Посвящается 100-летию со дня рождения Алексея Николаевича Косыгина
Книга издана по инициативе президента Российского союза товаропроизводителей, депутата Государственной Думы, Председателя Совета Министров СССР (1985–1990) Н. И. Рыжкова
«Его Превосходительству А. Н. Косыгину. Наркомат текстильной промышленности Союза Советских Социалистических Республик.К письму прилагалась анкета с дюжиной вопросов:
Ваше Превосходительство, Имею честь информировать Вас о том, что Ваше имя предложено включить в 3-е издание энциклопедического словаря мира, посвященного лицам каждой страны, чьи достижения в соответствующей отрасли заслуживают признания. Пожалуйста, заполните и возвратите приложенную карточку-анкету. Если позволит время, я буду рад послать Вам корректуру Вашей отредактированной биографии перед публикацией. Это Вас ни в коей степени не обязывает. Уважающий Вас Николс, редактор. P.S. Вы можете послать также одну из Ваших фотографий».
«Имя (полностью)____________________________________ Звание (или профессия)_______________________________ Адрес (служебный)___________________________________ Место жительства _________________________________ Год рождения_______________________________________ Родители — отец_______________________ мать (девичья фамилия)________________________ Происхождение (пожалуйста, упомяните заслуживающие внимания факты о Ваших предках) Образование________________________________________ Семейное положение___________________ девичья фамилия жены _________________ дата женитьбы________________ Дети________________________________________________ Начало профессиональной деятельности (карьера; перечислить все занимаемые должности с указанием дат).Судя по тому, что английский оригинал анкеты и русский перевод так и остались в делах секретариата Косыгина, ответа г-н Николс не дождался. Можно лишь представить, как улыбнулся Алексей Николаевич, когда в двенадцатом часу ночи зав. секретариатом докладывал ему, заместителю Председателя Совнаркома, почту. Улыбнулся и опять — к текущим делам: отчеты, телеграммы уполномоченных СНК о ходе отгрузки дров для Москвы; Тамбовский обком партии просит для детдомов 1300 пар кожаных ботинок, 1000 пар валенок, материала для простыней 3600 метров; остановился Барнаульский меланжевый комбинат — нет электроэнергии — «Выполнение планов спецзаказа под угрозой полного срыва»… Впрочем, десяток-другой минут для того, чтобы заполнить анкету, он мог бы и найти. Но адресована она, во-первых, была наркому, а он уже три года как не нарком. Во-вторых, Алексей Николаевич за эти же три кремлевских года немножко присмотрелся к нравам здешних обитателей. И в-третьих, он не торопился на страницы «Биографической энциклопедии мира», в компанию «выдающихся мужчин и женщин каждой страны», потому что был скромным человеком не для виду, а по своей натуре. «Гроша не стоит, а глядит рублем», — говаривал отец о спесивых.
«Совершенно секретно экз. № 2 Товарищу МАЛЕНКОВУ Г. М. По вопросу об установлении аппаратуры подслушивания в доме № 3 по улице Грановского докладываем. В архивных материалах 2 Спецотдела МВД СССР обнаружены документы, утвержденные Кобуловым и Абакумовым по установке оперативной техники (подслушивания) на квартирах тт. Буденного, Жукова и Тимошенко, проживающих в этом доме. 28 сентября и 2 октября 1942 года Кобуловым утвержден план организации установки аппаратуры подслушивания на квартире т. Буденного. Этим планом было предусмотрено устройство техники подслушивания в квартире т. Буденного через квартиру № 93. Причем работы по установке аппаратуры подслушивания проводились под видом ремонта отопительной системы. 5 июня 1943 года Абакумовым утвержден план дополнительных мероприятий по установке техники подслушивания в квартире т. Буденного с использованием квартиры № 89. Для организации подслушивания в доме № 3 по улице Грановского была занята отдельная комната, в которой было смонтировано оборудование специальной техники. Во 2 Спецотделе МВД СССР обнаружены также документы об установке аппаратуры подслушивания на квартирах у т.т. Жукова и Тимошенко. После ареста Берия, как только нам стало известно о наличии аппаратуры подслушивания у т.т. Буденного, Жукова и Тимошенко, сразу же были приняты следующие меры: обрублены провода, ведущие к аппаратуре, специальное оборудование в отдельной комнате демонтировано и вывезено, а комната сдана коменданту дома. Прилагаем: дело № К-960 об установке аппаратуры подслушивания на квартире т. Буденного в двух томах — на 13 листах и на 11 листах, дело Гордец № 584 (кв) об установке аппаратуры подслушивания на квартире т. Жукова на 14 листах и рапорта начальника 9 Управления МВД СССР т. ЛУНЕВА и начальника 2 Спецотдела МВД СССР т. ЗАБОЛОТНОГО об обнаружении и снятии техники подслушивания в доме № 3 по улице Грановского. С. КРУГЛОВ Н. СЕРОВ 23 июля 1953 года № 283/к» (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 18. Д. 27. Л. 1–2).Конечно, в «отдельной комнате», где слухачи днем и ночью несли свою службу, прослушивали не трех маршалов, не три квартиры, а весь огромный дом. Секретом это могло быть только для очень наивных. Но такие здесь не селились. И все же Клавдии Андреевне полюбился этот уголок в двух шагах от Кремля, Манежной площади, консерватории, понравилась квартира с окнами во двор, больше похожий на уютный сквер. С годами на Малой Бронной, Алексея Толстого и других заповедных улочках стали прорастать, выделяясь, как красавицы среди дурнушек, элитные высотки. Соседи чередой начали перебираться туда, где жить было престижней. Клавдия Андреевна не поддалась общему настроению. Тем более — Алексей Николаевич. В домашних делах он полагался на жену: «Как Клавочка скажет, так и будет». Собираясь с работы, Косыгин всегда звонил домой: «Я выезжаю, Клавочка» и она выходила во двор, если в эти дни они были в городской квартире, или к воротам дачи, если жили в Архангельском. И сейчас, после звонка Клавдия Андреевна, накинув платок, вышла во двор, присела на лавочку. Няни уводили заигравшихся детей. Пожелтевший кленовый лист неслышно покружился и упал у ее ног. Алексей Николаевич обычно выходил из машины, не заезжая во двор. Хлопнула дверца и снова за каким-то окном заголосила радиола: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» Клавдия Андреевна шагнула навстречу другой улыбке — не придуманной, не сочиненной для модной песенки, а такой искренней и открытой, какой в мире больше нет ни у кого. Алексей Николаевич успел оценить ее новую прическу (спасибо, отозвалась в душе Клава). — Ты у меня все молодеешь! — похвалил жену Алексей Николаевич, и она зарделась от нежности, так что даже мочки ушей, никогда не знавшие сережек, покраснели. Пока они шли к подъезду в глубине двора, Клавдия успела пересказать семейные новости: была у Люси и Джерри, повидала Танечку и Алешку — парня в школе хвалят, а Таня все допытывается, когда опять пойдет с дедой «лыбку ловить». В кухне уже пыхтел самовар — это расстаралась Евдокия Прохоровна, такая же любительница почаевничать, как и зять. Самовар у Косыгиных был медный пузатик, не электрическая подделка, а настоящий самограй, с трубой и жаровней, их первая семейная покупка. Сработанный где-то «во глубине сибирских руд» самоварец согревал молодую семью в Киренске, потом в Ленинграде и вот теперь в Москве. Самоварничала баба Дуся, дю-баба, так ее звали внуки. Разливала кипяток, предлагала заварку, сахар… Алексей Николаевич попросил еще стакан. Кто не знал его секрета, удивлялся, как он пьет такой обжигающий чай. Но всем ведь объяснять не станешь: еще в юности цинга, свирепствовавшая в Петрограде, забрала чуть ли не все зубы. — Спасибо, — сказал Алексей Николаевич. — Я пойду еще позанимаюсь… Евдокия Прохоровна сложила посуду в раковину. Помолчав, поделилась с дочерью своей тревогой. — Я не стала говорить при Алеше (так она называла зятя только за глаза, а к нему с первых дней знакомства обращалась только по имени-отчеству) — сон мне сегодня приснился нехороший, будто Николая Ильича постригли наголо… Она еще вспоминала какие-то подробности своего сновидения, когда прерывистым, как автоматная очередь, звонком взорвался телефон: — Москва? Вас вызывает Ленинград… Косыгин взял трубку. — Алеша? Это я, Маруся. Папа умер! Николай Ильич давно болел, но, несмотря на хвори, наотрез отказывался переезжать в Москву. Старик был упрям и горд: не хочу никому быть обузой.
КОСЫГИН НИКОЛАЙ ИЛЬИЧ 9 МАРТА 1869 — 18 СЕНТЯБРЯ 1956Это место рядом со своей Матроной он выбрал еще полвека назад. В девятьсот десятом похоронил здесь отца, Илью Терентьевича. И когда со Смоленского в тридцатые-сороковые годы ретивые власти «переселяли» покойников, когда хотели на могилах строить цехи, попросил сына — единственный раз — вмешаться. Смоленское сохранилось. Вот и все, подумал Алексей Николаевич, теперь отец и мама рядом. Однолюбы. …Вечером, провожая брата на поезд, Маруся передала Алексею Николаевичу пакет с фотографиями: «Леша, это из отцовского альбома». Десятка два снимков за разные годы — питерских, сибирских, московских. Вот март двадцать пятого года, двое парней в тулупах и валенках, у одного, Феди Новикова, под мышкой — портфель, набитый бумагами. Это молоденькие инструкторы Обьсоюза, приехали в Барнаул поднимать потребительскую кооперацию. Снялись на память. «Привет из Алтая. Дорогому отцу, — так написал Косыгин на обороте. — Леша. 10.III.25 г.». Да, только отцу. Маму он помнил лишь по отцовским рассказам. Она даже не успела сфотографироваться со своими ребятишками и мужем. Все отговаривалась: «Вот привыкну к Коленькиным часикам, так и пойдем в фотографию все вместе». И теребила свои девичьи сережки — капельки бирюзы, в тон голубым глазам. Коля подарил своей краснулюшке дивные часики — золотые, с крышечкой, и на золотой же цепочке. Матрона (на Матрёну она не отзывалась) все стеснялась выходить с ними на люди. К хозяевам, где она стряпничала, с таким украшением не заявишься, в соседский круг — тем более. Так и остался подарок в коробочке: сначала у детей, а теперь у внучки, Татьяны Джерменовны. Вместе с ней мы осторожно открыли крышечку, к которой никто не притрагивался добрую сотню лет, завели часы и стрелки пошли по кругу, словно догоняя время. А со старой-старой фотографической карточки на нас смотрела молодая красивая девушка. Ей еще предстояло встретить своего Колю, родить Павлушу, Машу и Алешу, будущего Председателя Совета Министров будущей страны. Это единственный снимок мамы Косыгина. Можно представить, как тщательно она зачесывала волосы, собирая их в тяжелый узел. Юбка — по последней моде — длинная, до полу, вся в оборках. Руки спокойно лежат на спинке стула. Сколько ей здесь? По-моему, лет семнадцать-восемнадцать. Трое сорванцов, мал мала меньше, после ее такой ранней смерти остались на отца. Он сам поднимал их, Павлушку, Марусю и Алешу. Уходя на смену, Николай Ильич наказывал своим, заметно акая, как все коломенские: — Не балуйтесь, ребята. — Сам он, правда, любил побаловать детей, оставшихся без матери. Соседи даже называли его баловливым отцом. У многих здесь, на Саратовской улице — позади нынешней гостиницы «Санкт-Петербург», были коломенские корни. Там, по деревням оставалась родня. У Ильи Косыгина — в деревне Амеревой Парфентьевской волости Коломенского уезда Московской губернии. Там в 1898 году родился Павел, первенец в семье Николая Ильича. Ходила молва, что амеревские любят позубоскалить, подурачить честной народ, подымать на зубки. Так это или нет, но Николай Ильич за словом в карман никогда не лез. Скажет как припечатает. Старший сын подражал отцу. Уходя в гимназию, приказывал не шалить, по улице не слоняться, а то — пугал — сбалуют вас цыгане со двора, уведут, как щенят. Угроза действовала недолго. Разве усидишь в четырех стенах, когда за окном так весело! Вышли во двор двое, девочка в длинном платье и мальчонка с льняными кудрями. Их окружили, завертели незнакомые, веселые люди, а через десяток минут девочка осталась одна. Ее братик доверчиво ушел с тетей в пестрой юбке, подавшей ему теплую, как мамина, руку. Зареванная Маруся побежала к соседям. Пока спохватились, за развеселой компанией уже оседала пыль. Цыгане торопились к Большому Сампсониевскому проспекту. В урочный час его заполняют рабочие смены с заводов и фабрик, прильнувших к Большой Невке. Здесь они сливаются в один поток, как все Невки, Большая, Средняя, Малая, в Неву. Соседи едва успели отбить Алешу. Тот день Николай Ильич считал вторым днем рождения младшего сына. Пожелтевшие с годами фотографии петербургских мастеров («На Невскомъ пр. 9 № 90, близъ Надеждинской… Летом въ Старомъ Петергофе по Знаменской ул. противъ дачи Принца Ольденбургского»; Р. Шарль, на Невскомъ пр., № 78) — спасибо им за то, что и сегодня можно вглядеться в эти лица, представить окружение, в котором рос Алеша Косыгин, его родных, тетушек — Прасковью Ильиничну и Марию Ильиничну. А на этом снимке Николай Ильич со всей троицей. Старший, Павел, стоит чуть отстраненно, сжав руки. На нем гимназическая форма, ремень с большой пряжкой, такой удобной в драках. Младшая, Марусенька, на коленях у отца, серьезная девочка, в кружевной накидке. С другой стороны Алеша, он тоже вроде бы держится самостоятельно, но чуть прижался к отцу. А отец придерживает дочку правой рукой, левая свободно лежит на колене, сыновья предоставлены сами себе. Первый снимок с отцом… И последний — это Джермен Михайлович, Джерри, как любила называть зятя Клавдия Андреевна, «остановил мгновенье». Действительно памятный кадр. Отец и сын полулежат в траве, опираясь на плечи друг друга. Вокруг еще зелено, но видно по одежде, что лето на исходе, или день выдался прохладный, как это случается даже в летней Москве. Николай Ильич совсем седой. В тот день ему исполнилось 85. Шутил: после девяноста, может, к вам перееду. Он гордился сыном, но никогда не козырял его именем. Дом на Грановского всегда был полон гостей — но чаще не Косыгиных, а Кривошеиных, родственников Клавдии Андреевны, опекавшей близкую и дальнюю родню. Они обрушивались без звонков, раскладывали простенькие гостинцы, о чем-то хлопотали, но со временем поняли, что за протекцией сюда стучаться бесполезно — не в характере Косыгина такие дела. Помочь — да, достанет из своего кармана, сам, выбираясь в гости к родне, обязательно для каждого подарок припасет. И с любимой внучкой посоветуется: — Ну, Татьяна, что кому подарим?
Разсчетная книжка утвержденная Петроградскимъ столичным по фабричнымъ деламъ присутствиемъ и выданная из конторы завода № 1 Акцiонернаго общества механическихъ заводовь «Г. А. ЛЕССНЕРЪ» Находящегося въ Петроградъ, Выборгской Части, 2 участка, по Самсонiевской набережной, № 3 № рабочаго 390 (Фамилiя) Косыгин Имя и отчество Николай Ильич Званiе кр. Моск. губ. Должность токарь Мастерской № 9»На следующей странице — условия найма. Рабочий указывал, на какой срок и по какое число или бессрочно он нанимался. Николай Ильич Косыгин нанимался на неопределенный срок. Заработная плата ему устанавливалась почасно — 14 1/2 коп. Время выдачи заработной платы: 1 и 15 числа каждого месяца, «а если эти числа приходятся в праздник, то днем раньше». Подробно излагаются общие для всех фабрик и заводов условия сдельной работы, расчета, оплата сверхурочных, ночных смен и т. п. Приводятся далее подробные извлечения из Устава о промышленном труде (т. XI, ч. 2, свод законов, изд. 1913 г.) — общий порядок найма в фабрично-заводских предприятиях; о надзоре за промышленными предприятиями, о взаимных отношениях владельцев фабричнозаводских предприятий и рабочих; о продолжительности и распределении рабочего времени в фабрично-заводских, горных и горно-заводских предприятиях; извлечения из Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Затем на 13 страницах подробнейшие «Правила внутреннего распорядка на заводе № 1 Акционерного общества Механических заводов «Г.А. Лесснер», включая «Табель взысканий». Ну а теперь странички, которые озаглавлены «Расчет заработка» с января 1917-го по март 1918-го, когда Николай Косыгин получил расчет. Итак, с 16 по 31 января он заработал 146 рублей; февраль (1—15) — 97 и за вторую половину месяца еще 93, итого — 190 рублей; март — 171, апрель — 185, май — 254, июнь — 303, июль — 262, август — 260, сентябрь — 359, октябрь — 417, ноябрь, революция — 372, декабрь, новая власть, — 320 рублей. Но что означают эти деньги? Что можно на них купить? Сколько получали тогда рабочие? В приложении к своей книге «Десять дней, которые потрясли мир» Джон Рид приводит таблицы заработной платы и цены на предметы первой необходимости, опубликованные в газете «Новая жизнь» в октябре 1917 года. Дневной заработок в августе 1917 года составлял от семи с полтиной у печников до 8–8.50 у плотников, столяров, кузнецов. Металлисты, как видим по трудовой книжке токаря Косыгина, вырабатывали чуть больше. По сравнению с довоенным июлем 1914 года зарплата, замечает Рид, поднялась примерно в пять раз. Теперь о ценах. Рид ссылается на таблицу, составленную городской думой Москвы, «где продовольствия было больше, чем в Петрограде, и соответственно оно было дешевле». Но разница эта относительно небольшая. В целом продукты подорожали за это время на 51 процент больше, чем выросла заработная плата, а товары первой необходимости — «более чем вдвое против заработанной платы». Но и в это время, когда «прибытки предпринимателей были колоссальны» (Рид), Николай Косыгин на свою зарплату мог сносно обеспечить семью. На день у него приходилось 8.50 — 8.70. Два фунта (819 г) белого и два фунта черного хлеба стоили 64 коп. Фунт говядины — рубль десять копеек, полфунта масла — рубль шестьдесят; столько же десяток яиц. Кружка молока — 40 коп., полфунта карамели, бидончик керосина, спички — еще 4 рубля. Словом, когда Алексей Николаевич как бы вновь прошелся по петроградским рынкам и лавкам, то сказал, что ему недостает воображения, чтобы представить себе современного рабочего, который зарабатывал бы в восемь раз больше, чем его отец в 1913 году. Сомнительные цифры из доклада убрали, пошли по другим страницам, а в памяти Алексея Николаевича все стоял Петроград его детства и юности. Наверное, самое сильное впечатление тех переломных лет — не проводы солдат на фронт под разрывающие душу аккорды «Прощания славянки», не таинственные разговоры взрослых о Распутине и царице, германской шпионке, а «хвосты». К семнадцатому году они стали такими же привычными в пейзаже Петрограда, как видный отовсюду шпиль Адмиралтейства. Студенты называют «хвостами» проваленный экзамен или зачет; в журналистике — это часть материала, вышедшая за рамки определенного объема; а в России тех лет так окрестили очереди. Популярный до революции иллюстрированный журнал «Искры» посвятил «хвостам» целый номер. Вряд ли Алеша Косыгин листал этот журнал — он был из тех, кто до рассвета занимал очередь в один магазин, а брат или сестра в другой. В январе 1917 года в Петроград привезли лишь половину от минимальной потребности города в продуктах. В феврале, в канун революции председатель Государственной Думы М. Родзянко писал императору: «В течение по крайней мере трех месяцев следует ожидать крайнего обострения на рынке продовольствия, граничащего со всероссийской голодовкой». Обострение, которое поставило точку в долгой истории самодержцев Романовых, случилось раньше. В дневниках Михаила Пришвина сохранилась выразительная картинка тех дней: «У развалин сгоревшего Литовского замка лежит оборванный кабель, проволока у конца его расширилась, как паучиные лапы, и мешает идти по тротуару. Со страхом обходят ее прохожие, боятся, как бы не ударило электричество, но ток уже выключен и силы в проводе нет. — Вот так и власть царская, — говорит мой спутник, старик-кузнец, — оборвалась проволока к народу, и нет силы в царе». …Зарплату на заводе по-прежнему платили аккуратно — первого и пятнадцатого числа каждого месяца, но с каждым разом она «весила» все меньше, не поспевая за ценами. Восемь тысяч рабочих делали орудийные затворы и минные аппараты. Большевики формировали отряды красной гвардии, звали с собой токаря Косыгина, но он отбивался: «У меня трое на руках, каждому расписано, по каким «хвостам» стоять». У каждого «хвоста» было свое лицо. Табачные — сплошь шинели, нередко костыли, протезы. Но ни раненых, ни инвалидов без очереди не пропускали, в каждом видели дезертира, которых надо гнать из Петрограда. Мучной, сахарный, яичный «хвосты» — все больше пожилые женщины, туго повязанные платками. Молочный и керосиновый — рядом со взрослыми детвора, в руках бидончики, кувшины… А еще ситцевый «хвост» — толпа у входа, фуражки, кепки, платки, а спиной к ним, прямо на тротуаре, давно уже сидят женщины в кацавейках, одна даже задремала. И еще «хвосты» — калошный, масляный, мыльный, овсяной и самый главный — хлебный… Приведу еще одно свидетельство Джона Рида. «В борьбе мои симпатии не были нейтральны, — признается он. — Но рассказывая историю тех великих дней, я старался рассматривать события оком добросовестного летописца, заинтересованного в том, чтобы запечатлеть истину». Вот каким он видел Петроград в сентябре-октябре 1917 года. «С тусклого, серого неба в течение все более короткого дня непрестанно льет пронизывающий дождь. С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом. По ночам — частью из экономии, частью из страха перед цеппелинами — горят лишь редкие, скудные уличные фонари… Масса разбоев и грабежей. В домах мужчины по очереди несут ночную охрану, вооружившись заряженными ружьями… С каждой неделей продовольствия становится все меньше. Хлебный паек уменьшился с 1 1/2 фунта до 1 фунта, потом до 3/4 фунта, 1/2 фунта и 1/4 фунта. Наконец прошла целая неделя, когда совсем не выдавали хлеба. Возвращаясь домой с митинга, затянувшегося на всю ночь, я видел, как перед дверями магазина еще до рассвета начал образовываться «хвост», главным образом из женщин, многие из них держали на руках грудных детей». А повседневная жизнь города, замечает Рид, шла своим чередом, словно и не было никакой революции. В Александринском театре ему запомнился воспитанник императорского пажеского корпуса в парадной форме: в антрактах он становился навытяжку лицом к пустой императорской ложе, с которой уже были сорваны все орлы. Седьмого и восьмого ноября 1917 года «Новый Лесснер» работал как обычно. «На поверхности все было спокойно, — пишет Рид. — Сотни тысяч людей легли спать в обычное время, рано встали и отправились на работу. В Петрограде ходили трамваи, магазины и рестораны были открыты, театры работали, выставки картин собирали публику… Сложная рутина повседневной жизни, не нарушенная и войной, шла своим чередом». 15 ноября 1917 года Николай Косыгин, токарь мастерской № 9 механических заводов «Г. А. Лесснер», получил очередную зарплату. За вычетом пожертвований (2 р. 49 коп.) и взноса в больничную кассу (1 р. 30 коп.) к выдаче ему причиталось 229 рублей. В семейный кошелек уже приносил свою копеечку и старший сын, Павел. А Маруся с годами все чаще оставалась дома. Без всякой видимой причины она вдруг перестала расти и стеснялась подружек, давно заневестившихся. На врачей денег не было. Ах, если бы девочку вовремя показали докторам! Где-то я читал, что как раз в эти годы в Питере творил чудеса талантливый хирург. Листаю книжки, одну за другой — да, это у Федина, он рассказывает о хирурге Грекове. Оперировал Греков в Обуховской больнице, а дома у него «сходились в довольно нечаянный круг люди искусства и науки». И были среди них Митя Шостакович, Александр Константинович Глазунов, Софроницкий, Замятин и Ремизов… Однажды к Грекову, пишет Федин, привели девушку, которая остановилась в росте и во всем развитии. Он нашел, что болезнь происходит от врожденного порока — ее бедренные кости были посажены чересчур узко — и предложил расставить кости. Идея и ему казалась рискованной, но выбора не было: девушка превращалась в урода и очень страдала. Родители ее дали согласие на операцию… Через несколько лет Греков получил из Сибири письмо и снимок молодой цветущей женщины. Это оказалась его пациентка. После операции девушка выросла, вышла замуж и родила здорового ребенка. Марусе Косыгиной такой добрый волшебник не встретился, а может, и болезнь у нее была другая, неизлечимая. На всю свою долгую жизнь — она умерла в семьдесят один год — Мария Николаевна осталась маленькой, как в детские годы. Она была мудрой и доброй феей семьи брата. Клавдия Андреевна всегда называла ее Манечкой. Но Федина и книгу «Горький среди нас», его свидетельства о послереволюционном Петрограде я вспомнил не только поэтому. Вот передо мной снимки Алексея Косыгина тех лет. Под одним подпись: «А. Косыгин, красноармеец 7-й армии». А вот воспоминания Константина Федина: «Я уже год работал в печати. Я редактировал, правда, необычайно убогий журнальчик, потом уездную газету, потом газету 7-й армии». Седьмой! Оставалось узнать, как называлась эта газета и сохранилась ли. На первый вопрос в той же книжке ответил Федин: «Боевая правда». Теперь можно звонить в отдел военной печати Ленинки, ныне Российской государственной библиотеки. — У нас есть отдельные номера «Боевой правды», — ответили мне, — но они заштабелированы (так и представились огромные штабеля подшивок, к которым не подступиться). У нас ведь ремонт… Второй звонок, в Петербург, в Российскую национальную библиотеку — и через полторы — две минуты доброжелательный ответ: да, «Боевая правда» есть, отдел газет работает ежедневно. Отдел газет — это большой и красивый дворцовый корпус на Фонтанке. Здесь собрана едва ли не самая полная коллекция отечественной периодики. …Через десяток минут любезные служители прикатили на тележке и мой заказ — «Боевую правду» за 1919–1920 годы. Первый номер ежедневной красноармейской газеты, издание политического отдела Н-ской армии, вышел 7 сентября 1919 года. Впрочем, конспирация была недолгой. Через два месяца после выхода первого номера, шестого ноября 1919 года «Боевая правда» назвала своего издателя: политический отдел 7-й армии. В те осенние месяцы 1919 года, как написали позже в учебниках истории, молодая Советская республика оказалась в огненном кольце. С востока наступал Колчак. На севере к пригородам Петрограда вышли части генерала Юденича. Там, на пулковских позициях, вместе с отцом долбил окопы пятнадцатилетний красноармеец Алексей Косыгин. Их отряду военно-полевого строительства приказали срочно подготовить новый рубеж. Накануне, утром 17 октября, комиссар прокричал на коротком и яростном митинге, что в Петрограде объявлено осадное положение. Сырой ветер рвал полы шинелей. Алексей натянул поглубже фуражку, чтоб не слетела. — Все театры, кинематографы и прочие места увеселения в Петрограде закрыты, — летели над рядами слова приказа. — Все частные телефоны выключены. После восьми часов вечера свободное движение в городе воспрещено! — Комиссар перевел дыхание. — Товарищ Троцкий призывает нас остановить отступление. За нами Красный Питер! В те дни наступил перелом и под Питером, и на Юге. 17 октября — «Киев снова наш. Мы взяли Киев и мы не отдадим Питера. Во всех районах Петрограда формируются боевые отряды». 26 октября — «Красная кавалерия разгромила Мамонтова и Шкуро. Взят Воронеж». 28 ноября — «Сегодня начинается неделя раненого и больного красноармейца». Листаю плотные страницы сероватой бумаги — в такую, наверное, приказчики заворачивали селедку, другой в осажденном городе не было. Прочитанную газету пускали на самокрутки. Алеше отец курить не позволял, да он и сам не особо тянулся. (Закурил только в другую войну, Великую Отечественную, порой двух пачек «Беломора» на день не хватало. А 9 Мая, в День Победы, как отрезал: все, больше не курю!) Ребячество с двумя-тремя годами юности, по словам Герцена, — самая полная, самая изящная, самая наша часть жизни, да и чуть ли не самая важная, она незаметно определяет все будущее. В биографии Косыгина эти годы выпали на февраль и октябрь 1917 года (ему тринадцать), на Гражданскую войну… Ребячество забылось, будто его не было. Юность прошла в красноармейской фуражке. Косыгины — Николай Ильич, Павел, Алексей — записались добровольцами в Красную Армию. Алексея определили служить в одной части с отцом. О чем толковали, когда выпадала свободная минута, отец и сын, их товарищи — красноармейцы? О чем вообще в первую очередь говорят на войне? О родных и близких, о тех, кто остался дома, кого судьба забросила на другой фронт. Косыгины давно не получали весточек от Павла — жив ли? Где воюет? Разводили руками, узнав о перебежчиках — в ноябре 1919 года «Боевая правда» опубликовала список предателей. Фамилия, должность — помощник командира полка, командир роты… А рядом, в соседней колонке — имена арестованных родственников: мать, отец, брат, сестра… Кого-то это, возможно, и запугает, говорил старший Косыгин, но на страхе ничего прочного не бывает. …К началу 1920 года 7-я армия свою задачу выполнила, — отстояла Петроград. Десятого февраля ее переименовали в Петроградскую Революционную армию труда. Постановление об этом подписал Председатель Совета обороны Ленин. Часть армии продолжала нести «военную службу на границах Финляндии и Эстляндии», а другая занялась хозяйством. Заготовки торфа и дров, ремонт вагонов и паровозов, разгрузка топлива… Подразделения 61-го военно-полевого строительства, где проходил службу красноармеец Косыгин, перебросили в Мурманск, тогда это был округ Петроградской губернии. 14 марта 1920 года «Боевая правда» опубликовала большое, на целый разворот, «Письмо тов. Троцкого крестьянину Пермской губернии Ивану Александровичу Сигунееву». Надо отдать должное председателю Реввоенсовета, он просто и доступно отвечал на многие житейские вопросы. А меня привлекло в этом послании вот какое сравнение: «Что для отдельного человека — хлеб, для промышленности топливо». Через пару недель, выступая на Всероссийском съезде горнорабочих, Ленин скажет, что уголь — настоящий хлеб промышленности. Хлеба не хватало ни людям, ни промышленности. «В разгар гражданской войны, когда окрестности Петрограда еще окутаны были пороховым чадом разбитых полков Юденича, диктуя по ночам в типографии статьи для «Боевой правды», в красноармейской шинели, к которой уже привыкли плечи, с многолетней тоскою голода, к которому не хотели привыкать ни желудок, ни сознание, я думал об искусстве возвышенно, с провинциальной чистотой». Это пишет о своей юности Константин Федин. Однажды он рассказал Горькому о «знакомом многодетном наборщике, семья которого так терпела от голода, что ее страдания довели этого человека до навязчивой идеи, страшно пугавшей его: побросать всю семью через окошко на мостовую и самому кинуться за нею следом. Он не верил, что в России голод… его не кормили, потому что «голодным» легче «управлять», он думает только о хлебе…». Страшная исповедь. И очень типичная — и для Петрограда Гражданской войны, и для Ленинграда Великой Отечественной, блокадного Ленинграда. Как-то летом отец отправил Лешку на Валдай, к знакомым. Переждать там голодное время выбирались из Питера многие семьи. Среди них большая семья Михаила Осиповича Меньшикова, популярного в дооктябрьские годы публициста. Близ озера у него была своя усадьба, но сначала «буржуя» потеснили, потом выселили, отняли паек. Заработка едва хватало на пропитание. «На днях случайно увидал среди детских игрушек золотые бумажные кружки — и в этот момент особенно остро почувствовал драму моего крушения. Да! Были у дурака реальные золотые кружочки и он поверил больше бумажным. Вверил даже не позолоте, а человеческой подписи свою судьбу и судьбу детей своих». (По свидетельству М. В. Меньшиковой, ее муж в начале Первой мировой войны, руководствуясь призывами правительства, отвез саквояж золотых монет в Госбанк, где обменял их на ассигнации, потерявшие всякую ценность после революции.) В этих дневниках много интересных и сегодня размышлений о судьбах России, русского народа, национальных отношениях… «Боже, до чего прав я был, чувствуя задолго до войны глубоко возмущенное и презрительное чувство к Николаю II, — записывал Меньшиков 29 мая 1918 года. — Он погубил Россию, как губит огромный корабль невежественный и пьяный капитан…» А следом за раздумьями о мироздании, характере народов врываются строки о хлебе насущном: «Подымается за голодом его страшное созвучие — холод… Как же быть? Жевать нечего. Вчера хлеба не было ни крошки…» (август 1918 г.). Михаила Меньшикова расстреляли 21 сентября 1918 года на глазах шестерых малолетних детей. Валдайская ЧК обозвала его «известным черносотенным публицистом» и обвинила в монархическом заговоре. Приговор вынесли граждане Якобсон, Давидсон, Гильфонт и Губа (Меньшиков М. О. Материалы к биографии // Российский архив. Т. IV. М., 1993. С. 250). В городке, деревнях вокруг много толковали о том, что русские солдаты отказались расстреливать Меньшикова. Петроградский подросток Алеша Косыгин возвращался к отцу потрясенный этим расстрелом. Спустя много лет Председатель Совмина Союза выбрался на Валдай — впервые после тех далеких лет. Рыбачил со своим замом и давним товарищем Владимиром Алексеевичем Кириллиным. Лодка покачивалась на сорвавшейся вдруг волне. — Валдай характер показывает, — сказал Кириллин. — А знаешь, Володя, — отозвался Косыгин, — первый раз я попал на Валдай в четырнадцать лет. У отца здесь были знакомые — Гудковы. Сегодня рыбалки уже не будет. Давай найдем их. — Через столько лет? И все же они поехали в городок. И Косыгин нашел ту улицу, тот самый дом, постаревших хозяев. — А мы знали, Алексей Николаевич, что вы отдыхаете здесь. На Валдае ведь секретов нет. Косыгин не любил говорить, почему не остался, как многие его сверстники, после Гражданской войны в армии, хотя записался на фронт добровольцем. Возможно, в выборе между армией и гражданкой сказались его собственные впечатления тех лет… Первого сентября 1922 года Алешу Косыгина зачислили на Всероссийские продовольственные курсы, преобразованные вскоре в кооперативный техникум. В тот же день он заполнил коротенькую анкету, которая через годы породила много вопросов. Заполняя графу Место рождения, паренек в красноармейской форме (другой одежды у него не было, из старой давно вырос) написал: «Московская губерния, Коломенский уезд, Парфентьевская волость, д. Амерова». Можно прочитать и как Ашерова — у Косыгина м и ш очень похожи. Но Ашерова близ Коломны нет, а вот Амерево есть. И в ней издавна живут Косыгины. Так, среди лиц, «проживающих в черте крестьянской усадебной оседлости», за 1883 год под № 19 значится Константин Терентьев Косыгин, — это брат деда Косыгина, Ильи Терентьевича; под № 25 Петр Иванов Косыгин. Есть Косыгины и в документах села Амерево за другие годы, правда, степень их родства с семьей Николая Ильича пока не установлена. Во всяком случае его семью в деревне Амерево знали, там родился Павел. А Алеша, Алексей Николаевич? Во всех других анкетах, в автобиографиях он писал: родился в Ленинграде (Петербурге). Это же утверждается в справочниках и энциклопедиях. Но откуда взялся Коломенский уезд, Парфентьевская волость? В поисках истины я обратился в питерские и московские архивы, получил с десяток ответов. И могу с уверенностью сказать, что, заполняя анкету на курсах, Алексей ошибся: написал место рождения отца. Процитирую архивную справку, полученную из Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга:
«В документах архивного фонда Машиностроительного, чугунолитейного и котельного завода Русского общества соединенных механических заводов (бывш. Г. А. Лесснер) в деле со сведениями о приеме и расчете рабочих завода № 2 (Новый Лесснер) за 1898–1918 гг. значится: Косыгин Николай Ильич, крестьянин Московской губернии, Коломенского уезда, Парфентьевской волости, деревни Амеревой, 34 лет (на 1903 г.), православного вероисповедания, женат (имя и отчество жены не указаны). 25 августа 1903 г. назначен слесарем в минную мастерскую».Дальше заводские документы рассказывают, что Николай Ильич Косыгин «1 августа 1911 г. переведен в крупно-токарную мастерскую токарем», затем «назначен опиловщиком» и снова токарем, что мы уже знаем по его расчетной книжке. В записи от 24 января 1905 года указано, что Н. И. Косыгин проживал по адресу: Саратовская ул., д. 29, «при нем жена и дети». Детей было уже трое, самый младший — Алеша. Но где же он родился? Ответ нашелся в метрической книге церкви Сампсония странноприимца на Выборгской стороне в Санкт-Петербурге за 1904 год. Актовая запись № 136:
«Алексей — родился 21 февраля 1904 г., крещен 7 марта 1904 г. Отец — Николай Ильич Косыгин. Мать — Матрона Александровна. Восприемники: мещанин г. Торжка Сергей Николаевич Стуколов и жена крестьянина деревни Рядка Боровичского уезда Новгородской губернии Мария Ильинична Егорова».
«4 ноября 1930 г. Приходится, к сожалению, делать запись карандашом: чернила в нашем бараке — штука дефицитная. Нынче первый раз поднялся на-гора не только не уставший, но и веселый. По руднику тихо плывет едкий, каменноугольный дымок. Сквозь завесу смеются веселые электрические фонарики, а над этим всем тихим и спокойным величественно раскинулась лазурная, прозрачная голубень неба. Месяц, как сторож и распорядитель, воссел на престоле мелких кучевых облаков и наблюдает их мерное, чуть заметное движение. Сердце вот так и рвется куда-то далеко, далеко ввысь, к звездам и месяцу, чтобы вместе с ними увидеть эту грандиозную ширь Союза Советских Республик, охваченных невиданным энтузиазмом борьбы за социализм. Как хорошо чувствовать себя беззаветно преданным революции, видеть себя частичкой великой стройки. Ведь никто же не мобилизовывал нас на ликвидацию прорыва. Мы сами мобилизовались».Так думал и жил в свои 19 лет Володя Молодцов, рабочий, шахтер, в будущем — Герой Советского Союза, чекист. Героем он стал в годы Великой Отечественной войны, в одесском подполье. С него, комсомольца 30-х годов, Валентин Катаев писал Дружинина, одного из главных персонажей романа «За власть Советов». Еще одна дорогая мне судьба человека того поколения — Иван Сидоренко. Его имя сначала прогремело трудовыми рекордами на строительстве Харьковского тракторного завода. В числе первых добровольцев Иван записался на Амур, вместе с друзьями выбирал название будущему городу — Комсомольск-на-Амуре. Он ушел добровольцем на фронт, погиб под Сталинградом. В Комсомольске осталась улица Ивана Сидоренко. Со стройки коммунист Сидоренко обратился с письмом в ЦК ВКП(б). Его тревожил срыв строительства металлургического завода на Дальнем Востоке, возмущала позиция заезжего чиновника, который отмахнулся от рабочих: «Чего вы суете нос не в свое дело?»
«…Задумываясь над этим ответом, я спрашиваю себя: «Почему я, простой коммунист, строитель, не должен жить перспективой завода, родного города, страны?» И вообще меня в Комсомольске интересуют не только сроки строительства завода, а каждое сооружение, каждый дом, так как мне пришлось начинать Комсомольск с тайги, с первого камня… Меня, прожившего в Комсомольске шесть лет, работавшего здесь по колено в воде, перенесшего цингу, голод, глубоко волнует судьба города, который построен в глухой тайге. Я горжусь тем, что и мой труд вложен в этот город. Я горжусь победой большевистской партии и счастлив, что являюсь ее членом. Вот почему мне не дает покоя мысль: неужели труды наши могут пропасть даром?»Люди, двинувшие время вперед, по праву считали себя хозяевами страны. И были ими, пока хозяином не стал один человек, отводя другим роль винтиков. Шахтер Молодцов, первостроитель Комсомольска-на- Амуре Сидоренко, кооператор Косыгин — как похожи они в своем стремлении изменить жизнь к лучшему! Окончив техникум, Алексей вполне мог устроиться и в Питере — в середине двадцатых годов большой город давал для этого много шансов. Но искать теплое местечко — это же изменить самому себе. Вместе с друзьями он берет направление в Сибирь. В литературе, в газетных и журнальных публикациях об этих годах жизни Косыгина встречается много неточностей, ошибок. Поэтому я приведу выдержку из автобиографии А. Н. Косыгина, которая написана на исходе 1938 года.
«После окончания техникума в 1924 году был направлен Центросоюзом в г. Новосибирск, в распоряжение Сибкрайсоюза, который направил в «Обьсоюз» — Новосибирский союз кооперативов, где работал с 1924 по 1926 г. в качестве инструктора организатора по первичным потребительским кооперативам. В 1925 г. Новосибирским окружкомом был принят кандидатом ВКП (б). В 1926 г. Сибкрайкомом ВКП (б) и Сибкрайсоюзом ввиду развала работы в г. Киренске на Лене в Ленсоюзе, был направлен туда для укрепления работы в качестве члена правления, зав. орг. отделом. Работал в г. Киренске с 1926 г. по 1928 г. Там же Киренским окружкомом в 1927 г. был принят в члены ВКП(б) из кандидатов. В 1928 г. был отозван из города Киренска в Новосибирск через Сибкрайком для работы в Сибкрайсоюзе в качестве зав. плановым отделом».
«В 1930 г. окончил курсы по подготовке во ВТУЗ и поступил в Ленинградский текстильный институт. Окончил институт в январе 1936 года. В институте вел партийную работу секретаря факультетской ячейки, культпропа парткома и секретаря парткома».
«Дорогой Алексей Николаевич! Разрешите Вас поздравить с днем рождения и пожелать Вам, избраннику народа, государственному деятелю, в делах Ваших успехов громадных и долгие годы здравствовать. Вы — достойный сын нашей Родины. Вспоминается мне Ваша забота, забота о людях, внимательность к запросам трудящихся в то время, когда Вы были инженером, членом партбюро фабрики имени Желябова и заместителем секретаря т. Карпеиновой в 1937 г. Прошло десять лет. А Вас на фабрике работницы часто вспоминают. Я очень извиняюсь, может быть, Вы уже не помните меня, я была вместе с Вами избрана в партком, будучи комендантом общежития. От пенсионерки-орденоносца М. Ю. Кавардеевой, проживающей: г. Ленинград, Б. Пушкарская, д. 65, кв. 7».…После слета стахановцев прошло всего четыре месяца. Ленинградскому обкому партии нужен новый заведующий промышленно-транспортным отделом. Выбор падает на Косыгина: знает производство, молод, энергичен, есть, хотя и небольшой, опыт партийной работы — в парткоме института, в партбюро фабрики, избран членом ревкомиссии горкома партии, из рабочих, делу Ленина-Сталина предан. Пятого июля 1938 года Косыгин заполнял большую анкету. Один из вопросов: «Были ли колебания в проведении линии партии и участвовал ли в оппозициях (каких, когда?)». Косыгин отвечал: «В оппозициях не участвовал, колебаний в проведении линии партии не было». Тогда же он написал автобиографию, частично нам уже знакомую. Читаем дальше.
«Находясь на 5 курсе в институте, поступил на фабрику им. Желябова и работал в качестве мастера, затем в качестве начальника цеха, начальника смены фабрики. Выбран на фабрике в члены парткома. Избран членом Василеостровского райкома. В 1937 году выдвинут в качестве директора Октябрьской прядильно-ткацкой фабрики. На фабрике был избран в состав парткома, в 1938 г. на Выборгской конференции избран в состав пленума РК и затем избран в бюро Выборгского РК. С I. VII.1938 г. бюро Ленинградского обкома назначило в качестве зав. промышленно-транспортным отделом обкома ВКП(б). В Ленинграде живет отец по адресу: М. Вульфова ул., д. № 1/10, ком. 93 и с ним сестра нетрудоспособная. Отец получает пенсию и одновременно сторож в ЖАКТе. Брат в Ленинграде, член ВКП(б), работает в качестве директора на рабфаке Красногвардейского района. В оппозиции не состоял, выговоров не имею. Брат также никаких партийных взысканий не имеет».На освобожденной партийной работе Алексей Николаевич Косыгин пробыл два с половиной месяца 1938 года, памятного процессом над Бухариным, Рыковым, Ягодой, Крестинским, Раковским… В те дни газеты печатали обвинительные заключения. Митинги доводили людей до исступления. «Шапка» через всю полосу «Ленинградской правды» призывала «беспощадно уничтожить троцкистско-бухаринских бандитов, стереть с лица земли подлых наемников фашизма». Это одно лицо года. Второе — ликование на встрече полярников. Четверку отважных ученых во главе с Папаниным сняли после дрейфа станции «Северный полюс-1» с тающей льдины в океане. В Москве, Ленинграде их встречали так же, как через годы — Гагарина. Наверное, прав Мандельштам: «Двойное бытие — абсолютный факт нашей эпохи и никто его не избежал». Это и про человека. И про общество. «Ленинградская правда», рассказывая о делах областной и городской партийных организаций, следов партдеятельности Косыгина не сохранила. Кроме большой статьи «Важнейшее дело местной промышленности», опубликованной 9 сентября все того же тридцать восьмого года. Фамилия автора вверху. Над публикацией, занявшей целый «подвал». Интересная статья для ответственного партработника — по сути без ссылок на вождя и решения съездов. Местная промышленность и промысловая кооперация области, замечает автор, план первого полугодия выполнили, но при этом торговля не получила 1 миллион 300 тысяч чайных стаканов, 300 тысяч ламповых стекол, 50 тысяч переносных ламп… Какая проза, судачили за глаза партийные коллеги, набившие руку на борьбе с уклонами и оппозициями. Сорван выпуск детских матрасов, комодов, трудно купить даже сковородку, табуретку, патефонные иголки, резинки для подвязок… Ты скажи, кто в этих безобразиях виноват, кто вредительски срывает выпуск товаров широкого потребления, а уж мы с него за это спросим по полной программе. А Косыгин считал, что спрашивать надо с порядков, при которых все определяет Вал. Выпускали мебельные фабрики Ленинграда и области семь типов стульев, а теперь только — два. Так им выгоднее. План перевыполнили. И премия капает. Вот когда еще Алексей Николаевич нащупал болевую точку советской экономики, но тогда он не представлял, какой затяжной окажется болезнь. Его статья вышла, напомню, 9 сентября. А ровно через месяц Косыгину пришлось еще раз менять работу. Его избрали председателем Ленинградского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Фотография на первой странице «Ленинградской правды»; внизу, в уголке, коротенькая биографическая справка. Началась новая полоса в его жизни. 6 ноября Косыгин открывает торжественное заседание в Кировском театре. Седьмого, когда страна, Ленинград празднуют 21-ю годовщину Октябрьской революции, вместе с Ждановым, Кузнецовым поднимается на трибуну… 7 декабря — открытие памятника Кирову. «С большим вниманием, — замечает репортер «Ленинградской правды», — слушают собравшиеся речь председателя Ленсовета тов. Косыгина». Специально перечитал ту речь в старой газете. Выступление, в общем-то, в духе времени и другим быть не могло. Этапы жизни верного соратника товарища Сталина, проклятья «подлым убийцам из троцкистско-бухаринской банды наемников фашизма». Это слова. А дела председателя Ленсовета посвящены тем самым прозаическим «мелочам», которые достают нас каждый день. Отладить нормальную работу транспорта, чтоб люди не давились по дороге на работу и домой. Построить новые школы, побольше жилья, магазинов, кухонь-столовых, пунктов детского питания… Вот на эту приверженность Косыгина черновой, практической работе, умение вести ее и обратили внимание в Кремле… Второго января 1939 года газеты опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении Косыгина Алексея Николаевича наркомом текстильной промышленности СССР. Сам нарком узнал об этом из свежего номера «Правды», которую ему дали на Ленинградском вокзале Москвы. До этого он только гадал, зачем его столь срочно вызвали в Москву. Год с небольшим в наркомате и — новое назначение: заместитель Председателя Совнаркома СССР. Родной город, свой институт Алексей Николаевич не забывал ни на каких должностях. …Летом 1969 года, во время экзаменационной сессии в текстильном неожиданно, без всяких звонков и предупреждений, появился Председатель Совета Министров СССР. Ему предложили показать институт, но Косыгин вежливо ответил, что в этих стенах ему провожатые не нужны, может сам провести кого угодно. Алексей Николаевич заглянул на кафедры, в аудитории, прошел на балкон большого актового зала. И ахнул — внизу тянулись, как в казарме, ряды раскладушек. Так разместили заочников, других мест для них не было. Подошли профессора, преподаватели. Говорили о сегодняшнем и завтрашнем дне института, о подборе абитуриентов — как можно более раннем, замечал Косыгин, о расширении информационной базы. Взглянув еще раз на «казарму», Алексей Николаевич пообещал вынести на рассмотрение Совета Министров вопрос о строительстве общежития, лабораторного корпуса, нового здания для техникума легкой промышленности. Журналисты институтской многотиражки подготовили информацию об этой встрече, но цензура ее не пропустила — о визитах членов Политбюро, мол, вправе писать только ТАСС, а ТАССу было неведомо, что Косыгин во время своего отпуска заглянул в родной институт. — Ну и как обещания? — спросил я на всякий случай Романова, хотя знал, что за словом Косыгина всегда следовало дело. — Мы и сегодня обходимся без общежитий студгородка, — ответил ректор. — Выручает косыгинское. Виктор Романов — один из того полумиллиона ленинградцев, которых эвакуировали из города при непосредственном участии Косыгина весной и летом 1942 года. Это в его памяти навсегда. — Нас эвакуировали в конце августа — начале сентября сорок второго через Ладожское озеро. Маму, меня и сестру… Мне было пять лет. Нас везли на дне баржи, только небо оттуда видел. Помню, как с пересадками ехали до Казахстана… Ту страшную ленинградскую зиму мы прожили в подвале. Полгода лежали с сестренкой, не вставали, а мама ходила, добывала что-нибудь поесть. Спасло то, что на ее глазах убило лошадь. Беднягу тут же растащили, а матери достался кусок шкуры. Она ее молола, варила. И этого нам хватило на полтора самых трудных блокадных месяца.
«1) Ваши предложения об уничтожении всего имущества противоречат установкам, данным в речи т. Сталина (3 июля 1941 г.), где об уничтожении всего ценного имущества говорилось в связи с вынужденным отходом частей Красной Армии. Ваши же предложения имеют в виду немедленное уничтожение всего ценного имущества, хлеба и скота в зоне 100–150 километров от противника, независимо от состояния фронта. Такое мероприятие может деморализовать население, вызвать недовольство Советской властью, расстроить тыл Красной Армии, и создать, как в армии, так и среди населения настроения обязательного отхода вместо решимости давать отпор врагу. 2) Государственный Комитет обороны обязывает вас в виду отхода войск, и только в случае отхода, в районе 70-верстной полосы от фронта увести все взрослое мужское население, рабочий скот, зерно, трактора, комбайны и двигать своим ходом на восток. А чего невозможно вывезти, уничтожать, не касаясь, однако, птицы, мелкого скота и прочего продовольствия, необходимого для остающегося населения. Что касается того, чтобы раздать все это имущество войскам, мы решительно возражаем против этого, так как войска могут превратиться в банды мародеров. 3) Электростанции не взрывать, но снимать все те ценные части, без которых станции не могут действовать с тем, чтобы электростанции надолго не могли действовать. 4) Водопроводов не взрывать. 5) Заводов не взрывать, но снять с оборудования все необходимые ценные части, станки и т. д., чтобы заводы надолго не могли быть восстановлены. 6) После отвода наших частей на левый берег Днепра все мосты взорвать основательно. 7) Склады, особенно артиллерийские, вывезти обязательно, а чего нельзя вывезти, взорвать».В сентябре 1941 года, безусловно, зная эти установки, Косыгин приехал в Харьков. Ему предстояло эвакуировать танковый, турбинный и электротехнический заводы. Каждый уходил по точно обозначенному маршруту. Танковый шел в Челябинск. Сюда же держали курс эшелоны Кировского завода из Ленинграда. Из записи переговоров по прямому проводу И. В. Сталина с членами Военного совета Ленинградского фронта А. А. Ждановым и А. А. Кузнецовым: «Передаю предложения Москвы: 1) Вывезти на восток из Ленинграда станки, пресса, электрооборудование, литейное оборудование, инструмент, приспособления, штампы и кадры инженеров, техников, квалифицированных рабочих завода № 174 для производства танков Т-50 на востоке. 2) Вывезти на восток из Ленинграда станки, пресса, электрооборудование, литейное, кузнечное и прокатное оборудование, инструмент, приспособления и штампы, а также кадры инженеров, техников, квалифицированных рабочих Кировского и Ижорского заводов, занятых производством танков и танковых пушек…» (Известия ЦК КПСС. 1990. № 12. С. 208). …Из Харькова Косыгин вместе со своим помощником А. Г. Карповым возвращался в Москву на машине. Только отъехали от города, как остановил патруль: — Туда нельзя! Там — немцы, поезжайте направо. Смертельная опасность была рядом. В своей, может быть, самой последней публикации («В едином строю защитников Отчизны» // Коммунист. 1980. № 7) Алексей Николаевич рассказал, как шло перебазирование производительных сил страны на Восток:
«…предприятия, подлежавшие эвакуации, из прифронтовой полосы, продолжали выпуск продукции до возможного последнего момента. Демонтаж оборудования и погрузка его в вагоны часто велись под артиллерийским обстрелом и бомбежками врага. Большие трудности были связаны с демонтажом и транспортировкой крупногабаритного оборудования, требующего огромного количества вагонов и паровозов. Одновременно надо было перевезти на восток миллионы людей, уезжавших со своими предприятиями, разместить их на новых местах, помочь устроиться. На узловых станциях железных дорог работали эвакуационные пункты. Они принимали и отправляли эшелоны с людьми, организовывали их питание и медицинское обслуживание. Цепь эвакопунктов протянулась на тысячи километров — от прифронтовых железнодорожных станций юга и запада страны до Восточной Сибири, Казахстана, Средней Азии».Дополню эту выразительную картину собственными впечатлениями. Иногда из самых глубин моей памяти всплывает одно детское воспоминание: размытое, нечеткое, как нерезкая фотография. И, как фотография, достоверное. Мы эвакуируемся на Урал: мама, сестренка и я. Из открытой двери теплушки я вижу какие-то серые штабеля — мне кажется, что это снаряды. Страшно низко, едва не касаясь земли, летит самолет — он много-много раз потом прилетал в мои сны. Однажды, когда мы перелистывали наш семейный альбом и на стол выскользнул снимок девчушки в матроске с большим белым бантом, моей сестренки Нели, не дожившей до трех лет, я спросил про эвакуацию. Мама, сложив на коленях наработавшиеся руки, долго молчала, словно всматривалась куда-то, и было понятно, как больно ей все это вспоминать. Сталино, октябрь сорок первого года. Бомбежки, суматошные — в несколько часов — сборы. — На подводах нас привезли к проходной металлургического завода. Там, на заводских путях, стояли груженые платформы, товарные вагоны. Было у нас с собой всего имущества два одеяла. Одно прибили к стенке, вторым укрывались. Точнее было бы сказать так: вторым одеялом мама укрывала нас, сестренку и меня. Неля была очень терпеливой: не плакала даже голодной. Зато мой крик, говорила мама, навсегда остался у нее в ушах: «Хлеба, хлеба!» На какой-то станции, когда вперед пропустили эшелоны с ранеными, она выменивала на последнюю одежонку картошины, их выносили в кастрюлях, укутанных платками, и отсчитывали по штукам, еще горяченькие, согревающие одним своим видом. Но картошки в тот раз мы не дождались. Мама принесла лепешки — их раздавал эвакуированным какой-то старик. Именно раздавал, а не продавал, не обменивал. На другом полустанке обещали долгую стоянку. Женщины, переговорив между собой, решили идти в село: вроде бы там по талонам давали хлеб. Маму отговаривали: она ждала третьего ребенка. Не уговорили. Пошла со всеми. А когда вернулись, эшелона не оказалось. Отправили раньше времени. Догоняли нас мамы на товарняке с углем. По дорогам сорок первого года на восток шли тысячи таких эшелонов, как наш. Они увозили от войны, оккупации нашу индустрию. Последний эшелон из полуокруженного Сталино вез семьи рабочих металлургического завода, прокат, который казался мальчонке снарядами, промышленное оборудование — оно должно было как можно скорее стать новым заводом. …14 ноября 1941 года Поскребышев, помощник Сталина, направил Мехлису и Косыгину письмо члена ВКП(б) с 1917 года Рыловникова-Рыльского. Оно было адресовано в ЦК ВКП(б) тов. Поскребышеву, но, может быть, прочел его и Сталин. «Эвакуируя из гор. Сталино других, в конце всего из Донбасса эвакуирован и я в Новосибирск, но застрял в Сталинграде. Позвольте сказать по-большевистски прямо: я не видел такого беспорядка, хаоса и беспомощности за все годы революции. Народ произвольно движется на восток, буквально голодая, вынося невероятные страдания. И что плохо, так это неспособность властей на железной дороге и в городах организовать в широком масштабе питание и теплый кров для живых людей. Почему это так, я спрашиваю? Какая злонамеренная, враждебная рука оставляет народ в пути на произвол судьбы? Знает ли обо всем этом ужасе и народном горе наш вождь и учитель тов. Сталин?» Косыгин прочитал письмо, оставил в уголке пометку: АК. Да, хаоса и беспорядка хватает, мог подумать он, но меньше всего поможет порядку поиск «злонамеренной, враждебной руки». Война заставила перемещать миллионы людей и тысячи предприятий. Но ни одно из них не двигалось вслепую. Почти одновременно с письмом Рыловникова-Рыльского Косыгину принесли телеграмму из Горького. Совету по эвакуации докладывал уполномоченный ГКО Ширшов: «1. В целях первоочередного продвижения эвакопоездов танковых, авиационных, вооружения, боеприпасов проведена по всей дороге натурная перепись вагонов…» В задержанных эшелонах, отогнанных с главного хода в тупики, боковые ветки, ждали своего часа 46326 человек — целый город. В холодные вагоны привезли печки — это постарались два партийных обкома, Горьковский и Кировский. Наладили доставку хлеба. Подогнали два санитарных поезда и вагон-баню. На станциях и в поселках бани работали круглосуточно. Еще один документ из «Переписки секретариата тов. Косыгина А. Н., ноябрь-декабрь 1941 года». А. И. Микоян докладывает зампреду Совнаркома, в Куйбышев.
«Тов. Первухину. В течение ноября месяца нам с т. Косыгиным пришлось в силу обстоятельств заниматься упорядочением учета ресурсов угля и нефти и их использования в Москве и Московской области. Эту работу теперь надо считать законченной. Учет угля и нефтепродуктов и потребности в них предприятий Москвы и Московской области уже налажен. Аппарат Наркомугля и Наркомнефти с этим делом уже освоился и может составлять вполне грамотные и проверенные планы снабжения углем и жидким горючим. Поэтому теперь вполне возможно Москву и Московскую область планировать в части снабжения углем и горючим в общем порядке, вместе с общим планом снабжения, рассматриваемым Вами в Куйбышеве…» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 4. Л. 110).Перечитывая выступления, статьи Косыгина за разные годы, я обратил внимание на то, что в них почти нет личных местоимений: я, мне… Это свидетельство его редкостной щепетильности, душевной скромности. И уж если прорывается словечко от первого лица, говорится о таком большом деле, которым по праву можно гордиться. Когда над столицей нависла угроза, ГКО принял решение об эвакуации из Москвы и Московской области всех оборонных заводов. «Меня уполномочили руководить этой работой, — вспоминал Алексей Николаевич в статье, посвященной 35-летию Победы, на которую я уже ссылался. — 30 ноября мною было доложено ЦК партии, что эвакуировано почти 500 крупных промышленных предприятий, много высших учебных заведений, научно-исследовательских и проектных институтов, библиотек и музеев и других учреждений». Воспоминания Косыгина дополняет нарком авиационной промышленности в годы войны Алексей Иванович Шахурин, кстати, ровесник Алексея Николаевича. Он непосредственно занимался эвакуацией предприятий наркомата из Москвы и Подмосковья и вот как описал один из октябрьских дней сорок первого года. В 11 часов короткое совещание в Совнаркоме, затем — неотложные дела в наркомате и поездка на авиационный завод. «Проверил, как идет погрузка в вагоны оборудования, работающих вместе с их семьями. И нужно прямо сказать: нигде не заметил никакого паникерства или бестолковщины. С завода возвращаемся ночью. Едем по темной Москве в Кремль, в Совет по эвакуации, к Н. М. Швернику и А. Н. Косыгину добывать вагоны под погрузку. Докладываем, сколько погрузили за сутки и сколько нужно на завтра. Совет очень строго проверяет, все ли загрузили, что нужно и насколько обоснованна эта заявка. По возвращении в наркомат снова проверка, все ли, кому надлежало выехать из Москвы, выехали, доклад диспетчерского отдела о работе промышленности за истекшие сутки. Связь по телефону с заводами, где дела шли плохо, и часам к 5 утра наступает конец рабочего дня. Можно 2–3 часа вздремнуть в комнате за кабинетом. Бодрствуют только дежурные по наркоматам и главкам. Но сон короткий, в 8 часов 30 минут уже в кабинете. Ранним утром 16 октября вновь еду проверять, как идет демонтаж и погрузка». В 1946 году Алексея Ивановича Шахурина несправедливо обвинили, отдали под суд. Только после смерти Сталина ему вернули доброе имя, погоны генерал-полковника, звание Героя Социалистического Труда. Шесть лет, с 1953-го по 1959-й, он работал заместителем председателя Госкомитета СССР по внешнеэкономическим связям. С пятидесяти пяти — пенсионер, хотя мог еще работать. В чиновных кругах вокруг людей, попавших в опалу, немедленно возникает зона отчуждения. Помню, как на какой-то большой партийный хурал пришел Гейдар Алиевич Алиев, уже не член Политбюро, уже не заместитель Председателя Совета Министров. Еще вчера его окружили бы по делу и без дела десятки знакомых и не очень знакомых людей, чтобы мелькнуть перед глазами, напомнить о себе, засвидетельствовать… А теперь он стоял, совершенно отрешенный, будто между ним и толпой, которая перемещалась по огромному фойе Кремлевского дворца съездов, была какая-то незримая стена. Мы смотрели на это вместе с моим давним другом Виктором Поляничко, комсомольским и партийным работником, человеком высокой порядочности, позже он погиб в Северной Осетии. Наконец тезка не выдержал: — Витя, пойдем поздороваемся с Гейдаром Алиевичем. Вспоминаю об этом эпизоде и потому, что для Косыгина такой зоны отчуждения не существовало. Он мог порвать и порывал лишь с теми, кто заведомо врал, путал свой карман с государственным, интриговал вместо того, чтобы заниматься делом. Алексей Иванович Шахурин оставался в доме у Косыгиных своим человеком, независимо от должностей. Он прекрасно пел, а Алексей Николаевич, как умел, подпевал тезке. …Еще одна деталь осени сорок первого. Десятого октября Сталин собирался провести пленум ЦК ВКП(б). Наметили повестку дня: «1. Военное положение нашей страны. 2. Политическая и государственная работа для обороны страны». Сначала высокое партийное собрание отсрочили на месяц, потом еще и в конце концов провели пленум в январе сорок четвертого года. Осенью сорок первого года «политической и государственной работой для обороны страны» наряду с фронтом была эвакуация, пуск заводов чуть ли не с колес. В Челябинске Ленинградский Кировский, Харьковский тракторный и ЧТЗ образовали Танкоград. Сейчас завода с таким названием нет. Он остался в военных сводках Совинформбюро, в вечной памяти народа. Работая в конце 60-х годов уже прошлого века собственным корреспондентом «Комсомольской правды» в Челябинске, я часто бывал на ЧТЗ. Встречал тех, кто закладывал первые камни Танкограда. Что им помнится? Вчитаемся в стенограмму одной из встреч ветеранов. «Василий Гусев, председатель Тракторозаводского райисполкома, в войну — бригадир фронтовой бригады: В Танкограде мы и работали, и жили. Тракторный завод преображался. На месте главного конвейера создавался цех сборки и сдачи танков… Нередко за ночь перестраивали пролет. Михаил Титов, слесарь-ремонтник: В пролетах стояли жаровни — железные бочки с дырками. Дым такой — за метр человека не было видно. Пока суппорт идет вперед, позади эмульсия замерзает. Принесешь кипятку — лед растает… Зоя Тарунина, инструментальщица: Я встречала первую партию эвакуированных ленинградцев. Многих из них прямо с аэродрома увезли в больницу. Тех, у кого хватило сил доехать до завода, провели в столовую. Не забыть, как смотрели они в сторону раздаточной, откуда пахло мясным бульоном. Алексей Лебедев, токарь: Пожалуй, дороже бульона была нам ваша забота. Такое суровое время, а внимание к каждому человеку какое-то обостренное было». В конце сорок первого года ЦК партии направил на завод Андрея Андреевича Андреева и Матвея Федоровича Шкирятова. Пришли они в сборочный цех. Первый вопрос парторгу: «Как устроены люди? У всех ли жилье есть?» Лукавили большие начальники или играли на публику? Даже год спустя, как докладывал уполномоченный КПК по Челябинской области тому же Андрееву, сотни рабочих совершенно не имели одежды и обуви — только спецовки. «Василий Гусев: Нет, не у всех было жилье. Я знаю ребят, которые поначалу жили прямо в цехе, отогревались у труб… Но никто не жаловался. Думали об одном: как дать больше танков». Да, они жили одним: больше танков, самолетов, снарядов… Но почему же так мало думали о них? Читаю в рассекреченных недавно документах Российского госархива новейшей истории: «Рабочий завода № 150 т. Костыря работает и не выходит из цеха в течение 1,5 месяца из-за отсутствия одежды и обуви. Рабочий цеха № 300 не выходит из цеха в течение трех месяцев по той же причине. В бараках отсутствует кипяток и даже нередко питьевая вода». Во второй половине 1941 года заводы дали фронту 2819 «тридцатьчетверок» и «КВ». Первые семь тяжелых танков из Челябинска мчали под Москву, на ходу продолжая монтаж. На всем пути эшелону была открыта «зеленая улица». Прямо с дороги добровольческая танковая рота, сформированная на заводе, вступила в бой. Уральские, сибирские, казахстанские города и поселки встречали эвакуированных. С металлургических заводов Донбасса буквально под огнем ушли в тыл свыше четырех тысяч вагонов с оборудованием, материалами, людьми. Из Сталинской области эвакуировалось около 13 тысяч квалифицированных металлургов. Вместе с членами семей — около 30 тысяч человек. Среди них и наша семья. Наш эшелон шел в Серов. Но до места назначения мы не доехали: у мамы начались роды… На станции Бердяуш нас высадили. Попутчики перенесли маму в больницу при вокзале, поделились с нами сахаром и сухарями, и побежали к поезду… Дальше нам предстояло ехать вчетвером: мама, Неля, Рая и я. Медсестры помогли купить билеты. В вагоне попутчики отлили бутылку молока, дали хлеба. — Вас с Нелей я положила спать валетиком, — вспоминала мама, — а маленькую взяла к себе под пальто и уснула. И приснилось мне, будто в лесу мы с тобой ищем Нелю и не можем найти… Неля простудилась и умерла в пути. Ей сколотили гробик из досок, сорванных со станков. Она осталась на заметенном первым снегом полустанке, названия которого мне уже не у кого спросить. На станциях день и ночь дымились котлы, день и ночь тыловые города встречали эвакуированных — это действовала косыгинская цепочка эвакопунктов. Семьи челябинских, ташкентских, кузбасских рабочих поселяли эвакуированных у себя. Не каждый сейчас поймет, пожалуй, фразу: «Живу на уплотнении». Тогда она была в большом ходу — и в письмах, и в разговорах. Значит, потеснился кто-то, уплотнился в своей и без того не слишком просторной квартире. Мы тоже жили на уплотнении. Нет у меня нашего уральского адреса и очень жалею, что не могу найти тех, кто принял нас под свой кров, поклониться им.
«Из Шпаги 8302 13. IV.42 г. Москва, Зампредсовнаркома СССР товарищу Косыгину С 22/I по 12.IV.1942 г. эвакуировано из Ленинграда 50 846 человек, в том числе 11 апреля 9658 человек и 12 апреля 690 человек».И дальше секретарь горкома перечисляет по категориям: 28 454 — учащиеся ремесленных училищ, 65 732 — рабочие и служащие, 191 094 — семьи рабочих и служащих, колхозники с Карельского перешейка — 27 274, дети — 12 639, заключенные — 1150… В те же дни Косыгин утвердил «Порядок набора рабочих из числа эвакуируемого из города Ленинграда населения на районных эвакопунктах». Документ обязывал работников эвакуационных комиссий «вести подробные беседы с гражданами по вопросу набора их на предприятия, объясняя в каждом отдельном случае условия работы, ориентировочный размер заработной платы и жилищные условия». В своей статье, опубликованной в журнале «Коммунист» к 35-летию Победы, Алексей Николаевич, напомнив эти цифры, писал: «С большими трудностями проходила в холодных зимних условиях доставка ослабленных голодом людей поездами к Ладожскому озеру, а далее по Ледовой трассе через Ладогу в автобусах или открытых грузовых автомобилях на восточный берег озера. На организованных там эвакопунктах они получали необходимое питание и после короткого отдыха их отправляли по железной дороге в глубь страны». Для статьи премьера и члена Политбюро о советской экономике в военные годы этого было, наверное, достаточно. Больше в 80-м году не мог сказать даже он. Документы, недоступные для публикаций в те годы, открылись только сейчас. Приведу в сокращении лишь одно из многих совершенно секретных спецсообщений Управления НКВД СССР по Ленинградской области и городу Ленинграду:
«28/29 января 1942 г. № 10128 В первой половине января, кроме муки, никакие продукты питания в Ленинград не поступали. Завоз в город продовольствия начался с 16 января в размерах, не обеспечивающих полного отоваривания продовольственных карточек населения. Произведенное с 24-го января увеличение нормы выдачи (400 грамм рабочим, 300 грамм служащим, 250 грамм иждивенцам и детям), при ограниченной выдаче других нормированных продуктов, не улучшило положение населения. В связи с продовольственными трудностями, отсутствием в жилых домах города воды и электроосвещения, недостатком топлива, отрицательные настроения населения возросли… Военная цензура также отмечает рост отрицательных антисоветских настроений. Если в начале января корреспонденция граждан с отрицательными настроениями составляла от 6 до 9 %, то за последние дни такая корреспонденция составляет 20 %. Авторы писем, характеризуя обстановку в городе, сообщают, что положение Ленинграда безнадежно, население вымирает, заботы о нем государство не проявляет… Смертность и заболевания в городе на почве недостатка продовольствия продолжают возрастать. Если в декабре 1941 г. в городе умерло 52 612 человек, то за 25 дней января умерло 77 279 человек… В январе поднято на улицах и направлено в больницу заболевших на почве истощения 2559 человек. За это же время скоропостижно скончалось на улицах 2207 человек… Ввиду возросшей смертности населения, существующие в городе организации по захоронению не справляются с работой. В связи с этим участковые формирования МПВО и 4-й полк НКВД переключены на рытье траншей и захоронение трупов. Как в городе, так и в пригородах Ленинграда возрастают случаи людоедства. Всего в городе зарегистрировано 179 случаев употребления человеческого мяса. Арестовано за эти преступления 273 человека, из них: В ноябре арестовано — 4 чел. В декабре — 43 чел. За 25 дней января — 226 чел… За это же время с целью похищения хлеба было 72 случая нападения граждан на продовольственные магазины и повозки с хлебом… Используя продовольственные затруднения спекулянты продают продовольственные товары по мародерским ценам… С целью борьбы со спекуляцией усилено оперативное обслуживание продовольственных магазинов, баз, столовых. Систематически проводятся обходы и облавы на рынках. В январе с. г. за спекуляцию и хищения арестовано и предано суду 657 человек. Следствием по ряду контрреволюционных организаций и групп установлено, что враждебные элементы пытаются использовать продовольственные трудности для разжигания недовольства среди населения и подготовки политически неустойчивых лиц для организации восстания…Такой была ситуация в Ленинграде, когда ГКО признал необходимым эвакуировать из города еще 500 тысяч человек, что, к сожалению, не было сделано в первые месяцы войны. Эту задачу Сталин поставил перед А. Н. Косыгиным, назначив его уполномоченным ГКО. На сборы — сутки. С Алексеем Николаевичем в осажденный город вылетели его помощники — А. С. Болдырев, А. К. Горчаков, А. Г. Карпов, Г. А. Малявин. Анатолий Сергеевич Болдырев оставил содержательные воспоминания о своей работе с Косыгиным, в том числе и об этой ленинградской командировке. «До отъезда оставались лишь сутки, — вспоминал А. С. Болдырев, — но Алексей Николаевич успел договориться с председателем исполкома Моссовета Прониным о подготовке для Ленинграда колонны из 40 автобусов и 200 грузовых машин с водителями и ремонтниками и загрузке их продовольствием и запчастями. Он условился с Ярославским и Горьковским обкомами партии, что они тоже отправят в Ленинград 260 грузовиков. Нарком путей сообщения обещал срочно доставить к линии фронта людей и машины. 19 января, получив предварительно продукты и теплую одежду, мы вылетели в Ленинград. Прилетели в сумерки. Через час Косыгин приехал в Смольный. А. А. Кузнецов рассказал Алексею Николаевичу о положении в городе с подвозом продовольствия, топлива, вооружения, боеприпасов, о нормах выдачи продуктов, о страшном голоде, ежедневных артобстрелах и бомбардировках. На следующий день Горчаков и Малявин побывали на оборонных предприятиях, а я и Карпов отправились на Финляндский вокзал, чтобы уточнить возможности организации массовой перевозки людей до Ладожского озера. Вечером Косыгин выслушал наши доклады. Положение оказалось более тяжелым, чем мы ожидали. Автомобильный транспорт не был подготовлен к массовой эвакуации. В еще худшем положении была железная дорога: не хватало паровозов, топлива, воды. Многие машинисты, ремонтники, путейцы просто не могли работать из-за сильного истощения. Горчаков и Малявин, побывавшие на заводах, рассказали, что на многих из них есть немало оборудования, приборов, цветных металлов, крайне необходимых для тыловых предприятий, работающих на нужды фронта. Алексей Николаевич распорядился подготовить списки всего, подлежащего вывозу из осажденного города без ущерба для его обороны. 21 января на заседании военного совета были рассмотрены предложения по массовой эвакуации. Затем Косыгин позвонил Сталину, доложил ему об обстановке в городе и намеченных мерах. 22 января ГКО распорядился об эвакуации из Ленинграда 500 тысяч человек. Ледовая дорога через Ладожское озеро, «Дорога жизни», стала единственным путем, по которому можно было эвакуировать ленинградцев, доставлять в осажденный город продовольствие, оружие, боеприпасы, горючее, вывозить промышленное оборудование и материалы. Это огромное хозяйство включало в себя множество различных служб. К февралю 1942 г. ВАД (военно-автомобильная дорога) была приведена в образцовое состояние: трассы расчищены, через каждые 1–1,5 километра оборудованы съезды, из снега и льда сооружены домики для регулировщиков. На 9, 11, 20 и 24-м километрах были поставлены четыре большие утепленные палатки. На ВАДе было занято около 19 тысяч человек, почти 3800 грузовых машин, автобусов, тракторов, а также три полевых госпиталя, пять эвакогоспиталей… Даже налеты фашистской авиации не нарушали четкого ритма работы Ледовой дороги. Улучшение ее работы позволило с 11 февраля 1942 г. восстановить нормы выдачи хлеба, существовавшие до 12 сентября 1941 г. С этого же времени продовольственные карточки отоваривались полностью по всем видам продуктов. …Посмотрите на карту Карельского перешейка — в сторону от Ладоги, от Ленинграда на восток идет пригородная Ириновская железнодорожная ветка. Здесь, на станции Борисова Грива, километрах в тринадцати от озера и решено было организовать один из основных пунктов эвакуации ленинградцев по «Дороге жизни». В феврале каждые сутки из Ленинграда отходило по два, а в марте — по пять-шесть составов. Большую помощь в перевозках оказали командированные в Ленинград по просьбе Алексея Николаевича паровозные бригады, рабочие других железнодорожных профессий. Алексей Николаевич Косыгин каждые два-три дня наведывался на станцию Борисова Грива, объезжал по кольцевым маршрутам все пункты приема и отправки людей, грузов, пункты ремонта автотехники и защиты «Дороги жизни» от авиации противника. Бывал он на эвакопункте станции Жихарево, за блокадным кольцом, уже на восточном берегу Ладоги. Как-то он остался ночевать в Жихареве. Поздно вечером мы собрались спать. Небольшого роста Карпов улегся на короткую кровать, Алексей Николаевич — на обычную. Пока он укладывался, я вышел в коридорчик и вернулся с двумя полушубками, которые начал раскладывать на полу. Алексей Николаевич, приподнявшись, некоторое время смотрел на мои приготовления, а затем тоном, не терпящим возражения, сказал: «Вы что это надумали? На полу дует, кровать у меня широкая — марш ко мне». Я начал было отговариваться, но он решительно подвинулся к стене, положил рядом со своей подушкой вторую, и я бочком примостился рядом. Утром мы направились к большому корпусу Дворца культуры, на первом этаже которого размещали приехавших ленинградцев. Там они могли немного отдохнуть, согреться, поесть горячего, получить паек на дальнейшую дорогу. В огромном помещении было чисто, светло и сухо. С лиц эвакуированных исчезла угрюмость, настороженность, они переговаривались, улыбались. Алексей Николаевич подходил к людям: «Вам помогут сесть в поезд. Желаю доброго пути, но хочу предупредить, что дорожный паек надо экономить». …22 и 23 апреля по «Дороге жизни», через промоины, укрытые деревянными щитами, на фронт перебросили почти 11 тысяч солдат. А в 16 часов 24 апреля движение по Военно-автомобильной дороге было прекращено». Легендарная «Дорога жизни» сыграла исключительную, если не решающую роль в обороне Ленинграда. В апреле Косыгина вызвали в Москву. На заседании ГКО он сделал подробное сообщение об эвакуации населения из осажденного Ленинграда, о завозе продовольствия, топлива, боеприпасов… 25 апреля на заседании ГКО был рассмотрен вопрос о строительстве трубопровода по дну Ладожского озера. Трубы и насосы предлагалось найти в самом Ленинграде. Контроль за выполнением этого задания возложили на Алексея Николаевича. Трубопровод длиной 29 километров был сдан в эксплуатацию досрочно и обеспечивал с 1942 года топливом город и фронт. На том же заседании ГКО Косыгину была поручена подготовка к открытию навигации через Ладожское озеро. Это задание было не менее сложным, чем организация Ледовой дороги, но и оно было выполнено. Строились порты и причалы, восстанавливался озерный флот. К открытию навигации Ладожская флотилия насчитывала 116 судов». Дополню эти свидетельства документами, которые хранятся в Государственном архиве Российской Федерации на Большой Пироговской в Москве. В 1964 году сюда передали материалы секретариата заместителя Председателя Совнаркома (Совета Министров) СССР А. Н. Косыгина с 1940 по 1956 год. Что же хранит папка, начатая 7 апреля и оконченная 2 августа 1942 года? В ней документы об эвакуации Ленинграда, письма и телеграммы Косыгину, которые дополняют представление о тех днях. Вот «Справка о ходе вывозки упакованного оборудования к местам погрузки в вагоны». Информация полная: сколько вагонов запланировано, сколько доставлено — проценты и адреса. В другой справке — «сведения о материалах и готовой продукции, подлежащей эвакуации». При этом наряду с общим весом указывается «максимальный вес отдельного веса». Не будем придираться к повтору, людям было не до стилистических тонкостей. А вот знать, например, что авиаполотно упаковано по 50 кг, было нужно: это помогало организовать погрузку. На машинописном «Отчете об эвакуации оборудования с ленинградских заводов с 1 по 15.VIII.1942 г.» рукой Косыгина приписано:Начальник управления НКВД ЛОКомиссар Государственной Безопасности3-го рангаКубаткин».(Цит. по: Н. Ломагин. Неизвестная блокада. Кн. 2. С. 279–285.)
«Товарищу Вознесенскому Н. А. Товарищу Микояну А. И. Товарищу Молотову В. М. За эти две недели ленинградцы отправили еще 496 вагонов с оборудованием — 929 токарных станков, 239 револьверных, 100 шлифовальных…»В примечании говорится об 11 вагонах технологического вакуумного оборудования Наркомэлектропрома. Косыгин уточняет: «откачные посты мощных генераторных ламп, электрооборудование электронных и лучевых ламп и газотронов». Эти станки и агрегаты хорошо поработали для фронта, для победы. Но ведь сами по себе они мертвы, груда умного железа. Почитайте телеграммы наркомов, посланные Косыгину в те дни:
«Прошу Вашего распоряжения направить заводам Наркомата станкостроения Москвы квалифицированных рабочих металлистов двтчк Орджоникидзе двести станконструкция 150 станконормаль пятьдесят Дмитровский фрезерных станков сто пятьдесят Нарком станкостроения Ефремов» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 1. Л. 42).11 500 квалифицированных рабочих с указанием специальностей запросил нарком боеприпасов Ванников. Спасенные люди, питерские мастеровые стали опорой многих трудовых коллективов. Детей из Ленинграда отправляли отдельными эшелонами. В одном из них случилось ЧП.
«Москва, зампредсовнаркома Косыгину. Начальник детского эшелона товарищ Капитонов сообщил, что в Рязани питание детского эшелона сорвано тчк Работники по эвакуации Рязани организовали обыск эшелона пытались отобрать продукты тчк Прошу принять меры Предисполкома Ленгорсовета Попков». «Ленинград горисполком Попкову Капитонов присвоил себе продукты предназначенные для детей зпт оказался проходимцем тчк Привлекается ответственности тчк обратите внимание подбор начальников эшелонов. Запредсовнаркома Косыгин» (там же. Л. 41–42).Косыгин умел быть жестким, когда этого требовали обстоятельства. Оценивая деятельность Косыгина в Ленинграде сорок второго года, Болдырев с полным основанием называет ее «самой яркой и трудной его работой, потребовавшей огромных усилий воли и физических сил». С такой же самоотдачей трудились люди рядом с Косыгиным. Он помнил об этом. В январе сорок пятого, узнав, что несколько товарищей обойдены наградами, распорядился представить их к награждению медалью «За оборону Ленинграда». Это были Михаил Романович Кузьмин, в то время, в сорок пятом, замнаркома внешней торговли, Иван Михайлович Максимов, председатель ЦК профсоюза рабочих-пожарников, генерал-майор Андроник Мелконович Петросян, работник Управления делами СНК СССР Михаил Абрамович Сиротин. Еще раньше по предложению Косыгина, Попкова и Капустина к боевым наградам представили водителей. Всего они вывезли из осажденного города 1 миллион 376 тысяч человек. Вывезли под бомбами и снарядами, минуя трещины и полыньи. Не всем удавалось добраться до заветного берега. Многие машины навсегда уходили под лед… Алексей Николаевич Косыгин был так загружен текущими делами, что для «лирических отступлений» в прошлое у него не было времени. Но иногда какой-то внешний толчок — письмо из Ленинграда, выход книги о блокаде, редкий военный снимок, словно волшебный ключик открывал его душу, и он возвращался в те памятные дни. В канун 30-летия Победы студенты Ленинградского текстильного института попросили Косыгина поделиться воспоминаниями о блокаде. «Вы просите меня, чтобы я написал вам о своей работе в Ленинграде в тяжелый 1942 год, — ответил он. — В январе сорок второго года Государственный Комитет Обороны направил меня в Ленинград для руководства и принятия на месте необходимых решений по всем вопросам, связанным с эвакуацией населения и оборудования, а также по вопросам обороны Ленинграда. Написать кратко об этом крупнейшем, историческом в полном смысле этого слова событии невозможно. Изложение отдельных фактов и эпизодов не будет в достаточной мере характеризовать эту героическую эпопею. Несколько дней назад Лениздатом выпущена книга, рассказывающая об обороне Ленинграда в сорок втором году, о работе Ленинградской «Дороги жизни». В этой книге помещено мое краткое предисловие. Примите сердечные поздравления с 30-летием Победы!» Есть общее знание о событиях такого масштаба. Пискаревское кладбище… Дневники Тани Савичевой, маленькой девочки, потерявшей всех родных и близких и тоже умершей от голода. Надпись на Невском: «Эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле». Есть детали, которые и через годы трогают так же, как тогда, когда услышал о них впервые. Немцы отпечатали пригласительные билеты на парад на Дворцовой площади и банкет в «Астории». И в этот же день Блокадный театр дает «Евгения Онегина». У Татьяны Лариной, вспоминает очевидец, была синяя от холода спина, пар шел изо рта… Зрители не могли аплодировать, только кланялись. Артистам дарили не цветы, а кусочки хлеба. В блокадном Ленинграде работали школы, вузы, исследовательские центры… «В апреле 1942 г., проходя по Невскому, я прочитал в газете, что нам присуждена Государственная премия за разработку метода защиты кораблей». Нам — это группе молодых ученых из Ленинградского физико-технического института, которые разработали систему противоминной защиты кораблей, принятую на вооружение за три месяца до начала войны. А газету на Невском читал Анатолий Александров, будущий академик, будущий президент АН СССР, в те годы — один из сотрудников Игоря Курчатова. Занимались они ураном… На пенсии Алексей Николаевич собирался записать свои воспоминания, но судьба не отвела ему для этого сроков. Листая справки, сохранившиеся в архивах, он наткнулся бы и на свое письмо в Ленинградский горком ВКП(б). Прочитайте его, обратите внимание на дату — двенадцатое сентября 1942 года. Фронт катится к Сталинграду и по Кубани к предгорьям Кавказа.
«Тов. Кузнецову А. А. В связи с тем, что эвакуируемый из г. Ленинграда в г. Ярославль завод «Союз» Наркомместпрома РСФСР (являющийся единственным в СССР) работать на новом месте без опытных, квалифицированных рабочих и ИТР не может, прошу Вас дать указание об эвакуации из г. Ленинграда в г. Ярославль квалифицированных рабочих и ИТР завода «Союз» вместе с оборудованием. Без этих рабочих производство пишущих перьев не может быть восстановлено. Имеющиеся запасы перьев истекают. Школы в текущем учебном году могут остаться без перьев. Косыгин».Не остались школы без перьев. Скрипели тоненькие 86-е номера, узкие «селедочки», чем-то похожие на пайковых «родственниц», широкие рондо, недоступные первоклассникам. Выводили: «Будет и на нашей улице праздник!» Это писали перья, приравненные к штыку.
«Дорогой Алексей Николаевич! Сердечно поздравляю Вас с Днем Победы. Саперы передают Вам саперную лопатку в память о том, что Вы сделали в дни войны для оснащения наших войск инженерным оружием».В конце июня 1942 года Председатель Совнаркома перераспределил обязанности среди своих заместителей. Малышеву Сталин поручил танковую промышленность, Тевосяну — черную и цветную металлургию, Микояну — продовольственное и вещевое снабжение Красной Армии, Косыгину — обеспечение армии инженерными и саперными средствами. Конечно, саперная лопатка — это только символ инженерных средств. В их перечне — мины и специальные ножницы, колючая проволока и маскировочные сети, понтоны и техника особой секретности (ТОС). Года два назад, встретив свое столетие, ушел из жизни один из выдающихся наших разведчиков Илья Григорьевич Старинов. На рассвете 14 ноября сорок первого года оккупированный Харьков потрясли два мощных взрыва — взлетели на воздух особняки, в одном из которых размещался генерал-лейтенант фон Браун, комендант Харькова, в другом — офицеры штаба 68-й немецкой дивизии. Бомбы, заложенные заранее, с помощью радиозамыкателя в приборе ТОС, привел в действие из Воронежа Илья Старинов. Второго апреля 1943 года за успешное выполнение заданий по изготовлению и снабжению армии средствами инженерного вооружения Президиум Верховного Совета СССР наградил 369 рабочих, инженеров, конструкторов, руководителей, военнослужащих орденами и медалями. Алексею Николаевичу Калинин вручил орден Красного Знамени. …Война подошла к середине. Впереди была великая битва на Курской дуге, помеченная пока только на штабных картах. Еще предстояло прорвать блокаду Ленинграда, освободить Кубань и Крым… Но именно в эти дни Алексей Николаевич Косыгин получил новое назначение: оставаясь зампредом СНК СССР, он возглавил Совнарком России. Следом за солдатом на освобожденную землю шли строитель и пахарь.
«6 июня 1943 г. Вторично прошу обязать подрядчика второй батальон через товарища Пронина построить два барака для рабочих тчк положение жильем критическое тчк рабочих из цехов необходимо переселять = Кузьмин».Не знаю, как ответил неизвестный мне подрядчик за срыв задания — об этом история умалчивает. Может быть, по законам военного времени. Но в третий раз товарищу Кузьмину обращаться в Совнарком не пришлось.
«1. Обязать начальников железных дорог вагоны под погрузку угля и кокса подавать полностью по плану впереди всех без исключения грузов и продвигать поезда с углем и коксом впереди всех поездов, в том числе и воинских» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 15. Л. 13).Документ был адресован Берия, Маленкову, Микояну, Андрееву, Косыгину. Шахты значились по ведомству Лаврентия Павловича. А среди служб, подчинявшихся Алексею Николаевичу, одним из первых был Наркомат лесной промышленности. Без леса, рудничной стойки под землей трудно и сейчас. Тем более в те годы, когда металлической крепи не было и в помине. Листаешь день за днем почту Косыгина и буквально физически чувствуешь это напряжение. Шахты, заводы, фабрики требуют лес, обувь, вагоны, шпалы, сапоги, полушубки, валенки, крепеж, липу и березу для протезов, порожняк… Редкая телеграмма в этом потоке просьб, заклинаний, увещеваний:
«9. XI.43. Москва Совнарком Косыгину Решение Совнаркома выполнено тчк Театр Сызрани сформирован тчк Капитальный ремонт закончен зпт открывается шестнадцатого ноября тчк Директор Вылинский зпт местком Лядский».Это была его, Косыгина, инициатива — создать театр в большом рабочем городе, куда эвакуировались десятки заводов и фабрик. Его приглашали в Сызрань, но шестнадцатого ноября он уже ехал на Урал, в Молотовскую (ныне Пермскую) и Свердловскую области «в связи с правительственным заданием», как говорилось в командировочном удостоверении. Ему предстояло заняться углем. Как выяснилось, на шахтах Наркомугля и рудниках местной промышленности за одни и те же тонны платили разные деньги. После вмешательства Косыгина несправедливость была устранена. Это только один пример, сохранившийся в документах. А сколько их было за месяц командировки! 27 февраля 1943 года… Только-только отгремели бои под Сталинградом. Красная Армия продолжает наступление. Освобожден Харьков, наши части врезались в Донбасс… На совещании у Косыгина обсуждаются «Вопросы освобождаемых областей и районов». Алексей Николаевич записывает в рабочей тетради то, что волнует людей с мест больше всего:
«1. Об ускорении восстановления телефонно-телеграфной связи. 2. Автотранспорт (поднят вопрос Ростовской областью, Калмыцкой АССР, Северо-Осетинской АССР). 3. Оконное стекло. 4. Завоз горючего (поднят вопрос Воронежской, Ростовской областями, Калмыцкой АССР). 5. Об установлении порядка восстановления промышленности. (?) 6. Вопросы ликвидации остатков вражеских войск (Воронеж и др.). 7. Вопрос ликвидации созданных немцами банд (Калмыкия). 8. Вопросы разминирования (повсеместно). 9. Централизация контроля по вопросам освобожденных областей».Пройдет недели две, и фронт опять качнется к востоку. В разгар лета на Прохоровском поле близ Белгорода сойдутся танковые армады. Эти сражения войдут в историю, как битва на Курской дуге. Пятого августа Красная Армия освободит Орел и Белгород и в этот же день Москва даст первый салют — двенадцатью залпами из 120 орудий. Отступая, немцы оставляли, как распорядился рейхсфюрер СС Гиммлер, «тотально сожженную и разрушенную страну». Демобилизованные инженеры, вернувшиеся после победы на Ново-Краматорский машиностроительный завод, удивились: у мартеновского и прессового цехов нет высоченных кирпичных труб. Куда они подевались? Оказалось, перед отступлением специальные команды немецких подрывников «закладывали заряды под трубы таким образом, чтобы взорванная у основания тысячетонная громадина падала на здание цеха. Проламывала крышу, уродовала балки и установленные на них подъемные краны, превращая все в невообразимое месиво». Это инженерное варварство на всю жизнь впечаталось в память офицера-танкиста Ляшко. Через много лет Александр Павлович станет председателем правительства Украины и расскажет об увиденном в Краматорске Косыгину, когда однажды они заговорят о войне, о восстановлении. Повсюду фашисты оставляли после себя виселицы, братские могилы и руины. В городах Российской Федерации оккупанты уничтожили почти 60 процентов жилого фонда. Тот, кто не пережил войну, возможно, видел в кино или на телеэкране сожженный Сталинград. Такими же война оставила Воронеж и Смоленск, Орел и Новороссийск, Курск, Белгород, Севастополь… Свыше миллиона домов потеряла русская деревня. 21 августа 1943 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации». Развернутую программу возрождения республики осуществляет Совнарком России. По предложению Косыгина городскому хозяйству помогают предприятия союзных наркоматов авиационной и танковой промышленности, черной металлургии, вооружений… Во многих регионах не хватает дорог. Между тем из 500 тысяч километров протяженности малых рек, по которым можно перевозить грузы, фактически используется меньше 100 тысяч, говорит Косыгин в своем выступлении на сессии Верховного Совета СССР 23 апреля 1945 года. Год с небольшим назад союзный Совнарком принял «специальное решение о транспортном освоении малых рек, положившее начало делу создания и развития малотоннажного флота и освоения малых рек». Теперь под контролем Совнаркома России в областях и автономных республиках создают целый флот: 400 катеров и барж, которым предстоит перевезти за год не менее 1,5 миллиона тонн грузов. Малые реки хорошо служили сибирякам — это видел Косыгин в свои молодые годы — и сейчас их снова запрягли. Правда, ненадолго. На первый план вышли проекты типа «великих строек коммунизма» и переброски сибирских рек — Косыгин, замечу кстати, деятельно выступал против этой затеи. Гитлеровский генерал Штюльпнагель отводил на восстановление России 25 лет. Генерал считал себя оптимистом. Пессимисты, зная о страшных опустошениях, потере трети национального богатства, считали, что на восстановление советской экономики потребуется 50 лет. Просчитались и те и другие. Они плохо знали Россию, Советский Союз. Прописная истина: Советский Союз в основном завершил восстановление народного хозяйства, разрушенного войной, к 1950 году. Еще при этом иногда говорится о героическом труде советских людей.
«Товарищу Вознесенскому Н.А. Прошу учесть при составлении плана распределения металла на III квартал с. г. выделение Наркомместпрому РСФСР 6 тонн сшивальной проволоки для ученических тетрадей». И добавляет от руки: «т. Тевосян согласен». Иван Федорович Тевосян, нарком черной металлургии, понял Косыгина с полуслова: «Конечно, поможем школам».В том же июле по предложению Косыгина союзный Совнарком принял постановление «Об обеспечении начальных, неполных средних и средних школ РСФСР учителями в 1943/44 учебном году». В сорок третьем я пошел в школу. До самого сентября мы не знали, запишут ли нас, эвакуированную малышню и местных ребят, в первый класс: в поселковой школе не хватало учителей. Первые две-три недели с нами занималась пионервожатая. Сейчас, разбирая деловую переписку Косыгина, я представил общую ситуацию. В том учебном году в школах Челябинской области не хватало 746 учителей. Многие школьные здания были заняты под госпитали, производственные помещения. В 19 школах области учились в три смены, а в четырех даже — в четыре. Но зато у всех были тетрадки, ручки с любимыми перышками, карандаши и даже резинки. Эта необходимая вещица тоже оказалась в сфере косыгинских забот. Как и школьные перья. Центросоюз пожаловался на Наркомат резиновой промышленности: «систематически срывает сдачу потребкооперации школьной стиральной резинки». Резолюция Косыгина наркому Митрохину: «Прошу дать указание об обеспечении полной сдачи стиральной резинки». Дал Косыгин указание и что изменилось? — спросит читатель, которому хорошо известно, как неповоротлива государственная машина. Не буду приводить цифр. Прочитайте телеграмму, направленную А. Н. Косыгину из Барнаула:
«14 ноября 1943 г. Благодарю проявленную вами заботу о школьниках Алтайского края зпт началу учебного года получено свыше двух миллионов тетрадей среднем четыре-пять тетрадей ученика тчк Ваша забота дала возможность школам нормально начать учебный год тчк Ответим качественным выполнением программ и социалистическим отношением труду тчк Завалткрайоно Анисимова».Из детства мне помнятся люди с красными и желтыми нашивками на гимнастерках — так обозначали тогда фронтовые раны. На послевоенных улицах инвалидов войны было очень много. А сколько лежало по госпиталям да приютам! Одни могли еще работать, но до фронта не успели получить никакой специальности, вторых можно было бы переучить, а третьим — дать протезы, чтоб не были люди сами себе в тягость. В каких-то частных случаях, когда достаточно было его визы, Косыгин отзывался немедленно. Например, наркомат социального обеспечения просит разрешения продать пишущую машинку Герою Советского Союза капитану Кузнецову. Наркомат готов оплатить эту машинку человеку, который потерял зрение на фронте, но не сдался, написал книгу «Формула мужества» и работает над новой. Такая была система, что даже нарком не имел права на самостоятельное действие. Косыгин разрешил. Но большой радости от того, что только так смог поучаствовать в судьбе отважного капитана, не испытал. Частные случаи складывались в общую тревожную картину. Сил одного наркомата явно не хватало. Трудоустройством инвалидов, их обучением, бытовым обслуживанием следовало заниматься и партийным, советским органам, и предприятиям. Собственно, так и говорилось в постановлениях СНК Союза «О трудовом устройстве инвалидов Отечественной войны (6 мая 1942 г.) и «О мерах по трудовому устройству инвалидов Отечественной войны (20 января 1943 г.). Хорошо, подключилась к этой работе Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП (б). Ее проверок чиновники боялись, как огня. Уполномоченные КПК работали во всех краях, областях, республиках. Они как бы сняли моментальную фотографию положения инвалидов, проверили, как на местах заботятся о семьях погибших воинов, о сиротах. Грустная, признаюсь, получилась картина.
«Председателю КПК при ЦК ВКП(б) Андрееву А. А., Секретарю Воронежского обкома ВКП(б) Тищенко В. И. 8. VI.1944 г. Подавляющее большинство рабочих, присланных на тракторный завод по линии НКО, являются инвалидами Отечественной войны. Многие рабочие не имеют простыней, подушек, некоторые спят без матрасов. На 1600 человек рабочих, проживающих в общежитии, выдано только 698 одеял, 708 простыней, 1535 матрасов и столько же подушек. В общежитии дома № 2 25 человек рабочих спят на полу без матрасов. В то же время на складах стройчасти лежат без применения 475 матрасов, 512 наволочек и 1692 простыни».На исходе сорок пятого года Косыгин получил письмо от замнаркома здравоохранения России Ковригиной. Мария Дмитриевна писала, что к ней обратились земляки из Курганской области. Жаловались на произвол в колхозе. Председатель издевается над людьми, унижает семьи погибших воинов. Три года в колхозе не платили зарплату, не давали дров семьям красноармейцев. Ковригина просила не посылать письмо для проверки в Курганскую область, а направить совестливого человека из Москвы, из Управления по государственному обеспечению и бытовому обслуживанию семей военнослужащих Совнаркома РСФСР. Все подтвердилось. И воровство. И произвол. Будто бандитская шайка правила деревней. И каков же итог разбирательства? Зам. председателя колхоза сняли с работы. А председателю Лесникову райком партии объявил выговор и оставил править «Большевиком» дальше. Именно так назывался тот курганский колхоз.(Из справки уполномоченногоКПК при ЦК ВКП(б) Шаталина.РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 227. Л. 54–55).
«…я надеюсь в мае быть в Петропавловске, и, по сдаче груза в этом порту, я решился, во всяком случае, получу или не получу высочайшее разрешение, отправиться прямо к описи восточного берега Сахалина и Амурского лимана».…Третьего сентября 1849 года у входа в Аянский залив показался считавшийся погибшим «Байкал». Невельской:
«Вышел навстречу нам на катере генерал-губернатор со своим штабом, не приставая еще к транспорту, он спросил меня, откуда я явился. На это я отвечал: «Сахалин — остров, вход в Лиман и реку Амур возможны для мореходных судов с севера и с юга. Вековое заблуждение положительно рассеяно. Истина обнаружилась…»Весной 1854 года от Шилкинского завода к низовьям Амура отправился русский сплав. У развалин древнего Албазина флотилия остановилась. Над берегом еще высились крутые валы крепости — давнего центра обширного Албазинского воеводства. Вместе с Якутским оно объединяло более двадцати русских поселений, возникших на Амуре в середине XVII века. Любопытную деталь отмечает историк Г. В. Мелихов в книге «Маньчжуры на северо-востоке (XVII в.)». Впервые в Китае на официальных географических картах течение Амура было показано правильно — в широтном направлении — только в 1782 году. Ровно через сто лет после того, как Москва официально утвердила отдельной административной единицей Албазинское воеводство. Через полтора века с первым сплавом Россия вернулась к своим берегам, к своему Приамурью, к Албазину. Обнесенная земляным валом крепость хранила следы былой мощи. Кто взял для памяти вырытый из земли кирпич, пишет Невельской, кто горсть почерневшей, но уцелевшей от времени пшеницы, оставленной предками. В свои последние дни адмирал диктовал «с фактической точностью в последовательном порядке» книгу об Амурской экспедиции. Писала под диктовку его жена Екатерина Ивановна: — деятельность наших морских офицеров, составлявших экипаж транспорта «Байкал» в 1849 году и затем Амурскую экспедицию с 1850-го по исход 1855 года, преисполненная гражданской доблести, отваги и мужества… Он не увидел своей книги. «Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России» вышли после его смерти как свидетельство еще одного подвига адмирала Невельского. …В списке названий сахалинских городов, которые предложил Председатель Совнаркома России, первым шел Невельск — вместо Хонто, Курильск — вместо Сяны, возвращал свое имя Корсаков, ряд поселков получил имена в память о героях, павших в боях за освобождение Южного Сахалина и Курил. Все предложения Косыгина были приняты. А на Сахалине его с тех пор называли крестным отцом здешних городов и поселков. С таким же вниманием Алексей Николаевич относился к проблемам самой западной области России — Калининградской. Сохранились листочки с его записями:
«Обсуждение Калининградской области. Льготы переселенцам а) Ссуда б) Натуральный налог первый год не брать 2, 3 и 4-й год 1/2 часть брать совхозы а) Брать натуральные поставки меньше. Оставлять часть продукции для продажи рабочим. б) Установить норму для рабочих совхозов выше, чем в других районах. Давать рабочим и служащим до 0,5 га земли для посева. Увеличить коммерческую торговлю. Восстановить льготы для рабочих. Увеличить хлебные карточки: рабочим — 10.000, иждивенцам — 8.000, детям — 7.000».Он рассчитывал не на дармовой труд репатриантов, не на «рабочие батальоны», которые пригонит сюда МВД или армия, а на заинтересованность переселенцев. Тех, для кого эта земля станет родной.
«Тт. Жданову, Микояну, Косыгину, Берия. Микоян в специальной записке предлагает не распространять новых пайковых цен на хлеб, продаваемый рыбакам — членам артелей и охотникам — сдатчикам пушнины. Он предлагает продавать им хлеб ниже новых пайковых цен по аналогии с тем, как мы поступаем с крестьянами — сдатчиками хлопка и т. д. Я не согласен с Микояном. Я считаю, что рыбаки и охотники тоже должны принять на себя жертвы не меньше, чем рабочие и служащие. Предлагаю новые пайковые цены на хлеб распространить на рыбаков и охотников.Говоря сталинскими словами, жертвы приняли на себя не только рыбаки и охотники. В отчаянном положении оказались сельские учителя. 18 декабря 1946 года министр просвещения РСФСР А. Калашников докладывал Косыгину о проверке материально-бытовых условий учителей в ряде областей Центральной России. В школах Новгородской области «учителям вместо хлеба выдавали рожь и немолотый овес». «В шести районах Владимирской области из 650 детей учителей на снабжение хлебом приняты лишь 6 человек. В Ивановской, Орловской, Новгородской областях детей учителей совершенно не приняли на снабжение хлебом… Семейные свой хлебный паек в размере 500 гр. в день вынуждены делить на 2–4, а иногда и на 7 частей». К этой сводке министр приложил письмо учителя М. А. Кузнецова из Ставропольского края. Приведу его полностью.Сталин» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 24. Л. 126–129).
«Товарищ Министр! Я учитель средней школы. В школе работаю 16 лет. Пробыл в армии 4 года, все на фронтах Великой Отечественной войны. Отмечен пятью правительственными наградами. Возвратился из армии по демобилизации в ноябре 1945 года. У меня шесть душ семьи, из которых трое детей и 70-летняя мать. Ни на мать, ни на детей мне не дают ни грамма хлеба. Неурожай этого года поставил мою семью и семьи других сельских учителей, имеющих, как я, детей и нетрудоспособных иждивенцев — родителей, в положение голодающих. Моя семья и я погибнем с голоду, если о нас не позаботитесь ни Вы, ни правительство. Могу ли я, один работник в семье, прокормить семью из шести душ девятью килограммами хлеба, полученными мною за месяц? Я помню голод 1921—22 гг. Но даже и тогда, в условиях первых лет существования советского государства, наше Правительство проявляло исключительную заботу о жизни детей, снабжая их хлебом, несмотря ни на какие трудности создавшегося тогда положения. Неужели теперь дети не нужны нашему государству? Правительство полагает, по всей вероятности, что в сельской местности учитель может купить хлеб у колхозников. Но я отдал бы любые деньги, сколько в моих силах, чтобы найти где-нибудь хоть пуд хлеба. Хлеба ведь нет и у колхозников. А если у кого и есть, то ровно столько, сколько необходимо ему самому, а то даже и меньше, чтобы прокормить до нового урожая только свою семью. Дети городов не лишены хлебного пайка. Неужели же дети села должны умирать с голода? Товарищ Министр! Я не стал бы писать Вам этого письма, если бы не стоял с семьей на краю могилы. Вступитесь за детей сельского учителя. Не дайте умереть им с голода. Я надеюсь, что Вы не оставите без внимания моего письма.Копию этого письма, обзор писем учителей, поступивших в Министерство просвещения РСФСР в декабре 1946 года и служебную записку министра Калашникова Косыгин направил Л. Берия.Учитель М. А. Кузнецов.Ставропольский край, Арагирский район,с. Петропавловка, средняя школа».
«Сообщаю также, — писал Косыгин, — что мною даны указания: 1. Тов. Жаворонкову (министр торговли РСФСР. — В. А.) — срочно принять меры в деле снабжения учителей. 2. Тов. Родионову (председатель Совмина РСФСР. — В. А.) о принятии срочных мер, обеспечивающих улучшение положения учителей, и своевременной выдаче заработной платы».Л. Берия ограничился лаконичным указанием: «Ознакомить Членов Бюро Совета Министров». Совет Министров РСФСР принял постановление «О материальном положении учителей». Хотя и с опозданием, власть вспомнила об учительских семьях.
«Министру внутренних дел СССР т. Круглову. Прошу Вас учесть просьбу т. Жимерина в части увеличения рабочей силы и по возможности удовлетворить. 2-ой агрегат Нижне-Свирской гидроэлектростанции необходимо пустить в эксплуатацию в установленный срок».И это тоже документ эпохи, далеко не единственный в переписке тех лет. Наркомы-министры воспринимали лагеря как элемент экономической структуры, гарантированный резерв рабочей силы. Иногда писалось короче и выразительнее: рабсилы. Судя по запискам Косыгина, по крайней мере в те годы так же считал и он. Главное — пустить в срок 2-й агрегат Нижне-Свирской ГЭС, Каховскую и Куйбышевскую гидростанции, Волго-Донской канал, «Азовсталь»… Конечно, он понимал, какой ценой достаются народу «великие стройки коммунизма», но кому об этом скажешь?! Перечитывая выступление Косыгина на сессии Верховного Совета СССР в марте сорок шестого года, обратил внимание вот на какую деталь. Алексей Николаевич говорит о выпуске промышленных товаров, но не в республике, а в стране. Надо выпускать столько товаров, «чтобы можно было перейти от снабжения населения по карточкам к развернутой торговле». Он подробно анализирует состояние дел в текстильной, легкой, лесной промышленности, предлагает инженерные решения, которые значительно повысят производительность труда на текстильных фабриках, облегчат труд на лесозаготовках — этой отрасли предстоит осваивать новые лесные массивы на Севере, в районах Сибири и Дальнего Востока, но пока она «не удовлетворяет потребностей народного хозяйства».
«Товарищ Горчаков! Прошу передать Алексею Николаевичу снимок дома, построенного по улице Ленина в городе Кишиневе к 1-му мая, и снимок автобуса. Все это результат помощи Алексея Николаевича».Двадцать лет спустя, в сентябре 1967-го, Косыгин вспомнил о своей послевоенной командировке, выступая на торжественном заседании в Кишиневе — он вручал республике орден Ленина:
«В начале 1947 года, вскоре после окончания Великой Отечественной войны, мне вновь по поручению Центрального Комитета и Совета Министров СССР пришлось быть в Кишиневе. Весь народ прилагал героические усилия к восстановлению хозяйства, чувствовалась полная уверенность в том, что все возникшие трудности будут преодолены. Центральный Комитет партии, Советское правительство, несмотря на ограниченные в ту пору ресурсы, оказали Молдавии большую помощь продовольствием, семенами, промышленными товарами, транспортом. Братская поддержка помогла Молдавии в короткий срок восстановить промышленность и сельское хозяйство, а затем оставить далеко позади довоенные рубежи».
«Леноблисполком. Прошу еще раз рассмотреть, может быть, выдача леса могла бы быть произведена за счет кредита на индивидуальное жилищное строительство в соответ(ствии) с планом, утвержденным для Ленин(градской) области. 20.II».Расписался и передал Горчакову: «А Ивану Михайловичу Беляеву напишите, чтоб пригласил Вас на новоселье». В этих папках — сотни писем о повседневной послевоенной жизни страны. Жаль, что они заперты в архивах. Но еще одно из переписки 1949 года я приведу. Это живое эхо войны.
«Добрый день, родное мое сердце, сынок желанный, я к тебе обращаюсь с большой просьбой. Родной мой, не дай погибнуть бедной, безродной старушке. У меня был сынок Мишенька, работал на станции Ленинград-Сортировочная машинистом и в 42-м году его отправили как надежного, проверенного человека, всегда был стахановцем, на Доске почета, повести эшелон с боеприпасами для фронта. И с тех пор я о нем ничего не знаю. Сколько ни писала в Москву, даже тов. Сталину, никто мне, бедной старухе, не хочет ответить. В 42-м году он вел состав мимо моего и его домишки, он мне помахал грязной рукою с паровоза, а я ему белым платочком. Он мне крикнул: «Скоро, мама, вернусь». Я ему улыбнулась и с тех пор я его не видела. Это я последнего сына потеряла. Самой мне уже 75 лет. Ноженьки мои мне отказали в ходьбе, даже в том, чтобы я смогла сходить попросить милостыню. Я ниоткуда не получаю нисколечки. Вот, родной мой сынок, помоги мне, несчастной старухе, а то только меня обижают, даже сельский Совет наложил налоги… Помоги разыскать сынка. Где он погиб? Где он сложил свою головушку? С приветом бабушка Паша Федотова. Адрес мой: ст. Ушаки Ленинградской области, ул. Полины Осипенко, д. № 8. Федотовой Парасковье Прокофьевне».
— Вы помните, товарищи, как наши враги во всем мире были окрылены смертью нашего великого вождя и учителя, — говорил Маленков. — Мы обязаны были сплотить свои ряды, действовать энергично и решительно, обеспечить единство и дружно вести страну вперед по пути, определенному гением человечества Лениным и его великим продолжателем Сталиным (Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 140–141).Пленум был закрытый, на стенограмме пометка: «Снятие копий воспрещается», в зале не было ни фоторепортеров, ни кинооператоров, увидеть докладчика нельзя, но мне почему- то кажется, что он еще не снял «сталинку». То и дело с трибуны звучали привычные формулы: наш ленинско-сталинский ЦК, «идеи наших великих вождей Ленина — Сталина господствуют на нашем пленуме». А вот товарищ Андреев Андрей Андреевич, член ЦК КПСС, член Верховного Совета СССР, разоблачил «необычный тип тех врагов, с которыми раньше боролась наша партия», и предложил: «…из этого мерзавца надо вытянуть все жилы, чтобы была ясная картина его отношений с заграницей, кому и как он служил, тогда нам откроется очень многое». А затем Андреев сказал, что Берия «начал дискредитировать имя товарища Сталина, наводить тень на величайшего человека после Ленина». Андреев не сомневался, что именно под его «давлением вскоре после смерти товарища Сталина вдруг исчезает в печати упоминание о товарище Сталине». В стенограмме в этом месте пометка: «Голоса из зала. Правильно». Андреев бросает камешек в прессу, но направлен он явно по другому адресу: «Это же позор для работников печати. Раньше чересчур усердствовали, и там, где нужно и не нужно, вставляли имя т. Сталина, а потом вдруг исчезло имя т. Сталина. Что это такое? Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему встал этот вопрос? Ведь он решен давным-давно в марксистской литературе, он решен в жизни, миллионы людей знают, какое значение имеет гениальная личность, стоящая во главе движения, знают, какое значение имели и имеют Ленин и Сталин, а тут откуда-то появился вопрос о культе личности. Это проделки Берия». Не выдержал Климент Ефремович Ворошилов, первый красный офицер, член Президиума ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, подал свой голос: правильно. — Он хотел похоронить имя товарища Сталина и не только имя товарища Сталина, но это было направлено и против преемника товарища Сталина. И снова зал отозвался: правильно. «Маленков. Все мы преемники, одного преемника у товарища Сталина — нет. Андреев. Вы являетесь Председателем Совета Министров, пост который занимал т. Сталин». И опять отозвался зал: правильно. Да еще бурными аплодисментами разразился. Ох, просчитался товарищ Андреев, ничего не понял в новом раскладе. Ну, ничего, Никита Сергеевич нашел возможность ему напомнить. И не только ему. «Тевосян. Я хотел бы обратить внимание, о чем указывал и товарищ Андреев, что после смерти товарища Сталина стало постепенно исчезать имя товарища Сталина из печати. С болью в душе приходилось читать высказывания товарища Сталина без ссылки на автора. Вчера (это было 4 июля. — В. А.) из выступления товарища Кагановича мы узнали, что этот мерзавец Берия возражал против того, чтобы, говоря об учении, которым руководствуется наша партия, наряду с именами Маркса, Энгельса, Ленина называть имя товарища Сталина. Вот до чего дошел этот мерзавец. Имя нашего учителя товарища Сталина навсегда останется в сердцах членов нашей партии и всего народа и никаким Берия не удастся вырвать его из нашего сердца». И опять — аплодисменты, выкрики: правильно. Вплетался ли в эти выкрики голос Алексея Николаевича Косыгина? Уверен: нет! И не только потому, что он осторожничал, выжидал. Он вообще не из породы крикунов. И о своем отношении к Сталину, который в шутку называл его «Косыга», говорил только с самыми близкими людьми. Официальные речи не в счет, там положены «бантики», там приняты правила, по которым надо играть. Но остались неофициальные свидетельства, записанные в разные годы.
«Клавдия Андреевна ответила, что у нее, конечно, есть собственное представление на этот счет, но она была бы весьма признательна своему собеседнику, если бы он первым высказался по этому вопросу. Сталину, по-видимому, понравилось это замечание, и он сказал, что жена — это товарищ, подруга, любовница, хозяйка дома, воспитательница детей. На это Клавдия Андреевна заметила, что она, конечно, ни в какой мере не отрицает важности всех этих характеристик. И все же да будет позволено ей не согласиться с тем, что полагать главным в характеристике жены. Ведь главное состоит в том, что жена — это судьба».После этих слов Сталин поднял тост за женщину, которая определила судьбу Алексея Николаевича Косыгина. Потом разговор продолжался об их жизни в Ленинграде. Клавдия Андреевна рассказывала, как в начале 30-х годов, когда Алексей Николаевич учился в Текстильном институте, она работала в Кронштадте, в плавмастерских. — Значит, вы, Клавдия Андреевна, морячка? — спросил Сталин. И когда адмирал Октябрьский, командующий Черноморским флотом, доложил, что крейсер «Молотов» к отплытию готов, снова обратился к ней: — Ну, что, морячка, может быть, пойдете с нами в эскадре? Клавдия Андреевна сдержанно возразила: моряки, мол, считают недопустимым присутствие женщины на военном корабле.
«Товарищ Октябрьский, — обратился к адмиралу Сталин, — может быть, команда сделает исключение, ведь Клавдия Андреевна — морячка!» Шутка была хорошо воспринята, и мама по трапу направилась на катер, а потом перешла на крейсер «Молотов» и всю дорогу провела в кают- компании. Во время плавания Сталин и адмирал Октябрьский беседовали с командирами, командой крейсера. Папа рассказывал, что тогда ему было поручено улучшить экипировку моряков — форму, обувь, а также позаботиться о снабжении флота продовольствием. Вскоре в газетах появились фотографии: Сталин, адмирал Октябрьский и Косыгин с моряками Военно-Морского флота. По этому поводу мама, натура очень эмоциональная и умевшая чувствовать обстановку, сказала при мне отцу: «Знаешь, Алеша, они тебе этого приближения не простят». И как в воду смотрела! В последующие годы Алексею Николаевичу Косыгину не раз приходилось встречаться с недоброжелательным отношением к себе некоторых членов Политбюро».«…у некоторых руководителей партии и государства, — вспоминал Д. Гвишиани, — были причины для недовольства Косыгиным. Одних настораживало то, что его на какой- то короткий период приблизил к себе Сталин. Другим не нравились некоторые поручения, которые Косыгин получал лично от Сталина, например, такая неблагодарная миссия — разобраться с привилегиями членов Политбюро — не могла не вызвать их раздражения. Как рассказывал нам Алексей Николаевич, началось с того, что однажды на заседании Политбюро Сталин учинил разнос. — Мне прислали списки с продуктовых баз, — говорил он, — в которых указано, сколько продуктов расходуется в семьях Молотова, Кагановича, Микояна и других. Это просто возмутительно — вместе с ними кормится и охрана, и вся обслуга. Причем все воруют и никто не считает. Поручим Косыгину разобраться с этим, пусть внесет предложения, чтобы ввести жесткий лимит. В те времена члены Политбюро, имея сравнительно невысокую зарплату, получали практически бесплатно любое количество продуктов, но после вмешательства Сталина, поручившего Косыгину навести порядок, были установлены ограничения. Недовольство же влиятельных членов Политбюро пало на голову Алексея Николаевича». Членов ПБ вождь приструнил сам. А как быть с остальной влиятельной публикой? Своею собственной рукой Сталин написал постановление «О суде чести при Совете Министров СССР и ЦК ВКП(б)» — принято 7 апреля 1948 г. (РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 19. Л. 36–37). Создавался Суд чести «в интересах укрепления партийной и государственной дисциплины, борьбы с проявлениями разложения и антигосударственными поступками, роняющими честь и достоинство руководящих советских и партийных работников». Контингент Суда чести — министры союзных министерств и их заместители, председатели комитетов при Совете Министров СССР и их заместители, начальники главных управлений при Совете Министров СССР и их заместители, секретари ЦК компартий союзных республик, председатели Советов Министров союзных республик и министры союзных республик. Председателя и четырех членов Суда чести назначало Политбюро ЦК ВКП(б), оно направляло дело в этот суд. В документе подробно описывается процедура рассмотрения дел и мера наказания: объявить общественное порицание обвиняемому; объявить общественный выговор; просить КПК об исключении из партии или переводе в кандидаты в члены ВКП(б); просить Совет Министров Союза ССР и ЦК ВКП (б) о снижении в должности или снятии с работы в связи с несоответствием занимаемой должности; передать дело следственным органам для направления в суд в уголовном порядке. На одном из заседаний Суда чести рассматривали дело министра пищевой промышленности Зотова и зам. министра Попова. По просьбе Косыгина там побывал Горчаков. В докладной записке он написал, что их допрашивали четыре с половиной часа, причем Зотов часто сбивался, отвечал невпопад, что вызывало смех в зале. А зал был переполнен. Как писал Горчаков, на суде присутствовали все министры и руководители центральных учреждений. «Кроме того, присутствовало 600 человек рабочих пищевой промышленности союзных республик и 200 человек рабочих пищевой промышленности г. Москвы». Зотову, рассудил Горчаков, после такого спектакля не сдобровать. И точно — в августе 1949 года его отправили в отставку. Вернулся он к своим министерским обязанностям лишь в правительстве Косыгина. Суды чести еще продолжались, но вся эта затея уже казалась вождю ненужной. Стоит ли чикаться с порицаниями и выговорами, если сразу можно «в уголовном порядке»? Именно по такой схеме разворачивалось «ленинградское дело».
«ЦК ВКП(б) постановляет: 1. За нарушение советских законов об охране государственной тайны и создание в аппарате Госплана СССР разлагающей обстановки попустительства виновника утери секретных документов Вознесенского Н. А. исключить из состава членов ЦК ВКП(б). 2. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9.VI.1947 г. и ввиду особой серьезности нарушений закона в Госплане СССР, предать суду Вознесенского, как основного виновника этих нарушений, а также бывшего заместителя Председателя Госплана СССР Панова, заместителя председателя Госплана Купцова, нач. отдела кадров Орешкина и начальника 5-го отдела Госплана Белоуса, которые несут ответственность за пропажу секретных документов и за непринятие мер к сохранности секретных документов. 3. Предложить Генеральному прокурору СССР т. Сафонову произвести необходимое следствие по делу пропажи секретных документов в Госплане СССР».За дело взялись мастера сыска. За год до этих трагических событий Косыгины выдали замуж дочь. Свадьба Людмилы Косыгиной и Джермена Гвишиани пела-играла 24 января 1948 года. Среди гостей был Алексей Кузнецов. Косыгин работал с ним в Ленинграде, они дружили семьями. Алексей Александрович был женат на двоюродной сестре Клавдии Андреевны. «Мы, ничего об этом («Ленинградском деле». — В. А.) не зная, — вспоминал Д. Гвишиани, — только видели по состоянию обычно чрезвычайно сдержанного Алексея Николаевича, что произошло нечто ужасное. Позже Клавдия Андреевна сказала нам с Люсей: — Случилась большая гадость — Алексея Александровича арестовали». В череде обвинений, предъявленных Вознесенскому, значилось и незаконное хранение оружия — в сейфе оказался пистолет, скорее всего подаренный во время войны. «Алексей Николаевич тогда же предложил: — Знаешь что, давай соберем, что у нас есть. И выбросим. Всякое может быть. У меня был маленький, старый, полученный в подарок браунинг. В юности я неплохо стрелял из пистолета и малокалиберной винтовки и даже имел грамоты за участие в соревнованиях по стрельбе. У Алексея Николаевича был вальтер и еще какой-то пистолет, оставшийся с военного времени. Под видом рыбалки мы сели в лодку и утопили все это в Москве-реке. Примерно в то же время, когда мы уже знали о судьбе Кузнецова и других, Алексей Николаевич сказал нам с Люсей: — Знаете, ребята, а меня ведь тоже могут арестовать, тем более что на следствии по этому делу многие дают на меня показания. Об этом он знал как кандидат в члены Политбюро: всем им по утрам клали на стол размноженные копии протоколов допросов, причем в экземпляре Алексея Николаевича кто-то подчеркивал красным карандашом фамилию: «Косыгин». Он тут же садился и писал подробное объяснение Сталину: «категорически отрицаю эти факты…», «в это время я находился там-то…», «этого не могло быть по таким-то и таким- то причинам», «показания надуманны…» Как бы то ни было, каждое утро, уезжая на работу, обняв Клавдию Андреевну, расставаясь с нами, он говорил: «Прощайте» и напоминал о заранее обговоренных условиях, как нам быть, если с ним что-то случится. Жили мы тогда на даче, которая усиленно охранялась, поэтому, чтобы поговорить, пошептаться, посекретничать, приходилось прятаться от соглядатаев. В семье на долгие годы сложилось убеждение, что телефоны прослушиваются. Все знали, что в разговорах надо быть крайне осторожным; никто не собирался делать крамольных заявлений, но опасались провокаций. Однажды я решил поискать в доме подслушивающие устройства — в том, что они есть, сомневаться не приходилось. В нескольких местах в комнатах я отыскал два замаскированных довольно примитивных микрофона. О своем открытии я сообщил Алексею Николаевичу, на что он строго заметил: — Ничего не трогай и никому не говори. И в самом деле, кому же скажешь?.. Несколько месяцев все мы провели в напряженном ожидании. Позже для себя решили, что все же арестовать Косыгина не дал Сталин». Очевидно, это точный вывод. И подтверждается он вот еще каким обстоятельством. В разгар следствия по «Ленинградскому делу» Косыгина, члена Политбюро ЦК ВКП(б), председателя Бюро по торговле при Совете Министров СССР, командировали в Алтайский край. Кто, кроме Сталина, мог разрешить такую командировку, тем самым дав понять, что к Косыгину нет претензий? Хотя в истории репрессий записаны многие случаи арестов именно в командировке, в поезде, при вызове в Москву. Кстати, однажды Владимир Николаевич Новиков, заместитель Косыгина, отдыхал на алтайском курорте «Белокуриха». Вернувшись, он рассказал премьеру о своих впечатлениях. И вдруг, замечает Новиков, Алексей Николаевич стал расспрашивать, не сохранился ли там такой-то дом, интересовался и другими подробностями о поселке. В Белокурихе, во время своей спасительной командировки Косыгин провел более десяти дней. Ссылаясь на самого Алексея Николаевича, Новиков пишет, что ту длительную поездку по Сибири и Алтайскому краю Косыгину организовал Микоян, якобы «в связи с необходимостью усиления деятельности кооперации, улучшения дел с заготовкой сельскохозяйственной продукции». Принимаю эту версию, хотя понимаю, как малоубедительна была мотивировка в глазах Сталина. А что могло при решении судьбы Косыгина значить много, стать решающим фактором? Полного ответа на этот вопрос мы никогда не узнаем, можно только догадываться. …На одном из совещаний после XIX съезда КПСС, в октябре 1952 года к Алексею Николаевичу подошел Сталин: — Ну как ты, Косыга? Ничего, ничего, еще поработаешь, поработаешь…
«…Пройдет года три-четыре, мы будем работать без решений, без резолюций. Чтобы сеять весной… решения выносить не надо. Надо сеять. Чтобы убирать хлеб… решения выносить не надо… Надо убирать… Много решений получается от нашей некультурности, от нашей азиатчины, от нашей распущенности, недостаточной требовательности к себе и другим».Это первый секретарь Ленинградского обкома партии Алексей Александрович Кузнецов, для Косыгина — просто Леша (цит. по: Ломагин Н. Неизвестная блокада. Кн. 1. С. 97).
«Корд. Сахар. Рассмотреть вопрос о закупке дополнительно 65 т.т. сахара — 80 долларов = 5,6 млн. долл. Молоко. Табак. Махорка. Чай. Вино виноградное. Добавить 1 млн. дкл = 200 м. руб. (молодое вино). Водка. Хлопчатник. Шерсть. Лен. Аккумуляторы 590 Проверить.Опущу дальше несколько страниц с наименованием изделий и товаров, от гвоздей и оконного стекла до проката, цемента, шин, с расчетами по годам, заданиями, где что купить… Вывод: «Требуются жесткие меры экономии, иначе товарооборот вырастет, а товаров не хватит». И снова страница за страницей — расчеты, выкладки, сравнения — и размышления над фактами. Вот одна из таких страниц, приведу ее полностью, чтобы читатель мог сам оценить развитие экономической мысли Косыгина. Судя по тому, что он анализирует данные с 1940 по 1957 год, а на 1958-й берет плановые цифры, эти записи сделаны не позже 1958 года.
Косы, пилы, вилы. Al посуда. (Именно так: Al, а не ал. — В. А.). Мыло…»
«1. Производительность труда и зарплата. 2. Фонд зарплаты по годам. 3. Рост доходов колхозников. 4. Товарооборот по годам. 5. Производство товаров и остатки по годам. 6. Производительность труда (в) США и Англии. Выводы I. Средняя зарплата начинает обгонять (здесь и далее подчеркнуто А. Н. Косыгиным) или идти на уровне производительности труда. Нужны меры — во-первых: очень серьезно заняться новой техникой, модернизацией оборудования, вопросы производительности труда, как наиболее важные, как главный источник дальнейшего повышения зарплаты и повышения всего уровня жизни нашего народа. Это должно быть и в центре внимания наших профсоюзов. Во-вторых: нужна систематическая работа по пересмотру норм выработки, причем нельзя останавливаться на существующих нормах, нужно систематически проводить большую разъяснительную работу среди рабочих о необходимости пересмотра норм. На всех производствах есть резервы для увеличения производительности труда… II. Как видно из приведенных цифр (эти записи не сохранились. — В. А.), фонд зарплаты стал перерасходоваться. Причем перерасход фонда зарплаты вытекает также и из-за очень низких планов. В связи с прогрессивной оплатой труда каждый процент перевыполнения плана оплачивается, как известно, значительно выше, чем основной. Поэтому низкие планы для предприятий ведут к большому перерасходу абсолютных фондов зарплаты, а продукция производства, очень часто изготовленная, не имеет заказов и не находит сбыта, требуя больших затрат материалов и фондов зарплаты. На 1958 г. в плане предусмотрен рост производительности труда на 5,5 %. Это самый низкий % роста производительности труда за последние годы, а зарплата на 1,5 %. Эти соотношения должны быть выдержаны. Чтобы выдержать эти соотношения плана, должна быть проведена большая работа также со стороны профсоюзов. Профсоюзы должны знать эти цифры по каждому предприятию и проводить соответствующую работу, ведь нужно понять, что других источников для повышения зарплаты у нас нет. Кроме того, необходимо знать, что это средние цифры, сюда входит и повышение зарплаты в угольной промышленности восточных районов, где зарплата будет повышена в 1958 году. Нарушение соотношения между зарплатой и производительностью труда неизбежно приведет к нарушению пропорций в народном хозяйстве и трудностям на рынке». (Что и случилось, добавлю, при горбачевских кооперативах. — В. А.)Еще несколько страниц из рабочих блокнотов Косыгина. В совещании (дата не указана), посвященном проблемам химической промышленности, принимает участие Н. С. Хрущев. Косыгин делает пометки, выделяя самое существенное, разделяя по своему принципу «текущие дела и перспективу».
«Акад(емик) т. Каргин. Как передается наука в производство. Опытные установки освободить от плана. Производство опытного оборудования. Нет реактивов. Нужно дать оборотные средства для реактивов. 2. Начальник Гл. упр. азотной промышленности. Объединить силы инженеров на производстве и в институтах. Дать опытные установки. Необходимо координировать работу научно-исследовательских институтов волокна и химии. 3. Горьковский совнархоз. Разместить дополнительное оборудование в цехах и за этот счет увеличить выпуск продукции. 4. Луганский совнархоз. Оплата труда лаборатории должна быть пересмотрена…»Выступают ученые, директора заводов и институтов, конструкторы… Постепенно вырабатываются общие подходы, которые выльются вскоре в строгие пункты решений. А вот эти записи, судя по тексту, сделаны в 1962 году. Косыгин — первый заместитель председателя Совмина. «Кооперативное строительство и индивидуальное строительство. Незавершенное строительство». Он помечает стоимость неустановленного оборудования на 1 января 1962 года и расчеты на следующие годы. Следующая страница вся посвящена Казахстану: черная металлургия — Карагандинский завод, как он будет развиваться — по цехам и по годам, с 1962 до 1968-го. Нефть, энергетика, химия — по заводам (Джамбул, Актюбинск, Чимкент, Балхаш) и по видам продукции; так же детально — машиностроение, уголь, пищевая промышленность — «отметить плохое использование оборудования, лежит шведское оборудование, деньги не используются».
«Роль совнархоза и роль министерства по строительству. Ставит вопрос или отвечает?»
«Капитальные работы. (Цифры и проценты освоения.) «Чем занять строителей на угле в других местах? Где свободные мощности? И чем занять?»
«Канал Иртыш — Караганда идет очень плохо. Канал — удорожание на 100 % за счет перевозки вместо прямого отвала».Страничка озаглавлена «Фосфатные удобрения». Формулы, проценты, цены. Сравнения: в Актюбинске тонна удобрения обходится в 86 руб. 13 коп., а в Джамбуле — 91 руб. 12 коп. Пометка: «2 печи куплены в ГДР. Все сделать для пуска 2-х печей. Чимкент». И еще страничка о подготовке к жатве в Казахстане: сколько нужно дополнительно комбайнеров («в 1962 г. завозили 17 ООО человек»). Сейчас — 5–6 тысяч. Во всех косыгинских блокнотах записи только на одной стороне листа и только по одной теме.
«1. Волокно. С 160 до 753 т.т. в 1966 г.»Дальше — без нумерации — наискось листа, с сокращениями:
«К-во тканей с участием искусств(енных) и синтетических) волокон, 1965 — 450 м2. Костюм(ная) штапельная — 200 м. (млн.) Костюм(ная) искусств(енная) — 220 м. (млн.) Чулки и носки — 510 м. (млн.) пар. В 3 раза.В 1965 году должна была завершиться семилетка, которую Хрущев объявил в 1958-м. Значит, эти цифры — первые наметки нового плана. Этот план в январе-феврале 1959 года рассматривал XXI съезд КПСС. 28 января выступал Алексей Николаевич. Как всегда, свою речь он писал сам. В сборнике избранных речей и статей Косыгина («К великой цели», изданном Политиздатом в 1979 году) это выступление «причесала» рука политредактора, убрав ссылки на Хрущева. Это был внеочередной съезд партии. Партийцы только что разобрались с очередной командой отступников (Молотов, Маленков, Каганович и «примкнувший к ним Шепилов») и готовились заняться хозяйственными делами. Хрущев выступает с докладом «О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы». (О том, что ему не суждено доработать до конца этого срока, он, конечно, не предполагает.) — Нашему съезду предстоит обсудить программу дальнейшего коммунистического строительства в Советском Союзе, нового подъема экономики, культуры и материального благосостояния трудящихся, — напористо говорил Никита Сергеевич. На следующий день, на утреннем заседании, после выступления главы китайской делегации Чжоу Эньлая, который громил югославских ревизионистов, титовскую группировку, слово предоставили Косыгину. Напоминаю: он выступает с текстом, написанным собственноручно от первой до последней строки, и потому для полноты картины восстанавливаю строки, пропущенные в издании 1979 года. Это политическая и, не будем лукавить, конъюнктурная оценка того, что сделано всего за три года после XX съезда.
«…этот небольшой период имеет выдающееся значение в истории нашей партии и нашего государства. Благодаря правильному руководству боевого штаба партии — ленинского Центрального Комитета решены грандиозные задачи по подъему народного хозяйства, проведена коренная перестройка управления промышленностью и строительством, осуществлены крупнейшие меры по дальнейшему развитию колхозного строя, обеспечен значительный рост материального благосостояния народа. Советский Союз вступил в период развернутого строительства коммунизма…» «Центральный Комитет, свято оберегая единство нашей партии, вовремя разгромил антипартийную группу Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова, пытавшуюся свернуть партию с ленинского пути. Отбросив прочь эту группу фракционеров и раскольников, наша партия стала еще более монолитной и боеспособной. В результате осуществления ленинской генеральной линии наша партия одерживает все новые и новые победы».И еще один абзац: «Программа развернутого строительства коммунистического общества, изложенная во всеобъемлющем и замечательном докладе тов. Н. С. Хрущева, является ярким подтверждением исключительной заботы партии о благе и процветании советского народа…» И только после этого реверанса Алексей Николаевич перешел к делу — производству товаров народного потребления в семилетке: «Выпускаемые машиностроительными заводами некоторые типы машин в ряде случаев уступают по производительности иностранным образцам. В качестве примера можно привести Ленинградский завод имени Карла Маркса. (Это дооктябрьский «Лесснер», где работал его отец. — В. А.) Выпускаемые им машины для прядения волокна капрона имеют 48 рабочих мест, и на каждом из них формируется лишь одна нить. По имеющимся у нас данным, за рубежом такие же машины формируют на каждом рабочем месте от 4 до 12 нитей. Следовательно, при одних и тех же скоростях, при одинаковом числе обслуживающих рабочих производительность нашей машины в несколько раз ниже зарубежной». Что же делать? Косыгин возвращается к своему предложению, высказанному на XX съезде, развивает его: «Оценка работы машиностроительного завода должна вестись не только по выпуску машин по количеству, но и по производительности этих машин». «Вполне понятно, — продолжает Косыгин, — что все расчеты семилетнего плана произведены с учетом современного уровня техники. В наше время осуществляются многие новые важнейшие научные исследования, которые дают все новые, более выгодные экономические решения народно-хозяйственных проблем. Это является нашим большим резервом, и этот резерв мы должны своевременно использовать. Возьмем такой пример. Менее года назад была принята большая программа строительства и реконструкции предприятий искусственных и синтетических волокон. В ней определены объемы производства и соотношение выпуска отдельных видов волокон. Но последние исследования в области переработки газа и производства ацетилена показывают, что появились новые большие возможности для резкого увеличения выпуска ацетатного шелка, более ценного по сравнению с некоторыми другими видами искусственных волокон. Расширение производства этого шелка дает большой экономический эффект. Поэтому в программу развития искусственных волокон следует внести уже теперь изменения, вытекающие из новейших научных исследований». «В мировом производстве последних лет, — читаем в подлиннике еще одну записку Косыгина, — нет отраслей, равных по темпам развития химической промышленности». Сравнив данные по разным странам, он напоминает о наших планах: создать мощности по искусственному волокну до 753 тысяч тонн в 1965 году. «Если бы все это волокно перерабатывать только в ткани, то можно было бы получить чисто искусственных тканей около 60 млн. метров в год, т. е. на душу населения около 30 м в год, на сумму около 120 млн. руб. По розничным ценам только налога с оборота можно было бы получить свыше 60 млн. руб. в год. Понятно, что часть искусственных волокон будет использована на технические нужды, но это даст возможность высвободить хлопок, потребляемый в настоящее время на эти цели». Это программа строительства многих новых заводов и фабрик, но — внимание! — «мы не имеем права строить новые предприятия на базе старой техники»: «..мы создаем эту промышленность позднее, чем США, и должны использовать все технические преимущества для этих целей… Необходимо наших проектировщиков, конструкторов ознакомить с лучшими предприятиями США, Японии, ФРГ, где эти отрасли получили наибольшее развитие, идти на приглашение отдельных лучших специалистов и в исключительных случаях на приобретение лицензий. Эти затраты будут с лихвой возвращены с технически передовых предприятий». Судя по тексту, Косыгину предстояло убедить кого-то в своих расчетах, в предложениях использовать западный опыт. Наверное Председателя Совета Министров — им был тогда Никита Сергеевич Хрущев, он же — первый секретарь ЦК. Хрущев согласился: да, новые предприятия надо создавать на базе новой техники. Передо мной рукописный проект рабочей записки Косыгина вот с каким заголовком «Обратиться к США, Англии, Франции, Италии и ФРГ». Говорится в ней о том, что советское правительство «поставило задачу резко увеличить в ближайшие годы производство тканей, одежды, обуви». Мы, конечно, могли бы решить эту проблему и сами, пишет Алексей Николаевич, «не прибегая к помощи других государств, но это потребует несколько большего времени, что мы считаем нежелательным. А у вас, господа капиталисты, есть большой опыт в деле развития этих отраслей». В общем, последовало деловое предложение о сотрудничестве.
«Какие вопросы мы считаем нужным решить: 1. Контакты в научных проблемах. Взаимный обмен опытом. 2. Приглашение к нам ваших отдельных специалистов. 3. Содействие со стороны правительства в размещении у вас (заказов на) оборудования для этих отраслей промышленности. Для ведения переговоров по этим вопросам в случае благоприятного вашего отношения мы могли бы командировать специальную комиссию на высоком уровне».Выступая в июле 1964 года с лекцией в Институте общественных проблем, Алексей Николаевич говорил, что Советский Союз не намерен создавать замкнутую экономику: «Мы против замкнутой экономики и стоим за широкий научно-технический обмен между странами. Советский Союз хорошо понимает преимущества международного разделения труда, развития экономических отношений между государствами». Для Косыгина это были не просто слова. Может быть, больше, чем кто-либо другой в правительстве и ЦК, он понимал, что замкнутая экономика в современном мире обречена. Иван Павлович Казанец вспоминает, как однажды на приеме у Косыгина он, в то время председатель Совмина Украины, упомянул, что на Славянском заводе в Донбассе пустили цех по производству аминокислот. Они были нужны для переработки грубых кормов. Концентратов всегда не хватало, их заменяли грубыми кормами, соломой. Аминокислота смягчала эти корма, давала очень нужные элементы. Расспросив, как работает цех, Косыгин попросил Казанца написать формулу. «Не знаю, — признался Иван Павлович, — доложу в следующий раз». И доложил.
Из рабочего плана Косыгина (начало 60-х годов): 2) Борьба с местничеством. 4) Текущие дела и перспектива. 6) Как двигать отрасль при совнархозах. 7) Заседание Совмина СССР подготовить с участием республик… 18) Рассмотрение отрасли основной, как подготовка к плану. Это должно быть в основе. Сейчас это особенно важно. 19) Проверка исполнения.Формула, которую Косыгин искал для экономики, в середине 60-х годов воплотилась в его реформу.
Хроника
Сообщение о пленуме Центрального Комитета КПСС 14 октября состоялся Пленум Центрального Комитета КПСС. Пленум ЦК КПСС удовлетворил просьбу т. Хрущева Н. С. об освобождении его от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья. Пленум ЦК КПСС избрал Первым секретарем ЦК КПСС т. Брежнева Л. И.
В Президиуме Верховного Совета СССР 14 октября с. г. под председательством Председателя Верховного Совета СССР тов. А. И. Микояна состоялось заседание Президиума Верховного Совета СССР. Президиум Верховного Совета СССР рассмотрел вопрос о Председателе Совета Министров СССР. Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил просьбу тов. Хрущева Никиты Сергеевича об освобождении его от обязанностей Председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья. Председателем Совета Министров СССР Президиум Верховного Совета СССР назначил тов. Косыгина Алексея Николаевича, освободив его от обязанностей первого заместителя Председателя Совета Министров СССР. Указы Президиума Верховного Совета СССР об освобождении тов. Хрущева Н. С. от обязанностей Председателя Совета Министров СССР и о назначении тов. Косыгина А. Н. Председателем Совета Министров СССР приняты членами Президиума Верховного Совета СССР единогласно. Члены Президиума Верховного Совета СССР тепло поздравили тов. Косыгина А. Н. с назначением на пост Председателя Совета Министров СССР. Тов. Косыгин А. Н. сердечно поблагодарил Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Президиум Верховного Совета СССР за оказанное ему доверие и заверил, что приложит все силы для того, чтобы выполнить возложенные на него обязанности.
Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении тов. Косыгина А. Н. Председателем Совета Министров СССР Назначить тов. Косыгина Алексея Николаевича Председателем Совета Министров СССР, освободив его от обязанностей первого заместителя Председателя Совета Министров СССР.Председатель Президиума Верховного Совета СССР А. МИКОЯНСекретарь Президиума Верховного Совета СССР М. ГЕОРГАДЗЕМосква, Кремль,15 октября 1964 г.(Известия, 16 октября 1964 г.)
«Президиуму и Пленуму ЦК КПСС! В связи с болезнью я не смогу принять участие в работе Октябрьского пленума ЦК Считаю, что обсуждаемый на пленуме ЦК КПСС вопрос о смещении Хрущева с занимаемых постов остро назрел. В руководстве партией и страной он создал невыносимое положение и полностью обанкротился. Он стал новым культом личности, подавляет все живое, дезорганизует своими абсурдными действиями успешное развитие страны. Я одобряю решительные и по-ленински принципиальные меры, принятые президиумом ЦК, который обсудил этот вопрос и внес его на рассмотрение Пленума. Я целиком и полностью поддерживаю принятые президиумом ЦК решения (которых еще нет! — В. А.) и как член ЦК КПСС голосую за немедленное смещение Хрущева с занимаемых постов и исключение его из членов ЦК за грубейшие ошибки в руководстве партией и страной.…Встретив Косыгина в тот памятный день, 13 октября, Егорычев обратил внимание на его возбужденное, даже приподнятое настроение: «Он рассказывал, как остро и принципиально проходила дискуссия на заседании Президиума ЦК, когда впервые лидеру партии и государства, в руках которого была сосредоточена неограниченная власть, прямо и откровенно высказали все о его поведении и ошибках». Уточним: пытались высказывать и до этого, но все очень хорошо помнили, чем заканчиваются откровения… Потому-то и стала наша история непредсказуемой. После Сталина заговорили о культе личности; после «великого десятилетия» Хрущева — о субъективизме и волюнтаризме; после Брежнева «замечательное время, в которое мы живем», окрестили застоем… И тот памятный партсуд над Хрущевым был таким смелым, потому что судьи заранее сговорились. «Чем больше ошибок появлялось у Хрущева, — вспоминал Егорычев, — тем громче расхваливали его газеты и журналы, радио и телевидение. Людей компетентных, принципиальных он недолюбливал, считая, что сам лучше других разбирается во всех проблемах. А. Н. Косыгину в этой связи было особенно трудно. Занимая должность первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, он лучше других видел ошибки и промахи Хрущева. В практической работе старался как-то положительно влиять на дела, не вступая в прямую конфронтацию с Никитой Сергеевичем. Даже со стороны было видно, как Хрущев постоянно подавлял любую инициативу и самостоятельность Косыгина, желая видеть в нем лишь высокопоставленного чиновника-исполнителя. На заседаниях правительства, пленума ЦК (а последние проходили тогда во Дворце съездов в присутствии нескольких тысяч человек) Хрущев не раз бестактно отзывался о своем первом заместителе. И тем не менее не освобождал его, хорошо понимая, что более компетентного, работоспособного и честного человека ему не найти. Поэтому трудился Косыгин тогда, как говорится, со связанными руками. Освобождение Хрущева вселяло в Алексея Николаевича надежду на то, что теперь он сможет свободно проявить свои способности, полностью использовать накопленный опыт и знания. Косыгин искренне верил, что курс XX и XXII съездов партии на обновление советского общества, курс, от которого Хрущев постепенно отходил, будет продолжен. «А это так важно для будущего страны, — говорил Алексей Николаевич, — так хочется наконец работать в полную силу». Это был искренний всплеск эмоций человека, который более четверти века вынужден был подчиняться чужой воле, создавая о себе мнение как о технократе, далеком от политики. Поэтому его держали в стороне от подготовки октябрьского (1964) Пленума ЦК. Не из-за недоверия. Просто по целому ряду причин Косыгин вне политики многих устраивал больше, чем Косыгин-политик. Тогда ему было 60 лет, на здоровье не жаловался. Так что он имел серьезные основания смотреть в будущее с оптимизмом». Закончились «великие» десять лет. Если не бросаться в крайности, то и за эти годы было сделано немало доброго. Освобождены из лагерей сотни тысяч безвинных людей. Началось масштабное развитие ряда отраслей и регионов, особенно в Сибири и на Дальнем Востоке. Сделаны шаги к нормализации отношений с Югославией, рядом других стран. Строительство жилья… Как бы ни издевались столичные акулы пера над «хрущобами», для тех, кто выбирался из подвалов, мазанок, коммуналок в отдельную квартиру, в московских, самарских, донецких «черемушках», это было настоящей радостью. По себе знаю. И вместе с этим сплошные завихрения в политике и экономике. Возврат к совнархозам в определенной мере был необходим, но не за счет полной ликвидации отраслевого управления. А бредовая идея разделения партии на промышленную и сельскую?! Да и не только партии, а всей системы управления. Появились облисполкомы промышленные и сельские. Даже на Украине, где Хрущев повсеместно расставил свои кадры, он терял поддержку. «О том, что пленум собирается снимать Хрущева, я знал раньше, — вспоминал Иван Павлович Казанец. — Сначала со мной переговорил, прощупав почву, Подгорный, потом Брежнев: «Знаем, что и у вас много разногласий». Я и сам не раз высказывал Хрущеву свои замечания. Скажем, о том, что не надо урезать приусадебные участки сельским врачам, учителям, служащим, ведь люди живут с них. Мы тогда в Совете Министров Украины за один месяц получили 16 тысяч возмущенных писем. Говорю ему об этом при встрече, а он настаивает на своем». Кто-то верно заметил: Хрущев рассорился со всем обществом. После Новочеркасского расстрела летом 1962 года он потерял рабочих; тогда об этих событиях не писали, но говорили люди много. Теперь терял крестьян и сельскую интеллигенцию, еще раньше настроил против себя ученых, людей искусства, кроме кучки придворных летописцев и «подручных партии» — этой формулой он думал осчастливить журналистов. О самом пленуме рассказано так много, что, кажется, и добавить нечего. Но несколько деталей, о которых авторы воспоминаний то ли забыли, то ли сознательно умолчали, стоит напомнить.Член ЦК КПСС(В. Е. Чернышов)6/Х-64 г.».(РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 750. Л 1–2)
«20/VI-1967 Дорогая Аннушка! 27/II-67 исполняется 40 лет, как ты помогаешь нашей семье. Я благодарю тебя за все то хорошее, что ты сделала для нас. Посылаю тебе подарок — кофточка-жакет, шерстяной, цвет беж. Обнимаю и целую тебя. Клавдия Косыгина. Еду снова в больницу».Аннушка вырастила дочь Косыгиных, внуков, успела понянчить и правнуков… «Следующие несколько месяцев были очень тяжелыми, — вспоминал Д. М. Гвишиани. — Клавдия Андреевна до самого конца была в сознании и в последний момент успела сказать: — Не бойтесь, ничего страшного нет в том, что человек уходит. Было невыносимо больно слышать эти успокаивающие слова. Накануне Первого мая ей стало совсем плохо. Мы не отходили от нее ни на минуту, но Алексею Николаевичу надо было присутствовать на трибуне Мавзолея, нарушить неписаные правила поведения руководителей партии и Советского государства он не имел права. Уезжая, он сказал: — Если что, звоните… Роковой звонок пришлось сделать. Он быстро приехал и, видно, не в силах совладать с горем, бросил нам: — Ну, что же вы…» Сами собой вырвались горькие слова, а как подумаешь, кого винить? Родных и близких за то, что поздно позвонили? Водителя? Врачей? Или систему, которая отнимает у человека право на личную жизнь? А что случилось бы, не выйди он в тот праздничный день на трибуну Мавзолея? Ну, посудачила бы западная пресса день-два, о разладе в триумвирате, а может, обошлось бы и без этого, не будь личная жизнь советских лидеров такой закрытой. Из больницы Косыгин вернулся в Архангельское. Как вспоминает сейчас Таня, он был буквально в шоковом состоянии, хотя знал, что роковой исход неизбежен: неделя раньше, неделя позже… Но такой счет, понятый для людей со стороны, даже для близких, смирившихся с неизбежным, был абсолютно неприемлем для Алексея Николаевича. Он дорожил каждой минутой жизни любимого человека. Оттого-то и этот нечаянный и незаслуженный упрек: «Ну, что же вы…» Косыгин не мог усидеть на одном месте, его будто что- то подбрасывало и он все время ходил кругами вокруг дачи. Потом начали приезжать с соболезнованиями. Самым первым появился Борис Николаевич Пономарев, секретарь ЦК и член Политбюро. Его сопровождала молодая жена, почти ровесница Людмилы. Они едва успели сказать несколько слов, как подошел чекист: — Извините, Алексей Николаевич, просили доложить: к вам выехал Леонид Ильич! Едва Пономарев услышал эти слова, как рванул через кухню и двор к другим воротам, следом поспешала подруга. Косыгин даже невольно улыбнулся: «Не ожидал от академика такой прыти!» Чего испугался старый партфункционер, остается только догадываться. Может быть, боялся показать шефу свою молодую жену? Генсек был один, его Виктория болела. Надо отдать должное Леониду Ильичу — он умел разделить чужую беду. И, поняв состояние Косыгина, не отделался дежурным визитом. Пожалуй, в то время отношения Брежнева и Косыгина были почти безоблачными, хотя в мемуарах встречаются свидетельства иного рода. Одно из них приводит в своей книге «От Хрущева до Горбачева» В. Гришин. В мае 1965 года, рассказывает он, члены Президиума ЦК КПСС поехали в Лужники, «где проходил праздник Дружбы народов. В Москву из Одессы прибыла на мотоциклах эстафета мира, ее участники должны были вручить руководителям страны письмо. А. Н. Косыгин полагал, что это письмо должен принять он, как председатель правительства, но здесь Шелепин и некоторые другие высказались за то, чтобы письмо принимал Л. И. Брежнев. Зашел спор, в ходе которого А. Н. Косыгин сказал примерно следующее: всегда найдутся подхалимы и угодники, которые стремятся угодить начальству, но Леонид Ильич не должен поддаваться подхалимажу. На это Л. И. Брежнев очень рассердился…» В общем, в конце концов письмо принял автор этих воспоминаний, в то время председатель ВЦСПС. При всем уважении к мемуаристу, позволю себе все-таки усомниться в достоверности этого события. Не в характере Косыгина такие споры. — Я определенно скажу, — комментирует эту неспортивную сценку Татьяна Джерменовна Гвишиани-Косыгина. — Алексей Николаевич просто отошел бы в сторону. Но на этом сюжет не заканчивается. Через несколько дней, продолжает рассказчик, «видимо, желая сгладить неприятный осадок от этой размолвки, А. Н. Косыгин пригласил Л. И. Брежнева на обед на дачу в Архангельское. Были приглашены также т. Шелепин, Демичев и я. Хозяйка дома, Клавдия Андреевна, усадив всех за стол, предложила мне быть тамадой. Л. И. Брежнев был не в настроении. Он сказал, что давайте лучше пообедаем, есть хочется. За столом вяло шел разговор о прошедшем пленуме. А. Н. Косыгин старался смягчить натянутость обстановки, но Л. И. Брежнев больше молчал. Совместный обед, попытка А. Н. Косыгина смягчить натянутость отношений с Л. И. Брежневым не привели ни к чему. Недоверие, подозрительность, недружественность сохранились между двумя руководителями до конца их дней». Эти воспоминания писались через много лет после событий. И наверняка на них сказались более поздние оценки. Кстати, в мае 1965 года Косыгины жили не в Архангельском, а в Горках-6, в Архангельском вскоре после назначения Алексея Николаевича Председателем Совета Министров начался ремонт. Гостей Косыгины принимали во дворе, рядом крутилась детвора. Тане, например, Брежнев запомнился не угрюмым дядькой, который хлебает борщ, не поднимая глаз, а обаятельным, улыбчивым человеком. Он шутил с детьми, за столом рассказывал анекдоты, говорил, конечно, и о серьезных вещах. По сей день Татьяна Джерменовна помнит одну из брежневских фраз: «Знаешь, Алексей, 50-летие Советской власти нам с тобой встречать вместе. И дальше работать». При жизни Клавдии Андреевны Брежнев был у Косыгиных еще несколько раз, в том числе и на дне рождения Алексея Николаевича. — Хорошо помню, — продолжает Татьяна, — что он был веселый, контактный человек. Охотно шутил, открыто смеялся. Кстати, Алексей Николаевич любил послушать свежий, остроумный анекдот, но при своей уникальной памяти быстро забывал их. Случалось, уже на следующий день спрашивал: «Татьяна, напомни, над чем мы так хохотали».
«Бухара. 1. Скот не имеет кормов, а шелуху сжигают. 2. Рассмотреть телеграмму по кормам. Вопросы ПРОМЫШЛЕННОСТИ: а) Достроить шелко-мотальную фабрику. Дать — 8-квартирный стандартный дом. б) Достроить обувную фабрику. в) Швейная фабрика. Нужен конвейер и дать деньги на жилье».Судя по следующим страницам, после Бухары Косыгин побывал в Марыйской области, это Туркмения. Записи:
«1. Нет платков шерстяных головных. Сатин красный. Янги-Юльский район. Из 17 председателей колхозов 8 бывших снятых секретарей райкомов. Келесский район. 5000 лошадей. Только 200 повозок. Удобрения не перевозят из-за транспорта».Выразительные штрихи, не так ли? Продолжаем листать «хлопковый» блокнотик:
«Зябь поднимают, а затем 50 % весной перепахивают из-за отсутствия борон. Ферганская область в прошлом (1950 г. — В. А.) подняла 50 % зяби, а весной 50 % вновь перепахала. Нужно дать бороны, горючее… Одна из крупных причин поздней заготовки хлопка — это срыв зяби. В результате теряются лучшие дни заготовок сентября, снижается урожайность. Вина — звенья. Тракторов и техники достаточно. …Задолженность по 1951 году нужно списать в феврале, т. к. уменьшение премиальных) надбавок с 200 % до 150 %. Эти вопросы нужно решить. …Переход на новую систему орошения без проектов и смет. Нужно качественные вопросы поставить в основу. В этом деле спешка не нужна».Так формировался взгляд Косыгина на проблемы хлопка. Да, «советское хлопководство идет по пути подъема, — скажет он через год, выступая с трибуны XIX съезда КПСС (октябрь 1952 г.), и предложит целую программу «большого роста производства хлопка-сырца», развития льноводства… И через пару лет дополнит ее продуманными предложениями об «экономической целесообразности и перспективности изготовления множества промышленных изделий из искусственного сырья и всевозможных видов синтетики». При этом Алексей Николаевич подчеркивал, что термин «заменитель» не всегда правильно понимается. Речь идет о материалах, которые «не только не уступают по своему качеству натуральному сельскохозяйственному сырью, но зачастую позволяют изготовлять товары, отличающиеся более высоким качеством и наиболее полно отвечающие запросам населения».
«1. Передать приветствие ЦК и Совмина СССР. 2. Дать положительную оценку совещанию. 3. Не беру на себя (здесь и далее выделено А. Н. Косыгиным. — В. А.) задачу ответить на все вопросы или подвести итоги дискуссии. Хочу выступить по отдельным вопросам, которые могут быть дискуссионными. 4. Экономическая политика определена XXIII съездом партии и из нее мы исходим во всех вопросах развития народного хозяйства страны. а) Итоги развития страны за 2 г. 4 месяца, т. е. почти за половину пятилетки, свидетельствуют, что мы в целом выполняем задачи, поставлен(ные) XXIII съездом партии. За 2 года в среднем промышленная) продукция увеличилась на 9,4 %. В этом году, очевидно, промышленность даст рост продукции на 9 %, т. е. за три года объем производства возрастет примерно на 1/3 общего объема производства к 1965 году. Это неплохо. б) Есть основания считать, что задания 5-ки будут выполнены. в) Высокие темпы дают энергетика, химия, металлургия, машиностроение. Имеет место сближение роста «А» и «Б» (производство средств производства и потребления. — В. А.). г) Усилено внимание к вопросам технического прогресса и интенсификации производства. Достигнуты качественные изменения в техническом уровне, за этот счет подняли производительность труда и эффективность общественного производства. д) Впервые, пожалуй, вопросы экономических исследований стали занимать важное народнохозяйственное значение. Начало внедрения и творческой работы с новой экономической реформой. Основная масса работников промышленности стала другими глазами — глазами творческих экономистов смотреть на процессы производства. Это очень важный фактор нашего движения вперед. Пожалуй, мы можем сказать, что только теперь у нас появились настоящие экономисты. е) Экономическая реформа, принятая сентябрьским пленумом и XXIII съездом, является прогрессивным фактором, себя оправдала, но, как и другие крупные реформы, требует своего совершенств(ования) и над этим следует работать. Необходимо создать условия еще большей самостоятельности на заводах, фабриках, в главках, трестах и министерствах. Мы будем над этим работать. ж) Планированию — научную основу. Требования к плану всегда были высокими. Однако подход к его составлению был различный, использовались в какой-то мере данные науки, статистика, экстраполяция, интуиция. А в порядке критики следует сказать, что научные разработки далеко не всегда являлись основой народнохоз(яйственного) плана. Современная научно-техническая революция дает нам право сказать, что главным критерием для составления плана должно быть научно-техническое, экономическое основание. План должен определять основные направления народного х(озяйст)ва, быть научно обоснованным, исходить из пропорционального развития х(озяйст)ва и отдельных отраслей, научно обоснованный районный разрез. План должен быть построен на материальных балансах. Сбалансированный план. Должно быть сбалансировано производство, потребление, денежное обращение. План должен не сковывать инициативу, а, наоборот, обеспечивать ее расширение, дать простор творчеству. Это непростой вопрос. Мы можем сказать, что отдельные руководители по-разному понимают план. Так, некоторые систематически требуют дополнительные права, а когда их даем, они их боятся, и просят принимать решения старого типа, с тем, чтобы за них прятаться и не быть ответственным. Это сила инерции прошлого».Примечательно, что записка оканчивается именно этими словами. Инерция прошлого обладает огромной силой. Но пока она притаилась… Алексей Николаевич помечает в рабочем блокноте ближайшие задачи:
«а) Работа над планами 1969 и 1970 года. б) Работа над пятилетним планом. 1971—75 г.».В этом же мае Политбюро командирует Косыгина в Чехословакию. Среди тех, с кем планирует повидаться Косыгин, значится и Лубомир Штроугал, заместитель председателя правительства ЧССР. «Ко мне пришли товарищи из Министерства внутренних дел и передали, что Косыгин был бы рад со мной встретиться», — рассказывает Штроугал в воспоминаниях о встречах с советским премьером, написанных по моей просьбе. Поразмыслив, Штроугал извинился перед Косыгиным за то, что не может принять его предложение. Чем объясняет он свое решение? «Я рассуждал так: председатель правительства Олдржих Черник не только мой шеф, но и товарищ — мы разделяли программные и партийные установки. Но Черника к Косыгину почему-то не пригласили, а ехать одному я считал некорректно по отношению к Чернику. Конечно, Олдржиху об этом я даже не обмолвился». Об этой не состоявшейся встрече в Карловых Варах Алексей Николаевич напомнил Штроугалу, когда в 1970 году они встретились с глазу на глаз. «Лубомир Иосифович, — сказал он, — меня тогда, в 1968 году, очень огорчило то, что мы не встретились. Меня интересовала ваша экономическая реформа. Информация, которую мы получали о ней в СССР, не обязательно была цельной и объективной. Кое-что я не понимал и хотел попросить вас помочь разобраться. Правда, сейчас ситуация уже другая, но, несмотря на это, я думаю, что ряд тех идей имеет свое рациональное зерно и свою перспективу. А что нас, и меня особенно, сдерживало, что вызвало у меня негативную реакцию, добавил Косыгин, это атмосфера вседозволенности, которую вы называли демократией. Когда все прошлое, включая то, что касалось СССР, отрицалось и высмеивалось. И мы в советском руководстве задавались вопросами, и я тоже, к чему все это приведет». Этот разговор Штроугал воспринял как свидетельство того, что его собеседник симпатизирует определенным реформам, способен их оценить и понять. Но премьеру правительства ЧССР было ясно и другое: «Вся общественная атмосфера 1968 года, которую мы считали в определенной степени демократичной, отторгала Косыгина от высказываемых тогда идей. Он не мог дать им приоритет, дать возможность участия в дискуссии и реализации». Но я немного забежал вперед. К тем событиям в Чехословакии, августу 1968 года, влиянию «пражской весны» на ход реформ в Советском Союзе мы еще вернемся. А пока продолжим наш рассказ. 22 июля 1969 года с деловой почтой премьеру принесли письмо от министра химической промышленности В. Федорова. В конверте был снимок: Косыгин, Федоров и, как принято говорить, сопровождающие лица на шинном заводе.
«Уважаемый Алексей Николаевич! — писал министр. — Посылаю Вам, по-моему, интересную фотографию. Она говорит о том, что доверие и оптимизм всегда были надежными союзниками в решении любой проблемы, — а в данном случае проблемы шин, для решения которой Вы приложили немалый труд.Косыгин ненадолго задержал взгляд на фотографии… Может быть, вспомнил, как вечно маялись с шинами, особенно на жатве… Теперь и это уже история. Что там еще в почте? Записки по его поручениям, материалы к заседанию Президиума Совмина, обзор иностранной печати о реформе. Отложил для себя страничку с подчеркнутыми строками: «Новая советская реформа пытается сочетать несочетаемое: расширение прав предприятий и восстановление централизованной системы управления. Конфликт между ними неизбежен, но пока трудно сказать, кто окажется победителем».Уважающий Вас В. Федоров».
«Промышленные предприятия в 1970 году отчислили в фонды развития 3,6 миллиарда рублей, в фонды социально-культурных мероприятий и жилищного строительства — 1,4 миллиарда рублей и в фонды материального поощрения — 4 миллиарда рублей. Всего в эти фонды отчислено 9 миллиардов рублей. Многие предприятия смогли за счет фондов провести большую работу по модернизации производства, улучшению жилищных условий рабочих и служащих, построить детские сады, ясли, культурные учреждения. В усилении материальной заинтересованности коллективов в совершенствовании производства возрастает роль фондов материального поощрения. Более четверти всего прироста средней заработной платы рабочих и служащих в промышленности в истекшей пятилетке достигнуто за счет средств этих фондов. На предприятиях, переведенных на новую систему, вошло в практику выплачивать трудящимся из фонда материального поощрения вознаграждение по итогам года с учетом непрерывного стажа работы, дисциплины, качества работы. Опыт показал, что такой порядок поощрения способствует росту производительности труда, снижению текучести кадров и укреплению дисциплины».Да, хрустящие стимулы вместе с моральными, оплеванными в постсоветской России, но признанными в США, Германии, Японии, исправно делали свое дело. Конечно, Косыгин не был бы Косыгиным, если бы ограничился только перечислением того, чего удалось добиться. Он яснее, чем кто-то другой, видел возможные ловушки на пути. И убежденно говорил в том же докладе, что социалистическому обществу не безразлично, за счет чего, каким путем и при каких условиях увеличивается прибыль: «Всякие попытки получать прибыль за счет обхода государственных цен или повышения их, нарушения установленного ассортимента и стандартов являются антигосударственной практикой». Такие попытки были, премьер знал о них — и не только по докладам, а по собственным наблюдениям. Алексей Николаевич частенько останавливал машину и на московских улицах, и в командировках заходил в магазин, смотрел, что есть на прилавках. Так однажды он заглянул и в столичный «Дом фарфора» на Ленинском проспекте; кстати, по его распоряжению в стране были построены 12 фарфоровых фабрик и открыта сеть фирменных магазинов. Цены в Московском «Доме фарфора» Косыгина, хорошо знавшего стоимость посуды, удивили. «Директор магазина уверял его, что все в порядке, но отец усомнился, — пишет в своих воспоминаниях Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина, — и, приехав на работу, позвонил в Комитет народного контроля. После проверки выяснилось, что цены действительно были незаконно завышены». Косыгин видел в ценах мощный рычаг экономического управления и считал, что им надо пользоваться умело и эффективно. Но слишком много рук тянулось к этому рычагу, снимая пенку. По настоянию всесильного Политбюро начали возвращать отмененные было плановые показатели, забирать в бюджет «свободные остатки прибыли». Госплан и группа крупных министерств выступали против того, чтобы выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Заработки росли, а товаров на прилавках не хватало. Косыгина упрекали в том, что прибыль, которой дали волю, ведет к инфляции. Предприятие зарабатывало прибыль, но все чаще могло использовать ее только на увеличение зарплаты, поскольку планы не предусматривали материальных ресурсов ни на строительство, ни на реконструкцию. Нужны были корректировки по ходу пятилетки, новые решения, которые дали бы заметную прибавку на рынке, потеснили дефицит. Вспомним: в те годы дефицитом было почти все — современная радиола и телевизор, мебель и автомашина… Характерный эпизод припоминает Николай Григорьевич Егорычев. В начале 60-х годов, пишет он, на Президиуме ЦК решался вопрос о реконструкции Московского автозавода имени Ленинского комсомола и увеличении выпуска «Москвичей». Секретарь ЦК КПСС Фрол Романович Козлов, в то время второй человек в партийной иерархии, высказал мнение, что если бы у нас был тонкий стальной лист, мы стали бы выпускать больше комбайнов, а вот москвичи предлагают заниматься несерьезными делами. Косыгин и Микоян решительно возразили Козлову — народу надо давать не только водку, но и легковые автомобили, холодильники, радиоаппаратуру и другую сложную технику; потребности людей быстро растут, и в их удовлетворении наша страна все более отстает от Запада. Тогда, после жарких споров, решение было принято в пользу «Москвича». Инициатива и настойчивость Косыгина открыли дорогу «Жигулям» и «Ладам». «…Алексей Николаевич возвратился из Италии, — вспоминает В. Н. Новиков, тогда зампред Совмина, курировавший строительство ВАЗа, — доложил на Политбюро о переговорах и через день, вызвав меня, спросил, как я смотрю на то, чтобы с помощью итальянцев построить завод легковых автомобилей. Я ответил, что идея очень хороша. Мы и в этой отрасли беспросветно отстали от других стран. Ведь линия Хрущева была на общественный транспорт, и поэтому производство легковых машин практически не развивалось. Не было разработанной подходящей модели, специального оборудования для этих целей, и много лет ничего не строилось. На Горьковском автозаводе выпуск составлял менее 100 тысяч машин в год, добивали устаревшее оборудование на объединении «Москвич» с его мизерным объемом производства, немного производили в Запорожье, около 20 машин делали для крупного начальства на заводе имени Лихачева в Москве — вот и все наши «успехи». В итоге производили ежегодно около 300 тысяч легковых автомашин, в то время как США перешагнули за шесть миллионов. Япония делала более трех миллионов машин в год, а мы топтались на месте». Добавлю к словам зампреда Совета Министров СССР несколько цифр, которые встретились мне в сборнике «Внешняя торговля Советского Союза в послевоенные годы» — приложении к журналу «Внешняя торговля» № 11, 1965 год. Советский Союз экспортировал в 1964 году 44 487 автомобилей легковых, в том числе в промышленно развитые страны 8902. С грузовиками дело обстояло еще хуже. Экспорт за 1964 год 21 185 машин, в промышленно развитые страны — 584. Любопытны еще три цифры из этой же графы: в 1955 году СССР экспортировал в промышленно развитые страны 2457 грузовиков, в 1958 — 4 (четыре штуки — не тысячи, наверное, музеи купили), в 1960 — 37, в 1964-м — 584. «…Решили, что я подготовлю проект соглашения с итальянцами, предусматривающий проектирование завода и разработку конструкции машины итальянской стороной с учетом наших дорожных условий. Кроме того, итальянцы примут на обучение и допустят к участию в проектировании наших специалистов. Строительство корпусов завода и жилого массива выполнит советская сторона. Срок окончания всех работ, включая проектные, — примерно три с половиной года. Все обсуждение этой крупнейшей проблемы, осуществление которой вместе с кооперированными поставками обошлось стране более чем в 3 миллиарда рублей, заняло у нас с Косыгиным около часа. Конечно, мы с Алексеем Николаевичем выработали только схему. Но если бы я обсуждал это с Устиновым, вопрос мог бы остаться нерешенным, хотя на дискуссии была бы потрачена как минимум неделя». Владимир Николаевич Новиков объясняет это разницей в стиле работы Косыгина и Устинова. Косыгин, определив задачу, четко намечал пути ее решения, оставляя детали для специалистов. Дмитрий Федорович, напротив, рассмотрение даже простого вопроса растягивал на два-три часа. По свидетельству Новикова, Устинов ночью звонил директорам заводов, их заместителям, а нередко и начальникам цехов. В каждом вопросе он хотел разбираться до мелочей так, чтобы понимать его на уровне начальника цеха или среднего конструктора. Таков был метод его работы, который он перенес из министерства и в Совет Министров. Все это, естественно, приводило людей в нервозное состояние. Хрущев, конечно, в такие дела не вникал, но Косыгин считал, что такой стиль работы для решения государственных вопросов в правительственном аппарате не подходит. Устинов переместился в ЦК, стал секретарем по военно-промышленным вопросам, позже его избрали членом Политбюро. По разным свидетельствам, секретарь ЦК, будущий маршал и министр обороны СССР «был не очень доброжелателен к Косыгину», позволял себе при Брежневе, явно рассчитывая на одобрение генсека, отпускать в домашнем кругу колкости в адрес Алексея Николаевича. Но на первых порах Брежнев это не поддерживал. Доброхоты, конечно же, докладывали об этом Косыгину, но он в такие разговоры предпочитал не втягиваться. Может быть, отсюда и шла его бросающаяся в глаза замкнутость в кремлевском, цековском кругу?
«т. Гомулка. 1) В Дрездене единая точка зрения на события в Чехословакии. 2) Письма были посланы разные. Есть разные взгляды и «нюансы». В письме ПОРП не полностью изложены все вопросы. Сейчас мы изложи(ли) полностью: 1) В Чехословакии идет мирный процесс перехода от социали(стической) Чехословакии в буржуазную республику. Процесс в начальном периоде. 2) КПЧ отходит от принципов марксизма-ленинизма в партию социал-демокр. типа. Этот процесс продвинулся довольно далеко. Это наиболее важный фактор. В Чехословакии новое явление… переход от социализма к неокапитализму. Мы очень поверхностно подходим к понятию процесса контрреволюции. Процесс перехода происходит не в классическом виде… Эти силы выступают под лозунгом демократического социализма — его формируют внешние и внутренние силы. Идет процесс реформации — буржуазной… т. Кадар. Информация о встрече с т. Дубчеком и Черником… Говорят, что они хотели бы встретиться с КПСС. Чехи хотели двухсторонними встречами сорвать многосторонние.Последние строки в этой записи такие: «Нужно переговоры изменять. Что мы должны делать?» Это вопрос себе. Дат на страницах совсем маленького, в ладонь, блокнотика нет. Временные рамки можно определить по тексту: после встречи на высшем уровне в Дрездене, но до решения о вводе войск, принятого 20 августа. Косыгин до самого последнего момента был против военного вмешательства. Как и Брежнев. Но их оппоненты оказались сильнее. 19 июля 1968 года Политбюро ЦК КПСС рассматривало предложение Брежнева и Косыгина о проведении двусторонних переговоров руководства СССР и ЧССР. Председатель КГБ Андропов резко выступил против. «Я считаю, — говорил Андропов, — что в практическом плане эта встреча мало что даст, и в связи с этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за свою шкуру и борются с остервенением. Правые во главе с Дубчеком стоят твердо на своей платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они очень тщательно. Они сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все идет против нас». На этот выпад Косыгин ответил так: «Я хотел бы также ответить т. Андропову, я на вас не наступаю, наоборот наступаете вы. На мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-демократическую программу. Вот суть их борьбы. Они борются с остервенением, но за ясные для них цели, за то, чтобы превратить на первых порах Чехословакию в Югославию, а затем во что-то похожее на Австрию» (Независимая газета, 14 декабря 2000 г.). Встреча, которую предложили Брежнев и Косыгин, все же состоялась — в Чиерне-над-Тисой, первой пограничной станции на чехословацкой, теперь словацкой стороне. Впервые в советской истории чуть ли не все Политбюро отправилось за рубеж. Да еще в июле на встречу с Брежневым прилетали Дубчек, первый секретарь ЦК КПЧ и председатель правительства Черник. Как пишет в своей книге «Без скидок на обстоятельства» Валентин Фалин, «из этой встречи Брежнев вынес впечатление, что в Праге дело близится к развязке. Черник, ведший в разговоре главную партию с чехословацкой стороны, раскрыл план кадровых обновлений и перестановок, которые были равнозначны сквозной чистке партийного и государственного руководства». Вечером 20 августа в зале заседаний секретариата ЦК КПСС вожди принимали решение о вводе войск в Чехословакию. Военным приказы уже отданы… Фалин вспоминает слова президента ЧССР Людвика Свободы, боевого генерала, который в годы Великой Отечественной войны создал первую иностранную часть Красной армии — отдельный Чехословацкий корпус. Чехи и словаки вместе с советскими воинами мужественно сражались за освобождение Украины, штурмовали Карпаты, с победой вернулись на Родину. «Ни при каких условиях не вводить в дело войска, — убеждал своих советских товарищей Свобода. — Что угодно, только не войска; интервенция перечеркнет симпатии народа к России». Не прислушались. Потому что веровали только в одно право — право силы.* * *
Оценка венгерских товарищей: идет процесс ревизии марксизма по пути Югославии… Они за поддержку прогрессивных сил, но как им помочь, пока не ясно. По мнению Кадара. Требует обстановка решительного выступления со стороны КПЧ. т. Ульбрихт. Не согласен с оценкой т. Кадара. Следующей страной будет Венгрия. Существует (угроза) террора. Предложения: 1. Письмо (открытое) 4 соседних партий к ЦК, парламенту и народу. Резкое, с оценкой, отметить вмешательство извне… 2. Если потребуют словаки поддержки, то у них провести маневры. т. Живков. Согласен с т. Гомулкой и Ульбрихтом. Не можем согласиться с т. Кадаром. Необходима военная помощь…»
«Дорогие товарищи, дорогие друзья! Через несколько минут мы вступим в новый, 1973 год. В эти волнующие минуты мы обращаем свой взор к пройденному пути, ко всему, что памятно и дорого сердцу каждого советского человека. Мы прожили с вами особенный, знаменательный для нашей страны год. В истории, в памяти народной он останется как год великого праздника — 50-летия образования Союза Советских Социалистических Республик — дружной, братской семьи наших народов… В эти торжественные минуты встречи Нового года мы желаем вам, дорогие товарищи, крепкого здоровья, новых достижений в труде, учебе и творчестве. Большого счастья и добрых успехов всем, кто встает на трудовую вахту 1973 года в заводских цехах и на стройках, на колхозных и совхозных фермах, в научных лабораториях, кто несет большую вахту на рубежах нашей Родины. Сейчас куранты возвестят о наступлении 1973 года. Пусть же новый год принесет успехи и счастье каждому советскому человеку!..»Для того чтобы полнее представить масштабы дел, которыми занимался Косыгин, я хотел выбрать один год из его шестнадцати предсовминовских лет. Можно было взять любой из них; новогоднее косыгинское обращение подсказало: семьдесят третий. Это начало года; завершение его — в записной книжке Алексея Николаевича, датированной последними днями декабря. Уже десятого января Косыгин с группой министров вылетел в Тюмень. В областном центре московские гости задержались ненадолго. Их программа — Самотлор, Медвежье, Нижневартовск, Надым, Сургут. Из Тюменской области перелет в Оренбург. И опять главные встречи и обсуждения не в областных кабинетах, а на строительной площадке газовых заводов. Затем — Башкирия, трасса строительства нефтепровода Усть-Балык — Курган — Уфа — Альметьевск. (О том, что происходило здесь, позже расскажет Юрий Петрович Баталин.) Восемь дней командировки — от среды до среды. Суббота и воскресенье, конечно, не выходные. Сам маршрут говорит о том, что было самым главным тогда для Председателя Совета Министров — нефть, газ, энергетика. Эти отрасли — под его личным контролем. Поручения министрам и помощникам; совещания (20 февраля, к примеру, собрали нефтяников), обсуждения на президиуме Совмина, личные звонки в Оренбург, Сургут, Уфу… …Несколько месяцев знатоки со Старой площади изучают, как легкая промышленность СССР выполняет «решения ЦК КПСС об улучшении качества и ассортимента обуви, швейных и трикотажных изделий». Этакий косвенный упрек Косыгину, словно Совмин сам не мог разобраться. Но кому-то очень хотелось напомнить Председателю Совета Министров о том, что есть в отечестве недреманное око, которое следит даже за тапочками. 14 марта Косыгин в Иране — открытие Исфаганского металлургического завода. Второго апреля — официальный визит в Швецию, четвертого июня — сессия Совета Экономической Взаимопомощи в Праге, второго июля — визит в Австрию, 25 сентября — в Югославию. И тут же — в Египет, где вспыхнула война с Израилем — ее называют октябрьской. Каждая из этих поездок заслуживает отдельного рассказа, а сейчас я лишь штрихами, по записным книжкам Алексея Николаевича Косыгина, обозначу, как ответственно и творчески он подходил к международным встречам, переговорам. В Праге, на сессии СЭВ Председатель Совета Министров СССР предлагает «совместными усилиями решать крупные народнохозяйственные проблемы». Одна из них — выпуск оборудования для атомной энергетики: «Этот заказ на многие годы, т. к. очевидно, что это проблема многих и многих лет». Кому по силам такие заказы? Косыгин считает, что это могут быть «полностью добровольные» международные объединения». Это — Прага. В этом же блокнотике его записи о переговорах в Австрии, предложения о новых формах торговли, экономического сотрудничества. Например, «развитие энергоемких предприятий у нас, с тем чтобы продукция этих предприятий длительный период гарантированно продавалась тем, кто принимал участие в их создании». Отдельная записная книжка — Югославия, 25–29 августа, переговоры с председателем Союзного исполнительного веча Д. Биедичем, встреча на Бриони с И. Броз Тито. В этих записях весь комплекс советско-югославских отношений: политика, экономика, культура; вопросы европейской безопасности, политика неприсоединившихся государств… 25 августа в Белграде, в Парке дружбы, там, где Сава обнимается с Дунаем, Алексей Николаевич посадил в землю тоненькое деревце. «Мы хотели бы, — написал он в книге почетных гостей, — чтобы это молодое дерево долгие годы росло и цвело в этом замечательном парке как живой символ советско-югославской дружбы». Кто бы мог подумать тогда, что над этим парком, полным детворы, над всем Белградом натовские самолеты и ракеты обрушат небо? И белградцы встанут плечом к плечу на мостах, чтобы защитить их своими жизнями, своей наивной верой в разум и добро… …Седьмого октября в Москву прилетает премьер-министр Японии Какуэй Танака. В аэропорту Внуково-2 его встречает Алексей Николаевич Косыгин. В его записной книжке — набросок возможных совместных проектов, в том числе в зоне строительства Байкало-Амурской магистрали (призыв на БАМ прозвучит в следующем, 1974 году); ссылка на книгу японского коллеги. «Танака в своей книге считает, что рост валового национального продукта и доходов населения прямо пропорционален в промышленности, транспорте, торговле и обслуживании к росту городов и обратно пропорционален к росту населения, занятого в сельском хозяйстве». Комментируя эту мысль, Косыгин пишет: «Очевидно, это одна из главных причин достаточного количества продуктов в мире». И дальше: «Взять справки объема инвестиций на душу населения у нас, в США, Японии, ФРГ, Франции, Италии». Переговоры премьер-министров восьмого и девятого октября, как писали тогда газеты, были деловыми и конструктивными. В записной книжке Косыгина пометки о разработке газа и нефти на Сахалине, трубопроводе на Хоккайдо, якутском газе и коксующихся углях… Подчеркнуто: «Заключить генеральный контракт между соответствующими организациями». С этой строчки начинается история города Нерюнгри в Якутии, откуда эшелоны с углем пойдут в порт Восточный, который еще строится близ Находки, и дальше в Японию… Есть в этой записной книжке и такая пометка:(Из новогоднего поздравления советскому народу ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР, с которым 31 декабря 1972 года выступил по радио и телевидению А. Н. Косыгин.)
«Премьер Танака просит записать: обе стороны согласились вести переговоры о мирном договоре с указанием передачи 4-х островов».Свой ответ Алексей Николаевич не приводит. Японцы и так хорошо знают его позицию; территориального вопроса в отношениях СССР и Японии не существует, у Советского Союза, России нет лишних островов. …15 октября Косыгин принимает нового премьер-министра Дании Анкера Йоргенсена. Гость уезжает в большую поездку по стране — Самарканд, Волгоград, Киев, Ленинград; с подачи советского посла в Дании Н. Егорычева, который подружился с ним, когда Йоргенсен возглавлял профсоюз неквалифицированных рабочих, его принимают на высшем уровне. А Косыгин, отменяя запланированные встречи, вылетает в Каир. Накануне газеты опубликовали заявление Советского правительства: «На Ближнем Востоке в результате отсутствия политического урегулирования снова вспыхнули военные действия, которые влекут за собой человеческие жертвы, бедствия и разрушения». Двенадцатого октября в сирийском порту Тартус израильские ракетные катера потопили теплоход «Илья Мечников», который вез оборудование для ГЭС на Евфрате. Израильские самолеты бомбили Дамаск (бомбы попали и в советский культурный центр), Порт- Саид, Каир… Брежнев попросил Косыгина вылететь в Каир: «Алексей, ты знал Насера, знаком с Садатом…»
«16/Х. Каир. Ответ Киссинджера. Предлагает прекратить огонь прежде, чем что-либо начинать. США дают гарантии, если будет прекращен огонь. Переговоры под руководством Генерального секретаря ООН».Это первая запись в египетском блокноте Косыгина. Дальше — переговоры с Садатом, тезисы письма Киссинджера и нашего письма Никсону, снова переговоры с Садатом… Как и прежде, здесь Косыгина сопровождал Вадим Алексеевич Кирпиченко, «наш человек в Каире», резидент внешней разведки. После утомительных переговоров, докладов в Москву и шифровок, уже поздно вечером Косыгин гулял по парку дворца Кубба, где он жил. Политика во время этих прогулок уходила на второй план. Однажды, совсем неожиданно для собеседника Алексей Николаевич заговорил о том, что несколько лет назад потерял жену, что она была очень образованной и доброй женщиной, настоящим другом. И от этих откровений, сделанных, по существу, незнакомому человеку, замечает Кирпиченко, мне стало как-то тоскливо. «Я вдруг почувствовал, что он очень одинок, что ему надо выговориться, что невмоготу хранить в себе свои тяжелые мысли. Очевидно, предположение о его душевном одиночестве было верным: к тому времени прошло уже семь лет после смерти жены, а говорил он об этом так, будто эта невосполнимая утрата была совсем недавно, чуть ли не на днях». Год большой страны и год премьера и человека подходил к концу. В кругу повседневных дел почти не замеченной прошла информация Госкомстата о том, что девятого августа 1973 года население СССР достигло 250 миллионов человек. А к началу года было — 248,6. Прибавка за семь месяцев — почти полтора миллиона. Тогда, в разгар «застоя» это казалось в порядке вещей. У большой политики есть ведь и семейный счет. Как и сейчас, когда каждый год Россия теряет 750–800 тысяч человек. А теперь, когда мы представили крупным планом год Косыгина, посмотрим подробнее, как он занимался экономикой, отраслями. Лучше всего это сделать на примере одной отрасли — его родной текстильной, или, скажем, станкостроения, или газовой индустрии. Характернее всего для этого времени — газовая промышленность. Именно на газовый Север полетел Предсовмина в свою первую командировку в 1973 году. Надо ли говорить, что его маршруты случайными никогда не были?
«Тов. Косыгину А. Н. Прошу разобраться и принять меры. Строительство газопровода нужно лесом обеспечить». И подпись красным карандашом: Л. Берия.На этом же письме еще одна пометка: «Т. Лопухову, т. Щербакову. Срочно подготовить. А. Косыгин. 11.Х.45». Задержек с лесом больше не было. В декабре того же сорок пятого был подготовлен план газификации Саратова. Председатель горисполкома Шишкин и секретарь горкома партии Киселев обратились к Косыгину с просьбой рассмотреть этот план. На их телеграмму ответил Горчаков: «Товарищ Косыгин разрешил Вам выехать город Москву». В июле 1946-го природный газ пришел в квартиры москвичей. Эту дату принято считать началом газовой промышленности России, хотя в Саратове голубые горелки зажглись раньше, чем в Москве. Косыгина всегда интересовало все новое в науке и технике. Зная об этом, коллеги, министры, ученые присылали ему свои новые работы, справочники. В его переписке сохранилось множество названий, столько, что удивляешься широте интересов этого человека. «Вы интересовались технологией изготовления тиокола. Направляю короткую справку», — писал Косыгину в июле 1943 года зам. наркома резиновой промышленности А. Явич. Зачем-то понадобилась ему информация об этом, как говорят химики, резините. Тогда же отложились в его памяти материалы о новых технологиях в лесной индустрии, истории газовой промышленности. …Еще три с половиной века назад ни в одном языке мира не было даже слова такого газ. Это понятие ввел в семнадцатом веке голландский ученый, врач и теософ-мистик Ван Гельмонт, предположительно от греческого «хаос». Оно определяло вещество, в отличие от твердых и жидких тел, способное распространяться по всему доступному ему пространству (в обычных условиях) без скачкообразного изменения своих свойств. Биографический словарь Брокгауза и Ефрона, отмечая приоритет Ван Гельмонта, добавляет несколько любопытных деталей. Он родился в Брюсселе в 1678 году. Изучал медицину, в частности хирургию, много путешествовал, занимался химией, изучал кабалистические и мистические сочинения, а открытие сделал, как видим, вполне материалистическое. Правда, ему не удалось осуществить заветную мечту всей жизни — найти химическим путем средства от всех болезней. Но кто бросит за это камень в ученого XVII века, когда и в XXI век, в третье тысячелетие человечество тянет за собой шлейф неизлечимых болезней, старых и новых?! С половины XVIII века начинается систематическое изучение газов, а затем постепенно формируется газовая промышленность. К концу XIX века, по авторитетному утверждению того же словаря, она достигла «громадных размеров». В самом деле, для такого вывода были веские основания. К концу 70-х годов XIX века в США насчитывалось 971 газовое общество, в Канаде — 47. Подавляющее большинство из них эксплуатировали каменноугольный газ, 6 — природный. Первую же газовую скважину США начали эксплуатировать в 1870 году — вблизи Блумфильда, штат Нью-Йорк. В Великобритании на исходе XIX века действовали 594 газовых завода, а длина газопроводов составляла 35 150 километров. А что же в нашем родном Отечестве? И оно старалось поспеть за прогрессом. Примечательную деталь отметил во втором томе «Мертвых душ» Николай Васильевич Гоголь. Напомню: над этой книгой он работал больше десяти лет, с 1840 по 1852 год. Один из вариантов рукописи сжег в 1845-м, другие — за десять дней до смерти, в феврале 1852-го. До нас дошли лишь разрозненные тетради. В одной из них читаем слова действительного статского советника, племянник которого решил уехать из Петербурга в деревню. «— Но все же… Как же так запропастить себя в деревню? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все- таки попадется навстречу генерал, князь. Пройдешь и сам мимо какого-нибудь… там… ну, и газовое освещение, промышленная Европа; а ведь там, что ни попадется — все это или мужик, или баба. За что ж так, за что ж себя осудить на невежество и на всю жизнь свою?» Однако промышленная Европа не торопилась в Россию. К концу XIX века — 180 газовых заводов, 40 из них употребляют каменный уголь, 6 — дерево, остальные — нефтяные остатки или нефть. Специалисты рассчитали, сколько газа потреблялось тогда в год на одного жителя в крупнейших городах мира. Вот эти данные: Лондон — 276 куб. м, Брюссель — 111, Париж — 108, Берлин — 86, Вена — 70, Варшава — 27,4, Петербург — 20,2. «Вся газовая промышленность России по своим размерам меньше газовой промышленности одного Берлина», — заключал автор сравнительного исследования. В силу самых разных причин это положение сохранялось довольно долго. «Газовая промышленность у нас слабо развита, несмотря на большие возможности ее развития», — отмечал в 1932 году академик И. М. Губкин на Всесоюзном совещании Госплана СССР по размещению производительных сил на вторую пятилетку. Эти планы живо обсуждала и вузовская молодежь, будущие командиры производства, те, кому в годы второй пятилетки предстояло, как и сокурсникам Косыгина, прийти на производство. Осваивать новые автозаводы, химические комбинаты, шахты, текстильные фабрики, промыслы… Соединенные Штаты в те годы уже добывали по 50 млрд. кубометров природного газа. Советский Союз вышел на эти рубежи в начале 60-х годов. Вот такая была дистанция, и это тоже нужно знать, чтобы по достоинству оценить все, что сделали люди, создавшие отечественную газовую промышленность — организаторы производства и рабочие, инженеры и ученые. Приведу еще несколько цифр из лекции А. Н. Косыгина. Он говорил, что СССР уже добывает в год (напомню: это идет 1964-й) 90 миллиардов. Так сокращался разрыв. «…в настоящее время разведаны колоссальные запасы в Тюменской области. Открытые запасы нефти и газа обеспечивают нашей стране огромные возможности развития энергетики».
«Пицунда. 17/XII—1973. Рассмотреть перспективы энергетики. Нефть — газ. Взаимозаменяемые цены. Эффективность их реализации на внешнем рынке. Сравнить: 1000 м3 газа 1 тонна нефти цена Взять расходы на энергетику и химию газа — нефти. Сравнить к-во продукции и тепла из 1 тонны нефти и 1 тонны газа. Газ себе. Нефть на экспорт. Сделать расчет. 2) Вопросы составления пятилетнего плана — районы, республики, эффективность вложения средств в отдаленные районы. 3) Приступить министрам к расчетам плана на 1975 г. с тем, чтобы в марте-апреле можно было обменяться мнениями. 4) Создать комиссию по вопросам топливно-энергетического баланса. В широком плане».Следующая запись через неделю.
«25/XII. Вопросы реорганизации: 1) Объединение как основная форма вместо предприятия. Дать поручение об объединении. (Расширить права.) 2) Вопросы министерств, форма объединения вместо главков. (Расширить права.) 3) Вопросы планирования. а) Госплан и его задачи. б) Ответственность Госплана за правильные пропорции и сбалансированность. Укрепление роли сводного отдела. в) Вопросы строительства и проектирования. Установить, что следует исправить в принятых решениях по строительству».Косыгин во всех своих блокнотах обычно писал на одной стороне листка и здесь за третьим пунктом, как положено, шел четвертый. Но, видно, позже у него появилось еще одно соображение и он сделал пометку на страничке слева:
«За. Как увязать предложения с мест с общим планом. План СНИЗУ (выделено А. Н. Косыгиным. — В. А.). 4) Вопросы потерь и взаимозаменяемости. 5) Переработка сырья… Наши возможности на ближайшую пятилетку. 6) Вопросы тяжелых работ и их механизация. (Пример электропогрузчики.) 7) Вопросы качества. В широком понятии. Пример: вес станков и штуки. Вопросы ширпотреба. 8) Роль и ответствен(ность) министра в сбыте ширпотреба. 9) Вопросы экспорта. 10) Вопросы, связан(ные) со строительством предприятий по сделкам на условиях компенсации вырабатываемой продукцией. 11) Предложения с мест».Даже по этим беглым записям можно представить, что занимало на исходе 1973 года, решающего года пятилетки по терминологии тех лет, Алексея Николаевича Косыгина. Кстати, в Пицунду он прилетел сразу после пленума ЦК КПСС и сессии Верховного Совета. На высоких собраниях обсуждались проекты Государственного плана развития народного хозяйства СССР на 1974 год и госбюджета. Как водится, все в основном одобрили… Не буду строить догадки, почему в записной книжке премьера нет по горячим следам никаких пометок на этот счет, возможно, они в других бумагах. Или он уже смотрел дальше. Под занавес года пришла добрая весточка из Западной Сибири. Тюменские нефтяники впервые вышли на суточную добычу в 285 тысяч тонн. Западная Сибирь стала самым крупным нефтяным районом страны. На следующий, 1974 год была обозначена планка — 115 миллионов тонн. Может быть, эти цифры дали толчок размышлениям Косыгина о нефти и газе, которыми началась его отпускная записная книжка?
«Дорогой Алексей Николаевич! Ваше письмо растрогало меня до слез. Не могу найти слов, чтобы в полной мере выразить Вам свою благодарность. Тепло и внимание, которое неизменно исходит от Вас, всегда грело и радовало меня. Сейчас Ваше письмо самое лучшее лекарство для меня, ибо я еще нахожусь в загородной больнице. Конечно, я хотел бы взглянуть на Вас и лично поблагодарить. Как Вы себя чувствуете, дорогой Алексей Николаевич, как Ваше здоровье? Вся наша семья и я с Ниной Владимировной бесконечно благодарны Вам за Ваше участие в моем лечении, за Ваш умный совет лечиться в загородной больнице. Сейчас я чувствую себя хорошо. В конце месяца, надеюсь, меня отпустят домой, где я, наконец, начну работать. Примите наш привет, дорогой Алексей Николаевич, нашу большую благодарность за Вашу доброту и внимание.С глубоким уважениемАрам Хачатурян12 июня 1973 г.».
«Передача газа или переработка на месте? Уголь — переработка на месте или перевозка по железной дороге? Вопросы энергетики в районе газа?»— Алексей Николаевич, как видно из этих записей, размышлял о стратегических направлениях развития экономики, — комментирует Рыжков. — Не на все эти вопросы удалось тогда найти ответы. Когда я стал Председателем правительства, мне пришлось столкнуться, наряду с другими, и с этими задачками. Если говорить о газе: передача или переработка на месте? После тщательного анализа мы пришли к выводу: эффективнее, выгоднее перерабатывать природный газ на месте, извлекать компоненты для производства целой гаммы изделий и только после этого — передача. Я до сих пор считаю, что была сделана огромнейшая ошибка, когда в конце 80-х — начале 90-х годов под давлением дилетантов были заброшены проекты по переработке газа. Уверен, Россия еще вернется к этим проектам, вспомнит о Канско-Ачинском топливно-энергетическом комплексе (КАТЭК), да и о других проектах, задуманных Косыгиным. Восклицательных знаков в записных книжках Косыгина нет. А вот вопросительных много — и это характерно для человека, который знает цену своему решению, своей подписи. Проверили новацию, испытали на практике — тогда можно и решать. Так было, например, с реорганизацией системы материально-технического снабжения, на чем настаивали многие производственники. Прежняя, когда из Центра распределялся каждый гвоздь, стала анахронизмом. Предлагалось создать территориальные органы материально-технического снабжения. Новую структуру Косыгин обсуждал с директорами, которых приглашал к себе. Среди них был и Колпаков. Сначала провели эксперимент в Ленинграде — он продолжался год. И только после этого, оценив результаты, приступили к созданию территориальных органов по стране. Начальник территориального УМТС нес персональную ответственность перед государством за работу промышленных предприятий наравне с директорами заводов. — Через три месяца Косыгин вновь собрал нас, хозяйственников и снабженцев, — вспоминает Серафим Васильевич. — Оценили, как идет работа по-новому, наметили, как двигаться дальше. Вот это государственный подход. …Однажды в нашей стране, где время от времени что-нибудь попадало в дефицит, с прилавков вдруг смели электролампочки. Люди приносили на работу перегоревшие лампочки, а целые выкручивали. Косыгин вызвал министра электротехнической промышленности А. Антонова. По мнению министра, для ликвидации дефицита следовало срочно построить четыре электроламповых завода. Алексей Николаевич попросил объяснить: что же все-таки произошло? Как оказалось, министр распорядился устанавливать в лампы нить накаливания строго по расчету, как это делается на Западе. — У нас ведь качество электричества постоянно отклонялось, — комментирует ситуацию Колпаков (он был участником того совещания). — Лампочки при этом быстро перегорали. Алексей Николаевич сделал серьезное внушение министру и приказал немедленно восстановить ранее действующую длину нити. Так быстро ликвидировали один дефицит. …Дошла очередь до строительства в Липецке второго кислородно-конвертерного комплекса. Собралось большое совещание. Вел его Косыгин. Министры, начальники главков, директора машиностроительных заводов. О ходе строительства докладывал Колпаков. В отделении непрерывной разливки стали еще не было половины фундаментов. После доклада и выступлений строителей, монтажников Косыгин спросил Колпакова, когда же будет первая плавка. «Если «Уралмаш», Николай Иванович Рыжков, — ответил он, — обеспечит поставку оборудования в полном объеме не позже сентября, разольем первую плавку 15 декабря». — Алексей Николаевич распорядился записать это обязательство в протокол, а мне сказал, чтобы я 15 декабря позвонил ему, — вспоминает о тех днях мой собеседник. — Кстати, двумя годами ранее по его команде в моем кабинете установили связь ВЧ. Министр строительства предприятий тяжелой индустрии Н. Голдин предложил назначить Колпакова ответственным за пуск комплекса. «Как вы, Серафим Васильевич?» — спросил Косыгин. «Готов принять это назначение при одном условии». «Каком же?» — оторвался премьер от своей записной книжки. «Если все присутствующие выполнят поручения правительства». «Я в этом не сомневаюсь, — добавил Косыгин. — Если будут срывать, звоните мне в любое время». — Пришлось звонить? — спрашиваю Колпакова, почти уверенный в ответе. — Нет, — отвечает Серафим Васильевич. — Мне не пришлось прибегать к помощи Косыгина. Как много говорит этот эпизод, достойный хрестоматий по науке управления! Поручение правительства не может быть не выполнено — премьер уверен в этом. Он знает людей, которым оно передано, и уверен в них. Но, при необходимости, напоминает, спросит. По-разному называли эту систему управления. Превозносили и отвергали. А лучше бы изучали, извлекая то, что полезно и сегодня. Ректор Санкт-Петербургского университета технологии и дизайна Виктор Егорович Романов увлеченно занимается льном. Он — разработчик Федеральной программы «Развитие льняного комплекса России». Как же она выполняется? — К сожалению, программы, связанные с развитием реального сектора экономики, нынешним властям мало интересны, — отвечает мой собеседник. И, помолчав, продолжает: Текстильная отрасль в России практически погибла. Между тем в советское время она давала в бюджет до 20 процентов с лишним. А сейчас, может быть, один. Почти все текстильные предприятия Петербурга в ходе приватизации перепрофилированы. Жизнь теплится лишь на немногих предприятиях. Помните, реформаторы типа Гайдара заявляли, что нам текстильная промышленность не нужна? Мировой рынок, мол, и так переполнен? Их не интересовали занятость населения, решение многих других социальных вопросов… Пока «челноки» возят одежду — она доступна для среднего человека. А в элитный магазин зайдешь, там костюмы за 500–600 долларов. — Что бы сказал Косыгин об этом? — Алексей Николаевич такого бы не допустил. Это самое главное. Он смотрел в корень. И даже в те времена, которые сейчас осуждаются, он мыслил как государственный человек. Мыслил и действовал. Приведу два документа из косыгинского архива, чтобы показать, в каких условиях формировался он как управленец большого масштаба.
«Товарищу Косыгину А. Н. Решением Оперативного Бюро Совнаркома СССР от 11 сентября 1945 г. Вам было поручено в семи-десятидневный срок переработать и представить в Оперативное Бюро СНК СССР: 1. Проект Постановления об увеличении заготовок леса в бассейне р. Камы. 2. Проект Постановления об организации предприятий Наркомлеса в Восточной Пруссии. Несмотря на то, что сроки истекли, Вами до сих пор эти поручения не выполнены. Прошу ускорить представление в Оперативное Бюро Совнаркома СССР предложений по указанным вопросам.Лаврентий Павлович размашисто расписался синим карандашом. Сбоку пометка: «Доложено. 29. IX. 1945. АК». В июне сорок пятого года к В. М. Молотову обратились ученые: бедствуют геологические кафедры МГУ. Вячеслав Михайлович отправляет письмо Косыгину: «Надо помочь». Следом еще одно — о помещении для педиатрического института: «Надо обязательно поддержать проф. Сперанского и его работу, обеспечить ему условия. Результаты прошу сообщить. 26. VIII. 45. В. Молотов». Вдогонку запрос из секретариата первого заместителя Председателя Совнаркома: «Прошу сообщить для доклада т. Молотову В. М. Ваше решение по письмам, посланным Вам…» И опять на письме короткая пометка: «Выполнено. АК». Только два документа, а их в аккуратных папках косыгинского секретариата — сотни и тысячи. К некоторым из них мы еще вернемся, а пока продолжим разговор с Колпаковым. — Ну и как, Серафим Васильевич, сдержали слово, данное премьеру? — Да, сдержали! Я мог докладывать об этом Косыгину, но вначале положено позвонить первому секретарю обкома — он находился в Москве — и министру. Павлов, секретарь Липецкого обкома, обрадовался доброй вести, а вот министр меня огорошил. — А зачем ты спешил с первой плавкой? Кому это надо? — услышал Колпаков от Ивана Павловича Казанца. — Теперь останешься один с недоделками. Ко мне по этому поводу больше не звони! — И бросил трубку. Сдержался директор. Преодолевая себя, сказал, что министр благодарит всех за ударный труд. И снова заказал Москву — приемную премьера, чтобы доложить, как распорядился Косыгин, о том, что поручение правительства выполнено. — Алексей Николаевич подробно интересовался всем, в том числе деталями плавки и разливки. Наш разговор продолжался более получаса, — вспоминает Колпаков. — Косыгин тепло поблагодарил меня и всех заводчан, строителей, монтажников, просил передать слова его благодарности рабочим. А утром на Колпакова обрушился министр: зачем, мол, звонил Косыгину? Разговор с Иваном Павловичем был такой, что пришлось его прервать на полуслове. Через несколько минут он, правда, перезвонил, и разговор продолжился спокойнее. Оказывается, после доклада Колпакова Алексей Николаевич решил уточнить некоторые подробности у Казанца, но министр мало что мог добавить. Когда Колпакова назначили директором Новолипецкого завода, там одновременно велось строительство многих объектов. Его предшественник А. Лихорадов, став заместителем министра по капитальному строительству, вычеркнул из пускового комплекса агломерационных лент (это внушительные сооружения) два вагоноопрокидывателя. От возражений и зам, и министр отмахивались. Колпаков позвонил Косыгину. Через два дня (!) премьер назначил совещание, на которое пригласили министра и его заместителя. — После моей информации, — рассказывает Серафим Васильевич, — Косыгин спросил, можно ли обойтись без вагоноопрокидывателей. — Нельзя! — ответил я. — Мощность всех агрегатов увязана и каждый ротор может переработать не более трех миллионов тонн. Тогда, глядя на Казанца, он спросил: почему министр не реагирует на абсурдное решение заместителя? И приказал немедленно восстановить в проекте вычеркнутые агрегаты. Сегодня индустрия по существу обезглавлена. На верху управленческой пирамиды российской металлургии — департамент по инновациям и инвестициям в металлургию, в котором сталеваров, прокатчиков, знатоков рудного дела или производства цветных металлов не найдешь и днем с огнем. Хорошо, изменились правила игры. Но специалисты, профессионалы все равно нужны. За рубежом действуют авторитетные отраслевые сообщества. (Например, в Японии — Союз стали и сплавов и Ассоциация экспортеров стали.) У нас — благодаря таким профессионалам, как Колпаков, появился Международный союз металлургов. Его учредители — более 140 предприятий из России и других стран. МСМ со знанием дела разрабатывает перспективы российской экономики, меры государственной поддержки металлургии России. Точно так же действуют машиностроители, текстильщики, трудовые коллективы предприятий оборонно-промышленного комплекса, горняки… А все вместе они объединились в Российский союз товаропроизводителей, который возглавляет Николай Иванович Рыжков, депутат Государственной Думы. С этим союзом считаются государственные органы, законодатели, он авторитетен в отраслях и на предприятиях. РСТ установил ежегодную премию имени Косыгина. Ее лауреатами уже стали десятки крупных организаторов промышленности.Л. Берия»(ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 18. Л. 102).
«Вешенская, 17.II.89 г. Здравствуй, Люсенька, родная! Получили твою поздравительную открытку. Трогательно очень, теплом повеяло. Я хорошо понимаю, каково тебе, с твоим характером, темпераментом сидеть в 4-х стенах, да еще при таких страданиях… Милая моя, Люся, я так часто думаю о тебе. Как же так? Добрые, умные, честные люди, как ты, как мой и твой отцы, обречены были так страдать, а всякая нечисть живет теперь и процветает, пожиная плоды не на ими засеянном поле? Где же высшая справедливость? Есть ли она вообще? Долго не писала, т. к. усиленно «штудировала» опусы Р. Медведева (народного депутата!!!) о моем отце; отрывки напечатаны в журнале «Вопросы литературы» № 8 за этот год, а 2 книги изданы за рубежом и еще не переведены. Изданы не ранее, не позднее, как в 1975 г. — совместный с А. Солженицыным «подарок» отцу к его 70-летию… Опять старая, петая и перепетая песня: «Кто написал «Тихий Дон»?! Сколько же можно выискивать «авторов» и «соавторов», и трепать доброе имя человека, теперь уже ушедшего от нас?! Разве недостаточно той травли, что он пережил по этому же мерзкому поводу в начале 30-х гг.? Кажется всё, уже и ЭВМ доказала, что никто, кроме Шолохова, из всех «предлагаемых авторов» не писал «Тихий Дон». Нет, опять пачкотня… Я хотела отвечать, но во-первых, это надо спорить построчно, а во-вторых «народному депутату» — зеленая улица. А я дважды пыталась ответить на явные измышления, ни разу меня не напечатали. Так что полная свобода слова для тех, кто в трудные времена отсиделся «за бугром», тявкая оттуда, а полная безгласность для тех, кто все перенес вместе со своей страной. Теперь явились зарубежные вояжеры — и они «герои и мученики». Где же правда?.. Пока живу «при маме», но она уже так слаба, что страшно за нее: очень слабеет сердце… Конечно, возраст, но сдает она что-то слишком быстро. Надо мне поехать полечиться — не могу ее оставить одну… Не хочется думать о завтрашнем дне. А так необходимо было бы сейчас работать и в моральном, и в материальном плане! Ну что такое пенсия 115 р.?! Сбережения за эти 7 лет, что я на пенсии, сама понимаешь, растаяли, как дым. Да Бог с ним, с этим «завтра»! Думаю, все же удастся поехать по путевке в Кисловодск в середине декабря. Вот в конце ноября все выяснится… Тогда где-то в начале декабря буду в Москве. Милая моя, хорошая! Чем бы тебя порадовать? Что тебе привезти из домашнего? Может быть, каймаку? Или из солки что-нибудь, чтобы запахло Вешенской, той неповторимостью, когда мы были здесь с тобой? Сегодня у нас хмурится погода, а до этого стояло на редкость долгое, солнечное «бабье лето». Несмотря на разного рода неприятности, о которых я выше писала, я душой как- то окрепла, отдохнула… Сегодня падает снежок и тает, слякотно и неуютно. Деревья все голые, жалкие. Единственное удовольствие — чтение. Читаю очень много, т. к. ничем другим заниматься не могу. К сожалению, гулять приходится мало — много времени уходит на маму. А там, смотришь — уже темно… К сожалению, не могу ни вязать, ни шить. Швейной машинки здесь нет, нитки для вязания взяла, но их оказалось мало, да и вообще больше нет и в продаже нет даже на рынке. Остается чтение, мой всегдашний утешитель. Такие вот грустные мысли посещают, но я в такие минуты вспоминаю тебя, моя милая, родная, хорошая, мужественная, и мне просто становится стыдно, что я тебе всё это пишу. Имею ли я право на что-то жаловаться? Нет! Я просто знаю, что ты тоже обо мне думаешь, может быть, хочешь знать, как мне живется? Поэтому и пишу, словно говорю с тобой. Мне так не хватает общения с тобой! Как хочется, чтобы все твои болячки оказались дурным сном! Как хочу встретить тебя, обнять, поцеловать! Люсенька, родная, если бы я могла хоть чем-то, хоть немного тебе помочь, чем-то порадовать. Скажи, чем? Мы с мамой крепко тебя обнимаем, целуем, желаем всего того, что ты сама себе желаешь! Будь такой, как ты есть, а ты — человек редкостный, прекрасный! За это тебя любим верно и нежно.Собираясь в больницу, Людмила Алексеевна позвала дочь и передала ей косыгинские рукописи, блокноты, документы: — Забери, Танечка, это к себе. Она знала, что ее мужу не до этих бумаг, а у Татьяны во всем порядок. Дочь сохранит. «Уверена, что не существует людей, которые жили бы без какой-то своей внутренней, присущей именно им убежденности, — писала в своих воспоминаниях об отце Людмила Алексеевна. — Мне представляется, что Алексей Николаевич Косыгин в этом отношении был счастливым человеком, ибо он последовательно в течение всей жизни работал с полной и искренней верой в то, что его деятельность на любом уровне вливается в общее дело укрепления и процветания нашей страны». Этими словами можно сказать и о дочери Алексея Николаевича и Клавдии Андреевны — Людмиле Алексеевне Косыгиной.Твои Мария Петровна и Светлана Шолоховы».
«Я бы сказал, что это относится не только к рядовым работникам аппарата Совета Министров, но и к ряду очень ответственных товарищей. Аппарат Совета Министров — это, так сказать, сводный отдел во всем народном хозяйстве, который все должен делать, исходя из общегосударственных, а не ведомственных задач, и вступать, когда это необходимо, в конфликт с теми, кто пытается протащить в каких бы то ни было документах ведомственные интересы во вред интересам общегосударственным».Все правильно — от борьбы с потерями до новых задач в планировании, сочетании отраслевого и территориального планирования и управления. Но листаешь другие выступления, речи, доклады премьера, его заместителей, секретарей ЦК и встречаешь похожие примеры. В сельском хозяйстве нет сбалансированности между поголовьем скота и кормовыми ресурсами, в строительстве — разрыв между капитальными вложениями и мощностями строительных организаций.
Вопросы плана на 1976—80 гг. Необходимо изыскать возможности роста национального дохода… За счет структуры капиталовложений по отраслям. 2) Недостаточное совершенствование отраслевой структуры производства, неполной мобилизации имеющихся материальных и трудовых ресурсов. 3) Производительность общественного труда. (Национальный доход в расчете на одного занятого в сфере материального производства.) Фондоотдача. Материалоемкость продукции. Записная книжка, 1976 год Пленум 25/Х—76 г.Косыгин записывает предложения из выступлений первых секретарей ЦК компартий республик — Щербицкий (Украина), Кунаев (Казахстан), Киселев (Белоруссия), Алиев (Азербайджан) и других.
«Полтавская область. Не хватает тракторов типа «Беларусь». Нужен ввод 200 т. га орошаемых земель. 3) Развить орошение в Черноземье — орошение самое дешевое. Нужно развивать малое орошение. 250 млн. руб. нужно для орошения». И дальше Алексей Николаевич помечает для себя: «Подготовить решение о малой мелиорации. Дополнительно оросить 2–3 млн. га».
Принять руководство Сибирского отделения А(кадемии) Наук. Сварка взрывом. Вопросы комплексной программы. Записная книжка, 1977 год Мясо. Аргентина. С поставкой в течение 1977 г. 50.000 тонн по цене 960 руб. Блочное без костей Австралия. Баранина. Цена не менее 611 руб. тонна. В Европе мяса нет. Уругвай. 10–15 т.т. Говядина. Цена 680–690 руб. Н. Зеландия. 30 т.т. Цена баранины — 650 руб.; говядины — 690 руб.
ВОПРОСЫ МПС 1) Героическая борьба работников жел(езно)дор(ожного) транспорта. ЦК и правительство высоко это ценят. 2) За последние 10–15 лет проделана большая работа. Электрификация, перевод на дизельную тягу. Автоматизация управления в широком смысле. 3) Изменились условия труда. Паровоз ушел в прошлое. Тяжелые рельсы — термически обработаны. Тяжеловесные поезда. Ввод новых вокзалов. 4) Мы все знаем и высоко ценим эту огромную работу, проделанную работниками жел(езно)дор(ожного) транспорта. 5) Изменения в транспорте. План перевозок и народное х(озяйст)во, его потребности не полностью увязаны. Нет комплексного районного планирования, а, как известно, транспорт — это основа производства. Его нельзя рассматривать изолированно. Два вопроса: текущие и перспективные. а) Текущие вопросы: Поднять погрузку. Сейчас, в эту зиму, необходимо поднять четкость работы жел. — дор. транспорта: погрузку, разгрузку, равномерность работы в течение всех дней недели и четкость работы в течение суток. Это, конечно, вопрос не только жел(езных) дор(ог), но и всего народного х(озяйст)ва. Это первое, что нужно сделать, иначе зима будет трудной. Топливо на пределе. Лес не везут. Свекла, картофель, зерно. Отдельно: рассмотреть порядок выделения фондов?? б) Вопрос перспективы Взять на период 5, а может быть отдельные вопросы на 10 лет (БАМ). Где будут проходить новые магистрали? Увязать с грузопот(оками) и развитием экономики отдельных районов. 11/1-1977 г. Экономическая реформа. Атомная энергетика. Уполномочен. по Олимпийским играм.
Дать проект решения по 1 очереди Атоммаша. Поручено т. Новикову В. Н.Это — будни премьера. Человека, который досконально знал не только всю экономику страны, отрасли, но и регионы, едва ли не все предприятия. В воспоминаниях людей, встречавшихся с Косыгиным, много таких примеров. Анатолий Иванович Лукьянов рассказывал мне, как ему довелось беседовать с премьером о проблемах Тырныаузского вольфрамо-молибденового комбината. В Верховный Совет поступило письмо с просьбой передать его лично Косыгину. Алексей Николаевич, читая письмо, обратил внимание на приведенные в нем цифры. — И тут же, — рассказывает Лукьянов, — по памяти, не заглядывая ни в какие бумаги, не обращаясь к помощникам, назвал другие цифры, более полные. Я видел, что он представляет себе этот комбинат, знает о нем все. Косыгин дал поручение заняться вопросами, поставленными в письме, своему заместителю Владимиру Николаевичу Новикову и министру цветной металлургии Ломако. В разговоре Лукьянов заметил, что он знает те места — и Тырныауз, и Баксан — бывал там в альпинистских походах. Косыгин живо отозвался. — Значит, вы альпинист? А мы там ходили с Кекконеном. Шли через Клухорский перевал. — Алексей Николаевич любил встречать не кабинетных людей, тех, кто знал разные края и места, повидал их собственными глазами. Лукьянов оказался из этой близкой ему породы, они вспомнили и кавказские перевалы, и казахстанские — там незадолго до одного из маршрутов Косыгина и Кекконена сель выдавил горное озеро. Словом, вывод у них был общим: надо знать свою страну. Лукьянову запомнилось, как Косыгин сослался на любимое выражение Ворошилова: «Ходить — это жить». Маршал до глубокой старости, говорят, в день проходил не меньше десяти километров. Арбатские высотки-книжки знакомы всей стране. А знаете, что вначале здесь собирались построить жилые корпуса? Конечно, для жилья район не самый удобный — шумная магистраль, днем и ночью выхлопы… Между тем министерства были разбросаны по всей Москве. Министру угольной промышленности отвели кабинет в одной из контор, где еще недавно принимали клиентов следователи МВД. На что Борис Федорович Братченко бит жизнью, но и он поеживался, когда за тонкой перегородкой грохотал лифт. Кого, думалось, он уносил некогда в подвалы Лубянки? Косыгин предложил часть «книжек» на проспекте Калинина (ныне Новый Арбат) отдать министерствам. Самыми первыми свою высотку получили шахтеры. — Ну, как устроились «на-гора»? — спросил Алексей Николаевич министра. — Отсюда, Алексей Николаевич, с тринадцатого этажа все шахты видны, — в тон Косыгину ответил Братченко. Они были знакомы со времени работы Косыгина в Госплане. Братченко возглавлял там отдел угольной промышленности. Их первую встречу он помнит и сегодня в свои 90 лет. — Косыгин расспрашивал меня, где я работал, почему в сорок третьем не остался в аппарате Совнаркома, а вернулся на Дон. А я отвечал, что в сорок втором сам взрывал свою шахту имени «Комсомольской правды» и сам хотел ее восстановить после освобождения. Алексей Николаевич очень внимательно слушал и произвел на меня хорошее впечатление, — говорит Борис Федорович, словно вглядываясь в прошлое. — И знаете, что мне больше всего понравилось? Его спокойствие! До этого все начальники, с которыми я работал, были шумливыми, нервными, крикливыми. А тут человек говорит обычным голосом, но так, что невольно к нему прислушиваешься. Для Бориса Федоровича эта деталь особенно важна, так как сам он не терпел ни крика, ни ненормативной лексики. Когда управляющий трестом «Ростовуголь» однажды выдал ему по принятой на рудниках формуле, начальник шахты Братченко спокойно — наверно, только внешне — сказал: «Прошу со мной так не разговаривать». Подействовало. Через пару лет Бориса Федоровича провожали в Караганду, следом летела негласная рекомендация: «Учтите, он никогда не ругается матом. И при нем не ругаются». Братченко бывал с премьером в Донбассе, Караганде, Воркуте. Вместе с Косыгиным они спускались в шахту, забирались в лаву. Затем, как положено, горняцкая банька, мочалка, чтоб смыть угольную пыль, обед — причем в общей, рабочей столовой. — В Донецке, — рассказывает Борис Федорович, — накрыли большой стол для гостей. В сторонке закусывала братва. — А это кто там? — спросил Косыгин. Ему объяснили: шахтеры после смены, ребята из общежития. — Приглашайте их сюда! — распорядился премьер. И посадил парней рядом с собой. Расспрашивал, как живется, работается… Это был не показной интерес, но естественный жест, Косыгин никогда не играл на публику, ему не надо было возвращаться в народ — он всегда оставался с ним. У Теодора Ойзермана при первой встрече с Косыгиным непроизвольно вырвалось: — Вы совсем не похожи на свои портреты! Я понимаю серьезность, даже суровость выражения лица, присущую нашим государственным деятелям. Но народ хочет видеть и их добрые улыбки. Косыгин засмеялся, а затем просто сказал: — Я никогда не задумывался над тем, как выгляжу со стороны, но об этом, пожалуй, стоит подумать. Мне вовсе не хотелось бы выглядеть человеком, лишенным естественных человеческих качеств. …В Норильске Алексей Николаевич поднялся к монтажникам. Парень перепоясан монтажным поясом, настоящий богатырь, открытое русское лицо. — Ну как живешь? — Нормально. — Я у вас в магазинах посмотрел — двадцать названий рыбы. Это же фосфор, — продолжил Косыгин. Монтажник слушал-слушал и вдруг говорит: — Алексей Николаевич, на хрена мне фосфор? Я что, светиться сюда приехал? — И достал из-за пояса свои рукавицы. Грубый брезент. Одинаковые, что у монтажника, что у шахтера. Косыгин задержал на них взгляд, но тогда больше ничего не сказал. Только в самолете, как рассказывает свидетель этого разговора Евгений Александрович Козловский, все смеялся: «Ну и молодец, врезал мне с этим фосфором». Нашла свое продолжение и тема рабочих рукавиц. После одного из заседаний Президиума Совмина Косыгин попросил остаться министра легкой промышленности СССР Н. Тарасова и его коллег из других министерств. Помощник Алексея Николаевича положил перед ним перчатки — темного цвета с матерчатым верхом и немного больше обычных. Один из очевидцев этой сценки записал слова Косыгина: «Посмотрите внимательно. Эти перчатки выпускают за рубежом специально для строителей-монтажников. Они очень удобны для работы — эластичны, мягки и прочны. По данным строительных фирм, использование таких перчаток со всеми пальцами позволяет существенно сократить травматизм и намного повысить производительность труда рабочих». Демонстрация монтажных перчаток закончилась деловым поручением: наладить их производство у нас, если потребуется помощь, доложить лично ему, Косыгину.
«Поездка в Якутск, Магадан. «1. Совещание в Карамкене с геологической экспедицией. 2. Нужны заводы для оснащения экспедиций в Магадан. Есть раб(очая) сила. 3. Чтобы поднять разведку, которая отстает, нужно оснащение, т. е. поднять производительность труда. Совещание 12.III—1974. г. Магадан. Россыпи. По рассказам геологов, есть 1200 тонн. Эти россыпи сложные. 17 экспедиций. 4,5 т геологов. Компрессоры, электростанции. Тракторы, машины большой проходимости. Ударно-канатные станки. 1–2 трактора — 21 партия на россыпном золоте.
Россыпи. План прироста. Нужно сделать расчеты, где грань содержания золота для возможной добычи золота.
Коренные месторождения. Нужно переходить к ним. Серебро. Дукат — 20.000 тонн. Золото — 30 тонн. Можно брать 1.500 тонн серебра. Олово 200.000 тонн на балансе. 78.000 т утверждено. К концу 1975 г. будем иметь 300.000 т олова». И дальше такие же подробные расчеты по вольфраму, ртути, снова об олове — «в морских песках на глубинах до 20 м».По ходу совещания Косыгин делает пометки, которые выльются затем в точные пункты решений. «Строительство жилья в поселках геологоразведчиков». «Карамкен + Дукат. Увеличить вложения. Дать транспорт и оборудование. Предприятия не достроены. Разведка отстает от добычи. Разработать тип предприятия для мелких месторождений. Нет запчастей к тракторам-бульдозерам Челябинского завода». И здесь же, между строками о бульдозерах, запчастях, лимитах, Косыгин записывает то, что его волнует больше всего, над чем думает неотступно:
«Вопросы энергетики главные для X пятилетки. Энергетика развития на 1980—90 гг. не проработана».Затем на совещании выступают иркутские геологи. Косыгин делает пометки о запасах золота в Бодайбо, об открытых там месторождениях апатита, железной руды и тут же строки о быте: «Дать автобусы 30 шт. в Бодайбо. Овощи, яйцо, молоко свое. Школа плохая».
«Сухой Лог (100 км от Бодайбо). Запасы 390 (т.) не утверждены. Считают, что всего может быть до 1000 тонн».Это месторождение, как и многие другие, в наше время привлекло к себе внимание «деловых» людей. И снова Косыгин возвращается к энергетике.
«Самое важное. Энергетика. В целом очень напряжена. Рост в год 10 млн. кВт/часов. Необходимы Богучаны + новую станцию + Назаровская станция. Дефицит в Сибири закроется только в 1982 году. Линия передач от Усть-Илима до Иркутска».Так и чередуются на всех 15 страницах этой записной книжки, заполненных аккуратным почерком Косыгина (выделяются размашистая Л и П с черточкой наверху, как у Сталина), суждения глобального характера и заботы геологов.
«Золото. Т. Десяткин. (Эту фамилию в рабочем дневнике Косыгина я встречу еще раз — 16 февраля 1979 г. премьер принял генерального директора объединения «Якутзолото» Т. Г. Десяткина.) 1 «катерпиллер» заменяет 6 наших Т-100. 100 тракторов высвободят 2500 человек. Запасы уменьшаются, добыча обгоняет запасы. 100 катерпиллеров дадут в 2,5 м(есяца) 4 тонны золота. Жилье. Электроэнергия на Севере. Нужно дать 2 плавучих станции по 25 т. м».А после этого в третий раз за два дня Алексей Николаевич крупно пишет: «Энергетика». Затем еще одна запись, которая не может не обратить на себя внимание:
«1. Необходимо подготовить решение о покупке хлеба в период складывающейся наиболее выгодной конъюнктуры. 2. Использовать остатки средств для этой цели».
«Хлеб (дать ответ по хлебу ГДР и Чех(ословакии)».Через страницу: «Дать цифру хлеба ГДР и ЧССР. СЭВ. Хлеб. (Подчеркнуто Косыгиным. — В. А.) Еще через страницу: «ХЛЕБ. Проверить баланс и какие возможности…» …В феврале 1947 года Сталин собрал пленум ЦК ВКП(б). После страшной засухи 1946 года надо было решать, как спасти страну от голода. На улицах тогда развешивали бодрые плакаты — великий вождь вдохновенно глядит на зеленеющие посадки: «И засуху победим!» Победили, мол, немца, справимся и с засухой. Но на сталинских пленумах, как правило, занимались делом. Кубань в 1946-м собрала 65 миллионов пудов хлеба (миллион тонн с довеском), могла бы собрать и больше, но — «край почти не получил тракторов и сельскохозяйственных машин, не получает и сейчас». Выступал секретарь Курского обкома партии Доронин. Говорит о засухе, которая все выжгла, и что раньше люди бы по миру пошли. А вот сейчас… «Достаточно было после решения усилить напряжение, поднять ответственность партийных организаций за дела в борьбе с засухой, как это сразу сказалось на результатах нашей работы…» «А как с засыпкой семян?» — перебивает бодрячка Сталин. «Доронин. С засыпкой семян дела обстоят следующим образом. Мы на момент отчета имели 224 тысячи центнеров, за это время мы засыпали еще 20 тысяч центнеров. Голоса. А процентов? Доронин. Двадцать семь…» И после коротенькой паузы сказал, как доставались те выжженные колоски: «Все яровые культуры мы даже не могли косить, мы их вытеребли руками» (РГАНИ, Ф.2. Оп.1. Д. 2. Л. 8–9). Накануне этого пленума Алексей Николаевич Косыгин, оставаясь заместителем Председателя Совета Министров СССР (Сталина), был утвержден председателем Бюро по торговле и легкой промышленности при Совете Министров. Те первые два послевоенных года были, пожалуй, такими же трудными, как и военные. Правда, не приходили больше «похоронки» с войны. Но снова, как в двадцать первом, как в тридцать третьем, убивал голод. Человек, у которого украли карточки на хлеб, отняли только что полученный паек, был обречен. В сорок седьмом засуха, сухмень вновь охватила Поволжье, Украину, центральные области России, Восточную Европу… Сталин распорядился помочь странам народной демократии. В Чехословакии в сорок седьмом году каждая вторая буханка хлеба выпекалась из советского зерна. (Не забудем, правда, и о другом. В 1922 году, когда от голода вымирали Поволжье и Украина, Чехословакия приняла на себя «прокормление» 25 деревень — 15 тысяч населения в Самарской губернии и 25 тысяч на Украине. Два эшелона с продовольствием, одеждой и семенным материалом были отправлены исключительно на средства чехословацких легионеров. В Чехословакию из голодающих губерний России перевезли 600 детей. В Государственном центральном архиве Чешской Республики я листал списки с именами этих ребятишек — через несколько лет их, спасенных от голода, окрепших, отправляли домой.) Того зерна, что «вытеребли руками», у нас не хватало даже на скудные карточки. Из областей, республик одна за другой шли шифровки о наступающем голоде. Не знаю, вспоминал ли Косыгин, читая эти документы, о спасенном им в блокаду ленинградском мальчике, но то, что он заново переживал ленинградскую трагедию, бесспорно. Нет, нельзя, чтоб это повторилось. «Алексей Николаевич пригласил стенографистку, — вспоминает А. Болдырев, — продиктовал короткую записку Сталину, подписал ее и, договорившись о приеме, отправился к нему, захватив телеграммы. Воспользовавшись его отсутствием, я вошел в кабинет и стал раскладывать на столе материалы для предстоящего заседания. Неожиданно быстро возвратился Косыгин. Лицо его было покрыто красными пятнами, руки дрожали. Бросив на стол свою записку и пачку телеграмм, Алексей Николаевич резко, с неожиданной откровенностью произнес: — Он отказал. Сказал, что не верит паникерам и не намерен разбазаривать резервы». Это одно из немногих свидетельств, которое выразительно представляет и хозяина самого главного кремлевского кабинета, и его посетителя. Конечно, Алексей Николаевич рассчитывал на поддержку Сталина, наверное, даже был уверен, что Иосиф Виссарионович поможет. Не помог… Через год ситуация повторилась. За первые две недели февраля 1948 года Совет Министров СССР получил 73 обращения из республик, краев, областей с просьбами срочно выделить муку. Что делает Косыгин с этими телеграммами и письмами? Откладывает, наученный горьким опытом? Мол, не в моих силах… Нет! Направляет докладную записку Молотову.
«По сообщению многих секретарей обкомов и крайкомов ВКП(б) и председателей обл(край)исполкомов, во многих городах и рабочих поселках из-за недостаточных рыночных фондов на хлеб торговля хлебом производится в течение 3–4 часов в день. В связи с тем, что фонды муки, выделенные на февраль 1948 г., полностью реализованы и за 15 дней февраля против установленного лимита перерасходовано 22,7 тыс. тонн муки (продано 482,7 тыс. тонн вместо 460 тыс. тонн по плану), удовлетворить ходатайства областей, краев и республик не представляется возможным. Ходатайство Министерства торговли СССР о выделении дополнительных фондов хлеба было отклонено. Прошу Вас обсудить на Бюро Совета Министров СССР предлагаемый проект постановления о восстановлении с марта 1948 г. рыночных фондов хлеба в размере 1 600 тысяч тонн (в зерновом исчислении), т. е. выделить дополнительно в марте 1948 г. 100 тысяч тонн хлеба.На письме пометка: послано 19.11.48. Молотов проект постановления поддержал. Сталин — тоже. В магазины незамедлительно повезли муку… Прошло шестнадцать лет, и Косыгин перебрался в сталинский кабинет. Разные решения приходилось ему здесь принимать. Популярные и не очень. Приходилось отправлять в отставку тех, кто путал свой карман с государственным, кому большая ноша оказалась не по силам. На одном из заседаний Президиума Совета Министров Косыгин услышал такое заявление: — Алексей Николаевич, если не будет угля, я остановлю завод. Председатель Совмина отозвался мгновенно: — Остановить завод вы можете, но пускать его будет другой министр. О такой тишине, которая установилась тогда в зале, говорят: слышно, как муха пролетела. Еще один эпизод из этой серии. На совещании в Томске, в котором участвует Косыгин, выступает известный ученый. Переходит от карты к карте, от одной схемы к другой: «Вот у нас фонтан здесь, здесь…» Алексей Николаевич спрашивает, что думает о предложениях томичей министр геологии Козловский. — А что я могу думать, если он показывает на фонтаны в Новосибирской области. При чем здесь Томская? Больше этот человек при Косыгине фонтаны не пускал. Да, премьер мог быть жестким, но ни одно его решение не было жестоким, как то, сталинское, о хлебе сорок седьмого года.А. Косыгин».(ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 43. Л. 113)
«а) Районы БАМ должны сохранять и облагораживать окружающую среду. б) Сохранить чистую воду, которой много в этих районах. в) Строить культурно и красиво. Поселки и города сделать удобными для человека. г) Решать комплексно жилищное строительство без бараков и времянок. д) Рассмотреть быстрое строительство в монолите, т. к. высокая сейсмика. е) Рассмотреть всю магистраль и будущее как одно целое. Для этого одновременно со строительством БАМа должно быть положено начало составления комплексного проекта этого района (не ведомственного, а государственного), а затем дать ведомствам».Зимой 1976 года Косыгин полетел в большую поездку: Оренбург — Тюмень — Красноярск — Норильск. После совещания в обкоме партии хозяева повезли столичных гостей ужинать, а министра геологии СССР Козловского забыли в гостинице. При нем был чемоданчик со стратегическими данными, который он не мог нигде оставлять — только сдавать сотрудникам КГБ под расписку. Через некоторое время вбегает запыхавшийся секретарь Оренбургского обкома: — Алексей Николаевич ждет вас. — Надо было раньше чекиста прислать, чтобы принять чемоданчик, я не могу его оставить в гостинице. Извините, не могу поехать. Так и скажите Косыгину. Перелетели в Тюмень. Здесь несколько человек выступили неудачно. Вечером, за ужином премьер спрашивает (я смягчаю вопрос, замечает Козловский): — Ну что, всех своих чудаков показали? Я отвечаю: — Не всех, еще министры остались. — Что ж, завтра начнем с министров. …В Красноярском крае Косыгин не успевал обстоятельно, так, как он сам хотел, осмотреть Ачинский глиноземный завод. Задание Козловскому: — Полетишь на Ачинский завод. — Это же не мой завод, Ломако обидится. — Ничего, лети, завтра утром мне расскажешь. А я поеду на разрезы. На угольные разрезы премьер полетел вместе с председателем Госплана Байбаковым и заместителем министра угольной промышленности Щадовым, одним из самых крупных в стране специалистов по открытым горным работам. На базе богатейших — в сотни метров — угольных пластов здесь собирались построить мощные электростанции, «выжимать» из угля, как в Южной Африке, жидкое топливо, передавать энергию в европейскую часть страны. В общем, это было начало Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса, сегодня распроданного и погубленного. Вертолет премьера приземлился недалеко от Назаровского разреза. Под ногами — огромная чаша, окаймленная отвалами. Щадов показал на новый экскаватор: «Хорошая машина, сто на сто». — «Что это означает?» — «Ковш сто кубов, стрела сто метров». Косыгин присмотрелся: экскаватор высыпает породу на промежуточную площадку, оттуда пять машин поменьше перекидывают ее наверх. «Почему такая нерациональная технология?» Щадов объяснил, что даже у этой мощной техники не хватает параметров, чтобы сразу формировать отвал. «А в Америке?» — «Там делают экскаватор под конкретные условия, а у нас сначала собирают машину, а потом думают, где ее использовать. Здесь хорошо работал бы экскаватор с ковшом на 80 кубов и стрелой на 120 метров». — «Машину можем посмотреть?» Посмотрели. «Сколько весит?» — «Одиннадцать тысяч тонн». — «А в Америке?» — «Там легче, там сталь другая, качественная. У них ковши легче, двадцать кубов на этом выигрывают. Легче канаты». Вместе с Косыгиным и Щадовым на железную махину взбирался Байбаков. «Николай, как же так? Неужели мы не можем дать для горного машиностроения качественный металл?» Косыгин продолжал пытать Щадова: «На каком уровне находятся наши экскаваторы в мире?» — «Конструктивно самые лучшие, если бы дали нормальную сталь, наши машины покупали бы во всем мире». …Дошла очередь до Ачинска, где министр Козловский всю ночь вникал в алюминиевые дела. Косыгин шел за Козловским и директором по технологической цепочке. Когда обход завершился, улыбнулся Евгению Александровичу: «Ну что, всю ночь прошлялся? Вот и хорошо». И начался серьезный разговор о проблемах комбината. …Как положено, по итогам поездки — большое совещание в крайкоме партии. Местные начальники говорят о дерзновенных планах. Косыгин задает вопрос: — Где возьмете кадры? — В деревне. — В ваших деревнях я не увидел ни одного нового дома, ни одной новой крыши, значит, деревни умирают. А вы еще рассчитываете на них. …В Норильске после напряженного дня вся московская команда собралась на ужин. Премьер поднял рюмку: — Хочу выпить за Козловского и в его лице за геологов. Евгений Александрович встал, хотел было подойти к Косыгину. — Сиди, сиди, — остановил его Косыгин. — У меня зять — грузин. По ритуалу я должен к тебе подойти. Выпили за здоровье геологов, поговорили — опять же о делах. — Я что-то устал, — сказал Алексей Николаевич, — пойду отдохну, а вы еще посидите, у министров нелегкая работа, не мне вам об этом говорить. — Ты же знаешь, Алексей Николаевич, — отозвался Ломако, — я свою бочку давно выпил. — Непорожний поможет. Но министр энергетики сослался на язву. Тогда Косыгин перевел стрелку на самого молодого, Козловского. — А я один не привык. — Я тебе начальника охраны оставлю, он покажет, как это делать. Посмеялись и разошлись. Утром. — возвращение в Москву. Помощники Алексея Николаевича готовят протоколы, шлифуют документы. Косыгин и в полете, как правило, смотрел бумаги. — Алексей Николаевич, у вас время есть? — спросил Козловский. — А что? — Хочу рассказать о делах в геологии. О добром мы уже рассказали, а обстановка тяжелая. С жильем трудно. Есть вариант, как это поправить. Западная Сибирь не осваивает средства. Деньги пропадут. А они по капитальным вложениям обеспечены материалами. Разрешите мне снять миллиард и направить на улучшение жилищных условий геологов. — Давай поговорим о другом, — отвечает Косыгин. — Расскажи, что делается с добычей золота в ЮАР. Козловский подробно рассказал. А теперь о нефти в США. Снова последовал детальный ответ. Очередной вопрос по медным месторождениям Канады. Министр открывает чемоданчик, достает карту, начинает рассказывать. — Вот сейчас я твой чемоданчик понял, — заметил, дослушав, Косыгин. И после небольшой паузы: — Теперь давай твои вопросы обсудим. Козловский обосновал свои предложения. — Молодец, что ты поднял эту тему, — отозвался Косыгин. — Я скажу Байбакову… Через два дня звонок Козловскому от председателя Госплана Союза: «Подъезжай, будем решать». — Мы очень резко поправили в отрасли дела с жильем, — подводит итог той сибирской командировки Евгений Александрович Козловский.
Постановление Пленума Центрального Комитета КПСС, принятое 21 октября 1980 года. О т. Косыгине А. Н. Освободить т. Косыгина А. Н. от обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС по состоянию здоровья и в связи с его просьбой.Секретарь ЦК.(РГАНИ. Ф.5. Оп.3. Д.534. Л. 127.)
Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик постановляет: Освободить тов. Косыгина Алексея Николаевича от обязанностей Председателя Совета Министров СССР по его просьбе.Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. Брежнев,Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. ГеоргадзеМосква, Кремль, 23 октября 1980 г.(Социалистическая индустрия, 24 октября 1980 г.)
Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием извещают, что 18 декабря на 77-м году жизни после тяжелой продолжительной болезни скончался видный деятель Коммунистической партии и Советского государства, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, дважды Герой Социалистического Труда Косыгин Алексей Николаевич.23 декабря 1980 года на Красной площади хоронили Алексея Николаевича Косыгина. Проститься с ним, следом за Брежневым, пришли вожди помельче. Череда венков, урна на артиллерийском лафете… Кремлевская стена считалась самой высшей посмертной наградой. Правда, родных Косыгина, его дочь, внуков, о месте похорон никто не спрашивал. Приняли решение — и точка! — А если бы спросили? — Если бы спросили, — отвечает Татьяна Джерменовна, внучка Косыгина, — то мы бы посоветовали похоронить Алексея Николаевича на Новодевичьем, рядом с Клавдией Андреевной, его женой. Деда Леша и бабушка при жизни были неразлучны. «…Светлая память об Алексее Николаевиче Косыгине, верном сыне Коммунистической партии и советского народа, навсегда сохранится в наших сердцах», — отбарабанил дежурные слова Николай Тихонов, новый председатель правительства. И заложил урну с косыгинским прахом в нишу Кремлевской стены. Отдавая последний долг капитану запаса Косыгину, по Красной площади прошли воинские подразделения. Вскинули руки к папахам генералы и маршалы. Со стороны все выглядело пристойно. Но только со стороны. Потому что все — и пригорюнившиеся вожди на Мавзолее, которым виделась своя ниша, и те, кто был далеко от Москвы и ее Красной площади, знали: Косыгин умер пять дней назад. 18 декабря «Голос Америки», а за ним Би-би-си и другие голоса, из тех, что тогда любили слушать на Руси, передали: в Москве скончался Алексей Николаевич Косыгин, Председатель Совета Министров СССР с октября 1964-го по октябрь 1980-го. Шестнадцать лет он был вторым человеком в стране. Но советские средства массовой информации молчали: 19 декабря — день рождения генсека, печальная новость может омрачить настроение Брежневу, подпортить всенародный праздник. Торжества удались. Широкую грудь Леонида Ильича украсил еще один орден — на этот раз Октябрьской Революции, второй по счету. А сколько всего собрал он орденов и медалей, не знали даже партийные летописцы. Только в том, 1980 году дорогого Ильича осчастливили своей высшей наградой братья-эфиопы, коммерсанты порадовали международной премией «Золотой Меркурий», а превзошли всех инженеры человеческих душ. Писатели присудили коллеге Брежневу Ленинскую премию по литературе за книги «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина». Сочинили их журналисты с хорошими перьями, рассказали о больших этапах в истории страны, о многих людях, достойных признания за свой подвиг в годы войны, за свой труд, но, но… «Можно смело сказать, что по популярности, по влиянию на читательские массы, на их сознание книги Леонида Ильича не имеют себе равных», — вещал, вручая литератору престижную награду, председатель Комитета по Ленинским и Государственным премиям СССР в области литературы, искусства и архитектуры писатель Георгий Мокеевич Марков. Леонид Ильич, поблагодарив за высокую награду, скромно заметил: «Данная премия — литературная. Я, как вы знаете, не литератор, а партработник…» А партработнику положено, мол, выступать в печати, он всегда готов. И принял награду за книги, написанные чужими перьями. Случайно или нет, но отчеты об этом эпохальном событии появились в газетах ПЕРВОГО апреля. Тот веселый день, День смеха остался далеко позади. День рождения Брежнева — 19-го, но кремлевские поздравления, вопреки старому русскому обычаю, прошли накануне, 18-го. Михаил Андреевич Суслов вновь оказался впереди, как на юбилее Хрущева. Сказал, что этот праздник — общий для всех нас, многих миллионов людей в нашей стране и за рубежом… Никто из них не позвонил в тот день дочери Косыгина, внуку и внучке. И только 22 декабря, когда шло официальное прощание, «руководители Коммунистической партии и Советского государства выразили родным и близким А. Н. Косыгина глубокие соболезнования». Для прощания с Алексеем Николаевичем выделили четыре часа. И — просчитались. К Центральному Дому Советской Армии шли и шли десятки тысяч людей. Истекло отведенное время, по очереди, которая от площади Коммуны уходила к Самотеке, пронеслось: закрывают! Но когда зашумели возмущенные голоса, в ЦК решили не злить народ. Печальный ритуал продолжили… Тихонов поправил урну и отошел с чувством исполненного долга. О чем он думал в эти минуты? Сожалел ли, что за все время болезни Косыгина не заехал к нему в больницу, поскупился на два-три добрых слова на сессии Верховного Совета, когда освобождали Косыгина от должности и утверждали его, Тихонова, не ответил на записку с поздравлениями, не позвонил? «Впрочем, как звонить! — утешил себя Тихонов. — Не по городскому же телефону». Сразу после отставки у Косыгина в больнице сняли охрану, отобрали служебный ЗИЛ, отрезали правительственную связь. …В один из декабрьских дней Анатолия Сергеевича Болдырева, министра промышленности строительных материалов РСФСР, на пороге приемной встретила секретарша. Удивленно сказала: только что по городскому телефону — она выделила эти слова — звонил Алексей Николаевич, оставил номер… «Я вошел в кабинет и сразу же набрал номер, — вспоминает А С. Болдырев. — Трубку взял Алексей Николаевич, поздоровался, сказал, что находится в больнице — забарахлило сердце… Часа через два я уже был у него в больнице на Мичуринском проспекте. Тогда я еще не знал, что Алексей Николаевич освобожден от работы и всех должностей, и у меня было много недоуменных вопросов: почему у Косыгина сняли «вертушку», почему такое равнодушие проявляют к его болезни члены Политбюро и Президиума Совета Министров, почему перестали присылать ему закрытые материалы, в том числе так называемый белый ТАСС? Все это я хотел выяснить, однако по ходу беседы понял, что спрашивать об этом не следует. Алексей Николаевич говорил о непростых взаимоотношениях, сложившихся у него в последние годы с руководителями страны, потере у них интереса к реформе, о том, что важные для страны решения принимаются теперь без совета с ним. В палату несколько раз заглядывал врач и, как мне показалось, проявлял некоторое беспокойство. Это была моя последняя встреча с Алексеем Николаевичем». Как пишет Анатолий Сергеевич, эта встреча произошла 10 декабря 1980 года. Видимо, он ошибся, потому что к этому времени, безусловно, знал, что Алексей Николаевич освобожден от работы. Министр — не таежный отшельник, читал газеты, слушал радио, смотрел телевизор. И, конечно, знал, что премьером еще в октябре стал Тихонов. Скорее всего в дате — описка или корректорская ошибка, но главное не это. Главное в том, кому звонил в свои последние дни Алексей Николаевич Косыгин по городскому телефону, кто звонил ему. Звонили, понятно, родные — дочь и зять, внуки, приезжали каждый день. Захаживал министр энергетики Непорожний — таких встреч остро не хватало Косыгину. Проезжал по Мичуринскому министр геологии Евгений Козловский, увидел из машины Косыгина, захотел остановиться и не остановился, не подошел, за что корит себя до сих пор. «Спешил на коллегию, думал, зайду в другой раз. А другого раза не представилось… Черт бы с ней, той коллегией, мог поручить заму…» Среди немногих, кто бывал у Косыгина-пенсионера, — Татьяна Викторовна Федорова, давний друг семьи. Я не раз встречался с ней в Метрострое, она рассказывала о себе, своих коллегах, но ни разу даже не упомянула, что дружна с Косыгиными. «Последний раз я видела Алексея Николаевича, — вспоминает Т. Федорова, — в декабре 1980 года. Звонит мне Люся: — Танечка, вы не хотели бы завтра поехать со мной в больницу, навестить папу? — Конечно, хочу, — отвечаю я. На следующий день, а это было воскресенье, она заехала за мной, и через пятнадцать минут мы были на Ленинских горах, у недавно построенной клинической больницы на Ленинском проспекте. Он нас уже ждал, даже спустился в вестибюль. Встреча была очень сердечной. Обнялись, расцеловались. Правда, вначале, как мне показалось, он был чуточку смущен — ведь я впервые видела его свободным от всех дел — пенсионером… Но это было лишь мимолетное замешательство. Потом он весело спросил: — Ну, девчонки, будем чай пить или гулять пойдем? На улице морозец, градусов десять-пятнадцать, и мы в один голос: «Пошли гулять». Отправились. С одной стороны Люся, с другой я, а он в середине. Позади нас шел врач, у него была сумка с красным крестом. Гуляли долго. Настроение чудное, веселились, шутили. Я никогда не видела Алексея Николаевича таким раскованным, умиротворенным. На прощание я подарила ему маленькую шахтерскую лампочку с буквой «М». Он поблагодарил и сказал: — Знаешь, Татьяна, я с этой лампой буду по вечерам гулять. Выглядел он тогда превосходно — посвежел, даже немного округлился, морщинки на лице разгладились. Такие светлые, веселые глаза. И ничто не предвещало беды…» Союзник беды — одиночество. Поздними, бесконечно долгими вечерами Алексей Николаевич глядел в больничное окно, к которому за теплом тянулись замерзшие ветки. Какие-то тени пробегали по окну… Старому человеку в палате припомнился он сам — в его два с небольшим года. Или отцовские впечатления слились с более поздними детскими? Отец привел всю семью на Смоленское православное кладбище к могиле матери. Было зябко. На длинные волосы священника, поверх черного одеяния, падали и не таяли снежинки. Павел, Маруся и Алеша держали свечки, прикрывая их ладошками от ветра. Священник торопливо дочитывал молитву, помахивая кадилом. А потом перекрестил всех по отдельности и громко сказал, глядя почему-то на Алешу: «Уповай на Господа и делай добро; живи на земле и храни истину». Казалось, навсегда ушла та картинка из памяти, а вот надо же — вернулась… Он просыпался, как всегда, рано, тщательно брился. Потом долго листал журналы и думал, что старость — это когда молчит телефон. Когда лодку уж больше не столкнешь на воду. …В летние дни, когда выпадало свободное время, Алексей Николаевич любил оседлать свою спортивную лодку- одиночку и погонять по Москве-реке. Эта привязанность сохранилась у него еще со студенческих лет в Ленинграде, с начала 30-х годов, когда он с однокурсниками выходил размяться на Неву. Вот и в тот летний день, 1976 года, когда случилось несчастье на даче в Архангельском, Косыгин собирался проплыть на лодке. Привычно закрепил ноги (позже это спасло его) и отчалил от мостков. Несмотря на годы — премьеру шел уже 73-й — он был в хорошей форме. По-прежнему много ходил, даже под дождем (в Кисловодске одну из троп до сих пор называют косыгинской); во время отпуска на море заплывал подальше, два-три часа в воде считал нормой; не стеснялся выйти на волейбольную площадку, на каток… И вообще, по свидетельству его лечащего врача Анатолия Николаевича Прохорова, Косыгин был физически крепким, здоровым, спортивного склада человеком. Следом за косыгинской лодкой-одиночкой отчалили охранники. Доктору запомнилось, как Алексей Николаевич подтрунивал над ними: «Смотрите-ка, молодые, крепкие ребята, гребут — все в поту и в мыле, но никак не могут угнаться за мной. Я-то ведь уже в годах». А через несколько минут, совершенно неожиданно для тех, кто плыл во второй лодке и смотрел с берега, косыгинская одиночка перевернулась. Алексей Николаевич потерял сознание и ушел под воду… «До самого последнего момента я все помнил, — рассказывал он позже доктору Прохорову. — Вот самолет летит — вижу. Шум доносится — слышу, а потом вдруг шум исчез. Я еще успел подумать — почему самолет вижу, а шума нет? И все — дальше ничего не помню». Тот день в мельчайших подробностях помнит внучка Косыгина, Татьяна Джерменовна. — Я как раз прилетела из отпуска и поехала на дачу в Архангельское к Алексею Николаевичу, — рассказывала она мне. — Ждали его после лодочной прогулки к чаю и вдруг внизу, у реки, шум. суета: «Косыгин захлебнулся!» Спас его один из охранников — Николай Егоров. Вызвали «Скорую» и рванули в Красногорск — там ближайшая больница, точнее, госпиталь. Военные врачи вытаскивали Алексея Николаевича с того света, спасибо им. Можно представить, что переживала совсем молоденькая девушка, когда видела своего деда Лешу без сознания. Вокруг него хлопотали доктора, а самый близкий ему человек, дочь, еще ничего о несчастье не знала — она с мужем отдыхала в Юрмале. Таня позвонила маме, рассказала, что произошло. Людмила Алексеевна и Джермен Михайлович прилетели ближайшим рейсом. Косыгина уже перевели в кремлевскую больницу, он постепенно приходил в себя и, как запомнилось Татьяне, все называл какие-то цифры. Хозяйственные расчеты не оставляли его даже в те дни. Выйдя из больницы, Алексей Николаевич пригласил своих спасителей на обед. Он старался держаться бодро, но было видно: ЧП не прошло бесследно… Несмотря на это, премьер работал в прежнем режиме. Осенью 1979 года, как зафиксировано в рабочем дневнике Косыгина, его догнал сильный инфаркт. После двух месяцев больницы и санатория он вернулся в свой кабинет в Кремле. «Однажды, обдумав и подписав какой-то документ по здравоохранению, Косыгин странно посмотрел на меня долгим взглядом и начал беседу на неожиданную тему, — вспоминает Николай Константинович Байбаков. — Он любил иногда поговорить на отвлеченные темы, вероятно, чтобы снять напряжение. На сей раз после длительной паузы он вдруг спросил: — Скажи, а ты был на том свете? Мне стало чуть-чуть жутковато, и я ответил, что не был, да и не хотел бы там оказаться. — А я там был, — с грустноватой ноткой отозвался Алексей Николаевич и, глядя перед собой отрешенно, добавил: — Там очень неуютно…» Почти о таком же мистическом эпизоде рассказывал мне Петр Леонтьевич Куранов: — Секретариат Косыгина долгие годы возглавлял Алексей Кузьмич Горчаков. До войны мы оба жили в Щелково, там близко познакомились и подружились. В отличие от своего шефа, всегда подтянутого и стройного, Горчаков был от природы полным человеком. То ли в шутку, то ли всерьез Алексей Николаевич не раз говорил ему: «Мне неловко ходить рядом с тобой». Горчаков мне признавался, что старается сбросить вес, но не может. Он погиб в автомобильной катастрофе, возвращаясь с работы на дачу по Успенскому шоссе. Лобовое столкновение… Косыгин приехал на поминки к своему тезке. Прошло несколько месяцев после похорон. По звонку Косыгина в его кабинет вошла одна из сотрудниц секретариата. — Позовите ко мне Горчакова, — сказал Косыгин. И только увидев, как переменилось лицо женщины, спохватился: — Извините. Можете быть свободны. Можно представить, как, обрастая «подробностями», клубились такие эпизоды по курилкам и кабинетам совминовского корпуса в Кремле, вырывались за кремлевские стены. Смерть Косыгина, уверен Байбаков, была ускорена и внешними факторами, обострением отношений с Брежневым, Черненко, Тихоновым. — Знаешь, Владимир, — сказал как-то Косыгин своему заместителю Владимиру Николаевичу Новикову, — меня эти «украинцы» все равно сожрут. «Украинцами» он называл Брежнева и Тихонова, давних приятелей по Днепропетровску. «Сжирали» премьера они планомерно, хотя генсек отлично знал, что Председатель Совмина никогда не проявлял интереса к руководящей партийной деятельности. «Роковую роль, на мой взгляд, в ухудшении отношений между Брежневым и Косыгиным сыграл Н. А. Тихонов, — утверждает Новиков. — С 1974 года Брежнев начал болеть, уже через год недуг стал резко прогрессировать. У него явно развивалась подозрительность, и Тихонов умело направлял ее против Косыгина, стремился вбить клин между ними. Это ему удалось, и с 1975-го их взаимоотношения стали ухудшаться. Тихонов без конца докладывал Брежневу о тех или иных, большей частью надуманных ошибках Алексея Николаевича. В оппозицию Косыгину он стремился втянуть и остальных его заместителей. Например, мне он говорил: — Знаешь, ведь мы в Совмине простые пешки, даже не имеем права подписать незначительное распоряжение. Вся власть у председателя и его заместителя Дымшица, который располагает материальными ресурсами. Я не соглашался, говорил, что у меня власти хватает. Я подписываю протоколы совещаний, которые провожу, и не знаю случая, чтобы их не исполняли. Из-за того, что я всегда поддерживал Алексея Николаевича, у меня обострились отношения с Тихоновым». Деликатнейший человек Борис Федорович Братченко высказался с шахтерской прямотой: «Тихонов подло относился к Косыгину и ускорил его отставку». …Четвертого октября в автомобильной катастрофе под Минском погиб Петр Миронович Машеров, первый секретарь ЦК компартии Белоруссии. Под некрологом, опубликованным 7 октября, подписи всех членов Политбюро. Здесь в последний раз в одной «связке» после А. П. Кириленко и перед Д. А. Кунаевым появилось имя Косыгина. В это время после второго инфаркта Алексей Николаевич лежал в клинике на Мичуринском проспекте. «Для всех подобных больных вероятность летального исхода достаточно высока, а у него, после двух тяжелейших инфарктов миокарда, это могло случиться в любой момент, — рассказывал доктор Прохоров. — Но ведь все индивидуально, и мы предпринимали усилия, чтобы уменьшить эту вероятность. Понемногу он стал поправляться, ему были даже разрешены прогулки по территории больницы».Центральный Комитет КПССПрезидиум Верховного Совета СССРСовет Министров СССР(Труд, 21 декабря 1980 г.)
«Тов. Брежнев Л. И. внес на рассмотрение Пленума ЦК предложение Политбюро ЦК КПСС по организационным вопросам. Пленум ЦК рассмотрел предложения Политбюро ЦК КПСС и единогласно их принял. Пленум перевел секретаря ЦК КПСС т. Горбачева М. С. из кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Пленум избрал члена ЦК КПСС, первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии т. Киселева Т. Я. кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС» (РГАНИ. Ф. 2. Оп. 3. Д. 534. Л. 130).О Косыгине здесь не говорится. Может быть, потому что у вершителей судеб не было еще его заявления? Оттого и приписка карандашом: «Страница заменена в связи с внесением уточнений. Тов. Черненко К. У. доложено. М. Соломенцев. 17.XI.80». 22 октября газеты напечатали информационное сообщение о пленуме. Читатели узнали о новых партдолжностях Горбачева М. С. и Киселева Т. Я. И ничего — о Косыгине, хотя решение освободить его от обязанностей члена Политбюро было принято. В тот же день, 21 октября, Президиум Верховного Совета СССР «рассмотрел вопросы, связанные с проведением четвертой сессии Верховного Совета СССР десятого созыва». Утвердил повестку дня и, как писалось в газетах, порядок работы сессии высшего органа государственной власти страны. За казенной формулой скрывались перемены на самом верху. 22 октября заседал Президиум Совмина. Куранов сидел рядом с Нуриевым, заместителем Председателя Совета Министров СССР. Вдруг в зал вошел помощник Тихонова и, подойдя к шефу, что-то прошептал ему на ухо. Тихонов объявил перерыв и вышел. Вернулся через несколько минут весь сияющий. «Ну, все ясно», — шепнул Зия Нуриев Куранову. — «Что ясно?» — «Косыгина ушли». 23 октября на совместном заседании Совета Союза и Совета Национальностей выступил Леонид Ильич Брежнев, встреченный, как водится, «продолжительными аплодисментами». Он сказал, что 22 октября 1980 года в Центральный Комитет КПСС поступило письмо Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина. Цитирую газетный отчет:
«В этом письме тов. Косыгин А. Н. глубоко и сердечно благодарит Центральный Комитет партии, Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Л. И. Брежнева, Верховный Совет СССР и Совет Министров СССР за оказывавшееся ему многие годы доверие быть на посту члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Далее в письме тов. Косыгина А. Н. выражается твердая уверенность в том, что советский народ, сплоченный вокруг Коммунистической партии, Политбюро ЦК во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Ильичом Брежневым, добьется новых больших свершений во имя торжества коммунизма…»Депутаты не подозревали, что им читают наскоро сочиненную фальшивку. Об этой истории знали только трое: Брежнев, Черненко и Лукьянов, в ту пору начальник секретариата Президиума Верховного Совета СССР. Анатолий Иванович по давней, хорошей привычке, сохранившейся и ныне, расписывал каждый день. — Вот сейчас я открою страничку за четверг, 23 октября 1980 года, — говорит он мне, листая блокнот, — и мы с вами увидим, что происходило в тот день. Двенадцатый этаж Государственной Думы. За окном небольшого, углового кабинета депутата Лукьянова — московские крыши.
«10 ч. Второе заседание Совета Национальностей. Прения по плану и бюджету. 10.30. Работа с Черненко над материалами, связанными с просьбой Косыгина об освобождении его с поста Председателя Совета Министров СССР. 12 ч. Беседа по этому вопросу между Брежневым и Черненко. 13 ч. Доработка всех документов в связи с рассмотрением вопроса о назначении нового председателя Совета Министров СССР».Что же стоит за этими строками? Включаю диктофон, слушаем неторопливый, обстоятельный рассказ Анатолия Ивановича Лукьянова. «На сессию Верховного Совета из ЦК принесли письмо Косыгина. Ко мне подошел Черненко: «Пойдем в комнату отдыха, надо переделать письмо». Это было, как мне запомнилось, не коротенькое письмо. В нем были поставлены вопросы обновления кадров, старения кадров, надо, мол, чтобы пришла молодежь. Очень кратко было сказано, что он благодарит Центральный Комитет партии и Верховный Совет за доверие… Черненко передал слова Брежнева о том, что письмо надо переделать, и сам настаивал на этом. По крайней мере, убрать что-то. Эта работа шла при мне. Я сопротивлялся, говорил, что этого нельзя делать. Черненко здесь же, на обратной стороне повестки дня, переделывал письмо Косыгина. И все, что касалось возраста, обновления кадров, убрал. Потом пришлось подходить к Брежневу. Брежнев посмотрел и еще раз сказал: переделать. Только после этого он выступил. Поскольку нас было двое и доказать что-нибудь в такой ситуации трудно, я и захватил свои записи… Брежнев зачитывал это все между 13 и 14 часами. Вот что значит иногда дневник». Итак, Брежнев предложил «удовлетворить просьбу тов. Косыгина А. Н. об освобождении его от обязанностей Председателя Совета Министров СССР». И назначить Председателем Совета Министров СССР члена Политбюро ЦК КПСС Николая Александровича Тихонова. Депутаты послушно проголосовали «за». В своем коротеньком, минуты на две, выступлении Тихонов исхитрился дважды заверить дорогого Леонида Ильича в том, что оправдает высокое доверие. Горько читать эти страницы. Ни у Брежнева, ни у Тихонова не хватило такта хотя бы поблагодарить Косыгина за сорок лет его работы в правительстве. Отмолчалась четвертая сессия Верховного Совета СССР десятого созыва. Впервые за шесть с лишним десятков лет Косыгин почувствовал себя совершенно свободным человеком. Как в детстве, когда отец уходил на завод, а они, ребята, целый день были предоставлены сами себе. Попросил зятя, Джермена Михайловича Гвишиани, наиграть на пианино и записать на магнитофон свои любимые мотивы. Эту пленку со старыми русскими песнями, довоенными и современными мелодиями «он слушал чуть ли не каждый день, до самого конца она лежала на его столике». В ночь на 18 декабря, рассказывала Федорова, ей приснился Косыгин, хотя раньше она никогда не видела его во сне: «…вижу его лицо с легкой улыбкой. Черный костюм, белая рубашка, прифранченный такой». Утром она позвонила Людмиле Алексеевне: «Как Алексей Николаевич себя чувствует?» — «Все хорошо. Я сейчас к нему еду». Она каждый день приезжала к 11. А в тот день опоздала на несколько роковых минут. «…В то утро, 18 декабря 1980 года, — вспоминал доктор Прохоров, — предстоял обычный врачебный обход — мы просто должны были его осмотреть. Алексей Николаевич сидел на постели. Он посмотрел на нас, улыбнулся и вдруг — завалился. Возникла внезапная острая коронарная недостаточность с остановкой сердца. Здесь же у кровати был установлен дефибриллятор, другая аппаратура. Через несколько секунд мы приступили к реанимации. Однако, увы, запустить сердце так и не удалось…»
«Уважаемый Виктор Иванович! Александр Михайлович поручил мне ответить вам, так как я была близким другом семьи Людмилы Алексеевны, часто встречались семьями с ними, и, естественно, с Алексеем Николаевичем Косыгиным. Если Таня передала вам фотографии, то, очевидно, это те же, что есть у меня. Что касается блокнотов и дневников М. А. Шолохова, то могу, к сожалению, сообщить, что он не вел никаких дневников после войны, тем более записей бесед с Алексеем Николаевичем, своим другом и близким по духу человеком. Алексей Николаевич всегда открытками поздравлял Михаила Александровича со всеми праздниками. Он присутствовал на «золотой свадьбе» Михаила Александровича и Марии Петровны Шолоховых в 1974 году, в Москве, в этом же году Михаил Александрович с семьей были гостями на юбилее (70-летии) Алексея Николаевича. Это был очень теплый и дружеский круг людей. Приезжали бывшие сослуживцы Алексея Николаевича из Ленинграда и из Сибири. Встреча их была очень трогательной. Михаил Александрович иногда обращался за помощью к Алексею Николаевичу по депутатским делам, в частности, не без помощи А. Н. Косыгина был построен в Вешенской красавец-мост через Дон. А вот о чем они беседовали вдвоем — этого никто не знает. У них было много общего в оценке событий, в вопросах государственных, они могли беседовать часами. Извините, что мало чем могу помочь вам. P.S. Кстати, Людмила Алексеевна с Джерменом Михайловичем и Таней гостили у отца в Вешенской летом 1973 года. Людмила Алексеевна не один раз приезжала к дню рождения Михаила Александровича уже после его смерти, на праздники «Шолоховская весна».Ту поездку очень хорошо помнит Татьяна. — Мы выехали из Москвы на двух машинах — Светлана Михайловна с мужем на одной, я с родителями на другой. Думали успеть к вечеру, но дорога оказалась труднее, чем мы рассчитали. Добрались только к четырем утра, уже светло, солнышко поднимается. И представьте, нас ждали — никто не расходился, с дороги — сразу за большой стол. После такой ночи клонило в сон, но так не хотелось вставать из-за этого дружного стола. Михаил Александрович потягивал подаренный «Галуаз», крепчайшие французские сигареты, расспрашивал гостей, сам что-то рассказывал… Листаешь страницы альбома и видишь, как растет малышка. Вот она уже школьница, вот помогает деду варить уху. А это что? «Дю-баба — лучший друг Танечки, ведь она всегда сыграет в карты». Но к приходу Алексея Николаевича карты убирались — не любил он карточных игр. Домино — другое дело, любил постучать костяшками. Дом, семья — все это было на Клавдии Андреевне. Она любила хлопотать о всех родных, опекала Марусю, сестру Алексея Николаевича, приглашала в гости его племянницу Лялю — дочь Павла, рано ушедшего из жизни. Болезнь сестры, конечно, сказалась на семейных планах Косыгиных. Они ограничились одним ребенком. («Одна, но какая!» — с гордостью говорила Клавдия Андреевна, когда возникал разговор на эту тему.) Бабушка запомнилась Татьяне очень общительной, раскованной. Мама была куда сдержаннее. Она больше походила на отца. — Честно говоря, и нас с братом воспитывали жестковато, — говорит Татьяна Джерменовна. — По большому счету, это даже мешало в жизни. А тогда, наверное, так было надо. Мне с детства вбивали: ты не лучше других. А действительно, чем я лучше? Теплый ветер несет над склоном белесые пушинки. Динамик приглашает гостей на экскурсию. По музею их проведут. А за колючую проволоку не пустят. Таня смотрит на едва видную из-за деревьев крышу дачи — мысленно она сейчас там. — Клавдия Андреевна очень любила семечки, просто обожала, покупала кульками на рынке, жарила и ела. И я в детстве любила, и мама. А Алексей Николаевич их не выносил. Говорил: «Клавдия, перестань есть семечки, что ты здоровье себе портишь?!» Она могла днем грызть семечки, но когда ждали его возвращения, тут же все убиралось… Без Клавдии Андреевны он за стол не садился. Приходим утром на завтрак, а она задерживается. «Татьяна, сбегай к бабе Клаве, мы ждем ее завтракать». Я бегу, она отвечает: «Скажи: пусть садятся, я сейчас иду». Нет, он все равно ждал, пока она придет. «Дю-баба» — мать Клавдии Андреевны — любила смотреть телевизор. Ее привычку уважали, да и часто выходить в ее годы было тяжеловато. А вот всех остальных Косыгин тормошил: — Что торчать у телевизора? Пойдемте на каток, погуляем. На каток они ходили вдвоем. — Я училась в школе фигурного катания, а он катался с детства. У него были старые коньки, «гаги», с допотопными, черными ботинками. Я их очень хорошо помню. Когда мы приходили на каток военного санатория, шли в вагончик, он обязательно надевал портянки, только портянки, не носки, иначе, говорил, натрешь ногу. То же самое, когда ходил на лыжах. Причем эту портяночку он так виртуозно заворачивал, а носки на лыжах или на коньках не признавал. После обеда Алексей Николаевич иногда шел отдыхать, а чаще сидел с бумагами, их привозили даже по субботам и воскресеньям. Но, когда он освобождался, опять шли гулять. Он очень любил это время, расспрашивал нас с Алешей о наших делах, что читаем, с кем дружим. Смерть Клавдии Андреевны многое в доме изменила. Понимаю сейчас, каким тяжелым для Алексея Николаевича был праздник Первого мая. Кругом музыка, флаги, песни, военный парад и демонстрация, Председателю Совмина, члену Политбюро надо быть на трибуне мавзолея, потом на государственном приеме. И только после этого он мог заехать на Новодевичье, постоять у могилы жены, оставить цветы… А вечер провести в кругу семьи, самых близких друзей… Алексей Николаевич любил, когда его близкие хорошо выглядят, нарядно, красиво одеты. Вот он собирается с внучкой в театр. — Татьяна, ты готова? — Готова! — отвечает Татьяна, надевая подаренное дедом японское ожерелье. — Ну, у тебя сегодня жиганский вид! — не скрывает восхищения Алексей Николаевич. Откуда у него это словечко? То ли что-то запомнилось из Клавочкиных уроков французского, то ли это было какое-то диалектное словцо: жигачихой, например, называли резвую девушку в тверских краях. Алексей Николаевич гордился своей внучкой: красавицей, комсомолкой, спортсменкой. А сегодня — хранительницей большого семейного архива Косыгиных. Милые семейные безделушки и редкостные фотографии, подлинные документы, рабочие блокноты и записные книжки деда — все это бережно хранит Татьяна Джерменовна. Каждый ее звонок добавлял в нашем общем поиске какую-то новую деталь. — Виктор Иванович, нашла трудовую книжку Алексея Николаевича, по-моему, очень интересный документ. В самом деле интересный. Это трудовая книжка, которую выписали Косыгину — наркому текстильной промышленности 25 января 1939 года. К тому времени его «стаж работы по найму» уже составлял 14 лет. На полях пометка: «Подтверждено документами». Следующая запись: «Служба в РККА — два года». И опять пометка: «Подтверждено документами». Записи ведутся до июля 1948 года… И продолжаются уже во вкладыше, который заполнял некий кадровик после отставки Косыгина.С уважением С. М. Шолохова».
«23.10.1980. Освобожден от обязанностей Председателя Совета Министров СССР по его просьбе».Странички, где делаются записи о награждениях, остались чистыми. Лень было вписать его боевые и трудовые награды! …В Архангельском, по соседству с дворцами, которыми гордится мировая культура, прозябала разваливающаяся школа, больше похожая на сарай. Алексей Николаевич, проходя к машине, не раз критически поглядывал на очаг просвещения: «Как же можно здесь учить детей?» И однажды принял решение: построить в поселке Архангельское новую школу. Сейчас эта трехэтажная красавица носит имя Косыгина. Такие «записи» остаются в памяти людей навсегда. Сколько их в трудовой книжке Алексея Николаевича Косыгина? На этот вопрос не ответят и самые дотошные эксперты. Потому что с его именем связано не только строительство новых школ и вузов, заводов и фабрик, но и становление крупнейших энергетических и транспортных систем, научно-производственных комплексов, определявших будущее экономики страны, которая называлась Союзом Советских Социалистических Республик.
Матрона Александровна и Николай Ильич Косыгины — родители Алексея Николаевича.
В этом доме на Петроградской стороне (улица Котовского, 1/3; раньше Малая Вульфова, 1/20) Косыгины снимали комнату с 1910 года. Николай Ильич отсюда уезжал в эвакуацию, сюда вернулся… Фото 2003 г.
Мамы уже нет.
Отец старался заменить ее Павлику, Марусе и Алеше (слева направо).
Алексей Косыгин, красноармеец 7-й армии. Петроград, 1918 г.
Клава Кривошеина. Новосибирск. 1925 г.
Алексей и Клава Косыгины. Первый совместный снимок. Восточная Сибирь. Киренск, 1927 г.
Молодые кооператоры Алексей Косыгин и Федор Новиков в командировке. На обороте снимка надпись: «Привет из Алтая. Дорогому отцу. Леша. 10.III.25 г.».
Поход с друзьями по берегам Лены. На переднем плане Алексей и Клава Косыгины. Киренск, 1927 г.
Алексей Косыгин — студент Ленинградского текстильного института. 1935 г.
Клавдия Андреевна, Алексей Николаевич, их дочь Людмила (слева во втором ряду) в кругу родных. Ленинград. 23 мая 1936 г.
Страничка трудовой книжки А. Н. Косыгина.
Так «Ленинградская правда» представила нового председателя Ленсовета. 1938 г.
«Здравствуйте, товарищ нарком!»
Первый снимок в Москве.
Клавдия Андреевна и Алексей Николаевич с дочерью Людмилой. 1939 г.
Этот снимок со своим автографом Уполномоченный ГКО в блокадном Ленинграде Косыгин подарил родному институту в 1942 году.
После вручения орденов участникам обороны Москвы. В центре в третьем ряду Косыгин и Калинин, Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Кремль. Декабрь 1941 г.
Ленинград. «Дорога жизни», 1942 год. В этой дороге — воля, труд и мужество тысяч ленинградцев. И — Алексея Николаевича Косыгина.
Косыгин не часто стоял рядом со Сталиным.
Дед и внучка после удачной рыбалки Архангельское, 1956 г.
Отец и сын. Это их последний совместный снимок. Архангельское, 1955 г.
Алексей Николаевич и Клавдия Андреевна Косыгины в Риме. Вилла посольства СССР. Май 1960 г.
Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина с детьми — Алексеем и Таней.
Только что Алексей Николаевич представил свою внучку Татьяну Гвишиани-Косыгину президенту Финляндии Урхо Кекконену.
Алексей Николаевич и Татьяна в Югославии. 1973 г.
Триумвират: Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный, Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин.
Л. И. Брежнев и А. Н. Косыгин на открытии юбилейной выставки Болгарии. Сзади Т. Живков и Н. В. Подгорный. Москва. ВДНХ. 1969 г.
В первые годы правящая тройка держалась вместе. Встречали космонавтов — слева Георгий Тимофеевич Береговой, государственных деятелей — рядом с Брежневым президент Чехословакии Людвиг Свобода.
Страничка из записной книжки Косыгина. Все, что помечалось здесь, становилось реальностью, как это новое производство шин.
Председатель Совета Министров СССР бывал на заводах и шахтах не от случая к случаю. Этот снимок сделан на металлургическом комбинате в Череповце. Слева от Косыгина министр черной металлургии СССР Иван Павлович Казанец.
Косыгин подобрал великолепную команду управленцев.
Слева министр геологии СССР Евгений Александрович Козловский.
Председатель Совета Министров СССР интересовался всеми новинками производства. И своего родного текстильного, и других отраслей.
На снимке справа внизу министр электронной промышленности СССР А. И. Шокин.
Добро пожаловать в Финляндию.
Алексей Николаевич находил общий язык и с производственниками, и с государственными деятелями. Встречи в Канаде (вверху) и в Каире (внизу).
Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин выступает в Вестминстерском дворце — парламенте Великобритании во время официального визита. Лондон. 1967 г.
… но неофициальная программа ему больше по душе.
С Урхо Кекконеном на Кавказе и на рыбалке в Финляндии.
Трудный диалог с Чжоу Эньлаем в Пекине…
…и с президентом США Джонсоном в Гласборо.
«Мы комсомольцы!» — любил говорить на встречах с Косыгиным Урхо Кекконен.
Председатели правительств социалистических стран перед заседанием Совета Экономической Взаимопомощи в Варшаве. 1978 г.
Смотрите, кто идет за Косыгиным! Узнали Горбачева?
Косыгин и в отпуске не оставался один.
Любимая внучка выходит замуж.
Слева от Татьяны ее отец, Джермен Михайлович Гвишиани.
Когда Косыгин вышел из больницы, он пригласил к себе на обед телохранителей, спасших его из перевернувшейся байдарки.
«Они были родными по духу» — так написала Светлана Михайловна Шолохова о своем отце и Косыгине. Справа Федор Федорович Новиков, друг сибирской молодости Косыгина. 21 февраля 1974 г.
Премьер внимательно прислушивался к ученым — слева от Косыгина академик Челомей.
В гостях у Мартироса Сарьяна.
— До свидания!
С Косыгиным страна прощалась не по разнарядке.