Личная передача вне священных писаний; Никакой зависимости от слов и букв; Прямая нацеленность на сознание; Прозрение в свою природу и достижение буддовости.В начале VI века н.э. одинокий индийский монах, который произведет необычайные изменения в буддийском мире, высадился на южных берегах Китая. Этим монахом был Бодхидхарма, позже признанный двадцать восьмым индийским патриархом дзэна и Первым дзэнским патриархом в Китае. Какой духовный мир Бодхидхарма застал в Китае? Пятьсот лет до его прихода буддизм оказывал огромное влияние на китайскую жизнь. К VI веку, то есть через тысячу лет после Будды Шакьямуни, в Китае появились сотни буддийских храмов, многотысячная община монахов и горячие приверженцы буддизма среди мирян — от императора до простых крестьян. Глубокие медитативные техники и сложная метафизика буддизма махаяны были доступными только для немногих практикующих, но предлагались и более простые пути постепенного духовного развития. Осознав, что для продвижения к просветлению необходимы напряженные усилия, многие люди последовали более практичным путем. Одни считали, что проявление великодушия к монахам и монахиням, пожертвования на новые храмы и монастыри, переписывание священных писаний и ведение моральной жизни — достаточные заслуги для порождения так называемой благой кармы, позволяющей достичь счастливого и благоприятного перерождения. Других привлекала популярная буддийская школа Чистой земли, согласно которой постоянное сосредоточение на образе и имени Будды обеспечивало перерождение в особом раю, где были подходящие условия для окончательного достижения просветления. В конечном счете буддизм полностью поселился и обустроился в Китае. Но на фоне этого утешительного направления буддийской практики произошло резкое пробуждение благодаря школе дзэн, основанной Бодхидхармой.
«Подлинная заслуга возникает только в чистоте и осознании совершенного просветления, которое возможно только после того, как у вас успокоились тело и ум, потому что вы постигли, что они также лишены абсолютной реальности».Бедный император У! Очевидно, он не изучал как следует махаянские сутры, не читал диалоги или проповеди Будды. Ведь объяснение Бодхидхармы является общеизвестным учением, содержащимся во многих священных писаниях махаяны. Похвальные деяния прекрасны, но если они совершались с ожиданием обретения заслуг, то они не дают избавления от мучительного цикла рождения и смерти. Понимание Дхармы императором У было ограничено его ожиданиями; подобно инвестору на рынке акций, он хотел знать, сколько стоит его портфель заслуг. Таким образом, по сути он был духовным материалистом. Расстроившись, У попытался привести еще ряд аргументов в беседе с Бодхидхармой. «Тогда что такое первичный принцип святости?» — спросил он, возможно, испытывая на собеседнике некий буддийский жаргон, чтобы произвести на Бодхидхарму впечатление. Если он надеялся на простой ответ, то услышанное стало для него полной неожиданностью. «Нет никакой святости, существует только пустота!» — ответил Бодхидхарма. Можно представить себе замешательство императора У, который покачал головой, возможно, задаваясь вопросом, не упустил ли его собеседник нечто важное. Он предпринял последнюю попытку заставить дерзкого чужеземца сказать что-то разумное, разумное с точки зрения императора у. «Кто сейчас стоит передо мною?» — спросил он. «Не знаю!» — ответил Бодхидхарма, заканчивая дискуссию. Возможно, обстоятельства данной беседы были несколько иными, но подобно тому, как Понтий Пилат за четыреста лет до этого в другой стране столкнулся с другим религиозным эксцентриком, император У «умыл руки» в беседе с Бодхидхармой. Ему не хватило духовного развития, чтобы понять, что Бодхидхарма предлагал ему более высокое понимание, чем предсказуемый и легкий путь накопления заслуг, к которому он привык, понимание, которое могло продвинуть его дальше и быстрее по пути к просветлению. Если приведенная беседа была типичной для метода обучения Бодхидхармы, то можно представить себе, какое влияние должна была оказать вдохновляющая прямота его учения на людей, желающих найти самый короткий путь достижения конечной цели буддизма — просветления.
Путь не труден для тех, У кого нет предпочтений.В раннюю эпоху буддизма в каждом поколении был свой духовный факелыцик, задача которого состояла в том, чтобы сохранить непрерывность ключевых элементов учения и практики и передать их преемнику. Такой порядок имел важное значение, потому что в буддизме не было централизованной власти, которая определяла бы подлинность учения и предохраняла его от загрязнения еретическими идеями и практиками. Хотя такие фигуры существовали во многих школах буддизма, особенно они были характерны для дзэн-буддизма. В свою очередь каждый дзэнский учитель нес ответственность за духовные достижения и прозрения своего преемника. Как мы уже отмечали, Бодхидхарма был двадцать восьмым в линии мифических индийских патриархов, восходящих непосредственно к Будде Шакьямуни, что таким образом гарантировало достоверность переданного учения дзэн. Вместе с тем Бодхидхарма был Первым патриархом китайского дзэн-буддизма, поскольку именно он принес учение дзэн в Китай. Эта система патриархов продолжала существовать в течение нескольких поколений после смерти Бодхидхармы, так как на раннем этапе своего существования дзэн-буддизм был все еще объединенным движением. Однако во время Шестого китайского патриарха Хуэйнэна и после него дзэнское движение разделилось на несколько школ. Учитель, стоящий во главе каждого направления, продолжал сохранять право подтверждать духовные достижения по своему усмотрению. Как мы уже видели, Бодхидхарма передал знаки отличия патриарха и полномочия учителя Хуэйкэ (487— 593), Второму дзэнскому патриарху в Китае. После смерти Бодхидхармы Хуэйкэ, по-видимому, некоторое время провел в монастыре Шаолинь, хотя он был вынужден несколько раз искать убежища в горах из-за преследований, сотрясавших буддийский мир в Китае во время его жизни. Когда Хуэйкэ жил в Шаолине, в храм пришел загадочный юноша, возможно, совсем еще подросток. Юноша не сообщил ни своего имени, ни места рождения, как того требовал китайский этикет. Он просто попросил о помощи, так как; был болен. В древних дзэнских летописях рассказывается, что он страдал от болезни под названием «фэнян», что, как считают некоторые, означает проказу, но вероятнее всего это была форма психического расстройства. Хотя в то время китайские медицинские знания были весьма развитыми, многие простые люди верили, что болезнь является следствием греховности. Зная, что Хуэйкэ был учителем с высокой духовной силой, юноша приблизился к нему и попросил, чтобы тот принял его покаяние и освободил от грехов. Он верил, что это прощение излечит его от болезни. Можно представить себе молодого человека, благоговейно стоящего на коленях перед Хуэйкэ и просящего со смиренным поклоном. Ответ Хуэйкэ был неожиданным и загадочным: «Принеси мне свои грехи, и я освобожу тебя», — сказал он юноше. Юноша несколько мгновений молчал. Затем он сказал тихо: «Я искал их, но нигде не могу найти!» Ответ Хуэйкэ был добрым, но прямым: «Тогда я отпускаю тебе грехи прямо сейчас. Прими убежище в Будде, Дхарме и Сангхе». Возможно, он ожидал, что удовлетворенный юноша пойдет своей дорогой. Но, как часто бывает в дзэнских историях, этот диалог между учителем и учеником перешел на совершенно другой уровень понимания. Юноша объяснил Хуэйкэ, что он понял, что Сангха — это община монахов, но его интересовало значение Будды и Дхармы. Хуэйкэ ответил осторожно: «Ум-сердце — это Будда, ум-сердце — это Дхарма. Нет никакого различия между Буддой, учителем и Дхармой. Нет никакого различия между Буддой, учителем и Дхармой, то есть учением. Ты понял?» Юноша снова задумался. Внезапно его лицо озарилось. «Ага! Теперь понял! У грехов нет реальности, ни внутренней, ни внешней. Поскольку мой ум- сердце свободен от греха, он тождествен Будде и Дхарме!» Удивившись прозрению такого уровня, Хуэйкэ признал, что юноша обладает огромным потенциалом, и принял его в монастырь, дав ему имя Сэнцань («сокровище общины»), поскольку для Сангхи он был подобен драгоценности. Есть записи, что Сэнцань служил Хуэйкэ в течение шести лет, даже скрывался с ним в горах во время больших гонений в 574 г.
Запутавшись в мыслях мы испытываем двойственность. Необремененный идеями просветленный видит единую Реальность.После смерти Сэнцаня дзэнский подход к буддистской практике вошел в соприкосновение с господствующими буддийскими школами Китая, хотя тогда он еще не был значительной тенденцией. При Четвертом патриархе Даосине (580—651) в Хуанмэе, у реки Янцзы, был возведен независимый дзэнский монастырь, но количество последователей Даосиня, наверно, было небольшим. Учение дзэн-буддизма стало удаляться от традиционных учений махаяны, внимание к изучению священных писаний уменьшалось в пользу медитации, но в таком развитии не было ничего радикального. Вполне возможно, что дзэн мог быть спокойно поглощен как особая практика влиятельной школой Тяньтай или какой-нибудь другой крупной буддийской школой того времени, если бы не значительные события, которые, как считается, произошли в Хуанмэе в последние дни жизни Пятого патриарха Хунжэня (601—674). Один бедный молодой человек тридцати с небольшим лет по имени Хуэйнэн зарабатывал на жизнь себе и своей овдовевшей матери тем, что продавал дрова в болотистой местности Южного Китая. Однажды он случайно услышал, как кто-то декламировал отрывок из Алмазной сутры. Когда он услышал строку «Пусть твое сознание течет свободно, ни на чем не останавливаясь», он внезапно испытал волнующее переживание пробуждения. Хуэйнэн не имел образования, и он понял, что ему нужно найти учителя, который мог бы дать ему дальнейшие наставления. В течение нескольких лет он бродил по селам, посещая различные монастыри, несомненно, расширяя при этом свои знания буддийских учений и техник. Наконец он пришел в монастырь Хуанмэй к Хунжэню. Поскольку Хуэйнэн был мирянином, формально он не мог присоединиться к монахам. Но его усердная просьба о наставлении, очевидно, произвела впечатление на Хунжэня, который предложил ему остаться в монастыре простым работником, перемалывать рис на кухне для монашеской общины. В то время Хунжэнь уже был глубоким стариком. Осознавая приближение смерти, он объявил состязание между монахами, чтобы выбрать себе преемника. Всякий, кто хотел выставить свою кандидатуру, должен был сочинить короткое стихотворение, выражающее его понимание буддизма, и начертать его на стене монастыря. Все ожидали, что победит один из учеников Хунжэня, образованный и очень уважаемый Шэньсю (605?—706), поэтому никто больше не пытался состязаться с ним. Стихотворение, которое написал Шэньсю, со скромными оговорками о своих способностях, представляло собой глубокую формулировку такого типа дзэнского учения, который был в то время очень популярным:
«Когда учение о внезапном просветлении понято, нет больше никакой необходимости обуздывать себя во внешнем. Если у вашего сознания всегда правильный взгляд, вы никогда не будете введены в заблуждение. Это и есть созерцание своей изначальной природы».Наконец, несмотря на различия между Южной и Северной школами, Хуэйнэн учил, что нет двух различных путей к достижению просветления. Два подхода вызваны к жизни различным уровнем способностей практикующих, а не каким-то внутренним различием в результатах. Некоторым людям больше подходит постепенный путь медитации, изучение священных писаний, дисциплина и благодеяния, в то время как другим полезнее практика «не-мысли» и стремление к внезапному прорыву к просветленному сознанию. Другими словами, оба метода следует рассматривать как подручные средства, помогающие людям освободиться от неумолимого цикла рождения и смерти.
Вы должны пребывать в медитации и осознании После достижения созерцания несубстанциальности; Не пребывая в бытии или небытии. Тело и сознание тождественны, как пространство.Часто отмечают, что именно победители пишут историю. Это очень верно и в случае с Южной и Северной школами дзэн-буддизма. Хотя можно было бы выразиться точнее: Южная школа взяла верх над Северной скорее путем выхода из состязания, чем в результате теоретического или практического превосходства. Как бы то ни было, в течение нескольких столетий взгляды на Северную школу, основанную Шэньсю, были окрашены предвзятым описанием ее учения, приведенным в Сутре помоста. Этот текст приписывается Хуэйнэну, но, возможно, частично его авторство принадлежит честолюбивому ученику Хуэйнэна — Шэньхуэю. Чтобы по достоинству оценить Шэньсю и Северную школу, мы должны непредвзято проанализировать их идеи. Судя по дошедшим сведениям, Юкуань Шэньсю был дзэнским учителем с высоким уровнем достижений. Хотя в истории его жизни не достает драматичности, как это обычно бывает у более известных учителей, она по-своему замечательна. Шэньсю родился в аристократической семье вблизи современного Кайфэна. Есть предположение, что его семья была близко связана с царской семьей Тан. Как и приличествовало человеку аристократического рода, Шэньсю получил первоклассное образование, включавшее в себя конфуцианскую классику, а также даосские и буддийские тексты. Еще будучи подростком, Шэньсю, по-видимому, проявлял себя как сильная личность. Когда ему было тринадцать лет, провинции Шаньдон и Хэнань постигла череда ужасных неурожаев и эпидемий. Движимый пробудившимся чувством жалости, Шэньсю отправился к зернохранилищу в Кайфэне и попросил управляющих выдать зерно, чтобы накормить страждущий народ. Занимаясь этой благотворительной деятельностью, он встретился с буддийским монахом, который вдохновил его на то, чтобы самому стать монахом. После принятия заповедей послушника Шэньсю отправился странствовать по Китаю, посещая отдаленные города и восходя на многие священные горы с паломническими целями. В 625 г., когда ему было около двадцати лет, он принял полные обеты в монастыре Тянон близ Лояна. Шэньсю изучал Винаю и научился совершать различные ритуалы и церемонии, которые проводились в крупных буддийских монастырях. Можно предположить, что он следовал стандартной программе, а в последующие годы занимался интенсивной практикой медитации и изучением священных писаний.
Вопрос: Если кто-нибудь ищет просветления, что является самым важным фактором, который следует культивировать? Ответ: Только фактор созерцания сознания, который полностью охватывает всю практику, является самым важным... Из всех вещей сознание является самой фундаментальной; все феномены — просто продукты сознания. Поэтому осознайте, что все добро и зло являются результатом вашего собственного сознания. Отыскать просветление где-либо вне сознания абсолютно невозможно.
Ушедший, ушедший, ушедший за пределы, полностью ушедший за пределы просветления!Исин был одним из величайших монахов Танской династии. Несмотря на хорошее знание Исидом доктрин и техник Северной школы, его редко упоминают в контексте дзэн-буддизма — возможно потому, что за время своих духовных поисков он примыкал и к некоторым другим школам буддизма. С ранних лет, проведенных в провинции Хэнань, Исин посвятил свою жизнь учебе. Он был известен как одаренный человек, обладающий феноменальной памятью. В летописях говорится, что стоило ему один раз прочитать книгу, и ему уже больше не нужно было ее перечитывать, поскольку все содержание запечатлевалось в его памяти. В более поздний период его жизни китайский император попросил Исина продемонстрировать ему эту способность, и все присутствовавшие при дворе с изумлением услышали, как он рассказал наизусть несколько книг целиком. В возрасте двадцати одного года после внезапной потери родителей Исин стал монахом. Его первым учителем был преемник Шэньсю Пудзи (651—739), у которого в течение нескольких лет он учился и медитировал После этого периода Исин учился у Хуэйжэня (673—751), уделяя особое внимание тщательному изучению Винаи, правил и морального кодекса, управляющих жизнью буддийских монахов. Позже он учился у нескольких выдающихся тяньтайских учителей. В тридцать с небольшим лет Исин привлек к себе внимание императорского двора, где стал известен и как монах, и как великий математик и астроном В качестве ученого Исин составлял официальные календари, основанные на точных наблюдениях и измерениях астрономических явлений. Он также построил армиллярную сферу, научную модель небесной сферы, показывающую орбиты планет; эти орбиты были соединены механическими деталями, встречающимися и в современных часах. В Чанане Исин столкнулся с совершенно новой формой буддизма, которая, должно быть, пробудила в нем любопытство. С 716 г. в Чанане проживала небольшая группа индийских монахов, которые прибыли в Китай, чтобы ввести здесь в обращение священное писание и техники эзотерического, или тантрического, буддизма, недавно появившегося в Индии. Хотя в конечном счете эта форма тантрического буддизма процветала в Китае недолго, с IX века она стала чрезвычайно влиятельной в Японии. Исина посвятил в эти тайные учения сначала Вайрабодхи (671—741), а затем почтенный Шубхакарасимха (637—735), чьим учеником и помощником он стал. Вместе с Шубхакарасимхой Исин перевел с санскрита на китайский Махавайрочана-сутру — ключевое священное писание эзотерического буддизма. Еще важнее то, что он записал устный комментарий Шубхакарасимхи к этой сутре (занявший двадцать томов). Данное произведение до сих пор является необходимым для понимания этой важной сутры. Потрясающая память и религиозная образованность Исина могли привести его к еще большим достижениям, если бы его жизнь вдруг трагически не оборвалась. Он умер в сорок два года от внезапной болезни. В момент смерти Исина его учителю Шубхакарасимхе было уже девяносто с лишним лет.
ОМ ГАТЕ ГATE ПАРАГАТЕ ПАРАСАМГАТЕ БОДХИ СВАХАСанскритские слова произносятся следующим образом. В слове ОМ звук «м» произносится через нос, что в некоторой степени похоже на французский звук «m». ГАТЕ, в отдельности или как составная часть более длинного слова, произносится как «гах-тэй». БОДХИ произносится как «бо-дии». Последнее слово СВАХА произносится как «суах-ха». Хотя, как мы уже отмечали, значение мантры менее важно, чем ее звучание и энергия, данная мантра считается суммированием процесса, ведущего к просветлению. Как и множество других мантр, она начинается и заканчивается непереводимыми слогами ОМ и СВАХА соответственно. В санскрите ГАТЕ буквально означает «ушедший», но оно также означает «постигать» или «понимать». БОДХИ означает «просветление». Таким образом, мантра из Сердечной сутры обычно переводится как «Ушедший, ушедший, ушедший за пределы, полностью ушедший за пределы просветления!» Другими словами, стремитесь достичь просветления, постигнув свое изначальное внутреннее сознание будды.
Все, что в своей основе существует здесь и сейчас, Не зависит от культивирования пути Или сидения в медитации.Золотой век дзэн-буддизма в Китае, как часто считается, наступил в конце VIII столетия, и это связано с именем Манзу Даои. Родился он вблизи Чэньду в отдаленном Сычуане. Его первое знакомство с дзэнским учением произошло, когда он стал монахом и учился у учителя, примыкавшего к Пятому патриарху Хунжэню. Позже он переселился на гору Хэн, где обитал Наньюэ Хуайжан, непосредственный ученик Хуэйнэна, неграмотного ученика Хунжэня, которого тот выбрал в качестве Шестого патриарха (см. стр. 30). Когда Мацзу сидел в медитации, Наньюэ приблизился к нему и спросил как бы невзначай: «В чем же заключается цель того, что ты все время сидишь в медитации?» Мацзу ответил, что он намеревался стать буддой, стать просветленным. Не говоря ни слова, Наньюэ подобрал с земли кусок черепицы и стал натирать ее камнем. Теперь Мацзу задал вопрос: «В чем же заключается цель того, что ты натираешь этот кусок черепицы?» «Я шлифую его, чтобы сделать зеркало», — ответил Наньюэ. «Но как ты можешь сделать зеркало из черепицы, шлифуя ее камнем?» — спросил озадаченный Мацзу. «А как ты можешь стать буддой сидя в медитации?» — парировал Наньюэ. Смутившись, Мацзу признался, что не знает, как правильно медитировать. Тогда Наньюэ дал ему наставления относительно того, как практиковать «бесформенную медитацию», то есть спонтанную медитацию, при которой сознание не хватается за возникающие в восприятии преходящие формы и таким образом выходит за пределы обусловленных идей о добре и зле. В конце этой встречи Мацзу испытал взрыв пробуждения. Он прожил с Наньюэ еще десять лет, углубляя свои достижения в медитации. Позже, получив благословения от Наньюэ, Мацзу отправился в дорогу в качестве странствующего монаха и путешествовал по всему Китаю, пока наконец не поселился в Чжонлине, где учил новаторским невербальным техникам, ставшим отличительным признаком практики более поздних учителей дзэн-буддизма.
«Все, что в своей основе существует здесь и сейчас, не зависит от культивирования пути или сидения в медитации. Не-культивирование и не-сидение — вот чистая медитация будд.»Подобно ученикам Мацзу, многие из нас думают о духовном пути как о каком-то долгом путешествии к отдаленной цели духовного пробуждения, которая может быть достигнута только после десятилетий, если не целой жизни практики и учебы. Но Мацзу говорит нам здесь о том, что наше изначальное сознание будды — вовсе не что-то такое, что мы должны стремиться постичь. Он имеет в виду, что ориентирование на цель, например культивирование буддийского пути или медитации, не являются необходимыми. Эти действия не только бесполезны, они могут даже препятствовать нашей реализации чистой медитации, являющейся просветлением. Как же возможно такое? Мацзу подразумевал, что культивирование пути или сидение в медитации могут стать тонкими формами привязанности, которые еще больше затемняют наше врожденное сознание будды. Таким образом, любая деятельность, которой мы занимаемся на духовном пути, должна осуществляться без какого-либо ожидания результатов. Сидение в медитации должно быть целью самой по себе: это — путь без пути и без цели. Вот как Мацзу толковал путь к пробуждению:
«Нет никакой нужды культивировать путь; нужно только не загрязняться. Что значит загрязниться? Сознание, которое различает жизнь и смерть, и выполнение преднамеренных действий является загрязнением. Если вы хотите понять путь, то обычное сознание и есть путь. Что называется обычным сознанием? Оно должно быть без преднамеренных действий, без различения правильного и неправильного, приятия и неприятия, или обыденного и святого».
Ни к чему не привязывайся, Ничего не желай.У Мацзу было несколько выдающихся учеников. Среди них особого упоминания заслуживает Байчжан Хуайхай. Байчжан родился в отдаленном сельском районе, в Фучжоу, на севере Китая, у самой корейской границы. Будучи образованным и способным молодым человеком, Байчжан стал монахом на горе Хэн (где учился и Мацзу) под руководством Фачжао, известного знатока Винаи. Возможно, это раннее обучение буддийскому монашескому кодексу дисциплины способствовало тому, что Байчжан разработал новый свод правил специально для применения в дзэнских монастырях. Правда, эту работу ему еще только предстояло осуществить в будущем. Вероятно, в то время, когда Байчжан пребывал на горе Хэн, он встретил пожилого Наньюэ Хуайжана, знаменитого учителя Мацзу, и тот посоветовал ему отыскать Мацзу для дальнейшего обучения. Поначалу Байчжан был, по-видимому, одним из самых любимых учеников Мацзу, так как множество историй повествует об их беседах. Одна из таких ранних бесед привела к первому проблеску пробуждения у Байчжана. А произошло это следующим образом. После того как Байчжан поселился в монастыре Мацзу в Чжонлине, он подошел к Мацзу для беседы, как это было принято для вновь прибывших. Мацзу сидел перед своим учеником в полном молчании, глядя на щетку из перьев, висевшую в углу его комнаты. «Если мы хотим использовать ее, мы должны взять ее с места», — заметил Байчжан. «Если бы мы взяли твою кожу с ее места, что случилось бы с тобой?» — парировал Мацзу. Тогда Байчжан взял щетку из перьев и показал ее. Тогда Мацзу повторил слова Байчжана: «Если мы хотим использовать ее, мы должны взять ее с места». Не говоря ни слова, Байчжан вернул щетку из перьев на место, где она висела. Мацзу тут же издал крик настолько громкий, что Байчжан оглох на три дня. Позже, когда заинтересовавшийся монах-приятель спросил его о причине глухоты, Байчжан ответил: «Какая глухота? Я просто отдыхал после пробуждения». Этот разговор типичен для многих загадочных бесед между учителями и учениками, сохранившихся в традиции дзэн-буддизма. Нам повезло, что такие беседы были снабжены комментариями. Комментарии бесед, сделанные более поздними поколениями учителей и учеников, помогают нам разобраться в любопытном взаимодействии между учителем и учеником. Так что же произошло между Мацзу и Байчжаном? Во-первых, Байчжан знал, что Мацзу испытывал его во время беседы, безмолвно глядя на щетку из перьев. В ответ Байчжан сделал замечание, которое указывало на его понимание дзэнского взгляда на реальность. Все явления этого мира, говорил Байчжан, включая щетку из перьев, происходят из одного и того же «места» — недифференцированной «таковости», которая является абсолютной природой всего. Однако для того чтобы объекты воспринимались и использовались, они должны проявиться в мире во множестве обусловленных форм, включая щетку из перьев. Затем Мацзу захотел проверить, понял ли Байчжан, что абсолютная «таковость» феноменов и их обусловленных форм всегда проявляется как единство, которое невозможно разделить. Его вопрос о коже Байчжана еще больше все усложнил. Приложимо ли это единство абсолютных и обусловленных аспектов как к объектам, подобным щетке из перьев, так и к людям, подобных самому Байчжану? Взяв щетку, Байчжан показал, что он понял это единство и признал, что оно приложимо как к щетке, так и к нему самому. Когда Мацзу повторил комментарий Байчжана, Байчжан вернул щетку на место, ясно показывая, что он понял также и то, что два уровня реальности являются тождественными. Любые кажущиеся различия существуют вследствие влияния заблуждающегося сознания.
Что такое путь? Обычное сознание и есть путь.Из множества записанных историй и диалогов, которые связаны с Чжаочжоу, хорошо известно, что он был одним из самых замечательных учителей дзэн-буддизма позднего периода династии Тан. Несмотря на свою знаменитость, он является загадочной фигурой, поскольку мы мало что знаем о его жизни. Родился он в небольшом городке в Северном Китае (в современной провинции Шаньдон). В молодые годы стал монахом в знаменитом монастыре Шаолинь на горе Сун и там же завершил свое базовое монашеское обучение. Затем для дальнейших наставлений он разыскал великого Нанкуаня Пуюаня (748—835), ученика Мацзу Даои. Вскоре после прибытия Нанкуаня в монастырь Чжаочжоу отправился к Нанкуаню за наставлениями. «Что такое путь?» — спросил Чжаочжоу, приступив сразу к главному. «Обычное сознание и есть путь», — ответил Нанкуань. Тогда Чжаочжоу задал вопрос послушника: «Могу ли я направиться по нему или нет?» «Искать — значит отклониться от пути», — ответил Нанкуань в истинно дзэнском духе. Тогда озадаченный Чжаочжоу спросил Нанкуаня: «Если я не ищу его, как я могу узнать о нем?» В своем ответе Нанкуань емко суммировал дзэнский подход: «Путь не связан со знанием и незнанием. Знать — значит иметь понятие, в то время как: не знать — значит быть несведущим. Если ты понимаешь путь, который находится за пределами всех сомнений, он является — подобно небу — безбрежной открытой пустотой. Как можно подтверждать или отрицать его?» Выслушив этот ответ, Чжаочжоу испытал свой первый взрыв пробуждения, сказав, что его сознание стало ясным, подобно полной луне. После приведенной беседы Чжаочжоу оставался с Нанкуанем в течение тридцати лет и был, по-видимому, его посвященным представителем и доверенным компаньоном. В записях изречений учителей дзэн-буддизма имеется множество историй о восхитительных, хотя часто загадочных беседах между этими двумя одаренными мужами. В одной известной истории рассказывается об эпизоде с кошкой. Однажды, когда Чжаочжоу был далеко от монастыря, Нанкуань столкнулся с собравшимися вместе монахами. Держа в руках кошку, он сказал: «Скажите что-нибудь подходящее, и кошка будет спасена. Если не скажете, я убью ее!» Монахи смотрели безмолвно, не в силах что-либо сказать, поэтому Нанкуань разрубил несчастную кошку надвое. Когда наступил вечер, Чжаочжоу вернулся в монастырь. Нанкуань рассказал ему о том, что произошло. Тогда Чжаочжоу снял свои сандалии, поставил их себе на голову и вышел. В этот момент Нанкуань сказал: «Если бы ты был там, кошка была бы спасена!» Дзэнские ученики долго спорили о смысле этой истории. Кажется ясным, что с точки зрения Нанкуаня вся беседа в действительности была не о кошке. Нанкуань хотел, чтобы собравшиеся монахи сказали что- нибудь такое, что убедило бы его в том, что кто-то из них обладает истинным взглядом на реальность. Своим молчанием они показали свое неведение. Поскольку ни один из монахов не смог ответить на его вызов, Нанкуань разрубил кошку надвое — несчастье для кошки, но и драматический урок для впавших в иллюзии монахов. Рубящий нож был очевидным символом прозрения Будды, которое иногда символизируется острым лезвием меча, разрубающего все иллюзии. Когда Чжаочжоу вернулся, он снял свои сандалии, чтобы доказать, что он вернулся домой на условном уровне, в то время как на высшем уровне он завершил свой духовный путь, устранив привязанности. Умелая пантомима Чжаочжоу была ответом на испытание Нанкуаня и могла спасти кошку. Когда Чжаочжоу было пятьдесят семь лет, Нанкуань умер. После трехлетнего траура Чжаочжоу собрал свои сумки и начал скитальческую жизнь, продолжавшуюся в течение последующих двадцати лет. Известно, что в этот долгий период Чжаочжоу предпочитал скромную безвестность. Во многих отношениях такой образ действий был мудрым и даже необходимым, так как годы сразу после смерти Нанкуаня были отмечены антибуддийскими преследованиями со стороны безумного императора Уцона. Под влиянием даосской враждебности к буддизму Уцон предпринял шаги, направленные на ограничение влияния буддизма. Последовал разрушительный период, во время которого закрыли множество монастырей и храмов, а их обитателей заставили вернуться к мирской жизни. К счастью для буддизма в Китае, в 846 г. Уцон внезапно умер, как раз в тот момент, когда он собирался объявить о дальнейшем притеснении буддизма. При преемниках Уцона враждебность к буддизму исчезла. К этому времени Чжаочжоу было восемьдесят лет. Закончив наконец свои странствия, он поселился в обветшалом храме в провинции Хэбэй вблизи Пекина. Там он скромно жил в течение еще сорока лет, до самой смерти обучая только тех немногих учеников, которые могли выдержать суровые условия отдаленных северных провинций.
Все глубокие учения есть не что иное, как пылинки в безмерной пустоте. Все великие мировые события есть не что иное, как капля воды, упавшая в бездонную пропасть.Еще одним великим учителем, жившим в беспокойный поздний период династии Тан, был Дэшань Сюаньцзянь. Известна история его превращения из ученого в учителя дзэн после того, как он обнаружил, что его палка — более эффективный инструмент обучения, чем его слова. Дэшань был родом из провинции Сычуань в Юго-Западном Китае. Став монахом, он придерживался традиционной последовательности обучения, в конечном счете приобретя репутацию знатока популярной, но трудной для понимания Алмазной сутры. Его огорчала возрастающая известность и влияние дзэнских учителей, живших на юге Китая. Особенно он возмутился, когда услышал, что эти учители убеждали своих учеников бросить изучение священных писаний как пустую трату времени. И тогда он решил сам пойти на юг и встретиться лицом к лицу с этими учителями, надеясь доказать им ошибочность их пути. Когда Дешань путешествовал на юг, вооруженный рукописями ученых комментариев к Алмазной сутре, ему пришлось остановиться у лавки одной старухи, продающей на обочине легкие закуски. Обслуживая Дэшаня, она спросила его, что он несет в своей связке. Когда он ответил ей, что несет комментарии к Алмазной сутре, она сказала, что у нее есть к нему один вопрос. Если он сможет удовлетворительно ответить на него, она накормит его бесплатно. Затем старуха задала следующий вопрос: «В Алмазной сутре говорится: «Невозможно достичь прошлого сознания, невозможно достичь настоящего сознания и невозможно достичь будущего сознания». Я хочу узнать, которое из сознаний вы подкрепляете прямо сейчас?» Чтобы правильно понять этот вопрос, следует учесть, что идиоматическая китайская фраза, переводимая словом «закуска», буквально означает «подкрепление сознания». Дэшань молчал. Вскоре он понял, что вопрос, поставленный перед ним в лавке, был из тех, по поводу чего шла его борьба с учителями юга. Видя замешательство Дэшаня, старуха предложила ему пойти на встречу к учителю по имени Лонтань Чжонсинь. Вняв совету старухи, Дэшань отправился к монастырю Лонтань. Сразу после прибытия туда он пошел на встречу с учителем, чтобы побеседовать с ним. Был уже вечер, и солнце зашло за горизонт. Когда Дэшань вошел в комнату учителя, Лонтань сказал: «Уже поздно, так что уходи сейчас же». Немного озадаченный, Дэшань пожелал Лонтаню доброй ночи и хотел было выйти из комнаты, заметив: «На улице темно». Тогда Лонтань зажег свечу и предложил ее Дэшаню. Но как только Дэшань протянул за ней руку, Лонтань погасил свечу. Смысл этой короткой встречи поразил Дэшаня, словно молния. Он тут же пережил взрыв пробуждения. В свете этого опыта Дэшань понял, как многие и до и после него, что хранимые им книги были маловажными в сравнении с непосредственным переживанием реализации. Ученики дзэн-буддизма интерпретировали эту встречу следующим образом. Когда Дэшань проговорил, что на улице уже стемнело, Лонтань решил воспользоваться этим высказыванием как возможностью преподать урок. Он зажег свечу и предложил ее Дэшаню, дав ему понять, что темноту можно рассматривать как метафору, означающую неведение Дэшаня. Протянув к свече руку, Дэшань показал этим, что осознает темноту своего неведения и что он принимает то, что Лонтань может научить его пути и осветить темноту. Но, задув свечу, Лонтань также дал понять Дэшаню, что тот не должен полагаться на внешние решения, ибо только внутренний свет может осветить темноту его неведения.
«Все глубокие учения есть не что иное как пылинки, в безмерной пустоте. Все великие мировые события есть не что иное, как капля воды, упавшая в бездонную пропасть».После того как Дэшань некоторое время углублял свое понимание дзэнского подхода, он сам стал признанным учителем. Ранее, будучи ученым, Дэшань полагался на слова. Став учителем, он прославился тем, что применял для обучения свой посох. Дэшань обнаружил, что ученик слишком легко может придумать умный, но поверхностный ответ на вопрос. Однако сильный удар палкой по спине ученика служил лишь для того, чтобы вытолкнуть его за пределы двойственного мышления. По-видимому, даже угроза сильного удара достигала такого эффекта. Одним из любимых приемов Дэшаня — взмахнуть своим посохом в воздухе и прокричать: «Тридцать ударов, если ты сможешь правильно ответить; тридцать ударов, если не сможешь!»
«Я не придерживаюсь никаких взглядов на патриархов. Нет никаких патриархов и будд. Бодхидхарма — старый вонючий чужак. Шакьямуни — сухой кусок дерьма. Манджушри и Самантабхадра — носильщики навоза. Так называемое «понимание тайны» — не что иное, как постижение жизни обычного человека. Просветление и Нирвана — шест для привязывания осла. Двенадцать классов священных писаний — дьявольские тексты, просто бумага для протирания гниющих нарывов. Все эти четыре реализации, изначальное сознание и десять стадий — просто призраки, охраняющие кладбище. Они никогда не спасут вас!»Крепко сказано! Однако если просветление должно быть пережито непосредственным образом, как утверждал Дэшань, то никакое обилие чтения и благочестивой практики не поможет вам избавить свою природу будды от затмевающего покрова. Изучение священных писаний без практики будет только гасить свечу просветления. Их изучение, конечно, занимает важное место во всех формах буддизма, но всегда существует соблазн заменить этим занятием настоящую тяжелую работу над практическим воплощением учения. Тем не менее для нас, западных людей, первоначальное знакомство с базовым учением буддизма совершенно необходимо для того, чтобы наша практика была успешной.
«Когда в вас больше ничего нет, не занимайтесь бесполезным поиском. От того, что можно найти благодаря бесполезному поиску, нет никакого проку. Когда в вашем сознании нет ничего и вы представляете собой не-сознание, тогда вы свободны и духовны, пусты и удивительны».Когда Дэшань говорил «в вас больше ничего нет», он имел в виду, что за всеми понятиями и умствованиями в нас существует природа будды. Ее не нужно развивать или каким-то образом совершенствовать. Как только вы сможете согласиться с тем, что этот потенциал просветления в вас есть, не заклинивайтесь на объяснении или рационализации этого. Просто примите, что в вас есть природа будды, и все! Размышлять об этом, думать, будто вы должны сделать нечто особенное, чтобы стать просветленными, — это и есть то, что Дэшань называл «бесполезным поиском». Какое- нибудь сложное знание о буддовости, которое вы приобретаете таким образом, — пустая трата времени. Просветление — скорее процесс освобождения, чем процесс наполнения и приобретения. Согласно учению таких учителей, как Байчжан, усилие следует направлять на максимальное упрощение жизни и устранение многочисленных привязанностей. Стремитесь стать такими же непосредственными, как Мацзу и Чжаочжоу, отбросьте все предрассудки и действия, ориентированные на достижение каких-либо целей. Обратитесь к основам — базовой реализации своей изначальной природы будды — и вы станете, как выразился Дэшань, свободными и духовными, пустыми и удивительными.
Когда я проголодаюсь, я ем рис; Когда мне хочется спать, я закрываю глаза. Глупцы смеются надо мной, Но мудрые понимают.В IX веке Китай разрывало на части ужасными социальными и политическими потрясениями, которые в 907 г. привели к краху некогда могущественную Танскую династию. Это был период, когда империю сотрясали политические интриги, убийства, отчаянные восстания и вторжения на север варваров из пустынных равнин. Недалеко находились буддийские школы, располагавшиеся вокруг столиц Лоян и Чанань. Несколько волн преследований и потеря покровительства обрекли многие из них на исчезновение. Однако, несмотря на эти бедствия — или, возможно, благодаря им, — одна школа, существовавшая в отдаленных болотистых сельских районах, все же процветала в последнее столетие существования династии Тан. Необыкновенный учитель, основавший эту школу, Линьцзи Исюань, изменил лицо дзэн-буддизма в Китае и за его пределами.
«Большинство тех, кто изучают Путь, попадают в зависимость от того, что они делают. Поэтому я начинаю их выбивать оттуда. Если они используют руки, бью их по рукам; если они используют рот, я бью их по губам; если они используют глаза, я бью их по глазам».Кроме того, Линьцзи не считал медитацию подходящей практикой Дхармы. В юности, когда Линьцзи учился у Хуанбо, он, по-видимому, был не очень прилежным в своей собственной практике медитации. Один из монахов увидел его спящим на подушке для медитации и сообщил об этом Хуанбо. Вместо того чтобы наказать Линьцзи, Хуанбо похвалил его, сказав: «Здесь есть тот, кто медитирует должным образом». Позже, когда Линьцзи сам стал учителем, он критиковал медитацию как пустую трату времени:
«Даже если вы что-то и получите от медитативной практики, она все равно — просто карма рождения и смерти... Если вы фиксируете свой ум и созерцаете неподвижность, поддерживаете свой ум для внешнего осознания и сохраняете сосредоточение ума для внутренней реализации, замораживаете свой ум и входите в устойчивое сосредоточение, все это — надуманные хитросплетения... Вы сидите, прижав к стенке нёба свой язык, сидите неподвижно и в глубокой ясности. И вы думаете, что это — путь патриархов. В таком случае вы глубоко ошибаетесь!»Учитывая все это, неудивительно, что у Линьцзи не было времени на традиционные буддийские техники, нацеленные на развитие добродетели. Он писал:
«Они говорят, что просветление может быть достигнуто... если вы воздерживаетесь от порочных действий тела, языка и ума, но такою рода пустословие подобно весенним ливням».Так чему же учил Линьцзи своих последователей? Впечатление, которое складывается у современного читателя о монастыре Линьцзи, — он очень напоминает строгий учебный лагерь. Линьцзи встречал новичков, как грубый сержант, неприветливо смеряя их взглядом: «Вы снуете повсюду как надоедливые мошки со своей чашей, мешком и дерьмовыми проблемами в поисках Дхармы». Со временем новички узнавали, что Линьцзи требует, чтобы они полностью отказались от всякого стремления к истине, от всех привязанностей и всякой «религиозной» деятельности. Так, он наставлял своих учеников: «Дхарма не трудна. Просто не беспокойтесь ни о чем, как в своей обычной жизни, когда вы, например, справляете нужду, носите одежду и едите пищу, а когда устаете, ложитесь отдохнуть... Нужно просто жить, ни о чем не беспокоясь». Размышления и речь, кроме использования ее для обычного повседневного общения, тоже были запрещены: «Просто сумейте остановить свои мысли и не совершайте больше никакого внешнего поиска, — говорил он, предупреждая также своих учеников, — если же вы продолжаете идти по этому пути, принимая пустые слова за реальное, вы делаете большую ошибку». В сущности, обучение у Линьцзи сводилось к устранению всех тех аспектов человеческого поведения, которые затемняют врожденное сознание будды его учеников. Применение физического наказания, крики и парадоксальные высказывания были предназначены для того, чтобы освободить сознание учеников от всех мыслей и понятий и чтобы могло воссиять присущее им сознание будды. Когда Линьцзи обращался к более традиционному методу формальных лекций, они лишь отражали его стиль обучения. Все, в чем ученики действительно нуждались, — это вера в то, что они обладают сознанием будды:
«В наше время ученики не могут ничего достичь: что же с вами всеми не так? Недостаток веры в себя — вот что не так! Если у вас нет веры в себя, вы лишь погрязнете в суете, пытаясь из всех сил удержаться в своем замешательстве; вас будет швырять из стороны в сторону в любой ситуации, в которой вы окажетесь, вы не обладаете никакой настоящей свободой».Линьцзи никогда не писал конкретно, как же именно его ученики должны были сформировать эту веру в себя, но он подразумевал, что лучший путь состоит в том, чтобы отказаться от всех ожиданий. Как он говорил, если у вас нет никаких ожиданий, вы никогда не столкнетесь с разочарованием. Вы будете просто идти в ногу с событиями и продолжать вести повседневную жизнь. Он обобщил такой подход в одном из своих самых знаменитых изречений:
Когда я проголодаюсь, я ем рис. Когда мне хочется спать, я закрываю глаза. Глупцы смеются надо мной, Но мудрые понимают.
Лучше, если я ничего не скажу и таким образом не буду обманывать вас.С середины VIII века Китай вступил в период нестабильности, борьбы и внешних нашествий. Централизованная власть династии Тан пала, и в 907 г. ее сменила группа небольших независимых царств, известных как Пять Северных Династий и Десять Южных Царств. Ситуация на севере сложилась еще более отчаянная из-за череды опустошающих голодо- моров. В конечном счете порядок восстановился, и в 960 г. Китай снова объединился, на севере образовалось царство Сун со столицей в Кайфэне.
Соблюдение морального кодекса приводит к внутренней гармонии и покою в сознании.Когда в 538 г. буддизм достиг Японии, он вскоре привлек к себе значительный интерес образованных японцев, горячо встречавших каждое новое учение, приходившее через Японское море из Китая. В ранний период существования буддизма в Японии практиковались некоторые формы благочестивого буддизма, но это был чисто схоластический буддизм. Здесь в нескольких прекрасных храмах, построенных при императорском покровительстве, существовала небольшая, но полная воодушевления группа монахов. Некоторые из этих монахов с величайшими надеждами провожали японских послов в опасное путешествие через море в Китай. По мере того как Японское государство росло, все больше монахов могли позволить себе поехать в Китай. Однако в течение многих веков дзэн-буддизм имел в Японии лишь небольшое влияние. Хотя, безусловно, были монахи, пытавшиеся ввести дзэн-буддизм в Японию, например, Дошо (628—670), который учился у Четвертого патриарха дзэн-буддизма Даосиня, и Сэйкё (767—822), знаменитый основатель японской формы школы Тяньтай, известной в Японии как Тэндай. Однако после крушения в Китае Танской династии контакт Японии с материком почти прекратился на несколько сотен лет. Современная история дзэн-буддизма в Японии начинается в 1189 г., когда японский учитель-самоучка дзэн Даиничи Нонин (дата жизни неизвестна) послал двух своих учеников в Китай к известному китайскому учителю Дахуэю Цонгао (1080—1163). Хотя Нонин и основанная им в Японии школа дзэн-буддизма были полностью забыты, успешное основание им нескольких центров для практики дзэн-буддизма заложило фундамент для более поздних школ дзэн-буддизма в Японии во главе с Эйсаем и Догеном. Сын синтоистского священника Мьёан Эйсай вел монашескую жизнь на горе Хиэй, оплоте школы Тэндай. Он старательно учился по обширной программе Тэндай, которая объединяла в себе изучение Винаи и таких священных писаний, как Лотосная Сутра, а также эзотерические учения и техники тантрического буддизма. В те годы монашеское сообщество в Японии отличалось политическими интригами и вялостью в духовной практике. Разочарованный таким состоянием дел, Эйсай отправился в Китай, чтобы разыскать подлинное и динамичное учение. Этот визит, совершенный в 1168 г., был скорее некой экскурсионной поездкой по различным святым местам, таким как Утайшань и гора Тяньтай. Через шесть месяцев Эйсай вернулся в Японию, принеся с собой связки последних писаний и глубокое впечатление от жизненности и популярности дзэн-буддизма во всем Китае. Он поселился на южном японском острове Кюсю и на следующие двадцать лет погрузился в изучение и практику учения и ритуалов Тэндай. Но все это время ему не давали покоя воспоминания о дзэн-буддизме в Китае. Наконец, в возрасте сорока семи лет Эйсай снова отправился на запад. На этот раз еще дальше от своей родины. Если буддизм процветал в Китае, размышлял он, насколько же еще более жизненным он был в Индии, самой колыбели учения Будды. Эйсай, наверное, был очень смелым и решительным человеком, так как ни один японский монах никогда не добирался до Индии. Уже плавание через Японское море в Китай было очень рискованным, так как свыше трети судов, которые пытались это сделать, не достигали другого берега. Однако, несмотря на все опасности, Эйсай благополучно добрался до материка. Местные власти отказались разрешить ему отправиться в Индию, и он был вынужден остаться в Китае. Как ни странно, если бы он все же добрался до Индии, он был бы шокирован, обнаружив, что индийский буддизм был почти уничтожен, раздавленный между молотом мусульманских захватчиков и наковальней возродившегося индуизма. Будучи в Китае Эйсай изучал дзэн-буддизм у Сюаня Хуайчжана, учителя школы Линьцзи, и достиг глубокого пробуждения благодаря использованию техники коанов, очень популярной тогда в Китае. Через четыре года пребывания у Сюаня Эйсай вернулся в Японию, вооруженный свидетельством о своем просветлении, дающим ему право обучать дзэн-буддизму.
* Не лишать жизни и не причинять вреда другим существам. * Не красть. * Не потакать дурным сексуальным побуждениям. * Не лгать и не обманывать. * Не употреблять опьяняющих напитков, помрачающих разум. * Не сплетничать по поводу дурного поведения других людей. * Не хвастаться, принижая при этом заслуги других людей. * Не скупиться на духовные или материальные дары. * Не быть агрессивным. * Не клеветать на Три Драгоценности (Будда, Дхарма и Сангха).Если вы хотите принять эти заповеди, думайте о них не только как о запретах, но и как о предписаниях. Например, не просто воздерживайтесь от убийства других существ или причинения им вреда, а старайтесь защищать и поддерживать их жизнь, не позволяйте другим убивать или причинять вред. Подобным же образом избегайте красть, в том числе брать в долг вещи, не собираясь возвращать их, и одновременно культивируйте великодушие, раздавая материальные и духовные дары другим людям, которые менее счастливы в жизни. Избегайте сплетен и всякого рода агрессивных резких фраз, но при этом не скупитесь на похвалу и добрые слова по поводу стараний других людей. Соблюдение морального кодекса приводит к гармонии и спокойствию духа и создает условия для продвижения в медитации и духовной практике.
Как только вы устремляетесь к просветлению, даже если жизнь бросает вас во множество других направлений, любые условия вашей жизни становятся практической частью достижения просветления.По мере того как дзэн-буддизм все более интегрировался в японскую культуру, он вступал в период бурных нововведений и творчества. Возможно, ведущей фигурой на этой ранней стадии японского дзэн-буддизма был Доген Киген, которого часто считают величайшим религиозным философом Японии до Нового времени. Его многочисленные произведения до сих пор очень популярны в Японии. Родился Доген в 1200 г. в богатой аристократической семье. Уже в раннем возрасте он проявил выдающиеся интеллектуальные способности и получил серьезное образование, основанное на китайских классических текстах. Когда он был еще очень мал, его родители умерли: отец умер, когда Догену было всего два года, а через пять лет умерла его мать. Этот суровый урок недолговечности всего сущего Доген запомнил навсегда. Мы читаем в его биографии, что после того, как «он постиг возникновение и исчезновение всех вещей, в его сердце разгорелась жажда просветления». Действительно, последним желанием его благочестивой матери было желание, чтобы он стал монахом и жил на благо всех существ. После смерти своих родителей Догена взял к себе дядя аристократ, который готовил из Догена своего наследника и преемника. Но у Догена были другие планы. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он убежал и нашел пристанище у другого родственника, который жил как монах вблизи центра школы Тэндай на горе Хиэй. Постоянные просьбы Догена о том, чтобы его посвятили в монахи, наконец были приняты во внимание, и он стал послушником под личным руководством Коэна, возглавлявшего в то время школу Тэндай. Когда Доген приобрел некоторые знания о религиозных учениях и ритуалах, его все чаще стал беспокоить навязчивый вопрос какова же связь между природой будды и просветлением? Кто-то предложил ему разыскать пожилого Эйсая и узнать у него ответ. Встречался ли Доген с Эйсаем на самом деле — неизвестно, но в 1217 г. он присоединился к сообществу монахов в монастыре Каннон[6] в Киото, возглавляемом Мёдзэном, главным учеником Эйсая. Хотя сам Мёдзэн предпочитал подход к дзэн-буддизму Линьцзи, он также давал наставления относительно священных писаний махаяны, тантрических ритуалов и учений. Эти занятия расширили горизонт буддийского образования Догена, и его более поздние сочинения обнаруживают признаки огромной эрудиции. Но, хотя Доген и был благодарен Мёдзэну за наставления, на беспокоивший его вопрос он так и не получил ответа. Тогда Доген решил отправиться в Китай, чтобы поискать руководства у великих патриархов дзэн-буддизма. В этом путешествии его сопровождал сам Мёдзэн, и в апреле 1223 г. они благополучно прибыли в Китай. Однако бдительные китайские иммиграционные чиновники заставили Догена и его группу несколько месяцев ожидать на борту своего судна официального разрешения высадиться на берег.
«Теперь, когда принято правильное положение, следует упорядочить свое дыхание. Если возникает мысль, отметьте ее вниманием, а затем отбросьте. Если вы практикуете таким образом в течение долгого времени, вы забудете привязанности, и естественным образом возникнет сосредоточение. Таково искусство сидячей медитации (дзадзэн), врата Дхармы к великому покою и радости».Регулярная практика сидячей медитации приводит к такому умственному состоянию, которое является сочетанием расслабления и бдительности, подобным состоянию непринужденной внимательности, которое мы часто наблюдаем у спокойных кошек. Однако мы должны заниматься дзадзэн без какого-либо сознательного предвкушения будущих достижений. Как во многих случаях напоминал своим ученикам Доген, важен только настоящий момент: независимо от того, что произойдет в будущем, все случится так, как и должно случиться, как бы мы ни торопили события — ни раньше, ни позже.
Воспоминание о Будде предназначено для освобождения от цикла рождения и смерти; Практика дзэн-буддизма нацелена на понимание изначальной природы.К концу XIII века политическая и культурная ситуация в Японии снова стала нестабильной. Власть сёгунов, военных правителей Японии, распалась, несмотря на успешное отражение нескольких попыток монголов вторгнуться в страну. Япония была на грани гражданской войны, на этот раз между двумя конкурирующими императорскими дворами. В это беспокойное время родился Якуситсу Генко из аристократического клана Фудзивара в Мимсаке (современная префектура Окаяма). Когда ему исполнилось двенадцать лет, его отдали на попечение монахов в монастырь Токуфудзи в Киото. Говорят, он стал послушником больше для получения хорошего образования, чем из-за переполнявших его религиозных чувств. Как бы то ни было, через несколько лет он встретился с приезжим монахом, который практиковал дзэнскую медитацию и пережил обращение. Впечатленный пониманием и ясностью ума этого неизвестного монаха, Якуситсу решил сам пройти дзэнское обучение. В 1305 г. он и его друг были приняты в Камакуре в качестве стажеров Якуо Токкеном (1245—1320), известным тем, что он изучал дзэн-буддизм в Китае. Якуситсу стал личным помощником Токкена. Через пятнадцать лет, когда Токкен умирал, Якуситсу спросил своего учителя, каково будет его последнее слово. Токкен ничего не сказал, только нанес Якуситсу резкий удар по лицу, который вызвал у Якуситсу первое переживание пробуждения. Токкен советовал Якуситсу путешествовать по Японии, чтобы углублять свое понимание и учиться у китайских учителей дзэн-буддизма, которые искали убежища, спасаясь от нашествия монгольских завоевателей. Однако Якуситсу решил поскитаться и по самому Китаю, где уже постепенно восстанавливалось некое подобие нормальной жизни. Шесть лет Якуситсу пробыл в Китае, останавливаясь в сельских храмах и посещая некоторых учителей дзэн-буддизма. Наиболее влиятельным из них был Чжонфэн Минбэнь (1263—1323), уже известный в японских кругах своими усилиями возродить дзэн-буддизм Линьцзи. Хотя мы мало знаем, как проходило общение Якуситсу с Минбэнем, позже Якуситсу выражал огромное уважение и благодарность к нему, писал, что «со времени Будды был только один», обладавший таким же духом. Когда Якуситсу был в Китае, он учился также писать стихи в китайском стиле (канши), чем он теперь более всего и известен. В 1326 г. Якуситсу вернулся в Японию. То, как он повел себя при этом, многое говорит о его характере. Когда Якуситсу высадился на берег, он раздал все дары, которые собрал во время посещения дзэнских учителей в Китае, зашагал прочь и исчез во мраке. Даже в Китае Якуситсу проявил великую любовь к уединению в деревне. Вероятнее всего, следующие тридцать пять лет он провел в Японии как отшельник, занимаясь дзэнскими практиками и избегая ужасных потрясений разразившейся гражданской войны. Мы получаем намек на его переживания в то время в одном из его стихотворений:
«Воспоминание о Будде предназначено для того, чтобы освободиться от цикла рождения и смерти; практика дзэн-буддизма предназначена для того, чтобы понять изначальную природу. Никогда не было такого, чтобы тот, кто избавился от перерождения, не постиг также и свою изначальную природу, а тот, кто постиг свою изначальную природу, избегнет также и перерождения. Поэтому несмотря на различия в названиях, дзэн и практика Чистой земли тождественны по сути».
Природа будды, «Я» всех существ — простая Истина. У всех — от будд до насекомых это и есть видящий, слышащий и движущийся.Бассуй был необычным дзэнским учителем, он предпочитал скитальческую или уединенную жизнь общепринятой практике жизни в монастыре. Несмотря на то что Бассуй был скромным человеком и держался в тени, он привлекал к себе последователей и вдохновлял других своей приверженностью поиску духовных истин. Бассуй родился в небольшом городе, расположенном в современной префектуре Канагава. Его рождение чем-то похоже на сказку. Как раз перед тем, как родился Бассуй, его матери приснился страшный сон, будто она должна была родить ребенка-демона или слабоумного. Когда Бассуй родился, она бросила его на близлежащем поле, а работавшая в семье служанка нашла младенца. Хотя поступок матери выглядит немыслимо жестоким, на самом деле она следовала народному обычаю, предназначенному для того, чтобы обмануть демонов: они должны были подумать, что Бассуй был ребенком кого-то другого, и оставить его в покое. Отец умер, когда Бассуй был еще мальчиком. Во время поминальной службы в честь отца в сердце Бассуя запали семена жизненного поиска. Маленький Бассуй хотел поесть пирожных, которые положили в качестве пожертвований на алтарь, но монах сказал ему, что они были предназначены для души его отца. Бассуй озадачился. Что же такое эта душа? Рассказывается, что когда Бассую было девять лет, он услышал о возможных ужасных видах перерождения, включая рождение в облике адского существа, животного или призрака. Бассуй очень испугался за себя и других. Этот страх побудил его еще больше задаться вопросом: что же представляет из себя душа, которая может переродиться в таких страшных формах? Когда Бассуй повзрослел, он стал часами сидеть в медитации, продолжая обдумывать мучивший его вопрос. В конечном счете он пришел к постижению того, что не существует ничего субстанциального, что можно было бы назвать «душой». На какое-то время это постижение освободило его от сомнений. Но затем Бассуй случайно прочитал, что «сознание — это хозяин, а тело — гость». Такое утверждение, казалось, предполагало, что «сознание» является своего рода духовным «я», или душой, которая играет роль хозяина по отношению к ряду временных «гостей» — тел, в которых мы обитаем во время различных воплощений. «Но какова природа этого сознания?» — спрашивал теперь себя Бассуй. Он начал понимать: то, что он искал, является «тем, что видит и слышит». В надежде приблизиться к ответу Бассуй, которому минуло двадцать лет, начал учиться у местного дзэнского учителя. Но в течение последующих девяти лет он не становился монахом. Даже когда Бассуй решил принять обеты, его не привлекала упорядоченная жизнь монастыря с его повседневным кругом ритуалов и песнопений. Он не утруждал себя даже тем, чтобы носить монашескую рясу. Все, что он делал, и днем и ночью, в дождливую и солнечную погоду — упорно медитировал! Однажды он пошел навестить отшельника Токутея Дзишу, который в течение десятилетий уединенно жил в горах, занимаясь только медитацией. Токутей спросил Бассуя, почему тот не носит рясу, в то время как голова обрита как у монаха. Бассуй ответил: «Я стал монахом, чтобы понять смысл жизни и смерти, а не для того, чтобы носить рясу». Между Бассуем и Токутеем завязалась многолетняя дружба. На некоторое время уйдя от Токутея, Бассуй возобновил свои поиски, направленные на достижение пробуждения и истинного понимания Дхармы. Однажды, на рассвете, после долгой ночи интенсивной медитации Бассуй услышал журчащий звук горного ручья, протекавшего по камням, и внезапно был потрясен глубоким чувством пробуждения.
«Некоторые, к сожалению, решают свои сомнения после трех-четырех дней раздумий, в то время как другие тратят на их разрешение три, пять, десять или даже двадцать лет».Неразрешенные сомнения могут помочь нам преодолеть препятствия, разочарования и трудности, неизбежно возникающие на духовном пути и побуждающие нас заниматься медитациями, странствовать, исследовать, уходить в уединение и совершать другие духовные действия.
«Достижение просветления через соблюдение заповедей и гармонизация заповедей через просветление — это в принципе нечто разное, но после достижения просветления они представляют собой воистину единый путь».
Когда человек не думает: «Куда я погружаюсь?», сознание распространяется на все тело и движется в любое место. Не усилия останавливают сознание в каком-то точном месте, а дисциплина.Скажите кому-нибудь в Японии «такуан», и ваш собеседник подумает о хрустящей желтой маринованной редьке, которая является частью традиционной японской еды. Любопытно, но немногие знают, почему этот маринад так называется. В действительности же он был изобретен талантливым и разносторонним дзэнским монахом Такуаном Сохо, жившим в начале XVII века, когда, в годы правления Токугавы, после двухсот лет гражданской войны в Японию постепенно возвращался мир. Кто же такой этот Такуан? Родился он в самурайской семье в небольшом городе Ицуши, расположенном в юго-центральной части Японии. Его ранний интерес к религии привел к тому, что родственники отдали его послушником в местный храм Чистой земли, где он был обучен основным буддийским доктринам. Обнаружив, что подход Чистой земли не удовлетворяет его, Такуан поступил на обучение в близлежащий храм Сугё к одному почтенному дзэнскому учителю, который затем взял его с собой в Киото, прежнюю столицу империи и место престижных буддийских храмов и школ. Там в 1594 г. Такуан начал изучать дзэн-буддизм у очень уважаемого учителя Шуноку в монастыре Дайтоку, однако при существовавшей там нестрогой атмосфере так и не добился особого прогресса. Такуан покинул монастырь Дайтоку и отправился странствовать, останавливаясь для учебы у некоторых учителей. Особенно долго он задержался у Монсая Тонина (? —1603), который руководил храмовой школой и преподавал различные предметы, в том числе каллиграфию, конфуцианство и поэзию. После смерти Тонина он поселился в монастыре, унаследовав драгоценное собрание книг Тонина. Доступ к этому богатству учености на всю жизнь пробудил в Такуане жажду знаний. Примерно в это время Такуан стал учеником Итто Шотеки (?—-1606), строгого учителя школы Риндзай, который довел Такуана до пределов обычного сознания и подготовил его к первому переживанию пробуждения в 1604 г. После смерти Шотеки Такуан стал настоятелем небольшого сельского храма Нансо-дзи, где жил очень скромно. Местные жители прозвали его «нагим монахом». Дело в том, что однажды он повесил свою одежду сушиться и его застали обнаженным. Такуану пришлось скрываться бегством от смеющихся посетителей. Однако он обратил это прозвище себе на пользу и говорил:
«Сожалею, что вы все не становитесь нагими. Разве вы не страдаете от своей жадной привязанности к разным вещам, мнению о вас других, хозяйству и пожиткам? Если вы станете нагими монахами, как я, вы почувствуете себя лучше».Слух о начитанности Такуана и преданности практике дзэн-буддизма дошел до императора, который сделал его настоятелем монастыря Дайтоку, где Токуан некогда учился. Обнаружив, что за все эти годы там все осталось неизменным, Такуан отказался от должности и вернулся в свой спокойный сельский храм Нансо-дзи. Однако продолжавшаяся гражданская война периодически вспыхивала, ив 1615 г. этот храм был полностью сожжен. Благодаря энергичности и находчивости, характерных для многих дзэнских учителей, Такуан смог уже в следующем году добиться восстановления храма. Подобно другим дзэнским монахам того времени, Такуан предпочитал спокойствие и уединение сельской местности, и поэтому в последующем он много лет провел в путешествиях от одного небольшого храма к другому, используя в качестве своей опорной базы храм Сугё, где он обучался в юности. Спокойствие жизни Такуана был нарушено в 1627 г., когда он втянулся в спор между императорским двором и военными правителями Токугавы по поводу назначения настоятелей в нескольких влиятельных монастырях, включая монастырь Дайтоку. Эти назначения традиционно были прерогативой императорского двора в Киото, но сёгуны навязали новые строгие нормы квалификации, которые сделали почти невозможным выбрать новых настоятелей. Такуан был одним из тех, кто высказался против такого вмешательства. Его наказали, выслав в отдаленную местность Северной Японии. К счастью, в 1632 г. его изгнание было отменено, и он вернулся сначала в Киото, а затем на родину в Ицуши. Когда ранее Такуан жил в Эдо (современный Токио), он подружился со знаменитым мастером фехтования Ягю Мунэмори (1527—1607). Они вели оживленную переписку о значении дзэн-буддизма в жизни воина. Связь Такуана с Мунэмори побудила сёгуна Токугаву Идмицу пригласить Такуана обратно в Эдо, где тот стал настоятелем храма, построенного для него Идмицой в предместье Эдо. Такуан принял в течение жизни нескольких учеников, но когда приблизилась смерть, он даже не позаботился о назначении своего преемника. Однако он дал наставления насчет своих похорон: «Похороните мое тело на горе за храмом, набросайте сверху немного земли и уходите!» Когда он лежал на смертном одре, его попросили сказать последнее слово. Не вымолвив ни слова, он взял свою кисть и написал иероглиф «сон».
«Если в то мгновение, когда вы видите меч вашего противника, поднятый для того, чтобы ударить вас, вы думаете о том, чтобы парировать удар своим мечом, ваши действия будут затруднены и вы погибнете».Вместо этого Такуан советовал воину позволить своему сознанию течь, не привязываясь к мыслям и эмоциям:
«Даже когда вы видите, как на вас обрушивается меч вашего противника, не фиксируйте на нем ваше внимание и не думайте о том, как приноровиться к стремительности меча вашего противника, чтобы отразить удар — отбросьте всяческие различения и планы!»Таким образом, чтобы достичь победы в бою, воин не должен сосредоточиваться ни на себе, ни на своем противнике, ему не следует позволить своему телу реагировать без вмешательства концептуального мышления.
Когда человек не думает: «Куда мне направить сознание?», оно рапространится на все тело и будет двигаться во всех возможных направлениях. Усилия, направленные на то, чтобы сознание не останавливалось на одном месте — это дисциплина. Безостановочность потока сознания — это цель и суть. Никуда не направляйте его — и он будет повсюду. Даже при движении сознания за пределы тела, если оно направляется в каком-то одном направлении, ему будет не хватать девяти остальных. Если ум не ограничивается только одним направлением, он будет направлен на все десять.Представьте себе, как такая дисциплина ума и тела могла бы помочь вам справиться с потенциальной опасностью. Если при возникновении угрожающей жизни ситуации вы позволяете захлестнуть себя страху или гневу, ваше тело не сможет отреагировать на актуальную ситуацию должным образом. Самым могущественным оружием самозащиты является установка бдительности и внутреннего спокойствия. Знаменитая история о состязании между фехтовальщиком Ягю Мунэмори и молодым самураем Миямото Мусаси (1584—1645), известным автором «Книги пяти колец», поясняет характер мышления, лежащего в основе дзэнского подхода. Однажды Мусаси вызвал Мунэмори на состязание, чтобы увидеть, чье искусство фехтования лучше. Мусаси окунул меч в ручей и разрубил плывущий лист надвое, как только тот наткнулся на его меч. В свою очередь Ягю Мунэмори тоже окунул меч в ручей, однако в его случае лист обогнул меч и проплыл мимо. Мусаси высокомерно заявил, что его владение мечом было лучше. Мунэмори, обученный дзэнской внимательности, спокойно объяснил, что это не так. Дзэнский воин спасает жизнь, не применяя меча, уклоняясь от атак врагов благодаря своему спокойствию и сосредоточенному духовному присутствию!
Все вещи растворяются в нерожденном.К началу XVII века гражданские войны, которые разрывали Японию несколько столетий, закончились, и страна вступила в период политической стабильности. Победивший в войне клан Токугавы переместил столицу в Эдо (современный Токио) и подавлял любое сопротивление, угрожавшее его диктаторскому режиму. Для буддизма жизнь при военной власти принесла смешанные перемены. С одной стороны, монахи могли соблюдать Дхарму в мире и принимать приезжих учителей из-за границы. Монахи, приплывавшие в Японию из Китая в период династии Мин, способствовали возрождению дзэн-буддизма и внесли разнообразие в дзэнские учения и практику. В то же время религиозная деятельность строго контролировалась светскими властями. Репрессии против подающей надежды христианской общины в Японии были типичными проявлениями мрачной подозрительности по отношению к нестандартным взглядам, что, как правило, душило нетрадиционные формы духовности. Именно на таком историческом фоне следует рассматривать жизнь и достижения Банкея Йотаку. Банкей был сыном не отличавшегося мастерством бывшего самурая, который стал врачом в центральной провинции Харима, вблизи современного Кобе. Когда Банкею исполнилось десять лет, его отец умер и старший брат Банкея стал главой семьи. Подобно своему отцу, брат Банкея был педантичным моралистом, образцом конфуцианских добродетелей. С другой стороны, Банкей был непослушным и неуправляемым озорником. Он не любил учиться в школе. Тем не менее однажды он случайно открыл одну из конфуцианских классических книг «Великое учение», и его сразу же поразила первая строка: «Путь великого учения освещает сияющая добродетель». Что, спрашивал себя Банкей, подразумевается под словом «сияющая», или, как предпочитали некоторые переводчики, «блестящая добродетель»? Хотя Банкею было тогда всего лишь одиннадцать лет, он спрашивал каждого встречного об этом ключевом конфуцианском понятии — и своего школьного учителя, и соседских конфуцианских «знатоков». Но никто не мог объяснить это Банкею удовлетворительно. Разочаровавшись, Банкей отказался вернуться в школу. Он даже пытался покончить с собой, проглотив горсть ядовитых пауков! Изгнанный из родного дома своим суровым братом, Банкей отправился на поиски учителя дзэн-буддизма, так как предполагал, что если кто-то и знает ответ на его вопрос, то это мог быть только такой учитель.
«Я почувствовал странное ощущение в горле. Я сплюнул на стену, и масса черной мокроты, размером с ягоду мыльного дерева, скатилась наискось вниз. Как раз в этот момент я понял то, что до сих пор все время ускользало от меня: все вещи растворяются в нерожденном».Это прозрение-катарсис вырвалось как будто из самой души и стало главной темой более позднего учения Банкея. Когда он рассказал Умпо о пережитом, тот был очень доволен. Он признал, что Банкей достиг подлинного пробуждения. Теперь Банкею нужна была только возможность углубить свое прозрение. В 1651 г. Банкей услышал, что в Нагасаки прибыл китайский дзэнский учитель Даочже Чжаоюань (? — 1662). Банкей отправился к нему. Поначалу Даочже был осторожен насчет того, чтобы засвидетельствовать пробуждение Банкея. Но в течение следующих месяцев он узнал Банкея получше. Когда Банкей испытал второе мощное переживание пробуждения, Даочже выписал свидетельство о его реализации. Верный своему характеру, Банкей выхватил свидетельство из рук Даочже и разорвал его. Всегда непокорный и неуправляемый, Банкей не нуждался в бумажных удостоверениях! Примерно в том же году Банкей вернулся в провинцию Харима и попробовал учить. Однако его нетрадиционные идеи о том, что он называл «нерожденным», его довольно искушенные слушатели встретили с подозрительностью. Тогда Банкей удалился в горы, чтобы учить крестьян. Когда он обычным языком рассказывал этим простым людям о нерожденном сознании, его учение вопринималось лучше. Оставшуюся часть жизни Банкей провел как учитель то в том, то в другом храме, поддерживаемый состоятельными покровителями. Постоянно страдая от недомоганий, в том числе от приступов кашля и жестоких желудочных спазмов, он тем не менее привлекал к себе преданных последователей, которых, как говорят, насчитывалось более пятидесяти тысяч. Всюду, где он говорил, и для любой аудитории стиль его учения всегда был простым и непосредственным. Он ненавидел тактику физических наказаний, в том числе удары и громкие выкрики, которые использовали многие дзэнские учители. Все, чего он требовал от своих последователей, — это строгая мораль и глубокая преданность Дхарме. В 1693 г. его здоровье стало быстро слабеть. И такой была любовь и уважение к нему у его учеников, что они решились построить для него памятную пагоду. Мужчины и женщины, молодежь и старики долгими часами работали на строительстве пагоды в надежде на то, что их усилия каким-то образом продлят жизнь их любимого учителя. Когда пробил последний час Банкея, его спросили о последнем слове. С характерной для него простотой он сказал, что доволен своей повседневной жизнью, как и своим духовным наследием.
«Из-за ошибок воспитавших вас людей пребывающий в сознании будды превращается в образцовое непросветленное существо».По мнению Банкея, младенцы приходят в мир в непосредственном единстве с нерожденным сознанием будды. Постепенно дурной пример родителей и опекунов портит их сознание настолько, что они теряют это состояние. Маленьких детей Банкей приводил в пример как идеальный образец для взрослых. Подобно Христу, он призывал своих последователей быть похожими на «маленьких трех-четырехлетних детей».
«Если кому-нибудь нужно что-то сделать, когда он сидит, он волен встать и сделать это; но что бы ни предстояло сделать, нужно встать».Подход Банкея к практике дзэн-буддизма не был связан с использованием коанов. Он считал, что коаны были уместны только для первоначальных собеседников. Древняя запись беседы между учителем и учеником может поведать нам об образе мыслей учителя в то время, говорил Банкей, но что это может сказать нам о нашем настоящем? Когда один озадаченный ученик однажды спросил Банкея, почему он не использует коаны для наставления своих учеников, тот ответил: «Здесь мы не изучаем старые газеты». В другом случае ответ Банкея относительно коанов и цитат древнекитайских учителей был еще более уничтожающим. Опираться на слова из коанов все равно, что «кормить людей ядом», — сказал он с характерной для него прямотой. Точно так же, когда Банкей не высказывался отрицательно о формальной медитации дзадзэн, он не изменял своему методу, настаивая на том, чтобы ученики практиковали ее. Настоящий смысл дзадзэн — не в устойчивой позе или сосредоточении, объяснял Банкей, ибо «это сознание будды сидит в покое». Таким образом, дзадзэн, продолжал он, не должно «ограничиваться временем, когда вы сидите в медитации». Поэтому вполне естественно, что Банкей не сердился, если практикующий мог задремать во время медитации, ибо это и сознание будды спит!
«Поскольку все люди с рождения наделены нерожденным сознанием будды, то теперь тебе не нужно искать его снова, чтобы следовать ему. Если ты выполняешь свои рутинные дела со всей своей энергией, ты культивируешь нерожденное сознание. Если во время работы мотыгой в поле ты разговариваешь с людьми и одновременно с этим работаешь мотыгой, то ты работаешь мотыгой, одновременно с этим разговаривая, и разговариваешь, одновременно с этим работая мотыгой. Но если ты работаешь мотыгой в раздраженном настроении, твоя работа становится злом, заслуживая наказания в аду, а твоя работа становится тяжелой и мучительной. Если же ты работаешь мотыгой, не проявляя ни малейшего раздражения и других эмоциональных загрязнений, твоя работа будет приятной и легкой. Она превращается в работу нерожденного, неподвижного сознания будды».
«Для начала оставайтесь в нерожденном в течение тридцати дней; те, кто привыкают жить в согласии с нерожденным в течение тридцати дней, впоследствии будут жить таким образом спонтанно... Они поймут, что такая жизнь необходима, и будут чувствовать себя чрезвычайно хорошо. Вместо того, чтобы пытаться стать Буддой, попробуйте идти прямым путем и оставаться Буддой».
Беспредельное небо медитации. Ясный лунный свет мудрости. Истина, открывшаяся как вечное безмолвие. Эта земля — чистый лотосовый край. Это тело — тело будды.Точно так же, как Доген способствовал восстановлению в Японии дзэнской школы Сото, Хакуин Дзэнцзи играл подобную роль по отношению к дзэнской школе Риндзай. Благодаря его усилиям эта дзэнская линия сохранилась как жизнеспособная духовная сила до настоящего времени. Хотя в начальный период правления Токугавы (1600—1868) жило множество замечательных дзэнских учителей, такие социальные перемены, как государственный контроль за религиозными группами, уменьшили творческий потенциал и жизнеспособность многих традиционных форм организованного буддизма. Когда Хакуин родился в небольшой деревне, располагавшейся на территории современной префектуры Сидзуока, дзэнская школа Риндзай пребывала в глубоком упадке, на грани исчезновения с духовной сцены. Подобно многим другим известным японским дзэнским учителям, в детстве Хакуин был физически слабым, но интеллектуально одаренным ребенком. Как и они, Хакуин с раннего возраста вопрошал о природе человеческого существования и озаботился своей собственной судьбой в замысле вещей. Первым человеком, который посеял в Хакуине семена веры в буддизм, была его мать. Еще маленьким ребенком он был поражен разными свидетельствами эфемерной природы бытия. Рассказывается, что его беспокоило даже перемещение облаков. Его набожная мать попыталась заверить его, что по крайней мере учение Будды неизменно, и она рассказала ему вдохновляющие истории о Будде и его учениках. Однажды она взяла с собой Хакуина, чтобы он послушал проповедь одного посетившего те места знаменитого монаха. Темой проповеди монаха были кармические результаты дурных поступков. Его подробные описания страданий и мук, испытываемых теми, кто переродился в адских сферах, чрезвычайно напугали Хакуина. Как и многие маленькие дети, он с удовольствием ловил и убивал насекомых и маленьких животных. Теперь же он осознал, что эти жестокие поступки, возможно, станут причиной того, что он переродится в одной из адских обителей. Когда его мать поняла причину его тревоги, она сказала Хакуину, что вера в Будду спасет его. К пятнадцати годам Хакуин пришел к выводу, что он сможет обрести покой, только если станет монахом. Хакуин стал послушником в близлежащем храме. Там он изучал Лотосовую сутру и другие священные писания, но они оказались для него менее вдохновляющими, чем он ожидал. Хуже того, он прочитал историю о мученической смерти китайского дзэнского учителя Танской эпохи Янтоу Чжуаньхуо (828—887), который был убит бандитами. Понимание того, что монашество не в состоянии спасти его, повергло Хакуина в отчаяние. На какое-то время он утратил веру в буддизм вообще. В восемнадцать лет Хакуин покинул монастырь, чтобы изучать светскую поэзию и живопись — виды искусства, в которых он проявил незаурядный талант и которыми занимался в более поздний период жизни. Однако вскоре буддийское учение снова привлекло Хакуина. Однажды настоятель храма, где он остановился, вынес несколько книг из своей библиотеки, чтобы проветрить их на свежем воздухе. Вид произведений прославленных мастеров прошлого вдохновил Хакуина. Он хотел было посмотреть какую-нибудь книгу, но не знал, какую из них выбрать. Помолившись о божественном руководстве, он выбрал книгу. Это было собрание дзэнских историй. И Хакуин был так очарован историями древних дзэнских учителей, что решил с абсолютной преданностью следовать пути дзэн-буддизма до тех пор, пока не достигнет просветления.
Монах спрашивает Чжаочжоу: «Обладает собака природой будды или нет?» Чжаочжоу ответил: «Му!»Медитация на этой беседе позволяет ученикам обдумывать вопрос «Что такое природа будды?» до тех пор, пока они не поймут, что как «обладает», так и «не обладает» являются неверными ответами на этот вопрос!
Сначала удобно сядьте в позе для медитации. Успокойте дыхание, как описано в главе 1, но сосредоточьте внимание не на ноздрях, а на нижней части живота Вдыхая глубоко и медленно, визуализируйте, как ваша жизненная энергия течет и собирается в области, находящейся на четыре пальца ниже пупка Это место называется танден. Когда вы ощутите ее в этом месте, визуализируйте, как вы направляете тепло и энергию в область половых органов и далее вниз, вдоль ног к ступням и пальцам. Перемещение энергии вашего тела от головы к нижним конечностям поможет вам почувствовать себя заземленным, спокойным и восстановленным.Хакуин учил также использовать визуализацию для восстановления равновесия энергии тела, называя это «методом масла». Метод требует определенной степени творческого воображения, но он очень эффективен. Вообразите шарик чистого, пахнущего, размягченного масла «размером с утиное яйцо», помещенный на макушку вашей головы. Теперь вообразите, что этот масляный шарик начинает таять. По мере того как масло тает, вы ощущаете прохладную влажность того, что «кажется, впитывается все глубже и опускается все ниже и ниже» по плечам, груди и животу, «пока оно наконец не достигнет основания позвоночного столба». Затем, говорит Хакуин, «все накопившееся в вашей груди, все боли в вашей пояснице и кишках будут стекать вниз, подобно воде, до тех пор, пока не появится различимое ощущение энергии, текущей по всему телу, согревая ваши ноги до самых ступней». Когда вы почувствуете себя уставшими и выбитыми из колеи, испробуйте для восстановления телесного равновесия одно из этих древних целительных средств.
Вольный, словно дымка, я несусь по воле ветра.Среди японских учителей дзэн-буддизма Дайгу Рёхан, чье имя означает «великий глупец, переполненный великодушием», занимает уникальное место по всеобщей любви к нему японского народа. Его непреходящая популярность выражается и в огромном количестве книг о нем. Многие читатели восхищаются его пронзительной поэзией и очаровательными историями о нем, в которых он открывается как человек, наделенный огромной добротой и глубоким пониманием. Родился Рёкан в 1758 г., в конце эпохи Токугавы. Менее чем через сорок лет после его смерти Япония, после двухсот пятидесяти лет изоляции, открыла свои двери перед Западом и начала свое быстрое развитие к мировому уровню. Рёкан был старшим сыном начальника небольшого порта Ицумоцаки, на северо-восточном побережье Японии, к югу от современной Ниигаты. Поэзия, особенно хайку, пользовалась особенным предпочтением у членов его семьи, которые любили вспоминать о своем происхождении из аристократического клана Тачибаны времен раннего Средневековья. Отец Рёкана, более известный под своим литературным псевдонимом Инан, был сочинителем хайку (хокку). Однако в качестве гражданского администратора он не проявлял особых способностей. В течение многих десятилетий порт Ицумоцаки находился в жестокой конкуренции с другим небольшим портом — Амаце, располагавшимся в нескольких милях от первого. Когда Амаце одержал в этой борьбе верх, отец Рёкана утратил свой престиж начальника и его гражданский авторитет также упал. Рёкан был задумчивым ребенком, привязанным к своей матери и самозабвенно увлекающимся чтением. Еще в юности Рёкан поступил в небольшую академию, которой управлял местный конфуцианский ученый и поэт Омори Сиё (?—1791). В шестнадцать лет Рёкан принял на себя долг преемника главы своей семьи. Но примерно в это же время впервые знакомится с дзэнской практикой в храме Косё-дзи в Амаце. Через год после начала дзэнской практики он, несмотря на возражения своих родителей, стал послушником храма.
«Когда вы сталкиваетесь с грешными, нечестивыми, глупыми, тупыми, испорченными, порочными, хронически больными, одинокими, неудачниками или инвалидами, вы должны подумать: «Чем я могу помочь им?». Даже если вы ничего не можете сделать для них, по крайней мере вы не должны допускать чувства высокомерия, превосходства, насмешливости, презрения или отвращения. Вы должны немедленно проявить сочувствие и сострадание. Если вы не сможете этого сделать, вы должны глубоко устыдиться самого себя».
Примечание: дзэнские учители с двухчастными именами приводятся в обычном словоупотреблении, а имена учителей, жизнь и учение которых подробно описаны в книге, выделены полужирным шрифтом. КУ = китайский учитель, ЯУ = японский учитель, ИУ = индийский учитель.
