Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.Екклезиаст. Гл. I, ст. 9
И коллективное письмо, слово в слово повторяющее Постановление. В дни так называемого августовского «путча» я веселился, хохотал не только потому, что весь «путч» с первой минуты казался мне глупейшей имитацией, но и потому, что этот «путч» как две капли воды походил на события в «Столице». Я смеялся, говорил многим: зря Янаев не посоветовался с Бежиным, он бы узнал, чем такие «путчи» заканчиваются! Происходило то же самое, только в масштабах страны. Произошел «путч» также, когда президента не было в Москве; Горбачева также пытались шантажировать, чтобы он написал заявление об отставке; также был создан комитет по выводу страны из кризиса; такие же сплетни–указы лились, только в масштабах страны. И, вот уж чертово число, минипутчистов в «Столице» тоже было восемь человек. И главное, так же, как и СССР, «Столица» развалилась после минипутча. После того как Бежин зачитал письмо, я сказал, что до сих пор считал, что такие истории случаются только в романах, представить себе не мог, что такое может случиться со мной, тем интереснее мне будет следить и участвовать в этой истории для того, чтобы использовать этот материал в будущем произведении. Это у меня записано на пленку, можно проверить. Я легко отмел все сплетни, которые распускались содоносчиками. Были сплетни до смешного глупые: например, меня обвиняли в том, что я устроил в издательство своего племянника. У меня много племянников, все они в деревнях и поселках далеко от Москвы, и ни один из них не достиг трудоспособного возраста. Это же все легко проверить. Обвиняли в том, что мы отняли у журнала «Московский вестник» четыреста тысяч рублей. Журнал выпускала «Столица», своего счета у него не было. Журнал убыточный. Сплетня — бред, но как отголосок до сих пор возникают за столами ЦДЛ эти злополучные четыреста тысяч рублей. Сплетня трансформировалась, и теперь говорят, что не «Столица» украла четыреста тысяч рублей у «Московского вестника», а лично я украл эти деньги у «Столицы». Целый ряд таких бредовых сплетен, любезных обывателю и потому неистребимых за пьяными столами, я легко отмел. Труднее было отмести главное обвинение, что я разбазарил бумагу. Это обвинение могла снять только Ревизионная комиссия, которую я вызвал. Второе обвинение: зачем мы выпустили книгу Агаты Кристи «Десять негритят» совместно с кооперативом? Стыдно «Столице» опускаться до Агаты Кристи! Вот так… Мой заместитель по производству Иванов М. М., один из содоносчиков, привел однажды ко мне своего знакомого кооператора с проектом договора на издание книги Агаты Кристи. Мы предоставляем им свой товарный знак, а они самостоятельно издают книгу и выплачивают за нашу подпись десять процентов от стоимости книги. Я без колебаний согласился. Будучи председателем «Глагола», я тоже за подпись платил издательствам деньги. Книга вышла, и бежинцы посчитали, что «Столица» унижена именем Агаты Кристи. Бред, но что поделаешь, когда нет других аргументов — все средства хороши. И третье обвинение, которое будет тянуться через все будущие Секретариаты и пленумы: зачем я пригрел малые предприятия, которые выращивают картошку и торгуют мороженым. Так я и не смог никого убедить, что нет у нас ни одного малого предприятия, выращивающего картофель и торгующего мороженым. Ну нету, нету! Я рад был бы, если бы оно было, но картошку выращивать трудно и малоприбыльно. Никто у нас этого не делает. Так и не поверили… Особенно пытался казаться оскорбленным Владимир Малягин, заведующий редакцией критики и драматургии. Работник он хороший, ответственный, не равнодушный, говорит, что верит в Бога, посещает церкви. Лицо у него выразительное. Художнику, ищущему натуру для образа Иуды, лучшего типажа представить нельзя. Серое круглое лицо, маленькие блуждающие глазки и реденькая бороденка. Клеветал он больше других, активно. Меня так и подмывало спросить у него: послушай, ты веришь в Бога, а Бог–то знает, что я чист, что я ничего дурного в «Столице» не сделал! Как же ты не боишься, что Бог накажет тебя за твою гнусность? Долго тебе отмаливаться придется… Малягин на том заседании заявил, что, если комиссия скажет, что я ничего не украл, он уйдет из издательства. Кстати, ушел… Он очень боялся, что я буду мстить. А зачем мстить? Я заметил, что жизнь устроена так, что любая подлость бывает наказана еще при жизни. Любая! Какой–то есть закон, какая–то сила существует. Вы когда–нибудь видели счастливым подлеца? И я нет! На заседании главный художник Черенков отказался от своей подписи, и часть заведующих из подписавших заявила, что у них нет ко мне никаких претензий и что они считают, что, если я уйду, издательство от этого ничуть не выиграет. А те, что не подписали, четко и ясно высказали свое мнение Бежину. Покраснеть ему, бедняжке, пришлось, особенно во время выступления Лидии Романовны Фоминой. Она сказала ему все, что я не мог сказать из этических соображений, потому что это касалось меня. Первый бой я не выиграл, но и не проиграл. Это было первое столкновение, первая проба сил. Но после него я понял, что работать в издательстве не буду. Докажу, что прав, и уйду. Уйду победителем. Даже наметил дату ухода — 12 апреля. Уйду сначала в отпуск, а потом напишу заявление. После заседания в три часа дня я назначил общее собрание коллектива издательства. Прошло оно бурно, эмоционально. Я его тоже записал на диктофон. И здесь я пока не выиграл, но многим стало ясно в какую вонючую тину их затащил Бежин. Панасян молчал. На заседании, когда я дал ему слово, только произнес; я согласен с Бежиным. И все. Он будет присутствовать на всех Секретариатах, пленумах, но не проронит ни одного слова. Петр Паламарчук уверял же меня в кулуарах, что он ничего против меня не имеет, хочет одного, чтоб выходили книги. Раскроется он, выступит открыто позже, а пока клевещет за столами ЦДЛ и очень часто вспоминает молодогвардейскую историю. Очень часто. Она снова возникает и начинает раздуваться. История эта неприятна для меня, и часто мои недруги, даже зная, что она липовая, раздувают ее, чтобы нагадить мне. Пытались пакостить мне и тогда, когда возникла моя кандидатура на должность директора. Думается, будут пакостить и впредь. Поэтому мне хочется рассказать о ней подробно.ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № заседания правления арендаторов издательства «Столица» от 18 февраля 1991 года ПОСТАНОВЛЕНИЕ
В связи с развалом работы издательства, срывом выпуска плановых книг, разбазариванием бумаги, порочной кадровой политикой, авантюристическим стилем работы и созданием неблагоприятной атмосферы в коллективе, а также ввиду отсутствия личных качеств, необходимых для управления большим коллективом: 1. Освободить Алешкина П. Ф. от занимаемой им должности директора; 2. Назначить и. о. директора Мансурова С. Г. 3. Создать временный комитет по выводу издательства из кризисной ситуации на три месяца в составе пяти человек: Бежин Л. Е., Мансуров С. Г., Зайцев А. Б., Палехова Н. С., Игнатьева В. И.Члены правления арендаторов: Бежин Л. Е., Иванов М. М., Игнатьева В. И., Кончиц А. А., Паламарчук П. Г., Палехова Н. С., Панасян С. А., Романов Б. Н.
Уважаемый Валентин Федорович! С большим сожалением отрываю Вас от более важных дел. Я всегда старался самостоятельно гасить разногласия и конфликты, неизбежные в нашей работе, когда приходится ежедневно возвращать многочисленным авторам их незрелые работы или сталкиваться с различными мнениями, старался не отвлекать руководство издательства на решение проблем в нашей редакции. И в течение двух с половиной лет мне это удавалось. Но сейчас сложилась такая ситуация, которую без Вашего вмешательства решить невозможно. Я считаю — произошло ЧП. Зам. главного редактора В. Ю. Володченко в день сдачи в производство рукописей сборников «Родник» и «Звено», одобренных контрольным редактором 3. Н. Яхонтовой, не подписал их, сказав, что сам прочитать хочет, и тем самым редакция нарушила план–приказ по сдаче рукописей в производство. Полтора месяца назад, когда он подписывал предложения редакции в план–приказ, сдали мы его 15 октября, желания прочитать сборники он не выказывал. Мы бы ему предоставили сборники значительно раньше. Обе рукописи неординарные, яркие, которые, без всякого сомнения, будут замечены и читателем и критикой. Случай, когда т. Володченко искусственно создает трудности при сдаче интересных рукописей в редакции, этот не первый. В конце прошлого года точно так же была задержана рукопись сборника «Недаром помнит вся Россия». Тогда т. Володченко действовал совместно с Т. Авраменко. И только благодаря огромным усилиям редактора книги С. Ионина и составителей В. Левченко и В. Володина книга была сдана в производство без всяких изменений и, когда увидела свет, была высоко оценена критикой: газеты «Правда», 1 сентября; «Литературная газета», 9 сентября; «Литературная Россия», 4 сентября; «Советская Россия», 4 сентября; «Московский комсомолец», 8 сентября. Что собой представляют рукописи сборников «Poдник» и «Звено»? Как велась работа над ними? Рукопись «Родника» представляет собой сборник художественных и публицистических произведений известных и молодых авторов, посвященных экологическим проблемам. В последнее время над миром нависла угроза не только атомной войны, но и экологической катастрофы. Эта угроза широко известна, обсуждается в печати. «Молодая гвардия» выпускает и художественные, и публицистические книги, посвященные этой проблеме, и мне пришла мысль подготовить ежегодник по типу «Паруса», в котором мы активно и постоянно вели бы экологическое воспитание подростков и художественными и публицистическими произведениями, прививали любовь к родному краю, к родной земле, а также печатали конкретные советы специалистов по уходу за садом, огородом. Идея, по–моему, важная, благородная,. Ее одобрил главный редактор. Это было еще в начале моей работы зав. редакцией в 1985 году. По согласованию с главной редакцией к составлению первого сборника в конце 1985 года был приглашен Действительный член Географического общества СССР, автор нескольких книг о природе А. Н. Стрижев. Сборник был поставлен в план редподготовки под названием «Край родной». Составителем он должен был быть представлен в редакцию в январе 1987 года. Спустя некоторое время А. Н. Стрижев, чувствуя, что из–за загруженности другой работой не сможет вовремя подготовить сборник, попросил разрешения подключить к составлению сборника Т. Жарикову, хорошо знакомую с темой. Мы согласились. Рукопись была представлена в срок, но составлена она была полностью Т. Жариковой. А. Н. Стрижев предложил только свой интересный материал. Редактор сборника С. Елисеев в это время собирался переходить в другую редакцию и предложил А. Ярошенко. Рецензент в целом одобрил сборник, но сделал ряд конкретных замечаний. Переход С. Елисеева в другую редакцию в апреле 1987 года был решен, рукопись осталась без редактора. Тогда я сам прочитал ее, написал редзаключение, в котором к замечаниям рецензента добавил несколько своих и вернул составителю на доработку. Доработка была проведена быстро и качественно, слабые материалы заменены. Рукописи требовалась обычная редакторская работа. С 1 июля 1987 года вместо С. Елисеева приступила к работе Т. Мальцева. Она уже имела опыт работы с книгами на экологическую тему, и рукопись я передал ей. К работе над сборником Т. Мальцева отнеслась ответственно, ею был высказан ряд ценных предложений по композиции сборника, в который вошли произведения В. Астафьева, A. Битова, В. Распутина, И. Аксакова, Н. Рубцова, Н. Клюева, а также повести и рассказы молодых писателей, чьи первые книги вышли в «Молодой гвардии», стихи лауреатов премии Ленинского комсомола B. Степанова и Т. Смертиной и молодых поэтов. Интересна публицистическая подборка, где широко представлена география от Камчатки, Средней Азии до Русского Севера. Т. Мальцева провела большую работу с авторами. Рукопись сборника была представлена контрольному редактору 3. Н. Яхонтовой 10 ноября, как и указано в план–приказе. 20 ноября 3. Н. Яхонтова написала заключение о сборнике, в котором отметила, что он интересен, и высказала ряд соображений по улучшению и конкретные замечания. Все конкретные замечания были выполнены, мы с ними согласились. (Заключение 3. Н. Яхонтовой прилагается к письму.) Тем не менее зам. главного редактора подписывать сборник не стал. Мотивы его мне совершенно не ясны. Теперь о работе над «Звеном». Однажды, когда мы с главным редактором Н. П. Машовцом обсуждали различные идеи новых книг, он высказал мысль, что неплохо бы издать сборник новых произведений молодых авторов, которые стали известны читателю по молодогвардейским публикациям. Я загорелся этой идеей, предложил сделать такой сборник в нашей редакции. Н. П. Машовец возразил: мол, такой сборник больше подходит для редакции по работе с молодыми авторами. Но в той редакции в это время готовился сборник «Рассказы тридцатилетних», который составлялся из публиковавшихся произведений молодых авторов, и я убедил, что лучше сделать у нас. Составителем был приглашен молодой литератор Павел Горелов. Он предложил гонорар за составление сборника перечислить в организовывавшийся в то время Советский детский фонд и для составления привлечь группу молодых литераторов: прозаиков, поэтов, критиков, составить как бы общественную редколлегию. Редактором сборника стал С. Ионин. Так как в сборник должны входить не только проза, поэзия, публицистика, но и критические статьи. А в критике я не силен, и я решил консультироваться у известного критика, зав. редакцией «ЖЗЛ» С. Лыкошина. Чтобы он был в курсе работы над сборником, общественная редколлегия совместно со мной и редактором сборника С. Иониным собиралась несколько раз в кабинете С. Лыкошина, обсуждали материалы. О текущей работе постоянно информировали главного редактора Н. П. Машовца. Наконец сборник был составлен, одобрен всеми, но редактор С. Ионин перешел в другую редакцию и встал вопрос — кто будет редактировать? У опытных редакторов Катаевой, Калмыковой, Быковой много работы со своими рукописями. Только в этом году наша редакция готовит в набор семь сборников серии «Библиотека молодой семьи». Я хотел сам редактировать «Звено», но, повторяю, я не чувствовал себя большим знатоком в критике, да и в поэзии не так силен, как хотелось бы. В редакцию пришли новые сотрудники: редактор Т. Каштанова и мл. редактор Л. Калюжная. Л. Калюжная критик, часто печатается, но сможет ли она отредактировать поэзию, публицистику, я не был уверен, да и обязанности мл. редактора ей нужно выполнять. В практике издательства довольно часто встречаются факты, когда одну книгу редактируют два и больше редактора, примеров можно привести много. И тогда я решил для пользы дела весь критический раздел отдать на редактирование Л. Калюжной. И не ошибся. У меня бы не хватило опыта так глубоко провести работу с авторами, как провела она. Все авторы были благодарны ей. Упоминавшийся сборник «Рассказы тридцатилетних» в редакции по работе с молодыми редактировала Т. Каштанова. В том сборнике встречались те же авторы, что и в нашем. У нас были их произведения только что написанные, а там — уже публиковавшиеся. Т. Каштанова знакома была с лучшими произведениями этих авторов, с их манерой письма, и потому я решил, что прозу сборника она отредактирует лучше, чем кто–либо, и раздел прозы передал ей. Т. Мальцева к тому времени закончила работу над сборником «Родник». Авторы благодарили меня за хорошего вдумчивого редактора, и я подумал, что публицистику сможет отредактировать она. Оставалась поэзия. Активным членом общественной редколлегии был молодой талантливый поэт Александр Поздняков. То, что он ответственный человек и тонко чувствует поэзию, я понял, участвуя в многочисленных заседаниях редколлегии. Он вызвался на общественных началах отредактировать стихи. Я согласился. И рецензент, и все, кто читал потом стихи, считают раздел поэзии очень сильным. Таким образом, у сборника «Звено» было четыре редактора. Ответственный за сборник я. Все материалы мне знакомы. Был на всех заседаниях редколлегии, неоднократно читал все материалы. И полную ответственность за него несу я, поэтому редакционное заключение писал сам. Я сознательно шел на эксперимент с четырьмя редакторами. Считаю, что в данном случае он удался. Рецензент, известный критик Олег Михайлов, сборник одобрил, отметил, что не очень–то он зубастый в сравнении с сегодняшними публикациями. Кое–какие произведения по совету рецензента мы сняли и отдали «Звено» читать контрольному редактору 3. Н. Яхонтовой 16 ноября, а по плану–приказу должны были сдать 17?го. Рукопись она нам вернула с одобрительным заключением 25?го ноября. Вместе с тем высказала ряд замечаний. С большинством мы согласились, лишь два замечания показались субъективными. Замечания — естественное явление. Совершенных книг в мире нет. Работают над книгами живые люди со своим опытом, со своими взглядами. Когда читает другой человек, у которого иной жизненный опыт, иные взгляды, ощущения, естественно с чем–то он не согласится, что–то увидит по–иному. Главное, прислушиваться к советам и замечаниям нужно доброжелательно, взглянуть на сборник глазами другого человека. Что мы и сделали. И большинство замечаний посчитали дельными. Убрали из сборника статьи Татаринова, Пчелкина, Яковенко, сняли первую главу повести Ключниковой, сократили странички из дневников. 3. Н. Яхонтовой показалось, что статья С. Небольсина излишне литературоведческая, а рассказ В. Болтышева — сатира на наше общество, а мы с этим не согласны. Ведь имею я право, как заведующий, не со всеми замечаниями контрольного редактора соглашаться? Таким образом, работа над сборником была проделана большая, все делалось в срок. И вновь непонятно, почему т. Володченко не подписал рукопись. На мой взгляд, обе рукописи неординарные, нужные читателям. Имена авторов сборников говорят сами за себя. Если т. Володченко хотел посмотреть эти рукописи сам, почему не предупредил нас заранее, что после контрольных редакторов будет читать, мы бы и контрольным редакторам и ему дали бы рукописи значительно раньше. Непонятно, зачем ему нужно было создавать нервозную обстановку в редакции, искусственно создавать инцидент? И повторяю, это не единственный случай. Работа с ним ведется в постоянном напряжении. Поступки всегда непредсказуемы. Кроме инцидента со сборником «Недаром помнит вся Россия», был такой же случай со сборником «День скажет». Он не сдан до сих пор. Проблемы эти я всегда старался решать сам, не перекладывать на плечи руководства издательства, но когда сорвана сдача в набор двух рукописей, молчать не могу. В нашей редакции создавались хороший творческий климат, доброжелательные отношения друг к другу? К нам пришли два новых молодых редактора, два новых младших редактора. Редакция наполовину обновилась, но не ослабла. Новые сотрудники легко и прочно влились в коллектив. Получился сплав опыта и молодости. Я думаю, что не переоцениваю возможности редакции, говоря, что нам сейчас решение любых задач по выпуску книг для подростков по плечу. Конечно, какие–то просчеты, ошибки будут, ведь не ошибается лишь тот, кто не работает. Мы обдумываем сейчас положение о редакции, размышляем над тремя новыми сериями книг для подростков. Скоро выйдем с этим на главную редакцию. Одна серия (название условное) «Библиотека «Паруса», в которую мы хотели включить классические художественные произведения с ярко выраженной романтикой, такие, как «Алые паруса» А. Грина. Слишком у подростков преобладает сейчас дух меркантилизма, цинизма. Надеемся, что такие книги будут повышать духовность подростков. Вторая серия книг «Библиотека «Родника». Это книги и классиков и современников о природе, о животном мире, об экологических проблемах. О важности таких книг говорить не приходится. Думаем мы и над серией «Классика и ты», к работе над которой мечтаем привлечь всех известных филологов, таких, как Дм. Лихачев, Ю. Аверинцев и т. п. В эту серию мы хотели включить классические произведения о нравственности начиная с античных авторов и до наших дней. Все книги будут с обширным и подробным комментарием. Нам, естественно, нужны советы главной редакции. Новая серия всегда событие для издательства, и нужно продумать все до мелочей. Но о каких советах можно вести речь в такой обстановке? Все идеи будут зарублены на корню. Где же выход? По–моему, он существует. Очень простой, естественный, безболезненный. Наше издательство совершенно справедливо разделено на три куста по видам литературы: политическая, публицистическая и художественная. Каждый заместитель главного редактора курирует свой куст, определяет стратегию и тактику всех своих редакций. В политическом кусте т. Чекрыжова прекрасно знает, где, в какой редакции, какие идут книги, не дублируются ли темы, не упущена ли какая тема. А нашу редакцию художественной литературы почему–то курирует зам, главного редактора по публицистическому кусту. С. Ю. Рыбасу трудно определять политику, стратегию и тактику художественной литературы издательства. Он не знает глубоко, что по темам идет у нас, не повторяемся ли мы с прозой, не упускаем ли что. Когда я прочитал впервые сводный план выпуска на 1989 год, то обнаружил несколько одних и тех же авторов у нас и в прозе. Если бы курировал нас один зам. главного, такого бы не было. Поэтому, мне кажется, что дело только выиграет во всех отношениях, если нашу редакцию будет курировать С. Рыбас. Тогда можно будет особо талантливых авторов растить от первой публикации в редакции по работе с молодыми до зрелых произведений. Тех, кто склонен к подростковой теме, направлять к нам, других в прозу. Будет преемственность в работе с молодыми авторами. И положение о редакции под руководством заместителя главного редактора, отвечающего за всю художественную литературу в издательстве, будет отработано глубже и в соответствии с концепцией всего издательства. А что касается рукописей сборников «Родник» и «Звено», то и здесь можно выйти из положения спокойно и естественно. Мы ведь говорили не раз, что нужно некоторые сложные рукописи выносить на обсуждение главной редакции, редсовета. Мне думается что обе рукописи можно обсудить на главной редакции. Обе они сложные, а в том, что они интересные и важные, я не сомневаюсь. Не сомневаюсь и в том, что от этого обсуждения качество их только улучшится. Думаю, что свежие глаза заметят в них просчеты, которые остались не замеченными и редакцией и контрольным редактором. Не сомневаюсь я и в том, что те, кто будет читать сборники, найдут в них много нужного и полезного для себя лично. 28 ноября 1987 года П. АлешкинВот такое письмо. Появилось оно так. Когда Володченко остановил обе рукописи, я побежал советоваться к Сергею Лыкошину — как быть? Он посоветовал пойти к директору и рассказать. Я ответил, что боюсь, что директор из–за загруженности не вникнет глубоко и неточно поймет атмосферу. — Изложи письменно, — сказал Лыкошин. Я написал это длиннющее послание, показал Лыкошину и Рыбасу и отнес директору, а он передал письмо Володченко. Позже я узнал, почему возникла эта история, тайную ее подоплеку. Когда редактор принесла рукопись «Звена» на подпись, Володченко открыл титульный лист и увидел имена членов редколлегии. Первой стояла Баранова–Гонченко. Володченко закрыл папку и сказал редактору, что полистает. А через час другой редактор положил ему на стол рукопись «Родника», где также редколлегия начиналась с имени Барановой–Гонченко, ведь «Звено» и «Родник» — звенья одной цепи. Баранова–Гонченко только что стала заведовать редакцией по работе с молодыми авторами в издательстве «Современник». И первое, что сделала на этом посту, выбросила из плана слабую рукопись стихов нашего Володченко. Он стал добиваться издания своей книги, звонил и писал директору «Современника», но ничего не добился. Баранова–Гонченко проявила волю. Потому–то и были остановлены обе рукописи. А я сдуру погорячился, накатал письмо и попал в еще большую лужу. Оказывается, в этот момент директор и главный редактор издательства усиленно пытались убрать Володченко. Этот бывший аппаратчик ЦК ВЛКСМ не справлялся с работой. Его, как я после узнал, хотели даже в Академию общественных наук на учебу отправить, лишь бы спровадить из издательства. Я ничего этого не знал, был занят своими альманахами, сериями, замыслами. Мое письмо, видимо, для руководства было на руку, но они не учли мою неопытность и высокий опыт аппаратчика ЦК. Володченко начал искать против меня компромат. И нашел. Вы помните из письма, что вместо Стрижева составительницей «Родника» стала Т. Жарикова. Я говорил главному редактору, что Стрижев из–за загруженности отказывается составлять, и сказал, что составителем будет Жарикова. Он не возражал. Я мог бы не советоваться с ним, потому что подбор составителей — дело заведующих редакциями. Очень часто составителями книг становились сами редакторы. Это не запрещалось. Я сам, будучи редактором, составил три книги, правда, две бесплатно, и одна из них, чем я горжусь, последняя прижизненная книга Михаила Шолохова. Я сказал главному редактору, что составителем «Родника» будет Татьяна Жарикова, но я не сказал ему, что это моя жена. Таня окончила Литинститут, имела книгу прозы и многочисленные публикации в периодической печати. Володченко каким–то образом узнал об этом, зацепился и превратил в конфликт. Я тогда бороться не стал, написал заявление об уходе. Машовец сам принес мне в кабинет трудовую книжку. Если бы я не написал заявления, никто бы мне ничего не сделал. Даже выговор дать не за что. Но я чувствовал себя виноватым: во–первых, я сам напал на Володченко и в тяжелый для него момент. Я бы мог не горячиться, не писать, сделать более хитрый, тонкий ход, чтобы рукописи ушли в производство. Они были хорошие, никто бы не придрался, никто бы меня даже не попрекнул, что одну из них составляла моя жена. И во–вторых, я все–таки чувствовал себя виноватым за то, что поставил составителем жену. Маленькое пятнышко да есть. Потому–то я и ушел из «Молодой гвардии». Альманахи прикрыли. Ни один из них не увидел свет. Петр Паламарчук знал об этой истории, он тоже работал над теми сборниками, был членом редколлегии. Знал, что вины нет за мной, и все же продолжал клеветать. Александр Поздняков, тот самый поэт, о котором я упоминал в письме, через год после моего ухода из издательства, улыбаясь, спросил меня: — А ты разве не понял, почему тебя убрали? — Я жену сделал составителем… — Чудак, — засмеялся он. — Это предлог. Никого твоя жена не интересовала… Ты стал опасным конкурентом Рыбасу, Лыкошину, Машовцу. Они тебя и убрали. Вспомни, все мы, кто раньше отирался в кабинетах Лыкошина и Рыбаса, перешли в твой кабинет. У тебя жизнь кипела. Авторитет твой рос ежедневно. Они тебя подставили и убрали… Однажды в издательство «Столица» Рыбас принес рукопись своего романа, и Панасян (помните, он был редактором моего романа «Заросли» в «Советском писателе») сказал мне: — Ты знаешь, когда я ставил роман «Заросли» в план выпуска, Рыбас очень просил меня, чтобы я его зарубил! — Почему? — воскликнул я. — Это спроси у него… — засмеялся Панасян. Он, вероятно, думал, что я после этого известия тут же заверну Рыбасу его роман. Но мы его поставили в план. Молодогвардейская история всплыла, когда возникла моя кандидатура на должность директора. Машовец встретил Александра Михайлова и сказал ему, чтобы меня не делали директором, и наговорил гадостей. А Володченко позвонил Кобенко и тоже попытался нагадить. Тогда–то я и привез Кобенко копию письма и рассказал все то, что описал выше. И последний штрих. Володченко опустили из заместителей главного редактора в заведующие сразу после моего ухода и как раз на мое место. Мы с ним в одном садоводческом товариществе «Московский, литератор». Два года назад он сделал революцию в правлении, чтобы стать председателем. Я хохотал, когда его избирали, говорил, что через два года будет новая революция, Володченко погонят. И точно. Недавно его с треском изгнали из товарищества, якобы проворовался, построил себе дом на наши средства. К счастью, я на том собрании не был. Неприятно! Машовца тоже вскоре убрали из главных редакторов издательства. И что–то о нем не слышно. Затерялся где–то в бурном море перестройки. Жизнь сама расставит все на свои места. «Столичные» содоносчики знали эту историю, знали, что я ушел из «Молодой гвардии» без борьбы, и рассчитывали, что я сразу сдамся, напишу заявление, как только они припугнут. Но там на мне хоть пятнышко, да было, а в «Столице» я был чист. Урок не прошел даром.