, уходим. Мне проще всех — я иду по следам Мутабора, а вот остальные чего-то мудрят и химичат выбирая себе дорогу не абы как. Мне разрешено топтать траву как попало, моя задача — морфы, так что на них я и смотрю, а вот остальные отходят как-то мудрено, выбирая свой маршрут тщательным образом. Вижу далеко не всех — только тех, кто был с нами на дороге, сапер что-то доделывает за нами, потом исчезает из моего поля зрения. Все действо оказывается заняло, оказывается, 18 минут, мне-то показалось, что мы тут полдня торчали. За моей спиной остается стоящий посреди дороги сверкающий джип, битое стекло в пыли, новехонькая запаска, блестящие на солнце инструменты и домкрат из набора, кровища и вот — вот встанущий очередной зомби. Идею я понял — босс как раз успеет отожраться до шустера на своих подчиненных и потому те холуи, что прибудут, а они обязаны прибыть в ходе поисков пропавшего шефа, будут иметь возможность тоже повеселиться.

Тем временем начинает накрапывать и чем дальше, тем гуще сыплется вода с неба. Наконец асфальт. Не вижу где партнеры — впереди меня морфы, рядом Серега, сзади и сбоку — Ремер.

Очень приятно обнаружить наконец свои джипы — они грязные и запыленные, словно давно тут стояли, только вблизи понятно, что нет, недавно катались. Грузимся, я с морфами — первым, в шикарный ранее джип у которого сзади не багажник, а забранное сеткой здоровенное отделение. То ли на пяток овец, то ли на пару крупных псов. Сейчас там приварено кресло такого вида, что может даже и самолетное. Морфы располагаются там. Я предлагал Мутабору сесть в салон, к моей хорошо скрытой радости он отказался. Все, хлопают двери и тут сильно темнеет и падает стеной нормальный такой ливень, здорово получилось. Теперь черта лысого кто что сумеет доказать. Пульты в руках уже высохли, напряжение спало, тут же приходится себя обругать, чтоб не разблаженствовался, такие обмякшие потом дурно кончают. Операция еще в ходу.

Енот тихо ругается на то, что пришлось сегодня побегать, Ремер помалкивает, аккуратно вертит руль, мы куда-то быстро едем всей колонной. Потряхивает, словно прем не по дороге, а то и дело проезжая поребрики.

— Здорово все прошло, гладко — говорю я просто чтоб что-то сказать.

— В общем да. Если не считать, что если б Андрей не прострелил нашему начальничку плечо, неизвестно чем дело бы кончилось. Ишь, обрюзг, растолстел, а как пользоваться автоматом не забыл, навыки. Старая школа.

— А я и не слышал выстрела…

— Тык ПБС — он и в Африке соответственно.

— А…

Дождь льется струями, ничерта не видно, и как у нас в Питере бывает, кажется, что так оно будет литься вечность, пока не затопит город по пятые этажи. Посвежело. Даже похолодало. И тут же внезапно и кончилось. Опять солнце вылезло. Но в салоне уже прохладно.

Спохватываюсь, у меня как стояла рация на передаче, так и стоит. А Ремер закрутив рулем загнал джип в какой-то двор. Остальные присоединились, стоим в сильно заросшем травой внутреннем дворике, ждем чего-то. Из машин не вылезаем.

— Что случилось-то?

— Да там люди какие-то возятся на перекрестке, нам светиться не стоит. Тем более с пассажирами. Посидим, отдохнем.

Ремер протягивает мне пластиковую бутылку, странно, она даже запотела. Ну да, роскошная машина у нас, встроенный холодильник наверное. О, и прохлада-то наверное от кондиционера.

С наслаждением потягиваю кисловатую от добавленного сухого вина водичку. Енот похрустывает галетой. Хорошо отдохнуть, еще бы поснимать с себя всю эту амуницию с тяжеленными башмаками, самое бы то в шортах и легкой рубашке… И в сандалиях… Но это уже неслыханное барство. Морфы по прежнему рядом. А я не уверен в их добропорядочности и в том, что сетка между нами всерьез их остановит.

Никакой радости ни у Енота, ни у Ремера по поводу свершившейся мести не вижу. Говорить как-то неохота. Видимо из-за этого капитан начинает мурлыкать тихонько широко известную песенку:

Wenn die Soldaten
Durch die Stadt marschieren,
Цffnen die Mдdchen
Die Fenster und die Tьren.
Ei warum? Ei darum!
Ei warum? Ei darum!
Ei bloЯ wegen dem
Schingderassa,
Bumderassasa!
Ei bloЯ wegen dem
Schingderassa,
Bumderassa-sa!
Zweifarben Tьcher,
Schnauzbart und Sterne
Herzen und kьssen
Die Mдdchen so gerne.
Ei warum?…
Eine Flasche Rotwein
Und ein Stьckchen Braten
Schenken die Mдdchen
Ihren Soldaten.
Ei warum?…
Wenn im Felde blitzen
Bomben und Granaten,
Weinen die Mдdchen
Um ihre Soldaten.
Ei warum?…
Kommen die Soldaten
Wieder in die Heimat,
Sind ihre Mдdchen
Alle schon verheirat".
Ei warum?…
— Фигасе! Ты бы еще «Эрику» спел или там "Хорста Веселя" — удивляюсь я.

— С чего это? Старинная песня. Никак не нацистская, прям почти как "идет солдат по городу".

— Ну ты скажешь. Старинная…

— Ага, представь себе. Она появилась где-то вместе с "Железным крестом".

— Погодь, желкрест утвердили во время войны с Наполеоном — на нем сзади 1813 стоит. Ты считаешь, что и песня оттуда?

— Ага. Не знаю пели ли ее немцы когда в Москву входили, но то, что в корпусе Блюхера ее горланили через год — уверен. Да и припев как раз характерный для того времени. Эти разные намеки и Schingderassa, Bumderassasa!

— А текст?

— Что текст? Нормальный текст — когда солдаты маршируют по городу девушки открывают все окна и двери. А почему? А потому, что все просто — Шингдерасса, бумдерассаса! Только из-за Шингдерасса, бумдерасса-са! Ну и дальше про то, что девушкам нравится военная форма и усы и что они готовы угостить своих солдат винцом и жарким, а когда в поле рвутся гранаты и бомбы, то девушки плачут по своим солдатам, а когда солдаты наконец вернутся на родину, то все их девушки уже замужем.

— Что и все?

— И все. Так что угомонись важно не что за песня, а кто поет. Кстати и Эрика тоже имеет совершенно невинный текст… Растет на лугу цветочек и зовут его Эрика… Ладно, хватит меломанить… Гляди-ка, это что за фрукт?

Я замечаю в направлении, которое указал капитан странную фигуру — ковыляет, но по-живому и тянет бутылки и какие-то пакеты. По виду и за зомби принять можно, но двигается иначе, явно живой. Живой бомж. Этот как тут выжил, интересно?

Бомж не успевает рыпнуться — к нему выскакивают лейтенантик, Серега, да и из первого джипа кто-то вылез. Мой спутники чуть приопустили стекла и видно, что взяли свои сектора под наблюдение.

— Босс, тут живой, только очень вонючий. Берем? — раздается из моей рации голос лейтенантика. Майор помалкивает, Ремер показывает усердным вращением глаз, что вопрос явно ко мне. А, понятно, мы ж тут как бы и не мы.

— А зачем? — удивляюсь я.

— Ну может кронштадтским на что сменяем — отвечает синеглазый. Я слышу, как он громко спрашивает: "Тебя как зовут? А? Вадик? Ты тут с кем? Один? С самого начала?.

— Может и впрямь пригодится, если он тут безоружным выжил, то какие-никакие навыки есть — негромко толкует Ремер.

— Бомжи и в прошлое время проявляли чудеса выживаемости. Толку-то? Мы это применить не можем.

— Ну, а все-таки. Невооруженный. Выжил. Уникум — упирается Ремер.

— И что?

— Может вонючки зомби не привлекают? Типа натерся кишками дохляка — и маршируй? Запаховая маскировка?

— Или напился ацетона — и дыши — бурчит Енот.

— Так как скажете, босс? Можем забрать его в свой лагерь для беженцев — раздается из рации голос лейтенантика.

— Как он спасается от зомби? Они его атакуют? Морфы здесь есть? — спрашиваю я рацию.

Не могу разобрать бубнеж в ответ на звонкие вопросы лейтенанта. Вот выстрел из БП отчетливо слышу.

— Что там у вас?

— Зомби заинтересовался — из травы рядом встал — спокойно отвечает лейтенантик.

— Зачем вы стреляли? Они теперь мне мстить будут — невнятное монотонное нытье на минуту становится отчетливым.

— Стоять, Зорька! То есть Вадик! Кому сказал! Черт, этот уникум улепетывает! Остановить?

— Бросьте. Нафиг он не нужен, этот Неуловимый Джо.

— Как скажете, Босс! — чересчур уж старательно прогибается лейтенантик. Старательно до глума.

Мне на минутку становится грустно, когда я представляю, что Кабанова, например, может иметь и другое мнение на тему этого действительно феномена. Может все же стоило забрать с собой? С другой стороны тащить в рот всякую каку… Оно конечно сейчас модно, но стоит ли? Доводилось общаться с бомжами, да, чудеса выносливости проявляют не хуже наркоманов, только вот не учитывается, что старых среди них нету, дохнут они быстро, другое дело, что выглядит сорокалетний бомжара как семидесятилетний. Бомжи роскошный резервуар всяких жутковатых болезней, начиная от букета венерических (а что вы думали, сексом они тоже занимаются) и кончая набором всяких паразитов. Про туберкулез, гепатит и прочее и не говорю. Алкоголики почти все. Ну и асоциалы упорные, мозги-то пропиты уже, так что вернуть из бомжей в нормальную жизнь можно одного из десяти в лучшем случае. Им-то такая их жизнь вполне нравится. Никаких забот и проблем, ответственности никакой — а объедков в большом городе найти не проблема. Ладно, в конце концов будет фитиль если от Кабановой утешусь тем, что при выполнении такой задачки как сегодня не стоит набирать свидетелей.

— А ведь когда-то был нормальный человек — странно философски замечает Ремер.

— Как и любой бомж и алкаш… — соглашаюсь я.

Мы снова трогаемся, видно публика убралась с перекрестка. Едем по какому-то спальному району, летом считай у них у всех вид совершенно одинаковый. Да и зимой тоже, как у елки. Пейзаж за окном тоже типовой для разгромленного и покинутого живыми района. Разве что не горит уже ничего, да травой заросло как Дикое поле.

— А злые вы, доктора, — замечает Енот.

— Мы не злые, мы справедливые — отбрехиваюсь я. И почему-то вспоминаю не к месту, как на кафедре, где у меня была месячная практика во время интернатуры работал такой старлаб Лелик, который был блатным и до редькиной горечи всех задолбал своей тупостью, безграмотностью и пафосностью. Я как раз попал на кафедру в интересный момент — долго не могшая забеременеть жена Лелика наконец-таки забеременела и вот-вот должна была родить. Разумеется Лелик уже всех достал до глубин души и подробными рассказами, как она не может зачать и что забеременела — он вообще старался все подробности своей интимной жизни вываливать публике, которую от этого уже привычно тошнило. А тут незадолго перед родами его жена сходила на узи-исследование. Лелик не замедлил оповестить всех, что разумеется у него будет сын, потому как он разглядел на узи, что у ребенка "вот такая болтяра! Весь в папу! Вскорости жена родила. Девочку. Кафедра это узнала очень быстро — в роддоме были свои люди, педиатры же. И к мрачному дураку Лелику в тот день подошли все и каждый участливо спрашивал, кто родился, и разумеется после бурчания «девочка», начинали так же участливо спрашивать — а что же за болтяра была на экране. Когда дошла очередь до интернов, Лелик разразился потоком матерщины и удрал с кафедры, якобы болеть.

— Мне вот интересно, как у тебя получилось сообразить примкнуть к группе из охотмагазина? — спрашивает Ремер.

— Ну это ж на поверхности лежит.

— А все-таки? — старательно ведя машину настаивает капитан.

— Теорию луковицы слышал?

— Нет.

— Человек — словно луковица. В самой глубине, в укрытой серединке — слабое и робкое существо. Эго. А вокруг слоями — защита этого Эго, делающая его сильнее и сильнее — чем больше на нем слоев намотано, тем и человек сильнее и устойчивее.

— И его луковица больше!

— Во, ты понял! Слой — родители, слой бабушки-дедушки, слой — друзья, слой — кормежка, слой информационной подготовки, слой — профессия, слой — финансовое обеспечение, слой — окружающие и так далее. Вот и ясно было, что в критической ситуации надо было добавить слой из вооруженных товарищей. Повысить защищенность свою.

— А что, правильный подход — одобряет Ремер.

— Ну как показали дальнейшие дела — да.

— Только вот нестыковка — что у крутых мужиков — тоже в луковице маленькое и слабое Эго таится?

— Ну беспомощными младенцами-то все были. Так что начало одинаковое, вот дальше дорожки расходятся.

— Ага-ага. Как у термитов. Как покормили — тем и вырос. Не получилось солдатом, так хоть в термитник попасть? Так? Да? — ухмыляется Енот.

— Опять зря иронизируешь. Да, именно так — от кормежки очень многое зависит, как ни крути. Нет йода, например, в рационе — получится из нормального дитя кретин в чистом виде, как в горных швейцарских кантонах было. К слову сейчас ряд ученых связывает уличную преступность и повальную глупость именно с дефицитом йода в рационе. А чтобы йод усвоился — с ним еще селен должен быть. В микроскопических дозах, но без него — без толку.

— Серьезно?

— Куда как серьезно. Уж что-что, а кретинизм — йододефицитная болезнь, я думал это все знают. Нет йода — глупеет существо. Не хватает железа — будет анемия и еще много чего гадкого, нет витамина «Д» — получается рахит, нет кальция — кости ни к черту, нет в рационе калия — сердечко может остановиться "просто так" и все в таком же духе. Про сбалансированное питание не зря толкуют. Как питание не сбалансировано — так и проблемы сразу.

— А недостаток сала как себя выражает? — вполне серьезно спрашивает Енот.

— А зря глумишься. Еще как выражает.

— И не глумлюсь — убедительно возражает тощий любитель сала.

Ремер чуть не въезжает в стоящий поперек дороги горелый жигуль. Заслушался.

— Ну, нам препод рассказывал. Дело было в советские времена в Ленинграде. Как раз пошли наборы в ленинградские ВУЗы по нац. республикам и пошел у них там мор среди студентов — выходцев с Крайнего Севера — чукчи и прочие разные якуты тут были. Тяжеленные пневмонии, туберкулез, длительные затяжные бронхиты — в лучшем случае. Их лечили, создавали условия, направляли в санатории и профилакториии — все без толку. Пока кто-то не обратил внимание на рацион студентов. Как оказалось, дома у них суточная норма потребления животных жиров — под килограмм, китовый и тюлений жир. С китятиной в Ленинграде было туго, так им стали давать здоровенный кусок свиного сала ежедневно. И все — перестали студентики болеть. Как рукой сняло. К чему он привел случай — нынешние пневмонии стали резко тяжелыми после широкого внедрения в стандарты лечения кардиологических болячек антихолестериновых препаратов — всякие там аторвастатины. Все в природе взаимосвязано, и средиземноморская диета — по — видимому, хороша для средиземноморцев, а у нас — должна быть своя диета, в которой немаловажную роль должно играть сало… ну или масло коровье, плюс очень неодобрительно отозвался по поводу прививок от гриппа.

Тем не менее — холестерин — вовсе не «лишнее», «вредное» вещество. По прививкам — та же песня, и я сам с ней согласен. Человек должен болеть гриппом — вырабатывается естественный иммунитет. У тех же, кто прививается, он за несколько лет снижается до нуля, после чего вирус очень сильно повреждает эндотелий легочной ткани, как следствие — вирусные пневмонии, которые потом переходят в тяжелые бактериальные. И это — только первые видимые последствия. Еще в институте на кафедре онкологии преподы предлагали у раковых спрашивать — "чем болел? — стандартный ответ — "да ничем, доктор, даже гриппом". Вот, в первый раз в больницу попал… Сам проверял — точно! Сейчас это несколько потеряло актуальность, бо экология сильно изменилась.

— То есть сало полезно? Именно с врачебной точки зрения? — подводит итог Енот.

— Тем, у кого уже есть проблемы с атеросклерозом, надо ограничивать потребление любых жиров — содержащих в составе полиненасыщенные и насыщенные жирные кислоты. А обыкновенным гражданам жизненно необходимы и те и другие. Животные жиры — сало, сливочное масло — там масса всяких нужных витаминов, плюс холестерин, который необходим для построения клеточных стенок. Растительные жиры — жидкие масла — там омега-3-жирные кислоты, обладающие антиоксидантными свойствами, тоже необходимые.

— Вот я это всем собой чувствовал — удовлетворенно отмечает Енот, а Ремер хмыкает.

Морфы в разговоре не участвуют, отключились, усваивают сожранное.

Капитан неожиданно поддерживает тему: "Попалась мне как-то в лапы книжечка 1935 года. Разбор и выводы по итогам Первой мировой войны. И был там эпизодик — про то, что английская разведка узнала о страшном недостатке минеральных масел в Германии. В связи с чем немцы делали отчаянные попытки замены моторных и технических масел и смазок масел — в том числе животными жирами и растительными. Для любого инженера — это показатель гибели армии. Не годится сало и растительное масло для моторов и механизмов, горит потому что. Но англам это показалось мало и они залудили, что немцы используют для смазывания пушек сало убитых и пленных. Что-то там и про мыло было, кстати. Амеры оказались умнее и раскритиковали такой пропагандистский раж… Англичане заткнулись.

— Ну в музее ВМА была выставочка, которая доказательно показывала — в Рейхе мыло все же из человеческого жира варили. В полупромышленных масштабах.

— Из евреев?

— Нет, из казненных на гильотине в Кенигсберге и в Данциге.

— Ишь, кучка тараканья — непонятно к чему говорит хромой.

— Ты это о чем?

— Да вспомнил, что мне втирали о смертоносности сала. Змея бородатая — очевидно вспоминает просвятителя Енот.

— Ну дури нелепой по поводу диет была куча, потом еще куча и еще сто маленьких вагонеток. Каждая недоделанная «звизда» считала своим долгом пронести в массы свет своего невыразимого Открытия Века! Такое писали, закачаешься! Куда там "Тарас и Бульба" или там "Три мошкитёра".

— Сыроядение и раздельное питание в виду имеешь? — спрашивает знаток употребления пищи в разных видах.

— Если б только это. Что особенно удивляло — никаких толковых объяснений никто давать и не пытался. Но сплошняком гениальные изобретения, ага.

— Читал, как же. Английский ученый пропаганлдировал диету из морковного сока. Выпивал в день пару литров — и все. Когда помер — печенка отказала — был оранжевый… — отзывается теперь более внимательно ведущий машину капитан. Идущий первым джип ухитряется проскакивать по каким-то закоулкам и дворам, мы практически ни разу не выскакиваем на улицы, забитые остановившимися навсегда машинами. Ну да, Вовка свое дело знает.

— Ну дык… Если б он один был. Пошла мода — назад к природе. Рыбу жрут сырую, морковку немытую с грядки, думают это полезно…

— Англосаксы мясо полусырое трескают, недожаренное — ябедничает Енот.

— Ну с англосаксами-то проще. Они вот туши перед употреблением пропускают через жесткое ренгеновское излучение. Прионы от этого выгорают, да и паразиты теряют способность к развитию. А вот рыбку никто не облучает.

— Так это речная с паразитами, морская-то безвредна — с некоторой тревогой отзывается гурман.

— Ага. До 70 % заражено. Да, и в том числе и лососевые. Меньше, чем другие, но и у них есть. Северяне не зря рыбу морозят не меньше пяти дней — за это время вся живность вымораживается, можно лопать. А сырьем…

— Сырьем оно вкусно. Кубиками. С соевым соусом — грустно замечает Енот.

— Ленивая скотина — сурово заявляет Ремер.

— А ты соевые проростки не жрал? — спрашиваю я у загрустившего спутника.

— Нет. А надо было? — встревожено спрашивает он.

— Не, не надо. А еще мода была, печень гробить — де в проростках сои и фасоли полно витаминов. А кроме них полно ядовитых веществ, от которых печеночная ткань прямо участками погибала — линамарин и фазин, только при варке дезинтоксицируются.

— Не, так низко я не падал, ты б еще про вегетарианство сказал — замечает Енот.

— Ну я ж не пытаюсь тебя оскорбить. Да и дикий народ эти веганы. Почти как защитники животных или там Гринпис какой.

— А не слишком ли вы растренделись? — сурово голосом майора спрашивает рация.

— Все поняли, заткнулись.

Едем молча. Из радиомагнитолы тихо начинает литься какая-то непонятная болтовня. Прислушиваюсь, ничего не понимаю.

— Суть Кадавра в том, что он набивает мешки именно тем, на что вы его навели. Он не должен носить Claws и/или Canines, дабы шинковать противника на мелкие куски, и он не должен напрягаться, чтобы запустить во врагов Ruminant sphere. А он должен использовать свои умения и всю силу для развития Cheek pouches. Класс Кадавра не подходит для PvP, поэтому если вы собрались побеждать врагов на дуэли, то вы неправильно выбрали класс — попробуйте на собачке. А кадавр хорош для тех игроков, кто хочет достичь высокого уровня (типа "моя цель прокачаться до 80-го уровня") и для тех, кто хочет набрать сокровищ по подвалам музеев или просто убить крысу-прыгуна на всех 3-х уровнях сложности Ruminant sphere-ом. Кадавр не будет эффективным убийцей; он не будет крутым "Темным рыцарем" или смертоносным "Владыкой магов". Но он будет уверенным в себе и спокойным, надежным, и хозяйственным…. Но это к уровню 90-му…

— Что это? — шепетом спрашиваю Енота.

— Радио Чечако — непонятно отвечает он и не выказывает желания продолжать разговор. Ничего я не понял, но переспрашивать неохота. Так и помалкиваем, пока не выкатываемся на берег Невы. Оставляем аккуратно в теньке джипы. Лейтенантик вызывает по радио транспорт. Скоро нас заберут, как только заберемся на борт посудин можно считать, что очередная операция с использованием морфов прошла успешно.

Вовка сидит мрачный. Спрашиваю, что случилось. За него отвечает, улыбаясь, Серега: "Вована мусора заарестовали. Теперь Вовану в свободное время придется мести улицы".

— А штрафом отделаться можно? — спрашиваю я, понимая, что Вовка влип крепко.

— Нельзя — хмуро и кратко отвечает Ильяс.

Ну понятно. Недавно по примеру благополучной Швейцарии у нас организовали "мусорную полицию", которая рьяно стала выполнять свои обязанности. Намусорил на улице — влип. Выкинул мусор не туда, куда надо — еще больше влип. И штрафы у них и впрямь такие, что у Ильяса корчи будут и точно придется Вовке самому рассчитываться за прегрешение.

— Я в урну кинул, не заметил, что мимо пролетело — бурчит Вовка.

Это понятно. В «мусорах» пенсионерок полно. Суровые старухи. И глазастые. Но хоть и Вовика и жаль, но такая постановка вопроса мне нравится. Вполне достаточно штрафов. Пример тому — Германия или Швейцария или Таиланд с Сингапуром. За брошенный мусор — тонна баков — и редкая чистота на улицах. Но при этом нюанс — штрафы должны собираться четко и быстро… Вот в чистейшей Швейцарии активно работала мусорная полиция. Именно потому она и чистая. Я просто не представляю себе, чтоб в Швейцарии или Германии посреди города со стройки машины тягали на колесах пуды глины по всему городу. Да строители без штанов останутся при таком методе работы… А у нас весь город загаживали новостройки…

— Нагадил наш Вовик, однако — резюмирует Серега.

— Без зазрения совести и угрызений оной, за отсутствием таковой — подтверждает и Ильяс.

— Вас хлебом не корми, токо б обосрать все! — огрызается Вовка.

— Ладно, не переживай, смотри на вещи просто. Возьми и скажи, например, как Ильяс "Да шло бы оно крабом!. И сразу станет легче — поучает друга Серега.

— Да ну вас к черту — наконец начинает всерьез злиться Вовка.

Самое смешное, что у него сейчас нет и не предвидится свободного времени и когда оно будет — не известно. С нашей команды хотели стрясти штраф, но тут Ильяс уперся и даже майор не взялся его переубеждать. Так над Вовкой этот штраф и будет висеть дамокловым мечом.

Наконец подходят катерки. У одного из них на буксире прыгает по волнам лодчонка, в которой мы утром с Енотом плыли. Прощаюсь с Мутабором, тот величественно игнорирует знак внимания и скрывается с Блондинкой в темноватом провале каюты. Туда же заходит лейтенантик — в храбрости этому сукину сыну не откажешь. Катер отваливает и очень быстро отдаляется — с виду он невзрачный, но ходкий.

А мы чапаем до Петропавловки — у моего знакомца, казаха — пулеметчика что-то сердечко стало пошаливать, надо его осмотреть повнимательнее, да и ЭКГ взять. Как расшифровщик я не мастак, но в клинике есть у кого проконсультироваться. Как раз пулеметчик должен смениться, вот я им и займусь. Кроме Енота в Крепости остается со мной и Серега — какие-то у него разговоры с мастером пулеметного боя.

Казах уже ждет, сидя на лавочке у медпункта, и аккуратно ковыряя резцом в когда-то обыкновенной суповой кости, которая от его работы постепенно становится если и не предметом искусства, то во всяком случае весьма изящной резной безделушкой, разве что женщина у него немного коротконогой получилась, зато узор весьма удался.

Некоторых это удивляет, даже слышал, что это анекдотичская ситуация, когда взрослые мужики такой ерундой занимаются. Нифига не анекдот. Ещё когда копал старые окопы и блиндажи в этом убедился наглядно. В окопах каждый оттягивался как мог — кто умел — рисовал, кто умел — рюмки делал из гильз от осветительных ракет, фигурки из дерева вырезал, блиндаж украшал — например, делая надписи на бревнах, вколачивая в них гильзы и патроны — торчащие донца — как точки… отличная мысль, к слову. Некоторые умельцы из запалов к гранатам делали мундштуки, вследствие чего по Ленфронту был запрещающий приказ — приравнивающий потерю пальцев при возне с детонаром к самострелу…

Здороваемся. Садимся рядом. Аппарат ЭКГ еще занят — диспансеризация гарнизона Крепости в полном ходу, опять же медсестрички натаскиваются, дело полезное. Так что предпочитаю пропустить оставшихся пациентов, чтобы потом не торопясь разобраться что там к чему. Казах тоже не спешит, да и Серега явно наслаждается отдыхом. Солнце перестало жарить, мягко греет.

— Ну как ты тут? Не сошел с ума? — спрашиваю я казаха с подначкой.

— С чего это мне с ума сходить? — удивляется он.

— Да так… У вас же работы последнюю неделю много было, вот я и вспомнил немецкие мемуары, где жалость к убиваемым толпам жидомонголов сводила с ума твоих немецких коллег.

— А, шутишь — понимает собеседник не переставая ронять маленькие костяные стружки из под резца.

— Ну да, в общем.

— А насчет сходящих с ума пулеметчиков… Сумашествие же разное. И пулеметчики.

— Тут ведь как с панфиловцами — какая-то писака накорябала, другая подхватила и понесла — поддерживает разговор Серега.

— А ведь пулеметчик мог сойти с ума — озвереть. Просто в азарт войти. Бой штука такая, а пулемет тем более. И, например, наброситься и избивать второго номера, что патроны кончились или просто ленту не подает. Или по своим врезать в контратаке — типа, это мое поле и нехрен лезть — со знанием дела задумчиво говорит Енот.

— Или наоборот — он мог испугаться и спятить от ужаса. По ночам ему сниться потом что пулемет заклинило, а ОНИ ИДУТ. Или патроны кончились — это очень страшно, когда ТВОЕ оружие не работает или нет патронов. Тут свихнуться раз плюнуть — и реально потом патроны выпрашивают, даже не смотря, что уже все спокойно — говорит Серега.

— Тебе снятся? — отрывается от резьбы казах.

— Раньше было. А тебе?

Казах ухмыляется. Видно, что да, что-то такое и у него было.

— Ну и плюс. Кто это увидел — тоже важно. Как будут выглядеть номера расчета, закопченые, изодранные, с лихорадочно блестящими глазами, которые набивают и набивают бесконечные казалось бы ленты, время от времени высаживая длинную очередь в поле, где уже и раненные не кричат, а то и из карабинов достреливающих или гранаты кидают — кажется им, что лежащие ближе — все подползти хотят? А если смотрит солдат из свежей части, подошедшей подкрепить? А если он гражданский, мирный человек, которого одели в форму и сунули ружье в руки? — вносит ясность хромой, непривычно серьезный.

— Да даже и офицер, выпускник какого кадетского корпуса — мозг которого отягощен знаниями о фланкирующем огне, эскарпах, стрельбы с закрытой позиции и прочем, но который не представляет еще, что такое три десятка обезумевших мужиков, идущих на тебя со штыками наперевес, которых стреляешь, а падает один-два, остальные идут, и новые выходят — говорит Серега. Он тоже задумался и словно видит что-то свое.

— Тут свихнуться-то на раз — от того же бессилия — стреляешь, а они идут. Страшно это очень.

— От жалости? — уточняю я.

— И никакого "от жалости" — просто страшно. А вот не приведи Бог, убьют очевидца назавтра — и письмо — дневник маме отошлют. Так и останется. Да и не убьют — сам поумнеет — дневник же не для переписывания а для перечитывания. Так и останется "Сошедшие с ума пулеметчики".

— Тык, сойдешь тут — соглашается Серега.

— И никакого гуманизьма и соплей. Страх и ярость — и готово сумасшествие — резюмирует Енот.

Мне остается только согласиться.

— Обследовать клиента долго будешь? — уточняет у меня, помолчав, Серега.

— Как получится. Так-то у пациента вид не очень пугающ. Я думал хуже будет.

— Это хорошо, что лучше — кивает головой вологодский.

— Лучше — оно лучше, чем хуже. Хуже — оно хуже, чем лучше — умудренно кивает головой и Енот.

Это выглядит комично и мы все непроизвольно улыбаемся.

— А ты чего узнать-то хотел — не прерывая резьбы по кости осведомляется казах.

— Да понимаешь, тут такое дело — отвечает Сергей — ты помнится про "анфиладный огонь" толковал, вот об этом и хотел поговорить. Тут дельце намечается сложноватое, возможно пригодится и такое.

— Банда? — утвердительно спрашивает резчик по кости.

— Ага. Людоеды. Секта что ли.

— Эх, тут я тебе мало что скажу. Да ты и сам все знаешь. Располагаешься сбоку от атакующих, им по тебе работать трудно, свои мешают. Тебе — легче, вот и все в общем.

— Да это-то я знаю, вопрос-то в том, как угадать где позицию то выбрать — чтоб они тебя своим краем не зацепили. А то уже тебе самому, похоже, будет анфиладный, сбоку.

— Это вы о чем? — спрашиваю я просто для поддержания разговора. Все равно пулеметчиком мне быть не светит.

— Метода ведения огня вдоль фронта противника, с фланга. Цепь скашивает как газонокосилкой. Весь вопрос только в том, чтоб выбрать место и оказаться именно сбоку, а не на самой дороге у атакующих — поясняет Серега.

— Эх, жаль дяди Паши здесь нет — вздыхает искренне казах.

— Это ты про кого?

— Сосед мой. Дядя Паша — исчерпывающе поясняет тот.

— С чего это твой сосед так в пулеметах понимает? — удивляюсь я — Афган? Или что совсем экзотичное вроде Анголы там или Вьетнама?

— Еще экзотичнее — улыбается продолжающий резать кость собеседник — Герой Советского Союза еще по Большой войне. Вот он — да, мастер.

— Погодь, ему что, за сто лет уже?

— Ага. Думаю, что и сейчас выжил, мозги у него в полном порядке. Представь себе — под артобстрелом, когда все в штаны кладут или еще как веселятся — из трех битых станкачей сумел собрать один исправный. После артобстрела фрицы сунулись — а тут такая неожиданность. И положил аккуратно — гранату чтоб не докинули и чтоб минометами не помогали. И головы поднять не дал, пока наши переправлялись на подмогу.

— За это и героя дали?

— Не, там много чего было. Официально за ним больше трехсот покойников. Документально подтвержденных. Я ж говорю — мастер. По анфиладному огню тоже был спец, только его правильнее кулисным огнем называть, этот способ. Уже под Берлином именно так — сбоку — контратакующую роту немецкую распотрошил, восемьдесят пять фрицв легло. Наглость конечно на нейтралке прятаться, но явно расчет был точный — как вскочили, так шеренгой и улеглись.

— Странно, я о таком не слыхал. Счета вроде как у снайперов, у летчиков — задумываюсь я.

— Ага. А пулеметчики из соломы деланы. Так? — хмыкает казах.

— Хорошо. А твой счет каков?

— Тридцать восемь.

— Что, серьезно?!

— Совершенно. Потому я к дяде Паше Кольцову особым уважением проникся. У него больше трехсот.

— Погодь, но ты только на моей памяти зомби несколько сот положил…

— Не в счет. Это не полноценный враг. Гордится тут нечем. Мишени.

— А морф тогда? Ночью?

— Этот тридцать шестой был — улыбается пулеметчик.

Вона оно как оказывается…


Опрос и обследование несколько утешают. Да и на ленте ЭКГ признаков инфаркта не увидел. Проконсультироваться-то конечно проконсультируюсь, но пока видно что есть функциональные нарушения, вроде бы начальная стенокардия напряжения (хотя тут пациент сам виноват, тяжести таскал неподьемные, не удивился бы я, если б он до грыжи допрыгался), может быть и миокардиодистрофия. Неприятно, но всяко не инфаркт. Давление померял — ну да, повышено. Предлагаю пулеметчику оставить прибор для пользования — электронный, только на руку надеть… Отказывается. Ну да, знакомо. Черт, почему людям настолько влом чуток о себе подумать? Вот ради курева Ербол готов на любые подвиги, а давление себе мерять — никак. Знакомо.

Всучиваю ему панангин — неплохо для начала немного поддержать сердце, таблетки простенькие, собственно, только для пополнения ионами калия и магния, но без этих калия — магния сердцу работать в разы сложнее, такие вот хитрости значения мелочей в человеческом организме. Добавляю по стандартной схеме лечения и собираюсь отправляться. Но мои спутники не торопятся. Но их разговор настолько специфичен, что я понимаю только в общем, что да как делать пулеметчику. Впрочем, меня это тем более не интересует, что пулеметы для меня лес темный, а уж тактика действий с ними… Лучше я даже соваться не буду, хуже нет, когда считаешь, что умеешь, а на деле даже не дилетант, а куда убожистее. Себя — то всяко обманывать не стоит, напорешься потом с гордыни-то.

Отправляюсь на причал, судя по насыщенности мореплавания кто-нибудь попутный да найдется. По дороге всякие нелепые мысли приходят в голову, особенно беспокоитто, что предстоящий выезд получается каким-то цирком-шапито, вроде шоу этих балаганных рестлингеров. С одной стороны — три броника и взвод людоедов, с другой стороны наша артель с придваемыми несуразными средствами усиления. Мне непонятно, что враги нашли в Ропше, с чего это они обосновались там, а не где-нибудь в другом месте. Непонятно как нам их одолевать имея на руках достаточно убогие силы. Нас даже по головам считая куда меньше, есть разумеется плюс в наличии самородков типа наших снайперов и офицеров, но все равно, как-то не пляшет несколько квадрациклов, неведомая мне фара и морф с подружкой против бронетранспортеров…

И вот тут-то я попадаю как кур в ощип. Нельзя задумываться с потерей внимательности. Я упираюсь в здоровенную, явно агрессивно настроенную тетку, уперевшую руки в боки и с нескрываемой неприязнью глядящую на меня.

— Так вы значиться из той самой команды живодеров, что у нас хозяйничала? — грозно вопрошает тетка.


* * *

Ирина с некоторой даже грустью почувствовала, что наелась и напилась до отвала.

Оставалось только лениво нюхать аромат кофе. Зря утром лапшой натрескалась, хотя кто ж знал, как оно повернется. Альба оказался хорошим рассказчиком, да еще на подьеме настроения — поневоле Ирка заслушалась. Страшное напряжение последних дней постепенно уходило, отпускало, незаметно, но ощутимо — как тает весной снег. Только вот когда шофер стал описывать какие типы морфов он видел — а в Кронштадте с этим было четко, особо показательные экземпляры тут же доводились до сведения общественности — и в СМИ и методическими рекомендациями — стало не по себе. И Фиолетовый, и пара прыгунов и даже последняя тварь — судя по всему были не самым страшным в этом новом мире. И в методичках четко описывалось, какой хитрости и коварства достигают эти нежити в охоте на людей. Как раз такую книжонку — уже довольно пухлую, хотя и на отвратной бумаге с не очень хорошо пропечатавшимися фотографиями — Альба ей презентовал — купил перед отъездом цельную пачку на подарки, вот и почал. Ирка листала странички. Слушала пояснения водителя и поймала себя на мысли, что их морфы, а худо-бедно она троих повидала — были не в пример городским патриархальнее что-ли… Нет, не потому, что деревенские, просто возможности в городе для людоедства выше. Потом она вспомнила своих свинок и поморщилась. В деревне тоже возможности есть. А вообще им с Витькой люто везло. Нет, то, что они не лопухи, тоже сказалось, но и везло невиданно. С самого начала, когда муженек так вовремя узнал о Беде и отработал по плану бегства из города до того, как кинулась прочь основная куча народу, забившая пробками все выезды.

А уж как подфартило с этой колонной — и говорить нечего. Ирина тихонько хмыкнула, вспомнив, что в разных фильмах когда все так складывается хорошо для развития сюжета тут же устраивается какая-нибудь выдуманная фигня и уж точно едущий домой к семье персонаж трагически гибнет, долго перечисляя кому там надо будет сказать что он их любил и так далее. Не раз проверенная женская интуиция четко говорила — нифига тут не будет никакой драматургии, колонна планово прибудет по месту назначения, муж доберется до жены — в общем все будет совсем не так как в кино, а не так зрелищно, но куда радостнее. Слишком уж мощный бронированный кулак представляла эта маленькая колонна. Некому ее останавливать и обижать. И, устроившись поудобнее, женщина продолжила мотать на ус, что рассказывал Альба:

— … а еще оказалось, что не вся живность оборачивается. Точно-точно, вот кролики — хоть и грызуны, на манер крыс, а не оборачиваются. Все куньи — тоже. Там была ферма с хорьками, так теперь этих хорьков задорого продают — они крыс давят, оказывается, причем и нежить тоже, ну после некоторой дрессировки, но вполне, показывали даже несколько раз по телевиденью, да. Модно стало. Думал с собой зверюшку прихватить, для сына, но не получилось. Знакомые пообещали когда — и если — опять приеду, то спроворят. Но в основном конечно ловушками ловят, тоже промысел ожил. Пара артелей крысоловки мастрячит, хорошо раскупаются.

— Это как? — оживилась собеседница, вспомнив крысятник у свинарника.

— Небольшая клетка с захлопывающейся дверкой, приманка — мясо крысы не обратившейся. И работает как часы — дохлокрысы куда тупее живых грызунов. Идут как по приказу. Большую проблему сняло — я изобретателя, к слову, видал — пацан пацаном.

— О, а тут в конце и список есть, кто оборачивается, а кто нет. Свиньи значит да, а коровы — нет? — изумилась Ирина.

— Да, там большая работа была проделана, пока списки составили.

— А мы лося на мясо застрелили, он тоже в списке мог бы быть, не обратился потом. Или Витка ему в башку попал? Да вроде нет, башка у него была цела… — тут Ирина вспомнила лосиную эпопею и поморщилась, глотнув кофе, чтоб отбить всплывшие воспоминания. Эх, Витька, Витька…


* * *

Поминаемый своей супружницей Витька даже не икнул, слишком был занят. Выбрав двух теток поздоровее он приводил в чувство алкоголика. Одна из теток уже приложила Валентина в ухо кулачком, когда он то ли сдуру, то ли спьяну стал угрожать Виктору, что дескать он и сам стрелять умеет и вообще они тут еще поглядят, кто в доме хозяин…

Хозяин устало вздохнул. Только этого еще не хватало — с алкашом дуэлировать…

Но с другой стороны не замечать эту пьяную болтовню тоже было нельзя. Что-что, а доводилось Вите и читать, и в телевизоре видеть результаты "внезапно возникших неприязненных отношений после распития спиртных напитков". Пару секунд было сильное желание просто снести чертовому алкашу полбашки и скормить остатки свинкам, но желание все же иметь трактор с приваренной жестяной, хотя бы, броней — пересилило. Потом была мысль взять да и умыть руки, уехав на недельку — другую в свой бункер. А эти пусть тут крутятся как хотят. Но и это Виктору не понравилось — больно много шансов было на то, что вернувшись он обнаружит тут полтора десятка зомби вместо своих слуг. А это Виктора уже никак не устраивало, вошел во вкус баронства. Другой расклад — что рабы обойдутся без него и вполне хорошо проживут — так же не устраивал категорически. Ну что ж, если не понимает пьяница по-хорошему, то поймет по-плохому, не проблема напугать до поросячьего визга. Опять же — пока боялся Ирки — не пил, значит в проспиртованной башке не все еще умерло. Велев бабам придержать трепыхающегося Валентина покрепче, Виктор замотал пьянчугу в кусок брезента, так что тот оказался спеленут на манер младенца — только ноги и башка торчали из куля, дотолкал алкаша до машины, там прихватил веревочной петлей поперек тела и впихнул в салон.

— Ты куда меня везешь? — хрипло осведомился Валентин.

— Увидишь. Ты последнее время край не чуешь. Вот я тебе его и хочу показать.

Валентин почувствовал неладное и остаток дороги материл Витьку как мог. Виктор в ответ молчал и только остановив машину грустно произнес: "Я ж говорю — совсем края потерял, Валя".

Пробка у моста так и осталась неохваченной, не до нее было, потому когда они там остановились, то как и в прошлый раз один за другим из-за машин показались пыльные и грязные человеческие силуэты. Сначала пара, потом пяток, потом десяток, потом уже толпа. Они неспешно, но целеустремленно двигались к машине. Увидев их неторопливое деревянное приближение, алкаш попытался растопыриться в салоне, но не преуспел — Виктор легко выдернул его на дорогу и, внимательно поглядывая по сторонам, споро примотал веревку к буксирной петле УАЗа. Судорожно изгибавшийся Валентин на ноги встать так и не смог, единственно ему удалось, потратив почти все свои силы, отползти на пару метров, отталкиваясь каблуками от грязной дороги. Виктор с ружьем наизготовку стоял у открытой водительской двери, но его Валентин даже не видел, все его внимание было приковано к размеренно раскачивавшимся грязным фигурам. Без очков видел он плоховато, но когда стал различать черты мертвых лиц понял, что не уползет, как-то сразу обессилел, и совсем не по-мужски завизжал. Визг словно подхлестнул зомби — те задвигались куда шустрее и целеустремленнее. Спеленутый Валя слабо корчился, исходя смертным потом, и потому не видел, что Виктор ухмыляется, поглядывая на его муки. Когда до передних зомби осталось десяток метров и те, кто шел впереди — рослый грузный мужик, протягивавший искусанные руки, и девчонка-подросток с отгрызанными напрочь губами, застенали, как частенько воют зомби в предвкушении жратвы, мотор УАЗа, постукивавший на холостых оборотах, взревел и Валентина, которому уже казалось, что зубы дохляков вопьются ему в нос и щеки, больно рвануло поперек живота. Мокро и горячо захлюпало в портках — то ли от рывка, то ли от испуга механик обделался самым жалким образом. Зомби резко удалились, но не намного, машина опять встала, постукивая холостыми оборотами.

Опять надвинулись зомбаки, опять рвануло поперек живота. И снова оказались в паре десятков метров. Валя очень хотел потерять сознание или хотя бы не смотреть, но голову словно магнитом тянуло туда, где мерно приближаясь шла куча мертвяков.

— Я все… Я всееее… понял!!! Прости!!! Не буду никогда!!! Никогда!!! — Валентину казалось, что он орал, но на самом деле, хоть сил уходило немеряно, а раздавался только неразборчивый хриплый сип, глотка отказывалась выдавать членораздельные звуки, ее как железной удавкой прихватило.

Опять выбивая дыхание дернуло поперек живота.

И снова. И еще раз.

Валентин впал в полуобморочное оцепенение. Виктор было решил, что профилактика мятежа уже проведена, когда глянул на меловое белое лицо с вытаращенными глазами буксируемого на веревке нарушителя конвенции, но решил для усиления результата еще чуток «покатать» мятежника. Потом увидел, что зомбаки что-то шибко оживились, понял, что видно алкаш раскровянил себе башку о какой-нибудь камешек на дороге и запашок свежей крови воодушевил мертвяков. Все, пора отрываться и затаскивать клиента в салон. Метров пятьдесят для отрыва проскочить — и нормалек.

К сожалению планы не всегда сбываются как должно, проскочив намеченный участок Витя открыл дверь и похолодел — свертка с Валентином сзади машины не было, только кусок веревки с размахрившимся концом. А кулек лежал метрах в двадцати сзади и к нему уже приближались бойко перебиравшие ногами мертвяки. Чертыхнувшись, Виктор фертом подал назад, дав в самый последний момент вбок, так чтоб кулек оказался напротив задней двери, визгнул тормозами. УАЗ встал как вкопанный, Витя поспешно выпрыгнул и теперь уже матернулся, уловив краем глаза слишком быстрое движение сбоку — молодая обтрепанная баба со странно чистым зеленовато-желтым лицом бегом бежала к джипу от леса, протягивая скрюченные пальцы. Кинул взгляд на нее, так же быстро глянул на поспешающих мертвяков, понял, что не успеет затянуть сверток в салон и рванул ружье. В головы стрелять было некогда, навскидку стал бить по ногам. Третьим патроном стреножил бегущую бабу и та исчезла в высоченной траве, один за другим отбабахал оставшимися зарядами по опасно приблизившейся толпе, свалил двоих и те создали препятствие о которое стали запинаться следующиеся за ними. Не разглядывая образующуюся кучу-малу, Витя закинул ружье за спину, распахнул дверцу и спиной ожидая еще какого-нибудь сюрприза, дернул сверток в салон, встретившись мельком взглядом с безумным Валентиновым. Алкаш громко грохнулся башкой об что-то в салоне, что-то сипел и булькал, а Витя уже вспрыгнул на сидение водителя, жестко зацепившись стволом ружья за что-то и чуть не потеряв при этом зверски дернутое ремнем ухо. Ружье за спиной не давало толком сесть, но нажать педали и бросить машину вперед водитель смог. Преследователи опоздали на самую малость, но им досталось только облако пыли.

Проскочив полкилометра Витя сбавил скорость, отчего вывший жалобно от высоких оборотов двигатель успокоился, огляделся и затормозил. Озираясь по сторонам сноровисто набил патронами пустое ружье, глянул на капающую с края брезента жижу, глубоко вдохнул, но все же брезгливо запихнул свисавшие ноги в салон и хлопнул дверцей. Валентин что-то жалобно сипител сзади, неразборчиво, но очень жалко. Виктор мельком подумал, что не здорово получится, если Валька свихнется или дуба нарежет. А потом отвлекся — завоняло в нагретом УАЗе изрядно.

Поэтому выбрав открытое место выволок кулек, вытряхнул из него растекшегося лужей по асфальту алкаша и за шкирку оттащил его к обочине, там где широко разлилась глубокая — по колено лужа. Понукая и попинывая с трудом приходящего в себя Валентина, заставил его раздеться и помыться. Потом кинул ему комбинезон из запасных, подождал пока тот кое-как натянет его на себя и спросил спокойно:

— Все понял, Валя?

Обессилено сидевший на дороге механик только часто-часто закивал. Говорить у него не получалось, сил не было. Потом тихо заплакал. Странно чистые прозрачные слезинки одна за другой скатывались по грязной небритой роже. Облегченно вздохнув, Витя снизошел до того, что помог перевоспитуемому залезть в машину и теперь уже более-менее спокойно поехал обратно. Нельзя сказать, что угроза совсем исчезла, но Виктор понял — теперь автомеханик будет бояться его. Что и требовалось с самого начала.

Но насладится маленьким своим торжеством не получалось. Хотя почему маленьким? Как ни верти, а он, Правитель этой земли, подавил мятеж, провел экзекуцию и перевоспитал мятежника, причем малой кровью. И тут не важно, кто взбунтовался — пьяный автослесарь или танковая дивизия — важно, что успешно мятеж подавлен, принцип-то один — вовремя заметить и вовремя подавить. Теперь Витя понимал, что будь он шахом или султаном — тоже бы справился. Впрочем, застрявшая в голове мысль все же не давала раздуться от гордости. Его царство имело незащищенные границы и кучу врагов вокруг. Тут Витя сбавил обороты и решил, что царство — слишком хватануто. Пока — баронства вполне хватит. Что не отменяет проблемы — границы открыты. Дважды уже пришлые резвые зомби приходили в гости — и дважды были потери. Два нападения — трое погибших. Не сказать, что самых худших. После общения с Фиолетовым и прыгунами мысль поставить частокол — а она возникала периодически — не казалась уже разумной. Не преграда это для них, проломят или перепрыгнут. Да и не было у древних славян и викингов надобности в воротах, не ездили они на машинах. Именно потому их хитрое устройство, через которое в огороженное место враг мог протискиваться только по одному человеку, да еще без возможности закрыться щитом или пользовать меч или копье, позволяло защитить вход одним легкооворуженным молокососом с поддержкой пары старых злобных баб, для местных условий никак не годилось, без ворот не проживешь, а они самое слабое место. Забор просто отнял бы кучу сил, а тут на огороды-то не хватало.

Он даже себе не мог позволить поесть молодой картошки, все надо было на семена оставлять. Значит забор — частокол отпадал. Истребить всех зомби в округе тоже уже не казалось отличной мыслью. Только резваков получится откормить, а Витя уже убедился, что лучше двадцать тупых, чем один резвый. Да и с отстрелянными проблем куча — вот в зачищенных Борках они потратили кучу времени и употели, пока стащили всех упокоенных в заброшенную избу на отшибе и хотя и накидали туда всякого горючего хлама и изба горела мощно, а не получилось кремировать подчистую, пришлось потом кататься пару раз, отстреливать, закрыв рот и нос платком наодеколоненным, кормившихся горелым мясом мертвяков. Свинки-то упокоенных жрять категорически не хотели, как ни странно.

Сейчас в спешке, Витя что-то сделал очень правильное, что-то перспективное, надо было только понять — что именно. Что-то, что сначала показалось глупостью, а потом — по прошествии времени — повернулось другой стороной.

Вот! То, что стрелял по ногам. Не упокоил, а стреножил. Точно! Нащупал!

Выгрузив в автомастерской обессилевшего Валентина, Виктор тут же сгонял к Мелании Пахомовне. Та вопросительно посмотрела на него.

— Проучил Валентина. Нет, нет, живой он. Вы за ним присмотрите, снотворного что ли ему дайте, в общем, чтоб не загнулся пока.

— Вроде бы как запашок в воздухе? Сильно Вальку пуганул? — явно успокоившись, спросила старуха.

— Что называется — до усрачки — с подтекстом ответил Виктор и подмигнул.

— Ага, понятно. Может быть чайку?

— Это потом. Я когда с Валькой колобродился вынужден был по мертвякам стрелять. Бил по ногам, получилось удачно. Сейчас хочу попробовать, как это можно использовать.

Старуха кивнула. Она прекрасно понимала, что толком совета в истреблении мертвяков дать не сможет, а вот Хозяину надо сейчас выговориться — адреналин из него прямо брызжет, и больше как с ней ему о серьезном поговорить сейчас не с кем. А поговорить надо — когда в голове возникает смутная пока, но дельная мысль именно изложение вслух позволяет из размытых намерений обозначить внятное действие. Потому не удивилась, когда в потоке сумбурных словес Виктора вдруг наступила пауза и он словно просветлел ликом, как писали раньше в романах. Потому старуха без разговоров прихватила снотворное, еще кое-что из аптечки, над которой она была главной и без всяких-яких села в машину.

Вид у Валентина был жалкий, пару стаканов воды выпил одним глотком, безропотно проглотил предложенные таблетки и свернулся калачиком на засаленной раскладушке. Виктор, грохотавший и лязгавший чем-то железным нимало не мешал вырубившемуся автослесарю и неожиданно мощный храп уснувшего слился с бряканьем. Мелания Пахомовна смотрела, как Витька рубит тонкую проволоку на куски, что-то приматывает, взвешивает на руке.

— Спит? — показал он глазами на дрыхнувшего Валентина.

— А то не слышишь — ворчливо-иронично отозвалась старуха.

— Так. Я сейчас ненадолго съезжу… Глянуть надо, как вышло.

— Одному-то не стоит. Мало ли что… — тревожно отметила очевидное бабка.

Витька задумался. Старуха без труда поняла — о чем. Ехать в одиночку, конечно героично и как в кино пафосно, но глупо. Можно погореть из-за пустяка. Потому даже лишняя пара глаз не помешает. Брать с собой Верку почему-то Витя не хочет, то ли не считает свою любовницу надежной в опасной ситуации, то ли бережет ее и своего ребенка в ней, то ли опасается, что получится неудачно, а ему хочется в ее глазах выглядеть как супермену. А может и все вместе. Вот она вполне годится как спутник, была возможность у Виктора убедится в ее лояльности и молчаливости, когда надо. Да и нельзя рисковать — если Хозяин не вернется — все пропадет пропадом, старуха была точно уверена в этом — без непьющего мужика деревне придет карачун быстро. А если явится очередная резвая мертвячина — то и тем более…

— Прокатите пожилую женщину, молодой человек — жеманно пошутила железная старуха.

Витя широко и как-то облегченно улыбнулся.

И уважительно открыл бабке дверку.


Мертвяки многие не вернулись к машинам и мосту, так и уселись там, докуда добежали в погоне за УАЗом. И сидело их там штук двадцать. Виктор остановил машину и поспешно стал раскладывать на дороге свои подарки, которые оказались увеличенными и куда грубее сделанными силками — проволочная петля, примотанная к ржавой увесистой железяке. Мертвяки стали подниматься, не все правда — запомнившаяся с прошлого раза девчонка с оскаленными из-за отсутствующих губ зубами, встать так и не смогла, пыталась и всякий раз валилась из — за перебитой голени. Выражение мертвого личика не менялось и вся сцена напоминала эпизод из какого-нибудь макабрического кино. Оно было бы смешно, но ни Витя ни старуха не смеялись, не до того было. Бабка вертела башкой как филин, стараясь не упустить и малейшего шевеления веток или травы вокруг, Виктор тягал и тягал свои ловушки.

Всего он сделал их восемь штук, наконец расставил их на дороге и отряхивая ржавчину с ладоней потянул еще одну штуковину — тоже из проволоки, тоже с ржавыми автодеталями, но куда тоньше была проволока и детальки были не в пример лежащим на дороге меньше.

Мертвая толпа надвигалась — не так шустро, как было в прошлый раз, но так же упорно. Первые два силка передние миновали не зацепившись, хотя и шаркали ногами. Потом наконец вляпался трупец и затормозил — волочь за собой карданный вал какого-то давно ушедшего в утиль грузовика для зомби оказалось проблемой. Потом — сразу двое застряли, мешая остальным. И еще один. Половина ловушек сработала. Мало, конечно, надо прикинуть, как сделать петлю чтоб точно зацепилась, волнами изогнуть, или просто проволоку пожестче взять?

Старуха тревожно окликнула. Оглянувшись, Витя увидел еще одну старую знакомую — резвушку из леса. Упорная нежить ползла на руках, ноги волочились сзади (разумеется сзади, где ж еще волочиться ногам ползущего человека на самом-то деле) и скорость у нее была куда как меньше, чем даже у идущего тупаря-зомби.

— Ага, без позвоночника-то не идется — злорадно крикнул ползущей Виктор — ползи, ползи… беспозвоночное!

Подпустив на десяток метров самого первого зомбака — незнакомого с прошлого раза мужчину у которого даже очки на носу сохранились — битые, правда и сидевшие странно косо — Витя с силой раскрутил над головой свое боло — три проволочины, соединенные концами, на других концах прикручены грузики — вот за самый гладкий грузик Виктор все это хозяйство и раскручивал. И раскрутив — запулил в цель. Несколько секунд опасался, что промазал, но нет, самым краешком снасть захватила ноги мужика и тут же обвилась вокруг них, не очень надежно, но моментально стреножив зомбака, который тут же плюхнулся мордой в асфальт. Очки наконец-то соскочили. Зомби как ни в чем ни бывало встал и тут же хряпнулся снова, как только попробовал сделать шаг.

Старуха окликнула снова, еще тревожнее.

Виктор с удовлетворением еще разок глянул на не поспевающую резвуху. На развалившуюся из-за стреноженных толпу. Гордо сел в машину и подстегнутый криком старухи суетливо хлопнул дверцей. Тут же в защищавщую стекло решетку звучно треснулась оскаленная морда. Скрежетнула по ржавой решетке зубами.

— С другой стороны выскочила — испуганно сказала бабка — по канаве видно подкралась. Подкрался. Подкралось.

Губы у Мелании тряслись.

Водитель передернулся. Потом резко дал задним ходом, что-то грохнулось сзади, а прижавшееся к стеклу дверцы лицо мотанулось в сторону. Потом так же дернул вперед, отчего попавшее под удар тело отшвырнуло в сторону. Отъехал в сторону, глянул в боковое зеркало, тихо матернулся — снесло зеркало к черту. Довернул. Присмотрелся.

Отброшенный от дверцы зомбак старательно вставал, за ним корячились кучей несколько самых быстрых из толпы — удар задом УАЗа сложил их друг на друга. Отметил, что опоздавшее вскочить к нему в дверь создание и впрямь одето так, что не поймешь — парень это или девка.

— Унисекс, говоришь? — прошипел Витя и проехал по отставленной в сторону ноге существа. Машину качнуло, звучно хрупнуло под колесом.

— Побегай теперь по канаве, унисекс хренов! — злобно выразил свои чувства разозлившийся на свой недавний испуг победитель. Дал, задним ходом и еще раз попытался проутюжить резвого противника, но не получилось, куда-то зомбак делся.

— Зацепился гад за что-то — разозлился шофер. И опять испугался — оторвет еще что нужное, упырь. Изгвазданное тело выпало наконец после ряда судорожных экзерциций. От греха подальше Витя погнал прочь от поля боя, поглядывая при этом в уцелевшее зеркальце — не льется ли что на дорогу и не отваливается ли что еще. Бледная старуха ехала молча. Парню тоже не хотелось болтать…


* * *

— Да как у вас рука только поднялась, живодеры вы этакие! Охотнички! Больше вам и стрелять не по кому было! Медведи же в красной книге, уникальные животные же, белые медведи! А другие — которых вы тоже расстреляли? Вам руки ваши оторвать мало! — громко и зло заявляет преградившая мне дорогу тетка.

Я определенно теряюсь. Смысл ее претензий как-то до меня не доходит и я пытаюсь обойти ее слева, а потом справа, но этот бульдозер в женском обличьи пресекает мои попытки на корню.

Ну не животами же с ней толкатся!

— Слушайте! Что вы от меня хотите? Какого вам рожна надо? — растерянно, но уже злобно огрызаюсь я.

— Он еще спрашивает! — возмущается на публику мадам.

И строго смотрит на меня.

Совершенно идиотская ситуация.

Мне говорил наш командир, чтобы я пообщался с зоосадовскими сотрудниками (а кстати — откуда они взялись, вроде не было же их в первые дни), но такое общение мне как-то совсем не по душе, четко прогнозируется, что сейчас на меня высыплют ворох эмоций, а толку мне не будет ровно никакого. Мне хочется удрать от этой тетехи, причем быстро и подальше.

На мое счастье тут же сбоку вывертывается худенькая девчонка и охлаждает пыл грозной бабищи сообщением о том, что дети уже собраны. Бабища еще раз окатывает меня кипячим взглядом, но дисциплинированно разворачивается и идет туда, где на мое счастье собраны зачем-то какие-то дети. Девчонка заговорщицки подмигивает мне, так чтоб дама не видела, и я понимаю, что нифига она не девчонка, ей уже к тридцатнику этой рыжей худенькой — на первой взгляд девчонке. Двигается она просто угловато, да фигурка опять же… Но взрослая явно. А угловато… Да каждый у кого на плече автомат, да патроны в разгрузке, да берцы на ногах не балетным шагом идет. А ей по габаритам и телосложению АК-74, что для меня пулемет. С полной лентой.

Пробираюсь словно опытный помойный кот — быстро, но осторожно — на пристань.

Ага, Павел Александрович и Дункан все еще тут. Замечаю на руке у музейного повязку. Дежурит, значит, на пристани. Пара катерков, несуразный понтон на блестящих баках, Енотова лодчонка — но тишина и благолепие. Пара мужиков — отмечаю, что в таком же камуфляже, что и освободившая меня тридцатилетняя девчонка не спеша кантуют какие-то ящики с понтона.

Присаживаюсь рядом с фанатами холодного оружия. Они прерывают свою неторопливую беседу.

— Вот на меня сейчас могутная тетеха накинулась, хотела меня порвать на сотню маленьких медвежат за убиенных белых медведей. Что это за страсть господня?

— Да бросьте, она вполне вменяемый человек. Ну любит зверюшек, так что потеря медведей ее огорчила — замечает музейный работник: — Но вам удалось быстро отделаться.

— Ну, ее позвали каких-то детишек собравшихся облагодетельствовать. В таком же камуфле девчонка что и эти вот грузчики.

— Девчонка? — удивляется Дункан. Делает он это лениво, нехотя, просто из вежливости. Пригрелся на солнышке, а прокатившийся ливень унес духоту, свежо и тепло, что еще надо. И вкусно пахнет открытой водой. Правда, покосился и повертел носом — я то пахну по-прежнему густым душноватым амбрэ.

— Ну, не совсем девчонка, женщина. Но худенькая и рыжая.

— А, Ракша… — кивает Павел Александрович: — Она у этих в командирах.

И показывает глазами на грузчиков в камуфляже.

— Странный позывной, вычурный. Так помнится волчицу звали, что маленького Маугли усыновила. Демон в переводе — отмечаю я как всегда сокровенную от остальных информацию.

— Во-первых, это фамилия — ухмыляется Дункан.

— Во-вторых, так называется птичка сизоворонка — что вам тут же бы сказала так спешно покинутая вами работница зоопарка — учительским тоном поддерживает музейщик.

— Да бросьте меня разыгрывать, я же помню! — возмущаюсь в ответ.

— Ракша, птица семейства сизоворонковых отряда ракшеобразных; то же, что сизоворонка. Это еще Даль описал. А вот демоница женского пола называется ракшаси. Не ракша. Ракша у индусов, надо вам заметить — наоборот амулет защитный, талисман-оберег — добивает меня сосредоточенным огнем чертов эрудит-артиллерист: — Ракша-бандан вообще у индуистов серьезный праздник обмена этими оберегами, все серьезно.

— Цель поражена, дым из амбразуры — констатирует, широко улыбаясь, Дункан.

— Да ладно вам, я и не сопротивляюсь, в конце-то концов.

— Вот и хорошо — покладисто подводит итог беседы Дункан. Ему настолько дремотно, что аж на расстоянии умиротворенность передается. Если б не военная снаряга да неразлучный автомат со всем пендрючистым обвесом, включая дополнительную ручку и подствольный гранатомет — вылитый был бы Будда в нирване.

Но мне как-то все равно не по себе. Гребтит будущее задание, да и после сегодняшнего как-то муторно. Нет, я понимаю, что морфы такое же оружие, как пулемет, но вот то, что в союзниках морфы, а в противниках — живые люди — как — то коробит своей неправильностью. Причем умом я отлично все понимаю, а протест какой-то глубоко внутренний, оттуда из инстинктов что ли…

— На Кронштадт что-нибудь пойдет? — спрашиваю я у дежурного по причалу.

— Пойдет. Часа через три вооон то корытце.

— А раньше ничего не будет?

— А вы что ли спешите?

— Да хотелось бы отдохнуть, день тяжелый был, да и дальше не слишком-то весело…

— Понимаю — музейник внимательно смотрит на меня, хмыкает. По-моему они с Дунканом переглядываются.

— И что? — настораживаюсь я.

— Собственно ничего особенного. Вижу, что переживаете. Хочу вам в утешение и для успокоения рассказать…

— Сказочку? — настороженно спрашиваю я.

— Зачем сказочку? — удивляется Павел Александрович — самую натуральную быль. Но не просто быль, а так сказать, с моралью.

— Ну, давайте — ничего не остается, как выслушать.

— Так вот, был такой знаете ли партизанский отряд «Победители», под командой почетного чекиста Дмитрия Николаевича Медведева, базировался под Ровно. Вы, наверное, помните, что Ровно было столицей оккупированной немцами Украины?

Я неопределенно пожимаю плечами. Ну, не помню. Не знал, да еще и забыл, да и вообще на кой мне черт все это?

— Так вот подпольщики узнали, что аккурат на 7 ноября 1943 года немецкими карателями будет проведена операция по ликвидации "отряда Медведя". Немцы были уверены, что партизаны перепьются и взять их будет несложно. Силы выделены были серьезные — на 750 партизан — 2500 карателей, притом не абы кого — 1 и 2 берлинские полицейские полки, подразделения из дивизии СС «Галичина» и зондеррегимента СС Оскара Дирлевангера, германские подразделения — в частности артиллеристы при тяжелых минометах и полевых орудиях. Да, про поддержку с воздуха забыл упомянуть.

— Погодите, что-то знакомое… Медведев… В журнале "Вокруг света" что-то вроде было, у нас на даче старые подшивки… Точно — наконец вспоминаю я.

— Да, разумеется — "Это было под Ровно". Как раз Николай Кузнецов информацию и добыл, обер-лейтенант Пауль Зиберт и его группа…

— Точно, вспомнил.

— Тогда продолжу. Партизаны, естественно, не перепились, обошлось праздничным концертом самодеятельности, пить-то у них в отряде было вообще запрещено. Для поднятия настроения потому организовали перед боем концерт. Тем временем стали разведчики — наблюдатели докладывать: На железнодорожный разъезд прибыли пара эшелонов с карателями, выгружаются. Уйти отряду не получится — каратели опытные, по следам отряд догонят, да впридачу навяжут бой не там, где партизанам удобно. Опять же боеприпасов у карателей сколько угодно, а у партизан — весьма негусто, а учитывая, что и оружие сбродное — к разным пулеметом соответственно и патронов то густо, то пусто. Не помните, чем карательная операция закончилась?

— Нет, не помню.

— Партизаны потеряли двенадцать человек убитыми и тридцать два ранеными. Карателей легло около 600. Только убитыми. Поле боя-то за партизанами осталось, так что раненым карателям дорожка понятно куда была. Сплошь безвозврат пошел. И соответственно трофеем попало три полевых орудия с упряжками и боекомплектом. Три миномета батальонных с запасом мин, один многоствольный миномет — опять же с тяглом и боезапасом, ротные минометы, три десятка пулеметов разных, несколько сотен автоматов и винтовок, что собрать успели и весь обоз — 120 повозок с харчами, снаряжением, боеприпасами и прочим добром.

— Куртка замшевая — три — негромко говорит Дункан, вроде шутит, но вижу, что заинтересовался.

— Да, одежды тоже взяли много, комплектная вражеская униформа для партизана вещь полезная, опять же подлинные документы, пригодные для дальнейшей работы тоже на вес золота трофей.

— Знаете на совковую ура-пропаганду как-то слишком похоже. Или каратели были лопухами? — сомневаюсь я.

— Нет, каратели были вполне опытными и отряд Медведева оттуда не ушел бы точно. Просто командование отряда не лопухи тоже были. Прекрасно понимали, что основная ударная сила немцев и их холуев — артиллерия. Оно как бы было уже отработано, если отряд партизан блокировали, то потом по нему начинали молотить минами и снарядами и тут уже ничего не поделаешь. От мин в лесу не укроешься — высоко рвутся в ветках, достают в окопах осколками сверху. Отработано уже было не раз. Не догадываетесь, что за противоядие нашлось?

— Нет, не очень.

— Собственно все просто. В отряде было четыре роты, взвод комендачей, да разведка. Тоже около взвода. Три роты заняли оборону, связали наступающих боем. А четвертую роту — старлея Виктора Семенова, отправили кружным путем в тыл карателям с задачей ликвидировать штаб карателей и артиллерию. Рота загнула здоровенный крюк — в бой у Медведева уже вступили даже легкораненые, не говоря про комендантских и разведчиков, и был уже отдан приказ на отход обоза, патроны уже кончались, когда у карателей в тылу началась массированная пальба, их артиллерия в момент заткнулась и тут же у полицаев прервалась связь со штабом операции. Автоматчики Семенова двумя группами одновременно с тыла атаковали и артпозиции и штаб с охраной. Так как те с тыла нападения не ожидали, то и скосили штабников и артиллеристов моментально, как в тире. Несколько человек в роте Семенова умели наводить орудия и минометы, через несколько минут сменили прицел и беглым огнем накрыли уже карателей, другие партизаны частью остались подавать мины-снаряды, частью нахально атаковали очумевших карателей сзади. Ну а отсутствие начальства, нарушение связи и управления окончательно завершило погром. Началась паника, шли-то пьяных партизан вязать, а тут такое… бегство, почти без сопротивления, кто успел — удрал. Многие не успели. Остальных еще потом по лесу гоняли, добивая одиночек и мелкие группы, вместе с подоспевшим соседним отрядом партизан. В расположении штаба только мертвых офицеров валялось 18 штук. Некоторое время искали командовавшего операцией полковника Пипера, нашли в кустах, он туда уполз уже будучи смертельно раненым. Так что важно не только количество, не только качество, но и направление удара. Понимаете меня?

— Ну, наверное еще и некоторая удача нужна? — осведомляюсь я у рассказчика.

— И удача конечно. Там еще один нюанс был интересный — местоположение лагеря немцам было известно — их агентура тоже работала активно, но проблема в том, что агент был толковым во всем, а в картах разбирался слабо и, обозначая месторасположение отряда «Победители», немного ошибся. Потому немецкая артиллерия обрабатывала участок рядом с лагерем. Разнесли там все вдрызг, в щепки. Если б агент читал карту как надо — медведевцы отделались бы не так дешево. Так что для нормальной войсковой операции нужно сил втрое больше, чем у противника, а вот нормальная диверсия наоборот требует не просто кучи народа и техники. Тут требуется ударить по самому уязвимому месту. Да вы не глядите на меня так, это я так, к слову сказал. Безотносительно.

— Угу — очень как-то намекающее отзывается Дункан.

Подозрительно смотрю на них. Отвечают невинными взглядами, но у меня отчетливое впечатление, что он осведомлены о нашей боевой задаче куда больше, чем я, например. Опять же — вот, утешают. Надо полагать это такой толстый намек, что мы укусим и отскочим? Или не все наши силы ограничиваются разноцветным инженером с его театром механических игрушек? Спросить прямо? Нет, не годится. Болтать языком — оно опасно. В лучшем случае потом Брысь пистон вставит, в худшем — вообще неизвестно, что за последствия могут быть. Да с тем же разведчиком Кузнецовым, о котором сейчас музейный работник толковал было несколько ситуаций, когда от одного слова вполне мог быть провал. Еще как — когда человек играл роль немецкого офицера. Причем так убедительно, что его не смогли раскусить многочисленные знакомые — офицеры вермахта и СС… Да там от любой мелочи зависело — жить или погибнуть… Помнится человек из его группы вспоминал, что первый визит в Ровно Пауль Зиберт провел нормально, но по возвращении в отряд Кузнецов сразу отметил, что он в городе был, можно сказать, единственным офицером в пилотке и с парабеллумом в кобуре, даже приезжавшие в город фронтовики все в столице носили фуражки, да и пистолеты опять же выбирали попрестижнее. Оно вроде и не нарушение формы формально, ан выглядел он как деревенщина в лаптях на дворянском балу. И потому Кузнецов перед зеркалом тренировался как заведенный — увидел в кафе, что немцы снимают свои фуражки не таким жестом, как наши фуражки снимались нашими офицерами — козырек другой длины и под другим углом, потому чуть-чуть, но иначе располагаются пальцы и по другому двигается рука. Пустячок вроде, а наметанный глаз несоответствие сразу углядит — и все, конец. Оказалось, что и с пистолетами не все просто — нормальный, уважающий себя немецкий офицер в Ровно предпочитает «Вальтер» — небольшой, легкий, удобный и убойный… Это и практика и как бы мода. Тоже пустячок и парабеллум тут сразу в глаза лезет, все впечатление портит. Словно мышь в пустой корзине, словно лошадь в магазине… Впрочем, я вроде не разведчик, не в тылу врага, но вот проверить намеки — оно, пожалуй, стоит.

— Я вообще-то диву давался, когда про Кузнецова читал — вполне искренне говорю собеседникам.

— Было отчего. Такого калибра разведчики если и были, то о них ничего не сообщалось. А тут его Медведев посмертно засветил. А ведь помимо разведки — а группа Кузнецова установила и наличие гитлеровской Ставки под Винницей, и про готовящееся наступление летом под Курском отрапортовала и даже про подготовку диверсии против Большой Тройки в Иране разузнала — так еще и диверсии были какие, любо-дорого. Столько видных деятелей уничтожили… — воспаряет музейщик.

Неожиданно Дункан хмыкает.

Смотрим на него.

— Вспомнилось тут, читывал про этого Кузнецова, что вообще-то он не преуспел — и Коха не угробил, и этого, черт, как его чина этого звали-то, тоже три раза не смог бабахнуть, а верховного судью Украины застрелил вообще курам на смех, судья-то калека был, у него руки еще в Первую мировую оторвало, и генерала Ильгена живым взять не удалось, в общем все корявенько так.

— Вот уж не подумал бы, что омоновец будет всякое такое читать — подначиваю я верзилу.

— А я не сам, это нас командир заставил. Дескать, ознакомьтесь, как умные люди работали, глядишь и вам пригодится когда. Вот и пришлось покопаться вместо отдыха. Вообще-то да, много полезного там имелось. Мы ж тоже по диверсиям работаем, хорошо у чехов таких Кузнецовых нету, так, тупое мясо… Да и от тупого мяса проблем куча.

Павел Александрович мрачнеет и довольно свирепо огрызается:

— Знаю о ком вы говорите. Наследничек УПА писал, как же. Очередной ревизионистик.

— Да вы не отвлекались бы, что-то ж хотели интересное рассказать?

— Так и это интересно. Сейчас ведь что для многих этаких эхспертов было главным — как можно больше обгадить все, что можно в СССР. Старая штука, своих возвеличить и если даже возвеличивать не за что — то подвиги надо просто придумать — те же исторички от УПА до чего додумались — приписали себе уничтожение рейхсляйтера Лютце. Дескать угробили из засады важную птицу на шоссе Брест-Ковель. Самое смешное, что автор этой нелепой чуши — гауптманн дивизии СС «Галичина», такая вот пикантная подробность. Надо ж было втирать, что и оне, дескать, не только перед немцами холуйствовали, а наоборот — аж даже бились. И даже кого-то немецкого бонзу пришибли. Брехуны.

— А на самом деле? — осведомляется Дункан.

— А на самом деле машина, в которой ехала семья этого самого шефа СА вылетела на приличной скорости с крутого поворота недалеко от Потсдама — сын бонзы был на рулем, золотой фазан, не справился с управлением. Вся семья покалечилась, одна дочка сразу на месте погибла, папа на следующий день помер. Друг Геббельса к слову был, у того в дневнике все достаточно внятно описано, даже то, что надо пресечь слухи о том, что семейка ехала с черного рынка и в разбившейся машине оказалось неприлично много всякой деликатесной жратвы. И результатом этой смерти был строгий приказ Гитлера о категорическом запрете на нарушение скоростного режима автомобилями важных чиновников Рейха. Никак не расстрелы и повешенья заложников, что было как раз нормой при уничтожении важных чинов «бандитами». Да и не скрывали немцы если их шишек кончали партизаны. Даже в этом случае куда было бы для Рейха полезнее, если бы шишка геройски пал на Восточном фронте, а не убившись по глупости до смерти, едучи с черного рынка… Так что тут все ясно — на Кузнецова и его товарищей говнеца плеснуть, своих гитлеровских холуев выставить борцами за свободу!

Раскипятившийся музейный работник возмущенно плюнул в воду.

— Наплюйте! — несколько запоздало советует Дункан.

— Уже — смущенно остывает рассказчик.

— Вы что-то хотели про Кузнецова Николая рассказать. Полезное особенно.

— А ну да… Хотя вообще-то он Никанор. Имя себе в 1931 году сменил. Так вот, заканчивая. Даже если у того же Председателя верховного суда Украины Функа не было правой руки, не обеих, одной правой — это ведь не мешало ему выполнять свои функции оберпалача? А ведь все эти расстрелы заложников, повешенья, массовые экзекуции — с его ведома и одобрения шли. Однорукие и одноглазые немцы даже в армии служили, не то, что в судах заседали, того же полковника Штауффенберга вспомнить, что Гитлера пытался взорвать миной. И застрелил этого Функа Кузнецов прямо в здании суда, что тоже знаете ли… Ладно, ну их, этих знатоков к чертям. Понятно, почему они тут гадят — убийство Функа было с такой деталью, что вызвало охлаждение между немцами и их холуями. Ведь украинские холуи носили немецкую форму — с небольшими правда изменениями декора. Вот и Кузнецов защел в суд в офицерском плаще, который все носили, и приметной фуражке украинской РУК, а после акции одел немецкую фуражку и вышел уже как немецкий офицер, незамеченным. В итоге свидетели показали, что убийца был в украинской форме, соответственно это лыко пошло в строку.

Я вот что хотел рассказать. А вы мотайте на ус, может и пригодится когда. Начну с самого начала — стало понятно, что что-то этакое серьезное под Винницей образовалось. Особенно, когда получили информацию, что срочно был вызван в Винницу сам Гиммлер, но при этом в Виннице не появился. Понятно, кто мог всемогущего Гиммлера "срочно вызвать", а раз тот метнулся, но не в город — ну в общем ясно — что-то там есть по соседству. Соответственно приказ узнать куда Гиммлер таскался, а равно и всякие другие чины — путем взятия языком толкового немецкого офицера — получило много народу. В том числе и группа Кузнецова такой приказ получила. Понятно, что лучше языка с погонами брать все же не в столичном городе Ровно. Устраивать стационарную засаду на проезжих дорогах — нагло слишком.

Вот Пауль Зиберт и организовал "бродячую засаду" — два десятка партизан в нарядах деревенских полицаев — форма "костюмер сошел с ума и выгреб все, что подвернулось", плюс безукоризненные документы и обязательная полицай-повязка, несколько подвод с лошадками и сам обер-лейтенант со скучающей физиономией и замерзшим красным носом на передней подводе. Зрелище привычное, сверхчеловек с холуями по делу едет. По тем временам такое же незаметное, как почтальон или дворник в наше время…

— Давненько я не видал почтальонов — потянувшись, заявляет омоновец. И морда у него такая простодушная-простодушная, только в глазенках искорки этакие.

— Ну не цепляйтесь к словам, вы же меня поняли. Так вот, когда движение к вечеру подутихло, зацепили одиночную легковушку, но неудачно, легонькая оказалась, от взрыва противотанковой гранаты улетела с дороги колесами вверх, живых в ней не осталось. А вот следующей легковой машиной оказался полубронированный лимузин, такие выпускались для особо важных чинов — с дополнительно защищенным мотором, бронестеклами и плитами противопульной брони в стратегических местах. Опознавательной чертой таких важняков были еще и желтые фары. Вот солидного бегемота и подловили. Правда, он чуть было не ушел, но Жорж Струтинский вовремя в него диск бронебойных из своего ручного пулемета засадил. Лимузин съехал с дороги, жестко воткнулся в стенку кювета. Из него кто-то пальнул пару раз, но собственно на этом все сопротивление и закончилось. Кроме двух убитых, обнаружилось двое оглушенных ударом офицеров, которых спасла бронеспинка сиденья, и портфель с документами. Пленных упрятали в сено на бричке, чтоб не замерзли. Собрали быстро все, что представляло ценность. Отошли с места захвата без проблем. В итоге операции из первого автомобиля — простецкого «Ситроена» — с убитых шофера и пустяковой пары офицеров сняли только оружие и документы, а вот второй «Опель» оказался весьма добычливым: убитый шофер и зондерфюрер граф Гаан были куда менее интересны, чем пленные — оберст-лейтенант и обер-лейтенант, оба связисты. Оказалось — взяли именно тех, кого надо — советника военного управления доктора Райса и технического инспектора телеграфов Планерта. В документации, которая была с ними, мало того, что было нанесено расположение спецкабеля в район Винницы, что дало возможность уяснить расположение действительно Ставки Гитлера «Вервольф», но заодно имелось подробное указание средств связи и состояние путей сообщения на изрядной территории, что в дальнейшем очень пригодилось нашим при освобождении этой области. Но это собственно присказка. Теперь о том, что я собирался рассказать…

— Нехилый зачин вышел — отметил очевидный факт Дункан.

— Что поделать — невозмутимо согласился музейщик.

— Продолжить — предложил омоновец.

— Так вот, помимо оружия водителя и пассажиров в броневике попался ничейный пистолет — нормальный вроде бы Вальтер, но с увеличенным двухрядным магазином. Явно экспериментальный образец. Его, не подумав, вручили Кузнецову вместо простецкого парабеллума, как явно более престижный и практичный. И вот в скором времени, в кафе, играя в карты с другими офицерами, Зиберт решил похвастаться, для поддержания разговора, своим необычным пистолетом, дескать наградили в дивизии уникумом. И показал Вальтер собутыльникам. На это один из игроков — майор-связист — осадил пехотную выскочку тем, что такой же пистолет ему выдали, когда он был в Берлине, так что не такой уж и уникум этот пистолет. Редкий, конечно, но тем не менее. Своим пистолетом майор, правда, похвалиться не может — потерял при нападении бандитов на машину неподалеку от Ровно, угробили авто, в которой майор ехал, еле раненым унес ноги, пистолет обронил. Но вот даже номер помнит — 46710. Все поглядели на хвастуна Зиберта, тот немного смутившись, повернул пистолет так, чтоб глянуть на номер, естественно номер был именно 46710, но, не потерявший самообладания разведчик, сообщил сокрушенно, что да, майор получил свой пистолет раньше, номер на этом больше. И спрятал побыстрее оскандалившийся агрегат в кобуру, пока кому-нибудь из игроков не пришло в голову попросить глянуть на машинку. После этого осталось порадоваться, что чудом избежал глупого провала на ровном месте. В отряде это сразу учли, засветившийся Вальтер забрали, а Кузнецову выдали обычный, тоже трофейный, но никак не уникум. Вот из него Зиберт и стрелял во время диверсий, потом гильзы 7,65 «ГЕКО» позволили немцам во время следствия установить, что видные чины погибали от одного и того же оружия, что в Ровно, что во Львове…

Рассказчик переводит дух, мы с Дунканом перевариваем сказанное, а я дополнительно про себя прикидываю, что если я не ошибся и рассказано это было с намеком, то помимо того, что удар наш будет направлен по голове банды, что силенки у нас поболее, чем я знаю, еще и рекомендовано мне недвусмысленно держать язык за зубами и не хвастать уникальным нашим оружием. Хотя, может это мне померещилось, мнительный стал Сидор, ой мнительный. Может просто языком Павлу Александровичу поболтать охота, вот и чешет, пока слушатели не разбежались. Хотя помнится мнительный Сидор, как это не удивительно, был совершенно прав в своих подозрениях…

— Гильзы «ГЕКО», говорите — задумчиво тянет омоновец…

— Да, а что? — удивляется музейщик.

— Помнится именно эти гильзы упоминались при рассказах о расстреле поляческих офицериков в Катыни — ухмыляется здоровяк — значит вот и лишнее подтверждение, всех поляков в Катыни расстрелял лично Кузнецов, то есть кровавая гэбня. Все сходится!

Павел Александрович оторопело смотрит на вальяжно сидящего детину и по-моему даже не находит, что сказать.

Я не шибко понимаю, что и зачем плетет Дункан, но судя по всему, разговор удаляется в ненужном направлении.

— Вот уж от кого не ожидал, так это от вас! Кто б говорил! Старая германская фирма, производство патронов по сей день, а уж свою армию снабжали, разумеется, куда большим количеством боеприпасов, чем советское НКВД… — растерянно бухтит Павел Александрович.

— Да бог с ними патронами, вы лучше скажите, что нового слышно. Да и эта самая Катынь теперь никого не волнует. Вот эта моя зоологическая мадама — куда похряла? Какие дети собраны? Что ли экскурсии по зоосаду возобновились? — вмешиваюсь я в начинающийся конфликт.

— Погодите, тут видите что… — сопротивляется музейщик.

— А то вы не видите, что он вас подкузьмил и разыгрывает? — открываю глаза собеседнику я.

Дункан откровенно ржет. Правда, тихо и умиротворенно, насколько это можно сказать о ржании. Тихий такой ржач. Омоновец широко ухмыляется.

Павел Александрович бросает на него сердитый взгляд. Сердитый взгляд соскальзывает с нирванящего Будды-омоновца совершенно бесполезно и бессильно, не нанеся никакого ущерба.

— Так что за экскурсии? — продолжаю я свою отвлекающую маневру.

— Да самые обычные — по зоопарку. Зверей-то много сохранилось, аквариумы опять же с экзотикой. Так что детей и из других анклавов возят.

— Делать людям нечего — констатирую очевидное.

— Вот тут вы не правы. Именно это необходимо — и кино и зоопарк. И любая примета нормальной добедовой жизни. Это показывает, что мы удержались. Что цивилизация жива…

Дункан опять ржет тихонько.

— Да, черт возьми, именно, что удержались показывает. Что не все потеряно. Что мы вернем все разрушенное.

— Ага, щщщаз. Пара козлов и набор рыбешек, негодных даже в уху — уже цивилизация — подначивает воспарившего в эмпиреи Павла Александровича его напарник по разучиванию приемов драки двуручным мечом.

— А вот представь себе! — уже злится музейщик.

— Представляю — открыв один глаз наполовину, бурчит Дункан.

— Как бы не так! Ничерта ты не представляешь! Эти зверюшки — символы мирной спокойной жизни. Раз она сохранилась — значит мы к ней вернемся.

— Ну и что? Человек моментально привыкает к хорошему и потому его не ценит совершенно. Опять людишки зажрутся и все кончится опять же Великой Какой — открыв и второй глаз наполовину, бурчит Дункан.

— Зато потом можно сравнить что было и что стало.

— И никого не парит.

— Да хватит вам пикироваться, что там с экскурсиями-то?

— Именно это — Павел Александрович довольно злобно глядит на своего напарника — именно это. Показ нормальной жизни. Развлечение. И одновременно знак налаживающейся жизни. Ведь зоопарк даже в блокаду работал…

— Понеслось! — закрывает глаза омоновец.

— А ведь считает себя питерским горожанином, орясина дубовая — горестно указует перстом на демонстративно вышедшего из разговора мечника Павел Александрович.

— Не понимаю, что вы хотите от грубого двуручника? Он для средних веков вообще пример достойного поведения, бросьте обращать внимание, тогда князья были куда невоспитаннее. Но почему вы все о блокаде? Это ж было до рождества христова, травой поросло.

Тут Дункан опять негромко ржет и открывает оба глаза. До меня доходит, что если кому и удалось разбудить зверя в милейшем и тишайшем Павле Александровиче, так это мне. И проснулся отнюдь не кролик. Или как раз кролик, потому что вспыхнувший щеками музейщик подскочил на полметра сидя. Сейчас моим мозгам достанется…

— Нет аналогов блокаде Ленинграда! — буквально орет он.

— Да я в курсе. Уникальное явление, чего там…

— Вы сами не понимаете чего говорите!

— Понимаю. Нигде не было такого, чтоб трехмиллионный город старались стереть с лица земли всеми способами со всем населением. Как Карфаген. А он — этот город — не дался, хотя и пришлось пройти через невиданные муки и страдания. Но толку-то об этом все время говорить. То сделали наши деды, нам-то как к тому подвигу примазаться?

— Да не примазываться! Не примазываться! Но помнить-то обязательно. Не немецкие бредовые мемуары восхвалять, не в эсэсовцев играть, не в дедов своих плевать!

— Ловко у вас получилось, деликатный вы, не отнимешь — осуждающе взглянул на меня наконец омоновец.

— Тьфу ты, я что ли в эсэсовцев играю? Что вы на меня напустились-то? Вот ведь день какой удачный — то эта тетка из зоопарка, то вы теперь. И касаемо немецких меморий не возражаю, не зря барон Мюнхаузен — немецкий вояка, традиционное это у них, сам помню диву давался, почитывая их ахинею, про сорокоградусные морозы летом и толпы русских азиатов на каждого усталого немецкого героя с расплавившимся от бесконечной стрельбы пулеметом… Вы что сказать-то хотите?

Павел Александрович уже завелся и мне кажется потерял способность адекватно реагировать. Может у него тоже день тяжелый выдался? А может он и сам не понимает, как ему выразить свои даже не мысли, а как бы это сказать — ощущения, наверное. Мысли-то можно облечь в словесную форму, вот ощущения этому не всегда поддаются. А поганые были ощущения, лет двадцать нам старательно вдалбливали, какие замечательные были европейские захватчики, какие опытные мудрые вояки и честнейшие люди, рыцари без страха и упрека, и какой парахтой тупой и подлой были наши предки, ну и мы, соответственно тоже, яблочко от яблони. Как популярно было все гитлеровское, от формы до наград, с каким восторгом публика, а особенно молодежь, воспевала не своих — победителей причем, а все просравших врагов, ассоциируя себя не с теми родственниками своими и сеседями, кого эти оккупанты морили без всякой жалости, как тараканов, невзирая на пол, возраст и национальность, а именно с врагами. Причем проигравшими врагами-то, продувшими все что можно — и свою страну и государство и армию с флотом — подчистую… Помнится, американцы всерьез обсуждали после войны проект кастрации всех уцелевших в войне немецких мужчин, только сопротивление в этом вопросе советской стороны и потребность использовать немцев в противостоянии холодной войны спасли яйца арийцев от выкидывания их в мусорные баки тоннами… Зато сколько вони было испущено по поводу мифических миллионов изнасилованных якобы немок, как уж старались наши журнаглисты и деятели культуры, раздувая эту нелепую тему. Больше-то нечего было выставить в плане злодеяний нашим солдатам, так хоть это, благо документации этих изнасилований, как очень быстро выяснилось не было ровно никакой, ну как и положено тщательным и скрупулезным великогерманцам, у которых как дело до дела доходило, так сразу документов немае, одни байки брехливые… И уж как наши журнаглисты выли! Как выли! Словно это их самих поимели советские солдаты… Хотя кто бы на эту мразь грязную позарился бы… Но это все так сразу и не выскажешь, а музейщика я и впрямь разозлил не на шутку. Вот уж чего совершенно не хотел, теперь придется выслушивать нотации.

— Ты же мне сам рассказывал про чеченские кладбища, черт бы тебя драл, а теперь тут хихикаешь! — несколько неожиданно для меня атакует своего напарника по мечемаханию Павел Александрович.

— И что? Не помню как-то — удивляется Дункан.

— Отлично помнишь! Нет на чеченских кладбищах надписей, потому как чеченец должен своих родичей так помнить, до седьмого колена. Рассказывал?

— А, это… Ну и что? Народ маленький, вот и старается себя сохранить.

— И правильно делает! А у нас что? Спроси молодых — смело пару десятков немецких ассов назовут. Всяких этих Руделей, Хартманнов, Кариусов с Виттманами. А своих — шиш. Хотя все эти Рудели войну продули в хлам. Вот вы, например, фамилию Осадчего или Пегова хоть раз слыхали? Или хотя бы Осатюка?

— Ээээ… Нет, не припомню.

— Я так и думал — грустно, даже как-то обреченно, кивает головой музейщик…

Ну, понятно, сейчас мне долго придется убеждаться в своей некомпетентности и поверхностности…


* * *

Альба аккуратно, но быстро вертанул рулем и грузовичок послушно объехал неряшливое, паскудного вида, пятно на дороге, бывшее когда-то человеческим телом, а сейчас раскатанное почти в блин теми тяжеловесами, которые сбрасывали с полотна дороги вставшие навсегда машины. Потянулась какая-то вымершая целиком деревушка.

Ирка с любопытством вертела головой, в чем-то поездка эта напоминала уже туристическую экскурсию. Конечно, надо было абстрагироваться от некоторых неприятных деталей — и мертвяки попадались достаточно часто и торчавшие из придорожных канав остовы грузовиков и легковушек царапали взгляд, но ощущение скорости и безопасности, стена леса с летней веселой, промытой дождем, зеленью не то, что убирали из окружающего признаки Беды, но как-то смазывали ощущение. Вот в деревушке этот настрой изменился — тут мертвяков было много и они таращились с обочины на проезжавших, правда и не лезли под колеса. А наоборот — мелькнула спина в приметной голубой рваной куртке, какой-то резвый дернул прочь от дороги в кусты.

— Те, что отожрались — умнеют — заметил Альба.

— Да, мы тоже заметили. И умнеют и двигаются иначе и атакуют куда быстрее… А что там в Питере — известно, откуда эта чума взялась?

— Поговаривали разное. Что дескать, это божья кара за неверие слышать довелось, другие толковали, что некий наш аллигарх мир под себя перекроить решил, но тут смущает то, что в Америке практически одновременно пыхнуло, мне так кажется и американцы тут участвовали… Не могло без них обойтись, они свое население сколько уже к зомбокалипсису готовили, одних только фильмов с десяток назвать могу. А еще и кризис начался. Самое то — и от кризиса отвлекли и врага дали… Хотя тут может я и не прав… Можете смеяться, не обижусь. Но мне кажется, что такие нашествия живых мертвецов были и раньше. Я ведь немного этим вопросом и раньше интересовался, так вот у многих племен и народов живые мертвецы фигурируют в легендах и мифах. Слишком уж у многих. Это знаете ли настораживает.

Ирка удивилась.

Приободренный тем, что собеседница не стала сразу иронично улыбаться и показывать верчением указательного пальца у виска свое несогласие с таким выводом, Альба продолжил:

— Вот сами судите — тот же Древний Египет. С чего это мертвецам мозг удалять при мумификации? Всякие нищеброды, которых в то же время просто зарыли в песок без всяких бальзамирований, сохранились не хуже фараонов, даже и получше — у тех при избытке смол тело как раз разрушалось под намотанными покровами. И зачем труп так надо плотно упаковывать, склеивать и заматывать, да еще в несколько гробов укладывать, как матрешку? Чтобы не вылез или по другой причине? Загадка? А то, что африканские негры с зомби явно знакомы издавна? У австралийских аборигенов в легендах — тоже злые мертвецы фигугируют и остановить их можно только в голову кидая что-нибудь вроде боевого бумеранга.

— Боевой бумеранг? — удивилась Ирина.

— А это который не возвращается. Если им не попали в цель.

— Тогда что ж это за бумеранг — еще больше удивилась Ирина.

— Боевой — как само собой разумеещееся пояснил вежливый шофер — И к слову и у славян тоже есть живые, то есть ожившие мертвецы, и у германцев тоже такие попадались персоналии. Это все неспроста — пояснил Альба сказанное.

— Я как-то на эту тему не думала. Не до того было — призналась Ирина.

— А я собирался даже книгу писать — несколько смущенно сказал Альба.

— Книгу? Вы — писатель?

— Нет, что вы…

— Жаль, у меня ни одного знакомого писателя не было…

— Еще может кто и подвернется. Но с другой стороны — в той же Библии — несколько человек ожило после смерти, тот же Иисус. И Лазаря он оживил…

— Не, там не то. Там — оживил, то есть не мертвеца поднял мертвым, а жизнь вернул. Реанимировал, вот. Эти-то все — мертвые. Только двигаются и нападают — кивнула Ирина на окошко, за которым как раз мелькнула целая семья — папа, мама и две дочки, тупо стоящие вокруг расхристанного "Ниссана".

— Гм… Ну да, верно. И все-таки столько легенд и мифов… Те же вурдалаки у славян. Упыри…

— Эти да. Слыхала. У нас в деревне бабки старые много чего рассказывали. И что зеркальце круглое иметь нельзя, можно мертвяка в дом привадить, и что ночью на кладбище ходить нельзя, особенно когда луна круглая и светит сильно… Но мы ходили, а ничего не случалось.

— Страшно было? — заинтересовался Альба.

— А то ж! — гордо ответила Ирина.

И оба рассмеялись.


* * *

— Мне даже то странно — начинает возбужденно Павел Александрович, — что вы вообще этих фамилий не слыхали. Виттманн и Кариус — слыхали, так?

— Ну, слыхал… — признаюсь я.

— Вот видите! А Осадчего — не слыхал!

— Осадчих вообще-то много — заявляет омоновец — у нас в отряде Осадчий есть. Юрка Осадчий…

Музейный работник немного осекается, сбивается с настроя, но очень скоро продолжает с тем же рвением.

— Верно, много. И первый танковый таран танкист Осадчий в Испании совершил, и летчиков много было и артиллеристов. Но вы ж о них даже не слыхали!

— Павел Александрович! У меня, знаете, был сегодня тяжелый день, устал я как упряжка ездовых собак. Ей-ей сейчас ваш обличительный пыл ни к чему. Вот вы назвали три фамилии, так и просветите меня, что я не знаю. А я вам скажу спасибо. И не надо меня укорять. Я-то прекрасно понимаю, что без своей истории мы тоже зомби. Что хочешь можно в башку вложить, свято место пусто не бывает… Что тот же Кариус и показывает. Но ради бога — не кипятитесь, хорошо?

Мой оппонент пыхтит, сопит, но градус накала снижается. Наконец он уже более тихим голосом начинает мне втолковывать.

— Так вот, я вам привел первые попавшиеся примеры. Понимаете, тому же Кариусу с его непрошибаемой броней и пушкой в 88 миллиметров бить издалека советские танки было несложно. И практически безопасно. Это скорее как в тире, нет тут особого героизма, везучесть только, что в итоге жив остался. А про Пегова я сказал потому как вот у него и героизм и мастерство и тонкий расчет был. Он на легком танке Т-70 убил две «Пантеры». Представляете?

— Как-то не очень. Я в танках не шибко разбираюсь. (И до чего же мне хочется задать драла, ан некуда!)

— Да все проще простого — Т-70 это танк весом в 9 тонн, габаритами с некрупный легковой автомобиль, два человека экипаж, а «Пантера» — 44 тонны, почти семь метров в длину, да пять человек экипажа. То есть просто несопоставимые величины. Советская машинка в разы уступала этой немецкой зверюшке во всем. Я уж не говорю, что кошка своей пушкой шила Т-70 со всех направлений и на любой дистанции — до пары километров. А семидесятка могла убить зверюшку только в нижний борт, не дальше пары сотен метров и только во вполне определенные места. Так понятно? Так вот этот младший лейтенант по фамилии Пегов услышал, что танки едут, занял позицию в кустах и две — понимаете — две вражеские машины убил в борт. Снайперски, они и не рыпнулись. Только передняя успела башню повернуть. Не до конца. Пегов по — хирургически точно танки эти убил — словно ему светящейся краской пометили — куда бить своей 45 мм мухобойкой. С пары сотен метров! Зная, что любое попадание в его коробчонку из пантеровой дуры фатально! А вы помните при этом Кариуса!

— Ну спокойнее, Павел Александрович! Все, я уже Пегова навсегда запомнил, честное слово!

— Ага! Тогда и Осадчего будьте любезны запомнить!

— И его запомнил. Он хоть кого таранил-то?

— Своим Т-26 долбанул итальянскую танкетку «Ансальдо» и скинул ее в овраг. А его танк остался боеспособным.

— Ну танкетка, знаете ли… Да еще и итальянская…

— Так и Т-26 не велика Федора… 8 тонн против трех с половиной итальянских. Но дело-то не в том. Вот если бы немецкий танкист совершил первый таран — нам бы ведь все уши прожужжали, верно? Или английский? Или не приведи бог — американский?

— Ну пожалуй… — соглашаюсь я с очевидным фактом.

— А как наш — так молчок и ни гугу. А ведь те же легкие танки на Курской дуге таранили немецких тяжей, вышибая им ведущие колеса и обездвиживая. Есть на эту тему документы. А ремней безопасности и подушек надувных в танках не было, так что чем спорить — воткнитесь на полном ходу на современной машине в другую тачку — потом расскажете ощущения!

— Это лишнее — решительно заявляет омоновец — я лично против, чтоб лекарь такие эксперименты ставил!

— Ладно, не буду. Был уже печальный опыт, не понравилось. Даже и с подушками — без особой охоты вспоминаю я.

— То-то же! А касаемо Осатюка, вы как родившийся в Ленинграде, должны бы и знать. Тоже в свое время эпизод был куда известный — при прорыве блокады. К тому времени наши навострились таскать танки по льду — вы вот, например, не слыхали, что параллельно "Дороге жизни", где грузовики гоняли, еще была в сторонке дорожка для тяжеловесов — по которой переправляли тяжелые танки и соответственную артиллерию?

— Не припомню.

— Вот-вот. Так что насчет переправ по льду уже наработки были. И в январе 1943 получалось, что ледок на Неве тонкий и по нему только эти блошки — шеститонные Т-60 и могут проскочить. А для остальных нужно на льду укладывать настил, иначе попроваливаются. А танчик Т-60 еще мельче, чем Т-70, на три тонны легче и пушечка авиационная 20 мм. А без танков пехоте не продвнуться, у немцев-то танки в обороне вплоть до «Тигров», снесут пехоту контратаками. Потому хоть что-то, хоть легкобронированное — надо сразу же с десантом первой волны пускать. Вот этих блошек и пустили — у немцев эти танки получили характерное прозвище "неистребимая саранча". И танк Дмитрия Осатюка как раз очень скоро и отличился — немцы, разумеется, организовали контратаку тремя танками и батальоном пехоты, а командир танковой роты малюток Осатюк, рассчитывая, что его мехвод Иван Макаренков сумеет с задачей справиться — приказал тому танцевать танком на виду у немцев, с тем, чтобы танки эти вывести аккуратно под стволы артиллерийской батареи Петра Романова, которая в кустиках позицию держала. Своей пушчонкой Осатюк немцам мог только краску поцарапать или фары побить, но стрелял все время, чем немцев разозлил и они стали его преследовать, а он мехводу говорил, куда какой ганс стволом метит. По вертящемуся юлой танчику немцы давали раз за разом промахи и в итоге как Осатюк и рассчитывал, встали бортами аккурат под кинжальный огонь. Чем пушкари и воспользовались, тут же подпалив головной танк, поломав безнадежно второй, а третий удрал от греха подальше. Увлекшись погоней за Осатюком, немецкие панцерманны оторвались от своей пехоты и другие танки роты Осатюка уже загнали немцев в находившийся неподалеку котлован. Возникла патовая ситуация — ни немцы из котлована атаковать не могут без танков, ни наши немцев оттуда выкурить не могут — пехота опытная, воевать умеет. Вернувшийся после танцев с немецкими танками Осатюк накатал колею к краю котлована — для разгону, а то в снегу малютки часто вязли, и туда прыгнул — как в кино. Ну а дальше, пролетев по воздуху, плюхнулся танком в гущу германской пехоты, огнем и гусеницами убедил тех в безнадежности сопротивления и все.

— Помню такое, Гоблин это расписал, как «Тигров» тогда наши пожгли — замечает омоновец.

— Не совсем верно. Пожгли хоть и из тяжелого 502 танкового батальона танки, но не «Тигры», а как положено говорить — Panzer III, трешки. Но это мало что меняет. Для такой танковой мелюзги, как Т-60 и трешка была смертельна. Весом та втрое больше, любое попадание из 50 мм пушки — смертельно. Так что разница невелика. Жаль не знаю, сколько выстрелов по Т-60 произвели и промазали немецкие танкисты…

Умом я понимаю, что рассказы Павла Александровича вполне себе жизненно важны, особенно сейчас, когда мирная жизнь кончилась надолго и автомат с боезапасом теперь постоянная ноша, привычная. Без которой чувствуешь себя словно без штанов — оно как бы допустимо, но непривычно. И разумеется все эти его боевые эпизоды вполне глядишь когда и пригодятся. Но в уставшую голову уже как-то не лезет. А самое главное — я никак не пойму, что и как мы должны делать в этой чертовой Ропше, да еще малыми силами. Мутно это все и непонятно, а кроме того — больно уж нас мало и не выглядим мы нормальной разведывательно-диверсионной группой, не наше это. Видал я несколько раз волкодавов из таких подразделений, так только по физической своей форме они каждого из нашей команды переплюнут. Ну может Серега еще потягается на равных, но подозреваю, что и с ним не все так гладко. Ремер еще пожалуй гож по всем параметрам. А хромой Енот, так и не вылечивший свой артрит Андрей или Брысь с его радикулитом… Это со стороны смешно, когда человека прихватывает острой болью в пояснице, а будет у нашего майора острый приступ — и считай, что имеем тяжелораненого.

Свои возможности я тоже не слишком высоко ставлю, оно конечно я лучше разбираюсь в медицине, чем любой из команды, но стреляю весьма так себе, рукопашке просто не обучен, если нас начнут гонять, то дыхалки мне хватит не надолго. И кому от моей медицины будет прок, если нас обложат? Я ведь прекрасно понимаю, что там только этих чертовых сектантов еще старого разлива — два десятка. А может и три. Или четыре. А еще они явно должны себе подобрать адептов, иначе хрен бы им удалось контролировать район поселка такими малыми силами. Сколько адептов — черт знает, и между прочим служить они будут как и положено неофитам — еще как ревностно. И остальное население — вполне их может за защитников своих держать, если сектанты перестали так сумасбродствовать, как это делали на Заводе. Да три бронетранспортера у сектантов. Плохо все, а еще подспудно лезет мыслишка — об упомянутой пропавшей разведке. Тоже ведь наверно были грамотные люди — а пропали. Тошно на душе. Муторно. А тут еще и все эти выволочки. Оно конечно правильно, давать накачку перед боем, но мне это не требуется, мне бы поскорее домой, аптечку собирать на выход. Опять же животины дома некормленые, негулянные. Надя, конечно, что могла сделала, но я-то знаю, что на нее в эти дни нагрузка в больнице — на троих бы хватило по мирному времени судя… Просто мне очень не хочется ехать в Ропшу. Но придется. Попала собака в колесо — пищи, да беги… А я тут застрял, не плыть же вплавь до Кронштадта, зажав зубами узел с одеждой и автоматом. Значит придется ждать — когда кто-нибудь соблаговолит отчалить.

— Вы ж поймите, я не просто вам всякие истории рассказываю — примирительно говорит между тем Павел Александрович — это ж золотой фонд. Сами-то военные приемы тактики и стратегии мало меняются, ну разве только при изменении оружия и появлении чего-то нового. Да и то. Какая разница между Каннами, где карфагеняне римлян окружили двойным охватом и той же операцией под Сталинградом? Или бои под Верденом и на Синявинских болотах? Часто выдают что-то за свеженину, ан глядь — а это еще в Древней Греции было. Вот раз уж на то пошло — прием с запугиванием противника и созданием у него впечатления о своей мощи весьма скромными силами кто только не делал. Те же скифы например на запасных лошадей сажали чучела из набитой соломой одежды, чем сразу увеличивали видимую численность втрое, да еще и гоняли один и тот же табун так, чтоб не видно было, что он по кругу ходит — у противника создавалось впечатление, что скифы прибывают и прибывают, и их уже орды несчитанные, а там топталось по кругу негустая кучка всадников. И точно так же пират Морган испанцев надул — якобы высаживая десант на берег, причем к берегу пираты плыли стоя в лодках, чтоб видно их было хорошо, а обратно к кораблям когда шлюпки возвращались, то пираты лежали на дне и не светились. Испанцы посчитали, сколько народу уже на берег высажено — и сдулись. И ровно то же самое и наши, например, провернули, когда надо было румын напугать. Начальник штаба инженерных войск подполковник Любимов предложил двинуть к переднему краю обороны противника колонну автомашин и танков, чтобы создать иллюзию, будто мы готовимся к большому наступлению крупными механизированными силами. Ватутин замысел одобрил. Несколько часов ушло на подробную разработку операции. С наступлением темноты к переднему краю пошли десятки парных светящихся точек и конечно моторы ревели. К линии фронта машины шли с зажженными фарами и перегазовкой, а обратно с потушенными и тихо. Поскольку машин было мало, то к каждой из них прицепляли по нескольку саней с фонарями. Гул танков имитировали тракторы, елозившие у передовой. Движение вкруговую продолжалось до рассвета. Артиллеристы, меняя позиции, имитировали пристрелку многочисленных новоприбывших батарей. Резко активизировали радиообмен, набив эфир ложными приказами и переговорами несуществующих частей. Румыны поняли, что по их душу прибыли танковые части и дальнейшее сопротивление бесполезно, надо сдаваться. И благополучно капитулировали. К слову довольно типовая операция по обману противника. А вроде как обратная операция — когда наши ввозили на Ораниенбаумский плацдарм части 2 Ударной армии таким образом, что убедили немцев в том, что наоборот эвакуируют войска с плацдарма — это частный случай того же.

Вы ж поймите, почему я такой злобный — война это нормальная мужская работа, и у нас опыт такой, как мало у кого, а мы всю эту информацию в унитаз и в итоге словно какие-то люксембуржцы стали. Бараны, одно слово. А нам надо все это помнить, уверен, припрутся соседушки с недружественными визитами… Ведь уже сколько раз было — в той же Чечне наши генералы открыли способ штурмовых команд. Даже и хвастались этим. А получилось, что опростоволосились со своим хвастовством — способу сто лет в обед, мы же сами его и пользовали — например когда брали Берлин. И уж кто-кто, а генералы должны бы это были знать, это ж их профессия как — никак. Это же кошмар — и генералы понятия не имеют, что должны делать и офицеры. А уж по рядовых-необученных и говорить страшно!

— А, вот оно что — просветляется омоновец — это все горе паническое у Павла ибн Искандера после обучения молодежи работе с минометами разбухло. Так?

— Да, и это тоже — неожиданно легко соглашается музейщик — и это между прочим ребята с не просто так с улицы, сработавшиеся в общем, с боевым опытом, а очевидные вещи им разжевывать надо. Что говорить о тех, кто сроду никакого живого оружия в руках не держал.

— Вы тут минометами разжились? — удивляюсь я.

— Скорее боезапасом. Минометов и в музее достаточно. Разжились несколькими сотнями мин, так что два расчета 82 мм. уже немного потренировались, дальше еще пару расчетов можно организовать. Мины правда еще начала 70 годов, неровен час проблемы будут, но лучше чем ничего. Вот мы их и утилизируем.

— С живыми воевать собрались?

— Почему нет? Когда до этого дойдет, надо, чтоб расчеты уже были обучены. А то сегодня точно бы пара умников голов бы лишились, хотя им сто раз сказал и показал, что не надо в ствол миномета заглядывать и вообше крутиться в зоне выхлопа. И вроде поняли. А тем не менее двоих бы точно потеряли — и это только то, что я засек.

— Сейчас они чем заняты?

— Тренируются. Разборка-сборка миномета. Разобрали, переместились на пару метров, плиту в землю шмяк, трубу в сустав, двуногу присоединили, сымитировали заряжание пустой рукой — разобрали, перешли, опять собрали.

— Не поломают?

— Не исключено. Но все равно учиться надо, причем практически. Тренаж ничем не заменишь. Хорошо хоть они не срочники, понимают.

— А что это вас запрягли, а не начарта Охрименко? Ему же и карты в руки?

— Так он не минометчик. А у меня в сравнении с ним опыт куда больший, довелось знаете ли посетить несколько жарковатых стран. И могу похвастаться были вполне определенные успехи. Как в обучении местных кадров так и в практике. Да и засиделся я тут, пора проветриться.

К моему облегчению в компанию добавляется та самая рыжая женщина с АК-74. Подошла тихо, я даже не заметил, только когда уж в поле зрения появилась. "Девушка с веслом" запросто обращается к Павлу Александровичу с вопросом об успехах ее подчиненных, причем величает его ни много ни мало герром Бомбардиром. Музейщик смущается и вполне связно сообщает, что ребята толковые, но две головы сегодня бы уже снесло вылетающими минами, а если бы детонаторы успели взвестись, то и другим бы досталось. Рыжая кивает, говорит, что дополнительно надерет ухи. Потом неожиданно обращает свое внимание на меня.

— Мы тут достали несколько коробок с весьма важным препаратом, мне говорили, что препарат входит в список жизненно важных чуть ли не первым номером. Какую цену может заплатить ваша контора? Вы ведь тут медицинское начальство?

— Ну знаете ли. Я вообще-то вряд ли так сходу скажу, я ж не совсем снабженец. Опять же смотря, что за препарат. Это с ним коробки?

— Да.

Читаю надписи на коробках. Поворачиваюсь и с сожалением говорю, что за этот препарат больница гроша ломаного не даст.

— Это как так? — оторопев спрашивает рыжая.

— Ну видите ли, это арбидол. Противовирусный препарат. Шестерка уже сейчас сняла потребность в противовирусных препаратах, нет сейчас вирусных заболеваний, кроме зомбии, тем более, что они — в том числе и арбидол — зомбию не лечат, это достоверно доказано. При этом и до беды арбидол был фуфлом.

— Гм. Это точно? А что ж препарат был жизненно важным?

— Ну вообще-то он не жизненно важный. Его эффективность под большим вопросом, если честно. Другие были эффективнее. А в список он включен только потому, что производители этого арбидола весьма высокие посты занимают. То есть занимали. Так что это дутое плацебо, не больше. Слово плацебо знаете?

Рыжая возмущенно фыркает. Видно, что слово это она знает. Тут же убеждаюсь, что она вообще много знает слов. Это заметно из того, как она напускается на одетых в такой же камуфляж парней, которые как раз закончили разгружать плавучее средство. Матом она не пользуется, но от этого выговор не становится менее ядовитым, скорее наоборот. Мы переглядываемся — ясно, что парни сосватали командирше пустой выход, причем еще поспорили там, на каком-то фармацевтическом складе, что брать, сама-то Ракша отдавала предпочтение простым медикаментам на манер антибиотиков и подобного, а именно эти двое убедили набить корыто этим супер-пупер арбидолом. Один из парней помалкивает, вздыхает, обводит очами небо, слегка розовеет этаким девичьим румянцем, другой краснеет как рак, что на его рязанской физиономии особенно заметно, пытается возражать, периодически якая. Впрочем, кроме самого зачина "Я… он продолжить речь не успевает. На каждое это самое «Я», рыжая тут же отпускает дополнительную порцию яда. Когда я уже услышал — Путин без Кремля, — туча комарья, — речка без устья, — съел свои локтя — и — мамонт три бивня", любопытство пересилило. Я вежливо осведомился, а какие еще определения она может выдать на это самое «Я»? Бросив на момент полоскать проштрафившихся, Ракша улыбается и отвечает нимало не задумываясь:

— по колхозу тля,

— банка мотыля,

— черви для рыбья,

— нехрен тут ля-ля,

— самка бугая,

— свиснул якоря,

— песня журавля,

— шлюпка корабля,

— вышел не войдя. Хватит?

— Ну знаете, я впечатлен. А еще можете? — заинтригованно вопрошаю я.

— Легко — улыбается рыжая.

— И? — подначиваю ее. Она без натуги выдает целую охапку:

— смайлик айсикья,

— просто каналья,

— обрезик от ружья,

— шрамик от цевья,

— клювик воробья,

— жабры Карася,

— денег ни копья,

— шапка Мама Я,

— в дырку труселя,

— лифчик от хоря,

— кроватка для спанья,

— памперс для битья,

— попка просто для,

— желудь из свинья,

— швецкая семья,

— дайте три рубля,

— ухо для вранья,

— бантик пуделя,

— пудинг из гнилья,

— стволик для литья,

— телка для шмотья,

— типа тру-ля-ля,

— хвост попугая,

— Андерс без буя… Еще?

— Ну а еще сможете? — уже совсем пораженный спрашиваю я.

— Как уже говорилось — легко! Поехали. — тазик для мытья,

— копейка без рубля,

— нож без острея,

— штурман без руля,

— тонны две угля,

— оспа у кроля,

— грип а-ля свинья,

— скушать не жуя,

— смеси для питья,

— всадник без коня. Хватит?

— О, да. Вполне. Впечатлен! В принципе я могу вам дать список дефицитных медикаментов, так что если склад не пустой еще — можете исправить ситуацию.

— А с этим что делать? — она глянула на коробки.

— Честно скажу — не знаю. Разве что использовать как плацебо, для чего только он и раньше был гож. Досадно, конечно. Ну да было бы то последним горем. Можно выдавать мнительным людям.

— Черт! Убили время, горючку и силы. День впустую…

— Бывают потери и посерьезнее — утешаю я ее, руководствуясь старым принципом "чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу". Она кивает, думая о чем-то своем. А я с огромной радостью вижу наконец неторопливо идущих своих сослуживцев по команде — Серега с Енотом не спеша, прогуливаясь, двигаются на пристань, значит уедем скоро, не надо ждать у моря погоды. Но видно такой у меня талан сегодня — не успели мы залезть в лодку, что-то разговор заязался с сидящими на пристани, а тут подкатила та самая сотрудница зоопарка, что уже начинала мне головомойку делать несколько раньше. То ли детей кому-то сдала, то ли ее экскурсия недолгая была, но факт, что наличие на пристани аж трех мерзавцев из проклятой живодерской команды, подвигло даму к весьма активным действиям. Но ей не удалось отрезать нам путь к ретираде и очень скоро мы уже оказываемся в лодке, старательно не слушая претензии защитницы убиенных животных.

— Да как у вас рука только поднялась, живодеры вы этакие! Охотнички! Больше вам и стрелять не по кому было! Медведи же в красной книге, уникальные животные же, белые медведи! А другие — которых вы тоже расстреляли? Вам руки ваши оторвать мало!

Только Енот не удерживается и перед тем, как отдать швартовы, прямо глядя тетке в глаза внимательно и смиренно так спрашивает:

— Мамо, это вы об мишках убиенных беспокоитесь? Это да, горе-то какое… Мамо, а вот скажите, ежли так случиться, что маловероятно, конешно, но, вот мало ли, Г-ди Б-же, Отец наш Н-бесный, пошутит — и вы, узнаете вдруг, что меня например пристрелили? Не, я ж понимаю, что на оградку, крашеную по годовщинам — рассчитывать глупо, ноне такое токмо героям Всея Кронштадта, и Ржевки, и Колпино, и прочая и прочая — но я в герои не попаду. Хрен с ней, с оградкой. Ну, вот хотя бы просто — слезинку-тось смахнете? Ну погорюете как об невинно убиенных мишках? Да чо там, нет меня в красной книге, об что речь… И добро б помереть за что эдакое, всевеликое… а то ведь, случись — так за то, чтоб вашим зверушкам покушать лишнего, да хфильму новую показать в синематографе, по пятницам. А потом еще чтоб Вам бензинцык подешевле был, косметика в ассортименте и свобода слова. А там и до интересов тех кто равнее прочих при прочих равных дойдет — а то, иначе, за что ж мы последние времена до Беды подставляли глупы буйны головы? Також оно понятно, что жалеть таких — оно и не надо вовсе. Зверюшек жальчее. Да и не узнаете Вы, мамо, случись что — ну, оно ж вам знать вовсе и не интересно. Так я пойду, мож все же на оградку заработаю, а вы пока пожалейте медведей, и прочих… не смею более отвлекать.

Ответ дамы-зоологини я не слышу, потому как мотор рявкает и я шлепаюсь на задницу, лодка рванула всерьез. Эх, даже не попрощался ни с кем.

— Да что они все, с цепи сорвались, что ли? — спрашиваю я спутников.

— А что такое? — по обязанности интересуется Серега, о чем-то сосредоточенно думающий.

— Да Павел Ляксаныч мне мозги полоскал половиной истории Великой Отечественной и нервный был шибко, эта мадам напустилась тоже.

— День такой — веско замечает Енот.

— И что за день? Самая короткая белая ночь?

— Не только. Полнолуние. Думаю, что это.

— Да кто об этом помнит, тем более сейчас! — удивляюсь я.

— Дык помнить необязательно. Генетика. Длинная память. Вот и нервничают.

— Ну разве что… А со зверюшками вообще-то получается фигня какая-то.

— Ты о чем? — осведомляется Серега.

— Ну я всегда этих любителей животных не понимал. Особенно фанатичных и рьяных. Они такие любители, что хуже маньяков. И вообще тут черт ногу сломит…

— Звери — это все-таки хорошо, однако. С ними проще, однако, — отмечает Енот.

— Так я же про людей толкую.

— С людьми — сложнее, однако, — опять же высказывает неоспоримую истину хромой.

— Ну тебе все шутки. Я вот когда прочитал про эту компанию идиотов под названием «РЕТА» — общество по борьбе за этичное отношение к животным — уже офонарел.

— И что такого заслуженного живодера заставило превращаться в настольну лампу? — наконец отрешается от дум Сергей.

— Да ты сам суди, эти любители животных собирают всяких котов-собак в свои приюты для животных. И раздают желающим. Под это собирают нехилую денежку со всяких там благодетелей и радетелей. Желающих, что забавно, сильно меньше, чем живности. Так они эту живность "спасенную от злых людей" ликвидируют сами. Постоянно и тысячами. Чтоб на харчи не тратиться. Тратятся на рекламу своей конторы, делая безумно дорогие ролики в самый прайм тайм идущие. На эти деньги можно было бы всех бродячих кошек и собак три года кормить, но все на рекламу. Я когда узнал, что в их приютах для спасенных животных ликвидируется за год 90 % всей котособачьей братии — офонарел точно. Даже не как настольная лампа, а как торшер — или даже фонарный столб.

— А чего эти выкидыши природы хотят-то? — удивляется Серега.

— Президент и соучредитель РЕТА Ингрид Ньюкирк сформулировала задачу, как всеобщее освобождение животных. Это означает — нет мясу, молоку, зоопаркам, циркам, шерсти, коже, охоте, рыбалке, просто домашним животным, ибо это тоже несвобода. РЕТА также против всех медицинских исследований, в которых требуются животные.

— Похоже, баба сумасшедшая, — констатирует уверенно Сергей.

— Ну, наверное, да — она в 22 года сделала себе операцию по стерилизации.

— Вот это — правильно! Сама операцию сделала, пивной бутылкой? — радуется хромой.

— Нет. Не сама,, конечно. Врачи, по ее требованию. Она ж не наш Рогозов, который себе вынужден был на полярной станции аппендицит оперировать. К слову, эта любительница животных собственноручно ликвидировала в своем офисе около 14 тысяч животинок.

— Точно сумасшедшая сука, — твердо констатирует пулеметчик.

— Мило, — с гримаской и выражением Гермионы Грейнджер из первой фильмы про Поттера поддерживает Енот, — встретишь Ингрид — не убивай ее! Оставь ее мне, — заканчивает он уже голосом Саида.

— Ну я надеюсь, что она таки уже зомбанулась. И бегает теперь от своры зомбанутых собак. Но вообще у этих европейцев и раньше так было, не отнимешь. Наши еще раньше такое замечали. Вот помнится в детстве книжку про капитана Врунгеля читал…

— Похоже, про международное общество по защите китов от вымирания толкуешь, — усмехается Серега.

— Про них, голубчиков.

— В чем соль-то? — опять осведомляется Енот.

— Это общество занималось уничтожением китов — дескать, если их уничтожить, то они не смогут вымереть. Нормальная такая логика… Впрочем наши тоже хороши. Только в другую сторону. Та же дама зоопарковая… Я ведь понимаю, что она нам бы тут втемяшила, тем более в день 22 июня. Зоопарк-то ленинградский блокаду пережил. Потерь конечно много было, ту же слониху Бетти убило 8 сентября — тож знаковый день — кольцо блокады сомкнулось и вот практически под первыми же бомбами эта животина и погибла. Обезъяны разбежались, по всей Петроградке их ловили.

— Это все хорошо, только ты что-то мыслью растекся — возвращает меня в русло Сергей.

— Мысль простая. Вот выхаживали тут бегемотиху по кличке Красавица. Очень трогательная история. У бегемотины кожа особая. Ей надо в теплой воде почаще находиться, иначе трескатся и заживает плохо. А тут воду отключили, холодрыга, служительница эту громаду камфарным и касторовым маслом смазывала, грели как могли. Бегемотина была очень боязливой, от бомбежек в панику впадала, служительнице приходилось в бомбежки рядом находиться, гладить эту громаду, успокаивать — животина в присутствии служительницы и впрямь в себя приходила. В общем — спасли самую крупную в Европе особь. Или вот как раз гамадрил родился в блокаду, так из роддома выдавали в день поллитра молока. Выжил детеныш гамадрила.

— И?

— Да что и… Та же бегемота — это считай пять тонн мясопродуктов. Вот я и не знаю — что лучше: что бегемот выжил, или хотя бы десяток или поболе умерших от голода людишек на его мясе выжили бы. Или что ценнее — детеныш гамадрила или человеческий? Человеческие-то мерли тысячами… Не, я понимаю, что золотом плачено и тот же бегемот такое же ценное оборудование, как и токарный станок… И все же…

— О, кстати! А что с хищниками сделали? — сбивает меня с настроя почему-то заинтересовавшийся Енот.

— Кого успели — эвакуировали. Кого не успели — пристрелили. Опасность была высока, что под очередными бомбами на волю не обезъяны уже разбегутся. Бомбили-то все время — на Петроградской стороне на территории аттракционов в парке были склады продовольствия.

— Это что за аттракционы? Где?

— Да американские горки — они как раз были, где угол зоопарка, что на Петропавловскую крепоть смотрит. Вот там их знаменитый купец Елисеев построил в начале века. Потом в тридцатые годы сгорели. Восстановили быстро, 1200 метров путей, семь поездов по два вагончика, народ туда валом пер. Особенно если учесть, что обниматься прилюдно было неприлично, а тут допускалось. Вроде как девушку свою оберегаешь. Ну а в 41 там склады тайно организовали, видно рассчитывали, что немцы не будут аттракционы долбать. Немцы знали про склады. Да и ракетчики с земли помогли навестись — многие эти ракеты зеленые видели. Ну и сгорело, пожар был не меньше, чем на Бадаевских, только о нем мало кто вспоминал. А после войны пепелище зоосад под себя прибрал… Так что немудрено, что в зоосад прилетало все время.

— И ты, попугай ученый, не мог с такими знаниями бабе этой растопыренной рот заткнуть? — удивляется Енот.

— Ну, я растерялся…

— Похоже, зря. Медведей-то в блокаду порешили? — уточняет с интересом Серега.

— Белых вроде эвакуировали с носорогом, тиграми и пантерами. А бурых и других крупняков постреляли. Правда вроде уже в 43 с фронта медвежат доставляли…

— Вот и сказал бы мадаме как есть… Толку от вас в нужную минуту…

К своему стыду вынужден признать, что будь я сегодня в нормальной форме, ответил бы я тетке из зоопарка адекватно, ан не срослось… Ладно, переведу вот дух, отыграюсь еще.

— Как-то не сообразил. Да и ругаться мне с ней не с руки.

— А кто говорит ругаться? — удивляется Енот — просто охолонуть, поставить на место.

— Да будет тебе. Вы-то как пообщались? С пользой?

— Похоже, да, может и пригодится, — отвечает Серега.

— Слушайте, мне показалось или эти жуки — имею в виду парочку мечников-неразлучников, что на пристани дежурили — мне показалось, что они тоже в эту нашу операцию вписываются?

— И правильно показалось, — говорит Сергей.

— Интересное кино. Я-то боялся, что мы там в одиночку кувыркаться будем.

— Задачи нам нарезали серьезнее, чем мы можем выполнить. Так что помощь будет. Нельзя сказать, чтоб солидная, но по нынешним временам — неплохо.

— Значит Павел Алексаныч с минометами. Не очень себе представляю, что это такое, но уже теплее.

— Миномет — это такая труба на плите. В трубу запихивается мина, соскальзывает вниз, тыкается капсулем о неподвижный боек…

— … после чего у нее пыхает пороховой заряд и выкидывает мину из трубы. Енотище, я уж мин-то в руках подержал, а уж хвостовиков-стабилизаторов как грязи на полях было. Не о том речь, я их в деле не видал.

— В деле они хороши — одновременно и одинаково отвечают оба собеседника и переглянувшись, усмехаются.

— Ну вам виднее. Только нафига в Петропавловской крепости заводить секту минометчиков — не пойму. Орудия и помощнее можно поставить. А в кого кроме людоедов лупить — не представляю. По зомби вроде как совсем нелепо…

— Это ты совсем, похоже, не прав — солидно отвечает Сергей — если по Неве попрет что нехорошее, то пушки с верков посшибает быстро, да и по амбразурам с нынешней оптикой отработать не вопрос. А миномет из укрытия врагу на палубу накидает гостинцев. Так что получается, что реку контролировать минометами вполне можно. Опять же есть мысля очистить пространство перед Адмиралтейством. Зомби конечно тупые, но когда их шкварят, стараются все же от угрозы уйти. Опять же есть нюанс — зомби с повреждениями все-таки гниют, не так как целехонькие. Ну и ходить с перебитыми ногами не смогут. Вполне может помочь, а то эта толпа вокруг Адмиралтейства надоела уже. Ну и нам в будущем деле очень может пригодится, особенно если этот Паша и впрямь такой мастер, как нам толковали.

— А эти балбесы с арбидолом, что у него теперь в помогалах — кто такие?

— Да страйкболисты. Они, как началось это похабство, сразу в кучу собрались. Тоже потери у них были жесткие, но колхозом отбиваться сам понимаешь — проще. Вот они и отбились. В Петропавловку из Веселого поселка добирались. Там тоже был анклав небольшой, не удержали.

— После того, как нас в Кронштадт прибрали? Я их раньше не видел.

— Да, они тут недавно. До этого самостоятельничать пробовали. Похоже, что не шибко вышло.

— Ясно… А Дункан? Что нам отряд алебардщиков тоже придадут?

— Нет. Просто десяток ментов как бы в усиление, но думаю, что у них своя задачка — среди людоедов их коллеги есть, опять же сразу кое-какие следственные мероприятия ожидаются, так что из МВД люди пригодятся.

— Лучше б танк дали. И роту мотопехоты. Или морпехов.

— Не покатит. Для силового захвата такого поселка, как Ропша — батальона мало. Да и ставить все на один танк. Несерьезно. Фугас, мины, граната из РПГ — и все…

— Таким сбродом как у нас, тоже что-то не впечатляет — уныло отвечаю я.

— Не переживай, не все так кисло.

— С чего это ты такой уверенный?

— Просто наконец-то нормальная задача. Нормальные живые враги, нормальные БТР, не то, что эта нежить сказочная.

— Там зомби тоже хватает. Кстати, а что это нам так загорелось добивать этих людоедов? То не волновало, то вишь как загорелось. Я может и ошибаюсь. Но времени на подготовку нам явно мало дали. Те же самоучки-минометчики накроют сгоряча — и полетели клочки по закоулочкам…

— Вы меня удивляете! — с интонациями волка-скорохвата Таманцева заявляет Енот. И смотрит при том на меня, как на дефективного.

— Да хоть и так. С чего это Ропша такая медом намазанная оказалась?

— Похоже, ты не в курсе. Там много всего ценного, — медленно выговаривает Сергей.

— Ну например?

Серега, прищурясь, смотрит на бликующую воду, потом начинает перечислять: "Во-первых — живых людей под полтыщи. Во-вторых — рыбозавод и институт рыбный соответственно. В-третьих — две конюшни с лошадками уцелели. В-четвертых — там перекресток дорог, а дороги надо расчищать. В-пятых судя по отсутствию курозавров — там какая-то часть птицефабрики уцелела. Мало?

— В-шестых там куча отмороженных людоедов, которые вооружены и имеют бронетехнику и всякие взрывающиеся железячки… — возражаю я ему.

— Ага, в-шестых там куча отмороженных людоедов. И этот пункт стоит поставить вперед. Первым пунктом, — замечает Енот.

— Из гуманизьмы?

— Нет. Из-за идеалогии. Или уже даже и религии. Устоявшей, вполне имеющей шансы на распространение. Между прочим — они весьма себе привольно живут. Не сравнить с тем же анклавом в Александро-Невской лавре. Тем все время приходится отражать нападения, да и вылезти за стены не получается, там упыри толпами. Потому кого бог любит — оно не очевидно. Вот с точки зрения людоедов — ни тебе постов, ни смирения духа, ни умерщвления своей плоти — куда как веселее живется…

— Ну насчет умерщвления плоти ты неправ…

— Я уточнил — своей плоти. Чужую то умерщвлять они куда как горазды.

— То есть мы похоже, крестоносцы? — улыбается Серега.

Енот молчит. Потом, старательно подбирая слова, пытается вразумительно выразить в звуке свою мысль.

— Крестоносцы грабить шли. И им пофигу было кого, лишь бы побогаче богатствие было. Иначе не стали бы они христианский же Константинополь громить, пока Гроб Господень изнывал в Джирузалеме, попираемый босыми ногами и руками язычников и мусульман. Так что крестоносцы — это просто хорошая отмаза. Тут другое — иногда надо рисковать шкурой, потому что просто надо… Чуйка твоя говорит — тут надо влезть, потому что именно без тебя — будет Огромная Страшная Жопа. А ты — ну почти Избранный, что ли…

Хрюкаю весело, вспомнив давнюю компьютерную игру "Бард, с тэйл", где Избранных было больше сотни — ну почти все население игрового мира. Сама игра была пародией на героические пафосные игры — от начала и до конца, даже самый первый квест Главного Героя, данный разбитной бабешкой-трактирщицей (У нее были такие роскошные сиськи!!!) был на удивление стандартен и тривиален — пойти в подвал и убить крысу. Ну как в большинстве таких игр. Только крыса оказалась громадной и огнедышащей и уморить ее удалось только в конце игры. Еще и меч свой герой при первом же квесте этом потерял… Так вот была там заставочка, где пафосный юнец встречается с обычным гоблином и на вопрос нечисти о том: "Кто он таков? Гордо отвечает — "Я Избранный!. "Еще один" — говорит гоблин и привычно бьет стрелой в лоб наповал очередного Избранного…

Понимаю, что поспешил, Енот тут же как улитка втягивется в раковинку. Замыкается в себе.

Черт, нескладно получилось. При всей своей нахальности, а зачастую и наглости, хромой старательно держит закрытым свой внутренний мир. Сейчас только вот приоткрыл было дверку, а я хрюкнул. Ну и куда меня с моим свиным рылом?

— Имеешь в виду, что там если женщину обижают или ребенка, то надо вмешаться, — поспешно мешаю закрыть эту самую дверку.

Понимаю, что выглядит это как всунутый между закрывающейся дверью и дверным косяком сапог, но Енот все же отвечает:

— Нет, не это. Не за всякую девушку надо вступаться. А то дураком сам себя выставишь. Может это она "Помогите!" орет от избытка пьяных веселых чувств и вообще у нее такие брачные игры. Настучишь кому по харе, а это ее любовник любимый или тем более обожаемый муж… Да и дети… Тоже не все так однозначно…

— Ага. Детский сад, штаны на лямках… Мы несколько раз пацанят валили, когда на обстрел отвечали. Сопляки, сопляки, а у одного СВД, у трех других калаши разные. Еще и несколько военных билетов наших у одного такого нашли. Так что детишки — это не так просто все, особенно если их взрослые науськивают, — поддерживает Енота пулеметчик.

— Именно. Тоже так получилось, два паренька что-то в земле колупали, мы их окликнули — там и рвануло. Фугас, оказывается, дети ставили для нас, а от оклика испугались, ручонки не то сделали. Им по триста баксов за фугас платили, так старались.

— Неплохие деньги…

— Не, платили-то фальшивками в основном. Потому этот бизнес и увял — возишься, возишься, а тебе фальшак суют… Не то.

— Так тогда мысль поясни.

— Больно надо метать тут бисер разума пред всякими этими… которые хрюкают… — выразительно смотрит на меня хромой.

— Не буду больше! — честно говорю я.

— Это ты зря… От многого отрекаешься… теперь и не похрюкать будет, невеселая житуха в перспективе, — задумчиво тянет время Енот.

— И все таки?

— Это трудно высказать, чтоб нормально получилось. Получится либо глупость фанфарная, либо пафос убогий… Вот вообще — а для чего человек живет? Что такое — цель в жизни? Вот для мужчины — что является показателем его успеха?

— Фигасе ты спросил! — теряюсь я.

— Почему нет? Простой вопрос. И что забавно — раньше на него не стеснялись отвечать. Причем и с женщинами все было ясно и с мужчинами.

— Погодь, и что там с женщинами ясно — заинтересовывается пулеметчик.

— Да все ясно. Раньше — четыре «К» в том или ином виде. То есть Кирхе, Кюхе, Клейде, Киндер, теперь идеал — это выпить цистерну шампанского, сьесть тонну икры и насосать себе на «Лексус». Или на «Мазду», если сосаемые не широки в кошельке. С женщинами как раз все ясно. Может скупить все лапти и тряпки самых модных брендов в близлежащих бутиках Парижа — тогда Богиня, не может — дура лошарная, все просто.

Чуть было не нарушаю обещание "не хрюкать", вспомнив недавнюю стычку Кабановой с чайлдфришной медсестричкой, удерживаюсь. Сижу со старательно сохраняемой постной физиономией. Енот осторожно, словно идет по тонкому льду, прощупывающе так, продолжает:

— Вот что такое "не зря прожитая жизнь"?

— Ну не знаю… мне кажется у каждого это свое должно быть…

— Да ну? И нет общепризнанных ориентиров?

— Ну те, что были, как то не для всех. Наворовать побольше и свалить из сраной Рашки в Лондон — как бы не для всех идеал и венец успеха.

— Да брось, я не о том.

— Тогда о чем?

— Если б я смог так сходу и афористично ответить, то был бы велик, как все древнегреческие Сократы и Аристотели одним пучком связанные. Ты к слову был на первой или на второй? — неожиданно спрашивает Енот у Сереги.

Тот, не очень удивясь странному вопросу, отвечает, что на второй.

— И какое у тебя было ощущение? — с журналистской вьедливостью уточняет хромой.

Серега задумчиво отвечает: "А вперемежку. То понимал, что я лох, который за чужие денежки горбатится и шкурой рискует зазря, пока умные ребятки в тылу бабло молотят. А было, что и наоборот — я делал мужскую работу и на мне все держалось, пока другие в тылу крысили… Хотя первое чаще, пожалуй. Особенно когда вернулся. А там когда видел, что мы за чуму остановили — бывало и гордился собой и своими ребятами. Да, гордился. Было такое".

Для меня это как-то внове. Да и вообще задумываться о смысле жизни… Поневоле в башку лезет старая пародия на Хармса "Гоголь о смысле жизни только к старости задумываться начал, в молодости он совсем другим был… Однажды свою невесту в карты проиграл. И не отдал!!!.

— Вот знаешь и у меня как-то так же. С одной стороны понимаешь, что идиот. С другой — если бы не я, то из этих мажоров бойкие вахи выпустили бы кишки моментально. И вся преграда между головорезами и всеми теми в тылу — это небольшая кучка таких же идиотов, как я. С одной стороны обидно защищать мажоров и воров. С другой стороны — они-то удерут, а резать головы будут совсем уж неповинным. И получается, что поневоле задумывашься о том — а смысл всей твоей жизни — в чем? Родился, крестился, женился помер? Или что-то другое? Или главное в жизни — купить в кредит Форд-Фокус? Или быть какбэ дураком, тратя силы на защиту неизвестных тебе людей. Которые не шибко-то скрывают свое презрение к лоховатым идиотам, зазря своим здоровьем жертвующим. У кого нет миллиарда — может идти в жопу!

— Странно, что ты сейчас об этом заговорил.

— Ничего странного. Сам же знаешь — надо выдвигаться каких-то уродов по приказу плющить. При этом явно и у тебя в башке вопрос "А почему — мы? А почему — я?" И при этом знаешь — не можешь не знать, что и у людоедов очень может быть бабы и дети есть. И тоже, что характерно — людоеды. Милые детишки-людоеды. Красотки девчонки. И тоже — людоедки. И бить их придется насмерть. И девушек милых и детишек ясноглазых. И при том святая цель как-то начнет святость свою терять, а особенно если учесть такой странный факт, что людоедов не трогали чересчур долго. Вопрос ведь такой возникал, а?

— Ну возникал…

— И как ты на него ответил, а?

— Гм… Я подписку давал… Ну в смысле…

— Ага. Знаешь, мы тоже с усами. И ушами. И мозги посерединке работают. Людоедство — вообще каннибализм, потому как мальчонка — крысолов на крысах проверял, да и Алик мичман тоже намекнул толстенным намеком — резко субьекта каннибала усиливает. И мощный он и ловкий и лютый… Потому их там и держали в целости — как живой эксперимент. И если бы не получилось, что каннибал дуреет в итоге до кретинизма и навыки теряет, то не уверен я, что все бы так кончилось. Не уверен. А сейчас мы будем зачищать неудачный эксперимент. И пока мы там будем рисковать — в тылу у нас ребятки будут безопасно богатеть…

— Не так безопасно, друже, не так безопасно. Помнишь азеров, которые дорогу братве Невидимой Руки Рынка перешли?

— Да как же, помню. Мы одного такого нашли, когда патрулировали — заказ на бабаморфу был там. Она как раз на азере и кормилась. Но с азерами оно как бы не удивляет. Дружок у меня рассказывал, как ему аксакал тамошний после провалов в боях с армянами сказал грустно: "Мы своим детям говорили, чтоб они в армии становились уважаемыми людьми, шли в хлеборезы и кладовщики. А армяны шли в танкисты — артиллеристы. Вот и вышло — у них танкисты-артиллеристы, а у нас хлеборезы"… Но суть-то не в этом.

— А в чем суть-то?

— А ссуть оне в горшок, — говорит Енот свое привычное присловье.


* * *

— Как прошло, Витя? — озабоченно спросила Вера своего мужчину, когда тот, высадив бабку, подъехал к "замку".

— Терпимо. Пойдем, чайку попьем, расскажу.

Впрочем, вместо чайку Витя хряпнул полстакана коньяку, заел его шпротами и вкратце изложил все, что произошло. Новая подруга тоже тяпнула коньячку — и выслушала. Но и только.

— Мда — подумал между тем Витя — а Ирка бы слушала с толком и что-нибудь посоветовала. Веруша, однако, в этом плане бестолкова. И с ружжом стоять сзади не хочет. Один разок синяк на плече схлопотала и теперь вообще учиться стрелять не хотит.

Ирка-то терпела. Разок даже плакала, застал за этим. А потом вполне себе выучилась. Когда Ириха угробила из пулемета креативных бандитов, Витя всерьез за нее порадовался и даже пару дней лежал в кровати и гордился, как натаскал свою напарницу. Эпичная, судя по рассказам Ирки и Верки, получилась битва. Правда фигурка у Веры куда лучше, чем у Ирки. И любовью Верка занимается не в пример тем, с кем до того Витек перепихивался.

— Вот проспится Валентин после веселья, будем делать из трактора броневичок. А потом я залезу на него, скажу как Ленин: "Товагищи! Социалистическаягеволюцияонеобходимостикотогойтакдолгоговогилибольшевикисвегшилась! И мы поедем расчищать дорогу к светлому будущему. Что такая смурная?

— Да судя по всему урожай с огородов будет жалким. Колорадские жуки понасыпались. Кто б мне сказал, что меня будут беспокоить колорадские жуки, я б расхохоталась… Бабы заложили — одна из них котелок картошки выкопала и сварила втихомолку и одна сожрала. Мне доказательства принесли — картофельную кожуру. Если с нее другие пример возьмут, скрысят все.

— Сука драная. Мы картошку не жрем. А она вишь барыня. Ладно, давай сейчас в постельку. Завтра с ней разберемся, устал я.

— И как разберешься?

— Слушай. Там видно будет. Хочешь я ее палкой отдеру? Или как Валентина покатаю?

— Я… я не знаю… Давай спать, ага?

Впрочем, ночи любви не получилаось. Вера была как вареная, в общем ничего экзотического, словно силиконовый манекен трахал. И это как-то сильно встревожило.

Стоило менять шило на мыло? Ирка хоть бревна таскала и вообще все время была на подхвате… Эх, нет в жизни счастья…


* * *

— Ну так окромя горшка, что сказать-то хотел все-таки? — настаиваю я.

— Закат сегодня красивый — задумчиво отмечает Енот.

— Ага. И воздух свежий. И сакура цветет как никогда. Прям разговор двух военно-морских самураев в командной рубке величественно тонущего авианосца. Завязывай ты.

— Но закат и впрямь хорош. Завтра, похоже, будет тепло и ясно — поддерживает хромого Сергей.

— Ну вот и ты туда же…

— Видишь ли Юра… — вкрадчивым голосом "адьютанта его превосходительства" заявляет Енот — я не могу понять, кто такие герои — дураки или мудрецы. Вот в чем загвоздка, как мудро сказал когда-то принц Гамлет.

Я жду. Видать Еноту без шутовства трудно перейти к действительно серьезному разговору. А так, с шуточками — если что пойдет вперекосяк — то и отработать назад не сложно. Мотор деловито тарахтит, водичка плещется. Солнце село, но светло, только свет необычный, пепельный. Белые ночи в разгаре.

— Вот смотри — наконец продолжает Енот — вот человеческое сообщество. Вроде все понятно, что сообща жить легче. Потому люди обязательно собираются в кучи, города строят или деревни, или аулы.

— И хутора тож…

— Не перебивай. На хуторах тоже не в одиночку живут, я не о том. Так вот, если происходит беда — опять же всем миром ее одолеть проще и для каждого в общем — гораздо легче получается. Но для этого всем приходится корячиться. И некоторым — даже больше, чем другим. Даже подыхать приходится. И отдача для всех не так, чтоб велика получается. А если ничего не делать, а только крысить — то получается куда как выгоднее жить.

— Ну разумеется. Потому везде и существует УК, и таких крысоватых сажают в неприятное место под названием тюряга. Чтоб публика видела — крысячничать не полезно для организма — вставляет свое слово и Серега.

— Не везде, у нас перед этой Бедой не сажали — отмахиваюсь я.

— Ты, похоже, не в курсах. Еще как сажали. Все битком было забито. Я-то знаю.

— Хорошо, но тех кто в особо крупных размерах — не сажали?

— Этих да… на условное в основном.

— Вот я об этом. Вреда-то от крупняков куда больше. В Московской области товарищ из правительства спер столько, что хватило бы все дороги в области отремонтировать… И ничего. Слинял спокойно. Сел в свой самолетик частный и улетел…

— В Лондон?

— Нет, в Париж.

— Ишь ты… Оригинал. Или эстет.

— К слову интересно, что в аэропорту творилось когда грянуло. В Домодедово таких частных самолетиков дежурило с экипажами три сотни. На случай если так же придется экстренно вылетать. Довелось видеть. Так вот, понимаете ли, поневоле задумаешься — а что умнее — добиваться, чтоб у тебя стоял под парами самолетик, и вовремя удрать или вот на передовой выеживаться? Вот в чем загвоздка.

— Ну как сказал принц Гамлет?

— Именно. Мне этот вопрос не дает покоя…

— Толку — то. Ты ж не умеешь например наперстничать? Или ломщиком работать? Не говорю про всякие брокерства… Выбор-то уже сделан.

— Ты еще посоветуй отрабатывать позитивный настрой, улыбаться себе в зеркало и говорить: "Каждый день, при любых обстоятельствах мне становится все лучше и лучше". Так что ли? — хмыкает Енот.

— Еще чего. Это американские бредни, которые серьезными людьми, американскими же к слову, и опровергнуты. Ничерта это не дает, особенно людям с низкой самооценкой. Еще хуже получается — говорю я истинную правду.

Сергей как-то начинает щуриться, хотя вроде не с чего. Ночь же, хоть и светлая. Енотище однако это примечает и ехидничает, хотя и не так ядовито, как обычно: "Красавец мужчина, пробовал что ли?.

— Вот тебе до всего, похоже дело есть… ну да, пробовал. Перед армией.

— Девки внимания не обращали? — с пониманием кивает хромой.

— Обращали. Но не те. То есть не та. Я вот и начитался всякого этого, "Я могу это сделать! "Меня все любят! "У меня все получится!.

— Не помогло?

— А ты как думаешь? Не помогло. И не могло помочь, какое там "все любят". Та-то, ради которой я всю эту бодягу завел в упор не видела. Ну и все…

— Ишь, как оно выходит… Правы значит твои американские умные люди, а, человек в белом халате?

— Конечно. Неискренняя улыбка, по протоколу, а не от радости как раз активирует отрицательные эмоции, как ни странно. Ну а говорить себе похвалы перед зеркалом… Себя-то обмануть всегда куда сложнее, чем окружающих. Человек естественно и не верит. Если он знает, что он никудышник, то его переубедить можно только другим способом.

— Ну-ка? — заинтересовывается Серега.

— Да ты и сам в курсе. Просто все — если ты не умеешь ничего делать — сделай хоть что-то. Это больше всего помогает. Пол вымой, в конце-то концов. Еду приготовь. Делай что-то, что можно глазом увидеть и руками пощупать. Меньше самоедствовать будешь, лучше получится…

— Ты, похоже, как наш прапор. Тоже не продохнуть было, ни минуты свободной. А так похоже и впрямь помогает… Начистишь ванну картошки, сразу самооценка вырастает. Только б до койки доползти, так сильно вырастает. А уж после марш-броска тем более…

— Ладно, не буду вырабатывать позитивный настрой неискренней улыбкой в зеркале. Ты к слову лопух, красавец-мужчина. Надо было начать ухаживать за другой девчонкой. И чтоб твоя прынцесса это видела. Работает как калаш, всегда и везде, не могут барышни такое пережить. Проверено.

Серега ухмыляется широченной улыбкой.

— Ну так насчет героев… — напоминаю я Еноту.

— Так вот насчет героев. Вроде б все понятно — человек должен думать только о себе. Умри ты сегодня, а я завтра. Но почему те народы, которое это проповедуют как раз быстренько сливаются? А если у народа есть такая глупость как взаимовыручка и некоторое пренебреженние своим шкурным, когда о выживании племени речь идет — то хрен их задавишь.

— У нас Нафтуллина так снайпер подстрелил. А потом двоих еще, Каськова и Смирдягу, которые пытались втащить. Танкистов попросили — они туда пару раз пальнули, в девятиэтажку, откуда вроде снайпер работал.

— Попали? — задаю я вопрос раньше, чем понимаю, что глупость спросил.

— Откуда я знаю — удивляется Серега — там дымище, пылища, да и далеко. Мы ж только ориентировочно прикинули откуда должно было прилетать. Пока они бахали успели всех троих выволочь.

— Э, не, это другое — морщится Енот.

— А что не другое? — уточняет пулеметчик.

— Да тут ты вытаскиваешь потому, что завтра тебя не ровен час тащить будут. А ну как не захотят? Не, тут все ясно и понятно, ты — мне, я — тебе… Я про другое, когда человек своей шкурой рискует заведомо для себя бесполезно.

— А ну-ка примерчик?

— Запросто! Вот был такой пилот Мамкин, летал на этакой этажерке биплане.

— У-2 который?

— Нет, посолиднее швейная машинка, побольше чуток и мотор помощнее.

— Про войну толкуешь? Про Отечественную?

— Что, неясно?

В ответ Серега заботливо начинает проверять руки и шею Енота, такими привычными движениями, какими проводится экспресс проверка на укусы открытых участков тела. Енот недоуменно отпихивается от проверяльщика.

— Эй, ты чего?

— Следы укуса ищу, чего же еще — поясняет свои действия Сергей.

— Ты сдурел? Откуда у меня укусы?

— Да я подумал, что тебя Павел Ляксандрыч куснул. Похоже от него заразился.

— Отстань, с мысли сбиваешь.

— Ладно, ладно, извини…

— Шутки у тебя, боцман… Так вот ситуация простая — у немцев в полный мах работает пункт по взятию крови у славянских детей — для своих тяжелораненых зольдатов. Приморили на выкачке уже около 2000. Нужны новые. Аккурат понравились сироты в Полоцком детдоме. Директор оказался человеком — немцам наплел, что если детенышей немного откормить в деревенских условиях, то крови дадут больше…

— Ну прямо Гензель и Гретель. Когда к ведьме-людоедке попали.

— Типа того. Удалось с партизанами связаться, те этих детей к себе на базу забрали. Не очень вовремя получилось — аккурат началась карательная операция, а тут эти дети, да еще своих раненых под сотню. Стали просить помощи у армейских. Баграмян распорядился и стали по ночам этажерками вывозить. По восемь-десять детей за рейс.

— Странно как-то, там столько не поместится. Самолетики-то двухместные, одно место причем летчик занимает…

— Ну там еще такие короба-гондолы к нижним крыльям крепили, наверное туда еще запихивали, опять же дети мелкие, больше влезало…

— Возможно. Факт, что вывезли больше детей да три сотни раненых партизан.

— Погодь, ты ж про сотню говорил.

— Тьфу! Вы дадите договорить-то, задолбали перебивать. Да, вначале была сотня. Но я ж внятно сказал на понятном вам балбесам языке — шла крупная карательная экспедиция. Значит драться пришлось — когда дерешься — будут раненые. Чего неясно?

— Ну, ясно.

— Так вот последним рейсом Мамкин на своей этажерке вывез всех, кто еще оставался — торопиться надо было, взлетали с озера, а ледок там уже был чахлый. И получилось у Мамкина на борту десять детей разного возраста, да их воспитательница, да двое раненых партизан. И у линии фронта его перехватил немецкий ас, ночник-истребитель. Атаковал и поджег. Как Мамкину удалось на горящем самолете от немца оторваться, что тот его по своему обычаю не добил — неизвестно. А вот то, что он не выпрыгнул с парашютом, а продолжал вести самолет, хотя по инструкции должен был как раз выпрыгнуть — известно.

Горел заживо — лицо, руки, ноги, а еще при этом надо было управлять самолетом, в темноте его посадить. Но посадил. Подбежавшие люди и вылезший первым старшой мальчонка стали помогать выбираться остальным, не некоторых уже одежка дымилась, а у Мамкина еще хватило сил выбраться самостоятельно, хотя ноги до костей обгорели и на лице только глаза целые остались — очки защитили. Спросил: "Дети живы? — и свалился. Умер от ожогов через неделю. Награжден посмертно орденом Красного Знамени. Вот и думаю — если бы он прыгнул — никто б его не попрекнул, самолет горел, инструкция предписывала прыгать. Не прыгнул. Что ему эти дети чужие? Он их и так вывез кучу.

— Ну в то время так было принято.

— Да прямо. Можно подумать шкурников было мало. И опять же напомню — у него в кабине за спиной особиста с «Вальтером» не было. Дети были, это да. И парашют был. Вот я и не могу решить, что такое геройство — глупость или совсем наоборот.

— Ну наверное когда вокруг одни крысы, тогда наверное глупость. А так… ты мне этим рассказом напомнил о другом, подобном… — приходит мне в голову вдруг ассоциация.

— А точно похоже, что сегодня Пал Ляксандрыч кусал всех подряд — веселится Серега.

— Это совсем другая история с совсем другой географией — отвечаю пулеметчику.

— Но похоже все-таки про войну? — добивается точности Сергей.

— Ну а то ж!

— Значит заразились вы от музейного каким-то музейным вирусом! — констатирует он.

— А тебе неинтересно что ли? — сердится Енот.

— Да ладно, не заводитесь, нам еще тарахтеть и тарахтеть. Что за история-то с географией?

— Да в царское еще время в гимназиях изучали историю Римской империи в обязательном порядке. И в частности был там такой хрестоматийный рассказ про осаду Рима этрусками. Ну и простой римский паренек — патриций именуемый Муций, отправился в лагерь врага, благо знал обычаи и язык осаждавших. Добрался до шатра царя этрусского Ларса Порсены…

— Похоже паршиво налажена караульная служба у этого Ларса была — отмечает очевидный факт внимательно слушающий Серега, Енот на это хмыкает.

— Ну и зарезал кинжалом того, кто был в самой роскошной одежде.

— Ага.

— Ну и оказалось, что это был царский писец, а Порсена одевался куда скромнее. Муция скрутили. Стали допрашивать — а он и сообщил, что таких как он три сотни и все поклялись Порсену зарезать, если он осаду не снимет. Ну а когда ему пригрозили пытками, чтоб он рассказал подробности, он усмехнулся и положил свою правую руку на угли в стоявшей там жаровни. И завоняло горелым мясом, а Муций стоял и нагло лыбился…

— Точно, прав ты Серега, никудышная охрана, его даже не связали… Так а дальше?

— Ну а дальше Порсена подумал, что если таких идиотов и впрямь в Риме много, то ну его и нафиг. Осаду снял и войско от греха подальше увел. Ну а Муций получил прозвище Левша — то есть Сцевола — правая — то рука у него нерабочая стала. Вот об этом подвиге все знали и в Римской республике и потом в Римской империи, да видишь и в других империях тоже это входило в программу гимназического обучения.

— Похоже Муцию попроще пришлось — у него только рука горела, а не лицо, руки, ноги, да и стоять лыбясь куда проще, чем самолет сажать ночью… А чего про этих Сцевол дальше ничего не слышно? Или слышно?

— Ну за подвиг Муций получил здоровенные луга под Римом, их и сейчас еще Муциевыми называют, но плодились Сцеволы неохотно, довольно быстро род пресекся.

Разговор на этом как-то вянет, дальше плывем молча, только мотор тарахтит, да водичка плещет.


У самого подъезда вздрагиваю от злобного вопля из кустов. Одного взгляда достаточно, чтоб понять — Лихо Одноглазое выясняет отношения с сопрником — черно-белым котярой из дома напротив. Котовьи дуэли — странное зрелище, коты явно следуют какму-то этикету и ведут себя как дворяне, казалось бы чего проще — раз-два с налету лапами врагу по башке — ан нет, выделывают тушкой всякие почти незаметные глазу телодвижения, страшно мявкая и воя, словно бы даже и ругаются на своем кошачьем языке, долго выдрючиваются друг перед другой и вот только потом, осточертев всем окружающим своими боевыми кличами кончают свару молниеносной стычкой.

— Лихо, бей этому хаму по-быстрому морду и пошли ужинать — негромко говорю своему коту.

Лихо стоит как каменный и ухом не ведет, опять заводит свое устное устрашение.

— Сосед, разгони ты этих зараз, спать пора. Я уж собрался водой плескануть, хорошо увидел что ты там стоишь — говорит в распахнутое окно знакомец с моей площадки.

— Ну Лихо, или ты сейчас заканчиваешь и мы идем ужинать, либо жрать не дам. Понял? Не дам жрать.

Не знаю, то ли животина понимает все-таки человеческую речь, то и в ритуале дуэли дошло до положенного мордобоя, но кошаки коротко вякнув сшибаются в воздухе как два пушистых мяча, издают еще несколько мерзких боевых звуков и черно-белый наглец задрав трубой пышный хвост улепетывает на свою территорию. Лихо имитирует преследование — на трех лапах ему приходится ограничиваться именно имитацией, после чего гордо шкандыбает ко мне.

— Ну молодец, хороший пес, то есть кот, конечно, пошли жрать-спать!

И мы идем. Именно выполнять намеченное. И все в точности выполняем. И радостно встретивший нас щен тоже прикладывается к еде и после этого отбывает в гости к Морфею…


* * *

Ирка героически продержалась до конца путешествия. Впрочем, рассказчиком Альба оказался отличным и зевать попутчица стала уже на подъезде к Ржеву. Здесь ей предстояло расстаться с шофером — его грузовичок шел дальше, а она вместе с группой охраны конвоя и бронетехникой оставалась в лагере для выживших, расположенном в здоровенной промзоне. Оно конечно было бы лучше и дальше катить со здоровяком, но правила тут были жесткие, каждый новоприбывший сначала проходил собеседование, такую проверочку, в ходе которой местные старались получить максимум информации о госте, а заодно и о том, что этот гость видел и слышал, пока не попал в ржевский анклав. Сейчас конечно было уже поздно для собеседований.

— Через полчасика наши дорожки разойдутся. Но гора с горой не встретится, а человек с человеком… Вы пока возьмите себе еды из корзинки и вот еще это — Альба пошарил за сидением в своей сумке и протянул Ирине две пачки автоматных патронов и одну с макаровскими.

— Большое спасибо! Прекрасная была поездка — искренне вздохнула Ирина.

— И не говорите. Мне тоже понравилось. Живы будем — повидаемся.

— Хорошо бы. А книгу вы все-таки напишите.

— Вы думаете стоит возиться? — удивился Альба.

— Я бы с удовольствием почитала — вздохнула Ирка.

— Ладно, попробую — оживился Альба. И принялся рассказывать очередные байки, на этот раз из театральной жизни. Почему-то ему попались на язык случаи, происходившие во время исполнения арии старого барона в «Травиате». Ирка в опере была раз в жизни, но вот так вышло, что именно на этой самой «Травиате» и потому то, что рассказывал Альба очень сильно всколыхнуло ее собственные воспоминания о прошедшей мирной жизни. Чуть не всплакнула, но байки были смешные и слезы высохли не пролившись.

— Вы конечно помните, что барон начинает свою арию со слов "Ты забыл край милый свой, Бросил ты Прованс родной… — достаточно похоже пропел вполголоса Альба. Вот один из певцов, ну скажем Иванов, как на грех забыл слова — пришлось ему петь вместо арии "Ты забыл, забыл, забыл, ты забыл, забыл, забыл… — опять достаточно мелодично напел здоровяк.

Ирина улыбнулась, а когда Альба рассказал про, назовем его скажем так — певца Сидорова, который был уже стареньким и везде видел подвох и интриги в свой адрес, так вот этот певец вышел на сцену, суфлер ему из будки подсказывает текст "Ты забыл…, Сидоров молчит, суфлер снова "Ты забыл…. Сидоров только глазами сверкает, суфлер уже громче те же слова, а певец ему злобно в ответ: "Сволочь, ничего я не забыл! И тут же запел это самое "Ты забыл край милый свой! …

Прощание вышло немного скомканным — шедший впереди бронтранспортер тормознул, в радио что-то квакнули и Альба, прервав очередную байку с грустью заметил: "Вы приехали — перебирайтесь в этот автобус, вас привезут куда надо. И спасибо за компанию!.

Ирка вздохнула, кивнула, похватала свои вещички. Чуть не забыла ружье, которое здоровяк передал ей, когда она уже стояла на земле, кое как загрузилась в БТР и тот мягко рванул дальше. Ехали недолго, высадили ее у КПП, где вкратце опросив, и забрав под расписку автомат, потому как посторонним ношение автоматичского оружия без разрешения было строго запрещено, определили койко-место в обычном строительном вагончике, где уже было три тетки, принявшие новую жиличку не шибко ласково. Впрочем на них Ирине было наплевать с высокой колокольни, жить долго тут в вагончике она не собиралась. Скрипучая раскладушка не помешала уснуть тут же. И Ирка уснула, как провалилась.


* * *

Утренний сбор многолюден. Киваю уже знакомым, вижу несколько незнакомых физиономий. Свободный стул для меня держит Саша, а то не ровен час стоять бы пришлось. Брысь достаточно громко возражает незнакомому мне мужику в ментовском камуфляже, отчетливо слышу эту отповедь:

— Основой научного метода является не сбор фактов или что-то подобное, а исключительно анализ. Причем, анализ как вещь в себе, а не анализ тех же фактов. Если у человека нет никаких фактов, но он анализирует домыслы, неподтвержденные версии и гипотезы, даже собственные повадки, которые могут существенно повлиять на ход будущей работы — то это ученый — в хорошем смысле, т. е. квалифицированный и добросовестный исследователь. Он шлифует свой инструментарий, на дальних подступах отсекает заведомо непроходные варианты. А тот, у которого собрана куча фактов, но нет корректного анализа — тот говна кусок. Справедливости ради надо сказать, что правильный исследователь по жизни редко анализирует идеальную пустоту. Все же оно так устроено, что нас подвигают на деятельность какие-то события или любопытные факты. Но настоящая наука всегда работает в зоне острого дефицита фактов. Там, где их уже много, копошатся гиены, даже если не принимать во внимание продажность-заказуху, фабрикацию откровенной дезы и тому подобное.

— О чем этот научный диспут? — тихо спрашиваю Сашу.

— Мент говорит, что разведданных кот наплакал, а наш майор в ответ закатил лекцию о научных методах тыка. Вот и спорят.

— А много ментов нам в подмогу?

— Пока не понял. Но они что-то все незнакомые — Димку-опера видел, тоже вроде идет и этого. Тоже как его — ну Дункан который. Но точно больше, а старшой у них вот этот, что спорит.

— Ясно, ну наше дело маленькое:

Не спрашивай какой там редут,
А иди куда ведут,
Не смотри, что в ранце дыра,
Иди вперед и кричи "ура"!
— Ага, где-то так — соглашается Саша.

— Итак, внимание! — заявляет тем временем Брысь.

Публика несколько стихает.

— Собрались почти все, потому не будем тратить зря время, у нас его немного. Нам поставлена задача уточнения ситуации в поселке Ропша. Попутно мы должны взять несколько «языков». Если получится — то и зачистить гнездо там обосновавшихся людоедов с которыми часть из вас уже знакома. Это те, кому удалось удрать с танкоремонтного завода. Кто не был на заводе, полагаю наслышан. Теперь вводные по Ропше — тут Брысь вешает на стенку неплохо нарисованную схему населенного пункта с зеленым лесом, голубыми озерами и рыжими массивами видимо домов и домиков, с большой, заметной желтой буквой «Х» и продолжает — поселок расположен на пересечении двух крупных дорог. Наличествуют два крупных лесопарковых массива — вот и вот. Окружен садоводствами, но по причине Беды там народу оказалось немного, потому садоводства обезлюжены. Раньше там разводили рыбу, потому есть система мелких озер и прудов, разумеется имеется и несколько коттеджных поселков.

Пока майор показывает указкой называемые им объекты, до меня наконец доходит, что сплющенная буква «Х» и есть как раз пересечение дорог.

— Все перечисленное позволяет защитится находящимся в поселке от зомби, для чего перешейки между озерами укреплены инженерными заграждениями, на дорогах выставлены блокпосты двух типов, используются засады и группы для зачистки. Тем не менее зомби в этом районе присутствуют в значительных количествах и являются фактором, который мы должны учитывать.

— Мины там обнаружены? — задает с места вопрос Правило.

— В разведотделе данных таковых нет, но исключать такое нельзя. Заграждения представлены в основном рядами «Егозы», стандартной колючей проволоки и в ряде мест установлен спотыкач. Так или иначе, а район укреплен, к тому же в ряде мест весьма вероятно установлены и камеры наблюдения. Помимо этого установлено, что людоеды проводят постоянное патрулирование местности.

— Пешком или транспортом?

— В основном — конными парными патрулями. В случае обнаружения морфа в огороженном периметре выезжает группа быстрого реагирования — уже на броне.

Немножко фигею. Саша вроде — тоже. Но сидящий неподалеку сапер Крокодил только кивает спокойно головой. Словно услышал ожидаемое. А ну да — Серега же толковал, что там аж две конюшни, значит коников и лошадок и пользуют. А что, разумно — и морф не догонит и чувствует лошадка опасность не хуже собаки… В четыре головы патруль получается.

— Силы этого анклава пока предположительно таковы: группа людоедов старой выпечки от 25 до 40 человек, неофиты ориентировочно 60–70 голов, остальные являются невооруженным рабочим скотом с некоторыми правами, есть и рабы без каких-либо прав. Всего ориентировочно полтысячи живых. Структурно вооруженные — там оружие носят далеко не все, хотя арсенал по ряду призанаков хорош, так вот есть штаб — группа руководителей, попутно являющихся и Отцами-Основателями своей паскудной религии — около 10 человек, тут данных мало, берем по-среднему, группа охраны — еще десяток людоедов и два десятка неофитов, группа быстрого реагирования — меняющийся состав, сколько влезает в один БТР, группа тяжелого оружия и бронетехники — тут самое сложное, известно, что всего у них три БТР, один из которых дежурный и два безоткатных станковых гранатометов СПГ-9/9-М «Копьё». Это по минимуму, установлено точно. Возможны и другие сюрпризы, по последним данным обнаружено, что с постамента снят старый танк КВ, который там стоял памятником.

— Он исправен? — спрашивает главмент.

— Неизвестно — отвечает Брысь.

— Видел я этот танк, он весь в дырах — замечает один из незнакомых подчиненных главмента.

Брысь копается в бумажках у себя на столике, достает одну и зачитывает: "На постаменте установлен советский тяжелый танк КВ-1 обр.41(ЧКЗ), уничтоженный 19 января 1944 года германской противотанковой артиллерией на окраине деревни Ропша. Это был первый советский танк, достигший занятой германскими войсками деревни. Характерные особенности данного танка: на броневых листах КВ наблюдаются сквозные пробоины от противотанковых снарядов калибра 75-мм и 88-мм. Так же на танке отсутствует правая крышка люка трансмиссионного отделения и крышка люка моторного отсека, вследствие чего можно видеть танковый двигатель В-2К.

На танке установлено два типа опорных катков. Гусеничные ленты набраны из двух типов траков: обычные и траки на рабочей поверхности, которых между цевками и гребнем имеются по паре выступов высотой примерно восемь сантиметров. Эти траки располагаются примерно через каждые 10–15 обычных траков, они предназначены для увеличения сцепных свойств гусеницы на скользкой поверхности."

— Это справка, выданная мне в разведотделе базы. Тем не менее КВ — тяжелый танк, который и сейчас не так просто продырявить. Если он еще и на ходу окажется — совсем грустно будет.

— На ходу — это вряд ли — замечает Павел Александрович — и не совсем верно то, что он был уничтожен.

— Объяснитесь — предлагает майор.

— Этот танк первым ворвался в Ропшу, получил несколько болванок, уничтожил два противотанковых орудия и не помню уж сейчас сколько пулеметов, и в ходе маневрирования влез в одно из упомянутых вами озер. Где и завяз по башню. Вытянуть его удалось только в 1946 году. После чего самоходом он был водружен на пьедестал в виде памятника, тем более, что заслужил — в Ропше в ходе операции по окончательному снятию блокады было замкнуто кольцо в котором оказалась группировка немецких войск и изрядное количество техники в том числе две группировки дальнобойной артиллерии, обстреливавшей Ленинград числом в 85 стволов. Касаемо двигателя — танк Пилюткина шестьдесят лет назад на постамент ехал сам, но после стоял под открытым небом. Я, гм, было дело там лазал несколько лет назад — мотор сильно коррозирован. Так что нет — сам не поедет.

— А заменить мотор?

— Где же сейчас такие моторы найдешь. Можно конечно попытаться приспособить какой-нибудь современный, в принципе это возможно, конечно. Хотя честно сказать — сомневаюсь. Нам не удается довести до ума музейный Т-80, а тут все-таки шестьдесят лет…

— Мне мой хороший знакомый дал повести тот КВ, что реставрировали после поднятия из Невы. Вполне себе машина оказалась рабочей. С переключением скоростей там могут быть проблемы, неопытный мехвод может коробку быстро угробить, но вот — реанимировали же — замечает Брысь.

— Большая разница в сохранности на свежем воздухе с перепадами температур и под водой, тем более — холодной, невской. Спорить не берусь, но считаю, что скорее всего людоеды заменят пушку на что-то более современное и будут использовать как БОТ.

— Ладно, пока будем считать, что нам могут преподнести сюрпризы. Спокойнее будет.

— Кроме двух противотанковых безоткаток что еще есть? — спрашивает Вовка.

— Были РПГ, возможно наличие «Мух» и огнеметов "Шмель".

— Уровень боевой подготовки у людоедов? — уточняет Павел Александрович.

На этот вопрос откликается тот самый главмент-спорщик.

— Мы точно не можем сказать, так как состав этой банды не вполне ясен, но по ряду данных — очень разный там состав. От канцелярских крыс до вполне себе имеющих боевой опыт. Я к слову потому против использования моих людей в штурме их коттеджей — они в курсе, как мы это делаем, потому отреагируют адекватно. Насколько их поглупевшие головы позволят. Да, вы должны знать, что эти сволочи изрядно обнесли несколько складов МВД, потому у них много спецсредств…

— Могут нас залить «Сиренью» и "Черемухой"?

— Я не исключаю. Потому настаиваю на наличие противогазов у всех участвующих.

Присутствующие оживают, некоторые почти вслух шутят.

Мент серьезно смотрит на веселящуюся публику. При этом я вижу, что веселится как раз молодежь, а, например, саперы вполне серьезны.

— Изделие номер 1, то есть противогаз, во многом схоже с изделием номер 2, то есть презервативом или с теми же резиновыми сапогами, в обычной жизни вся эта резина совершенно не нужна, а вот когда возникают редкие, но специфические ситуации жизненные — тогда эта вся фигня сильно облегчает жизнь. А у наших оппонентов есть не только слезогонка, а и более серьезные химсредства. Потому считаю, что вопрос даже обсуждаться не должен. Также отмечу, что эти сукины дети обнесли склад завода по производству спецсредств защиты, потому у них бронежилетов, касок и шлемов в запасе.

— А у вас?

— Мы приехали, когда там уже все горело. Они на прощание подпаливали все, что не могли увезти. Так что у нас весьма небогато. Не сказать, чтоб вообще ничего — но небогато.

— Население этого населенного пункта как настроено?

— Это неизвестно. Но вполне вероятно, что и привыкли к своим новым господам и могут по отношению к нам быть и враждебны. Не все, но тем не менее. Поэтому цветов для освободителей я бы ждать не стал.

— У людоедов там есть семьи? — осведомляется Серега.

— Да, насколько известно. К слову сказать сейчас уже ясно, что собственно Ропша и была изначально захвачена и являлась базой для людоедов. Завод был взят позже и там «мирных» людоедов — то есть их баб и отпрысков — не было. Что в плюс — они сильно проредились на заводе, остались «мозги» в основном, а вот "мышцы с кулаками" как раз и пострадали.

— И что нам делать с этими нонкомбатантами? — весьма невинно спрашивает Енот.

— В целом нам особых рекомендаций не давали — задумчиво тянет в ответ главмент.

— В таком слычае лучше б их ликвидировать. Или самое малое — изолировать — заявляет равнодушно Ремер.

— Не слишком ли? — не может удержаться Саша.

Сапер Крокодил грустно хмыкает. Брысь вздыхает и выдает тираду:

— Внутренний враг всегда труднее, чем даже очень мощный внешний. Это ведь чей-то сын и брат из своих. А то еще и дочь. Поэтому ставить его к стенке всегда хлопотно. Это каждый раз маленькая гражданская война. А если разбираться менее радикально, то нужно строить целую систему, которая будет иметь изощренную власть над людскими судьбами и потому будет подвержена гниению. Если в нее назначать самых проверенных людей и строго следить, чтоб все чисто, то другие (тоже очень важные) отрасли этих кадров не досчитаются. Натравливать одну сволочь на другую очень соблазнительно, но в итоге этот путь ведет куда-то не туда. Короче, легче двух Гитлеров победить, чем вывести этих глистов. В любом случае, эта титаническая задача не по силам мозглякам, которые расписались в своей импотенции. Те, кто делает ставку на эксплуатацию худших сторон человеческой натуры, поступают так не по свободному выбору, а просто другие способы контролировать общество для них непосильны. Мы уже прибегали к такой аналогии, что сильного и здорового коня удержать в повиновении труднее, чем полудохлую клячу. Но и производительность тоже здорово отличается.

— Это все так — не слушая толком, говорит Саша и я вижу, что и лопоухий Рукокрыл и его дружок Ленька тоже согласны с ним — но чем мы-то тогда отличаемся от людоедов этих? Только тем, что не едим убитого врага?

— Каждый решает для себя сам. Я никого особенно не принуждаю делать то или иное. Но так или иначе — определяться придется каждому. Определяться, с кем ты, как я считаю, нужно только по одному критерию — они делают людей лучше или хуже. Остальное не в силах человеческих. Если кто думает, что вот есть яркие личности, которым надо совершенствоваться, и есть пьянь подзаборная, которая пусть спивается и дохнет, его уже наетянули. Завтра он с удивлением обнаружит, что в "культурном обществе" грязи больше, чем в подвале у бомжей, а на закуску сам приземлится в канаве без крыши над головой и без копейки в кармане. Или за решеткой. Или под газоном. Каков бы он ни был красавец. Даже если круче Бонапарта, все равно, никаких гарантий прожить всю жизнь в благополучии ни у кого нет.

— "Ну что ж. Мне жизнь недорога.
Но вот мой сын и мой слуга
Стоят перед тобою.
За ними, Каспар, нет вины.
Их я склонил к разбою".
Но молвил Каспар: "Всех казнить!
Куда игла — туда и нить!
Суд скор и беспощаден.
Три эшафота сколотил
Великий город Баден".
Свезли их в Баден всех троих
И поутру казнили их
В награду за злодейство.
Во рву, за городом, гниет
Разбойное семейство.
— несколько не к месту вроде, но вообще-то очень к месту декламирует Ремер. Вот уж чего я не ожидал, так это стихов из уст прямодушного солдафона.

— Это о ком? — удивляется Саша.

— Старонемецкий шванк о бандите с благородной кровью — рыцаре Линденшмидте. Злодей, грабитель, насильник и убийца, повешен со всеми, кого взяли по поручению баденского маркграфа в ходе проведения антитеррористической операции. Да и вообще мне кажется, что нам столько раз говорили о необходимости прекращения варварских обычаев и переходе на европейские ценности, что пора уже и переходить.

— На европейские ценности? — удивляется даже обычно невозмутимый Брысь.

— Так точно, товарищ майор! — по-уставному рапортует Ремер.

— Это что еще за? — удивляется один из присутствующих ментов.

— Смотрим на европейцев — они никогда не разводили всякие русские варварские глупости о том, что нельзя уничтожать женщин и детей — если было надо — уничтожали легко и без зазрений совести. И потом не смущались. Примеров тому масса. После уничтожения у противника наиболее активных особей сопротивляться больше некому и противник попадает в полную зависимость без возможности когда-либо встать на ноги. Обычно достаточно ликвидации 30 % населения, наиболее активной части. Главное — потом некому претензии предъявлять.

— Ты и фрукт — удивляется до этого сидевший тихо сзади инженер с разноцветной шевелюрой. Да и остальные — включая меня — как-то не по-хорошему удивлены.

— Лучше быть фруктом, чем овощем — парирует капитан Ремер.

— И когда же это европейцы так истребляли гражданское население — восклицает Рукокрыл и показывает этим свою полную неосведомленность.

— Не подпрыгивай — мрачно осаживает юнца-курсанта Брысь.

— Не, товарищ майор, это он к чему нас призывает? — поддерживает дружка Ленька.

— И ты не подпрыгивай — так же мрачно заявляет майор и ему.

— Но это же фашизм какой-то!

— Это ваша безграмотность, молодые люди — парирует Ремер. Он совершенно спокоен и сейчас как раз мне приходит в голову, что немецкая фуражка или каска ему были бы в пору. Лицо у него именно сейчас какое-то слишком такое… арийское, что ли… неприятное. Мне резануло то, что он сказал, но выскакивать на манер Саши или Рукокрыла не получается. Странное ощущение — я не могу принять то, что сказал Ремер, но и возразить ему не могу. То, что европейцы, что англосаксы, что немцы, что те же бельгийцы или прибалты — самые настоящие людоеды, только людоеды с хорошим воспитанием и потому людоедствующие в перчатках с ножом и вилкой и на скатерти с фарфоровой посудой — дела не меняет.

— Рукокры… то есть курсант Званцев! Отставить пререкания. После операции будете восполнять пробелы образования.

— Но я, тащ майор…

— Отставить! Вот уж не думал, что нынешняя молодежь, да к тому же из лучших, такая безграмотная. Павел Александрович!

— Слушаю?

— Возьметесь просветить наших молодых?

— Как скажете. Молодые люди — про блокаду Ленинграда слыхали?

— Конечно, но при чем это? — удивляется Званцев. Его уши горят ярким красным цветом, словно кремлевские звезды.

— Просто при том, что тот геноцид который был устроен европейцами что у нас здесь — что в самой Европе — и ковровые бомбардировки германских городов — в первую очередь жилых кварталов, что делали к слову именно англосаксы — явления ровно тех же порядков, что и истребление испанцами инков, бельгийцами конголезцев, американцами индейцев или уничтожение жителей Соломоновых островов — от тех вообще пятая часть осталась. И тут говорить — язык устанет, потому как то же самое творилось везде, куда европейцы заявлялись со своими интересами, другое дело, что по разному истребляли — кому руки рубили, кому одеяла из-под оспенных больных дарили, кому опиум впаривали, а кого и просто расстреливали и тупо морили голодом. Сколько, например коренных тасманийцев выжило после прихода туда англичан?

— Да при чем тут европейцы-то, немцы же блокаду держали — негодует булькающий Званцев.

Майор Брысь закрывает лицо рукой.

— Фейспальм — непонятно комментирует его действия Саша. Тихо-тихо, но я слышу.

— Мда, действительно конь не валялся… — бурчит Дункан.

— Не без этого — кивает головой и Ремер.

А Павел Александрович грустно улыбнувшись неожиданно звучным левитановским голосом произносит: 900 дней солдаты из всех немецких земель, а с ними испанцы, фламандцы, голландцы, датчане, норвежцы, латыши и эстонцы боролись здесь против жестокого врага, преодолевая тяжелые климатические и природные условия. Пережитые испытания оставили неизгладимый след в памяти каждого из них. Войскам и командованию пришлось принести неслыханные жертвы без всякой надежды на победу — одна из самых неблагодарных задач, какую только можно поставить перед солдатом". Это, если кто не понял предисловие к своим мемуарам Хартивига Польмана, командира немецкого полка, воевавшего тут. А жестокий враг — это как раз население Ленинграда, с ним боролись героические европейцы. Между прочим Хартвиг еще финнов и шведов не упомянул по мстительности своей. Вам, молодые люди читать надо побольше, это выводит тараканов из головы…


* * *

Для Ирины это утро оказалось не самым лучшим. Продрав глаза и спустив ноги с койки, она немного удивилась спросонья, что вместо ее берцев стояли какие-то рваные помойные кроссовки. Узел с вещичками, брошенный вчера в угол, тоже как-то поопал, словно сдулся, да и поставленное к стенке ружье куда-то делось. Понимать, что вещи пропали, прямо вот так с утра страшно не хотелось, и потому Ирка внимательно обвела припухшими со сна глазами тесный вагончик, в котором шмоток и вещей было настолько мало, что смотреть дважды было незачем. Да вообще-то и половины взгляда бы хватило на нищую обстановку, в которой единственно ценным были раскладушки — разношерстные и сильно потрепанные. Вещи явно исчезли. Сами уйти они не могли, значит их сперли. Свистнули, стилибонили, сляпсили, стянули, стырили… Быстро, испуганно похлопала рукой по кобуре — та съехала во время сна, но по-прежнему была привычно тяжеленькой, то есть пистолет — на месте. Спала — то не раздеваясь. Даже из карманов ничего не вынимала, это получилось удачно — не хватало бы еще вместо одежки найти какой-нибудь бомжовый шмот. Обнесли, значит, новенькую… Хороши соседушки. Сунулась в сверток — одни пустые кастрюли остались, даже примус украли. Мда, сама тоже хороша, разоспалась как медведь в берлоге, тетеря глухая. Так… Дальше-то что? Соседок в вагончике не было, Ирка с отвращением сунула ноги в чужие расхристанные лапти, наскоро поплескалась в грязноватом рукомойнике, посмотрела с сомнением на серое полотенце и выбралась на улицу, не утруждая себя вытиранием рук и лица этой половой тряпкой.

Недолго думая, отправилась на вчерашнее КПП. Сонный дежурный — мужчинка с залысинами и геморроидальным цветом лица, как почему-то подумалось Ирине, вяло выслушал ее жалобу и отреагировал более чем спокойно. То есть настолько спокойно, что даже ничего не сказал. Вообще. Жужжали мухи, но опять же как-то сонно. Ирка посмотрела на свеженамалеванную табличку "Без пропуска вход запрещен!" прикинула, стоит ли ломиться буром, решила пока обождать с этим и выбралась из душного КПП на свежий воздух. У шлагбаума отирался молодой паренек с такой же повязкой, что была на рукаве у сонного дежурного. Паренек отчаянно скучал и потому увлеченно ковырялся в носу, вкладывая в это нехитрое действие всю душу. Ирка минуту прикидывала возможные варианты, потом решила, что надо же понять что тут и как, подошла и сказала:

— Привет! Давно здесь? — и улыбнулась.

— Угу — ответил паренек, но ковырять в носу прекратил.

— Слушай, а что это за место?

— Не понял? Тебе надо-то что? Ты кто?

— Я вчера с конвоем приехала — из Питера конвой который.

— А! Только ты что-то мне мозги паришь — с чего тогда тебя в отстойник сгрузили? Дально бои-то все в чистой зоне живут.

— Меня на трассе подобрали, у меня мотоцикл накрылся.

Парнишка оживился и минут десять Ирке пришлось старательно описывать свой упокоившийся в болотах Новгородчины агрегат. Ее собеседник оказался завзятым любителем мотоциклов, знал о них наверное все — ну или так показалось не слишком продвинутой в технике Ирине, и свернуть тему с железных коней на то, что тут вокруг творилось оказалось непросто. На Иркино счастье пацан наскучался, стоя у шлагбаума и потрендеть ему было в радость. Сам он жил в "чистой зоне", но видимо и эта зона была не совсем одинаковой — про начальство и его житье пацан говорил с явной завистью. То же получалось и с теми же дально боями, как он называл не водителей грузовиков, а группы, работавшие на большом удалении от базы, в частности и тех, кто сопровождал конвои. А вот то место, проход из которого в "чистую зону" как раз и преграждал охраняемый им шлагбаум пацан презрительно величал отстойником, помойкой и всяко разно. В общем Ирка с ним была согласна. Как она поняла — тут жили всякие мутные и непроверенные личности, никудышники, сброд и человеческий мусор. В самом начале Беды тут был развернут временный лагерь для эвакуированных, куда собирали всех выживших, но те, кто представлял из себя мало-мальскую ценность, имел голову и желание выжить довольно быстро эту зону покидали, а тут оставался отстой. По инерции их бесплатно подкармливали, благо в самом начале мародерка носила лихорадочный и хаотический характер, вот и нагребли всякой дряни, которую девать было некуда, а употреблять не хотелось, потому шла всякая соевая тушенка и просроченная жратва на прокорм обитателей отстойника. Перспективы у отстойниковских жителей были самыми невнятными, но пока хватало соевой тушенки ни у кого не было каких-либо планов что-то менять, не до того было. Ирка осторожно поинтересовалась — а как либо вмешиваются люди из "чистой зоны" в жизнь отстойника. Оказалось, что крайне мало, что там делается мало кого волнует. Хотя была с пару недель серьезная поножовщина, так пришлось гоняться по помойке за парой обратившихся зомби, а зачинщиков резни показательно грохнули, даже и суд вроде был какой-то. Довольно длинный — минут пятнадцать разбирались. Тут паренька явился менять старый гриб с сизым бугристым носом, паренек радостно отдал ему повязку и ушмыгнул, только его и видели. Гриб продолжать разговор категорически не захотел, посмотрел презрительно на раздрызганные Иркины кроссовки и демонстративно задремал, сидя на принесенной с собой табуретке.

Мда, неласково тут в Ржеве получается… Или это не сам Ржев еще? Отстойник явно находился в старой советской промзоне, видно было, что тут раньше народу жило больше, но сейчас жилой можно было назвать только ту часть, что примыкала к КПП — несколько десятков стройвагончиков, каких-то балков, частью явно не жилых уже, но когда-то наскоро приспособленных для жилья. Мусор на старом бетоне, неухоженность, непонятные обшарпанные люди. Ирина остро почувствовала свое одиночество. Еще хорошо, что пистолет при себе, это как-то успокаивало. Вспомнив про пистолет, Ирка поискала по карманам и нашла подаренные вчера патроны. Для начала деловито набила оба магазина к Макарову тупоголовыми кургузыми унитарами, оставшиеся ссыпала в карман обратно. Задумалась, что дальше делать. Надо отсюда выбираться, вот что надо!


* * *

— Так все же — что нам надо с этим народонаселением в Ропше делать? — игнорирует культпросветработу среди неоперившейся желторотой молодежи Серега.

— И какая техника будет задействована? — поддерживает Вовка. Я так понимаю, ему небезразлично — на чем туда въезжать.

Двое из новонабранных минометчиков, тех страйкболистов бывших, со скучающим видом направляются на выход, попутно доставая сигареты. На выходе они сталкиваются с грузным флотским офицером — я его помню, он должен обеспечить нашу доставку туда.

Попытка навести армейский порядок, которую предпринял этот начальник транспортного цеха вызывает у неотесанной молодежи искреннее недоумение. Они ж его пропустили, чего он взъелся? Капитан-лейтенант Серединка Иван Матвеевич — вот ведь, я даже запомнил как его зовут, что со мной редко бывает, начинает отчитывать молокососов, те вступают в пререкания. Флотский краснеет, приобретая вид сеньора Помидора.

— Паша! — негромко окликает Брысь.

Павел Александрович моментально понимает намек и в свою очередь негромко произносит:

— Ракша!

Рыжая "девушка с веслом" краснеет не хуже чем чурбанистый каплей, а уж белокожие рыжие краснеть умеют — загляденье — и привстав, резко окликает своих подчиненных:

— Извинились, закрыли рты. Сели!

Неудачливые курильщики вянут, бубнят что-то извинительное по тону, плюхаются на свободные места. Кипящий каплей кивнул, прошел к майору, отдал листок бумаги.

— Вот список того, что переправим на пароме в Ораниенбаум.

— Ага. Ну вот, Володя, получается такое: наш «Найденыш», как основная ударная сила, два джипа-пикапа под минометы с обслугой — это ваши, Ракша, люди, прицеп с минами, кунг с механическими игрушками — и с операторами, инженерский, саперный БРДМ, так, джип с медициной, радиокунг…

— Извините, тащ майор, а это что еще такое? — удивляется Вовка.

— Звукооформление — туманно отвечает майор, продолжает перечислять технику.

Список однако удручающе мал. Самое мощное — грузовик с зушкой в кузове. В общем меня не впечатляет, да и другие тоже в общем не в восторге. Как ни крути выделено сил очень небогато. Так, а моих подопечных как доставлять будут? И участие их в операции — все же тайна или уже секрет Полишинеля? И ведь не спросишь. Да, а за рулем кто к слову? Если у людоедов до роты народу набирается — то у нас вдвое меньше. И сбродное все с бору по сосенке. Пока идет речь о времени выдвижения, об очередности погрузки прикидываю так и эдак — и пожалуй, вспоминается весьма неудачная встреча с этими самыми людоедами пару месяцев назад. Меня окликают — медицинский джип пойдет второй очередью, водителем мне придется самому пилить. Что за джип выделяют? Неясно. Опять к габаритам привыкать по ходу придется. Да. И связь тоже значится на мне же будет. Единственно, что немного утешает — давным давно сказанная погибшим командиром фраза: "Чем беспорядочнее в начале десантирования, тем потом удачнее и чем планомернее в начале — тем хаотичнее потом… Может это он придумал, чтоб меня тогда успокоить? Но если это и впрямь примета — с таким началом, успех у нас должен быть просто феноменальный.

Енот тем временем судя по выражению его физиономии что-то прикидывает, толкает в бок Серегу. Тот внимательно выслушав привлекает в тихое обсуждение и Андрея. Вижу, что снайперу нашему идея нравится, но не без оговорок. Тихо спорят. Потом и Андрей кивает.

Майор замечает, вопросительно смотрит.

Енот, неловко привстав, не то спрашивает, не то рассказывает:

— Мы тут посовещались — неплохо бы для отвлечения сил провокацию затеять.

— Мы тут посовещались и я решил — бурчит недовольно флотский…

— Какую провокацию? — спрашивает Брысь.

— Старую, обкатанную. Вот не дают жить нехорошие люди. В аул, откуда, судя по всему эти нехорошие люди, приезжает даже не колонна — а два борта всего — и, зная что нет нигде рядом врачей без лекарств — начинают натурально безобразничать. Бегать, хватать все, бить, ломать — и водкой от них разит за километр, и стреляют "только чудом никого не убили! Все в дырах от пуль! Девок тащат в машины — девки ессесно орут. Могут и запалить что — например, колонку перегонную которая «бензин-экстра» гонит, от этого «экстра» двигатель за полгода уходит. Потом главному саксаулу надают подсрачников, девок растрепанных из машин повыбрасывают, по окнам еще разок очередью пройдут — и укатят, прихватив дохрена жранья и паленой водки. И если нехорошие умные — а они теперь стали умные — позовут НТВ… но как-то все…. ненатурально. Обидно, но… не убили никого, дома не порушили, девки… ну, хрен их поймет тех девок, тем более что джЫгиты ессесно не покажут девок — это ж позор на весь род! А неумные нехорошие — разом на крыло, обычно все кто может — и вперед — «мстить». И потом полгода а то и больше из этого аула никто не беспокоит. Потому что — некому.

— Стара штука — говорит внимательно слушающий мент — да и боком выходило…

— Да, когда потом стало выясняться — что это "мирные собиратели кизила и овцеводы" везли сдавать найденное в лесу оружие, припасы и камуфляж, а на себя надели чтоб легче нести. Потом отошли в лес пописать и заблудились. А тут их ни с того, ни с сего… — соглашается Енот.

— Ну, так как бы оно ничего вечного нет — замечает Андрей — Но тут — прокатит. Независимую прессу в овраге уже доели.

— Нам их, похоже, по частям употреблять надо — поддерживает хромого и Сергей — если они кучей ломануться — сметут нафиг. Их же вдвое. Потому раздергать нужно.

— С этим согласен. Первоначально затея такая была — снимаем парный конный патруль. Например вот тут, на окраине парка (майор показывает овалом окраину леска). На розыск пропавшего патруля отправят группу посерьезнее.

— Вряд ли будут гонять БТР — замечает Ремер.

— Вряд ли. Скорее всего приедет гантрак с усилением.

— Хорошо, долбанем мы этот грузовик. Они вряд ли кинутся очертя голову.

— Вот тут предполагалось подключить минометчиков с отработкой ими по расположению штабной части — вреда большого не нанесут, но напугать могут. Вот отсюда (майор показывает место севернее Ропши). Возможно после этого людоеды решат тикать, если нам удастся их напугать всерьез. Тогда отсечная команда — из сотрудников МВД — перекроет им дорогу вот тут.

— С тремя БТРами махаться — с сомнением крутит головой мент.

— Не факт, что они кинуться наутек. Новую базу им создавать времени мало, так что они за эту держаться будут зубами — поддерживает своего начальника один из его группы.

— В таком случае у нас больше возможностей откусывать по кусочку. Приказа на штурм нам не отдавали. Нужны языки, а там по возможностям. Сумеем прищемить немного — хорошо. Если они ломанутся — тогда будет сложнее.

— Атакуют они например развернутым строем с БТРами тех же минометчиков — и усе. И будет у них еда и трофейные минометы…

— Это — вряд ли. В чистом поле их продырявить не велика проблема.

— Им — тоже. Так что вполне можно попасть под атаку роты с броней. И к слову не надо забывать — они имели время изучить местность и подготовить хоть какую — то оборону. А вот у нас такового времени не было.

— Нет там сплошных минных полей и инженерных заграждений.

— А нам и не нужно сплошных. Одного маленького минного поля хватит. Пораженность зомби там тоже велика, им там словно медом намазано.

— Зомби не пчелы, на мед не лезут.

— Ну не медом. В конце концов там помимо того, что живые, так как знаете людоеды для зомбаков вообще деликатес.

— Вы не забывайте, что это не армия. Это обычный, только очень паскудный — но анклав. И им надо и от зомби отбиваться и жратву на зиму копить, так что огороды-рыбоводы там в полном ходу. Работяг тоже охранять надо, это не Кронштадт, оружие там только у приближенных.

— Тогда чего торопимся? Периодически вышибать охрану на огородах. Месяц такой забавы — и у них похоже активных штыков не найдется.

Ильяс хмурится и кряхтит. Политически незрелое выступление Сереги его сердит — растолковали же нам, что в случае успеха и выбивания людоедов из Ропши награда нашей команде будет весьма серьезной. Реально серьезной. Даже по меркам нашего меркантильного Ильяса. Пока получается что вылезаем мы к Ропше тремя группами, причем основное действие лежит на нашей, минометчики и засадники-менты явно на вторых ролях. То есть слабость такой подачи даже мне видна — если нас обнаружат ов-время, то расщелкают поодиночке. Или сильно потреплют. А кстати говоря вопрос возник…

— Тащ майор, а вообще какие порядки в этом анклаве? Ну я в смысле — огонь на поражение, ни с кем не контачат или наоборот уже торгуют и всяко разно? Мы просто можем въехать к ним или по нам огонь откроют без предупреждения?

— На въездах у них телефоны полевые под навесом. И предупреждения, что либо звонишь, либо подстрелят. Гостей у себя не любят. Проезд в общем запрещен. А вот сами они уже стали по окрестностям расползаться и как положено любой секте — ведут уже активную работу по внедрению и привлечению. Не так давно их миссионера в Кронштадте задержали. К слову анклав в Сяськелево и анклав в Торосово акцию нашу поддерживают и активно просили соседушек ослабить, боятся, что те им как в Кипени устроят.

— Вона оно как, Михалыч! — отзывается Вовка.

И мне ситуация поворачивается более понятной. Видимо соседушки распространять взялись свое влияние — и военное и политическое. Как-никак и вооруженность у них серьезная и человеколюбием не отягощены, разве только в гастрономическом плане человеколюбие-то.

— Что в Кипени-то было? — уточняет Сергей.

— Предложили уцелевшим военную помощь, не за так, разумеется. А чтоб не думали долго — помогли, как теперь понятно, своими дрессированными или дикими морфами, так что сейчас живых в Кипени не осталось — кто сообразил, что морфы и зомби валом валят не спроста — утек. Кто не сообразил — тот там и остался. Кипень сильно замертвячена.

— Анклавы в Сяськелево и Торосово — единственные там живые?

— Достаточно серьезный анклав — рядом с Войсковицами. Там пвошники. Так что в случае чего — выходить можно по указанным адресам. Такие вот явки. На Торосово особенно не рассчитывайте — мало людей и вооружение весьма убогое — только то, что им успели передать мчсовцы.

— Эти те симоновские карабины?

— Так точно. Против зомби и мелких банд годится. А вот с морфом — сложнее сладить. Да и публика там в основном необученная.

Мне совсем не к месту вспоминается, как знакомцы из МЧС разрешили набрать законсервированных на громадном складе симоновских карабинов, их поисковая группа специально лазала неделю по всяким ранее запретным зонам, пока наконец нашла то, что искала. Склад был громадным, темным и холодным. Штабеля старых ящиков громоздились везде, где можно, а мы аж взмокли вытаскивая на свет из этой тьмы тяжеленные ящики с маркировкой старых советских времен. Тогда я сумел переправить два десятка таких карабинов в деревню, где обосновались мои родители, вот там радости было. Потом мчсники еще ухитрились развести свои подарки в пару десятков деревень, разумеется после того, как вооружили всех на собственной базе. Оставалось только горько сожалеть, что это оружие не было роздано в самые первые дни…

Впрочем сожалеть можно было о многом — не только о том, что оружие не было роздано, скажем резервистам или охотникам. Странное многообразие вроде бы законных военизированных образований, появившихся за последние 20 лет, которые тем не менее в самый ответственный момент тоже оказались безоружны — удивляло. Те же МЧС в ответ на пару раз заданный мной вопрос о том, почему они вроде как военизированы и даже стрелять учились, ан в пиковый момент рады оказались пакистанской подделке под ТТ говорили разное, но как на грех сплошняком нецензурное. А то, что и армейские структуры оказались совершенно не в теме и потому категорически не готовы, это уже никого не удивляло — армия последнее время старательно замещалась всеми подряд, тем же МЧС. Даже на охрану и защиту складов здоровья не хватало — ездили мы не так давно на обнаруженную базу консервации техники ПВО, нашли несколько десятков полностью накрывшихся машин и бронетранспортеров, стоявших под открытым небом в лесу, на них уже мох рос. Вовка аккуратно повторил все ранее слышанное мной от МЧСников, когда убедился, что вся эта техника не то что не на ходу, а вообще не ремонтопригодна в большинстве. Машины были просто брошены без какой-либо защиты и консервации. Даже люки и дверцы были не прикрыты. А были планы разжиться там серьезно. Обломилось с треском.

И потому меня не сильно удивляет то, что вместо десятка танков мы будем обходиться чем попало. Беда в Ленобласти с танками, и мало и поношены изрядно, моторесурсы почти исчерпаны. Говорят в Каменке есть много бронетехники, да еще в паре мест, но все это от нас не ближний свет. Да и тамошние анклавы не рвутся делиться с нами имуществом. Те же Сертоловские сидят на своих складах плотно задом и жмутся изо всех сил, скряги чертовы. Даже и сейчас там оружие раздают крайне скупо и не в пример Кронштадту вооруженных там куда меньше. До Беды думал, что хотя бы милиция что-то может, ан и у них проблем оказалось выше крыши, пока получили приказ стрелять на поражение, потеряли больше половины состава, дальше оно уже было невыполнимо. А при том сколько времени угробили всем во вред, когда кинулись изымать охотничье оружие у населения — особый разговор. Что характерно — далеко не все кинулись изымать оружие, и тут даже не знаю что сказать, с одной стороны это было разумно, с другой — неисполнение приказа начальства в военизированной же организации — печаль полнейшая. Вот и странно все это было — с чего те же идиотские приказы отдавались… Не бывает в верхнем начальстве идиотов, не добираются туда идиоты. В общем все непонятно. И тогда непонятно было и сейчас — тоже.

Остается только выполнять сказанное одной из нашедших склад с СКС и патронами — сумрачной светловолосой женщиной неясного мне МЧСного чина: "Делай, что должно и будь что будет! Здорово тогда они с этими карабинами помогли. Только радости было немного, поздновато потому как, очень поздновато. Когда мы волохали тяжеленные ящики, каждый вспоминал первые дни — по мрачным физиономиям было это отчетливо видно. Дорога ложка к обеду, ничего не скажешь. И очень разное это — отстрелять десяток зомби в еще живом городе и зачищать уже мертвый город от сотен тысяч. Да даже и не сотен тысяч, даже не город — любая деревушка уже проблема, а имеющиеся теперь в изрядных количествах шустеры и разнообразные морфы тем более задачку усугубляют. Коротенькие, уже старомодно выглядевшие кургузенькие, какие-то чересчурно добротно сделанные карабины, попади они тогда в руки живым, тогда, когда только-только Беда началась, позволили бы потушить все в зародыше. Не говорю про остальные залежи оружия, оставшиеся от Советского Союза… Даже этого бы склада хватило на весь Васькин остров, да и на Петроградскую сторону… И еще бы осталось на Адмиралтейский, Казанский да и Спасский остров тоже… Мне б тогда такой карабин, даже не АКМ. Эх!

Всегда странно было читать и смотреть в зарубежных произведениях про зомби как прямо все беспомощны против ходячих мертвяков. Зомби — особенно начальный — туп и медленен, любой вооруженный сделал бы его как фанерную мишень. Не проблема, не быстрый вражеский пехотинец, в сопровождении танков, авиации и артиллерии. Даже не умелый и отчаянный зулус или готтентот с копьем — только зубы и все. Ну защитился от укуса — и марш чистить. И даже не огнестрелом. На прошлой неделе "абордажная команда" как прозвали "мокрую роту" омоновцев, например, с блеском захватила дрейфовавший немалых размеров танкер с бензином. Прямо в Финском заливе. Стрелять понятно было там нельзя, потому весь этот громадный плавучий запас топлива чистили врукопашную, сначала сметя тех, кто волохался на палубе и в рубке, а потом в тесноте переходов обезвредив остальных. Сугубо холодным оружием, что позволило Дункану, тоже принимавшему участие в захвате зомботанкера, в очередной раз ехидно спросить у наших ребят — смогли бы они так? Впрочем мы переносим его хвастовство уже привычно, не в первый раз. Привычно обозвали его сомалийским пиратом, вместе посмеялись. Кто б нашим ментам рассказал, что они и впрямь как злые негры будут болтаться по акватории и перехватывать "дохлые суда", закидывая кошки на высокий борт и чуть ли не с абордажными саблями в зубах карабкаясь наверх. К слову насчет абордажных сабель — не преувеличение, даже Дункан для таких выходов отказывается от своего любимого двуруча "из цельной трамвайной рельсы сделанного", а вооружается вполне себе человеческих габаритов коротким тесаком-саблей — в корабельной теснотище двуручным мечом не помашешь. Работы у них до черта, не подумал бы, что так много объектов не выносят стрельбы и требуют аккуратности и деликатности. Не только вишь Морской Госпиталь, с которого и началось, а и много чего другого. Единственно что им пока не по зубам — это здоровенный пятизвездочный плавучий паром-отель «Талллинннккк». Его с трудом удалось зафиксировать неподалеку от Лебяжьего. Откуда это плавучее кладбище вышло — неизвестно, скорее всего из Стокгольма, но набито оно было битком, а только штатно там 2500 пассажирских мест, не считая команды, потому досмотровая группа эвакуировалась оттуда с неприличной поспешностью. Говоря проще — трое вообще прыгнули с борта, а высота борта там не меньше 15 метров. Чудом живы остались. Шутка в деле — 12 палуб! 230 метров корыто длиной, одних ресторанов и пабов штук двадцать. С одной стороны зачистить такой отель было бы интересно — это ж практически плавучий город со всеми удобствами, с другой стороны обалдеешь чистить. Пока это судно поставлено на якорь, стоит, красуется. Живых за все время на нем так и не было обнаружено, потому — просто стоит. Иногда с него в воду шлепаются зомбаки, заинтересовавшиеся шмыгающими мимо катерами и суденышками, но в целом это не слишком уменьшает несчитанную орду на борту. Сам Дункан пару раз на таком плавал в Таллин и Турку и когда рассказывает о тамошнем комфорте сладко жмурится. Но признает, что силенок захватить этот плавучий дворец пока нет. А когда такой признанный в нашей компании похотинец и погроммист прямо говорит, что слабо — остается ему верить. Разве что ближе к осени, когда похолодает — тогда можно будет попытаться. Но это скорее всего фантазии, даже если и удастся упокоить всю орду, то только эвакуация тел займет дикое количество сил и времени. Не говоря о том, что загаженные кровищей гнилой роскошные интерьеры будет просто не отмыть. Остается только облизываться. Вообще-то некоторая польза могла бы и быть — охранять такое многокаютное жилье куда проще, чем деревушки и расположенные посреди равнины анклавы… К тому же на подобных жили всякие высокие зарубежные шишки, когда у нас тут в городе случались разные саммиты и прочие собирушки.

Но вообще-то я сейчас с большей охотой взялся бы чистить этот плавучий дворец. Чем полез бы в Ропшу. Но кто меня спрашивать будет.

Пока я предаюсь унынию, обсуждение идет своим путем. Теперь до меня доходит, что хитрый майор Брысь устроил этакий "мозговой штурм", как называется обсуждение сложной темы. При этом допускаются и идиотские предложения — потому как неизвестно, что может пригодится потом. Мне предлагать нечего. Я уже знаю, что буду сопровождать опять двух морфов, потому всякие тонкости разведки или обстрела из минометов меня не шибко трогают. Разве что не стоит попасть под минометки, гадкая эта штука — рвется над самой землей и основной сноп осколков летит низко-низко, лежа не спасешься.

— Кроме нас еще кто-нибудь в этой операции участие принимает? — задает интересующий многих вопрос мент-начальник.

— Со стороны Ораниенбаума и Войсковиц будут предприняты демонстрации. В дело они лезть не хотят, но договоренность о показательных маневрах есть. Ну и если людоеды попрутся туда — их там встретят огнем на подступах. Но особенно на это надеяться не стоит. Сейчас не до войны — жратву запасать надо, к зиме готовиться.

— Одним нам неймется — бурчит мент.

— Что поделаешь. Этот гнойник назрел. Была надежда, что они сами скиснут. Но не оправдалось, не скисли. И сейчас сектанты начали активно прощупывать окружающие анклавы, в том числе и Кронштадт. Это надо пресекать и так своих проблем масса.

— Между прочим мы этим изрядно нарушаем свои же постулаты. За убийство живого в Кронштадте введена смертная казнь. А тут цельный анклав трепать. Много ли идиотов польстится на сектантские пряники? — сомневается один из подчиненных главмента.

— Так, кто у нас тут по психлолгии главный? — обводит зал взглядом Брысь. Находит меня. Приходится вставать и давать пояснения. И по возможности попроще должны быть пояснения, подоходчивее. Вот и начинаю с накатанного:

— Человечество склонно к обезъянничанью. Если людям говорят, что что-то модно — то моментально целая куча народу эту моду подхватывает — причем совершенно бездумно. Ну вот как мода на открытую поясницу — зимой в наших условиях — говорю я.

— Да прям так уж… — выражает неудовольствие этой очевидной мыслью мент.

— Ну недалеко ходить — гомосексуалов не больше 5 %. В западных странах их было больше. Именно из-за рекламы и парадов. И это не единственный пример. Толковать людям, что что-то шибко круто и выделяет их из тупой серой массы — значит увеличивать количество купившихся на эту байду. Потому постоянное толкование того, что быть геем — это модно, кульно и признак свободы — работает токо в путь. Как реклама сигарет в кино вызвала резкое увеличение курящих. Или реклама напитка «Яга». Ну а будет реклама людоедства — моментально потянутся и к ней.

— Вот тут я что-то не пойму, то есть вы считаете что обычный натурал посмотрит на гей-парад и захочет стать геем? Вы всерьез? — усмехается мой оппонент.

— Абсолютно. Обычный натурал — он ведь разный. А тут ему показывают наглядно, что геи — везде — полиция, пожарные, военные, музыканты и протчая, да еще в школе объяснили на уроке толерантности, что гей — это вообще более нормально, чем норма — и впридачу — вот какие геи веселые, красивые, богатые и смелые… А дома мрачный папа, нудный, скупой, тошный, с уроками пристает. Вы тут не спорьте, то что я говорю — мне как раз знакомые геи говорили, не у вас же одного такие знакомые. Пациенты разные у меня были. Так вот гей-парад — это рекламная акция с целью привлечения свежего мяса. Ну ничего иного.

— И какая связь геев с сектой людоедов? — тонко ухмыляется мент.

— В результате действий. В депопуляции. Не в увеличении количества населения, а в уменьшении его в перспективе. Ну а нам это вреднее некуда. Не успеют бабы новых нарожать.

— А теперь давайте про баб! — весело влезает заскучавший от нудного разговора Вовка. Мне остается только покоситься на шутника и порадоваться, что моего приятеля-водолаза тут нет, он бы уж отмочил апостола.

— Общество может спокойно перенести определенное количество геев. В противном случае получается кисло — так производилось уничтожение мух ЦеЦе при помощи массированной заброски стерилизованных самцов. Но то, что девушки остаются без женихов — не вся беда. Беда в том, что геи размножаются не так, как природой положено — путем оплодотворения мужчинами женщин, а гей парадами, агрессивной пропагандой и так далее. Значит — нет ни детей, нет ни отцов у детей и получается при уменьшении популяции — увеличение числа геев. Улавливаете? Парад от латинского слова «готовить». Это реклама. Военный парад — реклама армии, парад — алле — цирка, ну а гей-парад…

— А что у нас намечается людоед-парад? — удивляется мент.

— Доктор, не растекайтесь мыслью… — недовольно замечает и Брысь.

— Ну вы ж меня спросили… Реклама секты, а мы ведь не знаем, что у них за вариант религии — всяко по нам ударит. Если есть адепты, причем устойчиво — значит что-то привлекательное в новой религии имеется. И лучше конечно без рекламы обойтись. Может помните это самое Белое Братство с Марией Дэви Христос? Как они все стенки в Питере своими листовками загадили? Ведь бред полный был и ничего она своим последователям дать не могла, а несколько тысяч идиотов ей до последнего верили.

— А почему бы просто не перепахать эту Ропшу? Я знаю что на арсеналах всякой взрывоопасной дряни полным-полно. Как раз расследовали хищение с разряжательного цеха ста кило тротила… — спрашивает мент.

— Артиллерии соответственной у нас для такого действа нет — мрачно замечает каплей Серединка.

— А ракеты?

— Есть противокорабельные. Так их по радару наводить надо, на контрастную цель. Домишки-то не военный корабль.

— А «Грады», "Буратины"? — не унимается мент.

— Да нам не нужно все перепахивать. Там кроме сектантов есть и рабы и подневольные — недовольно замечает Брысь.

— И много чего разного-полезного — тихо замечает Андрей.

— Ты о чем? — тихо спрашиваю его.

— О разном и полезном — туманно поясняет он.

— Через день-два мы бы могли поддержать операцию и артогнем — замечает Павел Александрович.

— Я в курсе — кивает Брысь.

— Может быть и нас проинформируете? — недовольно замечает один из Ментов.

— Ведутся работы по доставке пары орудий крупного калибра в Ораниенбаум. Оттуда при нормальной корректировке хватит с запасом накрыть цели в Ропше.

— Уже лучше — перешептываются сдруг с другом менты.

Ну да, мне это тоже нравится, что помимо минометиков у нас за спиной будет пара слонопотамов. Даже если в поле брякнется пара чемоданов, от которых земля с неба будет еще полчаса сыпаться — это уже сильно подействует на любого, держащего оборону.


* * *

Ирка поболталась по промзоне, нищей и грязной, заглянула на убогий вроде как рыночек где больше смотрела — не попадутся ли ее вещи. Вещей не оказалось. Но сам выбор товаров был юродивый, а продавцы и пара покупателей скорее всего соответствовали старому толерантному определению "экономически неподготовленное лицо с гибким местом жительства, обогащенное запахами" — то есть говоря проще, бомжи вонючие. Мрак и печаль. Те, кто ей попадались в более лучшем виде подпадали под категорию другую "лицо с альтернативной экономической ориентацией", то есть скорее всего были уголовниками. Таким же был и бойкий хлюст, занимавший весьма солидно смотревшийся трейлер — именно европейское жилище на колесах и с удобствами, а не стройфургончик.

Плакатик на трейлере обещал найм на работу в соответствии с пожеланиями и способностями каждого желающего, с отдельным жильем, отличной оплатой и прочими благами, что Ирину заинтриговало слегка, но именно — слегка. Больно уж много всего обещалось и сразу. Хлюст живо расписал ей горизонты бытия розовыми и голубыми красками, щедро все это позолотил и сказал, что как раз в этот рай земной завтра пойдет транспорт — она подпишет контракт и в добрый путь, вместе с другими счастливчиками. То, что Ирка назвалась манекенщицей и спросила, будет ли ей представлена работа по профессии нимало хлюста не смутило, он весело рассмеялся, показав сияющий набор золотых зубов и заверил ее, что и это не вопрос. Язык у хлюста был подвешен великолепно, только вот глаза были мертвые какие-то и весь хлюст с его предложением почему-то Ирке не пришелся по вкусу совершенно. Отделавшись с трудом от навязчего предложения подписать контракт прямо сейчас и отметить обретение радужных перспектив, Ирина закончила безрадостную прогулку. В общем, смотреть тут было нечего и она зашла снова в КПП, где вчера у нее приняли на хранение автомат. Смена уже была другой, на вопрос — долго ли ей тут еще отираться и можно ли забрать автомат, достаточно вежливо ответили, что сначала — собеседование, потом видно будет. Заодно предложили ознакомиться с вывешенными на стенках правилами поведения. Нового ничего Ирина для себя не почерпнула, разве что поняла, что эта межеумочная зона — отстойник вполне допускает рукоприкладство, вот стрелять запрещено строго. Все-таки ей очень хотелось отметелить хотя бы одну из вороватых соседушек. Черт с ним с добром, хотя ружье было искренне жаль, да и жратва пропала весьма вкусная и добротная, ну да ладно, а вот дать соседушкам дрозда перченого — очень было желательно. Ирка терпеть не могла спускать обиды, с детства умела драться, а за последнее время пока руководила бабами в деревне навострилась бить точно и не калеча.

Толком соскучиться не успела — свистнули из окошечка и Ирка, сдав еще и пистолет, чему была еще больше не рада, вроде как в сопровождении вооруженного дежурного — а вообще-то как под конвоем прошла в здание, которое раньше наверное было заводоуправлением. Обшарпанный коридор, древняя дверь и неуютный пустоватый кабинет с сидящим за столом мужичком. К стенке были приставлены костыли из чего Ирка сделала вывод, что опрашивать ее будет сморчок-инвалид. Уселась на стульчик, сморчок врубил допотопный магнитофон на запись и стал задавать вопросы. Держался он в общем, доброжелательно и первое время Ирина не задумываясь отвечала — кто она, откуда, чему училась, что умеет и даже как-то казенная обшарпанная обстановка перестала ее нервировать. Мужичишко спрашивал о всякой ерунде — как училась в школе, умеет ли шить, готовить и Ирка даже немного расхвасталась, благо было чем. Она действительно много чего умела. Вот с компьютерами она не работала, а пошить-постирать — запросто. Мужичок радостно закивал головой, искренне заверил, что умения ее куда важнее компьютерной грамотности по нынешним-то временам и Ирка зарделась от удовольствия — ее давно не хвалили и она радовалась любому знаку одобрения. Сначала она несколько стеснялась, было ей неуютно, но тут мужичок вел себя так дружелюбно, что Ирку отпустило. Собственно сейчас и нужно шить да стирать, ну и стрелять уметь, а компы — это уже вовсе не обязательно, чтобы выжить. Она же выжила без всяких этих компов-принтеров и ксероксов, а многие, кто как раз мастерски возился со всей этой пластиковой мерехлюндией теперь перешли в иное качество бытия и болтались неприкаянно в зачумленных городах…

Когда же мужичок попросил рассказать о том, как они с мужем спаслись, Ирка одернула себя и порадовалась, что еще в грузовичке, попивая кофе и слушая радостную болтовню Альбы, успела прикинуть — что рассказывать, а что не стоит. Очень это с ее стороны было разумно. Вот сейчас бы начала путаться, под вроде бы и вежливыми и заинтересованными, но почему-то настораживающими вопросиками мужичка. Может быть и Витька тоже в этом сыграл свою роль, он всегда боялся сказать больше, чем нужно, были у него раньше проблемы с ментами из-за длинного языка. Потому Ирка, даже как-то взгрустнув и ухитрившись выдавить из себя несколько слезинок (а мужичок тут же дал ей пакетик с бумажными носовыми платками), довольно гладко рассказала про то, что они очень хотели иметь дачу и даже приводили в порядок бесхозный по причине удаленности и заброшенности дом. Где? А вот тут в Ольховке. А еще кто-нибудь там жил? Бабка Арина, но она три года как померла, угорела зимой, а так хорошая была бабка. А больше никого? Никого, там глушь. Точно никого? Вблизи — никого. (Тут допрашивающий как-то поскучнел, словно то ли Ирка соврала неумело, то ли дура просто бестолковая). То, что муж — охотник и потому у него УАЗ и удрать из города удалось вовремя — коллеги по работе успели предупредить, да и патронами разжились — работал муж в оружейном магазине — прошло гладко. А вот когда речь зашла о трофеях — автомате и пистолете с гаишника — тут мужичок все так же благожелательно, но настойчиво стал выяснять кучу незначительных на первый взгляд деталей — где это было, как выглядел дохлый гаец, что было вокруг — и так далее. Даже схемку пришлось нарисовать, чему Ирина была очень не рада. Будет потом эта бумажка лежать и неровен час подловят их с Витькой на противоречиях, нехорошо получится. А тупить сверх меры — тоже не годится. Потому Ирка постаралась быть как можно ближе к той ситуации, которой тогда оказалась свидетельницей. Но изложила ее чуточку не так. Самую малость не так. По ее словам получалось, что гаец попался им подальше, чем это было на самом деле и собственно она не видела, каков он был и что делал, просто муж велел смотреть в другую сторону — и она со вторым ружьем как раз охраняла мужа, а муж выстрелил пару раз и вернулся с оружием, еще беспокоился, что руку попачкал в мертвяцкой крови, когда автомат снимал, пришлось подальше отъехать и потратить одеколон для дезинфекции. Мужичок участливо похлопал Ирину по руке, очень это трогательно получилось. Вот с бандитами Ирине было проще — только ручной пулемет она приписала как раз банде, вроде как трофей взяли — вместе со снайперских карабином. И про газенваген прошло гладко и про засаду в поле. Скользкий момент кормления свинок Ирка благоразумно опустила, да собственно ее не спросили, а ей говорить и не с руки. Когда она подписала, предварительно прочитав внимательно написанное мужичком в протоколе опроса, тот собрался было уходить, но Ирка спросила его о том, можно ли ей уехать в Кронштадт, роддом ее интересовал по-прежнему сильно. Мужичок задумался, потом нехотя объяснил, что у них тут пока гражданских коммерческих перевозок не предусмотрено, потому катаются только те, кто конвой обеспечивают. В принципе возможно конечно и пассажира взять, но бензин нынче дорог, а моторесурс еще дороже. Тут задуматься пришлось Ирке — оставшись без имущества, про оплату говорить глупо, разве что натурой, но это последнее дело, да и не та натура у Ирки, чтоб много охотников попользоваться набежало. С другой стороны можно бы и отработать, на это она согласна. Мужичок подумал, прикинул. Уточнил — какая работа Ирине больше по вкусу — со стрельбой или безопасная. Боевые выезды оплачиваются лучше. Ирка, не слишком долго размышляя, согласилась на боевые. Только чтоб автомат вернули и с отстойника перевели в такое место, где не тырят ночью все, что к полу не приколочено. Мужичок кивнул, выписал коротенькую записку и благожелательно объяснил — куда Ирке нужно пройти. Тепло попрощались, после чего Ирка пошла, сверяясь с примитивной схемкой, которую умело набросал на обороте направления допрашивающий, чувствуя себя без пистолета и помповушки словно бы и голой, а мужичок взялся за телефон и отзвонился кому-то, сказав:

— Вероятно она или дура или действительно не в курсе. Присмотреть стоит, но по интересующему нас вопросу скорее всего она не ориентирована. Врала? Признаки вранья были, ладошки вспотели, моргала чаще, так что набор вазомоторных признаков лжи был, но я бы их отнес к другим эпизодам. Важным? Не уверен, она так или иначе выжила. Живых убивала. Совершенно точно, но можно отнести к самозащите, хотя как вы понимаете я не судья. Нет, тут мне кажется не врала. Да, по одному эпизоду сомнения. Но не суть важно. Да, спасибо!

И повесил трубку. Покосился на окно, где озверелая муха долбилась в стекло, поморщился. Деваха, на допрос которой его вызвали, прибыла с интересовавшего начальства района, но ничего полезного не сообщила. Зря время потратил.

Ирка же по направлению записалась в команду, ответив на вопрос: "Чистильщик, грузчик или сборщик? Судя по разъяснениям получилось, что чистильщики — как следует из названия, очищают территории от зомби и охраняют грузчиков в бригаде от мертвяков, работа чистая. Но опасная. Грузчики под защитой чистильщиков таскают то, что выбрали сборщики и что особенно нужно анклаву — безопасно, но тупая работа. Сборщики ищут наиболее ценное, это самое опасное и самое интересное. Судя по всему, парня, отвечавшего Ирине больше всего привлекала работа именно сборщика, но благоразумная Ирка выбрала чистильщика. На сегодняшний день она уже опоздала к выезду, потому парень выписал ей дополнительный пропуск и она пришла в расположение команды номер 89 для знакомства с личным составом. Кроме дневальных пока никого не было и Ирка, помня, что первое впечатление — самое сильное — взялась дневальным — двум теткам и пареньку-молокососу — помогать в мелких обиходных делах. Заодно и время быстрее пройдет… К тому же можно присмотреться — как они тут живут. Жили чистильщики и грузчики, судя по всему, в переоборудованном под семейное общежитие здании. Для несемейных комнаты были больше — аж на дюжину коек. В одну из таких как раз Ирку и отвели, когда прибыли команды с выездов. Разве что командир 89 команды спихнул малознакомую личность в команду 85 — там после потерь прошлой недели было кого замещать. И действительно в комнате с дюжиной коек только половина были застелены, а на остальных матрацы были без белья. Одна из девах, находившихся в помещении равнодушно кивнула на незастеленные кровати — дескать выбирай любую. Ирка выбрала себе койку в уголке. Нет, она помнила, что по больничным и тюремным меркам у окна место почетнее. Но тут окна второго этажа были без решеток и потому она решила не выпячиваться.


* * *

Наше прибытие в Ораниенбаум было отнюдь не помпезным. Разве что неугомонный Енот ухитрился в Кронштадте при погрузке послать далеко и сильно молодцеватого морского подполковника, взявшегося было нарезать ему какую-то задачу. Мы услышали только концовку пикировки, когда в ответ на что-то сказанное кронштадцем прозвучало весьма отчетливо:

— Слышь, не ари, да? Мы тут тебе не армия, и вообще пошелнафуй. У нас свой командир это раз, и мы вполне себе вольные это два. Так что засунь амбиции в жопу поглубже и скажи спасибо что нашлись желающие помочь вам разгрести дерьмо.

Молодцеватый поскакал за подкреплением, и паром тем временем отчалил. И когда уже опосля Ремер и прочие в некотором обалдении спросили взъерошенного хромого:

— А ты чо?

Получили развернутый ответ:

— А я им присяги не давал. Оне себя преемником РФ не объявляли, да и объяви — «легитимность» их как преемника — сомнительна. Присягу я давал РФ а не Великому Князю Кронштадскому, или как оно там нынче называться станет. Да и ту, что давал присягу, давно посеял, соотносясь сугубо с личными убеждениями. Так что пошли они нафер со своими амбициями.

Нам осталось только головами крутить в удивлении. Впрочем, никаких последствий инцидент не повлек, а поставленная задачка быстро выветрила эпизод из голов.

Судя по всему, начавшаяся операция никак Кронштадтским начальством не афишировалась и техника, предназначенная для участия в этом действии, была старательно перемешана с другой, не нашей, где и затерялась совершенно незаметной. Паром уже выполнял регулярные рейсы, так что если в Ораниенбауме не было толковой агентуры — никто и не заметил нашего скромного присутствия, тем более, что самым громоздким оказалось хозяйство разноцветного инженера. Но на паром и с парома уже давно и рутинно грузились и легковушки и автобусы и грузовики самые разные и легкая бронетехника. Кое-какое количество транспорта ходило через прорытый в системе КАД туннель, но там постоянно что-то происходило неладное — протечки все время.

Так же спокойно перебазировалась группа Павла Александровича с минометами. Моих подопечных пока не перевозили — по словам Брыся сначала пару дней проводится рекогносцировка на местности и разведка. Поэтому моя роль оказалась скромной — пока ребята с саперами сутками пропадали в окрестностях Ропши, издаля наблюдая за тамошней жизнью, я болтался в роли банального охранника с инженерской компанией. По возможности мы старались не привлекать к себе никакого внимания, именно потому все четыре машины — а именно такую мотоколонну выбил инженер под свои нужды — были невзрачными и пошарпанными. Вот персонал у инженера был весьма специфическим, так что я вполне разделял тихо сказанное Серегой мнение "балаган на колесах". Самое сильное впечатление производила оператор «Фары» — какого-то шибко загадочного устройства для просвечивания что ли позиций противника, то ли для слежения за ним, то ли для наведения на этого противника самого смертоубийственного оружия — так я и не понял. Нет, мне на полном серьезе рассказали, что это доплеровская РЛС непрерывного излучения с твердотельным СВЧ приемопередатчиком, волноводно-щелевой антенной, выносным пультом управления. Из всего вышесказанного я понял только одно — странный плоский ящичек на треноге и с пультиком в кондовом металлическом ящике да аккумулятор — все покрашенное армейской зеленой краской — может показать человечка более чем за 2 километра, а едущую технику — аж за 5. Правда не так цветасто, как видел Хищник, а куда как более прозаично и однотонно, но установить местопребывание пешехода за два километра — это да, сильно. Но сильнее было впечатление от оператора этой адской машинки — красивой, хотя и несколько потрепанной жизнью девахи, бюстом явно соперничающей с Анной Семенович. Зачетный был бюст и даже армейский камуфляж этого факта скрыть не мог.

— Настоящий бруствер! — восхищенно отметил при первом же знакомстве Вовка и мы с ним согласились. Теперь красотка с «Фарой» и серьезным прикрытием — например трое выделенных из охраны некролаборатории подчиненных ясноглазого лейтенантика тоже катались с этим тарантасом, совершала круги почета вокруг Ропши отмечая все, что представлялось важным. С этой машинкой выбирались и саперы — та половина, которая была с БРДМ. Мне же оставалось сидеть пока в тылу, охранять кунг с разными механическими игрушками и странноватый тарантас, в котором оказалась одна из мощных звукоустановок, такими как раз привлекали зомбаков в городе при необходимости отвлечь толпу мертвяков от интересующего живых места. Сам инженер болтался на третьем агрегате, опять же с охраной и что-то химичил с видеонаблюдением на отходящих от Ропши дорогах. Обкатка вертолетов прошла успешно, а вот пара квадроциклов очень быстро ополовинилась, потому как один из этих «Терминаторов» въехал в яму с водой и моментально умер. Лужа оказалась куда глубже, чем можно было подумать при первом взгляде на нее и вся электроника вмиг накрылась. Оператор — красавец-блондин, очень похожий физиономией на забытого давно актера Столярова, весьма был опечален бесславной кончиной одного из питомцев и теперь корячился в кунге, пытаясь быстро навесить все приспособления, снятые с утопленника на срочно доставленный новенький квадроцикл. С моей колокольни все это были детские забавы, хотя мне и говорили, что поставленные на квадрики переделки ППШ с глушителями били весьма точно. Но пока вышедшие к нашему лагерю зомбаки отстреливались охраной, в том числе и мне пришлось упокоить четверых. Помогало то, что периметр нашего временного лагеря на скору руку был обнесен колючей проволокой и потому гости в ней запутывались, а после упокоения так и оставались висеть. Наконец одного из зомби упокоил и «Терминатор», но мне показалось, что успех несколько преувеличен. За два дня пребывания в этом временном лагере я устал как собака, хотя вроде ничего и не делал. Впрочем тот, кто стоял на карауле — тем более ночью — знает, какая это работенка. А в условиях когда напасть может какая-нибудь сволочь вроде морфа, стоять на часах еще веселее. Нет, мы конечно приволокли в лагерь пару брошенных автомобилей и даже их несколько защитили, так что не маячили тупой приманкой, но проходить по периметру все равно приходилось, а все эти датчики, что инженер с командой понавешал, конечно штука неплохая, но живого часового не заменит никак. Потому последней ночью — когда уже было ясно, что с утра начнем наконец-то, караулить было совсем неприятно. Про стояние на часах можно рассказывать долго, но все это будет для тех, кто на своей шкурке это не испытал, непонятным. Ну вот как рассказать, что пространство за спиной становится по умолчанию очень враждебным, особенно в темноте. Чем темнее — тем более враждебным. И полная луна не помогает — свет ее другой, резкоконтрастный и в черной тени мерещится всякая гажа, даже иррациональная. Не, днем-то можно посмеяться над своими страхами. А вот ночью — не тянет. И кажется часто — особенно боковым зрением, что тень шевельнулась или стала менять форму, тянется к тебе — повернешь голову — все спокойно, но уже с другого бока что-то шевельнулось. И не ровен час задремлешь, вскинешься проснувшись и сердце заколотится — что пропустил?! А уж если что стремительно кинется… Сколько шалых кошек попало под пули, сколько ежей пострадало от разнервничавшихся часовых. Нет, бывали конечно ребята, которые тут же устраивались в затишке поспать или чудили еще как-нибудь. Итогом случалось, что объект вырезался до последнего человека. В общем — весело стоять на часах ночью. Много впечатлений. Такой саспенс, что все фильмы ужасов отдыхают. К тому же мы давно уже не жили в таких условиях, я так отвык от того, что опять смерть рядом в разных обличиях и даже когда спишь — спится плоховато. Точно, разбаловался за последнее время — выехали. Поработали в относительной безопасности и домой отдыхать в человеческих условиях, с кином и душем, а потом баиньки на чистых простынях. Тут перед началом операции майор, а потом и Ильяс провели среди нас жесточайшую накачку с накруткой. Стоило немного нас встряхнуть, чтоб поняли простую вещь — здесь не Кронштадт. Здесь все гораздо хуже. А то мы уже и забыли, как это жить рядом с неупокоенными. И чтоб ночью они сползались на дистанцию прямого выстрела из пистолета.

Утром в лагере собрались все, в том числе и минометчики. На схемке добавилось обозначений. Даже один из БТРов людоедских удалось засечь, не вовремя мотором заурчал. Определили скопления людей — в основном — работающих на огородах под охраной, обнаружили несколько «секретов», систему патрулирования конниками выяснили и расписали, попутно оказались свидетелями действий людоедов при нападении морфа на конный патруль — конники на галопе от дурной гориллы улепетнули, а потом приехала барбухайка — зилок со стрелками. Возможно там был повешен кусок мяса — морф на барбухайку забрался и был на крыше застрелен. Ну понятно, гонять ради всякого пустяка бронетранспортер накладно очень, а небольшой грузовичок — запросто. Неожиданно доложился чувак из машины-звукоустановки, оказалось, что все это время сканировался эфир и переговоры бандюганов записывались. Впрочем, инженер почему-то с уверенностью заявил — бандюганы и сами эфир сканируют, потому в ходе операции по сигналу нашего майора в дело вступит полтора десятка дополнительных раций, создавая у осажденных впечатление включенных в дело крупных сил.

— А что, задача людоедов напугать? — спрашивает Вовка.

— Точно так. Основная проблема — выкурить их из Ропши и заставить улепетывать в нужном нам направлении. Где их будет ждать комитет по встрече. С цветами и оркестром.

— Ну тогда напугаем. Голым задом. Насмерть. — ворчит Вовка.

— Не совсем голым — спокойно возражает майор. Обсуждение деталей идет еще долго, но я его уже не услышу — надо срочно ехать, встречать моих подопечных, каплей Серединка наконец и их доставил. По дороге Ремер еще должен передать джип странной команде, как он их назвал — иностранному легиону города Кронштадта. Так что поехали на двух машинах и неподалеку от паромной пристани приняли весьма странную троицу категорически не подходящих друг для друга людей — явный уголовник из приподнявшейся гопоты, причем за пазухой у уголовника сидел здоровенный котище — торчала котовья башка, недовольно озиравшая окрестности, второй — мужик с лимонно-желтым лицом, высохший как палка и потому не шибко уверенно двигающийся и третий — тоже худой, но не настолько, с осунувшейся малость небритой мордой и малость страшноватым взглядом (темные глаза, неподвижный взгляд «сквозь» на уровне груди — и смотрит как будто собеседника нет) короткостриженный, что не удивительно, сейчас стрижка бокс и ноль — самые модные по идее, видимо старший в этой компании. Ремер собственно с ним и разговаривал. Мне показалось, что я его раньше где-то видел, хотя лицо неприметное, малозапоминающееся, без каких-либо отметин. До меня доносилось негромкое, уточняющее:

— Так кого убивать, кого нет? Убивать насмерть или чтоб помучился и встал? Бить сильно или так? Девок не бить? Связывать?

То самое о чем Ремер говорил, ну чисто цивилизованный европеец на работе по профессии «война». Ремер односложно отвечал. Я успел разглядеть, что вооружены трое весьма сбродно: диковинно выглядящий ППС- 43 с коллиматором, дробовик короткий и милицейский потрепанный «Кедр», пистолеты, есть гранаты и фальшфейры от зомби, да тесак какой на спине у спрашивающего. Уголовник, когда повернулся другим боком показал финку в ножнах на поясе, с наборной ручкуй из плексиглаза, классика едренть… Каска пластиковая черная а-ля НАТО на башке у главного в этой странной троице последний раз кивнула и все трое полезли в пригнанный им джип, а Ремер плюхнулся ко мне на пассажирское сидение. И выражение его лица было странноватым.


Мутабор и на этот раз никак не отвечает на приветствие. Ну и ладно, не детей с ним крестить. Вот рожа у него изменилась еще больше, пополнела что ли? И зубы больше стали. Кальций наверное кушает. И вроде Блондинка тоже увеличилась в размерах, хотя может железный намордник такое впечатление создает. Сопровождавший этих красавцев мичман Алик убывает с катером, а я на грязнючем джипе с парой морфов во втором отделении пилю на место встречи с нашей группой. Сзади катит машинка с парой доверенных лиц из лаборатории, вроде как охрана, пришлось подождать пока они с Ораниенбаума прибудут. Или конвой это?

Наши уже на месте. Теперь мы полезем поближе, щупать людоедов за мягкое, влажное вымя. И опасность возрастает от этого многократно. Сапер с кличкой Правило отметил особо — на удалении 2 километра от селения с людоедами попалось всего два фугаса, причем старых и вполне возможно — нерабочих. Сейчас уже точно — нерабочих. А вот вблизи может быть все что угодно, потому под ноги — внимательно смотреть, если видишь натянутую проволочку или кусок травы пожелтевшей или другие признаки мин — тут же стоп. Зомби много, неравномерно — то пусто, то густо, но много. Нас в ходе выдвижения будут пасти инженеровы люди — со своей «Фарой». Но пока желательно себя не засвечивать, на рожон не лезть, двигаться аккуратно. Я лично согласен двигаться очень аккуратно, меня нервируют возможные мины. И мы выдвигаемся с тем расчетом, чтобы войти в Ропшинский парк с востока.

Красивое место тут было до Беды, явно. Неглубокие озера-пруды, парк роскошный и словно специально полно мест для пикничка. На одном из таких мест делаем короткий привал — оказывается, оператор на Фаре меняется каждый час и сейчас красотка с бюстом сдает сменщице обстановку. Вижу, что не один я удивился, сидящий рядом Сергей (пулемет у него не смотрит на моих находящихся поодаль морфов, но я-то вижу, что неизвестно — успеет ли например Блондинка напасть на нас, не нарвавшись при этом на очередь, скорее всего — не успеет) с растяжкой удивленно спрашивает:

— И кто там второй оператор?

— Не разглядел что ли из-за бруствера-то? — откликается Андрей, который тоже присматривает за моими подопечными.

— Нет, не разглядел — отвечает негромко пулеметчик.

— Маленькая такая азиаточка. Шура зовут.

— Надо же…

Можно двигать. Двигаем осторожно, прикрывшись с боков дозорами, а в авангарде — морфы на прогулке. Удивительно — зомби встретились дважды, причем один чесанул увидев наших морфов во все лопатки — шустер поумневший и уже с чего-то морфов боится, а может кучу вооруженных за морфами разглядел. Второго, тупого, тихо отщелкнули из бесшумки. Выдали нам авансом пяток милицейских «дров» с глушителями, только у меня ПБ, остальные, кто без тяжелого оружия все с «Кедрами» и "Кипарисами".

— Засечка большой группы зомби слева на 11 часов, метров триста — репетует Саша доклад той самой азиаточки неведомой.

— Насколько большая? — осведомляется Брысь.

— Порядка сорока голов.

— Так. До конного патруля полчаса, не меньше. Не дело за спиной оставлять такую кучу… Так, двигаем влево, аккуратно.

Мы засекаем группу зомбаков издалека — подлесок в парке практически отсутствует, потому куча зомбаков сидящих и стоящих довольно плотно видна сразу. Останавливаемся. Ремер сваливает с плеч мешок, в котором уложено несколько гранатометов «Муха», Званцев — младший со своим приятелем Лёнькой так же оставили вьюки со «Шмелями» и втроем, не торопясь, пошли к куче зомбаков. Остальные развернулись стволами в разные стороны, прикрывая тройку чистильщиков. Все-таки хлопки от бесшумок совсем не такие как в фильмах и в тихом лесу кажутся непозволительно громкими. Правда, заканчивается все очень быстро — чистильщики и по одному магазину не отстреляли, а уже никто не встает, не бредет к ним, все спокойно лежат кучками грязной одежды. Подтягиваемся ближе, слышу, что Ремер с курсантерами обсуждают почему у некоторых зомби морда в коре и почему ствол дерева, вокруг которого зомбаки кучковались — погрызен зубами. Потом все трое вдруг шарахаются от дерева прочь, вскидывая бесшумки стволами вверх. Мне никак не получается толком разглядеть, что да как — присматривать за морфами приходится неотлучно, а сменного оператора у меня нет как нет. Стоим с морфами в сторонке, Званцев зачем-то лезет на дерево. Еще раз хлопает бесшумка, курсант возится в листве и вдруг срывается вниз, тяжко грохнувшись об землю. Вот черт, теперь явно ведь что-то себе поломал балбес, не мог не поломать — метров с семи прилетел и упал неудачно, башкой вперед. Ну точно, не встает. К моему удивлению ни один из стоящих под деревом не кидается товарищу на помощь. Впору мне самому туда бежать… Только успеваю выбрать подходящие к ситуации матюки, как Рукокрыловы ноги, потом задница, потом все остальное спускается не торопясь по веткам дерева. Значит не он упал, кто-то еще там был. Ну, резонно.

Меня подзывают. Подхожу. За моей спиной Серега с Андреем чуток переместившись берут под контроль и наших помошников. Под деревом среди штатских покойников лежит парень в камуфляже, можно сказать очень недурно упакованный по нынешним временам. Ремер аккуратно осматривает карманы и разгрузку.

— Погляди, отчего умер?

Ну даже и глядеть особенно нечего — кровищи на парне много, слева весь залит и бок и штанина. Задираю куртку, на синюшной грязно-восковой коже маленькое входное отверстие, на спине, разумеется выходное, парень пытался перевязаться, но получилось у него плохо, да и внутреннее кровотечение индпакетом не перекроешь. А так видно крепкий был парень, мускулистый, сильный.

— Что тут у вас? — спрашивает подошедший Брысь.

— Группа зомби в 38 голов упокоена. Военнослужащий, предположительно по снаряжению и обмундированию из кронштадтской разведки сидел на дереве, привязавшись к стволу. Вероятно истек кровью. По кровяному следу собрал зомбаков с округи. Они грызли ствол, там где его кровь натекла, но добраться до него не смогли.

— Что нашли?

— Да практически ничего — документов, боеприпасов нет, оружие — глок на ремешке, пустой. Вот в разгрузке эти бумаги нашли — и капитан протягивает майору сильно мятый, грязный листок с рекламой какого-то суши-бара и такой же нелепый здесь квиток на квартплату. Обе бумажки в кровавых пятнах, захватаны грязными пальцами, но главное не в этом, главное, что они достаточно густо исписаны крупным почерком. Карандашом простым, в нескольких местах грифель протыкал глянцевую бумагу.

— Черт, не пойму ничего, каракули какие-то — недоуменно говорит Ремер.

— Вот тут вроде «Ватаманенко» написано.

— Я б сказал «Харитонову». Это-то ясно, что писал уже умирая. С кровопотерей такой не до каллиграфии. Да может и темно было. Ну-ка медицина, подключайся, вам положено такие врачебные почерка читать в легкую…

Насчет Харитонову — это понятно, что скорее всего предсмертная записка предназначена для начальника разведки. Его фамилия как раз Харитонов. Хотя по тем загогулинам, что тут наверчены можно и «Михайленчев» или даже «Шишиленско» прочитать… Ясно видно, что сначала поразборчивее написано, потом все хуже и хуже, строчки расползаются, карандаш дырявит бумагу и все больше и непонятнее буквы. Словно какая-то странноватая электроэнцефалограмма четко показывающая процесс агонии. И вот это самое «Харитонову» — наверху — написано почти перед самым концом. До этого достаточно легко разобрать, что парень писал какой то Лизе, прощался, жалел, что так многого хорошего ей не сделал, потом видно опомнился, на бумажке с чьей-то квартплатой от марта месяца написал адресок в неподалеку лежащей деревушке, "не верить Алине, нас вывела на засаду! координаты места, где "группа — всё!" псы дресс. Есть.", а вот что дальше — тут не врача надо, фармацевта опытного, они горазды непонятно накорябанное переводить на нормальный язык. Добрую треть написанного и я прочесть не могу, это вам не примитивные шифры с "плящущими человечками" от Шерлока Холмса.

Ну в общем ясно — группа разведчиков попала в мешок, этому то ли повезло чуток, то ли еще что, но удалось уйти, видимо преследовали с собаками, а тут полно ручьев, оторвался, пройдя по воде. Залез из последних сил на дерево, тем более, что от зомби отстреливаться было нечем, да и ножны пустые, привязался к стволу и истек кровью. Меня передергивает, когда представляю, каково раненому и безоружному брести, собирая кровавым следом кучу зомби на свою душу.

Не теряя времени, Брысь и Ремер устраиваются рядом с радистом. Держа перед глазами бумажки выходят на связь. Для переговоров есть простейшая система шифровки, судя по тому, что говорит в микрофон Саша, они как раз этой азбукой и пользуются. Ну да, в Кронштадте очень хотели знать, что с разведкой, вот теперь узнают. И если я правильно понял, кто такая Алина в отделе должны знать, и наверное ей не поздоровится. Разговор идет довольно долго.

— Со дэсу нээ… Яппари — негромко говорит Ильяс, сидящий ко мне спиной.

— Ну да, вот так оно. И опять же многие думали, что группа накрылась — отвечаю я ему, благо его любимые японские словечки уже запомнил.

— Рёкай — соглашается Ильяс.

— Зря парня грохнули, в смысле упокоили — замечает Андрей.

— Почему это? — удивляюсь я.

— Вывели бы его под конный патруль, они бы на такую наживку клюнули. Либо спешились бы, либо подкрепление вызвали. Они ж его искали явно. Порадовались бы. Напоследок.

— Ээ… — соглашается по-японски Ильяс.

— Ладно, поздно переигрывать, будем придерживаться начального варианта — конному патрулю показываем морфов, ждем гантрака и васяусосоо…

Возвращается Ремер, начинает молча прилаживать мешок на спину. Они уже успели подтянуть тело погибшего разведчика к нижней ветви, вне досягаемости зомбаков и примотали веревкой. Труп теперь останется целым. А хоронить… Ну как получится…

Брысь закончив переговоры по рации смотрит на часы, кивает. Встаем, двигаем дальше. Времени у нас мало, скоро должен проскочить конный патруль — два всадника из Ропши. Расписание у них весьма плавающее. Могут и раньше и позже проехать, но для наших слухачей-операторов пара лошадок на рыси слышна отлично больше чем за два километра и пока их не слышно. Лесная дорожка на которую мы вскоре выходим вся в следах от копыт, особенно в низинках, где сыро. И от колес тоже следов хватает, я не Серега, но вряд ли ошибусь — разного срока следы. Сами мы на дорогу не лезем, а вот парочка морфов располагается неподалеку — на той стороне. Теперь остается только ждать. Нас еще предупреждают, что к нам идет пара зомби, и, наконец, что засечены и опознаны две цели — кавалерия едет. Скора и мы слышим топоток. На этот раз патруль опоздал на полчаса, едут рысью, сторожко поглядывают по сторонам, один патрульный, как мне из кустов видно — щуплый подросток, второй — мужик, тоже не шибко крупный. Ну правильно, так лошадкам бежать куда удобнее, с малым грузом-то. Автоматы у обоих патрулей под рукой. При обнаружении морфа вчера патруль не стрелял, потому надеюсь и эти в героев играть не будут. Не нужны нам эти кавалеристы, нам гантрак нужен, ЗИЛок с кунгом и пара языков. Кавалеристов же примут менты чуток подальше. У них вроде даже кто-то на коне ездить умеет, так что глядишь и лошадки пригодятся.

Блондинка атакует стремительно и я даже пугаюсь, что она сейчас перелетит через дорогу к нам в гости. Кони засекают атаку моментально и дают такого стрекача, что Блондинке в этих гонках приз не светит. У коней только пятки сверкают — то есть они сверкают полированными подковами, на таком аллюре стрелять у патрулей не получится, а оставшаяся ни с чем морфиня тут же скрывается в кустах, где они и сидят с Мутабором. Если патрули сейчас начнут на морфиню охотится, придется из вышибать из седел, но оба жокея благоразумно держатся поодаль — мы их с трудом видим сквозь придорожный кустарник. Потоптавшись в отдалении пару минут трогают дальше, топоток удаляется.

Через некоторое время Саша получает от разномастного инженера невинную фразу, которая означает, что как и вчера патрульные вызвали гантрак, а инженер этот разговор засек. Теперь там соберутся, не торопясь, но и не слишком мешкая и прикатят. А тут уж как выйдет. Пока на нас вышла пара зомби, обоих упокоили. Но эти не последние, оператор Шура предупреждает — идут еще. Как будут вблизи — скажет.

— Это хорошо, что идут — неожиданно говорит Андрей.

— Запаримся стрелять — возражаю я ему.

— Чтоб запарится стрелять — надо сто лет на стрельбище прожить, да и то не надоест — говорит назидательно Серега. Видимо он понял идею Андрея. Хотя вроде как что-то говорили. Я тогда прослушал, да и вообще — мое дело морфы.

Все оказывается просто — ребята приволакивают одного из упокоенных поблизости мертвяков, аккуратно укладывают его на той стороне дороги — а я все это время стою и напряженно смотрю — не учудит ли что Мутабор с Блондинкой. Что-то кидают на упокоенного. Трех вышедших к нам зомби буквально выводят на лежащее тело, стрелять Брысь запретил и наши молодые шалопаи с длинными ивовыми прутьями, на которых насажены какие-то лохмотья буквально отводят зомбаков к их упокоенному собрату, помахивая прутиками перед их физиономиями. Зомбаки как дрессированные собачки бредут за этими приманками. И усаживаются жрать своего собрата. Удивительно, но одна из этих трех — сильно погрызанная светловолосая женщина в драной розовой куртке, издалека я ее даже принял за нашу блондинку, только эта еще никак не морфировала. Нам эта мода на розовое очень на руку.

Ясно, для людоедов с гантрака устроены отличные мишени в полигонном варианте.

Потом отстрелявшись они полезут из гантрака глянуть, кого уложили и вот тут надо не зевать. Мутабору все было растолковано, но мы надеемся, что просто даже запах людоедов подвигнет нашу парочку к атаке. Скорее бы уж ехали, а то от ожидания скулы сводит. Но оператор предупреждает об одиночных медленных зомби, болтающихся по парку и все, больше вроде никого. Ждем.

— Слушай. Капитан, а что это за троица была, которых ты инструктировал? Если не секрет, конечно — спрашиваю я лежащего рядом Ремера.

— Секрет конечно — фыркает он. Потом смотрит искоса и осведомляется:

— А что тебе за дело?

— Да парень вроде как знаком откуда-то, вроде я его раньше видал, а где — не могу вспомнить. Вспомогатели какие-то?

— Эдакие надо сказать каперы. Крон создает "иррегулярное ополчение" — не постоянные вооруженные формирования, не только самооборонная «милиция» — а этакие вольнонаемные кондотьеры — на одно-два задания, готовые решать задачи и за пределами и не связанные напрямую с безопасностью. За очень хорошую за оплату.

— За слишком даже хорошую. Наруходо! — недовольно ворчит Ильяс, прислушивающийся к нашему разговору.

— Которые, можно от лица командования сообщить, созданы в Кроне и являют собой именно лихих парней на сдельно-премиальном окладе, созываемых "по делу" или ошивающихся в Кроне в ожидании такого дела. Фактически частные солдаты — кто-то их нанимает на охрану разово — груз, конвой, кто-то и на что поострее — от мародерки в зазомбяченном месте, и до… ну, если никто ничего не сказал — значит, все законно. Но при том право первой ночи за Кроном — любой контракт с выплатой фактически отработанного прерывается по требованию работать на город, причем обязательство прервать и на заказчике и на кондотьере. Ну и профильтрованно агентурой сие и шалости выходят боком… иногда.

— А еще им много платят — грустно замечает Ильяс, все так же внимтельно разглядывающий зомбаков на кормежке и кустики, где наши морфы.

— Так а чем они от нас-то отличаются? Мы же тоже так работаем? — удивляюсь шепотом я.

— Им очень хорошо платят — еще более горестно токует как тетерев на токовище, Ильяс. Ремер хмыкает.

— Пользуют их как надо городу — надо так башкой в пекло — и никаких "не обязан" — на то и набирают чтобы хоть к черту в ад. И процент невозврата там зашкаливает.

— Но и платят хорошо. И даже очень хорошо — гнет свое Ильяс.

— Погодьте, так мы тоже не можем отказаться — замечаю я.

— Да можем, можем. Не всегда, но у нас выбор есть. А у этих каперов — нет. И выполнять они заказанное должны без отсебятины. И потери у них постоянно.

— Ну тогда в чем профит?

— Фактически если в эквивалент перевести то несколько акций — и кондотьер заработал себе на квартиру. Или его семья — при гибели в акции выплачивается семье сумма плюс компенсация, это если акция успешна и смерть связана с работой. Вполне привлекательные условия, особенно для тех, кто играть привык.

— И что много желающих?

— Хватает. Штабники посчитали, что разово поработать и крупно хапнуть — народу наберется много. В такую артель и многие уголовники сунутся, кто посмелее, таких не много но хватает, и вояки долбанутые, и безденежные-семейные. Эдакий Иностранный Легион. И название неофициальное уже состоялась "Волчья сотня".

— Иэ, я слыхал что их называли "Псы режима" — замечает Ильяс.

— А еще и просто «Легион» и "Кронштадский Легион" слыхал, и даже "Легион Смерти", в общем изгаляются кто как может. Но потери у них практически всегда есть и этим они от нормальных людей и отличаются — подъитоживает Ремер.

— И что эти три охламона из "Псовой кучи" должны делать? — осведомляюсь я.

— Надо раздергать группу быстрого реагирования. Непосредственно перед началом операции приедет скажем с западного направления добротный джып с братками. Они там, отморозки эти, набезобразничают, застрелят патрульных, если получится, разнесут будочку с телефоном, постараются кого из местных-мирных схватить и увезти, нагло заявив что "в рабство" — лучше девок, это как-то жизненней. И отъедут эти бандиты на окраину — то ли пограбить еще что, а там машины брошенные, или девок оприходовать или еще как, и когда — а должна она пойти — ГБР двинет к ним гантрак, сняться и не торопясь покатить дальше, отведя гантрак подалее, где его и грохнут из засады.

— Толку-то с одного гантрака. Таких гантраков наделать — не велика проблема.

— Невелика. Только ГБР у них тоже не велика. Гантраков может и несколько, а вот ГБР одна. Если ее раздергать — на оборону сил не останется вообще. Если выйдет, например морфами у нас, или там взять гантрак целым, его тут же пустят в дело, заслав в нем в обратку группу. Если раздолбают, то не спеша, чтобы постараться вытянуть туда БТР, а если потянутся основные силы и станет жарко, рассмотреть возможность отхода группы, принявшей гантрак.

— А между тем основное нападение епсесно совсем с другой стороны — подтверждает Ильяс.

— Именно. Если получается, то после допроса быстрого пленных добавляются вводные, а у людоедов распыляются силы, расстраивается управление, вынужденно расходуются резервы, начинается неразбериха. Одно дело — привычный морф или кучка беспредельщиков, дело-то житейское, а вот когда уже "хватай мешки — вокзал отходит" — совсем иное дело. Тут начинается суетня, делаются еще большие ошибки и все валится.

— Больно все просто…

— Да в общем не шибко сложно. Ребятки в Ропше за три месяца должны бы уже расслабиться. Так что может выгореть. Потому надо было разнести несколько по времени нападения всего-навсего, точнее, скоординировать и нападение морфа у нас происходит когда гантрак уже доехал до «братков» И на морфа сунется уже БТР, или если даже еще гантрак то или там сборная солянка, или часть ГБР, а в БТР останется минимум — мехвод, стрелок, командир. Так что ждем, что нам пришлют за гостинец: то ли БТР — и тогда мы его скорее всего мухами нафаршируем, либо гантрак. И тут возможны варианты.

— И так и не понял — в чем разница между нами и отморозями.

— Мы как «ЧОП», приличные люди. А там именно "биржа вольных стрелков". Которых нанимают, причем на разовые работы, и народ там из тех, кто постоянства не любит, а те кто любят, те засвечиваются и, найдя место, уходят насовсем. Тут именно сорви-головы, или те кому позарез нашабашить и забыть как страшный сон. И главное — нанимают их на совсем убойное. В общем-то не жалея, но и эффективность огромная. Там образуется вроде некий «профсоюз», но Крон приложит все усилия, чтобы это не развивалось, потому как такая организация для Крона опасна. Базируется кстати эта биржа на Седьмом Северном форту.

Я так и не просекаю разницы между нами и людьми из "волчьей сотни". По цепочке передается — едут уже ропшинские. Недолго группа быстрого реагирования собиралась.

— Делать-то мне чего? — спрашиваю я у Ремера.

— За подопечными следи. И не суетись.

— А стрелять если? У меня же пульты в руках — показываю ему занятые руки.

— Стрелять тебе не придется. Стрелять тут есть кому и без тебя. Ты Мута инструктировал? Чтоб они не лезли пока мы не начнем стрелять?

— Угу.

— Что угу? — интересуется капитан.

— Проинструктировал. Только он никак не среагировал на инструктаж.

— То есть не понял? — уточняет собеседник.

— Не знаю. Может и понял. Я дважды все изложил.

— Ладно, в конце-то концов… В общем лежишь и не суетишься. Если они действуют одинаково, то все сделают как в прошлый раз. Они из машины пристрелили морфа, потом вылезли, осмотрели, привязали тушу к ЗИЛку и уехали. По всему судя, дело для них привычное и они уже расслабились. А это как ты понимаешь…

— Чревато боком, да?

— Точно так — спокойно заканчивает разговор Ремер.

Я еще удивленно замечаю, что в руках у Ильяса не автомат с ПБС, а маленькая милицейская стрелялка с глушителем. Доходит до меня, впрочем, быстро, что дистанции тут будут смешные, ни к чему длинноствол. А Ильяс и из такой пулялки влепит куда надо и сколько нужно.

Почему-то несколько километров до нас ГБР едет очень долго. Или мне так кажется только? Пробую считать про себя, поглядывая из кустов туда, где притаились морфы. Тихо там. Ну да я и наших никого не вижу, кроме Ремера и Ильяса, остальные замаскировались как надо.

Грузовичок слышно издалека, то ли из-за тишины вокруг в лесу, то ли глушак у них дырявый. Потрепанный ЗИЛ с будкой подъезжает вплотную к жрущим зомби, заслоняет их. С той стороны хлопает громко три раза. Невнятные разговоры. Из кузова не спеша выбираются трое, одеты разномастно и вооружены тоже абы как. Один, одетый в потасканный камуфляж, с автоматом Калашникова в лапах, со старой советской каской на голове, встает, глядя в нашу сторону. Мы лежим совсем близко от него, но он смотрит куда-то дальше, что называется в упор не видит. Держится словно выполняет надоевшую до зевоты работу, я бы даже сказал, что он напоминает скучающего в пустом зале магазина продавца. Двое других что-то говорят. «Наш» лениво спрашивает их, повернув башку в ту сторону:

— Че, опять пустяшку вытянули?

— А то! Обычняк обычный. Зря таскались, никаких мутантов, опять копытникам привидилось сослепу!

Часовой сплевывает на дорогу, матерится. ЗИЛ проезжает немного вперед, открывая лежащих вполвалку упокоенных мертецов. Некоторое время троица переругивается на тему чертовых слепошарых копытников, потом препираются кто будет привязывать к машине задохлых. Водила высунувшись из кабины напоминает, что пора бы уже и ехать, его посылают подальше, потом самый молодой, вооруженный двустволкой не самого могучего калибра, закидывает свое ружье за спину и начинает вязать за ноги покойников к буксирному крюку грузовика. Парень в каске что-то толкует в маленькую рацию, кивает головой, пихает рацию в футляр на поясе и тут же рядом чпокает в руках Ильяса бесшумка. Звук попадания пули в цель доносится тут же, но это не тупой "чвак в мясо", а непривычно гулкий, часовой резко дергает башкой и валится как подкошенный, тут же справа и слева гремит пара очередей и я вижу краем глаза, как метнулся на дорогу Ремер, и выпучивший испуганно глаза, парень с веревками в руках словно окостенел под наведенным на него стволом, даже не подняв толком руки застыл в крайне неудобной позе. Резвым оказался третий из стрелков — рванул как стометровку и налетел прямо на выскочившую из кустов Блондинку, ухитрился увернуться от широкого взмаха ее лапы, прытко дернул назад и попал под приклад Сереги, как только метнулся за машину. Наверное получить в грудашник прикладом тяжеленного пулемета, да еще когда им врезал здоровенный Серега — не подарок. Прыткий стрелок сидит кхекая на земле и никак не может вздохнуть. А водила ЗИЛа как стоял с пачкой сигарет в руке, так и замер. И сигарета висит на нижней губе.

К моему глубочайшему облегчению Блондинка не погналась за стрелком и не кинулась на Серегу, а вполне мирно уселась на задницу по первому же хрипатому окрику Мутабора. "Браво, Киса, браво, вот что значит — школа!.

Наши уже на дороге, обыскивают захваченных пленных, как-то все так быстро закончилось, даже не успев начаться толком. В кино такой эпизод бы освистали.

Выбираюсь поближе к подопечным, попутно отметив, что часовой шевелится, а на его каске длинная блестящая вмятина — рикошетнула пулька не пробив. Ремер за шкирку подхватывает приходящего в себя часового, стаскивает быстро его с дороги. Я почему-то ожидал, что пленных соберут вместе, но как раз наоборот — развели по одному. Мутабор, крепко держащий цепь со своей Блондинкой не спеша подходит к куче тел у дороги. Я в курсе, что обоих покормили максимально вкусно, потому с одной стороны они безопаснее, с другой — немного медлительны, вот от голодной Блондинки человек не смог бы удрать. А от сытой — вишь, получается. Мертвяки никак не впечатляют парочку, Блондинка старательно обнюхивает буксирный крюк — не, точно нюхает, как живая. Значит и этот способ у них задействован. А еще поговаривают, что находящихся рядом живых мертвяки улавливают каким-то сверхестественным способом. То ли что-то у них на манер тепловизора появилось, то ли что живые за собой не знают. В конце концов присутствие другого человека в темной комнате многие ощущают. Я и сам так могу…

Краем уха слушаю разговор сидящего неподалеку от меня на земле водилы ЗИЛа с Серегой. Серега же его и усадил довольно ловко, теперь охраняет. Пленному дали наконец закурить и внешне он выглядит спокойным, только глаза выдают, затравленный у него взгляд, лихорадочный.

— Откуда вы такие ловкие? — спрашивает водила.

— Из Кронштадта — простодушно отвечает Серега.

— Опять разведка? — хмыкает как-то обреченно пленный.

— Нет, решили что пора кончать с людоедством, больно вы оборзели — по-прежнему нарушая правила допроса поясняет пулеметчик.

— Ну да, следовало ожидать — соглашается покладисто сосредоточенно дымящий водила, и, пыхнув дымком спрашивает:

— Тоже смотрю мертвяков дрессируете? — показывает глазами на парочку за грузовиком пленный.

— Не, от ваших не то наследство, не то трофей — поддерживает беседу Серега.

— А силенок хватит с людоедством-то кончить?

— Хватит — успокаивает пленного подошедший к нам Ильяс.

— Это хорошо, если хватит — неожиданно соглашается водила.

— Конечно, хорошо — кротко успокаивает его Серега.

— К слову — твой приятель, тот, что в каске, согласился нам всемерно помогать. Сообразил, что выгоднее… — заявляет подошедший к нам Ильяс.

Водила смотрит как-то странно. Сигаретку он уже докурил до фильтра в две судорожные затяжки. Нет, определенно странно смотрит. Словно что-то взвешивает в уме, причем очень важное, самое важное в жизни. И так думает при этом, что не сразу до него доходит, что курит он уже мундштук из синтетики. Кашляет, сплевывает в сторону окурок. Поднимает глаза определенно решившись на что-то. Я на всякий случай делаю как бы невзначай пару шагов в сторонку.

Откуда-то очень издалека доносится треск выстрелов. Переглядываюсь с Ильясом, он кивает головой многозначительно.

— Ваши? — спрашивает слишком уж спокойно пленный.

— А ты как считаешь? — улыбается Ильяс.

— Как вы собираетесь Ропшу от людоедов чистить? — с неуместной для его положения напористостью спрашивает пленный.

— Не до хрена ли вопросов, дружище? — ласково вопрошает Ильяс.

— У меня там семья. Мне надо знать — твердо глядя Ильясу в глаза поясняет водила.

— Людоедил?

— Причащали. А что за мясо было и чье — не знаю.

— Танк привели в порядок? Который КВ? — задает животрепещущий вопрос снайпер.

— Что с жителями делать будете? — пропускает его вопрос мимо ушей пленный. По-моему делает это нарочито, демонстративно.

— Ты вопрос мой слышал? — мягко напоминает Ильяс.

— Слышал. Но пока не знаю, что с жителями будет — отвечать не стану.

— А ну ты наглый — удивляется картинно снайпер.

— А смысл мне вам отвечать, если вы например всех под корень?

— А смысл нам всех под корень? Вот вашу верхушку закопать — это да. Собираемся.

— Только верхушку? А причащенных?

— Если б хотели всех зачистить — накрыли бы "Градами".

— Шутишь… Нет у вас «Градов». И корабельной артиллерии нет.

— Тогда у тебя будет возможность сильно удивиться. От СССР много чего интересного осталось и нашим деятелям все даже за 20 лет расхреначить не получилось. На небольшой поселок в избытке хватит. Но дело в том, что нам поселок долбать нет резона. Это вы Кипень просто так замогилили, ублюдки. Нам вокруг живые анклавы нужны. Но без людоедов. И проезжие дороги. Тоже без людоедов.

Высказав все это, Ильяс кидает на меня недовольный взгляд, дергает подбородком. Ну понятно, намекает, чтобы я не отвлекался и наблюдал за своими поднадзорными. Так я и не отвлекаюсь, приглядываю, тем более, что оба морфа основательно устроились на солнышке, греются.

— Так что не надо выеживаться, дружище. Не расскажешь по-хорошему, расскажешь по-дурному, тут есть кому тебя допросить в неприятном стиле.

— Не сомневаюсь. Только вот время потеряете много. И зря. И не факт, что правду узнаете. Оборону-то в поселке три месяца плотно готовили — как — то лихорадочно выговаривает пленный…

— Ну вот. Уже лучше — удовлетворенно замечает Ильяс.

— Что лучше-то? Он ведь упирается — удивленно вставляет реплику Сергей.

— Не, это он уже торгуется. И это правильно. Итак — что тебе нужно? — заинтересованно интересуется почувствовавший себя в своей стихии снайпер. Ну да, поторговаться-то он любит — хлебом не корми.


* * *

Работа показалась Ирке не то чтоб сложной, но какой-то туповатой, что ли… После второй ночевки не пропало ничего, хотя чему пропадать — автомат все равно убрали в чулан под названием "оружейная комната", а пистолет она и не подумала снимать. Утром познакомилась с теми, с кем придется работать, но знакомство прошло весьма прохладно, одна из девчонок скупо обмолвилась, что "там видно будет". Правда, завтрак был неплох. Ирка была рада горячей пище, да впридачу состряпанной умело — со специями, вкусным мясом, достойным соусом и настоящими макаронами из добротной "твердой муки", как говаривал Виктор, путавший муку и твердые сорта пшеницы. И чай — сладкий, настоящий, крепкий и душистый, порадовал. Печенье и конфеты на столах тоже были не в ограниченном количестве и Ирина плотно натрескалась, наелась бы и еще плотнее, но сосед слева покосился на такое старательное поедание сладостей, хмыкнул и посоветовал не нажираться как удаву перед выездом, работать будет сложнее. Работать действительно было сложно — хотелось спать. Ничего не происходило, грузчики набивали грузовик за грузовиком разными ящиками с какого-то склада на окраине, грело солнце и ничего не беспокоило — посты стрелков были скорее для проформы, ни одного зомби за весь первый день своей работы Ирина так и не увидела. Вечером пришлось чистить автомат и Ирка получила строгое внушение от того самого соседа, что рекомендовал утром поберечь пузо, за нечищеное после стрельбы оружие. Впрочем то, что Ирка рассказала о своей затее поехать рожать в Питер или там в Кронштадт скорее ухудшило к ней отношение — соберись она работать в этой команде и дальше, пожалуй, к ней отнеслись бы с большим интересом. А так — ну что есть, что нет, сама она не рвалась рассказывать о себе и муже, ограничилась информацией, что отсиделись де в деревне. Вечером все же проверили — как умеет стрелять. Немного волнуясь, Ирина отстрелялась, весьма средне прямо сказать.

— Для бабы, то есть для женщины — сносно — вынес свое решение десятник, которым оказался как раз сосед. Патроны ей выдали, но немного — полсотни, да десяток она спалила пока стреляла. Жуткие лапти китайского производства, хлюпавшие на ноге тоже поменяли, но без какого-либо старания. Никакого сравнения с украденными родными и близко не было. Намяла ноги, хотя вроде и не ходила особо. Впрочем, Ирина не шибко заморачивалась — не собиралась она тут задерживаться надолго. Ни друзей, ни знакомых… да и с детства она хотела жить именно в Петербурге, а не каком-то там Ржеве. Ничего она про этот город не знала, да и знать не хотела. А еще эти анекдоты про поручика Ржевского… Конечно Питер вымер по большей своей части, но все-таки места знакомые…

Как оказалось команда, куда записали Ирку, как раз перед ее прибытием жестоко пострадала, потеряв за один раз сразу несколько человек, причем несмотря на то, что туда бросили оперативно бронегруппу — двоих из пропавших бойцов так и не нашли вообще. Теперь потрепанная команда должна была получить пополнение и немного придти в себя, настрой у уцелевших был просто похоронный. Ирина совершенно случайно узнала, как это произошло, сами сослуживцы рассказывать не рвались, а вот знакомый пацан на КПП от скуки изложил, что дело вышло гадостное и аналитики в штабе пришли к выводу, что столкнулись с ранее незнакомым — судя по всему работала стая морфов не меньше трех особей, причем сначала они согнали с близлежащей территории мало не сотню обычных рядовых зомбаков и ухитрились этим отвлечь внимание стрелков, которые слишком увлеклись отражением атаки такой толпы и не заметили, что с крыши соседнего складского посещения им в тыл вышли морфы.

— Тут такие толпы и раньше бывали. Они ж на шум бредут, на выстрелы, так что не впервой, но вот чтоб зомбаки отвлекали, а морфы этим пользовались — такого не было… — закончил пацан свой рассказ. Ирина поблагодарила, а сама подумала, что вполне вероятно, что и ранее случалось, только вот рассказать было некому, морфы-то успешные и эффективные не от плесени завелись, отожрались же на ком-то. Желание уехать только усилилось от такого рассказа и от таких морфов. Правда неясно, что там в Питере или этом Кронштадте. Тоже тот еще сахар может быть. Тут вон кормят неплохо и даже что-то платить обещали. Когда выезды пойдут не в пример сегодняшнему безопасные, а в зазомбяченные еще зоны. Там где стаи сообразительных морфов. Нет, надо все-таки не нарываться. Подвиги это хорошо, но только для тех кто жив остался, а рвать пуп не пойми за кого — не стоит. В этом Ирка была с мужем своим согласна.


* * *

Муженек же надо заметить не раз вспомнил пропавшую Ирку. Автомеханик Валентин, протрезвев, стал теперь бояться Витьку и вроде как все устаканилось. Витя все же не терял бдительности. Мало ли что Валику в проспиртованную башку придет. Потому Виктор себя держал в полной боевой готовности и спиной старался не поворачиваться. Трактор уже можно сказать — починили. Теперь надо все починенные и перебранные узлы собрать в единый агрегат, обшить трактор листами железа, сделать амбразуры и можно провести разведку. Совершенно не к месту вдруг вспомнился виденный в Новгороде маленький аккуратный древний танк Т-70. Вот его бы Витя с удовольствием бы поменял на трактор для разведки. В кабину трактора вдвоем влезть было трудновато, а ехать в одиночку очень не хотелось.

Вот легкий, верткий маленький танк с автомобильным мотором, лопающий любой бензин, сейчас рисовался Виктору как идеал. Во всяком случае для разведки отлично бы подошел. Оно конечно, доводилось читать и смотреть видео про всякие современные БТРы, но так уж сложилось, что Вите повезло своими глазами видеть как ловко и шустро самоходом тот самый танчик ехал на свое место, где он должен был стать памятником. Отметилось в памяти. Может быть даже и не очень осознанно, так же неосознанно, как ощущение стальной хватки лапы упокоенного Фиолетового монстра. И после этого ощущения почему-то защита трактора жестяными листами не казалась очень уж внушительной. Для туповатых зомби — вполне годилась, а вот для другого — такого как Фиолетовый — никак не внушало доверия. Прикидывали так и эдак — не получалось из старенького трактора мощной боевой единицы. Решили дополнительно из железяк наварить этакий горб. Для второго человека. И как-то постараться состряпать что-то навроде решетки, потому что если оторвется лист жести, то ручонками бывшие сограждане дотянутся в момент. Как всегда бывает при ремонтах, все время всплывали вроде пустяковые незапланированные мелочи. Но на них приходилось отвлекаться и терять время. Витька был зол, грязен и замаслен, словно распоследний деревенский сильно пьющий тракторист колхоза 40 лет без урожая", вонял солярой и на глаза ему лишний раз старались не попадаться. Тем не менее остов трактора постепенно стал обрастать снятыми для чистки и ремонта узлами и агрегатами и постепенно уже напоминал не груду металлического хлама, а вполне себе самодвижную повозку. Валентин предложил назвать возрождающегося из металлолома "Антилопой Гну", но Вите название не понравилось, показалось неуместным. С его легкой руки старенький трактор поименовали Зомбокиллером.


* * *

— В общем не для того я своих домашних в этой хреномути спасал, чтоб их вы угробили, мне нужны гарантии, что вы их не тронете — говорит пленный водила нашему снайперу.

— А раньше о чем думал? — добродушно вопрошает Ильяс. Вид у него благостный, словно не на боевом задании, а на пикничке лениво так беседует с малознакомым человеком. Из вежливости. Просто прямо сытый кот на солнышке.

— Некогда было думать, выживать надо было. Сначала зомбаки поперли. Потом эти святые навалились — твердо говорит пленный.

— Сейчас у тебя время как раз есть подумать, раз раньше не собрался. Так вот гражданских нам мочить без смысла, нет у нас такого приказа. Потому твоих никто не тронет, когда Ропшу возьмем.

— Это если возьмете…

— Не зарывайся, а? Возьмем, не волнуйся — осаживает собеседника Ильяс.

— Это я так. Извиняй… — сдает тот назад.

— Вот уже лучше. Вот будет артподготовка — так что если прилетит по твоим — сам же и будешь виноват. Так что либо говоришь, что спросим. Что знаешь полностью. Либо — ну сам понимаешь, не девочка ясельная. Вот для начала толкуй, что у вас там за мутеж с танком старым…

Водила молчит. Молчит так долго, что уже хочется пнуть его сапогом в бок, но в самый последний момент начинает говорить. Как прорвало…

А у меня отложилось однако, что был этот гусь в составе ГБР, что работал как ни крути на наших заклятых друзей, что про разведку погибшую что-то ляпнул. Мне не вполне понятно, с чего это Ильяс так с ним миндальничает. Но пленных я не допрашивал никогда, опыта у меня тут — даже не то, что кот наплакал, потому мое дело — помалкивать. Буду загадочно молчать. За умного сойду. Хотя у пациента анамнез болезни собрать иной раз посложнее, чем пленного разговорить. И не помнит ничего и не знает и стукнуть его нельзя. Пациента-то. Особенно когда оказывается, что он себя уже лечил по своему разумению и потому теперь сначала надо устранить последствия его самолечения, а уж потом с болезнью разбираться…

Впрочем, подошедший к нам немного погодя Ремер судя по всему тоже удивился. Они кололи того пленного, что был в каске, поодаль за кустами и капитан по-моему несколько раз взглядывал явно неодобрительно на то, что у нас тут творилось. Может мне и показалось, но вот как-то именно так показалось, а не иначе.

Ильяс тем временем спрашивает и спрашивает, а водила отвечает и отвечает, убедительно и с уточняющими пояснениями. Уже и план-карту посмотрели, пальцами в нее тычут. Карандашиком почеркали. Черт, долго как они этим занимаются, наверное, уже пропавший грузовик в Ропше ищут. Хорошо еще мои подопечные устроились комфортно и лежат не шевелятся. Ильяс с почерканной карандашиком схемой встает с корточек и двигает туда, где судя по доносящимся голосам, находится майор. Тут же появляется Рукокрыл, машет мне приглашающее рукой. Киваю Сереге на морфов. Он понимающе подмигивает — собственно он и раньше стоял так, чтобы и они были в секторе обстрела. Так что ничего не поменялось.

Меня подзывает майор — они как раз сверяют полученные от пленных данные.

— Танк водила указал здесь, поставлен как БОТ, мотор проржавел, менять не на что, пушку заменили на 23 мм., вполне боеспособен, расчет выделен и подготовлен, постоянно стоит часовой рядом, сектора пристреляны, замаскирован под сарайчик и защищен от гранат из РПГ натянутой якобы как забор сеткой — показывает пальцем на карте у майора Ильяс.

— Каска сказал, что танк в ремонте. Находится здесь в этом ангаре. Так-с — со своей стороны говорит майор.

— Еще в башне в заднее гнездо установили пулемет. Какой — водила не знает — дополняет Ильяс.

— Что с БТРами? Каска доложил, что все три боеспособны, два стоят тут, один — здесь. Гантраков всего 6 — показывает своим заместителям точки майор.

— Нет, шофер заявил, что у одного БТР движок разобран и стоит он вот тут в автомастерской, не на ходу. Гантраков было шесть, сейчас осталось три — отвечает снайпер.

— По личному составу что выходит? — спрашивает Ремер.

— У Каски всего 163 человека вооруженных получилось. А у шофера? — поднимает глаза от карты майор.

— У шофера 36 сектантов всех трех уровней, да 42 члены их семей, тоже вооружены, да два взвода — ГБР и охрана из адептов 4 и 5 уровней, соответственно 26 и 33 человека. С полтора десятка обслуги, имеют охотничье оружие — как и сам шоферюга. Тоже считать надо, ближние холуи вполне себе противник.

— Патрульная служба тоже у них же?

— Да все на этих 4–5 уровня оглоедах.

— Конные разъезды тоже они?

— Нет, конные как раз посвященные. Статус всадника.

— Так… Что по минам? Схемку Каска набросал — вот значится.

Они втроем рассматривают схемку одного и другого пленных.

— Получается у Каски раз в шесть по площади больше, у шоферюги всего четыре участка, плюс два фугаса управляемых… Интересно… С безоткатками тоже расхождение?

Они опять смотрят схемки.

— Ну что ж — произносит майор — кто-то из них врет. Может и оба врут. Что ты этому водиле обещал?

— Он за семью вроде беспокоится. А обещал я ему артобстрел по площадям. Мужик вроде не бедный, ухоженный. Так что вполне может и семейный.

— Ясненько — бурчит майор. Потом спрашивает про накорябанный неподалеку от танка невнятный значок.

— Со слов шофера тут склад спецсредств МВД. В начале Беды привезли добро, а тут оказалось ненужным. Все так и свалено. Под замок.

— Что за спецсредства? — уточняет майор.

— Слезогонные всякие штучки особого назначения в основном. И противогазы тоже там же.

— А что с остальными двумя, тащ майор? — не удержавшись спрашиваю я.

— Один из себя героя корчит, а нам некогда с ним возиться, другой откровенно туп и знает очень мало… Так, давайте — ка, поднимите своих подопечных. Мне кажется по всем признакам, что этот в каске людоед. Зомби к таким тянутся, вот давайте и проверим по-быстрому.

Мне приходится довольно долго втолковывать Мутабору что требуется от его белобрысой кошки. Результат оказывается прогнозируемым — она тянется именно к тому, что в каске, недвусмысленно и плотоядно. Связанные после допроса руки не дают возможности тому прикрыться. А Мутабор с садистическим удовльствием на страшной роже держит свою питомицу так, что она не достает до вжавшегося в землю мужика считанные сантиметры.

Шоферюга тоже отшатнулся как мог, но фасон все же держит. Двое других, тех которые как «языки» себя не проявили толком, получились странно — героем молчаливым Блондинка не заинтересовалась в общем, а к тупарю потянулась, хоть и не так настырно, как к том, что в каске.

В общем черт их разберет, но явно вкус женский и у умертвия остался. На всякий случай расспрашиваю Мутабора, как он оценивает результаты. Кое-как понимаю односложные ответы, что тот, что в железо-колпаке вкуснее остальных. Деликатес. Меньше всего вкусно пахнет от молчуна. С шофером непонятно. Но тут у Мутабора проскакивает не понятная сразу мной фраза, что страх — тоже запах. Запах страх помеха. Время ход повторение нюх… А ведь что-то такое брезжит — слыхал, что и собаки и те же акулы скорее кидаются на тех, кто боится. Это их заводит. Что с зомби тоже так же? Потом надо будет уточнить, не запамятовать бы.

У меня за спиной между тем в отсутствие майора, ушедшего к рации докладать начальству полученные данные, разворачивается любопытный разговор, поневоле настораживаю уши. Судя по услышанному Ремер выговаривает Ильясу о неправильности ведения допроса в полевых условиях, причем катает как по-писанному:

— "Крестьяне не так просты, как кажется. Они свободолюбивы, трудноуправляемы, хитры и изворотливы. Первейшая жизненная задача крестьянина любой национальности — выжить. Выжить при любом политическом процессе. Власть меняется, а крестьяне остаются. Крестьяне инстинктивно и постоянно собирают абсолютно всю жизненную информацию, из которой делают быстрые и безошибочные выводы. Они наблюдательны от природы, обладают способностью быстро сопоставлять факты и мгновенно просчитывать ситуацию. Нельзя играть с крестьянином в психологические игры, особенно если инициатива исходит с его стороны. Психологически переиграть крестьянина невозможно — его мышление происходит не столько на логическом, сколько на психоэнергетическом уровне. Крестьянина можно обмануть, но провести — никогда.

Слабое место крестьянина — страх. Именно страх перед равнодушной жестокостью обстоятельств делает крестьянина сговорчивым, очень сговорчивым. Его разрушает страх перед реальной силой, непреклонной и не приемлющей психологических провокаций. И чем больше гонора у крестьянина снаружи, тем больше животного и парализующего сознание страха внутри. Заскорузлое мышление жадноватого от природы крестьянина определяется текущим моментом — выгодно ему или нет. Властям помогают недовольные и обиженные, а также из чувства мести, былой зависти, просто из пакости — крестьянин обидчив, злопамятен и мелочен".

— Это ты что такое процитировал? — интересуется Ильяс.

— "Информация о прагматичности крестьян для курсантов спецшкол КГБ и ГРУ".

— Дельно написано. Бене тровато. Да ты говори дальше, вижу же, что распирает.

— Смотреть тошно было. Не так с пленными работать надо, это ж азбука допроса, для дошколят понятная. Ты с ним прямо по-приятельски общался. Как с равным. Нельзя так.

— А как надо? — удивляется Ильяс. Что-то уж слишком удивляется. Не по жучаре такому удивление.

Ремер морщится, сплевывает, как высморкался. Потом все же продолжает разговор.

— Разговоры разговаривать нельзя. Пока, во всяком случае, не обыскали.

— Обыскали. Причем сразу же. При нем оружия — ножик был, да обрез двустволки 20 калибра в кабине. С двумя патронами — с пионерской готовностью рапортует Ильяс. И даже немного пучит глаза от усердия.

— Отвести в сторону от машины обязательно надо. Вы отвели, видел. Но все равно слишком близко сидели. А машина может быть с прослушкой. Я такое видал. И если это не известно заранее и не "так и задумано" — получается хреново.

— Так — соглашается Ильяс. Нормально соглашается, сейчас без налета шутовства.

— Плюс азбука — пленный приводится в неудобное или — и — униженное положение — сидит-лежит, а вокруг стоят, спрашивают сзади, не давая поворачивать головы, сажают в неудобную позу или на неудобную поверхность, дав закурить, поворачивают так, чтобы дым шел в глаза, поворачивают против солнца. Разговаривают "через него" — как через пустое место. Не обращают внимания, наконец. Даже если его вербуют на сотрудничество. Даже тем более — его "по достижении" согласия приводят поэтапно в более приличное состояние — посадят, поднимут, закурят и дадут папироску, руки ослабят а то и освободят, попить дадут. Более того — на виду товарищей. Тут же срабатывает — ему дороги назад-то нет. Ну и показательно — пять минут назад валялся как скотина в грязи — сейчас стоит как человек, курит и воду пьет.

— Совершенно бесспорно — и тут соглашается снайпер. Ремер удивленно смотрит и продолжает так же убежденно:

— Правила определены четкие. Никто не позволит пленному задавать вопросы — это просто из серии кто кого сношает. "Здесь вопросы задаю я! — штамп избитый, но это так.

Кстати фраза "Молчать, я тебя спрашиваю! — она тоже не анекдот. Это просто по-другому выговаривается: "Молчать! Я — тебя спрашиваю!. С упором и акцентом на «Я». Отвечающий по любому становится в подчиненное положение. Подсознательно. Как и оправдывающийся. Тут спорить будешь?

— С какой стати? Опять же полностью согласен.

— Либо его вообще не считают за пленного — хотя бы для вида "О, братишка, ты свободен! Мы освободили тебя от гнета! Давай, помогай нам расправиться с вашими угнетателями!. Или он как все но просто в сторонке и на него в отличие от остальных — нет внимания. "Дежурный придет — разберемся". А так как-то выходит что пленный рулит ситуацией — не он выпрашивает семью свою спасти и его не убивать — а ему видишь предлагают а он кобенится. Нельзя так — убежденно говорит капитан.

— И как бы ты поступил? — спокойно, без подковырки, а заинтересованно спрашивает снайпер.

— Я бы, чего греха таить, в таком варианте позаводил бы его еще на большую наглость — на виду прочих, а потом пристрелил. Демонстративно. Образцово-показательно. И остальные бы запели сразу — убежденно говорит капитан спецназа.

В общем мне действительно позиция Ремера понятна. Просто на самом деле, после разведчика, да тот шоферюга еще и сам добавил — "опять разведка? — с ним я бы так разговаривать не стал. Пускай наемники, пускай разведка незнакомая, и много еще пускай. Но вот предствлю, как с пробитым брюхом уходить от собачек и их хозяев, а потом еще и от зомби. Которые медленные, да. Но с пробитой брюшиной и сам не спортсмен, и тут по уму раненому форы бы дать, но не те вокруг существа, чтоб о милосердии и гуманизме вспоминать… Ловлю себя на том, что представляю себе ремейк картины Мане "Завтрак на траве" с Мутабором, Блондинкой. И провизией в виде этих наших пленных. С другой стороны — мое дело тут даже не шестнадцатое. Вот курсанты — те глазами сверкают свирепо. Наверное полностью согласны с Ремером. Я даже не знаю кто должен был бы резче реагировать — вояки и все те, кто имел схожий опыт, или те, кто впервый столкнулся — вот свои убитые, вот тот, кто их убил. Разведчик-то покойный на дереве сидевший, впечатление на нашу молодежь произвел сильное, хотя всякое видали. Очень всякое.

— Так что слишком миндальничаешь. Тем более, с таким вот… Злобного-шипящего джыгита и то бы пнули разок и все — а такого, делового-спокойного… Мне он не понравился, и вел ты себя с ним неправильно… — заканчивает капитан.

Ильяс кивает. Потом не без ехидства говорит:

— Ты почти во всем прав. Все верно сказал. Только вот потому ты и остался капитаном, а не майором. Майор сразу мне маякнул — слабое звено тут шоферюга, но держится достойно. Значит что? Значит он в холуях, но еще не привык к этому, тяготится. А что у холуя первое? У холуя первое — упавшего хозяина пнуть и к новому перекинуться, чтоб героически служить, ага?

Ремер удивляется.

— Да как-то не заметил я, что он холуй…

— Об том и речь. Ты не заметил, а майор — заметил. А если не холуй — еще лучше. Главное — тяготится он своим положением. Отсюда и танцуем. Сказочку про спор солнышка с ветром, про то, кто плащ с путника быстрее снимет, помнишь?

— Помню — задумчиво отвечает ущученный капитан.

— Вот и всех дел. Понимешь, колоть надо обиженного. Он самый слабый. Вот оно и вышло так. Суди сам — у него самое никудышное оружие из всей их артели. Обращаются с ним свысока — даже этот сопляк тупой. Просекаешь, на что похоже?

— Это что-то типа пассивного альтернативно ориентированного: его того, а он сам — ни в какую — задумчиво откликается Ремер. Видно, что Ильяс его не убедил, но во всяком случае теперь снайпер хоть не выглядит идиотом в глазах капитана.

— Точно так, герр гауптаман — опять шутовски пучит глаза и тянется в струнку Ильяс. Правда тут же сдувается, и не удержавшись пускает парфянскую стрелу:

— Вот потому-то у вас, тевтонов, в «этойстране» ничего не получается. Действуете слишком грубо, без психологизьмы.

— Нашелся тоже мне психолог, морда азиатская — ворчит потомок тевтонов.

— Именно. Сколько там лет ига-то было? — ржет тихонько снайпер.

— Все равно доверять расколовшемуся — даже заметь, если не соврал — нельзя.

— А мне на нем не жениться, попользуем — и ладненько — хмыкает Ильяс.

— Ага… Три раза попользуем. Силенок-то у нас по сравнению с тем, что эти языки наговорили — недостаточно явно.

— Ни б! Еще не вечер. А я чую добычу. У меня на это чуйка работает как швейцарские часики!

— Ага. Песочная клепсидра у тебя, а не чуйка — привычно парирует Ильясово хвастовство Ремер.


Вернувшийся майор огорошил весьма нахальным решением. Некоторое время, после того, как он высказался, стоим и перевариваем сказанное. А сказано всего ничего — мы атакуем. На этом самом трофейном гантраке часть команды доезжает до блок-поста. Последнее время все тут было достаточно спокойно, направление это тихое, потому можно ожидать, что те, кто на блок-посту не чухнутся. А дальше надо захватить этот самый старый танк, против которого у сектантов нет ровным счетом ничего, то есть накормить их тем, что они нам давали тогда на заводе. С огневой точкой в виде танка можно вполне организовать оборону, используя ближайшие строения и оттуда откорректировать огонь той артиллерии, что у нас как бы есть. Есть и еще ряд сюрпрайзов, на которые сектанты не рассчитывают.

Майор смотрит, как шоферюгу поднимают за шкирку, вяжут ему локотки пластиковыми хомутиками для электроники и ведут к остальным, собрав пленных в тесную кучку, потом тихо и монотонно говорит нам:

— Сейчас подходим к этим уродам, чтоб им наш разговор слышно было, сразу явится Саня и доложит, что артобстрел начнут по плану — через полчаса и что нас запрашивают о результатах разведки. И что от нас требуют данных по языкам. Вы, значит, подтвердите, что данные расходятся кардинально, я, значит, задумаюсь. И скажу — что достоверности от языков мы не добились. Так что пусть начинают долбать. А вы смотрите на реакцию. Все ясно? — коротко распределяет роли нашего театра самодеятельности и драмы майор.

— Ясно — кивает Ремер.

Ильяс молчит, но видно, что это как раз тот самый знак согласия. Только мне подмигивает и показывает взглядом на Серегу, продолжающего пасти моих подопечных.

— На шофера смотри, он у нас основной объект — тихо говорит снайпер.

И я смотрю — максимально внимательно. Саня старательно выполнил свою роль "гонца из Пизы", четко доложил все как должно, очень живо и убедительно получилось, майор, пожалуй, чуток переиграл в задумчивости, но это на мой взыскательный вкус, пленные как раз в эту нашу самодеятельность поверили. Шоферюга побледнел как простыня. У «каски» глазенки не то, что забегали, а заметались, грубиян зубами скрежетнул и заматерился, а тупарь остался сидеть с открытым ртом.

— Ну вот, на этом наше знакомство можем и закончить — спокойно сказал майор — толку от вас никакого, ребята-людоеды, возиться с вами нам не с руки. Сидите спокойно, тогда пристрелим не больно. Давай, только быстро! — поворачивается он к Ильясу.

— Майор, вообще-то они все-таки пленные, а мы не они, мы не людоеды — вклинивается Ремер, задержав за рукав двинувшегося уже к сидящим людоедам со своей бесшумкой Ильяса.

— Это ты ошибаешься — с неприятной улыбочкой парирует снайпер — они не пленные. Пленными они станут если мы их сдуру на базу доставим, в списки внесем, на довольствие поставим и обеспечим местом проживания, медпомощью и охраной. Пока они — обезоруженный противник и "высшая форма военного насилия" к ним подходит отлично. Тот же бой, только они свое вооружение пролюбили, только и всего. Рукав пусти, слышь?

— Кончай давай мерихлюндии развозить, ни с какой стороны тут пленных нет. Разведчика на дереве не забыл? Так ему еще повезло, в сравнении с остальными-то. МЧС что нам рассказывали, помнишь? — спрашивает со своей стороны майор.

Весь разговор проходит так, словно пленные тут отсутствуют вообще — не люди на траве сидят, а так — мусор вывален. Вот теперь я понимаю выражение «списали». Этих — да, списали. И они уже мусор. Ну почти. Потому как пока живые — еще могут свою судьбу изменить.

— Стойте! Погодьте с артобстрелом! Я могу… — начинает вдруг лихорадочно говорить шоферюга. Получает пинок в спину от хамовитого, дергается.

И тут же вперебив, захлебываясь словами частит "каска":

— Я все точно сказал, можем въехать на зилке и накрыть там всех! Они не готовы, яппроведу комар носа не подточит!

Хамовитый ошалело смотрит на того и другого.

— Данные-то у вас не сходятся, голуби вы сизокрылые, значит врете — ласково отмечает очевидный факт Ильяс. И ствол его дудки с непристойной откровенностью смотрит на сидящих.

— Я все честно рассказал!

— У меня все точно!


Оба языка говорят это одновременно. Прям итальянская опера с речетативом, когда все действующие лица балаганят сразу.

— Касочку-то сними, не пробивает моя бандурка твою касочку, придется мне изворачиваться, тебе глядишь больно станет — деловито, но по-прежнему ласково, втолковывает Ильяс. Ремера откровенно передергивает. Ну понятно, военная косточка со своими тараканами и возможно — что и с каким-то там пониманием так называемой воинской чести. Мне-то это непонятно ни разу, я вполне согласен с мнением любителя сигар и хорошего коньяка, немало впрочем повоевавшего — Винни Черчилля. Так вот этот сукин сын давал такое определение: "Военнопленный — это твой смертельный враг, который старался тебя убить изо всех сил, но не сумел, не получилось у него. И потому он требует от тебя теперь ухода и заботы". Ну может я и не точно цитирую, но смысл в общем такой был. Тем более, что наши эти пленные не сами в плен сдались, а им просто выбили из рук оружие. Тот же хамовитый глазами сверкает и матерится как заведенный. Ну тупарь — ладно, а вот к слову реакция двух болтунов на мой взгляд сильно отличается. Что-то в этом кроется явно. «Каска» выглядит, как это ни странно, скорее обиженным, на его физиомордии явная досада, а вот шоферюга просто в отчаянии, и разъярен до белого каления. Не кинулся бы, в таком полубезумном состоянии вполне может.

— Ну если вы настаиваете, давайте сверим данные — задумчиво говорит майор.

Время на опушке тягуче замедляется. Напряжение висит в воздухе — вот не поверишь в точность этого высказывания, пока не попадешь в подобную ситуацию. И пролетающая у меня перед лицом бабочка словно потеряла свою воздушную легкость, машет крыльями медленно, с натугой, словно фанерный динозавр из старого японского фильма.

— Делаем так: я задаю вопрос, вы оба отвечаете — сначала шофер, потом ты. Этот придурошный будет подтверждать правоту того или другого. Слышь, матерщинник, я про тебя говорю! — обращается к хамовитому Брысь.

— А иди ты на… — громко и резко отвечает ему хамовитый.

— Как скажешь — соглашается майор и кивает Ильясу. Тот не чинясь тут же хлопает из бесшумки. Мне не видно, куда он стрельнул, но явно не в голову. Грубиян вместо потока мата странно сипит, словно спустившее колесо, сворачивается в клубок как еж. Остальные трое подскакивают, сидя на месте, и стараются отползти в сторонку, но тут же видят стволы, направленные в их сторону.

— Шаг вправо-влево — попытка к бегству, подпрыгивание — провокация — предупреждает Ильяс.

— Продолжаем разговор, теперь отвечать будешь ты. Итак, где находится старый танк? На перекрестке или в ремонте? — невозмутимо спрашивает майор у обалдевшего тупаря.

— Попугай мистера Коттона, тот же вопрос! — говорит странно знакомую фразу Ильяс.

— Да отвечай ты, придурок! — не выдерживает шофер.

Тупарь ошалело смотрит на нас, на корчащегося рядом и потому молчащего наконец-то хама. Сглатывает слюну. И вдруг спрашивает:

— Если отвечу — что дальше со мной будет?

— Жить будешь дальше.

— Пятнадцать минут — ехидно заявляет «каска». Получает сапогом в бок от Ремера, затыкается.

— И не пятнадцать минут, а сколько на роду написано. А с людоедством твоим Кронштадтский суд разбираться будет. Ты думай-то побыстрее, товарищу твоему не очень долго осталось на этом свете, скоро перекинется и обратится — терпеливо, как дитю малому, растолковывает майор.

— На перекрестке танк. В сарайчике — вдруг вполне внятно высказывается тупарь.

— Ясно. Второй вопрос… — спокойно продолжает Брысь.


Очень скоро становится ясно, что по большинству вопросов тупарь поддерживает сказанное шоферюгой. На часть вопросов он ответить не может — действительно знает мало, есть такая порода людей, которым все пофиг, но если видел, что танк установили близ перекрестка и замаскировали — то да, подтверждает. «Каска» затравленно вертится на заднице, с лютой ненавистью смотрит на своих товарищей по несчастью, на нас. Вздрагивает, когда майор обращается к нему:

— Интересно вот мне. А как ты нас собирался провести? И главное — куда?

— Да очень просто — вместо проигравшего «каски», говорит немного оживший шофер.

— И? — поднимает бровь Брысь.

— На блок-посту три обалдуя. Проехали бы спокойно — они до того там обленились что и шлагбаум не закрывают. А дальше — наверное через псарню бы повел. А там собачки. Он там тоже работал, с ним собачки знакомы, не тронут. Те, кстати, собачки, которыми вашу разведку травили, если интересно. Вы б прибрали этого, а то он уже затих, сейчас оборачиваться будет — кивает шофер на своего умирающего соседа.

— Да пожалуй — раздумчиво говорит Брысь. Кивает Ремеру. Тот понятливо поднимает за шкирку шофера с земли, режет стяжку на локтях. Шофер опасливо разминает руки, с недоумением смотрит на майора, который забрал у Саши потертый пистолет, выщелкнул магазин и неторопливо выбрал оттуда несколько тускло-желтых патрончиков. Потом вставил магазин на место и протянул шоферу этот старый ТТ. Я с некоторым недоумением узнаю в этом оружии своего старого знакомца — тот самый пакистанский ублюдок. Это черт возьми, уже не просто паршиво сделанный пистолет, это уже символ прямо какой-то получается, вроде переходящего знамени. Инициация новичков, ага, священный артефакт…

Шофер недоумевающее смотрит на майора. Тот кивает в сторону скорчившегося раненого. На физиономии стоящего пленного все то же выражение недоумения. Тупит парень. Хотя намек куда как прозрачен.

— Некогда нам ждать пока обернется. Заканчивай здесь — у тебя как раз один патрон в стволе. А ранение у твоего приятеля смертельное, тут лечение не катит. Давай, и поехали. Времени-то у нас уже нету, артиллеристы готовы и миндальничать им не резон.

— Куда поехали — глупо удивляется шофер.

— К вашим в гости. Если доставим туда группу наведения, то с корректировщиком сможем накрыть не абы все и сразу, а конкретные цели. С гарантией того, что по твоим домашним не прилетит точно. Где они кстати живут и сколько их? Ну вот видишь как хорошо выходит — по твоим данным рядом ни одной стоящей цели. Все, давай, решайся.

— Как в кино значит, как у чеченцев? — криво пытается улыбнуться шофер.

— Нет. Просто все — на войне либо ты за наших, либо за противника. Вариантов нету, только эти. Так что действуй, чтоб мы поняли, что ты на нашей стороне.

— А патрон чего один? — тянет резину пленный.

— Чтоб желания не возникло остальных свидетелей пострелять.

— Вас что ли? — недоумевает шоферюга.

— Нет, твоих дружков бывших. Нам они живыми нужны. А то мало ли что, может ты финтишь. Тогда они за тебя ответят головами.

Я про себя отмечаю, что «каска» сник и не пытается вешать нам на уши лапшу про то, что он не врал ни капельки. Помалкивает, смотрит из-под стального шлема боязливо. Решившись, шофер мрачно берет поданный ему пистолет, глухо матерится.

— Курок взведи — советует ему Ильяс.

Пленный хмуро смотрит на него, взводит курок и уже без колебаний стреляет хамовитому раненому в голову. Ну то есть пытается выстрелить, пистолет щелкает впустую. Осечка. Вместо его выстрела хлопает Ильясова бесшумка, раненый словно как расползается на глазах, течет, будто вдруг стал не тугим клубком, собранным жгучей болью, а мешком с жижей. Нет ни конвульсий, ни судорог, просто он распластывается совершенно не по-живому. Много раз уже замечал, что никогда живому не изобразить из себя лежащий труп, не обмякнуть ему так, тонус мышц совсем другой, а мертвецы словно растекаются по земле, приникают к ней.

— Патрон видно отсырел — комментирует ситуацию Ильяс.

— Да, очевидно — соглашается с ним Ремер. А майор говорит шоферу:

— Патроны поменяем, пистолет пока себе оставь. Теперь рассказывай подробно как ехать будем и что там встретим.

— А они? — спрашивает шофер, кивнув на своих недавних сослуживцев.

— А они пусть послушают. Может чего добавят полезного. На случай, если им все же охота свою участь облегчить. Суд у нас недемократический, признание вины и сотрудничество со следствием и впрямь учитывает. Давай. Растолковывай.

Они склоняются над схемой, шофер бубнит вполголоса, но мне это уже не слышно, потому что мы с Ильясом идем обратно к Сереге, а маршрут обсуждают без нас. Благо есть кому.

— Сумасшествие, как мне кажется, в зубы людоедам самостоятельно катиться. Лично у меня это восторга не вызывает — откровенно говорю снайперу.

— Не суетись под клиентом — рассеянно отвечает он, думая о чем-то.

— Так неохота шкуркой-то рисковать.

— Ты не едешь. Тут останешься — коротко отвечает Ильяс.

— Что так — удивляюсь я.

— А толку от тебя там? Если кого ранят, так и сами перевяжут, а как боевая единица в нормальном уличном бою с применением бронетехники и гранатометов ты шлак, извини за выражение. Впрочем, не тужься. Мы с Серым тоже не едем — Ильяс думает о чем то, со мной беседует постольку поскольку.

— Вакаремас, как ты сам говоришь, но не совсем. И чем мы тут будем заниматься?

— Твое дело — охрана и оборона таратайки с детскими роботами. Прикроете одну из дорожек неподалеку. Будете слушать рев танковых двигателей — отвечает Ильяс.

— Все же дали танки? — глупо радуюсь я.

— Я не сказал, что будете танки видеть, только слышать. Рядом будет работать звукоустановка воспроизводить рев танков. С записи. Чтоб в Ропше слышно было.

— Так зомбаков же понабежит.

— И что? Их отстреляете, не впервой.

— Ну а если людоеды полезут?

— Дурные они что ли. Не, они не полезут. А полезут — так вас там двое будет с оператором и две балалайки на колесах с пукалками.

— А ты с Серым?

— А мы в составе ударной группы будем вести беспокоящий огонь с внешней стороны. Снайпер, пулеметчик, гранатометчик и пара стрелков. Не густо, но все же. Ладно, иди к своему мордастому-зубастому приятелю, объясни ему, он со своей пассией тоже в Ропшу едет. На броне, то есть на ЗИЛке. Уточни, он за свою мадаму может ручаться? Там для них куча вкусного мяса, но действовать придется самостоятельно, так что не хотелось бы, что Блондинка слиняла, лови ее хитрюгу потом по лесам…

Мутабор никуда ехать, однако, не хочет. Идти — еще куда ни шло, а когда я объясняю, что нет, именно ехать — начинает упираться. Наоборот оживляется до того гревшаяся на солнышке Блондинка. Особенно при словах «мясо», «людоеды». Понимает что-то или как? Я ощущаю, что взмок за время разговора, словно мешки на солнцепеке грузил. Но при этом отмечаю явный факт — оба морфа ведут себя достаточно индифферентно, даже Блондинка не выражает желания взять меня на зуб, спокойно лежит, смотрит своими жуткими глазками. И опять мне кажется, что она улыбается, хотя к нынешней ее жуткой харе это слово не подходит, в лучшем случае — лыбится. Старательно отвожу взгляд от ее зубьев, но как-то их вид взгляд притягивает. Все-таки удается не то убедить, не то уломать Мутабора. Он согласился на выезд. Возвращаюсь к своим. Там уже идет суета, характерная для начала действий. Ильяс посылает доложиться Брысю и передать ему пульты для морфов. Майор стоит на опустевшей полянке, вытирает потное лицо плаочком. Легкий запах хорошего одеколона. Пленных уже увели в сторонку. Шофер с нашими ребятами что-то грузят в ЗИЛ из подошедшего фургончика, я вроде его видал раньше, мимо протаскивают свои тюки с гранатометами курсанты. Все заняты делом, как и положено у хорошего командира, а командир только наблюдает. Докладываю о морфах, получаю в ответ кивок. А вот от пультов майор отмахивается. На мое более настырное пожелание их все же всучить, отмахивается еще раз.

— Не до этих погремушек будет. И работать они не будут бок о бок с нами. А если что — у нас есть куда более убедительные доводы. И можете мне поверить, ваш протеже Мут отлично об этом знает. Ильяс задачу поставил?

— Да быть с радиоустановкой.

— Вот и исполняйте. Вопросы есть?

— Два. Разрешите? — удивляю я его.

— Разрешаю — кивает майор.

— Вопрос первый — как вы поняли, что шоферюгу колоть надо?

— Это не вопрос. Это интервью с психологической подкладкой.

— А если коротенько?

— Ха! В деревне самый страшный враг — это сосед или даже родич. Вот не сумел если ты с ними нормально ладить, как коллективизация какая-нибудь зачнется, они тебе козью морду сделают. Они, а не какие-то неведомые присланные комиссары. Не надо быть заносчивым мудаком, а то такие и от родных сыновей огребали тогда. То же и сейчас — людоеды — заносчивые мудаки. За это и огребут. А с шофером было видно, что он по статусу — нижайший. Даже по оружию заметно. Вот и надо с униженных и оскорбленных начинать. Второй вопрос?

— Не понял, на что вы ориентировались, с пленными разбираясь. Понял, что есть какой-то алгоритм, но вот какой — не понял — задаю второй вопрос.

— Смысл разумного обращения с пленными состоит в том, что ты таким образом помогаешь себе. Тут все ясно. Охотно сдающихся брать и содержать максимально прилично по возможности, чтобы следующие не боялись сдаваться. Агрессивных хамов гасить, чтоб не мешались, и в назидание. С героями обращаться почтительно, чтобы свои видели, что доблесть — большая ценность, раз ее уважают даже в противнике. Главное не перепутать спьяну, а то вылез один такой Иванушка из драконовой норы с победой и интересуется, где же та принцесса, которой он теперь должен голову отрубить. Так ясно?

— Так ясно.

— Что-то видок у вас унылый. Гребтит, что воевать с живыми приходится? Что, дескать, невинные пострадают или могут пострадать?

— Точно так.

— Бросьте. При любой системе общество эксплуатирует отдельного индивида. Главное — как и в чью пользу. Правильное общество запрягает индивида, чтобы получить синэргетический эффект, часть которого возвращает индивиду, а часть вкладывает в интересах будущих поколений. Кроме того, "эксплуатация человека" — термин довольно расплывчатый. У человека много разных ресурсов, какие именно эксплуатируются и как эффективно? Правильное общество эксплуатирует лучшие проявления человеческой сути. И с такой интенсивностью, чтобы машина не молотила на холостых, но и не перегревалась, не изнашивалась. А чтоб успевала на ходу восстанавливаться, да еще и совершенствоваться. Заинтересованность в лучших проявлениях человеческой натуры запускает механизм по их поощрению, развитию, воспроизводству. Если же мы делаем ставку на жадность, подлость, тупость — то вот именно их мы и будем развивать. С каждым годом все лучше и лучше. А если общество еще и людоедство поощряет… Невинных в таком обществе нет по определению. Так что не заморачивайтесь, наше дело, как говорится, правое, победа, соответственно, будет за нами. Удачи и держите ухо востро. И одно и второе. Денек сегодня тяжелый будет. Но мы справимся.

Аудиенция окончена, киваю начальству и двигаю туда, куда должен. Пытаюсь понять — как вся эта виденная только что сцена и пояснения командира улеглись в сознании. Странно — никак. То, что милый и ласковый Ильяс с одинаковым выражением на лице может прихлопнуть надоедливую муху и пристрелить человека — для меня не новость. Профессия у него такая, снайпер. И менталитет соответственный. Европейцы-то все время считали азиатов коварными… А они не коварные. У них так положено, просто европейцам надо соблюдать идиотские приличия, например уничтожение кучи народу с детьми объяснить расовой неполноценностью жертв, или там их недемократичностью, а азиаты в этом проще, могут обойтись без гарнира. В итоге-то одно и то же, но европейцам самые жестокие свои преступления, переплевывающие любые азиатские, получается для себя примаскировать всякой чушью, и в итоге считать себя почти ангелами. Азиатам оно нафиг не нужно. Надо вырезать противника — и вырежут всех, кто достиг ростом до тележной оси. При этом, однако, не занимаясь таким паскудством, как выкачка крови из детей противника для своих раненых, да еще и с обоснованием — у девочек до полового созревания, как оказалось по германским исследованиям, кровь оптимально годится для переливания после операций. В госпитале вермахта, что был в поселке Красный, близ Рогачева, так убили — обескровливанием — больше 2000 детей до 14 лет… Куда там вампирам и азиатам тягаться с цивилизованными… Но это я что-то задумался, просто не хочется думать, что те, к кому я привык, сейчас полезли к черту в зубы.

Вот что наши рассчитывают на какого-то мутного шоферюгу, это немного смущает. Нет, так, по общим впечатлениям его расшифровали правильно и использовали грамотно. И вел он себя так, как ожидалось, даже то, как пистолет взял, мне показалось… показательным, что ли. И остальными, судя по их реакции — тоже. Вот если б он обрадовался б, возликовал — то держать бы пришлось ухо востро, потому как явно холуй и ненадежный тип. А он мрачно выругался и задумался, взяв пистоль. Это мне показалось нормально, не полное говно человек, "психологически устойчивый", как говорится. Но все равно верить ему никак нельзя. Полностью, в смысле, верить.

Мы с оставшимися в живых пленными возвращаемся быстрым темпом к машинам. Там сюрприз — стоит только чужой уазик и фургончик с детскими квадриками. А остальных и след простыл — карусель вокруг Ропши закрутилась. УАЗ тут же сматывается, Саша со Званцевым, отконвоировав пленных, бегом возвращаются к группе и остаюсь я один как перст. Фургончик выглядит пустым, водилы на месте нет и некоторое время я кручу головой, пытаясь определиться — есть тут кто или нет. Сказать, что мне неуютно в этом чужом лесу в одиночку — ничего не сказать. Очень радуюсь, когда открывается дверь в фургон и высунувшийся оттуда красавец окликает меня:

— Это вас в усиление прислали?

— Ага — по-уставному подтверждаю я очевидный факт.

— Круто! Ну давайте за руль, нас уже ждут. Вот по этой дорожке полкилометра.

— Это что, мне грузовик вести? — сильно удивляюсь я.

— Точно так — кивает головой красавец.

— Я грузовик сроду не водил!

— На полкилометра вас хватит. Давайте, поехали — и он скрывается в фургоне.

Вот ведь сволочь. Не люблю таких красавчиков, пупы земли, объекты обожания. Небось и девки за таким кучами ходят. Что ему самому, интересно, мешает проехать эти полкилометра, заразе…

Ладно. Приходится лезть в непривычно высокую кабину. Ключи на месте, система управления типовая… Педали тугие, заразы, и руль явно без гидроусилителя. Поехали, как сказал в свое время Гагарин.

Полкилометра проползаю на второй передаче. Сбоку слышно тарахтение двигателя. Запрашиваю своего напарника, уютно сидящего в фургоне. Приказывает свернуть с дороги влево — то ли у него система наблюдения есть, то ли в окошки фургона посмотрел. Ладно, сворачиваю. Действительно ждут — три незнакомых человека, один копошится с звукоусилителями — пара здоровенных колонок, тарахтящий генератор, еще какая-то техника. Понятно, имитатор танковой колонны готовят.

— Все готово. Сейчас врубим — будете охранять — говорит подошедший к машине парень. Но почему-то пока они не врубают свои адские колонки, чего-то ждут.

— Чечако, двинули! Они сами справятся — окликает подошедшего сумрачный тип в полосатом старом камуфляже. Его напарник, стоящий к нам спиной щелкает из ПБ — углядел кого-то, пришедший на звук генератора зомби, плохо различимый с моего места валится в кусты. Представляю, сколько их попрет, когда тут танковые двигатели зарычат на всю округу. Видал я, сколько мертвой публики собирают такие агрегаты в городе. Знаю, что было несколько случаев, когда эту технику просто бросали — слишком хлопотно было б забирать из-за кучи мертвяков, а в городе пока хватает этого оборудования, не проблема новое надыбать, чем отстреливать и давить этакую толпу.

Шебутной тип, которого назвали Чечако, о чем-то переговаривается с красавцем, соизволившим опять высунуться из свой обители, но получается, что включать эту адскую машину придется опять же мне, и я даже не удивился. Повелитель квадрациклов не снисходит, очевидно, до всяких пустяков. Ну-ну. Впрочем инструкция достаточно простая — как фургонный сиделец подаст мне команду, так я выполняю не самые сложные манипуляции по включению оралки-вопилки. Чечако с своими орлами улетучивается, опять я остаюсь в одиночестве — в фургон меня с моим свиным рылом не приглашают, остается сидеть в кабине, смотреть по сторонам. К генератору тем временем прибредает уже пара мертвяков — перемазанный в глине, и выглядящий потому словно странный статуй, толстый мужик и тощая бабенка, помершая видно в самые первые дни, она наоборот скорее уже похожа на мумию, лежащую на витрине в Эрмитаже. Первые ласточки. С ними-то справится не проблема, они невезучие, потому не отожрались, неуклюжие и туповатые. Но вот кого привлечет шум? Мне-то с такой поддержкой, как этот аристократичный красавчик и с парой шустеров справится будет непросто. Честно говоря, мне становится страшно, пока я был прикрыт своими товарищами, всякие зомбаки не так пугали, как сейчас. А сейчас… Да, определенно мандражирую. Я б предпочел бы быть среди своих, так даже в настоящей драке было бы спокойнее. А тут хоть и тыл вроде как, а не радостно. Совершенно не к месту вспоминается, как гибко и резво двигается Блондинка, запаришься ее в прицел ловить, стрелок я средний, чего уж там кокетничать. Вообще-то я бы порадовался, будь тут кроме красавца хоть кто из своих. Даже и Мутабор со своей кошкой. Лучше уж знакомые морфы, в конце концов. Впрочем в кабине пока безопасно. Это вот когда я полезу включать установку, тогда да, хлопотно будет. Ну вот, как ожидал. Третий зомби к генератору пришел. Еще одна тетка. Красавчик вдруг оживает, просит пособить — сейчас он выпустит на волю одного из своих механизмов — для помощи мне в дальнейшем, но требуется моя помощь в задвигании после десантирования в салон фургона алюминиевого трапика, по которому квадрик будет съезжать. Ага. Роскошная помощь — я то своей тушкой буду тут бегать, а он из салона квадрой управлять станет совершенно безопасно, скотина. Но с другой стороны хоть какая-то защита и подмога. Выпрыгиваю из кабины, тихо закрываю дверь. Мертвяки тупо пялятся на генератор, мы хоть и на некотором отдалении, но если бы не тарахтелка, то заметили бы меня наверняка. Из распахнутой двери фургона выскальзывает трапик, негромко стукает об землю. Тихо жужжа съезжает «Недотерминатор», как я окрестил эту несуразную машинку. Квадрик неторопливо подъезжает к зомби, встает рядом с ними. Внимания на него никто из умертвий не обращает.

— Подайте трап обратно — говорит мне красавец.

Подхватываю полоску алюминиевого листа за удобно врезанную рукоятку, с силой задвигаю обратно в салон, не отказав себе в мелкой пакости — край трапика задевает красавца по ноге, но тот делает вид, что не заметил, кивнул, закрывая дверь. Я поспешно возвращаюсь в кабину, облегченно вздыхаю, когда захлопываю дверь. Опять ждем чего-то. Пока все тихо. Но мандраж не проходит, наоборот на душе еще гадостнее становится. С того момента, как я убыл сюда, прошло уже много времени. Да даже с того момента, как квадрик скатился из фургона на землю и то времени прошло немало. Жарко, душно и страшно. И за ребят, которые поехали в Ропшу, и за себя тоже.

Неожиданно вспыхивает хаотичная стрельба — причем отчетливо слышна уже знакомая молотьба из КПВТ, остальные выстрелы на этом фоне не так различимы, хотя мне кажется, что резкий дрыгающий звук очередей из АК я различаю в пальбе. КПВТ дает три короткие очереди и последняя очередь перебивается странным чпокающим звуком, мне кажется, что это тоже стрельба, но я такое не слыхал. Чпоканье раздается несколько раз с короткими промежутками. Потом продолжается стрельба, но уже без чпоканья и звуков КПВТ не слышно. Заканчивается все еще несколькими странными чпоканиями. Стрельба стихает, как и началась.

Красавец из салона тут же оживает. Говорит, чтобы я врубил адскую систему, потом проехал вперед сотню метров, помог ему сгрузить второй квад, он двумя квадами прокроет две трети пространства вокруг машины. А я должен буду взять лесенку с фургончика, залезть на ближайшее дерево и обеспечить безопасность тыла фургона. Это вызывает у меня прямой протест, но красавец упирает на то, что майор должен был меня внятно предупредить, я работаю под его командой. Ничерта подобного мне майор не говорил, я упираюсь как баран, но красавец знает мое слабое место и весьма ровным голосом уведомляет меня, что каждая секунда моего промедления может пагубно сказаться на судьбе моих товарищей. Так что мне стоит выслушать с максимальным вниманием все, что он мне говорит, все это максимально быстро выполнить и не выпендриваться как школьнику, потом как заработают звукоустановки я уже вообще ничего не смогу расслышать. Но с какой стати мне сидеть на дереве? Это-то зачем?

Да хотя бы потому, чтоб зомбаки не мешали, вежливо ставит меня на место красавец. И напоминает, что рев танковой колонны уже должен звучать. Мне остается только выматериться сквозь зубы, выпрыгивая из кабины. Трех зомби у генератора отщелкивает квадроцикл, я диву даюсь как быстро и точно исполняет это механизм. Рев динамиков заставляет трястись каждую клеточку моего тела и я с радостью откатываю фурган подальше от орева. Хотя и не намного, но становится все же тише. В зеркало заднего вида вижу, что «Недотерминатор» как дворняжка поспешает за машиной, потом среди шума слышу команду встать. Ну здесь, так здесь. Опять из салона выдвигается трапик, еще один квадр съезжает по нему, красавец жестами (все равно ничерта не слышно) — повторяет свое дурацкое распоряжение И я с легкой лесенкой, матерясь в голос, но не слыша себя при этом, галопирую к выбранному для насеста дереву. Один из квадров словно конвоирует меня, прет чуть сзади и слева, хорошо еще его свол не смотрит мне в спину. Лезу на дерево, на всякий случай откидываю лесенку, благо спрыгнуть я смогу, а вот гостей к себе не жду. Квадр, словно убедившись, что я выполнил приказ, укатывается вперед, я очень быстро теряю его из виду. Остается обживаться на ветках.

Кое-как устраиваюсь, на всякий случай прихватываю себя ремнем к стволу дерева. Прикидываю, видно ли меня снизу — вроде б не видно. На душе погано, поневоле вспоминается разведчик, умерший именно в такой позиции. Потом память услужливо выдает — как всегда не самое приятное — воспоминание о встрече с ветераном в школе еще. Этот, на наш тогдашний взгляд, старикан был в войну таким же как мы, но правда не в школе сидел, а уже воевал в партизанском отряде. И их отряд попал под карательную операцию. Выражалось это в том, что выжигались все деревни. А попавшееся под горячую руку население либо истреблялось, либо сгонялось в концлагеря. В результате оставались победные реляции исполнителей германскому командованию: … в ходе антипартизанской акции ликвидировано 3887 партизан, из них 286 — мужчин… и выжженная земля без населения. Каратели были опытные, толковые и отряд быстро был разгромлен. Приятели ветерана, такие же мальчишки, нашли нестандартный ход — они решили залезть на высокие деревья — де немцы не заметят. Елки в лесу густые — пролопушат фрицы, не увидят. Ветеран же, хоть и был тогда сопливым пацаном, но сделал ставку на родные болота и залез в ледяную топь по ноздри. Чуть не утонул в трясине, чуть не погиб, когда вылезшие на берег каратели прошили из пулеметов заросли камыша и осоки — кепку с головы сорвало и из ватника на плече выравало здоровенный кусок, но уцелел. Со своими дружками больше не встретился, потом попал в армию, закончил войну в Чехии. А когда вернулся домой, узнал, что никто из его приятелей в село не вернулся. Только сильно позже ходившие за грибами в тех местах, где отряд погиб, стали рассказывать, что на деревьях сидят скелеты. И ветеран — ну тогда он не был еще стариком, отправился проверить "бабьи слухи". И нашел своих школьных друзей, которые забрались еще тогда на деревья и не учли, что каратели были с натасканными собаками и всех его дружков так и нашли. Собака лаяла, потом пара очередей вдоль ствола и с елки тонкими струйками текла кровь.

Ветеран лазил на те елки, под которыми в хвое валялись россыпью мелкие косточки, башмаки с кусками стоп… И в оскаленных черепах рассказчик с горечью узнавал лица друзей, щербатого Петро, смешливого Мишку, степенного Григория… Остались его други на елках, пристегнутые к стволам поясными ремнями, так и просидели, пока дружок за ними не пришел…

За мной приходить будет некому. Да и без разницы мне, что будет, если я на этом дереве дуба нарежу. Кстати на дубе-то и сижу, ветки у него удобные, горизонтальные такие, удобно на них сижу. Как кот ученый. Идиотское положение. Сказки говорить на манер ученого кота смысла нет — танковые движки ревут. Словно тут десяток моторов прогревают со всей дури балбесы-салобоны. Пока гляжу вниз, отмечаю, что да, идут зомбаки на звук. Подо мной прошла молоденькая стройная мертвая девчонка, с задранным под горло топиком — голая и в грязнючих белых когда-то носочках. Вся в старых кровоподтеках и порезах… Поневоле вспомнил забавы Вивисектора. Еще пару мертвяков засек, тоже туда на шум брели. И вроде бы пальба вдали была. Хотя тут не поручусь, уши у меня опухли, наверное, от такого рева и лязганья.

Грохот длинной пулеметной очереди совсем рядом все же перебил шум динамиков.

Я с ужасом вижу, как из борта фургончика вылетают фонтанчиками пыль и какие-то куски и щепки. Кто-то совсем рядом шьет длинной очередью командный пункт квадроциклов в котором так и остался красавец. Сам не понимаю, как сваливаюсь с сука на землю, не заметил — а уже лежу внизу под деревом. Пистолет откуда-то в руке взялся. Нет, не годится пистолет против пулемета. Сую ПБ в кобуру, дергаю со спины автомат. Рассчитывать не на кого, борт фургона, который мне отсюда виден, изрешечен строчками выходных отверстий, из них курится то ли дымок, то ли пыль. Сотни две оспин, не меньше. Хана красавцу. Один я теперь.

Делать-то что? Лежать на месте притаившись — без толку, особенно если засекли мое десантирование с ветки. Пара гранат или еще такая очередь… Убегать? Тогда динамики вырубят. А мне сказано их охранять. Да и не убегу я тут далеко, нарвусь на кого шустрого в лесу… Атаковать? Ага, пузом вперед… Черт! Черт, черт… В итоге, мутно понимая, что явно не самый лучший вариант действий выбрал, но советоваться не с кем, ползу по возможности незаметно к торцу фургона. Там высокая трава и неизвестный пулеметчик ведь должен залезть посмотреть, кого он уделал. А я его сбоку из засады — ррраз!

Черт, надо будет тренироваться, обязательно, плохой из меня пластун, все силы на ползание уходят и я еще ухитряюсь цепляться всем подряд за все, что на земле лежит. Даже старую консервную банку на грудь принял, наполз на нее, как танк на бетонный надолб, абрикосовый компот. Мать его…

Дверь в убитый фургон распахивается наопашь, треснув ручкой об стенку так, что даже сквозь грохот я это услышал. Красавчик-блондин с искаженной от ярости мордой лежа на полу вскидывает на меня свой коротыш-калаш и я понимаю, что он видно решил, что это я стрелял по фургону, он целит в меня и дает три четкие очереди по три патрона раньше, чем я успеваю даже зажмуриться. Чудом пули не попадают в меня. Он широко распахивает рот, орет что-то, не понимаю что. По артикуляции догадывась, что последним словом явно было "идиот!. Одновременно какая-то часть моего сознания сигнализирует — тем еще пещерным чутьем — что сзади что-то тяжело грянулось оземь. Так, что я это ощутил даже лежа. Красавец подтягивается на руках, съезжает пузом по трапику для квадроциклов и мне становится немного дурно — обе ноги у мужика явно перебиты ниже колен, никак иначе не объяснишь странно и неестественно вывернутые в стороны носки ботинок, к бабке не ходи — травматический огнестрельный перелом обеих голеней, если можно так сказать. Точнее костей голеней. Точно, болтаются ботинки не в такт движениям, а самостоятельно до тошнотворности.

— Обезвредь его! — доносится до меня крик наконец сквозь рев танковых моторов.

— Кого? — ору я в ответ и получив в ответ теперь уже ясно слышимое "Сзади, идиот!" наконец-то делаю, что давно было бы положено, а именно привстаю и смотрю назад. Сзади колотится о землю, сдирая дерн каблуками сапог, здоровенный мужик в грамотном камуфляже, лоскутном таком, черта лысого такого в кустах разглядишь. Мужик хрипит, изо рта пузырями валит кровавая пена, четко различимая на измазанном камуфляжным гримом лице.

— А пулеметчик? — кричу я подползшему ближе красавцу.

— Он — пулеметчик! Кончай его! Быстро!

Неожиданно для себя на четвереньках кидаюсь к бьющемуся мужику. Но он уже и так обезврежен, это явно агония. Все же бахаю ему в башку из ПБ. Он последний раз судорожно царапает землю каблуками. Вытягивается, странно выпятив грудь. Теперь обратно к красавцу, сейчас у него еще шок после ранения, но скоро боль его прихватит, да и не дело, что перебитые ноги не зафиксированы, шок будет и так, а с болтающимися конечностями — вдвое. Перевязать опять же, то, что крови еще не видно — не показатель, скоро мышцы спазмированные расслабятся и польется. Лезу в сумку, красавец некрасиво оскалившись буквально рычит:

— Проверь! Там еще один! Вон там, рядом с «Терминусом»! Пулемет захвати, он его где-то бросил! Быстрее, я постараюсь прикрыть!

Он делает то, что меня удивляет еще больше — встает на коленки, довольно уверенно причем, кивает головой — давай дескать. Перехватив удобнее автомат и потея от волнения, на полусогнутых бегу в указанном направлении. Первым попадается в кустах скособоченный разбитый квадроцикл. Он изрядно побит, собственно потому я его и увидел, белеет сколами. Ствол смотрит почти вбок. Вертя башкой во все стороны сразу и понимая, что подстрелить меня сейчас любой дурак может, топочу в том направлении, куда смотрит ствол квадра. Что-то громадное шумно шарахается в сторону и я чуть не долбаю туда очередью, потом понимаю, что это вроде как лось. Животина выскакивает на свободное от кустов место, я вижу, что это обычная оседланная лошадь. Вроде даже как такой окрас гнедым называется. Кобыла останавливается поворачивает ко мне морду, смотрит. Ладно, это не помеха, понятно, как пулеметчик сюда этот чертов добрался, бегу дальше и наступаю на приникшее к земле тело, под подошвой дрябло подается мертвая плоть, тоже в камуфляже, но простецком, я такой часто видал. Чуть поодаль валяется АК с глушителем, еще чуть поодаль что-то странно выглядящее… Доходит, что это колеса перевернутого вверх тормашками второго квадроцикла. Подхватываю валяющийся автомат, переворачиваю труп на спину, дергаю из кармашка разгрузки какой-то незнакомый пистолет, сую себе в разгрузку, отметив про себя, что эта рожа с дырой на переносице, мне не знакома.

То, что по мне никто еще ни разу не бабахнул успокаивает, видно эта пара вся тут и осталась. Беглый осмотр перевернутого и расстрелянного квадроцикла ясно говорит — и эта машинка свое отслужила. На обратном пути, уже немного успокоившись, прикидываю, откуда пулеметчик лупил по фургону, нахожу там брошенный ручной пулемет — он даже и сейчас раскален, жжет сквозь перчатки руки. Запыхавшись добегаю до фургона, оглядываюсь в поисках партнера. Тот тихим свистом обращает на себя внимания, притаился в траве чуток поодаль. И вдруг становится тише. Осточертевший рев танковых двигателей меняется, такое впечатление по изменившемуся звуку, что машины разъехались и встали, работая на холостых.

Интересно, какой в этом смысл и что это означает конкретно для меня сейчас? Звукозапись-то ведь обдумывалась, когда ее подбирали, не просто ж так. Прикидывалось, какое она моральное воздействие на противника окажет, да и прогнозировались ответные действия. Нас вот героичных тут прикрытием оставили. Предполагали, значит, что возможно гости на шум заглянут?

— Дальше что? — спрашиваю я осторожно осматривающегося напарника. Спрашиваю потому, что не имею ни малейшего представления о том, что дальше-то делать.

— Нам еще минут десять позицию держать надо, не меньше — отвечает он мне.

— Мне тебя перевязать надо — настойчиво говорю ему.

— Зачем? — искренне удивляется он.

— У тебя ноги перебиты — по возможности деликатно просвещаю раненого. В шоке люди не замечают самых очевидных вещей и написанное, например, Ремарком о том, что на перебитых конечностях сгоряча человек еще и бежать может — совершенная правда.

— А, это… да, хорошие ноги были, жалко — как то нелепо соглашается красавец.

— Конечно жалко — соглашаюсь и я с ним и лезу в сумку за бинтами. Он грустно улыбается и задирает штанины. Ну да, все верно, конечности перебиты, это я правильно заметил, только вот ниже колен у него протезы на обеих ногах, так что его грусть понятна, такие ноги и впрямь жалко, не более того. Мне становится понятно и почему он не вылезал из кузова и почему на нем были не берцы, а ботинки и штаны навыпуск… Даже немного стыдно — не того, что я на него злился, а того, что сразу не заметил, что это безногий инвалид… С другой стороны все просто отлично — куда лучше такой расклад, чем перебитые очередью ноги и тяжелораненый на руках. Хотя с такими изуродованными протезами он опять же не ходок, а по машине уж больно задушевная очередь прилетела, сомнительно, что она ехать сможет, хорошо хоть не загорелась.

— Этот автомат вы с второго сняли? — спрашивает красавец.

— Ага. Пуля ему в переносицу попала.

— А рожки забрали? — кивнув на сообщение о попадании, продолжает напарник.

— Нет. Некогда было — ворчу я, так как понимаю, что вообще-то забрать боеприпасы — недолгая работа, и мне сто раз говорили — без боезапаса оружие бесполезный кусок железа.

— Лошади там? — продолжает спрашивать безногий.

— Одну видел.

— Тогда так, гляньте что с машиной, если на ходу, закиньте трапик и подгоните ее поближе, чтоб мне на четвереньках-то не бегать. Квадры совсем в утиль?

— Не знаю. Один-то скорее всего да, там пулевых меток было много и заметил, что пуля в диск попала, этот, автоматный который. А второй кверху колесами лежал. Я его не осматривал подробно. Но и в нем дырок с десяток.

— Понял, давайте гляньте, что с машиной! — командует безногий.

Ага. Я сам-то не понимаю, что отсюда сваливать надо, мне тут так понравилось, что я собираюсь здесь навеки поселиться, как же, как же.

Хлопнувший выстрел из трофейного АК сбивает меня с потока язвительных мыслей. Та самая голая девчонка в носочках, вылезшая совсем рядом из кустов, валится навзничь, инвалид поворачивается ко мне и уже просительно добавляет:

— Побыстрее бы, а?

Трапик не хочет лезть в кузов, оно и понятно — пули разворотили внутренности салона так, что там ногу поставить некуда, обломки какие-то везде и пыль еще висит плотно, откуда только взялась-то. Вижу разбитые мониторы, рация валяется на замусоренном полу и выглядит… Ну как выглядит несколькими пулями прострелянная рация? Ладно, хватаюсь за трапик. Запихиваю наполовину, дальше не лезет, бегу к кабине. Там все в порядке, завожу двигатель…

То есть пытаюсь его завести. А он этого не хочет, хотя стартер воет. Еще раз, еще раз — не хочет. Корячусь, поглядывая на полянку, где встревоженным сусликом торчит из травы напарник. Опа, а это что? А вроде как воняет горелым? Точно воняет! Так, придется под капот лезть, смотреть…

Когда выскакиваю из машины и двигаю к капоту, инвалид окликает:

— Что там?

— Да, горелым воняет, сейчас гляну, что там такое — через плечо отвечаю ему.

— Стой! — очень резко рявкает напарник.

— Что?!

— Если там что-то коротит и горит, ты воздух огню подашь, когда капот наопашь откроешь, тебе харю опалит, а машина сгорит точно!

— И что делать прикажешь? — я тоже демонстративно перехожу на "ты".

— Если что-то дымит, значит ключ из замка зажигания вынь первое дело — торопливо инструктирует он меня — обесточь машину! И огнетушитель сразу бери — он в кабине слева.

— А ты что ли горел, что так все знаешь? — огрызаюсь я, но лезу в кабину, вынимаю ключ и тяну огнетушитель из крепления.

— Горел, горел… Теперь капот не поднимай полностью, а так, на пару пальцев, не спереди, сбоку стой! Что видишь? Огонь есть?

— Нет. Дыма есть немного.

— Черт! — снова хлопает АК.

— Что? Зомби? — дергаюся я и верчу башкой.

— Не отвлекайся, что с машиной? — достаточно спокойно, но злобно уже говорит калека.

— Не вижу! Дымно и темно — просвещаю я его.

— Тогда фукни туда струей из огнетушителя-то. Да пломбу-то сдери, сбоку она, ты ж ручку так не надавишь! Раструб туда направь! В щель — продолжает красавец…

— А долго фукать-то?

— Скажи и-раз — хватит — инструктирует безногий.

Раструб не лезет в приоткрытую щелку, откуда ползет какой-то несерьезный дымок, словно там пара секретарш курят… Пломбу я содрал, управление этим девайсом простое — держу тяжеленную красную штуковину за ручку, надавливаю на пусковую рукоятку, неожиданно огнетушитель стремно и громко шипит, дергается в руках и вместо того, чтоб мирно поливать пространство под капотом фигачит морозной струей углекислоты в сторону, чуть не вывернувшись из рук.

— Крепче держи! — очень мудро подсказывает красавчик на тот случай, если я сам не сообразил.

— Догадался уже! — огрызаюсь я. Ну не пользовался я этой техникой, откуда мне знать, что тут чистый реактивный двигатель получается, когда сжиженная углекислота в раструбе превращается в газ, да еще с таким понижением температуры, что пальцы не мудрено обморозить, если схватиться за что неположенное.

Второй фук идет уже успешнее. Приоткрываю капот пошире, чтоб раструб влез наконец и фигачу от души. Огнетушитель в руках сильно легче становится.

— Ну теперь-то капот открыть можно? — спрашиваю знатока пожаротушений.

— Дым-огонь наблюдаешь? — доносится до меня от скрытого машиной красавца.

— Вроде нет — честно отвечаю я ему.

— Тогда поаккуратнее и если пыхнет — тут же прикрывай и опять огнетушителем туда! И к слову — ты в мертвой зоне, я тебя не вижу, потому поглядывай!

Я послушно озираюсь. Но вроде никого нет рядом. Так, теперь капот, аккуратно, осторожно… Поднять-то я его поднял, только радости никакой. Я не вижу, что тут горело, но вижу четко, что пара пуль тут побывала. Стоп машина… На всякий пожарный случай фукаю еще несколько раз, струи куда уже слабее, огнетушитель уже не дергается… Хлопаю капотом, прыгаю на землю и почти сталкиваюсь с незаметно из мертвой зоны подошедшим тихим зомби — сухощавой бабенкой лет пятидесяти в почти чистом кожаном плаще. Не нос к носу, тут мне повезло, расстояние в метр еще есть, совершенно автоматически, не думая, вскидываю зажатый в руках огнетушитель и лихорадочно жму. Струя, последняя, слабоватая уже, бьет тетке в физиономию и тетка стопорится. Швыряю в заиндевелое лицо пустой тихо сипящий баллон и шустро откатываюсь спиной назад, лишь бы выйти из непросматриваемого сектора. Ну прям как в кино! Которое зомбитреш, именно там все ВНЕЗАПНО! Хватаюсь за автомат, потом мигом передумав, начинаю тянуть ПБ. Тетка однако после такого привета ведет себя необычно — не преследует меня, как должно, а стоит столбиком. Оглядываюсь на напарника — он встревоженно вертит башкой на все 360 градусов.

Примороженная зомби еще не может сориентироваться, начинает медленно крутиться на месте, слепо шаря вокруг себя руками. Придти в себя я ей не даю, выстрел тут не сложный, только у меня с чего-то руки трясутся, потому мажу первым, попадаю вторым. Красавец грустнеет, когда я ему докладываю про разбитый распределитель и следы рикошетов.

— А что ты паришься-то, свяжемся со своими, пришлют кого-нибудь нас забрать — успокаиваю я его.

— Ты не понимаешь, этих сукиных детей удалось из Ропши турнуть. Они сейчас звездой рванули, не до нас людям. А торчать тут, пока там разберуться — не сахар. По плану мы отсюда должны выбираться самостоятельно, кто ж знал, что сюда пара отморозков припрется — хмуро говорит красавчик.

— Ну а они, видишь, приперлись. Ты как уцелел-то в фургоне? — наконец задаю я вартевшийся на языке вопрос.

— Повезло. Все таки не зря толковали, что у людоедов башка тупеет. Положено-то по уму сначала очередь дать выше, а вторую уже по полу вести, когда все, кого не зацепило первой, залягут. А он с чего-то наоборот — сначала по полу, а потом по верху. Впрочем, будь у меня мои ноги, он бы их отстриг, там бы я уже не боец был. Еще повезло, что он решил такого неумеху как ты голыми руками взять. Без обид, ладно? Ты ведь его не видел вообще? — миролюбиво, но вроде как с ехидинкой неуловимой, спрашивает безногий.

Мне остается только вздохнуть. Ну да, не видел. И не слышал.

— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается — подводит итог калека.

— Еще не кончилось. Нам бы отсюда ноги унести стоило. Грохотом мы сюда зомби собрали, кончится запись — они на нас попрут. Можно все-таки в фургон засесть, там не достанут. Или как? — возвращаю я своего утешителя из эмпиреев на грешную землю.

— Да нет, спасибо, я уже как-то насиделся — несколько путано, но тем не менее понятно отвечает собеседник.

До меня доходит, что вообще-то он ухитрился засечь парочку людоедов в лесу, как-то управлял своими тарахтелками и не только управлял, но и одного из них ухитрился завалить, а потом выжил в расстрелянном вдрызг фургончике, отделавшись только искалеченными протезами… тоже кстати потеря серьезная, это ведь все подгоняется строго индивидуально. И в принципе если бы не этот калека, скорее всего нас бы уделали очень быстро и легко, я на дереве сидел не слишком заморачиваясь маскировкой, а ребятишки судя по всему не без опыта на нас вышли и уж точно не без наглости — поперли ж прямо на звук танков, не хухры-мухры на танки переть…

— К слову боеприпаса у нас тоже маловато — замечает как бы ненавязчиво инвалид. Этак с намеком. До меня доходит смысл — надо собрать с убитых все, что может пригодится.

— И в фургоне есть буханка хлеба — кобылу эту бы неплохо подманить. Больше то, кроме тебя, перевозочных средств не осталось — и авто и квадры меховой ушанкой накрылись — продолжает намекать весьма прозрачно красавчик.

— Вот уж с кем дел не имел, так это с лошадьми — опасливо отвечаю я на эти намеки.

— Домашняя живность была? — хмыкает он.

— Хомячки, аквариумные рыбки, коты и собака — ставлю я точки над И.

— С таким набором разностороннего опыта легко с лошадью справишься — утешает и воодушевляет меня инвалид.

— Да прямо… Сам-то на лошадях ездил? — интересуюсь я у будущего рейтара.

— Нет, весь опыт общения — когда сына катал в Парке Победы. То есть его девушка коневод катала, а у меня конь этот сторублевку сжевал, девчонка не успела перехватить… Но других вариантов-то нет? Но мне было дело про коников рассказывали сослуживцы. Те, что на конях службу несли.

— Конный полк при Мосфильме? — уточняю я.

— Да нет, погранслужба в горнных районах. Кавказ, Таджикистан… — рассеянно отвечает калека и тут же рекомендует мне спрятать пистолет в кобуру и не валять дурака.

— С чего вдруг?

— Нет смысла выстрелы глшить уже. Кого могли — мы уже приманили. Включая и этих драгунов недоделанных. С автоматом безопаснее, мало ли на шустера нарвешься или еще кого. Главное — лошадь бы привести.

— Ну а если — не?

— Тогда и впрямь придется в фургоне сидеть и надеяться на лучшее, пока кто не окажется в радиусе действия твоей рацеи… Ты к слову пробовал связаться?

— Ну пробовал. Шуршит мировой эфир и все… Ладно, я пошел. Хлеб у тебя где лежит-то? — смиряюсь я с очевидным.

В лесу ничего не поменялось, разве что тени уже немного иначе легли — время-то летит. С покойного пулеметчика я по распоряжению безногого стянул странный рюкзак-короб, в котором по словам моего напарника пулеметные ленты удобно таскать и прямо оттуда подавать в пулемет. Пистолет опять же необычный достал, карманы проверять не стал, в конце-концов подтащил тяжеленный труп за шкирку поближе к красавчику, если ему охота — пусть обыскивает. С определенным чувством горделивой радости нашел в паре шагов от трупа здоровенный кинжал непривычного вида, явно восточный, вычурный, но очень изящный, красивый, с позолоченной рукояткой и посверкивающими на солнце цветными не то стеклышками, не то даже каменьями. То, что меня собирались не голыми руками взять, а все-таки снять "с ножа" несколько повысило мою самооценку, не шибко, но все-таки. Интересно, чей кинжал-то, турецкий, персидский или индийский? И вроде не новодел. Ведь по нынешним временам он и музейным может быть, чем черт не шутит, упакован-то убитый очень достойно, все на нем лучшее. Не стеснялись чертовы сектанты, скромностью не страдали.

Обговорили возможные нюансы, если мне в ходе охоты за кобылой придется наоборот удирать от какой-нибудь неживой твари, проверили связь по нашим рацийкам и я с крайней неохотой отправился опять в лесок. Вертеть башкой пришлось как сове какой-то. Видимость убогая, за деревьями непросматриваемых зон полно, да и вколотили в меня за прошедшее время, что даже тупой зомбак может кратковременно ускориться, а уж про шустеров или морфов и речи нет и тогда неизвестно унесут ли меня ноги. А еще и парочка людоедов тоже настораживала — шумим-то мы сильно, моторы за моей спиной по-прежнему урчат.

Немножко с дороги сбился, все-таки волновался видно, когда тут бегал в прошлый раз, потому вышел неожиданно для себя на второй квадр, тот который лежал задрав к небу зубастые протекторы колес. Место, где валялся второй из конного патруля я увидел после этого сразу же — и не только потому, что запомнил место, хотелось бы мне быть таким наблюдательным. Нет, там маячило что-то светло-серое, чего раньше не было. Гадать не приходилось, чего тут гадать, ясно, что на сладкое мясо приплелся ближайший зомби, шел на шум, а тут такой вкусный подарочек. Зараза, они же тут отожрутся, на двух-то трупцах, не хватало нам морфеусов тут саморощеных. Молодой парень, одетый в когда-то щегольскую, когда-то белую куртку на меня внимания не обратил никакого, жрал, аж давился. Его я щелкнул из пистолета в затылок, старательно поглядывая по сторонам. Рожки из загаженной разгрузки тянуть ни малейшего желания не возникло, лошади на сто метров не нашел, зато пришлось упокаивать еще трех медленно бредущих на гул танковых движков мертвяков. А пальбу я за это время несколько раз слышал, причем разную. И не только пальбу, бабахинг был и чисто артиллерийский, звонко жахало, хоть и далеко.

Возвращался я на полянку с убитой машиной и инвалидом несолоно хлебавши. Квадры оба были искалечены серьезно, рассчитывать на них не приходилось, обыскивать весь лес ради лошади не манило ни разу, а следы подков были натоптаны так, что я никак не смог опрделить в конечном счете куда двинули коняшки. Лучше я опять на дерево залезу. Безрадостным голосом сообщил напарнику, что вышел у меня шиш с маслом. Он очень спокойно посоветовал возвращаться. Я и вернулся.

Гнедая лошадь стояла рядом с инвалидом. И по моему он ей давал что-то с руки. Ну точно, хлебом кормит — я ж буханку его разломал на куски, несколько себе по карманам рассовал, остальное там осталось. Экая скотина. Это я не про лошадь, а про красавчика, мог бы сказать, что искомое само нашлось, я бы не таскался по летнему лесу, потея от страха и жары. Животина посмотрела на меня спокойно, опять потянулась мордой к руке с хлебом. Разве что этак ушами подвигала, как это называется… прясть ушами, что ли?

— Ну вот. Транспорт у нас есть уже — удовлетворенно заметил я.

— Черт ее знает — с сомнением отозвался безногий.

— А что за сомнения? Она оседлана, спокойна, вон хлеб жрет с удовольствием. Ясно же, дрессирована. Сел да поехал.

— Предпочел бы квадроцикл — отозвался он.

— Ну я тебя подсажу, если ты об этом — утешил я его.

— Спасибо, конечно…

Хлеб с моей руки лошадка взяла не чинясь, вежливо и аккуратно, а то я опасался, не тяпнет ли своими желтыми зубищами. Нет, действительно лошадка воспитанная.

— Того людоеда уже жрать пристроились — походя информирую я калеку.

— Паршиво.

— Да уж не без того. Патроны с него было не взять, загадилось. Ну что, трогаем?

— Давай! — обреченно соглашается красавец.

Подсадить здоровенного рослого мужика на лошадку оказалось не вполне простой задачей. Ног-то у него нет, а протезы он отстегнул, да и без толку они были. Хорошо, что у него ручищи мощные и он в общем в немалой степени сам себя подтянул, ухватившись за луку седла. Наконец устроился как надо, я подал ему уздечку, он взял ее в руки и неуверенно улыбнулся.

— Нно, пошли потихоньку! — скомандовал он.

Лошадка восприняла команду совершенно неожиданно — сначала резко присела на задницу, а потом и вообще улеглась, когда не ожидавший такого привета наездник кувыркнулся назад, мелькнув в воздухе пустыми штанинами. После этого как ни в чем не бывало встала, встряхнулась и потянулась носом к моим карманам, где еще хлеб оставался.

— Вот чертова скотина! — как-то озадаченно высказал свое мнение неудачливый наездник.

— Не ушибся? — Спрашиваю его.

— Нет вроде. Это она что тут изобразила, а?

— Ну я не знаю. Мои аквариумные рыбки такое мне не устраивали никогда — говорю я чистейшую правду. А лошадка по-прежнему намекает, что от хлебца бы не отказалась.

Но она нам нужна для несколько иного, хлеб-то я и сам горазд жрать, а вот переть на себе безногого мужика — оно не очень-то воодушевляет. Особенно в зазомбированной враждебной местности.

— И что мы теперь будем делать с этой кониной гадской? — несколько растерянно спрашивает нездачливый ковбой.

— Ну я даже и не знаю — говорю я истинную правду, вовремя подавив инстинктивное, но весьма неуместное желание протянуть ему руку и помочь встать на ноги. Вместо этого в виде заменного жеста, для самого себя неожиданно, проягиваю ему кусок хлеба, который распихал для коняшки по карманам своей куртки. Он автоматически берет хлеб. Так же механически начинает жевать. Я тоже. Лошадка тянется мордой, но хлеба не получает, не заслужила, коварная скотина. Но все равно лезет.

— А что рекомендовали твои знакомцы? Те, которые лошадники и копытники? — спрашиваю я, просто чтобы не молчать. Безногий задумчиво жует хлеб, смотрит на часы.

Чешет в затылке, потом решительно говорит:

— Это все потому, что мы нарушили главное в общении с лошадьми.

— Ну, догадываюсь. Раз не пошло как надо. И что мы нарушили?

— Форму одежды.

— Опять двадцать пять…

— Погоди, я не шучу. Всадник при знакомстве с лошадью должен быть одет надлежащим образом — цилиндр или каскетка, высокие сапоги для верховой езды и стек. А у нас ничего этого нет, гм… Вот лошадь и сердится. Это ж как на бал в резиновых сапогах припереться.

— Ну и где я тут в лесу все это найду? — озадачиваюсь я.

— Все не все… А кое-что можем. Знаешь, что такое — стек?

— Ну это что-то из программирования. А конский — тонкая палочка с ременной петлей на конце, применяемая как хлыст при верховой езде. Так?

— Точно так. Возьми топор из ящика за дверью и вытеши стек для этой животины.

— Не очень себе представляю, как?

— Да не мудря — сантиметров шестьдесят в длину, сантиметров пять в диаметре — вполне себе стек получится. Обойдемся без кожаной петельки в конце-то концов, в полевых-то условиях…

Размышляя о политике кнута и пряника, вырубаю вполне себе увесистую дубинку, по заданному красавцем техническому заданию. Лошадка внимательнейшим образом наблюдает и за моими действиями, и за вручением дубины наезднику, и за его посадкой повторной. Самодельный стек он держит в кулаке, похлопывая им по своей ноге. Лошадка косит глазом, наблюдает. Мы выдыхаем воздух — уже несколько секунд прошло, а ковбой еще в седле. Даю кобылке недоеденный хлеб. Она его берет — поглядывая на стек.

— Я еще слыхал, что лошади — они как женщины и неуверенных не любят. Ты потому скомандуй поувереннее… — замечаю я, прикидывая, как подхватить при падении калеку, чтоб не ушибся.

— Я в курсе — сквозь зубы отвечает всадник. И наконец командует это самое: "Но, пошла!" — хотя и не очень уверенно. Животина и ухом не ведет. Тогда наездник осторожно трогает конину культями в бока и показывает наглядно самодельный стек.

Лошадка делает шаг, другой.

— Уф! — не сговариваясь выдыхаем воздух.

— Тпру! — говорит красавец. Опять без толку. Тянет на себя уздечку. Лошадка останавливается и получает еще хлеба. А я поспешно собираю все, что может нам пригодится при отступлении. Красавец меня понукает — времени у нас немного, опять же планировался наш отход на машине, а не на лошади. Есть разница. Брать приходится довольно много — и если с трофейным пулеметом все сошлось отлично — у седла приделан самокройный мешок-кобура как раз для пулемета, то с остальными вещами, чуточку посложнее. Да еще решаем, что убитых людоедов нельзя так просто оставить, потому приходится мне бегать с лесенкой, что помогла мне на дуб залезть, и мудрить, дабы привязанной к луке седла веревкой и одной лошадиной силой затянуть оба трупа на деревья, вне досягаемости для зомбаков. Чтобы подступиться к тому, валяющемуся в кустах между разбитыми квадрами, приходится пристрелить пару остервенело жрущих его зомбаков, в очередной раз удивляюсь тому, как ухитряются зомбы рвать особо прочные ткани своими зубами, живой человек мне кажется так не сможет. Наконец, оба тела висят метрах в трех от земли, нам можно ехать. И я с облегчением невероятным покидаю полянку с мирно стоящей на ней продырявленной машиной и свисающими с сучьев трупами.

Лошадка по-прежнему внимательнейшим образом наблюдает за стеком, изящно изогнув шею и кося глазом. Впрочем, несколько раз, когда двигая по дорожке, мы оказывались рядом с зомби — она особым образом фыркала и ускоряла шаги. Отличный индикатор мы получили. Четверых, оказавшихся слишком близко, приходится пристрелить, остальные не обращают на нас внимания, получается кобылка имеет больший радиус обнаружения, чем мертвяки. Калека явно знает, куда ехать, ориентируется отлично и через минут двадцать ходьбы по лесу мы занимаем позицию на лугу. В самом центре луга кустарник, вполне достаточный для того, чтобы там более-менее спрятать лошадь и самим укрыться. Рассчитывал, что в теньке посидим, но кустарник какой-то жидкий, солнце палит немилосердно и чертовых изумрудных мух откуда-то налетело, жужжат заразы. Или в ушах шумит после звукопостановки чертового Чечако?

Красавец объяснил, что по плану здесь пункт встречи с нашими, по времени уже должны бы подъехать. Они и подъезжают, а когда из вставшего на полянке джипа начинают тянуть длинное и тяжелое тело миномета, а из второго джипа вылезает Павел Александрович, я испытываю нескрываемое облегчение. Мой спутник связывается по спрятавшейся в его ладони рации с кем-то из этой артели и вскоре к кустам подходит пара человек с автоматами наизготовку.

— Гляди — лошадь! — удивленно заявляет тот, что шел слева. Разглядел, наконец-то!

А второй шугается, потому как подошел совсем близко к нам и высунувшийся из травы красавец его напугал. Накидочку-то с покойного людоеда мы сняли, хорошая оказалась накидка-невидимка. Помогаю в третий раз напарнику залезть на лошадку и мы всей кучей подходим к Павлу Александровичу. Тот на нас и не смотрит, что-то в тетрадке прикидывает, топает ногами зачем-то, смотрит на отпечатки, потом кивает глядящим на него подчиненным.

— Тут вот ставим! — приказывает он.

Здоровяк с красной мордой, как-то вроде даже с ненавистью, с размаху чвакает в указанном месте опорную плиту миномета, буквально вбивая ее в землю, тут же в стальной сустав вставляют ствол и начинают ладить станину-двуногу, что-то интенсивно винтят-крутят. Вполголоса переругиваясь. А я его узнал. Только когда Ракша закатила ему выговор, жестко пресекая все попытки отмазок по поводу злосчастного арбидола, физиономия у него была розовая, этакая "кровь с молоком". А теперь он красный как рак. И мне это не очень нравится.

Видно, что ребята не спецы. Но явно тренировка пошла на пользу.

— Миномет к бою готов! — немножко рисуясь, докладывает тот, что с виду постарше.

Павел Александрович кивает и винтит к стоящему в готовности агрегату что-то небольшое, видимо ценное, очень уж он аккуратен в движениях. Прицел наверное, или как его там правильно называть — успеваю разглядеть черный резиновый наглазник. Кивает сам себе головой, потом велит сидящему у джипа крепышу:

— Капрал, взрыватель осколочный, заряд дальнобойный.

Тот начинает химичить с тушкой мины. Мне почему-то кажется, что в конце, примотав мешочки с допзарядом пороха, этот самый капрал впихивает вместо капсуля самый обыкновенный охотничий патрон.

— Юргент, связь?

Отрывается от нормальной рации крепкий парень в американском камуфле, чем-то на Вин Дизеля похожий и отвечает, что "еще Славентий не развернулся". Для меня все это лес темный, а то, что белобрысый здоровяк со свекольным цветом лица вот-вот может получить тепловой удар — это я понимаю. Павел Александрович что-то объясняет внимательно слушающим его парням, даже радист Юргент поближе уселся, судя по отдельным словам типа «ориентир», они сейчас наводят свою мортиру мелкую на какой-то невидимый за лесом объект, а Славентий этот видно корректировщик, что ли. Странно, куда они второй миномет дели? Ладно, отрывать их от дела не стоит, но и лезть самому в чужую команду не дело.

Подхожу поближе, аккуратно привлекаю к себе внимание командира и тактично докладаю, что как бы чего не вышло со служивым. Павел Александрович досадливо морщится, потом спрашивает — умею ли я справляться с тепловым ударом. Отвечаю по-прежнему максимально деликатно, что это еще не тепловой удар. Но минут через пятнадцать парня можно будет рисовать как рекламу «пиво-раки», причем совсем не в виде пива, а борьба с гипертермией — это вообще-то хлеб педиатра и, конечно, в этом я разбираюсь.

Договорить он мне не дает, разрешает делать что надо с потерпевшим. Только не выходить из охраняемого участка — часть приехавших к миномету не подпущена вовсе. Сидит по краям луга, сторожит и охраняет.

Детину краснолицего, оказывается, кличут Малышом, и он не настроен подвергаться медицинскому насилию. Но приказ даже не Павла Александровича, а того парня, что в расчете постарше, слушает и покорно идет рядом со мной, бубня свое видимо привычное:

— А я и не перегрелся, это все фигня, а я бы лучше послушал…

Устраиваемся рядом с караульным. В теньке, благо и ручеек с прозрачной звонкой водичкой рядом — тут ручейков таких много. Даже поверхностный осмотр подтверждает — перегрелся парень — и одышка у него есть и сердечко частит — пульс хоть и частый, а слабый, да еще и признается, что да, кюхельбекерно ему. И подташнивает его. Ну дело знакомое, потому для начала он снимает с себя бронежилет, расстегивает свою амуницию и я намочив в холодной водичке несколько медицинских салфеток прилаживаю пару из них ему на запястья, одну на затылок и шею, он морщится от стекающей по спине воде, оставшейся протираю ему лицо и грудь.

— Терпи казак, атаманом будешь! Вода не родниковая, не простынешь. Посиди маленько, охолонись. Я вот тебе еще волосы намочу — минут через пять легче станет гораздо, так что настреляешься еще. Берцы сними, держать ноги в ручье пожалуй и не стоит, а без обувки посидеть чуток — полезно.

Малыш продолжает бурчать свое всякое, но я оставляю его и иду к миномету.

Признаюсь себе, что ничерта не понимаю в происходящем. Словно сижу перед кучей рассыпанной мозаики и она никак не складывается в картину. Пальбу я слышу, да и пока сюда добирались стрельба шла все время. Но она странная — я не про то, что лупят из разных, раньше не слыханных мною стрелялок, опять же взрывы слышны, но вот какая-то стрельба жидкая что ли. Разбродная. Хаотическая, то затихает, то снова вспыхивает. Очень хочется узнать, что там с нашими, но Павел Александрович занят, а остальные, полагаю, знают не больше моего. Правда может они в курсе того, чем сами заняты в отличие от меня. Так, по логике — то, потому, что наших силенок маловато для внятного блокирования и захвата Ропши "по науке", наши, видно, стараются действовать "на шарап". Ударить внезапно, в неожиданном месте — это дает колоссальное превосходство, пока враг не опомнился. Как в челюсть въехать оппоненту после вопроса "Где тут остановка автобуса?. То, что кроме нас еще и другие участвовали ясно — та же диковатая компашка с бывшим зеком, у которого кот за пазухой сидел — а кстати на кой черт ему кот? Значит создали впечатление у ропшинских впечатление массовости нападения? Или просто для того, чтоб сбить с толку и раздергать по кусочкам их мобильную группу? Маленькими кусочками-то глотать проще… А как эти кусочки себя поведут — вот вопросец. Будут ли они тут нам устраивать Будапешт с дракой за каждый дом или нет? До последнего патрона и последнего людоеда? Или начнут выкатываться? Вряд ли у них нет никаких зарпасных вариантов. Вариант что выберут "умираю но не сдаюсь" надеюсь не покатит. Обычно руководители сект больше всего на свете обожают самих себя, потому не припомню, чтоб они вдруг собой жертвовали. Это же из самой сути секты следует — в сектах как правило руководитель — сам Бог и есть. Ну или ближайший друг бога, хотя это уже реже. Потому вряд ли Бог будет сдуру тут погибать, как простой смертный… Он же нужен людям. Нести свой свет в массы… Осаживаю свои мысли, потому как черт их знает, этих сектантов, что у них за культ. Так, а как они отходить будут? Звездой — по партизански, или по-армейски, пробив одну дыру в нужном им направлении? Кольцо-то нашей осады — жидкое, очень жидкое… Могут просто тихо просочиться, даже не пытаясь выйти нам в тыл, или даже если пойдут просто на прорыв — тож вполне прорваться могут…

— Есть контакт! — громко говорит сбоку радист Юргент.

— Выстрел! — командует Павел Александрович. Капрал аккуратно вставляет хвостовиком вперед в дуло миномета тушку мины с какими-то смешными мешочками на хвостовике. Мина с металлическим гулом падает в трубу, а все стоявшие рядом тут же синхронно зажимают уши ладошками и сгибаются в поклоне. А я чувствую себя этим ротмистром Лемке, которому чекист Шилов с размаху дал ладонями по ушам! Больно-то как! Мало мне было, что все утро мне по ушам танки ездили, так еще и это! Мина как-то неторопливо, солидно так летит в воздухе — я ее вижу! Собственными глазами! Остается только дивиться собственной глупости — говорили мне раньше не раз — если видишь, что делают обученные люди в незнакомой ситуации, не выпендривайся, делай то же. Теперь-то я понимаю, что выстрел из миномета в кино и в реальности — это две, даже я бы сказал три или четыре — разницы. Тут вблизи чувствуется мощь, с которой мину МЕТНУЛИ, опорная плита с такой силой двинула отдачей в землю, что по-моему брызги вокруг полетели, и ноги ощутили как дрогнуло. Хотя земля тут на лугу не сказать, что очень мокрая. Ну и звук — не зря они все ушки прикрыли и нагнулись ниже дульного среза. Хороший звук, резкий, злой. Стою, трясу башкой, ухитряясь глядеть на удаляющуюся черную точку мины. То же ощущение, словно на самолет смотришь, нет, действительно медленно летит!

Повернувшийся Павел Алксандрович спрашивает меня о чем-то, усмехается, потом показывает мне — уши надо зажимать, рот раскрывать и нагибаться, чтоб звуковая волна мимо прошла. Теряет ко мне интерес, ему что-то толкует радист. Остальным в расчете не до меня, так, чуть ухмыльнулись — и все. Тупо смотрю, как они крутят какие-то маховички. Капрал тянет вторую мину, держа ее на руках, как ребенка. Ну вас к черту, громовержцы! Отхожу подальше, приседаю, подготавливаюсь. Они чего-то ждут. Странное ощущение — мне любопытно, что дальше будет. Делать дураку больше нечего.

Время тянется. Жарко. Наконец следующая мина уходит в жерло, и в облачке серенького несерьезного дымка выплевывается оттуда в голубое безоблачное небо. Звук на этот раз не такой больной. Артиллеристы опять копаются с наведением, переговариваются с радистом. Ну, это мне понятно — кто-то там, за лесом корректирует огонь, сообщая, где бахнула мина и какие поправки надо сделать для того, чтобы следующие легли как надо. Выдерживаю еще серию из трех мин, посланных одна за другой в быстром темпе, настолько быстром, что мне кажется, что я вижу все три в воздухе одновременно. А минометчики уже начинают разбирать свою шайтан-трубу на сошках. Малыш поспешает от ручья, замечаю, что рожа у него уже не такая угрожающе красная, помогает грузить боевое железо в подъехавший джип.

Павел Александрович машет мне рукой, подзывает. Очевидно, что они сматывают манатки. Караульные снимаются с постов, тоже идут к машинам, но не абы как, а прикрывая себя и своих товарищей от возможной угрозы.

— А мокрые тряпочки на запястьях зачем? — тем временем спрашивает меня артмузеец. Вот ведь, я думал, что получу боевую задачу, а он о такой ерунде…

— Вены там совсем рядом проходят, если там охлаждать, то эффект прямой и быстрый получается — подбирая слова отвечаю я.

— Вот век живи. Век учись — кивает Павел Александрович и обращаясь к подъехавшему на коняшке моему напарнику наконец говорит о том, что нам дальше делать. Вариантов ровно два — предполагалось, что мы своей машиной включаемся в состав его группы и действуем вместе. Учитывая, что машину и охранные квадрациклы мы махнули, не глядя, на лошадь, смысла в присоединении теперь нету, тем более, что коняшка сплясала под выстрелы, не понравилась ей эта музыка, потому нам предлагается выдвинуться и перекрыть один из возможных путей отхода противника. Как раз там только лошадки и пройдут, потому мы там будем уместны. Лезу с вопросом, дескать как там моя группа?

— Они как раз нас и корректировали — только и отвечает начальствующий над самоварами, как на незамысловатом армейском жаргоне называют минометы. Джипы хлопают дверями и пашут луг колеями. Ну а мы двигаем туда, где встанем в засаду. Все-таки окруженные рванули звездой, как и полагается для партизан, и это хорошо. Окруженная военщина обычно старается из котла выбираться всей массой, чтобы не терять управляемость и не бросать всякие тихоходные, но очень важные обозы. Последнее время как-то это подзабылось, но я — то книжки читал, потому прекрасно понимаю, что без жратвы, боеприпасов и горючего любые боевые части моментально теряют свою боеспособность. И частенько в эпохальных сражениях это сказывается сильно. И историю меняет. Про Полтаву например все помнят, а то, что Карлуша продул сражение в немалой степени по весьма прозаической причине — это мало кто знает. Жрать армии Карла было нечего. Стрелять нечем. Поиздержались, забравшись в глубины Украины. По плану — то кампании шел к Карлуше генерал Левенгаупт (редкая сволочь, к слову, отдавший приказ о резне русских пленных после разгрома саксонцев, которым на помощь наши были посланы). И сила Левенгаупта была в семи с большим хвостом тысячах телег, везжих жратву, казну, порох и прочие припасы для армии Карла. По расчетам должно было хватить до Москвы, да. А для защиты этого богатства шло 16000 чистокровных шведов, отборные ребята. При 17 пушках. МОЩЬ! Да впридачу — что уж совсем мало кто знает — с хорошим агентурным обеспечением.

Эту силу как раз Петр Первый лично отправился с летучим корволантом громить, пока она не соединилась с основными силами Карлуши. А из-за того, что шведская агентура не зря хлеб ела, корволант получал фальшивую информацию о продвижении Левенгаупта, отчего чуть было не провалилась вся затея перехвата, чуть не разминулись. Однако и русская агентура тоже не лыком была шита. В итоге поставщики ложной информации оказались развешанными на деревьях, а корволант Левенгаупта нагнал и вцепился в него, как собака в медведя. К слову, по силам шведов было на 6000 человек больше, да и в артиллерии было превосходство. Оказалось, что Петр лучше знал что делать и навязал Левенгаупту бой в лесу, где шведское умение штыкового боя в строю и лучшая подготовка солдат оказались неприменимы. Впрочем ровно то же самое, было дело, устроили германцы римлянам, вырезав легионы в Тевтобургском лесу. Здесь, под Лесной ровно то же вышло и все умение полководца Левенгаупта было без толку. Его переиграли. Меньшими силами русские шведов разгромили наголову. Итогом вышло, что явился Левенаупт пред светлые очи короля своего имея ДВЕ телеги обоза из почти восьми тысяч телег, потеряв казну, жратву и боеприпасы, потеряв артиллерию и приведя 4000 голодных солдат. Русским в плен сдалось 2673 солдата, да 703 офицера. Остальные из 16000 остались валяться в лесах. Дальше шведская армия положила зубы на полку и даже артиллерию применить не могла, стрелять было нечем… Сам Петр величал победу под Лесной матерью, а победу под Полтавой — младенцем. Так что армии без жратвы и боеприпасов — каюк. Партизанам же это не так страшно, да и пробиваться в одном направлении у них силенок маловато, потому они дергают в разных направлениях — это и называется — звездой. Кому-то не повезет, а кому-то повезет, потому что кольцо окружение равномерным сделать не получается. Где-то слабые места по определению будут. Вот значит тут то же самое получается. Разбегаются крысы с корабля, это замечательно. Наша берет! Только б не нарваться б нам на таких крыс, которые нас посильнее окажутся.


* * *

Ирка зевала. Вроде и выспалась, а разморило на солнышке. Стоявшая поодаль кудлатая брюнетка неодобрительно покачала головой и Ирина тут же встрепенулась, показывая, что все в порядке — она бдит. От нагретой солнцем крыши склада веяло жаркими волнами, внизу как муравьи суетились люди из погрузочной команды, им удалось оживить пару электрокаров и теперь машины шли одна за другой, совсем другой темп загрузки с электрокарами-то. Пару раз возникали какие-то задержки, у тех, кто грузил палетты с харчами были какие-то свои соображения, что брать, а что бросить, но это Ирка понимала отлично — Виктор дотошно изучал все харчи, которые они брали в лес и поначалу простодушной Ирине казалось, что это какое-то сибаритство, например даже уксус Виктор отбирал весьма придирчиво, а когда она стала посмеиваться (очень аккуратно, чтоб не дай бог не обидеть Витеньку) огорошил ее тем, что в конце 19 века была очень крупная волна отравлений — ловкий и шибко грамотный приказчик по фамилии Широпаев узнал, что уксус делается из уксусной кислоты, которая стоит очень дорого. А серная кислота — наоборот — дешевая. Логично, что раз то кислота и эта кислота, значит оне обе кислые на вкус — то, а любой эффективный собственник использует то, что подешевле, потребитель-то не заметит! Хозяин Широпаева был такой же эффективный собственник, как нынешние, и в продажу пошла куча бутылок с пищевым уксусом из серной кислоты. Масса тяжеленных ожогов не только в Питере и Москве и страшный скандал, продукт-то был известной фирмы и стоил куда дешевле других, покупали люди охотно.

А ожоги пищевода — страшная штука. И никто не гарантирует, что сейчас не найдется такого Широпаева, чтобы шировпарить публике заведомо гадостный продукт.

Потом не раз Витя одтверждал свою правоту — и на тушенке, которая бывала и отличной и невыразимо паршивой, и на сгущенке, и даже на гречневой каше, когда в недокилограммовом пакете дотошно набрал грамм пятьдесят откровенных камешков.

Внимание Ирины привлек достаточно бойко ковылявший по дворику мужик в телогрейке, не понравилось, что шел он как-то колченого, то ли прихрамывал, то ли косолапил. Чем-то неуловимо напомнил он дважды покойную лахудру, быстрый, но корявый какой-то. На всякий случай Ирина взяла его на прицел, повела стволом, сопровождая, но тут он заорал:

— Петрович, ютить твою мать, ты какого лешего мне «главпродукта» насовал! Мои ж его не жрут!

Из чрева склада гулко донеслось ответное:

— Обидь свою медь, Сергей Михалыч! Ну нет у меня сейчас тут из доступного ничего другого! Бери, что есть или сиди тут пока все не проверим, ерша тебе сопливого в обе руки!

Колченогий, продолжая так же странно ругаться, исчез за воротами, довольно ловко увернувшись от автокара с палеттой и там, внутри, брань развернулась и продолжилась, но уже гораздо глуше и явно удаляясь. Ирка вопросительно посмотрела на свою соседку. Брюнетка скорчила ехидную гримаску, пожала плечиками и мотнула головой — дескать, не отвлекайся на всякую фигню. Ирка кивнула и продолжила оглядывать свой сектор. В общем ее не слишком огорчало отсутствие мертвой нечисти в пределах прямой видимости. Все-таки автомат для нее был не очень привычен, как-то к пропавшей помповушке привыкла больше. Достала из кармана конфетку, прошуршала наощупь разворачиваемым фантиком, кинула конфетку в рот. Усмехнулась, вспомнив, как обрадовалась тогда, ночью в Борках. Найдя в чужой избе слипшиеся старые карамельки. Тут с харчами было просто отлично и глядя утром на свое отражение в зеркале, Ирина с некоторой тревогой отметила, что ее мордашка даже как-то и округлилась. Готовили тут сытно, вкусно и с добавкой. Даже возникли мысли не суетиться с поездкой в Питер, а остаться тут с этой командой. Особенно, когда убедилась, что уже не может больше слопать компота из персиков. Кто б ей неделю тому назад такое сказал — не поверила бы, а тут — да. Не может. Что там в Питере-то будет — а тут вроде как устаканивается. Правда на такие спокойные работы их ставят только пока в себя не придут после недавнего погрома, новички набранные хоть как-то себя покажут, а там глядишь и опять морфы и волна тупых зомби… Ирка уже ЗНАЛА, что она может справиться и с морфом, но вот — не хотелось переживать это снова. И немножко — самую малость мешало то, что в деревушке она была полновластной хозяйкой. Хотя, надо признаться, и не над слишком внушительным народцем, а тут она сама — пешка и выполняет, как ей приказано, указания даже этой своей черноволосой кудлатой соседки по складской крыше. Непросто было разобраться с тем, что мелькало в мыслях. И опять вспомнился тот самый тальянец, что не хотел быть в Риме вторым…

Три очередных грузовика, нагруженные под завязку, вырулили к въездным воротам, усиленный наряд аккуратно распахнул створки, дополнительно укрепленные и обмотанные поверху колючей проволокой, маленькая колонна дернула по замусоренной улице. Плановая работа, спокойная, не напряжная. Ирка проводила их взглядом. В ворота вкатились два грузовика из тех, что уехали четверть часа назад. Что-то не понравилось Ирке во втором — затрапезном Зилке. Что-то с ним было не то. Она растерянно глянула на напарницу, махнула ей рукой.

— Что? — спросила та.

— Да вот на второй машине на крыше что-то лежало… А сейчас там пусто — удивилась Ирина. Нет, что-то там было вроде грязной тряпки, не человек, меньше гораздо. Но то, что было — Ирка готова была поклясться, глаз у нее был цепкий.

Напарница к удивлению Ирины не стала ехидничать, а быстро достала свисток и выдула заливистую трель. Публика внизу отреагировала тем, что остановила работу и похваталась за оружие, завертели головами.

— Что засекли? — раздался снизу встревоженный голос бригадира.

— На крыше умник мелкий въехал! — ответила за Ирку напарница.

— Где спрыгнул?

Чернявая вопросительно посмотрела на Ирину.

— Я когда обернулась, он как раз у мусорных баков проезжал, грузовик этот — негромко проинформировала она напарницу.

— У мусорных баков! — сказала брюнетка вниз.

Раздалось несколько негромких команд, на крышу к бабенкам ловко взобрался худощавый паренек с винтовкой, на которой красовался весьма серьезный оптический прицел, изготовился к стрельбе, как — то странно усевшись. Четверо из Ирининой команды надев дополнительные доспехи из какого-то пластика, двинули в сторону помойки. Изрядно замусоренной и захламленной. Один из них подпалил какую-то штуковину на длинном пруте и та загорелась, словно здоровенный бенгальский огонь. Подошли ближе к помойке, потом вдруг грохнула винтовка стрелка с крыши. Ирка подпрыгнула от неожиданности, а у помойки протрещала пара коротких очередей, ребята еще поворошили мусор, один выволок из кучи хлама что-то маленькое, грязное.

— А неплохо — одобрительно кивнула Ирине чернявая.

— Что неплохо? — удивилась Ирка.

— Умник. Морф или недоморф у которого хватило наглости незаметно воспользоваться транспортом. Они частенько цепляются не так удачно, их водители засекают или охрана на воротах. Твой-то ловкач.

— Новенькая! С меня вечером мороженое! — донеслось снизу.

— А кто там был? — спросила громко Ира.

— Морфенок. Вполне себе отожравшийся первоклашка. Ну или типа того — пояснила кудрявая.

Работа внизу началась так же, как до того прекращалась — с полтыка. Люди тут ценили время, потому старались делать свое дело побыстрее.

— Не заносись — донеслось предостерегающе от брюнетки.

— Я и не заношусь — тихо ответила ей Ирина — это ж ребенок был, несерьезно как-то, чего заноситься-то.

— Не городи глупости — фыркнула брюнетка — доберемся когда до базы — расскажем и покажем, что маленькие морфы могут. С большими зачастую и проще. Все, кончаем базар. Продолжай работать!

Ирина вздохнула и с некоторой досадой подумала про напарницу: "Ишь, фифа какая!


* * *

Сказать, что я в восторге от полученной боевой задачи, будет сильным преувеличением. Совсем не в восторге. Разумеется и хуже задачки были и гаже, но все равно не радостно. Чертов калека и глазом не моргнул, мне же — на своих ногах стоящему — совсем невместно было бы отказываться. Не по-мужски выйдет. Был бы один — начал бы упираться, потому как сидеть в засаде посреди леса весьма неохота. Как ни печально, а вояка я тот еще. Очень бы хотелось быть проницательным и умелым, но увы… Да еще и убогое мое выступление сегодня днем… Действительно, сняли бы меня с ножа и все. Уже бы глядишь кушали свежатину… Из меня нарезанную…

Меня передергивает, как-то не привык я себя оценивать ходячим мясным набором и гастрономические притязания к моей персоне всяких разных меня не радуют. Вообще-то зря наверное я так уж переживаю, боевые действия вещь такая — неизвестно кому повезет, а кому — нет, тут как карта ляжет. Да и дед мне говаривал, что приказания надо исполнять, вот добровольцем лезть не стоит… Поглядываю искоса на конного спутника — он едет немножко поодаль сзади. Невозмутим, как конный памятник, позвякивает уздечкой. Лошадка тихо пофыркивает, больше уже не устраивает мелких пакостей, идет спокойно. Да и вообще выполнение боевой задачи нами похоже больше на прогулку по лесу. На удивление — ни одного зомби нам не попалось, пока двигались с лужка. Если забыть зачем мы тут — чистое удовольствие в этой прогулке. Темные стволы деревьев, прозрачная под солнцем ярко-зеленая листва и рассыпанные по земле солнечные зайчики. Лес гасит звуки, но я вроде бы слышу и дальнюю перестрелку и гул моторов из динамиков. Или в ушах шумит?

Лес заканчивается, начинается кустарник, видимость падает, но лошадка спокойна, значит нежити рядом нету. Лезем через кусты — перед нами неширокая речка, я вижу красивое песчаное дно — тут глубина-то сантиметров двадцать. "Детей тут купать хорошо было бы" — приходит нелепая мысль в голову.

— Нам надо на том берегу засесть, там дорога — тихо говорит красавец.

— Всю жизнь мечтал — бормочу в ответ.

— Могу тебя взять на лошадь, чтобы берцы не мочить — неожиданно предлагает спутник.

Пару секунд очень хочется согласиться, но благоразумие перевешивает, слишком уж мы хорошей мишенью будем. "И одною пулей он убил обоих", как пелось в каком-то романсе.

— Спасибо, Боливару не вынести двоих — отшучиваюсь я.

— Тогда я поехал, а ты прикрывай — говорит он мне и трогает лошадку остатками ног. Та спокойно вышагивает в прозрачной, быстрой, блестящей на солнышке воде. Вся переправа проходит без сучка и задоринки, подождав, когда всадник въедет в кусты на том берегу, чапаю за ним. Вода неожиданно быстрая, но теплая. У противоположного берега оказывается промоина и приходится вымокнуть почти до этого самого, некоторым короче говоря, по пояс будет. Но это все пустяки, то, что никто не стрелял по нам и никто не лезет кусаться — куда как радует. На берегу делаю то, что предлагается, когда надо быстро вылить воду из сапог — сбрасываю рюкзак, падаю на землю и задираю ноги вверх. Земля мокрая, черт ее дери. А вот и дорога, которую нам надо перерезать. С первого же взгляда видно, что ею давненько пользовались — следы полузамыты, это и понятно — она сильно заболочена, ямы с водой такие, что не всякий джип одолеть сможет. А вон в той яме и трактор застрянет. Стараясь не слишком отчетливо наследить, перебираюсь через дорогу к красавцу — он неплохо укрылся в кустарнике. Тыкает пальцем на что-то у меня за спиной, но спокойно, без напряги. Я с удивлением обнаруживаю на тонком деревце несомненную видеокамеру наблюдения. Тубус повернут как раз на дорогу, хотя и не туда, откуда мы переправились.

К моему удивлению блондин совершенно спокоен. И на мой вопросительный взгляд вполне себе вполголоса внятно говорит:

— Бред собачий.

— Тсс. Они же услышать могут! — по-возможности шепотом предупреждаю я его.

Он хмыкает:

— А питание для этой камеры ты видишь? А оператор где, или прибор для видеозаписи? Балаган для идиотов… — тут он спохватывается и исправляется:

— В смысле обманка для совсем уж не разбирающихся. Тупая фигня.

— Но это же видеокамера? — уточняю я.

— Это несомненно. Только она одна сама по себе без источника питания и без передачи данных банально ни к черту не годна. Ты ж поршнем от шприца лекарство внутрипопочно не введешь? Весь шприц нужен, в сборе?

— Ну да и лекарство впридачу — соглашаюсь я с ним.

— А тут некомплект. И давно висит — вон уже паутиной заросла.

Я уже замечаю сиротливо болтающиеся проводки. Правда я слыхал что-то про то, что вроде как есть камеры, которые могут передавать информацию не по проводам и даже энергию получать тоже не по проводам, но тут я не авторитет, а раз красавец так считает — то будь, как он говорит. Ну мне же спокойнее, если никто не видел, как мы тут переправлялись.

Место для засады нам найти не удается — вся эта сторона, включая дорогу, сильно заболочена. Местами торчат груды земли, но мое предложение укрыться за ними, красавец отверг с ходу — по его словам пуля из банального АК этот бугорок просадит, ну а за упавшими деревьями прятаться совсем не годится — древесину, тем более гнилую, даже укорот пробьет без натуги. Вижу, что ему место не нравится категорически. На мой взгляд тут тоже не шибко-то устроишься, все как на ладошке, да и кустарник жидкий. Для засады место никак не подходит. Неизвестно, кто кого первым заметит — мы врага, или он — нас. Даже камуфляж на красавце тут не годится, выделяется он на этой болотине, не так, как белый зимний маскхалат. Но тоже лезет ярким пятном в глаза. Я-то теперь умный, поднатаскали меня сослуживцы, потому гляжу уже со смыслом на местность, понимая, что выбрать место для засады — очень непросто, много всего надо учесть. Особенно в нашем случае, когда не известно сколько врага попрется и потому к требованиям по засаде добавляется и проработка отхода. Нам тут отходить некуда.

— Давай-ка вперед продвинемся, там поудобнее будет — говорит красавец, еще раз критически оглядев сырую низинку.

Я соглашаюсь. Осторожно продвигаемся по обочине.

— Ты под ноги смотри, а я поверху — рекомендует калека.

— И что я должен смотреть под ногами? — уточняю я.

— Например мины. Например растяжки.

— Дык эта — искренне удивляюсь я — не обучен. И как тут в такой грязище мины разглядишь? Помнится трава над минами жухлее, так эти сукины дети не мины, а самострелы применяли. И кстати — вот проволоки чертова куча, поди пойми что тут где!

На дороге и впрямь вывалено несколько размахренных мотков тонкой проволоки, уже поржавевшей. И мне здорово везет — у дохловатой на этой болотине березки замечаю какой-то зеленый вырост, оказывающийся примотанной к стволу гранатой Ф-1. И проволочина от нее отходит в общую кучу и усики чеки разогнуты.

Всадник минутку оценивает эту картинку, потом мотает головой — мы обходим сильно взяв в сторону. Под моими ногами и под лошадкиными копытами сочно чавкает. Демаскируем мы себя изрядно.

Мне очень неуютно. Еще и то, что промок до задницы — не подумал, бойко выливая лежа воду из берцев, что она стечет вполне естественным путем. Мокрая одежда липнет к телу, ноги, наверное, тоже сотру, сырые носки для этого подходят лучше наждака. Чертова промоина, будь она неладна. Надо было не выдрючиваться, а на лошадке форсировать, благо спутник предлагал внятно. Не стрелял же никто. Хотя это я сейчас знаю, а тогда… Впрочем мне есть о чем беспокоиться и так, без стрельбы. На жаре эффект мокрых портков чреват массой всякой гадости, особенно же часто у мужиков бывает такая неприятность, как потертость. Кожа-то мокрая разбухает, мацерируется, верхний плотный роговой слой становится рыхлым и потому, там где трется обо что-нито ссаживается за милую душу. И раньше всего — аккурат между ягодицами, в междупопии. А с такими ссадинами не то что бегать, ходить больно. И заживает потом неделю. У меня, правда, есть при себе вазелин, но что-то кажется мне, что если я встану и начну себе задницу вазелином мазать (а это единственно, что от потертостей таких спасает) — мой спутник этого не поймет, или поймет, но не так. А что-то предпринимать надо, потому как слышу я уже первые звоночки — и ноги собью до кровавых мозолей и с задницей непорядок будет. А это уже не боец. С потертостями-то…

Видимо я всерьез стал праздновать труса. Мне становится страшно до озноба. Еще хуже — мне просто жизненно важно скинуть мокрые портки и усесться орлом, потому как медвежья хворь накатывает волной. Только лютый стыд перед красавчиком не дает мне это сделать. На мое удивление всадник решительно, хотя и нервно заворачивает лошадь и очень быстро, вроде как рысью это называется просто напросто дает стрекача. Бегу за ним, не понимая, что это такое с ним и со мной.

Через полста метров мне является чудо — страх пропал совершенно и молниеносного желания гадить — нет как нет. Я спокоен и внешне и внутренне. Как-то неловко. Красавчик тоже мнется и чувсвует себя уже не так вальяжно как раньше, во всяком случае не смотрит на меня сверху вниз. Ну то есть фактически именно так и смотрит, потому как на лошади сидит, но взгляд стал растерянным. Что-то с ним тоже не того. Ну, в конце-то концов корона с меня не свалится. Да и как медику мне можно быть в меру бесстыжим, потому я и спрашиваю его напрямик:

— Я сейчас впал в панику и чуть не обосрался от страха, пардон за мой французский. Ты что-то тоже не в лице. Есть какие-нибудь мысли на тему этой моей внезапной паники?

— У тебя значит то же самое? — осторожно спрашивает красавец. Лицо которого постепенно розовеет. И даже краснеет.

— То же. Если б не привычка утром делать все дела до самого большого включительно — я бы позорно навалил себе в штаны. Спасло, то, что просто нечем. И со мной такого не бывало раньше никогда. Эманации зла, что ли?

— Не знаю, тут подумать надо. Я-то не так дешево отделался — виновато признается калека.

— Фигня делов — если у нас есть десять минут времени, мы тебя умоем. Вода теплая, почти как в ванне — говорю я. Вообще-то хороши мы гуси, и засада у нас просто заглядение выходит. Орлы, ага! С другой стороны боец с проблемой в штанах — не вполне боец, а после испытанного мной безотчетного ужаса я буду последним, кто станет смеяться по поводу случившийся с напарником неприятности.

Он минуту размышляет, потом машет рукой и сдается. Собственно помыв проходит очень быстро, он справляется сам, я только охраняю его, пока он приводит свой костюм в порядок, да помогаю стянуть накидку. Трусы, правда, он просто закидывает в кустарник. Поглядывая по сторонам, помогаю ему выбраться из речки.

— А ведь этот Чечако чертов наверное прав! То есть разумеется не прав, но направление мысли у него было то самое! — несколько странно заявляет красавец. И вид у него такой, что впору рисовать картину "Архимед орет: "Эврика! Из ванны".

— Пояснишь? — спрашиваю у него.

— А то! Чечако был уверен, что у людоедов есть какой-то элексир, который они не то пьют, не то обмазывают себя и этим отпугивают зомби. Слыхал он что-то, что эти самые людоеды умеют пугать зомбей и управлять ими. Но это чушь — с элексиром, ну обо всем говорить не буду — сам знаешь, что для зомбов людоед — самое сладкое мясо, так что с элексиром Чечако явно путанул. Но мысль была в тему. Я бы может и еще не догадался, но тут еще то, что ваши ребята захватили склад с МВД шным оборудованием всяким и так там насиренили черемухой, что дышать нечем, это подтолкнуло — с радостным возбуждением громким шепотом выдает умытый блондин.

— Ну погодь, они там что, спецсредства применили? «Сирень» и «черемуху»? Но это же слезогоны в чистом виде. Ничего общего — резонно возражаю я радостному напарнику.

— А про генераторы инфразвуковые — не доводилось слыхать? Для разгона демонстраций? Ну хоть про те, которыми ультразвуком крыс отпугивают — слыхал? — беззлобно подначивает инвалид.

— Ну я думал, что это слухи… — растерянно отвечаю я.

— Хороши слухи… Если кому скажешь, что я обделался — не знаю что с тобой сделаю — моментально мрачнеет компаньон.

— За это не волнуйся — успокаиваю его.

— Тогда ладно. Ясно, что тут где-то генератор пристроен. Надо бы его обойти, у него же радиус действия ограничен. А по дороге значит этой они не ездят, так что задача чуток меняется. Ну давай, где там лошадиная сила эта? Подсадишь?

Теперь становится немного легче, когда понимаешь, с чем имеешь дело. Потыкавшись, находим промежуток, где действие чертового прибора не так впечатляет и просачиваемся дальше.

Впереди становится светлее — неожиданно речушка разливается вширь, этаким перекатом метров в пятьдесят ширины. Осторожно высовываемся из кустов — перед нами луговина и вдали вполне себе симпатичный коттедж. За ним проглядывает еще несколько домиков, ангар какой-то, но этот коттедж стоит наособицу.

— Вот коттедж бы занять — тихо говорит красавец.

— Местность открытая, как на ладони — возражаю я ему.

— Это как смотреть. Если ползком — под бережком — вполне можно подойти незаметно вообще. Хотя можно долбануть из пулемета по окнам в виде "Здрасте!".

— Хорошенький приветик получится — тихо шепчу в ответ, просто чтоб что-то ответить. Блондин улыбается хмуро. Но так, вскользь. Лошадку мы привязали к кусту, теперь лежим в гуще и сквозь выщипанные в листве просветы смотрим на домик. Вроде бы нас никто не обнаружил. Вдали все еще трещит и бабахает, теперь минометные выстрелы и разрывы я опознаю. Что-то тарахтит громко, но незнакомо — красавец скупо обронил, что это явно 23 мм. пушка. Автоматы перебрехиваются, то тут — вдалеке от эпицентра — тихо на удивление. Лежим, наблюдаем.

Мне очень неуютно в насквозь промокшей одежде, хоть и жарко, но очень это неприятно. Чертова промоина, будь она неладна. Неловко у меня вышло.

Оно хоть и не так гадко вышло, как у шведов, которые после пары лет с момента как Петербург заложили, собрались этот городишко снести. Ровно так же, как русские снесли их Нотебург. Собрали шведы флот. Артиллерию и пехоту загрузили. Для спокойных действий и ликвидации Петропавловской крепости и городишки при ней, требовалось снести сначала недостроенный форт на Кроншлоте — том самом острове, где сейчас стоит Кронштадт, Корона-город. Дойти до форта мешала выставленная на самой западной косе батарея Толбухина, да еще то, что буйки и вехи на форватерах злые русские коварно переставили, приходилось идти с опаской и перемерять глубины.

Вот и отправились 24 вымпела с десантом вынести батарею и по сухопутью спокойно взять форт, он не был с суши укреплен достаточно. Разведку не провели толком, посчитали, что и так справятся с дикими варварами легко. Даже то, что ночью там на косе в кустарнике окопалось пара полков пехоты не заметили. Начали свеи помпезно, адмиральский корабль гордо пошел ближе к берегу, чтоб снести укрепления одним мощным залпом. Вместо этого пять орудий из 15 Толбухинских влепили ядра аккурат в ватерлинию здоровенной мишени. В трюм флагмана бодро пошла через дыры вода, экипаж засуетился, перетаскивая орудия, меняя центровку корабля "для наклонения на штюр-борт", чтобы задрать битые места повыше уровня моря. Крен помешал шведским артиллеристам бить как следует, слишком близко подошли, да и постоянно влетавшие в корабль ядра не споспешествовали, а другим кораблям туша флагмана загораживала цели. "Неприятель начал всею своею силою, из верхних и нижних пушек, с обоих сторон с кораблей против острова стрелять, на что наши, как добрые солдаты, им ничем должны не остались" — доложили потом Петру участники боя.

Не преуспев, побитый флагман отвалил прочь, вместо него в дело вступили бомбардирские суда, но из-за меткости береговой батареи держались они в отдалении и потому и их огонь хоть и был частым, но весьма неточным. Даже пехота, которой командиры велели лечь — и та серьезных потерь не понесла, благо шведы садили бомбы в белый свет, как в копеечку. Наконец шведы выложили главный козырь — пошел десант на многочисленных шлюпках и маленьких судах. Под интенсивным огнем пушек с берега и вставшей на ноги пехоты — из-за боязни поразить своих шведы огонь с кораблей прекратили — десантники бодро высаживались на отмели и стоя по колено в воде умело строились под командой опытных офицеров и унтеров. В безукоризненном боевом порядке формации шведов стремительно двинулись к берегу по отмели, идти было легко, становилось все мельче и мельче. Обученность и превосходство в силах должны были принести успех, в этом шведы нимало не сомневались. Страшная мощь обстрелянного умелого войска, единого в действиях как отлаженный механизм, должна была снести русские войска, которые хоть и находились в наскоро устроенных укреплениях, но под Нарвой было разгромлено куда большее войско варваров и куда более укрепленных, это все участники помнили. Совершенно неожиданно передние шеренги шведов провалились с головой в воду, на них, не успев остановиться, валились следующие — офицеры и унтера не успели отдать команду «стой», кто сам угодил в воду первым, кто растерялся. Шведская пехота в бою была отличным механизмом и без приказа командира пехотинец не имел права что-либо делать самостийно. Все дальнейшее выглядело как погружение точнейшего хронометра в стакан с пивом — неотвратимо и губительно десант оказался в глубокой промоине, которую прихотью течений ехидного Финского залива пробило в отмели у самого берега. Задние шеренги не успели ничего понять, да и команд не было, и по инерции, словно поезд на обвалившемся мосту, задние разделили судьбу передних. Все с оружием оказались на глубине до двух метров, мушкеты и пистолеты "хлебнули воды", порох промок, одежда вмиг набухла и стала пудовой. Многие, особенно те, кто не бросил оружия в этой дурацкой промоине, захлебнулись тут же в образовавшейся куче мале. Остальных приняли на картечь батарейцы Толбухина и тут же пехотинцы взяли вылезающих на берег ошеломленных шведов в штыки. Разгром был моментальный, нелепый и полный. Доблестных, тех кто вылез на русский берег — перебили, закололи штыками, растерявшихся — тех кто побежал назад, к шлюпкам, стреляли в спины. Да и разозленный адмирал шведской эскадры, получивший неприятное ранение в ходе артиллерийской перестрелки поутру, велел расстреливать трусов. Под перекрестным огнем первые добежавшие до шлюпок, рванули не дожидаясь раненых и отсталых. Остальные попали в плен или утонули, пытаясь добраться вплавь до кораблей. Противник, как изящно указано в донесении о бое "пришёл в полную конфузию". Флот с позором отступил. Солдаты полков Гамонтова и Мякишина принялись собирать трофеи, считать убитых и вылавливать утонувших десантников. Данные, как обычно, расходятся — в донесении царю Петру учтено: "нашими солдатами выловлено из моря 330 шведов, побитых и потонувших; ныне ещё достали 90 тел; взято в плен семь офицеров и до 60 рядовых" По шведским источникам у них убитых оказалось 400, раненых 170, в плену 7 офицеров и 28 рядовых. Потери русских были: 29 убитых и 51 раненый, считая и артиллеристов и пехотинцев.

Адмирал Крюйс, донося Государю Петру Первому о результатах боя, необычно для рапорта написал образно: "можно верить, что из бывших на лодках побито более половины. Памятен этот день будет шведам. Я тебе, Великому Государю, истинно сказываю, что неприятель от нас до сего времени ни одной кошки или собаки, не то что человека достал языком; а мы знаем всё, что у них делается. Взяты нами в плен три капитана; у одного 11 ран, у другого семь; четыре поручика и прапорщика. Сказывали, что во время двукратного боя на Толбухиной косе погибло да ранено до 1000 человек. Сам главнокомандующий свейский ранен. Среди трофей этого дня было 500 ружей, найденных на берегу и мели, которые были заряжены пулями, рассечёнными на четверо, и обвитыми конскими волосами, что значительно усиливало опасность раны". Трофеи были очень кстати — среди гарнизона форта Кроншлота мушкетов не хватало половине.

Петр Первый и его приближенные о таком шведском конфузе узнали с удовольствием немалым, только дивились — остров почти двести лет был шведским, а про промоину ту шведы и не знали, да и разведку когда провели не удосужились ее до берега продлить… А промоины той сажени две шириной и глубиной сажень. Ну вот такое водяное несуразие, прихоть течения.

Впрочем сейчас у меня нет никакого желания потешаться над шведами, сам такой же, хоть и дешево отделался. Ну, относительно дешево. С мокрыми портками — неуютно. Вдвойне неуютно то, что я понятия не имею — дальше-то что делать? Поглядываю искоса на напарника. Вообще-то в самом начале знакомства вызвал он у меня резчайшую антипатию, больно уж выглядел этаким пендрючистым аристократом на ровном месте.

Но теперь моя антипатия несколько усохла и выветрилась. Ну, не так, чтобы очень, просто сильное глухое раздражение стало чуток послабее. Немного стыдно себе признаться в том, что когда к нам приехали минометчики, мне этот безногий даже уже стал почти симпатичен. До того момента, как он, не моргнув глазом, отправился перехватывать дорогу героической засадой. Потянув и меня заодно. У меня весь опыт устройства засады — только когда во время прохождения сборов в институте на военной кафедре, приказали мне для оживления скучного марша устроить засаду на колонну разморенных студентов. Взял я отделение, прихватили мы холостых патронов и отправились по возможности незаметно, срезая изгиб дороги. Тут и оказалось, что устроить засаду — не просто, сборы проходили под Мурманском. А там сопки сплошные, заросшие чахлой мелкорослой, но густой растительностью, вот и устраивай засаду — с одной стороны распаханные поля и если мы устроимся в придорожной канаве, то отойти никак не сможем, чистое самоубийство, а если на сопке, то либо ничерта не видим дорогу, либо сидим на склоне за камешками и опять же нас увидят в момент… Время поджимало, сели мы на склоне, ничего лучшего не придумав и обстреляли второй взвод, впереди которого переваливался замкомвзовда-2 Андрюха Зайцев. Взвод радостно заорал, обрадовавшись хоть какому-то развлечению и попер на нас, разворачиваясь в цепь.

— Пиф-паф, ты убит! — грозно заявил добежавший до нас Зайцев. Ствол его калаша дымился — на радостях замок-2 выпустил все холостые, что у него были. Рядом радостно вопили его подчиненные.

— Сам ты пиф-паф! Причем трижды! — гордо ответил я вставая. И нас всех погнали на дорогу офицеры, продолжать марш. Но в общем радости у меня после этого не возникло — хреновая вышла засада. Положили бы нас там, будь оно все на самом деле. Тем более третий взвод ловко выкатился нам в бок и тыл, да. Потому не шибко я мнил себя стратегом. А что за полководец этот калека — мне тоже не известно, во всяком случае с моей колокольни лезть вдвоем черт знает куда — глупость и все. Ну я то ладно — мне еще и то стыдно стало, что в общем я не блеснул, да и праздновать труса при том, что безногий калека берется выполнять задачу, а я…

— Слушай, а ты что так безоговорочно поперся сюда в засаду? — немного неожиданно спрашивает инвалид, продолжая тем не менее внимательно наблюдать за окрестностями.

— Это в смысле чего? — искренне удивляюсь я.

— В смысле картошки дров поджарить. Избыток героизма, или просто дурак? Не, я не для того, чтобы обидеть, мне просто интересно. Интересно откуда такие берутся.

— Ну уж если б кто говорил, так не ты — тихонько возмущаюсь я в ответ, поворачиваясь к нему. Он не замедляет посадить меня в галошу поглубже, показав пальцем понятный знак — нечего мне на него таращиться, мое дело вокруг смотреть.

— Я-то сначала подумал, что ты из Охотничьей команды, крутой как вареное яйцо и всякое такое… А ты лопух лопухом, балбес балбесом. Но вот как под монастырь подвести — так только от тебя и жди подвоха — со злым недоумением вдруг заявляет калека.

— Ты что белены объелся? Ты ж вроде старший, да еще и это… — так же злобно огрызаюсь я шепотом.

— Что еще и это? На мои ноги намекаешь? — еще злее шипит блондин.

— Ну да, и про них тоже. Ты ж вона уже частью чистый терминатор, тебе отстреленные части тела отстегнуть — раз плюнуть и опять в бой! Чего ты завелся-то? — сбавляю я немного градус накала, поняв, что хватанул лишнего.

— Собака ты плюшевая, свинья мохеровая, кабан шерстистый — странно ругается напарник, с которым сегодня меня судьба спарила.

— Ладно, насчет ног, извини, в запале сказал. Но если инвалид не протестует против задачи, то мне с ногами — вообще стыдно. Так понятно? Тем более, что остальные мои в самой гуще, а я вроде как прячусь.

— Значит дурак — уверенно резюмирует калека уже немного спокойнее.

— А хоть и так. Ты-то шибко умный. И чего тут развел психоанализ? — огрызаюсь я, но без особого запала.

— Я жить хочу — тихо и просто отвечает блондин и меня от таких обычных слов передергивает всерьез. Еще и потому, что довелось мне видеть чеченскую видеозапись, где именно так говорил наш паренек, которому ичкерийцы собирались "на камеру" отрезать голову, а он не понимал еще, что эти веселые, добродушные с виду бородачи сейчас будут его убивать. И его зарезали как барана, а он все твердил эту фразу. Пока не забулькал перерезанной глоткой. Тошное было зрелище, до холодного ужаса и бешенства бессильного. А тут этот еще…

— А я нет, можно подумать… Ты б хоть намекнул, что гнилая задача, а ты вишь из себя неколебимого героя корчил! Мне после пары людоедов хвастаться нечем, еще бы я там курдыбачиться бы начал. Ты б меня первым бы к ногтю, да еще и рассказал бы, какой я бесполезный — огрызаюсь я в ответ.

— Значит из-за твоей боязни, что будешь выглядеть как тебе на роду положено, мы тут оба уляжемся? Я ж старший, мне жопой вилять не гоже, тем более народу там было много. Сам им слова не сказал, а на меня теперь батон крошишь? Я ж все же старший — и что, мне артачиться против приказа? Ты ж как памятник стоял, прям Герой Кронштадта и Окрестностей! Весь из себя Медный Пеший!

— Да тыж…эээ… ну… Сам…эээ…

— Ага. Вот и сидим тут… А в целом как в старом анекдоте… (тут он оглянулся на тихое фырканье нашей кобылы и поправился) Ковбойском, да. Нажрались мы с тобой, Джонни, навоза за бесплатно оба…

— Слушай, а чего ты заволновался-то? Ну лежим и лежим. Никого нет, дорога не проезжая.

Тут я вспоминаю, что все это тарахтение вдали аккурат там, где мои друзья из команды, означает, что они в бою. А я тут вот с этим блондином пререкаюсь.

— Коттедж брать надо. Он тут ключ к местности. А мы лежим паршиво, если кто тут попрется — у нас никаких преимуществ нет — тоскливо и убежденно говорит безногий.

— С чего ты взял, что кто-то тут попрется? — неуверенно уточняю я у него. Пес его знает, но кажется мне, что боевого опыта у него поболе. Ну вот не объясню почему мне так кажется, но уверен.

— Непоняток много. Штуковина эта, пугалка. На кой черт она тут стоит? От чего отпугивает? Дорога не заминирована, одна растяжка фигова — не в счет. Простое объяснение — схрон тут и запасное направление для отхода если что. А нас тут в кустах прищучить — легче легкого. Мы и не рыпнемся. И самим не удрать и не видно толком по сторонам. Надо брать коттедж, а я как штурмовик сам понимаешь не фонтан, да и ты, хоть с ногами, а рассчитывать на тебя…

— Ты это… Извини если что. А за то, что мою шкурку спас — спасибо. Знал бы, что ты думаешь — взбутетенился бы против задачи этой. Если б хоть намекнул, ты сам-то как кинозвезда держишься. Близко не стань… — говорю я ему.

— Ладно, проехали… Но мы вообще-то можем и просто свалить. Обойдем в обрат эту пугалку и дернем подале отсюда. Точку засады нам никто конкретно не устанавливал — неожиданно предлагает он. И смотрит. Внимательно.

У меня как-то холодок проходит внутри живота. Ну да, в общем. Вполне можем. И трибунала тут никакого нет. И не узнает никто. И мне даже некоторое время его предложение кажется весьма соблазнительным. Стыдно самому признаться. Но вот нравится оно мне. Но с другой стороны прекрасно понимаю, что… А как это сформулировать-то? Совесть ест? Это как их называют — угрызения? Или мужское самолюбие? Черт, намешано всякого в обычном человеке…

— Честно сказать — предложение заманчивое…

— И? — поднимает вопросительно брови блондин.

— А сам-то ты как считаешь? — пытаюсь я узнать его мнение.

— Не вертись. Отвечай.

— Ну… В общем, ладно. Там вон мои колготятся и раз еще стреляют, значит живы. Планов действия я не знаю, но этот Павел Ксаныч мужик толковый и просто на убой бы не послал. Раз надо перекрыть дорогу, значит надо…

— Комсомольцы-бобромольцы… — задумчиво, но ехидно перебивает меня калека.

— Да нет… В конце концов в лесу тоже не безопасно, нарвемся на морфа и гайки — неожиданно ляпаю я.

— И это тоже верно — соглашается безногий.

С минуту молчим. Потом он спокойным голосом говорит:

— Отползешь назад, прикроешься кустами и залазь в реку. Бережок невысокий, так что на манер крокодила к шлюзу. От шлюза по канавке аккурат вылезешь к дому. Башкой верти, глазами смотри, ушами слушай, я тебя прикрывать буду, но я не Господь Бог, хотя и с пулеметом. Патронов у меня всего 36 к этой бандуре, маловато, чтобы быть богом. Работу по зачистке жилого помещения знаешь?

— Ну немного отрабатывали — признаюсь я.

— Не верится как-то — с сомнением говорит безногий. Потом окидывает внимательным взглядом окрестности и лезет в свой вещмешок. Протягивает мне моток проводка и какую-то фигню. Оказывается гарнитура, которая на ухе располагается. Напяливаю ее, хотя ремень от каски мешает.

— Если что — шепчи, громкость тут на максимуме. Получишь инструкции — хмыкает блондин.

— Погодь, а откуда ты взял, что там канавка?

— Полоска кустиков жидких — видишь? Зуб даю — в канавке они растут. Будешь там валандаться — старайся кусты эти не трясти. А то издалека заметно. Да. Из карманов достань что ценного, а то замочишь в воде-то.

Опа! А пультики-то от морфов у меня как раз в штанцовых карманах были, в чем я и убеждаюсь, вытягивая мокрые пластиковые фиговины. Блондин хмыкает. Злобно выгружаю то, что нельзя мочить и говорю:

— Ты б не хмыкал, у меня самооценка и так упала дальше некуда. Я вообще-то лекарь, а не вояка, меня потому туда и не взяли.

— И? — опять поднимает брови блондин.

— Как корабль вы назовете, так он вам и поплывет!

— Ишь, какие мы нежные!

— Какие есть! Вон Суворов с Кутузовым своих солдат чудо-богатырями называли и те горы сворачивали. А звали бы из дерьмом и тупыми обезьянами — так хрена бы им раскидистого!

— Ладно, понял. Давай, чудо-богатырь, двигай! У тебя все получится — хмыкает несколько дружелюбнее блондин и добавляет:

— Должно получиться. Другие варианты просто неприемлемы.


Сползание меня в речку не отмечается никакими эффектами. Не так и глубоко, да и когда сидишь в воде низкая бровка бережка становится весьма достаточной, чтобы передвигаться на полусогнутых, держа в сухости оружие и боеприпасы. Держу башку все-таки пониже, глаза-то у меня не на самой макушке и еще давным — давно Николаич твердо вколотил в меня знание о том, что если я не вижу врага, не факт, что враг не видит меня.

Мне кажется, что по габаритам я сейчас как бегемот и меня видно отовсюду. Шумит водопад впереди, течение довольно солидное. Уже вижу старый бетонный шлюз с перилами, какие-то еще бетонные сооружения, но они заброшены. А вот над шлюзом торчит явно современная яркая фиговина, видно местная гидроэлектростанция. Кустики уже неподалеку. Сейчас надо аккуратненько так, не делая резких движений двигать к этому домику. Рядом с ним стоят какие-то контейнеры, значит открытого места не так и много. Приглядываюсь к коттеджу. Сделан он изящно, окна большие, но сейчас забраны щитами из досок и решетками. Знать бы еще — наблюдают ли оттуда и кто и сколько. И куда смотрят. Смотрю до боли в глазах, в башку все время лезут совершенно неуместные сейчас мысли, гоню их мало что не палкой а они все равно лезут…

— Вроде как на втором этаже что-то мелькнуло? Занавеска? Жить он хочет, как же… А я не хочу значит. Как бы не так. Да, занавеска. Еще как хочу. И к Надьке вернуться… Вот это особенно. А вот если я поползу чуток наискось. То меня тот куст прикрывать будет долго… Зато потом голое место совсем. Или пролезть лучше ближе к шлюзу? Нет, там меня из любого фасадного окошка видно будет как жука на тарелке…

Совершенно неожиданно вспоминается, как лукаво глянула на меня обернувшись Надька позавчера утром… И сосочек с горошинку, розовый… Не, так дело не пойдет. Надо сосредоточиться, а то вляпаюсь. Жить-то мне еще как охота, очень вкусное это дело — жить. А когда каждый день видишь это самое — нежизнь которая — еще и больше.

Пластун из меня сильно средний. Даже пожалуй еще хуже. Умельцы — разведчики, которых так называли именно за умение ползком добраться куда угодно. Те ползали как змеи, часовые их не замечали, ни свои ни чужие, даже офицеры ухитрялись тихонько подобраться к растяпе-часовому и своему аккуратно вынуть затвор из винтовки, а чужой исчезал с поста беззвучно.

Я отлично понимаю, что ползу медленно, неловко, шумно и, наверное, мой напарник морщится на меня глядя — видит мою торчащую задницу, хотя я честно стараюсь прижаться к теплой земле всем телом, как меня учили на довольно потных занятиях наши умельцы — и Андрей и Брысь и Серега с более флегматичным Ремером. А уж ехидный Енот никогда не пропускал случая "глянуть на эти половецкие танго", как он величал мои экзерциции по тактике.

Пока вылезал из реки — ухитрился измазаться как чушкан — вроде тут и земли нет, все в веселой сочной траве, а в речке дно из чистейшего песочка — а я весь в грязи. Когда успел только… Хорошо автомат сухонький остался и магазины не промокли, это-то в меня вбили крепко…

— Ты меня видишь? — шепотом с одышкой спрашиваю напарника.

— Все в порядке, двигай дальше — отчетливо раздается его голос у меня в ухе.

Значит — видит. Ладно, надо двигать дальше. Всякие дурацкие и не очень мысли крутятся роем в голове, пока я изображаю из себя черепаху. Куда я ползу? Ну доползу до дома, открою дверь, получу пару пуль в живот… Напарнику-то моему проще… Хотя чего проще-то? Оба мы как мыши в ведре с водой — ограничены несколько в выборе действий. А жить и правда очень охота. А еще жарко. И очень страшно. Вот не удосужился обзавестись своим детенышем — а то было бы все-таки проще, как — никак что-то от меня бы осталось на Земле… Ишь как выспренно… Нет, вообще-то я знаю, что дети не всегда болеют. Наоборот, большую часть времени они совершенно здоровы, это ко мне на прием эти чертенята являются обязательно хворыми… теперь за этот малюсенький пригорочек и можно подумать. Куда дальше двигать? А вооон туда. Опять занавеска мотнулась в окне второго этажа, загнав в пятки то, что видимо является душой… теперь мне чуток еще — и я буду в мертвой зоне, меня контейнеры прикроют. Совершенно неожиданно оказываюсь на краю здоровенного бетонного корыта. Глубиной в полметра, завалено кусками, судя по всему рубероидной смоленой кровли. О, это мне удачно попалось, видно тут ангар стоял разборный, его увезли. А остался поддон от ангара. Это мне на руку. Ползу по-прежнему медленно и вдумчиво — глаз человека обращает внимание в первую очередь на резкие движения, плавно мне надо, плавно… а то детей у меня не будет… Вот привязались. Мне больше нравится, если уж на то пошло, скорее процесс производства детей, а не сами дети… И Надька как-то изменилась последнее время, такая любовница теперь стала, что прошлые ей в подметки не годятся, а уж сравнить есть с кем… все таки учиться медицине и работать в медицине с екоторых точек зрения — приятно… Вон в политехе на пять студней одна студентка. И то не у всех, а у нас — наоборот. Почти… Так, теперь за ржавый контейнер.

— Молоток! — тихо звучит голос в ухе.

— Ну а то! — отзываюсь я, стараясь не частить дыхалкой, потом понимаю, что все мои сопения напарник все время слышал и мне не стоит валять дурака. Осторожно высовываю за угол стыренный с дохлого БТРа прибор наблюдения — он тяжеленький, но за угол смотреть не высовывая башку — очень удобно. По-прежнему все тихо. Теперь совсем чуток осталось.

— Лучше тебе слева двигать — советует напарник. Дельно. И также по-возможности плавно, стараясь не шаркать сапожищами по асфальту, не брякать прикладом, не стучаться головой в каске и не клацая зубами перемещаюсь под стенку коттеджа.

— Возьми пистолет. Калаш на плечо. Удобнее будет. Дверь открой и тут же смещайся вправо. И вприсядку. Но по возможности тихо.

Я киваю головой. Эти наставления в меня тоже вколотили, стрелку проще поворачиваться влево, чем вправо, потому смещаться в сторону надо и это учитывая. Сам я напарника не вижу, хотя и смотрел внимательно. Неожиданно ветерок доносит четкий запах падали. За последнее время в лесу отвык уже от этого запаха. А теперь — вот, опять. Сладковатый, липкий какой-то, ни с чем эту заразу не спутаешь… Откуда? Шарю глазами — ни одного зомби рядом. Ни большого, ни маленького. Коттедж стоит посреди здоровенной заасфальтированной давным давно площадки. Все пристройки — за ним, в зоне, которую вижу — пусто и чисто, даже привычного пластикового мусора нет. Как свежевыметено. А запах — есть? Черт, досадно будет, если меня цапнет какая-нибудь чертова дохлая собачонка… От морфа сдохнуть все таки не так обидно… Или обидно? Верчу башкой, результат никакой. Вот не хотелось мне сюда ползти и опять не хочется.

Тихонечко ползу вдоль стены, тихо шепчу:

— Тут воняет падалью.

— Пространство за тобой держу. Но если что невысокое — не увижу.

— Собака?

— Если мелкая — нет. И крысу тоже.

Весело. Калаш незаметно съехал со спины, царапнул стенку. Громко-то как! Еще хорошо, что Енот обмотал мне антабку каким-то мерзким липким скотчем — дескать брякает характерно и выдает не вовремя. Кручу башкой — уж совсем обидно, если сзади нападет какая — нибудь бешеная крыса и укусит меня в зад. Чушь какая в голову лезет… Надо пробираться к двери. Приказ есть приказ, против приказа не попрешь, надо сполнять… Ага, ограда началась, хорошая такая ограда. И вылезу это я к парадному входу… Не, надо быть скромнее. В конце концов у меня неофициальный визит. Где-то тут явно должен быть черный ход. Коттедж богатый, явно есть сарай, гараж. Парадный-то вход я бы, например, запер. А вот техслужбы — там возможны варианты. Прикидываю, что придется ползти обратно. Тихонько докладаю соображения напарнику. Тот соглашается. Уже хорошо. Забор у них, чертей, хороший. Хотя вот здесь можно попоробовать перелезть. Чуть-чуть руки недостают… А ежели сюда нож впихнуть и на него стать? Вот так… и потихоньку… Нож выдерживает, тем более я на него не всем весом давлю, руками стараюсь тушку подтягивать… старанно, никаких сюрпризов на манер спиралей колючей проволоки на заборе нет. И запаха трупного тут тоже не чуется. Тихонько прибором посмотреть — что там за забором? Двор. Пустой. Конуры нет. Собаки не лают. Ну с богом! С каким это богом, я же неверующий? Впрочем, это я уже думаю, сползая по ту сторону забора. Присел. Тихо. Пистолет в руке.

— Я во дворе. Лезу через гараж.

— Удачи!

Так. Учили один глаз зажмурить, когда в помещение лезешь. Жмурю левый. Тихо тяну дверь в гараж — надо ж — не заперта! Проскальзываю в дверь, как скользкая минога, как кусок мыла, как… все, я уже в гараже.

В гараже пусто, верстак, полено какое-то у дальней стенки, корыто с водой… Так, теперь к двери — вон та дверь как раз в дом ведет. Добираюсь до нее, тихо открываю, краем глаза вижу, что полено вдруг задвигалось, странно знакомое такое полено, но успеваю закрыть дверь за собой. Полено шуршит по двери. Ну с другой стороны и не такое видали. Ну, держат люди у себя в гараже крокодила. Небольшого, метра полтора. Ну и наплевать, даже если это зомбокрокодил. Сейчас меня эти звероящеры никак не интересуют, тем более, что в холле первого этажа я натыкаюсь на пожилую тетку, которая на меня вылупилась круглыми глазами в полном удивлении. Успеваю одновременно и пистолетом пригрозить и палец к губам своим поднести. Тетка уже сидит прямо на полу, дико на меня смотрит.

Присаживаюсь рядом, чтобы видеть холл и лестницу на второй этаж, очень тихо спрашиваю бабу:

— Сколько людей в доме? Только тихо!

Она молчит. Легонько тычу толстой трубой глушителя ее в бок. Повторяю вопрос.

— Живых я да хозяева новые. А вы кто? — тихим, к счастью, шепотом отвечает она.

— Медслужба Кронштадтской базы. Собираемся тут санбат развернуть.

— А в Ропше что? — спрашивает она.

— Заканчивается очистка от людоедов. Многие нам помогают из местных — заявляю я не моргнув глазом. Она вроде верит, кивает головой. Вроде обрадовалась.

— Хозяева где?

— В угловой комнате. Только…

— Что? — улавливаю я недосказанность.

— Вон в той комнате — неживые. Четверо.

— Это старые хозяева? — зачем-то спрашиваю я.

— Нет, прошлые слуги… — тихо говорит тетка и вдруг беззвучно начинает плкать — слезы так и катятся. Сопереживать мне ей некогда, потому я киваю сочувственно и спрашиваю:

— Эта дверь куда?

— В чулан — говорит она, не переставая плакать.

— Вы давайте ка туда! Сейчас тут пальба будет, не ровен час заденут.

— Если вы не справитесь — мне конец. Не пойду — вдруг упирается баба.

— Все слышали? — вопрошаю я напарника, для солидности именуя его на "вы".

— Подтверждаю. Гражданских — убрать — доносится из гарнитуры.

— Сейчас будет штурм, так что не спорьте. Могу стукнуть вас по голове, если это вас успокоит — как можно более дружелюбно говорю бабе. Впрочем видно придется стучать по голове, если не сгласится. На мое счастье она сдается. Чулан маленький, захламлен всякой фигней, вроде как телефонов и раций в нем нет, потому запускаю туда бабу и щелкаю засовчиком. Не дело у себя всяких мутных при зачистке за спиной оставлять… Она конечно может заорать и все такое, но все-таки я ее запер. Теперь по лестнице наверх. Ага, в этой комнате — если баба не соврала — неживые слуги. А в этой — живые хозяева. Тихо поднимаюсь на последние ступеньки. Так, а теперь-то что делать?

Учили. Что надо одной рукой держать пистоль, другой открыть дверь — ручка здесь богатая, необычная, но как открывается мне понятно. И потом в комнату на полусогнутых и вбок. Света там должно быть больше, чем в холле — на втором этаже не щиты на окнах а решетки. Но потянувшись к ручке левой рукой замираю — вроде как по ту сторону какое-то шевеление. Шаги, что ли? Баба двери перепутала? Или я перепутал — и тут например четверо зомби. Или живые? Стоят, слушают моё шуршание и ждут. Держа дверь на мушке?

Желание смотаться вниз становится очень сильным. Просто вот доминантным. И еще я чувствую себя дураком полнейшим. Единственно, что меня сюда загнало — весьма нелепый приказ. Даже два дурацких приказа — один от Павла Александровича, который мне в общем-то не командир, а другой от инвалида. Он мне тоже никто и звать его никак… И какого собственно хрена мне тут надо? Мне тут ничего не надо и бы с удовольствием переместился бы силой мысли в Кронштадт к Надьке, а если б еще и сменить мокрые грязные шмотки на сухое… Да еще и пообедать! И катись оно все ежом, в конце концов за сегодня я убедился, что вояка я никакой, просто ребята меня прикрывали всегда, вот я и мог гордиться, а на деле-то сегодня вылезло, что я скорее багаж, обуза, обоз… И место в больнице мне давно готово… и стыд глаза не ест, в конце-то концов… Или ест? И… И хватит праздновать труса, будь оно неладно все!

Ручка мягко поворачивается до того, как я беру ее рукой. Дверь беззвучно открывается и мне кажется, что мы одинаково удивляемся — я и парень моего возраста, открывший дверь. Не, я удивился все же меньше — он не успевает ничего сделать, а я уже дважды влепил в него пули, звонко бамкнувшие ему в грудь. Его отшатывает назад, а до меня доходит, что я не причинил ему вреда, такой звук нам еще Николаич показывал — так бумкают пули в пластины тяжелого бронежилета. На парне броник есть — а вот на мне нет нифига, кроме грязной, перемазанной в земле и мягком битуме одежонки. А еще у парня в руках ружье — здоровенный автоматический дробовик, дорогущий и с очень надежным и точным боем, это-то я теперь с закрытыми глазами определю, натаскали охотнички. Медленно, как в дурацком режиме сло-мо этот дробовик разворачивается стволом в мою сторону. А я так же медленно пытаюсь двигать в другую и давлю раз за разом на спуск и это такое дикое напряжение всех мышц, включая всякую, не очень нужную обычно мелочь, вроде мышц, двигающих ушные раковины, и мышц, поднимающих яички… Вот у меня черт его дери, все напряжено до звона и выстрелы из БП идут не так, как всегда, а с громадными временными промежутками, я стараюсь попасть ниже бронежилета, наконец кроме треска куда-то впившихся не туда совершенно пуль, оказывается один звучный чвяк, но чертов парень переносит удар пули как древний спартанец, рядом со мной пролетает что-то, чем был заряжен патрон ружья, грохот выстрела обвально глушит нас обоих, но я и сам не заметил как успел схватиться свободной рукой за его ружье и не даю ему в теснотище этой влепить в меня заряд — а он старается, раз за разом вверх лупят его выстрелы и все же он с каждым разом ниже и ниже гнет ствол, сильный, сволочь. А у меня за всем этим как-то очень неожиданно кончились патроны. Теперь тяжеленный пистолет, висящий на запястье стал пустым куском железа… Тут парень очень больно бьет меня по ноге своим ботинком… словно медный водолазный ботинок, так больно, аж искры из глаз как на Новый год! Выстрел уж совсем с моей башкой рядом, впритирку, еще раз и… и я от отчаяния долбаю его в голову пистолем… Он успевает отшатнуться, да пистоль у меня ПБ, он тяжеленный и ствол у него длинный, вот этим стволом ему и прилетает в глаз. А вот на тебе гад! Еще! И еще! И вот так! Пистолет вывернулся из руки от первого удара и теперь я бью им как просто кистенем странной формы. Для дикаря и пустой кусок железа — оружие!

Противник роняет ружье и валится с грохотом, словно он статуй или конный рыцарь. А я шарахаюсь в сторону, как учили, приседаю за какую-то тумбочку, потому что к нам из соседней комнаты буквально выпрыгивает молодуха — видно подруга моего партнера по нелепой рукопашке с нелепым сжиганием впустую патронов. С ходу она лупит в мою сторону несколько выстрелов из чего-то зажатого в руке — я никак не могу их сосчитать, потому что в это время занимаюсь одновременно массой неотложных дел, а именно стряхиваю с руки пустой пистолет, тяну из-за спины автомат и пытаюсь сжаться до самых минимальных размеров, чтобы спрятаться за небольшой тумбочкой… От этой пальбы уши опять как отбивные, глаза слезятся — видно в отделке комнаты много было современной всякой фигни, вот ее и разнесло в едучую пыль, какие-то ошметья плавают в воздухе, неожиданно пробирает чих, но автомат я наконец сдергиваю, и он уютно и привычно оказывается в руках. Молодуха по — ковбойски опрокинула роскошный стол и бахает из-за прикрытия, что-то вереща, но лупит не прицельно, на моё невероятное счастье. Зря это она! Автомат в ответ шутя шьет этот стол навылет и после второй неряшливой очереди я своими отдавленными ушами все же слышу, как она там валится на пол. Тут начинает возиться парень и я луплю туда. Страшно хочется визжать, но на это времени нет, пули дробно барабанят по парню, а он все шевелится. Трассеры вылетают совершенно неожиданно, я был уверен, что у меня еще полрожка, а тут вдруг щелчок затвора показывает, что рожок пустой. Ну вот совершенно. И щелчок этот бьет по нервам почище выстрела.

Мне много раз приходилось менять рожки, но у меня никогда так не тряслись руки, поэтому я трачу невиданно много времени на то, чтоб воткнуть рожок в автомат. Передернуть затвор и мельком порадоваться, что никто из моих приятелей не видел всей этой безобразной сцены… и уж тем более я не собираюсь никому рассказывать про всю эту мутоту… Вообще никому…

— Доложи обстановку! — неожиданно доносится из гарнитуры.

— Я живой — отвечаю я первое, что пришло на ум.

— Это самое главное — довольно дружелюбно говорит голос в гарнитуре.

— Ну а то — отвечаю я, чувствуя, что только что разгрузил десяток жеезнодорожных составов с люминием. Нет, даже пожалуй — с чугунием. Точно — с чугунием!

— А перестрелка?

— Ну, тут было три человека. Двух подстрелил, одну в чулане запер. И вроде еще в комнате сколько-то зомбей есть. Тех не трогал…

— Контроль?

Ну да. Я знаю, что надо проверить — что там с теми, по кому я лупил. Но мне так неохота вылезать из-за тумбочки… не, умом я понимаю, что тумбочка эта никакая не защита, но я тут прижился. Я вполне готов дальше жить тут — за тумбочкой. Мне тут нравится. И я, стараясь не высовываться, долбаю парой очередей — по парню и по молодухе за столом. С парнем проще — я его вижу, то, как он мертво дергается под пулями убеждает в том, что он — готов. Молодуху я не вижу. Все, надо вылезать на простор комнаты.

К моему глубочайшему удовлетворению, деваха тоже готова. Хотя я наделал в столешнице дырок, а попала в молодуху всего одна пуля — в щеку. Даже не сказать — была покойница красивой или нет — лицо перекошено ударом пули и залито густо кровищей. Руки холеные, все пальцы в перстнях и даже на мой непосвященный взгляд — дорогущие это перстни. Парень тоже готов, броник ему не помог, лежал-то он ко мне головой. Вот ему и прилетело так, что вышибло мозги из башки. Вообще положено блевать после такого, но на меня вид раскрошенной головы не действует никак. Я слишком устал и мне наплевать. Да и вид привычный уже.

— Порядок. Чисто — говорю я в гарнитуру и как столетний старикан тяжело опускаюсь на тумбочку. Заднице неудобно — одна из молодухиных пуль попала в тумбочку, продырявив ее знатно, вокруг дырки торчат тонкие щепочки-занозы…. Ладно, чуть-чуть отдохну, занозы черт с ними, главное не ерзать.

— Прикрой! Иду к тебе! — говорит гарнитура.

Меньше всего мне хочется шевелиться, но я все же шевелюсь. Сначала я открываю парадную дверь, старательно проверив в меру своего понимания нет ли на ней каких поганых сюрпризов. Потом выхожу на дворик. Опять в нос шибает запахом трупца. Когда обнаруживаю источник — только удивленно лупаю глазами и глупо ухмыляюсь. Иду встречать калеку. К моему удивлению напарник не верхом двигает, а прет на четвереньках. И волочит с собой пулемет. Я вовремя успеваю заткнуться и не спрашиваю, почему он не на лошадке. Ясно, что с колен на кобылу не вскочишь.

— Надо же, а я думал, что врут — говорит удивленно напарник, увидев распятого на калитке дохлого кота. От него и воняло.

— Что врут? — тупо спрашиваю я, старательно озирая пространство перед собой.

— Про котов — отвечает инвалид.

Можно подумать, что я после этого ответа что-то понял.

Но вот его предложние идти в дом я понимаю отлично и мы с радостью запираемся в коттедже. А потом я все же заставляю себя еще раз вылезти — и возвращаюсь с лошадью.

Почему-то мне неловко бросать ее там. Вроде как привык. Своя вроде скотина уже.

А может то, что гараж пустой, а скотинка все же уже проявила себя как достойное транспортное средство. Опять же идет послушно, не рыпается. Скормил ей остатки мокрого хлеба. И поставил во дворе, у сарая. Не к крокодилу же ее загонять…

Инвалид уже забрался на второй этаж, я нашел его в комнате, где мы такую дурацкую перестрелку устроили.

— Экую тарантиновщину родригесовскую вы тут устроили… никакому Гаю Ричи не снилось — искренне сказал свое резюме калека.

И я вынужден был с ним согласиться.

— Та комната не проверялась? — кивает калека на дверь, откуда выскочила под огонь молодуха.

— Нет, я сразу за тобой пошел.

Инвалид морщится. Потом с преувеличенной вежливостью говорит намекающе:

— Вас не затруднит все же проверить то помещение, я, к моему сожалению, могу вас только подстраховать, так что не будете ли вы так любезны?

Язвит, гад. Ну да, мне говорили не раз — непроверенные помещения за спиной не оставлять. Можно подумать, что у меня времени было полно, я ж его и прикрывал. А он еще, видишь, разводит тут петербургскую пресловутую вежливость. Я иду к двери, аккуратно открываю ее и своим приборчиком бегло осматриваю. Людей нет. В голове проносится вдруг как мы могли бы с ним именно по-интеллигентски общаться:

— Знаете… вот я все же, простите за навязчивость, хотел бы высказаться…

— Да-да, я Вас внимательнейшим образом слушаю!

— Понимаете ли… не хочу показаться грубым… но Ваше поведение… оно меня ввергает в некоторую растерянность и дискомфорт… Вы уж простите, что я так вот, прямолинейно…

— Что Вы, что Вы, голубчик! О чем речь… ох, простите, одну секунду — там морф… буквально — пару коротких очередей…

— Да-да, конечно! Вам помочь?

— Нет, что Вы! Я справлюсь, а Вы, если не затруднит — сожгите, пожалуйста воооон тот БТР, что направляется, кажется, в нашу сторону… если, конечно, Вам это удобно…

— Никакого неудобства, буквально полминуты!

…

— Да, так на чем мы прервались?

— Ээээ…. понимаете ли…. я все же, простите уж, имел нахальство выразить свое неудовольствие Вашим поведением…

— Ну, дорогой мой! Я, признаться, был уверен, что Вы, в свою очередь…

— Извините, что прерываю Вас, коллега, но вон из того домика по нам стреляют… Как Вы считаете, может заляжем?

— Да, пожалуй, Вы правы… и, если Вы не против — давайте возьмем его штурмом, коллега?

— Ну… собственно, почему бы и нет? Пойдемте. Хотя, знаете ли — вот именно об этом я и хотел с Вами поговорить…

Но мой напарник все же переходит в грубой прозе и нетерпеливо спрашивает:

— Ну? Ну что там?

Не могу отказать себе в некоторой язвительности и отвечаю. Не успев полностью выйти из образа, только что болтавшего у меня в мыслях:

— Боюсь, что продолжительное общение вас с конским поголовьем сильно сказалось на вашем словарном запасе, знаете ли. Здесь у этих ребяток была техническая комната компьютеры, мониторы, рация есть. Все вроде исправно, огоньки вот горят всякие.

— Рация? Какая? — обрадованно спрашивает напарник, довольно шустро шурша коленками по покрытому пылью полу.

— Понятия не имею — искренне отвечаю я.

— Серьезно? — удивляется пропущенный мной в комнатенку блондин. На стул он вскарабкивается моментально, так дети на стул залезают, и тут же начинает внимательно оглядывать не столько рацию, сколько листочки бумаги, приклеенные к стенке рядом.

Потом поворачивается и невинным тоном спрашивает:

— Ты что, действительно не знаешь как с этой штукой работать? Это ж самая простая из всего простейшего.

— Нет, не знаю. А ты можешь сделать простейшую операцию по удалению аппендикса? Или вот зашить девственную плеву с целью восстановления таковой? — рявкаю я в ответ. Нет, ну ведь действительно бесит! Сам не пойму — с чего я выбрал в виде простого эту операцию с этой манипуляцией… Черт его знает. И то и другое не делал, то есть делал на трупе еще в институте аппендэктомию, а пластику вульвы — не делал вообще. Ну то есть мне говорили, что это просто, даже проще простого…

Впрочем, блондин примирительно поднимает ладони, дружелюбно улыбается и идет на попятный:

— Я же не в обиду, не возмущайся, просто она и впрямь… В общем — не сердись! Сейчас я с нашими свяжусь, со связью-то куда веселее!

— Ладно, пойду соберу оружие, да гляну что там и где.

— Пока не ушел — в гараже у них что?

— Пусто. И крокодил — честно информирую его.

— Это ты о ком? — удивляется напарник.

— Ну крокодил. Или аллигатор, я в них не разбираюсь. Ящерица в полтора метра…

— Ничего себе ириска! Я-то сразу почему-то об одном знакомом подумал…

— Не, это не известный сапер, а вполне себе безвестная тварь — успокаиваю я его.

— Ясно, понял. А живой или неживой?

— Пес его знает. Вроде шевелился, ну так по сейчашним временам это ничего не значит — мудро отвечаю я ему.

— Ага — кивает он башкой и углубляется в таинство проталкивания радиосообщений в пространство. Или как оно там называется…

В комнате подбираю здоровенный автоматический дробовик с барабанным магазином и незнакомый совершенно пистолет девахи. Вроде я такое в кино видал. Ни запасных магазинов ни подсумков на мертвых нету. Парень меня удивляет — по виду он тщедушный ботан, мелкий и тощий, но силы в нем было явно не соразмерно. Так-то я бы сказал, что это типовой ботан-задрот, которому и километр пешком пройти тяжко. Придаток к компьютеру, а дрался как большой, даже при том, что я в него одну-то пулю точно всадил. Вот сподобился убедиться, что людоедство дает силу. Немного подумав, стягиваю с него тяжеленный бронежилет — здорово запачкан кровью и мозгами, но выглядит солидно, не ровен час придется его на себя напяливать. Если нас тут прижмут, а это не исключено. Поднимаю и наскоро обтираю от натрусившийся пыли выручивший меня ПБ. Пока перезаряжаю, осматриваю комнату. Общее впечатление — пошлая роскошь. Причем без вкуса. Ну вот некоторые предметы обстановки явно в ансамбле, но натащено и всякого сильно позолоченного. По принципу "оченно я это богатствие уважаю! Прикидываю, что делать с запертой в чулане теткой. Потом вспоминаю, что тут еще и зомби по соседству. Ладно, они заперты, погодят малость, ничего с ними не будет. Аккуратно поглядываю попутно в окна — вроде пусто вокруг. А вид со второго этажа красивый — неожиданно даже для себя отмечаю попутно.

— Есть связь — негромко докладывает из комнатки блондин.

— И как там?

— Все идет очень неплохо, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, потери минимальны, враг разгромлен, а за нами скоро приедут. Оружие собрал?

— Ага.

— Тогда давай, помогай, тут у них все же видеонаблюдение имелось — посматривай в крайний монитор — узнаешь обстановку?

На черно-белом мониторе четыре картинки — двор с лошадью, парадный вход, подходы слева и то, что за сараем. Это мне чертовски повезло, что мы подошли с тыла и никто не увидел меня во дворике. Видимо из-за того, что тут деваха сидела. Так-то женщины аккуратнее и внимательнее мужчин, но эта видно не отнеслась к обязанностям всерьез. А парень занят был — у входа стоит пара сумок, я их видел, когда напарнику дверь открывал, да и в комнате сумки стояли — ясно, что готовились уехать, собирали бебехи.

Оп! А на чем они готовились уезжать-то? В гараже то у них кроме мелкого крокодила ничего нет. Да и не транспортные животные крокодилы, ни разу такого не слыхал. А сумок — внизу две, да наверху четыре и все громоздкие. То есть пешком не убежишь. И получается, что неизвестно кто к нам в гости раньше приедет — свои или чужие. Убираю свежанабитый патронами магазин в разгрузку — пока на картинки любовался, руки привычно набивали патрончиками пустые магазины — и говорю о своих опасениях напарнику. Тот кивает несколько рассеянно — слушая одним ухом, во второе ему толкуют что-то важное по рации. Не дожидаясь окончания приема, повторяю уже сказанное. К моему удивлению он реагирует достаточно спокойно. Корчу недоумевающую рожу.

— Не волнуйся, о том, что мы здесь никто не знает, значит если за ними приедут раньше наших — мы вполне будем неожиданностью. Вломиться они не смогут. Дверь заперта и в гараж и в дом, окна заколочены, так что не проблема.

— Могут быть свои ключи.

— А я на цепочку запер — успокаивает меня напарник.

— А шваброй не подпер? — огрызаюсь я, потому как уже на покойном бронежилетчике убедился, что сила у людоедов есть и вынести пинком цепочку они в принципе могут.

— Шваброй не подпер — соглашается блондин.

— Ну так и как?

— Пока никак, ждем — достаточно спокойно отвечает он.

Пес его знает. Так издаля — похоже на то, что он знает, что говорит.

— Может тетеху эту выпустить из чулана? — спрашиваю я его.

— А зачем? — удивляется он.

— Кофе бы нам сварила. По запаху судя — хороший у них тут кофе.

— Это я и сам унюхал, однако погодим. Тетка эта неизвестно кто, даже если она душой и телом за нас, не ровен час чужие первыми приедут, начнется тут свистопляска, а тетка будет под ногами путаться, еще глядишь ее и продырявят. Да и в кофе неизвестно что добавить может, если она не вполне за нас. Мы ей никак не родственники. К этой дробе патроны нашел? — показывает он взглядом на непривычных очертаний, какой-то монолитный дробовик покойного компьютерщика. Тот и впрямь выглядит словно состоящим из двух деталей — самого оружия и здоровенного барабана. Калибр впечатляет, явно 12. На прикладе к слову видны крупные буквы АА-12.

— Нет, не попались. И запасного барабана не видал. И с чего тетке нам что-то сыпать?

— А я почем знаю. Чего она внизу сидела? Да и перстеньки на упокойнице такие, что вполне и просто тетка может позариться. Не снял, перстеньки-то? — спрашивает инвалид.

Нет, перстеньки я не снял. Во-первых некогда было, во-вторых… Во-вторых это вообще-то чистое мародерство, а таковое в приличном цивилизованном обществе не приветствуется. Собрали оружие, восполнили потерю боеприпасов — никто и раньше слова не сказал бы. А вот за золотые зубы и обирание всяких ценностей с тел — в регулярных армиях наказывали нередко. И я не знаю, как настроен мой напарник. В нашей охотничьей команде в самом начале этой Беды разговор такой был. Не меня одного интересовало, как играть по новым правилам, потому и решили обсудить. Я же разговор и завел, вспомнив эпизод, когда немецкие панцергренадеры пристрелили своего же камрада, который ночью ползал по нейтральной полосе и драл у мертвых русских золотые зубы и часы. Как только вернулся — камрады его обыскали. Нашли золотишко и пристрелили. Без всяких трибуналов, прямо в окопе. Меня это сильно поразило в первую очередь потому, что я точно знал — ребята из вермахта у нас тут, нимало не стесняясь, грабили всех и вся, не терпя никакого возражения. Если баба или старик, например, не хотели отдавать тулупчик и валенки, то им тут же стреляли в голову и с теплых тел вещички стягивали — и такое творилось, что в 41, что в 42 повсеместно — от Ленинграда до Сталинграда. И тырили они все, даже то, что к полу приколочено было шурупами. А тут внезапно такая деликатность и щепетильность. Николаич тогда промолчал в начале, вместо него ехидно спросил Ильяс:

— А потом это золотишко и часики они куда дели? Выкинули, небось, с отвращением на дно окопа? Или обратно трупам вернули?

— Не знаю, этого в описании происшествия не было — ответил я.

— Серега! Ты как считаешь, почему пристрелили? — повернулся к нашему пулеметчику Ильяс.

— Похоже на то, что этот фриц был на посту, скорее всего у пулемета. Пост бросил, полез за добычей, пока остальные не набежали. Значит если бы русские атаковали или пустили бы разведку, то у пулемета никого, тревогу поднять некому, в блиндаже подсменки сладко спят, бери всех голыми руками, режь сонными или просто тупо в трубу от печки бутыль с Молотовым и гранаткой сверху запечатать. Серьезная это подстава, хуже, чем если бы просто уснул, немудрено что пристрелили — раздумчиво ответил Сергей.

— Тоже так считаю — молвил Андрей.

— Ладно, это понятно. Тогда почему во всех армиях это не приветствуется? — я решил все же понять до конца, что да как.

— Гоголя читать доводилось? — неожиданно спросил Николаич.

— Ну, разумеется! — даже немножко обиделся я.

— Собственно ребята вам уже ответили, но у Гоголя это еще более ярко показано.

— Не припомню что-то такого…

— Да помните, просто внимания не обратили. Тарас Бульба, осада польского городка. Куренной Кукубенко в поединке свалил польского витязя в богатом убранстве. Другой куренной — Бородатый вроде звали — польстился на драгоценное оружие, одежду богатую и амуницию, бросил курень, стал обирать труп, тут казака панский слуга и убил ножом в шею. Курень без командира остался, всыпали ему потом, этому безначальному куреню, да и командир, в общем, позорно погиб — от ножика сраного, от слуги. Это потеря дисциплины, управляемости войск и в итоге причина поражения получается, вот чем погоня за богатством во время боя оборачивается. Помнится полководец Велизарий во время штурма города в Персии чуть не погиб — воины его кинулись грабить, при нем остался пяток телохранителей, а враги как раз контратаковали… Так что тут вопрос не морали, а дисциплины. Вон американцы своих морпехов не наказывали за сбор трофеев, включая и золотые японские зубы. Только чтоб не во время боя — а после. Тогда — можно.

— Так что, мы значится, как американцы теперь будем? — расставил точки над «И» я.

— Получается так. СССР кончился. Мораль кончилась. Примеры для подражания теперь у нас другие — грустно улыбнулся Николаич.

— Не заморачивайся. Считай нашу артель трофейной командой — подмигнул Вовка.

— Как, все понятно? — закончил разговор Николаич.

— Ну в общем — да. Вспомнил до кучи еще и Бушкова с его Сварогом. Там тоже один герцог перед боем подскакал к вражеской панцирной пехоте и бросил им несколько горстей роскошных бриллиантов.

— И панцирники стали за них друг с другом резаться, строй сломали, перемешались, осталось потом только добить — кивнул Андрей.

— Ага. И потом бриллианты собрать — хмыкнул Серега.

— Во-во. А скажи напоследок, почему сонный часовой меньше виноват и что за фича с бутылкой в трубе от печки? — уточнил я некоторые непонятки.

— Похоже, не понимаешь — уснуть можно и случайно. Бывает, все люди. А вот бросить товарищей и полезть за зубами — это осознанно, спланировано. Знал, на что шел. Потому правильно, что пристрелили — другим неповадно будет. А то раз свезет. Два свезет. А в третий — не свезет. И из-за одного дурака все сдохнут.

— Ну, теперь дошло. А бутылка зачем?

— А был у нас старик, учитель по НВП. У него физиономия была распахана — рот ему давно порвало, улыбка такая мрачная все время получалась. Вот он и рассказал мне как-то — у меня с ним хорошие отношения были, что это ему куском буржуйки в лицо прилетело. В блиндаже как тепло сделать — печечку поставить. А чтоб жить можно было не в дыму — ставится труба. Вот мимо проходящие немцы из разведки возвращаясь им туда в трубу гранату и вложили. Он потом улыбнулся нехорошо и сказал, что немцы неправильно делали. Когда ответно так немецкие блиндажи наказывали, то сначала в трубу бутылку кидали с бензином или что там было под рукой, а потом гранату. Похоже, понял?

— Ну что тут неясного — печка вдрызг, пламя облаком, а из блиндажа никто и выскочить не сможет…

— Вот, получается оно самое… — закончил разговор Николаич.

Черт, как вчера все было, а уже сколько времени прошло…

Меня вразумляет голос блондина:

— Вот и сними, а заодно и патроны поищи. На пулемет расчет слабый, патронов мало, а из этой дуры вполне можно заураганить — говорит инвалид.

— Считать это приказом, сэр?

— Именно. И вообще глянь, что там может пригодиться, неизвестно, сколько нам тут сидеть.

— Ты ж сказал, что уже усе — победа и виктория, а тут еще воевать да воевать — удивляюсь я, впрочем, уже выкатываясь из комнаты. Ясно, победа-то победой, но еще далеко не все закончилось. Быстрый просмотр комнаты не дает результата, патронов нет. Нашел несколько десятков часов, мобил, айфонов. Все уже не работающее, потом пошли тряпки-шмотки. Походя пнул собранные сумки — легкие. Вот одна из тех, что стояли внизу у двери тяжеленькая, рванул молнию — и вот они патроны 12 калибра в увесистых коробках. Еще один магазин-барабан, несколько гранат каких-то странных. Оружие незнакомое, но я слыхал, что с хорошим оружием разобраться несложно. И действительно, не велика наука. Тетка, услышав из чулана мою возню просит, чтобы я ее выпустил, но я непреклонен, тем более, что приказ у меня совсем другой. То, что приказ нужно исполнять по возможности четко и без самодеятельности я знаю точно, главное, чтобы командир был толковый, тогда он вполне вероятно видит больше и прогнозирует лучше. За то время, что я тут воюю с охотничьей группой мне и баек нарассказывали. Которые на самом деле и не байки, а реально бывшие эпизоды и своими глазами видел много. Хотя конечно то, что я видал — не так кинематографично и впечатляюще, что рассказывал мне, например, тот же Павел Александрович. У него на каждый чих находился как у Швейка достойный пример. И про такие ситуации говорил. Ну недалеко ходить — подполковник Никитин Николай Михайлович командовал шестью флотскими «Харрикейнами». Задача — прикрытие наших войск в районе Колпино. Дежурство уже к концу, бензина не богато, скоро на базу идти. Вдруг пост ВНОС сообщил, что от Гатчины на Колпино идет армада немецких Ю-87 «лаптежников» — до 40 штук с прикрытием, сверху истребителей с десяток, мессера. Только успели дубоватые, здоровенные «хари» развернуться в том направлении — приказ "не допустить бомбежки Колпино, задержать!. Понятно. Что-то сейчас ценное в Колпино. Приказ есть приказ — ответили "Есть! — хотя вшестером против полусотни немецких самолетов не размахнешься. Тем не менее, по приказу Никитина атаковали практически на встречных курсах, лоб в лоб, но со скольжением, чтобы курсовым оружием бомберы не могли прицельно пользоваться. Сами не стреляли, не до того, лишь бы не впилиться самим, а фрицев пугануть. Когда влетели в ордер, то "создали аварийную ситуацию", от которой любой авиадисптчер бы рехнулся, то есть бомберы уворачиваясь, как им показалость, от таранящих их в лоб «красных» ломанулись в стороны, ломая строй, при этом один из бомберов и впрямь влетел в соседа и оба кусками свалились вниз.

Никитин за это время успел отдать приказы своим:

1. Выпустить шасси. 2. Перестроиться по три. 3. Не открывая огня развернуться на 180 градусов и пристроиться сзади к строю бомбардировщиков.

Его подчиненные не поняли — к чему это, но дисциплинированно приказ выполнили. И усекли в чем хитрость — «харрикейн» как и Ю-87 довольно большой, одномоторный, размерами и силуэтом эти машины похожи, с выпущенными шасси — тем более, вид английского истребителя для немцев тут не привычен, такой наглости не ожидают. В итоге две фальшивые тройки псевдолаптежников Ю-87 пристроились к строю, и с кинжальной дистанции по команде открыли огонь. Немецкие стрелки-радисты в это время ожидали атаки сверху, что было видно по задранным стволам пулеметов. А прилетело сзади, чуть не залпом. У флотских «харь» аглицкие 12 пулеметов были заменены на пару пушек и пару крупнокалиберников, потому такой привет для небронированной «Штуки» был смертельным. Бомберы, потеряв в общей сложности восемь машин, высыпали груз куда попало и удрали, не выполнив задачи, а истребительное немецкое прикрытие ничего толком сделать не смогло — к нашим еще и подмога прибыла.

Пока меня блондин не разочаровывал. Так что будем действовать по приказу.

Надо с чего-то начать. Ясно, что за нашими подопечными кто-то заехать должен — судя по довольному виду блондина, железный ящик выдал обнадеживающие сведения. Наши, значит, ломят. Шведы, соответственно, гнутся. Ну не шведы. Не суть. Разгром уже пошел, теперь добиваются остаточные группки, как говорилось раньше. Это уже не серьезно. Но нам-то и остаточной группки хватить может. Пара гранат из банального гранатомета в дверь и окна, не говоря уж о чем-то более свирепом, типа современных огнеметов — и все, абгемахт. Да и пулемет тут тоже для нас страшен — показывал, было дело, Серега для детишек и прочих малограмотных, как ручной пулемет прошибает навылет бетонные плиты, лестничные марши и бревна.

Потому первым делом бегу опять вниз и, потарабанив вежливо в запертую дверь чулана, окликаю пленницу. Та отзывается тут же и просит ее выпустить. Я бы вообще-то ее и впрямь выпустил, кабы не прямой запрет блондина. Об этом ей тут же и говорю, поясняя, что опасно — пока наши не приедут. Называю себя, она тоже представляется. Вот и ладно, уже контакт есть. Оказывается она тут и раньше в домработницах была, повезло, что новые хозяева ленивые и готовить не умеют. Все за капутерами своими сидят, потому ее не тронули, напугали правда до седых волос, но живой оставили. Вот некоторым другим повезло меньше — и садовнику и горничной и дворнику, все теперь в той комнатке, хозяйка капризная очень ей угодить было трудно. Домработницу и кухарку тоже пару раз пугала, что кончит, но стряпня хозяину нравилась, так что вот так вот.

Слушаю ее и прикидываю — а стоит ей говорить, что хозяева ее — помре? Причем уже насовсем помре? Так-то если сказать — оно ее впечатлит. Наверное. А если это ее вообще дети, например, и она мне голову морочит? Или ее родичи приехать должны и она в самый ненужный момент заорет, что тут засада? Опросить и замотать ей рот? Да не настолько я Ремба, чтоб тут этими экзерцициями заниматься. Не к месту вспоминается недавний пациент — привезли его с вилкой в глазу. С пожилой соседкой поругался. Охота мне получить вилкой в глаз? Прислушиваюсь к ощущениям. Нет, определенно не охота. И про то, что ее покойные хозяева нынче покойны — промолчу.

Беседу провел быстро, но толком не узнал ничего конкретного. Быстрый обыск ничего особенного не дал, женских шмоток кучи, меховых вещей полно, обуви. Как у голливудской звезды после месячного запойного шоппинга, но все это не то, что мне нужно. По дороге снял без особой проблемы двенадцать перстней с рук девахи, все они соскочили с тонких восковых пальчиков легко, только темноватый тонкий перстенек из не гармонировавшего с роскошными перстнями серебра, на пальчике сидел плотно. Я его и оставил. Так и доложился инвалиду, ссыпав перед ним на стол половину из драгоценностей.

— Значит машину взяла некая Нелли? — уточнил калека.

— Да. Жып утром взяла, как раз перед стрельбой. Обычно приезжала вечером — эти-то покойные домоседы были. Патроны нашел только к дробовику, да к пистолетам.

— Что ж, тогда ждем. Наши скоро будут. Жалко, что тетеха не знает, куда они драпать собирались. Про пугалки спросил? Ну эти, ультразвуки?

— А ей запрещали от дома отходить — так что вроде как не в курсе. Может я пойду угомоню этих зомбаков? Ну эти. Проштрафившиеся слуги? Мне с ними в одном доме как-то неуютно. Тетка говорит — сама их боится, а вот хозяйка их того, шугала.

— Зомбаков? Чем интересно?

— Ну, тетка говорит — стимул у хозяйки был — поясняю я, не очень впрочем понимая — что в данном случае значит слово стимул. Ослов погоняли в Риме острой палкой, так ее и называли. Сейчас ослов стимулируют иначе.

— На девахе какие-нибудь электронные вещуги были? — уточняет блондин.

— Нет, никаких девайсов не было. Точно.

— Ладно, пошли глянем на этих зомби — решает красавец.

Загадка разрешается очень быстро — на легком столике у двери комнатки с запертыми мертвяками лежит довольно длинный жезл. Или палка? В общем мне его хочется назвать стрекалом для скота — в игре про «Фаллаут» как раз такое было у рабовладельцев. К холодному оружию относилось. Беру стимул в руку, нажимаю кнопку. Жезл тихо трещит электрическими разрядами.

— На шокер похоже — замечает снизу инвалид, внимательно наблюдающий за моими действиями.

— Шокеры на зомбов не действуют — напоминаю я ему.

— В курсе. Ну, открывай дверь, я страхую.

Дверь открывается и на меня вываливается смесь духов и ацетона с легким привкусом падали. В полупустой комнате четыре человека. Бывших человека. Они чистые, без кровищи, сразу отмечаю на одном ярко-оранжевый комбинезон, другая фигурка — очень изящная — в дурацком наряде французской горничной. Совершенно непроизвольно трещу стрекалом. Зомби как-то испуганно начинают неуверенно, но поспешно, двигаться от меня подальше. Это сильно удивляет.

— Ишь, ученые уже — замечает блондин.

— Ну значит так подобрали параметры тока, что он сильно не нравится зомбакам. И видишь — выработали условный рефлекс. Они уже звука боятся.

Трещу опять. Зомби кучкуются в дальнем от двери углу. Определенно им не хочется нападать…

— Неплохо. Я еще удивился, что у этого козла за расчеты и записи на компе. Полезная штука, получается. Ребята толковали, что у Волховской ГЭС заграждения электрические выставлены и зомбаки не лезут туда, а тут еще проще можно оказывается. А хозяев этих сраных я бы еще раз убил, такую девчонку угробили, суки — говорит блондин, глядя на длинноногую, красивую и в смерти девушку в нелепом наряде горничной — фартучек, умопомрачительно короткая юбка, наколка на почти не растрепанной прическе.

— Может не будем их кончать? — спрашиваю я напарника.

— С чего бы? Горняшка понравилась? — спрашивает красавец. Глядя при этом куда-то в сторону. Я кошу туда глазом — куча какого-то хлама в углу.

— Нет, но показать такой результат стоит кому-нибудь из некролаборатории.

— Как скажешь. Потрещи еще и аккуратно глянь — что в двух цинках — в мусорной куче — предлагает напарник.

Одна жестянка пустая — несколько конфетных фантиков и все, а вот во второй гремят, перекатываясь винтовочные мосинские патроны — их немного, меньше сотни, но нам это очень к месту. К сожалению больше в куче хлама нет ничего интересного, я зря ворошу ее берцем. Молоденькая горничная тем временем начинает по стеночке тихо приближаться к нам. Но стоит только опять протрещать стимулом — она тут же покорно отступает.

Выбираемся из комнаты, запираем дверь. Тащу в компьютерную цинк с громыхающими в нем в такт шагам патронами. Отмечаю некую странность — впервые при мне зомби нормально ходит на каблуках — сколько до того видел — все либо ковыляли не пойми как, либо были босы, либо каблуки обломаны. Впрочем и живые-то женщины и девушки в массе своей на каблуках ходить не умеют — что сразу заметно и щиколотки вихляются и сутулятся дамы и идут неуверенно, на полусогнутых в коленках ножках…

— Твари — глухо говорит блондин, сбивая меня с мыслей. Хотя и мысли-то прямо сказать — так себе были.

— Обычные зомби — пожимаю я плечами. Патроны раздраженно брякают в цинке.

— Не про них. Про этих сраных сектантов. Моя старшенькая когда вырастет — такой же красавицей станет. Как подумаю, что ее кто-то вот так просто развлечения ради…

— Мир несправедлив — брякаю я вместе с патронами банальную очевидность.

— Я когда ноги потерял, всерьез решил с собой кончить — неожиданно признается калека. Молчу, жду, что еще скажет. Но он тоже молчит, так же молча забирает цинк, начинает добивать патронами оставшуюся ленту. В конце концов молчать уже не вежливо, приходится в соответствии с деонтологией все же проявить заинтересованность.

Потому спрашиваю, что ему помешало выполнить задуманное, с виду он не производит впечатление робкого субьекта.

— Жена с дочкой. И друзья. Тяжело было — как никогда раньше. Я был уверен, что уйдет от меня. Она у меня красавица — пояснил мне калека и продолжил — а она не ушла. Мне после этого стыдно стало. Я-то их бросить никак не мог. Ну а други помогли найти новую работу. Семью ж кормить надо.

— Ну это да. Тут главное, чтоб был якорь. Который в жизни держит. Ну и чтоб было ради кого жить. Это-то я знаю! Незадолго до Беды я своего однокашника встретил. Он еще похвастал, что в телевизоре его покажут, вот как раз на эту тему.

— Он что, тоже безногий? — хмыкает блондин, но явно заинтересованно.

— Не, он лекарь, у Федорова в клинике работал. Офтальмохирург. Вел прием — а к нему женщина заплаканная заходит. Глаза явно здоровы, непонятно что нужно. И оказывается, что у нее сын работал в поисковом отряде — собирали останки красноармейцев, ну и подорвался на немецкой минометке. Сам в общем виноват, но об этом говорить без толку.

— Это как — лопатой ткнул или наступил — уточняет калека. А я отмечаю про себя, что у него явно есть навык набивания ленты патронами.

— Нет. У них в отряде были несовершеннолетние шалопаи, закатили минометку в костер, а он как увидел — хотел ее из огня выкатить, да не успел. Только и заметил, что красный корпус мины мелкими трещинками моментально пошел, словно сеточкой покрылся — и все. Его не так чтоб сильно поранило, а вот глаза выхлестнуло непоправимо. А он художник, представляешь, да еще и успешный был. Ему без глаз — вилы. И жена тут же ушла. Вот он матери и заявил, что ему жить незачем, если видеть не будет. А парень упертый, что сказал — то и сделает. Ну а матери-то каково — вырастила одна красавца парня, все у него складывалось отлично — и такая катастрофа. Вот она и возила его по клиникам. А ответ везде одинаковый — зрение при таком поражении не восстановить. А сын в депрессии глубочайшей, жить не хочет. Мать его и привезла в Федоровскую клинику, как в последнюю инстанцию. И все врачу выложила. Самое кислое было то, что она сыну наплела семь бочек арестантов, сгоряча придумав по аналогии с зубным протезированием, что ему могут коронки поставить, а это дичь несусветная…

— Это даже я понимаю — улыбается красавец.

— Ну дык! В общем — помочь нечем. Но мать уверена — если сын немного обвыкнется с новыми реалиями — то затею с самоубийством бросит. Он сильный. Надо протянуть время. Время лечит. Ну мой однокашник и устроил этому парню три дня консультаций — вплоть до руководства клиники, водил его по кабинетам. Что характерно — все в положение вошли, хоть и пеняли ему, что коронки — это ж чушь несусветная. Он отбрехивался, что не сам придумал. Замотали парня совсем, но сошлись на том, что пока острый посттравматический период — оперировать рано, надо добиться стабилизации процесса. Парень поверил, да мне кажется и любой бы поверил, когда в такой клинике уверенно спецы такое утверждают.

— И что дальше? — интересуется инвалид.

— А дальше вишь про слепого художника, который делает великолепные картины-аппликации, телевидение сподобилось передачу снять. Ну и офтальмолога попросили участие принять, однокашника моего.

— Обманули, значит, слепого беднягу — ехидничает блондин.

— Вообще-то нет. В то время как раз были серьезные прорывы в плане замены глаза видеопротезом. Мне приятель рассказывал, что и у япов и у немцев оно вот-вот могло получиться. Но Советский союз не вовремя развалился.

— Вот тут ты что-то плетешь, как твой приятель тому слепому пациенту. Лечишь, одним словом — уверенно говорит внимательно слушавший инвалид.

— Нет. Пока государства готовились к возможной Большой Войне разработки протезирования были важным направлением — если война, то инвалидов много, да еще молодых, надо их максимально реабилитировать, чтоб сами себе обеспечивали и не отнимали ресурсы, наоборот чтоб могли еще и работать. А если войны не ожидается, то и притока инвалидов не будет и государствам на эту проблему — тьфу и растереть. Нехай калеки сами исследованиями занимаются. Так что продержись СССР еще десяток лет — вполне бы были киборгпротезы. Те же бионические протезы конечностей ты ж видел?

— Мои такие… были — хмурится инвалид.

— Ну вот видишь. Глаз штука сложная, но наработки имелись. Просто сейчас куда выгоднее фикцией — СПИДом заниматься.

— Вот и дозанимались до такого похабства — совсем насупившись бурчит напарник. И тут же встрепенувшись тихо, совершенно другим тоном заявляет:

— У нас гости!

На изображении видеокамеры, что с фасада видно подъехавший джип — если не ошибаюсь «Судзуки-Самурай», что лично меня радует, потому как джип четырехместный, маленький. Он резко тормозит, чуть не воткнувшись в ограду, даже дает юза боком, из него ловко выпрыгивает женская фигурка и споро бежит к парадной двери, появляясь теперь на изобржении второй видеокамеры.

— Одна? — спрашиваю я.

— Ага. Наверное — Нелли — хищно ухмыляется напарник, устремляясь на лестницу. Я успеваю его обогнать и по возможности бесшумно скатываюсь вниз. К моему удивлению блондин ловко и тихо съезжает по перилам, легко забросив на них свое крепкое тело. Явно навык отработан. А нас в школе за такое ругали.

— Боня! Клайд! Тупые уроды, глушня хренова, чего не отвечаете! Давайте скорее, тайм ту гет аут! Назгул, ты тоже тут? Старая дура, открывай! Черт, как тебя там! Да открывайте же! — орет за дверьми звонкий девичий голосок, а на дверь сыплются тяжелые удары — наверное ногой пинает.

Блондин устраивается рядом с тяжелым старинным стулом, на котором сидела запертая ныне в чулане тетеха при моем тут появлении. Я тяну автомат, но красавец отрицательно мотает башкой и я ограничиваюсь пистолетом. Кивок, показывает глазами на дверь. Я аккуратно щелкаю замком, открывая ее на себя и отхожу, прикрываясь дверным полотном. Девчонка — судя по голосу ей и двадцати нет, продолжая ругаться во всю глотку, влетает в холл, одновременно стягивая с головы странноватый элегантный шлем, а я захлопываю дверь за ее спиной. Птичка в клетке. Она слишком поздно понимает, что тут все как-то не так, не надо бы ей шлем с башки тянуть, да еще и солнечно там за дверью. А тут полумрак. Глазки-то и не адаптировались сразу.

— Встать на коленки, не дергаться, стреляю без предупреждения, тогда будешь живой и целой — отчетливо говорю ей, как меня учили.

Она с секунду смотрит на меня, неожиданно широко и дружелюбно улыбается. Сверкнув отличными белыми зубами радостно говорит:

— Но проблем!

А дальше все происходит настолько стремительно, что мне даже трудно восстановить последовательность событий. Может быть удар по башке так подействовал, может и впрямь все произошло слишком быстро, но я как-то немного замешкался, честно признаюсь. Потому, наверное, и пропустил брошенный в меня девчонкой шлем, только и успел отшатнуться вбок, но по каске мне прилетело сильно, дальше собрался было стрелять, но девчонка куда-то делась, а потом я сообразил, что она стремительно метнулась к стене, взбежала по ней вертикально вверх и выдала роскошное обратное сальто уже успев выхватить пистолет. Только вот вместо ловкого приземления у нее получился тяжелый и гулкий удар затылком и плечами об пол, а мимо меня прокувыркался, крутясь несуразно по полу, тот самый стул, который стоял рядом в инвалидом. До меня доходит, что калека ловким винтом вкрутил мебель аккурат под ноги приземлявшейся девчонке. Выстрелить она все же успела, только скорее всего просто от неожиданного удара об пол палец дернулся.

— Рот так широко можно было и не открывать — оценивающим тоном говорит блондин и пускает мне по полу пучок пластиковых вязок для электроники. Девчонка оглушена, потому перевернуть ее на живот и перехватить руки и ноги стяжками не представляется особо сложным. Мне неловко, наверное я все-таки не очень хорошо сработал в этой стычке. Сопя носом, заканчиваю работу. Пленница упакована вполне добротно. Лежит смирно, а я отстегиваю ремешок с пистолетом, нахожу ножик на голени, снимаю его с ножнами. Вроде больше оружия на девке нету. А вот доспехи — причем довольно непривычные — на ней есть. Я такие видал на наших алебардистах третьего ряда — вроде как они мвдшные или гуиновские, предназначены для защиты при разгоне демонтрантов или при подавлении волнений в тюрьмах, жесткий, но легкий черный пластик с подосновой из губчатой резины. Держит удар палкой, камнем. Зубы тоже держит, если не морф, конечно. Но защищает далеко не все. Все равно — ценная вещь по нынешним временам.

— Глянь — джип пустой? — спрашивает блондин.

Аккуратно выглядываю в щелку. К моему глубокому облегчению в джипе валяются какие-то сумки. Но людей нет. По-моему партнер тоже вздыхает облегченно.

Выбираюсь во двор, миную дохлого кота на воротах, глушу двигатель джипа и забрав оттуда лежавший на сидении АКМС и пару тяжелых подсумков к нему с магазинами, возвращаюсь обратно, под защиту стен. Ключик от авто запихиваю себе в карман. Немного радуюсь тому, что наконец колесами разжился. Потом вспоминаю про свой давний и тоже вроде бы успешный сначала захват другого джипа, тоже к слову «Судзуки» был — и перестаю радоваться.

— Куда эту красавицу? — спрашиваю я.

— А тащи ее наверх, чтоб под присмотром была — решает блондин.

Девчонка легкая, дотащить ее к радиорубке не проблема. Хорошо хряпнулась, удалая паркурщица, так еще в себя полностью и не пришла.

— А что ты меня на первую роль выставил, если знал, что я не слишком силен в драке? — спрашиваю у напарника.

— Дык потому и выставил. Она все внимание на тебя, такого грозного, а на меня, жалкого безногого, внимания — то и не обратила. Иначе хрен бы я ей стул подкинул. Ловка, признаю. И действовала грамотно.

— А если бы она сразу за пистолет бы схватилась? — упорствую я.

— Тогда я думаю ты бы имел все основания ее продырявить. Ствол-то у тебя уже в руке был, а ей еще тянуться было надо. Не успела бы. Уж что-что, а стрелять-то тебя в команде все же натаскали.

— А что ты про кота говорил?

— Что, не в курсе? Серьезно? Ну коты же не оборачиваются, потому с точки зрения этих из Церкви Вечной Жизни кошаки — нечистые животные, неугодные их богам и за грохнутого кота прощается даже и серьезные промахи. Ну и дохлый кот, приколоченный к забору у дома — это оберег, да. Чтоб Зло не прошло! О, наконец-то наши едут!

После обмена репликами, установив, что несколько джипов и пара грузовиков — действительно наши, опять бегу открывать дверь. В доме сразу становится многолюдно, но все физиономии хоть и знакомые — видал их в Кронштадте перед операцией, но понятия не имею кто это. Судя по всему, это какая-то инженерная группа, потому что инвалид среди них свой человек и с ним в основном-то и говорят. Девку, которая только-только стала приходить в себя, утаскивают вниз к машинам и приставляют часового, блондин тут же отправляет пару человек, чтоб нашли и обесточили питание неведомой мне пугалки, которая явно всех заинтересовала и тут же эти чудаки начинают спорить — возможно такое создать или нет и какого это габарита — с двуспальную кровать или с копьютер. Я немножко чужой на этом празднике жизни. Успеваю только предупредить, что в гараже крокодил, а в комнате — четыре зомби с условным рефлексом, чтоб не ходили, значит. Естественно тут же несколько человек ломится в гараж смотреть на крокодила, а несколько со стрекалом прут убедиться в том, что да, есть рефлекс на потрескивание. Тетку забирают для разговора пара неуловимо напоминающих синеглазого лейтенантика парней — хоть сдохни, а словесный портрет по ним не составишь, а я иду на кухню — сварить кофе. Главное я уже знаю. Наши — победили.

Убитых и тяжелораненых в Охотничьей команде нет. Сейчас тут разберутся — и мне выдадут сопровождающего, чтоб доставить к своим. Минутку думаю — а не дернуть ли самому на «Самурае». Но потом решаю лучше сварить кофе и ехать в компании. На сегодня у меня приключений и так хватает. Наигрался, ну его к черту…

Я успеваю сварить себе чашку кофе, совершенно случайно разобравшись в сатанинской здоровенной кофеварке, когда на кухню заходит сразу несколько новоприбывших.

— Такую в школе еще собрал, хотя надо заметить в этой есть пара интересных идей — говорит явно не мне, а своим спутникам плотный матерый мужчина — мужиком его назвать трудно, потому как его физиономию совершенно неожиданно по нынешним временам украшают щегольские усики и до невозможности аккуратная бородка — эспаньолка. Ишь, мушкетер!

— Кофе только для членов профсоюза? — доброжелательно спрашивает он на этот раз уже точно меня.

— Ага! Но сочувствующие профсоюзу могут заварить себе сами. Я второй раз вряд ли сумею с этой сатанинской машиной сладить — честно признаюсь я.

— Гуманитарий, надо полагать? — понимающе кивает мушкетер. Сказал без иронии. Ну, почти без иронии. Нет, все-же не мушкетер, виду него не бретерский. Не, яду в нем хватит, это видно, что подкузьмить он может легко, но не драчун. Ироничен, бесспорно. Нет, не солдат, даже точнее. Скорее офицер. Во, на Ришелье его борода скорее тянет. Вполне серый кардинал. Только такой, упитанный кардинал, не аскетичный.

— А в зернах нет? Только молотый? И джезвы тоже не попадалось? — огорченно уточняет он, быстро прошерстив кухонные полки.

— Не знаю, я сам на этой кухне без году неделя — отвечаю, разыскивая сахар.

— Ну да ладно, жаль, конечно, но мы не дома. По запаху вроде — сгодится — принимает неизбежное человек с эспаньолкой и довольно шустро начинает добывать из агрегата кофе для своей компании. Попутно замечает с сожалением, что сахар портит вкус кофе. Это явно относится ко мне, но я оставляю его совет без внимания. Пить хочется зверски, и вымотался я за сегодняшний день. Потому сахару бахнул от души, да и кофеек — а ля студенческий предэкзаменационный. После бессонной ночи посвященной судорожным попыткам выучить за несколько часов все, что проходили за год. Вроде как ничего особенного не сделал сегодня, а устал так, как за последнее время не приходилось ни разу.

— Вы, надо полагать, тот самый доктор, который нашего Олежку опекал? — спрашивает меня прихлебывающий из кружки с надписью «Вика» инженер из набежавшей в дом шоблы.

— Ну, это вопрос, кто кого опекал. Олежек ваш — это красавец-блондин, что по рации говорил с вами?

— Он самый — кивает серый кардинал. Я на секунду задумываюсь — у плакатного символа США — дяди Сэма тоже такая бороденка, а вид другой. Потом догадываюсь, что у Сэма она не эспаньолка, а скорее козлиная. Длиннее и растрепаннее. А тут прям картинка, волосок к волоску.

— Ну, ваш Олежек и сам не промах, если уж быть точным. А почему вы говорили, что в школе еще собрали такую же кофеварку? — стараюсь я съехать со скользкой темы "кто кого прикрывал".

— Я? О кофеварке? Нет, вам показалось. Речь шла об обнаруженной вами пугалке. Ее как раз сейчас наверху разбирают. Мне поставили по физике тройку, вот я и обиделся. Собрал для них два аппарата — от высокочастотного у тех, кто был в кабинете, головы болели, а вот в низкочастотном у меня не получилось обеспечить автономное питание. Впрочем, оно и к лучшему. Впечатления у вас сильные были? Когда вошли в зону действия?

— Весьма. Но я бы предпочел пока просто попить кофе — сворачиваю я и эту тему.

— О чем речь! К слову меня больше впечатлила самодельная палка — этот электрический анкас для погоняния зомби. Вот про нее можно сказать, что это вполне себе открытие. И знаете, у меня складывается впечатление, что тут даже дело не в собственно воздействии тока, а возможно даже треск разряда уже неприятен для зомби. Как бы нелепо это не звучало — признается человек с эспаньолкой.

Не знаю, что на это ответить. Больно уж странно это звучит. Хотя слух у мертвяков есть, они им пользуются. Не только слух, есть еще что-то, что, например, в темноте дает зомби серьезное преимущество — предполагалось, что все-таки у них есть что-то на манер тепловидения или по электромагнитным полям человеческого тела ориентируются. Точно не выяснено, ничего сверхкомплектного анатомически по сравнению с нормальным человеческим телом не обнаружено, но в темноте зомбаки ориентируются очень неплохо, когда рядом появляется живой. Это вызвало массу трагедий — стоят-то они до последнего момента неподвижно, и что особенно паршиво — не только стоят. Но и сидят и лежат и часто такого лежачего считают за упокоенного. Просыпаются-то зомби по-разному — те, которые ничем не полакомились — вяло, как похмельные студенты, а если оскоромился мертвяк хотя бы парой крыс или куском мяса от своего неудачливого упокоенного собрата — вполне может выложиться в резком рывке на манер крокодила. А вырваться от захвата мертвых рук очень сложно, цепкие они чертовски. И не устают почему-то, в отличие от живых. Впрочем, их физиология как была лесом темным сразу после Беды (потому что такого просто не может быть!), так этим же буреломом и осталась. Быть не может — а на улице не протолкнешься.

— Ну, так проверить — не проблема, надо просто найти поблизости зомби и потрещать у него под носом — замечаю я, по возможности стараясь сбросить напряжение. И умные люди толковали, и сам по пациентам замечал — хуже нет, чем постоянно находиться в напряге. Не рассчитан организм на постоянный непрерывный стресс, бьет это сильно и по сердцу и по мозгам и по всем прочим органам — по принципу "где тонко — там и здрасьте!.

В норме-то у нормального кроманьонца, да что там кроманьонца — любой обезьяны — было все просто, наскочила лютая тигра — сработали все алярмистские механизмы организма, включилось все для улепетывания или драки и выдала мартышка мощнейший физический напряг, пожгла тут же весь адреналин. И может потом отдыхать. А офисный работник, которого начальник отдела хуже тигры лютой садирует, ни удрать не может, физической нагрузкой сняв стресс, ни подраться. А для начальника отдела — ведущий манагер хуже тигры — и тоже ни подраться, ни убежать. Сбой всей аварийной механики получается, потому мужики дуба режут невиданно быстро. Давно уже замечено — у тех, кто постоянно в стрессе — здоровья никакого. Но это у людей, они животины выносливые. Другие млекопитающие от меньшего помирают. Экспериментов прорва была это доказывающих — что с крысами, что с обезьянами. Крысака если посадить в одну клетку с альфа-самцом — так бедолага за сутки от испуга сдохнет, если бежать некуда, альфу даже и кусаться не надо, вся реакция на психологическое воздействие. А каково в офисе с альфа-самцом годами находится? Или вон на обезьянах ученые живодеры опыты устраивали — отсадили альфа-самца, а самку его посадили в клетку к бете — самцу пришибленному. Тот, самочку эту сношая, меньше чем за неделю грозного альфа до настоящего инфаркта довел. А у нас мужики вполне разводы переносят… Даже толстеют от постоянного стресса, как ни странно — организм на стрессовую ситуацию реагирует внятно — раз опасность — надо подкопить про запас энергии. Если все время опасность — надо еще больше копить. "Без бензину-то не едет! А еще и психологически — неприятность удобно перебить приятностью, а покушать — что ж приятнее может быть…

— Это само собой разумеется — откликается человек с бородкой, наконец выдавший всем своим по чашке и пригубивший и сам кофеек.

— Параметры уже понятны, можно таких стимулов наделать, сколько потребно — откликается молчавший до этого полный очкарик, прямо олицетворение ботана. Но к его словам остальные относятся вполне серьезно.

— Весь вопрос — а нужно ли такое. Нет, несомненно в определенных ситуациях такое необходимо. Для тех же чисток среди деликатного оборудования, к слову. Но это все же не массово — замечает инженер с кружкой "Вика".

— Все-таки в джезве, да на песочке, да чтоб свежемолотый — куда вкуснее — немного не в тему выдает тип с эспаньолкой, сделав первые глотки, потом неожиданно поворачивается ко мне:

— А скажите, у вас в клинике всяких самострелов после неосторожного обращения с оружием стало больше, как только приняли положение о поголовной вооруженности граждан Кронштадта?

— Ну а то как же! Заметно прибавилось — и сами себе сдуру пули садят куда попало и окружающим достается, да и сопутствующие травмы — много ж всякого нелепого, но дешевого оружия продают — и разрывы стволов и затворы вылетают в лоб. Позавчера как раз привезли такого дурня — затяжной выстрел был, а он поспешил перезаряжать. Только ведь и раньше всякое бывало — наш снайпер на этом тронулся слегка, на безопасности с обращением-то. Не дай бог при нем в сторону кого стволом повести или без предохранителя оружие таскать… Бесится сразу, потом не угомонишь…

— Пострадал, надо думать? — понимающе кивает головой собеседник.

— Отчасти. Служили три товарища, ага. Перед самым дембелем его дружок — земляк, в карауле будучи с другим таким же другом, от дурной радости, что это последняя смена последнего дембельского караула изобразил сценку из недавно посмотренного вестерна. Ну и разряженный автомат возьми да и стрельни. Да с пары метров аккурат пуля другу между глаз, ровно в переносицу. Подсменки сбежались, а стрелок пытается дыру в затылке панамой заткнуть, а дыра не затыкается и оттуда мозги сгустками и кровища. И пальцами убитый мелко так по полу шарит. Вот так у нашего снайпера один друг глупо погиб. А другой глупо сел. Хотя ребята были серьезные, в разных переделках побывали. Куда там Голливуду.

Минутку все помолчали. Потом полноватый очкарик спросил:

— А откуда патрон в стволе был? Вы ж сказали — разряженный автомат.

— Это как раз просто — отзывается человек с эспаньолкой — нередко на карауле свой патрон в ствол ставят — а то караульные боеприпасы определенной партии и вид у них несколько другой, чем у тех, что на том же полигоне выдают. Не знаю как сейчас, раньше эти "караульные боеприпасы" стояли черт знает сколько времени не обмениваясь, потому могли и не сработать, случись что. Ну и по виду отличались — чтоб их не заменили на какие-другие. Вот магазин он отстегнул, а про патрон в стволе забыл. Бывает.

— Но доктор толкует, что они опытные ребята были — упорствует ботан в очках.

— Дембель — коротко отвечает инженер.

— И что дембель?

— Перед дембелем даже опытные деды дуреют. Причем сильно. Очень домой хочется — резюмирует любитель свежесмолотого кофе в джезве. Потом продолжает как ни в чем ни бывало:

— Так вот вполне вероятно, что части граждан вместо всяких убожищных самопалов лучше такие стимулы выдавать. К слову наши оглоеды уже на себе проверили — человеку разряды тоже не приятны, хотя вовсе не шокер. Сознание не теряется. Просто очень неприятно. Вполне себе перспективное направление. Особенно если подтвердится что оно и на слух зомби оказывает неприятное для них действие. Как считаете?

— Ну если этот треск даже на непуганых работает… Сегодня вон людоедов танковым ревом пугали, я до сих пор немного не в себе, а там думал — уши отвалятся — отвечаю я инженеру.

— Удачно получилось к слову — вставляет тот, у кого чашка "Вика".

— Еще бы не удачно — кто ж предложил-то! — горделиво заявляет завернувший на запах в кухню этот. Как его… Звать-то Чечако, а вот кто — инженер он или звукооператор или журналист — судя по его нахрапу и нахальству — не знаю. Во всяком случае, именно он сегодня обеспечивал рев двигателей у нас за спиной.

— Кофе будешь — спрашивает его человек с эспаньолкой.

— Если хороший — то буду! А где машина? — спрашивает у меня Чечако.

— Какая машина?

— Как какая? Олегова с оборудованием? — он пучит в непритворном изумлении глаза.

— Уничтожена. К нам пробрались двое конных людоедов, машину изрешетили, ноги у Олега, оборудование тоже под огонь попало — отвечаю я.

— И мое тоже?! — подпрыгивает Чечако.

— Это вы про что? — уже совершенно потеряв нить беседы, спрашиваю его.

— Терминаторы! Три штуки — ладно! Нет, ну вот так — БРОСИТЬ!!! Генератор новый — один, колонки акустические активные — две штуки, микшер, импортный, серебряный, на 48 каналов… Вы что, все там вот так и оставили? — прямо задыхается от возмущения этот Чечако. Ему суют в руки кружку, но он раздраженно ее отпихивает, так что ароматная коричневая жижа плещет на пол.

— Эти терминаторы уничтожены в ходе ээээ… огневого контакта — растерянно говорю я покрасневшему как свекла обладателю оставленных в лесу причандалов.

— А все остальное? — кипит от злости Чечако.

— Ну да там же зомби понабежали кучей! Мы сами-то еле ноги унесли, а вы тут нам за генератор выговариваете! Думаете легко было — лошадь кстати с фортелями оказалась, идти не хотела!

— И правильно! Лошадь и та понятие имеет! Бросили вверенное имущество! И хоть бы аппаратуру мо… колонки с генератором инв. номер 128273 в кузов запихали! Охраннички, блин — ни украсть, ни посторожить!

Я стою остолбенев. Еще больше удивляюсь, когда совершенно адекватный до этого инженер с ришельевской бородкой в тон вопящему Чечако заводит ту же песню.

— Люди добрые! Да где ж это видано, новый 48-канальный пульт тащить в лес? Совести у вас нетути! Туда вполне какого-нибудь Mackie каналов на 6 будет выше чердака Останкинской башни! Чечако, почто ты им отдал такое богачество? Чем тебя пытались соблазнить, или угрожали чем? Новый генератор… активная акустика, пульт на 48 каналов — да в мирное время убивали за меньшее… А ведь там наверняка не только это, там коммутации погибнуть может сколько… А обработка? Наверняка ведь и обработку ты им давал? Ведь только параметрических эквалайзеров ушло несколько, а сколько ты поставил графических… Ох…

Он хватает себя за голову и горестно стонет, причем у меня складывается ощущение — что вполне серьезно. Чечако, однако от этого сдувается, тускнеет, потом добавляет уже вполголоса:

— Кстати, они и кабель Proel тоже…

— Ну какой Proel? Там же Klotz был? А коммутация? Где вы теперь возьмёте такой Neutrik? Эх… всё пропало. И генератор новый… Только кабеля 35 метров!

— Какие 35? Это кишки было 35, а 300 метров симметричного микрофонного кабеля?

— А восемьдесят разъёмов симметричных? Эквалайзер параметрический Klark teknik кто восполнит? Им всё воевать… А оборудование совсем не жалеют! А как колыбельную без оборудования сыграть? А про паяльник керамический, да набор отверток из того же материала? Воот! Никто и не вспомнил! И — Чечако — два спирта забыли, горечь потери надо сначала хорошенько залить! — с совершенно серьезным видом выдает инженер с эспаньолкой. Я недоуменно смотрю на обоих — то ли они дурака валяют, то ли всерьез такую пургу гонят. Потом с некоторой натугой до меня начинает доходить, что это явный наезд с нагрузкой. Что-то не заметил я, когда Чечако этот разворачивал свои электрические шарманки таких объемов этих, как их, кабелей серебряных с разъемами мнемотоническими или как их там обзывают. Тем временем парочка продолжает не снижая накала:

— Чечако, где вы ходите? Никого нельзя оставить! Давайте оформляйте рапортом все потерянное из-за разгильдяйства и головотяпства! Что, я за вас все должен наизусть помнить! Вы и паяльник там оставили? — строго вопрошает тот, что с эспаньолкой. Замечаю, что рожи остальных инженеров, стоящих на кухне, приобретают этакое постное выражение — когда человек хочет заржать, но нельзя. Вот теперь я точно уверен, что эти мерзавцы то ли прикалываются надо мной, уставшим, то ли пытаются раскрутить меня на какие-то нужные им от меня или от команды нашей действия. Ну, давайте, на меня где сядешь — там и слезешь!

— А ну да, вместе со спиртом… ну, да придется списать… Чарджер! Я все подготовлю — бубнит весьма назойливо и настырно Чечако.

— Значит так — командирским голосом велит тот, с эспаньолкой, которого назвали странным прозвищем Чарджер — опись пролюбленного этими героями оборудования давайте сюда через 15 минут, вот товарищ Олег еще будку и своих терминаторов списывает всех трех.

— Двух! — преданно поедая ефрейторским взглядом величавого Чарджера поправляет Чечако.

— Хм, мне говорили трех… может трех, и пусть недоумевают? — с брезгливым высокомерием вельможи произносит Чарджер.

— Есть! — восторженно гавкает Чечако. Остальные инженеры становятся еще более постными, ну уже и некуда вроде — вот — вот заржут в голос.

— Вы, доктор, раз уж так недоглядели и допустили потери очень ценного имущества давайте рапорт пишите про высокую эффективность "наших нанотанков", и, как следствие, про бой с превосходящими силами кавалерии противника… ага…. да и про трофеи упомяните, мол, в результате тактического маневра приобретено дополнительное транспортное средство типа "лошадь четырехногая", да и неплохо бы, чтобы ваша артель за недогляд выделила нам пока два объема спирта! Горечь потери надо сначала хорошенько залить!

— Чую, что пристрелить вас дешевле обойдется. Если не остановить полет вашей фантазии такого потребуете, что поездом не вывезешь… — по возможности спокойно парирую я.

— Но ведь оборудование потеряно? — совершенно невозмутимо уточняет Чарджер.

— А что нам надо было его отбивать у благодарных радиослушателей? Ваш коллега — Чечако — такую радиопрограмму залепендил, что был полный аншлаг. Мы и так по возможности обезопасили местность — двух кавалергардов каннибальских пришлось на крупные ветки затащить, чтоб морфов не завелось!

— Это как? — уточняет допивший кофе инженер в очках.

— Веревку перебрасывали через крупную ветку, чтоб зомби не дотянулись, за луку седла ну и за ноги упокойничка — и лошадкой тянули, пока он на ветке не оказывался. Не до ваших репродукторов было!

— Чарджер, вы видели!? Они изначально собирались все БРОСИТЬ! Нет, невиданно, зомбаков развесили, а пульт, серебристый, импортный… два… бросили… — снова кликушествует Чечако, но вдруг обрезает, словно пленку ножницами, и заговорщицки шепчет:

— Мы культурные люди! Для вас свободный день «охоты», грузовик от командования — один рейс нам, один вам! Мы не только о себе думаем!

Ага. А я прямо немедленно развесил уши. Тут же встревает этот, Ришелье — Чарджер, кот Баюн с замашками Сирены:

— Да мы вообще, тихие и смирные. Но за аппаратуру… Эх… Кто не «чесал», тому не понять, как это, когда на «кишку» наехал трактор, и из 52 каналов работает только 8, за 45 минут до следующего концерта. И приведение в рабочее состояние, а это восстановление ещё 12 каналов «кишки» за полчаса промеж концертов, и полное восстановление за ночь. Это ж понимать надо! А тут вдруг! Бросили комплект аппаратуры. Да я без прикрытия, но с напарником туда полезу, лишь бы не оставлять! И совершенно справедливо, рейс нам, рейс вам. А выбрать грамотно поможем. Вам к слову, тоже много чего пригодится! По теме, я ж гастрольно-студийным техником отработал семь лет!

Только я собираюсь наконец ответить достойно, как сверху со второго этажа доносится заполошный крик:

— Медик!

Рефлекторно передвигаю сумку на пузо и дергаю из кухни наверх, на второй этаж. Явно недосмотрели обалдуи на зомбаков с дурацкими стрекалами, тяпнула, небось, красоточка — горничная кого-то из инженеров! Но сверху кучей навстречу мне несется несколько человек — со злыми рожами и оружие приводят на ходу в готовность, только предохранители и защелкали. Постреляют еще друг друга, идиоты! Мы сталкиваемся на лестничном марше и я вместе с этой толпой вылетаю за двери особняка.

Вся эта орда, что выдавилась со мной через входные двери целеустремленно прет в ворота. На секунду задерживаюсь, для того чтобы выдернуть из сумки резиновые перчатки, судя по тому как орут "медик!" работка будет не терпящей отлагательств и лучше быть готовым к любой пакости. Потому перчатки на руки сразу. У меня ручонки после сегодняшних приключений грязнючие, да и неизвестно в чем копаться придется, радость от встречи может быть взаимной. Вот ведь времечко — постоянно приходится ручонки перчатками защищать — не кожаными, так брезентовыми. А то и резиновыми…

И раньше-то все время перчатки носил — после того, как нас, студентов первого курса, лихо устроивших битву в снежки прямо у фонтана в институте строго отчитала уважаемая профессор — дескать для врача, тем более педиатра забота о коже на руках важнее важного — они у нас всегда должны быть мягкими, теплыми и чувствительными. Да и права оказалась — пальпация и перкуссия грубыми лапами просто неисполнима, и не подпустят к себе лекаря с ледяными лапами не то что дети, а и взрослые пациенты тоже. Так что и раньше носил, а теперь только дома считай без них…

На асфальтированной площадке сейчас стоят вразбивку машины, несколько человек очень бодро, развернувшись цепью бегут споро как раз по той дорожке, что мы так недавно «пресекали», остальные собрались кучей в середине огороженного машинами пространства, машут руками мне, чтобы я поспешил туда. Ну я и спешу со всех ног, попутно стараясь понять, что не так с теми, кто побежал по дороге. Доходит — и я не останавливаясь ору им вслед:

— Эй, там растяжка на дороге! Осторожнее!

Но долго их просвещать у меня не получается — кучка людей у машины. Торчащие оттуда из кучи ноги лежащего человека, которые сразу мне не нравятся слабым шевелением, мелькнувшие ярко-белые бинты с слишком большим количеством красного…

Публика, хаотично пытающаяся оказать помощь, раздвигается и мне становится дурно. Не в том смысле, что меня затошнило, этого как раз нет. Вот что есть и очень плохо выглядит — совсем молодой пацан. Полузакрытые глаза закатились под лоб, одни белки видать, кожа отвратительно белая, нехорошей восковой полупозрачности, а шея и все ниже густо залиты кровищей и эта кровища явно продолжает литься. Благо мальца этого держат в полусидячем положении. Странный какой-то цвет у крови. Неестественно яркий. И много ее… Очень много. Я такое количество крови видал только уже у убитых. А этот — еще жив вроде. Во всяком случае руки и ноги еще шевелятся. Только мне это тоже не нравится — на трофейных чеченских видео так шевелились в агонии люди с перерезанным горлом. Черт, у этого сопляка значит сонная артерия с дыркой, вот откуда эта кровища. Справа-то шея чистая, вся раскраска слева, и так ее там много, что не понять, какая рана-то! Отпихиваю мужиков с измаранной ватой и бинтиками. Плюхаюсь на колени, чтобы устойчивое положение у меня было, под правое колено попадается какая-то помеха, мельком замечаю, что это мвдшный пластиковый доспех с руки. Подхватываю у одного из мужиков тампон из индпакета и стремительным мазком смахиваю кровь с шеи паренька.

То, что успеваю засечь за долю секунды только подтверждает паршивый первоначальный диагноз — дырочка небольшая, сантиметра полтора, ровная, скорее всего от какого-то холодняка, может и от куска стекла, проекция — аккурат по сонной артерии, точно вбито у отчетливо видной мышцы под устрашающим всех школяров-студентов, изучающих анатомию, именем стернокляйдемастоидеус. Жуткое латинское название, а в переводе все просто — грудино-ключично-сосцевидная мышца, названа как и другие по месту прикрепления, крепится за ухом к черепу — к сосцевидном отростку, а потом косо идет к грудине и ключице. При сокращении наклоняет голову, ее потому кивательной еще называют, да. А еще студент Бузнашвили не пойми с чего заявил на экзамене по анатомии, что ею можно улыбаться. Ему и поставили пару, потому как улыбнуться ею у него не вышло, как он ни старался. Но мне вся эта чушь совсем ни чему, проносится быстрее, чем… Черт, льется как! А надо в первую очередь кровотечение прекратить, это закон. Поди останови, единственно на что похоже — когда у меня на кухне кран отвалился и вот почти такая же струя пошла… Пережать пальцами? Да больше ничего в голову не приходит. Хотя крупные артерии если и удается пережать, то плохо и недолго, жгутовать надо… Из-за кровищи нажать толком не удается, скользят пальцы. А помнится рассказывали, что курсант из ВМА так товарища своего спас — заткнул пальцем дырку в сонной артерии. Была не была! Указательный палец как раз входит в разрез, по ощущениям словно палец в рот сунул, мокро и горячо, кончиком нащупывается упруго сокращающаяся эластичная трубка артерии, кровища прет и прет. Стенка ровная и — опа, нашел дыру! Палец проседает, давлю крепкую артерию к позвоночнику. Она бьется, выскальзывает, но радость велия — кровища перестает переть из разреза. Почти совсем. Так, дальше что? Так мне и сидеть, как тому голландскому мальчику, который пальцем заткнул дыру в плотине и так и ждал всю ночь, пока кто мимо пойдет? Артерию-то зашивать надо. Мне тут и нечем и никак. Значит нужна эвакуация. В госпиталь. Значит нужно предупредить. Чтобы нас там ждали — чистая операционная, набор стерильных инструментов, бригада во главе с хирургом и реаниматолог с пистолетом на всякий случай. И все это далековато, пеше не добежишь. Действовать как положено — поэтапно — без толку, очень долго будет, значит коллеги на промежуточном пункте и в Стрельне не помогут. Надо сразу же в Кронштадт доставить. Значит подходящий транспорт для эвакуации. И мужиков чем-то занять, чтоб не мешали.

— Так. Дырку в артерии я заткнул пальцем. Теперь, те кто держат парня — продолжайте держать. Ты — найти ровную досочку, сантиметров 60, жгутовать будем, кто старший?

— Я, слушай спасай парня, все что угодно, слышишь?.. — раздается над ухом. Отмахиваюсь, надо быстро и внятно приказать что кому делать.

— Стоп! По рации предупредить госпиталь о том, что ранение сонной артерии, чтоб подготовились. Сантранспорт какой есть — вызвать сюда и побыстрее. Лучше бы авиацией. У ребят с Бычьего луга узнать — лучше бы их тарахтелками. Они обещали сегодня на всякий случай одну авиетку держать под парами. Совсем бы хорошо вертолетом. И еще — с парнем этим чтоб все время разговаривали. Понятно?

— Понятно, сантранспорт. Разговаривать… Он же без сознания?! — несколько растерянно повторяет стоящий рядом.

— Госпиталь предупредить! И разговаривать. Делать как я сказал! — рявкаю в ответ.

Мужик не успевает ответить — не очень далеко знакомым звуком бахает граната и тут же вроде как выстрелы… Половина из толпившихся подскакивает и довольно споро занимает оборону вокруг. Старшой тут же начинает уточнять по рации. А у меня внезапно оживает гарнитура и голос блондина огорченно сообщает, что эти идиоты в пылу погони все же нарвались на растяжку, хоть их и предупреждали и есть раненые. В ответ сообщаю ему все те требования, что только что излагал ругающемуся по соседству в рацию инженеру.

Красавец хмыкает и напоминает, что вообще-то он все прекрасно слышал, включая буффонаду Чечаки с Чарджером. А ну да… Я же не снимал аппаратуру, не выключал… В общем с госпиталем он свяжется незамедлительно, задачу понял, не маленький и прекрасно знает, что мало доволочь раненого в клинику, надо, чтоб там были готовы его принять. Это меня радует, большая часть публики считает, что главное дотащить до любой клиники, а там все образуется волшебным образом. И потом удивляется, почему это раненому не могли помощь оказать. Им идиотам невдомек, что надо чтобы операционная была готова — вымыта и простерилизована (да и вообще была, а то притащат в детскую поликлинику жертву ДТП с переломами — вот счастье-то!) хирургу и ассистентам с медсестрами размыться треба, а те хирурги может вообще уже дома по окончании работы спят, их еще вызвать надо, и чтоб инструментарий весь был в наборе, да простерилизован, да много чего. Я помню как шофер ругался, что сбитую им тетку маринуют в приемном отделении — он вишь героизму проявил, притащил пострадавшую в клинику, ага. Детскую, инфекционную. Поздно вечером. В субботу. Ясен пень была эта клиника близко от места ДТП, только вот в ней ни специалистов не было, кроме дежурного инфекциониста, ни всего прочего. Как раз доставка бедолаги, попавшей под колеса, до готовой к работе клиники, дежурящей в тот день по скорой, выпала именно мне. Шофер на меня и напрыгнул ярой тигрой, как только я в бокс зашел. А я в ответ предложил ему немедля ехать. Вот прям из приемного бокса. Типа — заводи помчались! Он на меня глянул как на идиота и пояснил, что для того, чтобы ехать — надо дойти до машины. В ответ я ему растолковал, что для того, чтобы оказать жертве ДТП помощь, надо доставить ее в дежурную по городу клинику, которая может эту помощь оказать, а не абы куда попало, лишь бы в белых халатах кто был. Кажется я смог его убедить, ему потом было стыдно, нормальный человек попался, все же. Инфекционист к слову хорошо помог шину наложить, на теткино счастье в ходе доставки ее перелом не крутанул старательный шоферюга.

А мне солоно становится — что делает взрыв гранаты с людьми я видал, сейчас приволокут мне пяток человек с огнестрелом, а я сижу с пальцем в сонной артерии и в целом ситуация как у сиамских близнецов. Или как у хрестоматийных молодоженов, к которым поутру маманя спросту зашла спросить, что они на завтрак кушать будут. И этот обалдуй, которого я за досочкой послал — тоже пропал с концами. Можно конечно жгут через руку с другой стороны кинуть, тоже вариант. Но что-то не хочется мне руку в это дело приплетать… У пострадавшего и так с кровообращением сейчас большая проблема, а мы все-таки не на поле боя. Можно чуток удобств себе позволить. И мне почему-то кажется, что лучше использовать досочку. Как защиту для здоровой сонной артерии. Когда жгутовать буду. Жгут-то у меня добротный, с дозацией закрутки. Разжились недавно. Парень, который говорил с раненым замолкает, смотрит за свое плечо. Там с шумом волокут вроде как двоих, надо думать те, что на растяжку выскочили. Толчея совсем рядом на горячий асфальт и впрямь кладут двоих. Один ругается. Другой шипит то ли от злости, то ли от боли. Рычу на парня, чтоб продолжал говорить с пациентом. Удивляется. Но снова начинает балаклавить про "Держись! Все будет хорошо, за тобой уже вылетели, ты только не сдавайся" — в общем все грамотно излагает.

— Давайте сюда! Скорее! — кричат мне словно я глухой или в километре от них. Слышу я все, мне палец не вынуть. Кровь тем временем стала сворачиваться, липкая зараза, а у меня от нее еще и рукав промок. Даже и не заметил как натекло столько. Вообще видок у нас с клиентом… А этот сукин сын, которого я за дощечкой послал пропал, как земляника в заду у медведя… откуда это сравнение выскочило? Черт с ним!

— Сейчас жгут буду накладывать этому парню, через минуту займусь остальными!

Вы пока с раненых одежу аккуратно сдерите, чтоб раны видеть! Ну срежьте с пострадавших участков! Я сейчас! Ты и ты, давайте сюда. Помогать будете! Задача простая — ты его руку со здоровой стороны поднимаешь, сгибаешь в локте, так, кисть за голову… ну подсунь, аккуратно, вот, молодцом. Держи так! Ты берешь у меня вот этот длинный рулончик бинта, нет, не этот. Сумку открой шире! Вот самый широкий бинт видишь? Его берешь, хорошо. Теперь внимание: я свой палец выдерну, а ты тут же прижимаешь этот бинт в скатке так, чтобы он параллельно был расположен к этой вот мышце, с внутренней стороны. (Тут я свободной рукой показываю как должен быть прижат скатанный в тугой сверток бинт). Все понятно? Ты держишь руку, ты прикладываешь бинт и давишь. Вдавливать сильно, но без фанатизма, размазать клиента по борту машины, на которую он опирается не надо. Ясно? Вопросы есть? Если есть — задавайте, потом некогда будет. Нету? Готовы? Ну-ка, как ты приложишь бинт? Да, покажи. Хорошо. Так, минутку — на поднятую руку вот этот щиток присуропь.

Я показываю пальцем на валяющийся под моими коленями фрагмент ментовского пластикового доспеха. Все-таки лучше на него упереть жгут, не на живые ткани руки. Доспех надевают, руку опять за голову — можно продолжать. И я выдергиваю палец. Кровища опять прет ручьем, но парень с бинтом настороже и тут же вжимает с усердием валик бинта рядом с этой самой грудино-ключично-сосцевидной. Перехватываю руками, пачкая бинт кровищей, поток ослабевает. Давим. Давим… Бинт набух кровью, но вроде как того безобразия как в начале нету. Правда и крови парень потерял много, ясно, что гидравлика не та уже…

Вожусь с жгутом, чтоб он заменил наши руки, прижавшие артерию к позвонкам. Тоже бы не переборщить бы, я на шею впервые жгут накладываю, знал все это только в теории. Для подстраховки еще один жгут добавляю. Вроде держит. Не, точно держит. Бинт явно перестал набухать… Или мне кажется? Вроде не кажется. А, ладно теперь его лучше уложить, ноги задрать, чтоб оставшаяся в его жилах кровушка обеспечивала бы в первую очередь мозг и сердце. Мозгу-то совсем паршиво — снабжается он сейчас одной артерией вместо двух, не факт, что коллатеральное кровоснабжение справится. Аккуратно перемещаем раненого из полусидячего в лежачее положение, под ноги ему кладут какие-то шмотки. Смотрю внимательно — явно у него шок от массивной кровопотери, без сознания, что плохо, но дышит сам, пульс есть, хотя и препаршивый по всем показателям.

Но что радует — не кашляет. Не пузырится — значит ранение и впрямь только сонной, гортань и прочая не повреждены.

Еще радует, что блондин сообщает — выслали самолетик, так что троих можно будет отослать сразу. В госпиталь сообщили. И даже кровь у них есть. Но если не хватит — то в Кроне наберется всяких знакомых — их уже обзванивают. Вспоминаю старый совет одного опытного фельдшера со Скорой и требую, чтоб притащили весь лед из коттеджного холодильника.

Велю парню продолжать разговаривать с раненым. Смотреть, чтоб был пульс и за дыханием. Сам быстро передвигаюсь к тем двум, что на растяжку нарвались. У одного огнестрельное тупое ранение брюшной полости и судя по всему — проникающее. Второй удивляет еще больше — у него четко пробита стопа, башмак с ноги уже стянули и дыра как-то не выглядит осколочной. Вот не знаю почему — то точно как из пистолета. Пулей. У Мутабора помнится так же ногу прострелило… Выкидываю намертво слипшиеся от засыхающей крови перчатки, одеваю свежие. Как раз притаскивают пластиковый пакет со льдом, показываю, чтобы приложили к голове дурака с пробитой сонной артерией — охлаждение головы вызовет уменьшение потребности мозга в кислороде, больше шансов, что резкое ухудшение кровообращения не вызовет фатальных поражений в мозге этого дурня.

Пока перебинтовываю (а могли бы и сами. Не дети чай, пяток взрослых мужиков тут же толчется.) слушаю возбужденную речь раненого. Получается, что растяжка — то их не зацепила, вроде как их обстреляли что ли из леса. Не понятно, но вслушиваться некогда — безногий напарник сообщает, что самолет мы сейчас увидим. И точно, над нами бреющим проходит малютка-авиетка со странным видом гондолы и явными поплавками на крыльях. Гидросамолетик значит. Опа, а это с одной стороны отлично — такая барабулька сядет на любое из окружающих нас озер, а там приземлится на залив в любой гавани, но вопросик-то неприятный — с водички грузить раненых как? В Кронштадте катеров и лодок до черта, а вот тут я что-то ничего похожего не видал. Мочить раненых всяко не охота. Говорю об этом напарнику, тот отзывается, что не дети малые, соображают. Слышу краем уха переговоры с летуном — решают садиться на Ивановское озеро, а мы сейчас туда раненых доставим. Ну понятно, сесть гидросамолету нужно и чтоб взлететь было можно… Метров полтораста как минимум, а тут прудов много, но все они маловаты. Перевязал обоих, от обезболивания отказались — я им растолковал, что будут под общим наркозом все равно, так меньше осложнений будет если что… Загрузили без проблем. Несколькими машинами дернули к указанному озеру, пара джипов на другую сторону рванула, там оцепление высыпали, чтоб никто не подкрался.

Погрузка прошла достаточно просто, не ожидал от этой братии такого элегантного решения — а они поскидали одежонку на бережке и ухнули в неглубокий пруд, прям наяды. И эти два охламона, что меня грузили карами за потери имущества там же. Слышу как орет Чечако, глотка у него луженая и по-моему он не переносит тишину физически. Самолетик малюсенький четырехместный, этакий летающий «Матиз» Мне в самолете места не хватало, потому стоял в охранении, поглядывал. Издаля полюбовался на величественные руины спаленного уже при демократизации здоровенного дворца Петра Третьего — тут его как раз Орлов и порешил вилкой…

Потом наяды эти с волосатыми ногами подтянули легкую самолетинку к берегу и на руках аккуратно передали всех троих раненых в кабину. Тому, что с дырявой ногой, поручили присматривать за двумя другими, авиетку оттянули в удобную для старта позицию, придержали за хвост, пока мотор винт раскрутил, и она без особой натуги взлетела, разогнавшись по глади пруда. Летчик — узнал я его, летали к моим не раз в деревню — крыльями качать не стал, наоборот очень мягко и аккуратно взял курс на Кронштадт, а я перевел дух. Честно если, приложив руку к сердцу — я бы с удовольствием без всех этих восторгов и приключений обошелся.

Вернулись обратно к коттеджу всем конвоем. Я спохватился, только когда знакомый домик увидел. Мне — то сюда зачем? Я б лучше к своим. А то с этими инженерами больно уж буссенарщина какая-то получается. А они еще докопались с кучей вопросов, да еще дотошные они и в детали лезут… Мне же никак не охота тут им лекции читать. С неудовольствием поясняю, что говорить с человеком, ободрять его, даже если он без сознания — необходимо. Люди все слышат и не раз потом анестезиологи и хирурги краснели от неловкости. Когда оказывалось, что больной слышал то, что вовсе было не для его или ее ушей.

— Это почему так? — спрашивает тот, кто с раненым говорил. Послать бы его подальше, да сесть и просто тупо посидеть, но нехорошо — старался он помочь. С душой к поручению отнесся… Такое редко бывает, надо поощрить.

— Не знаю. Некоторые считают, что просто структура мозга, обеспечивающая слух чуть ли не самая древняя, к кислородному голоданию стойка, потому работает и при потере сознания. И кто не помнит ничего — вспоминает, если его погрузят в гипнотическое состояние. Другие считают, что, дескать, душа болтается рядом с телом и слышит, что вокруг творится. Не берусь судить. Этот вопрос темный и спорить не берусь. Амеры вон сообщали, что даже слепые при клинической смерти видели все происходящее. Вплоть до того, как одеты были реаниматологи.

— Слепые? — удивляется слушатель.

— Оне самые — тупо подтверждаю я.

— Ты как думаешь — выживет? — с надеждой спрашивает инженер.

— Надеюсь, что да. Состояние у него было паршивое, прямо скажу, крови потерял много. Да и тискать каротиды — то есть сонные артерии — очень для организма небезразлично, там рефлексогенные зоны. При ударе по ним может быть вообще остановка сердца, а хамовитых пациентов, буйных, приходилось не один раз так успокаивать — хватаешь его руками за шею, но не душишь. А большими пальцами как раз каротиды пережимаешь. Сознание теряет за пару секунд, а следов никаких и последствия тоже вполне себе. Разве что когда из обморока вернется — уже будет не буйным, а слабым и тихим. И довольно долго.

— Надо же как! — искренне удивляется парень.

— Ну а как ты еще можешь обороняться — бить пьяного кретина не с руки, он вот после удара упадет, башкой стукнется и вот тебе полное счастье в виде следствия и суда. Он же хоть и пьяная скотина — а пациент все же. А так его сознания лишишь — и все довольны. Слушай, давай мы с тобой потом на эти темы пообщаемся. Сейчас я уже выдохся… Хотя вот в морду наверное твоему сослуживцу дать смогу — злобно заканчиваю я тираду.

— Которому? — подскакивает собеседник.

— Вон тому пентюху с дощечкой. Когда мне нужно будет послать за смертью — лучшего гонца и не придумать. Он эту дощечку получается 20 минут искал. Наверное в Петергоф бегал. А, ладно, пусть живет — машу я безнадежно рукой и иду в коттедж. Сам даже не знаю — зачем. Вроде что-то забыл. Вопрос только в том, что не могу вспомнить это забытое.

Ладно, попрощаться с напарником блондином надо. Как — никак мы с ним неплохо повоевали сегодня. Удачливо.


Блондин все так же при рации и компьютерах. На его вопрос — о том, какие перспективы у пострадавших, бурчу, что парень с дыркой в шее плох, тот, кто в пузо что-то словил тоже плох, а третий будет хромать. В общем все плохо и все ослы, и мне непонятно, что там произошло. Хотя, как и положено настоящему доктору, а настоящие доктора — все немножечко Ватсоны — я так прикидываю, что раз девки нашей пленной нет, а у охранявшего ее часового дырка в шее, скорее всего она как-то распуталась и пырнула его чем-то вроде острым. Эти болваны, которые на растяжку наскочили, наверное за девахой погнались, а она их так на растяжечку и вывела. Расслабились победители, получили по полной схеме. Позоруха будет, если и пырнули горе-часового чем нибудь убогим вроде пилки от ногтей. Мне только непонятно, как девка ухитрилась выпутаться — я ее старательно скрутил. Опять же эти стяжки для электроники у блондина были самые крепкие из возможных, это-то я точно видел. Попадались стяжки разные, были и жидковатые, но эти были прочные, уверен. Называется повезло нам, попалась нам Гудиня, или как там этого звали иллюзиониста, который из всяких пут и цепей выкручивался…

Безногий хмуро и несколько пристыжено отвечает, что вообще-то девку сам же часовой и развязал. Черт его знает, часового, разбирательство еще будет. То ли решил перед девахой покрасоваться — дескать смелый, то ли она сама его науськала, то ли просто решил с нее снять приглянувшийся пластиковый доспех… А ведь точно — я же как раз ему руку защитил от жгута именно этим плечевым фрагментом, он мне еще под колено попался! А пырнуть парня пленная могла и пилкой для ногтей, обыскали-то мы ее поверхностно. Только ранка не похожа на пилку. Видел я и от пилки дырки — уже пилка, точно.

Блондин кивает — у девки где-то оказался совсем маленький клинок припрятан. Из породы тех, что в пряжке ремня могут быть заныканы. Скорее всего клинок лепестком и выпускается между пальцев, средним и безымянным, а рукоять в ладони позволяет тыром пырнуть очень крепко. И мы не доглядели, и часовой не доглядел и те, кто во дворе рядом были — тоже. Они чухнулись только когда девка уже за контейнеры рванула. Ну дальше все понятно… Мрачный Чарджер, который в такой ситуации кажется гораздо старше, чем в легкомысленном состоянии, как-то по — стариковски устало прислоняется к притолоке двери. Тихо поясняет, что и с растяжкой все произошло не так, как я подумал — все таки ребята в их группе не совсем уж неумехи, успели залечь. Когда щелкнул взрыватель и граната бахнула все уже были в безопасности. Почти в безопасности. Не учли того, что там оказалось поставлено несколько мин-самострелов, я такие еще весной у людоедов видал. Вот одного прострелило, когда кинулся в уютную ложбинку, а второй напоролся, когда кинулся помогать… Так все хорошо складывалось, а тут в самом конце и так глупо… Выходит, нам сильно повезло, когда мы там болтались с конным блондином. Мысль эта явно приходит в голову не мне одному, потому как калека, криво улыбнувшись, говорит, что не всем такое счастье, как нам. Остальные кивают — нам и впрямь везло, видно блондин рассказать успел про наши подвиги. Чечако тут же и высказывает это вслух. Смеяться не получается. Так, криво ухмыльнулись… Кто-то принес из кухни чайник, опять пахнет кофе, а мне он что-то в глотку не лезет. Притаскивают для меня пакетики. От чая я никогда не отказываюсь, даже от такого, в пакетах. Впрочем краска в моем чае нормальная. Выглядит красиво. Рукав от подсохшей крови стал жестким как картонным, бурый и пахнет от него почему-то металлическим медным таким запахом.

— Да. Некоторым везет. Не пойми с чего. А нашим не повезло — говорит один из молодых, тот что чайник таскал.

— Глупости — бурчу я, хлебая чай и брезгливо косясь на свой фанерный рукав.

— Почему же глупости? — ощетинивается парень.

Мне жутко не охота отвечать, да и вообще я зря это ляпнул. Черт меня за язык потянул. К моему облегчению этот самый Чарджер берет на себя труд растолковать подрастающей смене мою мысль. Ну не зря говорится, что у дураков мысли совпадают. А чтоб до высот моей этой мудрости нынешней добраться ума не много надо, на поверхности лежит вообще-то.

— Везение — как правило результат анализа вероятного развития событий и ясного планирования действий — замечает Чарджер.

— Да прямо! — отвечает строптивый молодой — Типа как в лотерею выиграть — только анализ помогает!

— Именно — кивает многомудрый Чарджер — именно сначала анализ, потом прогнозирование и планирование действий. Иначе все деньги просадишь, а ничего не выиграешь. А процент выигрышей закладывается изначально во все лотереи и игральные автоматы. Потому когда говорят, что выиграть у казино можно только купив это казино — в целом правы. Понимают вопрос.

— А наши тогда при чем? — удивляется молодой.

— При том. Охраняешь пленного — должен думать что дальше может быть. Юнкер не подумал. То есть не анализировал, что может случится. Если он пленную развяжет — будет она стоять спокойно или долбанет его всерьез — разные же варианты развития событий. Я говорил уже, что у вас клиповое мышление, не понимаете, что такое анализ и планирование. Говорил ведь? — с грустью смотрит на паренька Чарджер.

— Тем не менее этой нашей парочке, угробившей дорогущее оборудование, явно повезло, причем несколько раз кряду. И тут четко виден фактор именно непланируемого везения. Ничего иного, чистое божье провидение. То, что конная каннибальская кавалерия выперлась прямо наТерминаторов — это можно списать на точный план, хорошо. А вот то, что первая очередь пошла по протезам, а не по ногам — это уже то самое везение — замечает ернически Чечако.

— Ты сейчас тут наговоришь — с неудовольствием огрызается Чарджер. Видимо стычки с ехидным Чечако у них дело привычное.

— Что есть — то есть — удача — да, отчасти планируемая штука. Но сверхъестественные дела тут тоже имеют место быть — гнет свое радиоведущий.

— Ага. Рука Божия. Перст указующий — сердится Чарджер.

— Если так угодно — да — продолжает заводить собеседника ехида радиоведущий.

Инженер хмыкает в ответ:

— Конечно. Конечно. Европейская точка зрения на каждый бой и войны в целом как на Божий суд популярна в определенных, не слишком перегруженных информацией массах. Но не катит, увы, не катит.

— Это он о чем? — тихо спрашиваю у молодого, который несколько подувял, видимо этот спор уже бывал и раньше.

— Да про то, что у америкосов девиз "В бога мы веруем" и про то, что вон и у немцев даже на бляхах ремней было "С нами Бог!" и что другие тоже Бога в помощь зовут. Словно он у них министр обороны. Они уже это несколько раз обсуждали. "Аллах Акбар" опять же… Ну а Викторыч, Чарджер то есть — не согласный.

Надо же, а ведь сколько раз эти пряжки в руках держал, а как-то не отложилось, что и впрямь там "Готт мит унс! Но ведь у нас тоже раньше Божий суд был — кто кого саблей достал — тот и прав. Да и дуэль в принципе оттуда пошла, от Божьего Суда. Правда, это не мешало дуэлянтам все же больше обращать внимание и тратить время на отрабатывание техники фехтования да стрельбы, а не на молитвы…

— А вот кстати — вот у вас в клинике лежал этот американец, который к своей семье из-за окияна добирался? Явный же пример везения и удачи? — победоносно заявляет молодой, поглядывая то на меня, то на хмурого Чарджера.

— Ну лежал… — отзываюсь я, судорожно вспоминая, что рассказывал о своем анабазисе Мельников.

— Так ведь четкий пример везения, а? Прям как в телевизоре — торжествует молодой.

— Ну я бы не сказал — осторожно говорю я в ответ.

— Это почему же? — интересуется Чечако, совершенно невинным движением доставая из кармана какую-то девайсину, которая на мой непросвященный взгляд очень напоминает диктофон.

— Ты это что надумал? — подозрительно спрашиваю его, косясь на аппарат.

— Ничего особенного. Маленький репортажик на радио ФМ Кронштадт "Приключения русского американца". Это будет шедевр! Гвоздь программы! Ты уж не подкачай — подмигивает он мне.

— Да ну тебя к черту с твоим сатанинским устройством. Не буду я под диктофон распространяться.

— Не возмущайтесь — как-то обреченно говорит Чарджер — он все равно запишет. Даже если спрячет. Не обращайте внимания, нам про этого американца много чего рассказывали, так что может мой любопытнейший коллега и прав, послушать про эти приключения возможно не только интересно, но и поучительно окажется.

— Ну заранее предупреждаю — я вам не артист разговорного жанра, потому цветастостей не будет. Буду излагать строго и сухо.

— Как в милицейском протоколе? — наивным девочкиным голосом интересуется Чечако.

— Еще суше! — злобно огрызаюсь я, потом вспоминаю какие сухари сушил в своих протоколах Дима-опер и сбавляю тон.

— Итак, один из лучших врачей нашего города-крепости расскажет нам, дорогие радиослушатели и радиослушательницы, потрясающую историю своего уникального пациента, русского американца, который ради того, чтобы встретиться с семьей, преодолел половину Соединенных Штатов Америки, просторы вод — Атлантический океан, Средиземное и Балтийское моря и сейчас надо полагать — после стремительного броска по новооткрытому Московскому шоссе — уже обнимает своих любимых родственников — слащавым и фальшивым радиоголосом восторженно возглашает Чечако, потом подсовывает диктофончик поближе ко мне.

— Ты что, глумишься или юродствуешь? — уточняю я.

— Каждый делает свое дело, я ж тебя не учу лечить, а ты уж воздержись от того, чтоб меня поучать. Я на этом деле собаку съел — без такого вступления не обойтись, оно долно выдавить слезы у слушательниц! — нормальным голосом парирует радиоведущий.

— Ну ладно. Только я в твои игры играть не умею, говорить таким фанфарным тоном не смогу.

— Пустяк! Где надо смонтируем — все пойдет на ура, не впервой. Ты имеешь дело с профи от радио и вещания! — утешает меня Чечако.

— Это-то меня и беспокоит — признаюсь я.

— Можешь не тянуть резину, у меня тут запись два часа длится, на все хватит.

— Я не собираюсь тут с тобой балаболить столько времени, мне к своим уже пора! — пугаюсь я перспективы сидеть и отвечать на всякие дурацкие вопросы.

— Пока в Ропшу соваться не стоит — идет зачистка, да и дым еще не развеялся — поясняет блондин.

— Какой еще дым? — удивляюсь я.

— Твои приятели нашли склад спецхимсредств и пол Ропши в слезогоне теперь. Ветерок сегодня слабый, потому без противогаза там не уютно. Про тебя я им сообщил, но они пока без медицины обойдутся, привет передавали — поясняет инвалид.

— Итак? — намекающее напоминает Чечако.

— Так вот касаемо пациента, то есть путешественника — у меня не сложилось впечатление, что он везунчик. Во-первых, он очень предусмотрительный. Во-вторых, действительно все планирует. Ну и в — третьих, тренируется все время, то есть поддерживает постоянно хорошую физическую форму. А вот как только он расслаблялся — так сразу все шло наперекосяк.

— Ты сегодня опилками завтракал? — ядовито вопрошает Чечако.

— Почему?

— Речь у тебя древесно-стружечная. Ты по-людски говорить умеешь? Передачу будут женщины слушать. А тут вместо приключений чтение статистического отчета мебельной фабрики г. Вифлеемска за 1867 год. Вон видишь на подоконнике дохлая муха? Так это она от твоей речи сдохла. Я видел, честно!

— Говорю, как умею. А тебе если не нравится — ты по принципу производства речей царя Бориса — наруби из записанного со мной алфавит и монтируй потом слова в надлежащем виде из букв. Как тебе угодно. Так вот пациент именно все время анализировал все происходящее и планировал все время. Вот смотрите сами — приехал он в аэропорт когда — в самом начале Беды, когда еще все непонятно было. Американское руководство тоже не шибко-то преуспело в отражении Беды. Я обратил внимание, что и ехал он в мотокостюмчике с защитой и в перчатках. Доводилось видеть травмы мотоциклистов которых об асфальт потерло? Нет? Ну так очень похоже на того кота, который об наждачку так задницу вытер, что одни уши остались. Значит — уже имеем дело с человеком, который думает о возможных последствиях. Дальше — курточку с перчатками он с собой прихватил, хотя там и жарковато было. А теперь прикинь — хоть в одном американском фильме про зомби кто-нибудь в перчатках был? Про мотозащиту не говорю, это уже недостижимо для Голливуда. Как ни смотришь — у них голые руки, открытые лица и незащищенные шеи. Иди зомбак кусаться! Ну так как — припоминаются предусмотрительные люди?

— Разумеется нет. В кино все должно кончится плохо, для переживательности. А если герои думать головой будут да перчатки носить — кино не получится слезощипательным — как о само собой разумеющемся толкует радиоведущий. Ну да, он же из СМИ. Понимает законы жанра.

— Когда в аэропорту началась паника — судя по его рассказу там открыли какую-то не ту дверку, за которой зомбаки оказались, уже не свежие, с сильным запашком попадались. Эти мертвяки через рукав на летное поле наоборот поперли в зал ожидания. Толпа ессно ломанулась на выход из аэропорта, через очень узкий проход. А пациент наоборот, увидел, что толпу сейчас начнут харчить и дернул сквозь мертвяков — их не очень много было по дороге к служебной двери в служебное же помещение, вот он и пробился, подобрав единственное, что в безопасной зоне аэропорта могло за оружие сойти — санитарные носилки.

— Дуэль на санитарных носилках — свежее слово в фехтовании и рукопашном бою — кивает Чечако. Молодежь начинает хихикать, радиоведущий грозит им бровями и кулаком.

— Именно. Во всяком случае они помогли ему пробиться. А для того, чтобы дверь эту служебную отомкнуть, он до того ключиком запасся — выручил девчонку-мексиканку из персонала аэропорта. Ну по принципу Ивана-царевича — сначала помог всяким там зайцам-уткам-щукам, а они ему в обрат помогли, когда понадобилось.

— Это когда Кащею по яйцам иглой? — хмыкает Чарджер, который уже пришел немного в себя.

— Во-во, именно. Наглядное на интуитивном уровне обучение детей и подрастающего поколения основам взаимовыручки и порядочности в простой и доступной форме устного рассказа — легко выдает Чечако. Вот ведь язык без костей, может сплести фразу не напрягаясь и не думая.

— Именно — поддерживаю я его мысль — вот доводилось тебе сравнивать сказки разных народов?

— Ты бы лучше про американца продолжал — пытается одернуть меня молодой.

— А это все из одной оперы, между прочим — сказки-то ложь. Но в них намек и добрым молодцам урок — вот к примеру есть такая расхожая сказочка крестьянская про пса, которого хозяин по старости и дряхлости выпер вон? И пес поплелся в лес, чтоб его волк съел? Помнишь?

— А то! И мультик был — пес с волком составили заговор, волк потом сымитировал нападение на семью с целью киднеппинга, а пес ребенка отбил, был торжественно возвращен на должность и потом зимой, когда волк с голодухи загибался — привел его на свадьбу хозяйской дочки и накормил до отвала… Щаз запою, как же — плавали, знаем — ухмыляется молодой.

— Ну вот, знаешь. А знаешь, что такой сюжет характерен для русского, украинского и белорусского вариантов изложения? А вот у эстонского варианта концовка сильно другая — пес, отбивая младенца, хватанул не ожидавшего такого действа волка за глотку и держал, пока хозяин волка не пришиб насмерть? Дескать, ничего личного, только бизнес?

— Серьезно? — удивился непритворно Чарджер.

— Своими глазами читал и очень сильно удивился. Вот отсюда и разговоры о менталитете. Воспитание рулит. Кроме Мельникова на эту девчонку, которую чуть не затоптали, никто и внимания не обратил, каждый сам за себя, один бог за всех. А он ее выручил, и потому смог из зала ожидания, где был полный пипец, вырваться целым. Она же — крю, значит коды к дверям знает.

— Думаете он так сразу и решил, когда ее выручал? Типа ключик? — уточняет Чарджер.

— Скорее всего нет. Во всяком случае тут интуитивное было решение. Но интуиция — это опять же результат анализа. И ведь не кинулся как все — бараньим стадом в узкую дверь. Через которую никак не пробиться толпе. То есть спланировал — выполнил. И ровно то же самое и дальше было — анализ, планирование, выполнение. Те, кто не думали — так и сдохли в здании аэропорта. А Мельников сумел досюда добраться, практически целым. То есть решены сразу несколько серьезных задач — обеспечения безопасности, снабжения и логистики. Стрелять зомби — это многие могут, вот снабжение с логистикой — дело сложное.

— Да прямо! Всего до хренища, тем более в Америке! И оружия до черта у всех и жратва с консервантами. Не портится вообще. Частных судов — прорва, бери что понравится — самоуверенно заявляет молодой инженер.

— То-то ты вчера свою тачку с толкача заводил, хотя и тачек и аккумуляторов вокруг полно — ехидно хмыкает Чарджер.

— Да что вы всякую пургу несете, портите же материал — злится Чечако, выключая диктофон.

— Ну я на передачу и не подписывался — замечаю я. Интересно — что там у моих сослуживцев в Ропше. Ишь, слезогоном все затопили…

— Ладно, все равно дергаться отсюда сейчас не время, расскажи, что там за трагедия была у американца, вроде он своих спутников потерял в момент? В засаду попали? — примирительно говорит радиоведущий, включая снова диктофон.

— Ну не совсем в засаду. Я б в контексте разговора сказал бы, что он для анализа использовал недостоверную информацию, потому план получился неудачный. Отсюда и потери.

— Ты бы это так сказал, чтобы радиослушателям было понятнее — ласково, как недоумку, говорит Чечако.

— Ну у него в спутниках был старый американец из ветеранов Вьетнама вроде и девчонка-художница, не помню из Дании что ли. Ну ветерана особо учить не надо было, так припомнил прошлое, девчонку обучить стрельбе тоже получилось быстро — раз художница, значит и глазомер неплохой и руки не из задницы. Но когда уже прибыли в Европу девчонка у всех узнавала — может про ее мать кто чего знает. Ну и нашла молодых людей — одного Дмитром звали. Ну вот этот Дмитрей и сказал, что ее мать у них в анклаве. Девка и рехнулась. Не совсем. Но на время потеряла способность думать. Отключилась такая функция организма. Такое и с мужиками бывает, ну а девчонке простительно. Поехали с этим Дмитрием в анклав. Ну а когда Мельников узнал, что деваха эта не шибко разбирается в тонкостях имен разных южных европейцев и паренька зовут чуть иначе — Дитмир и он вообще-то албанец, шиптар, что несколько меняет всю ситуацию стало поздно метаться. Хотя уже сразу вся ситуация стала выглядеть по-другому. Особенно учитывая что албанцы держат почти всю проституцию в Европе, а девчонка эта симпатичная молоденькая блондинка, да с собой у Мельникова куча всякого полезного, ну и двух мужиков в кабине пристрелить не проблема вовсе. Когда он попытался смазать лыжи, девчонка просто выскочила из машины, очень хотела все же маму увидеть, а житейского опыта у нее еще не было, дитя не обиженное никем ни разу.

— Выскочила из машины? Сама? — участливо переспрашивает Чечако.

— Именно. Самое худшее, что можно было бы придумать в такой ситуации. Дальше пошла перестрелка в крайне невыгодных условиях. Кончилось все предсказуемо.

— Ну сам-то он все же выжил? — настырно спрашивает молодой.

— Ну, выжил — признаю я очевидный факт.

— Вот и получается, что ему везло! — торжествующе заканчивает мой оппонент.

— Ну отчасти, да… А если учесть, что в ходе перестрелки и он и старикан этот успели дымовые гранаты швырнуть, да еще то, что ветеран на себя огонь вызвал, бросившись за стоящей столбом девчонкой — то в общем везение уже и поменьше получается. Да и не знаю — такое ли это везение, которому позавидуешь. Совершенно без потерь Америку проехать, океан пересечь, Европу проскочить — и перед последним рывком так глупо вляпаться. Он после этого немного не в себе был. Взялся мстить шиптарам и с десяток ухайдакал разными способами, потом только в себя пришел, понял, что такой вид деятельности не катит. В одиночку много не навоюешь, да и слишком велика вероятность была, что ему бы пришлось охотиться до зимы, и не факт, что сам бы выжил — албанцы неплохо укрепились, заложников-рабов у них было сотни три, район зазомбирован сильно, так что опомнился вовремя.

— Бросил эту мстю? — кривится пренебрежительно молодой.

— Нет, привлек к этому делу тех, кому положено подобным заниматься — голландских военных.

— Оловянные солдатики, игрушечки масенькие — пренебрежительнее молодого отзывается Чечако.

— Ну так и шиптары не войско, бандиты-рабовладельцы. Так что парой боевых винтотрясов, десантным вертолетом и некоторым количеством пехоты и бронетехники со всеми причандалами типа ночного видения, разведки летательными аппаратами беспилотниками и прочими вашими инженерными приблудами — справились шутя и играя. Еще и Мельникову за наводку денег дали и этого самого Дитмара вручили в виде живого бонуса. Полагаю, что виновник торжества кончил плохо, но мне Мельников об этом не рассказывал. Впрочем, как мне кажется и без рассказа ясно. Уж настолько-то я себе американского пациента представляю. Потому и спрашивать не стал, нет смысла.

— А что еще интересного рассказывал? — интересуется уже совсем пришедший в себя Чарджер.

— Да много чего. Больше всего — как по океану шли. Так-то в Америке все было достаточно штатно — обеспечение безопасности, оружие, харчи, топливо, транспорт, сколачивание команды, дипломатия и перестрелки — в общем похоже как и тут, а вот морское путешествие — это да, из ряда вон. Думаю, что и у Мельникова настрой был особый, пока плыли — потому и запомнилось. Нам, кстати, не пора уже, может поедем к нашим-то? — спрашиваю инженеров, которым видно уютно в коттеджике и ехать куда-либо не тянет.

— Через полчасика — не раньше — откликается безногий блондин, который тоже к нам присоединился, правда наушники не снял, сидит, слушая и меня и эфир.

— Морское путешествие — это всегда романтика! Без разницы — хоть на галере, хоть на круизном лайнере — неожиданно мечтательно говорит Чечако. Ну да, конечно. Особенно на галере. Гребцом. Очень романтично.

Остальные кивают. Явно соглашаясь. Вот не ожидал от них — циничных и трезвых технарей, а поди ж ты. Даже глазки заблестели.

— Ну, наверное с вами не все бы согласились. Романтика-романтикой, а Мельников с компаньонами чуть не это самое того этого, когда их на прицел взял какой-то американский корвет — повезло столкнуться в океане с частью авианосной группировки, которая домой поспешала, в США. Причем все поначалу было очень серьезно — группа была из «чистых», то есть вируса никто не хватил, потому боялись заразиться до истерики, общались строго по рации и совершенно внятно предупредили, чтобы не смели приближаться. Огонь откроют без предупреждений. И хотя корвет держался поодаль — все кого видно было, одеты оказались в изолирующие костюмы радиохимзащиты. Даже в противогазах. А когда на тебя смотрит несколько дудок, причем одни очень скорострельные, а другие очень здоровенные, то тут и штанцы попачкать не удивительно. Мельниковскому суденышку-то совсем немного было бы надо, чтоб утопнуть.

— Но все же договорились? — продолжает разговор радиоведущий.

— Договорились. Четыре часа пришлось докладать что в Юсе и как — вплоть по городам и деревням, через которые Мельников проехал. Впрочем, сам пациент считал, что у этих моремаринов все гадости еще впереди — в конвое было полтора десятка вымпелов во главе с плавающим аэродромом, а что делать, чтобы и выжить и не заразиться никто там внятно не представлял. Но допрос форменный учинили. Хорошо еще стрелять не стали по инфицированным-то.

— Надо просто найти райский остров с пальмами и встать там на вечный якорь. А женщины и девушки на флоте у амеров служат, так что вполне можно было бы размножиться и жить припеваючи. Как эти с «Баунти» — романтично вздыхает молодой. Судо по выражению его физиономии он как раз представляет пальмы, кокосы и стройных дев на фоне ослепительно синего океана, изящно собирающих роскошные раковины.

— Ну на всяком райском острове, как правило, живут уже люди. А если не живут — значит он не райский ни разу — либо воды нет, либо еще что. И кормиться трудно — авианосная группа — насколько тысяч человек, а женщин там куда меньше, чем мужчин. В итоге рай очень быстро кончится. И будет как у японцев на острове Трук. Все посудины там американцы утопили и блокировали пути доставки. Япы пытались сельское хозяйство развивать, но допрыгались до полного истощения и каннибализма. Брали их потом голыми руками — ломаю я ему прекрасное видение. Даже как-то неловко ей-богу.

— Интересно, что дальше с этой АУГ произошло? — задумчиво спрашивает блондин.

— История умалчивает. Но судя по всему они там были близки к панике. Легко представить — они единственные здоровые, а все вокруг заражены и становятся зомби. Причем повсеместно. Радио-то они все время слушали. — отвечаю я ему.

— А что еще происходило в ходе океанского круиза? — наставляет меня на нужный путь радиорепортер.

— Да всякое разное — старательно пытаюсь упомнить что интересное в ответ.

— К примеру?

— А до встречи с АУГ встретили, наоборот, русского яхтсмена, тот заканчивал кругосветное плавание, домой шел, в Питер как раз. В одиночку. Не шибко боязливым оказался, подрейфовали вместе, махнулись потом — они ему консервов, а он им половинку золотой макрели, рыбина была килограммов на двадцать. Он, оказывается, на самообеспечении плавал, так что рыбы уже наелся на сто лет вперед и соскучился по вкусу консервов, представляете? А спутникам Мельникова наоборот консервированные харчи надоели, свежая рыбка в охотку пошла. Потом они сами ловили — снастей набрали с собой изрядно, на всякий случай — мало ли дизель сдохнет, придется посреди океана сидеть. Но пока от берега не отошли не ловили. К ним с чего-то акула привязалась, долго шла следом, не было улова.

— Интересно! Но вроде как таких одиночек к нам не прибыло, неужели что-то нехорошее случилось? Мы бы узнали, что еще такой уникум прибыл — удивился Чечако.

— Думаю, что Мельникову с компаньонами проще было добираться на моторной тяге, да и к тому же когда в штормовую полосу попали, так оставили судно у причала и через Европу на колесах метнулись. Паруснику все же в шторм сложнее передвигаться. Так что вполне вероятно — через неделю — другую глядишь и будет кого потрошить на интервью.

— Это было бы неплохо. А что он в одиночку-то рванул? Или остальная команда помре? И что он без консервов оказался? — уточняет молчавший до этого худощавый инженер увешанный разным оружием из которого я не узнаю толком ни единого — то есть автомат вроде на АК похож, но явно большего калибра с меньшим магазином, компактный пистолет-пулемет вообще какой-то футуристичный…

— Ну я так понял, что там вполне себе ситуация для Чечако годная. Человек всю жизнь мечтал совершить кругосветное путешествие под парусом. Но не на лайнере, а по старинке — и в одиночку. И один из его друзей, имевший яхту — в завещании ему эту яхту и отписал, когда оказалось, что помереть придется раньше, чем ожидалось. Яхта настоящая такая — не как у Абрамовича, а нормальное парусное судно. Не для вечеринок, а для путешествий. Человек как раз незадолго до Беды ее получил в собственность — и поплыл. Или пошел — не знаю, как точнее, чтоб по-морскому вышло. Собственно его спасло то, что он в порты не заходил, обходился своими силами, нормальное такое путешествие а ля восемнадцатый век. Разве что паруса из синтетической ткани. А так на самообеспечении, правда вместо солонины взял все же неприкосновенный запас. Но старался его не трогать. Собственно о Беде он и не знал, пока не увидел в океане болтающийся без движения катер. А на катере зомбака.

— Это называется — дрейфующий. Но без рации его бы просто не выпустили в плавание. Почему же он ничерта не знал? — спрашивает худощавый.

— Рация я так понимаю была. Но судя по всему, он именно хотел такого несовременного мореходства. А так как на самообеспечении, то в порты не заходил. Робинзонада диктует правила.

— Что и спасало — кивает Чечако.

— Совершенно верно. Яхтсмен стал что-то подозревать, только когда ему попался катер с неким странноватым субьектом на борту. Субьект с жутким видом мертвой морды заметил близко проходившую яхту и, немало не размышляя, пошел на абордаж, то есть вылез с катера за борт. Но так как он не божественной сути был, то хождение по водам кончилось тем, чем и положено — булькнул гражданин и с концами. Катер оказался с пустыми бензобаками, заляпан кровищей, на самом видном месте лежало помповое потертое ружье с парой патронов в магазине. Прослушивание эфира сильно озадачило, сначала мореход подумал, что это розыгрыш, или как было раньше с радиопостановкой по уэллсовской "Войне миров" — ну вы явно знаете…

— Я не знаю — грустно признается молодой, которому так злобно я мечты потоптал о райских пущах с обнаженными девами из юэс нэйви.

— В США был инцидент, когда сделали радиопьесу по этому произведению про нападение кровожадных и всемогущих марсиан, только слегка перелицевали. Введя вместо уничтожаемых злыми марсианами английских городков — местные американские названия. И все это было сделано в виде репортажа с места событий. Тридцатые годы, народ еще не пуганый, наивный, радио верит. Разумеется возникла жуткая паника — радиослушатели посчитали все за реальный репортаж и реальный десант марсиан — учтиво поясняет Чарджер. Чечако как-то странно ухмыляется, вроде как смущенно, но с явной гордостью за коллег, даже немного победоносно…

— Так и купились? — не верит молодой.

— Так и купились — кивает Чарджер.

— Однако! — удивляется молодой — а дальше что?

— Ну, дальше мореход прибрал ружье, сделал выводы, отряхнул рацию от пыли…

— Вранье, откуда там на яхте пыль — хмыкает обвешанный оружием с уверенностью знатока.

— Не вранье, а фигура речи, определенный символизм и матафоричность — вступается за меня Чечако.

— Так вот, отряхнул рацию от пыли и вынужденно связался с миром. Так что к моменту встречи с мельниковским «Пронырой» — вроде так это судно называлось, мореплаватель был уже ориентирован. Сам себе удивляюсь — название судна, на котором Мельников прибыл в Кронштадт, я так и не запомнил, хотя слышал не раз, а вот ни разу не виданное мной корытце, которое упомянуто было пациентом вскользь — в памяти осталось, словно на гвоздик повешенное.

— Странно, что бывшие в океане на этом «Проныре» стали меняться на рыбу. Сами вполне могли наловить, ты ж говоришь, что снастей там было взято с запасом — сомневается блондин с криво сидящими на его голове наушниками. Криво — потому как левым ухом он слушает нашу трепотню, а правым — то что звучит из рации.

— Чего не знаю, того не знаю. Может им в первые дни было не до того, или может там трупы вдоль берега попадались, брезгливо было.

— А может мореход тех же патронов попросил, а чтоб не попрошайничеством выглядело, так предложил ченч. Макрель — вкусная рыба, с тем же тунцом не сравнишь — высказывает свое мнение владелец незнакомого оружия.

— Да брось — обычная скумбрия! — возражает блондин.

— Сухопутчика сразу видно — очень снисходительно хмыкает худощавый и лекторским голосом заявляет:

— Корифена, или дорадо, или золотая макрель — ни разу не скумбрия. Ты скумбрию двухметровую видал? Она вообще из окуневообразных, если на то пошло. Факт, что деликатес.

— Ладно, неважно — примирительно машет рукой красавец безногий.

— Еще Мельников вспоминал, что уже ближе к концу путешествия далек-далеко за горизонтом вырос столб дыма, такой здоровенный, что и горизонт не помеха, а потом словно листва прошелестела, шепотком таким странноватым, ветерок дунул и по воде рябь прошла, словно много-много мальков заиграло. А этот американский ветеран…

— Дядя Сэм — вставляет в разговор Чарджер.

— Ну если на то пошло, то его так действительно звали — Сэмом. Только по возрасту он уже в деды годился скорее. Так вот этот ветеран нахмурился и заявил, что там за горизонтом рвануло что-то очень большое, может и эйч-бамб, да, сэр. И вот именно такой шепоток и рябь на воде — это взрывная волна, да, сэр, только уже уставшая, потому что шла издалека. Дескать, он такое видел, когда они с гуками воевали.

— Чушь, откуда там ядерным зарядам взяться. Скорее танкер какой с бензином или еще что в том же духе. А что еще видали?

— Ну, рыбаков видали, но близко не подходили, судно видели, не то покинутое командой, не то вымершее… — честно припоминаю я обрывки из рассказов прибывшего из Америки компатриота.

Тут блондин поправляет наушники, что-то выслушивает, делает пометки в блокнотике на столе и говорит:

— Можно ехать!

Чечако укоризненно на него смотрит, потом начинает убирать с неохотой свой диктофон. Инженеры встают, начинают собираться.

— Да, к слову — заявляет прислушавшийся блондин, после того, как подтверждает прием — кому интересно — раненые доставлены, оперируются. Теперь остается только ждать…

— И молиться — хмыкает худощавый, весьма быстро подготовившийся к выходу.

— Кто верует. Да — молиться — резковато отвечает блондин. Остальные уже стучат башмаками по лестнице.

— Вы с нами едете — говорит тот, который Чарджер, перехватывает поудобнее свое ружье, которое на мой взгляд выглядит странновато, хотя общее впечатление — отечественный полуавтомат на 12 ходовой калибр. Только вот что-то не так, если сравнивать с тем, что видел и ясно, что ружье не простое.

Поворачиваюсь к безногому. Он улыбается на все свои 48 зубов и протягивает руку.

— Живы будем — свидимся — заявляю ему банальную банальность, жму лапу.

— И тебе того же — отвечает он. Рукопожатие у него мощное, ну да компенсация верхних конечностей за нижние, отсутствующие. Киваю и поспешаю за инженерами, которые уже все свалили вниз.

— Ружжо трофейное не забудь — напоминает наблюдающий за мной инвалид.

Еще раз киваю, подхватываю дробовик с дисковым магазином, окидываю взглядом опустевшую комнату, в которой так и валяются оба трупа бывших тут хозяев и спешу вниз по лестнице.

Часть автомобилей уже ушла небольшой колонной куда-то вправо. На площадке перед домом стоит три машины, оказывается меня ждут. От большой группы инженеров осталось четверо, не знаю, то ли из любезности они взялись меня сопроводить, то ли самим в Ропшу нужно. Чечако показывает в сторону зеленой пыльной «Нивы» там как раз сидит за рулем этот самый Чарджер. Мою попытку сесть на переднее сидение он пресекает, предлагает расположиться сзади. Переднее сидение остается пустым. Впрочем, я не удивляюсь, случись что — так отстреливаться будет легче, тем более здоровенное ружье водителя так просто не развернешь, если будет рядом пассажир. Правда мне не нравятся трехдверные машины — из них выбраться сложнее если что. В ответ на мое замечание инженер пожимает плечами, ему оказывается трехдверные нравятся куда больше других. Что-то такое я и подозревал, есть такие люди с определенными невинными обычно чудачествами. Ну ладно, в конце-то концов, не та проблема. Особенно если ни на кого не нарвемся.

Я так и не понял толком, что и как происходило в этот день, какие-то отрывки, словно нарезка видео — вот как бил каблуками в землю агонизирующий пулеметчик — прям перед глазами стоит, а как по лесу потом шныряли — не отложилось. Фырканье лошади запомнилось. Голая девчонка запомнилась, та, которая в одних носочках таскалась по лесу, а остальных не упомню. А мы их отстреляли по пути поболее десятка. И ведь не в том дело, что голая зомбиня была, нет. Просто остальные совершенно какие-то одинаковые. В основном-то они погибли еще в марте и за эти месяцы сильно пообтрепали одежонку, замарались, потому сейчас они выглядят как скопище бомжей. Вот пропробуйте описать десяток виденных бомжей — ничего не выйдет, разве что на ком-то будет что-то особенно попугайское. Да и то вряд ли. Почему-то вспоминается, как Мельников с грустью заявил о том своем морском путешествии, что самое поразившее его впечатление было от загаженности океана. Вот вроде бы и далеко от берега и вода должна быть чистой, а то и дело попадается на глаза всякая дрянь — то презерватив, то пластиковая бутылка, то полиэтиленовый пакет. Сколько ж это мусора надо, чтоб океаны угадить! Прошли времена «Кон-Тики», Слокума и прочего в том же духе. Заодно с грустью оглядываю себя — грязен я изрядно, да еще и сырой еще впридачу. Так о чем это я? А, вот о том, что какая-то фигня получается. Захочу рассказать про сегодяшний день — а вроде как и нечего. Рассыпанная мозаика. Огрызки эпизодов.

— Вы не уточните, что да как в Ропше прошло? — спрашиваю я водителя.

Тот мельком взглядывает в зеркало заднего вида.

— Честно говоря я не очень осведомлен об общем замысле операции, это полагаю знают в штабе Кронбазы. Мы отбарабанили свой участок работы. А таких группочек как наша было много. Знает ли фигурка на шахматной доске, что да как прошло? Вот и у нас собственно все так же.

Мне почему-то кажется, что инженер темнит. По-моему, ему не охота распространяться о том, что да как. Ну, в общем я не один раз уже с таким сталкивался.

— Людоедов-то удалось порешить? — уточняю все же я.

— Не всех. Мне кажется часть все же укатила. Но так или иначе анклав разгромлен, теперь им сложнее будет снова такое организовать. Надо же, я и представить не мог, что вот так посреди полного здоровья — зомби и людоеды… Удивительно.

— Ну для нас — да. Но вообще-то в мире это не новость — пожимаю я плечами, поглядывая по сторонам. Мы уже подъезжаем к Ропше, да собственно и были на окраине. Небольшой поселок, в стороне есть несколько пятиэтажек, их пока не видно, а так одноэтажная застройка — и старенькие домишки и современные коттеджи разной навороченности. Обычный для Ленобласти поселочек. Только сейчас в нескольких местах что-то горит, пачкая столбами дыма голубое небо, да в стороне — там где дым погуще и почернее — что то потрескивает и щелкает, то ли патроны в пожарище рвутся, то ли старый шифер лопается в огне.

— Зомби и людоеды? Не новость? Разве что в компьютерных играх — усмехается Чарджер.

— Да нет. В реальности тоже есть. Был я в Доминикане по горящей путевке… Ой, а это что такое?

Вся дорога, деревья и кусты, крыши домов густо усеяны тоненькими сверкающими полосочками, трепещущими даже от легкого ветерка. Впечатление какое-то нелепое, новогоднее что ли? Но в общем сильно удивляет. Я такого ни разу не видал.

— Это? Станиоль — как само собой очевидное говорит водитель. Распространяться ему некогда — он объезжает непойми как ухитрившийся лечь на бок посреди дороги бронетранспортер. Никогда такого не видел, машина эта очень устойчивая. Впрочем слыхал, что и Хаммеры переворачиваются. Машина не наша, раскрас ее непривычен глазу, хоть рядом с ней и толпится кучка вооруженного народу, но почему-то мне кажется, что это машина людоедов. Странно, глаз ожидает увидеть что-то непривычно-зловеще, вроде привязанных скелетов и нарисованных черепов, но это просто хорошо знакомый БТР-80, только лежащий на боку и имеющий от этого сиротский вид. Открыты люки. Крышка моторного отсека съехала в сторону, открыв механические внутренности с какой-то круглятиной черной в центре. Вокруг валяется какая-то фигня, мусор, тряпки, коробка ядовито-зеленого цвета, смятая канистра, от которой в стороны замазав жиделью асфальт расползлась черная лужа. Водила резко дергает рулем, объезжая лужицу, под колесом что-то жбонькает гулко и дребезжа отлетает в сторону. На каску наехали, как я вижу. Публика у БТР глядит в нашу сорону, видно узнает, и успокоившись продолжает свою возню. Отмечаю про себя, что у всех на рукавах повязки рыжего цвета. На обочине валяются плашмя два тела в камуфляже тигрового типа, но на них никто внимания не обращает. Значит и впрямь не наши — своих бы уложили аккуратно и головы бы чем-нибудь накрыли. Блестящих полосочек нет на БТР и на трупах, значит позже приехали.

"Нива" плавно тормозит и я вдруг неожиданно для себя обнаруживаю, что мы стоим рядышком с громадиной танка КВ, только узнать махину непросто — она скрыта стеночкой из бетонных блоков и мешков с песком так, что торчит только башня, а саму башню очень сильно изменяет тоненький стволик, задорно и победно торчащий в небо. И мешки в густых дырках. Сильно драные мешки, даже еще песочек из них сыплется тонкими легкими струйками и бетон покоцан пулевыми попаданиями. Вокруг этого странноватого укрепления крупными и мелкими кусками раскидана сетка-рабица, ее словно ктто-то трудолюбивый, но неаккуратный драл.

— Вылезайте, приехали — говорит Чарджер и протягивает мне тряпочку оранжевого цвета.

— Ну а это зачем? — спрашиваю его.

— Нарукавная повязка. До этого у тех, кто штурмовал Ропшу были зеленого цвета. Теперь смена на оранжевые. Чтобы отличать чужих от своих.

— Позвольте, а почему мне ничего не выдали?

— Вашей группе, как и всем остальным из участвующих в операции, их надеть было должно после захвата этого самого танка и ряда похожих действий других групп. Не стоило светиться до того. А потом ваш компаньон от волнения забыл повязки захватить из фургона. Да и поздно стало. Но я надеюсь, что это останется между нами?

— Ну да — говорю я, вылезая из машины и напяливая на задубевший рукав повязку.

Странно, но как-то пощипывает в носу и вроде как глаза начинают чуточку слезиться. Непонятное ощущение. А еще шмонит горелым мясом и паленой шерстью. Я одновременно замечаю два разных предмета — маленький убогий костерок, над которым подвешена жареная крыса и Енота, наблюдающего за нами из-за бетонной баррикады. Он что-то неторопливо жует и вид у него хмурый.

— И здравствуйте! — раздается голос Чарджера.

— И вам того же и туда же — невнятно откликается Енот, поглядывая и по сторонам и на остановившиеся поодаль остальные машины инженерной группы. Видок у Енота еще тот — его словно на свечке закоптили, только физиономия чистая. Когда я подхожу к нему поближе, замечаю, что она словно припудрена чем-то белым. Воняет от Енота кисловатым запахом горелого пороха.

— Что это ты как маркиз какой-то? — спрашиваю я его.

— Ты о чем? — настороженно откликается хромой.

— Физиомордия у тебя чем-то припудрена — поясняю ему.

— Противогаз был здорово тальком присыпан, а кожа потная — нехотя отвечает он.

— Ну, как наши?

— Все живы и здоровы, так что твои коновальские навыки пока без надобности. Есть будешь? — деловито осведомляется Енот. Впрочем, у него всегда деловой вид. Даже когда спит.

— А чем угощаете? — осведомляется подошедший Чарджер.

— Кого чем. Как по штату положено — не очень-то приветливо бурчит хромой. Впрочем инженер и ухом не ведет. Я вижу, что они знакомы, может только шапочно, но точно знакомы.

— И крысятина тоже входит в меню? — иронично замечает инженер, разглядывая унылый костерок.

— А то ж! Вот там это чувак с радио? — прищуривается Енот.

— Это вы про Чечако? Да, он радиоведущий помимо всего прочего — кивает инженер.

— Значит не зря готовил, чуяло сердце и пятая точка. Вы тут руками особенно-то не хватайтесь, слезогон у ментов нажористый оказался, потом будете этими лапами себе глаза тереть. Ладно, залезайте — кивает хромой.

— Погодите, кофе захвачу. Вы кофе будете? — спрашивает он нас.

— Не. Лучше чай — заявляет хромой.

— Чай у меня тоже есть — невозмутимо парирует Чарджер и действительно вытягивает из машины два здоровенных стальных термоса. Я и не заметил, когда он этим запасся.

За кольцевой баррикадой оказывается довольно места до танка, чтобы разойтись двум человекам. Получился такой широкий окопчик между бетонными блоками и танком. Полно насыпано разных гильз и вижу очень много весьма характерных предметов которые даже на мой непросвященный взгляд выглядят как колечки с чеками от гранат. Тут же несколько пустых ящиков, в одной сиротливо завалялись три непонятные штуковины, которые я вижу впервые — судя по колечкам и предохранительным чекам — это тоже, наверное, гранаты. Только выглядят они стремно — словно смесь лампочки, насадки для душа и наконечника вибромассажера, причем из черного не то пластика, не то резины. Брать их в руки как-то боязно. Стоит прислоненная к бетону труба гранатомета «Муха», но явно стреляная. Здесь же лежит стопка картонных коробок, невзрачных с черной текстом на бежевом картоне, успеваю схватить взглядом только "ООО Серпуховский МПК" и "индивидуальный рацион питания". Верхняя вскрыта и в ней видны консервные банки и какие-то пакетики. Тут же Енотов ресторан — ящик, накрытый чистым белым полотенцем, на нем фляжка, пачка галет и еще какие-то вещички. Правда, первое что замечаю — вермахтовская ложковилка из нержавейки. Инженер аккуратно ставит свои термоса на стол и упруго запрыгивает на корму танка. Ловко у него получается. Хотя с виду и не скажешь — у мужчин его возраста некая округлость фигуры может означать и дряблое бессилие и взрослую матерость. Этот инженер явно из вторых, спортом точно занимается потому забрался на заглядение шустро.

— Эй, куда? — настороженно окликает Енот.

— Впервые могу вот так полазить по редкой модели КВ! Тем более тут все родное, ничего не поменяли, очень интересно — откликается инженер, уже удобно расположившийся на четвереньках и что-то с любопытством разглядывающий в моторном отсеке.

— А куда вы люки подевали с трансмиссионного отделения и с моторного отсека? — любопытствует инженер.

— Не мы — лаконично отвечает недовольный чем-то Енот. При этом он достает странную квадратную металлическую пластинку с вырезами и протягивает ее мне:

— Вон там спирт кусками, делаешь себе спиртовку, греешь консервы. Справишься?

— Как это спиртовку делать? — туплю я, может быть еще и потому, что Чарджер, только что стоявший на корме танка вдруг куда-то девается. Его голос доносится из танка гулко, как из бочки:

— А оригинально придумали сволочи!

При этом башня неожиданно и довольно шустро начинает поворачиваться сначала в одну, потом в другую сторону, ствол пушчонки едет вниз, вверх, потом опять вниз. Хромой брезгливо смотрит на эти забавы, потом резкими короткими движениями гнет металлическую пластинку, так что по вырезам получаются лапки. Молча ставит получившуюся композицию на стол — вне полотенца и тычет пальцем — сюда таблетка спирта, сюда сверху над огоньком — консервная банка для сугрева. Банку я ухитряюсь открыть странноватым консервным ножом. Гречневая каша с мясом. Очень славно. Можно сказать деликатес. Вот только запалить спиртовую таблетку — а там к ней приделано явно что-то этакое зеленое для поджига мне не получается — не работает терка. Тяну спички из мокрого кармана. Ну да, ясно же, что стало с коробком в мокром кармане. Вытряхиваю мятую пакость на землю. Енот не без интереса смотрит за моими действиями.

— Ну чего смотришь? — не выдерживаю я его внимания.

— Вон там есть палочка и досочка — можно добыть огонь трением — откликается заинтересованный наблюдатель.

— Иди ты… У тебя спичек нет?

— У меня все есть — свысока отзывается хромой и продолжает внимательно смотреть.

— Ну так дай! Можно подумать — не понял с чего я спрашивал! — злюсь я на него.

— А, ты в смысле поджечь спирт! — озаряется он внезапно пришедшей ему в голову догадкой и радушно протягивает мне… явный презерватив. Только в последнюю секунду до меня доходит, что в презервативе упакован именно коробок спичек, только этот мерзавец закрыл коробок пальцами, оставив на виду характерные концы этого контрацептива. Пыхтя, рву резинку и поджигаю наконец таблетку. Потом подозрительно гляжу на компаньона. Тот, невинно глядя, спрашивает:

— И давно ты взял обычай купаться в одежде?

И хлопает ресничками. Тьфу. Нет, не буду я с ним пикироваться. Сначала поем. Он, вздохнув, видит, что поругаться не выйдет и смиренно начинает греть другую банку. Жрать и впрямь хочется очень сильно. Может быть еще и потому, что все закончилось. Народу вокруг неожиданно много, но все с рыжими повязками. Впрочем и Енот внимательно посматривает по сторонам, да и я стараюсь не слишком увлекаться готовкой.

Звякает открываемый башенный люк, высовывается покрасневшая физиономия инженера:

— Слушай, а в башне вас сколько сидело?

— Двое — лаконично отзывается Енот.

— Понятно — кивает Чарджер и ныряет обратно.

Каша начинает шкворчать, распространяя вокруг приятный аромат. Ворошу в коробке с сухпайком. Попадается зеленый пакетик, на котором написано "Яблочное повидло". Очень уместно к чаю. Потом нахожу черно-красные пакетики с чаем — так и написано — растворимый без осадка, еще какую-то фигню под названием «Молодец». Инженер опять начинает чем-то греметь в башне танка. На этот раз ерзает торчащий сзади из башни ствол пулемета.

— Эй, Викторыч! Ты там полегче! — обеспокоено кричит Енот.

— Я разрядил пулемет! — гулко откликается словно из бочки Чарджер.

Ну да, ясно, что знакомы, не зря мне показалось.

— А в стволе патрон не оставил? — не успокаивается хромой.

— Обидеть хочешь? Нет конечно! — гудит инженер.

Енот шмыгает носиком и по-старушачьи бубнит под нос:

— Чиста дети, как увидют каку какую железную, так давай руками крутить, нет чтоб по дому что хорошего сделать. Пол там помыть, мусор снести… Ложка у тебя есть? — уже человеческим голосом спрашивает он у меня.

— Ну а то! — хвастливо отвечаю я ему.

— Тогда мой руки и можно уже лопать. Кашу помешай, чтоб прогрелась равномерно.

Делаю вид, что он не удивил меня требованием лапы помыть. Поливает из фляжки. Каша и впрямь готова и даже корочка обалденная поджаристая образовалась. И на вкус очень даже хорошо. Инженер продолжает бренчать в танке, а я наслаждаюсь первыми, самыми вкусными ложками еды. Открытый термос оказывается с кофе, Енот недовольно закрывает его и лезет во второй. Там действительно чай. Ну, практически — вот оно, счастье. И главное — все живы.

— Ну, как оно у вас тут было? — спрашиваю я сотрапезника. Тот прихлебывает чай, потом неторопливо отвечает:

— Нормально.

Я некоторое время жду продолжения, но он невозмутимо продолжает прихлебывать чай. Потом вопросительно выразительно гляжу на сказителя. А он продолжает попивать чаек, явно наслаждаясь моментом.

— А что это за станиоль везде? — пытаюсь все же разговорить его другим вопросом.

— Снаряды для постановки помех. Морская артиллерия. Два таких слонопотама об 130 миллиметров в Рамбове установили, для помощи в операции и на будущее. Использовали для пристрелки. Оппонентов впечатлило. Они еще и осветительные белым днем зафигачили. От этих проку було меньше — негромко и меланхолично между глотками поясняет рассеянно собеседник.

— А я думал пристрелку фугасными устроят. Для пущего эффекта.

— Между нами и не для передачи — заговорщицки подмигивает хромой, прихлебывает черт его дери чай, и, наконец, заканчивает:

— Не было фугасных.

— Это как? — всерьез удивляюсь я.

— Стреляли тем, что нашли. К этим пушкам нашлись осветительные и для установки радиопомех. Может быть где и фугасные есть, но к началу операции не нашлось. Бывает.

— Бардачок-с… Прямо как в армии… — только и могу выговорить я.

— Нормально — невозмутимо парирует Енот.

— Ну в чем нормальность-то?

— Да фугасными пожалуй бы не так напугали. А тут такое непривычное, да сразу вся связь стухла у ропшинских. Словно оно так и спланировано. Да и рвутся эти снарядики все же внушительно. После станиоля они и кинулись на выход. До того их палсанычевы минометчики пугать пытались, но тут судя по всему не на тех нарвались, они на минометы среагировали толково, хотя явно поверили, что там минимум миниморум три батареи под пристрелкой. Но минометами хрена бы их пуганули, они оборону продумали. А вот когда фигак и все вокруг в фигульках и видно, что калибр солидный — тут-то они и сдулись.

— Ну а вы-то как доехали?

— Нормально — опять отвечает чертов Енот, а мне страшно хочется дать ему подзатыльник. От этого моего желания отвлекает подкатившая «Газелька». Из кабины выпрыгивает улыбающийся Серега и степенно вылезает Ильяс. Башка у него перевязана бинтом, но вижу, что самое худшее — это может быть глубокая царапина. Впрочем, расчетливый снайпер обязательно завтра это оформит, как "легкое ранение, полученное в ходе выполнения боевого задания". Я сильно сомневаюсь, что теперь будут пенсии, но мнение нашего снайпера — "на все должен быть оформлен соответствующий документ" совершенно непоколебимо.

— Вот кстати, я тебе в знак дружбы и миролюбия презент подготовил — дружески говорит Еноту Ильяс и протягивает бумажный тяжеленький сверток. Сергей улыбается во весь рот. Хромой недоверчиво разворачивает бумагу, в нее завернута оказывается ободранная тушка судя по всему — кошки. Без головы, лап и хвоста, но вроде как больше живности я тут не видал таких габаритов.

— К первому блюду из крысы — второе блюдо из кошки — подтверждает мое мнение широко улыбающийся Серега.

— Шикарно, шикарно! — с жеманными интонациями гламурной муклы неожиданно подхватывает Енот. На мгновение мне кажется, что его короткостриженная башка, с отчетливо видными старыми шрамами, стремительно покрывается отбеленными волосенками, сухие губы надуваются от силикона, а загар а ля копченая вобла" у него и так есть. Наваждение это проходит быстро, оставляя странное ощущение — теперь я вижу, что это все тот же Енот, никак не блондинка и на руках он держит не собачонку чухуахуа, а ободранную кошку в бумаге.

Ильяс моментально понимает, что обмишурился с подначкой и тут же забрасывает тему, но я достаточно его хорошо знаю, чтобы заметить сильное неудовольствие, промелькнувшее даже не гримаской лица, а отразившееся в глазах, не более. Умеет снайпер держать себя в руках.

— Все живы-здоровы? — выразительно спрашиваю я, таращась на повязку у Ильяса.

— Похоже, все — отзывается улыбающийся Сергей.

— Из наших — все — поправляет его Ильяс.

— Ну, а у тебя что? — уточняю я.

— Бандитская пуля — твердо заканчивает он разговор о ранах и увечьях.

— А где все остальные? И мои подопечные?

— Кто где — неопределенно отвечает снайпер, непринужденно наливая себе кофе из инженерского термоса.

Мне все-таки несколько непонятно его поведение. Больно уж он спокоен, был бы неподалеку Мутабор с блондинкой — Ильяс бы так не расслабился. Впрочем и Серега с Енотом тоже не в полной боевой готовности. Определенно — бдят, разумеется, но именно в штатном режиме, это у всех нас уже привычное — прислушиваться и местность под контролем держать, но такая степень готовности — в городе, на прогулке или патрулировании спокойного района.

— А ты как? Чего весь мокрый? — интересуется Серега.

Я в двух словах коротенечко излагаю свои приключения.

— Терминатор! — неодобрительно заявляет Енот.

— Два Терминатора, похоже — подхватывает Серега.

— Да бросьте, все правильно — возражает им Ильяс, но немножко неискренне.

— Раз живой остался — то да — нехотя признает хромой.

— Это вы о чем — спрашиваю я их. Они-то друг друга поняли с ходу. Я их не понял. И при чем тут угробленные квадрики?

— Да вы оба два с этим инвалидом. Вам сказали — вы пошли. Точно терминаторы. Боевые человекоподобные роботы. Я б уже после кавалерийской атаки задумался. А у вас — и засада и штурм дома и вообще индийское кино — выговаривает мне хромой.

— А какие у нас были варианты? Вы-то тут колотились довольно громко! — ставлю я его на место. Нам что ли в лесу отсиживаться нужно было?

— Похоже они чертовски везучие сукины дети — заявляет копающийся в коробке с сухпаем Серега.

— На себя посмотри. Ропшу-то взяли? И потерь — тьфу-тьфу — не понесли — отбрыкиваюсь я от непонятности в их разговоре.

— Просто ты штатская шляпа. И воображение у тебя слабо развито. А инвалид на тебя глядя тоже того… Нюх потерял — задумчиво растолковывает мне что-то ясное им, и тем более непонятное мне, Енот.

— Ладно мне кости мыть. Что сделано — то сделано. У вас тут как было? — увожу я тему в нужном мне направлении, решив потом поодиночке их расспросить, что я с блондином не так делал.

— Нормально — отзывается он в ответ.

Это подзадоривает Ильяса и, явно в пику своему неприятелю, снайпер, прихлебывая ароматный кофеек, начинает излагать:

— Опуская всякие необходимые для нормальных людей детали типа времени и, как ты любишь говорить — снисходя к твоему интеллекту, докладываю голосом, что первая группа на грузовичке прошла КПП без осложнений — те забулдыги из своей будки даже не вылезли. Караульная служба тут у ропшинских была не фонтан налажена, расслабились оглоеды. Потому до танка доехали в штатном режиме, там выгрузились — твоя подружка белобрысая прямо с крыши фургона прыганула на часового у КВ, потом она с Мутабором отправились по поселку к коттеджам с начальством, в танчике осталась пара наших, а все остальные дернули на склад. Склад оказался вкусным, обильным и навел на мысли.

— А ты в это время?

— Я в это время был на самом ответственном участке, где проявил мужество, героизм и предусмотрительность! — гордо отвечает Ильяс.

— Мы к окраине на полкилометра вышли, вели наблюдение — поясняет Серега.

— То есть сидели не дыша и прикидывались ветошью и кустами — отзывается хромой и добавляет:

— Трое из "волчьей сотни" в это время хамили на западной оконечности. К ним тоже пошла машинка ГБР типа нашей. Они ее обстреляли, пришлось группе быстрого реагирования на себя вызывать дежурный БТР, расползлись там по укрытиям, перестреливались. У ропшинских несколько раз такое уже бывало, потому они не старались залетных хамов брать с риском и потерями. Зафиксировали, не дали удрать — потом приезжает БТР и всех заезжих хамов аккуратно щучит. А такого, чтобы там в кустах рояль с зениткой в кузове оказался еще не было, получилось неожиданно.

— Зенитчики не очень удачно отстрелялись — поясняет Серега.

— Вполне удачно — пожимает плечами снайпер.

— Так удачно, что пришлось железяку уже здесь останавливать — кивает Енот.

— Вот тот? — киваю я в сторону лежащего на боку бронемеханизма.

— Он самый.

— От выстрелов что ли на бок лег? — сомневаюсь я.

— Нет, водитель постарался. Как по нему из танка влепили, стал бодро разворачиваться. Так бодро, что вот — сумел. Усердие превозмогает все!

— Так вы ж себя выдали? Сразу зашевелился муравейник?

— Ага. Только еще раньше началось, когда зенитка включилась. Тут как-то сразу и миномет пошел и радиопереговоры и танки у вас в лесу заревели — внушительно к слову получилось. И мы тут добавили — кивает хромой.

— И что, сопротивление сразу подавили? — удивляюсь я.

— Щщаз! Тут вокруг КВ сарайчик стоял дощатый, да сетчатый заборчик. Видишь, чего осталось? — улыбается Серега.

Ну вижу. Огрызки сетки-рабицы, да ошметья от досок. Тонкие доски правда были, но все же разнесло их на лучины.

— Газелька с безоткаткой в кузове — вон оттуда били — машет рукой Ильяс, показывая, где стояла безоткатка. Там еще виден дымок — не черный столб, а такой, уже серенький, уставший.

— Кроме той безоткатки сюда много кто стрелял — скромно отмечает Енот.

— А отсюда? — спрашиваю его.

— А отсюда стреляли всего два скромных труженика войны. И не только много, но впридачу еще и очень метко — вроде мне, но глядя невинным взором на Ильяса, заявляет хромой. Серега не врубается в интригу и простодушно заявляет:

— Нам Газель эту было не достать — дом мешал.

— А что слезогоном воняет? — свожу разговор из пикировки в русло показа эпической битвы.

— На складе было полно всякого мвдшного добра. Видно людоеды сначала затарились, а потом поняли, что слезогон им не нужен. Демонстрации разгонять не с руки.

— Похоже все-таки пользовались — с живыми-то они тоже дело имели, явно кого-то выкуривать приходилось. Но не в массовом порядке — замечает серьезно Сергей.

— А вы, значит, это дело исправили? — хихикаю я.

— Разумеется — гордо отвечает Серега. Енот ехидно напоминает, что сам Серега был в полукилометре отсюда, а слезогонку по Ропше пустили совсем другие люди. На нашего пулеметчика, однако, это не сильно действует, он вообще-то не любит выпячивать свои собственные успехи, а вот результатами команды гордится от души. Потому для него ловкая выходка опера с майором и капитаном — вполне повод для гордости. Оказывается, что обнаружив хранилище со спецсредствами (только заперто, даже не охранялось) наши снесли висячий замок тут же бывшем на пожарном стенде ломом и под руководством Дмитрия, который, как и положено менту, в этих гранатах и прочем добре разбирался, закатили прямо в поселке недурную дымзавесу, состоящую из смеси слезогонов. Адская смесь получилась. Повозиться конечно пришлось, зато в вонючем облаке, режущем глаза и вызывающем убойное чихание и сопли ручьем, воевать оказалось несподручно. Тем, кто был без противогазов особенно. А без этих девайсов как раз оказались людоеды. Вот они и хлебнули лиха. Трудно пока сказать, сколько людоедов в сизой мгле наказали Мутабор с блондинкой — им-то слезогон был нипочем, но Серега точно видел троих с характерными ранами. С выдранной печенью и сердцем.

Так что вполне возможно, что и куда больше найдется. Я не очень удивляюсь тому, что мой подопечный тут проявил себя в полной мере. Когда ядовитая медуза распласталась по поселку (а ветерок сегодня слабый), сектанты прибегли к старому трюку — выпустили на задымленные улицы три десятка не то шустеров, не то недоморфов. Сидела эта банда в ангаре. Вот их Мутабор и встретил. Серега утверждает, что пару-тройку наиболее шустрых Мутабор прибил своей булавой, еще пару упокоила блондинка, а вот почему вся эта мертвая орда поперлась вместе с Мутабором прямо к "правительственному комплексу" пока неясно.

— Ты как про это думаешь? Может твой приятель их распропагандировал? Типа братья зомби! Обратим свои штыки, то есть клыки, против наших истинных врагов, кровопивцев рабочего класса зомбей? На ихсплуататоров нашего труда обрушим свой праведный гнев? — вроде бы в шутку, с коммунистическим этаким пафосом восклицает Енот, но смотрит внимательно.

А черт его знает. Мне и самому в голову это пришло, если честно. Стаями шустеры охотятся, это точно. И морфы как-то зомбаков напрягают. И сами хоть и поврозь держатся, а несколько раз скоординированность действий нас сильно настораживала. Особенно повозились с группой из четырех морфов сразу в Яхт-клубе. И Кабанова признавалась, что как-то эти мертвяки коммуникатируют друг с другом. Научно пока не доказано. Но она своим ощущениям верит. А у меня нет оснований ей не доверять, не раз уже ее предположения оправдывались. Хотя может быть все проще — например, морф волок за собой трупец особо лакомого людоеда, а там его через забор перекинул — и вся орда следом полезла, снося жидковатую проволоку поверх забора?

— Не могу сказать — честно отвечаю я.

— А подумать если? По следам посмотреть? — интересуется Серега. При этом он брезгливо морщится, сплевывает, и выкидывает из укрепления вон полупустой пакетик с только что попробованным повидлом яблочным.

Я настороженно пробую это самое повидло. Фигня какая-то сладковатая, яблоки тут и рядом не лежали, зато отдает медной дверной ручкой сильно.

— Ну, смотреть-то так и так надо. Но лучше бы Мутабора поспрашивать — отвечаю.

— С этим проблемка — признается Ильяс, снисходительно наблюдавший за нашим знакомством с повидлом в пакетиках…

— Что, пристрелили Мута в ходе штурма? — огорчаюсь я. Неожиданно как-то чувствую, что очень бы не хотелось услышать утвердительный ответ. И в плане науки еще много бы чего полезного и как-то уже своим стало это чудовище, хотя прилюдно я бы постеснялся бы в этом признаться.

— Нет. Труп не обнаружен. И судя по всему — живехонек твой приятель. Когда эта дохлая орда маханула через забор первого же коттеджа, оказалось, что у начальства под парами был БТР. И очень похоже на то, что они к эвакуации были давно готовы…

— Странно. А к обороне — не готовы…

— Не дураки же. Смешно с Кроном тягаться. Прекрасно они понимали, что когда-нибудь и до них доберутся. С пропогандой они обломились. Тем более после потасовки на заводе бронетехникой они не разжились, наоборот, свою потеряли. Так что видимо рассчитывали до зимы перекантоваться. Но мы раньше явились. Между нами говоря — силенок на взятие Ропши хватило бы по-любому. Даже если бы они не купились на все эти наши каверзы и хитрости. У них банально было сил меньше. Да, мы бы потеряли людей, технику возможно, тоже, но все равно отсюда бы их выбили. Их слишком мало. А бог любит большие батальоны.

— Но времени-то у них было достаточно. Вон у ичкеров — как ни деревня, так штурмовать приходилось с артиллерией, авиацией и подолгу…

— Ты не суди о том, о чем не знаешь — серьезно говорит Енот.

— А что не так? — остываю я.

— Да почти все — отвечает хромой и затыкается.

— Ну сказал А скажи и Б! — уперся я.

— Бе — говорит Енот и затыкается опять.

— Похоже, вы так долго общаться будете. Слушай сюда: вот например в Аргунском ущелье заперли около 3000 боевиков. И долбали их там боеприпасами объемного взрыва. И уйти оттуда в Комсомольское смогла половина. Сколько получается? — начинает мне объяснять на пальцах Серега.

— Ну, тыща пятьсот.

— Вот. А те, что в Аргунском остались в виде рваных грязных тряпок — они этим ментам не чета были, волчары первостатейные. Теперь в Комсомольском их зажали. Накопано там было от души — метра на три вглубь и цемента не жалели. Тут ты сможешь на такую глубину копать?

— Ты с ума сошел, вода кругом — признаю я очевидный факт.

— Вот. И силы не те и средства. Тут-то между прочим жратву на зиму надо заготавливать, дяди из-за рубежа не помогут. И получается, что либо бункера строить, либо рыбу с кроликами разводить. По всему сейчас — рыба лучше.

— Погодь, Серега, так ведь и штурмовали совсем другие силы — корячусь в возражении я.

— Ага. Еще раз — в Комсомольском полторы тыщи серьезных волчар. Про полк «Борз» слыхал? Похоже, не слыхал. И в итоге у них пятьсот легло «двухсотыми», а у нас пятьдесят. Что тоже очень много, но в десять раз меньше, чем пятьсот.

— Еще добавь, что боеприпасы имеют срок годности и их лучше ликвидировать отстрелом, а не подрывом. И пскопской, посмотрев на двухэтажные кирпичные домины бедных ичкеров раздолбает их с особым удовольствием, особенно вспоминая свое жилье на Псковщине — неожиданно серьезно говорит Ильяс.

— А еще добавь, что наших там было столько же, сколько ичкеров. Тоже самое большее полторы тысячи. И еще до осады в первый же день погибло при зачистке пятнадцать собровцев да «росичей». Не подозревали, что боевиков там столько. Вот и считай сколько в ходе осады и штурма погибло, когда стало ясно сколько там ичкеров и наемников.

— Яфаров и Белов тогда хорошо сработали — хмуро говорит Енот — только сами погибли. А так потери бы у наших были бы больше.

— В курсе — мрачно подверждает на мое удивление Ильяс, поясняя мне — Джафяс мне родич… был. А я не там находился. Рассказали земляки.

— Понимаешь разницу, похоже? — спрашивает меня Серега.

— Ну да, в десять раз меньше — признаю я.

— Вот о том и речь. Потому как начали эти старые пушки с эсминцев снятые бахать — так тут все и кончилось. Слишком всего сразу и много.

— Погоди. А Мутабор с компанией? Они куда делись?

— Подались за драпанувшим БТР. Во всяком случае так по следам выходит. БТР потом нашли — завяз в трех километрах отсюда.

— Взяли удравших? — живо интересуюсь я.

— Нифига. Опять же по всему видно — там в каждом коттедже по грузовику повышенной проходимости было припарковано. Заранее груженых. В неприметном сарайчике. Вот на грузовиках они и выскочили из колечка. И очень на то похоже, что Мутабор со всей артелью за ними пошел. Видно, что самые вкуняшки уехали — констатирует Серега.

— Погоди. Что, по-твоему наши морфы себе команду сколотили?

— Это не исключено — улыбается Ильяс.

Новое дело. Значит не разгромили людоедов, только пощипали, а ядро сумело смотаться…

— Ты не грусти, базу у них вышибли. Теперь им вовсе не привольно будет — утешает меня снайпер, только я про себя отмечаю, что никаких иноязыких словечек он себе не позволил, значит он и сам не слишком уверен в том, что все прекрасно. Хотя без бронетехники, без рабов и запасенной жратвы им будет куда солонее. Да и по запаху лакомы они зомбакам. Нямки. Вкусняшки…

— Вы прям тут рассуждаете как отсталые нецивилизованные дикарииии… — жеманным голоском все той же эталонной гламурной дуры вдруг заявил Енот.

— Не понял — выразил общее чувство простодушный Серега.

Но узнать, что за ехидство собирался выдать на гора хромой у нас не вышло. Как-то одновременно подъехала пара грузовиков из которых стали выпрыгивать и вылезать остальные члены нашей команды, тут же фертом подскочил джипик с лейтенантиком из Некролаборатории и впридачу ко всему этому из люка танка наконец вылез инженер. Стало как-то очень людно и шумно. Опять живо вспомнилась итальянская опера с кучей персонажей, распевающих каждый свою арию. Единственный, кто наоборот угомонился — это хромой, который аккуратно стал упаковывать кошачью тушку в бумагу и какой-то пестрый полиэтиленовый пакет, выуженный им с ловкостью провинциального фокусника из глубин костюма.

— Хоронить собираешься? — спросил я его, раньше, чем лейтенантик закончил разговор с майором.

— С чего бы это? Аккуратно съем сам — удивил он меня.

— Ты что ли китаец или оголодал?

— Отличное свежее диетическое мясо — спокойно ответил Енот.

— Кошка-то?

— Какая кошка? Нормальный кролик. Что, по запаху не чуешь? Откуда в этом поселке кошки? Голова! Их же эти сектанты истребили. А кроличья ферма тут была. Так что отличное блюдо выйдет! О, сейчас тебя особняк голубоглазенький трясти начнет, чую всеми частями организма! Ишь, зыркает!


* * *

Вечером Ирку и впрямь попотчевали мороженым — как и обещали. Она и сама не заметила, как схарчила крем-брюле в стаканчике. Вкус был давно забытым и почему-то в носу предательски защипало, особенно когда вспомнила прошлое лето — Ирина очень любила мороженое и в общем это было единственное удовольствие, которое Виктор разрешал и одобрял. Вот она и лакомилась всем мороженым, что на глаза попадалось. И это было настолько доступно, что выданное вот так — в виде особой премии — лишний раз показало, что осталось в прошлом. И почему-то именно такие мелочи были особенно впечатляющими, потому как осознать гибель сотен миллионов человек разум не способен и получается что-то абстрактное вроде картин Малевича (Ирина не раз о них слышала, но увиденные в русском музее своими глазами неряшливо намалеванные черные, желтые и розовые трапеции, которые с чего-то именовались квадратами, не произвели ровно никакого впечатления), а вот лишение на оставшуюся жизнь мороженого, кофе и шоколада — это было понятным. И от этого еще более гадким и каким-то совершенно несправедливым. Ира сама себе удивилась, поймав на ощущении обиженного ребенка. Которого ни за что ни про что насегда оставили без сладкого.

Остальные посматривали на лакомившуюся мороженым Ирину не без некоторой зависти, хотя, честно говоря, завидовать стаканчику крем-брюле было нелепо.

— Хорошая награда, жаль маловата и быстро кончилась, — вздохнула, облизнув сладкие губы, Ирка.

— Вроде собирались начать выпуск, но пока не заладилось что-то.

— Что, тут и коровы выжили? — удивилась Ирка.

— Нет, но сухое молоко есть, так что может когда старые запасы вовсе кончатся, удастся что-то придумать. Тебе, к слову, кроме мороженки еще и премия полагается. За обнаружение морфа — спокойно пояснил десятник.

— Ишь как тут у вас. Прям как в фирме. Процент с оборота, бонус, оплачиваемый отпуск и соцпакет. А корпоративы есть? — съехидничала, тем не менее заинтересовавшаяся, Ирка.

— Где-то так — ухмыльнулась бывшая весь день в напарницах кудлатая.

— А ты сама-то как считаешь, как людей заставить работать? — неторопливо осведомился десятник. Остальные из состава группы не торопясь пили чаек. Мороженого для них не нашлось, но печенья как и раньше на столах было навалом. Вот с печеньками чаек и пили.

— Ну доводилось видеть — что битьем и голодом. Вполне работало — вспомнила методы покойных креативных бандюганов Ирина.

— Это где таке було? — оживился крепкий конопатый парень.

— Откуда я приехала. Мы с мужем, как только Беда началась, из Питера уехали в деревню. Муж у меня охотник — пояснила Ирка — В деревне нашли у соседа древний агрегат — автомобиль допотопный с этим… а, с газогенератором. Нужен был ремонт.

— Гы, понятно, дровяная электростанция в лесу, это очень приятно. А если еще и авто ездит — так сплошное удовольствие — кивнул десятник понимающе.

— Вот-вот. В соседней деревне — ну два лаптя по карте, совсем рядом по тамошним меркам — как раз была подходящая автомастерская. Поехали туда, напоролись на бандюков из очумевшего офисного планктона. Дизайнеры вроде бывшие. Вот у них нормальное такое рабовладение получилось.

— Погодь. А рабы-то откуда — в деревнях сейчас два с половиной человека?

— А они таких же беженцев шмонали и гробили. Ну а кого запугать получалось, так в рабы. Мужа ранили, но в общем нам удалось бандюганов этих замогилить. Они оборзели. Не привыкли к ответке. А тут мы им и обеспечили все тридцать три удовольствия.

Ирина замолчала, решив, что для начала хватит трепаться. Любопытство она утешила, пора и честь знать. Вроде как ничего лишнего не болтнула, всяких координат и названий не дала, да и не врала в общем.

— Значится муженька раненого оставила и за подмогой подалась? — уточнил десятник.

Этак невзначай уточнил. Ириха помрачнела, злобно буркнула в ответ:

— Здоровехонек муж. Ранение легкое было, вылечился. Мне самой помощь нужна, роддом мне нужен. Нет, не сейчас, но довольно скоро уже. И чтоб меня там приняли как свою и платить было чем и чтоб хорошо роды приняли.

— И он тебя одну отпустил? Странно как-то…

— А чего странного — ощетинилась Ирка — в деревне двадцать бабенок, а мужиков два — мой, да старый алкоголик, которому бабы нужны только для того, чтоб выпивки поклянчить. Ясно выражаюсь?

— Ну а то ж — примирительно развел руками десятник, а кудлатая еле успела спрятать ехидную улыбочку, дернувшую уголки ее губ. Остальные помалкивали, не лыбились, не кинулись подначивать. Дисциплинка в группе имелась. Да и сам разговорчик, как догадалась Ира, был не просто любопытства ради.

— Раз ясно, чего ухмыляться-то — уже остывая пробурчала Ириха.

— Забудь. Проехали. Так вот да, у нас неплохо платят и да, есть соцпакет. То же медобслуживание — на отлично. Так что подумай. Нам люди толковые нужны, а ты вполне годишься. А корпоративчик — тут десятник блеснул хорошими зубами — мы и сами сбацаем.

— А как тут у вас с роддомом?

Десятник поморщился. С ближайшим роддомом было плохо. Его выбили чуть ли не первым в городе, потому как ухитрились роженицу привезти с укусом, а женщина, как на грех, оказалась мощной. Потом прошла, умерев, словно танк по отделениям и охрана не вспопашилась вовремя, то есть умершую пытались удержать деликатно, как нормальные мужики удерживали бы съехавшую с катушек от родового психоза роженицу, но никак не так, как было надо треножить обернувшуюся зомби. Тогда этого еще никто не умел. Да и умел бы если — подними руку, попробуй, на беременную-то. Роддом потом почистили, но паршиво, неумело, половина в итоге сгорела вообще, да бабища эта, отожравшаяся на младенцах, вынесла аж четырех бойцов. Первый для них это мутант был. И последним оказался. Паршиво вышло с роддомом. Потому теперь конечно роды принимали, была пара фельдшеров, но только нормальные роды, без осложнений. Впрочем, новенькая в команде производила впечатление бабы, которая в поле может родить и тут же косить, прясть, жать, что там еще полагалось сразу после родов-то.

Ира поняла неловкое молчание правильно. А когда десятник стал расписывать успешную работу местного фельдшерского пункта, мрачно промолвила:

— Таз у меня узкий, осложнения возможны.

Десятник выразительно, с сомнением глянул на ширококостную фигуру новенькой, но кудлатая кивнула, подтверждая, что узкий таз не то же самое, что широкая задница.

— Ну так все равно стоит здесь хотя бы подзаработать. Чтоб было чем платить, когда приспичит.

И десятник пространно и четко описал довольно заковыристую систему оплаты труда, которую приняли в здешнем анклаве. Власть, испарившаяся в первые дни, отсутствовала недолго, как весьма вкусную вещь ее тут же подобрали кто понахрапистее, потом в анклаве была разборка по ходу дела со стрельбой и переговорами в итоге этих "всенародных выборов" ситуация вроде устаканилось.

— И кто все это рассчитывает? — удивилась Ирина, услышавшая, что разумеется есть разные расценки на "обычные зомбообъекты", "подвижные зомбообъекты" и совсем дорого на "мутировавшие зомбообъекты", все строго научно рассчитано и в общем особых сложностей не вызывает, да и все равно это скорее премии.

— А бухгалтерия и рассчитывает, тем более это премии, так как основная плата за выполнение задач, а не за головы неупокоенных сограждан. Вот выезд бригадой и обеспечение работ — это основной платеж. Если не целевая чистка — тогда задание по головам идет — пояснил внимательно слушавший крепыш.

— Могу тебе схему показать, там все просто. Бухгалтерия… — начал растолковывать десятник, но Ира скрипнув неожиданно для себя зубами зло перебила:

— Ненавижу!

— Кого? — удивился ее собеседник, только что начавший рисовать всякие цыфири с процентами на бумажке.

— Бухгалтеров. Ладно, я поняла. В общих чертах — остывая сказала Ирка.

— Но все — таки настроена уехать? А как там будешь подмолачивать? — сухо спросил десятник.

— Ладно, чего темнишь-то? Люди нужны, так ведь? И так нужны, что даже я стрелком гожусь? — ляпнула наобум Ирина и тут же поняла, что угадала.

Десятник покряхтел, отвел глаза. А что ему было сказать? Да, даже эта не слишком приветливая деваха была нужна позарез. И люди вроде бы были и даже мужики и в "Пункте спасения" едоков было до черта, но именно едоков. Таких, что за в общем-то не шибко жирный кусок лезли бы на рожон, рискуя шкурой по-настоящему, было очень немного. А людей, на которых можно было б положиться в горячем деле — не было лишних, все уже были при деле. Десятник отлично помнил, как взятый в команду идиот ухитрился одной очередью свалить двух человек своих же — так испугался обычного резвого мертвяка, что открыл пальбу и не удержал автомат, увело ствол в сторону длиннющей, на весь рожок, очередью. То, что идиота тут же резвак загрыз, мало помогло, выбираться пришлось с колоссальным трудом, волоча на себе двух раненых, четверо стрелков стали враз носильщиками, двое — стонущими ранеными и оставшимся пришлось туго. А зомби от свежей крови так ошалели, что перли напролом, не обращая внимания на пальбу почти в упор. Чудом выжили тогда, просто чудом. Патронов извели дикое количество, потом еще убытки добавились — на лечение раненых, а тогда на медицину сел уцелевший в первые дни эффективный менеджер, который не понимал в медицине ничерта, но был на очень хорошем счету у очередного руководства. В основном потому, что умел драть и живых ис мертвых по семь шкур. Хотя через неделю и это руководство ушло к праотцам, но убытки-то вот они. Угрюмая эта новенькая вполне подходила — оружие держала умело, не забывала его чистить, да и глазастая оказалась, что особенно важно. Последние потери команды за номером 85 были вдвойне нелепыми — он, десятник, сам расставил людей, не такой он был осел, чтобы оставлять голый зад, то есть тыл, конечно. И вроде человечек был оставлен неглупый и уже тертый, но вот кто мог подумать, что вместо наблюдения за крышами, он будет играть в какую-то игрушку на Айфоне. Причем ему сам десятник четко растолковал перед этим, что он стоит на важном посту и должен смотреть в оба глаза. И ведь стрельба шла уже, с другой стороны трупцы тупые поперли. И не дурак вроде был. А стоял и играл… Увлекся, сука…

— Да. Сама видишь — некомплект у нас. И людей толковых взять неоткуда. Мало людей нынче осталось и толковые — нарасхват.

Ирина было хотела съязвить про то, что в отстойнике человеческом как раз публики полно, бери не хочу. Потом прикусила язык. Вспомнив, как ее там ловко обокрали ночью.

— Вот ты сегодня мелкого умника засекла. А наш бывший товарищ, земля ему стекловатой, на выезде видишь ли взялся в Тетрис играть…

— Не, ребята, которые его айфон подобрали, сказали, что там стояло "Энгри бердс" — поправил старшего худенький паренек, сегодня запомнившийся пальбой из снайперской винтовки.

— Да одна холера — махнул рукой крепыш, наливая себе и соседу чай.

— Именно — кивнул головой десятник — нам это дорого встало. Так вот по следам от укусов получилось, что нашего этого гада атаковал с крыши дохлый малец… Незаметно подползший.

— Мальчишка? — неожиданно спросила Ирка.

— Пес его знает. Может и девчонка. Нам-то ведь без разницы — удивленно заявил десятник. Вот уж чем он не собирался заниматься, так отслеживать половые признаки зомбаков. Для него все они были грязными силуэтами, с разной скоростью передвижения и потому по-разному опасными.

— Да это я так… — смутилась неожиданно Ирина. Непонятно почему, но она была уверена, что родится у нее мальчик. Ей почему-то так казалось. И непонятно почему все мальчишки лет до пяти сейчас привлекали ее особое внимание. Своими даже как бы казались.

— Меньше о мертвых думай. Думай больше о себе и других живых — вдруг сказала молчавшая до этого брюнетка.

— Да я понимаю. Но вы же за плату работаете? — сворачивая с неудобной темы спросила Ирка.

— И за зарплату тоже. Но не только. Мы в самом начале всей этой катавасии и без платы работали, нам только патронов подкинули. Понимаешь, есть тут и другие стимулы и поводы. Как бы это объяснить…

— Расскажи ей про своего деда — непонятно выразилась брюнетка.

— Точно — поддержал ее крепыш.

— Ладно — ответил десятник — Значит, слушай. Преамбула: дед мой Корнев Александр Степанович Герой Советского Союза. Воевал на ИЛ-2 с августа сорок первого и до Победы. Что такое ИЛ-2 тебе понятно? Нет? Это такой самолет — штурмовик, который атакует с бреющей высоты и лупит из пушек, бьет ракетами и сыплет бомбами. С такой высоты, что бывало прилетали заляпанные кровью, с чьими-то мозгами на винтах и ошметьями униформы, зацепившимися за всякие выступы на крыльях и фюзеляже. Немцы ответно лупили из всего, что только у них стреляло. Фабула: 1943 год, весна, эскадрилья полка, в котором воевал дед, вылетела на штурмовку переправы. Немцы очень крепко защищали ее — зенитки, истребители и прочие гады и гаденыши. Эскадрилья потеряла почти все самолеты, но смогла уничтожить мост. Истребители прикрытия были сбиты почти все, кроме одного. Дед мой на выходе из штурмовки попал под очередь «Эрликонов», штурмовик был порван в клочья, задымил, стал помирать в воздухе. Однако, уникальная живучесть Илюши позволила пролететь ему еще километра три. Лететь дальше не мог, сел на брюхо.

Дед вместе с стрелком выбрались из останков штурмовика и побежали в лес. Следом за ними бежали немецкие солдаты. Наши летчики стреляли из пистолетов, как говорил мой дед — нервы успокаивали. Часа через два, смертельная гонка кончилась, летчикам удалось убежать от погони. Потом долгие три дня скитаний по лесу. К крупным деревням подходить боялись. В конце концов, голод и холод сделали свое дело. Парни решились выйти в небольшую деревеньку, найти еду и уточнить дорогу. Вскоре они вышли на небольшую деревеньку, наполовину сгоревшую.

Жителей там было очень мало. Вечером, ползком пробравшись к крайней избе, постучали в малюсенькое окошко. Появился седой старикан. Взглянув на парней, сказал только одно слово: — «заходите». Зашли в нищую хату. Старикан спросил: "кто такие? Мой дед не стал врать и рассказал всю правду. Все это время, старик молча слушал их. В это время, к странным гостям подошли остальные обитатели избы, женщина с ребенком, дочкой лет 6–8. И только тогда мой дед заметил — обитатели дома очень сильно голодали, это было видно по ним. Потом выяснилось, полицаи забрали всю еду, скот и птиц, даже ту заначку, что спрятали в яме, они нашли и забрали. Половину жителей, у кого родственники воевали в Красной Армии расстреляли. Семья ела корешки, кору и т. п. Вся деревня голодала. Старик (а он воевал еще с японцами в 1904 году) показал летчикам путь обходной, чтобы выйти к своим. Дал им на дорогу две варенные репы (шикарный подарок с их точки зрения). И достал из сортира запрятанную винтовку с горстью патронов. Летчики сердечно поблагодарили и собрались уходить. И тут, к моему деду подходит эта маленькая девчушка и спрашивает:

— Дядя Саша, а ты к Красной Армии пробираешься?

— Да, пробираюсь.

— Долго тебе идти придется.

— Ну а что делать, лапочка? Придется маршировать.

— А как придешь к своим, тебе опять самолет дадут?

— Обязательно дадут, а как же! Я тебя после войны прокачу на самолете.

— Подожди, дядя Саша. Значит вы с дядей Вовой (это стрелок) будете опять немцев бить?

— Получается, да.

— Подождите!

И ребенок побежал в другую комнату. Через минуту подошла сжимая в руках тряпочку. Протянула тоненькие, ослабевшие от голода ручки к деду.

— Возьмите сахарок, вам силы нужны, для своих добраться.

Дед развернул тряпочку, там лежал кусочек сахару. Дед вместе с товарищем смотрели на кусок сахару и на девочку. И практически одновременно отвернули головы в сторону. И вот так, матерые летуны, которые уничтожили не одну сотню немцев, стояли и плакали. Ребенок, пухнувший от голода, отдал им самое дорогое что у него было. САХАРОК! Она берегла его, на всякий случай. Даже ее семья не знала про эту ценность. Уже подходя к калитке, дед сунул незаметно от девочки, в карман хозяина дома этот сахарок.

Амбула: Через два дня летчики были у наших. Они рассказали эту историю сослуживцам. Все были потрясены подвигом ребенка. Дед и его стрелок собрали все свои деньги и отдали технику с наказом — купить еды, мыла и прочих дефицитных в войну вещей. И вот, буквально через несколько часов к ним стали подходить все его однополчане. Кто-то принес шоколад, кто — то мыла. Собрали два больших мешка. И вот, спустя несколько дней, над этой деревенькой появилось звено штурмовиков под прикрытием истребителей. Штурмовики стали низко кружить над крайним домом. Обитатели избы выбежали на улицу. Дяди Саша и Вова стали махать рукой. Их узнали. С самолета скинули контейнеры с собранными гостинцами. Качнув напоследок крыльями, штурмовики полетели на боевое задание. Потом, еще пару раз летчики наведовались в гости. После войны деревню переселили и следы потерялись.

Десятник помолчал. Ирка тоже поняла, что лучше подождать, сам растолкует с чего это он в воспоминания старинные вдарился. И помолчав собеседник и впрямь добавил:

— Понимаешь, нам повезло спасти несколько хороших людей. Да. Без платы. Но если я чего и понял из рассказов деда — так это то, что в дикое время хорошим людям надо помогать. Потому что и они тебе помогут. Да, у нас сейчас все не шибко хорошо. Так ведь с Питером-то тоже все неясно. Вот приедешь ты туда, попадешь под раздачу. У нас уже анклавы успели и передраться и помириться и руководство в общем определилось, а что в Питере? У них ведь тоже анклавов с руководством разным никак не меньше десятка. Тут вообще-то вытанцовывается богатейшая схема — от Полигонного ханства, воюющего с Халифатом Южного рынка и Княжеством Кронштадтским (при постоянных набегах на них на всех Суомалайского ордена Креста и Меча и летящей свастики) и до Федерации Северных республик Петра, Павла и генерала Евстафеева идущих в крестовый поход на неверных. Про синицу и журавля тебе ведь толковали?

Ирка кивнула. Спорить смысла особого не было. Да, в общем этот парень был прав. Черт его знает, что там творится, вокруг Питера. Альба не очень-то распространялся. Но в словах десятника был смысл, люди-то везде одинаковы. А вот роддома — разные. Вдруг Ирке очень захотелось соленого огурца. Взяла печенюшку. Нет. Не то.

— Так что смотри сама. От добра добра не ищут — словно бы подводя итог в разговоре сказал десятник.

— Верно — отозвалась рассеянно Ирина. Потом подумала, что все равно надо узнать — кто и на каких условиях попадает в состав конвоя. Альба толковал, что попасть туда можно торговому человеку с грузом. Груза у нее не было никакого. А вот как конвойные и охранники попадают? Там наверное уже места заняты. Могут, наверное, и не отпустить. Тут особенно-то не походишь просто так. Либо в чистой зоне. Либо в отстойнике, либо в каком-то "Пункте спасения" — но все равно под присмотром. Пока не станет ясно — что да как — не рыпнуться. Да и действительно кидаться очертя голову — неразумно. Ладно, придется погодить, благо время еще позволяет. Есть еще время…


* * *

Лейтенантик из Некролаборатории пробирается ко мне. Я поневоле вздрагиваю, почему-то мне показалось на минуту, что сейчас он начнет канючить, как до того инженеры, только пенять начнет о потерянных морфах. Да, пультики я ведь намочил сдуру, тоже проторя с потерей. Все плохо! Но лейтенантик вместо этого очень вежливо, но непреклонно просит меня изложить в ближайшем будущем мои соображения на тему того, что я предполагаю в плане дальнейших действий удравших морфов. Мне остается только удивиться — ничего я не предполагаю, чужая душа потемки, тем более мертвая душа. Можно подумать, что мы с Мутабором росли вместе и я его знаю как себя самого. Как бы не так. Я еще мог что-то предполагать раньше, пока был жив его прошлый хозяин, а теперь, да еще если правда про сколоченную Мутабором стаю шустеров… Или можно сказать банду? Или племя? Да все что угодно может быть, это вообще уже дебри начиаются психологические…

— Они учатся. И гораздо быстрее, чем нам бы хотелось. Очень хорошо учатся — вздохнув, говорит лейтенантик.

— Мы тоже учимся — возражаю я ему.

— Да. Только и тут все куда не просто. Будете с рапортом у нас в гостях, потолкуйте с аналитиками из группы прогнозирования.

— Ого у вас разрастаются штаты — удивляюсь я разбуханию Некролаборатории.

— Бросьте, это ваш толстый протеже-биолог с лаборантом. Просто надо же полезного сотрудника красиво охарактеризовать. Вот его теперь так и называют, хотя вполне возможно, что и впрямь придется отдел расширять…

— Законы Мерфи…

— Нет. Правильно спрогнозированная ситуация позволяет заранее подготовиться к неприятностям. А неприятностей у нас чем дальше, тем меньше не становится.

— Толку-то нам в понимании глубинных нюансов поведения базовых зомби. Ну кидаются камнями и пользуются палками, значит надо быстрее чистить. За зиму справимся. Вон наш соратник Енот давно уже рассчитал, что собственно по тысяче зомбе на одного чистильщика — и уже зачищенной территории вполне хватит для нормальной жизни.

— Да, я видал подобные расчеты. Только годны они при неизменяющемся состоянии зомби. А в том-то и проблема, что они все время меняются. Все время совершенствуются, особенно если не находятся в изоляции, в замершем виде, без раздражителей и питания. Но таких мест не так, чтоб много. Даже в метро и то ухитряются изменяться. Потому проблем будет много. Изучение раздела зоопсихологии, назовем его «зомбопсихологией» — задача безусловно важная и полезная, нам придется ее разрабатывать с нуля практически — наставительно говорит лейтенантик.

— Бросьте, под Луной ничего нового нет. Берем зоопсихологию — отлично ложится. Альфа-самцы. Бета-самцы. Гамма опять же самцы и прочие омеги. И у нас морфы, шустеры и зомби разных категорий подвижности, силы и опасности. Сезонные перелеты и миграции. У нас — навалы. Которых с наступлением тепла больше нет. Пока. А вот осенью надо полагать опять начнется. Ну а это все описано еще Конрадом Лоренцем и остальными зоопсихологами. Нечего тут мудрить, давно все открыто.

— Вы отстали от жизни, наука ушла далеко вперед и… — тут лейтенантик понижает градус пафоса и примирительно замечает:

— Да вы не ухмыляйтесь. С кем поведешься, с тем и надерешься. Поневоле пришлось во все вникать. Вы ж с Кабановой работали?

— Работал, чего уж. Она меня и дрессировала — признаюсь я.

— Вот, ну тогда что говорить. Сами понимаете, что пришлось и учение Павлова разбирать, столько по нейрофизиолгии сроду не читал, а развитие рефлексов у зомби не хуже, чем у собак, к примеру. Про этологию забываете — это наука о формах поведения животных, характерных для данного биологического вида и обеспечивающих его выживание, видоспецифичные формы поведения.

— Я не забываю. Общее для вида поведение. И про бихевиоризм читал. Там как раз про особенности индивидуального. Вся дрессировка на этом бихевиоризме построена.

Лейтенантик кивает, улыбается, кивает в сторону наших товарищей, которые как раз отлично иллюстрируют и общность поведения биологического вида в определенных условиях и индивидуальные различия.

— Хорошо еще, что в Питере с 90 годов разработали психоморфологию, методику синтеза, позволяющую моделировать и воспроизводить психические процессы. Любая психическая деятельность является совокупностью процессов восприятия, преобразования и генерации информации, эта уникальная концепция предоставляет основу для сведения воедино всех частных направлений зоопсихологии. Что мы и делаем. И получается в отличие от примитивных математических расчетов, что легче нам в будущем не станет. Зомби самоорганизовываются. Дурных, обычных мы выбьем, да. Но вы же сами знаете, что шустер стоит тридцати тупяков, а морф стоит пары десятков шустеров. И подтверждение тому — наши общие знакомцы, которые свалили из-под присмотра. До этого уже работая удачно парой, а теперь они впридачу обзавелись стаей. Причем, что характерно — на срабатываемость у них времени не было, но штурм Сердца Ропши, как назывался комплекс укрепленных зданий для Высших провернут с военной точки зрения великолепно. Ознакомьтесь потом. Причем, что особенно важно — с ударом по уязвимым точкам. Очевидно, что индивидуальное поведение зомби сочетает в себе все перечисленные аспекты, но не исчерпывается даже самой изощренной их комбинацией.

Мне нечего возразить. Кто бы мог мне сказать, что вот буду обсуждать психологию и мотивацию зомби. Впрочем, помнится была скользкая ситуация. Которую человек набожный может и посчитал бы тем, что дьявол был неподалеку и услышал глупое пожелание. Сосватали мне за смешные деньги не то, что горящий, а аж пылающий тур в Доминикану.

Прекрасное место, только очень странное. Один остров — Гаити на два государства — Доминикану и Республику Гаити. И хоть остров один, а даже народы разные — гаитяне черные, мрачные, злобные и их язык — французский. И хоть какбэ христиане — а культ Вуду в полный рост у них. Доминиканцы куда светлокожее, улыбчивые, действительно христиане и говорят по-испански. Ленивые правда и те и те, но у одних жизнь спокойная, безмятежная. А у соседей гаитян не понос, так золотуха. В Доминикане тихо и благополучно, а у гаитянских то землетрясение, то репрессии, то холера, то опять землятрясение, то опять репрессии, то снова землятрясение. Или оползни. Или ливни. Или оползни после ливней и землятрясения. Разумеется с репрессиями. Совершенно непонятно, почему на них все время все шишки валятся. Для гаитян поэтому — джекпот всей жизни перебраться через границу и устроиться любым помогалой при отеле. Доминиканцы это не приветствуют. Но самые грязные работы так и быть поручают гаитянам — нелегалам. Да, и разумеется гаитяне и доминиканцы друг друга сильно недолюбливают, о чем говорить в общем не стесняются.

Потому когда ко мне вежливо подошли в гостиничном парке двое негров я уже сразу понял, что это доминиканцы — оба улыбчивые. Светлошоколадные, только один этакий крепенький бычок, а другой прямо отличник — сташеклассник. Ноут в его руках с аккуратно подстриженными ноготками, только подчеркивал этот образ. Некоторое время я пытался понять, что же собственно от меня хотят — испанским я не владею вовсе, английский тоже не моя сильная сторона, куча странно вроде знакомых по звучанию фраз хоть и намекала на их славянское происхождение, но никак не давала ничего ободряющего. Даже на каком-то мне совершенно незнакомом языке негр пытался коммуникатировать. Мы оба задумались, мне уже стало интересно — что с такой настырностью мне пытаются впарить. Вроде бы, как я понял из огрызков своего аглицкого — эксклюзивный тур. Вся проблема была в том, что за тур и в чем его эксклюзиф. Наконец паренек зашел с другой стороны и поинтересовался, откуда это я. Про Россию он даже что-то слыхал, но толком и это не выручило. Наконец, в переборке языков он дошел до немецкого и тут — то школьный курс мне пригодился. В общем на диковинной смеси разных языков, словно мы вчера еще строили Вавилонскую башню, паренек с лучезарной улыбкой объяснил мне, что тур его команда предлагает особенный. Из Доминиканы — в Гаити. Если я соглашусь, то маленькая авиетка доставит меня в приграничный район, там наготове джипы, числом три и охрана, мы мигом переезжаем через границу, в том районе и пограничников-то нету и я смогу провести свое время как мне заблагорассудится в попавшейся по дороге гаитянской деревушке. Гаитяне — глупые и трусливые обезьяны, можно не бояться последствий. Единственно, что не рекомендует улыбчивый доминиканец — это кого-нибудь насиловать, гаитяне в основной массе больны всем подряд, начиная от СПИДа и можно подцепить что-нибудь нехорошее. Если нужны девочки — или мальчики, то они их легко поставят и здоровых и здесь, незачем летать. А там — можно почувствовать себя хозяином жизни всей деревни. Можно их бить, резать, стрелять — ружье мне дадут, можно хоть всю деревню сжечь, но основной цимес даже не в этом — такие услуги предлагают и другие, а мой собеседник предлагает эксклюзиф! Основной момент путешествия — можно выбрать из гаитянских обезьян кого-нибудь приглянувшегося и либо самому, либо кто из сопровождающих нарежет из обезьяны бифштексов, которые тут же будут приготовлены. В стоимость тура входит и видеосъемка, если я хочу убедиться, то он может показать отрывки — один из туристов не расплатился полностью, потому они считают себя вправе компенсировать убытки используя его видеозапись. Собственно у меня и до того не шибко возникали сомнения, но вполне толково снятое видео и фото на ноутбуке улыбчивого доминиканца все подтвердили внятно и четко — и горящие халупы и пяток раненых разными способами, включая мачете и несколько несомненно убитых и процесс подготовки стейка из молодой негритянки от выбора объекта до поджарки с гарниром на тарелке — весь товар лицом. В том числе и пузатый лысый брюнет — заказчик всего этого тура — его красная от жары рожа была отчетливо различима и на видео и на фото. Оказалось, что все это действо не так и дорого — всего 5000 долларов. Ну да. Вполне себе пристойная цена для найма частного самолетика, трех джипов, десятка вооруженных бодигардов и развлекухи в стиле "Я Царь Мира! На отдельных фото представлялось предлагаемое оружие, неплохой такой подборчик, даже кремневое ружо было. Ухоженное. Что удивило особенно. И калаш разумеется тоже был.

Только мне почему-то не было интересно все это вместе взятое. Халупы эти палить по жаре, слушать как верещат перепуганные люди — это для бравых доминиканцев гаитяне — тупые обезьяны. Меня-то иначе учили в детстве. А уж наслаждаться мясом из граждан соседней республики, хоть она и действительно дурацкая, совсем неинтересно. Я достаточно знаком с работой санэпидемстанции, чтобы понимать — мясо не прошедшее ветконтроль, лучше не жрать… Принципиально. А Онищенко на этом островке нету. Да и по большому счету я получил эту горящую путевку для того, чтобы расслабиться на манер медузы, а не носиться шайтаном по горам. Погрустневшему шоколаду я не стал растолковывать все эти сложности, просто постарался объяснить, что я военный медик, у нас в стране война идет периодически, потому сюда я приехал отдохнуть. Тур у него действительно реалли иксклюзиффф для основной массы публики, но для меня это как на работу сходить, то есть мне за это деньги платят. Вот если бы он смог продать мне живого зомби, то это мне было бы интересно. Для опытов.

Шоколады посовещались, посмотрели на меня с некоторым уважением и свалили. Я про них и думать забыл, но отличник с ноутом уже под занавес моего отдыха на милом острове Гаити, еще раз попался на глаза и я не преминул уточнить — что там с моим зомби? Оказалось, что с добычей собственно зомби проблем нет, но вывезти из страны не получится — не вполне багаж, оказывается. И совсем печально, что не ввезти в другие страны, примут зомби за обычного нелегального эмигранта, будут проблемы. Тогда-то я дурачился, хотя и не врал — и медик и военный, в запасе как-никак, другое дело не воевавший. А ведь сбылась получается мечта идиота — зомби вокруг своих полно самых разных, того, чернявого сюда уж явно перебор было бы тащить. Впору отсюда вывозить десятками тысяч. Да и то всех не вывезешь. Только в метро набилось за это время по разным прикидкам до полумиллиона мертвяцов, их вообще прет туда, где они часто бывали при жизни — тоже подтверждение правильности выкладок зоопсихологов, кстати. Несколько анклавов там пытались удержаться. И тепло тами сухо и много всякого очень интересного. Ан не получилось — те, кто не смог накрепко изолировать маленькие участки или погибли, причем быстро, либо вынуждены были бросать все и отходить. В общем, мутно там. И темно.

— Сереж, а что Мут со своей ордой такого намутили особенного? Когда местных хозяев жизни за узы висячие взяли? — окликаю я нашего пулеметчика.

— Там еще разбираться надо, но похоже, что он твою любимицу белобрысую без затей закинул из-за забора прямо в чердачное окошко. Это в системе обороны никак не было предусмотрено. Ну а дальше покатилось. Там сейчас закончат выборку документов и улик, можно будет сходить посмотреть. Пойдешь? — уточняет Серега.

— Не, мне бы переодеться. А то мерзко себя чувствую.

— Вот неженка! — фыркает Енот — все свое детство забыл!

— Да ладно, победили уже всех, все пучком, стоит торчком. Ильяс, мы тут как, долго еще будем отираться?

— А куда спешить? Тут много чего полезного. Да и вообще, осмотреться стоит, глянуть что к чему. Жалко дворец накрылся — тама бы тоже глядишь что нашлось. Давно к слову дворец грохнулся? — обращается Ильяс к собравшимся.

— После перестройки. Военный санаторий оттуда выперли, а новый хозяин ничего делать не стал. Вот пустое здание бомжи и подпалили — поясняет Ремер.

— Ясно. Ну что, поехали глянем на рыбхозяйство? У них тут кроме карпов еще что есть? — говорит поднимаясь Ильяс.

— Карпы только. Вроде как молодь форели где-то есть — но это скорее в институте — вот там — показывает пальцем на современного вида здоровый серый параллелепипед Серега. Сам он никуда не собирается. Наоборот разложился на корме танка, судя по всему решил на скору руку провести экспресс — чистку своего поработавшего за день пулемета. До меня это окончательно доводит мысль, что на сегодня мы навоевались. Серега такое верхним чутьем ощущает. Ни разу еще на моей памяти не ошибался. Да и Енот с Ремером спокойны. Мне не дают однако спокойно посидеть — хорошо бежать не надо никуда, но вот консультацию давать приходится — с походом напущенный моими соратниками слезогон ухитрился скопиться в нескольких местах и его хапнули шныряющие по поселку новоприбывшие. Собственно ничего особенно страшного не произошло, тем более их вывели из загазованных помещений и сразу стали мыть, что единственно верное в такой ситуации. Только вот разумеется совершили самые характерные ошибки — мыть морду и глаза, ошпаренные слезогоном, надо водой только комнатной температуры. А тут как на грех в одном месте стали мыть горячим чаем — в другом расстарались ледяной, не пойми где тут добытой. Ну и получили по схеме — слезогон надо с кожи и слизистых смывать, обильно поливая, тогда кожа никаких дополнительных реакций не выдает. А вот если вода горячая, то поры раскрываются и слезогон забивается куда глубже. Где и продолжает шпарить и хрен его оттуда удалишь. С ледяной водой к слову ровно то же получается — попавший в поры слезогон при охлаждении там и закупоривается. В общем все общеизвестно и элементарно.

Инженеры тоже наигрались с танчиком, а прибытие их Главинжа, как ехидно его поименовал Чечако, того самого разноцветноволосого инженера с кличкой Эхо наводит быстрый порядок в махновской инженерной вольнице. Ясно, что как мужики остаются без начальственного присмотра, так при отсутствии сложной задачи впадают в мальчишество, теперь эти обалдуи угомонились. Обсуждают свои проблемы, у меня чешется язык влезть и наябедничать злобному Эху на Чечако с Чарджером, но прикидываю, что несолидно получится. Тем более и лейтенантик тут сидит, не хочется выступать перед Ухом Кабановой этаким жалобщиком.

— А вот к слову — говорю я ему — вы экскурсии на форт не собираетесь проводить?

— Это еще зачем — удивляется он.

— Да меня тут спрашивали знакомые подростки про ваш некросад.

— Какой еще сад? Нет у нас экспонатов, все для работы.

— Не все. Уборщицы собак ведь есть? И морфохомяка можно было бы показать. Да и по крысам есть интересные образцы. В Красную зону конечно пускать категорически нельзя, но сделать выставку для посетителей по-моему вполне возможно.

— Вы что, серьезно? — озадачивается лейтенантик. Видно, что даже сама мысль о показе сверхсекретных образцов совершенно левым людям переворачивает в нем все устои. Возможно еще и то ему мешает, что та же упомянутая мной собачонка явно выглядит, как проявление минутной слабости персонала сурового заведения. Было дело на севере Питера в ходе спасательной операции среди прочих спасенных вывезли старуху с песиком. Потом чухнулись только, что сильно все не нормально — старушка-то вполне себе старушка. Только песик у нее на руках дохлый. Нормальный зомбопесик с добротным намордником и почему-то не шибко злобный. Старухе сгоряча надавали подзатыльников, зомбяка отняли и спровадили в Некролабораторию. Куда вскорости заявилась и бабка, добившись приема у Кабановой. Ну ситуация простая — одинокая старуха с таким же древним одиноким старым-престарым песиком, который и ходил-то с трудом. Единственное близкое живое существо. А больше и жить вроде не зачем — привыкла за столько лет-то. В общем, в лаборатории бабку сердобольно пожалели… и сделали из зомбаки самоходное чучело.

Подрезали мышцы челюсти, залили макрофлексом пасть и для надежности стяжечкой закрепили, когти подстригли-покрасили, остальное все лаком сбрызнули — ну да плоть и сама разлагаться перестать должна, в мозгу что-то там порезали, — и бабуле выдавают это два раза в день «прогулять». И бабка прогуливается, говорит песик стал поживее даже, чем последние пару лет — болел он сильно. Зато такой самоотверженной уборщицы давно не видали — если не гуляет своего зомбособака, так убирает. Про этого песика многие слыхали и легенды ходят самые развесистые, вплоть до двойного размера собакоморфа которого выгуливает лично мощная телом начальница лаборатории, отрабатывающая на нем приемы ментальной борьбы с морфами. Не, серьезно слыхал.

— А вполне бы можно. Я бы и сам глянул, такого похоже нигде не покажут — простодушно заявляет Серега.

— Кто бы говорил — принимает за подначку вполне серьезное высказывание пулеметчика ясноглазый.

— А что такого-то? Морфохомяка я так в обычной жизни никогда не увижу — совершенно логично заявляет Серый.

Лейтенантик кивает. Мне кажется он сейчас осознал старую истину — то, что для одного привычная рутина, для другого — диво дивное. И морфохомяк действительно зверь еще тот, достаточно сказать, что у него на спине кожа странным образом ороговела грубыми пластинками, отчего видок у зверя олучается жутковатый. К слову я слыхал, что такая "каменная перхоть" появляется и у человеческих особей. От пули разумеется не спасает и зачем она нужна — никому неясно, прямо как волосы подмышками, но что есть, то есть. Вообще некроформы все время преподносят сюрпризы — раньше считалось, что у зомби идет гниение, потом выяснили, что нет, гнилостные процессы заканчиваются очень быстро — и вот тут-то и с крайним неудовольствием поняли — у зомби организм продолжает функционировать. Совершенно непонятно как, все вопреки привычной биохимии — но работает. Даже регенерация есть. У спящих — практически незаметная, у шустеров — ярко выраженная, а чертовы морфы восстанавливаются до паники быстро. Было дело Мутабор наступил на мину, отчего получил дырку в ступне. Так вот за две недели затянулось, вместо дыры получилось что-то невнятное и рубец почему-то сиреневого странного цвета, но затянулось. После этого в приказе по Кронштадтской базе и последующих публикациях было строжайшим образом велено при встрече с морфом обязательно добиваться ликвидации этого существа. Нас несколько раз дергали подранков выслеживать и это было куда как непросто, поумнее морфы, чем всякие Кумаонские тигрицы. Тот же Мутабор теперь под ноги посматривает и если его предупредить, что дескать — "Земля. Мины" — то остережется ломиться. Ну, Мутабор то умник из ряда вон, но и другие морфы отнюдь не дураки. Увы, очень не дураки. И живые дорого заплатили за эту информацию. Вначале-то очень многие, убедившись в том, что обычная зомбота медленная и тупая, устроили из своего жилья мини-крепости и храбро боролись с мертвяками. Я знавал человека в маленьком соседнем анклаве, который ходил с молотком на длинной ручке и виртуозно рашибал черепа попадавшимся зомбакам. Оружие огнестрельное принципиально не носил. А потом пропал. На прием не пришел — а должен был, бронхит у него был неприятный, мучил его сильно и он приезжал в Петропавловку по невскому льду на снегоходе, благо мне удалось этот бронхит купировать, кашель стал влажным. Сначала я думал, что провалился мужик в полынью — лед уже был весенний, коварный, ан вместе с этим мужиком еще несколько мелких анклавов со связи пропали. По следам вышло — вместо тупых зомби, довелось смельчакам встретиться с морфами, которые тогда для многих были сюрпризом. Их не то, что молотком, ружьем то фиг возьмешь. Впрочем многие погибли не то, что от морфов или шустеров, а от банальных тупейших зомбаков, которые сейчас уже особой опаски не вызывают, если только не в навале прут или стоят в толпе, Пугачевой наслушавшись из динамика-собирателя. Я честно признаюсь с молотком бы на зомби поопасался кидаться, больно уж много всяких нюансов — и череп пробить непросто. Так ведь еще и мозг мертвый надо повредить серьезно. А удар может пойти вскользь, сорвав лоскут кожи с волосами и на второй замах времени просто не хватит. Хотя первое время и молотками вполне обходились, тут ведь дело не в оружии, а в готовности себя защитить. Вон в Александро-Невской Лавре когда началась заваруха первого зомби упокоил парень, который у входа предлагал туристам сувенирные медальки выбить — клалась в форму заготовка, клиент сам кувалдой брякал, мягкий металл вминался в форму и получался сувенир. Этой кувалдой парень и огрел по башке обернувшегося богомольца, напавшего на его знакомую из трапезной. Трапезная там хорошая, готовили добротно, я там пирожки покупал, когда рядом бывать доводилось. Ну а с паренька и началась оборона Лавры, быстро там люди сориентировались, не все попы умели только бордели освящать, да на мерсах с лексусами ездить. Нашлись руководители и для времени гибели мира. Жесткий там анклав сейчас, надо заметить. И уже не кувалдами вооружены. И что меня удивляет — растет анклав, люди туда тянутся.

— Может уже сходим, сделаем все дела, да и в стороны? Мне сырым очень неуютно сидеть — и для полного иллюстрирования своих слов я притоптываю ногами, отчего в берцах сочно чавкает.

— Не. Мы должны Старшого подождать — отзывается Серега, продолжая вылизывать свой пулемет с такой нежной заботой, словно ощенившаяся собака по отношению к слепым еще щенятам.

— Скажи этим электрическим рукосуям, чтоб подбросили до окраины — там Вовка на «Найденыше», а в БТР есть запасные комплекты одежды — показывает взглядом на инженеров Енот.

— Ильяс, у меня на это время есть? — спрашиваю присутствующее начальство.

— Айе. Езжай. И захвати сгрёб — мешок, пригодится.

— Лучше парочку. То есть штук семь — вворачивает Енот.

— Кит мыннан, Енот — раздраженно огрызается Ильяс.

— Ай-ай сэр! — в тон отвечает хромой. Ехидно это у него получается.

К моему удивлению и инженеры не выеживаются, Чарджер кивает на тот же джип, с которым мы сюда прибыли и мы катим аккуратно по улочке. Тут теперь в Ропше оживленно — и местные вылезли и патрули и гонят кого-то со связанными руками и машины разномастные снуют. Все это вперемешку с вьющейся в воздухе станиолью создает странное впечатление. Невсамделишное, какое-то.

— Лихо это получилось — киваю я на сверкающие под солнцем и переливающиеся везде отсверками сияющего света полоски сверкающего металла.

— Поскольку Ропшинский узел никак иначе не развязывается, поскольку штурм — весчь обоюдоострая, а сил мало, то идея о спугивании людоедов и выгнании их на засаду звучит лучше, чем просто драка в деревне — начинает говорить Чарджер — Но «Тюльпана» или танка не дают, так?

— Не дают — киваю я, поглядывая вокруг.

— Сухопутной артиллерии у флота нет. И морпехота далеко в Пиллау. Что остается? Остается возможность устроить испуг людоедам. При списании старых эсминцев и сторожевиков пушки их не выбрасывались, а отправлялись в арсеналы для сохранения в качестве резерва при постройке в войну береговых батарей. Например, во Владивостоке они мирно лежали на складах, а когда начались трения с китайцами, руководство задалось мыслью, что массы китайской пехоты могут проломить пограничные заслоны и выйти к Владивостоку. А зимой даже по льду атаковать город и базу. Потому пушки из арсеналов пошли на вновь созданные береговые батареи. Десятка — полутора их было достаточно для того, чтоб руководство решило — китайская армия если через лед пойдет, то там и останется. На льду или под.

Так вот, в Кронштадте на складах нашлась пара орудий Б-13 (130 мм система с дальностью 25 км). Поэтому ее очистили от густого слоя смазки, перетащили на нужное место и установили. Нужно только забетонировать закладные части-это круглая железка с болтами, на которые насаживается основание орудия. Нужен еще автокран, ибо полный вес установок до 13 тонн. Но раньше и вручную их монтировали, и основания делали из деревянной клетки. На деревянное основание уходила неделя. Перевезли орудия на место десантным катером типа «Акула», один рейс орудие, второй — тягач, третий автокран. Самое главное, что Ропша оказалась в пределах действительного огня орудий — это до 70 процентов полной дальности, то есть 15–17 км. Поскольку запас снарядов был левым, то часть снарядов пошла осветительными, часть с противорадиолокационными помехами. Людоедов потрясло странное зрелище. А дальше, как и предполагалось — когда возле Ропши стали ложиться снаряды — сначала далеко, потом ближе, ближе, потом на них посыпались диполи-отражатели, то нервы у людоедов не выдержали и начался отход. А настолько тупых, что не испугаются и будут пробовать диполи на вкус — зачистят уже скоро.

И действительно — выстрелы я еще слышу, хотя теперь они очень редки.

А за разговором и доезжаем — я сразу замечаю знакомый гроб нашего бронетранспортера, стоящий неприметно в кустарничке и глядящий стволом крупнокалиберного пулемета в сторону ближайшего леска. Типа засада.

Комплект одежки находится быстро и я испытываю настоящий кайф от того, что наконец весь в сухом. Даже есть комплекты разгрузок — это в принципе такой жилет, на который навешивается потом куча сумочек и чехлов, в которые запихивается всякая всячина — от магазинов к автомату и гранат, до фляги, рации и сумки с аптечкой. Но тут разгрузки на мой взгляд похуже чем моя — они предназначены для патрулирования и все эти сумки-кобуры развешены в основном впереди — на груди, а у моей спереди такой клапан, типа лыжи у снегохода, а все висит по бокам и сзади и потому в сменной разгрузке ползти по-пластунски будет крайне трудно, а в моей я спокойно сегодня ползал.

— Чего ухмыляешься? — спрашивает меня вольготно устроившийся на развернутом топчане для десанта курсант Ленька. В ответ я показываю ему носки. Он недоуменно пожимает плечами. Приходится рассказывать ему, что видал во времена оны старую американскую армейскую карикатуру, где сидящий с товарищем в холодной грязи под осенним дождем джи-ай проникновенно говорит: "Джонни, ты спас мне вчера жизнь и я хочу тебя отблагодарить самым ценным, что у меня есть — вот последняя пара целых и сухих носков".

Ленька пожимает плечами, что забавно смотрится у лежащего и делает неожиданный вывод:

— Жмоты они. Пендосы эти. И всегда такими были.

Его приятель Рукокрыл, сидящий в кресле башенного стрелка и в принципе обязанный наблюдать за местностью, тем не менее ввязывается в разговор. Вовка отрывается от увлеченной беседы с привезшим меня инженером на тему раций и сурово замечает, что оно конечно круто и все такое и вокруг свои, но враг, как говорилось совершенно справедливо — хитер и коварен и потому нефиг болтать, если сидишь за пулеметами. Рукокрыл возмущенно пыхтит, но возвращается к своим обязанностям пулеметчика.

— Ты зря пыхтишь, Вовик прав как всегда — утешаю я курсанта — Вон ребята из МЧС куда как всякое повидали, но когда к ним в гости от людоедов пришел еще живой некто, но без языка, пальцев и со срезанной с головы кожей — они и то офигели.

— Интернет смотреть надо было — отрезает Рукокрыл.

— И что в инете? — спрашиваю я.

— А там таких со срезанным лицом полно было. И фото и видео выкладывались. Могли бы уж и привыкнуть.

— Это где так веселились? — сомневается Вовик.

— А много где. И у мексиканцев это была развлекуха и иракские муждакеды так на камеру проамериканских полицейских резали по-живому и прочие всякие разные. Полно было. Ну неприятно, но чего фигеть-то? — резонно удивляется курсант. Ленька согласно кивает. Провалилась попытка воспитательной работы, увы… Жестоковыйная молодь!

Потопав берцами — вроде все в порядке, размер должный, набираю несколько "Сгрёб — мешков", как у нас окрестили сумки из прочной ткани с лямками. Видимо сегодня день трофеев.

Про свои подвиги во время штурма курсанты рассказывают неохотно — видимо потому, что именно они и устроили дымовуху в Ропше и кроме газовой атаки ничем другим не занимались. Часового у КВ сняла Блондинка, походя, как языком слизнула — правда и часовой службу нес гадко, спустя рукава. То есть дремал на солнышке. Вместо него сел Енот, морфы дернули в центр поселка а остальные прогулялись до склада, где самым молодым в команде показали как пользоваться всеми этими химдымами и дальше они просто выкидывали в подслеповатые маленькие окошки гранаты со слезогоном, делая это как можно чаще, пока не услышали отбой по рации. Устали как собаки, провоняли сами этой заразой, потому сидят тоже в подменке, свое шматье, пропитанное газом пришлось бросить. И все равно все тело чешется. Вовчик бурчит, что вообще ничего толкового не сделал — в его направлении никто не прорывался, так что тишь и благодать была. Спрашивают, как оно со мной, что я и мокрый и в кровище, но рассказывать никакого желания нету.

На обратном пути Чарджер совершенно неожиданно дарит мне маленькую рацию — легко прячется в ладони, разве что антеннка серьезная такая, обрезиненная. Показывает диапазоны. Малышка при этом оказывается еще и сканером. Название фирмы я правда не могу прочесть — незнакомое оно и звучит как «йезуцу» что ли. Меня удивляет такая щедрость, но инженер намекает, что хоть они и трепались языками с Чечако от детской шаловливости и по резвости ума, но если бы наша артель нашла время для серьезной вылазки совместно с инженерами — то у них на примете есть пара складов с очень и очень нужными вещами. В частности — с такими рациями, которые несколько совершеннее, легче и удобнее, чем те дрова, которыми мы пользуемся — и он кивает на здоровенную армейскую рацию, висящую в чехле у меня на боку. Мне остается только вздохнуть — я и этой то простенькой армейской и то выучился пользоваться с трудом, а эта, навороченная не хуже айфона «йезуцу» меня просто пугает. Но доложить Старшому и постараться обрисовать ситуацию повнятнее я обещаю. Только вот сложилось у меня впечатление, что и инженеры не лаптем щи хлебают и раз боятся туда лезть сами, то что-то там гадкое сидит. Чарджер кивает без всякого смущения. Да, там очень поганое место. Даже по расположению — много закоулков и непросматриваемых участков, плюс возможность атаки сверху. К тому же не одна эта группа знала о сокровищах (я мысленно ухмыляюсь, представив себе кучи золота и сияющих в темноте складского помещения самоцветов, потом даю себе пинка, потому как в нынешнее время связь часто куда дороже, чем рубины-изумруды), но предшественники были слишком самонадеянными и инженеры уверены, что минимум две группы мародеров там остались навсегда, если и не в полном составе, то в большинстве. Простых зомби там нет, только шустеры и судя по всему — есть и морфы. Причем не один. Потому надо усилия объединить, все же инженеры не такие стрелки, как наш Андрей, Ильяс или Серега. Мне на минутку вспоминается недавний выезд, когда нас срочно послали в Купчино, где на бригаду эвакуаторов (так называют грузчиков, вывозяших грузы по заданию штаба базы) напал морф и задрал одного из них. Морф оказался бывшей продавщицей, что было потом установлено по остаткам униформы, и жрал свою добычу в здоровенном торговом зале старого советского универмага, обстановочка в котором была бы отличной декорацией для фильмов ужасов. На все здание торговый зал и весь — как перекопанное кладбище. Там была теперь какая-то фирма по продаже одежды — вот вся эта одежда, заляпанная кровищей вперемешку с глоданными костями валялась по залу. А в уголке кушала морфиня. За трапезой морфиня и поймала несколько пуль от наших снайперов, но завалить ее у них не получилось, да и обездвижить толком — тоже, бежала она все же резво, но не как морф, а как скорее шустер. Причем ломанулась вдоль здоровенных витрин, сообразив видимо, что сгрудившиеся у края проспекта машины помешают по ней стрелять. Сориентировался Серега моментально и рванул по тротуару, поливая бегущего параллельно в зале за стеклом витрин морфа длинными очередями из ПК. Остальные прикрыли огнем, сшибая тех зомби, что заинтересовались пальбой и полезли, и только я обалдел, наблюдая редкую по своей кинематографичности картину бегущих параллельно врагов, разделенных закаленными толстенными витринными стеклами, которые от пулеметных очередей вмиг мутнели, странно вспухали и осыпались каскадами сверкающих острыми гранями мелких осколочков. Морфиню Сергей добил, задачу мы выполнили, а вот картинка эта так перед глазами стоит. Ну, несомненно инженеры на такие трюки не способны. А рация симпатичная. Обещаю, что доложусь на эту тему начальству и меня торжественно сгружают у толпы народа рядом с танком.

— А в общем все-давным давно написано у классиков советской прозы — смотри сцену встречи советского миллионера Остапа Бендера с представителями, и я не постесняюсь этого слова — носителями европейской культуры в лице румынских пограничников. Священная частная собственность моментально заканчивается, если у тебя нет силы защитить свою кубышку. И история это раз за разом показывает… — несколько странно выдает совершенно неуместную на мой взгляд в данной обстановке фразу лейтенантик.

— Остап Бендер как зеркало русской революции является жертвой террора НКВД! — заявляет в ответ один из ментов. Ну, понятно на такую диковину, как принявший участие в бою древний КВ, публика идет глянуть, вот и собрались вокруг, немудрено. Только почему они тут занялись литературоведением, это мне непонятно. И, как часто бывает, сам неожиданно для себя спрашиваю, мол, с чего это Остап вдруг жертва режима?

— Там же ясно прямо в начале прямым текстом указано — молодой человек в шикарном костюме и шикарных ботинках, но при этом без носок и без пальто в холодную-то весеннюю погоду. Ежу понятно — только что вышел из тюряги, пока сидел погода поменялась, сел-то он видимо летом, когда тепло было, одежу-обужу сдал, а вот носки разрешали оставить. Он их и сносил, пока сидел. А выходя, получил свои шмотки. Все четко описано — объясняет мне полный мент, гордый своей наблюдательностью при чтении. Мне остается только подивиться тому, что книжка вроде одна, а каждый читает по-своему и выводы делает разные. Отхожу к своим — они вроде как и участвуют в разговоре, но основной кипеж спора в стороне от них.

— О чем тут спор, при чем Остап Бендер? — удивляюсь я.

— А началось с обсуждения куда могли податься те, кто удрал из Ропши. И сейчас вишь о Бендере заговорили.

— Робот такой был, сгибал все! — солидно поясняет мне сидящий на дырявых мешках с песком воспитанник Демидов. До меня с трудом и не сразу доходит, что наш Демидов видно смотрел мультфильм «Футурама», откуда и почерпнул свои знания, а вот книги он в руках держать не может.

— Вечером присвоим тебе звание "Почетный Бендеровед"! — хлопает своего протеже Андрей.

— А чо, круто — с достоинством отвечает молокосос.

Посмеялись. Я так и не понял, каким образом так тема уехала в сторону. Андрей терпеливо объясняет, что начали обсуждать перспективы выживания одной небольшой группы, вооруженной, но малочисленной. Потом перешли к перспективам этой группы занять главенствующее положение в другом анклаве, потом съехали на нашу «элиту» в самом начале Беды рванувшую на Запад. Ну а от них — к Бендеру. Как яркому примеру того, что на Западе грубиянов не надо, они там сами грубияны. Нравы-то не изменились и если богатей не относится к «своим», то его будут терпеть только пока за ним мощь Империи. А как мощи становятся немощами — так российские князья идут работать таксистами. И с нынешними нуворишами ровно то же будет, на Западе своя элита, им пришлых не надо. Тем более нахальных и не защищенных. Таких, кипя справедливым гневом самое то — обобрать до костей. И приятно и полезно. Ну да, вполне логично. Оказывется, собравшиеся чешут языки не просто так. Вопрос решается, что дальше делать, просто немного отвлеклись от темы. Это часто бывает в мужских разговорах, особенно когда нет выпрямителя. Диэректора, так сказать. Один из моих пациентов как раз и толковал, что его должность — директор, как раз и нужна для выпрямления действий подчиненных, все время старающихся съехать куда-то с правильного пути.

Наконец незаметно подходит и майор Брысь, которого мы ждали, чтобы сходить глянуть на то, как отработала мертвецкая штурмовая группа.

— О чем спор? — сухо спрашивает он, кивнув в сторону обсуждателей.

Андрей так же спокойно объясняет все загогулины беседы. Он вообще очень спокойный, наш снайпер.

— А, это… — пожимает плечами майор — да ничего у них кроме пакостей не выйдет. Нагадить, правда, могут сильно. Значит лучше бы их сразу прибрать и отправить к ихнему богу. Во избежание и для пресечения.

— Почему думаете, что не выйдет? — осведомляется Ремер.

— Человек должен четко понимать, что он голая обезьяна, которая научилась извлекать из высокой степени социализации кое-какие выгоды. Это отразилось на численности популяции данной мартышки. Если же она заживет по правилам, присущим орангутанам или бабуинам, то и численность будет такая же, как у них. А остальные пожалуйте сдохнуть. Сейчас сдохнуть совсем просто.

Ремер кивает с пониманием и спрашивает, уточняя:

— Но пакостей наделать могут?

Майор невесело скалит желтые крепкие зубы:

— Не только могут, но и наделают. Обязательно наделают. Ничего иного они не умеют и не хотят. Что особенно важно. Так что — если догонная группа до них не доберется, то наделают. К слову — что про погоню слышно? — вполголоса спрашивает майор лейтенантика.

— Нет информации — привычно отвечает тот и с удивленным видом глядит за спину майору, уже по инерции заканчивая фразу: — наши не догнали, а с вашими неясно.

Майор тоже поворачивается. Смотрит на немалых размеров грузовик, вставший неподалеку. Я узнаю вылезающих из кабины людей — видел их утром, мы им с Ремером джип отгоняли, только тогда их было трое, а теперь двое осталось — тот паренек с мрачным взглядом и уголовник, правда уже без кошака за пазухой. Желтолицего с ними не видать.

Не здороваясь, паренек протягивает майору измятый листок бумаги. Майор не торопясь достает очки и, посмотрев на лист, подписывает его. Так же молча паренек засовывает бумагу в карман, не сложив ее, не свернув, а просто запихав абы как. Видно, что так он свое презрение к этой бумажке выказывает. А зря, бумажке той цена большая, своего рода гарантийка, настолько-то я уже с этой бухалтерией знаком. У нас тоже так — посылают сделать то или это, а после выполнения у заказчика подписывается именно такой бланк, что работа выполнена и претензий заказчик не имеет. Собственно и раньше таковое было в ходу, только тогда доставляли холодильник или стиральную машину подключали, а сейчас вишь — ликвидация морфов и отвлекающая операция для людоедов. Ну надо полагать — заработали эти прохиндеи свой гонорар, как-никак на них вылезла мало что группа ГБР людоедской на гантраке, так еще под огонь и БТР на свою беду приперся.

— Это что? — не очень радостно спрашивает тем временем лейтенантик, кивая на грузовик. Машинка и впрямь своеобразна, очень напоминает «Урал», только двухосный.

— Машина — скупо, но точно отвечает паренек.

— Все путем, начальник, как и записали, могут взять машину, а какую — не обговаривалось — поддерживает своего компаньона уголовник. Паренек с неудовольствием смотрит на болтуна.

— Лимон где? — уточняет лейтенантик, очевидно дав себе зарок в следующие разы писать в контрактах детали более внятно и подробно. Ясно, когда эти штукари запросили в виде допоплаты "машину с дополнительно, но не в счет оплаты контракта, выбранным грузом по соответствующему машине объему и грузоподъемности", лейтенант не подумал о грузовике, обычно-то речь идет о легковых, которых полно и с ценного склада не так страшно если исполнители утянут что-то и для себя на каком-нибудь джипе. Грузовики-то сейчас все прибраны, потому как ценность, и анклавы все бесхозное грузовое и исправное взяли давно. А тут в Ропше хозяева поменялись, ничейное добро вроде как образовалось. Вот у хитрованов и получился трюк. На такую машину они много чего полезного нагрузят, а не возразишь, в своем праве люди.

— Пал смертью храбрых — вроде и серьезно, но с каким-то глумом говорит парень.

— Пацанской смертью — подтверждает и уголовник. Татуировок на нем богато.

— Ясно — задумчиво резюмирует лейтенантик. Парочка охламонов не рассыпаясь в любезностях просто идет к своему грузовику и едет набивать кузов.

— Кота еще этот синий потерял — замечаю я.

— Кошковод-то? Да он в каждом эпизоде котов теряет. Они у него как камикадзе, одноразовые — хмуро говорит лейтенантик.

— То есть как? — сильно удивляюсь я коту-камикадзе.

— Так, очень просто — в случае чего он кота вперед себя пускает — в квартиру например или в другой темный угол, или если зомбаков многовато или шустеры. Зомби на кота реагируют, как на самый быстрый объект, а он этим пользуется. Правда обычно кошаки все же выживают, просто улепетывают. А здесь — не знаю, тут же кошек ненавидят, так что вполне мог котофея и перед БТР бросить, чтоб отвлеклись, им же вроде за убитого кота грехи прощались. Но за кота нам страховку платить не надо, а вот за Лимона многовато выйдет.

— По-моему он здорово болен был, больно уж кожа желтая, да белки тоже — делюсь с лейтенантом замеченными симптомами.

— Да, хронический гепатит. Как стал доходить до края — пошел в наемники. Так — то он мужик неплохой был, и решение его вполне одобряю, между нами говоря, но страховка великовата выходит. Не порадуются. Да и без толку это — он же ради семьи на дело пошел, чтоб свою жену с дочкой обеспечить, но им это короткая жвачка — и жена его вся такая гламурная и дочка мечтала замуж в Америку или Канаду выйти. Запросы у них такие, что страховка улетит в момент. И без толку. На гламур и погремушки типа этого станиоля на кустах. Ладно, не наше дело. Пошли смотреть, как подопечные коттеджи штурмовали. Ваш следопыт составит нам компанию? — с намеком глядит на нашего чистящего свой пулемет знатока следов лейтенантик.

Серега не чинясь, спокойно но быстро собирает недочищенный пулемет (впрочем, основная чистка все равно через день, когда весь нагар из микротрещинок повылезает) и встает, показывая, что да — готов.

Совершенно неожиданно заявляет, что тоже пойдет изучить опыт штурмовой морфогруппы и Енот. На вопросительный взгляд Ремера исчерпывающе поясняет:

— Вы тут носились, как очумелые, а я в танке потел, сидя сидючи сиднем. Можно же и прогуляться по свежему воздуху? Тварь я дрожащая или право имею? — подпускает он в свой голос патетики.

Ремер хмыкает, пожимает плечами. Смотрит на майора. Тот коротко говорит:

— Не возражаю. Андрей — за танком присмотри. Капитан — за старшего.

— Есть! — отвечает вполголоса снайпер. Ремер кивает.

— Зря идешь — ехидно заявляет Ильяс Еноту — из коттеджей ничего упереть не дадут, там сейчас в полный мах менты следствие свое проводят и все подряд относится к уликам и вещдокам.

— Каждому свое. Йедем дас зайне — свысока парирует хромой — и корысть не самое главное, что можно почерпнуть в посещении поле боя. Вот знания о противнике — это куда более ценные вещи. Чем всякие золотые зубы!

Ильяс щурит глаза, покряхтывает. Но в пикировку не лезет. Саша в свое время отметил, что у Ильяса видеодрайвер в мозгу староватый. Записывает медленно. Зато память большая в терабайтах и все свои обиды Ильяс помнит отлично. Ну у нашего связиста все ассоциации с компьютерным уклоном, но иногда мне кажется, что в голове у Ильяса и впрямь студия записи. Впрочем, записывать ему долго не удается. Выслушав что-то в щелкнувшей вызовом рации майор тут же озадачивает степенного снайпера.

— Дима сообщил, что какие-то гуси дикие взялись наш склад тараканить. Ильяс — давай ка их утопырь! Я сейчас с комендачами свяжусь, чтоб патруль прислали. Но свой глаз — алмаз, я знаю, что там всего много, но ведь неровен час…

— Уже бегу! — озабоченно срывается с места обычно медлительный сибарит.

— Пошли? — совсем не приказным тоном говорит майор и мы двигаем туда, где совеем недавно процветала местная власть.

Местное население и впрямь не встречает нас цветами, видим куда меньше жителей, чем полагается по дневному времени такому поселку. Тут острее воняет прошедшей завесой слезогонки, но кроме елочной новогодней нелепой лапши станиолевых диполей и запаха ничего не говорит о том, что в поселке был бой. Впрочем, когда мы сворачиваем за угол картинка меняется — догорающий дом, полуобгоревщий забор, высокий, крепкий с приколоченным к нему у распахнутых ворот скелетиком кошки и следы пуль на стенках и самого дома и вокруг, гильзы под ногами.

— Это коттедж? — не очень удачно спрашиваю я.

— Нет, это так, жилье среднего уровня прислуги. Оказали сопротивление, получили в окно «Шмеля». Мы сначала зайдем к амбару-ловушке, где Мут разжился своим войском — поясняет лейтенантик, начав говорить вроде мне, а на последней фразе уже повернувшись к майору. Странное впечатление — и майор и лейтенантик держатся как старшие, но тем не менее друг к другу относятся с показным уважением. Хотя вроде бы друг от друга не зависят и вполне могли бы начать показывать дург другу несгибаемость.

Амбар выглядит как амбар. Ничего особенного. Разве что ворота валяются на земле, аккуратно выбитые точно рассчитанными микровзрывами, срезавшими петли. Но всякая ловушка хороша в первый раз. Тут для людоедов все пошло наперекосяк.

— Натоптали, заразы — недовольно говорит Серега, включившись в такое увлекательное для него занятие распутывания следов. Мы осматриваем несколько тел, валяющихся у входа и чуть поодаль.

— Спокойнее, доктор, не играйте желваками — негромко говорит майор, который вместе со мной осматривает труп голого по пояс мужика, босого, но в оставшихся на теле рваных и сильно окровавленных штанах из камуфляжной ткани. Точно таких же, что были у погибшего разведчика. Только этому повезло еще меньше — после того, как мы его перевернули на спину, стало понятно откуда кровь на штанах — у скопцов-кастратов такое увечье уважительно называлось "Большой печатью". Да и все тело в порезах и ожогах. У остальных не лучше.

— Да я в общем спокоен — не очень правдиво отвечаю ему.

— Оно и видно. Что скажете?

— Трупы свежие, или давно находились в укрытии, остальные зомби за прошедшее время обветрились и забомжели на открытом воздухе. А эти — чистенькие. Причины смерти лучше бы после вскрытия уточнить, но вот следы прижизненных пыток или может быть просто развлекухи в стиле вивисектора явно на всех видны. Упокоены двое — шея свернута, предположил бы, что штучки Блондинки, четверо — ясно видны повреждения мозгового черепа тупым тяжелым предметом, которым судя по вмятинам являлась скорее всего…

— Булава Мутабора — вполголоса заканчивает майор, глянув на деловито прошедшую мимо группу чуваков из МЧС. Только мужики, хотя обычно у них и женщин хватает. Пара мужиков, поздоровавшись и спросив у Сереги — разрешит ли он им осмотреть трупы — бегло осматривают тела и пояснив нам:

— Своих пропавших ищем. Если попадутся вам — сообщите, будем благодарны.

— Сколько пропало? — уточняет майор.

— Трое — говорит один их МЧСников.

— Ясно. Найдем — сообщим. Но вообще-то все данные по найденным будут в разведотделе так или иначе.

— Знаем. Ну, мы пошли, бывайте!

— Странно — заявляет подошедший к нам Серега, проводив взглядом зеленые куртки.

— Что странно, Сереж? — спрашивает майор.

— Все убитые здесь — взрослые. А с Мутабором отправилось дюжина, причем похоже из них половина — дети и подростки. То ли взрослые упертее, то ли тупее, то ли еще что — но вообще-то вопрос интересный. Не? — взглядывает на заинтересовавшегося информацией лейтенантика пулеметчик.

— Тут сегодня уже список интересных вопросов получается — согласно кивает головой человек из Некролаборатории. Ухитрившись как всегда дать обтекаемый и не очень информативный ответ.

— Теперь к коттеджам?

— Да, больше тут ничего интересного нет…

Коттеджи производят впечатление крепостного комплекса. Единственно, что портит — распахнутые настежь здоровенные ворота. Выбитые изнутри страшной силы таранным ударом, покореженные, смятые, словно и не из толстого железа сделаны. Впрочем я толком не успеваю подумать — не мой ли знакомец так поздоровел, когда замечаю следы рубчатых колес БТР на воротах. Отсюда, значит, рванулись беглецы.

— Похоже некогда им было ворота отпирать — хмуро улыбается Сергей.

— Или не до того было, из БТР вылезать желающих не нашлось — замечает молчавший до того Енот.

Стоящий у ворот морячок из срочников, но с повязкой на руке, непреклонно замечает, что внутрь нам нельзя. Майор с лейтенантом даже обижаются на такое службистское рвение, но выкатившийся к воротам замначразведки Базы не лезет в бутылку, а вполне по-человечески объясняет, что и так народу набилось много, уже мешают друг другу. Сейчас заканчивают по своей части менты, разведка уже почти доломала оба сейфа, а вот когда они закончат, тут-то мы не торопясь и приступим. В итоге мы оказываемся в большом дворике, под навесом от солнца, что очень к месту. Шезлонги удобные, можно и отдохнуть. Правда, лейтенантик не советует брать газировку и минералку из холодильника, сославшись на то, что у некоторых шутников была привычка держать в холодильнике специально заряженную разной гадостью бутылочку для незваных гостей. Хотя на мой взгляд это и паранойя, но в итоге берем из кладовки пару коробок с бутылями и кайфуем от нежданого отдыха. Серега было собрался обойти по периметру, но и там казалась охрана — видать начальство тут не только в виде замначразведки. Ладно, посидим, нам особо спешить некуда, у майора кроме спецсредств со склада особых интересов нет, а на складе сейчас Ильяс, так что можно быть спокойным.

— Зря вы так секретничаете, лейтенант — вскользь замечает майор.

— Привычка — пожимает плечами попивающий из бутыля ярко-зеленую газировку человек из Некролаборатории.

— Ну да, ну да… Все-таки есть информация, строго секретная, а есть — несекретная. Все хранить в тайне — плохо кончается.

— Зато спокойнее — возражает невозмутимый лейтенантик — можно подумать вас иначе учили. Как ваши учителя, много рассказывали несекретного? Судя по возрасту вы воевавших в Отечественную явно застали?

— Я уже старый. Когда я учился, эти люди еще вовсю преподавали. Некоторые из них до 80-х годов даже активно работали, молодежи опыт передавали. В частности те, кто против немцев на БТ воевали и крови им пустили капитально, а сами живы остались. Их таланты заметили и правильно использовали. А еще те, которые Квантунскую армию распушили в момент. Посмотрел бы я на америкосов, которые попробовали бы повторить этот фокус. А еще были летчики, моряки, артиллеристы, саперы, связисты и много кто еще. Это все были не просто герои и умелые бойцы. Это были по немецким понятиям сверхчеловеки, до которых немецким сверхчеловекам семь верст раком и все в гору. Это мне была такая школа, что после нее на всяких руделей-хартманов-кариусов без смеха смотреть не могу. Сынки они против наших-то. Да еще брехливые к тому же. Собственно, по результату видно. Наши, кстати, подвигами конкретными особо не хвастали. Не принято было. Только по ходу дела иной раз на личный опыт ссылались. Как теперь видится, пересолили со скромностью и таинством. Люди-то потихоньку нюх потеряли, кто их предки были. Каких-то тупых неудачников выше наших пытаются поставить. Допрыгались.

— Значит, считаете — пересекретничали? — усмехается синеглазый.

— И перескромничались, да. Есть такое.

— Все же немцы были очень серьезным врагом — говорит лейтенант.

— Да, еще добавлю, что про немцев говорили знающие люди. Вся их организация и порядок — полная фигня. Среди наших это нахваливают те, кто сами бардачники и недотепы. Либо те, кто по большей части ходил под плохими командирами и натерпелся. У немцев это было, но вслух говорить не принято — прямая клевета на свою нацию. А сила немцев была в энтузиазме и товариществе. Которые пышно расцвели на почве реваншизма и огромного оптимизма. Когда немцы теряли энтузиазм, они становились слабым противником. Когда загнивал дух товарищества, они превращались в стадо скотов. Это далеко не всегда, некоторые и перед лицом смерти своих бросать не хотели. Как и наши, впрочем. Так вот, в момент такого слома никакой их организованности, взаимодействия и прочего бла-бла и видно не было. Может, они и продолжали существовать, но не давали никакого существенного результата. Под Берлином у немцев было три с хвостом тысячи самолетов. Кто их в небе видел? Под Прагой — тысяча. И что? Если в небе блестящие самолеты — это янки, если зеленые — лайми, а если самолетов нету — это наше Люфтваффе! Показательная поговорка зольдат с Западного фронта. Тут надо понимать, что как можно более совершенная система необходима, конечно, но перед лицом достойного противника она не преимущество, у него не хуже потому что, а необходимое условие. И только. А про немецкую организацию отлично говорит, что они в СССР и зимой 41 и даже зимой 42 без теплых вещей оказались. У гражданского населения собирали в виде "Зимней помощи", потом зольдаты, получая теплые, но неприлично яркие женские шмотки называли себя "цыганскими модниками". Куда уж дальше. Но ведь наша публика даже сейчас, когда СМИ практически помре и не гонят бред собачий о тупых мясниках — советских генералах, о трусливых и безвольных красноармейцах и о величии немецкого генералитета, а и то уверена, что гитлеровцы прямо во всем были лучше наших, только из-за дурака Гитлера проиграли. Что не так скажете? Даже и сейчас на 9 мая что за передачку готовили? А про 2 миллиона снасилованных немок в одном только Берлина. Чечако хорошо вовремя успел, заткнули хайло умникам-ихспертам.

Майор приложился к своей бутылочке минералки, остальные как-то задумались.

— Так это из-за того, что советская-то пропаганда в другую сторону гнула. Вот маятник и качнулся — задумчиво замечает лейтенантик.

— Советская пропаганда не была направлена на поддержание реноме советского народа. Когда споришь с тем, кто говорит, что наш народ самый лучший и воевал лучше всех (вот со мной, например — скромно пояснил майор), нефиг делать вид что означенная пропаганда на нашей стороне и мы за нее отвечаем. Кроме того, советская пропаганда была разная в разные времена. Тут и сводки по радио в реальном времени — с этим все ясно. Тут и правдивое заявление Сталина об огромных потерях немцев в 41-м, которое всякая шушера относит к чисто политическому вранью, ибо не сходится с кристально честными геббельсовскими цифрами. Тут и послевоенный период, когда карты раскрывать уж точно было нельзя. Тут и хрущевский период, когда был политический заказ на обсирание того же Сталина, не до правды было. В этот момент было переврано вообще все, а как же иначе?

— Политика… — хмуро бурчит Енот.

— Не только. Не надо забывать, что правда о войне — драгоценный товар. По-другому она называется "наука побеждать". Кто ее задарма на лохов сыпать будет? Пресловутые заклепкометристы оперируют горами лжи, которые им наложили под нос военные и политические мастодонты. Их пьянит аромат этих фекалий. Они не хотят действовать в сфере понятной каждому нормальному человеку, их тянет в специфику, ибо там можно поумничать. Они думают, что можно. На самом деле там можно только поидиотничать. Вы представляете, сколько в этих выгребных кладезях накоплено фальшивок за годы войны? Люди ежедневно морочили головы вражеским разведкам, своим народам, союзникам всяким и мало ли еще кому… Сколько дивизий есть, какая их готовность, сколько техники заводы выпустили, какие потери, какой расход того-сего… особенно людские потери. Правда зарыта под семью слоями вранья, иначе никто не воюет. А нынешние умники благоговейно берут в руки эти смятые бумажки с коричневым пятном в середине и пишут по ним "историю".

— Значит, правды по истории, похоже, нет — резюмирует Сергей.

— Есть — спокойно говорит майор. И поясняет:

— Правда в том, что мы — лучшие. И предки у нас — тоже лучшие. И не один раз это доказывали, ломая рога сборным армиям объединенных Европ. А уж тем более по Большой войне последней. Да, армия Рейха была великолепной. И оружие у них было отличным. Но наше оказалось лучше. И до недавнего времени наше оружие было лучшим, есть ли что переплевывающее — могут доказать только в хорошей большой драке, никак иначе. Полигонные таблицы — это не практика в поле. Позорный недуг в голове у того, кто не видит, что советское оружие безусловно лучшее в мире. Любые его недостатки с лихвой перекрываются достоинствами. Кроме того, реальные недостатки мало кто знает, все больше рассуждают о мнимых. А это позорно уже вдвойне. Почему важно четко знать и понимать, какое оружие лучшее, а какое нет? Это ведь не вопрос ура-патриотизма (который сам по себе вещь многоуважаемая, в отличие от «объективных» обсирателей своего народа), это совсем другая тема. Когда дело доходит до оружия, то рядом смерть. Обидно будет прокатиться в ад на безответственной болтовне какого-нибудь любителя фердинандов или американских автоматов. Но и это не самое страшное. Оказаться лохом с ружьем, не защитить СВОЕ, или, как еще говорят, не выполнить долг даже не из-за дрожи в коленках, а просто из-за дерьма в голове — обиднее трудно придумать. Смерть по сравнению с этим почти пустяк. И не надо забивать себе голову всякими истребителями пятого поколения, продолжайте изучать автомат Калашникова. Понятно, почему так правильно?

— А то — ухмыляемся мы, благо все вооружены тем самым — советским и в целом оно, наше оружие, показало себя за последние месяцы отлично. Мне кажется, что майор все же перегибает палку. Хотя безусловно рациональное зерно в его рассуждениях у него есть.

— Ну в Югославии все же натовцы показали, что советское оружие уступает — говорю я с целью не возразить, а скорее для продолжения разговора. Майор не прост и обычно помалкивает. Вот когда на него находит стих — толкует очень афористично и емко. Что странно — так же постулатами говорит и Енот. И Андрей, пожалуй, тоже. Только сейчас заметил.

— Это когда они сербам демократию принесли что ли? — чуть поворачивает ко мне голову майор.

— Ну да…

— Когда приходят построить демократию, это означает, что идут пить кровь. Каждый оптимист надеется, что выпьют не всю. Да только вакансии не до конца выпитых давно заняты. Новых клиентов всех досуха высосут. Государство, которое попало под такую раздачу, лишится не только военной силы и экономической мощи, что многих ренегатов очень устраивает. Не только утратит контроль за своей экономикой, что их еще больше устраивает. Кончится все именно разрухой в сортирах и беспределом на улице. И только так. Подумайте, и все поймете. Вот просто представьте, что у вас есть выбор — воевать с разрухой и беспределом неизвестно для кого, или набивать карманы необременительно и безнаказанно. А потом свалить с чемоданом денег с этой помойки. А что касается сербов — так там тупо превосходство в силах было раз в тридцать. Да и то оказалось, что сербы натянули ребятам из НАТО нос — считалось, что всю сербскую бронетехнику налетами выбили. А оказалось, что потери минимальны, и ценнейшие высокоточные боеприпасы угроблены на макеты танков с динамиками и копеечными СВЧ-печками.

— Ну сейчас демократию уже никто не придет к нам строить… некому приходить. А так американцы весьма наглядно доказывали, что они Большой Жандарм планеты…

— Не будьте так уверены — загадочно произносит лейтенант.

— Могут нести не демократию. Что там армия Наполеона несла? Свободу, равенство и братство что ли… Такой замечательный набор, что крестьяне после первого знакомства с переносчиками этого эгалите-фратерните кучами в партизанщину вдарились… — замечает вскользь Енот, а я в очередной раз понимаю, что он не так прост. Майор тем временем задумчиво продолжает:

— Американские люди, особенно которые не чужими руками жар загребают, а своими, принципиально от нас не отличаются. Но их система по гнусности все же превосходит все прочие. Это, кстати, научно обосновывать не надо. Это просто людям так кажется. Вот и мне тоже. У меня тоже есть личный опыт шкурного как бы самообмана. Вот я и благое дело делаю, и заодно мне прибыль идет. А кто помешает, того надо в пыль стереть исключительно по священным мотивам. Ну еще немножко из-за прибыли. (Тут майор невинно улыбается) — Это явление как бы детское, недостойное зрелого человека, которого считают полноценной личностью. Такой инфантилизм. И весьма гнусное, от него все нос зажимают. И вот амеровская система раскормила это явление до беспредела. Там уже чертова уйма людей «верят», что они за демократию бомбят, а не за нефть или там еще что-то. Что они должны обезвредить своих врагов не потому просто, что являются обыкновенными тварями, которым хочется жить послаще, а потому, что они носители такого обуительного света, что посягательство на них есть наихудшее святотатство. Нормальным людям жить в этой бредятине труднее, чем в комсомольском маразме. Тем более, что там наслоение всяких маразмов. У всех наслоение, но у них что-то особенное. Главная к ним претензия — они высосали соки из всего мира, чтобы устроить супердорогостоящий эксперимент, который провалился. Не все видят, что он провалился, поэтому пока еще не 100 % человечества претензии предъявляет. 90 % где-то. Мы по своему житейскому опыту знаем, что в такой ситуации уже пофигу, какой ты хороший, какие у тебя намерения были благие, вообще все пофигу. Сколько всего хорошего забудется. Запомнится только плохое. Как с Гитлером будет, один в один.

— Ладно, раз пошла такая пьянка — бурчит синеглазый — Был проведен математический анализ распространения по миру этого самого зомбовируса. Вы все в курсе, базовая версия была, что по головотяпству отдельных недоумков среди ученых и отдельных недоумков среди зеленых, выпустили инфицированных зверюшек из лаборатории, пошла зараза по столице нашей родины, вот с Москвы по миру и разнеслось.

Потом стало ясно, что минимум таких очагов было с пяток, а то и десяток, независимых от Москвы.

— Как считали? — интересуется Енот.

— Строили математическую модель.

— С учетом средств доставки?

— Конечно. И расписания той же авиации сверяли. Для того, чтобы инфицировать Париж, к примеру, надо, чтобы туда прибыли люди из Москвы и потом требуется время на распространение инфекции по городу и стране. Заразность практически 100 %, но для инфицирования требуется чтобы люди контактировали. И если в Бордо, например, ни одного инфицированного не было, то и заразных не будет и зомби не появятся. Пока туда тупо не доедет инфицированная личность.

— Эту азбуку мы понимаем — останавливает лейтенанта Енот.

— Так вот Москва и впрямь была заражена первой. Это так. Но следующие очаги заразы и ее скорость распространения показали, что просто Москва была подана, как единственный очаг. А их — таких очагов — было несколько. Только после начала шумихи о Московской чуме людям было не до того, чтобы разобраться в том, что очаги возникли хоть и позже, но независимо от Москвы. Публика уже знала — этот подарочек Человечеству — московский. Так на бантике и написано на всех языках. И нам за это благодарны по гроб жизни.

— То, что эта чума рукотворна — уже известно — холодноватым тоном заявляет Енот.

— Да, это известно. И связывается это с олигархом Бурко. А теперь вопрос — самому Бурко было выгодно предстать в таком свете? Он же был неглупый человек. Что ему мешало, например, запустить заразу в Индии или Китае для начала? Оттуда всякая холера могла вылезти, никто бы не удивился. Или например с Гаити? Чем плохо — с Гаити прилетают туристы и тут же начинается. К чему именно — Москва? Сейчас-то ясно, что тупой Гринпис был операцией прикрытия.

— А может Бурко был идиот? — спрашивает Серега.

— Не бывает олигархов — идиотов — поясняет усталым тоном школьного учителя лейтенант.

— Ну, про Гитлера нам уже сколько времени рассказывают, что он был идиот. А это как-никак не какой-то сраный олигарх, уровень-то повыше на порядок.

— Гитлер — это особая статья. И ведь действительно — войну — то начал со смешным количеством танков, например — заявляет простодушный Серега.

— Про Гитлера я тебе потом скажу — говорит майор — Сначала давай послушаем, что Некролаборатория установила. Я так понимаю, что вы ударились в конспирологию и считаете, что тут слоями операции прикрытия и тот же Бурко такой же марионет, как и гринписовцы с освобожденными инфицированными зверьками?

— Странный вопрос от вас — удивляется лейтенантик — Уж от кого от кого, а от вас не ожидал.

— Почему? Глум над конспирологией — это попытка дьявола убедить всех в том, что его не существует. Заговоры были, есть и будут, другое дело, что пока они засекречены, их могут отрицать заинтересованные лица и идиоты. Помнится некий римский император толковал, что пока на него не накинутся с ножами, никто не поверит, что заговор существует. Кстати, на него никто не накинулся с ножами, его отравили.

— А! Если так — то да. Вполне допускаем, что Бурко подставили. Что он — вывеска. Слишком много всяких нюансов. У нас после распада СССР научная деятельность в плане вирусологии резко усохла по известным причинам. В США — нет, денег отваливали еще больше под флагом борьбы с ужасным СПИДом. Секретность у нас — ну смешно в общем, если часть ученых уехала за бугор на ПМЖ, а часть работает на гранты. В США с секретностью все в порядке, утечек не было. Возражений нет? Значит в плане вирусологии можно предположить за 20 лет наличие серьезных успехов, серьезные люди не будут все силы бросать на фигню со СПИДом. Явно были разные проекты. И к слову — проект Бурко был совместным, американцы курировали его. Дальше, пришел кризис, доллар сейчас окончательно стал выглядеть простой бумагой, от которой отказаться боязно, но с другой стороны должок Америки стал слишком большим и продолжать накачивать мир резаной бумагой, получая за это массу полезного даром, стало трудновато. Такое всегда решалось доброй войной, списывавшей с должника-победителя все долги на проигравшую сторону. Только вот беда — в американской армии сейчас желающих служить не густо, да и уровень довольно убогий, несмотря на все электронные игрушки. Провал с уничтожением бронетехники сербов очень показателен. Да и количества умных боеприпасов оказалось мало даже для погрома незначительной страны. Ирак они раздавили только за счет подкупа генералитета, да и тем не заплатили в итоге. Возражения есть?

— То есть мы сейчас участвуем в Третьей мировой войне? — схватывает суть Енот.

— А почему нет. Помнится была такая книжечка Макса Брукса, "Мировая война Z", где как раз про войну с зомби по всему миру — не читали? — уточняет синеглазый.

— Читали. Как же…

— А теперь просто представьте, что предположим, умные люди смогли добиться подходящей вакцины. Что проект Великая Америка, отработавший свое, перегруженный никчемным балластом, изрядно пораженный всякой гадостью, не имеющий свирепой армии, достаточной для мировой войны, с облажавшейся валютой, с населением разжиревшим и незаслуженно привыкшим к очень богатой жизни, с убитой экологией и растущим недовольством публики, да при этом вынужденный еще и соблюдать какую-то дурацкую гуманистическую мораль и приличия — можно закрыть. А открыть новый…

— Например, Великая Австралия или Великая Новая Зеландия?

— Как говорится — типа того. На кой черт нужно столько населения на Земле? Обеспечить умную элиту всем и даже свыше всего, избавившись от ненужного человеческого балласта — не сложно.

— Или кажется, что несложно.

— Это пока неизвестно. А идеи Мальтуса нынче живее всех живых — сами знаете, какая борьба была с рождаемостью, это ж на пустом месте не возникает. И вот скажем авианесущая группа, которую встретил в океане пациент нашего доктора, прибывает в полном составе и вакцинируется. Внезапно вот гениальные ученые изобрели вакцину. За неделю. Прямо как в кино. И — сюрприз — есть обслуживающая база. А теперь прикинем, что может такая авиагруппа в современных условиях, когда все армии мира ходят, шаркая ногами, и стенают в основной своей массе. И это так — один примерчик. Да, возможно уровень потребления у такой элиты будет чуть ниже, чем раньше. Но Бурко-то ведь на это пошел! Почему?

— Власть. Власть без дурацких приличий, вот как тут у ребяток в Ропше.

— Именно. И власть для элиты куда слаще, чем скажем возможность отдыха в Куршавеле, где внезапно всякие парвеню устраивают бордель с тарарамом и мешают отдохнуть по-настоящему серьезным людям.

— Да, вполне возможно… Хотя техническое обеспечение авиагруппы требует колоссального труда и… А с другой стороны на первое время хватит того, что есть. А там видно будет. Зато можно горничной надавать пощечин просто от плохого настроения. А можно ее удавить, дуру еловую. Или отдать в рабство. И никакой прессы и никаких судов. Строй себе Новый Мир… Заманчиво?

— Ну для меня — нет. А так вообще не знаю мировую элиту, но, по нашей судя — для них идеалом был бы феодализм. Ну наворовали же до невозможности. Пора бы и о душах подумать! — Это верно, по паре тысяч душ для начала было бы неплохо… В конце концов имеющихся запасов хватит лет на тридцать, а за это время при толковой организации можно вполне сколотить и производственную базу и экспедиционный корпус. Из тех же выживших американцев, к примеру. Они уже сейчас от велферов, пенсий и соцпакетов отвыкли, потому будут куда покладистее.

— Ну такие анклавы, как Кронштадт, и у них есть.

— Правильнее говорить — полуанклав — у нас есть выход к морю. Да и эксклавом тоже можно Крон называть, пока мы не провозгласили себя самостийным государством, что вряд ли будет… Впрочем, это все детали. К сильным слабые примыкать станут с удовольствием. Ну а кто не примкнет… Стивенсона "Остров Сокровищ" ведь все читали?

— Ну да, ну да… Не согласен примкнуть к пиратам и принять их мораль — получи костылем в позвоночник и ножом по горлу…

— Именно… Так что думайте. Сделать вакцину — дело муторное и долгое. Это в американских фильмах за пару дней делают вакцину с нуля и в количествах, годных для десятков тысяч людей. Смею вас заверить в жизни все не так просто. Разболтался я тут с вами, впрочем все равно доктор бы это узнал, а так как информация в принципе не строго секретна, скорее ДСП — вы бы тоже были в курсе.

— Когда планируете, что станет известно о подвиге ученых Новой Зеландии. Открывших спасительную вакцину?

— Кабанова считает, что еще месяца три-четыре подождут. За это время для публики станет ясно, что ждет в будущем, всякие олухи и герои-одиночки либо присоединятся к общинам выживших, либо передохнут, сгоряча воспитав вокруг себя шустеров и морфов. Ну и мораль, разумеется сильно изменится. Опростится.

Тут не поспоришь, мы уже насмотрелись на храбрецов, которые выиграв бой с тупыми зомби начинали считать, что это несерьезный противник. Потом они удивлялись при встрече с раскормленными ими самими шустерами и морфами. Настолько сильно удивлялись, что помирали…

— Понятно — говорит майор и ставит пустую бутылочку на столик — Теперь как обещал — про дурака Гитлера, а там глядишь и закончат возиться-то. Вот значится намек на толстые обстоятельства. Гитлер, который вовсе не идиот (ну не стоят во главе государств идиоты, а тем более не приходят туда по итогам жестокой политической борьбы), сократил выпуск некоторой военной продукции. Потому, что считал, что русских уже победил? Ну да. Не надо путать бодрые политические декларации с тем, что у человека на уме. Ну да, победил русских, и что? Есть еще недобитые англичане с огромным флотом, а за спиной у них американцы. Вооружения надо только наращивать. Но есть нюанс. Вооружения на разных этапах требуются разные. Если бы Гитлер в начале войны нашлепал миллион противотанковых пушек 37 мм, то куда бы он их себе потом засунул? Или смешных танков армады. Он это отлично понимал. Смотрим дальше. Он к 41-му году уже захватил огромное количество трофеев и военных заводов с запасами и заделами. И боеприпасов на годы. Он это все загрузил хорошенько. Франция, Чехия, Польша на него отпахали по полной. А на фоне этого он сбавил обороты своей промышленности, которой в недалеком будущем уже надо было переходить на производство всяких тигров и тому подобных свирепых штук. Он во главе державы стоял, а не в младшей группе детсада в штаны какал. То, что я сейчас рассказал, совершенно очевидно и бьется с миллионом известных фактов. А часто ли такое услышишь хотя бы в виде гипотезы? Сырье и горючее — вот чего Гитлеру всегда не хватало. Оружия у него и в 41-м по всем расчетам было с большим избытком. Но оно почти все сгорело в 41–42 годах вместе с людьми. Если даже допустить, что Гитлер, рассчитывая на нашу измену, собирался победить легко, натолкнувшись на трудности должен был напрячься до предела, что он и сделал. Отсутствие быстрой победы над СССР — это гибель. Чтобы этого не допустить, никаких жертв не жалко. Да, был фактор трусливых немецких генералов, которые по ошибке считали себя умными, не хотели биться насмерть, предпочитая демонстрировать "оперативное искусство". Он много сил потратил, ломая их об колено. В итоге немцы перли во всю дурь. То, что некоторые считают, будто им это не стоило огромной крови, ничем кроме недомыслия объяснить нельзя. Люди просто никогда сами не дрались и не понимают, каково это. Немцы не нытики, в этом отношении Гитлеру было легко. Когда он врал им о малых потерях, они сами хотели быть обманутыми, энтузиазм — великая вещь. Вот нам при Сталине было наплевать, сколько именно мы потеряли. Какая разница? При Хруще придумали цифрку посолиднее, чтоб показать, как Сталин паршиво государством управлял. Народ на нее только плечами пожимал. Это же был тот самый народ, который в окопах сидел, да по деревням похоронки получал. Для него новостей не было. А теперь что? Прошло много времени, все это уже где-то там. Самое время врать, что не мы немцев больше наубивали, а они нас. Сейчас это даст конкретные плоды. Русские сопляки будут верить, что потери один к трем или тому подобная хня, и делать нужные выводы. По крайней мере цель такая явно была. Вранье — основное оружие.

— Попалась мне как-то в лапы книжечка 1935 года. Разбор и выводы по итогам Первой Мировой войны. И был там эпизодик — про то, что английская разведка узнала о страшном недостатке минеральных масел в Германии, в связи с чем немцы делали отчаянные попытки замены — в том числе животными жирами и растительными. И в том числе — для обслуживания техники. Для любого инженера — это показатель гибели, агония. Это можно делать только от безисходности. Но англам это показалось мало и они залудили, что немцы используют для смазывания пушек сало убитых и пленных.

— Про мыло там было? — интересуется Енот.

— Что-то там и про мыло было. Амеры оказались умнее и раскритиковали такой пропагандистский раж… Англичане заткнулись. Ну а нынче им стесняться некого было.

Я как раз успеваю закончить фразу, как из дверей центрального коттеджа начинает вываливаться толпа народу. Закончили они, значит наше время наступает.

К нам не торопясь подходит несколько человек — в том числе вижу и замначразведотдела Кронштадтской базы и знакомого Диму — опера вижу в кучке чинов. Ну ясно, как свои выводы сообщать — так это служебная тайна, а вот посмотреть как наш следопыт работает — это вроде как мы обязаны показать за так.

— Пошли — говорит майор Брысь и мы встаем.

Серега решает начать осмотр все-таки с внешней стороны забора, огораживающего оазис с коттеджами. С ним никто не спорит, следопыт уже успел себя зарекомендовать, потому всей толпой переходим за ворота, сбитые вырвавшимся БТРом. За воротами оказывается в нашу толпу прибавление — сидящие в тенечке Павел Александрович и его постоянный напарник в мечемахательстве средневековом омоновец Дункан. Майор с замначем переглядываются и парочка присоединяется к нам. Единственно нам велено держаться в сторонке от следов и следопыту не мешать. Попутно замечаю, что видать у наших сопровождающих есть вес в обществе — пока мы ходим кучкой нас явно охраняет полтора десятка человек, старательно "держа местность". Ну, предусмотрительно.

Следы прошедшей здесь группы зомби даже я вижу, хотя в основном тут асфальт местами есть.

— Они тут разделились — негромко сообщает Сергей.

— Кто куда пошел?

— Морфы и всякая мелочь — туда. За угол. Кто покрупнее из шустеров — с фасада обходили. А всего получается двадцать три штуки, считая с морфами. Но тут похоже еще смотреть надо — у амбара было три десятка разных следов, потом там понатоптали — только дюжину насчитал, а теперь вот два десятка. Но я же не пьяный — было то — три!

— Сначала пойдем глянем на тех, что покрупнее.

Тут даже я вижу, что валяются битые шустеры вдоль стенки. Пять трупов в нелепых позах. Как раз ясно, откуда стреляли — с невысокой вышки, торчащей над периметром. Сейчас на вышке пусто. Остальные шустеры укрылись под самой стенкой в мертвой зоне и долго тут околачивались. Дразня сидящего на вышке стрелка. Потом снялись и двинули вдоль стены в обход. Обойдя периметр по их следам, возвращаемся к месту, где зомби разделились и теперь Серега аккуратно вглядываясь в видные ему нюансы сообщает, что мертвяки десантировались на территорию через высоченный забор. В принципе защита была поставлена против прыгунов весьма грамотно, но вот предусмотреть Мутабора в виде катапульты публика в коттеджах не догадалась. Морф не зря отобрал детишек и подростков, легонькие они и подвижные, юркие очень. Третьей в десант отправилась Блондинка — тут следы Мутабора глубже вдавились в землю, но розовых тряпок на колючке нет — значит перелетела аки голубь. Всего Серега заявляет о десяти точках запуска. Дальше Мутабор вернулся к воротам и прошел в калитку.

Это странно. Если калитка была заперта, то кто открыл? Если открыта — то зачем кидать мертвых подростков через стенку? Когда мы осматриваем калитку изнутри, кто-то из группы присвистывает. Есть от чего. Щеколда и ручка изнутри измазаны кровавой грязью, уже подсохшей на раскаленном металле.

— Ну да, похоже морфы научились открывать простейшие запорные устройства.

— Блондинка… — негромко соглашается замначразведотдела.

— Похоже она… Тех троих она выпотрошила, так что в кровище была изрядно перемазана.

— Каких троих? — спрашивает Дима-опер.

— Ты их не видел — расчет противооткатки сидел в теньке, покуривал. Это еще до амбара было — поясняет майор.

— Понял. Одна газелька с противооткаткой сгорела, я ее видал, а вторую значит так зачистили…

— К слову, а куда делись органы от расчета противооткатки? Ты ж говоришь они потрошеные? — задает на первый взгляд дурацкий и неуместный вопрос мент.

— Похоже слопали по дороге. Карманами-то мертвяки не пользуются. А ты это к чему спросил? — поднимает голову Серега.

— Да так, прикидываю, чем могли соблазнить мертвяков морфы. Если по аналогии с собаками — то лакомство вполне катит.

— Думал я над этим. Но как они поняли, что надо разделиться и отвлекать охрану с одной стороны, а атаковать с другой? Да и маловато для трех десятков получается лакомства…

— Ладно, давайте смотреть, что тут было… — возвращает от высоких дум к прозе жизни майор отвлекшуюся публику.

— Да бросьте, не видали можно подумать, что такое десант, высаженный в штаб, да еще и с тыла. Да, гляньте, Пал Александрович — от ваших мин следы?

— Вероятно, да. Хотя у второго расчета этот участок тоже был в целях. Но по разлету осколков, скорее всего мои — говорит музейщик.

Двор внутри периметра оставляет странное впечатление. Тут неуютно. Может быть из-за десятка трупов, валяющихся во дворе, причем часть из них изорваны страшно, то ли осколками, то ли их зомби жрали, какие-то шмотки, битые стекла, ссыпавшиеся с добротных коттеджей, покоцанные осколками стенки, бумажки. Шевелящиеся от ветерка бумажки. Росшие в палисадничках цветочки с комьями земли усыпали двор, создавая странный кладбищенский акцент в композиции. Совсем неподалеку от меня валяется распластавшееся тело мальчонки в трусах, судя по бледно-фиолетовой коже — это упокоенный зомби, чуть поодаль в луже кровищи растрепанное мужское тело — носками в небо смотрят дорогие высокие ботинки и это, пожалуй, единственные предметы в радиусе пары метров не залитые кровью. Блестящие ухоженные ботинки, лужа крови, разодранное мясо с сахарно-белыми костями, весь двор густо усыпаны веселенькими, трепещущими на ветерке сияющими солнечными взблесками станиолевыми полосками. А дух как на бойне. Кровищей на жаре пахнет густо. Но тут все уже привыкли к куда большей вони, никто и не морщится.

Даже по первому впечатлению — десант удался. Те, кто были во дворе, легли сразу. Девять изодранных тел. Зомби потеряли троих из десанта, но когда во двор через калитку влез Мутабор и за ним остальные шустеры, людоедам оставалось только запереться в домах. И бежать, благо минометный обстрел и пальба из далеких орудий не давали надежды отсидеться в коттеджах, роскошных, но не рассчитанных на прицельный артогонь. Но в предусмотрительности бывшим хозяевам жизни не откажешь — всего тут было шесть коттеджей, к каждому из них вплотную был пристроен этакий сарай-гараж, в котором стояло по грузовику. То есть как только сильно запахло жареным, публика набилась в свои "спасательные шлюпки" в виде грузовых машин и рванула драпать. С БТР во главе.

— Хитрые, да. Но не умные. Как и ожидалось — они дернули в направлении урочища Хабони. Там их и приняли. Начальство на БТР рвануло в сторону. Но у нас на эту тему там была ЗУшка на грузовичке. Так что исход сорвался — поясняет замначразведотдела.

— Пленных взяли? — уточняет между делом майор.

— В достаточном количестве — кивает замнач — правда по большей части ранеными, сопротивлялись они жестко, а у нас установка потерь среди своих избегать. Правда, все равно понесли потери, крайне нелепые. Когда перевязывали пленных, они одному из ментов откусили палец, другого тяпнули за щеку, хотя строго было приказано быть в шлемах. И не дети ведь — по паре командировок было у обоих пострадавших.

Мне остается только порадоваться, что меня туда не потянули. Серега тем временем разматывает следы, мы стоим, смотрим за его фениморкуперовскими действиями. Он по ходу дела информирует, что вот тут этот постреленок свалил кого-то из людоедов и явно погрыз — следы крови, но постреленка обстреляли и он утек за угол. А нет. Не постреленок это. Девчонка была — вот клочья от одежды, пацан такое не оденет, тут блондинка как раз с крыши спрыгнула — все в отпечатках кровавых лап, ясно, что в домике она навела шухер, вряд ли кто там жив остался, с Блонды кровища прям лилась. Отсюда она и побежала ворота открывать.

— Интересно — кто согнал стрелка с вышки? — тихо спрашиваю я Енота.

— Вы меня удивляете — голосом скорохвата Таманцева говорит хромой и скромно признается — Конечно я согнал. Кто ж еще справился бы с этой нетревиальной задачей. Танк и предназначался для защиты этого оазиса. А вообще они идиоты, я бы танк с постамента не стал снимать, там бы оставил. Выигрыш был бы явный, мертвая зона побольше конечно, зато доставал бы куда как прилично. Высота у постамента как средних размеров холм. Господствующая рукотворная высота. Бронебашня. Самое бы то вышло…

— В доме смотреть будете? — уточняет Серега, кивая на домик, в чердачное окошко которого и влетела наша морфиня.

— Нет большого интереса — отзывается пара человек из сопровождающих.

— Пошли, глянем — говорит майор.

Причина неохоты смотреть становится ясна еще в прихожей. Зверюшка Мутабора выложилась по полной программе, не жалея сил и энергии. Мне сначала кажется, что по прихожей размазана тонким слоем косточек, мяса и вонючей жижи пара человек. Впрочем, осторожно выбирая места, куда ступить, понимаю, что человек был один, просто с ним вот так обошлась наша неживая мясорубка со светлыми волосиками. Еще его и на гостиную хватило, где из-за рояля пыталась стрелять — сужу только по оставшейся обувке и незапачканным ошметьям одежи — какая-то мадам из людоедок. На стене размазаны следы Блондинки с недогнавшими ее в полете пулями. Морфиня атаковала не прямо, а прыгнув вбок, на стенку и отрикошетировала как мяч прямо за спину стрелявшей. Один из все же пошедших с нами замечает стоящий сбоку монитор для системы наблюдения и, стараясь не смотреть и нюхать на то, что вокруг творится копается в системе управления.

Мы поднимаемся на второй этаж. Морфиня покрасила дом в кровавый цвет, правда неряшливо. На лестнице еще один мертвец, сложенный пополам, на манер татарской казни с переломом позвоночника. А потом детская, куда морфиня вломилась, начиная массакр в доме. Разгром полный, дитенку удрать не получилось. Впрочем, с трехлетней девчушки крови все же меньше, чем с взрослых. Тем более, что морфиня не потрошила свою первую жертву, видно спешила спуститься вниз.

— И что интересного? — спрашивает нас возившийся с системой наблюдения мужик.

— Наглядное пособие "Что успевает сделать морф в помещении" — отвечает негромко майор.

— Тогда учебный фильм впридачу — говорит мужик и довольно ловко показывает ударные эпизоды с камер наблюдения — даже взлет Блонды засекли, только вот уже предпринять ничего не успели. Знакомая мне морфиня выглядит странно — она уже не в розовом, а в красном и ее жуткая морда словно лакирована — красным лаком. Блики солнца на этой морде — мокрая значит.

— Перемазалась, пока противотанкистов потрошила — спокойно замечает Енот.

— А вот "когда десант посыпался" отрывок — отыскивает нужное в записях оператор.

И мы видим как раз того мужика в начищенных ботинках, спешно идущего наискосок по двору, испуганно приседающего, умело хватающегося за автомат и встречающего очередью с пары метров рвущегося к нему зомбика в трусах. Метко, экономно срубил. Слева кубарем катится что-то похожее на толстого ребенка лет пяти, но не успевает мужик довернуть ствол как прямо на автомат прыгает справа тощая девчонка, которую, не сговариваясь, мы все обозначаем как «эмо». Больно уж одежка — то есть ее остатки — характерны. Только ведет себя эта эмо неправильно, резко и агрессивно, автомат вырван из рук прочь, мужика мотануло, упал на колено и встать уже не смог — та самая кадушка-девчонка слева, несмотря на свою пухлость, резво впилась ему в лицо. Хорошо впилась, аж кровью хлестнуло вбок. Эмо походя, одним касанием, рвет обреченному шею и, не теряя времени даром, бросается вон из кадра. Вот тут струя крови хлещет метра на два.

— Еще поискать? — спрашивает оператор. Он спокоен, только вот кожа несколько зеленоватой стала. Ему дурно, но он держится. Выдержанный человек.

— Нам желательно получить эту запись для проработки. Целиком — замечает синеглазый лейтенантик.

— И нам тоже — добавляет майор.

— Тогда сейчас напрягите шефа — замнача. Даст добро — сделаем копии. А пока хочу показать вот это.

Оператор роется в записях, щелкая мышкой, на которой тоже засохло пара капелек крови, наконец находит. Камера эта стоит у ворот, показывает кусок двора с валяющимися телами и прочим всяким, что мы и сами уже видели. Камера вздрагивает от мощного удара и немного перекашивается, не показывая уже двор. Мимо проносится борт БТР, его колеса и следом за ним на такой же скорости пять пар колес — грузовики. Понятно, эвакуация.

— И что? — задает общий вопрос майор.

— Момент очень короткий, на перемотках больше времени потратим. Сейчас, сейчас. Вот!

В кадр попадает страшненькая мордашка Блондинки. Хорошо, что эта камера дает черно — белое изображение. Морфуша с интересом, как-то узнавающе глядит в объектив, потом неожиданно распахивает пасть (вроде зубов стало больше и они теперь треугольные — отмечаю для себя) и делает характернейший жест лапой, словно поправляя прическу, по-женски охорашиваясь. На заднем плане уже ползут клубы слезогона и за такой кадр любой режиссер отдал бы многое. И костюмер. Грим ужасающий…

— Улыбается и кокетничает перед камерой — совершенно излишне отмечает очевидный факт оператор.

— Мило — безжизненным голосом отвечает майор.

— Ладно. Я тут сниму информацию пока — говорит оператор.

— Незачем снимать — забирайте комп со всем содержимым — возражает лейтенантик.

— В одиночку оставаться запрещено, знаешь ведь — вторит майор. Оператор кивает. Помогаем ему забрать оборудование.


Во дворе дышится легче. Несмотря на все окружающее.

— И как впечатление? — спрашивает замнач.

— Впечатление впечатляет — в тон ему говорит майор.

— Десантирование попало в кадр. Есть интересные эпизоды — рапортует оператор, держа в охапке комп и шнуры.

— Нам нужны копии для работы — одновременно говорят лейтенантик с майором.

— Пишите заявку. Разберем и выделим. Хотите полюбоваться на пример работы десанта на штабном объекте? — ехидничает замнач.

— Конечно. На работу нашего десанта всегда приятно посмотреть — говорит учтиво майор.

— А особенно когда в фонтанах купаются телешом и бутылки об головы бьют — неприязненно дополняет некто из свиты замнача. Я его видал пару раз, но кто таков — не знаю.

— Йедес тирхен хат зайн плазирхен — негромко, но разборчиво и внятно вклеивает Енот.

— Это в каком смысле? — неприязненно вопрошает штабной. Замнач с интересом смотрит за развивающейся сварой, но не пресекает.

— Каждый зверьюшка имеет свой маленький удовольствий. Это я к тому, что наши западные друзья в фонтанах не купались, но и особых свершений за ними не густо. Причем давно уже — вежливо поясняет Енот.

— А майор что скажет? — подначивает замнач нашего командира.

— Про парашютистов могу сказать следующее. Конечно, самые лучшие были наши. И самые многочисленные. Немцы со своим Критом сосут. Просто мы про наших знаем очень мало. Успешные десантные операции все засекречены. В материалах по ним слишком много интересного, чтоб на весь мир орать. Про менее успешные можно кое-что встретить в мемуарах. Там видно, что выучка и мужество нашими были продемонстрированы недосягаемые.

— Например провал в Демянской операции — кивает штабной.

— И в Демянской. Разведка армейская помнится дала в сводках вдвое меньшее количество гансов в котле. А по бронетехнике вообще наврала страшно. До черта в котле вдруг немецкой бронетехники-то оказалось. Тем не менее дрались и с немецкими потерями как всегда все неясно. И с другими делами — ровно так же. Однозначно, повторить все это по пунктам не может никто до сих пор. По ходу неуспешной операции парашютно-десантный батальон (да-да, вот так выбрасывали) воюет по вражеским тылам вместо трех дней две-три недели. Не спрашивайте, что они жрут, где берут патроны, это отдельная песня. С оперативной точки зрения — полная жопа, зато какой простор для подвига. И не забывайте, что дом Павлова в Сталинграде — это тоже парашютисты, которых в пехоту переделали. Туда подбирали людей получше и учили очень неслабо. Например, они умели читать карту и двигаться по азимуту. Не смейтесь, тогда это было круто, да и сейчас заблудших будет немало, если что. А еще они умели действовать в условиях плохой видимости и в темноте. А еще они умели (не все) десантироваться с оружием. Думаете, все современные воздушно-десантные подразделения во всех странах (где они есть, а есть не везде) десантируются с оружием?

— Ну да, а как еще? — удивляется оператор с компом в охапке.

— Не угадали. Это сложное и опасное упражнение. Словом, наша десантура уже тогда была круче всех. Жаль, что этого мало, чтобы победить любого врага, да по-быстрому. И сегодняшний десант тоже вполне удачно отработал.

— У вас майор всегда Россия — родина слонов — достаточно ехидно замечает замнач.

— Вообще, конечно, Россия родина очень многих слонов. Особенно в военном плане. Надо отдать должное. Резуновские завывания про какую-то невероятную агрессивность СССР надо, конечно, задвинуть подальше, как не имеющие под собой основания. Но ведь нам надо было выжить среди толпы врагов. Среди сборища подлых кровипийц и беспринципной сволочи. Посмотрите, какие страны вокруг сейчас. Какую политику вели, какие устремления имели. Как там общественное мнение настроено было. Раньше, думаете, было лучше? И, конечно, кто-то должен встать на пути кровавой демократии. Как-то получается, что кроме нас некому. Мусульманская фанаберия пока не смотрится. Индии-Китаи тоже. А тогда их вообще не было. Япония и Германия были американскими ледоколами в борьбе США против Великобритании за звание главного паразита планеты. Янки победили. Нам же оставалось отбиваться. Но и тут мы сподобились забить Гитлера, создать соцлагерь в Евпоче этой сраной, создать нынешний Китай, который без нас ползал бы на коленях по сию пору. Да и не было бы его вообще. При Сталине мы действовали очень успешно. Потом побледнели постепенно, что правда, то правда — невозмутимо парирует Брысь.

— Ну да. Ну да, разумеется — хмыкает замнач и отвлекается от разговора, потому как ему что-то докладывает радист. Начальство тут же становится серьезным. Подбирается.

— Уточнить, где автомастерская. Тут их может быть несколько — приказывает замнач своему штабному, тот выдергивает из планшета карту, с кем-то связывается. Странная суета. Нехорошая, особенно после победы.

Переглядываемся с майором. Потеря этакой благодушности начальством всегда означает только одно — возникли серьезные проблемы. А проблемы у начальства сильно выростают в размерах, спустившись к подчиненным.

Во двор вкатывается запыленный УАЗ, оттуда спрыгивает морячок и неспешно вылезает мужик в камуфляже. Одного взгляда на его лапищи достаточно, чтобы понять — механик-моторист.

Пищит рация и штабной выслушав бормотание оттуда, резко приказывает тащить этого гада сюда.

— В указанном месте БТР не обнаружен! — рапортует морячок из УАЗа, пуча от усердия глаза.

— Там лежит снятое колесо, воздушный фильтр и пулемет разобранный. Самого БТР нет. Вообще-то все причандалы, которые там живописно разбросаны, на ход машины никак не влияют. БТР вероятно ход сохранил — говорит довольно спокойно мужик.

— Пулемет крупнокалиберный? — уточняет штабной.

— Да. Но снят он с БТР или заменен на другой — не скажу, понятно — отвечает механик.

— То есть у нас тут где-то шляется БТР. Возможно и с крупнокалиберным. Очень хорошо. Этого сукина сына где там таскают? — уже зло спрашивает замнач.

Сукиным сыном оказывается один из людоедов. Только что нашли при зачистке. Получил в начале дела пулю в бок, увернулся от встречи с морфами, попутно наглотался слезогона и сломал себе руку. Пытался заныкаться в каком-то сарайчике — тут таких досчатых развалюх полно на задворках, но заложили местные, которые видели, как он прятался. Сопротивления не оказал, хотя пистолет у него был. Матерится как заведенный, и колоть его не нужно — он сам без всякого принуждения выдает интересующую информацию — шесть людоедов помоложе и пониже рангом были оставлены Великим Мастером прикрывать отход основной группы. Вместо этого эти подлецы удрали на БТР, который к слову был в ремонте у них же, и по докладу старшего этой группы был не на ходу. Хитрая мразь оказалась, предусмотрительная. Это плохо, с дураками иметь дело лучше. С другой стороны — жить хотят, это хорошо.

Нас еще раз предупреждают об ответственности за разглашение виденного и слышанного, и начинается аврал по прочесыванию местности на предмет поиска сбежавшего БТР. Расслабившийся, было дело, народ опять раздраженно напрягается. Внезапно у многих появляются в ручонках противотанковые средства на манер гранатометов «Муха». У танка встречаем прикативший за нами «Найденыш». Вовка крайне недоволен всем этим делом, особенно кучей «Мух» у людей вокруг. Ну да, примет какой-нибудь бдительный балбес наш агрегат за вражеский — и получим привет реактивный в бочину. Тем не менее приказ недвусмысленный и наша артель работает на самом перспективном направлении. То есть встретиться с беглецами светит именно нам. А ведь еще и наши морфы где-то тут неподалеку. По следам судя, они двинули за эвакуировавшейся бандой, но вот далеко ли ушли и все ли ушли — отследить не получилось.

Зато нам добавили отделение кронштадтских морячков, заверив, что они стрелять умеют и теперь наш бронетранспортер ощетинился стволами из каждой бойницы. Андрей с Ильясом тем не менее садятся сверху на броню, за башенкой. Майор пристроился на место башенного стрелка, а Серега вместе с лейтенантом из Некролаборатории едет впереди на маленьком джипе. Периодически он выпрыгивает, убеждается в том, что мы не потеряли след и маленькая колонна едет дальше. За нами, чуть в отдалении прет и газелька с безоткаткой и даже еще один БТР — ПВОшники из Войсковиц… Я признался, что промочил свои пульты по управлению морфами, лейтенантик скривился, но упреками не засыпал. У него есть такие же, да и агрегат, позволяющий отследить куда морфы рванули — стоит в джипе.

По дороге пара морячков начинает роптать. Им не нравится, что нас послали на убой. Один из них ропщет несколько громче, чем нужно, и туговатый на ухо майор его слышит. Слышит фразу, что на нашем горбу штабные в рай хотят ехать и мы тут будем подвиг совершать только из-за того, что всякие уроды не предусмотрели чего им положено и вот теперь нам придется чужую дурь расхлебывать. А подвиг одних — всегда преступление других!..

Не поворачиваясь, по — прежнему внимательно глядя в прицел КПВТ, майор отвечает. Достаточно громко произнося:

— А формулу "подвиг одних это преступление других" придумали дешевые гандоны. Все знают, что такое бывает, но приличным людям это произносить не к лицу. Они знают, что это гнилая отмазка труса и предателя. Вот я скажу, что нас командиры-мудаки на бессмысленную гибель посылают, и тут же эту идею подхватят все наличные шкуры и изменники, которых командиры (не-мудаки) на гибель вовсе не бессмысленную посылают. Или вообще не на гибель, а просто повоевать. И еще смутят и запутают нормальных людей, которые рядом. Поэтому данный пидорский плач для воина табу. Так понятно?

— Хлестнет очередью — и нам копец — возражает морячок, для которого наш майор никак не начальство.

— А это как ему повезет — возражает майор — Не каждая пуля в глаз, иная и в брюхо. Не мешай, а боишься — молись. Молча. Но лучше в свою бойницу гляди. Может, чего полезного увидишь. Помогает выжить получше, чем разговор с Богом.

Сидящий рядом товарищ морячка пытается съехать с темы и немного неудачно шутит старым бородатым вопросом:

— Вот почему, когда ты говоришь с Богом — это называется «молитва», а когда Бог говорит с тобой — "шизофрения"?

— Нет, не так. Когда Бог говорит с тобой — у тебя шизофрения — поясняет майор — А когда ты говоришь с ним — у него. А теперь заткнулись и смотрим. Все смотрим.

Морячок все-таки продолжает ворчать. Но куда тише.

Я его понимаю. Мы прем по ожидаемому пути. Засаду на нас устроить — раз плюнуть. И если даже у беглых нет в башне крупняка, которым наша колонна и впрямь будет расколочена в момент, то нам и пары «Мух» хватит. А таких гранатометов у людоедов было до черта, даже наши трофейными попользовались от души. Мне не совсем понятно — то меня попрекали тем, что мы с безногим изображали из себя самураев, а тут — в куда более глубокую задницу послали — и все поехали без разговоров. Тот же Енот приказ на преследование воспринял как должное. И не мы одни — несколько групп выкатило на перехват беглого БТР. Тем более не пойму — в нашей группе все же оружия серьезного достаточно и для того же беглеца и наш крупняк и ЗУшка — смерть при первых же попаданиях. А в других группах такого нет, одни "Мухи".

Вовка ведет машину как всегда виртуозно, в салоне мягко покачиваются бойцы у амбразур, езда куда комфортнее, чем на маршрутке по городу в то, добедовое время. А мне вдруг в голову лезет давным давно прочитанный рассказик Станислава Лема "Охота на Сэтавра". Я тогда как-то не задумался над тем, как это — выйти на облаву против сбрендившего горнопроходческого робота, мощного, бронированного и вооруженного фиолетовым лазером, луч которого не виден в безвоздушном пространстве над Лунной поверхностью. Лезть по приказу на рожон, заведомо зная, что этот чертов робот превосходит преследователей во всем. Лезть потому, что пилоты и курсанты космоучилища в отличие от других работников лунного городка хотя бы умеют пользоваться спешно приспособленными для боя мирными лазерами. Лезть, зная, что уже есть убитые — транспортер с людьми робот немотивированно расстрелял, что робот не повинуется командам, что он сумасшедший, если можно так назвать машину со сбоем в программном обеспечении. Смертельно опасный сумасшедший. И потому надо угрозу всему городку остановить. Как говорилось раньше — любой ценой. Просто потому, что любая цена — все равно меньше, чем гибель городка и космодрома. Со всем персоналом. А так получится при любом попадании горнопроходческого лазера повышенной мощности по не рассчитанным на такое строениям. Тогда читалось спокойно — нам растолковали, что бывают такие ситуации. Когда "любая цена" — это допустимо. Потому что иначе цена будет запредельной. Большая война, отгремевшая сравнительно недавно, давала тому массу примеров. Вроде бы дурацкие разведки боем, позволявшие вскрыть систему обороны врага и на этом резко сократить потери при их пробивании. Отвлекающие удары. Те же наглые немецкие мотоциклисты, проклятье первого года войны, вездесущие и неистребимые. Раскрывавшие наши засады и позиции для сокрушительного удара подходивших чуток позже танков и пикировщиков, находившие дырки в обороне. Правда, кончились все же эти лиходеи на мотоциклах к 43 году, что резко сказалось на боеспособности вермахта в целом. Так кончились, что ни от одного мемуара не осталось. Разведчики, парашютисты, морпехи в десантах… Боевые охранения, авангарды, подставлявшиеся под самый первый удар. И, что характерно, не только в нашей стране — у Лема отлично получилось передать всю гамму чувств человека, которому очень хочется жить, но вот беда — кроме него некому выполнить чудовищно опасную работу. Вроде и не воевал писатель, а получилось у него лихо…

Сейчас такое старательно вышибалось, индивидуальная жизнь индивидуума — наивысшая ценность. Не возразишь, особенно когда речь идет о твоей собственной жизни. Беда только в том, что с такой установкой даже от гопников не отобьешься. Мудрость тысячелетнего выживания — как раз в ином. Сотрудничество, чем больше стая, тем в ней безопаснее и да, бывает, что кому-то придется и подохнуть, чтоб стая уцелела. Потому как выживание вида — главное. Для Природы жизнь отдельной особи — фигня совершенно несущественная. Природе плевать на индивидуальность. Не хочешь плодиться и выживать целым видом — добро пожаловать в небытие, в каменноугольные напластования… Тьфу, залез в эмпиреи. Воспарил. Скромнее надо быть, вот сейчас шарнут — и надо будет не умствовать, а спешно десантироваться и лезть в драку.

Еще остановка. Тронулись. Остановка. Тронулись. Остановка. Два неторопливых выстрела сверху — явно Ильясов ствол. Стоим. Ничего не происходит. Майор несуетливо поводил башенным стволом. Стоим.

Открывается десантная дверца, озабоченный Сергей обращается к майору:

— Похоже, упустили. Отсюда они дернули на шишиге. Стояла тут пара шишиг груженых, про запас похоже.

— А БТР?

— Брошен. Стоит за второй шишигой. И пулемета в нем нет.

— Ага. С шишигой в догонялки играть не выйдет. По пвошной бетонке ушли по окраине болота?

— Точно так. А наблюдатели их за саперов приняли — те тут болтались туда — оттуда. По времени у людоедов больше часа было на отход. Голый вассер, похоже.

— Досадно. С такой сволочью еще нахлебаемся. Но хоть не на броне ушли, все польза.

— Да. К слову лейтенант просит доктора подойти — церемонно говорит повернувшись ко мне Серега.

— А нам вылезти нельзя, ноги размять? — недисциплинированно спрашивает бубнивший морячок.

— Вам нельзя. Похоже тут эти ребятки мин насовали, пока саперы не осмотрят — лучше тут не шляться. Да и зомби тут были. Двое.

Ситуация в общем мне понятна. Без дополнительных напоминаний иду за Серегой след в след, но он, обернувшись заявляет тихо:

— Мин на земле нет, похоже, во всяком случае тут, а вот техника с сюрпризами.

Кивает на скособоченную шишигу. Ну да. Вижу отсюда вспоротые ножом покрышки. За шишигой, сунувшись рылом в заросли кустарника, стоит и беглый БТР. Даже такой штатской шляпе, как я, понятно — не заминировать оставленную врагу технику — глупость. Даже как-то невежливо, если можно так сказать.

Лейтенантик нетерпеливо похлопывает прутиком по голенищу, стоя рядом с валяющимся рядом телом. Обычная женщина из восточных гастарбайтеров, одета соответственно, характерная смесь привычного с тутошним. Выстрел отшиб ей только затылок, потому не представляет особого труда заметить начавшуюся смазанность черт лица и усиление челюстей — уже пошло морфирование, но не очень далеко. Не пыльная, явно не под открытым небом была.

— Что скажете, как на ваш взгляд наши подопечные себя дальше поведут? — интересуется синеглазый.

— А эта из компании Мутабора? — уточняю я.

— Из того амбара — точно. Там следы видал — подошвы у ее обувки характерные. Но похоже Мут свою орду повел не сюда — уверенно говорит Серега.

— Получается, что эти, из амбара, частью с Мутабором, а остальные рассыпались по окрестностям?

— Есть нюанс. Рассыпавшихся-то приберем. А вот орда пропала. Шли по направлению отхода основной группы. Группу наши менты накрыли за урочищем Хабони. Там как раз очень удачно ручеек проходит, проехать можно только в определенном месте. Гавкнули поставленными предусмотрительно МОНками и добили оставшихся гранатометами и автоматно-пулеметным огнем. Великий Мастер попытался уйти в Глядино, но у нас там ЗУшка рейдовала на подхвате. Не проскочил. А вот Мутабора засечь наблюдателям не удалось. И на моих приборах не видно.

— Может повыдирали из себя датчики? Им же, в общем-то, не больно.

— Это не исключено. Но возможно, что и дальность банально больше, чем радиус приема. Так что у нас две группы потерялись. Одна откровенно враждебная, вторая — потенциально. Факт, что ушли. Как считаете, что они будут делать дальше?

— Честно говоря — не знаю. Полагаю, что Мутабор войдет во вкус работы группой. После десанта и успешной кормежки в местной цитадели — а они там нажраться успели, вы трупы видели во дворе, подозреваю, что остальным тоже понравилось. А кому не понравилось — либо булавой по башке, либо мы отловим. В принципе можно было бы по следам пройти, Серега бы распутал. Другое дело — пешим строем опасно до японской жути. А на колесах вряд ли. Вот если бы дали эту фиговину, как ее, заразу… ну, вы знаете… Штуковина эта наблюдательная…

— Что это с ним? — заинтересованно спрашивает лейтенантик у Сереги, глядя на мои потуги, словно ученый — натуралист.

— Врожденный технический идиотизм, приступ похоже — отвечает Серега и, повернувшись ко мне, задает наводящий вопрос:

— Там еще эта была, с сиськами, да?

— Ну!

— Это он про «Фару» толковал — переводит мою затыку Серега.

— Я понял — хмыкает лейтенант.

— С «Фарой» можно попробовать — кивает Серега.

— А как тебе перспектива по следам за Мутабором идти? — уточняет у него лейтенант.

— Душу не греет. Видел я его в деле. И блондинку его тоже видал. А с кучей шустеров, да еще и детей — можем просто не успеть. В мысли-то их не заглянешь. Морф-то ушел. Значит ему с нами надоело. Это, знаете ли, навевает мысли о перспективах сотрудничества.

— Вот уж не подумал бы, что ты насчет детей так скажешь — удивляюсь я.

— Да иди ты с подколками… Тоже мне Енот нашелся — зло огрызается следопыт.

— Я без подколок. Я-то помню, как вы на меня спихнули стрельбу по детишкам из зомбосадика в первый самый раз. Просто времени уже сколько, привыкли же.

— Если без подколок… То да, мне по детям стрелять неприятно. И вряд ли будет приятно. Нужно, понимаю, но никакого удовольствия. А кроме того — они еще и шустрые. Как думаешь, почему в страйкболе стараются не смешивать подростков со взрослыми? Именно потому — шустрее, безбашеннее. А эти еще и зомби.

— Я надеюсь, что мы не сегодня будем устраивать преследование? — с намеком спрашиваю я лейтенанта.

— Нет, сегодня уже не успеем — с сожалением отвечает лейтенантик.

И я вижу, что это он серьезно. Он действительно сожалеет, что сегодня погоня уже не получится… Дожидаемся саперов — действительно прикатывают на такой же зеленой шишиге, рекомендуют отвалить нам подальше и начинают шаманить, проверяя — есть ли кроме примитивной растяжки на БТР что-то более серьезное. Майор прикидывает, что броня тут уже ни к чему, Ильяс ему зудит, что в Ропше еще много чего ценного и в итоге мы возвращаемся. Возможно, что в оставленной и бандитами и нами шишиге есть что-то ценное, вполне вероятно. Вот только действие светошумовых гранат так сильно понравилось сегодня, что командиры не сговариваюсь решают, что ящики с этими гранатами куда интереснее того, что лежит в груженой шишиге. Ильяс еще намекает, что может в этой шишиге всякий хлам, да пара ящиков тола для любопытных — видал он такое было дело и остался жив только по причине случая и большой дальности до заминированной машины.

Обратно пилим быстрее и совершенно с другим чувством. У склада видим суету и Ильяс горестно вопиет, что мы опоздали. К его счастью, оставленные молодые грудью отстояли самое ценное.

— Чуть до драки не дошло с этими — из Волчьей сотни. Борзые, как… как… Ну очень в общем борзые — возбужденно докладывает Рукокрыл.

— И с ментами еще заваруха вышла, тоже покусились… Но, в общем, отстояли. Вот это все — наше — показывает гордый, но потный Ленька на штабелек разнородных ящиков. Не шибко большой штабель, но на грузовик типа камаза — самое то. Названия в маркировке на ящиках все какие-то романтические — «Заря», «Факел», «Взлет». Это помимо всяких невразумительных буквенных и цифровых обозначений. Выглядят гранатки очень непривычно, но раз ребятам понравилось — то прибрать надо. Получился грузовик — зилок битком. Что-то еще нашли полезное, но мне разрешили не участвовать в погрузке. Остался на пару с Енотом все у того же танка. Подошел и Павел Александрович, тоже не принимающий участия в активной деятельности изъятия и вывоза. Его минометчики обещали забрать инструктора и отвезти домой, а пока освободили от погрузочных работ. В общем как в старину — взятый на шпагу город на три дня на грабеж… ну или точнее — как в старину же говорилось — выплата репараций и контрибуций. Как я понял местных не трогают. Обнаруженные запасы харчей не дербанят. А вот то, что стащили сюда бывшие господа — в первую очередь оружие, боеприпасы, всякие технические новинки и спецсредства выметают подчистую. И оказывается добра так много, что в общем и споров особых не возникает, хотя публика тут оказывается очень разнообразной. Я и раньше видел, что очень сборная команда брала Ропшу, но тут совсем разнобойно выходит. Но что радует — комендантскую службы наладили тотчас и патрули сводные отсекают возможность кому-либо чужому тут выдать себя за Ржевского служивого или за МЧСника. Опознают и задержат.

— Народу сколько разного — замечаю я.

— Так оскомырдли всем соседушкам эти людоеды — отвечает Павел Александрович.

— Да не так, чтоб уж всем. От Кронштадта было войско, да от ПВОшников, да менты напряглись — тем более, что и среди людоведов и душелюбов много было из ментов. Ржевские вписались за свой взвод, который сожрали еще весной в универсаме. А МЧСники в общем не шибко и в драку лезли — они скорее демонстрациями занялись. Ну и наблюдение от них было тоже. Так что вовсе не все соседушки — дотошно уточняет хромой.

— Слушайте, раз уж вы тут такие знатоки — вразумите бедного лекаря — что тут за карусель крутилась — я в смысле взятия Ропши. У меня как-то все выглядит невиданно хаотично и мозаично. План-то взятия был? Или как кривая вывезет?

— Типовая ошибка рядового участника — улыбается Павел Александрович.

— А то ж — хмыкает Енот.

— Был план, был — утешает меня музейщик.

— И в целом выполнен весьма успешно — добавляет Енот.

Он задумчиво разливает чаек по кружкам — остыл, теплый уже, но пить хочется страшно, словно я по пустыне бегал. Судя по тому, как пьют мои собеседники — тот же сушняк и у них. Со стороны наверное видок, как у каравана верблюдов, дорвавшихся до поилки.

— Ты действительно хочешь знать, что тут да как происходило? — иронично спрашивает хромой.

— Ну. Понимаешь у меня какое-то хаотическое впечатление от всего этого действа. А тут вдруг оказывается, что аж даже план действий был. У меня с самого начала никакого ощущения планомерности не возникло. По-моему все было на шарап, а вот потом уже и штабные подтягиваются… — говорю я ему.

— Без плана действовать — паршиво. С планом и то неувязок и вводных море разливанное, а без плана — вообще цунами — начинает очень издаля Енот.

— Ну я как бы в курсе, что Волга впадает в Каспийское море, а в букваре 32 буквы… По плану мы должны были взять пленных. А вы поперлись танк брать ни много ни мало. Да еще кроме нашей героической группы вон сколько народу оказалось — не протолкнешься.

— План обычно имеет несколько вариантов на разное развитие событий. Изначально было намеренье взять пленных и получить информацию о состоянии обороны у людоедов.

После получения исчерпывающей и достоверной информации отработан вариант с нанесением удара по самому больному месту. Программа минимум и программа максимум. Дело в том, что и у нас сил на это действо было не густо, да еще и с наказом потерь не нести, но и у людоедов силенок все прикрыть тоже маловато — жить еще в придачу надо. Если бы мы стали тянуть кота за хвост мокрым полотенцем и не воспользовались сразу информацией о слабых местах — наши заклятые друзья мобилизовались бы, плюнули на подготовку к зиме и все бросили б на оборону. А так — первый, да еще внезапный удар дал отличные результаты. Я не слишком сложно объяснил? — вежливо интересуется Павел Александрович.

— Нет, все ясно и понятно, особенно про кота и мокрое полотенце — отвечаю я довольно искренне. Отлично знаю, что вообще-то Павлу Алексанычу привычнее было бы изложить все по — военному типа: … в 12.32 по московскому времени группа бронетехники в составе одной БТР-80 занимает исходный рубеж по левому берегу реки Дристянки, имея задачей выдвижение в направлении амбара на хуторе Прудищи… ну или как-то так. Меня спасает только то, что в музее ему не раз приходилось снисходить к уровню всяких невоенных посетителей, потому по-человечески он тоже говорить умеет.

— Силы были вполне сопоставимы, потому пришлось искать дополнительные возможности для психологического воздействия на противника, чтобы сломать его в первую очередь морально. Как вы помните у людоедов было три БТР, две газели с безоткатками в кузовах, танк на перекрестке в виде БОТа, да вооруженных сектантов с их чадами 78 человек. Ну и два взвода фольксштурма из ГБР и охраны с тремя гантраками — еще 59 человек. Еще 15 вооруженной обслуги. Всего получается 152 штыка. Полнокровная рота. А у нас — не намного больше — брони: БМП с Ржевского полигона, ваш «Найденыш», да такой же ПВОшный БТР, и три Покемона от ОМОНа. Артиллерии мои два мобильных миномета, плюс ЗУ-23 на грузовике, да еще два орудия в Рамбове, но без осколочно-фугасных снарядов, только с финтифлюшками. Людей, считая всех, в том числе и группу МЧС и ментов — всего 137 человек. Вот и смотрите. Особенно если в уме держать, что они в обороне на хорошо изученной ими местности.

— Понятно. Единственно с чего вы их фольксштурмом назвали? Ополчение скорее.

— Это мы — ополчение в чистом виде. А врага таким словом называть не стоит — возражает музейный работник.

— Огорчение, озверение, ополчение — негромко выговаривает Енот.

— Это ты к чему? — недовольно спрашивает Пал Алисаныч.

— К тому, что вот. Вы на меня ополчились. Значит и впрямь ополчение — выговаривает хромой. У него такое бывает — вроде и тут сидит, а словно витает где-то в облаках, что ли, говорит при этом всякое странное…

Пожав плечами, Павел Александрович продолжает:

— Потому по получении информации от вашего языка, с выжидательных позиций участники переместились на исходные. Ропша, как вы знаете, стоит на перекрестке дорог.

С севера — от Рамбова — они держали самый крупный блок-пост. Причем даже дорогу перекопали. Фугасы поставили. И было там у них шесть субьектов при двух пулеметах. Правда с того направления и зомби лезли чаще — там здоровенное садоводство. Против них были наши — с Ржевского полигона, три отделения на БМП, да МЧС на нескольких грузовиках ездили. Создавали впечатления прибытия новых сил. С востока от Красного Села — оба БТР плюс отделение добровольцев из ПВО. За этим заслоном курсировала Ракша с минометом, создавая впечатление пристрелки пары батарей. Тут у людоедов было прикрытие в виде парного патруля, в основном расчет был на огонь из танка, что стоял на перекрестке. Деревья там грамотно спилены — по танку не шибко постреляешь. А он вполне могет. Ему из БТРовых пукалок ничерта не сделаешь. А он разберет 23 мм снарядиками любую технику, кроме танков. Соответственно с юга от Кипени — на фишке — башня там какая-то старинная — у людоедов сидел один сукин сын с пулеметом, а его пасли менты с покемоном, числом в два отделения, ну и я, грешный, за ментами показывал бурную деятельность. Запад на себя взяли кронштадтские с одной мобильной ЗУшкой и тремя отделениями морпехов, имея против себя один пост людоедов (один или два человека с пулеметом, неясно сколько. Располагались на втором этаже звонницы разрушенной кладбищенской церкви. Хрестоматийно. Забавно, что эта церковь раньше называлась Петропавловской.) Ваша охотничья команда работала с направления юго-восток из массива Ропшинского леса. Диаметрально противоположно с северо-запада ОМОН засаду устроил — в этом направлении создавалась иллюзия свободного выхода, что в ходе радиоигры подтверждалось. Про деятельность инженеров, звукооператоров и вашу собственную, полагаю, нет резона говорить — сами видели. Как и следственных органов и разведки.

— Ну не только видел, еще и поучаствовал — бурчу я негромко.

— Тем более. Начало операции тоже у вас перед глазами прошло, людоеды потеряли гантрак, четверых из ГБР, да шофера из обслуги. После этого на западном направлении обозначились головорезы из "волчьей сотни", закатили скандал с группой работавшей на огородах садоводства «Вертикаль», охрану обидели, нахамили. Туда прикатил гантрак, они его подорвали, а дальше вы в курсе — на помощь гантраку прибыл БТР, обстрелян ЗУшкой, кинулся обратно и напоролся уже на взятый танк. ЗУ попутно снесла пост на звоннице. В итоге у людоедов потеряно десять бойцов, у нас — один. Как раз в это время по всем направлениям на людоедов стали оказывать огневое воздействие, в центре пошли в дело ваши зверьки, людоеды усугубили все запуском своих в ответ на нападение, но итог пошел не в их пользу. После включения записи танковых двигателей и ликвидации постов на въездах, безвозвратные потери людоедов возросли до 33 голов. Начавшийся обстрел из дальнобойных орудий и наша минометная пальба вызвали дополнительно растерянность и испуг, потому застигнутые внезапно толком обороняться не смогли. Попытка прорыва в прогнозируемом направлении дала дополнительно безвозвратные потери противника в 56 человек, убитых и раненых, взятых в плен. Остальные частью перебиты в ходе прорыва по другим направлениям и в уличных боях, порваны зверьками или взяты в плен. Предположительно до двух десятков удрало или еще прячется. Но собственно уже как бы все сделано. Уцелевшие могут нагадить, но серьезной опасности не представляют. Ухо надо будет держать востро, но главное — перекресток расчищен, дорога теперь прямоезжая. Взяты богатые трофеи, плюс рыбное хозяйство, которое вполне реанимируемо, да свинарник в «Мясторге», да кусок от птицефабрики, да много что еще. И живое поселение с четырьмя сотнями живых людей. Теперь сюда можно будет ехать на курортное лечение.

— Это-то с чего? — удивляюсь я.

— Минеральные воды. Источники, известные с времен Петра Первого. Самый известный — Иордань. Усадьба-то была лечебная построена. Вот после убийства тут Петра Третьего публика ездить более не захотела. Баден-баден и прочие курорты одолели. Опять же свое — не интересно.

— Чушь. Тут еще язычники лечились, откуда и пошло все это при Петре — заявляет Енот. Вот бы не подумал, что он и этим интересуется.

— Да, пожалуй что — соглашается и музейщик.

— Погодите про воду. Так ведь места тут неспокойные, а учитывая еще и зверьков удравших — вряд ли кто тут захочет оставаться… — сомневаюсь я.

— Еще как захотят. Я знаю, что несколько хозяев коттеджей — точно вернутся, штабные толковали, что были обращения от тех, кто успел отсюда убежать от людоедов с их порядками. Еще и разбирательства небось судебные будут — уверенно заявляет Павел Александрович.

— Это какие?

— Имущественные. Когда украинское правительство ляпнуло о возвращении бедным крымским татарам их отобранного в свое время злыми москалями жилья, так на домик моей квартирной хозяйки — я как раз на южном берегу Крыма косточки греть приехал — аж три татарские семьи претензии заявили — дескать именно их предков отсюда турнули. А сам домик постройки 1958 года — усмехнулся музейщик.

— Ну так возможно, что родичи, разные ветки — вслух говорю я, думая о том, что слыхом не слыхал о курорте в Ропше. И тем более о лечебных водах. Хотя пока тут блукал не раз удивлялся — какая чистейшая тут в ручейках водичка. Хрустальная.

— То-то и оно, что разные семьи то. Чуть не подрались, выясняя — чья это избушка.

— Была у лисы ледяная, а у зайца — лубяная. И поперла лиса зайку, пока за него петух не вписался — непонятно к чему ляпает Енот.

— Погодь про "в мире животных". Как вам удалось БТР уконтропупить? — спрашиваю я его.

— Ничего сложного. Парочка в БТР такого поворота событий никак не ожидала. Слово есть такое «неожиданность». Слыхал? Так это про меня — спокойно отвечает Енот, прихлебывая чаек.

— Ну а все-таки? Как? — настаиваю я.

— Очень просто. Наводишь оружие на цель. Совмещая их так, чтобы цель была в прицеле и производишь потребное количество выстрелов для поражения цели. Ничего сложного — несколько высокомерно отвечает Енот.

— Ладно, в общих чертах понял. Сложная карусель была закручена — признаю я очевидный факт.

— Нормальная операция — пожимает плечами Павел Александрович.

— Ну, мне судить сложно. По мне, так все это сложнее сложного, тем более с координацией десятка сводных групп из разных мест…

— Сложно, это когда то же самое, но с группой армий. Там да, масштаб. А тут — рота на роту. По нынешним временам — да, событие. Но это только сейчас так. Представьте объем планирования, скажем, у Наполеона. На армию в 600000 человек, да еще и наступающую по разным направлениям, да еще и снабжаемую за пару тысяч километров. Или более поздние времена с многомиллионными армиями… Но в целом, судя по результатам этой конкретной операции, план был хорош.

— И брак по расчету может быть счастливым, если расчет был правильным — кивает Енот.

— Ну да, как-то так… — киваю я. Павел Александрович печально смотрит на нас, несерьезных.

— Кстати насчет брака — продолжает Енот — а что это последнее время пошла какая-то суета насчет вензаболеваний? И мы как очумелые таскаем то реактивы, то лекарства и слухи всякие. Это все к чему? Вот людоедов расколотили — это хорошо, а что еще за напасть? Это что уже и поджениться нельзя, судя повсему слышанному? Вот пронзит меня какой очумелый Амур в самое это самое ядовитой стрелой — ан оно и смертельно.

— Ну за все надо платить…

— Это да. Но я слыхал, что сейчас дежурный трихомоноз приводит к весьма печальной инвалидизации. Или мне не то рассказали?

— Всякие социальные катастрофы всегда приводили к росту вензаболеваний, ничего нового. И раньше то же самое было. Недалеко ходить — когда наши войска в Великую Отечественную стали освобождать ранее оккупированные территории, то столкнулись с европейским подарочком. За 1943 год с вензаболеваниями госпитализировано более 800 000 военнослужащих, основные потери пришлись на период массового освобождения оккупированных территорий. Такие потери заставили ГКО принять решение о массовом запуске в производство "изделия номер 2. Председательствующий на заседании ГКО Булганин, спросил представительницу завода резинотехнических изделий: "Указанная в технической документации прочность 1 кг. на кв. см, это достаточная прочность? Весьма молодая и симпатичная инженер-химик выдала ироничный ответ, что ни один мужчина не способен создать такое давление. Ей самой будет интересно познакомиться с мужчиной, который сможет развить большее усилие. Тем не менее из войск шли претензии о недостаточной прочности "изделия номер 2, поэтому, начиная с февраля 1945 года, промышленность начала выпускать «модернизированный» вариант — выдает Павел Александрович историческую справку.

— Это так, но я о другом. Я слыхал, что сейчас не только много стало этой хвори, но она и идет иначе — мотает головой Енот.

— Гм… Ну вообще-то последние лет двадцать дали взрывной рост вензаболеваний, это верно. И моральная распущенность и реклама того, что трахаться надо везде и со всеми и перепихнуться неизвестно с кем — это кульно, и анонимное платное лечение и полное отсутствие профилактики…

— Ты лекцию то не читай. Не в сельском клубе — обрывает меня Енот — ты лучше поконкретнее.

— Ну а поконкретнее… При проклятом СССР вензаболевания были в основном у асоциальных личностей. Потому как вендиспансерах работали такие лекаря, что куда там Шерлоку Холмсу. И разматывали всю цепочку зараженных, нередко имея информацию типа "красивый шатен, зовут то ли Вадик, то ли Эдуард, познакомились в трамвае номер восемь. А любовью занимались в скверике, где пивная. И пролечивали соответственно. До полного излечения, подтверждаемого анализами. Ясен пень, найти больную гонореей студентку это надо было постараться. А когда лечат за деньги, то ясное дело идет раскрутка, как пьяного в ресторане на всякие анализы ненужные, но дорогие, а вот лечение — "одним уколом", за одно посещение. А это дает положительную динамику максимум в 60 % случаев. Зато симптоматика забивалась и все спокойно катило в хронь…

— Слушай, я тебе и не такое могу рассказать. Ага, я читал, что так сифон во время Отечественной лечили: когда наши от немцев начали освобождать страну, в наследство от цивилизованных европейцев досталась вспышка венерических заболеваний. Пенициллин еще не поступал, он чуть позднее пошел, а доблестных бойцов и командиров, намотавших на конец нехорошую болезнь, лечить надо. Заболевшим в госпиталях кололи скипидар или молоко в задницу, только не стакан, естесно, поднималась температура тела до 40 градусов, а чтобы пациент не загнулся от мышечных судорог, пациентов собирали в колонны и гоняли быстрым шагом под конвоем нескольких злых санитаров с дубинками. Причем почти сутки. А чтобы пациенты втихаря не слиняли во время оздоровительного забега, их гоняли в одном исподнем. Если пациент обладал здоровым сердцем, то через сутки он выздоравливал, одновременно обретая стойкие убеждения о пользе воздержания. Читал, что начальник одного из госпиталей был со своеобразным чувством юмора, венбольных он разбивал на две роты, в одной укол делали в левую ягодицу, а в другой — в правую. А потом для выздоравливающих он устраивал регулярные строевые занятия, чтоб булки не расслабляли и в городе поменьше шарились, причем во время марша одна рота дружно хромала на левую ногу, а вторая — на правую. Но я то тебя не байки спрашиваю или как при советах хорошо было, я тебе вопрос задал конкретный — правда ли, что течение болезни изменилось?

— Видимо так. Симптоматика изменилась, скорость проявления первых признаков увеличилась при гонорее и трихомониазе. Отмечено несколько случаев, когда уже через несколько часов после полового акта начинался «гутенморген» — это когда капля из уретры выделется и писать больно. Самое паршивое, что имеется какая-то связь трихомониаза с анаэробами. Два случая молниеносной гангрены полового члена и три скоропостижные смерти у дам от сепсиса говорят, что течение болезни изменилось. И у коллег, с которыми связь есть — то же самое отмечают. Тут пока непонятно, чего ожидать, но само по себе паршиво. Отсюда и суета. С другой стороны раньше и сифилис был моментальным, а сейчас стал куда как длительным.

— Ослабел? — интересуется Енот.

— Нет, скорее изменился. Нет смысла уже бороду отпускать.

— Это ты о чем?

— Да просто когда сифилис широко распространился в Европе (опять же войны и шлюхи, сопровождавшие армии, помогли) — довольно быстро обнаружилось, что при этой хвори выпадают волосы. Причем не сплошняком, а очень специфично — очажками. Сыпь при вторичном сифе не очень-то и разглядишь, а вот выпадение волос — как говорится налицо. Потому борода, усы и шевелюра как раз говорили о здоровье человека. Волосат — значит здоров.

— Интересно парики в моду из-за этого вошли? — вдруг интересуется Павел Александрович.

— Честно признаться — не думал. Равно как и бороды в России тому ли причиной были. Черт его знает…

— И что в России тоже болели? — интересуется Енот.

— А что мы — рыжие? Вон известный Радищев…

— Который из Петербурга в Москву?

— Он самый. Подцепил в Валдае сифон, жену заразил, потому дети у него родились уже больные. В Валдае было гнездо секс-бизнеса, разврат там царил, да. Но сейчас как раз с сифилисом проблем не много — если выявили, то вылечить не вопрос, хотя толковали коллеги, что встречался за последние годы не то, что первичный или вторичный, а уже и с костным поражением… Но дело не в сифилисе. Тут скорее проблема с трихомонадами. Они простейшие жгутиковые, могут забраться весьма далеко и глубоко, да еще впридачу в них отлично симбиозируют другие бактерии. Диагностировали, к примеру, гонорею, пролечили. Вдруг — бац, рецидив. И никаких половых контактов не было. Оказалось, гонококки могут отсидеться в недиагностированных трихомонадах и потом десантироваться, дав новую волну, заменив убитых лечением товарищей своих. А тут видно и анаэробные бактерии приют нашли и вместе вот такое выдают. В общем крайне неприятно. Потому скорее всего в ближайшем будущем вернуться придется к злобным тоталитарным методам диагностики, лечения и профилактики вензаболеваний, растоптав личную свободу самовыражения и частную жизнь… Но лично мое мнение — давно пора. Социальные болезни штука такая — не всегда можно провести границу между болезнью и преступлением.

— С наркоманией сравниваешь?

— И с ней тоже. Если девка или парень из чувства мести старается заразить как можно большее число партнеров — это уже не болезнь, так?

— Не знаю — пожимает плечами хромой.

— Ладно, бог с ними, с моральными аспектами — вот не объясните ли вы мне почему вирус не лечится антибиотиками? Мне это и раньше было непонятно, да как-то момента спросить не случалось, да как-то и не у кого было, начали бы зубоскалить — спрашивает Павел Александрович.

— Меня другое интересует — делать-то что надо, учитывая такие новости? Это что ж теперь — и никаких половых сношений? — удивляет меня своим вопросом Енот.

— Ну проще ответить на последний вопросец. Тут все более-менее ясно… — начинаю я, но хромой обрезает меня ехидным замечанием:

— Ты забыл подпустить патетики, пафоса и говорить все ханжеским голосом. Я тебе что, деточка ясельная? Понятно же, один презерватив, на него второй, потом третий, посыпать стрептоцидом, просмолить, обернуть брезентом и сверху еще презерватив, а главное — никаких половых сношений! Как же, и до тебя разъясняли. Или стакан воды утром. Вместо.

— Не совсем так. К слову последний твой бородатый анекдотец вообще-то про контрацепцию. Но в целом не совсем так — если человек здоров, то он — здоров. Потому ежели завел знакомство — ненавязчиво уточни — каковы результаты анализов — отвечаю я сущую правду.

— А как же бурная любовь? Чувстства наконец? Это ж получается прямо как при кастинге порноактеров — со справками, анализами и прочее. Ты как это представляешь — я значит, влюбляюсь и давай у ангела небесного анализы требовать? Раньше знал, что вы, лекаря, с шерстяным сердцем и косматыми чувствами, но чтоб настолько! — делает бровки домиком Енот.

— Ну риск в любовных делах всегда был. Или муж поколотит, или жениться заставят, или с балкона навернешься… Но ничего иного не придумали — либо выбирай себе девственницу, либо собирай анамнез и анализы. Честно говоря с девственницами тоже не все просто — делали у нас, помнится, одной девственнице аборт — она из южанок была, себя-то блюла, но позволяла альтернативные варианты, вот капелька спермы и попала не туда. Ну и нашелся среди сперматозоидов какой-то прямо Марко Поло, умелый путешественник… Выскребли этого хитрована по ее настойчивым просьбам. Да и восстановление девственной плевы у нас гинекологи делали влегкую. Так что я все же склоняюсь к анализам. Нам тем более по блату сделают быстро и правильно. — пытаюсь я утешить погрустневшего Енота.

— Ты разбил мое сердце, наплевал в идеалы и прошелся по их остаткам в грязных сапожищах — не поддается хромой утешениям.

— Ну, я пытался. А вам Павел Александрович мне трудно объяснить разницу между вирусом, бактерией и простейшим жгутиковым. Можно сказать, что вирус — кусок ДНК, формально его даже живым многие не признают, нанобот как бы. Кусок информации, готовый к размножению за счет живой клетки, отчего клетка нарежет дуба и развалится и из ее материалов получится много таких же вирусов. Бактерия — как раз уже живой организм, клетка с набором всего положенного и крупнее она вируса гораздо. А простейшее — еще крупнее, так что бактерии могут в простейшем прятаться. И тоже отличается от бактерии. В итоге то, что действует на простейшее, не работает против бактерии, то, что действует на бактерию — не помогает против вируса, а то, что помогает против вируса не катит против бактерий и простейших. Вирус гробит клетку так же, как когда осы в гусеницу яйца откладывают. Личинки осы гусеницу харчат и из нее вылупляются. Вот и вирус так же. А вообще все просто. Возбудителями заболеваний могут быть разные микроорганизмы. Например ВИЧ, гепатит — С (им тоже можно заразиться во время полового акта), генитальный герпес — вызывается вирусами (по объему вирусы меньше, чем клетка, не имеют всего, что клетке положено, это просто кусок ДНК, которому надо внедриться в клетку, как я уже говорил.). Сифилис, гонорея, мягкий шанкр — бактериями (нормальная клетка, вполне самостоятельная). Это совершенно другие типы микроорганизмов резко отличающиеся от вирусов. А халмидиоз, трихомониаз — возбудители уже простейшие, но животные. Именно поэтому лечить надо по-разному (на вирусы и простейших не действуют антибиотики, а на бактерии не дейтсвуют противовирусные и препараты против простейших). Ключик-замочек можно в пример привести. Только замочки разные — вроде как например вирус — это электронный замок, открывается карточкой, бактерия — кодовый и нужно пальчиками цыфирки выставить. А простейшие — амбарный, ключище нужен медный. Потому к амбарному нелепо лезть с карточкой, а к магнитному — с ключом в кило весом. Или если иначе: Говоря грубой мужской аналогией — вирус это чужой танкист, клетка — танк, а простейшее — это амбар. По величине они в реале отличаются еще больше, но смысл в том, что вирус должен забраться в клетку. Он без нее ничего не может. А клетки — бактерии — ухитряются попасть внутрь простейшего организма и там жить. При этом проводимое лечение их уже не пугает. Они в домике — путано и нудно пытаюсь кратко объяснить я довольно сложный материал.

— Короче говоря танкист отличается от танка, танк от ангара. Убить танкиста можно фосгеном, а танку это пофиг. Зато танк можно грохнуть бронебойным. А ангару бронебой пофиг, его надо аккуратно шашечками в нужных местах — иронично, но довольно метко находит аналог Енот.

— Ну да, где то именно так — облегченно подхватываю я.

— Стало понятнее. Хотя уж мне как артиллеристу могли бы сказать понятнее — сравнив миномет с минометкой и крепостное орудие с тонным снарядом. Ладно, понял, не буду теперь грипп антибиотиками лечить. Хотя где теперь грипп — то взять… Мне вот что странно — вы говорите, что все вирусы этот зомбовирус отконкурировал совершенно, всех убил — один остался, а помнится пасечник-то у нас в Крепости к вам бегал с нормальным опоясывающим герпесом, потом рассказывал, что ваше чудодейственное лекарство его за ночь вылечило? Не все вирусы значит помре?

— Вирусы прячутся в клетках. Их там ничем не достать. Особенно если они себя ведут неактивно. Герпес сидит в клетках нервной системы, не петюкает но когда иммунитет падает — тут же себя показывает. Иммунная система в организме — это как полиция в государстве. Ну уголовники не проявляют себя особенно, если полиция работает толково, а вот как какие-нибудь беспорядки в организме, полиция иммунная ослабела — тут же все гопники на улицы и вываливают. И простуда на губах и опоясывающий герпес и так далее — сразу манифестно появляются. Как иммунитет восстановился — тут же обратно прятаться и сидеть тихо.

— Стало быть сейчас зомбовирус включился людям как компонент иммунной системы?

— Да, именно так.

— А почему же все эти болезнетворные организмы оптом зовут микробами? — уточняет музейщик.

— Мелочь мельчайшая, если по-латински. Все в одну кучу и свалили. Пока не разобрались немного. Честно говоря и сейчас еще не разобрались, в медицине все время как сказка про белого бычка — начало есть, а конца не видать. Много непонятностей. Вроде как только ученые скажут: "Все, нам все-все — ясно! тут же какая-то жаба на метле прилетает."

— Потому вас зомби и не слишком удивили? — кивает Павел Александрович.

— И поэтому тоже. Мечников вполне обоснованно считал, что человек должен жить лет по 150. А не живет. Почему — черт его знает. И это не единственная непонятность в медицине.

— Мне вот что странно — вы углубились в научные темы, растоптав мои нежные чувства, чаи мои пьете. А кто трофеи собирать будет, а, доктор? Мне-то положено танк сохранять, Пал Саныч вызвался нам с танком компанию составить, а вы тут что сидите?

— Я, честно говоря, перевести дух хочу — говорю я.

— Там трофеи делят, а вы все о бабах да еще в таком смысле! А в это время … хабар гниет! Если все тут сказанное верно — надо стремительно собирать все презервативы! Надо тут же обносить аптеку — а она тут есть! Вот чая у меня уже мало, так что давайте, двигайте.

— Сам-то чего сидишь тогда? — чуть не поперхнувшись теплым напитком спрашиваю я. Не, Енот умеет вот так резко менять тему разговора, но тут он меня удивил в очередной раз.

— Я уже вот танк затрофеил. Самое ж время тыринга — ДО описи и учета. Лишняя минута — год кормит! "Тихо сляпсил и ушел — называется нашел! — говорит Енот в стиле суворовской "Науки побеждать" — И добавляет скрипучим старушачьим голосом: — А они чай пьют и треплются, понимаешь. Не, все хорошо, конечно, но не вовремя — заканчивает Енот уже нормальным тоном.

Павел Александрович хмыкает, что называется "в усы".

— Не, тут дело такое — главное медленно и спокойно спуститься с холма и перепепоясать все стадо. Шоферюга ведь не зря в языках, должон дать инфу обо всем. А бегать отсвечивать — оно какбэ не с руки. Легко можно нарваться. Да я к слову думаю, что кто-нито и нарвется. В конце-концов там и майор и Ильяс, они наши интересы отстаивать умеют. Опять же слыхал договоренности какие-то есть на верхнем уровне, я же в кармане ни рыбзавод, ни НИИ, ни свинофирму не утяну. Даже кролиководческую ферму, откуда тебе Ильяс тушку приволок, и то не смогу.

— Ты путаешь личную шерсть с государственной, общественной, а так же коллективной шерстью. А они все — разные — широко улыбаясь поучительно заявляет Енот — Вот смотри — мое, наше, общее, общественное, государственное и казенное — это три большие разницы и четыре разные вещи. Казенное надо охранять, государственное приумножать, общественное беречь, общее пополнять, нашим делиться, а свое ныкать.

— Ты что-то мудришь шибко — возражаю я на такой поток Истины.

— Все просто — вот смотришь на что-то — и думаешь: к какой категории относится? Сныкать могу? Или нет? Нет? Значит — не мое… А поделиться могу? — Могу. Тогда — наше. А если хватает чтоб в общее отдать — то общее. Если же еще и остается — явно общественное… Вот как-то так. Если снизойти к твоему интеллекту.

— Поговаривают, что на скрижалях было 15 заповедей, только Моисей одну разбил по неосторожности… Если это так — на разбитой было что-то именно такое, что ты тут изложил — иронично, но с долей уважения говорю в ответ.

— Не, это экспромт и явно нефгранитен. Но вообще принцип именно такой — подойдя к чему-то надо прежде всего задать себе такие вопросы — и самому на них ответить. Хуже нету чем хапнуть НЕ СВОЕ — скромничает Енот.

— Хуже нет, чем хапнуть СВОЕ, которое и так бы было СВОИМ, а то что хотел — проворонить. Ну как ночером свой же огород обнес. Было 15 заповедей, но разбил одну табличку Моисей — было дело. Был про это снят документальный фильм. — посмеиваясь вносит свои уточнения и Павел Александрович.

— А вот между прочим маленький вопрос — в ситуации после взятия поселка кто чего пошел бы искать для себя? Обыскивать коттеджи? Искать склады? Или трясти население? Вот ты, например, владелец танка — на что собираешься меня науськать? А вы, Павел Александрыч что скажете?

Музейщик отзывается первым:

— С собой в прорыв много не возьмешь, что подразумевает наличие некоторого количества нычек в коттеджах. Потому по коттеджам сектантов походить смысл есть. Менее ценное в складах. Но склады будут делить начальники. При том, что людоеды тут жировать публике не давали, трясти население смысла нет. Но не стоит в одиночку шариться по домам.

— Умные люди должны бегать высунув языки, таская в подогнанный БТР хабар. И ныкая его, ибо на выезде естественно шмон и все заберут. Вот того, что не все должно хватить на долгую безбедную жисть в Рио-де-Жанейро. Или как минимум на месяц отдыха в пансионате Ромашка. На край хотя бы "три дня пожыть пачилавечески" — чтоб потом было что вспомнить… всему району — говорит посмеиваясь хромой.

— И что прикажешь брать? Оружие? Жратву? Одежу-обужу? — не даю я ему отвечать отвлеченно и сам задумываюсь — а ведь и правда, тут ведь собственников эффективных поперли без права опротестования через суд. Значит собственность тут пока — формально — ничья. Но мне-то что надо? Вот мне конкретно? Понятно, что после драки первое дело в трофеях — оружие. Всегда оружие было самым ценным для человеков. Все самые новые усовершенствования, научные отрытия — всегда для оружия. Но мне-то оружие нужно? Да в общем нет, разве что в деревню перебросить, к родителям. Тут дома уже стоит в железном шкафу, который мы вчетвером перли по лестнице, поотбивав пальцы и коленки и изматерясь по этому поводу, уже больше, чем я носить смогу:

1. "Рыжая Приблуда" — дробовик 20 калибра, купленный в самом начале Беды.

2. «Марго» — малокалиберный целевой пистолет, подарок хорошего человека.

3. «Малыш» — снятый с пленного Вивисектора пистолетик скрытого ношения.

4. ПБ — тоже отнятый у покойного хозяина Мутабора бесшумник.

5. ППС-43 — выданный в Кронштадте мичманом Аликом.

6. "Маузер К-96 — кронштадтский сувенир от того же Алика.

7. АК-47 — полученный чуток позже, с ним я в основном и езжу и сейчас он у меня на коленках лежит.

8. «Мини» — карабин, что презентовал американский пациент на прощание.

9. И им же подаренный Глок.


И мне этого вообще-то выше крыши хватает. О, к слову вспомнил — по неписанным законам, которые сейчас в ходу, что-то ведь мне причитается и из того оружия, что надыбалось в ходе моей сегодняшней эскапады. Оно конечно на компаньона удалого, но безногого половина, а то и побольше приходится, но так или иначе доля какая-никакая у меня в этом деле есть — с тех двух кавалеристов, что на нас выскочили сам я своеручно снял пулемет ручной «Печенег», АК-74 с ПБС да пистолетов пару — вроде как у покойного пулеметчика была самая настоящая Беретта, а у его напарника явный Глок, только вот по моделям не скажу, а по виду — у первого характерная выточка тальянская, у второго характерные квадратные очертания и легкий он был. Ценно? Конечно. Оно, правда, свалил обоих мой напарник, но тут дело спорное — без меня он не то, что выбраться — трофеи бы собрать не смог. Делиться ему придется, как и мне впрочем — в домике, где свезло мне и я, сам того не ожидая, угробил сладкую парочку — ботана — людоеда с его бабой. Значит придется и мне что-то отдавать напарнику — из дробовика АА-12, здоровенного и дурного пистолета ботана (уж не тот ли самый голливудский любимец "Десерт Игл" у него был, очень уж похож был огнестрельный утюг, да у девки его что-то с розовым пластиком было, не знаю что, не видал раньше такого легкомысленного оружия. Ну и недоделанная Нелли Крофт тоже оставила после себя точно такой же пистолетище, как в фильме про расхитительницу гробниц, да АКСУ в джипе. А к слову и ключи от джипа у меня, вот они в кармане. Если инженеры не начнут выделываться, требуя возврата оставленного в лесу имущества — а они вряд ли будут продолжать тот балаган, то, в общем, пожива оружейная уже есть. Другой вопрос — нафига мне, например "Десерт Игл"? Мне он, вообще-то и даром не нужен. Ну, почти.

Когда отмечали всем курсом десятилетие выпуска, послушал от одного выпускника из "уехавших на историческую родину", как он там намучился с этим агрегатом — по приезде советский выкормыш, ясен пень, захотел иметь ОРУЖИЕ, благо было можно и легко. И купил САМЫЙ БОЛЬШОЙ ПИСТОЛЕТ! А только после этого удосужился ознакомиться с правилами. А заодно и с другими пистолетами. Тогда-то и оказалось, что во-первых патронов в пистоле всего семь. В случае перестрелки, да еще для неопытного балбеса, не имеющего никакой выучки — просто недостаточно. Во-вторых пистоль жутко тяжелый, а по израильским правилам его надо носить все время с собой. По жаре. Кило железа. Везде. Даже на пляж. Дома оставлять нельзя. Но сейф в доме должен быть. Денег стоит. А если стрелок выезжает из Израиля, то сдавать оружие положено на хранение в особое хранилище, что стоит совершенно чумных денег. При пустом сейфе дома. Да еще и знакомые над простаком посмеиваются, потому как практичные люди покупают что угодно, но не этого недоумочного гиганта. У нас правила не такие, как в Израиле, но пример моего однокашника был свеж и после его плача вавилонского мне как-то «Игл» не запонравился. Тут ведь дело такое — это автомат — рабочий инструмент, а пистолет — уже и символ власти и престижа и протчая в том же духе. Нет, из того же ПБ я много стрелял в ходе выездов, да и «Малыш» выручил пару раз, да и «Марго» помогала, но для публики это все рабочие лошадки. По трофеям с людоедов видно. Причем престижность в пистолетах и раньше была. И давно. Мой пожилой приятель-геолог был руководителем в поисковой группе, где кроме него, были только местные вольнонаемные — вот не помню якуты или чукчи. Что характерно — ружья у каждого первого, причем и нарезные, стреляют — даже пьяными — метко. ОЧЕНЬ метко. Он раз не доглядел — нашли работяги водку где-то и ужрались. А у северян ферментная система иная и на алкоголь они реагируют не так, как южане, тысячелетиями вино пившие. Не дезактивируется у северян в печени алкоголь. Вообще. Выпил человек водки — и она в нем так и циркулирует. Мечта алкоголика. Потому пьяные северяне — это не поддавшие французы или тальянцы. Ну и нравы там суровые. Один взялся свою жену за какие-то грехи жечь. На костре. Остальные не мешают — человек в своем праве, все верно. Жена орет, на ней уже штаны горят. Помрет если баба — руководителя посадят. Приятель было сунулся протестовать — его послали. Сурово так, по северному, непреклонно. Ну он тогда за наган схватился (ему как руководителю этой банды было положено оружие — ни разу не чищеный револьверт). Сам чуть от страха не помер, потому как стрелять из нагана не умел в принципе, да и против десятка стволов один наган не катит никак. И понимал, что могут его пристрелить легко, а вот он — не справится. Но иначе потом посадят, что тоже вовсе не сахар. Совершенно неинтересно. И как только он ржавый наган из кобуры дернул, так работяги присмирели. А оказалось, там это вроде как гетманская булава — знак начальника. А начальник всегда прав. Если с пистолетом. В общем убедил бабу не жечь… сам потом все таблетки съел из аптечки — успокоиться не мог, колотун в палатке напал.

Нужно мне еще что-то для перстижа? Вроде как и нет. Конечно с ребятами надо посоветоваться — что брать при обмене, но в общем из всего сегодняшнего мне разве только пулемет интересен, да и то не себе. Джип уже тоже нашел. Да и не вопрос нынче машину подобрать, тем более, что сосватанный Вовкой кузовок мне очень понравился, а Надежда водить не шибко-то умеет. Еда? Одежда? В общем думать и думать. Разве что драгоценности на будущее, слитки золота? Так и это скорее всего местные хозяева жизни забрали с собой и все это попало к тем, кто их в засаде принял. Хотя может и стоит прошвырнуться. Мало ли что полезного найдется. Но как-то ноги не идут. Вымотался я. Да и нюанс такой есть, который еще влияет. Не один я тут такой. Цапну что не то, из коллективного — получится некрасиво. Еще Гейне заметил: "Честность — прекрасная вещь, особенно когда все вокруг честные, а я один жулик". Но я то тут не единственный жулик, тут таких ловкачей, которым я и в подметки не гожусь — не десяток, а поболе. Подведут под монастырь запросто, потом не отмоешься. Если в одиночку буду болтаться — точно. Сам-то Гейне тот еще фрукт был. Хотя я его уважаю. Хотя бы за то, что полученную от царя Николая Первого взятку в 12000 талеров промотал вместе с поэтом Тютчевым. Взятка была платой за правильное освещение польских событий в немецкой оппозицонной печати. А привез взятку как раз молодой чиновник Тютчев, вот два великих поэта встретились и прокутили все деньги в Париже. Потому раз мне не светит быть единственным жуликом и кутить потом в Париже — лучше и не пробовать. И я наливаю себе еще полкружки чаю.

Енот фыркает носиком весьма выразительно.

Ну да это его дело. Я шляться тут в одиночку не буду. Вот сходить к нашим стоит. Глянуть как что и где — это можно.

Только собираюсь уходить, как подъезжает ментовский грузовик и несколько ментов начинают выгружать на площадку рядом с танком кучу самых разношерстных стволов. Сотни полторы, никак не меньше, причем такого разнобоя и в магазине не увидишь, тут и обрезы от охотничьих ружей — начиная от одноствольных и двуствольных коротких лупар и кончая коротышками с отпиленным стволом, но сохраненным прикладом, груда разных помповушек, несколько чуть ли не бердан, болтовые винтовки, множество разных АК, какие-то причудливые пистолеты-пулеметы, просто пулеметы — три ПК на станках, Владимиров, правда с разобранной механикой, и пистолеты. Чего только нету! Куча будет внушительной, на мой вкус не хватает еще знамен, пары касок и нескольких ящиков с гранатами. Распоряжающийся этим действом подполковник мне немного знаком (аппендэктомия у его дочки была в мое дежурство), потому спрашиваю что тут такое за выставка. В ответ слышу ожидаемое — телевизионщики уже едут, будут снимать репортаж о возвращении Ропши в человеческое общество. Вот для красивой картинки и создается натюрморт. Действительно, оружие не валят как попало, а старательно укладывают, показывают товар лицом. Мне вдруг кажется — уловил боковым зрением — что сбоку от меня что-то шевельнулось, поворачиваю голову и вижу, ей-богу вижу, что тень, отбрасываемая неподвижным Енотом, сама по себе хищно тянется к этой груде оружия. Нет, померещилось, тень как тень, видно ее хозяин пошевелился. Вон он с каким невинным выражением лица на своей морде сидит. Такой невинности на десяток юных невест хватило бы. Но что-то мешает мне однозначно поверить, что тень не выдала внутренних побуждений своего хозяина. Яблоко знаете ли от яблони…

— Телевизионщики скоро приедут? — спрашиваю я подполковника.

— Через пару часов. За это время по поселку будет проведена зачистка вчерне, чтоб хотя бы по начальству не стрелял никто, да и с рабами и пленными разбираться надо — отвечает подполковник, любовно раскладывая железяки так, как на его художественный вкус будет "покрасившее".

— Погодите, а что за рабы и пленные? — удивляюсь я.

— Как что за? Пленные — это те, кого взяли живьем из людоедов и их сектантов. Всего получилось 29 голов, людьми их как-то называть не тянет. А рабы — так их уже полторы сотни набралось и еще не все. Тут возиться еще не одну неделю, разбираться кто чего и как. Работы выше крыши получается — несколько рассеянно сообщает мент, любовно раскладывающий свою железную икебану. Честно признаюсь, я не вполне понимаю его целеустремленных действий — вроде как за муравьями наблюдаешь, но ему-то явно понятно зачем он только что развалил уложенную пирамиду только для того, чтобы иначе уложить немецкий маузеровский карабин в роскошном охотничьем исполнении. Придирчиво осмотрев сделанное и одобрительно кивнув самому себе, подполковник начинает прилаживать к оружейному муравейнику совершенно нелепую ерундовину — ичкерийский пистолет-пулемет «Борз» с ЛЦУ, тактическим фонарем и еще чем-то, не менее нужным для короткоствольной пукалки. Приклада у барабайки нету, зато она покрашена старательно в камуфляжные цвета, что делает ее совершенно идиотской штуковиной. Предел оружейного шика — гламура, просто можно сказать креативный Дольче с Габбаной создавал. Плюгавый недомерок занимает достойное место в экспозиции.

— Погодите, а с рабами-то чего разбираться? — недоумеваю я. Мент отрывается от своего занятия и с удивлением на меня смотрит. Потом, как бы ища поддержки, взглядывает на Енота и Павла Александровича. Те пожимают синхронно плечами.

— Ну освободили людей. Чего еще-то? — вопрошаю я. Не пойму я этих танцев, настрадались же люди в неволе-то, освободить их — и пусть радуются.

— Вот уж шиш — говорит подполковник даже с некоторым презрительным оттенком в голосе — их фильтровать и фильтровать. Что пленных — особенно ментов — что рабов. Кто, откуда, зачем, почему и с какой стати попал в рабы. Известно, что несколько сектантов за разные грехи были разжалованы в рабы. Оно, разумеется, трогательно, что парочка людоедов прятала у себя кошек и потому загремела на исправительные работы, но людоедами-то они не прекратили быть от этого. Надо их найти? Надо! А остальные как попали? Мы их освободим, ага, в Кроник допустим. А там окажется, что это банальная уголовщина, например, которую при любом режиме содют в тюрягу. Оно нам нуно? Совершенно ненуно. То, что их гнобили людоеды еще ничего не говорит в их пользу. Бывает из борделя за разврат выгоняют, так это не значит, что выгнанные — образчики добродетели и благонравия — выдает внезапно мент.

— О как сказанул! — одобряет его речь Енот.

— А то ж! — горделиво заявляет подполковник.

— Не ожидал. Мне как-то это все иначе виделось. А тут и от освобожденных никаких букетов и приветствий и к освобожденным весьма прохладное отношение — поясняю я свое разочарование.

— Погоди. Еще и по ночам постреливать будут — утешает меня мент и возвращается к дизайнерскому украшению ландшафта. Критично осматривает с нескольких точек свое произведение, начинает вносить исправления, попутно говоря в мою сторону:

— Вот к слову есть тут свинарник. Свинюшек кормят отстрелянными зомби. Свинюшки отлично толстеют на дохлятине. Но я не про это. На свинарнике с пяток рабов. Вроде как жертвы. Да? Облобызать и рыдать вместе. А у нас есть уже информация, что эти свинари — зверье почище людоедов. Полностью потерявшие человеческий облик субьекты. Вот слыхали про такое гуро?

— Японская эротика вроде. Или это манга? — начинаю я копаться в скудных своих познаниях на тему японских странностей.

— Эротика, то есть порнография — это у них называется хентай — поучительно просвещает меня подполковник — а гуро — это порнография с расчлененкой, некрофилией садимом и…

— Кровь — кишки — распидарасило в говно — подхватывает Енот понимающе.

— Вот-вот — кивает подполковник — так вот свинари аккурат этим и занимались, придавая своим развлечениям с трупами для кормежки эротическую окраску.

— Буэ — говорит Павел Александрович.

— Не то слово — охотно соглашается мент — а если послушать что про них порассказывали пленные, да поглядеть своими глазами — так и еще гаже выходит. Им пару раз живых отдавали. Точнее уже полуживых. Ну, сами понимаете… В поощрение. И что прикажете с такими делать? Да и местных жителей тоже фильтровать придется, есть тут о чем говорить с некоторыми. Как к слову куча оружия выглядит? Впечатляет? — уточняет мент.

— Я бы добавил еще вражеские знамена, пару касок и ящики с вываливающимися из них гранатами — говорю менту, чтобы он не слишком-то воображал тут.

— А я только что сам об этом подумал — внезапно соглашается мент и, словно осененный музой скульптор-авангардист, посылает одного из рядовых в Капище, чтоб приволок что повпечатляющее, а другого — молодого сержантика — в склад, за ящиками. Потом вполголоса признается, что захваченное оружие не раз приходилось раскладывать на манер "товар лицом", но чтоб вот так "классический трофей соорудить" — сроду не было. Раньше нормально так, по — человечески, рядком, чтоб каждый ствол было видать, да и в других полициях точно так же принято — вот в Мексике, например. Но приказ есть приказ, вот и должно быть красиво и внушительно.

— Насчет свинок… — говорит Енот — Мне кажется, что сейчас такой способ кормежки широко будет пользоваться. Из экономии. И раньше-то такое бывало, хотя куда как труднее было труп добыть, чем корм. Рассказывали мне киевские родичи — были у меня такие, что случился раз инцидент с билетиком лотереи, который выиграл «Волгу», ан чоловик уже успел помереть и захорониться. Жена, поняв, что билетик в спинжаке остался, а спинжак на муже, а муж заховался навсегда — добилась эксгумации, хоть это было чертовски сложно. Ан гробик был пустой. В итоге взяли могильщика, коий разводил пушных зверьков, хорей и хануриков, а на мясо им пускал бесполезных упокойников.

— Бабьи сказки — уверенно говорит один из грузчиков в погонах, аккуратно сваливая в кучу оружия еще несколько разномастных стволов.

— Впрочем допускаю, что это отзвуки реально бывшего во время оккупации Киева инцидента, когда гансы расстреляли несколько человек — в том числе и могильщиков с кладбища, каковые трупы пускали после похорон на корм свинкам, а свинок поставляли германской армии… — не моргнув глазом уверенно заканчивает хромой.

— Глядя на этих свинарей — вполне может быть и не байки — соглашается с Енотом подполковник.

— Это печально — кивает головой взгрустнувший Енот — теперь так просто сало и не купишь, надо все проверять. Вот интересно — сало и мясо этих трупоядных свинок как-то выделить можно от нормального? — спрашивает он подполковника с неподдельным живым интересом.

— Завтра проверим — решает мент, на минутку оторвавшись от раскладывания трофеев — нам и самим это знать интересно.

— Еще б не интересно — хмыкает Енот, что мне не удивительно: он сало любит, как кот валерьянку.

— Как проверять собираетесь? — спрашиваю я их.

— Надо бы котами опробовать — немного непонятно отвечает Енот. Видя мое удивление поясняет:

— Сатанисты эти как и прежде активно распинают кошек. Бо животное богомерзкое и чуя от них запах или еще что — не любит. И это показывает. Наглядно.

— Так кстати и эмиссара выловили в Кронштадте, да — на него кошки орали, хотя с виду живехонек. Думали укушенный, в карантин — ан нет… не помирает. А кошки оруть! — подтверждает сказанное и один из милиципунеров.

Запоминаю сказанное. Теперь прямо как тот синий уголовник — хоть все время с собой кошака таскай. В виде волосатого индикатора на все случаи жизни. Надо вот будет проверить — как собаками, вернемся с задания, обязательно посмотрю — чует ли Фрейя людоедов. Только сначала высплюсь.

— Где сейчас майор? — спрашиваю я Енота.

— У этого рыбного института. Ниже по улице порядка километра.

— Схожу, уточнюсь. Вроде безопасно — замечаю я, глядя на вооруженных людей из нашей коалиции сегодняшней.

— Лучше бы поодиночке не шляться — замечает мент.

— Угу — подтверждает и Енот.

— Сейчас мои орлы вернутся — дам одного в сопровождение — великодушничает мент. Его коллеги выгрузили все и смотались с деловым видом, то ли за новой партией для кучи трофеев, то ли по другой причине, оставив творца присматривать за оружием.

— Интересный у вас набор стволов, должен заметить — говорит наблюдающий за творческими муками Павел Александрович — даже французский стержневой штуцер Тувенена образца 1842 г. имеется.

— Это вот эта фузея? — удивляется подполковник, вытягивая из кучи старинное ружье с внешним курком.

— Не фузея. Штуцер. Откуда такое тут взяли? — интересуется музейный работник.

— На южном блокпосту. И порохом воняет — говорит мент, понюхав срез ствола.

— Ну а почему бы и нет? Капсуля если есть. С дымным порохом вполне себе вещь. И пули можно лить самому. Экономично. А бой сильный, не зря у этой винтовки прицел до 1100 метров.

— Надо же — с некоторым уважением глядит мент на ружье у себя в руках — Это когда такое применяли? При Наполеоне?

— Ага. При третьем Наполеоне, в Крымскую войну 1853–1856 года, состояла на вооружении французской армии. Серьезная машинка.

— Это, получается как? Из Севастополя в столицу привезли? Дважды трофей? — удивляется подполковник.

— Не обязательно из Севастополя. Это у нас война та называется Крымской, по простоте нашей, на западе ее называют иначе — Восточная война. И бои были не только в Крыму, задача той войны была отрезать Российскую империю от всех морей, не только в Черном ущемить. Потому бои были и тут у нас под боком на Аландах и Петропавловск на Камчатке пытались англичане взять и Колу сожгли и Соловки пытались захватить… Собственно Россия хотела оттяпать от Турции территории с православными христианами, да одним походом взять под контроль проливы — Босфор и Дарданеллы. Турки к тому времени ослабли, были у англичан на веревочке, отношение Англии к "русским варварам" известно издавна, потому и пошло сколачивание общеевропейской антирусской коалиции. Николай Первый рассчитывал на дружеское отношение Австро-Венгрии и Пруссии и полагал, что Англия с Францией не смогут союзничать. И ошибся. Нелепый Наполеон Третий, которого Бисмарк величал не иначе как "непризнанной, но крупной бездарностью" очень хотел прославиться, как-никак племянник того самого Наполеона, да и франкам хотелось реванша после разгрома в 1812 году — негромко рассказывает Павел Александрович.

— Погодите, тот Наполеон — первый. Этот — Третий? А второй когда был? — начинает пересчитывать французских императоров мент.

— А не было второго. Была опечатка в манифесте о том, что президент Франции стал императором. Должно было быть "Вив ле Импереур Наполеон II! а наборщик вместо восклицательного знака добавил еще одну единичку и без пробела. Так и пошло. Я же говорю — нелепый был император. Так себя поставил, что после него у французов на императоров возникла стойкая аллергия, он стал последним. Так вот Николай Первый просчитался и Европа на Россию привычно ощетинилась вся. Другое дело, что в Пруссии был умный Бисмарк с его правилом "не драться с русским медведем", да и австриякам запомнилось, как русские войска Паскевича с ходу погасили мощный венгерский мятеж, тоже в общем, дальше неприязненного нейтралитета не пошли, ограничившись угрозами. Так что и англо-французские дипломаты не преуспели. Даже Швецию втянуть не удалось, хотя ее прельщали возвратом Финляндии. Но шведы побрякали оружием, посмотрели на неудачи коалиции, поняли, что Финляндию придется отвоевывать самим — и быстро остыли, особенно после Бомарзунда. Ровно то же и с Пруссией — по плану лорда Пальмерстона Пруссия должна была отвоевать Прибалтику себе, а Австрия — захапать Молдавию, Валахию и устье Дуная, но германцам такой расклад показался невыгодным, да и не очень-то внушали доверие как союзники англичане. Они ведь всегда самоотверженно хватаются за самую тяжелую задачу и великодушно сваливают ее выполнение на союзников. Бисмарк был умным человеком. Так что подписалась Турция, сдуру захотевшая оттяпать себе Крым и Кавказ, да опереточное Королевство Сардинское. Еще был план освобождения Польши, но шляхтичи и тут показали себя во всей красе, устроив неприличный балаган…

— Это что ж такое они учудили? — хмыкает Енот.

— Предложили польскими эмигрантами захватить Финляндию и присоединить ее к Великой Польше.

— Неплохой план, нажористый — кивает хромой.

— Бесспорно — соглашается и музейщик — Но идиотов в Европе всегда много, потому в коалиции была и германская бригада — 4250 солдат и швейцарская бригада — 2200 солдат, и даже славянский легион — 1400 солдат. Широкое представительство.

— Ну а то ж! — соглашаюсь и я. Странно, но я и не представлял, что оборона Севастополя была, оказывается, не единственным эпизодом. Ишь как, Восточная война! А если бы не Бисмарк? Вполне вытанцовывается очередной общеевропейский поход за медведями в русскую зиму и последующим плачем обиженных европейцев.

— Бомарзунд… Красивое слово. Это что такое — спрашивает подполковник, нянькая уже с уважением на руках старинный штуцер.

— Это остров рядом — в Аландском архиплаге — дает справку Енот — Между Швецией и Финляндией.

— Он самый — отзывается Павел Александрович — там строилась крепостца, вот учитывая общие неудачи ее и решили взять. На Свеаборг и Кронштадт силенок не хватало, а после неудач жизненно важно было добиться хоть какого-то успеха. Опять же вразумить шведов. Бомарзундская крепость как раз годилась для показухи — отстроена на 20 %, единой системы ведения огня не имеет, половина артиллерии без станков, да и гарнизон 1600 человек всяких разных, но никак не гвардия. В общем удаленный убогий провинциальный гарнизон, причем еще и с туземцами — в гарнизон входил 10 финский батальон из добровольцев. Финны были высочайше освобождены от воинской повинности, но горячие парни и у них были. Еще там же всякие нестроевые, штатские, включая каторжан — и всего на острове 2200 человек. Англичане дождались подкрепления — прибыла французская дивизия Барагэ д" Илье с эскадрой, численность союзных сил достигла 32000 человек, ну можете сравнить, а по артиллерии превосходство было в десять раз, даже не учитывая качественного — по дальнобойности английские и французские орудия могли работать вне досягаемости русской крепостной артиллерии, совершенно безопасно. Причем в отличие от Кронштадта и Свеаборга у Бомарзунда не было минных заграждений…

— Это что? Уже в то время были морские мины? — удивляется даже Енот.

— Да, в России были, даже два типа. Гальванические Нобиля — того самого, чья премия за мир, он их вместе с отцом создавал, и Якоби. На нобелевских, менее мощных, подорвалось четыре английских корабля, принято считать, что кроме сотрясения ничего не произошло, но с чего-то остальные стали мин бояться как огня. У Бомарзунда можно было маневрировать свободно. Ну а дальше — по английским и французским источникам — крепость успешно штурмовали, за 4 дня вполне справились и взорвав все, что не разломала артиллерия, практически не понеся потерь, удалились, увозя взятых в плен российских подданных. Пытались всучить остров Швеции. Но шведы от такого данайского подарка благоразумно отказались. Англичане заявили о гибели двух человек и ранении четырех. Потом, правда у них началась эпидемия холеры и в день помирало до 50 солдат и матросов, но это же совсем иное дело, верно? А разобрать потом — от ран померли или от болезни — ищи трупы в море.

— Видно англичане и тут отсиделись за спинами французов. Интересно, какие потери понесли франки. Их видно в самую дыру сунули? — ехидствует Енот.

— А как же! В полном соответствии с английскими военными традициями. По-джентльменски. Англичане только пару раз подставились — когда их пароходофрегат «Пенелопа» сел на подводные камни вне действия крепостных орудий, но наши увеличили пороховой заряд, сверх допустимого, рискуя взрывом стволов, да под передние колеса подложив доски, что позволило накрыть огнем и наделать дырок в стоячей цели, да второй раз опять же ухитрились навесным огнем, что крепостная артиллерия не могла вообще-то по канонам делать, накрыть стоящий за островком Прест-Э пароходофрегат "Леопард".

С «Пенелопы» повыкидывали сгоряча артиллерию, чтобы облегчить корабль и сняться с каменюк, но девять ядер они все же получили. «Леопард» ушел на буксире, большая часть экипажа при этом работала на помпах — дыры оказались опасными. И в конце высадили героические англичане аж роту саперов, которые в драку не полезли. В роли мартышки, таскающей для англичан каштаны из огня, выступили как всегда французы. Вот они и высадились в количестве 12000 человек. Полчаса на берегу их обстреливали финны и добровольцы из гарнизона, прятавшиеся по-егерьски среди камней. Под совершенно адским артогнем и в связи с абсолютным превосходством в живой силе — отошли, правда в первой волне десанта повыбили офицеров. И четыре дня сплошной канонады, потому как франки после привета на пляже вели осаду правильно — окапываясь и ставя батареи. Все эти четыре дня франки грызли оборону, периодически ввязываясь в штыковую резню.

В итоге, когда артогнем практически были снесены все орудия, комендант Бомарзунда генерал-майор Бодиско отдал приказ спустить флаг и поднять белый. Офицера, посланного сделать это, солдаты чуть не поколотили и спустить флаг не дали. Бодиско послал несколько офицеров и те все же флаг спустили. Тогда солдаты флаг отняли и сожгли его в каземате, чтоб врагу трофея не было. После чего две группы в штыковую продрались через кольцо французов, ухитрились отбить у англичан шлюпки и ушли — частью в Швецию, а группа канонира Ивана Ерыгина подалась в направлении Финляндии. И таки добрались до своих.

А союзникам пришлось еще возиться с последней башней в которой стояло 18 орудий. Находилась она в стороне от форта. На островке. Вот тогда опять показали себя финские стрелки, отбив две попытки высадки десанта. Тогда же продырявили «Леопарда». Но удержаться против всей эскадры и пехотной дивизии шансов не было.

Так что возможно, что этот штуцер вывез кто из группы Ерыгина или те, кто в Швецию подался, а потом вернулся.

— А что в итоге? — осведомился мент, уже по-другому разглядывая старинное ружье.

— В итоге русские на Бомарзунд вернулись через месяц — союзники откровенно побоялись пользовать гавань для базирования — дескать замерзнет зимой море, по льду придут казаки и всех зарежут — зря к слову смеетесь, именно так джентльмены и записали в анналы, шведы в войну после этого решили точно не вступать, а потери и невиданный расход боеприпасов поставил крест на любом плане штурма Свеаборга или тем более Кронштадта. Обстреляли Або, попытались высадить несколько десантов, но все вяло и неуспешно. Зато Барагэ д" Илье дали за взятие крепости маршала, улицу в Париже назвали Бомарзунд, адмиралу Непиру устроили головомойку, а когда он пригрозил выставить на всеобщее обозрение кучу грязного белья своего руководства, дали орден Бани, чтоб заткнулся. Орден он не принял, скандал все же устроил, но это другая история.

Помолчав, Павел Александрович добавляет:

— Интереснейший пласт истории. Совершенно незаслуженно забытый, а там много и фантастического и курьезного и серьезного. И трагикомического тоже — адмирал Прайс, который руководил англо-франкской экспедицией по захвату порта Петропавловска на Камчатке взял и застрелился, посмотрев на оборону городка. Вот так. При своих офицерах. Ему-то американские китобои рассказали, что обороны нет вообще, а оказалось даже артиллерия имеется. Впрочем, береговые батареи англо-франкам сбить удалось, хотя и солоно им пришлось, но на десантах погорели вовсе — дважды высаживали и дважды десант громили с тяжелыми для десантеров потерями. Аж полковой флаг обронили в ходе драки. Отступили с позором. Хотя по живой силе превосходили более, чем вдвое, а по артиллерии и того больше. Даже учитывая то, что в гавань успели придти бригантина «Двина» и фрегат «Аврора». Там они встали так, чтобы держать вход в гавань под стрельбу правым бортом, а все орудия с другого борта пошли в усиление сухопутной обороны.

— Странно, при таком превосходстве в силах… — задумчиво выговаривает Енот.

— В немалой степени успех был в том, что десантников атаковали с разных сторон, пользуясь знанием местности и навязывая штыковой бой в кустарнике. Опять же потери офицерского состава в десанте — сужу по тому, что в наших трофеях оказалось восемь офицерских сабель — должны было сказаться на управляемости. Очевидно, что наши начали с отстрела командного состава.

— А ну разве что так — кивает Енот — и что дальше?

— Дальше англо-франки заявились снова. Получили усиление и вернулись уже точно с абсолютным превосходством в силах, хотя и до того гарнизон Петропавловска не блистал многолюдством. Но оказалось, что за прошедшее время петропавловцы успели и отрапортовать о победе императору, представляете расстояния для курьера, да, и получить высочайшие указания — эвакуировать гражданское население города, дабы не подвергать его опасности. И эвакуировали. При этом смогли сделать порт и городок непригодным для использования оккупантами, например сняв ключевые детали с домов и портовых сооружений, частью разобрав их — замечает Павел Александрович.

— Ну с портом спрашивать не буду, все равно не пойму, а что за ключевые детали домов? — уточняю я.

— Элементарно, Ватсон — ливановским голосом заявляет Енот — двери да окна снять, да фурнитуру от печек. И все, не позимуешь.

— Именно — кивает, улыбнувшись музейщик — после жители вернулись в Петропавловск, притащили припрятанные вещички и стали жить-поживать. А коалиции обломилось иметь постоянно действующую оперативную базу на Камчатке. Без базы-то тускло, потому планы на рейдерство остались на бумаге. Отрейдерили всего пару русских судов.

— Войну все же продули! — отмечает мент. Потом, подумав, совершенно неожиданно заявляет:

— Надо в трофеи холодное оружие добавить! Вот офицерских бы сабель… Штук восемь — очень бы смотрелось.

И, явно загоревшись идеей, начинает связываться по рации со своими, которые как-то к этой идее относятся прохладно. Ну да, где тут в Ропше красивый холодняк найдешь. Не топоры же класть.

— Войну продули в первую очередь дипломатически. Еще до ее начала. Позволив Европе объединиться. Но, с другой стороны, никак иначе быть и не могло — задумчиво выговаривает Павел Александрович.

— С чего бы такой фатализм? — удивляюсь я.

— От самодержавия. Монархи нередко были идеалистами. Это их и губило.

— Да прям! — не выдерживает Енот.

— А представьте себе. Они же Помазанники Божьи! Проявление Божественной Воли. Каждое их слово — Высший Закон. И еще они Пастыри, обязаны соблюдать массу условностей и обязанностей, как же. Причем не писаных ими, а тык скыть Богом прописанных. Опять же дурацкие понятия рыцарской чести и просто чести, что четко видно в поведении российских императоров — даже до Николая Второго включительно.

— Ну это уже чушь — не выдерживаю я.

— Отнюдь. При всех его недостатках, прямо скажу, крайне неудачный был Второй Коля кандидат на престол, но вот понятие чести имел. Именно потому сдуру бросил гвардию в неподготовленное наступление — чтобы спасти французских союзников от разгрома. В итоге наша гвардия легла в Восточной Пруссии, франки удержались на плаву, но никакой благодарности в дальнейшем от них не пришло. Евпропейцы четко блюдут свой собственный корыстный интерес. Издавна. Вы что думаете "ничего личного, только бизнес" — новенькая поговорка? Да как бы не так. Тот же Николай Первый был уверен, что австрияки ему благодарны глубоко, ведь он сохранил на голове их императора заковыристую шапку под названием корона, разгромив крайне неприятный венгерский мятеж. И сильно ошибся — эту помощь ему же выкатили как вторжение, обвиноватив во всем. "Оказанная уже услуга ничего не стоит" — тоже очень старая поговорка. Про шведов он тоже думал, что они будут благодарны — когда на шведский престол сел рубаха-парень Бернадотт, революционный наполеоновский маршал с залихватской татухой на груди "смерть королям! — именно российская помощь дала ему удержаться и завести нормальную королевскую династию. Мало того, ему помогли прибрать к рукам Норвегию — в виде компенсации за отобранную Финляндию. И, тем не менее, сынок Бернаддотта король шведский Оскар Первый долго колебался — а не вписаться ли Швеции в драку? А это все вынуждало держать войска у столицы и на западной границе. Лучшие причем войска. Попытки рассчитывать в дипломатической работе с Западом на всякие там родственные узы и понятия чести и справедливости для наших царей всегда плохо кончались — резюмирует Павел Александрович.

— Ну да, помнится наш пухлый знакомец, который англичан сильно не любит, толковал, что последних Романовых убили не большевики, а отказ английского короля, родственничка Романовых к слову, принять в Англии находившихся под арестом жену и детей самодержца бывшего. Керенский помнится просил, а получил ответ, что английские подданные не поймут такого акта. Хотя ежу было понятно, что в революционной стране низложенным неприятности будут точно. Вплоть до. — замечаю я.

— Вот-вот — кивает головой музейщик.

— Как это — блажь? — вдруг взрывается криком мент. Ему видно что-то ляпнули подчиненные в рацию, вот он и не сдержался. Оглядывается на нас, сбавляет тон:

— А я тебе сказал — ищи! И чтоб красиво было!

Понятно, нерасторопный подчиненный не нашел ничего лучше, чем навозные вилы и пару грабель, а начальство недовольно. Ну, это их проблемы, в конце-то концов.

А я вдруг вспоминаю про лежащий в рюкзаке трофей — оригинальный восточный кинжал, с которым покойный пулеметчик взялся меня скрадывать. Показать что ли Павлу Александровичу? А что, вполне себе подходящий момент. Тяну полученное сокровище, показываю.

— Весьма интересный образчик ятагана. Весьма интересный — говорит Павел Александрович и как-то заговорщицки мне подмигивает, пользуясь тем, что мент не смотрит в нашу сторону — Не хотите передать в музей на хранение?

Подполковник настраживает уши торчком и косит изо всех сил глазами, не показывая возникшую заинтересованность.

— Если не собираешься, я у тебя его поменяю, прикинь за сколько — поддерживает разговор Енот.

— Ты ж вроде не собираешь холодняк? — удивляюсь я.

— А я его Ильясу перепродам. Заодно потешу низкие стороны моей многогранной души, потому как поизгаляюсь вволю при торге — поясняет Енот, забирая кинжал у меня из рук и вертя его так и эдак. Мент, невзначай как бы, разворачивается на тридцать градусов корпусом и теперь отлично видит, что у нас происходит.

— Я подумаю над предложением. То-то я смотрю — заковыристый трофей. Арабский?

— Нет, по ряду признаков — скорее турецкий, может быть египетский, но в меньшей степени. Полагаю, что привезен с очередной войнушки против турок.

— С Крымской, как карабин? — не выдерживает подполковник.

— Возможно, хотя, судя по орнаментам на отделке, он старше. Судьба оружия неисповедима, но я бы скорее предположил, что это времена Суворова и Потемкина. А как он к вам попал? — спрашивает Павел Александрович.

— В стычке с парным конным патрулем. Меня этим ятаганом пытались зарезать. Да мой напарник его опередил — излагаю я в стиле "Боевого листка" суть сражения.

— Не забудь напарнику дастархан выкатить — у этих ятаганов раны получаются неприятные — убедительно вещает Енот — добротная отделка, богатая.

— Ну это само собой, ты кинжальчик-то верни — тянусь я за старинным ятаганом.

— Да не торопись, дай подержать в руках зачОтный экспонат, в кои — то веки — отвечает хромой, уворачиваясь довольно ловко.

— Наконец-то! — громко и очень как-то по-начальственному говорит мент, которому его подчиненный приволок небогатый улов — длинную катану и достаточно аляповатую саблю.

— Вот, нашел! — гордо заявляет салобон, протягивая шефу найденное.

Мент с ходу передает оба предмета музейщику с вопросом — а эти как?

Павел Александрович скучно поясняет, мельком глянув на клинки и рукояти, что это продукция сувенирная, сталь паршивая, сугубо для вида, клинки закреплены, как положено в этих муляжах на сургуче, то есть на фуфу. Катану можно положить в трофеи, она хоть выглядит аутентично, а вот фэнтезийную саблю лучше не надо.

Мент недовольно жучит паренька, потом рация сообщает что-то приятное, он немного успокаивается и гонит незадачливого салобона на склад — помочь товарищу.

Со всеми этими делами вокруг уже собирается несколько группок из участников штурма — вижу, что из наших майор пришел, видимо должен присутствовать при съемках репортажа о возвращении Ропши в лоно цивилизации. У меня с детского возраста нелюбовь к официальным собраниям, потому я решаю, что если меня не будет в телевизоре, то ничего страшного не случится. Отобрать ятаган у Енота не получается, он верток и упрям, ну да ладно, пусть тетешкает железяку. Потом заберу. Доложусь начальству и если ничего нет для меня важного, то отпрошусь с торжественного мероприятия. Майор в конце концов лицо официальное, ему положено. Подойдя поближе понимаю, что немного неуместно — Брысь со всем запалом спорит с несколькими молодыми морячками. Лезть поперек, перебивать — не хорошо. Придется подождать. А то выйдет некрасиво, с хамским этаким отношением. Прислушиваюсь к горячему спору. Ну, понятно, молодые предложили радикальные методы переустройства мира и Кронштадта с Ропшей в частности, а умудренный уже майор их пытается вернуть из эмпиреев на землю. Вот как раз один из них — статный такой ловкий морячок излагает замшелому консерватору основные принципы "как должно быть ващета! Чтобы все в шоколаде! Его приятели поддерживают.

Брысь печально смотрит на говорящих. Бердяева, очевидно, они не читали, а то б им попалась чеканная и точная фраза: "Государство существует не для того чтобы на земле был рай, государство существует для того, чтобы на земле не было ада". Люди не понимают, что рая на земле быть не может, и никто его им не устроит. Хотя бы потому, что каждый представляет себе рай по-своему, да еще впридачу у каждого человечка в душе есть свой ад, который таскается на манер положенного по штату внутреннего органа. Максимум, что люди могут получить — это отсутствие общего ада, для чего и создаются правила общежития, иначе называемые государством. И в любом государстве будут недостатки, потому как рассчитано по среднему, а маргиналы будут недовольны. Мало свободы (А какой? Для чего? Или от чего?), мало тряпок, мало фана, у соседей сало толще и так далее. У майора, судя по всему, похожее впечатление, потому что он встревает:

— Понятие «эффективность» без полного набора критериев не имеет смысла. На самом деле никакая даже самая людоедская система никогда не имеет единственного критерия, допустим, «прибыльность». Всегда подразумевается, что кроме получения прибыли надо еще остаться в живых, да еще иметь возможность потратить навар по своему усмотрению. А на самом деле критериев намного больше, и все должны быть удовлетворены. И это только про временщиков-людоедов. А у нормальных людей критериев еще больше. Головной критерий — выживание и развитие общества, но сам он как таковой может быть рассмотрен только теоретически. Ведь мы не можем проводить натурный эксперимент, чтобы посмотреть, сдохнем мы или выживем-разовьемся. Хотя, похоже, некоторые считают иначе. Нужно представлять себе систему ходов, которые ведут к цели, и представлять себе, что как влияет на каждый шажок в этой системе. Чтобы на максимально ранней стадии пресекать ненужные тенденции. Не говоря уже о том, что как можно больше потенциального вреда надо вычистить еще на бумаге.

— Вообще-то "людоедская система" и результаты может дать только «людоедские» — замечает стоящий рядом с ним Александр.

— Точно! — кивает майор.

— И что, нам с ними цацкаться — запальчиво тычет пальцем в направлении рыбных прудов матрос.

— Ты про рыб? Или про кроликов? Или про людей? — невозмутимо спрашивает у него майор.

— Про этих, ропшинских. Нахрена нам о них печься? У нас своих забот хватает — поддерживает сослуживца его сосед и очевидно — приятель.

— Почему надо думать и по возможности заботиться о "чужих людях"? Элементарно! Интерполяция по типу "генеалогическое дерево" на достаточную глубину приводит к однозначному выводу, что "все люди братьтья". Ну, нет там в прошлом такого количества предков, чтоб у всех были свои собственные, а общие были бы редкостью. Все строго наоборот. Но это так, лирика. А вот что там в будущем? Если у тебя есть сыновья и дочери, внуки, правнуки, то очень кстати задуматься о том, с кем они образуют пару и дадут потомство.

— Желательно, здоровое и красивое, — поддерживает нашего майора пожилой МЧСник. Я его немного помню — у него внучек выводок целый, аж четыре девчонки. Очень спокойные и послушные, просто диво.

— Да, но на крайняк хоть бы какое — продолжает, кивнув, майор — Кто обеспечит, чтобы те нормальные люди, которые в каком-то колене станут твоими родственниками, не попали бы под каток, выжили и дали более-менее обширный базис для продолжения рода твоим прямым потомкам? Государство? Филантропы? Пусть сами крутятся? Пусть так, но не кажется ли тебе, что ты тоже лицо заинтересованное и посильную лепту в это внести должен? Если не кажется, то ты — бионегативная гнилуха, несмотря даже на то, что ты думаешь не только о себе, но и о своих детях. Пусть не такая, как разные психопаты и пернатые гомосеки, но все же гнилуха. Таковая гнилуха бывет на почве собственной глубинной натуры, и поделать с этим ничего практически нельзя. Но бывает, что человеку этот стереотип просто «навели». Внушили, что малейший альтруизм есть не что иное, как позорное лоховство. И вот изнутри вроде что-то точит, а снаружи кнут «воспитания» в колею загоняет. Такие люди не пропащие, это понятно. Научитесь их распознавать, это полезный практический навык. Секрет почти любого выдающегося успеха — это кооперация людей на принципе полного доверия. Это дает мощный синергетический эффект, повышает эффективность действий в разы и еще отдельной статьей в разы же (либо на порядки) снижает стоимость транзакции в сообществе. Когда не надо "доверять, да проверять", все движения идут в одно касание и практически бесплатно. А всего-то для этого надо собрать сколько-то нормальных людей, у которых из башки даже не все говно выбито, а только самое опасное. Я знаю, о чем говорю, есть практический опыт.

— Ну да. Конечно, аж три раза — топырится матрос. Остальные задумались, но вот переварили ли они эту мысль — не уверен.

— Еще разок суммируем. Если у тебя нет ресурсов, чтобы заботиться о ком-то, кроме своей семьи, то это просто тяжелый случай. А если тебе принципиально насрать на всех «чужих», то ты бионегативная гнилушка — заявляет Брысь.

— Ага. Вон куда завернули! А тут всего-то политика сраная — не соглашается матрос. Видимо он на свой счет принял бионегативную гнилушку и обиделся. Молодым вообще свойственно считать себя пупом земли. Это от детскости еще, дети тоже эгоисты все, вот молодые это ощущение и сохраняют. Дескать, они такие хорошие, что все должны быть им рады и "должны по жизни", а вот они — они уже сами по себе подарок и никому ничего особенно-то и не должны.

— Продолжаем спонтанный ликбез — отвечает, кивнув, Брысь — В очередной раз услышав определение, что политика — это искусство сношать мозги, при всей огромной доле актуальной справедливости, заложенной в данном определении, вынужден возразить. Не надо так яростно жить сегодняшним днем. Надо смотреть ширше и дальше, иначе толку не будет. «Политика» — это греческое слово, означающее науку об управлении городом. Полис — слыхал такое слово?

— Ну — мрачно бурчит спорщик.

— Такое домоводство в масштабе государства. Понимаете? Водопровод и канализация — это политика. А засрать мозги охлосу и искусно вести интриги в верхних эшелонах — это бантики. Вам постоянно внушают, что вот это мутное облако наверху — это и есть политика, там все решается. А это не так. Можно было, кстати, догадаться. Допустим, что "политика — грязное дело" — это горькая правда. Но если бы и так, кто бы вам, дурашкам, эту горькую правду совершенно бесплатно по ящику каждый день рассказывал? Они что, филантропы? И, кстати, человеку, который твердо помнит, что «политика» — это наука об управлении городом, гораздо труднее впарить, что делать из коммуналки бизнес — это нормально. Тут два и два быстро складывается. Иное дело, если «политика» = это грязные эмпиреи. Тут уже однозначность так не торчит. Будьте бдительны. А этих еше можно наставить на путь истинный — усмехается майор, поглядывая на дома и улицу.

— Они тут все людоеды — зло говорит дружок матроса.

— Нет, не все. На всех тупо мяса не хватило — поясняет МЧСник.

— Да и к тому же обыдлячивание — не только здесь имело место. Так что ж — всех обыдленных расстреливать? — уточняет майор у соседа.

— Думаю, не ошибусь, если ничего не скажу! — отвечает тот.

— Разумно.

— Разводите тут опять демократию — ворчит матрос.

— Еще ремарочка. Ничерта не демократию, уважаемый. Почему демократия — это паршиво в принципе? Оставим в стороне нюансы, а рассмотрим только один принципиальный вопрос. Если с результатами выборов мухлюют — то что? Выборы происходят весьма часто, об этом пидоры позаботились. Если нам показалось, что нас надули — устраивать революцию? А вдруг только показалось? А даже если и нет? Не мудаки ли мы будем, лишь только по факту устроения бузы в собственной стране? Искушенные люди точно знают, что да, будем. Тогда что — засунуть язык в жопу, пусть дальше мухлюют? Это власть народа? Выхода нет, понимаете, его просто нет. Или бесконечные оранжевые революции, или сами понимаете. Так что нет, не демократию.

Неудобно лезть в спор, больно уж увлеклись. Да ладно, мы ж не в армии, в конце-то концов. Майор меня видел, ничем не нагрузил, значит можно действовать самостоятельно. Поправляю нагревшийся на солнце автомат и иду туда, где оставил джипик. Народу на улицах немного, но местные стали вылезать уже, особенно их никто не жучит, но в целом освободителей как-то цветами и впрямь не встречают, смотрят настороженно, особенно вижу косые взгляды на форму милиционеров.

На всякий случай проверяю свою снарягу и оружие — делаю это на ходу. Привычно уже. В автомате — полный рожок, а в пистолете — полный магазин. Порядок и полная боеготовность! Поселок уже взят и что называется — контролируется, но чем черт не шутит, когда бог спит. Благодушествовать меня отучили уже давно, пожалуй еще на скорой когда работал. Можно расслабиться дома в постели. А тут, хоть все и мирно и наших полно и машины сигают по улице, старательно объезжая жуткие дыры в асфальте, но может быть всякое — от затаившегося людоеда до заблудившегося шустера. То, что погодка ласковая и безветренно и солнышко греет, да впридачу станиолевые полосочки придают пейзажу легкомысленно-праздничный вид обманывать не должно. Так что посматриваю по сторонам, а вокруг чего только не творится — а что еще может творится в взятом поселке. Ну да и тырят что-то и тянут — слева менты волокут какие-то ящики из невзрачного сарая и весьма поспешно грузят их в тентованный камаз, справа звон стекол, брань. Бабий визг и причитания — из дома на пинках вышибают мужика в камуфляже, вслед ему летит голубая эмалированная кастрюля и вроде даже со щами, плещет жижа из нее в полете, на всякий случай подбираю автомат поухватистее, но туда уже бегом прет патруль ближайший и начинается ор и размахивания руками. Благо пара бабенок из дома подключается к скандалу. У мужика в камуфляже на рукаве рыжая повязка, так что из наших, надо полагать. Хотя повязку-то снять и нацепить — дело не долгое. Переодевания во время войны — азбука разведки и диверсий. Ну да тут и без меня разберутся. В общем-то я ожидал куда как больших беспорядков в поселке, взятом "на шпагу". Ни тебе резни, ни повальных изнасилований. Вот тягать всякие вещи — это да, тягают. Как, например, эти два паренька деловито и целеустремленно прут мимо меня клетку с кроликами.

Настоящий грабеж я вижу после — когда сворачиваю с основной дороги, проходящей сквозь Ропшу и иду на выселки — что меня удивляет, тут коттеджный поселок на берегу мелкого пруда, куда как богаче. Вот тут наши довольно шустро тянут из коттеджей что попало. Намусорено сильно всяким разным. Неприятно напоминает начало Беды — тогда тоже на улицах валялись всякие предметы домашнего обихода — от подушек и белья до почему-то мебели и массы всяких бумажек. Странно — богатствие тут в глаза прет, а вожаки жили в гораздо более скромных домиках. Хотя тут на окраине явно безопасность ниже, лес-то неподалеку. И тот самый домик на окраине, что мы сегодня с безногим штурмовали, совсем недалече. Странно, что тут как-то многолюдно, по сравнению с основным поселком. Избыточно многолюдно. И публика какая-то странная — большая часть сидит и стоит на площадке у здоровенного ангара. Выглядят как-то странно — я бы издалека их принял за зомби, такие же бомжеватые. И наших — с рыжими повязками — тоже много. И как-то они настороже вроде.

— Это что за публика? — спрашиваю я у стоящего неподалеку парня в флотской форме.

Он окидывает меня орлиным взором и до ответа не снисходит. Ну и ладно, не ровен час попадется он мне в лапы, намажу ему уши зеленкой…

В гуще этой публики, что сидит у ангара ведется какая-то работа — словно отбирают кого-то. Иду мимо, поглядывая на странное и непонятное для меня действо. Запашок к слову от этой кучи грязнуль застойный — застарелой грязью пахнет. Но подойдя ближе, замечаю, что этот странный народец не однороден, есть и те, кто почище, они стараются держаться наособицу, не смешиваясь с грязными. Поодаль сидят на садовой дорожке и вполне чистые, но их точно охраняют со всем тщанием и автоматы наизготовку и руки сидящие держат на головах. О, а парочку вообще под явным конвоем ведут к тем — сидящим под охраной. Один из конвоируемых в камуфляже, второй в гражданке. И взгляды у них какие-то скользко-боязливые. Совершенно неожиданно один из сидящих бомжей подскакивает и кидается на того, что в камуфляже, вопя хрипло и злобно:

— Аааа, Чмаренко, сбылось, сбылось! Я верил сука, что будет!! Вот тебе! — и вцепляется в рожу отшатнувшегося от неожиданности камуфлированного ногтями. Отпихнутый стремительным толчком броском конвоир от неожиданности мелко перебирая ногами, чуть не упав, отлетает в сторону спиной вперед. Камуфлированный бьет коленом по яйцам своему обидчику, явно мажет, потом лупит кулаком, но тоже мимо и вот уже парочка вцепилась друг в друга и трясет за грудки. Не, драчуны из них никакие, хотя визжат и плюются друг в друга, благо на такой дистанции не промажешь. Растерявшийся от этого конвоир, не долго думая, с размаху дает прикладом в лоб бомжеватому участнику, и — не обижая второго — бьет и ему прикладом по башке. Камуфлированный переносит удар стоически, башка видно крепкая, а бомж валится в полуобморочном состоянии, но так и не отцепившись от врага. К месту инцидента подбегает несколько человек, отвешивая немилосердно пинки и затрещины обоим сцепившимся, отдирают противников друг от друга. Бомжеватый остается лежать на земле, закатив глаза и постанывая. Камуфляжный размазывает кровищу из царапин по морде. Неприятная у его морда — тупая, упертая и злобная, квадратная такая морда. Вроде даже видал я ее когда-то. Но как пациента не помню. И черт с ним. Мало ли в мире неприятных рож. Вот тот, что на земле лежит, похоже получил крепенько. Не успев подумать толком, подхожу к валяющемуся на земле, поливаю ватный шарик нашатырным спиртом, подношу к носу бомжа. Тот мигом приходит в себя, вертит башкой, чихает и не успеваю я разогнуться, как он хватает меня за рукав и начинает опять вопить непонятное:

— Вот он, вот! Он нас этим людоедам сдал. Я узнал его, он поставщик! Он нас сюда привез, Чмаренко, гляди! Вот он, я его узнал!! Аааа, ты думал тебе это сойдет! Держите его, он из этих ментов-людоедов!

У меня от рывка сваливается с плеча автомат, тыкается стволом в лежащего, и тот заводит визг уже почти ультразвуковой:

— Спасите, убивают, убивают! Сокрытие! Я свидетель! Держите его, держите, не дайте ему стрелять! Чмаренко, держи. Держи!

Тут совершенно неожиданно кто-то вцепляется в меня сзади, чуть не падаю, потому что в такой позе устойчивость у меня аховая. Успеваю только заметить, что судя по камуфляжу штанов сзади меня — это как раз подоспел поцарапанный Чмаренко. Да что они тут с ума посходили, что ли? Но это раньше я был смирный и добрый, события последних месяцев многому научили, поубавилось гуманизма-то. Тут лежащий пытается дать мне кулачком в глаз, успеваю наклонить голову и вместо глаза кулачок втыкается в край каски, козырек. А, больно? Ну, сами напросились! Тяжеленный Чмаренко давит к земле, бомж тянет за рукав — ладно, будет вам и белка, будет и свисток! Просто сгибаю ноги, падаю достаточно быстро, чтобы под тяжестью туши Чмаренки, земным притяжением и моим собственным весом колени попали куда надо — левое в шею бомжа, правое ему по другую сторону тянущей меня за рукав руки — в ребра. Есть, обмяк, скотина грязная, теперь сопящий Чмаренко остался. Так он тоже хорошо стоит, давит на меня, а вот за своими яйцами и не следит, а они аккурат у меня под локтем оказываются, ну грех не врезать. И я бью локтем, и еще и еще. Все, свалился с меня, затянул что-то вроде «уюююююю». Отскочить в сторону не получается — натыкаюсь на кого-то сзади и меня мигом берут под белы руки. Да так крепенько, что особенно дергаться не охота.

— Что тут происходит? — ну ясно какое-то начальство пожаловало. Хороший голос такой, командный. Незнакомый, что хуже. До меня начинает доходить, что я вляпался в какую-то очень мутную и явно неприятную ситуацию. Два других фигуранта у меня не вызывают ни малейшей симпатии. Черт меня дернул с нашатырем соваться. Шел бы себе мимо… Что особенно паршиво — у меня ловко выдергивают из кобуры пистолет, точно так же ловко сдергивают автомат, отщелкнув карабин ремня. Хватко, ничего не скажешь. И за руки держат крепко. И общая картинка не воодушевляет. Оно конечно у всех тут рыжие повязки. Но знакомых рядом нет и мне все это очень не нравится.

— В ходе конвоирования двух пленных из людоедов на одного подконвойного свершил нападение ранее задержанный раб. Потом они вдвоем накинулись на этого вот, обвиняют его в помощи людоедам и поставкам им живых людей. Говорят, что он их обоих людоедам привез — достаточно складно приводит к внятному объяснению все тут творившееся парень-конвоир.

— Ваши документы? — весьма недружелюбно спрашивает у меня старлей. Судя по форме — из Ржевских. Хотя тут не только с полигона люди.

— Не могу достать — руки держат — отвечаю я ему.

— В каком кармане ваши документы? — игнорирует мои пояснения старлей.

— Сначала предъявите свои — на право проверки — пытаюсь соблюсти лицо я.

Вместо ответа старлей кивает башкой. Стоящий с ним чувак без знаков различия бесцеремонно, но умело обыскивает меня. Ну вот и «Малыша» с меня сняли и рации я лишился. Здорово, ничего не скажешь. Старлей берет в руку мое заламинированное удостоверение. Удивленно смотрит:

— Из охотничьей команды? Кронштадт? Интересное кино. И что скажете по поводу обвинения в сотрудничестве с людоедами? Двумя свидетелями, что характерно.

Бомжика тем временем привели повторно в чувство, то ли посредством поднятой с земли ватки, то ли несколькими хлесткими пощечинами, благо применяли все сразу. Сидит. Мотает башкой. Чмаренко тоже вроде стал в себя приходить. Сейчас начнут бочки катить. А я так и не понимаю, в чем суть дела. Не возил я людей для сектантов, точно знаю. Я б запомнил, если б что такое было. Уверен.

— Скажу, что понятия не имею кто вы такой и с какой стати ваши люди меня обезоружили и держат — говорю по возможности спокойным голосом. Вроде получилось.

— Неправильный ответ. Вопросы здесь задаю я. И вам лучше отвечать, а то придется вас, как весьма подозрительное лицо, отвезти к нам и разбираться на месте — давит старлей.

А мне сразу же в голову приходит разговор — совсем недавний, если судить по часам и бывший сто лет назад, если по ощущениям. Разговор Ремера с Ильясом по поводу допроса пленных. Этот старлей явно в курсе, как оно должно быть. И да, если кому интересно — мне вообще-то очень неуютно. И да, я чувствую себя паршиво. Очень. Впрочем за сегодняшний день это чувство возникает уже не впервой, этак и привыкну, будь оно неладно.

— Не припомню за собой поставки живого товара местным деятелям. Это не входило в круг моих обязанностей — отвечаю по возможности вежливо. Вот есть люди, которых надо криком брать — переорал — победил. Есть, которые ором не прошибаются. Я чувствую, что старлей из вторых и на глотку его брать не резон.

— Привели его в сознание? — не поворачивая головы, с ленцой, спрашивает старлей тех, кто возился с рабом.

— Так точно — четко отвечает один из возившихся. Дисциплинка у них.

— В чем вы обвиняете этого человека? — по-прежнему смотря мне в глаза спрашивает бомжика старлей.

— Вот Чмаренко подтвердит! Он нас привез к людоедам! Нарочно! И другие были из их этой банды! А тут нас в рабство! Мы так настрадались! Это невыразимо! Мы так здесь страдали! Как последнее быдло! В рабы, представляете? И все из-за него! Он привез! — начинает выпаливать раб, оживая с каждой минутой.

— Стоп! — говорит старлей бомжику, потом говорит мне:

— Обвинение очень серьезное, потому я вас вынужден задержать до выяснения обстоятельств.

— Я настоятельно требую довести до моего руководства факт моего задержания — отвечаю ему. Вот сейчас голос вроде у меня нормальный получился. Ну во всяком случае я так надеюсь.

— Вы не в том положении, чтобы что-то требовать — заканчивает разговор старлей.

Тепло это у него прозвучало. Сволочь, как оно все гадко выходит. Даже еще гаже. Старлей тем временем кратко раздает приказы — сейчас нас троих разведут в разные помещения и допросят. Замечательно. Видел я сегодня уже допросы, ну его к черту в них участвовать да еще в виде обвиняемого. Смотрю во все глаза — но ни одного знакомого лица рядом. И в общем публика ко мне настроена недружелюбно, на физиономиях это просто написано. И то, что меня сопровождает двое таких недружелюбных, оптимизмом меня не заряжает.

Путешествие недалеко ведет — до небольшого сарайчика. Не то гараж собирались делать, не то стройматериалы хранили. Окошек нет, вход один. Вроде как сзади еще комната, сарайчик-то этой комнатушки поболе будет. Из всей мебели только две упаковки с пенопластом. Меня еще раз обхлопывают, теперь я остаюсь уже без разгрузки со всем барахлом и санитарной сумки. Но не снимают сами, как повыдергивали у меня оружие. Дают самому снять. Мысля какими-то судорожными огрызками, вспоминаю, что отняли у меня только общую рацию, а вот гарнитура с причандалами от блондина еще на мне, да и подарок от инженера тоже. Вот уж воистину — пошел по шерсть, вернулся стриженым. И вопрос еще — вернуться пока не выходит. Единственно, что я успеваю сделать, снимая с себя свое добро, так это на блондиновой гарнитуре включить "на передачу". Еще успел из кармашка медсумки пхнуть себе в карман недавно подаренную мне маленькую рацию «ежицу», вроде не заметили, я к ним боком стоял, а лямка сумки у меня за край каски зацепилась как бы случайно.

— Странные вы люди, надо же как вам меня понравилось щупать, не можете оторваться. С ориентацией у вас все, надеюсь, в порядке, а то я уже попугиваюсь — заявляю старлею с некоторой наглостью. Прекрасно понимаю, что пытаюсь так отделаться от чувства страха, которое у меня сейчас основное в эмоциях. Надеюсь, что оппоненты этого не заметили.

— Я вот тебе, сука покажу нашу ориентацию. Сейчас тебе зубы выбью и ты их проглотишь — резко отвечает один из мужиков, которые меня обыскивали, и делает шаг вперед, делая реальный замах рукой. В последний момент, когда уже кулачище летит мне в нос — а я и не успел даже зажмуриться, не то, что закрыться, слышу резкое "Отставить!.

По морде я не получил. Мужик начинает возмущаться тем, что ему не дали меня проучить за хамство, старлей утешает его тем, что еще успеют. Мне велено сесть и помалкивать. Сажусь на пол, но раз по морде не получил, продолжаю разговор. Я не припоминаю за собой поставок мяса людоедам. А вот если кому-то в руководстве того же Ржевского полигона нужно стравить своих с Кронштадтом, если это просчитанная провокация — это самое паршивое, что возможно. Или паранойя? Но взаимоотношения с анклавами непростые, а политика, что бы ни говорил майор, не только водопровод и канализация, но и драка за власть и влияние.

— Так что вы там говорили про мое положение? — цапаю я старлея. Нет, не потому, что я безголовый отморозок, просто надо понять к чему дело идет. И чем раньше пойму — тем лучше. Если начнут бить, то дело паршиво. Если не будут — не так все плохо.

— Пиковое у вас положение. Особенно когда эти двое хмырей дадут внятные показания, которые потом еще и подтвердятся — отвечает старлей.

— Забавно. А если не подтвердятся? Я понимаю, что если, конечно, вам дана задача устроить свару между ржевским анклавом и Кронштадтом, то тогда вина моя вам побоку.

— Думаете, что мы опустились бы до такой низости, как подстраивать провокацию? — обижается достаточно убедительно старлей. Играет или нет?

— Этим серьезные государства, обеспокоенные своим престижем, не брезговали. А я к вашему анклаву отношусь с уважением — говорю я сущую правду. У Ржевских дохрена серьезной бронетехники, контролируют кусок КАД, устояли грамотно — есть за что уважать. Вот условия жизни у них в разы хуже, чем в Кронштадте, людей поменьше, выхода к воде нету.

— И когда это серьезные государства подлянки устраивали? — хмыкает старлей. По-моему он не то, что тянет время, а ждет кого-то.

— Ну загибайте пальцы — самое известное: немцы перед нападением на Польшу устроили нападение своих ребят из эсэс в польской форме на немецкую радиостанцию в Гляйвице. Перед нападением на Бельгию аккурат 9 мая 1940 года бомбардировали свой же город Фрайбург, объявив потом о том, что это бельгийцы, для того, чтобы втянуть в войну с СССР Венгрию провели бомбовой удар по городу Кошице… — начинаю я словесный понос, безуспешно прикидывая — успею я выскочить и можно ли сейчас задать лататы.

— Это немцы — обрезает меня старлей.

— Извольте — американцы перед нападением на Ирак показали пробирку с белым веществом как доказательство наличия у Ирака сразу и химического и бактериологического, а заодно и атомного оружия. Перед нападением на Вьетнам организовали тонкинский инцидент, где их якобы обстреляли. Читали коды японцев как азбуку. Но вот незадача — прошляпили вдруг нападение на Перл-Харбор, успев как-то убрать оттуда авианосцы, спасая самое ценное имущество. А до того «Лузитания» потопла. И вроде как перед этим немцам стало известно, что она везет боеприпасы. А еще раньше очень вовремя крейсер «Мэйн» вдруг взорвался. Как раз был очень нужен повод начать войну с Испанией. И удивительно — погибли только рядовые матросы, а офицеры почему-то все оказались на берегу…

— Подкованный — хмыкает старлей. Мрачный мужик, рвавшийся надавать мне по зубам смачно плюет на пол. Не в меня, но близко.

— Когда сидели в осаде в Петропавловке наслушались от музейных работников всякого — отвечаю я, видя, что что старлей не рвется меня допрашивать, а скорее ждет кого-то.

— Понятно. А теперь помолчите — заявляет старлей.

— Как скажете.

Прислоняюсь к стеночке, начинаю подремывать демонстративно. Получаю пинок ботинком — несильно и не очень больно, но спать после этого уже не хочется.

— Не спать! — говорит тот из конвоиров, что не злобился.

— Почтенные, а вы в курсе, что у нас главврач очень не любит, когда медиков обижают? — уточняю я у присутствующих.

— А нам это похер! — заявляет злобный.

— Угу. До того, как хворь не начнется. Старлей — если вам велено обострить ситуацию, то тогда оно все понятно. А если это ваша самодеятельность, то как бы вас потом не взгрели бы за рвение. Худо-бедно за месяц ваших через нас прошло 122 пациента с разной патологией. Да еще наши к вам ездили вакцинации проводить — четырежды, между прочим. А так вы постраетесь — глядишь и кончится такая лафа. Не боитесь? Я уж молчу о том, что непосредственных участников действа я постараюсь, чтоб точно не принимали, или по тройному тарифу.

— Вы либо очень наглый, либо терять нечего и хамите напоследок — отмечает старлей.

— Ни то ни другое. Просто вы меня разозлили — говорю я чистую правду.

— Ишь, какой нежный — хмыкает старлей.

— Никак нет. А вы прикиньте по себе. Ежели я бы вас обвинил, скажем, в том, что это вы сдали взвод ваших людей сектантам. Как оно бы вам понравилось?

— Угрожаете? Угрожаете тем, что когда вас расколют, потянете за собой всех, кого захотите? — подлавливает меня старлей.

— Нет. Показываю, что обвинение проще выдвинуть, чем опровергать. А кроме того я с вами чай не пил, вы с меня сняли кучу ценных вещей, потом когда разберетесь, вернете всякого говна драного — дескать это и снимали. Вы ведь даже опись изъятого не составили. Потому с чего мне радоваться. И опять же — вот сейчас окажется, что кому-то помощь оказывать надо, а я у вас тут сижу, потому неоказание помощи ляжет на вас.

— Слышь, командир, давай я все-таки этой птице-говоруну по зубам дам? — с надеждой спрашивает злобный. Старлей всерьез задумывается над этим предложением, потом все таки мотает головой отрицательно. Так, что у нас получается? Понятия не имею, что получается, опыта ведения допросов у меня шиш, только что от кого слыхал. По ощущениям — вроде как старлей тоже не шибко силен в этом вопросе. Мне болтать дал свободно, но главное не это — хоть они меня и обыскали дважды, а рацию я затаил, шнурки с ботинок у меня не сняли, а даже на дивизионной гауптвахте это делали и вроде как в уставе гарнизонной и караульной службы у задержанных положено отнимать все. Тем более, чем они могут причинить вред себе или охране. Те же шнурки например — чтоб не повесился задержанный или, еще хуже, не надумал с удавкой на караульного напасть. То есть даже уставные нормы не выдержал старлей. Или выдержал? Если честно говорить, то из этого устава запомнилась мне только напевная фраза: "Слыша лай караульной собаки… Тьфу, лезет в башку всякая ересь. Но вот что дальше делать? Оно конечно пока все тихо и в общем мирно, но люди после Беды нервные, дерганые и с очень растрепанными нервами. Нет, конечно сейчас даже психопаты уже угомонились — ну или их угомонили, таких эксцессов, какие были в первый месяц после Беды уже гораздо меньше, тогда я бы и не успел удивиться, а меня этот злобный бы уже пристрелил. Сейчас вроде такая угроза не первоочередна.

Старлей с злобным уходят — что-то старлею его рация напела, оставшийся конвоир садится на тюк с пенопластом, закуривает. Очень хочется вытянуть рацию и возопить СОС, но вижу, что не успею. За стеночкой у меня за спиной какой-то бубнеж, точно там другая комнатка оказалась. Патовая ситуация. Ни рыпнуться, ни кинуться, ни удрать. С одной стороны меня искать будут. Но не скоро — пока не соберутся ехать на базу. То есть самое малое — несколько часов пройдет. За это время можно со мной что угодно сделать. Стрелять просто так не будут, а вот встречу с зомби устроить — раз плюнуть. И вроде как не при делах. Да и мало ли что бывает. У нас вон прапор в разведбате дивизионном дедов дрючил жестче чем салобонов, а потом вдруг утонул. Якобы в ноябре купаться пошел. И все шмотки свои на берегу разложил в образцовейшем уставном порядке. И следов никаких… Не, пока себя хоронить не стоит, это мы всегда успеем. Чего-то ждут, даже не допрашивали. Чего могут ждать? Ну, наверное, сначала должны собрать на меня компромат. Обвинители должны растолковать, что они могут на меня выкатить. Значит пока будут допрашивать сладкую парочку. А вот потом за меня примутся. И за эти несколько часов, пока наши чухнутся меня и увезти отсюда могут и мало ли что. С другой стороны морячки из Крона эту сценку видали, так что следочек остался. Интересно, вся эта сцена была все же спонтанной или постановкой? Нет, мне кажется, что для постановки все же слишком хорошо разыграно. Значит — не провокация? Если б была повокация утянули бы меня по — тихому, я бы и не мяукнул. Или нет? Черт, все эти тайные дела мне вообще-то неизвестны, разве что читал еще в армии Богомолова "Момент истины". Но это не учебник раз, во-вторых мне тут не поможет. А то, что захватившие меня не очень-то грамотно исполняют норма устава гарнизонной службы… Или я путаю и нормы по Дисциплинарному уставу? Так вот может быть это и впрямь не просто провокация, а какое-то недоразумение. Опять же — не сняли с меня шнурки… Ну, бывает и не такое. Вот Рокоссовскому и его штабникам солоно пришлось, когда привели пленного немецкого генерала. Тогда было очень важно пленить Паулюса и всех старших немецких офицеров попавших к нам в плен допрашивали на эту тему, где тот находится. Вот и пленного командира дивизии, отрекомендовавшегося генерал-майором фон Дреббером, сразу же доставили к Рокоссовскому. Дреббер знал, где находится Паулюс. Пунктуальный начштаба Малинин уточнил, почему у генерала полковничьи погоны. Дреббер ответил, что приказ о присвоении звания он получил радиограммой, а вот найти погоны не получилось в горячей ситуации — дивизию его наши как раз громили. Малинин предложил документально подтвердить сказанное про радиограмму, и генерал этот стал искать ее по карманам, залез в один свой карман, достал парабеллум, положил на стол, полез в другой, вынул оттуда вместо бланка радиограммы пистолет поменьше — вальтер, положил и его на стол, Малинин уже и не рад был, что спросил, наверное ожидал, что из следующего кармана немец достанет гранату, но тут наконец нашлась искомая бумажка и все вздохнули, надо думать, с облегчением. По свидетельству одного из штабников, они в тот момент ежа родили против шерсти. Они-то были безоружны, а охрана стояла за дверью, окажись пленный настоящим воином — вынес бы штаб Рокоссовского в минуту. И на удивленные возгласы слушавших этот очередной рассказ Павла Александровича о лопуховстве захвативших этого генерала разведчиков, музейщик мудро заметил, что во-первых брали не разведчики — там дивизия капитулировала, потому брала пехота, во-вторых это был все-таки генерал, не в смысле — вообще первый, но первый из Сталинградской группировки, сдавшийся со своим соединением, в-третьих никто не знал толком как обращаться с пленными такого ранга в то время, в-четвертых никто не ожидал, что у генерала фон Дреббера будет с собой такой арсенал, в-пятых такой фамилии не было в списках разведотдела (генеральское звание командир дивизии получил незадолго до пленения), да еще впридачу фамилию переврали и выдали аж в четырех разных вариантах, ну и, наконец, для того и ошибки, чтобы на них учиться.

За стенкой внезапно раздаются весьма узнаваемые удары и затрещины — явно кого-то лупят всерьез. Судя по тому, что слышу — хорошо лупят. Затрещин с оплеухами я за последнее время наслушался. Народ стал на руку невоздержанным. О, а сейчас пара пощечин прошла — они звонкие такие, в отличие от тупых, гаснущих в мясе кулачных ударов. Голос с хрипотцой вдруг громко и отчетливо орет:

— Я Родине одиннадцать лет служил!

И тут же снова затрещины. Голосок-то я опознал — это голос того самого Чмаренки. Хорошо орет. Воодушевленно. Даже я бы сказал — артистично. Значит его уже допрашивают и в ходе допроса колотят. Понятно, следующей будет моя ария.

Нет, что-то слишком уж дохренища за один день приключений! Да и приключения-то не слишком веселые, прямо можно сказать. С удовольствием бы без них обошелся. Что самое кислое — еще не закончилась веселуха, самая радость впереди ждет, когда наконец за меня примутся всерьез, а примутся надо думать уже скоро, потому как за стенкой затрещин больше нет. А вот бормотание вроде как слышу… Или кажется? Так, надо собраться, проанализировать ситуацию. Трудно анализировать, мысли разбегаются, во рту пересохло и мандраж определенно есть. Что может быть дальше? Дальше вряд ли меня будут кормить пряниками. Меняю позу, локоть ощущает что-то твердое в кармашке. Опа! Я ж совсем из вида упустил! "Что там в кармашшшке, моя прелесссть? А в кармашке перстеньки, про которые я и думать забыл. Трофей-то трофей, да в моей ситуации как бы это на отягчающие обстоятельства не потянуло, тут всякое лыко в строку. То, что их не обнаружили при шмоне — это временно. Если все пойдет плохо, то и шнурки снимут и рацию найдут и перстеньки эти чертовы… Что говорил покойный Сан Саныч? Чем дольше находишься в плену, тем сложнее удрать. Стоит тянуть время в расчете на то, что ситуация прояснится? Ага, сейчас зайдет старлей и принесет извинения и все такое. Сомнительно что-то. Шпиена же поймали, так что вряд ли старлей будет решать, тут кто-то покомпетентнее будет думать. Обострить ситуацию? Часовой вроде флегматичный, сидит покуривает. Но видно, что не тюфяк и автомат держит привычно. Потому кидаться в побег — не выйдет. Нападать на часового… Нет. Не выйдет. Я не рукопашник, а он меня помоложе, двигается хорошо. То есть это для него хорошо — пружинисто, гибко, значит — тренированный. Да и само по себе нападение на часового ни разу не в мою пользу будет. Не говоря о том, что он может просто меня тупо пристрелить, люди нынче нервные. А если просто спокойно и не торопясь пойти на выход? На шарап? Нет, не катит, я бы сам на его месте приложил бы наглого хама прикладом. Против вооруженного с голыми руками лезть — это не для меня. Видел я пару раз в зачистках впечатляющее. Как прикладом зомби гасят. Впечатлило. Что делать, вот в чем вопрос! Но сидеть просто так тоже не годится совершенно. Я не курочка-несушка в гнезде, от моего сидения никакой пользы не будет. Думать, думать. Думать!


* * *

Ирку из задумчивости вывел голос десятника, который сказал:

— Забавно, впервые беркемоид встретился — выживший. Столько их перед бедой было, а из них всех — вот только ты и есть.

— С чего это я беркемоид? — возмутилась Ирина. Потом тут же уточнила:

— И что это такое, беркемоид? — потому как разумно решила, что прежде чем ругаться надо б сначала понять — может это вовсе и похвала какая-то. Слово ей было явно незнакомо.

Сидевшие за столом ухмыльнулись как по команде, каждый по-своему, кроме, пожалуй, кудлатой напарницы. Нет, судя все же по выражению лиц — не похвала это ни разу.

— Писатель был такой до Беды, Беркем — аль — Атоми звали. Ужасы писал, почище, чем Стивен Кинг. Вот у него был такой персонаж — выживать взялся в одиночку, каждый сам за себя один бог за всех. Ну и кончилось все плохо, разумеется — угробили этого персонажа превосходящие силы противника, то есть сюрвайверство такое одиночное писателем…

— Говорят, что Атоми была женщиной — вставил худощавый очкарик.

— … выведено было, как проигрышное изначально — игнорируя вставку, продолжил десятник:

— И при чем тут я? — твердо решила довести до логического завершения непонятную и неприятную ей сценку Ирина.

— При том, что после прочтения книжки тысячи читателей сделали совершенно противоположный вывод — надо спасаться в одиночку, делать схроны и чуть что прятаться в глуши. Твой муж случаем эту кижку не читал? — посмеиваясь одними глазами спросил десятник.

— Не видела такого. Вот фильм "Дрожь земли" часто смотрел, нравился он ему. Ну то есть и сейчас, наверное нравится, но в деревне без электричества не шибко посмотришь — немного путано пояснила Ириха.

— Понятно, сюрвайвелист значит. Это, пожалуй, лучше, чем беркемоид.

— Да что ты прицепился — другие на футбол ходят, а мой вот такую себе дачу завел. И мы тоже хлебнули, много всякого было. Вам-то в городе проще было — и жратвы дармовой от пуза и оружия тоже и всего разного — а у нас все по счету и всего не хватает. Соли с сахаром до зимы в лучшем случае хватит, а потом только вискас кошачий и останется. Огороды вон посадили. Так ни удобрений ни семян в достатке… И работнички — курам на смех.

— Заткнись! Много вы там хлебнули! — зло сказала кудлатая брюнетка, резко встала из-за стола и почти бегом выскочила из комнаты.

— Чего это она? — искренне удивилась Ирка.

— У нее вся семья погибла. Каждый день — по человеку. За неделю она одна осталась. Потом попала к нехорошим людям. Потом вот к нам прибилась, потому ты поаккуратнее с ней — она хорошая девушка, и сравнивать ваше сидение в лесу…

— У нас тоже и зомби и бандиты! И дохерища! — огрызнулась Ирина.

— Твои родные живы? — обрезал ее десятник.

— Нет, я их задолго до Беды схоронила, так что не надо мне тут…

— Ладно, проехали — мудро решил старший.

— А как оно тут у вас было? — тоже сбавила градус накала чуткая Ирина. Она вспомнила слышанные ранее от соперницы правила обращения с мужиками и решила прикусить язык. Ругаться сейчас было и бесполезно и даже вредно. Не время и не место. С одной стороны ясно, что она в случае чего и к другой команде сможет записаться, но "от добра бобра не истчут" — как говорила, забавно коверкая слова, покойная мама. Здесь в принципе и снабжение ничего и боеприпасами она разживется и сотрудники вполне гожи, да и она себя уже показала с хорошей стороны. Не стоит все рушить.

— По — разному — охотно отозвался десятник, очевидно тоже решивший не накалять зря обстановку, тем более — имея дело с женщинами.

— Два дня по всему городу сигнализация выла. Пока аккумуляторы не сели. Мертвяки ж на шум подтягиваются, вот у каждой сигналящей машины они очень быстро скапливались. Много народу так до своих машин и не добрались. И собаки выли. И лаяли, как заведенные — заметил очкарик и поправил привычным движением очочки.

— Собаки точно, полезные — согласилась Ирка, вспомнив спасшую ее от морфа брехолайку Сюку.

— Когда живые — да. А дохлая стая у нас два дома угробила — мрачно заметил крепкий конопатый парень.

— Они ж дверь взломать не могут — искренне удивилась Ирина такому факту.

— А им не надо было взламывать. Они атаковали каждого, кто выходил из подъездов. Потому скоро к собакам добавились мертвяки. Некоторые покусанными успевали обратно в подъезды вернуться. Там вставали на лестницах. Мы когда туда прибыли, никто на обращения по громкоговорителю не отозвался. Два мертвых дома. Пятиэтажки. В окнах люди появились на наш шум, но ни одного живого.

— Долго ехали? Голод, жажда?

— Паркуры и джамперы. Они очень быстро появились, кто ж знал, ни в одном фильме такого не было — пояснил парень, но яснее не стало.

— Стенолазы. Прыгуны — две разновидности мутантов, особенно опасных для выживших в многоэтажных домах. Стенолазы ухитряются сигать с балкона на балкон и по вертикальной стенке дома ползают, как приклеенные. Из окна в окно. Ну а прыгуны… — стал пояснять очкарик.

— Прыгунов видела — кивнула, благодарно улыбнувшись Ирина.

— Ишь как, я думал в глухомани вашей и мутантов-то не с чего было развести — удивился десятник. Попутно достал трепаный блокнотик с карандашиком, что-то пометил, а потом спросил:

— Еще кого встречала из продвинутого мертвечья?

— Один — лысый такой, здоровенный в спортивном костюме — атаковал нас когда мы на машине ехали. Прыгнул на капот и выбил стекло лобовое…

— Панчер явный — кивнул крепыш и остальные не стали возражать.

— Ишь ты — с уважением посмотрел на Ирку десятник:

— И как вы от него отделались? В половине случаев панчеры успевают оглушить тех, кто на передних сиденьях и либо шеи ломают, либо черепа раздавливают.

— Муж сразу дал по тормозам, но скорее помогло то, что у него на голове была старая ушанка — когда этот лиловый его за голову схватил лапой, то ушанка и соскочила с лапой вместе. И половиной волос с макушки. А я стреляла, но не пробило картечью ему бошку…

— Мужу? — съехидничала смешливая девчонка, сидевшая в торце стола и тут же стушевалась под неодобрительными взглядами остальной компашки.

— Нет. Этому, фиолетовому. На нем спортивный костюм был фиолетовый — пояснила терпеливо Ирина, решив не поддаваться на подначки.

— А как завалили? Или просто смотались? — стали спрашивать одновременно внимательно слушавшие ребята.

— У нас ручной пулемет был. Дегтярев. От бандитов в наследство достался — пояснила Ирка, немного погрешив против истины — муж мне велел повизжать, он на визг и явился. Ну одного диска ему и хватило.

— Небось попер буром, как кабан? — ухмыльнулся крепыш.

— Да, а что? — удивилась Ирка.

— Видно не встречал этот ваш панчер сопротивления раньше, вот и оказался простоват. Первый парень на деревне! А в деревне один дом! Те мутанты, которые под обстрелом были, потом хитрят — бегут не напрямик в лоб, а либо зигзагами, либо вообще вбок и потом тебе за спину.

— Это зачем? Целиться сложнее?

— Точно. Особенно если влево кидаются — сильно дело усложняют. Вообще мутанта завалить — та еще задачка, не зря за них хорошо платят. Еще кого видала?

— Еще попалась собака здоровенная. Но я ее чудом завалила.

— Одна? Кабыздохла мутировавшего? Ну ты мать сильна! — раздались удивленные возгласы. Ириха даже чуток смутилась.

— Мне повезло, если честно — призналась она.

— Это всем, кому пофартило в одиночку мутанта грохнуть, счастливый билетик выпадает — ответил крепыш.

— И таких надо сказать прямо — очень немного — с уважением добавил очкарик.

— Мне остается только щеки надуть и нос задрать — засмеялась Ириха — но у меня там другого выхода не было, иначе бы не рассказывала. Да и если честно — пока эта сволочь мою собаку жрала, мне как раз хватило времени понять, что ни пристрелить ее из ружья, ни удрать я не успею. Патронов извела к автомату — почти все, всего пять осталось. И опять же атака была напрямки, в лоб. Тоже деревенщина, видать — подмигнула она крепышу. Тот заржал.

— А с прыгунами когда встретились? — пометив что-то в блокнотике дотошно осведомился десятник.

— Мы в доме были. Вот пацан мелкий с земли почти до чердачного окна прыганул. Но пацан был мелкий, так что особенно не в счет — призналась Ириха.

— Прыгуны почти всегда мелкие, худые. Толстомясомым прыгать несподручно — отметил десятник очевидное.

— То есть ничего нового я вам не рассказала? — чуточку огорчилась Ирина.

— Если по мутантам — то да. Тут в городе у них отожраться возможностей побольше, потому и разновидностей до черта, другое дело, что нам в команде человек, справившийся с вполне себе мутантом в одиночку очень к месту. Да и сегодня ты прилипалу очень вовремя засекла.

— Прилипалу? Мне сказано было, что таких умниками называют.

— Названий много. Общего руководства еще и сейчас считай нет. А у выживших — кто смог справиться, по общинам каких только прозвищ не напридумывали. Другое дело, что основные группы мутантов все же похожи — есть конечно и единичные, но редко. В основном все же общее есть, так что по группам и видам.

— И кого еще можно увидеть? — всерьез поинтересовалась Ириха. Мертвяки теперь стали и частью окружающего мира и весьма серьзной угрозой, потому времени и сил для того, чтобы быть готовой к встрече с упырями не было жаль.

— Если коротко, то есть еще несколько часто встречающихся видоизменений… — начал десятник. Он кивнул сидевшим рядом ребятам.

— Фризы — начал крепыш.

— Ждуны — перевел очкарик. И добавил, поясняя:

— Это те, кто стоит или сидит или лежит совершенно неподвижно. Особенно в темноте опасны.

— Понятно — кивнула Ирка.

— Лазуны — это те, что могут забраться не по стене, а по дереву, по лестнице пожарной, в подвал просочиться, по вентиляции. По дренажным трубам, некоторые умеют даже двери открывать, хотя и редки такие.

— Климберами их еще называют — подтвердил крепыш. И тут же продолжил:

— Вейтеры опять же есть.

— Засадники. Очень толково специализируются на устройстве засад. Эти совсем поганцы, нас как раз такие и причесали — грустно кивнул головой очкарик.

— Погодьте — удивилась Ирка — а эти, которые стоят-то неподвижно…

— Ждуны — серьезно подсказала смешливая девчонка с торца стола.

— Вот-вот. Они же тоже как в засаде стоят?

— Нет. Они ожидают. Просто тупо ждут. А вейтеры — они часто действуют парой или даже большей стаей, роли распределяют меж собой — кто что делает, в общем — они — думают. Те, кто охотой занимался толковали, что чисто так же волчья стая охотится или там гиены или прайд львиный. Видишь, даже и тупяков ухитряются науськать, как у нас было. А мы пока с тупяками разбирались — они сзади и выскочили. Это уже очень серьезно — сама же знаешь — с одним-то мутантом употеешь справляться. А уж с несколькими, да разом.

Смешливая девчонка вдруг захлюпала носом, замахала руками, чтоб не утешали. Стала сморкаться в бумажную салфетку. Остальные тоже видно вспомнили тот гадкий денек, нахмурились. Новобранцы последовали примеру старичков. Несколько минут молчали.

— Вообще-то вейтер по-английски — официант — нерешительно сказал один из новичков, пришедших в группу после понесенных потерь, невысокий щуплый мужичок лет тридцати.

— Угу. И обслужит и накормит. А еще вейтер — поднос. А еще — ждущий. Хотя вообще-то и впрямь не очень удачно — критично заметил крепыш. Ему явно нравились эти англицизмы, он даже немножко щеголял ими. Ирину вообще удивило, с чего тут так по-английски базарят и она тут же об этом спросила.

— А черт его знает. С одной стороны коротко получается, во время драки длинные слова не успеешь выговорить, а тебя уже слопали, английские покороче все же. Опять же многие в компьютерные игры рубились, может от этого. А скорее всего это потому, что первыми стал собирать данные и как-то классифицировать бывший сисадмин — он у вояк прижился, вот значится и систематизировал, что бойцы сообщали. В общем названий много навыдумывали. Но у нас в команде 85 так прижилось.

— Еще краулеров надо бы припомнить — заметил крепыш.

— Ползуны то есть — перевел и это очкарик.

— Они ползают, на асфальте конечно не угроза, а вот там где хлама много или в траве — там опасно.

— А с чего ползают-то? — удивилась Ирка.

— Ну это когда стало ясно, что зомбаки отжираются на упокоенных своих собратьях, многие решили, что не стоит упокаивать, надо перешибать ноги. Вот и увлеклись. В итоге куча краулеров появилась. Они резвые, заразы и малозаметные. Конечно на руках бегают не так быстро, как на ногах, но вполне себе носятся.

— Так тоже мутанты они что ли?

— Любой зомбак, который мяса нажрется — мутирует. Только с разной скоростью, смотря какое мясо. Краулеры ничем не брезгают, а на земле много чего валяется. Вот если видишь беленький чисто обглоданный скелет или вообще кости вразброс — то точно рядом краулер есть. Они все подбирают. Им не до выбора.

— А мы так поняли с мужем, что вот фиолетовый самоубийцу сожрал и потому такой был мощный. И поменялся весь — особенно башка с челюстями. И зубы. А до того к нам бабенка из леса приперлась — так она мордой почти не изменилась, нормальная харя у нее была, но она вот крыс ловила.

— Мерзость какая — передернула плечиками все еще сморкающая в салфетку девчонка.

— Вот кстати — а крысы как? Мы так поняли, что они тоже зомбаками становятся, когда дохнут. А вот мутируют?

— В природных условиях такие не отмечались — сказал десятник.

— А в 36 команде? — несогласным тоном вопросил очкарик.

— А в 36 команде был скорее всего упокоен бультерьер. Просто эта тварь похожа издаля на крысу, вон в Москве такой удрал в метро, бегал по тоннелям, потом пошли рассказы о чудовищных крысах — весомо возразил десятник.

— У нас была пара случаев, что крысаки своих задохлых спецом выводят на людей. И задохлые у них такие же тупые, как и свежие зомбаки. Идет прямо под палку. А живые крысы за этим наблюдают с безопасного расстояния.

— В общем вот такие пироги с глазами. Их едят, а они — глядят — невесело пошутил десятник, посмотрел — чищено ли оружие у подчиненных, приказал убрать со столов и первым вышел из столовой. Остальные потянулись следом, побрякивая оружием, обсуждая кто что, Ирина не слушала их. Услышанное впечатлило сильно. Теперь стоило все это обдумать, чтоб вжиться. И стоит помириться с соседкой. Врагов тут заводить не надо.

В спальне ее соседка ничком лежала на застланной кровати, уткнувшись лицом в подушку. Ирка присела на скрипнувшую койку и тихо сказала:

— Ты зла не держи. У меня кроме мужа живых родичей не осталось. Да и что такое попасть к бандитам, тоже знаю. Довелось по глупости.

Ириха подумала, может тронуть напарницу рукой, потом заколебалась — за плечо или за спину тронешь, а та еще больше разозлится, решила руки не распускать. Брюнетка пошевелилась, скозь волосы блеснул глаз и она глухо пробубнила:

— Забей… проехали.

— Лады — с некоторым облегчением сказала Ирка.

Помолчали. Ирка чувствовала себя глуповато. С одной стороны напарница могла быть полезной, да и так вроде не вредная она девка. С другой — так молча сидеть… Это хорошо с давно знакомыми близкими людьми, когда ничего нового по определению рассказано быть не может, но вместе сидеть — уютно и душевно. Тут как раз наоборот — было неуютно, а вот информации важной получить хотелось. Ирина заметила, как стушевался весьма уверенный в себе десятник, как только речь зашла о родовспоможении. Ясно, что и здесь с этим делом было туго. Может и получше, чем в деревне, но тоже не фонтан. А не фонтан означал, что получится дикий риск — и для ребенка и для нее. Нет, определенно стоило уточниться — что да как тут. Ирка прекрасно понимала, что в общем ей везло все время — и попасть в компанию вменяемых людей, это тоже удача. Другое дело, что смущало известие о том, что их будут направлять на куда как более опасные задания, это пока они в себя пригодят после разгрома. И эта передышка вряд ли будет долгой.

— Кто у тебя был первый? — вдруг спросила напарница.

— В каком смысле? — встрепенулась Ириха. Вопрос был странноватым и Ирка сначала подумала о том, кто ее девственности лишил, нагловатый пацанчик по имени Валерик… Вот уж о ком ей совершенно было неинтересно ни вспоминать, ни рассказывать. Такая она дура была, стыдно самой. Даже сейчас.

— В смысле твой первый мертвяк — пояснила все так же глядевшая из-под волос напарница.

— А это… Один из бандюганов, к которым я попала. Муженек хоть и припозднился, но в общем успел вовремя. Живых бандюганов он положил, а мне пришлось их окончательно упокаивать. Но они в меланхолии полной находились, короче не о чем особенно говорить.

— Типа стрельбище?

— Ага. Подошла — стрельнула, подошла — стрельнула. С остальными живыми бандюганами солонее пришлось.

Тут Ирка вспомнила легенду о том, как ей попал пистолет и автомат и выдержав паузу добавила предусмотрительно:

— Но для меня это уже новостью не было, мы еще когда из города убирались на трассе мертвяков видели. Вот с ментов мертвых сняли пистоль и укорот. Но там я не смотрела, как их муж угомонил.

— Ты выпить хочешь? — не слишком слушая ее, спросила кудлатая.

— Нет, наверное не стоит, как бы малышу не повредить — осторожно отказалась Ирка.

— А я выпью — с вызовом в голосе заявила брюнетка. Достала из-под подушки маленькую, блестящую серебром, фляжечку, щелкнула крышкой и приложилась. Чуть поморщилась — пойло во фляжке было крепким. Глянула на Ирку, пояснила:

— Ром. Хороший. Напоминает мне мохито. Мне нравилось мохито. А тебе?

Ирка подавила желание спросить о том, что это за питье — слыхать о мохито она слыхала и даже видала пару раз бутылки зеленоватой газировки в супермаркете, но по телевизору речь шла не о газировке, а о навороченных коктейлях в клубах, потому, чтобы не попасть впросак, она воздержалась от ответа. Просто пожала неопределенно плечами. Соседка снова хлебнула из фляжечки:

— И фреш. А ты как относилась к фрешу утром? У нас это было в обычае — заметила напарница.

— Не, я утром чай. А так… Я вообще стараюсь не пить всякое. Тем более крепкое.

— Опасаешься, что понесется по кочкам? — понимающе хмыкнула кудлатая.

Ириха смутилась. Ну и это тоже… Родители-то перед глазами стояли. Разговор этот не шибко нравился ей. Толку от него никакого, а становится неудобно, что она даже не знает, что такое фреш. Или там это, как его — махита. Иронично поглядывая на Ирину, кудлатая приложилась к своей фляжечке. Видать хорошо приложилась — фляжечка грамм на сто явно пустела, потому напарница вытрясла последние капельки в открытый рот, с сожалением закрыла крышечку и сунула фляжку обратно под подушку. Глаза у кудлатой повлажнели, она странно поглядела на собеседницу и вдруг отрывисто заговорила:

— А у меня первый мертвяк — мамита мия. Мамочка моя. Самая любимая. Она и сейчас в нашей квартире ходит. Мне повезло, что она запнулась. Они вначале плохо ходят. Сама знаешь.

Кудлатая покивала головой.

Ирина с сочувствием слушала, но в глубине души ей было совершенно безразлично что да как происходило у ее напарницы. Этих историй она уже наслушалась от души, почти у всех, кто попал в рабы креативным бандосам, за спиной были обернувшиеся друзья, жравшие других друзей, восставшие родичи-умертвия и все это было до крайности однообразно — Петю укусили на улице, он пришел домой, почувствовал себя плохо, уснул. А потом укусил Васю, а Вася убежал к Мите и перекусал у Мити всю семью с детьми и когда дедушка Толя приехал за ними, то внучки на него напали и загрызли, а потом загрызли бабушку Виолетту и ее соседку Генриетту, а те в свою очередь перекусали полподъезда и в этом им помогала дворничиха-таджичка и алкоголики со второго этажа… А Митю свезли в больницу врачи скорой помощи у которых все руки были забинтованы, а там вообще был кошмар и так далее и тому подобное. Как правило все эти рассказы про обрубаемые генеалогические древа были скукой смертной, перечисление неведомых людей, словно в телефонном справочнике или на плите здоровенной братской могилы, вызывало уже зевоту, а жуткий трагизм первых дней скорее смотрелся с вершины полученного опыта как непроходимый идиотизм, дремучий и невероятный. Идиотов же не жалко. Нет, умом-то Ирина понимала эмоции рассказчиц, да и сама отлично помнила, как ледяным ознобом прошибло от затылка до пяток, когда она увидела разодранные портки Витьки и струйку его крови, текущую по дрожавшей ноге. И волнения ночью и ожидание деревянной шаркающей походки в тишине после оборвавшегося храпа, и радость, когда храп возобновлялся с еще большим энтузиазмом. Никогда до той ночи в мертвой деревне, заливистый храп Витьки не был таким приятным звуком. И радость от вороха рассыпанных Витькой матюков, когда утром он спросонья воткнулся в специально выставленную охранительную табуретку. Ирка тут легонечко ухмыльнулась, подумав, что ее муженек, и не будучи тупым зомби, все равно воткнулся в преграду. Потом нахмурилась. А тут еще и вдруг вылезшие воспоминания о Верке… Та небось тоже мохито хлестала в ночных клубах. Ее бы упоминания об этом чертовом фреше не смутили б. Одного поля ягоды. Но все это никак на физиономии Ирихи не отразилось. Уж что-что, а выглядеть внимательно слушающее она умела, частенько доводилось так воспринимать длиннющие повествования Витьки о всякой лабуде вроде техники или оружия. Нет, кое-что она и слушала и запоминала, но вот тонкости настройки карбюратора, специфика устранения люфта рулевой колонки, и нюансы снаряжения патронов разного рода пулями ей были совершенно неинтересны. Она же не учила Витьку как посуду мыть или борщ варить? Есть мужские дела. Есть женские. Заставить Витю, например, мыть посуду можно было б только если… Да никак не заставить в общем. А если хочется мужу покрасоваться ученостью — пускай красуется, он нее не убудет. В конце концов для того он — муж — и нужен. Карбюратор регулировать, люфт устранять и патроны снаряжать. Ну а то, что болтать и поучать любит, да ночью храпит, это сопутствующие товары. Вот теперь Ирка так же внимательно слушала быстро опьяневшую напарницу. Пусть выговорится. Потом можно будет поговорить и нужном Ирке. Все пока шло в рассказе, несколько путанном и рваном, по накатанной колее — странности первых дней, невнятица в сообщениях, первое недоумение от услышанных слухов, совершенно идиотских на первый взгляд, несмотря на кучу книжонок про зомби и фильмов про них же. Первый контакт с бешеными сумасшедшими — издали, разумеется. Кто контактировал вблизи, как правило, потом ничего не рассказывал. Первое ужасное понимание того, что происходит, неоднократная нелепая попытка найти этому кошмару другое, приемлемое объяснение, провалы этих попыток, срыв телефонной связи, без которой куча народу растерялась совершенно, привыкнув трендеть по мобилкам постоянно, стремительное умножение странных медлительных фигур на улицах, дикие пробки и массовый исход из умирающего города, не пойми куда девшееся правительство, непонятно куда пропавшая милиция и армия и постоянный морозный страх, животный, первобытный. Не знакомый страх перед всякой фигней типа с работы выгонят или парень бросит, а шкурный, нутряной — перед чужими безжалостными зубами которые в любой момент могут бездушно, но жадно впиться в твое собственное тело и само-то тело воспринимается в такой ситуации совсем иначе. Не в смысле "лишних 10 килограмм убрать надо, а как самое ценное сокровище, в котором и грамма лишнего нет, все свое и все крайне нужное. Начавшиеся потери среди друзей и близких, паника, мешающая сообразить что делать дальше, совершенно неожиданные предательства хороших знакомых, вроде бы надежных слуг, жестокие и чудовищные, что страшно удивляло богатых людей — среди Иркиных рабынь была пара таких, богатеньких по Ирининому мнению. Во всяком случае у них были домработницы. Но у семьи кудлатой рассказчицы доходы были куда повыше, жила ее семья в пригороде Москвы, известном своими миллионерами и высокопоставленными лицами. Впрочем, это ненамного изменило суть рассказа, только добавив вполне ожидаемых деталей. Отец кудлатой — очень важный и влиятельный человек — узнав нечто, что заставило его побелеть лицом и непривычно зло потребовать от домашних сидеть дома и носа не высовывать, рванул в Москву с телохранителем. Мамита отзвонилась своему психологу, проконсультировалась с психоаналитиком, потом ее окончательно убедил никуда не вылезать для шоппинга адвокат, что-то тоже уже узнавший. Все было так странно, так неожиданно, впрочем ничего хорошего «вэтойстране», как привычно выговорилось у кудлатой, ее семья и не ожидала. Тем не менее, охрана коттеджного поселка по-прежнему охраняла, видеокамеры на заборе периметра мерно поворачивались и нечто, происходившее в Москве, не слишком пугало. Сейчас папачос провернет очередные свои дела, как всегда — успешно — и можно будет дернуть в безопасное спокойное место. Благо таких мест у семьи было достаточно, не нищие совки же. Потом все пошло наперекосяк — отец в Москве пропал бесследно. Вместе с телохранителем. Домработница следующим утром не пришла на службу и мамите пришлось поручить уборку и готовку горничной. Соседи справа и слева как испарились в одночасье, укатив в страшной спешке, двери в коттедже справа даже остались открытыми нараспашку. Сама кудлатая отсыпалась все это время после затяжного драйва и фана, а вот мамита была сильно напугана всем происходящим. Она была неглупой женщиной, но тут просто не знала, что делать. Попытки добиться какой-то помощи от хороших знакомых ничего не дали, всем было не до нее, про мужа никто ничего не мог сообщить, и даже весьма обязанный многим ментовский начальник, пока еще вежливо пояснил, что прислать ментов для охраны не может. С охранниками тоже творилось что-то непонятное — вышколенные и вымуштрованные чоповцы, ранее назаметные и корректные, не стесняясь, забирали что хотели в покинутых хозяевами коттеджах, действуя совершенно открыто. Это было настолько неправильно и невероятно — а мамита отлично знала, что за ЛЮДИ жили в коттеджах, что становилось еще страшнее. Никогда эти охранники не посмели бы так себя вести. Потом охранников стало еще больше, появились какие-то дети, бабы, явно не соответствующие по уровню меркам поселка — и они нагло селились в брошенных коттеджах, которых становилось все больше и больше, чистая публика эвакуировалась, ее замещала если и не гопота, то всяко "не те". Исчезла горничная, попутно захватив всякие пустяки, сейфы ей вскрыть не удалось, но те ценности и деньги, которые не были в сейфе — исчезли вместе с горничной. Все эти дни творилось то, чего быть не могло в принципе. Затыкались навсегда знакомые и партнеры. Пропадали со связи родичи. Брюнетка, отоспавшись, хотела встретиться со своими друзьями — но никого не смогла вызвонить, что ее обескуражило.

Ирка слушала горячечно вываливаемые клубком не очень связанные между собой предложения и старательно раскладывала по полочкам, так ей было привычно. Она вообще была аккуратисткой. Витька раньше злился, что если он идет ночью в туалет пописать, то по возвращении у него кровать уже застелена. Впрочем Ирка подозревала, что отчасти Вите такое импонировало, он и сам был повернут на порядке и всегда выполнял намеченное по пунктам. Услышанное сейчас сильно удивляло — кудлатая девчонка жила вроде и в одной стране с Иркой, но то, что проскакивало в ее пьяной исповеди, делало напарницу словно иномирянкой из параллельного измерения. То есть в той, добедовой жизни Ирка и кудлатая никогда бы не пересеклись и не встретились, даже если бы жили в одном городе. Что-то злое ворочалось в глубине души у Ирихи. Даже не злое, а злорадное, когда кудлатая вскользь рассказала, как они летали на частном самолете в Париж и Лондон на шоппинг, причем это было так же естественно и обыденно, как для Ирки поход в супермаркет, когда проскользнуло про выбор — куда лететь спасаться — в Испанию (там папачос по дешевке скупил половину курортного поселка) или на острова в Грецию, потому как мамита не решалась спасаться в Швейцарии — она подозревала, что купленное шале в горах нечем будет топить в таком-то хаосе, а со счетами у нее было не богато, пропажа мужа выбила сразу большую часть финансового благополучия. Да и холод мамита не любила. Купленный недавно дом на острове Аруба, что на Антилах еще не был отделан, да и далековато было все же дотуда. Мадейра с тамошним домиком не нравилась кудлатой своей провинциальщиной, а особняки в Лондоне и в Париже явно были еще менее безопасны, чем подмосковная резиденция. Пока не рухнул инет, убедиться в этом было легко. Культурная светлая идеальная Европа обваливалась в кошмар куда быстрее «этойстраны», в которой худо-бедно, но нашлись бронетранспортеры и спецназ для защиты серьезных людей и их семей. Впрочем, внутрь периметра эти придурки в смешных зеленых колпаках и с ружьями не лезли, с охранниками практически не контактировали, но их присутствие мамиту почему-то успокаивало. Вот когда зеленые гробики восьмиколесные собрали на себя пятнистых гоблинов и укатили в неизвестном направлении — тут мамита заистерила не на шутку, перепугав дочку до икоты. Сроду такой свою маму она не видела, мама вовсе не была из породы моделек-однодневок, соображала она всегда быстро и точно и чутье имела замечательное. А теперь она дикая, растрепанная сидела на полу и выла в голос. К тому времени из всей прислуги остался только садовник. Когда перепуганная кудлатая прибежала к нему, он только руками развел, ну не знал этот бобыль, как женские истерики лечить. Раньше по первому же звонку прилетела бы куча народу, во главе с домашним доктором — благообразным и благоухающим профессором одной из серьезных клиник, а теперь мама с дочкой были одни совершенно. До кудлатой наконец дошло, что ее папачос был не то, что каменной стеной, а четырьмя стенами с крышей вместе взятыми, а мать воет потому, что поняла окончательно — муж не вернется, теперь все изменилось. И что теперь делать — они обе не знали. Кокон связей и денег, надежно защищавший от окружающего быдла, испарился и девчонке стало по настоящему страшно, куда страшнее, чем во время ночных гонок на суперкарах по ночной Москве. Теперь это быдло вело себя не так, как ему было положено, оно шлялось по улицам и жрало любого, кто оказывался рядом, не разбирая толком какой крови это мясо, голубой или быдляцкой. Кудлатая гордо сказала, что она — княжеского рода, из Рюриковичей и папачос даже имел на эту тему официальный документ от Дворянского собрания, на что Ирка кивнула, про себя заметив, что по внешнему виду эта брюнетка к Рюриковичам совершенно никакого отношения иметь физически не может и происхождения она явно не княжеского, но капиталы папачоса, конечно, позволяли купить и не такое. Оброненная кудлатой фраза о том, какие бестолковые официанты были в Москве, как они в отличие от вышколенных французских и швейцарских путали заказы и главное — вскользь упомянутые стоимости простых завтраков в тех «забегаловках», где кудлатая столовалась, Ирку удивили. Получается, что легкий завтрак кудлатой стоил как вся месячная зарплата Ирихи. Разумеется такой анахронизм, как классовая антипатия, Ирке был незнаком. Но вот чувства кудлатая вызвала своим рассказиком явно не добрые. Не то, чтобы Ирка ей завидовала, судя по тому, что они оказались напарницами, завидовать особенно было нечему, но впрочем — и завидовала. Да таких денжищ, которые девочка тратила на один парижский поход по бутикам ей бы на две жизни хватило! А то, что девочке нравилось покупать обувку десятками пар — по примеру зарубежных звезд, а потом она ее не носила, потому что вкусно было именно покупать — тоже симпатии не прибавило. У Ирки кошелек был всегда не тугим, да и у Витьки доходы были не жирные, к тому же все уходило на создание бункера в лесу. Ирке в голове не укладывалось, как можно иметь два десятка особняков в разных странах, как летать "для оттянуться" на другое полушарие и что из себя представляет бутылка вина стоимостью в двадцать тысяч долларов и главное — зачем это все? Для нее, практичной и трезвой все это было в разряде "с жиру беситься". Впрочем… Она бы не отказалась побесится ровно так же. И то, что бесились другие, а не она сама — все таки раздражало. Хотя… Вот интересно было бы прикинуть — каково оно, когда в доме столько прислуги? Для ребенка — кормилица и нянька, для себя — домработница, горничная, кухарка. Да, еще охрана и садовник. Шоферов двое. Врач личный. Ну без адвоката сейчас можно обойтись, психоаналитика себе тоже Ирка с трудом представляла, потому тоже из мысленного списка его вычеркнула. Мда, многовато получается чужого народу в доме. Но с другой стороны — у других-то получается. Ненароком Ирина прикинула такую ситуацию на свою вотчинную деревню. Опять вдруг вспомнила Верку и передернулась от злости. Нехер им дома торчать, неумехам, перед мужем жопами вертеть, пусть идут огороды копать и сорняки полоть! Рука поневоле сжалась в кулак, потом Ириха заставила себя отвлечься и стала опять слушать текущий взбудораженным ручейком рассказ о злоключениях напарницы. Та уже и не замечала, слушают ее или нет, видно, что ей было нужно выговориться, да и фляжечка тормоза сняла. То, как в особняк заявилось несколько человек, из которых только один был мутно знаком — вроде как из старой охраны, и в итоге за полчаса мать с дочкой были ограблены подчистую и выселены в домик к садовнику в чем были, Ирина прослушала даже с некоторым удовлетворением. То, что тем же вечером двое поддавших новоселов пригласили на полном серьезе обобранных ими на новоселье — тоже. Вмешавшийся было садовник получил такой зубодробительный удар в челюсть, что свалился без памяти, только треск пошел. В их собственном доме был устроен пир горой, а кинутых хозяев даже к столу не позвали, так, поглумились только, причем в этом первую скрипку сыграл соседушко, оказавшийся в компании за столом — живший через два дома известный теле радио и так далее актер, зарабатывавший на корпоративах солидные бабки. Ну, до уровня папачоса он все же не дотягивал, потому при общении был несколько преувеличенно подобострастен, а папачос по-соседски несколько раз устраивал этому шуту гороховому нехилые заказы. Теперь этот звезда экрана вдоволь поглумился над соседками и пошлостей сальных от него и мать и дочь наслушались досыта. Его предложение об исполнении приглашенными к барскому столу стриптиза встречено было вполне с одобрением — даже бывшие за столом бабы это поддержали, что удивило обеих бывших хозяек дома, да и Ирку тоже. Мамита гордо уперлась, она еще не до конца понимала, что рухнула уже с Олимпа не то, что на землю, а уже в самую преисподнюю, дальше некуда. И ее в этом быстро убедили — народишко за столом собрался незатейливый, но в некоторых областях человеческой жизнедеятельности весьма опытный. Рванувшегося было бить мамите морду за непослушание бугая быстро остановили, заявив, что ему вполне хватит на сегодня изуродованного садовника, а за мать с дочкой принялись основательно и спокойно, даже с некоторым дружелюбием, весело и изобретательно. Застолье продолжилось как ни в чем не бывало, а дочка с матерью убедились на собственном примере, что электрошокер — это очень неприятно, когда выкручивают руки — это больно, а хлыстик для верховой езды в умелых руках чудеса творит вызывая искры из глаз, что сопротивляться двум мужикам сразу не получается никак и что сосед, гнида платяная, неистощим в сальных шуточках и подлых приколах, за что видно его и держали в компании. Впрочем к концу первого часа издевательств дочка смекнула, что его держат на шестых ролях, как шута. Ее плевок ему в морду компания за столом восприняла с восторгом и вожак даже разрешил кудлатой поплеваться еще, сколько слюны хватит. Остальные ржали как полоумные, особенно когда актер неумело попытался ответить кудлатой пару оплеух, а она выдрала у него несколько прядей и так не шибко густых волос. А вот когда она попыталась так выразить свое отношение к другим участникам представления, то получила сразу несколько разрядов от слабоватого, но очень болезненного шокера — и по мокрым от слюны губам и в промежность… После этого зрелища мамита сломалась и безвольно, без всякого сопротивления стала с искательностью исполнять все дурацкие требования изрядно поддавшей за столом компании. Это зрелище и ясно понятое — боль будет только усиливаться, а все мучения без толку, потому как публике за столом это все в радость, заставило и кудлатую прекратить топыриться. Что особенно удивило Ирку, так это одобрение сидевших за столом баб всему последовавшему — мать с дочкой заставили делать мужикам по очереди прилюдно минет, а потом тут же растянули прямо в соседней комнате. Хорошо еще, что любовнички были сильно датыми, успели курнуть травки, покорность жертв им понравилась и они перестали изуверствовать. Еще и выпивки поднесли в промежутках между сеансами. По стакану пойла, слитого из всех бокалов и приправленного с подачи актера горчицей и уксусом. И даже отвергли злопамятное предложение актера помакать обеих тварей башками в унитаз. Его самого туда макнули. Чем вызвали дополнительно ржач на полчаса и заботливые пояснения опущенному автору идеи, что он-то им минет делать не будет, а вот телушки еще понадобятся. Зато зашедшие после мужиков бабы — те поступили иначе, оттаскав от души за волосы обеих пострадавших и скинув их с крыльца пинками.

В домике садовника за время их отсутствия явно был обыск, все было перевернуто вверх дном, сам хозяин домика как упал после зуботычины, так и лежал без сознания, закатив глаза и дыша с хрипом. Мамита, трогая распухшее лицо, на котором отпечатался багровый рубец от хлыста, неожиданно трезвым голосом сказала, что надо бежать. Тут жизни не будет. Куда бежать — да хоть в квартиру дочке, которую купили, чтобы ей можно было привыкать к самостоятельности. Пока ее драли в два смычка, она ухитрилась взять ключи от этой квартиры — дочка как приехала в последний раз, так и бросила их на столик. Вот мамита их и прибрала, пока насильники были заняты своими ощущениями. Удрать из охраняемого периметра было непросто. Рассчитывать на то, что их выпустят, было смешно. Сверхновые русские, как шутливо называли себя пришедшие на замену хозяева жизни, только входили во вкус. Значит дальше еще хуже будет. Хотя куда вроде бы хуже.

Впрочем, кудлатая призналась, что тогда они недооценили обстановку и что хуже — есть куда. Потом она не раз задумывалась, что зря они удрали, ухитрившись забраться в грузовик-мусоровоз. Ну минет. Ну трахнули… Не впервые. Но в тот момент им показалось, что хуже быть не может. Болело все тело, после электроразрядов было особо омерзительное ощущение, словно все клеточки тела тряслись на манер промокшей дворняжки. Да и побоев никто никогда не наносил ни дочке, ни мамите. Это все было настолько страшно, что ужас, ждавший их за периметром уже не казался ужасом. То что ближе — всегда кажется страшнее. Вот и тут — показалось. Спрятаться в мусоре было не слишком оригинальной идеей, но под утро грузовик, добрав еще кучу мешков с дурнопахнущим хламом, в том числе и несколько длинных, тяжелых, странно знакомых по американским фильмам чернопластиковых, бодро выкатился за ворота, никто его не обыскивал. Проехал мусоровоз совсем недолго, минут пятнадцать, если не меньше, и вывалил все содержимое кузова в неряшливую кучу. Когда его шум затих, обе беглянки осторожно вылезли на свет божий. Ленивый водила не заморачивался доставкой груза на помойку. Просто отъехал по трассе подальше и вывалил все на обочину. Неподалеку было еще штук пять таких же куч, то есть как началась Беда, так водила и облегчил себе работу. Сама трасса выглядела пустынной, к облегчению женщин никаких силуэтов с валкой походкой не было рядом, да и машин не было видно. Разве что наподалеку, сунувшись рылом в кювет, стоял красный Нисан. Только сейчас до беглянок дошло, что до квартиры надо еще добираться, а пешком это сделать затруднительно, тем более, что удрали они как и были — то есть в неглиже, или как изысканно выразилась мамита — в дезабилье, босые, а тут и асфальт ледяной и холодрыга. Сапоги, взятые у садовника и какая-никакая одежонка помогали мало. Они за ночь-то озябли до костей. Пеше не получится. Да и не привыкли они ходить ногами. Да и не пройдешь мимо упырей — хоть квартира и в тихом престижном районе, а все равно. После вчерашнего развлечения обе не слишком рассчитывали на свою силу и быстроту.

Красный Ниссан был издырявлен пулями, внутри сидел мертвец, не упырь, а вполне нормальный мертвец, такой — обычный, тихий и спокойный. Ключи были в замке, потому женщины, посоветовавшись, решились — открыли дверь, потыкали сидящее тело палочкой, убедились, что не шевелится, и выволокли тяжеленный окоченевший труп вон. А дальше дело не пошло — машина стояла таким же трупом, как и ее водитель, повороты ключа ничего не давали. В таинственном нутре машины ничего не отозвалось.

Ирка сумрачно подумала, что вот, попали фифы даже не в реальную жизнь, а куда похлеще. Тут и злорадствовать не хотелось. И серьезные люди в хаосе Беде не выжили, а эти две куколки балованные вообще шансов не имели. Правда, дослушать все более путанное повествование все же стоило — и из вежливости, завтра не хотелось бы получить мстительную пулю в спину, да и может пользы какой найдется. Кудлатая все-таки вот лежит, живехонькая. Вроде засыпает только, слаба она на выпивку. Но еще бормочет, все путанее и путанее… Ириха успела еще из вороха обрывков понять, что все-таки одна из машин, перших по трассе метеорами, все же остановилась, подобрав двух чучел с размазанным макияжем в драных чулках, чужой мужской одежонке и обувке с чужого плеча. Ирина представила, какой запашок от мамиты с дочкой был после ночевки в куче мусора, тихонечко про себя хмыкнула. Хороши были богачки, чисто плечовки после неудачной ночи. Ан все же их подобрали и даже подвезли аккурат в нужное место. Повезло, конечно, что хоть кто-то остановился и не те люди в машине оказались, что веселились на новосельи. На свою беду мамита с дочкой выбрали не самый лучший стиль поведения, добросердечные попутчики, оказавшиеся весьма простецкими парнями "не их круга" были сильно удивлены накатившей на обеих женщин волне высокомерия и в общем, видно, посчитали их слегка тронувшимися умом. Да оно и впрямь так было, после веселых развлечений-то. Короче говоря, их высадили в нужном месте, сделали ручкой и поехали по своим делам, сказав наверное потом "с дурами поведешься — сам дураком станешь! Подъезд дома был на счастье мамиты с дочкой совсем пустым. Правда, лестница была густо завалена всяким барахлом — видно потерянным в ходе эвакуации — но и живых и мертвых не было. Дверь в дочкину квартиру была аккуратно взломана, внутри был хаос, но что странно — водопровод работал, электричество было, и даже по городскому телефону удалось связаться с одним из дочкиной компании. Не самым лучшим. Чего уж, совсем не самым лучшим, бывшим в компашке на самой низкой ступеньке. Сдуру кудлатая даже обрадовалась знакомому голосу и тому, что вот — человек из их круга, не быдло какое-то… Вот он потом и приехал с дружками…

Кудлатая захлюпала носом и, горько поплакав пару минут, вдруг вырубилась. Словно ее выключили. Ирка не слишком удивилась, она помнила, что сама так вырубалась в детстве после плача. Подумала немного, потом накинула покрывало на спящую. Та вдруг отчетливо произнесла, не открывая глаз:

— Поспорили они, как — лопнут силиконовые имплантаты в груди от ударов или нет.

— Лопнули? — удивившись такому внезапному ходу событий ляпнула Ирка.

— Нет. Один лопнул, а второй загнали подмышку, а не лопнул — удивительно серьезным и трезвым голосом ответила, по-прежнему не раскрывая глаз, кудлатая и и тут же опять вырубилась.

— Забавники, однако, у тебя в друзьях были — неприязненно подумала Ириха. Потом встряхнулась. Своих проблем хватало, нечего чужие еще себе заморачивать…


* * *

Думать у меня не слишком получается. Не, в теории я про допросы немного все-таки знаю. И Дима-опер, помнится много чего толковал, и братец тоже делился всякими пустяками. Да и надо сказать, что после спонтанной расправы с предыдущим ментовским начальством в Кронштадте довольно быстро и жестко сорганизовалась недурная следственная группа. Во всяком случае воровства стало куда как мало. До незапирающихся дверей дело еще не дошло, но про квартирные кражи я давно не слыхал, хотя люди остаются людьми и для ментов дел все равно хватает. Так что широко распространенного во всяких дурацких фильмах мордобоя мне пока наверное не стоит опасаться, допрос с мордобоем — это признак круто непрофессионализма допрашивающих. Есть гораздо менее суетливые способы развязывания языка, типа полевого телефона, крути себе ручку, вырабатывай ток… Тоже не радость, хотя и это не обязательно, серьезные дядьки умеют при допросе оказывать такой моральный и психологический прессинг, что и телефон без надобности. Черт, не о том думаю. К чему готовиться? К спокойному и методичному опросу, когда и сам не заметишь, как тебя оплетут грамотно расставленной сеточкой, в которой и запутаешься. Или не до того им тут будет? Или это все-таки провокация и меня начнут экстренно потрошить? Или все же просто настучат по сусалам, как давно предлагал мрачный и злобный дядька? Нет, скорее всего будут увозить отсюда, тут не их вотчина, тут им неуютно будет. Хотя нафига меня увозить, если это не организованное мероприятие? С другой стороны вербовать заляпавшегося в чем-то нехорошем субьекта — всегда полезно, это только дураки полагают, что агентура сейчас никому не нужна, всегда была нужна и сейчас ровно то же… Вот надавал бы себе по морде сейчас — рация-то у меня есть, только хрен ее знает, на какой она волне. Включить я ее успею, сказать пару слов. А вот кому и куда? На деревню дедушке, Константину Макаровичу!

Поза неудобная, но зато рацию подаренную я смогу сразу же взять в руку. И когда в комнатку вваливается сразу несколько человек я выдергиваю эту самую «ежитсу» из кармашка, успеваю поднести к лицу и четко — ну надеюсь, что оно так вышло — говорю о том невидимому партнеру (хорошо если он есть, а не вообще в мировой эфир, догонять первое сообщение Попова), что арестован ржевскими по надуманному предлогу и нахожусь в домике рядом с отштурмованным коттеджем. Рацию у меня тут же выдергивают. Заодно получаю невзначай чьим-то коленом в ухо. Не очень больно, но очень обидно. Ну все. Настало время петь арии.

Собственно вошедших четверо — двое мне знакомы — тот самый старлей и злобный сукин сын, норовивший мне все время в портрет заехать. Двое других свеженькие, одного вроде бы видел раньше. Тоже, черт их дери, такие обыкновенные, что потом и словесный портрет не составишь. Только и смогу потом сказать, что один европеоид, а другой — азиат.

— И кого же это вы по нашу душу вызвали? — вполне мирно вопрошает один из свеженьких. Тот, что азиат.

— На мой взгляд это неважно — по — возможности ровно отвечаю я.

— Значит, неважно, ну-ну. А они в курсе того, что вы обвиняетесь в сотрудничестве с людоедами? — уточняет второй вошедший.

— Уже и обвиняюсь? Я к слову — арестованный или еще задержанный? — наглею в ответ.

— Собираетесь требовать адвоката? — равнодушным голосом осведомляется первый.

— Нет, пытаюсь понять, что тут со мной происходит.

— Мы это тоже хотим — радует меня второй совпадением наших интересов.

Странно. Они вообще-то по канонам допроса должны бы уточнить, кто я и откуда, начать вести протокол или, если спешат — то начать записывать разговор на диктофон, но этого нет и в помине. Впрочем, диктофон может быть и не на виду, да и допросы в полевых условиях несколько отличаются от канонических. Опять же я про МВДшную методику наслышан. А они могут быть и из смежных с МВД контор.

— В таком случае вы должны меня спросить, где я был тогда-то и тогда-то и что делал, а потом сравнить с наветами этих двух пленных мерзавцев.

— Приятно иметь дело с грамотным человеком — иронизирует азиат. И действительно спрашивает именно это, называя какую-то совершенно для меня незапомнившуюся апрельскую дату. Совершенно для меня не отложившуюся в памяти. С неудовольствием отмечаю про себя, что в таком состоянии мне не вспонить, что я неделю назад делал…

— Не помню — совершенно искренне признаюсь. Вспоминать еще мешает то, что какая-то зеленая жестянка подъехала и встала совсем рядом с дверным проемом, отчего в помещении потемнело. Что ли для меня карета подана? Все таки повезут?

И раздавшийся вдруг с улицы, заданный довольно неприятным голосом вопрос:

— А что здесь происходит? — вызывает у меня бурную радость, потому как в сварливом этом голосе я узнаю куда как знакомый голосок нашего майора Брыся! Как говорится в американских фильмах — кавалерия из-за холмов!

— Я здесь! — кричу я своему командиру.

Но парочка остается совершенно невозмутимой когда красный и злой Брысь вваливается в комнату. Он видит меня, но обращается к Ржевским с требованием объясниться. Те, не выражая эмоций заявляют, что я опознан двумя пленными, как субьект, отвезжий их, этих самых пленных, как раз в лапы ропшинским сектантам. У меня что-то начинает проясняться в связи со сказанным.

— Как вы понимаете, майор, такая ситуация требует самой тщательной проверки — снисходительно заявляет покрасневшему Брысю азиат.

— Я отлично понимаю. Особенно то, что захватывать моего подчиненного, не ставя в известность меня, вам совершенно непозволительно! — заявляет майор.

— И вы будете жаловаться — утвердительно кивает головой европеоид.

— Возможно — рубит Брысь и наконец обращает внимание на мою скромную персону:

— Вы так и собираетесь рассиживаться дальше? Или может быть соизволите встать при разговоре со старшим?

Я довольно радостно вскакиваю. Отряхивая сидевшую на полу часть от пыли и всякого мусора.

— Где ваше оружие и снаряжение? — строго спрашивает меня Брысь.

— Они отняли… — растерянно заявляю я. Вообще-то я не рассчитывал на такой тон со стороны командира, мог бы он и того… повежливее.

— А вы так все и отдали? Молодец! Героическая личность! — ядовито отмечает мой позор майор и тут же переключается на ржевских:

— Потрудитесь вернуть незаконно изъятое.

— Для начала неплохо бы, чтобы ваш подчиненный опроверг выдвинутые против него обвинения — меланхолически парирует азиат. На него вид злого Брыся не производит никакого впечатления. Вот старлей явно занервничал, а эти оба двое — спокойны как в зоопарке.

— Что вы можете этим гражданам ответить? — поворачивается ко мне майор и внимательно смотрит.

— Лучше бы Ильяса спросить, он тогда был командиром. По интересующей этих граждан дате — получается, что как раз дело было во время захвата танкоремонтного завода — сваливаю я на свое начальство груз проблемы оправдания. Брысь некоторое время на меня смотрит, потом окликает Ильяса — снайпер явно был удверей, потому как появляется тут же. В комнатенке уже тесно от кучи народа. Вот ему и задают вопросец касаемо той самой даты.

Широкая рожа Ильяса становится еще шире от сияющей улыбки.

— В указанный вами день я и доктор убыли с территории завода для оказания медицинской помощи тяжелораненому. За отсутствием своего транспорта поехали на попутном автобусе с группой лиц, высланных по решению руководства лагеря за всякие проступки, одновременно выполняя функции охраны и обороны данной группы. Группа была высажена в поселке Узигонты в полном соответствии с приказом.

— То есть вы хотите сказать, что действовали не самостоятельно? — осведомляется равнодушно азиат.

Ильяс улыбается еще шире:

— Так точно! И у меня есть письменный приказ на доставку этой группы до Узигонтов.

— И кто же отдал этот приказ? — интересуется азиат.

Тут мне становится страшно, что у нашего снайпера рожа треснет, настолько широченную улыбку он выдает на этот раз. По-моему улыбка эта шире его физиономии и я подозреваю, что она так и останется висеть в воздухе, если Ильяс, например, выйдет из комнаты. Ну точно, как у чеширского кота.

— А вы и отдавали этот приказ — заявляет снайпер.

Если он думал смутить этим следователя, то зря. Тот ни глазом не моргнул, ни ухом не повел.

— Может быть закончим балаган? — сердито спрашивает у Ржевских Брысь.

— А это не балаган. Тут ничего веселого нет — отзывается на этот раз европеоид.

— Тебя они били? — не обращая внимания на эти слова, спрашивает меня Ильяс, внимательно оглядывая.

— Нет. Физического воздействия не было — заявляю я уверенно, только потом вспомнив, что вообще-то руки крутили и в ухо коленкой попали. Не так больно, как обидно.

— Уже хорошо. Значит им морды вареваре бить тоже пока погодим — как бы в сторону заявляет Ильяс.

— Не зарывайтесь — одергивает его азиат.

— Да тут пол бетонный, как зарываться? — парирует наш снайпер.

— Возвращаюсь к уже заданному вопросу — что здесь происходит? — зло повторяет майор.

Парочка переглядывается, приходит к какому-то общему решению, и европеоид заявляет, что они не обязаны отдавать отчет кому попало.

— Не, все же наруходу четко, что китсунегари неминуема — загадочно, но уверенно заявляет Ильяс, достаточно плотоядно ухмыляясь.

— Шахты-вархан делай — парирует азиат.

Ничего не понимаю в их ахинее. Перепалка бесит майора еще больше и он не долго думая тут же связывается с самым главным — замначразом. Я это слышу — голос у того знакомый, хотя и искажается рацией. Брысь докладает, что врач его команды был похищен мутными людьми из команды полигона Ржевки, в последний момент это дело предотвращено и пока смысл этой Ржевской провокации ему неясен. Замначраз тут же заявляет, что уже едет. Я ожидаю, что азиат или европеоид начнут названивать своему начальству, но они этого почему-то не делают, да и старлею не дают. Я точно вижу, что старлей из всей их банды выглядит самым растерянным. Вспотел даже, вон капля катится мимо уха. Злобный чувак, все мечтавший пересчитать мне зубы, выскальзывает на улицу, но судя по отрывистым звукам его там встречает и принимает кто-то более сильный или многочисленный.

Шума добавляется еще больше, когда за дверями раздается наглый и настырный голос, оповещающий о прибытии прЭссы, я узнаю этого, радиоведущего Чечако. Ишь и его нелегкая принесла. От слова прЭсса всех присутствующих передергивает в той или иной степени. Ильяс бурчит:

— Когда я слышу слово «прЭсса», моя рука тянется к пулемету!

Очевидно, что остальные с этим постулатом согласны, невзирая на явную конфронтацию в пределах этой комнатенки. Впрочем, долго выражать свое недовольство им не выходит — все же конфликт интересов налицо, к тому же, вдавливая в комнату ржевского паренька-часового, лезет буром знакомая публика — инженеры приперлись, они в отличие от военных дисциплину понимают своеобразно и вопить умеют отлично. Теперь в комнатушке словно в метро в час пик. Цыганский табор в мужском исполнении. И сразу становится очень шумно, причем достаточно было бы одного Чечако, он сам по себе уже «человек-толпа», но он-то не один! Значит, все же мой бестолковый вызов по этой самой «ежитсе» дошел до ушей инженерской артели. И это замечательно!

Теперь ржевских уже просто задавили массой. Шум стоит добротный, но голос радиоведущего штопором ввинчивается и в этот шум:

— Это эти что ли неделоделанные нашего докторенка откиднеппали?

— Кто вы такие? Что вам надо? — несколько даже теряется старлей.

— Свободу докторенку! Позор кровавой хунте! Руки прочь от нашего любимого клизматория! Всем сестрам по сапогам! А всем братьям по мордам! — продолжает резвиться прЭсса.

Я тихо злорадствую, глядя на неприятное положение, в которое попали мои обидчики. Количественно и качественно они явно в проигрыше. Хотя держатся все-таки достойно. Надо отметить — хорошо держатся, по-мужски.

— Тут стало слишком много народу — замечает европеоид.

— Предлагаем обсудить ситуацию в спокойной обстановке, без большого стечения публики — добавляет азиат. Поворачивается к растерявшемуся явно своему старлею и велит вернуть врачу — мне то есть — изъятое во время задержания оружие и снаряжение. Это радует, значит пошли на попятный. Впору перевести дух, хотя я чувствую, что еще не кончилось паскудство.

Хоть вокруг — солнечный жаркий день, на секунду накатывает мозглой стылой сыростью, запахом солярки и выхлопных газов на морозе… До меня доходит — из-за чего весь сыр бор начался. Ну да, видели мою физию оба этих ублюдка. Я-то их не запомнил, было их полтора десятка. Робинзоны, мля… Я так до сих пор и не знаю, чем соблазнил капитан Ремер нашего снайпера, что тот поскакал без раздумий помогать попавшей в неприятности чужой группе, да еще и меня с собой потянул. Хорошо мы тогда вляпались, всеми четырьмя конечностями и мордами в самую грязь. То, что отделались потерей передних зубов Ильяса — это просто чудо. Кусками, нарезкой, как в клипе, проскакивают впившиеся в память, словно осколки в дерево, несвязанные друг с другом картинки — и дробь чужих пуль, сыпанувших густо по нашему автобусу, и странно хрюкнувший мужик из команды Ремера, принявший на себе те пули, что пожалуй, шли в меня. Или в сидевшего рядом салобона Тимура? И отвратительное чувство полной беспомощности, когда мы вывалились из расстрелянного автобуса и схоронились за спущенным колесом. Так в организованную засаду я ни разу не попадал и гадостное ощущение надолго осталось. Хотя, как потом разложил по полочкам Енот — идиотская была засада, дураки неопытные делали. Ну я ему верю, конечно, но и дураки сумели оставить от группы Ремера всего двоих выживших — его самого, да этого самого Енота. Остальных мы потом схоронили на пустыре, оставив вместо памятника сгоревшую и пробитую во многих местах медицинскую «таблетку», впившуюся голыми ободами в промерзшую землю… Поневоле вспоминается, как мы волокли по ночному двору, освещенному догоравшей машиной, дверь с примотанным к ней Енотом. Мерзкое ощущение, когда моя нога попала в брошенный посреди всего этого чужой чемодан со шмотками, чуть я тогда не навернулся, пока отцепил какую-то цепкую тряпку, обмотавшуюся вокруг ботинка. Пожар в чужой квартире, тоскливое ощущение, что вот-вот прогорит хлипкая дверь сортира, где мы ухитрились кучей укрыться… Муторный страх, прилипший как хлобыстнувшая мне в лицо ихорозная жижа из прострелянной башки навалившегося на меня зомбака. Тимур, сукота, ухитрился пальнуть так, что уделал меня ошметками из мертвяцкой головы всего.

Хорошо, что все тогда было из рук вон плохо, потому некогда было как следует забояться, что попала эта гадость в невидимую глазом ссадинку на лице, не до того было… Потом стало страшно, на следующий день накатило… Хотя вот разжились же аж тремя новыми членами команды — и толково разжились — что Ремер, что Енот толковые вояки, да и салобон Тимур тоже, как сейчас видно — полезное приобретение. Горячий конечно субьект, не отнять, но после первых стычек и постановок на место стал вполне себе человеком. Тот же Енот мне тогда рассудительно пояснил, что с дагестанцами вполне можно кашу варить. Только надо понимать их менталитет. Они обязательно должны наехать, чтобы понять — с кем имеют дело, типа человек или жидко насрано. Не огрызнулся, струсил, потек — все, сядут на шею и ноги свесят или еще что хуже учудят. Огрызнулся в ответ на наезд, не испугался — значит человек. Тогда проверят — один или за тобой сила есть. Если не одиночка и сила есть — значит такой же как они, дальше уже будет легче, без дурнины кавказской. Но мы одновременно с приобретением трех стрелков, получили и кучу проблем — и с группой Ремера не все мне ясно даже сейчас, что там за интриги были, которые кончились прямой подставой всей группы, причем тройной подставой. Мы-то с Ильясом только в третью попали, а группа из первых двух вывернулась только благодаря выучке и то с двумя трехсотыми, да и Тимур тоже еще тот фрукт. Собственно он как ни крути — а дезертир, потому как оказавшись без автомата удрал из своей компании. А калаш его я ж своими руками у него и отнял незадолго до памятной встречи, когда он за своим утерянным автоматом явился. Выбрав крайне экзотический способ встречи в весьма экзотическом месте… И это не считая этих засранцев, которых выслали тогда с территории завода под нашим конвоем и которые сейчас меня вломили по полной схеме. Черт меня дернул с нашатырем соваться! Пора кончать с этими замашками. Болтать сгоряча я уже отучился и вроде как Ржевским ничего внятного не сказал. Ну и с медициной и гуманизмой надо сворачиваться, нарвусь ведь. Вон совсем недавно было совещание медиков на разные темы, и совершенно неожиданно выяснилось, что мы в своем городишке сильно везучими оказались — в ряде мест медиков впрямую публика линчевала, посчитав за достоверную версию о прямом участии медицины в появлении зомби на улицах. Дескать это лекаря во всем виноваты. В Кракове вон возмущенные толпы цельную клинику спалили. Причем, что характерно — именно ту клинику, где лекаря оказались толковыми и крутыми людьми, и не допустили взрыва зомбирования, что было в большинстве больниц, куда стаскивали укушенных и умирающих и откуда мертвяки потом валили валом, снося все живое поблизости. За это лекарей и пациентов и спалили по лучшим канонам европейской культуры — дескать именно в этой клинике зомбаков и развели, раз у них все в порядке, а вокруг все плохо — значит, они и виновны. Доложили нам это все очень сухо. Вообще вскользь, походя, ну а когда публика лечебная заволновалась и стала задавать вопросы — тогда несколько поподробнее, но опять же без подробностей и суконно-шинельным языком. После этого мы немного иначе восприняли жест руководства Базы в самом начале — а именно выделение групп охраны и обороны для каждого лечебного учреждения в Кронштадте буквально на второй же день Беды. Видно знали уже тогда, что могут быть и погромы больниц и аптек, как при холерных бунтах было. После этого совещания тех, кто по-прежнему протестовал против ношения оружия медиками, стало значительно меньше. У нас в больнице таких двое осталось всего. Но это уж такие упертые люди, что им хоть кол на голове теши.

Все это промелькивает в голове за все то маленькое время, пока я пробираюсь к выходу из осточертевшего мне помещеньица. Ух, наверное такие же впечатления у тех, кого выпускают из тюряги! Прямо, как в кино. И как и положено в фильме — меня встречают, и даже такси стоит. В виде нашего БТР — именно его туша дверь перекрыла. Ну, специфика такая нынче.

— Привет работорговцам! — лыбится с брони Званцев.

— Иди ты к черту! — огрызаюсь я и осматриваюсь. На улице не сказать бы что много публики — по сравнению с теснотой в комнатке — так считай и пустынно. То ли зевак уже разогнали. То ли людям и так есть чем заняться, но публики не много. Впрочем не успеваю я решить — что более верно, как подошедший сзади угрюмый старлей (а вот не жалко мне тебя, бдительный сукин сын, ни разу не жалко!) бурчит:

— Пошли!

— Это куда еще? — удивляюсь я.

— Вещи свои заберешь — поясняет старлей, стараясь не смотреть на меня.

— Вот уж шиш! Сюда тащи все, гулять мне с тобой никакого интереса и радости нет, нагулялся уже!

— Невелик барин, не буду я тебе твое барахло носить! — ярится старлей.

— Еще как понесешь… — начинаю я.

— Мухой полетишь — вякает с брони Рукокрыл.

— Стремительным домкратом! — поддерживает его Ленька.

— Помолчите ребятки — останавливаю я поток их остроумия.

От старлея прикуривать можно. Но стоит как вкопанный, глазами меня сверлит.

— Знаешь, ты мил человек и так уже попал по полной схеме. Но я вот думаю, сегодня мне главврачу придется рапорт писать, а завтра на пятиминутке мне положено будет информировать коллектив клиники о сегодняшней операции. Вот я и думаю, как мне рапорт писать и что говорить. Не, ты не думай, что я совсем сволочь. Ургентных там пациентов или еще что срочное мы от вас принимать будем по-прежнему, но вот все остальное я могу постараться и перекрыть.

— Ага, а я тебе и поверил! — заявляет старлей.

— Не я самостийно, а путем вдумчивого воздействия на коллег и начальство. Моему начальству очень не понравится, что вы собирались меня банально похитить, как барана…

— Баран и есть! — говорит отчасти правду оппонент.

— Не тебе судить, милчеловек! Просто для ваших все станет в два раза дороже, в два раза тягомотнее и в два раза хлопотнее. И я тебе ручаюсь, что проблемы будут обязательно связаны с тобой, чтобы пациенты знали, кого благодарить от души. Вот на это у меня пороху хватит.

— Это точно, он злопамятный, как гиеновидный слон! Вот начнет он своим внимательным хоботом ощупывать все твои трещинки — урыдаешься! — умудренно кивает головой Ленька. Второй засранец тут же заявляет бордовому старлею, что как врач-то я так себе, а вот гадости делать — чисто профессор! Стервецы какие, резвятся, как щенята.

— Он уже такому как ты гонорею лечил рыбным жиром! — добавляет Ленька.

Старлей, дошедший до температуры кипения, смачно плюет на землю и исчезает за углом домика.

— Ну что вы разбрехались-то, как деревенские дворняги — укоризненно заявляю я шутникам — когда это я гонорею рыбьим жиром лечил?

— А что, перспективное направление в вашем живодерском рукомесле — заявляет высунувшийся из стального гроба Вовка.

— Ну вот тебя тут не хватало — начинаю было отповедь я и осекаюсь. Да, Вовки с бронетранспортером мне очень не хватало последнее время. И этих двух болтливых оболтусов я тоже чертовски рад видеть тут и сейчас. Черт с ними, пусть резвятся. И они резвятся и я очень рад, что никто из ржевских не слышит всей этой кучи ехидных предложений как и чем лечить теперь этих полигоновских. Хотя пара предложений, в общем, при некоторой обработке, вполне может и сгодиться, это я великодушно отмечаю, что вызывает новый приступ энтузиазма.

— Точно, не хватало — кивает весело Вовка. Ну да. Его трудно обидеть, он толстокожий и знает себе цену. Из домика тем временем шумно вываливаются инженеры.

Не все, правда, Чечако что-то там убедительно балаганит, вот настоящий талант у человека говорить без перерывов и даже вроде как по делу, особенно если не сильно прислушиваться.

— Оценили достоинства устойчивой радиосвязи? — усмехается, поблескивая глазами, Чарджер.

— Вы услышали мои вопли в эту "ежитсу"? — уточняю я.

— Именно так. Только она не «ежитсу», а «есу» называется. Аккурат на нашего чифа попали, а уж Эхо всех нас на уши поставил. По-моему, мы вполне сработали как группа быстрого реагирования — горделиво замечает инженер.

— Да. За это — спасибо, мне честно признаться было грустно, когда меня замонали — признаю я очевидный факт.

— И за что вас, как вы выразились предельно метко — замонали? — интересуется стоящий рядом инженер в полосатом камуфляже.

— Если не секрет, конечно? — понимающе замечает Чарджер.

Черт его знает — секрет это или нет. За свой длинный язык я не раз огребал, но с другой стороны лучше самому про себя рассказывать, чем другие про меня слухи пускать будут, опровергай потом. То ли он шубу украл, то ли у него украли, а осадочек остался, как же знаем.

— Пара сукиных детей из задержанных — опознали меня. Когда брали танкоремонтный завод, ну там лагерь был для выживших…

— Мы в курсе — кивает полосатый камуфляж.

— Меня попросили съездить на выезд — там у кого-то повреждение позвоночника было. Мы с нашим снайпером и поехали. Машины своей не было, сели на попутку, а там, как на грех, были выпнутые из лагеря за всякие художества отбросы общества. Их типа на выселки определили, на манер Робинзона. Ну, и мы в виде конвоя и охраны. Этих выгонтов в Узигонтах высадили с багажом. Ну, а так зря ездили — помер спинальный.

— Выходит, Робинзонов прибрали ропшинские? — кивает Чарджер.

— В тютельку. Вот меня и обвинили в работорговле, значится, на основании этих показаний — подвожу я итог своему сказанию.

— Почем продавал-то? — не очень умно шутит с брони Рукокрыл.

— Даром отдал. Гнилой товар-то был — отрезаю я.

— Язык подберите, молодой человек, а то свисает — строго говорит Рукокрылу полосатый камуфляж.

Званцев-младший собирается возбухнуть, но в бок его тычет локтем приятель, сидящий рядом на горячей броне, да и Вовка взглядывает неодобрительно. Неловкую паузу нарушает щуплый пацан срочник — он вроде как замечен был мной у Ржевских. В лапках это кефирное создание с натугой тянет картонную коробку из-под телевизора средних габаритов и оттуда торчит ствол моего калаша, уж что-что, а свою дудку самострельную я опознаю издали. Субтильный вояка презрительно брякает мне коробку под ноги и пытается гордо удалиться, но Вовка, выпрыгнув из БТР ловко цапает это ходячее недоразумение в берцах за шкирку.

— Воен, скажи-ка дядям! Это все что значит? — раздельно спрашивает Вовик.

— Вашего лепилы шмотки — вякает остановленный, неумело пытаясь вывернуться.

— Стоять, Зорька! — прикрикивает на лопуха, не шибко старший по сравнению с «военом» курсант Ленька.

— Руки убери! — стараясь придать своему голосишку значительность и непреклонность начинает дрыгаться воен.

— Опись где имущества и вооружения? — строго спрашивает его полосатый камуфляж.

— Покрали небось, молодой челаэк, все что можно, пока несли? — с барской интонацией заботливо подливает маслица в огонь и Чарджер. Тут же на горемычного срочника вываливается сразу поток весьма низкосортных, надо заметить, шуточек и претензий. И это ему еще повезло, Чечако на его счастье еще полощет мозги нашим партнерам — оппонентам в комнатушке. Он бы мозги этому сопляку прополоскал бы куда как мощно.

— Да отвяжитесь вы, не брал я ничего! — чуть не плачет не ожидавший такого расклада салобон. Я тем временем шустро просматриваю сваленные в коробку мои вещи и стараюсь углядеть недостачи. Автомат на месте, «Малыш» тоже, разгрузка вот и даже моя, не позарились. Каска, пистолет. Рации обе, гарнитура на ухо лежит, документов только нет.

— Удостоверние скоммуниздили — говорю я собравшейся публике.

— Тогда придется этого обмылка захомутать в виде компенсации. Пусть нам картошку чистит, а удостоверение вам новое нарисуют, пока старое не вернут — заявляет уверенным голосом Вовка.

— Не годится. У меня удостоверение было заламинировано, так что ценность повыше, чем у простой бумажки.

— Тогда надо этого мурзилку в целлофан замотать — кивает с брони Ленька.

— Идите вы к черту! — начинает рыпаться салобон, которому очень неуютно в нашей компании. Накал нарастает, потому как ему на помощь приперлись его товарищи, во главе с этим злобным мудаком, что хотел мне все время в ухо наладить. Инженеры со вкусом и удовольствием влезают в свару, наши не отстают. Но мордобой так и не начинается — прибывает замначраз и начинает орать на нас нечеловеческим голосом. В итоге страсти остывают, ржевские откатываются на исходные позиции, инженеры нехотя заканчивают перепалку, меня тут же высокое начальство отсылает с глаз долой, я ему только успеваю доложить, что у меня пропало удостоверение и — тут я вспоминаю, что у меня был трофейный ятаган, а теперь его нет. Замначраз машет рукой и вваливается в домик, тут же оттуда вываливаются все лишние. Я так понимаю, что осталась пара Ржевских незнакомцев, Брысь с Ильясом, да свита замначраза. Его охрана тут же берет под контроль местность. Больше нам тут делать нечего.

— Ну и что мне делать? — спрашиваю я у присутствующих, благо нас отогнали подале от домика.

— А вы для чего сюда шли? — уточняет Чарджер.

— Интервью дать, разумеется, для Радио Кронштадт, да конкуренты перехватили — ехидничает с невинным видом Чечако.

— Не, я в разумении свои трофеи собрать — заявляю я.

— Это какие трофеи? — уточняет Чарджер.

— Джип, стрекалку для зомби, еще там всякое — туманно поясняю я.

— Знаете, мне кажется вам лучше все же подождать — мы разберемся с трофеями, вашу долю вам доставим. Сейчас Олега дергать не стоит — он нашел очень интересную инфу, на сей момент копирует и разбирается, а вы с ним на пару работали. Тем более, что стрекалка вообще-то оказалась интересной штучкой, так что скорее это будет не личный трофей, а на команду. Даже на две команды, от нашей опять же Олег был. Да и насчет совместного похода за «есу» стоит поговорить — резонно толкует Чарджер. В другое время я бы с ним поспорил, но вот сейчас — неохота. Мой грабительский поход кончился настолько нелепо и неудачно, что как-то все желание наживаться пропало. Пошел по шерсть, а вернулся стриженым.

Пока я думаю, к домику подлетает разноволосый командир этой буйной инженерской ватаги по прозвищу Эхо, ехидно на меня смотрит, коротко ржет, потом выдает совершенно неуместное:

— Бежала овча мимо нашего крыльча, как шлепнеча да перевернеча. Я ей: "Овча, овча, на хлебча, а она и не шевелича". Чарджер! За мной, нас ждут великие дела!

Оба ныряют в комнатушку, видно вызвали для чего-то и их. Там прямо Большой Совет получается? Или как все это понимать.

Мне чем дальше, тем меньше хочется тут находится. Мимо трофеев меня вежливо прокатили, самостийно хозяйничать охота пропала полностью.

— Вовка, может отвезешь меня отсюда нафиг. Наши сейчас где? Чтоб к ним!

Водитель хмыкает, тянет из разгрузки рацию. Коротко сообщает майору, что увезет нашкодившего лекаря к танку. Слушает ответ, потом кивает на стоящего в теньке "Найденыша":

— Залезай. Покатаю. А вы, ребятки, пока тут подождите, мало ли что. Будьте паиньками и не шалите, оглоеды! Давайте, давайте, слазьте, расселись тут… Графья Парамоновы…

Курсантеры, отругиваясь, слезают с брони, вертят головами, где бы пристроиться, а я ныряю в уютное брюхо БТР. Ну прямо дома! Каждый проводок родной!

— Как считаешь, чего там, в комнатушке-то? Я им, судя по всему не нужен, речь о чем-то другом идет, не?

— А нам не пофиг? Тебя отмазали, теперь за свой косяк Ржевские будут репарации с компенсациями отслюнивать. Там же Ильяс, так что он с них не слезет. Глядишь и исполнится его мечта о сети кафЭ и бутиков…

— Ну да. Как же, мечты… Не те масштабы в Кронштадте. А в других местах если что и открывать, так разве что бутик "Ле гопнИк" и кафе "Бомжмур".

— Пожуем увидим — резонно отвечает Вовка.

— А телевизионщики уже у танка съемки закончили? — вспоминаю я.

— А то ж! Они уже в Крон похряли. А этот Чечако вишь новую сенсацию учуял… Ты учти, майор всякие несанкционированные интервьи воспретил.

— Да я понял, чего тут…

А дистанции тут детские — мы уже и приехали. Танк стоит на месте, народу вокруг него уже немного, менты закачивают погрузку в машины той самой кучи трофейного оружия, а я вдруг вижу у Енота тот самый пропавший у меня ятаган. Ну, точно ведь — он мне его не вернул же! Вовка с разворота укатывает обратно, а я присаживаюсь к греющимся на солнышке. Мое появление проходит без эксцессов, вижу, что они степенно продолжают прерванный моим появлением разговор.

— Учить надо бойцов всему, многое может пригодиться — выдает как раз мудрую мысль Павел Александрович.

— Особенно если учат верно. Тому, что нужно — добавляет Серега.

— Вот именно. Тут к слову такие события разворачивались, что и в фанастике выглядеть будут неправдоподобно. Вот вы толковали про полезность ножиков. Мне в этом плане вспоминается такой Герой Советского Союза, как Александр Мнацаканов. Особо отличился он уже здесь, за что Золотую звездочку и получил, но предпосылки раньше были.

— А ножики при чем? — продолжает вертеть в ручонках ятаган Енот.

— Когда свежеиспеченный лейтенантик получил свой первый танк, то экипаж немного удивился, что командир носит с собой всегда не вполне приличный танкисту нож.

— Ну, кавказская кровь, да.

— Экипаж тоже этим делом заинтересовался — знаете, если командира уважают, то и подражают ему. Попутно командир всерьез занимался обучением своего экипажа вовсе уж ненужной, вроде, танкистам рукопашке и применению ручных гранат. Нет, оно положено было такому учить, но вы ж сами знаете разницу в армии между «положено» и «старательно». Вот свой экипаж Саша учил старательно. Потому когда под городишком Каменск немецкое противотанковое орудие в паре десятков метров от своей позиции вынесло тридцатьчетверке ведущее колесо и «разуло» развернувшийся боком от этого зубодробительного удара танк, события пошли совсем не так, как артиллеристы ожидали. Они успели второй болванкой поджечь вставшую машину, после чего выскочивший первым из полыхающей тридцатьчетверки с гаечным ключом в руке мехвод, с досады, наверное, запулил в противотанковый расчет этот самый инструмент. Вероятно, немцы приняли летящий предмет за гранату, потому как грамотно укрылись. Подарив этим несколько драгоценных секунд экипажу танка, выскакивающему горохом из пылающей тридцатьчетверки. Дальше пошло совсем неожиданно для панцербрехеров. Повыпрыгивавшие из механического костра как были — в горящей одежде, тушить ее было некогда, а по январской погоде одеты были тепло, многослойно и огонь пока еще не шибко припекал сквозь вату, танкисты атаковали орудийный расчет, швырнув по дороге пару настоящих гранат в ровик и ввалившись на позицию в виде огненных чертей. И взяли очумевших артиллеристов в ножи. Рукопашная схватка с ножами и пистолетами в упор была короткой, но злой и жестокой, противотанкистов вырезали, захватив орудие в полной исправности. Да еще и с запасом снарядом. После этого затушили одежку и обнаружили, что лейтенант спекся — у него сильно обгорело лицо и после драки отекало все сильнее, он уже и видеть не мог. Вот тут мне не совсем ясно — обычно писали, что он ослеп, но врачи сумели за несколько месяцев восстановить зрение… — смотрит на меня Павел Александрович.

— Ну, тут возможны варианты — например, могли образоваться спайки между веками, тогда их надо очень аккуратно иссекать. Чтобы человек мог просто открыть глаза. Может быть еще ранение какое было, с проблемами в неврологической области. Нервы ведь тоже восстанавливаются, хотя и очень медленно — выкручиваюсь я из неясной ситуации…

— В общем так или иначе, а по излечению Мнацаканов попал уже на Ленинградский фронт, получил КВ, но на КВ служил не слишком удачно, не нравилась ему эта неповоротливая шарманка, да еще и ухитрился экипаж ухнуть не то в волчью противотанковую яму, не то крупную воронку. Танк воткнулся стволом в землю, застрял намертво, пришлось спешно эвакуироваться с ничейной земли, сняв самое ценное — пулеметы, прицел, замок от орудия и ты пы, а потом возиться, выдергивая стылую тушу под огнем… Перевод на средний танк был принят с радостью. И на Т-34 Мнацаканов как раз и очень неплохо поработал. Прославился же Александр Сидорович во время снятия блокады.

— Известный рейд по замыканию кольца? — хмыкает Енот.

— Он самый.

— Вы бы внятно говорили. Раз уж начали. Кольцо — это ведь блокада города? — уточняет Серега.

— Не совсем. При снятии блокады наши как раз ломали все рубежи немецкой обороны, понагороженные тут за три года. При этом рассекали немецкие войска танковыми ударами, образуя мешки теперь уже для германских войск. Как раз удар танков и пехоты от Красного Села на Кипень и Ропшу, навстречу ломившейся с Ораниенбаумского пятачка 2 ударной армии должен был посадить в мешок Петергофско-Стрельнинскую группировку немцев. Отрезать от снабжения, не дать эвакуировать массу ценнейшего оружия и снаряжения. Тут одних дальнобойных сверхорудий было за сотню. В общем надо было накормить немцев тем же блицкригом, что они летом 41 устроили. Только все происходило зимой. На местности, богатой болотами, ручьями и речушками, покрытой снегом местами по пояс, с серьезно оборудованными рубежами немецкой обороны. Удалось выбить немцев из Красного села. Потери понесли весьма печальные. Приказ — пробиваться на Кипень и Ропшу, а вариантов с гулькин нос. Потому что там, где ехать удобно — у фрицев хорошо оборудованные узлы обороны, набитые противотанковыми средствами и с добротными минными полями. И будет как перед Красным селом, где пришлось немецкую оборону прогрызать, теряя машины и людей. А вот идти не по готовым дорогам — не получится. В Дудергофе немцы плотину взорвали, затопили ледяной водой местность, да еще впридачу железнодорожная ветка забита вагонами — и получился такой непроходимый для танков забор, баррикада на рельсах. Вот и выбирай, как помирать.

— А Мнацаканов на тот момент чем командовал?

— Ему поручили командование передовым отрядом бригады. И было у него в этом отряде четыре Т-34 (все, что в батальоне осталось), да три Т-26, да с бору по сосенке три взвода самоходок разного калибра — по три штуки на взвод. Всего на круг 16 машин разного вида, сборная команда.

— Небогато. Да еще если прикинуть, на что эти древние Т-26 годились… — кивает Енот.

— Еще автоматчиков дали и саперов — как танкодесант. И в общем настроение у приданных поганое, потому как через стоящие вплотную вагоны не пролезешь. А идти в лоб по пристрелянному шоссе… Командир тем временем вспомнил, как работал на железной дороге и полез в стылую воду, которой налито уже было от щиколотки и до уровня "этих самых… вам по пояс будет". В общем, решение он нашел — удалось вагоны расцепить, по отмеченному вешками пути подобраться к железной дороге танкам и аккуратно выгоны, на буксир взятые, так раздергать, что получилась дырочка — аккурат танку пролезть. И пролезли. Сам Александр Сидорович тут же отметил, что после такого начала подчиненные приободрились, команды стали выполнять с охотой и даже расщедрились — совершенно незнакомые экипажи притащили сухую одежду и обувку, чтоб переоделался и ехал дальше в сухом, а у самоходов и «согревающее» нашлось. Поехали дальше, а следом — держась в трех километрах — шла вся бригада. Без проблем проскочили до поселка Телези, и тут-то передовой отряд накрыло — и артогнем и пулеметами, сшибло несколько человек десанта, защелкало по броне. Опорный пункт в деревне. Деваться с дороги было некуда — тут и танк завязнет, потому решили и здесь нестандартно — включили фары, увеличили скорость. Гансы огонь прекратили — колонна — то шла оттуда, где танки советские пройти не могли, потому приняли за своих, благо мешанина была преизрядной. За это и поплатились — передовой отряд открыл огонь, только въехав в деревню, зато огонь плотный, благо было по кому стрелять, к тому же безнаказанно — линию артиллерийских ПТО колонна проскочила и довольно быстро выскочила из деревни, наведя там шухер и вызвав панику — даже в темноте было видно, как особенно нестойкие морально немцы из деревни разбегаются, завязая в снегу, различимые как клопы на простыне. Можно было бы переть дальше, на Русско — Высоцкое, но сзади шла бригада и ей бы досталось от ПТО в Телези. Потому передовой отряд развернулся и атаковал деревню с тыла, где орудий не было. Перед этим в башню постучали танкодесантники — у одного из них разворотило ППШ не то пулей не то осколком, потому танкистам пришлось ему отдать свой автомат, в 44 году уже все танкисты знали, что без пехотного прикрытия — каюк.

Чертыхаясь, немецкие панцербрехеры выкатывали свои орудия из ровиков, разворачивали их в сторону наглецов… Тут на них с неприкрытой уже дороги, сзади и вывалились основные силы бригады. Погром был полный, артиллеристы и выстрелить не успели, да и невозможно из тяжелого ПТО вот просто так бахнуть посреди улицы, если сошники не вкопаны — прыгнувшим при отдаче орудием весь расчет покалечит. Разбегавшихся из деревни по снежным полям стало еще больше. Разбираться с ними было некогда, надо было замыкать кольцо окружения и побыстрее. Рванули на Русско-Высоцкое и там напоролись, досталось настолько издалека и такими калибрами, что поняли — там Тигры или зенитки. Потеряли два танка и три самоходки, огонь такой плотный, что без артиллерии не расковыряешь. Приняли решение обтечь и опять атаковали с двух сторон. Тяжелый был бой, но и Русско-Высоцкое заняли. Передовой отряд, изрядно поредевший, двинул дальше. Выскочили к Кипени, а там войска колоннами и танков до черта. Мнацаканов полез пеше в разведку, взяв с собой несколько автоматчиков. Если в Кипени немцы — то паршиво, слишком много. А наши должны быть дальше — до Ропши еще катить и катить. Смотрели, прикидывали. Ракеты там в Кипени пускают, деревня почти вся горит. А боя нет. Непонятно. Наконец точно убедились — свои. Встретились, наконец, с 2 ударной армией, с ее авангардом. Радировали. И, судя по всему, информацию ждали — времени прошло совсем немного, а уже Москва голосом Левитана оповестила страну, что историческая операция по снятию блокады с Ленинграда победоносно завершена! Но это Левитан в Москве сказал, а тут в мешке оказалось поболе двух дивизий вермахта и им в мешке было неуютно, они из него рвались, не считаясь с потерями. Публика-то серьезная подобралась и эсэсовцев много — и «Нордланд» и «Нидерланд» с «Полицаем», да и вермахтовские были хороши. Дрались очень упорно, прекрасно понимая, что за блокаду их по головке не погладят. Ну не любят их тут. И, надо сказать, пленных нацистов и впрямь взяли мало — около 3000 всего. Но это потом, а пока надо было заправиться, пополнить боезапас, перекусить и хоть немножко поспать. Приказ не заставил себя ждать — группе Мнацаканова было поручено оседлать важную развилку дорог и взять под контроль мост, перекрыв таким образом один из выходов выдирающимся из мешка разгромленным немецким войскам. Самого командира подбодрили тем, что представляют к ордену "Красного Знамени" за ночной рейд. Поредевшая группа покатила выполнять приказ, и еще не доехала до развилки почти километр, как передовая тридцатьчетверка, шедшая в виде головного дозора, с грохотом и хрустом встала как вкопанная посреди дороги и, чуть помедлив, полыхнула дымным костром, хорошо еще экипаж успел горохом мелким ссыпаться из танка.

— Повезло маслопупам — хмыкает Серега. Но с сочувствием хмыкает, слыхал я что ему тоже приходилось из горяшей БМП выметаться спешно.

— Это да. Можно сказать — повезло. Погода была мерзкая, темно, ну как бронетехника горит — вы и сами знаете. Знатная дымовуха получилась из Т-34, а еще ветер порывистый — в общем не видно, что дальше. К танку Александра тем временем добрались командир и мехвод с горящей машины. Доклад оказался неутешительный — минимум два тяжелых танка Тигр стоят за мостом через глубокий овраг и держат дорогу под прицелом. Поразмыслив, Мнацаканов послал группу саперов с толом по дренажной канаве в обход, а сам на своей тридцатьчетверке, прикрываясь дымом и пылающей машиной выдвинулся вперед, чтобы прикинуть дальнейшие действия. Танк уже подошел к воняющему горелой солярой и железом кострищу, как вдруг из дыма вылез угловатый здоровенный силуэт. Один из двух Тигров точно так же выдвинулся, прикрывшись дымом, и встреча была неожиданной для обеих сторон. Выстрелили почти одновременно, немецкий снаряд долбанул, словно кувалдой в колокол, и на счастье ушел рикошетом, советский точно так же взвизгнул, отскочив от брони Тигра. Рассчитывать на такое везение при втором выстреле тяжеловеса было глупо и мехвод Миша Буриков, резко газанув, прижал Т-34 вплотную к врагу. У немца длина пушки — пять метров, за габариты танка она вылезает больше чем на два метра. А Т-34 сам длиной в шесть метров, потому когда стоит вплотную, Тигре стрелять никак не получится. Немецкий мехвод это тоже сообразил и двинул махину вперед, стараясь раздавить наглого противника, или хотя бы повредить ему ходовую. Буриков отреагировал мгновенно, сдав задом и не отходя слишком далеко. Начался тяжеловесный смертельный вальс. По скорости и маневренности тяжеленная кошка уступала середнячку Т-34, потому как только кошак тормознул и дернул назад, чтоб получить возможность стрельнуть в упор — Буриков опять оказался вплотную, в мертвой зоне. Тигр дернулся снова вперед с доворотом, страясь отжать верткую тридцатьчетверку за пределы защищавшей ее от второго Тигра горящей машины, рядом с которой оба врага и вальсировали. Тогда бы вторая Тигра увесистым снарядом расправилась с унтерменьшами, но Буриков сам был не промах и старался маневрировать так, чтобы подставить Тигру бортом для наших самоходов. При этом оба «танцора» сами старались прикрываться друг другом от возможного стального пудового болвана со стороны своих болельщиков. Кончилось дело внезапно и очень неловко для немецких панцерманнов — во время одного из разворотов, Тигр соскользнул всей гусеницей с обледеневшей бровки придорожного кювета и величественно завалился боком в этот самый кювет, намертво сев брюхом на кромку, завязнув быстро и наглухо. Поставив свою машину в безопасном месте за полыхавшей тридцатьчетверкой, экипаж Мнацаканова перевел дух. Тигр сидел в канаве, как пойманный в ловчую яму мамонт, и ничерта не мог сделать. Некоторое время панцерманны еще вертели башней, причем пушка то топырилась в серое небо, то возила дульным тормозом по земле. Но ясно было, что теперь их оружие бесполезно, а дураков лезть в тот узенький сектор, где пушка еще была опасной, на этом участке местности не водилось. Танкисты удивились, когда увидели рядом своих автоматчиков. Те порадовали приятной новостью — пехоты при втором Тигре не было, а экипаж так увлекся вальсом своего напарника у горящей тридцатьчетверки, что совершенно пролопушил визит саперов. Те не упустили представившегося им шанса и теперь от второго Тигра остался искореженный металлолом, правда вот тола у саперов не осталось совсем. Погорячились, немножко. Зато результат впечатляет. Что теперь делать — неясно, но не расстреливать же самоходам в упор практически исправный трофей? Основная часть группы тем временем оседлала развилку, у Тигра осталась машина командира и часть автоматчиков.

Тигр опять покрутил башней и замер. Тем временем автоматчики споро, но осторожно, не подставляясь под танковый пулемет, приволокли за ручки деревянный ящик с патронами, который выглядел вполне грозно, как словно бы был с толом, и деловито стали «минировать» опозорившегося гиганта. Мнацаканов, встав так, чтобы его его точно видели, но не могли прищучить из пулемета убедительно показал сидящим в перекошенном тяжеловесе противотанковую гранату. Пантомима оказалась действенной — люк на башне Тигра с лязгом открылся, и оттуда высунулась рука с тряпкой, цвет которой небрезгливый человека мог бы с натяжкой назвать белым. А потом, один за другим, из танка стали вылезать немцы. Мнацаканов еще успел удивиться, что как-то много народу лезет из машины, куда больше экипажа, как его опалило словно поросенка и, кувыркнув неодолимой силой, шмякнуло о мерзлую землю. Когда он с трудом пришел в себя, автоматчики выдавали плюхи и затрещины с пинками сдавшимся немцам за нехорошие манеры — ишь, стрелять после сдачи в плен. А тех, как легко было убедиться, оказалось куда больше, чем положено по штату для танка Тигр. Да и сбродные были немцы, причем с чего-то — частью офицеры. Когда контуженному командиру немножко полегчало, и даже стало что-то слышно, выяснилось, что стоявшего в позе триумфатора Александра обидел кто-то из сдавшихся немцев, то ли случайно, то ли нарочно, выстрелив напоследок из пушки. Мнацаканов стоял вне зоны действия пулемета и орудие не могло в него попасть, но вот вылетевшими вбок и назад при выстреле из этой 88 миллиметровой дуры пороховыми газами, причем не всеми, а той частью, что отразилась от боковых выступов дульного тормоза — его неслабо контузило. Зато, кроме экипажа тяжелого танка, в плен попал и начштаба разгромленного пехотного полка и несколько штабников того же полка инфантерии, которым не повезло удрать на танке с документами.

— О, я помнится слыхал, что наши тридцатьчетверки не получили дульные тормоза на пушки. Именно потому, что предполагалось их использование с танкодесантниками, а если поставить дульные набалдашники, то при выстреле сдувать десант с брони будет — влезаю я в разговор. Павел Александрович кивает и говорит дальше как по писаному:

— Тигр оказался совершенно исправен, заправлен, были патроны к пулемету, вот снарядов оказалось маловато, да с рацией разобраться не получилось, связи по ней не наладили, хотя она вроде и была исправна. Возникла мысль, воспользовавшись темнотой использовать трофей и устроить пробку на проходившем неподалеку стратегически важном шоссе. Опытный мехвод Лозовский оказался вполне готовым вести и этот танк, набрали самых опытных танкистов в экипаж и дернули на Тигре к шоссе. Мимо заслона немецкого удалось проскочить, по своему они стрелять не стали, а на шоссе вклинились в сплошную колонну прущих из мешка грузовиков, тягачей, повозок и всякого разного, что бежало потоком, как зверье от лесного пожара. Застенчиво и невинно танкисты стали давить и спихивать с шоссе подворачивавшиеся под гусеницы машины и повозки, в обстановке общего беспорядка это проходило без особых последствий. Но надо было устроить надежную пробку, а на ровном месте битые и давленые машины препятствием не становились. Слишком просто их сдвинуть и спихнуть в кюветы, освобождая полотно дороги. Вот когда выехали на участок, где дорога довольно круто спускалась в низинку, а по противоположному склону осторожно на пониженной передаче карабкались тягачи с пушками на буксире — поняли, что это именно то, что надо. Из-за сложности подъема по скользкой дороге в низинке скопилось много техники, сзади тоже напирали. А выезжать было непросто, да еще и артиллеристы раскорячились и замедлили процесс. Мнацаканов со товарищи начал с штабной машины, из которой то и дело выскакивал руководивший переездом офицер. Для начала раздавили машину с руководителем, который еще пытался махать руками, когда его машину стали плющить — не мог себе представить, что это Иваны. Потом открыли огонь по тем, кто взбирался по противоположному склону и изрешеченные пулями тягачи, под грузом пушек съехали обратно, там где запертыми оказались другие машины и повозки. Кто мог — пытался объехать. Тем более сразу не поняли с чего это МГ заработал. Когда поняли — рванули кто куда и завязли намертво в снегу на обоинах шоссе. Что-то загорелось, что-то сцепилось железом накрепко. А Тигр молотил и молотил, создавая в низинке кучу покалеченной техники, намертво забившую шоссе. Развернулись, добавили тем, кто сгрудился сзади танка. Пробка получилась добротной, ее потом наши саперы три дня разгребали, так все перекрутилось в этой низинке. Началась паника. Тигр, потратив весь боезапас до нуля, и убравшись подальше от места побоища, опять же проскочил мимо немецких орудий. На этом везуха кончилась, потому как наши насовали в Тигр снарядов, когда утром танк стал выбираться к «своим». Пробить не пробили, но экипаж контузили добротно, а уж Мнацаканову после недавней контузии совсем солоно пришлось. Тигр опять захватили как трофей, удалось обойтись без жестких мер, разве что те, кто танк опять захватил, сильно расстроились, что в нем уже сидят те, кто поспел первыми. Мнацаканов еще пытался доложиться начальству, но был так плох, что и говорить не мог, мычал что-то, а потом свалился без чувств, чего потом сильно стыдился. В общем не по-кинематографически триумфы получились. Разве что для кино сгодился бы эпизод, когда перед отправкой в госпиталь Александра навестил комбриг Проценко и убедившись в том, что подчиненный оглох совершенно и не может понять, что ему в ухо кричат, нарисовал перед ним на снегу характерные контуры Звезды Героя.

Павел Александрович переводит дух.

— Впечатляющие танцы, похоже были — отмечает Серега.

— А у меня тут в этой самой котовасии прадед участвовал — говорит Енот, по-прежнему вертя в руках ятаган.

— Снятие блокады? — уточняет музейщик.

— Ага. Молокососом восемнадцатилетним. Полуторку водил, шофер. Вез какое-то добро, наскочил на дороге на нескольких выбирающихся из окружения фрицев. Они по нему несколько раз бахнули, он в ответ из нагана подобранного в окно пальнул и по газам. В общем шумная, но бестолковая встреча.

— Странно, что вот вы — молодой человек, а про прадеда помните, это сейчас не модно — несколько пафосно говорит Павел Александрович. Хотя да, в принципе с ним можно согласиться. Помнится, когда я своему американскому пациенту что-то этакое взялся рассказывать, он как ножом отрезал, сказав, что он все эти разговоры о войне никчемушной мнимой понарошкой считает, а сейчас, мол, о реальном думать надо и делать. Ну, может он и прав — у него вон солидный счет в банке уже есть, а у меня нет счета. Но мне кажется, у нас разорвана именно связь поколений. Раньше при решении проблем смотрели — а как выкручивались из этого положения деды? И с некоторыми поправками — учились у них многому. Теперь нам старательно вышибали эту связь, то рассказывая, что в проклятое царское время все было ужасно, и вообще история началась с большевиков, а до того не было ничего хорошего (надо отметить, что и до того был такой же подход — все, вишь, с Рюрика началось), потом нам объясняли, что все было ужасно в СССР, и таким образом хоронили ценнейший опыт прошлого. Между тем все, что было раньше, имеет тенденцию повторяться, и принципы выживания в катастрофах нимало не изменились — идет ли речь о пожаре, наводнении или войне. Вот что я из рассказов своего деда вынес? А самое главное — человек в одиночку ничего не сможет. Потому други, сослуживцы, семья — это важно. Хотя заносит это меня… Когда родителей-то видал в последний раз? А с братцем когда встречался? То-то же…

— Почему бы мне про прадеда не помнить, если он меня обучил железо понимать — по двигателям-то он мастер был, да еще и меня натаскал. Мама, правда, ругалась, что чадо все время в мазуте приходит — пожимает плечами Енот.

— Вундеркинд прямо, похоже — улыбается Серега.

— А як жеж — откликается, пошмыгтвая носиком, Енот.

Я между тем удивляюсь тому, как оказывается на меня много было навьючено — коробка с отнятым у меня шматьем и железом и впрямь тяжеленная, а у меня было какое-то странное ощущение, словноя не то, что голый. Но как бы без штанов. Потому начинаю доставать сваленные в коробку вещи и прилаживать их обратно на себя.

— И как, что пропало, что поперли? — с интересом осведомляется Енот.

— Да вроде так все на месте, разве что документы у них остались.

— Проверь оружие и — на всякий пожарный — патроны поменяй — советует Серега.

— Ну а это-то зачем? — удивляюсь я.

— Похоже не слушал — на всякий пожарный — поясняет Серый.

— Удивил! Я думал, что это Енот — параноик.

— При чем тут параноик? Если оружие и боеприпас побывал у противника — надо ухо востро держать. Что тут паранойного? — обескуражено заявляет прямодушный пулеметчик.

— Ржевские же не противник пока? — уточняю я.

— Сейчас да. А ты там на мозоли ни у кого не сплясал? Никого не вздрючат за инцидент? Может просто рожа твоя не понравилась кому? Могет такое быть? — дожимает меня Серега.

— Ну да, тому старлею, что меня заарестовал, фитилей накрутят, наверное. Тем более, что он не проверил точно все, я вот по рации инженеров вызвал…

— Видишь? А гадость сделать — минута делов.

— В смысле чего? — туплю я.

— Да чего угодно. Вареные патроны тебе воткнуть — парочку. И будет у тебя в неподходящий момент осечка. Или патрон с доработанным порохом — чтоб тебе гильзу порвало, например. Да мало ли что. Мы в Чечне такое делали, и не мы одни. Старая маневра поднагадить — со знанием дела поучает меня пулеметчик.

— Помнится вырыли мы блиндаж с невбенической кучей немецких минометок в ящиках. Так вот на каждый ящик попадалась минометка без стопорных шариков во взрывателе — кивает Енот.

— Это в смысле — как?

— Очень просто, мина взрывается еще в стволе миномета. Миномет — минус. Расчет — тоже минус. Ну и для окружающих праздник, кто не в укрытии оказался — поясняет Павел Александрович.

— А, видел я такое! — понимаю я смысл видеозаписей в интернете. Где под возглас "Аллахуакбар!" разносило в клочья минометы, гранатометы и прочие такие же агрегаты вместе с расчетами:

— Ясно, понял, перезаряжу все. А эти патроны куда? — спрашиваю я умников.

— Огурцов на них купи — советует меркантильный Енот.

— Лучше выкинь нафиг. Вон — в канаву — прекословит ему Серега.

— Да жалко вроде… — жадничаю я.

— Похоже, тебе не понятно, что организм стоит дороже сотни патронов. Это же не то, что в самом начале, когда патроны поштучно считали, сейчас-то снабжение со складов вполне налажено. А на складах патронов на наш век хватит. Не куркульствуй по мелочи — вразумляет меня Серега, а остальные компаньоны усмехаются. Ну да, уже и подзабылось, как мы считали каждый патрончик, как с Сашей делали сами патроны, как в самые первые дни Беды Николаич выторговал на несколько сотен патронов у артмузейского начвора аж три уникальных ствола, в том числе и вспоминаемую мной с теплотой "Рыжую Приблуду" — ТКБ. Сейчас-то несколько сотен патронов вообще пустяк, особенно если они ходовых калибров, которые запасены миллиардами. Но это у нас в Кронштадте, благо есть возможности и силы и склады к рукам прибрать и транспортировку наладить (а это все и поврозь и вместе — сложно и хлопотно). В той же деревне, где мои родители обосновались — с патронами куда как строже, хорошо удалось подбросить им с авиеткой и оружия и боеприпасов, а то сидели с пятком стволов на всю кучу сбежавшегося народа. Да еще каких стволов — я помню, что за ржавая копанина была у моего отца. Однозарядная, ага. С вышибанием гильзы шомполом. Ударами полена по шомполу. Мрак. Но по тамошним условиям — и это было куда как лучше голых рук. Это вот в компьютерных играх хорошо — и оружия можно таскать кучу на себе, и боеприпасов и даже со всем этим бегать. На деле и оружие — весомые тяжелые железяки и патрончики весят очень злобно. Те же стволы и патроны, которые перебрасывал я с авиеткой родителям весили очень весомо. Пока загружали и выгружали — уставали. Особенно солоно пришлось с симоновскими карабинами — они хоть и карабины, а доводльно длинные и неудобные в тесной кабине. А еще обоймы к ним, да патроны…

— Одни убытки — вздыхаю я и начинаю выщелкивать из магазинов унитары. Пока — на расстеленный на бетонном блоке брезента кусок. Выкинуть их я и так успею. В танке оказывается некоторый запас как раз таких же — покрытых зеленоватым темным лаком 7,62 на 39. Оттуда и черпаю.

— Не все коту масленица — посмеивается Енот.

— Погоди-ка, ты же тут все время сидишь. Вот чем ты растрофеился? — напускаюсь я на него.

— Помимо танка — вот — и Енот кивает куда-то внутрь баррикады.

Нагибаюсь, смотрю, как он откидывает плащ-палатку, прикрывающую пару десятков обрезов — сделанных из охотничьих стволов. Очень бандитское оружие, хищно-зловредное с виду. Ничего хорошего от таких штуковин не ожидаешь, заведомо враждебное какое-то оружие.

— Это ты как успел? — искренне поражаюсь я.

— Коммуникабельность, искренность в обращении с другими людьми и добродушие — вот чего не хватает вам, лекарям. Именно потому вас и арестовывают посреди похода за награбленным. Вот посмотри на меня — мне все принесли прямо сюда и подарили совершенно даром — с видом безгрешного святоши поучает меня хромой.

— Не, ну я ж серьезно! — выговариваю я в ответ.

— Он ментам дал положить на видное место пару пулеметных лент и твой ятаган. Похоже это телевизионщикам особенно понравилось. Этакое проявление азиатской дикости посреди кучи трофеев. Вот за это десятком обрезов и отдарились, им-то это железо вообще-то никак не нужно, своего ментовского хватает — сдает хромого с потрохами простодушный Серега.

— Погоди, погоди, их же тут вдвое больше! И вот под ними — я перегибаюсь через бетонный блок, сдвигаю несколько обрезов сверху и вижу удививший меня раньше в куче трофеев оттюнингованный дурацкий «Борз» с нелепой для этой пукалки раскраской и всякими пониовыми приблудами, которые на короткоствольной плевалке смешно смотрятся.

— Божий промысел! — молитвенно поднимает очи к небу Енот и тут же совершенно другим голосом требует, чтобы я перестал царапать ценное оружие немытыми когтями.

— Ну и нафига тебе эти железяки? — удивляюсь я.

— Мне просто они нравятся эстетически. Они красивы сами по себе — ханжески тупит глазки хромой эстет.

— Самый ходовой товар на рынке — со своей стороны поясняет Павел Александрович.

— А, ну тогда понятно. Но мне инженеры обещали позднее трофеи передать.

Вместо ответа Енот оттягивает пальцем край моего кармана, на максимальную ширину и подмигивает.

— Это ты к чему? — отвожу я его грабку.

— Так держи карман! А можешь еще шире! — ухмыляется хромой.

— Не ну я же все-таки задания-то выполнил. И безногий этот тоже в курсе.

— О, наконец нашелся верующий в Справеделивость! Люди, дивитесь!

Мне неприятно чувствовать себя облапошенным. Хотя и не удивлюсь, если все трофеи, например, по наущению Чечако возьмут как компенсацию за утерянную в лесу радиоаппаратуру.

— Ну а вы, Павел Александрович, чем тут разжились? — перевожу я разговор на музейного служителя.

— Двумя расчетами минометов разжился — улыбнувшись отвечает он.

— Ну то есть тряхнули стариной?

— И ею тоже. Но для меня главное — ученички отработали на твердую тройку, а это замечательно — спокойно отвечает он, прихлебывая из фляжки.

— То есть как? Вроде бы все отлично прошло?

— Отлично, это когда все сделано как надо, без ошибок, несуразиц и с точными попаданиями куда нужно. Пока до этого еще тарахтеть и тарахтеть. Все живы-здоровы, отстрелялись в общем куда ни шло. Но не более того. Могли значительно лучше. Есть куда расти. Чтоб могли вешать десять мин в воздух — первая еще не попала, а десятая уже летит и потом сыплются очередью, никто там и разбежаться не успевает, чтобы могли накрыть движущуюся мишень, размером с грузовик или катер, чтобы могли вложить мину именно туда, куда надо…

— Требования у вас, однако — кручу я головой.

— Обычные требования. Снайпера — это ведь не только дядьки с винтовками на манер вашего беззубого ловкача. Любое оружие можно довести до такого качество работы, так чем миномет хуже?

Два джипа, забрызганные грязью до крыш, неспешно подкатывают к нам. Судя по тому, что присутствующие и не почесались — явно джипы знакомы. Впрочем, один вроде и мне на глаза попадался, только он не так был извозюкан, сейчас-то он словно после тура по дрищам вокруг Ладоги, есть там такая трассочка убойная. Точно, видел. Сегодня — когда была эпопея моя с конным инвалидом. Это как раз птенцы гнезда Павла Александровича, свежевыпеченные минометчики. Ну и точно — когда они начинают вылезать из машин, я узнаю и Славентия и белобрысого детину по кличке Малыш и бритоголового Юргента… Передняя дверка головного джипа открывается последней и мне за грязным стеклом кажется, что сидящая там рыжая Ракша измотана до предела, но выпархивает она из машины куда как проворно. Но это меня нимало не удивляет — женщины обычно показывают свою усталость когда угодно, но не тогда, когда мужиков вокруг много, да еще они и подчиненные. В такой ситуации женщины всегда фасон держат. Меня удивляет другое — степенный меланхоличный Енот как-то засуетился, когда увидал джипы, а дальше поступил совсем поразительно — украдкой выдернул откуда-то, представьте себе — зеркальце, глянул в него и что-то суетливо поправил в своей внешности. Зеркальце спряталось обратно в тайник, Енот снова застыл в прежней позе, но по его мнению уже куда как лучше выглядящий. Я-то особых изменений в его внешности не заметил, но это в конце концов не мое собачье дело. Переглянулись за спиной хромого с Серегой — тот тоже видел стремительное охорашивание Енота и потому подмигнул мне не без ехидства, но с пониманием. Видно, знает чего-то пулеметчик-следопыт, чего я не заметил. Ну раз так, смотрю внимательно.

Енот не спеша слезает с бетонного блока и степенно подходит к второму джипу. Там как раз радист минометчиков, протирая вспотевшую макушку платочком, что-то воодушевленно показывает Ракше. Вот как раз к ним степенно и с достоинством подходит Енот, причем старается хромать как можно незаметнее. Странно. Ему в общем на это всегда было наплевать. Впрочем, мне кажется, что некоторая неуверенность в его движениях все же есть. Или только кажется?

— Мадемуазель! Не соизволите ли вы дать мне ваш номерок? — снисходительно говорит Енот.

Ракша, обернувшись, окидывает его оценивающим тяжелым взглядом и с расстановкой заявляет:

— Я — мадам. И не соизволю.

— Позвольте уточнить — а почему? — так же выспренно спрашивает внезапный джентльмен.

— Шурупы приржавели. Которыми он прикручен — поясняет как дитенку и показывает пальцем на номерной знак своего джипа рыжая.

— Квипрокво — удивляет нас всех Енот незнакомым словом — я имел в виду телефончик.

— Это — легко — внезапно покладисто соглашается Ракша и вертко вытягивает из салона совершенно неожиданную штуковину — рыжую бакелитовую коробку полевого телефона — мы такие находили у немцев. Но этот явно не копанный, а новехонький. Женщина протягивает с деловым выражением лица этот древний телефонный аппарат Еноту, но он еще не успевает его схватить, как она разжимает руки и тяжеленный прибор летит вниз — прямо ему на ногу. На его счастье ремень оказался зажат в женском кулачке и короб пролетает совсем рядом с кончиком ботинка, чуть черкнув по асфальту. Хромой не очень ловко отпрыгивает, явно запоздав. На секунду вид у Енота растерянный, но он быстро берет себя в руки.

— Какая прэлесть! Я согласный, беру! А откуда у вас такой антиквариат?

— На блокпостах у ропшинских такие стояли — лезет не в свое дело простодушный Малыш. Ракша взблескивает на него выразительным взглядом.

— Не пали контору! — весомо приказывает она.

Малыш тушуется и ежится. Незначительно уменьшаясь в габаритах. При его габаритах трудно уменьшиться значительно.

— Покупили — безапелляционным тоном говорит она Еноту как ни в чем ни бывало.

— Так и думал! А продаете? Я бы вам помог в перепродаже, за смешной прОцент!

— Гм… А оно нам надо? — сомневается женщина, покачивая на руке за ремень тяжелый агрегат. При этом она оценивающе переводит взгляд с телефона на Енота.

— Конечно, что вы! С ручательством! — пыхтит Енот.

— Мне кажется с чего-то, что у вас это вряд ли выйдет! Это знаете не так просто делается, чтоб шесть полевых телефонов перепродать! Это вам не хухры-мухры! Только зачем вам сей мегодевайс в бакелитовой коробочке? Да еще в количестве шести штук? Это ж все равно, как если бы вы, почтенный, взялись конями Клодта с Аничкова моста приторговывать.

Хромой взволнованно парирует, сваливаясь с высокопарного речетатива на мелкогопническую речь:

— Да что кони! Их всего четыре, не развернуться толком человеку с коммерческим чутьем. Шесть телефонов! А я уже почти наторговал! Не, никакого креативного подходу к бизнесу! Не, ну че, я не откатил бы 15 % че ли?! Эх!..

И тут же исправляется:

— О, Боги! Видьте это!!!!! Я тут стараюсь впарить даже если и низачем вообще — ща бы еще кому навялили чисто за компанию, объяснили бы «зачем», а она… Не, ну как работать, а?

До меня внезапно доходит, что смущало во всем этом нелепом диалоге. Это ж явно брачный ритуал. И рыжая с ходу в него включилась, приняв правила игры. И взгляд у нее изменился. Теперь в глазах смешинки.

— Новую цену и наличие уточню у командного снабженца, как только вернется — говорит рыжая. Думаю, что это будет где-то втрое дороже!

— Мля… фсьо пропало… бросовые цены… — сокрушается хромой.

— Отнюдь! — поощряющее улыбается Ракша:

— У нас разные категории "бросовости цен", а точную я даже и не помню. Но точно могу сказать, что СТОЛЬКО, за почем мы их брали, они уже стоить не будут, даже для нас, о чем нас радостно предупреждали, заставив вбухать денег в покупку партии объемом "все, что есть". Так что не переживайте, ваш бизнес в безопасности. Если новая цена устроит всех, я даже соглашусь на 15 %!

При этом рыжая поддразнивающее высовывает кончик острого розового язычка.

— Ммм… душечка… а на 10 %? — реагирует оптовый покупатель шести телефонов.

— Поберехите нэрви, коллега, нам еще вместе работать и работать — отвечает рыжая.

— Мне просто стало интересно, а совсем не для формирования адекватной цены — неожиданно деловито заявляет хромой. И тут же переобувается на ходу:

— Таки а шо у вас еще есть?

— У нас есть фсьо — веско говорит владелица телефонной империи и уточняет:

— Вот от этого и исходите. От объема. У нас есть фсьо, но вы уточните параметры запроса. Давайте интересоваться вместе… скорродинированно… и совсем не для формирования адекватной цены! Конечно, нам же тоже просто интересно. И клиент будет доволен, что его выслушали… Продавец и цирюльник — самые древние, хоть и кустарные психоаналитики. Вы не знали?

Енот преданно смотрит круглыми невинными глазками:

— Ммм…. объема чего? Ах, о чем я… да, от объема, конечно… Но тогда — 7 %! Да, милочка?

— "Я второй раз ошибся, мистер Фёст! — грустно цитирует откуда-то из забытого, но знакомого, печальная Ракша, повернувшись к своим минометчикам, смотрящим на всю эту, надо заметить достаточно нелепую мизанчсцену. Нелепую, если не понимать подкладки происходящего. А я-то понимаю! И она потом убито поясняет хромому:

— А я было приняла вас за серьезного человека с серьезными намерениями!

— Я именно такой! — горячо заверяет ее Енот и поясняет:

— Я просто хочу именно фсьо… но подешевле…. сделайте мне скидку снихрена, а? Ну, хотя бы 5 %? А? Вы меня же понимаете? Вот и я про то же — я всегда имел таки тягу стричь!

— Как я вас понимаю! — повеселев, отвечает женщина.

— Мы с вами — родственные души! — радостно поддакивает хромой:

— …потому — может не 7 % а 6 %, а?

— Как вы сказали? С нихрена? — она оценивающе окидывает взглядом не слишком внушительно выглядящую на фоне Малыша фигурку Енота. Прикидывает что-то, смотрит еще раз, потом выдает несколько рискованную на мой взгляд фразу:

— А вы пока точно не обрезАлись еще? А то, знаете ли 5 % от хрена, это таки на второй раз может ничего и не остаться. Вот у нас сегодня совесть опять завезли… Такой знаете ли товар, но лично для вас могу сделать скидку и даже по бартеру сменять. Берете? Огнетушители не нужны? Практически безвозмездно отдам. А то ви так жжоте, так жжоте, что я еще лет 10 лишних проживу…

— Кто тут заговорил про совесть? У кого-то вдруг объявился этот товар? — раздается знакомый голос. Ну, понятно, как где какая свара, так тут же оказывается в ее гуще Чечако. У него такая спосбность. Я и не заметил, как он подошел. Правда, тот сектор за Павлом Александровичем, а Чечако как-никак союзник, с чего бы поднимать тревогу-то…

— Б-г с ним, со вторым разом — мы же не дети, нам и первого вполне хватит!.. ах, да, о чем это мы… — скрипит в ответ Енот характерным въедливым старческим голоском правоверного иудея, что у него получается всегда просто отлично:

— Совесть, совесть…. совесть… Нет, не припомню — совершенно неходовой товар, очевидно… Знаете что? А отдайте его, например, Чечако! Даром… бонусом! И комплекс интеллигента добавьте если есть, а я сразу таки впарю ему телефоны… кальян и фарфоровых слоников — все одно совесть ему не позволит отказаться! У вас же есть лишние слоники? — помахивая пальцем в воздухе предлагает хромой.

— Согласна! 9 %! И я не ломаю вам этот палец. Согласитесь — это очень выгодное предложение! Ну… если вы не согласны, то придется нам с Чечако пойти выпить по чашечке кофЭ, поговорить за жизнь… И — тут она глубоко и горестно вздыхает — таки взять это непосильное бремя продажи груды телефонов на свои хрупкие девичьи плечи.

— Милочка, давайте все же 8 % — и вы не ломаете мне палец, но обзываете кровопийцем! А Чечако я сам угощу коффэ и побеседую — стоит ли утруждать и взваливать на эти… мммм… плечи… столь непосильную ношу? Я готов избавить вас от сего!

— Смело! — поощряет его радист Юргент. Чечако кидает на него косой взгляд и, как десантник по принципу "с неба на землю и в бой" лихо влезает в совершенно непонятную для него беседу, довольно складно заявив:

— А я бы мог доставку вам делать, в зависимости от процента, хотя на тут все дороже, чем в Питере, а я как раз между вами стою…

Потом он правильно оценивает выразительные взгляды с обеих сторон и принимает верное решение:

— … хотя я наверно завтра зайду.

— Нет, вы это видели, коллега? Мы не нашли клиента, мы нашли транзит! Это же куда привлекательнее и открывает такие перспективы! — утробно урчит Енот, прожигая в Чечако дырку взглядом.

— Достопочтеннейший Чечако, а насколько надежной будет доставка? Какие гарантии Вы можете дать? И о какой непосильной процентной ставке за такие услуги идет речь? И раз уж между — то вам накрутка будет меньше… чем в Питере… если конечно не повезут через Питер. Какой дурак сейчас повезет через Питер? Логистика…. Понимаете?

— Кстати… завтра будет дороже! — подхватывает Енот.

— Уже ухожу! — машет руками Чечако, поняв суть происходящего. Рыжая победоносно говорит, глядя на отступившего радиорепортера (ну это и впрямь редкое зрелище, да):

— Давайте все же 8,5 % и вы оставляете в покое мои плечи, сохранив свои скрытые статусные цацки в уже имеющеся комплектации, да? — дружески положив руку ей на плечо, хромой убедительно толкует раскрасневшейся рыжей, невинно хлопая ресницами:

— Я готов избавить вас от сего!

И даже пытается ее приобнять.

— Всего? Ну зачем же от всего? Все и 8,5 процентов мне очень пригодятся. Кстати, поскольку у нас пропал клиент, предлагаю пересмотреть условия и, обозвав кровопийцей, так таки настаиваю на 9 %!

— Ах, да, о чем это мы… Названная вами цифра просто невыразима!

Ракша ловко вывертывается из неожиданного объятия, причем поворачиваясь, словно невзначай, бьет бакелитовой коробкой, которая все еще в ее руках, под ребра обнимателю… ну нечаянно так, выдираясь, ага. Так что слог «ма» больше на «ква» смахивет. Енот выпускает добычу, но не слишком конфузится.

— Ладно, я не называю вас кровопийцей, а вы соглашаетесь на мои — она тяжело вздыхает — итак — 8,5 % от объема ВСЕХ сделок с участием транзита через г-на Чечако.

— У вас же есть лишние слоники, кстати? — потирая бок, уточняет Енот.

— Слоники? Лишние? Да вы сума сошли? Когда это такие милые, эксклюзивные чудесные слоники были лишние… Видите как у одного антикварно отбит носик, а у второго лапка… Были лишними! Они мне от бабушки достались! Так что не портите мне торговлю — идите ищите рынок сбыта, найдете — приходите. Будем договариваться на 9 %! Согласны? — заряжает Ракша.

Честно говоря с трудом понимаю где они уже раздобыли слоников… Но раз они оба о них заговорили — им виднее.

— На это я пойтить не могу! — твердо заявляет Енот.

И опять пытается обнять.

— Хорошо. Давайте все же 8,5 и вы оставляете в покое мои плечи, да?

— Хм… а что если 9 % — но не оставляю? — делает преданные собачьи глаза хромой.

Ракша шипит по-кошачьи, значит оценила.

— То я таки, ломаю вам палец и комедию — и мило лыбится.

— Милочка, а давайте я таки на вас просто женюсь — и вообче все будеть наше? А то я как тот Гарри — не знаю чему внимать — то ли голосу разума, ибо Г-сподь наградил им мя, то ли… В общем, давайте уже таки да — и потом обговорим процент уже по-тихому, по-семейному?

— А если все же 9,5 и таки — от всего? Вы так морально неустойчивы, что я начинаю склоняться к 10 %, это конечно же мало, но я согласна. Внимайте голосу разума. Географию только ему смените и уберите все же руку. То, что на ней нет кольца совершенно не значит, что я не сломаю именно нужный палец — мило улыбается Ракша.

— А я согласный, но на сломанный палец не налезет кольцо!

— Хм… ну я подумаю, а Вы приходите с деньгами или с клиентом. А еще лучше с тем, с другим и со справкой, что кольца у Вас нет не просто так. Чтоб два раза не бегать — соглашается Ракша, особенно выделяя интонационно это самое "Вы".

— Уф… ну, вроде договорились… 10 % "и ваш пастор не питается в нашей… …..эээ…. и пять процентов на слоников. И скидка. Ну, просто так — радуется Енот. Потом на секунду задумывается и осторожно уточняет:

— …а… скажите — ломать палец — обязательно? Нет, я, конечно, сторонник экспериментов… но, поверьте, я знаю более традиционные… хм… варианты…

— Нет — непреклонно заявляет рыжая, постукивая кончиком ботинка по асфальту. Не знаю, кому как, а мне сразу вспоминается взволнованная котятина — они так кончиком хвоста выражают свои чувства.

— Боже мой! Как это нет! Давайте как раз я таки приду с кольцом… и контрактом… чтоб два раза не бегать… да и более того — достаточно будет и «Да» сказать один раз и просто еще в одном месте расписаться… Поверьте — забота только об ваших хрупких плЕчах и моих нерьвах… И не надо бежать со всех ног за сковородкой…

Ракша пресекает это словоизвержение тем, что еще раз брякает бакелитовой коробкой, на этот раз зацепив сапог Енота, отчего он тут же замолкает. Зато рыжая закатывает частеньким речетативом. В который невозможно и слово всунуть:

— Вот видите, видите! Что вы наделали! А если он теперь не исправен? Придется вам его купить. Прямо сейчас. У вас же есть с собой деньги, да? Вы же не хотите убедить меня, что вы несостоятельны, правда? — она мило улыбается, поднимает за ремень тяжеленький телефон и вручает его оппоненту. Енот несколько очумело, но крепко сжимает его в лапках, а Ракша под смешки своих подчиненных распихивает что-то по карманам ухажера и, сдув золотистый локон с лица, говорит:

— Согласна на пять процентов от слоников! Именно-именно! (Тут она, бормоча что-то арифметическое, считает на мобииле, как на калькуляторе). То есть традиционно у вас денег с собой нет, поэтому Малыш… Подойди, ленивец… Проводит вас, чтоб помочь донести покупки и получить эту сумму (тычет в нос Еноту калькулятор-мобилу).

— Но вы то, благоразумная девушка? Не? — вякает несколько оторопело Енот.

— Плюньте тому в очи хто вам таку ересь сказал! А лучше покрутите ручку радио чечако скоро будет в эфире — дразнит опять острым кончиком язычка Ракша.

— Боже ж мой — ну какие счеты могут быть между будусчими родственниками! Не надо куркулятора, я верю! Ммм… ну, когда я говорил "можно ли телефончик" — то имел в виду конечно…. Впрочем, ладно, беру. Деньги конечно отдам… после свадьбы, как и договорились… половину, естественно… — наконец несколько оживает хромой.

— А вот когда придете со всем этим, тогда и поговорим за дальнейшее. Малыш, проводи господина и не забудь взять деньги за экспедиторские и охранные услуги! — командует командирша.

— Ой, та нэ утруждайтеся! А вообще, я подумал — а чего мне таскать к себе? Лучче сразу после свадьбы — я свое переташшу к вам! Так шта и слоники тут целее будут пока! А телефон дитятка подержит! — парирует Енот поспешно.

— Ну вот, разумеется! Ходят тут всякие, торговать мешают… Женятся они, как же… сэмплинг в нашей палатке не проводят, а до женится еще дожить нужно — демонстративно грустно вздыхает Ракша.

Ее команда уже похрюкивает от смеха. Но деликатно, не навязчиво.

— Семп… эээ… не, я в общем согласный даже так… если это конечно не что-то экзотическое… а в палатке… ну, почему бы и нет… Но, палатка-то надеюсь, уединенная?! — охальничает осмелевший ухажер.

— Прэлестно! — картинно возмущается Ракша.

— Вы его напрасно прелестным ругаете! Он, между прочим, наши права защищает! — не удержавшись, вновь встревает Чечако.

— Я так и думала. (Она кивает растерянному Малышу) проводи, а то я могу и не сдержаться. А то вспыльчивая я очень — поправляя автоматный ремень, поясняет Ракша окружающим:

— И ваще, че тут такое — это ж надо сказать девушке что она благо — раз умная! Не, тефаль все же думает о нас… Определенно надо бежать за сковородкой, как сказано раньше.

— Не надо за сковородкой — волнуется Енот — Никто ничего не говорил, это исключительно мои гуси! Вообще — вам даже телефона не надо! Стоит только свистнуть — и я тут же буду у ваших ног! Плашмя! Могу вам подарить свисток, у нас сегодня акция — три зеленых свистка по цене одного!

— А и не смешно — охрененная штука металлический свисток до мороза — улыбается польщенная Ракша — … Главное — в отличии от вызова тангентой в неурочный час очень помогает рулить операцией, если уметь и знать. Ничего такого смешного. Да и голос командирский бережет… Кстати, вспомнилось. Купила в Одессе малому свисток — ему года 3 водителю, ессно не виден, идем по дороге, а он насвистеться не может. Даже с одесской манерой езды, нам все уступали пешеходную зебру. Дрессура, однако.

Тут Малыш согласно сопит и всячески выражает согласие, что дрессура таки имеет место быть.

— Это вы об этом малом? — подозрительно кивает на засмущавшегося Малыша Енот.

— Ну что вы! У меня в таборе есть и более мелкие. Целая грядка — успокаивает его рыжая.

Если она собиралась этим напугать пылкого Енота, то это у нее явно не вышло. Ему это явно пофиг.

— Похоже меня наконец-то перестанут дразнить всякими Вовкиными шуточками — шепотом говорит мне на ухо явно с одобрением смотрящий на эти разговоры Серега.

— Угу — глубокомысленно отвечаю я. Мне-то Серега доверяет — я над ним и его подружкой не шутил ни разу — А почему?

— Так вот у него явно тоже любовь наклевывается, гляди как женихается, любо-дорого. Так что над ним тоже придется этим обалдуям шутить — а на нас двоих у них юмора не хватит. Ты ж сам знаешь — появление сразу двух мишеней сбивает с толку. Зато мы теперь ему будем подкидывать бумажки с надписями "Мы знаем, что вы делал этим летом! — так же шепотом продолжает простодушный Серега.

— А почему сразу мы? — замечаю я несколько странноватое в его речи обобщение.

— Похоже, ты сам не заметил, что у тебя тоже, как его — ну этот, брачный период — тихо посмеивается пулеметчик.

Ишь, следопыт чертов. И виду не подал, хотя вообще-то мы с Надей не ходим обнявшись и за ручки не держимся. На людях-то все как раньше, типа субординация. А он заметил. Но никак это не выдал. Хотя мне не очень-то это приятно, я — то полагал, что я хорошо владею актерским мастерством и талантом перевоплощения, а тут оказывется, что меня расшифровали…

Деликатный Серега тем временем съезжает со скользкой темы, видно у меня на физиомордии что-то отразилось из обуревающих чувств.

— Как на твой взгляд — эти чертопхайки четырехколесные с пулялками себя показали? Похоже — стоящие вещи?

— Черт его знает, если честно. Тут скорее важно, что за оператор ими руководит. Сейчас-то на них сидел опытный чел, вот у него и получилось. Более — менее — хотя обе таратайки потеряли в обмен на одного людоеда. Второй-то задал нам перцу. Правда он был пулеметчик. Вот к слову — с него трофеем «Печенег» достался, как на твой взгляд — стоит мне с инженеров его вытрясать или как?

— С инженеров? Так они же тебе ничего не дали? — удивляется Серега, продолжая одновременно сканировать орлиным взглядом на предмет возможной опасности окрестности перекрестка и поглядывать за Енотом, который с рыжей Ракшей зашел за джип и там вроде приходит к консенсусу в довольно остром разговоре — во всяком случае, больше ему по ребрам и по ноге телефонной коробкой не перепадает. Правда, может быть и потому, что телефон теперь у него в цепких лапках.

— Ну, они пообещали мне мою долю выделить после окончательного учета всего доставшегося в ходе этой гасконады — говорю я, и тут же начинаю сомневаться — а не отфутболили ли меня таким милым образом.

— А кто обещал? Этот их старшой? Ну у которого волосья разноцветные? Или велосипедист? — уточняет Серега.

— Какой велосипедист? С бородкой клинышком, да?

— Он самый — кивает пулеметчик.

— Ну да, как раз он и обещал — киваю я.

— Тогда поделятся. Только ты свой ятаган зря засветил — как бы они по привычке к точности и его не посчитали одним походом — кинжальчик-то ценный, явно музейного пошиба. Вот он на эту тему выразился совершенно однозначно.

И Серега взглядом показывает на неугомонного Павла Александровича, который вовсю уже возится в недрах джипа, так что на свет божий торчит только худой зад и грязные подметки.

— Погодь. А почему ты его, этого инженера, велосипедистом назвал? — удивляюсь я, и тем более удивляюсь, что у самого почему-то такие же мысли возникли. Сейчас даже не скажу с чего это, но когда инженера увидел — как-то сразу ассоциация пошла с велосипедом. И не потому, что он тощий, этот инженер, скорее даже наоборот — упитанный такой.

— Похоже, придуряешься? — подозрительно щурит глаза пулеметчик.

— Нет. Просто интересно. Тем более, что я тоже как-то так подумал не пойми с чего.

— Да просто же!

— Ты еще скажи "Элементарно, Ваксон!

— "Элементарно, Ваксон! Сразу же видно — мужчина в годах, а двигается упруго, пружинисто — значит ноги крепкие, тренированные. Значит какой-то спорт в деле. Прикидываем, какой спорт ноги тренирует. Раз не худой — отметаем легкоатлетов, прыгунов и прочих гимнастов. Спина сутулая — значит не футболист с хоккеистом — им дыхалка нужна, они в бублик не сворачиваются. Вот и остается велосипед. Все просто, как пареная репа — поясняет снисходительно Серега.

— Ну когда разжевали, то да, просто… А ты к слову пареную репу готовил когда?

— Не, ни разу. Так вот ятаган этот твой — вполне себе ценная вещь, ты это в виду имей — переходит к насущным проблемам Сережа.

— Ты намекаешь на то, что как бы я еще и должным не остался?

— Вот-вот. Стоимость того же «Печенега», знаешь, сильно уступает разным раритетам. К слову — как пулеметик-то, сильно коцанный? Потертый?

— Ну не знаю, с виду ухоженный вполне. Хотя, когда он по машине одной длинной очередью запулил — считай на ленту — то вроде как по твоим словам мог ствол и убить совсем, нет? — уточняю я важную деталь и одновременно расту в своих глазах, потому как показываю знатоку, что я тоже в теме и кое-что знаю. Но простодушный Сережа на это и внимания не обращает.

— Мог. ПК — да. А вся соль ПКП в том что у него несменный ствол с эжекционным охлаждением. Отчего он, как уверяют производители, способен выпулить непрерывной очередью носимый БК — 600 патрон. И после остывания — вполне годен к дальнейшей службе. На ствол у «Печенега» пустили сталь авиационных пушек. Дороже получилось раз в пять, но результат на лице… В общем как всегда — смотреть надо. Что там еще интересного было?

Я поспешно прокручиваю в памяти события сегодняшнего дня. Что там интересного — то было? А чуть не убили меня к чертовой матери, вот что было интересного! Да еще и не один раз. Только Сережке говорить об этом бессмысленно — он-то в таких ситуациях был куда почаще моего, потому получится истерически и некрасиво. Начинаю просеивать все сегодняшнее с точки зрения сугубо бытовой, оставляя в сухом остатке только вещи. Попутно вспоминаю претензии Чечако по поводу оставленных в лесу золотых громкоговорителей, платинового пульта и серебряных проводов с алмазным генератором. А ведь и действительно — если они это включат в опись, так еще и не расплатиться будет. Но Серега, похихикав, успокаивает меня — прикалывались охламоны, имущество на такие овлекающие маневры берется самое простецкое и заранее считается расходным, так что не стоит грузиться. Я по ходу событий вспоминаю другие трофеи, но в общем Серега ко всему перечисленному относится весьма флегматично. Разве что немного оживился при упоминании короба для лент у покойного кавалериста. Но и то, весьма немного — сам он с таким коробом не бегал, надо посмотреть сначала, опробовать, пообвыкнуться. А так — в наших то задачах — такое вполне могло бы и пригодиться. Стрекалки и пугалки вызывают у него усмешку и он похлопывает по уютно лежащему на коленках нагретому солнцем пулемету. Ну да, пугать зомби пулей куда надежнее. Особенно, если сразу наповал. Тут я с ним не согласен бывают ситуации когда стрельба не слишком полезна — сбегутся на стрельбу толпы умертвий, так и не выдерешься из узкого места. Не один такой пример был, даже я знаю, а сколько не знаю — так и подумать страшно. А дело явно частое было, как в самые первые дни Беды, так и сейчас даже, когда не хватает огневой мощи против толпы мертвяков. И многие стрелки, а то и целые пропавшие без вести команды вполне могут быть жертвами именно таких ситуаций. Да и находили немало подтверждений, когда пускались в розыск усиленной артелью, даже и мы было дело находили. Жутковатое зрелище, даже на фоне общей жути — разглядывать место старого боя, на котором победил враг, а наши легли. Недели три тому назад как раз такое видеть довелось — четверо наших знакомцев оказались отрезанными от транспорта. Их загнали в лабиринт промзоны и раньше, чем на их СОС прискакали мы и другие, кто услышал — все уже и кончилось. Стрельбу мы еще застали, а потом как обрезало. На всякий случай мы пробрались по крышам к месту последнего боя. Четверо пытались забаррикадироваться в зданьице какой-то конторы, что ли. Но и баррикаду построить не успели и дверь им выдавили напором, да и в окна полезли. В общем там упокоили 52 сонных, да 12 шустеров. Потом мы запарились стаскивать вонючие грязные тела в какой-то гараж, чтоб не лакомился кто бесхозным мясом, не отращивал себе интеллект.

Что особенно неприятно — раньше зачастую наши погибшие сами стояли в толпе своих убийц и упокаивать приходилось потом всех, но чем дальше от начала Беды — тем чаще попавшие в такую засаду остаются обглоданными костяками, вот что печально — умнеют зомбаки, не дают живым обернуться. Палки пользуют уже. Камнями кидаются и всякими другими предметами. И норовят по головам попасть, то есть и это соображают. У Званцева на каске зигзагообразная царапина — бордюрной плиткой залепил наглый шустер, бывший раньше каким-то манагером — на его грязном костюме чудом висел бейджик с именем-фамилией. Были случаи обнаружения зомби с ножами и ясно было, что они умеют их применять. Хотя времени прошло совсем мало, а умнеют, заразы. Значит дальше еще хуже будет, раз с такой скоростью соображать стали. Вот и этих четверых угробили так, чтоб не поднялись потом, с походом постаравшись, с гарантией. Раздолбав головы так, что не опознать было, кроме как по снаряжению и одежке. Вовка потом ругался, что попачкали ему салон, хотя вроде и подстелили полиэтилен под тела, а все равно с изорванных тел натекло на пол. Теперь уже на такой случай он спецом мешками разжился. Только не хотелось бы, чтоб они нам пригодились, мешки эти.

Серега не стяжатель, потому советоваться с ним в плане трофеев не очень стоит. Вот в оружии он разбирается. Потому к пистолету Нелли Крофт относится спокойно и удивляет меня тем, что зловещая наставка на ствол пистоля, делающая его массивнее и страшнее — всего навсего своеобразный компенсатор и не более того, отдача меньше, да попадает точнее. Так, понты. Пижонство. АКСУ пожалуй стоит прибрать, ежели отдадут, коротышка пригодится. Защиту вот пластиковую, что на беглой девке осталась стоит у омоновцев спросить — должна быть на их мвдшных складах, пожалуй стоит такой разжиться. Это да, мне и самому понравилось. Вот что точно заинтриговало нашего пулеметчика — так это та самая рация «есу». И по его мнению предложение инженеров не так уж и невыполнимо, склад обчистить с такими рациями — вполне вкусное дело, а то как чистильщики инженеры не слишком блещут. Потому без нашего участия им не слишком-то интересно лезть, а приглашать кого посерьезнее — накладно, останется им навару капли, серьезные военные группы конечно мощнее, но и делиться им есть с кем — причем тут как начальство скажет. Вот нам проще — у нас пять заданий по ориентировкам штаба базы и разведотдела, а вот шестое нам разрешают выбрать самим, с отдачей десятины в общий фонд Кронштадта, то есть в распоряжение штаба базы, если быть более точным. Опять же серьезные боевые группы заняты тяжелыми делами, в которых мы бы шею себе свернули — одно взятие под контроль элеватора с зерном было даже для них эпичным делом. Да и не только элеватор, торговый порт, например, тоже цель была вкусная, но очень тяжелая. И вкусность ее несколько иная, чем нам подходит — это СЛИШКОМ крупная цель для нашей группки. Мы по мелочам тараканим, в понятных для человека обычного объемах. А для групп Базы обеъкты выбираются годные для общевойсковой операции. То есть масштабы государственного толка, не ниже.

Потом мне приходится выслушивать Серегины разговоры — молодайка его напрягает на ремонт полученной квартиры, а это не очень сейчас просто, отдавать это дело каким-то левым ремонтерам тоже не хочет — он очень придирчив к качеству работы и все любит делать сам, а тут хоть порвись. Заикнулся было про отпуск, так майор просто его спросил — как он видит действия нашей группы без пулеметчика. Такого Серый никак не может себе представить, вот и мучается. Утешаю его, как могу, но при этом что-то ворочается этакое, дескать как бы оно и мне не привалило, квартира-то, где я живу сейчас отчетливо припахивает времянкой…

Вот под Серегины речи и мне начинают в голову приходить разные странные мысли, которые как-то до того не прикатывали. Устал я что ли? Или с чего это вдруг такая фигня прикатила — я вдруг отчетливо начинаю понимать, что надо бы ремонтировать ту квартиру, где я проживаю. Наверное я заболел! У нас в семье ремонт как-то всегда воспринимался на манер пожара, в основном его затевала мама, ну а мы подтягивались с неохотой и бухтеньем, особенно братец бухтел, ну я в ремонте тоже ничего хорошего не видел. Сроду меня обтрепанные обои не волновали никак. Я наоборот, быстро привыкаю к обстановке и мне нравится, когда она не меняется. А тут — странно самому, мне как-то неудобно, что Надька живет в обшарпанной жилухе. Это еще что такое? Этак меня и жениться потянет. И ведь потянуло бы уже — умей Надя готовить. Нет, определенно со мной что-то не так. Или я наконец-то взрослею? Мои предки нам с братцем не раз намекали, что пора бы нам уже и избавиться от инфантилизма, на что мы привычно отбрехивались, что вообще-то мы оба люди взрослые, ответственные, работаем оба, опять же по работе характеризуемся сугубо положительно. На это нам привычно замечалось, что речь идет о других мужских достижениях, что вообще-то у порядочных людей принято жениться, опять же нужны дети… Коронным ответом на это бывало предложение братца притащить с моей работы пару-тройку ничьих младенцев, на что мама всерьез обижалась, совершенно теряя всякое чувство юмора, и твердо стоя на своем — дети это благо, особенно, когда свои дети. Разумеется, всякий раз в споре мы ставили с братцем ей на вид, что раз свои дети благо — то за что она нас ругает? Отец в этих разговорах о продлении потомства участие предпринимал самое малое, вообще старался не присутствовать, а уж если заходило в его присутствии, то только многозначительно вздыхал и поднимал глаза к небу, пожимая плечами. Он, в общем, довольно быстро убедился в том, что и у меня и у братца с женским полом все благополучно, даже слишком — братец менял подружек в среднем раз в полгода, при этом ухитряясь не наживать в их лице злейших врагинь, что обычно бывает при расставании. Братец объяснял это тем, что он невероятно хороший человек, на что отец всегда фыркал, замечая, что только отцовские чуйства мешают ему заподозрить, что девушки просто за полгода понимали, что за сокровище типа чемодана без ручки, им досталось и потому расставались так любезно. Братец обычно на это обижался, и требовал категорически, чтобы его не сравнивали с чемоданами без ручек, унитазами без слива, щами без капусты и так далее… ну в общем в любой нормальной семье оно обычно так и идет. Зато всякий раз, когда родители ссорились — мы тут же незамедлительно заявляли, что таким примером они еще меньше настраивают нас на женитьбы… А вот сейчас мне как-то все это и их беспокойства на нашу тему стало более понятно, что ли… Я и сам стал больше беспокоиться о родичах. Раньше мне бы и в голову не пришло о братце волноваться, а тут после Беды — не раз за собой такое замечал, опять же взрослею наверное. И братец тоже к родителям уже дважды летал, хотя раньше искренне радовался, когда они сваливали наддачу и оставляли его без опеки. Тем более, что жрет он все, из еды не делает культа, в отличие от меня и потому эта свобода ему нравилась даже и поболе, чем мне. Или это из-за Беды? После таких потерь в людях как-то по-другому на человеков уже смотришь. И за тех, кого считаешь своими готов глотки рвать, но ведь и чужие, если они не враждебны — тоже уже на фоне зомби — «свои», вот ведь закавыка в чем! Правда, я лекарь, тут еще и профессиональная деформация — тем же людоедам, судя по всему мои мысли и в голову не придут. С другой стороны — судя по действиям тех, с кем мы теперь вместе живем в Кроне — они мою точку зрения скорее разделяют. Про команду и не говорю — тем более что как-то майор очень неплохо на эту тему выразился:

— Почему надо думать и по возможности заботиться о "чужих людях"? Интерполяция по типу "генеалогическое дерево" на достаточную глубину приводит к однозначному выводу, что "все люди братья". Ну, нет там в прошлом такого количества предков, чтоб у всех были свои собственные, а общие были бы редкостью. Все строго наоборот. Но это так, лирика. А вот что там, в будущем? Если у тебя есть сыновья и дочери (внуки, правнуки), то очень кстати задуматься о том, с кем они образуют пару и дадут потомство. Желательно, здоровое и красивое, но на крайняк хоть бы какое. Кто обеспечит, чтобы те нормальные люди, которые в каком-то колене станут твоими родственниками, не попали бы под каток, выжили и дали более-менее обширный базис для продолжения рода твоим же прямым потомкам? Государство? Филантропы? Пусть сами крутятся? Пусть так, но не кажется ли тебе, что ты тоже лицо заинтересованное и посильную лепту в это внести должен? Если не кажется, то ты — бионегативная гнилуха, несмотря даже на то, что ты думаешь не только о себе, но и о своих детях. Пусть не такая, как разные психопаты и пернатые гомосеки, но все же. Таковая гнилуха бывет на почве собственной глубинной натуры, и поделать с этим ничего практически нельзя. Но бывает, что человеку этот стереотип просто «навели». Внушили, что малейший альтруизм есть не что иное, как позорное лоховство. И вот изнутри вроде что-то точит, а снаружи кнут «воспитания» в колею загоняет. Такие люди не пропащие, это понятно. Научитесь их распознавать, это полезный практический навык. Секрет почти любого выдающегося успеха — это кооперация людей на принципе полного доверия. Это дает мощный синергетический эффект, повышает эффективность действий в разы и еще отдельной статьей в разы же (либо на порядки) снижает стоимость транзакции в сообществе. Когда не надо "доверять, да проверять", все движения идут в одно касание и практически бесплатно. А всего-то для этого надо собрать сколько-то нормальных людей, у которых из башки даже не все говно выбито, а только самое опасное. Я знаю, о чем говорю, есть практический опыт.

Еще разок суммируем. Если у тебя нет ресурсов, чтобы заботиться о ком-то, кроме своей семьи, то это просто тяжелый случай. А если тебе принципиально насрать на всех «чужих», то ты бионегативная гнилушка.

Разумеется чувствовать себя бионегативной гнилушкой как-то не хотелось. Тем более, что жизнь маленького, но все-таки города, устоявшего в Беде и сумевшего для большей части населения сохранить более-менее пристойные — а на общем фоне — офигенные условия жизни показывает правоту майора постоянно. Вот помнится таскались мы зачем-то в Павловские казармы и деликатно там что-то латники чистили. А теперь в Кроне восстановлена мобильная связь, что-то хитрое с того раза вывезли и наладили. Вроде пустячок — мобильная связь на территории всего-навсего Кронштадта, ан на деле оказалось очень к месту. В первую очередь для безопасности и порядка — для обеспечения населения и города вообще ПОГОЛОВНО системой экстренного вызова и СОУЭ. И получилось, что каждый житель может:

— Вызвать службу.

— Получить СМС с предупреждением, а то и вызов.

— Его даже с разряженным сотовым можно найти (а надо сказать, что и раньше отслеживали — например пропавших «туристов». Да что говорить — я был потрясен, когда в момент прибытия в иностранное государство получил ворох СМСок от оператора своего, который поздравлял с прибытием в эту страну, предлагал роуминг, новые тарифы и адрес консула. Куда там слежке КГБ…)

— При оплате соответствующей — созваниваться с кем-либо и даже выход в радиоэфир возможен.

Город же получил:

— Обеспечение разных служб устойчивой связью — коммунальщики, медики, различные «ведомственные», милиция и прочие.

— Плюс та же система СОУЭ и экстренных вызовов от населения.

Военные тоже не остались внакладе — получили дублирующую связь — особенно опять же в тыловом обеспечении в пределах Крона.

Что любопытно — такая ерунда, как ожившие мобилы, население сильно встряхнули. Вообще публика сейчас очень чутко улавливает все изменения и хотя и ворчит постоянно, но — улавливает хорошее особенно чутко. И пожалуй, поддерживает публика руководство, как давно не припомню. При этом у начальства сейчас нет никакой программы, да и идеалогией так и не обзавелись. Программа — это для народа слишком сложно. Достаточно правильных лозунгов, а потом некого ощущения, что вроде бы по сказанному и делается. Секрет успешной внутренней политики чрезвычайно прост. Люди должны иметь позитивные ожидания. Если верят, что завтра будет лучше, а послезавтра опять лучше, то сегодня может быть почти сколь угодно херово, они радостно потерпят. И наоборот, если сидят на измене, истерично запивая икру шампанским, то ничем им не угодишь. Потому пока правительство принимается как хорошее… В отличие от совсем недавно бывшего, которое свысока называло публику быдлом, а себя меряло пастухами этого быдла. Да хоша бы и пастухи со стадом тут еще проще оценивать — хорошие пастухи — стадо тучнеет и увеличивается, мудаки — пастухи, так и стадо тощает и уменьшается. Очень просто оценить пастухов. Нынешние пока очениваются одобрительно. Вообще-то публика любит толковать, что перед Бедой этакое гадкое прямо в воздухе висело. Дело в том, что наш мир был переполнен вполне реальной энтропией — «чёрным» воздействием на человека, законсервированной и постоянно пополняющейся массой боли страданий, убийств, обмана, предательства… Отсюда — такое количество психических расстройств, в том числе массовых. Старики вспоминали, что подобное ощущение — висящего в воздухе и вот вот начинающегося кошмара — было перед войной. А еще перед Бедой было ощущение какого-то жутковатого балагана. Кто стучится в дверь моя, видишь дома нет никто, приходи ко мне вчера, будем песни танцевать!

И ведь что странно — про этих самых зомби и фильмы снимались и книжки писались и люди между собой обсуждали — с чего вдруг эта нежить так популярна стала. Причем если вампиры, которые тоже нежить — выступали скорее как наполнитель для женской кино и телепорнографии, то зомби были куда как более реальны. С вампирами-то все понятно, тем более были у меня и в коллегах и в пациентках очень неглупые женщины из общения с которыми я точно понял, что и женщины тоже остаются девчонками на всю жизнь. Их только практичность маскирует. А так — вот для мужиков есть несбыточная сказка — банальная порнография, ага, где женщины лишены всех недостатков, все красивы, помыты, некорыстны и готовы на все, чтобы доставить удовольствие, и даже более чем на все — в чем легко убедиться, имея дело с реальными женщинами у которых все куда сложнее и, закатив ночь любви с двумя девчонками сразу, понимаешь, что в кино все совсем по-другому вытанцовывается, да. Хотя бы даже потому, что не возникает обид, ревности и еще тысячи всяких неудовольствий. Которые у женщин вспухают внезапно, сразу и на ровном месте. Да, и уж если о том речь зашла — в порно нет прыщиков, запахов — в том числе и неважнецких, внезапного эффекта птицы — перепила и так далее. В общем — сказка, это ваше порно. И женщины эту эротику смотреть не любят, потому как их эротика — вот все эти саги про вампиров — всегда молодых, живущих вечно, дарящих вечную молодую жизнь другим, таким изысканным, внимательным, богатым и ты ды и ты пы. И ни секса не требуют, ни борща. То, что вомпер — таки дохлая нежить, вечно голодная и бесчувственная — остается за кадром. В общем вомперы нынче стали для дев и дам теми самыми прынцами на белых конях, практически светлыми эльфами, такая же чуйственная сказка для взрослых — но уже девочек. Причем в отличие от прынцев, не могущих подарить вечную жизнь и молодость — вомперы смотрелись лучше.

Зомби же как-то из сказочной жути уверенно становились обыденностью — и "парады зомби" в городах и толковые инструкции, написанные на полном серьезе очень серьезными людьми, что как-то мешало считать это шуточкой, слишком все это как-то всерьез преподносилось. И люди обсуждали как себя при таком зомбоапокалипсисе вести бурно и повсеместно. Никто столько вниманя не уделял другим бедствиям, куда как более реальным — ну вот не обсуждали на многих форумах в Интернете действия при цунами или лесном пожаре, а про зомби разговоров было полно. Одни объясняли популярность этих страшилок про зомби тем, что все дело в синдроме «Робинзона», затурканным многолюдством городов людям так хочется побыть индивидуальностями, а не песчинками на пляже, хочется побыть одному, наедине с самим собой, просто островов на всех не напасешься, а к тому же комфортнее робинзонствовать в городе — это не случайные вещички собирать, что выбросило глупыми волнами с пропавшего корабля, тут комфорт полный. Бери что хочешь и у кого хочешь. Зомби же тут отличное олицетворение злой природы — того же моря. Окружающего остров и не дающего развернуться, зато дающего возможность развернуться. К тому же зомби с точки зрения санитарии куда предпочтительнее гор трупов, с трупами-то жить может и спокойнее, но вот санитарная гигиена от такого соседства в голос воет. Другие наоборот считали. Что да, именно противодействие природе, злой природе. Города — джунгли, зомби — хищное дикое зверье и это как раз новая версия старых первобытных ощущений. Третьи же трезво прикидывали, что зомби — это модель возможных социальных пертурбаций, которые так или иначе обязательно должны сопровождать развивающийся стремительно кризис. Просто зомби — это олицетворение враждебной толпы, может быть и живых и здоровых людей. С зомби банально проще отработать — как себя вести в ситуации. Когда обычный офисный планктон вдруг сорвется с катушек и пойдет смертоносной заразой, бешеной и слепой от гнева. Зомби — олицетворение безликого врага, по отношению к которому "все можно". Это когда Беда началась — нашлись адвокаты, кинувшиеся защищать права некроамериканцев — в других странах такого бреда не то не было, не то не успели кинуться, не то не успели сообщить об этом миру. А вот пока до Беды шли всякие фильмы — публика совершенно не парилась — кому там прострелили башку на экране — еврею-адвокату, негроамериканке-феминистке или гомосеку-инвалиду. Все они были просто Врагом, просто Зомби. По отношению к которому позволительно все, что угодно. Нормы, вбитые в публику на Западе в фильмах про зомби игнорировались. Может быть еще и в этом была прелесть. Самое забавное в этих обсуждениях зомби-апокалипсиса, было то, что обсуждавшие, как один человек, считали, что уж они-то спасутся, рассказывали, как запасутся оружием, провиантом и укроются в надежном месте, отбиваясь от толп зомби. Им и в голову не приходило прикинуть — откуда же возьмутся толпы мертвяков. Только один веселый парень сразу заявил, что скорее надо обсуждать, как захавать побольше мозгов и не быть убитым выстрелом из ружья в голову. Его интересовало кого лучше выбирать жертвой — ребёнка или женщину? Как избежать упокоения в бою с заведомо более быстрым и сообразительным противником, вооруженным огнестрелом? Когда лучше нападать на живых — ночью или утром? Какая часть мозга более питательна — лобная доля или височная? Он хотел быть подготовленным зомби, чтоб какой-то выживший мерзавец не снёс ему голову катаной в первую же ночь зомби-апокалипсиса. Но таких предусмотрительных было куда меньше, чем тех, кто просто ужасался кинотриллерам, не предпринимая ничего. Причем даже те, кому это было положено. Я помню, как нам попался на задании капитально обгрызенный «ползун» — охранник с открытой кобурой и висящим на страховочном ремешке пистолетом, и консилиум с первого же, можно сказать взгляда, по характеру ранений определил, что тот увидел зомбей, но при извлечении оружия продырявил себе ступню и был укушен, даже скорее объеден. И дырка в ботинке была очень наглядной. Что говорить, про всяких неготовых — всякие "очумелые ручки" которые в панике пытались переделать газовые пистолеты, и им поотрывало пальцы и похожие на них пачками к нам поступали, по упокоенным частенько тоже было видно, что попытки защититься скорее вредили умельцам. Да много чего — вот когда раздали большое количество ПМов — пошли сразу пациенты с травмами головы в области лба. Для военщины это известные курьезы при обращении с пистолетом такие как: после чистки ПМа забыл вернуть защитную скобу в исходное положение, или как вариант производил стрельбу в толстых перчатках и случайно отжал скобу, и при выстреле получил вылетевшим затвором в лоб, а для штатских это было сильной новостью…

В общем один испанский мошенник, сидя в тюрьме за кражу серванта, написал на досуге роман под названием "Тонкий ход". Может быть вся эта возня с зомби и впрямь была тонким ходом, подготовкой нужной части населения к выпусканию бед из шкатулки Пандоры?

Неясно, что быдет рядом и куда мы сейчас идем, выжили и слава богу. Разные уцелевшие как ни странно либерально настроенные граждане уже вовсю обвиняют штаб базы в том, что насаждается военный коммунизм и репрессии а ля 1937 год, но судя по тому, что крикуны не только не затыкаются, но даже и от голода не дохнут — наверное все не совсем так, как они вопят по привычке. Да и трудно разобраться в том, что такое коммунизм и репрессии. Не все там так просто. Наш командир свято уверен в том, что вся байда с марксизмом и коммунизмом — прекрасно отработанный удар Британской Империи по ее противникам. Коммунизм, по его мнению, кстати, отринуть невозможно, ибо его нету. Нет достаточно законченной теории, как он строится, как он выглядит. Марксизм — это троцкизм про совершение "мировой революции", а точнее — серии революций в ряде государств по английскому списку. На этом он и заканчивается. В последнее время он опять входит в моду, значит, опять кого-то собирались громить под красными знаменами. В интересах англосаксов или какого другого зога. Капитализм, кстати, еще менее обоснован теоретически, принципы, которые заявлены как его основа, настолько утопичны и нежизнеспособны, что того капитализма никогда на самом деле и не было. К камню приделали крылья, хвост, мотор с пропеллером и говорят, что камень успешно летает не только вниз. В общем — ничего не понятно. И с репрессиями тоже, в том числе и преславутыми 1937–1938 год — мне так кажется, что это была внутрипартийная решающая драка между основными противниками — сторонниками соответственно Троцкого и сторонниками соответственно Сталина, плюс тысячи сведений личных счетов, приправленных ревностью, корыстью и желанием улучшить свои жилищные условия, например.

Троцкисты в итоге проиграли вчистую. Но досталось кроме них и много кому еще — в том числе и по сугубо корыстным и по личным мотивам. Меня вседа поражала странная алогичность репрессий этого времени. Лично я могу обяснить это только тем, что не какая-то группа резала остальных, а несколько групп пытались одолеть друг друга. Выиграли в итоге сталинисты, но не за дешево. В моей семье эти репрессии были похрену — моих репрессировали в 1929 году. К 1937 уже успели реабилитировать. Но несколько лет лишенцами были…

— Вот я ей и говорю, что только кафелем ванную комнату облицевать — и то две недели уйдет, да еще и не съездишь просто так в Максидом и кафель, что я добыл — ей не понравился. Цвет некрасивый. А я ведь еще с кухней не закончил, а еще и детскую делать надо, да быстро, пока малыш не родился… — продолжает свои горести перечислять сидящий рядом компаньон, а я удивляюсь, как это за короткий промежуток времени от бытовых простых вопросов улетел в какие-то эмпиреи заоблачные. Эк, занесло…

Я не предлагаю уже помощь Сереге — он ее в плане витья гнезда не принимает ни от кого, все сам и только сам. Так-то бы думаю половина нашей команды вполне бы устроила такой субботник, на манер «толоки» у крестьян — когда вся деревня помогает кому-то одному и выручая его и показывая всем наглядно, что община — сила и может с ходу сделать то, что одному или семье не под силу. Сереге достаточно просто немножко пожаловаться понимающему человеку, каковым он меня считает. Рассказал бы он это своему приятелю Вовке, то бы сразу ляпнул в ответ про рябиновку из отряда болванов крокодиловидных…

И ведь женился же Серега. И сейчас воспринимает желания своей половинки не как горе вселенское. Пожалуется, побурчит — и сделает все как должно. И башку оторвет тому, кто его жену посмеет обидеть.

Вспомнилось чевой-то, что соседи обижали жену Михайлы Ломоносова, а когда он пошел с ними ругаться, то они заперли дверь и с балкона кинули в него горшком с цветами, разбив ему голову. Взбешенный светоч русской науки вынес дверь в особнячок и оторванной от лестницы перилой избил хозяев дома и бывших там гостей крича в ярости:

— Весело медведя сверху дразнить?

В итоге около двух десятков человек было им избито, а сам Ломоносов предстал пред очи императрицы в связи с жалобой соседей, кои вынуждены были поспешно выходить в окна второго этажа, отчего некоторым дамам был причинен сильный ущерб в туалете и великий стыд. Сам злодей предстал перед императрицей с перевязанной головой — горшком ему сильно поранило лоб. Вина в общем была серьезна — все пострадавшие были немцами. Но тут есть и нюанс — жена Ломоносова тоже была немкой, а соседи эти ее изводили всякими соседскими гадостями, увидев ее в очередной раз заплаканной, Михайло и взбеленился. Впрочем, он был высочайше прощен.

Мне кажется, что и Серега размашисто наломает дров, если кто его милую посмеет обидеть. Ну, правильно в общем. А вот Еноту — если у него все срастется — так и напрягаться не придется. Либо я плохо знаю людей, либо рыжая Ракша не будет заморачивать суженого своими обидками, а сама перестреляет обидчиков. Из двух минометов. И вот потом уже может и пожалуется. Для проформы. Или от слабости женской натуры.

Набитый событиями день медленно ползет к концу. Вечереет. Минометчики с Павлом Санычем убывают восвояси, причем Ракша на прощание кокетливо делает нам ручкой и посылает прицельный воздушный поцелуй Еноту, который от этого знака внимания розовеет и начинает хлопать глазками. Серега фыркает носом, но деликатно. Енот косится на него, но помалкивает. Мне тоже не хочется шевелиться и болтать. Очень хочется домой, сонная одурь накатывает теплыми волнами. Но дремать нельзя. Тупо, но внимательно посматриваю на всякие малоинтересные уличные сценки, попутно слушая продолжение рассуждений нашего пулеметчика о предстоящем ремонте. Енот в этот разговор не влезает, деловито упаковывая отжатые у ментов обрезы. К нам присоединяется вымотанная парочка наших курсантеров и Тимур — уставшие и потные. Бурчат, что перегрузили пол Ропши, а Ильясу все мало. Является несколько мореманов с приказом замначраза о передаче им танка КВ с вооружением и боекомплектом. Енот, умотавший свои стволы в плотный тяжеленный тючок, вводит новый экипаж в курс дела, они залезают в танк, гремят там чем-то, опять двигается пушка и жужжит поворотный механизм, медленно вращая тяжеленную башню. Брякают, пересчитывая боезапас. Потом на горячей от солнца броне вылезшие из танка корячат акт передачи. Подписываем. Ну все — пост сдан, пост принят. Наконец видим Найденыша. Дверка распахивается — приглашающе. Но прежде, чем мы успеваем собраться, вылезший майор проверяет — все ли тут у нас в порядке. Акт исчезает в его потрепанной полевой сумке и наконец-то мы катим долой из этого поселка. В БТР тесно, лежит много всякого разного, это помимо того, что отжали и увезли в нескольких грузовиках. Мыслей никаких нет, блаженство от того, что справились, что нет в нашей группе потерь, что опять же все живы. Проблем меньше не стало, но проблемы это завтра, сейчас я о них думать не собираюсь. Остальные тоже молчат, по опыту знаю, что завтра — да, завтра разговоров будет много — и разбор полетов и выдача призов с заушениями и новые задачи и чуточка хвастовства… Сейчас все выдохлись. Адреналина-то пожгли сегодня все литрами.

Путь до Кронштадта близок, но я ухитряюсь вырубиться по дороге и дрыхну как младенец, поэтому когда меня расталкивают — верчу очумело головой. И очухиваюсь уже у самого своего подъезда, доставка на дом. Вылезаю из душноватого брюха Найденыша, получаю ЦУ когда прибыть утром — очень хорошо, что на час позже, чем обычно сбор, прощаюсь и встряхнувшись волоку себя и свою сбрую на неловких ногах домой… Ведь действительно — домой! Это — мой дом!

Буря четвероногого восторга только подтверждает этот факт. Фрейя пляшет вокруг меня какой-то дикий вакхический танец и даже несколько раз гавкает. Хотя вообще-то она сдержанная и воспитанная девочка, но тут сдержаться не может. И даже Лихо Одноглазое вылезло. Ну, у него радости как бы нет. Но все-таки вылез, животное. Почтил, так сказать, присутствием. Знаком внимания. И даже вроде жрать не просит, просто так вылез. Редкий случай. Странно, но я тоже рад видеть его харю, не говорю уж про радостную щенятину. После того, как буря восторгов чуть улеглась, обнаруживаю, что соседки Нади дома нет. Или она мне уже не просто соседка? Жаль как-то, что нету. Ну да ничего не поделаешь… Ставлю чайник, ползу в душ. Вода тепловатая, но и такая годится. И мне это купание нравится куда больше, чем бултыхание в Ропшинских речках и ручьях. А когда я вылезаю (или вылазию? После сегодняшних развлечений — скорее даже коряво вылазию все таки) из ванной — в двери щелкает ключ и я оказываюсь в объятиях буквально влетевшей Надежды. Она как-то так приникает ко мне всем телом, что на несколько мгновений мне кажется, что мы — единое целое. Слились воедино. Не было у меня раньше такого, всякое было, но вот так — впервые. Это очень непривычное, но очень приятное чувство. Вот ведь как странно — вроде как обычные обнимашки, а какие разные могут быть… И поцелуй, долгий, взаимный, распаляющий до плавления… Чудом не запнувшись о вьющуюся под ногами собаченцию оказываемся в спальне. Свое полотенце я уже где-то посеял, Надя ухитряется — и вроде как я ей помог — не отрываясь от меня — выскользнуть из белого халата, а кроме него на ней только узкие трусики, остатки мозга отмечают, что такого белья на ней не было раньше, вообще такого у нее не видел, но трезвая часть сознания не удерживается долго и плавится, как камешек в магме… И теперь я чувствую, что нашел свою половинку… Вместе мы целое… Единое… И сливаемся еще крепче и крепче…

Просыпаюсь я внезапно, и мне становится стыдно немножко — ну не было у меня, героя — любовника, чтобы я так вырубился после оргазма. А ведь вырубился. Впервые. Как в омут провалился, даже, судя по всему, и к стенке повернуться не успел. Вона как! Старею что ли? Или вымотался? Или эмоции перехлестнули и контроль потерял? Пушистая головенка медсестрички уютно и уже привычно покоится у меня на плече. И знакомо посапывает. Тоже спит. По возможности зеваю не слишком размашисто, чтобы не разбудить спящую и опять вырубаюсь.


Пробуждение странное. Я одновременно ухитряюсь услышать звяканье чашек и понимая, что слышу звяк — увидеть сон. При этом вполне понимая, что это сон, но при том относясь к нему совершенно спокойно, словно это действительность… То есть не совсем спокойно, если честно, сердчишко-то заколотилось. И что совершенно непонятно — сон совсем не к месту, нет чтоб что-нибудь, ну даже и не эротическое, а хотя бы приятное — нет, деловитый производственный сон, воспринимающийся во время просмотра как должное и как вполне логичное и толковое повествование.

— Милорд, ваш завтрак! Да, сэр! — бодро рапортует звонкий голосок.

Продранные глаза видят милую сценку — уже причесанная и умытая свеженькая медсестричка, (черт, всегда удивлялся, как быстро и легко девушки и женщины приводят себя в порядок) в непринужденной позе стоит у постели и держит подносик, уставленный всяким разным — откуда что взялось-то? Из всяких сластей гордо торчит заварочный чайничек на две персоны и две фарфоровые чашки явно Ломоносовского завода — рисунок — сетка у них характерная, императорская.

— Хорошо, Джемс! — хриплым голосом, вполне приличным отставному адмиралу Адмиралтейства, отвечаю я. И только сейчас замечаю, что на Надьке — моя собственная рубашка, застегнутая на одну пуговичку. В самом стратегическом месте, надо сказать. И мне это очень нравится. И раньше нравилось. Хотя об этом сейчас говорить не стоит. Определенно не стоит.

И не мне одному нравилось — почему-то девушки утром в мужской рубашке смотрятся куда лучше, чем мужчины в женских… Не знаю, что тут привлекает. Может то, что получается фривольное декольтированное мини-платье, то ли то, что своя рубашка получается и впрямь ближе к телу, не знаю.

— А почему это — Джемс? Из-за мужской рубашки? — удивляется девушка, ловко ставя на постель подносик и усаживаясь рядом. Когда она разливает чай, рубашка слегка распахивается, открывая нежно колышашуюся в такт движениям кругленькую грудь с аккуратным сосочком. Глядел бы и глядел, все таки живая грудь куда приятнее глазу, чем силиконовый протез…

— Кхм… — начинаю я плетение трепа — потому что у англичан нет имени Надежда, а назвать тебя Хоуп — как-то не по-людски. А Джемс — нарицательное имя слуги у лордов, пэров и мэров.

— Слуги, значит? — настораживается Надька.

— Ну дворецкого. Или там мажордома… А мне к слову успел сон присниться, пока ты чай собирала — выкручиваюсь я.

— Надо полагать, я должна кинуться целовать тебе руки, восклицая: "Расскажите! Расскажите! — с ехидным прищуром вопрошает медсестричка.

— Ну зачем так сложно — я могу и так, без ансамбля, сам. Черт, половину уже забыл, надо же…

— Нормально. Если будешь тянуть кота — так через полчаса и все забудешь. Сон тает в реальности, как кусок сахара в горячем чае — неожиданно образно выдает практичная обычно Надя.

— Поэтично! Так вот — то, что еще помню, опять же относится к производственному циклу…

— Пирамиды строил в Иджипте? Или наяривал таксистом в Нью-Дели?

— Не. Еще проще. Из-за кучи навороченных компьютеров в мире стали происходить пробои из виртуальной в реальную реальность. Понимаешь?

— В общем — да. Чай стынет. К слову — сегодня отменный заварила. С бергамотом. Пахнет вкусно! И цвет красивый.

— Ну ладно, я коротко. В общем из компьютерных игр периодически вываливаются в реальность разные действующие персонажи разных компьютерных игр… Ну, ты в компьютерные игры не играла, да?

— Почему же. Косынка, тетрис. Что я дикая совсем что ли? — поднимает бровки Надя.

— Эх, этот бы сон да Сашке рассказать. Или ботану-связисту… Впрочем не, не катит. Мне гораздо приятнее смотреть на тебя, чем если бы тут сидели расхристанные ботан с Сашей… Ладно, нет в жизни полного счастья, слушай дальше…

— Это, значит, я сижу расхристанная — делает неожиданный вывод женщина и начинает демонстративно застегиваться на все пуговички. Но застегивается вроде и суетливо, но получается медленно. А я знаю, как быстро она умеет одеваться, как солдат или опытная секретарша. Или как фельдшер Скорой помощи, когда будят на выезд.

— Да нет же, господи! Но сама посуди, какая мне радость от вида Саши или ботана с декольте? Ну совершенно нечем любоваться, у них на груди даже шерсть не растет! Слушай, чай стынет, сон вымерзает — ну потерпи чуток, а? И не застегивайся ради бога, ну пожалууууста! И то, что застегнула — расстегнула бы обратно, а? Вот эту пуговичку?

— Закончишь рассказ — так и быть, расстегну. Может быть — многозначительно рисует перспективы девушка.

— В общем короче говоря — прихлебываю я чай — есть специально команда «Тукикбекеров» — возвращателей…

— Какой ты образованный, это что-то! Даже сны на английском смотришь! — голосом Калягина, который в роли донны Розы Д, альвадорес, заявляет Надька. Иронично так выходит.

— И действительно, сам не заметил. Так вот в зависимости от того, что за игра — получается или смешная работа или тупая или опасная. Потому что выпавшие из игры «Симс» туповатые члены многочисленной семьи не так опасны, как например орки из… черт, забыл название, ну фиг с ним, а самые неприятные — это из разных серий "Лефт фо дед". Не слыхала про такое?

— Дед? Слыхала. У меня самой был дед. Даже двое. А что?

— Ну в общем я был в команде, которая их ловила и возвращала в виртуал.

— Эко как! Да ты работу не то, что на дом берешь, а даже и во сне видишь! А я в твоем сне была?

— Была, но чуток раньше, ты прибежала домой, как была на дежурстве — в одном халатике…

— И с пистолетом в кармане?

— Ну разумеется, ты же без него никуда… — признаю я очевидный факт.

— А потом? — блестит глазами Надька.

— А потом мы целовались совершенно чудно… эээ…

— Это что такое за ээээ? — с легким оттенком возможной в ближайшем же будущем грозы вопрошает самым спокойным тоном девушка.

— Гм… Я хотел сказать, что ты была прекрасна, но — вот помолчи секунду, я знаю, что ты тут же спросишь, дескать это что, я была тогда, а сейчас я уже и не прекрасна что ли, так ведь? Угадал?

— Ты же велел мне молчать! Или могу ответить?

— Ты и сейчас прекрасна! Только чуточку по-другому. А эта халва откуда?

— Купила. Не съезжай с темы, так когда я была прекраснее? И к слову — тебе что, получается нравятся волосатые груди?

В общем завтрак получился веселый и вкусный… Хотя на этих волосатых грудях я подавился чаем и долго чихал и кашлял самым убогим образом… Память у женщин работает совершенно непонятно.

А мой рассказ ее совершенно не заинтересовал. Ну в общем ожидаемо. Не ее тема. А такой сон был — выпуклый реальный, но стремительно тающий в памяти. Черт, всегда так. Жаль, не писатель, получился бы недурной фантастический рассказик, особенно если пригладить некоторые несуразицы — например во сне присутствовал Енот, но почему-то с лицом известного писателя Круза, у которого при том были усы Липского. Это после пробуждения как-то стало смущать. А во сне все было вполне приемлемо. Никакого удивления даже не вызвало. И персонажи. Вывалившиеся из игры «Симсы» — симулятор семейной жизни — вели себя как глупые подростки. Хотя один из них был седой бабушкой в инвалидном кресле. А бакланил — чисто малолетний гопник. То есть бакланила. А с орками оказалось договориться вполне реально, хотя на мой вкус они скорее напоминали викингов со старательно прокрашенными зеленкой физиономиями. И в игру они вернулись с удовольствием, попугивали их реалии реала. А вот с зомбаками из "Лефт фо дед" мы намучились и был шанс, что они нас завалят. Еле-еле отбились, хорошо, что наш «Рейкер» — полная, добродушная женщина, почему-то в английской колониальной форме — ловко и четко сгребла хватательной таскалкой и Прыгуна и Толстяка. Вот с танком пришлось возиться. Эх, хороший рассказ бы вышел… Как этот танк по стенкам прыгал! Здоровый гад! Но я не писатель… А ведь интересное дело — понять — откуда у писателей идеи возникают. Про вываливающихся из виртуала в реал персонажей у Лема точно было. Только там из телевизоров вываливались, не было в то время еще компьютерных игр. Кто-то у старика Лема из телика вылез, не иначе. Как в японском кино «Звонок». Вот про его роман «Непобедимый», где мощный, хорошо вооруженный крейсер космофлота с таковым названием прибыл на пустынную необитаемую планету Регис-3, чтобы найти такой же крейсер «Кондор», бесследно исчезнувший на ней и нашел искалеченный корпус этого суперсовременного космолета в пустыне — с полным запасом продовольствия и воды, с исправными системами связи и вооружения, но с мертвым экипажем — мне понятно, откуда ноги растут. Пустыня, погибший гигант, чудо инженерной мысли, целые запасы всего необходимого, нетронутые запасы — и скелеты и мумии в летных комбинезонах, медицинских костюмах и обмундировании техперсонала, черепа и кости в песке, разбросанные вещи, неиспользованные баллоны с кислородом и полная неизвестность — почему произошла такая катастрофа, которой быть не могло — все это было в забытой уже газетной шумихе того давнего времени. Параллели уж больно показательны. Нашли в 1958 году в ливийской пустыне нефтяники потерпевший аварию бомбер Б-24. Пустой, разбитый, но с исправными пулеметами и работающей рацией — они снятой с разбитого самолета рацией заменили свою, сильно барахлившую. И запасами продовольствия и воды с самолета воспользовались. Все целехонькое было. Не хватало экипажа, парашютов и почему-то спасательных жилетов. Но это никого не заинтересовало, с войны такой техники много где осталось, бывает, и шумиха поднялась куда позже — через пару лет, когда опять же нефтяники нашли в пустыне пять мумий — полускелетов в летной американской форме. Мертвый лагерь. Всякие вещички — фляжки, фонарики, остатки снаряжения, куски парашютов, котрые пользовали как защиту от солнца пустыни. По отлично сохранившимся документам стало ясно, что это экипаж валяющегося более чем в ста тридцати километрах от лагеря мертвых бомбера. И имя бомбера выяснили — "Леди, будь паинькой!" называлась эта махина. И вот тут запахло тайной. Как же — пустой самолет, пустыня, мумии и скелеты… Ну а тайна — это сенсация, дело вспухло, стали искать тщательно, нашли в тридцати километрах от бомбера место с брошенными парашютами и спасжилетами. Явно место сбора приземлившихся горемык. Стали разбираться с оставшимися записями и бумагами…

Разгадка страшной тайны оказалась довольно тривиальной — при вылете группы, шедшей в 1943 году бомбить Неаполь, «Паинька» отстала, штурман оказался неопытным, потому куда летели и как летели — понятия не имели никакого. В группе такой экипаж держался бы за хвост опытных товарищей, а в одиночку… Неаполь не нашли, бомбы сбросили в Средиземное море и уфитилили вглубь пустыни, перемахнув через море. Бензин кончился, один за другим вставали двигатели и экипаж решил прыгать. Одели спасжилеты, полагая, что внизу — море. Оказался — песок. Собрались восемь человек, один пропал и найти товарища им не удалось. Его нашли куда позже поисковики — в 800 метрах от места сбора остального экипажа — парашют не раскрылся и он погиб первым, врезавшись в песок. Может быть это можно было бы назвать везением — потому как остальные пошли на север (эх, стоит ли говорить, что на юге всего в тридцати километрах валялся их бомбер с едой, водой и рацией, да и оазис там был недалече. Беспризорный самолет на диво мягко сел. А вот на севере — только несколько сотен километров песка и вся вода — что во фляжках.) Дойти у них шансов не было никаких. Но они шли и протопали в нечеловеческих условиях больше ста километров за пять дней. Как они смогли это сделать — непонятно. Температурка-то в пустыне — за 55 градусов Цельсия, да и солнышко… Эксперты уверенно считали, что прожить люди могут в таких условиях три дня и пройти только сорок километров. Летчики прошли более ста и прожили неделю. Трое тех, кто покрепче, оставили ослабевших товарищей в импровизированном лагере и двинули дальше. Одного нашли в 34 километрах, другого — в 42 от лагеря. А последнего оказалось нашли куда раньше — английский патруль нашел скелет неизвестного в песке, сфотографировал и похоронил. Это и был последний, самый выносливый член экипажа. Сенсация сдулась, писать об этом перестали, а вот потом родился роман, отличный надо сказать роман. Сколько погибло самолетов в войну, а вот «Леди» сподобилась послужить зачином для целого романа. Кстати, название мной переведено не вполне корректно — вообще-то имя самолета скорее стоит перевести иначе, это из песни — там "леди, будь добра", в контексте — будь добра ко мне. И мне кажется, что леди была добра к ним до последнего момента. И мягко села и сохранила все необходимое, чтобы парни выжили. Зря они ее бросили, это их угробило.

Времени нам хватает спокойно понаслаждаться чаем, после чего принять соответствующий вид и отправиться по делам — я пешком двигаю к месту сбора нашей группы, Надя осторожно выкатывается на четырехколесной балабушке — все таки я ее уговорил учиться потихоньку водить машину как следует, то есть в городских условиях.

Погода замсечательная, утро прохладное и солнечное, потому мои сослуживцы сидят на улице, неохота быть в душной комнате, где у нас проводятся инструктажи. Майор обычно приходит точно вовремя, пока его нет — значит я с запасом приперся.

Пока ждем майора, общее внимание привлекает симпатичная девушка, ухитряющаяся грациозно идти на высоченных каблучищах (это вообще-то очень непросто и многие девчонки выглядят в такой инквизиционной обувке смешно — сутулятся и семенят на полусогнутых в коленках ногах). Эта красавица явно умеет ходить на каблуках и — я уверен в этом — у нее еще и танцевальное обучение было, очень уж она легко двигается. Верхним чутьем ощутив внимание кучи глазеющих самцов, девчонка теперь не то, что идет, она гарцует, но при этом и виду не подает, что заметила наше внимание.

— Вот некоторые спрашивают — ради чего, дескать, корячимся. Вот ради этого и корячимся. Чтобы такие девушки могли без опаски носить такие мини и радовать глаз такими каблучками — негромко и привычно выводит резюме событию неслышно подошедший командир. Впрочем, он сам любуется красоткой и мы, сначала вроде как дернувшись, продолжаем эстетически наслаждаться, пока она не скрывается за углом.

— Хороша, чертовка! — выдает оценку Вовик и остальные соглашаются. Действительно — хороша. Даже Серега и Енот таращились с одобрением. Я-то, как человек с деликатным художественным воспитанием смотрел из эстетических побуждений, а вот у них ясно дело все куда примитивнее, да. Но впрочем, теперь надо перейти к куда более прозаичным делам — сейчас разбор полетов и получение новой задачки. Видение красавицы испаряется быстро — как только рассаживаемся по местам. Надежда сейчас опять на дежурстве, вчера ее не было с нами (обиделась сильно, но сдержала чувства, тем более, что и впрямь она куда полезнее оказалась в больнице — раненых с Ропши прибыло многовато, да и тяжелые они были. В хирургическом блоке рабочие руки были жизненно необходимы), потому разбиралка пройдет без нее. Ну, может оно и к лучшему, я не уверен, что мои подвиги стоит подробно разбирать в ее присутствии.

Майор задумчив. Кивает в ответ на рапорт Ильяса о состоянии группы — давно уже заведено так, что с этого утренний сбор начинается. Люди, их здоровье, оружие, боеприпасы, состояние техники — все кратенько. Потом майор неторопливо, скрипучим голосом извещает нас, что операция по взятию Ропши прошла успешно. Ну, это-то мы и сами знаем. Ждем что еще скажет. И он начинает. Для начала сообщает, что мы получили выговор от начраза. Причем такой, неприятный, не то, чтобы с вынесением на улицу и с занесением в подвал, но неприятный. Также не самый приятный разговор был с руководством Некролаборатории. Правда Кабанова выразила свое «фе» не прилюдно, а в кулуарах, но выразила вполне твердо и определенно.

— За потерю контроля за Мутабором? — спрашиваю я, просто чтобы нарушить тяжелую тишину. Ясно же, что за прокол у нашей команды.

— Именно — кивает Брысь.

— В штабе учли, что мы не могли контролировать морфов по своей малочисленности? — уточняет Ремер.

— Учли, разумеется — но проблема имеет место. И эту группу, во главе которой стоит аж два морфа, со счетов сбрасывать нельзя. Полагаю, всем понятно почему? — смотрит на нас майор.

— Раз они организовали моментально действия группы зомби, то вероятность, что они организуют и большие силы, велика — тихо говорит Андрей.

— Именно. Потому сейчас в Ропшу перебрасывают дополнительные силы для предупреждения навала умертвий — говорит Брысь.

— Навалы же только по весне были. Да и вычистили под Ропшей все гладенько, нет там теперь зомбаков для навала — возражает Званцев — младший.

— Кипень — осекает его Андрей.

— И к слову в навалах подозревается и участие морфов — добавляет Ильяс.

Я слыхал про эту теорию "пастухов и стада", потому для меня нового ничего нет. А вот Званцев удивляется. Ну да, когда был разбор навала на Петропавловку не было анализа видеозаписей с камер наружки, а потом на них были отмечены и морфы, которые при всем том на рожон не лезли и мелькали в арьергарде толпы мертвецов. Что характерно — среди упокоенных ни одного морфа не оказалось. На видео были. А когда стали убирать поле боя — ни одного. Что настораживает.

— Без морфов мы бы не имели успеха — негромко напоминает Ремер.

— Вопрос спорный для начальства — печально усмехается командир.

— Особенно когда операция уже успешно завершена — говорит Ильяс.

— Насколько все это может иметь для нас последствия и какие? — вопрошает Ленька.

— В зависимости от того, что будет дальше делать группа Мутабора, будут и для нас последствия. К слову, медицина, а что можно ожидать от сладкой парочки и ее приемных дитяток? — спрашивает меня Вовка.

— Понятия не имею. Все что угодно — от исчезновения с нашего горизонта навсегда, до какой-нибудь гадкой диверсии. Чужая душа — потемки, а уж у Мутабора душа вроде как покинула бренное тело, так что — все что хочешь. Любая фантазия. Может оказаться, что возникнет зомбоцарство во главе с королем Мутабором.

— Или эмиром. Или шахом. Или ханом — хмуро шутит Ильяс.

— Не удивишься? — хмыкает Вовка.

— Ни капли — честно говорю я.

— Тогда тебя туда послом пошлют — весьма резонно замечает Серега.

Мне остается только пожать плечами и глубоко вздохнуть.

— Помимо порки, есть и пряники — прекращает наши беседы майор и вводит в русло совещание. Впрочем он и порку пока не прекратил. Заушения достаются всем — не в смысле ругани, а вот ошибочки наших взяты на карандаш и сейчас дотошно разбираются, начиная с неудачного выбора позиции группой Ильяса, отчего они не могли подавить огнем газель с базукой, зато сами оказались под огнем и Ильясу прилетело, хорошо, что вскользь, и кончая моей скромной персоной. Отмечаю про себя странное словосочетание "родезийская стрельба", которое ясно понятно большей части присутствующих, кроме меня и курсантеров, отмечаю, что хоть Ильяс и зам. командира, ан и ему достается. Что удивляет, гонористый снайпер воспринимает выговариваемое без восторга, но явно внимательно. Сижу, слушаю, узнаю много нового и даже как-то чуток успокаиваюсь, не все гладко проходило у ребят в Ропше, очень негладко и, например, Ремер чуть не попал под реактивный выхлоп из гранатомета, когда ловким маневром выскочил в тыл стрелявшим по огрызающемуся КВ сектантам. И в танке не сразу разобрались, как поворачивать башню, отчего их чуть не сожгли к чертовой матери как курицу в духовке. Отмечено было, что курсанты в плане тактики слабы, отчего их и укрыли в складе, газовыми гранатами кидаться. Достается и Вовику, за то, что слишком нахально маневрировал под еще неподавленным огнем — вполне мог получить подарок в бочину совершенно зря… В общем всем сестрам по серьгам, а братьям — по сапогам. Никто не ушел обиженным. Наконец очередь доходит и до меня. Сижу радуюсь, что Надьки нет. Хорошо еще, что майор опускает нюансы нашей с инвалидом гасконады, переходя сразу к эпизоду с моим задержанием ржевскими. Ну да, полез куда не надо, получил, чего не нужно. Ну да, будь эти ржевские чуток повострее — сидел бы я уже у них на полигоне, отвечал на вопросы. А меня тут искали бы все и сразу и без толку. Возражать особенно нечем, потому проглатываю молча упреки и заушения. Ну да, глупо себя повел, переоценил уровень безопасности. И что противно — возможно еще придется давать объяснения дополнительно и не своим в команде, а более неприятным и незнакомым пока дядькам. Оно, конечно, хорошо, что у Ильяса сохранилась бумажка с приказом на сопровождение выселяемых, но в общем, случись оно сейчас — я бы и близко не подошел к этим ропшинским страдальцам. Седьмой бы дорогой обошел, пока не завопили бы: "МеееееедииииК!!! И после этого бы опять же не торопился.

К счастью все имеет свой конец, выговорившись выговорами, Брысь улыбается и переходит к пряникам. Куш для нас получился неплохой, потому как Ропша — ценный приз. В штабе сейчас прикидывают возможности акционирования ряда ценных предприятий Ропши, если с этим срастется, то есть шанс получить постоянный источник доходов с того же рыбзавода, например.

— Ага, уже было такое, плавали, знаем — замечает Вовка — управленцы получат как всегда все миллионы, а нам за год по паре копеек дивидендов и рассказ о трудных временах. Были у меня акции. Знаю.

— Это такой лысый интендант тему мутит? — спрашивает Званцев, немного разбирающийся как ни странно в штабных кронштадтских интригах. Хотя у него, как аборигена тут знакомых куча, город-то небольшой.

— Ага — кивает майор и добавляет: — Его за это лысым Чубайсом прозвали. И намекнули, что возможности критики сейчас сильно изменились. С другой стороны если все на халяву и без ответственности — будет как в колхозах под конец СССР… Так что что-то решать все равно надо. Теперь по конкретным доходам в виде одномоментной выплаты Ильяс выразит в звуке.

Снайпер, не жеманничая, тут же встает, весело подмигивает и сообщает кому и сколько причитается за операцию. Получается весьма густо. Смешно то, что распределение доходов в нашей артели слизано практически с пиратского образца. Разве что рядовых тык скыть членов группы всего ничего, потому они получают в полтора раза меньше, чем спецы, замком — Ильяс — вдвое, а командир — втрое. Часть доходов идет в фонд — на всякий печальный случай, если кому из нас не повезет — на лечение. Оттуда же и покупки делаются нужного снаряжения, которое так просто не стырить. Сильно подозреваю, что хитрый снайпер мутит что-то и помимо того, но в общем все боле-мене прозрачно. Кроме того с радости нам еще и премию дали. Оно, конечно, замечательно, тем более там навертывается и еще плюсы — разведка особо отметила те самые погонялки-шокеры, если в лаборатории придут к выводу о возможности замены для части населения огнестрела такими агрегатами, так еще лучше. Напоследок, заканчивая тему вкусностей и плюшек, Ильяс отмечает, что в виде откупного за пленение доктора, ржевские обязались поставить два БРДМ с хранения. Один заберет себе отдел разведки, а второй — целиком наш.

— Хоть какая-то польза от доктора будет — весело замечает невежливый Вовка.

— Ска-а-а-атина ты, Вова! — говорю я ему.

— Это я в смысле, что пока у нас все пучком и тебе не приходится лечить и врачевать — оправдывается Вовка, но уже без задора, понял вроде, что ляпнул фигню.

— Володинька, ты через плечо поплюй и свечку поставь, чтоб оно и дальше так продолжалось, а то мелешь не думая — вроде и ласково, но злобно как-то выпевает Ильяс.

К моему удивлению грубошерстный Вовка начинает извиняться. Толкует о том, что да, зря это он и да, свечку поставит. Меня сильно удивляет его поведение, он вроде не суеверный. Хамовитый и самоуверенный, но никак не суеверный. И извиняться терпеть ненавидит. А тут вон как на попятный пошел. Впрочем, я давно замечал, что к некоторым вещам воевавшие люди относятся как-то иначе, чем не воевавшие. В частности — вроде в бога не шибко веруют, но вот некоторые вещи — типа того, что можно удачу спугнуть и беду накликать — это у них есть. Для них удача и беда — материальные субстанции, чуть ли даже не одушевленные, и с ними надо обращаться аккуратно, чтобы не напортачить. Тем более, примеров перед глазами хватало. В общем — вижу, что Вовка ляпнул не подумав, а сейчас ему худо.

— Мало слупили за такой косяк — неожиданно говорит Енот.

— Считаешь БРДМ с куста пустяком? — тут же принимает вызов Ильяс.

— Я вообще эти гробики не люблю, бардаки в смысле — хмуро поясняет хромой свой выпад.

— С чего бы это? — удивляется Ленька. Курсантеру вообще нравится все бронированное, есть у него такой пунктик.

— Тесные, на бензине, всего два люка сверху и никак иначе в него не залезешь. Соответственно — и не вылезешь. А переворачиваются бардаки легко, вот и прикинь, как из него выбираться, если он кверху колесами и горит неторопливо. Или в болотине топнет. Тоже неторопливо.

— Можно дверцу вварить — как в модифицированных делали — замечает Серега.

— Можно — соглашается Енот — но лучше еще БТР-80 или 90 приобрести. А эту железяку продать.

— Скажешь тоже! — фыркает Ильяс.

— Скажу. Особенно если нам впарят БРДМ-1 или машину химразведки.

— Отанку отоку! Их давно сняли с производства!

— Ну-ну.

— Ну, может и БРДМ — 3, так это твой любимый БТР с наворотами.

— Эт вряд ли — возражает Енот.

— Заелись вы, ребятки — осуждающе качает головой майор Брысь — уже вам и БРДМ не машина… Определенно заелись… А надо быть скромнее. Вот нам дана задача отбыть в город Гатчину и совместно с казачьим отрядом выполнить зачистку пары объектов. И скажите спасибо, что я отвертелся от зачистки Кипени — сначала нас туда собирались направить, дескать скорее всего наши питомцы нынче там прописались…

Спор прекращается. Только неугомонный Енот бурчит довольно громко:

— Казаков я не люблю еще больше, чем бардаки…

Ехать в Гатчину получается весьма комфортно, потому как одновременно с нами отправляют несколько оборудованных Передвижных Огневых Точек, как называют грузовики с фургонами, специально приспособленные для отстрела толп зомби. Три штуки свежесделанных ПОТов, которые Ильяс согласился перегнать своими силами на точку встречи. Дальше эти грузовики пойдут на усиление обороны Ропши и возможно уже сегодня будут принимать участие в чистке Кипени. Потому впереди прет наш БТР с Вовиком за рулем, Серегой за пулеметами и Сашей в виде обслуги Длинного Уха, как он называет рацию, а вся остальная артель вольготно расположилась в просторных комфортабельных кабинах ПОТов, едущих следом колонной. Собрались и поехали. Вот третий грузовик как раз везет мою драгоценную персону. За руль уселся Енот, он оказывается и грузовики водить умеет, охрану несет Андрей, а я по старой памяти привычно снимаю маршрут на видео. Вроде бы всего-ничего не снимал — пока с Ропшей корячились, а уже и отвык чутка. Сейчас немного жалею, что не приспособил для съемки что-нито портативное — такие бы кадры получились, особенно когда там Нелли Крофт кувыркалась. Можно было бы как кино показывать. На Кольцевой приходится остановиться, кто-то нас должен догнать и присоединиться, тыловики, наверное, они очень не любят кататься без прикрытия. Ждем. Андрей улез в салон-фургон, благо из кабины в салон сделан специально ход с дверцей, Енот расслабленно развалился в кресле водителя, я снял, что видел и тоже отдыхаю. Диву даться — сколько глаз видит — мирный пейзаж и ни одного ковыляющего силуэта.

— Андрей, а что такое "родезийская стрельба"? — вспоминаю я сегодняшнее выражение.

— Антиснайперский прием. Практика подготовки родезийских коммандос — откликается Андрей.

— Это как? — уточняю я.

— Стрельба по ВЕРОЯТНЫМ позициям. Просто по 2–3 пули ВО ВСЕ места где МОЖЕТ БЫТЬ враг — неожиданно дает пояснение вроде как дремлющий Енот, выделяя голосом важное в теме.

— Как у американцев, что ли? — вспоминаю я старые занятия, которые вел еще Николаич.

— Нет — отзывается Андрей, но из салона его не очень внятно слышно.

— Не штатовское "три пули В СТОРОНУ врага", нет. Тут именно стрельба по возможном местам засидки — поясняет опять хромой.

— Погодите, так ведь мест для засады масса! — удивляюсь я.

— На самом деле — нет. И задачка в родезийской подготовке — именно научить самому определять, где бы ты сам устроил засаду и именно туда и влепить пули — поясняет как из бочки Анлрей. Хромой подтверждающее кивает, добавляя:

— Главное — вбивание на уровне инстинкта умения определять эти позиции на местности — еще до того как понял и подумал — а три пули уже там.

— Так это же сложно — жалобно как-то выговаривается мной, как только я прикидываю, что вот лично для меня все пространство вокруг — отлично подходит для засады.

— Тренировка тяжела, но она того стоит — заявляет из фургона Андрей.

— Кроме прочего — эффект интуиции, чутья — малоопытный засадчик ЧУВСТВУЕТСЯ, но тут не объяснить на словах. Кстати — потому оч полезно в засаде представлять себя бревнышком, камешком и так дале. Это все работает. И насчет взгляда, который чувствуешь, и про "встречу глазами" — все правда в той или иной степени. При тренировке по родезийской системе — оно резко повышается все. Если знаешь где искать — найти всегда проще — поясняет Енот. Мне почему-то начинает казаться, что мои спутники в Родезии бы оказались на уровне. Знаток родезийской стрельбы, потягивается, широко зевает.

— Эффект огромен — и поражение и подавление стрелка вероятно, и того кто еще не открыл огонь, и заполошный неприцельный ответный — с раскрытием позиции, и паника и неуверенность — заканчивает хромой, после богатырского зевка.

— Ну, я думал, что снайпер — это сила. А по — вашему выходит, что его любая пехота может накрыть еще до того, как он работать начнет? — удивляюсь я. Для меня снайпер всегда был этаким загадочным персонажем, невидимая угроза. "Смерть хрен знает откуда". И потому сказанное явно толковыми сослуживцами сильно удивляет.

— Насчет снайпера. Он жив пока не виден. Тое — он жив пока не выстрелил. Бывает, что непонятно — откуда, но это нечасто. После выстрела снайп или уходит, или таится. Если не до него — то он может гадить оч долго. В остальном случае — просто его ждут. Секреты, которые просто наблюдают — за местами вероятных позиций. Которые — иногда уже пристреляны, в том числе и отход, а порой заминированы.

Енот опять сладко потягивается. И как ни в чем ни бывало продолжает:

— Снайпер кроме исключений — не может жить рядом с целью. Если же есть подозрение — то его ищут. И находят как правило. Плюс — снайпера можно вывести на позицию — если теми или иными способами перекрыть ему обзор. Оставив один сектор. Это упрощает работу, сужает поле поиска. Можно вдобавок и заманить чем то вкусным. Плюс — встречный поиск. Снайпер на своей базе или в пути — такая же мишень как и его жертвы, а порой и уязвимее. Плюс современные средства — те же датчики движения, гражданские, на батарейках, включающие фонарь и так дале — переделанные чтобы дать радиосигнал. Ставить на дальних контрольных. Снайп думает что его не ждут, и полчаса как все легли спать и не отсвечивают, кроме секретов.

— Сапер для снайпера враг злобный — гудит Андрей.

— Ну, то что сапер это враг снайпера оно понятно — кивает Енот и смотрит на меня:

— Ведь понятно же? — и подмигивает.

— Разочаровали вы меня, прямо скажу — признаюсь я. Для меня снайпер всегда был окружен ореолом тайны. Даже некоторой мистикой. Вот все пулеметчики — те на виду, с ними все понятно. А снайпера…

— Чем это разочаровали? — удивляется гулко Андрей.

— Ну я был уверен, что снайпер мегабоец и вообще — отвечаю я ему.

— Да — снайпер не мегабоец. Это узкий профессионал. В узкой нише. В ней он эффективен, порой очень. Вне ее — все меньше и меньше. Как любой спец. Пехота — универсалы. По определению — универсал всегда хуже любого спеца… в ЕГО области.

По определению — универсал практически всегда превосходит спеца ВНЕ ЕГО области.

При том потери универсалов могут превышать потери спецов. А могут и наоборот.

Главное — самому выбрать поле боя. Сунь-Цзы процитировать не помню, увы, но было у него.

— "Пока противник разрабатывает планы — мы меняем рельеф местности, причем вручную. Попав на незнакомую местность противник теряется и впадает в панику", как веско сказали в кине «ДМБ» — поясняет не очень понятно Андрей.

— В каждой дубовой армейской шутке есть зерно истины — соглашается Енот.

— Я не совсем понял, что вы имели в виду — признаюсь в ответ.

— Выиграть у карточного шулера можно — сев например с ним играть в шахматы, или вытащив на ринг. А Валуева, вполне вероятно, можно обыграть в дурака или крестики-нолики. Но вот идти с Валуевым на ринг, а с шулером к сукну… Так и со снайпером — снисходительно улыбаясь поясняет доходчиво хромой.

— То есть все эти кины, получаются врут? — огорчаюсь я.

— Смотря какие кины. Те, где пара снайперов путешествует сто километров по джунглям, а потом убивает главного злодея, пару вертолетов и десяток грузовиков с пехотой — да, врут. Просто потому, что им вдвоем не утащить столько груза, сколько им нужно для такой героизьмы, достаточно посчитать вес воды, еды, патронов, винтовок, раций и всякого еще — посмеивается на своем посту Андрей.

— Ага. Но вообще снайпер весьма неприятный противник — отмечает Енот.

— Ну вот мой пациент-то, который из Америки досюда добрался — он же рассказывал, как албанцев наказывал — что, тоже врал?

— Не факт. Но тут надо учесть ряд нюансов, которые позволили ему обидеть албанов, а самому выжить. Так что если и приврал чего, так самую малость.

— И что за нюансы-то?

— Бандиты — не солдаты. Выучка у них куда ниже. Гонора много, а мозгов мало. Помнится секрет албанский нагло дрых, так? Причем уже после того, как им всыпано было. О безопасности своей тоже не думали — да и не могли думать. Потому что бандиты, не вояки. Своими снайперами не обзавелись. Саперов и инженеров среди них тоже не нашлось — например, растяжки в канавах и секреты в поселках на удалении полтора — два км от базы. Со спины снайпер обычно сильно уязвим. А если он начнет нервничать — то и подавно.

— Но вообще если у албанов нет снайпера — взвод пехоты мог его уделать?

— Численно? Так Хескок с напарником вроде батальон сдерживал. А так — взвод с пулеметами — если определит местоположение в масштабе "Вон в тех домах снайпер" — то без вариантов уделает, вопрос потерь, вопрос опыта, вопрос морали, вопрос умения и многого прочего. Но скорее всего — уделает. Тем более одиночку-снайпера, без прикрытия. Короче, если просто — то финт такой — выбираться навстречу — говорит Енот.

— А вот против такого финта — группа снайперов, посменно и так далее. И — кто кого передумает. Одиночка же сильно уязвим вообще-то — добваляет Андрей.

— Ну так поэтому наверное он к регулярам и обратился.

— Именно — кивает Енот.

— А что казаков не любишь? — докапываюсь я от нечего делать. Ну еще и интересно, правда, сам я с казаками дело не имел.

— Потому как балаган. Цирк клоунов пешего строя без конной тяги. Казак — по определению конная милиция. Кто из нынешних офисных казаков на лошадке скакать умеет? Даже без джигитовки? Стрелять казак должен уметь и оружие у него должно быть в обязательном порядке. Оно у них было? Опять же казак — самостоятельная выживательская единица, самодостаточная в походе. Много ты тут выживальщиков — казаков видал за все это время, пока мы здесь колобродим? — отвечает лениво хромой.

— Ну видать-то видали. Тебя еще не было в команде — ездили мы прищемлять группку таких орлов. Они, вишь, как началось тут же грабежом занялись, бензовоз гопстопнули, пару дальнобоев с консервами, потом по мелочам еще начали умничать. Вот по многочисленным жалобам нас туда и спроворили. Оказалось — казаки. Несколько семей. У них даже снайперская винтовка была и всякое другое оружие тоже — припоминаю я один из эпизодиков нашей бурной жизни.

— Ага. А у вас оказался случайно БТР. Со снайперским пулеметом? Так?

— В тютельку. К слову это был первый случай когда этот шалый Чечако свою идею в жизнь претворил. Я потом только узнал, что помимо нашего воздействия, казачурам доходчиво растолковали, что поставят рядом с ними громкоговоритель и соберут с окрестностей всю нежить. Чечако-то вообще тогда рвался опробовать свой проект «Орфей» — ну там типа едет он из города на защищенной бибике с горомкоговорилкой на крыше, а следом — благодарные толпы слушателей. Звезда с фанатами на выездном концерте.

— Тогда уж назвали бы "Чарующая песнь Сирены" — отзывается из будки Андрей.

— Не, это гаммельнский крысовод какой-то выходит — бурчит посмеиваясь Енот — какая из Чечако сирена. Ни перьев, ни сисек. Недоразумение какое-то получается. И что казаки?

— Безоговорочно благоразумно капитулировали.

— Постреляли их или как? — осведомляется Енот.

— Ну на них живой крови еще не было, да и всерьез побандитствовать не успели, так что отделались конфискацией неправедно добытого и полезно — общественными работами. Да ты их команду видел — мы с ними три недели назад пересекались в Лисьем Носу. Они нас на морфушу вызывали. А оказалось, что морфенок. Они же его сами и упокоили, просто сначала пуганулись.

— А, помню. Наш беззубый акул торгового бизнеса еще с ними перетирал насчет наградных и компенсаций за ложный вызов и на бензин копеечку выжиливал — вспоминает прошлую кутерьму хромой.

— Во-во, они самые.

— Тогда это исключение. Пока я казаков видал только балаганных — с деревянными медалями и латунными орденами по всему тулову до колен. И с погонами до локтей. И все генералы, даже кальсоны с лампасами. Шуты гороховые. И только до Беды. А вот после — что — то их негусто таких осталось. Ни одного не встретил.

— Ну вроде как эти гатчинские — нормальные. Тоже вишь выжили.

— Приедем — посмотрим — бурчит недоверчиво Енот.


* * *

Виктор с облегчением убедился, что запугать автослесаря — получилось. Вывести с похмелухи Валентина получилось тоже, но очень было непросто теперь с ним работать. Руки у мастера начинали трястись и от вида Вити и от звуков его голоса. А когда у ремонтника руки трясутся — только и подбирай рассыпающиеся гайки. Но хоть так, а все же ремонт трактора пошел наконец-то. Попутно Витя сумел УАЗом приволочь на буксире в деревню тот самый древний газогенератор, с починки которого и началась вся эта история в этой деревеньке с бандюганами. В отличие от трактора довести до ума газген получилось куда проще — только с консервации снять, так-то он был совершенно исправен. Разумеется пришлось менять проводку, те же лампочки и прочее — но это все было ерундой по сравнению с ремонтом трактора. Вечер, когда газген торжественно запустили и в деревушке в пяти избах загорелся электрический свет, был праздником. Самым настоящим, с радостью и восторгом. Вроде Нового года. Витька даже почитал на сон грядущий какую-то подвернувшуюся под руку книжку в мягкой обложке, пользуя вместо обычной лампочки скрученную с брошенной машины фару. Оставалось жалеть, что в свое время не догадался запасти хоть какой-нибудь генератор. Все денег не хватало, да и топлива к этому аграгату требовалось немало, а по цене топливо было кусачим, да и не запасешь на всю жизнь-то. Опять же меньше всего Витя готовился к нашествию зомби. Кто ж знал! Готовился — то к банальной человеческой войне. А светиться электричеством при ожидавшихся военных действиях и летающих над головой спутниках, самолетах, безпилотных рапторах и прочей летающей боевой дряни было неразумно.

Газген конечно хорош, но маломощен и электроинструменты пока никак не удавалось использовать — так и лежали мертвым хламом. Дырки в жестянках, которыми обшивали трактор, пришлось со скрежетом сверлить ручной древней дрелью. Та еще работенка. Не египетские пирамиды, но по трудоемкости близко. Хорошо еще свёрла по металлу у Валентина нашлись, а то намучился бы еще сильнее. Витька усмехнулося, вспомнив, как куча разъяренных мужиков пришла к его соседу по лестничной площадке — глуповатому пахорукому парню, каждые выходные сверлившему стенки и как чуть не побили мужики-соседи этого балбеса, когда он простодушно признался, что сверлит четыре дырочки для полки, но не получается что-то. Сверло-то у дурня было для дерева, никак не для бетона, да еще и безнадежно испорченное. Один из мужиков злобно приволок свой перфоратор и за пару минут сделал все, что балбес за пару месяцев не мог сделать. Витька правда попугивался, что мужик с перфоратором по злобе стенку навылет прошибет. Но обошлось.

Итак, трактор получил ход и оказалось, что управлять им не так и сложно, только сидеть попервоначалу было непривычно — высоко очень. Потом даже и понравилось. Теперь кабина была расширена — для второго человека, отчего трактор стал нелепо-горбатым, кое-как защитили мотор, чтобы дохлятина туда случайно не сунула руки и не попортила бы что. Наконец, наступил день, когда боевая колесница вполне могла уже выкатиться на пробную покатушку. Витя уже вполне собрался было дернуть к уже расчищенным Боркам, но вспомнил классику — какой-то британский фильм про зомбаков. Вроде как «Тупик» назывался. Там парочка вполне себе грамотно спасшихся от нежити героев погорела просто из-за сломавшейся машины. Пеше то оно сложнее от зомби убегать, не те скорости. Потому в пробный рейд трактор сопровождала одна из бабенок-рабынь, гордая тем, что ей доверили вести китайский джип. За такую работу она получит доппаек — 50 граммов сахара и четыре настоящие хлебные галеты. А остальные будут ей завидовать, потому что сладкого не видели давным давно, да и вкус хлеба забыли напрочь. Галеты конечно не совсем хлеб, но когда жрешь всякую лебеду — вкус даже галеты понимаешь отлично. И бабенка старалась как примерная школьница. Небось ведет, от усердия кончик языка высунув. Но дело у нее и впрямь важное. Случись что — и на буксире можно было бы трактор приволочь, или удрать всем вместе, если что пойдет наперекосяк. До зачищенной деревушки добрались благополучно, разумеется в тракторе надо было еще много что регулировать, но пер он вполне самостоятельно и Витька даже немножко погордился собой. И даже сумел глянуть немножко со стороны на свою технику, получив еще один повод для гордости — совершенно нелепой в такой момент, но опять же заслуженной — и прострелянный китайский джип и замасленный ржавоватый трактор после всех усилений и приварки защитных решеток и листов жести смотрелись так угрюмо и постапокалиптично, что всякие межеумочные голливудские поделки, виденные раньше Витькой в кино выглядели бы в сравнении как дешевые детские погремушки. Вот Витькин транспорт был настоящим транспортом для этого угрюмого мира. Даже без всяких пошлостей голливудского разлива в виде приколоченных к капоту черепов, шипов и цепей. И функциональный впридачу. Все, что навинтили и нацепили на колесный транспорт — было нужно и имело внятное назначение — может и непонятное с первого взгляда стороннему наблюдателю, но нужное в деле, апробированное.

Что еще порадовало — ни одного зомби на глаза не попалось и даже на пепелище, где в заброшенном доме спалили несколько десятков упокоенных трупов, уже не рылся никто, как было раньше в прошлые заезды. Значит, можно территорию зачистить, значит можно нежить выбить. Это радовало, причем сильно. Одушевляюще радовало. Не расслабляясь и будучи настороже, зацепили трактором и наконец выдернули заклинившуюся между домов фуру с вискасом. Сумели в кои — то веки! Завести фуру не получилось, так и поволокли ее на буксире. Тракторишко хоть и был мал по сравнению с дальнобоем, но как старательный муравей упорно волок свою громадную добычу. Как ни крутить — а добыча получалась солидной, фургон хоть и эрзац — но все-таки консервов, да пара сотен литров солярки, так еще и плескавшейся в баках фуры. Кормежка подопечных стала для новоиспеченного барона сущим проклятием. Тем, средневековым баронам было все же несколько проще — как — никак крестьяне у них жили семьями, мужиков хватало, да и работать они все-таки умели. Тут же доставшееся от тупых бандюганов наследство в виде поголовья рабов было куда хуже качеством. Бандюганы-то не слишком задумывались о будущем, им интересно было поразвлекаться здесь и немедля, потому их дела во многом так Вите и не стали понятны — например нафига было снимать сиденья с брошенных машин? Разве что карусель мастерить. Американские горки, блин. Опять же рабы выбраны были не самые работящие, а черт знает как. Если был план поизгаляться и замясничить в итоге всех пленных на корм свиньям — тогда еще понятно, а вот если выживать дальше — тогда абсолютно деяния покойных бандюков были непонятны. И уже не спросишь — так все и осталось мутной тайной. Рабыни толковали, что вот была среди взятых в плен акушерка — ей зачем-то на потеху отрезали кисти рук и полуживую кинули к свинкам. Учитывая, что кроме Веры, еще четыре бабенки оказались беременными — бандюганы их имели по-всякому, вот и залетели, отсутствие акушерки было куда как печальным.

По-прежнему паршивая ситуация была со жратвой — еды было мало, даже очень мало, впереди была зима, а в день на пару десятков человек требовалось самое малое двадцать кило еды. А в неделю — сто пятьдесят. А в месяц — шестьсот. Жиры, белки, углеводы. И раздобыть такое посреди глухоманных новгородских лесов было очень и очень непросто. Потому эта фура оказалась очень к месту — из чертового вискаса варили «щи» — на крапиве и с добавкой нищенской — для запаха только — горстки какой-нибудь крупы. Рабыни, тем не менее лопали — огородные работы на свежем воздухе способствовали развитию аппетита. Пару раз и Витя кушал эту хряпу прилюдно — для поддержания боевого духа у подчиненных. Не так уж и мерзко, если ничего другого нет. Теперь — с перетащенной фурой можно было рассчитывать, что зиму точно пережить удастся. Это уже Верка успела подсчитать. Тем не менее Витя отлично понимал, что лучше было бы вместо кошачьих консервов найти все-таки человеческую жратву в достаточном количестве, а для этого надо ездить, вышибать мертвяков, чистить деревушки и обыскивать машины. В принципе это его не слишком огорчало, ему как раз такая работа нравилась, да и бабы-рабыни смотрели на него как на вооруженного героя кинобоевиков, причем одновременно и хорошего и плохого и злого. В общем, почти боготворили. Из них так ни одной и не оказалось, которая смогла бы не только таскать оружие, но и пользоваться им — тут в голову Вите не раз приходило, что может быть как раз по такому признаку их в рабство и отбирали. Это с одной стороны было хорошо, с другой — получалось, что на всю деревню только он один — стрелок. И в этом плане можно рассчитывать только на себя и никак иначе. Что с одной стороны почетно, с другой — тяжеловато. Валентин, хоть и был мужиком формально, но к своей берданке-фроловке относился непочтительно, ружо его висело в темном углу гаража, зарастало паутиной. Так что стрелок в деревне один, он же первый парень на деревне.

Не меньшей проблемой было и то, что патронов было маловато. Нет, пока еще хватало, но прикинув предстоящие чистки, получалось, что — маловато. Если без экивоков — катастрофически мало. Как-то не рассчитывал до Зомбокалипсиса Виктор, что стрелять так много придется. Вот сейчас, аккуратно ведя громыхающий натужно трактор с фурой на прицепе, стал вспоминать — а к чему готовился-то? Патрончики хомячил, но все это старое хомячество выглядело сейчас страшно убогим и мелким, мышиной возней даже, не хомяченьем. Да вообще-то, если честно признаться самому себе — готовился не к чему-то конкретному, а вообще. Вот этого вообще и не получилось. Потому мелкие удачи старого времени, когда удавалось притараканить полста патронов, удачно провернув подлог с припиской — сейчас казались несерьезным маьчишеством. Хотя — и тут Виктора словно осенним ветерком обдуло вдоль спины — корячится впереди такое времечко — годика через два, например — когда эти пятьдесят патронов будут таким сокровищем, что и мелкий подлог покажется героическим действом. Пока трофеев получалось меньше, чем расходов. Разгром той же банды дал патронов меньше, чем потратили Ира с Верой. Тут Виктор поморщился, вспомнив, как сам щедро поливал очередями из пулемета, завалив всего двух человек — подлеца со снайперским карабином и семью патронами к этому роскошному карабину, (а еще два патрона осталось на развод, только толку-то с них), да почти удравшую суку-бабу сбил с мотоцикла — у той патронов было аж четыре штуки, как потом доложила Ирка. Штуки — в смысле единицы, не тысячи. А извел два диска, 94 винтовочных гвоздя. Так что и сам хорош гусь, самокритично отметил водитель трактора.

К тому же часть захваченных боеприпасов была вообще к такому оружию, которого в запасе не было. Толку-то от маслят, если к ним нет волын. Чистка Борков с разменом патронов на харчи — по сути была сплошными убытками. Патроны сожгли, харчи съели. Теперь Витя скорее разделял мнение своей супружницы — та самая роскошная двустволка «Перде», подобранная с восторгом на вымершей дороге, хоть и висела на почетном месте в спальне на ковре, но без патронов как-то очень быстро стала скорее деталью интерьера, к которому Витя всегда был спокоен, чем легендарным оружием. Зашкваренная драная вертикалка из которой мусорными патронами Витя укладывал медленных сонных упырей в его глазах сейчас была куда как более ценной. А «Перде»… Что самое паршивое — то же несение убытков ожидалось и дальше по ходу дела. Никаких военных складов в окрестностях не было, те части, что тут раньше несли службу при Горбачеве в угоду противнику ликвидировали. Потому надо было дотянуть до зимы, когда теплолюбивые зомбаки попримерзнут и во всяком случае не будут так опасны…

Тут Витя опять же сам себя перебил, тревожно прикинув, сколько снега будет на дорогах — и можно ли будет хотя бы на тракторе проехать. Потом совершенно не к месту подумалось, что зомбаки вполне могут зиму пережить, отлежавшись под снегом на манер зимующих барсуков и медведей. И наконец самое кислое — складов с оружием и боеприпасами никак больше не станет. И что с зимы будет толкового? Разве что поздней осенью мяса можно будет поесть — свиней придется забивать, нечем их кормить, вискаса только на людей и хватит. Или уменьшить число едоков? Мысль, конечно паскудная, но и такую думать надо, потому как придется рассматривать все варианты дальнейшего бытия. В конце концов для выживания любые методы годятся. Весь вопрос в цене.

За прошедшее время Витя узнал всех этих своих соседок и по имени и в лицо. Близко не сходился, держал дистанцию. Уже немножко чувствовал себя бароном, но не слишком это показывал, вот Вера — та уже вошла в роль и не стеснялась ни капли. Ну женщины они такие, им только волю дай, они тут же такое устроят — привычно подумал Виктор. Да и опять же вряд ли Вере интересно, чтобы кто-то устроил ей так же как она сама Ирке подстроила абшид. Вера будет бдить — хмыкнул Витя. Впрочем трахать всех этих баб по очереди он был не готов. Ну разве что если Вера начнет ему на мозоли наступать. Придется на место ее ставить. Но это все потом, не суть важно. После пропажи Ирины накал страстей уменьшился резко, да и некогда было лирику разводить. Патронов бы побольше, чтобы не трястись так над каждым. Но патронов много не бывает, это-то Виктор помнил четко и был полностью согласен со своими коллегами из той, дозомбиной жизни, когда работал в оружейном магазине. Патронов может быть или совсем мало или мало, но больше не унести — этот постулат Виктор помнил железно. Интересно, как у коллег дела сложились? Николаич был мужик — жох, выкручивался из любой ситуации как скользкий угорь. Серега — стрелок от бога, да и Андрей не хуже, если не лучше. Несколько раз за прошедшее время Витя самую малость жалел, что тогда так необдуманно рванул из города. Самую малость и всего несколько раз. То, что крупные города моментально стали колоссальными могильниками только подтверждало правильность сделанного тогда выбора. И пробки успел проскочить, ясно же, что уже через пару часов и въезды и выезды были забиты наглухо. Палец не просунешь. Это амеры дисциплинированные — Витя мрачно улыбнулся, вспомнив виденное по телику кино с зомбями, где шериф, бывший главным героем, одиноко ехал по пустой дороге в город, а вот все полосы, ведущие из города были битком забиты брошенными автомобилями. Не, для кино оно конечно получился хороший образ, впечатляющий. А на деле наверное бы и амеры валили из города по всем полосам, а не так законопослушно. Наши люди точно бы болт на правила забили. Причем сразу. И без Катастрофы-то забивали постоянно. Мысль крутанулась вокруг того самого шерифа и Виктор поморщился. Тупой шериф ровно так же поступил у себя в участке, забирая оружие и боеприпасы, как поступил Витя в магазине. Набрал зачем-то кучу стволов, отчего стал сразу малоподвижным, с таким-то грузом в сумке, а вот патронов не запас. И Витя ровно так же поступил, отчего сейчас было стыдно, перед самим собой-то не попритворяешься. Очень стыдно. Зачем было брать пятую часть стволов, выбрав в основном ружья 12 калибра? Ну себе ружье, Ирке ружье, пару в запас. А остальные зачем? Шесть двустволок!!! Одинаковых!!! Совершенно бесполезный груз. Так смазанные и лежат, а на дело он брал замурзанную вертикалку из трофейных. Кстати, а почему? — подумалось Витьке. Куда он те-то двустволки бережет? Солить их что ли?

Вот других калибров хотя бы по стволу — надо бы. Для той же охоты. Патронов мало взял и не тех, если уж не лукавить. И вообще надо было не готовые патроны брать — а банки с порохом, пакетики с капсюлями, дробь с картечью в развес. Нарелодил бы того, что самому нужно, а так вес и объем получился большим, а толк — малым. Винтовочные патроны для мосинки не все взял. Честность взыграла у идиота, пятую часть беру только, пунктуально, по справедливости. Шура Балаганов, знакомьтесь. Эх, знал бы прикуп — жил бы в Сочи. Коллиматоры почему-то обошел вниманием. Ну да, они были в отделе у Андрея, просто забыл как-то. Сейчас — досадно, в лесу с коллиматором жизнь легче. Совсем досадно было, что нарезное не взял. Нет, тогда-то он еще опасался, что вдруг все не всамделе, за нарезняк вставили бы фитиля до самых гланд. Глупо опасался, достаточно было на физиономию Сереги глянуть, Серегу так напугать никто не мог. Сразу было ясно — что не прикол, а полномасштабный приход Великой Жопы. И Николаич сразу осунулся и стал говорить каким-то севшим, сырым голосом, тоже такое для Николаича было впервые. Надо было взять саежку под автоматный патрон 7,62. Самозарядку. Ведь таких три штуки было на тот момент в магазине — от несерьезной малюськи, габаритами как пропавший вместе с Иркой ментовский АКСУ до вполне себе весла видом под АК-74. Ведь и патронов было к ним прилично — как раз завезли накануне. И весят те патрончики вдвое-втрое меньше, чем здоровенные 12 калибра. Хотя помощнее будут. Эх, жаль почти до слез! И все-таки любопытно — как там с коллегами сложилось. Все-таки тогда Витя погорячился, сейчас уже он не так бы отобрал то, что забрал из магазина перед спешной эвакуации. Не раз он мысленно проматывал в памяти складик и витрины. Даже пару раз во сне снилось, что вот — опять выбирает.

Надо бы попробовать радио оживить — теперь с газгеном можно и аккумуляторы заряжать, не тратя горючее и глядишь радио послушать. Давненько уже руки не доходили — батареек взял с собой мало, да и жаль их было на пустомельство выживших тратить. Если б что поближе б заговорило — типа Новгорода или там Боровичей. Так нет — последние услышанные разговоры были вроде как из Амстердама. И язык непонятный и город не факт, что правильно понял. Может и не из Амстердама, может там наоборот толковали, что Амстердам помер окончательно и бесповоротно, вот название и проскочило. Опять оставалось пожалеть, что не обзавелся рацией — вот совершенно зря не взял ментовскую рацию. Да и до того — в магазине совершенно из виду упустил. Почему-то решил, что самое главное — оружия побольше набрать. Тогда-то думал, что нафига ему рация, если он один в лесу сидит. Только внимание привлекать ненужных сукиных сынов. А теперь понял — ошибался и очень сильно. Нужны были рации. Даже для них с Иркой двоих. Вот пропала его баба бесследно, а если бы у нее была рацийка? Была бы если бы Ириха на связи? Глядишь и иначе срослось бы все. Очень сейчас Ирки не хватает. Эх, если бы… Если бы да кабы, то во рту б росли грибы… Но сейчас толку-то на себе шерсть на попе рвать — раций ему не попадалось, а десятки найденных мобилок сейчас были совершенно бесполезны. Разве что Валентин из нескольких микросхем блесны сделал. Ничего такие блесны получились, удачливые.

Хотя пойманные на эти блестяшки щучки и не решали проблемы с харчами, но все — таки хоть какая-то польза с бестолковых мобилок. Получалось, что надо будет в дальнейшем не собирать бесполезные мобилы, дурное это дело, а вот поискать рации — важно. Пока попалась только одна — в кабине дальнобоя, везшего вискас. Но эту рацию оживить не получилось никак — дверь в кабину осталась приоткрытой при аварии, подмокла видать аппаратура за прошедшее время. Но для себя Виктор пометочку сделал, теперь этот пунктик был в плане. Еще к неудовольствию населения деревни он натянул в десятке мест проволоку поперек дороги, наделал тех самых силков из проволоки, которые опробировал на зомби перед мостом и старательно объяснил женщинам, что если в его отсутствие в деревню припрется какой зомбак — то надо не суетясь выводить мертвечину на эти силки, чтобы она в них запуталась. Пошло немного не так, на следующий же день несколько этих дур сами вляпались, забыв за ночь про ловушки, одна причем сильно поранила ногу о натянутую проволоку и разбила локти, грохнувшись оземь с размаху. Пришлось тратить зеленку, которой и так было катастрофически мало. Медикаментов вообще было очень мало, а самое ходовое как огнем горело. Два десятка работающих людей — слишком много для жалкого запаса, как ни жмотничал Виктор. Когда планировал — даже и подумать не мог, как тратится запас лекарств. Собрали даже все аптечки, какие были в брошенных машинах, но оказалось, что там не густо. И просроченное все впридачу, впрочем и просроченные таблетки в дело шли.

На этот раз Витя провел баб по заминированным местам собственноручно и, удивляясь своему терпению, долго растолковывал, что если припрется опять какая-нибудь шустрая лахудра из леса и придется за ее визит платить парой жизней, то лучше им, курицам безмозглым, запомнить для своего же блага, где можно отвязаться от ненужного внимания. Уверенности в том, что это сработало и бабы поняли, как им действовать, не прибыло, но что можно, то он все-таки сделал. Частокол-то ставить было совсем невозможно, неподъемная работа совершенно. Оставалось только надеяться, что дуры эти заполошные не сами запутаются на радость пришлому гостю, а все-таки сумеют его завести в ловушку. Вера к слову тут помогла, заставив пару из баб наглядно показать в лицах, как должно произойти. Одна дама изображала зомби, другая от него «спасалась». Но все равно неизвестно, как дела пойдут, если кто голодный припрется. Остается надеяться на лучшее.

Еще Витя взялся делать лук. Не зеленый, а тот, который метательное древнее оружие. На такую идею натолкнула читанная затрепанная книжка, которая не пойми как попала когда-то в эту деревню. Так-то Виктор не шибко любил читать, но проведенный от газогенератора электрический свет нагнал ностальгии, да еще и потрепанная книжка под руку попалась со знакомым именем автора — Конан Дойля, чьи рассказы про известного сыщика нравились Витьке в детстве. Правда такого рассказа о Шерлоке Холмсе он не помнил, а когда начал читать "Белый отряд", удивился еще больше, потому как речь там шла совсем о другом времени — какие-то рыцари, латники, копьеносцы и лучники. Столетняя война во всей красе. Книжку Витя читал с трудом, язык был нарочито архаичный, да и времени было мало на это баловство, но вот идея сделать лук в голове осталась. Это не патроны — делай себе и стрелы и луки, дерева вокруг полно, а наконечники можно наштамповать из разного металлического хлама, которого в мастерской у Валентина скопилось дикое количество. А проблема боеприпасов перед Витей уже вставала во всем безобразии. Это же не компьютерная игра — нет в карманах упокоенных ничего, что могло бы возместить израсходованные патроны. Ни оружия, ни патронов, только бесполезные мобилки, ненужные бумажники, да ставшие совсем нелепыми купюры и карточки. Только ружье Перде и попалось пока, не Мексика, чай, где у каждого считай ствол в машине.

С луком не заладилось сразу и всерьез. С виду это простое и тривиальное сооружение оказалось чертовски сложным на деле. Первый лук вообще сломался, как только его новоиспеченный лучник попытался натянуть. Второй натянуть оказалось невозможно. Даже согнуть, чтобы приладить самодельную тетиву. Третий оказался более-менее рабочим, но зато засада началась со стрелами, которые Витя сделал в количестве трех штук, потратив кучу времени и сил. Они летели куда угодно, только не туда, куда надо. У каждой самодельной стрелы оказался свой норов и своя траектория полета. Мало того, тетива серьезно ссадила кожу на пальцах. Это все сильно бесило. Да и летели эти чертовы стрелы не за несколько сотен метров, как показывали в кино, а в лучшем случае метров на двадцать. На мышей разве что охотиться с таким луком. Так ведь не попадешь, надо чтобы мышь была с гвинейскую крысу. Но такую зверюгу слабенький тычок стрелы даже не поранит.

Пока отрадой получался только трактор. Выглядела машинка ужасающе, но как показал пробный пробег — гоняла довольно шустро. После доставки фуры в деревню, Виктор отважился на разведку. На всякий случай привели в порядок в Борках пару машин — невзрачных, но исправных.

Двигатель работал ровно, в общем весьма прилично работал, топлива хватало с походом, обшивка от зомбаков после поездки не осыпалась, потому собравшись с духом, Виктор одним прекрасным утром двинул на разведку. Заправился под пробку, взял с собой еды на двоих на три дня, пару термосов с чаем, воды канистру, Валентина посадил рулить, а сам пристроился в насуропленном сзади тракторной кабины здоровенном горбу в роскошном кресле, снятым с какой-то машины еще покойными бандюками. Обзор был убогий, в основном ведь заботились не о комфорте, обшивая трактор листами жести, а о том, чтобы этакий Фиолетовый не мог дотянуться лапой до экипажа. Потому обзор был в весьма неудобные щелки и дырочки. Протарахтели уже знакомой дорогой до зачищенных Борков. Тихо, безлюдно и никаких признаков оживших мертвяков. Уже хорошо. Начало припекать солнцем. Жаркий денек начался. Но вокруг тихо, птицы поют, лес шумит.

— Куда двинем? — спросил Валентин.

— А ты как считаешь? — вопросом на вопрос ответил Виктор. В принципе он набрал с собой патронов на все случаи жизни, взяв с собой и свое ружье-автомат и пулемет Дегтярева и карабин и пистолет разумеется. А уж по принципу "карман запас не трет" захватил и то самое замурзанное зомбиное ружо с запасом мусорных патронов к нему. С таким вооружением трактор не уступал иному танку, потому в принципе можно было и рискнуть. Выбор был богатый — можно было поехать на юг к Крестцам. Тогда по дороге попалось бы крупное село Ручьи, где постоянного населения числилось три с половиной сотни. То есть в пять раз больше, чем в этих Борках. И стоит оно как и Борки на второстепенной проезжей дороге, значит и там брошенные в панике машины, завал на дороге и соответсвенно в плюс к селянам еще и городские беженцы. Витя умножил израсходованные в Борках патроны на пять и внутренне содрогнулся. Хотя если удалось бы проскочить эти самые Ручьи, то там совсем недалеко уже до Московского шоссе. Есть еще деревушки по дороге, но пустяковые, населения там по десятку живых до Беды было. А вот если застрять — то тогда придется попотеть в толпе неупокоенных. Если же поехать от Крестцев — на север, к деревушке Вольма, то там по дороге-третьестепенке деревень штуки три, населения мало и раньше было, а вот дорожки должны быть — лесовозы тут шастали постоянно. На джипе бы Витя не рискнул туда соваться, а вот на тракторе — вполне можно, тем более, что лето сухое, даже болота поужались, пообсохли. А дальше от Вольмы была раньше дорожка, по которой вроде как можно все-таки вылезти на Московскую трассу в районе деревни с названием Харчевня. Ну а там гляди и найти можно что куда более полезное, чем дурацкий вискас. Оно конечно не факт, что по дороге можно пробраться. Возможно, забито там все так, что палец не просунешь, но попытаться стоит. В Крестцы соваться резона немного — там жителей еще больше до беды было, тысяч девять. То есть туда и лезть нет резона вообще никакого, не окупится пожива расходом. Опять же там тюрьму какую-то построили не так давно и всю ментовку там разместили. Если еще и уголовщина на улицы высыпала, то и пулеметом не отобьешься. Конечно там и магазины и склады кое-какие есть и та же ментура явно должна бы вооружение иметь, только в отличие от не слишком сообразительных детей, Витя точно знал, что либо оружие успели раздать — и ищи его в дохлом поселке городского типа, пока-то выудишь в толпе обычных зомбаков вооруженного мента, который не факт, что с патронами и оружие свое не посеял, погибая. Либо оно в оружейке стоит, если выдать не успели, а эту оружейку еще найти надо и вскрыть как-то, а она обычно специально защищена от таких умников всякими запорами и замками на стальных дверях.

В общем как ни крути — а придется ехать на север.

— Черт его знает — между тем раздумчиво протянул Валентин, которому в общем было глубоко безразлично, куда они поедут. То, что Витя сидел за спиной нервировало автомеханика очень сильно и после того, как его хозяин деревни проучил за пьянку в присутствии Виктора Валентину было не по себе. Потому лезть с советами совершенно не хотелось.

— В Вольме что-нибудь полезное есть? — уточнил Виктор.

— Не. Деревушка как деревушка с детсятком жителей. Вот тама дальше в полукилометре — Чиновничья база. Там, наверное, есть что хорошее.

Виктор насторожился. О такой деревне со странным названием он не слыхал.

— Это что за Чиновничья база? — спросил он Валентина.

— Черт его знает — повторил Валентин свое присловье — говорили, что ито ли мэр новгородский, то ли губер, то ли их челядь там отдыхает. Забор высоченный нагородили, тама коттежды построили и даже для вертолета место есть. Они туда вертолетом и прилетают, дороги-то сам видишь тут какие. Но это я так, краем уха видел, сам туда не ездил.

— Так наверное и охрана там есть? — задумался Виктор.

— Ну а как же! Охрана там серьезная, даже и вышки есть с прожекторами. И телекамеры.

— Тогда стой, думать будем.

— Как скажешь — послушно согласился Валентин и остановил трактор прямо посреди дороги.

— Не так. Давай-ка ты на обочину прими и лучше вообще съедь с дороги-то. Вот по тому съезду — ткнул пальцем Виктор.

Валентин кивнул и трактор занял куда менее заметную позицию.

Опять надо было думать, прикидывать и выбирать вариант. Лучший вариант из предложенных худших. Ни малейших сомнений не было, что если на этой базе отдыхали серьезные люди, то и оружие у них было. И скорее всего — серьезное. Не, сами-то чиновники в этом деле не разбирались и Витя не раз удивлялся какое идиотское оружие покупают скоробогачи, типа ружья от Сваровски. Тут-то никаких опасений. Вот охрана — охрана скорее вооружена была чем-то простеньким и надежным. И это простенькое и надежное было даже для защищенного трактора весьма неприятным сюрпризом. Особенно если это — нарезное оружие. И вряд ли охрана пышет гуманизмом. Гуманизм вообще охране по штату не положен, а в период Беды — так и тем более. Хотя и вряд ли тут круглогодично жили спецы из правительственной охраны (губер или мэр — это уже номенклатура!), но и вряд ли деревенский дедок с берданкой. Не будут вышки ставить для дедка. Вот и чеши себе затылок — куда соваться — в толпу зомбаков или под автоматные очереди. Хотя… Это с зомбаков взять нечего, а вот с охраны нештяков могло бы поднабраться масса. Машинки-то и по направлению к Волме шли, могли беженцы и туда ломануться. Кто-то не доехал, вон стоят брошенные тачки, а кто-то и вполне мог добраться. Вынести в отчаянии ворота своей тачкой, разогнав ее для тарана — и вот тут-то открывается простор для ворзможностей. Охраны-то там не рота была, поменьше явно. А беженцев толпы. Да и одного зомби достаточно, чтоб десяток растерявшихся от вольготной жизни охранников перекусать. Хотя тут стоит полет фантазии умерить — охрана тут всяко не дедки с берданками, как говорилось уже. Значит шанс на автоматную очередь есть…


* * *

За разговором время летит незаметно. Впрочем, неторопливо вышагивающего по направлению к нам Ильяса замечаю и я и Андрей, почти сразу.

Приоткрыв дверку, смотрю на него вопросительно. Не тот человек Ильяс, чтобы даром шаг ступить. Ну, так и оказывается.

— Слушай, шаман. Йод у тебя есть? — спрашивает меня подошедший. На Енота он демонстративно не глядит.

— Йод есть. А что, кто-то ободрался? А может лучше перекисью обработать? — вопрошаю я.

— Бери побольше и пошли. Ты тоже — наконец удоставивает внимания и Енота Ильяс.

— А кто в лавке останется? — не пошевелившись, с ленцой возражает хромой.

— Андрей, покарауль пока! — игнорирует вопрос замкомандира и неторопливо шествует обратно. Делать нечего, беру свою сумку, выгребаю пару пузырьков указанного йода из автомобильной аптечки и двигаю за ним след в след. Замечаю, что и Енот все-таки вылезает и ковыляет сзади. Наши уже стоят гурьбой, правда не все, ясно, что дежурные стрелки по машинам остались "на всякий случай".

Майор Брысь дожидается, пока добредет хромой Енот, который в этот момент хромает так старательно, жалостно и умело, что пожалуй и коту моему трехногому есть чему поучиться в актерском мастерстве, потом почему-то спрашивает меня насчет все того же йода. Мне это вовсе непонятно, потому как давненько уже ни он, ни снайпер в мою епархию не лезли и такой навязчивый интерес к этому медикаментозному средству меня сильно удивляет. Подтерждаю наличие такового препарата у меня в аптечке. Жду, когда что-то станет понятно.

Дождавшись хромого, майор окидывает нас орлиным взором и заявляет:

— Сейчас наш блудный сын Гиппократа проведет личному составу йодную профилактику, а я, пока он шаманит, вкратце поясню ситуацию.

— Тащ майор — я не вполне понял задачи — влезаю я в паузе.

— Ну да, а кто недавно пациенту такую йодную сетку сделал, что аж в штабе Базы об этом узнали? Ржач был двухдневный, особенно когда мичман Пилипчук рассказывал в лицах и танцах, как все это выглядело. У него там теща в коридорчике сидела, так потом ее три дня водой отливать пришлось, чтоб в себя пришла от вашей комедии. Говорить не могла, только кричала. Не ваших рук дело, а? — снисходительно возражает Брысь.

— Не совсем моих. Медсестр Валерка делал. Но это ж не профилактика была — скромничаю я.

— Я не дамся! — громко и категорически заявляет вдруг Енот.

— Еще как дашься — ехидно замечает Ильяс и хищно ухмыляется.

— Отставить балаган! Значит сейчас все закатывают рукава, доктор наносит на предплечья йодную, как сказано было выше, сеточку, пока он работает, вы слушаете, что скажу — говорит майор, обнажая свою руку. Галдеж он игнорирует, ну а я делаю свое дело. Благо, это не самое сложное — смоченным йодным раствором тампончиком (а у меня есть готовые палочки с ватками для прочистки ушных проходов, на них так и написано "косметические ватные палочки") — нарисовать на коже сеточку. Правда, я не очень понимаю, в чем смысл этого действа сейчас, как профилактика это делается при подозрении на дефицит йода. Но у нас это вряд ли есть, по рациону и потреблению йодированной соли мы всяко потребность покрываем. Пока рисую сетку на руке майора, тот открывает нам глаза:

— Что мы будем делать в Гатчине пока не ясно. Нас придали в усиление имеющемуся там казачьему отряду, но конкретной задачи не поставили. На всякий случай сообщаю, кому не известно, что вариантов много — от особо неприятного морфа до работы по ценным в городском масштабе предприятиям.

— Опасаетесь пияфок? — понимающе спрашивает Ремер.

— Не без этого — откликается майор, внимательно наблюдающий за моими орнаменталистскими потугами.

— Это в смысле чего? — вопрошает непонимающе Вовка.

— ПИЯФ — Петербургский Институт Ядерной Физики. У них там — в Гатчине — есть действующий атомный реактор. Но насколько я слышал — его даже не выводили из работы. Там не дошло до нештатных ситуаций и выбросов не было — отвечает капитан, переглянувшись с Брысем.

— Вот нахалтурили все же — недовольно заявляет Брысь, критично оглядывая коричневую сеточку на своей руке.

— Где ж это нахалтурил? — удивляюсь я. По моему разумению очень симпатично получилось, аккуратненько и по дозе как раз в меру.

— Вот и вот тут — непараллельно линии идут — сварливо замечает разрисованный пациент.

— Ну была бы у вас рука плоской, я бы четко нарисовал, а так как рука у вас…

— Кривая? — подначивающе замечает Енот.

— Нет, обычная рука, но не плоская, потому мы переходим в область геометрии Лобачевского, а у него понятия параллельности были иные. Но мне больше интересно — с чего мы йодом профилактируемся. Не, так-то я слыхал, что в случае опасности радиоактивного поражения надо лопать йодид калия. Но вот зачем — как — то не объясняли — признаюсь я, занимаясь раскраской уже Вовкиного предплечья.

— Вы серьезно? — удивляется и майор и капитан и по-моему Енот с Ильясом тоже.

— Ну да. Не, я помню, когда случилась эта глупость с Чернобылем, там особо умные головы даже йод пили, не то, что сеточки делали. Проблемы потом были с ожогами пищеводов. Даже ведь детям давали. В общем что на станции идиоты оказались, что вокруг — вспоминаю я рассказы коллег о давней катастрофе.

— Это была первая и единственная официальная версия. Что игрались и доигрались с реактором. Она идиотская. Не имеет никакого права на существование. Если бы не последующие события высочайшей политической пробы, можно было бы поверить по принципу "чего только в жизни не бывает". А так… Некий Гаврила из принципа эрзац-герцога в сарае застрелил. Сам по себе дурак, что с него взять. Да только потом мировая война начинается — ледяным душем окатывает меня майор.

— Ну я же помню, что там какие-то эксперименты глупые поставили — не сдаюсь я.

— Да, Чернобыль — чистая случайность. Посмотришь на нынешних протоукров с потрохами продавшихся, и понимаешь, конечно случайность, разве могли эти люди диверсию в пользу амеров учинить? Да ни в жисть. А что предъявы не было, так это потому, что случайность. А то бы Михал наш Сергеич им бы дал по сусалам, непримиримый борец с гидрой. Блять, пойду рот помою — сплевывает майор.

— Не, ну серьезно. Вы сейчас какую-то конспирологию разводите — отвечаю я, попутно порадовавшись, что на промасленную лапу шоферюги нашего йод все же сел нормально.

— Конспирология? Теория заговоров? Обратите внимание вот на что. Никто с пеной у рта не отрицает существование летающих тарелок, несского лоха, аурочистов экстрасенсорных и прочей лабуды. Тем, кто в это не верит, просто лениво оппонировать. Кроме того, а вдруг что-то есть в той или иной форме? Зачем брать на себя однозначное отрицание? Да и что можно поиметь от четкой позиции по этому вопросу? А про мировую закулису все время поддерживается неплохой накал, что ее нет, что те, кто про нее говорит, просто дурачки какие-то. Дурашечки. Ведь каждому разумному человеку ясно, что ее нет. Доказательства? Аргументы? Помилуйте, зачем все это, когда каждому разумному человеку… Да только ради того, чтобы вывести из строя радарную станцию неподалеку от ЧАЭС стоило корячиться всерьез — брезгливо отшивает меня майор.

— Точно, там радар офигенный был — неожиданно уверенно говорит Саша, подставляя под тампончик с йодом свою руку. Его заявление сильно удивляет наших осведомленных армеутов.

— И откуда ты про него знаешь? — заинтересованно вопрошает капитан Ремер. Саша неожиданно смущается.

— В игре «Сталкер» там была как раз одна из локаций. Размером с городской район. Впечатляло, непонятно зачем сделано. А впечатляло.

— Кому сказать. Такие объекты — а уже в играх. Куда катится мир — печально качает головой Енот. Остальные не выражают явно своих чувств, но тоже удивлены, причем как-то неприятно.

— Вроде как она не шибко-то и была нужна — замечает Ильяс.

— Да, конечно. Совсем не нужна, совершенно зря построили, кому нужны сведения о противнике. Дураки зря построили. Ну потому что наши. Вот когда наши заклятые друзья строили ракетный щит в Польше и Чехии для защиты от пока не существующих корейских и иранских ракет — это было мудро, разумеется. А так да, загоризонтная радиолокационная станция "Чернобыль-2 совершенно была ни к чему… Им ни к чему.

Я вспоминаю, что вообще-то спросил насчет профилактики, но разговор ушел несколько в сторону. Потому осторожненько напоминаю майору, что хотел бы узнать про это дело.

— Господи, элементарно все и сами вы все знаете — с огорчением откликается Брысь и скучным голосом говорит:

— То, что есть альфа, бета и гамма излучение — слыхали? Ага, слыхали. Альфа и бета такое убогое по дальности воздействия, что о нем частенько забывают, от этого излучения газетой защититься можно. Самое главное — не жрать внутрь. Не допустить, чтобы радиоактивная эта зараза в организм попала, там она дров наломает люто. Потому как оказавшись в организме альфа и бета наворочают дел пострашнее гаммы. И их не смоешь и не стряхнешь. Весь заряд отдадут. Про английскую манеру угощать чайком с полонием помним? Тоже ведь знаете? Ага, и это знаете. Так при распаде урана и плутония образуются ряд изотопов. Все их рассматривать смысла никакого, потому как они никак для организма человеческого не подходят и в состав тканей не встраиваются. Кроме изотопа радиоактивного йода. Паскудный такой изотоп. С периодом полураспада в пару недель. И вот этот самый йод для человеческих тканей как раз оказывается приемлемым и активно щитовидной железой усваивается и встраивается. А это гибель. Потому до того, как в организм может поступить радиоактивный, надо забить все нормальным, чтобы радиоактивному места не было.

— Типа забить склад дельным товаром, чтоб на контрафакт тупо места не хватило — поясняет Ильяс.

— Или набить брюхо деликатесами, чтобы дерьмо всякое уже не лезло — отзывается и Ремер.

— В общем значит уловили смысл. Потому если опасность есть — стоит йодопрофилактику сделать. Все понятно? — вопрошает майор, хотя и так видно — всем все понятно.

— С йодом — получается что да, все понятно — говорит Сергей, скатывая рукав — а если скажем это не с реактором связано? Ради чего еще могли нас дернуть?

— Вообще-то в Гатчине как бы есть местный Байкал. Особо чистая пресная вода в таком количестве, что по старым временам и Питеру бы хватило. Озера тут, родники. Может с ними что связанное? — прикидывает один из вариантов Ремер.

— Может и домостроительный комбинат зачистить надо — прикидывает Вовка.

— Возможно. Но тут еще есть вариант — сельскохозяйственные угодья нужные для прокорма свежими зеленями, огурцы там, капуста всякая — напоминает и Ильяс, который все-таки лелеет планы развития попавшего ему в лапы кафе в более солидное учреждение.

— Нам смысла нет гадать, получим уточнение — будет ясно — заканчивает обсуждение майор. Это-то понятно, что-то в штабных планах перестраивается. Вот мы и кукуем в ожидании особо ценных указаний.

— А что вообще у штабных слыхать? — интересуется Саша. Служившие хмыкают от такого детского вопроса, но майор настроен благодушно и отвечает:

— Это, увы, слышат только сами штабные.

Тут он делает паузу, потому как подошедший Енот начинает кочевряжиться и заказывает, чтобы я ему рисовал не уголовные мотивы в виде решетки, а что-либо более подходящее по сути, например голую русалку, слоника и почему-то надпись "Нагибатель днищ". Пока препираемся, разговор остальных сотоварищей уезжает в сторону, как это нередко бывает в мужских компаниях.

Быстро намазанные неохотно меняют дежурных. Из подошедших только курсант Лёнька скептически воспринимает предлагаемую меру защиты. Нет, руку он подставляет, но с видом, живописующим его неверие в эту манипуляцию. Еще раз говорю новоподошедшим, то, что уже говорилось раньше. Лёнька меланхолически замечает, что его отец почти 30 лет эксплуатировал энерогоустановки с ядерными реакторами. Потому и сам Лёнька в курсе все-таки. Отец много чего рассказывал, да и сослуживцы тоже мальчишку натаскивали. Они как раз и толковали, что наиболее эфективная защита — обезвоживание организма. Потому как радиация опасна прежде всего тем, что происходит радиолиз воды на клеточном уровне. И «дрючили» их по мерам ядерной безопасности и применению противорадиоционных средств весьма изрядно.

— Вино и водку хлестать надо? — облизывается поощряющее Вовка.

— Ага — кивает Лёнька.

— И зачем? — спрашиваю я, выводя на жилистой руке Енота задастую русалку. Она не очень помещается — рука тоньше, чем ее хвост. Размахнулся я что-то.

— Кривобокая какая-то у тебя получается — тихо ворчит тот.

— Я тебе не Карузо, русалок рисовать! — огрызаюсь я, слушая неспешный ответ снайпера.

— В частности красное сухое вино выводит изотопы из организма, а водка обезвоживает организм, опять же выводя с водой изотопы. Мужики, которым «посчастливилось» попасть на ликвидацию последствий в Чернобыль, надирались ежевечерне. То, что послужило причиной аварии на Чернобыльской АЭС тоже знаю не по наслышке. Отцов сослуживец Жора Рейхман работал начальником смены до аварии, а после нее стал начальником саргофака, которым накрыли место аварии. Вот такие пироги. — подводит итог Лёнька.

— То есть ты в диверсию не веришь? — щурится майор.

— Причина аварии разгильдяйство, безграмотность и тому прочее. Олухи царя небесного просто заблокировали аварийную защиту и начали эксперементировать с установкой. Диверсия исключена по простой причине — они все переоблучились. То есть они самоубийцы. В массовом порядке. При нашем менталитете такое вряд ли возможно. Не шахиды, не камикадзе — отвечает курсантер спокойно. Я киваю.

— Лёнька, то, что ты сказал — обязательно учту. Насчет водки и вина обязательно запомню. Вдобавок к йодной профилактике. А вот йодная профилактика — это же по результатам Чернобыля введено.

— Ты не считаешь, что диверсию можно провести не обязательно засылая нинзю на дело? Вполне можно поставить мудаков — и немного науськать. На дурака не нужен нож. Главное-то результат. Почему раздолбаев поставили на смену? Кто отвечал за безопасность? Ведь можно Швейка с трубкой послать в пороховой погреб, тоже ведь диверсия выйдет, не обязательно самому факел кидать — замечает Брысь.

— Дело в том, что лишь бы кого в начальники смены не назначают. В смене около 10 человек только на пульте. А все проходило в плане эксперимента совместно с инстутом Курчатова. Вот только увлеклись и опыта не хватило. На энергетических станциях реакторы работают в стационарном режиме. Для них переход на другой режим настоящее событие. Составляется отдельный план и присутствует масса народа из руководства. В том числе физики. А на подлодке это такое же событие как поссать. За четырехчасовую вахту режим меняется раз до десяти, а может и чаще. Никто не считал такую мелочь. Потому считаю тезис о мудаках спорным. Малаграмотные и малоопытные — это скорее подходит. Мудаков, впрочем, тоже не исключаю. Но это чисто мое мнение — отвечает курсант.

— Сам себе противоречишь — отмечает майор — то у тебя абы кого не поставят, а в итоге поставили дураков малограмотных и малоопытных. Не стыкуется. А вот ситуация, когда на ключевые должности ставятся категорически негодные к этому субьекты — как раз вполне в диверсию вписывается. Прямо начиная с Михала Сергеевича, борца с гидрой, который тоже малограмотный и малоопытный оказался.

— Был у нас пациент. Перепихнулся с красоткой, которую ему приятель — компаньон по бизнесу порекомендовал. Потом он приятелю морду набил, потому что оказалось приятель специально так поступил, надо ему было, чтоб от красотки трипперок с трихомониазом клиент получил и на время из бизнеса выпал. Тоже вроде не сам заражал, а диверсия вона, в чистом виде — вспоминаю я давнюю историю.

— Вечно ты все не в ту степь заведешь. Русалка страшноватая вышла — критично замечает Енот недовольным тоном.

— А мне так она кажется очень тебе к лицу — не выдерживает Ильяс. Енот хмуро на него смотрит, но уловив внимательный взгляд майора не отвечает на выпад.

— Нам бы неплохо бы разжиться для бронежилетов пластинами и прочими причандалами — как ни в чем ни бывало продолжает хитрый Ильяс.

— Место знаешь, похоже? — усмехается Серега.

— Киниши наи — кивает Ильяс.

— Тогда уж и за рациями надо бы — напоминаю я про затею инженеров.

Майор кивает. Тут начинается разброд и шатание. У остальных есть тоже предложения по всяким вкусным местам. И ясное дело разговор уезжает в сторону.

Поводом для ухода в сторону разговора служит и одна циклопическая идея. Которая то всплывает, то опять уходит вроде как бы в тень, но в общем достаточно будоражит публику. Так уж получилось, что многие живут сейчас на воде — на кораблях, суднах, баржах и прочих суденышках. Таких много и в Кронштадте, не говоря про более опасные районы — например тот же Ораниенбаум. Вода хорошо защищает от зомби. Не любят мертвяки водных просторов, боятся большой воды. Даже к берегу стараются не лезть, дистанцию держат. Потому тут хоть и не Голландия с Францией, где такое жилье давно уже в моде, даже специальные дома были со всеми удобствами и с постоянным адресом, только стояли они не на улице, а на каналах и реках, но в общем наши догонять стали. К сожалению жилье такое хоть и достаточно безопасно, но комфорта в нем негусто. Особенно в холодное время, не делали у нас плавучих домов как-то и без того земли достаточно было для жилья. А вот теперь несколько все иначе, на земле опаснее. И потому здоровенный лайнер — паром «Талллинккк», достаточно комфортный многоквартирный дом, набитый мертвой командой и неупокоенными пассажирами, стоит на якоре и привлекает внимание публики своей мнимой доступностью. То, что там зомби несколько тысяч охлаждает горячие головы, а то, что это практически городской микрорайон на воде, да еще и вполне автономный — горячит холодные. Вот сейчас очевидно очередной виток обострения темы. Мне кажется, что майор наш снюхался с инженерами разноволосого Эха, особенно после Ропши это заметно. Видно они и предложили что-то, что позволит очистить лайнер от нежелательных хозяев без разгрома и разрушения всего и вся, как нередко было в самом начале, когда в суматохе попортили массу полезных вещей, забыв на минутку, что пуля — она все же дура. Особенно, когда поразив нужную цель, летит дальше уже как придется. В общем, конечно не дошло до такого, как было в старом фильме не стреляйте, тут цистерны с бензином! А черт, говорил же не стрелять! Вот теперь все взорве…, но более мелких аварий и проблем сгоряча насоздавали. Все-таки лупить от живота из автомата — оно для корабля не годится. И не только потому, что эстетически некрасиво получится, что все стенки в пулевых дырах, тьак ведь и всякое оборудование пострадает. И смысл захватывать всю эту махину, если в ней канализация, например, не фурычит, или воду надо ведрами из-за борта поднимать? Никакого смысла.

Вот и сейчас в который раз заходит речь об этой операции. И мне кажется нашему майору хочется принять в ней участие. Понятно, что в одиночку наша команда не справится, но как спецы по деликатному обращению с тонкой аппаратурой мы на хорошем счету. Есть правда явный конкур — группа коронштадтских моряков удачно взяла на абордаж десантный корабль, деталей я не знаю пока, но скоро его приведут в порт, тогда и уточнится что да как. Я напоминаю, что неплохо бы все-таки по старой памяти и алебардщиков пригласить, да и моряки нам так и так будут нужны — мы в лабиринте этого громадного судна заплутать можем. Но меня не очень слушают. Потому как разгорается диспут на тему — а кто потом жить в этом лайнере будет. Тут мнения разделяются от Ильясовского — что там не худо было бы сделать поощренческий рай с блекджеком и этими самыми девушками нетяжелого поведения, до скучного утверждения Сереги, уверенного, что там в безопасности разместится именно всякое начальство и хитрые жулики из тыловых деятелей. Ловлю себя на том, что вроде как достаточно рутинная зачистка только из-за того, что будет идти на судне, приобретает некий романтический отблеск. Вообще-то идеи давно обсуждались — в первую голову обеспечить выход зомби из внутренних помещений, чтобы они собрались на открытом пространстве, а оттуда их можно выманить за борт, Андрей помнится здраво толковал, что вполне себе отработана метода. Достаточно хорошего сочного звука и чего-нибудь типа большой мышеловки, чтобы неупокоенная публитка сыграла в старую пиратскую игру "погуляй по доске". Конечно хорошо бы кроме любителей холодного оружия еще и их коллег из "мокрой роты" привлечь, те тоже наловчились абордажить и вполне привыкли к холодному вооружению, благо ПР в принципе не шибко лучше абордажного тесака, да и стесняться особ нечего, как-то в нынешнем мире исчезли правозащитники и адвокаты… В принципе тут в общем сложность только одна — очень большое судно и очень много на нем мертвяков.

— Собственно заманчиво это сделать. И будет что вспомнить — говорит обычно не романтичный Ремер.

— Ты ли это говоришь, сухая счетная машина немецкого производства? — удивляется Енот.

— А что, ты бы отказался? — усмехается в ответ капитан. Хромой неожиданно задумывается. Потом наивным голоском заявляет:

— Как говорит наш общий друг и дальний знаток тонкого Востока в таких ситуациях: "Куноичи кавайикунэ коросу коно кийуукитсуки конеко!

— Ильяс похоже Енота покусал — уверенно говорит Серега.

— Нет, он просто у меня бумажку упер, где были разучиваемые слова на букву «К» — мрачно сверлит взглядом обидчика замкомандира.

— И не упирал. Она валялась сама по себе в дежурке, как никому не нужная вещь. Я ее пожалел и пригрел — невинно смотрит хромой.

Все фыркают.

— Так а что хоть это значит? — занудствует капитан.

— Понятия не имею — хлопает глазами Енот с самым честным видом — там без перевода было. Но чувствую фибрами своей души, что мысль в целом определенно правильная.

Все, включая майора, опять фыркают и ухмыляются.

— Ильяс, а ты что скажешь? Можешь перевести? — интересуется Ремер у снайпера.

— Несимпатичная девушка-ниндзя убивает этого котенка-вампира. Так в общем. Только все это неправильно сказано, потому чушь.

— А как правильно? — интересуется Вовка.

— Правильно? Пипец котенку! — говорит, как режет Ильяс.

— Это в смысле капитану Ремеру пипец? Или лайнеру? — смеется Вовка.

— Отстань, надоеда. Откуда я — то знаю — вон у него спрашивай — и Ильяс тычет пальцем в хромого, который напустил на себя вид "ниже травы, тише воды" и хлопает глазами.

— Ладно, посмеялись и будет — улыбается майор.

— Так будем мы подписываться на лайнер? — спрашивает его Андрей.

— А надо все взвесить и посмотреть. Дело сложное, хлопотливое, но вполне выполнимое. Были и посложнее. Думаю, что наш первый рейд по чистке Кронштадта был куда более тяжелым. Но справились же. В общем думайте. А насчет бронежилетов и раций — напишите что да как и будем прокачивать.

— Мне не очень понятно — так ли уж нам нужны бронежилеты. Разве что от ударов, а так все же мы в основном не с людьми же бодаемся, а укус в грудь дело редкое — замечаю я.

— Твой пациент привез много тварона, если есть такая ткань, то и пластины нужны, а с запасом пластин как раз в Кроне и затыка — не возмущаясь отвечает Ильяс и подмигивает. Мне понятно, что он прикинул выгоды от первоочередного похода за рациями и за компонентами броников и видимо решил, что броники могут и подождать. Ну ясно, не все ж для зомби стараться, есть и более неприятные враги.

— Ладно, схожу к инженерам, составлю ориентировочный план — заверяю я майора.

— Ты сначала русалку дорисуй, Айвазовский! — ворчит позабытый мной пациент. Тут же сварливо поправляется:

— Точнее не Айвазовский, а Шаляпин. Какой с тебя Айвазовский!

— Да Шаляпин с него тоже не торт! — замечает и Вовка.

— Да пошли вы все. Тут радоваться надо, если нас не на реактор пошлют, а то наглотаемся всякого. Хотя я боялся, что таких аварий техногенных с первых дней будет прорва, а нет. Вроде не так все и страшно — огрызаюсь я.

— Это как посмотреть — задумчиво возражает Брысь.

— А что, я проглядел нечто важное?

— И это тоже. С большой долей достоверности ребята установили, что минимум две АЭС грохнулись.

Все поворачиваются к сказавшему это командиру.

— Не у нас, не волнуйтесь. На островах.

— Это на каких? — тревожится Серега, надо полагать будущее отцовство его заставляет быть осторожным.

Майор задумчиво смотрит на небо, потом отвечает:

— Небезызвестная Три майл Айленд бабахнула и дым оттуда валил долго и много и густо. Информация от моряков. Да из Артема — там крупный анклав остался — по радио сообщили, что японская Фукусима взорвалась, видали рыбаки как там горело и бабахало, стояли в отдалении наблюдали пару дней, потому как ветер был от них и надо было понять что там так весело горит.

— Даже странно. А еще как с остальными? Похоже, только про эти знаем? — спрашивает Серега.

— Точно знаем — да, про эти. А что там в мире еще, бог веси. Но в общем ожидаемо, что паршиво будет с американскими и японскими АЭС, не удивительно — немного неожиданно для меня поясняет майор.

— Ну, с чего бы? Американское качество, японское качество — это ж марка! И опять же все эти японские роботы, одни унитазы с тридцатью программами слива, подсветкой и музыкой на шестя дорожках, а тут — АЭС!

— Япошки всегда использовали европейские заимствования наиболее дурацким понтовым способом. Всегда по краю ходили. А ядерная энергетика у них такая же допотопная, как и у их американских друзей, которые на них бомбы сбросили. Отсталость и жлобство в таких случаях крайне опасны. У них же невидимая рынка, не советская десятикратная прочность — хмыкает майор. Неожиданно оживает Енот, заявив компетентным тоном:

— Унитазы тоже отказывает, надо думать. И на несколько порядков чаще, чем АЭС. Только об этом не пишут. Скрывают, наверное. Или просто последствия не такие…

Майор кивает и спрашивает Лёньку, что тот скажет. Лёнька пожимает плечами:

— Слыхал, что у японцев было странное представление о безопасности АЭС. Над нашими потешались, слишком дескать много вбухано зря. Нелепая дескать многократность защиты. Потому у них съэкономлено на этой никчемной глупости — на безопасности. Так что будут гореть. В расплавленных активных зонах спонтанная самоподдерживающаяся цепная реакция — обычное дело. Может возникнуть, затухнуть, опять возникнуть… Те, которые приблизятся, чтобы как-то починить эту помойку, рискуют попасть под такую раздачу, что мало не покажется. А которые придут за их трупами, опять рискуют. Как тут что-то делать — бог его знает. И немножко русские знают. Так что самая грандиозная радиационная катастрофа в истории человечества — она на марше. Просто говорить об этом людям неохота.

— Очень стремные реакторы слишком простой конструкции. Очень жлобские системы охлаждения. Очень хилое резервирование критичных систем. Рука рынка, хуле. И общая техническая отсталость на фоне рекламных завываний, что все супер — уверенно подтверждает Брысь.

— Фигово. Я-то сначала больше всего боялся, что кому-то умному в голову придет по городам с зомби долбать ядерным оружием, по старому кинематографическому рецепту — признаюсь я.

— Серьезно?

— Ну да. Сколько фильмов было — как началась какая эпидемия — так туда ядрен батон бабах! — говорю я.

— Это ж кинематограф и рассуждения штатских сценаристов о том, как должны поступить военные кретины. То есть глупость. В реальной жизни было такое? Не было, потому что у вас не лечат же аппендицит огнеметом? Смысл в применении бомбы по городу с зомби? К тому же неясно, как новая биохимия мертвяков на радиацию откликнется и что у них в итоге получится. А ну как они враз пошустреют и начнут сверхспособности отращивать? Типа зомби-паук, руки-ножницы? Не, конечно всем общеизвестно. Что все военные — придурки и злобные дегенераты, но все таки — зачем уж сразу так вдруг бомбу? Не проще оцепить, устроить карантин — что дело насквозь знакомое с давних времен — и спокойно разобраться? Не так? — спрашивает командир.

— Ну, в общем так наверное. Хотя меня удивило, что никто бабахать не начал.

— Тут ведь не то, что бабахнуть сложно. Просто тем, кто бабахнуть может и так ясно, что не даст это ничего полезного. Сам себе же и угадишь все пространство. Вопрос в цене и выгоде. А так… Может и бабахали. Связь нынче не шибко хороша, а СМИ и вообще обмельчали. Вон когда у нас Чернобыль бахнул — сколько в мире визга было! А теперь эти две АЭС горят и никому дела нет.

— Ну тут мне кажется дело еще и в том, что случись подобная катастрофа в добедовое время, так никто бы тоже не вопил. Американцы бы не дали никому вопить. Портить паблисисти — не окей — замечаю я.

— И это тоже. А вообще надо бы завести себе счетчики Гейгера. Не ровен час пригодятся. Бабахнет еще что из АЭС — глядишь и нам насыплется. А так как сыплется пятнами — как "леопардовая шкура", то может и пригодится — делает вывод Брысь.

— Тогда уж и по химическим средствам тоже. И будем мы как застава ПХР, — недовольно морщится Вовка.

— Это лучше, чем радионуклидов нажраться — парирует Брысь.

— Типун вам на язык — ворчит Лёнька.

— А вот интересно, если так вот угробятся все эти АЭС и прочие реакторы, так ведь землю загадят на сотни лет, да? — осведомляется курсант Званцев. Он последнее время запоем читает какую-то книжку, явно про старые времена — на обложке босоногий моряк с палубы парусника шмаляет в кого-то из бронзовой картечницы. Жуль Верн, что ли?

— Возможно — отвечает Лёнька.

— Так это значит, что на засратых землях жить долго будет нельзя и получится такой откат в технологиях и жизни, что прямо как в Средневековьи? Или все же попозже?

Типа как было перед первой мировой?

— С чего это у вас, товарищ курсант вдруг накатили умные мысли? — строго спрашивает майор подчиненного.

— Да вот книгу про попаданца читаю — признается нехотя курсант, видимо ожидая от сурового командира порции издевки и ехидства. Однако командир воздерживается от глума и только вопросительно поднимает бровь. Приняв это за предложение продолжить, Рукокрыл добавляет уже не так робко:

— Наш человек — а попал в будущее. Только там после старой атомной войны человечество так и не смогло бывшие высоты взять, в общем примитивное производство. Вот послушал вас — получается, что такое после нашего зомбеца вполне может получится. Интересно что скажете?

— Пространственный провализм и постдохлицизм — во какие определения придумались — задумчиво отвечает командир.

— А что за публика выжила? — уточняет Вовка неожиданно с живым интересом.

— Наши там всякие и негры. И турки, — отвечает Рукокрыл, поглядывая на задумавшегося майора.

— Аллигархи расселились по болотам, а юристы обросли шерстью, бегают по степи и жрут падаль. Негры — это жертвы ритуальных пластических операций, — все так же задумчиво говорит Брысь. Мне кажется, что он обдумывает что-то другое, а то, что говорит — это так, к слову.

— Я слыхал мнение, что весь этот вал про попаданцев в разные места писали неудачники по жизни, лузеры проигравшие, которые ни к черту не годны оказались и потому мечтали, как они там в другом месте всех расколбасят — с подначкой выдает приятель Рукокрыла, курсант Ленька.

— Те, кто пишет альтернативки, никакие не проигравшие. Это мы, такие как я, проигравшие. Но тоже не очень. Я по вражьим костям к своему так называемому поражению пришел и дальше по ним с палочкой еще погуляю. Альтернативки пишет поколение, которое будет вешать тех, кого непременно надо вешать. Вот и все. Просто готовились и прикидывали — неожиданно отвечает майор. И добавляет:

— Да все мы, в общем, попаданцы. Вон во что попали. От гамаш до самых бакенбардов.

— И вы попаданец? — удивляется Ленька.

— А что я — рыжый что ли? Я гнусный отщепенец славных сухопутных войск и шпиен страны, которую отменили. Жалкое зрелище, душераздирающее и поучительное. В смысле агент прошлого в настоящем. Клоун от того цирка, который тихо снялся и отбыл неизвестно куда.

— Так не понятно, тащ майор. То есть не одобряете что ли такую литературу? Или все же одобряете? — нудит Званцев.

— Если она заставляет курсантские массы думать — то одобряю — рассеянно отвечает Брысь. Он всматривается в дорогу, где вроде как кто-то шустро к нам катит на запыленном внедорожнике. Настолько запыленном, что и непонятно, какая машина.

— Казачий командир сейчас к нам прибудет, предупредили — высовывается из БТР Саша.

Внедорожник подкатывает к нам. Оказывается банальный «Уаз-Патриот». Сидевшая в нем публика выкатывается довольно бодро — кроме водилы, который остался на своем месте. К моему удивлению все выпрыгнувшие одеты скромно и прилично — в одинаковый цифровой камуфляж, а не в забубенные пародийные костюмы "казак — трижды дембель России и Федерации". Трое остаются у машины, один идет к нам. По ухваткам — ясно, что это их старшой. Командир. Высокого роста, 180 сантиметров, пожалуй, но выглядит ниже, потому как на мой взгляд, горбат малость и я почему-то решаю, что приобретенная травма позвоночника, с ногой тоже непорядок. Битый жизнью мужик. Лицо породистое — из дворян наверное, офицерье в лохматом поколении. Нос неоднократно поломан и кое-как вправлен. Глаза серые, даже пожалуй серо — зеленые. Когда снимает кепи и вытирает башку платком, вижу, что на голове тоже шрамов хватает, потому как голова брита почти под ноль, а вот морда — небрита, типа бородка и усы, коротко стриженые. Или недолго ростил? Жилистый, не перекачаный.

— Вы охоткоманда Брыся? — спрашивает он майора.

— Так точно! — откликается наш майор и делает несколько шагов навстречу.

Казак коротко представляется и протягивает руку. Рука тоже маленькая, дворянская, как я бы ее назвал. После знакомства прибывшее начальство сообщает нам, что задача вовсе не связана с реактором. Все как всегда и проще и сложнее. Тут есть неплохие сельхозугодья, на которых вполне можно получить неплохой урожай. Есть довольно крупные склады продовольствия. На самых крупных уже сидят серьезные дядьки из дружественных структур. А есть и недружественная. Одна из южных диаспор тут обосновалась. Сообразили, что к себе домой не добраться в ситуации зомбопесца и сели здесь. До этого момента в общем до них руки не доходили, но вот наконец дошли.

— Душманы, похоже? — усмехается внимательно слушающий Сергей.

— Душканчики, — шутит в ответ майор.

Казак невозмутимо смотрит на резвящихся. Но майор продолжает в шутливом тоне и дальше:

— Понятно. Мелкое княжество кажный хулиган норовит ногтем придавить. А мы, значится тут для того, чтобы не допустить. А этим диаспорянам надо полагать смена одежды нужна. Одежда от Концлагерфельда. В элегантную полосочку. Не совсем понятна, правда, наша роль.

— Заградотряд, похоже, — добавляет шуточку Серега.

— Элитный заградотряд! — поддерживает его Енот.

— Элегантные заградртряды. В валенках на шпильке от Елдашкина — заканчивает изыски подчиненных майор.

— Не совсем так. Даже совсем не так, — отзывается прибывший казак невозмутимо.

— А как? — спрашивает майор.

— Сейчас руководству диаспоры втолковывается простая вещь. Либо диаспора сдается и перестает быть административной единицей. Все остаются живы, но мы их расселим по разным местам. Чтобы не жили компактной махаллей. Либо — при отказе — давим грубой силой. Надоели их вольные выходки. Честно признаться — наши претензии они игнорировали. А мы не можем игнорировать то, что они тут себя хозяевами почувствовали. Дорого обходится.

— Огнеметом и игнорированием получается лучше, чем просто игнорированием. А мы не всех будем штыками в светлое будущее загонять. Некоторых погоним в противоположном направлении — к свободе. Так я вас понял? — спрашивает майор.

— Совершенно верно — как — то не по-военному, но веско отвечает казак.

— Тогда задача ясна. Особенно, если помнить, что кто умеет в меру убивать, точно что-то вроде праведника — говорит майор.

— Может быть убивать и не придется — успокоительно рокочет казак, закуривая сигаретку. Мне в эту минуту кажется, что он вроде как и не хотел закуривать и пару секунд боролся сам с собой, но вот — закурил, и с одной стороны ему неприятно, что это он сделал, а с другой — курево опять позволяет ему встать на привычные рельсы. Так себя обычно ведут последователи Марка Твена. Тот тоже постоянно бросал курить. Раз двести бросал.

— А что за диаспора тут? Узбеки, таджики, азербайджанцы? — спрашивает деловито майор. Понятное дело, не зря спрашивает. Я уже давно убедился, что у каждой национальности есть свои сильные и слабые стороны и если знаешь, с кем имеешь дело, то получается это дело проще.

— Тут немного посложнее ситуация — как таковых мононациональных диаспор здесь нет. Здесь, как это ни странно — имарат. Во весь рост, только маленький еще, — задумчиво говорит казак.

— Это еще как? — удивляется Серега.

— Салафиты, — говорит казак так, словно нам это слово все разъяснит до конца.

— А, мусульмане! — киваю я. Казак и майор хмыкают, словно я сморозил серьезную чушь. Ильяс негромко говорит у меня за спиной:

— Ваххабиты настолько же мусульмане, насколько сатанисты — христиане. Хотя разумеется, чигао между христианами и сатанистами небольшое.

Последнее Ильяс произносит максимально ядовито. Видно, что я ляпнул нечто, сильно обидевшее нашего снайпера. К моему удивлению обычно не упускающий возможности любым способом поддеть Ильяса Енот ничего не говорит, не изображает ничего ни мимикой, ни звуками. Даже странно, словно воды в рот набрал. Ладно, потом спрошу, чтоб впросак не попадать.

— И как тут это срослось? — спрашивает Брысь.

— Обыкновенно. Мы сперва проглядели, не до того было — поясняет казак, а майор кивает. Ну, понятно. Чуточку не до религиозных дел, когда зомби вокруг, не до жиру, быть бы живу. Казак продолжает:

— В общем — сложно было. Тут складов достаточно много, потому разные люди. И серьезные и очень серьезные и вовсе такие, что свет туши. Не Питер, но тоже городок не маленький, да и вокруг поселков всяких хватает. Поначалу каждый сам за себя, зенитчики разве пытались патрули посылать, но это скоро кончилось — и потому, что к ним в расположение народу понабежало и потому, что потери были серьезные. Это мы сейчас поняли, что патрули в нескольких случаев не зомби поели, а совсем наоборот, а тогда не сообразили. Кое-где эта чума вообще взрывом рванула — вон как в Мариенбурге, там поселок цыганский, понятно наркоманы все время, там же и дохнут.

— И что, посмертно туда тянутся? — с интересом спрашиваю я. Про зомби уже хорошо известно, что они выбирают для себя странные маршруты, но как правило — туда, где они бывали нередко. Пока никак не объяснить скопище мертвяков на дворцовой площади — в то время как на площади сенатской их очень немного. Но вот магазины продуктовые — те да, в осаде почти сразу оказались. Может быть правда из-за запаха испортившегося мяса из этих магазинов?

— Ну а как же! — даже удивляется казак.

— Ясно. Надо будет после задания докладную написать в Некролабораторию, — поясняю я казаку свой интрес. Тот кивает головой, явно слыхал про научные разработки, методички Кабанова постаралась распространить достаточно широко, тем более, что плагиата и нарушения копирайта вроде как бояться не надо. Но, соответственно и сбор информации организован, стараются лабораторские все изменения брать на учет.

— Понятно. К слову нарки после смерти стараются к наркоте быть поближе, чуют что ли ее, как собаки — дополняет казак. Я запоминаю. То, что сильная мотивация посмертно у зомби не раз проявлялась мне уже многие говорили — даже мой американский пациент об этом толковал. По его словам попался ему в Америке морф, бывший раньше грабителем банка, так вот сдохнув, бандит проделал долгий путь и рыл землю точно в том месте, где еще до ареста успел закопать чемодан с украденными деньгами и пистолетом. С чего эта нежить явилась за совершенно ненужными ей деньгами — толком не понятно. Я, честно говоря, не шибко поверил, а вот Валентина Ивановна ничуть не усомнилась в рассказе. Мне-то кажется, что родительские чувства или там родственные вообще должны бы быть сильнее голой меркантильщины, но нет — вот за деньгами морф может явиться, а родных своих щадить и не подумает, сожрет за милую душу. Хотя черт их разберет, может где и есть зомби вегетарианцы или там гуманисты. Нам они пока не попадались, эти гипотетические зомбовеганы.

— В общем Мариенбург сейчас тухлое место, вначале там черте что творилось, стрельбы было густо, но видно не задалось, пожаров было больше, чем в целом по другим районам, сейчас туда предпочитаем пока не соваться. Скопление зомби пока не самое важное. Вот живые хлопот больше приносят. И таких поблизости очага два — поселок Кабралово и поселок Коммунар.

— Всю жизнь мечтал с коммунарами сразиться, — патетически заявляет Енот.

— Мечты сбываются, — в тон ему отвечает Ильяс. И говорит он хотя обычным своим голосом, с барственными нотками, но глаза у него сейчас иные, я такие глаза у него видал к счастью только несколько раз и после этого понял, что наверное именно с таким взглядом вырезают противника поголовно. Как толкиновские эльфы вырезали орков. Или — чтоб не заниматься дурными фантазиями — как люди тысячекратно резали друг друга целыми племенами и народами. По принципу "не оставляя на семя". Хотя должен признаться, так же смотрел наш снайпер и когда давным давно — в самом начале Беды, когда еще наш бронетранспортер, хоть и был многократно мыт и даже не водой, а «Кока-колой», а все-таки ощутимо пованивал прежними постояльцами, мы в городе — в совершенно уже замогиленном районе, где живых не видели уже пару недель, внезапно засекли отчаянно бегущих за нами старика и ребенка лет семи-восьми. Серега к слову и засек. Дальше все было очень как-то быстро и суетливо. Вовка с хрустом развернулся, круша острым рылом «Найденыша» попавшиеся в резком развороте под горячую руку брошенные машины, Ильяс распахнул бортовую дверь, а Серега короткими очередями зададанил из башни по тем, кого бегущая пара живых встрепенула. Многих встрепенула, надо отметить, не только сонных, но и шустеров было самое малое трое — Серый потом сказал. Я успел увидеть в проем бортовой двери, словно в диковинном телевизоре, что дитенок споткнулся и упал, и на него тут же насело три или четыре мертвяка, а старик не оглядываясь на упавшего, засеменил еще поспешнее к спасительному люку, словно визг сзади подстегнул его. А Ильяс захлопнул у старика перед носом дверь и рявкнул Вовке: "Трогай!

И Вовка беспрекословно рванул с места. Я только рот от удивления открыл, вот тут на меня Ильяс и перевел взгляд. Именно такой, как сейчас. До крайности неприятный. Мутаборовский какой-то, прямо скажу.

— На кой нам такие, что своих бросают? — очень мертвым голосом ответил снайпер на вопрос, который я и задать не успел.

— Но он же ничего бы не успел! — чтобы отделаться от этого взгляда, ответил тогда я совсем ошалевшим голосом.

— Мы бы успели. Если бы он его не бросил, а просто даже потянул к нам хоть волоком. У него было на это семь секунд. Это очень много времени. Хватило бы и нам и им. Вот зомби бы не успели. Не хватило бы семи секунд.

Я не стал спорить. Потому как прекрасно помнил, как парой дней раньше тот же Ильяс ухитрился отстрелить шестерых шустрых, гнавшихся за девчонкой — подростком. Та тоже выскочила из квартиры, где пряталась, услышав рев двигателя и увидев наш продвигающийся по забитой машинами улочке бронетранспантер. Глупо, по-девчачьи сиганула со второго этажа и, собирая визгом всех зомбаков округи, побежала за нами. Совсем безбашенная! Мы, правда, по визгу только и поняли, что кто-то тут живой, даже за грохотом двигла услыхали. Как ухитрился снайпер, стреляя буквально впритирку к девчонке, перекалечить преследователей — я так и не понял. Тем более девчонка и бежала по-девчачьи — это когда все трепыфыхается и шурумтумкается. Движений нелепых масса, руки болтаются по невиданной траектории, ноги разбрасываются не пойми как, а скорость трехколесного велосипеда. Вот Ильяс тогда сумел сквозь это суматошное мельтешение сбить всех шестерых, бежавших за ней, кому раздробив таз, кому колено, кому перебив бедро или голень. Филигранная была стрельба и молниеносная. И да, не брось этот дед ребенка — пожалуй, напару с Серегой они бы не дали зомби дотянуться. А так — оба этих обормота не смогли вишь потом выстрелить по пожираемому, но еще кричащему дитенышу, которого вовсю рвали зубами. Опять мне пришлось «работать», высунув ствол в бортовую бойницу. Неделю потом настроение было отвратительное, даже на фоне того, что после начала Беды хорошего настроения и не было вообще-то.

Интересно — сейчас-то с чего Ильяс рассвирипел?

— Воодушевились после успешной зачистки Ропши? — усмехается Брысь.

— Да пора уже навести порядок. Поднадоело уже, честно говоря. И так жить сложно, а когда еще всякие идиоты накал жития усиливают, так тем более — кивает казак.

— Хлебнули? — сочувственно и понимающе спрашивает майор.

— Полной ложкой. И еще продолжаем, — спокойно говорит казак.

— Сколько имаратышей? — спрашивает Ильяс.

— Сотни две наберется. Это вооруженных. Активных полста башибузуков-отморозков. Ну и сколько-то мирных, женщины там всякие, рабы опять же. Всего под тыщу наберется.

— Много — серьезно оценивает сказанное майор.

— На наше счастье обучены они никудышно, потому в стычках несут потери значительно большие, чем наши. Потому стараются гадить без откровенного боя. Но надоели до рвоты. В самом начале — да, проблем доставили много. Особенно пока не поняли, что за гнойник тут у нас рядом. Зато обидели всех — и ФСБ, что у нас тут на складах сидит, и зенитчиков и нам досталось, грешным. Потом мы им обратку завернули с "оплоченным назадом". И еще пару раз. Попритихли. Но разбираться надо. Потому как первый этап опять пополз.

— Это вы о чем? — уточняет деловито Брысь.

— О том, как делается имарат. В курсе? — явно ленится толковать об очевидных вещах представитель казачьих войск города Гатчины.

Ильяс хмурится, а Брысь, глянув мельком на физиономии окружающих его членов нашей охоткоманды, мотает головой отрицательно.

Казак глубоко вздыхает и заунывно, но точно излагает:

— Ваххабизм — это секта. Такая же, как кучи других сект. Только вот она еще и крови не боится. В отличие от тех же "Белых братьев". Для секты же все остальное, кроме любви к кровопусканию, типовое — надо найти дурковатых адептов, тут лучше всего подходят дети и подростки. У них ума своего еще нет. Опыта нет, а хочется о себе заявить. Побунтовать, доказать всем, что они не щенята сопливые, а уже мужчины в полном смысле. Вот тут и появляются дяди-проповедники с хорошо подвешенным языком и тугой мошной. И моментально объясняют, что эти молодые люди только и угодны Аллаху, только они правильной веры, а все остальные — в лучшем случае дураки. Это первый этап — вербовка адептов. Когда уже навербованы и готовы к действиям, начинается второй, когда мирные дяди-проповедники становятся уже инструкторами диверсионного дела и боевого искусства.

— Шаолинь, мля! — вырывается у горячего Рукокрыла.

— Ага — кивает головой казак и продолжает:

— Это уже второй этап. И тут уже пускают кровь тем, кто стоит у них на пути, всем неверным и предателям. В первую голову — священнослужителям традиционной религии. Чтоб не смущали. Для ваххабов к слову все не вахи — предатели и неверные.

— Они в белом одни, а все вокруг…

— Именно. Ну а третий — это уже выход на арену в виде имарата. Интернационального объединения правильных мусульман против неверным и мусульман неправильных. Естественно все это сопровождается рекой кровищи и всеми развлечениями, характерными для гражданской войны на религиозной основе. Характерные признаки этого дела были в Ичкерии. Кто там был, тот в курсе.

Некоторые наши, как я успеваю замечать, хмурятся. Серега машинально кивает головой.

— Ваших правоверных соседей успели хорошо обучить? — спрашивает Брысь.

— Нет, к счастью, обучены они паршиво. И тактике и стрельбе. Берут нахрапом.

— Ну так мы им влегкую вмажем! А что зенитчики им не всыпали? Эта шпана по уровню боевки как сомалийские пираты! — горячо заявляет Рукокрыл.

— Фу! Фу, я сказал! — неожиданно громко и отчетливо говорит курсанту Енот. Брысь и Ильяс выжидательно смотрят на хромого, но тот принимает очень характерный отсутствующий вид, который у нас в группе давно уже получил название: "Помер я, не троньте бедное животное! Майор, видя, что Енот не собирается проводить разъяснительную работу среди подрастающей молодежи, вздыхает и говорит Рукокрылу сам:

— Если бы у меня под началом оказалась кучка студентов-тилигентов, деревенских рыл, представителей других сословий, которых я не успел как следует сколотить-подчинить, которые между собой еще не притерлись, я реально зассу воевать против такой же шайки афрожопых воинов, которые не умеют прицельно стрелять, не чистят оружие, но на дело идут не в первый раз. И привычны убивать и бошки резать. В отличие от моего личного состава. Это касаемо зенитчиков. Даже если все там будут отборные умники, а не деревенщина навроде американки Пэйлин — они будут как рота профессоров под минометным огнем. Жалкое зрелище.

Такое заявление удивляет Званцева-младшего. Видимо он рассчитывал. Что его порыв будет поддержан.

Майор с усмешкой смотрит на курсанта. Остальные наши бойцы посмеиваются. С головорезами надо быть осторожнее. В отличие от них, нам крайне не желательны потери. Мне кажется, что и прибывшие казаки так считают. После нескольких фраз, командиры подают знак — по машинам! Ну, тронулись навстречу приключениям, будь они неладны. Про приключения читать хорошо, а вот самому в них участвовать — как-то приедается, знаете ли.


***

Утром Ирка, решила сделать ход конем, и предъявила бригадиру те не слишком внушительную методичку Кронштадтской некролаборатории, которую ей так внезапно подарил подвозивший и угощавший ее по дороге всякой фуагрой водитель. Сама она успела проштудировать записи и по возможности запомнила все, что там было понаписано яйцеголовыми учеными. Что-что, а такое могло бы и пригодится в любом месте и в любое время. В любое настоящее время, поправила она сама себя. Ломиться к какому-нибудь здешнему высокому начальству с этими записями явно не было смысла — конвой из Кронштадта как раз был от этого самого начальства и явно те же методички, если и не больше по прибытию они и так представили. Но пока есть разница во времени. Пока местное начальство изучит все представленное и спустит информацию вниз исполнителям — например и в их команду — пройдет какое-то время. Значит можно сыграть на своем, маленьком уровне, пока информация еще неизвестна.

Бригадир и впрямь очень заинтресовался книжонкой, быстро пролистал их, покивал головой, вероятно узнавая в написанном то, что попадалось ему самому и потащил удивившуюся Ирку с собой.

— Ты сама-то их прочла? — спросил он ее по дороге.

— Ну да — сдержанно ответила Ирина.

— И своих объектов узнала? — поинтересовался бригадир.

— Ага. Но как и думала — самые типовые попались. Даже то, что эти резваки…

— Это которых они шустерами зовут?

— Ага, так вот они действительно отжираются всем, что попало, вплоть до головастиков. Я такого видала. Или такую. В канаве пробавлялась, — отозвалась Ирка.

— Вот и я своих крестничков узнал, — признался бригадир.

— И куда идем? — наконец не удержала свое любопытство Ирина.

— В медпункт, — не слишком вдаваясь в подробности, ответил начальник.

— И зачем? — опять не удержалась Ирина.

— Увидишь, — обрезал ее бригадир.

За разговором оказалось, что уже и пришли — за пределы охраняемой зоны и выходить не пришлось, все рядом. Обозначений особенно и не было, только маленький флажок, на котором был красный крест. Вид у медпункта был невзрачный, разве что решетки были мощные на окнах. На звонок вышел парень — или даже скорее уже мужчина в голубом костюмчике медицинского вида.

— Привет! Заболел? Или твоя протеже в помощи нуждается? — с места в карьер спросил он у бригадира, которого явно узнал.

— Нет, я тебе презент притащил, — с загадочным видом ответил бригадир.

— О, это я люблю, презенты! — оживился медик.

— Моя новенькая привезла. Обобщенное пособие по мертвякам. Оно и у нас как бы есть, но тут иное. Книжка из Кронштадта — побогаче описано. Основные группы те же, что нам известны. Но вот разновидностей в группах расписано по несколько. И интересные особенности указаны, очень к месту.

— Ишь ты! Как раздобыли? Я знаю, что в штабе такая есть, вот-вот обещали довести до сведения — отозвался мужчина в голубом и схватил книжку.

— Ты погоди немного здесь, я сейчас, — быстро сказал бригадир Ирине и вместе со своим приятелем заскочил внутрь медпункта. Ирка в недоумении потопталась на крыльце, потом, услышала за углом голоса. Глянула туда — в капитально обустроенной курилке — со скамейками и вделанной в землю здоровенной круглой железякой для окурков сидело с десяток мужиков — этих назвать медиками было никак нельзя — камуфляжи, навешенная разнообразная снаряга в виде разгрузок, патронташей, сумок, сумочек, сумчонок, чехольчиков, кабур с пистолетами явно говорили о том, что тут вояки или охранники или коллеги Ириных компаньонов. Но все это было подогнано, сидело ладно, явно было привычным и уже ношеным не в первый раз. Ирка подумала было присоединиться к ним, но клубы табачного дыма быстро расхолодили ее в этом желании. Ну их к черту, курильщиков.

— Я в ответ возьму и бутылку водки на пол вылью. Или сразу в унитаз, — донеслось из курилки отчетливо и угрожающе.

— Кажется, мы стали свидетелями актов пищевого извращения — водку лить на пол, пиво расстреливать. И куда смотрят семья и школа? — отозвался сосед говорившего.

— Слушай. ты и так уже себя покрыл позором и этим, как его… Ну позором, короче. Не усугубляй! Хочешь, вылив водку, окончательно порвать пуповину, связывающую тебя с прогрессивным человечеством и опуститься окончательно в мрачные низоты бескультурья и варварства? — не без ехидства поддержал его другой сосед.

— А чего они, а? Пиво… мы, дескать, три банки туборга расстреляли — больше делать нечего, что ли? — возмущенно ответил угрожавший вылить водку.

— Отличные мишени, прикольно раскрываются, — подлил кто-то масла в огонь.

— Три банки пива… Нет вы только представьте!

— Ага. За две секунды. 'Вдребезги'!

Угрожавший мстить разливанием водки в пику явно ответил:

— Я коньяк французский за три тыщи — на протирку пользую. Не, действительно, ну редкостное же говно! И виски тоже. И давеча две бутылки ликера какого-то выкинул, они лет пять уж стояли початые, наверное, ога. Пуповина, хе… Скажете тоже!

— Ликер, однако, жалко, — плаксивым голосом, выпустив струю дыма, заявил сидевший профилем к Ирке парень.

— Да он наверное невкусный был. Раз столько лет стоял. Вкусный не стоял бы, — словно утешая, отозвался покусившийся на водку.

Ирка поняла, что идет обычный мужской треп, явно собравшиеся коротают время, ждут чего-то, вот и чешут языки. Ничего интересного, так разве что послушать от нечего делать.

— Три банки пива… Нет вы только представьте! Ты еще скажи, что пиво невкусное!

— Это дикость какая, называть то, что в банках — пивом. Так, пивной напиток. Вместо солода — мальтозная патока, пфе — солидным тоном отозвался вполне уверенный в себе бас…

— Сироты. Голодающие дети Поволжья… В заначке 80 литров вина смородиновое, вишневое, 20 литров хорошего самогона, 8 литров спирта. Это я про погреб, бар описывать скучно, всякие хеннеси — это для извращенцев.

— Свое, или прибылое?

— Да свое конечно. Прибылое я не считаю. Ога. Приеду когда значить опять, на фазенду — наверное будем выливать нах. Все одно никто не пьет, стоит только место занимает, — пояснил свое отношение к водке тот, что расстреливал пивные банки.

— А ты нас позови — на полном серьезе предложил сидевший с краю улыбчивый парень.

— Да приходите, все одно все сами не выпьем, — согласился пивоненавистник. Ирка отметила, что говорок у него южный, вместо 'да' скорее получается 'та'. Опять же запасливость. Подумала сразу, что непротив была бы выпить стаканчик доругой хорошего домашнего вина. Потом решила, что лучше воздержится, неполезно ребенку. Вот перестанет его кормить грудью — тогда и позволит себе. Тут же услышала из курилки:

— Увы, еретик упорствует. Пойду мыть руки. А его придется отливать святой водой. Из душа Шарко. Или брандспойта. Ибо упорен в ереси своей — заявил долговязый мужичище в комбезе темного камуфляжа и впрямь пошел вон из курилки. Остальные отнеслись к этому совершенно равнодушно.

— А я вообще дома алкоголь не держу, — признался улыбчивый парень. Ирина отметила, что лицо у парня приятное такое, располагающее.

— Зато он держит тебя. Я тоже его — не держу. Он сам, прибился и не уходит — хмыкнул кто-то.

— А вы кстати насчет того, чтоб вино выпить — давайте, решите. Я не против, заодно отметим успех предприятия.

— Боишься, что скиснет?

— И не говори, уже повиливал старое, суксусившееся — отозвался другой голос.

— Про уксус ни слова. Его два бидона. Не считая вина, разумеется.

— Мозг мой окончательно сломался. Кто мне объяснит — зачем этом извращенцу 40 литров уксуса??? Нет, я понимаю — при обмороке дать понюхать, немного в салат… Но 40 литров-то зачем??? — отозвался кто-то, возмущенно выпустив в воздух здоровенную струю дыма.

— Ибо сказано: 'нахаляву и уксус сладкий'

— Не 40 а 76 литров. Два бидона по 38. Да, на самом деле чуть меньше, около 70ти наверное… не помну, не проверял — хладнокровно отозвался владелец винного погреба.

— И нахоа?

— Известно зачем. По слухам — он сладкий. А если серьезно — просто выкинуть жалко. Именно потому что много.

— Очевидно, в уГсусе поселилась жабЭ. Которая душит.

— Да, точно.

Сразу раздалось несколько голосов:

— Может Гамлета начитался? Собирается пить уксус и закусывать крокодилятиной.

— Это ж скоко крокодилов-то зря погибнет!

— При обмороке нюхать можно!

— Каждые полчаса падая в обморок, поедать ванну салата. Еще и не хватит на всю — то жизнь!

— В медицинских целях, обтирая температурящих…

— А еще во времена парусного флота им пушки охлаждали. Я так думаю во время боя духан был на орудийной палубе… Может, как артиллерист, готовится к крупной бонбардировке?

— Охренеть! У всех жабы как жабы, а у него маринованная! Маринованая жаба в отаке! Картина маслом и салом!

— Да идите вы. Балоболы!

— Де у тя дом, гришь? Я аккурат с салом подъеду. Свежим. Немороженным. Симбиоз будет. Мне алкоголь, тебе — сало… — произнес странно знакомый голос. Ирина насторожилась.

— Копченое сальцо с соленым рыжиком уж больно смачно идет… А вообще кому я это объясняю? — раздумчиво произнес сидевший к Ирке затылком мужчина, на котором всяких сумочек и футлярчиков было понавешено, как игрушек на елке.

— Коптить сало — убить его нафиг. Я даже последнее время почти несоленое больше люблю. И с мясом. Без хлеба. Только сало. Грамм сто съел — и хорошо! А потом уже с хлебом и чесноком, остальное — весомо заявил владелец вино-уксусных сокровищ. Ирка подумала, что не ошиблась в мягком южном произношении — вон, сало сырьем есть готов, понятно кто. А владелец сокровищ добавил так же безапелляционно:

— А соленые лучше всего не рыжики и даже не белые грузди, а волнушки. Без вариантов вапче.

— Дядя, лучче всего сыроежки — мммммммм. Не знаю как у вас, а у нас грузди цвета коровяка зелеными зовутся, в солении принимают радикально малиновый цвет, а вкус — мммммммм!

— А еще можно было бы манты сделать! — со вкусом произнес знакомый Ирке голос.

— Пилямени? Пфе! — словно плюнул хозяин погребов. И тут же добавил:

— Пилямени… пища холостяков… 'еда мужская, три килограмма'. Отказать. Вообще, кроме пирогов мешать мясо с тестом — только по бедности. Мясо надо жрать так. И гарнир оставлять бедным.

Оппонент не замедлил ответить на такой грубый вызов:

— Ты ваще домашней лепки пельмени ел когда, несчастный? Или манты (только обязательно с рубленым или скобленым фаршем)? Её так деликатно надкусываешь с бочка, а тесто у нее, если правильно сработано, да на пару — такое гладенькое, не аморфно-рыхлое, не крахмальное, а упругое, как кожа молочного поросенка, но то-о-нкое, и прям сквозь него аромат крадется, а уж как надкусишь… У, братцы мои, это и словами выразить не можно, как расцветает жизнь от горячего сока, стремящегося в рот, на жадный до него язык! Полет фантазии и сказка из мяса. Все в нем поет, и ваша душа подпевать начинает.

Или хинкали? С ткемали, с сацебели, да под бдительным приглядом мудрого тамады… Тут и позабудешь о всем остальном, про всякие пхали да мчади, лобио такие и сякие, и про надуги забудешь, хотя и не стоило! Какие там кучмачи да чанахи, ах, как хорошо, и не знаешь, как успеть вином погасить вулкан во рту…

Лью горькие слезы над твоей темнотой и завидую возможным кулинарным открытиям! — выдал буквально запахшую вкусным паром и специями тираду так знакомый голос. Остальные притихли, слушая кулинарную дуэль. Владелец погреба не задержался с отповедью:

— Фарш… фарш это то мясо, которое не годится чтобы есть его куском. Какие открытия… Кусь мяса с ладонь размером — соли чуть, а можно и без, на сковороду — и жарить с одной стороны, пять минут на среднем. И сразу есть, горячее с кровью. Без гарнира и хлеба. Главное — МНОГО. А потом уже идти кушать что-то.

Его слова не смутили второго спорщика — виден Ирке он был плохо, другие закрывали, но голос точно знаком. Причем недавно. И этот голос мягко, убедительно и вкусно словно стол накрыл в задымленной курилке:

— Это вам глупость сказали, а вы поверили, несчастный доверчивый вы человек! На фарш надо мясо не менее кропотливо и придирчиво отбирать, чем на шашлык, а для всяких праздников из фарша в тесте особенно, а то они сухие да невкусные будут. И лук правильный — для чего-то белый, для чего-то — обычный, в манты чутка кипятком обдать… А уж состав специй — тайна сродни государственной! Может, тебе и поросенок молочный, поливаемый пивом в процессе приготовления, не угоден? Или баранья нога, в духовке запеченная? Тогда ты ваще…

Один из слушавших словно проснулся от охмурения и решительно накатил бочку на владельца вина и уксуса:

— Он точно ваще! Дикий человек — зажарит кусок мяса и все. И идет есть другой жареный кусок мяса. И без хлеба!

Знакомы голос так же обвораживая возразил:

— А вот тут я с ним согласный, у нас в доме хлеб, только когда гости. Но манты… Но пельмени… Говори, несчастный, поросят ты тоже игнорируешь?

И только жареное — это ограничивать себя, и лишать удовольствия. Баранина, тушёная с айвой… Телятина с черносливом, да в соусе из домашнего вина-изабеллы! О! Но специи не выдам ни-ко-му! Я не скажу, куда нужен шафран, куда можжевеловая ягода, куда уцхо-сунели, а куда сванская соль! И сколько шафрана, зиры и розмарина надо! Нет-нет, и не надейтесь узнать, какие помидоры, и зачем нужны помидоры вяленые! И коньяк — какой, куда и сколько! Ха-ха! Глотайте слюни, кусайте локти, вам не узнать этого! И как обернуть копченым салом кролика я тоже вам не скажу!

Немного смягчившийся владелец бидонов, тем не менее, возразил и на это:

— Сожрать можно, хотя пиво вот, это все лишнее. Баранина — не мясо. Вообще. Только для этих… горняков. Приличные люди едят свинину, иногда телятину. Птицу — беднякам. а баранину — горнякам. А рыбу, кроме форели, селедки и кильки — на корм. Мы за пищевой экстремизм.

Тут Ирку, чуть-чуть уже пустившую слюни от всех этих вкусных разговоров, сильно удивило и встревожило то, что появившаяся в проулке напарница, повела себя очень странно. Сначала она просто шла, потом заметила стоящую Ирину, кивнула и прибавила шагу, но заметив кучу мужиков в курилке и поначалу окинув их довольно равнодушным взглядом, словно мебель на помойке, вдруг как запнулась, остановилась вообще, уже пристально глядя на сидящих, сделал шаг в их сторону, мотнулась обратно, потом опять шагнула к курилке, справилась с собой — но явно не без труда, словно не вполне владея собой, и поспешно завернула к Ирке, как будто прячась от тех, кто спокойно курил. Меловая бледность лица кудлатой поразила Ирину.

— Ты что? Да что с тобой? Ты как? — удивилась Ириха.

— Когда он, рождаясь, входил в этот прекрасный мир, через известные Врата, очевидно створки врат Жизни его прищемили — не сразу и непонятно, сквозь сжатые зубы процедила кудлатая.

— Слушай, да что с тобой, у тебя на лице одни глаза остались, — всерьез забеспокоилась Ира.

— Забей. Проехали. Слушай. не в службу — узнай откуда эти и что дальше делать будут — жутковатым шепотком прямо в ухо сказала напарница.

— Не вопрос. Ты тут не свалишься? У тебя что, эпилепсия? Обморок?

— У меня все в порядке, — почти обычным голосом, но как-то мутно, неубедительно, отозвалась кудлатая. Ирка пожала плечами и вышла из-за угла. В курилке тем временем уже пошел разговор о том, что вообще-то вполне можно было бы устроить шашлычок. Опять речь шла о поразивших воображение мужиков литрах уксуса, а вино почему-то так не удивило, отметила Ирина про себя.

— Говорят, что в шашлык его добавлять нельзя.

— Врут. Любую кислоту можно, съедобельную. Угсус пойдет вполне.

— Если серьезно, то вот есть рецепт маринования шашлыка в майонезе. Рецепт не мой, а повара знакомого. Так и что такое на сегодняшний день майонез, как не уксус, масло растительное и яичный порошок?

— Можно. И в хе можно. Тады можно быстрее жарить, только мясо слегка суше, но это поливом во время жарения устаканить монна

— А можно все же на чем вкуснее, вине или пиве, а уксус — пусть он пушки поливает!

— Мне только парусных пушек не хватает.

— А блондинки будут?

— Раз водка есть, то и блондинки будут. После нужного количества чарок. А могут быть и рыжие, но не сразу, а через три-пять дней.

— Чутка попозже. Блондинки, оне ноне такие — не успел 'ква' сказать — а она усю водку попила, сало зъила, груздями закусила и пельменев требовает.

Тут Ирка наконец увидела обладателя знакомого голоса и с радостью узнала того самого Альбу, что привез ее сюда. То, что он оказался тут показалось добрым знаком. К нему она и решила обратиться сразу. Не откладывая дела в долгий ящик.

Не то седой, не то светловолосый здоровяк со шрамом на короткостриженной башке приветливо ухмыльнулся и встал с места, сказав:

— Привет уважаемая Ирина, не ожидал так скоро встретиться!

— Доброе утро! — сверкнула в ответной улыбке всеми зубами Ирка.

— О, как про водку речь, так и блондинки появились! — заявил один из сидящих, тощий и мелкий, какой-то крученый весь.

— Гусары, молчать! — скомандовал хозяин бидонов с уксусом, грозно сверкнув глазами.

Все заржали.

— Присаживайтесь! — пригласил Ирину, освобождая кусок лавки грузный мужик, весь обвешенный, как показалось с первого взгляда, кобурами с пистолетами, подсумками и прочим человекоубойным добром.

— Нет, спасибо, очень уж тут у вас накурено! — одарила и его улыбкой Ирина, но улыбкой поблеклее, подежурнее и зубов на восемь менее приветливой. Альба понял намек и вылез из курилки на просторы двора.

— И как добрались? — спросила его Ирка.

— О, отлично, просто отлично! — и здоровяк рассыпался в подробностях счастливой встречи с выжившей семьей. Ирина стояла, слушала и кивала головой, тихо улыбаясь. Притворяться ей не было нужды, действительно было приятно посмотреть и послушать счастливого человека, тем более, что была у Ирины твердая уверенность в том, что и счастье и несчастье — категории материальные и вообще даже на болезнь похожи — можно даже и заразиться и тем и этим, смотря с кем водишься. Помнится, бабушка в детстве рассказывала сказку о том, что есть такое горе-злосчастье, отчего люди и становятся невезучими, но если у колдуна знающего узнают одно присловье, то могут свое горе-злосчастье передать другому человеку, отдав или подбросив какой-нибудь предмет с пожеланьем-перекидышем. Вместе с горем-злосчастьем. Потому Ирина не любила общаться с невезучими. А тут, слушая везунчика, словно на солнце грелась. Альба пел соловьем минут десять. Потом спохватился и несколько неуверенно спросил:

— Но, наверное, вам это не очень интересно?

— Вовсе нет, — убедительно ответила слушательница, — можете поверить, это куда интереснее слушать, чем привычное уже 'а потом Вася укусил Петю, а Петя укусило Нину, а Нина укусила Махмуда и его собаку и тут такое началось!'.

— Ну разве что так, — успокоился Альба и в свою очередь поинтересовался, как Ирка тут устроилась. Кивнул головой и почему-то задумался, услышав, что она вошла в команду стрелком. Это не ускользнуло от внимания собеседницы и она решила спросить напрямую, что озаботило здоровяка.

— Тут дело в том, что решено, наконец, формировать коммерческие караваны. Из-за того, что дело обещает быть прибыльным, оно опекается властью. Которая тут есть. Они даже торговую гильдию учредили под такое дело. А я тут в общем пришлый. Мои-то не в Ржеве прижились. Потому я тут гость конечно, но не с большой буквы. С ограниченными возможностями. Но я помню, что вы хотели все же податься в Кронштадт. Значит если не передумали… Вы ведь не передумали?

Ирка решительно помотала головой, показывая, что нет, не передумала.

— И получается, что вы хотите попроситься вместе с конвоем. Но там места охраны все заполнены, на эту работу желающие как раз есть, больно места хлебные. Причем действительно такие желающие, что лучше охрану и не придумать. Знатоки, профи. И таким образом если я вас начну в это дело вовлекать, получится, что я у местного анклава увожу не просто человека, а стрелка. Это уже совсем другое дело, чем если б я нанял пару грузчиков из местного лагеря-отстойника. Но и тогда на меня посмотрели бы косо. А за стрелка мне выразят неудовольствие, могут перспективы стильно попортить. Ваше непосредственное начальство пожалуется и выкинут меня из конвоя. В одиночку по трассе не поездишь.

— Тут так все серьезно? — искренне удивилась Ирина. Она никак не могла подумать, что местные так ревниво относятся к попавшим в сферу их интересов людям. Нет, так-то понятно, она сама была жадновата, и что такое атака душащей жабы знала неплохо, но вот так чтобы. Ну, прибыла, убыла, кому какое дело, государства нет, прописки нет, свобода передвижения и все такое. И присяги она никакой не давала и потому считала себя вполне вольной птицей. А оно вон как. Ирка призадумалась.

— Более чем серьезно. Дважды предупредили, что за доставленных сюда полезных людей будет бонус, а вот за попытки крысятничества и переманивания людей отсюда — бонуса не будет. Будет по шапке. И честно признаюсь — за доставку молодой женщины, умеющей стрелять, нашему старшему конвоя была премия. И он мне выкатил часть — за то, что я вас привез. Получится неудобно.

— Тааак… — протянула озадаченно Ирина, — и что, совсем выхода из такой ситуации нет? Такое прямо получается крепостное право?

— Почему же сразу крепостное. Вы-то уехать можете. Я вас увезти не могу.

— А если я, например, выеду за пределы Базы и вы меня подберете километрах в десяти отсюда? — предложила Ирина.

— Я же не один поеду, а в конвое. Старший по безопасности, к слову, будет тот же, что конвой сопровождал в Крон и обратно. Сопоставят дважды два. И фитиля еще могут вставить, если усмотрят в наших действиях мошенство наглое — типа возить одну и ту же 'найденную' туда-сюда и получать за то премию. Это может дурно кончится.

— Вы серьезно? — нахмурилась Ирка.

— Куда как серьезнее. Народ нынче нервный.

Ирина крепко задумалась. Одно она помнила точно — нет отчаянных ситуаций, есть отчаявшиеся люди. И она к отчаявшимся никак не относилась. Тем более, что ей ясно показалось — здоровяк вовсе не против обзавестись лечусоном, сразу не отказал, а честно обрисовал перспективу. Понятно, что ему не хочется расхлебывать внезапно возникшие свои проблемы из-за кого-то. Впрочем, все мужики такие, нет уже рыцарей и принцев, мимолетно подумалось Ирке. Но именно мимолетно, она сама была всегда трезвой и практичной и этим выгодно отличалась от громадного числа дурочек, которые почитав разных глянцевых журналов, не пойми с чего, начинали считать себя коронованными принцессами и относились к окружающим самцам сугубо как к мусору, ожидая принца-олигарха на белом кабриолете. Простейший подсчет мог бы им дать понять, что таких женихов десятка два-три на всем свете и на всех не хватит, тем более, что никакими принцессами эти дуры не были, папы у них не были соответственно королями и приданое было никакущим. В итоге выставленный дурами ценник никак не соответствовал их реальным достоинствам — глупым головам, неумелым рукам и тоннам заносчивой гордыни. Ирка отлично знала, что все эти принцы-олигархи женятся на своей ровне и потому запрос должен быть разумным. По себе принца и выбрала. Правда, загулял ее самец, черт его дери, но тут дело такое, все они кобели. Ну, да ладно, из поражений можно делать правильные выводы и в будущем быть умнее. Ему, козлу, сейчас там солоно приходится, впору пожалеть дурака. Ирка хмыкнула, вспомнив, чем они питались последние два месяца. А у нее вон печенье несъеденное на столе стоит. Оно конечно пустячок, но наглядно видно, насколько тут жизнь комфортабельнее, чем в деревне. В Кронштадте же кроме роддома даже кино есть. И театр. Хотя, честно говоря, печенье лучше, чем театр, но все-таки.


***

В очередной раз убеждаюсь, что многое за последнее время изменилось очень сильно, до 'практически наоборот совсем'. Мертвецы ходят по улицам, менты вставляют пистон, если у тебя нет оружия и боеприпасов к нему, а казаки оказались совершенно нормальными людьми, хотя подсознательно я все ждал этих самых — опереточных, с папахами до пупа и лампасами до ушей. Их команда как-то до странности похожа на ту, в которой я нахожусь сам. Только у них побольше оружия, да женщин. Женщин с оружием, то есть. А вот общаются больше по именам да прозвищам. Что совсем удивило — даже врач у них есть. И, пожалуй, они переплевывают нас в том, что у них есть поп. Зато у нас два снайпера, а у них, пожалуй — ни одного. А так — очень похоже все. Самодостаточная вооруженная группа с внятными функциями каждого члена. И то, что они ухитрились в первый же день собраться вместе и ощетиниться — спасло и их и многих, кого они взяли под свою защиту. Опять же помогло и то, что командир своих казаков дрючил жестоко в плане обучения разным воинским умениям — половина из них и послужила и повоевала, но вот другая была не обкатанной и потому злобно заставлялась в мирное время и службу нести (хотя я не очень понимаю, какую, вроде диких абреков у нас тут не было, да и плетками демонстрации оппозиции не разгонялись), и дисциплину выполнять и даже периодически выезжать на стрельбы. Мне даже кажется, что вообще-то у них стартовый капитал был едва ли не лучше был, чем у Николаича. И группа компактнее, управляемость выше и беженцев у них набежало поменьше, особенно — дурных беженцев, которых у нас в Петропавловской крепости оказалось густо и которые категорически не хотели замечать того, что мир изменился весь и в худшую сторону. Как же бесило тогда это категорическое нежелание у многих спасшихся что-либо делать даже для спасения своей, черт возьми, собственной шкуры и это дико злившее: 'Вы обязаны, у нас права, мы не быдло, где Красный Крест???' К казакам-то прибились те, кого они сами предупредили, потому случайных людей было куда меньше. Хотя давно уже для себя решил — не завидовать хорошим людям, в принципе, тем более, что и у них тут не сахар был явно. Тоже хватанули вдосыт, хрен редьки длиннее, а вкусовые — то схожи. Одна и та же чума была у всех.

База у казаков имеет довольно стандартный вид, насмотрелся уже на эту новодельную готику — стены периметра из бетонных плит, щедро намотанная колючка с повисшими на ней лохмотьями одежды и привешенными гроздьями пустых консервных банок, огневые точки, перекрывающие сектора обстрела и защищенные мешками с песком, только вот тут еще по периметру нагорожено бетонных блоков везде, где может проехать грузовик. Колонна наша потому задерживается и просачивается зигзагообразным маневром через эти препятствия. До меня доходит, что ребята опасаются, что шахид-такси с грузом взрывчатки может пойти на таран. Да, это новенькое, у нас такого нету.

Людей на базе довольно много, но мне хочется познакомиься с коллегой, который тут при боевом отряде. Я понимаю, что это поп и, отпросившись у командира и узнав, где этот поп сейчас находится иду его искать, благо он сейчас в расположении. Когда захожу, спрашиваю у первого встречного — кто тут священнослужитель. Встречный — подвижный, темнорусый мужичок с неохотно растущей рыжеватой бороденкой и такого же окраса усишками остро взглядывает умными глазенками и отвечает:

— Что за надобность, сыне?

— Да я врач, хотел с коллегой пообщаться.

— Сын мой, тогда меня звать вроде бы и рано? Если еще врач помочь может? — не без ехидства вопрошает мужичок, одетый в камуфляж, как и многие тут. Мне сначала кажется, что он так прикалывается. А потом наконец доходит, что это поп и есть. Нормальный боевой поп. И с чего я подумал, что он одновременно и врач — сам не понимаю. Наверное отголосок компьютерных забав, там в играх как раз клирики лечением занимались, как правило.

— А, так вы, значит, просто священнослужитель, но не лекарь! — понимаю я очевидное.

— Истинно глаголешь, сыне! — опять же не без ехидинки говорит он и посматривает своими прищуренными глазенками хитровато, но доброжелательно. Как-то не укладывается в голове, что вот он — поп. Выглядит он как совершенно нормальный человек, не дурак выпить, подраться и вообще не чуждый радостям плотской жизни. Да и снаряжение на нем развешено грамотно, привычно.

— А, ну тогда извините, что побеспокоил. Я почему-то решил, что совмещаете, — поясняю я.

— Исцелять души тоже важно, сыне, — замечает он.

— Ну, наверное. Вы еще скажите, что все это безобразие вокруг оттого, что люди Бога забылиб — ехидничаю я в ответ. В немалой степени еще и от смущения, что облажался.

— Разумеется, сыне. Именно наказание Божие за неверие и поклонение ложным богам. Испытание и наказание. Или говоря более доступным языком — фальшивые идеалы, сатанинская идеалогия и демокская религия всему случившемуся причиной — невозмутьимо наставляет меня этот пастырь в камуфляже и с пистолетом в кобуре. ПМ между прочим.

— Да бросьте, Отче. Религии государственной уже девяносто лет нету, атеизм был, а идеалогии у нас в стране не было вообще никакой последние двадцать лет, прямо так и в Конституции написано, — поясняю я.

— Религия есть всегда, всегда была и всегда будет. В обязательном порядке. Было православие. Потом атеизм — который тоже религия. Потому как Вера и мораль были и при атеизме. Доказать отсутствие Бога ведь не смогли? А сейчас мультикультурализм? Чушь. Сейчас бог давался — Мамона. Деньги вместо бога. Потому что Мамона — гнусный демон, падший ангел, а не бог. Из тех, древних и диких лжебогов. Типа Ваала. Золотой Телец. Вот и пришли людишки в ад на земле, хотя думали, что это будет рай с двумястами сортами колбас. Так что, сыне, имеющий глаза — да увидит, а имеющий уши — да услышит. А лекарь наш отрядный — Доктор Трелони — сейчас у себя в офисе, отсюда выйти, пятьдесят метров направо — и аккурат его офис.

— Эээ… Наверное все-таки Доктор Ливси? — удивляюсь я.

— Нет, именно Доктор Трелони, — улыбается поп.

Ухожу озадаченно, опиум для народа этот поп выдал толково. Действительно в массе своей поклонялись Мамоне, причем не только христиане, отсюда и победы ваххабизма пошли. А так этот поп даже и понравился, хотя, конечно жук еще тот. Иду по указанному ему маршруту и ни с того ни с сего вдруг вспоминаю, что когда в Лиссабоне было землятрясение и особо горячие священнослужители заявили, что это — Божья Кара, в ответ, мэрия города показала статистику, согласно которой развалилось множество церквей, но устояли все публичные дома. Странноватая тогда вышла кара Господня. Но у меня сейчас не получилось что-либо возразить быстро и внятно.


Оглавление

  • Часть 2
    • Скачано с КулЛиб, CoolLib.net