Гомиш Ианниш де Зурара (Азурара) Хроника достославных событий, кои произошли при завоевании Гвинеи по приказу инфанта дона Энрики

ПРЕДИСЛОВИЕ[1]

Когда мы внимательно рассматриваем высокие деяния, свершенные португальскою нацией в XV-м и XVI-м веках в области мореплавания и морской торговли, то не можем не восхищаться ею, видя, как в столь короткий срок эта нация вышла за Мыс Доброй Надежды и в пределах всего его обширной окружности открыла, разведала, исследовала, описала и заняла или покорила все берега Африки и простерла свое господство в Азию на площадь более чем в восемь тысяч легуа[2], и, все еще неудовлетворенная этими триумфами, диктовала свои законы тридцати трем королевствам, которые сделала своими данниками!

Наше восхищение возрастает, когда мы созерцаем мужество и бесстрашие одного португальца (Фернанду ди Магальяйнша)[3], который, преодолев Океан в его наибольшей протяженности, впервые смог совершить плавание вокруг земного шара; и еще более усиливается это восхищение при мысли о том, что португальская нация открыла в те же самые времена восточную часть Нового континента[4], в то время как, с другой стороны, она распространила свое господство на Азию от восточного побережья Африки до полуострова Малакка и Молуккских островов[5]; господство тем более поразительное, что оно поддерживалось благодаря цепи укреплений и основанию торговых факторий[6]. Итак, когда мы вдумчиво размышляем о той скорости, с которой эти события сменяли друг друга, то не можем не впасть в изумление перед лицом этих великий деяний и в не меньшей степени – необычайной энергии, беспримерной силы, страстной жажды славы, которая развивалась у этой нации с первой половины XV-го до второй половины следующего столетия – нации, которая до этой достославной эпохи жила, будучи ограничена лишь собственной территорией!

Действительно, история не показывает нам, что в какой-либо другой нации свершилось подобное чудо; она не являет нам другого примера столь стремительного поднятия к вершине величия и могущества. Если мы рассмотрим историю самого Рима, то увидим, что эта нация, достигнув апогея своего величия, в то же время не завоевала, как это сделали португальцы, столько народов и государств, не господствовала над столькими нациями и не вступила во владение столькими скипетрами.

Поистине, это великолепная картина, несомненно, заслуживающая размышлений историка и философа, который созерцает стремительное превращение одного из малых государств Европы в одно из самых могущественных в мире, наблюдая, как оно меняло судьбы и состояние мировой торговли, низводя великие империи до положения малых государств и возвышая другие, до того бывшие заурядными, до категории великих держав; наблюдая, в конечном счете, как оно произвело колоссальную революцию – революцию, объявшую все части земного шара и связавшую старый свет с новым, установив сообщения с нациями, которые до той поры являлись наиболее неизведанными и далекими!

Наше восхищение становится еще большим, когда, наряду с этими подвигами, мы видим, что, дабы они не угасли в будущие века в памяти людей, нация произвела на свет множество первоклассных мужей, пересказавших их в своих сочинениях или воспевших в своих поэмах; таким образом, их нация сохранила не разрозненные и баснословные предания, но подлинный рассказ об истинных фактах, коим они были свидетелями или же сами принимали участие в них, и тем самым воинская слава оказалась тождественна научной и литературной, и в то время как золотой век римской литературы имел место лишь в эпоху мира, наша жила и ширилась среди битв и в тени победных лавров.

Итак, именно этому уникальному и славному исключению мы обязаны ценным памятником, который впервые представим публике – «Хроникой завоевания Гвинеи», написанной Гомишем Ианишем д’Азурарой. Это сочинение, бесспорно, является не только одним из ценнейших памятников истории португальской славы, но также и первой написанной европейским автором книгой о странах, расположенных на западном побережье Африки по ту сторону мыса Божадор[7], где также впервые согласованы рассказы очевидцев-современников об усилиях наиболее отважных португальских мореплавателей, проникших в знаменитое Сумрачное море арабов[8] и вышедших за рубеж, который до той поры был преградой для наиболее опытных моряков Средиземноморья или с берегов Европы.

Поскольку португальцы воистину являлись первооткрывателями стран, расположенных по ту стороны мыса Божадор[9], то и почетная миссия впервые поведать об этих открытиях по праву принадлежала португальцу.

Тем не менее, об этом памятнике, современном прославленному Инфанту Дону Энрики[10] (который был душой и жизнью этих открытий, в которых перед нами раскрываются усилия его великих талантов и глубокой учености), имели лишь смутные и сбивчивые сведения сами ученые начала XVI-го века; и среди них нашелся некто сомневавшийся в том, что эта хроника была составлена Азурарой. Современные же ученые считали этот памятник и вовсе утраченным, как мы скажем в другом месте. Однако прежде чем мы поговорим об этом предмете, мы займемся автором, а сразу затем книгой и ее значением, и, наконец, находкой оригинального кодекса[11].

Азурара раскрывает перед нами в этой хронике (если мы сравним ее с «Верным Советником», составленным Королем Доном Дуарти[12] между 1428-1438 годам)[13] состояние у нас наук и образованности в конце средних веков. Можно смело утверждать, что этот хронист имел широкое образование, как читатель увидит по его цитатам. Он дает нам сведения о книгах, которые наши ученые изучали в XIV-м и начале XV-го веков. И чтобы читатель имел об этом более точное представление, упомянем здесь основных авторов, цитируемых Азурарой, тем же образом, каким наш прославленный друг, господин барон де Гумбольдт[14], перечислил всех цитировавшихся Колумбом. На самом деле, среди авторов священных книг Азурара цитирует Библию, и особенно книги Соломона[15], Пророков, Св. Иеронима[16], Св. Хризостома[17], Св. Фомы Аквинского[18] и других; среди авторов классической древности цитирует Геродота[19], Гомера[20], Гесиода[21], Аристотеля[22], Цезаря[23], Тита Ливия[24], Цицерона[25], Саллюстия[26], Валерия Максима[27], Плиния[28], Лукана[29], обоих Сенек – трагика и философа[30], Вегеция[31], Овидия[32], Иосифа[33], Птоломея[34] и других.

Из авторов Средних веков Азурара, как мы видим, цитирует Орозия[35], Исидора Севильского[36], арабского астронома Альфаграна[37], Родриго Толедского[38], Марка Павла[39], брата Жиля Римского[40], Иоанна Дунса Скотта[41], Альберта Великого[42], знаменитого Петра Аллиака[43] и других. В то же время видно, что он читал иностранные хроники и истории, а также рыцарские романы, в основном, написанные во Франции, Испании, Италии[44] и Германии. С другой стороны, Азурара выказывает обширное знание систематической географии древних, как мы указываем в некоторых из примечаний. Несмотря на то, что он жил в эпоху Королей Дона Жуана I[45] и Дона Дуарти, не особо веривших во влияние звезд и в судебную астрологию[46], Азурара все еще обнаруживает свою увлеченность влиянием последней[47], весьма вероятно, из-за чтения знаменитой книги Птоломея Opus quadripartitum de astrorum judiciis[48], однако это только что сделанное нами замечание далеко от того, чтобы преуменьшить знания этого автора, но, напротив, еще большей степени доказывает их.

Исторические подробности величайшей важности, встречающиеся в этой книге, неисчислимы; мы указываем некоторые в примечаниях и анализируем другие в нашем «Докладе о первенстве португальских открытий»; все же мы не можем не упомянуть деталь, раскрывающую нам мудрость планов великого короля Дона Жуана I относительно занятия и владения Сеутой[49] и в то же самое время – Гибралтаром, с тем чтобы таким образом португальцы сделались хозяевами ключа к Средиземноморью и, одновременно, северной Африки. Равным образом является весьма интересной деталь, повествующая нам об уже имевшем место влиянии, которое возымело на намерения великого Принца – автора этих открытий – известие о существовании на востоке христианского государя по имени Пресвитер Иоанн[50].

Что касается стиля автора, мы скажем, что Дамиан ди Гоиш[51] его отвергает[52], в то время как великий историк Барруш[53] – несомненно, лучший авторитет, – его восхваляет и одобряет[54]. Как бы то ни было, читатель будет сам судить о стиле – изумительном в нашем понимании – глав II и VI, принадлежащих автору, писавшему почти веком ранее нашего первого классика.

Его точность как историка неоспорима. Его щепетильность и любовь к истине были таковы, что он предпочитал оставить описание каких-нибудь событий незавершенным, нежели дополнить его тогда, когда он уже не мог получить точные сведения от тех, кто при том присутствовал. Его авторитет как писателя своего времени огромен, ибо Азурара жил подле бессмертного Принца, которого он обожествлял, лично знал главных, бесстрашных первооткрывателей[55], которые большею частью были слугами Инфанта и получили научное образование под его покровительством[56].

Другое обстоятельство, в силу которого эта хроника также является весьма важной, состоит в том, что она в большей части восстанавливает для нас ныне утраченный труд Афонсу Сервейры, который первым написал «Историю завоеваний португальцев вдоль побережья Африки»[57], и частично восполняет эту прискорбную утрату из морских архивов Сагриша.

Эта хроника, едва отпечатанная с оригинальных набросков автора, сразу затем исчезла из Португалии, как мы скажем далее.

Единственным писателем, который видел некоторые ее фрагменты, был Жуан ди Барруш, однако он сам обнаружил не более, нежели «нечто рассеянное, разделенное на бумаги и вне того порядка, которого он, Гомиш Ианиш, придерживался в процессе сего открытия»[58], и этот историк дает нам наиболее наглядное тому подтверждение, поскольку, при том, что эта хроника содержит 97 глав, фрагменты из Азурары дали ему материал только для 14-ти глав, как мы видим по Декаде I-ой его «Азии».

Уже во времена Дамиана ди Гоиша не было сведений об этой хронике[59]. Однако много времени спустя знаменитый Фрей Луиш ди Суза[60] видел в Валенсии Арагонской, по нашему мнению, этот самый кодекс, поскольку, сообщая о девизе Инфанта Talant de bien faire[61] и об обломках дубов с желудями, он говорит, «что видел это в одной книге, кою Инфант повелел написать об успехе сих открытий, где использовал при том же шрифте иное содержание изречения, впрочем, гораздо лучше, впрочем по остроте и изяществу. То были некие пирамиды, что являлись творением древних царей Египта и, будучи предприятием и трудом совершенно бессмысленным, почитавшиеся за одно из чудес света; оно и вправду лучше согласуется с намерением и деяниями Инфанта, а также с его литерой. Сию книгу послал Инфант одному из королей Неаполитанских, и мы видели ее в городе Валенсии Арагонской среди некоторых вещей во внутренних покоях герцога Калабрийского, последнего потомка сих князей по мужской линии, каковая там пришла к концу, имевшего титул и должность вице-короля»[62].

При сопоставлении этого сообщения с кодексом не возникает ни малейшего сомнения в том, что книга, которую мы сегодня публикуем, и есть та самая, которую Фрей Луиш ди Суза видел в Валенсии. Оригинальная деталь манускрипта – пирамиды – вместе с изречением или девизом Инфанта, в конечном счете, характерный факт наличия кодекса в Испании по крайней мере до начала прошлого столетия и прочие обстоятельства не допускают какого-либо сомнения на этот счет.

Можно предполагать, что Фрей Луиш ди Суза его не изучал и видел всего лишь начальную миниатюру, а также разведал, что речь там шла об открытиях, сделанных во времена Принца, весьма вероятно, узнав при этом от лица, показавшего ему кодекс, что последний был послан одному из королей Неаполитанских.

Итак, нам представляется, что мы не будем далеки от истины, если скажем, что вполне могло случиться так, что Король Дон Афонсу V[63] преподнес эту хронику в дар своему дяде Королю Дону Альфонсо Неаполитанскому, прозванному Великодушным[64], между 1453 и 1457 годами, направив в указанном году послом к этому Королю Мартина Мендиша ди Берреду[65] и вместе с ним передав этот великолепный памятник; тем более, что Король Неаполитанский питал большую любовь к наукам, в совершенстве знал испанский язык и интересовался путешествиями и открытиями.

Как бы то ни было, этот кодекс существовал в Испании еще в начале прошлого столетия[66]. Несмотря на проделанные нами исследования, для нас оказалось невозможным узнать, когда она попала во Францию и с какого времени находится в Парижской королевской библиотеке. Тем не менее, существует достаточно оснований думать, что это произошло гораздо позже революции и в эпоху, совсем недалеко отстоящую от наших дней. Несмотря на то, что мы нашли в этой огромной сокровищнице около 300 рукописей – португальских или имеющих отношение к Португалии[67], мы не имели счастья их открыть, поскольку они классифицированы среди французских приложений. Сеньор Фернанду Диниш, однако, имел счастье обнаружить такой манускрипт в ходе своих исследований в этом отделе в начале 1837 года; и когда он сообщил широкой публике о существовании там любопытного произведения, изданного им в конце 1839 года[68], то это известие, конечно же, привлекло внимание португальских литераторов, и, разумеется, также и Его Превосходительство Господин Виконт да Каррейра, Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Португалии во Франции, в наивысшей степени ревностно относящийся к древней славе своей страны, постарался сделать нации этот драгоценный подарок, получив от французского правительства необходимое разрешение для опубликования этой хроники; и, страшась, что копия, которая будет с нее сделана, окажется каким-либо образом искажена, он посвятил себя тягостному труду ее копирования собственными силами, с усердною тщательностью и большой точностью.

Корректура была проверена и исправлена с учетом оригинального текста, с большим тщанием и знанием дела, нашим соотечественником сеньором Жозе Инасиу Рокети, искусным филологом, который, помимо этого также позаботился составить толковый словарь устаревших и вышедших из употребления слов и выражений, которые без него были бы совершенно непонятны. Наконец, сеньор Жуан Педру Айо не пожалел никаких сил для того, чтобы этот монумент предстал в виде, достойном того предмета, о коем повествует, той нации, коей принадлежит, и бессмертного Принца, который в нем имеет наилучший памятник; сеньором Айо также отпечатано факсимиле портрета прославленного Инфанта, которое обнаруживается в кодексе – портрета, который был отпечатан еще при жизни этого великого Принца и является также единственным подлинным его портретом, которым мы сегодня располагаем[69].

Итак, если до наших дней наиболее древним из известных летописцев открытий Инфанта Дона Энрики был иностранец, знаменитый венецианский путешественник Кадамосто[70] (1455), коим так похвалялся один из его ученых соотечественников[71], то отныне им будет португальский автор – один из наиболее образованных хронистов своего времени, который своими описаниями, заканчивающимися на 1448 годе[72] (на шесть или семь лет ранее прибытия Кадамосто в Португалию), подтверждает нам, что прежде, нежели венецианский путешественник поступил к нам на службу, португальцы уже сами, без какой-либо иностранной помощи, открыли 450 легуа по ту сторону Кабу-Божадор.

Итак, вот каковы значение этой книги и масштаб службы, сослуженной отечеству прославленным португальцем, который содействовал ее изданию. Оригинальный кодекс представляет собой небольшое, роскошно выполненное фолио, написанное на пергаменте и находящееся в наилучшем состоянии сохранности, имеющее 319 страниц и 622 столбца. Что касается палеографической части, то читатель сможет судить о ней по факсимиле письма Гомиша Ианиша, идущее вначале. К несчастью, автор закончил эту хронику на 1448 годе, намереваясь составить второй том открытий, сделанных еще во времена Инфанта, то есть до его смерти, последовавшей в 1460 году.

Наконец, что касается нашего участия в этом деле, то мы честно заявляем, что примечания, которыми мы сопроводили хронику, считаем весьма скудными; мы сделали лишь те, которые сочли совершенно необходимыми для понимания некоторых темных мест в тексте, вместе с тем будучи уверены, что эта хроника требует критического комментария, сделанного без спешки, поскольку каждый период, так сказать, требует комментирования или разъяснения; однако серьезные обстоятельства, главным из которых было время, в течение которого публика оказалась бы лишена этого произведения, заставили нас отказаться от этого плана. Мы горячо сожалеем, что в результате этих причин не смогли указать все широты пунктов, открытых нашими моряками, а также географическую синонимичность многих из этих пунктов путем сравнения древних карт с современными; все же нам представляется, что нам удалось сделать, по крайней мере, самое сложное, а именно, определить географические пункты, указанные в хронике, по древним картам, в которых встречается также гидрографическая номенклатура, данная первооткрывателями, которые, однако, не обозначили широты, вследствие чего их определения становятся весьма непростыми, а в некоторых случаях даже приблизительное их установление оказывается невозможным; это станет гораздо более легкой задачей после проделанной нами работы. В конечном итоге мы сочли, что должны ограничиться тем, чтобы привлечь внимание критиков и людей компетентных относительно этих пунктов, а также других исторических деталей, равным образом интересных. Пусть даже сами недостатки нашей работы побудят их к научному комментарию, достойному этого ценного памятника.

Париж, 30 марта 1841 г.

Виконт ди Сантарен

ВВОДНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ[73]

Гомиш Ианиш ди Зурара (1420–1474) I

Гомиш Ианиш ди Зурара (или ди Азурара) родился между 1415 и 1420 годами. Он был сыном каноника епархий Коимбры и Эворы. Известно, что он постоянно бывал при дворе Дона Афонсу V[74], так как известно, что его культурный уровень повысился, когда он был уже в зрелом возрасте. Он считался рыцарем Ордена Христа[75] и жил рядом с инфантом Доном Энрики[76], который пожаловал ему много коменд[77] этого ордена. Матеуш Пизано, учитель вышеупомянутого монарха, говорит нам, что Зурара стал большим знатоком грамматики, астрономии и историографии.

Именно Зурара сменил Фернана Лопиша[78] в должности гуарда-мора[79] Торре-ду-Томбу[80], в которой и закончил свои дни, поскольку еще от 1473 года имеется подписанное им «свидетельство о привилегиях Ордена Христа».

Известно также, что в 1473 году он ездил в Марокко для сбора документов о деяниях Дона Дуарти ди Менезиша.

Он написал третью часть «Хроники Дона Жуана I» под названием «Хроника взятия Сеуты» (1449), однако здесь появляется ощущение тяги к морю, обретшее плоть на фоне инициатив инфантов «славного поколения», особенно в связи с установками инфанта Дона Энрики. В этой хронике мы имеем описание всех приготовлений, как и их героическое воплощение в жизнь, четыре года спустя после заключения мира с Кастилией. Впервые появляется наше чувство экспансионизма и, как следствие, новое национальное чувство, которое отныне проецируется в сторону моря.

В «Хронике открытия и завоевания Гвинеи», написанной в 1448 году, нам в деталях разъясняются португальские Открытия вплоть до этой даты. Зурара неизменно силится подчеркнуть кондиционализм религиозного типа. Наш экспансионизм и подчеркиваемое призвание к морю предстают перед нами сосредоточенными в гигантской фигуре инфанта Дона Энрики. В этой хронике Зураре доставляет удовольствие чествовать новый универсалистский дух Португалии – тот дух, которому предстоит определять будущее нации на протяжении веков.

Зурара вступил в союз с рядом важных лиц и писал хроники по их заказу или по настойчивым просьбам некоторых из их родственников. Мы имеем «Хронику графа Дона Педру ди Менезиша», написанную между 1459 и 1463 годами. Этот граф был первым капитаном Сеуты. Здесь мы присутствуем при битвах с Маврами, намеревавшимися вернуть Сеуту, – битвах, которые продлились все двадцать два года его капитанства. Хроника была написана по просьбе герцогини ди Браганса, дочери упомянутого графа.

Мы имеем также «Хронику Дона Дуарти ди Менезиша», сына Дона Педру, написанную между 1464 и 1468 годами. Она повествует о деяниях Дона Дуарти от битвы при Алкасер-Сегер[81] до 1464 года, когда он умер при попытке спасти жизнь Дону Афонсу V во время столкновения в Бенакофу.

Утеряны «Хроника Дона Фернанду», графа де Вила-Реал, а также следующие: «Хроника Дона Дуарти» и часть «Хроники Дона Афонсу V».

II.

Хотя Зурара и обладал тем же страстным стремлением к правде, которое унаследовал от Фернана Лопиша, со всем тем его пути или методы ее достижения достаточно отличаются от тех, что он унаследовал от этого старого хрониста. Вместо того, чтобы следовать методу исторической причинности, Зурара снова берется за исторический метод прагматического типа, если мы примем во внимание, что его исторические повествования в основном направлены на то, чтобы восславить описанных в них героев, или же тех, кому была посвящалась хроника. Мы можем также подчеркнуть, что панегирический стиль весьма часто присутствует в его повествованиях. Не не обошлось также и без определенных намеков на пышную жизнь двора Дона Афонсу V. Мы разоблачим уже здесь попытки прославления этих «баронов знаменитых» (baroes assinalados), к которому позже обратится Камоэнс.

Его стиль живой и поясняющий и в некоторых случаях даже в высшей степени эмоциональным, однако такие литературные приемы, как длинные фразы, чересчур частое использование подчиненности и бич относительных местоимений порою делают его несколько утомительным или тяжеловесным.

III Хроника открытия и завоевания Гвинеи

Эта хроника представляет собой документ неоценимого значения для истории Португалии и эволюции мира. Речь идет, в действительности, о первой книге, посвященной странам западного побережья Африки, расположенным по ту сторону мыса Божадор. Первенство португальских открытий стало, таким образом, неоспоримым.

Бесстрашные мореплаватели были живыми свидетелями эпизодов реалистичных, но вместе с тем и эпических, которые они переживали день за днем, год за годом. Именно благодаря знаниям, приобретенным на побережье Гвинеи, португальские мореходы, используя технику, превышавшую технику других народов, бесстрашно продвинулись вплоть до «Сумрачного моря», проникли в него и миновали, неизменно следуя в направлении Индии, Дальнего Востока. Португалия в эти времена приготовилась ко всему, и

Если больше было бы миров, она б достигла их[82].
На протяжении всей хроники мы обнаруживаем обширную эрудицию, как видно по приводимым Зурарой цитатам и его ссылкам на многих великих писателей древности и начала средних веков. Обладает он и широкими познаниями в астрологии.

Он сделал все, что смог для углубления исторического познания, как через письменные свидетельства, так и изустные данные, что наглядно доказывают главы этой нашей «Хроники». Ему были известны планы Дона Жуана I[83] по взятию и владению Сеутой и даже Гибралтара,в том смысле, чтобы получить ключ к Средиземноморью.

Его приверженность истине неоспорима. Он даже предпочитает оставить некоторые сюжеты неоконченными, когда не располагает историческими данными, могущими гарантировать ему абсолютную подлинность. В остальном он – писатель-современник событий, о которых нам повествует. Примечательно его проживание рядом с гением наших открытий – принца и инфанта Дона Энрики, которого Зурара едва не боготворил. Он лично знал главных первооткрывателей, о которых нам рассказывает, будучи надежным свидетелем их несравненного бесстрашия. Следует обратить внимание, что среди первых мореплавателей более пятидесяти являлись придворными слугами инфанта, получившими должную подготовку и образование для свершения той огромной задачи, что была им доверена.

Эта хроника имеет уникальное значение, поскольку ей удалось сохранить большую часть труда Афонсу Сердейры, ныне утерянного. Этот труд назывался «История завоеваний португальцев вдоль побережья Африки». Сегодня «Хроника» является драгоценным кладезем, позволяющим восполнить, по крайней мере частично, невозместимую потерю морских архивов Сагриша[84].

До появления этой рукописи в Парижской королевской библиотеке, по которой было выполнено первое издание в Париже в 1841 году – издание, которому мы здесь досконально следуем – были известны только указания Жуана ди Барруша, написавшего четырнадцать глав, в основе которых лежало «нечто рассеянное, разделенное на бумаги и вне того порядка, которого он, Гомиш Ианиш, придерживался в процессе сего открытия» (см. «Decada I», кн. II, гл. 1.).

Существует также свидетельство Фрея Луиша ди Сузы[85], который, возможно, видел кодекс, ныне хранящийся в Парижской библиотеке, так как этот писатель описывает девиз инфанта – ”Talant de bien faire”, – заверяя нас, что «видел это в одной книге, кою инфант повелел написать об успехе сих открытий (…). Сию книгу послал инфант одному из королей Неаполитанских, и мы видели ее в городе Валенсии Арагонской среди некоторых вещей во внутренних покоях герцога Калабрийского, последнего потомка сих князей по мужской линии, каковая там пришла к концу, имевшего титул и должность вице-короля» (Historia de S. Domingos, parte I, liv. IV, cap. 15).

Следует обратить внимание, что эта «Хроника» была написана и закончена в 1448 году, т.е. на шесть или семь лет ранее прибытия Кадамосто в Португалию[86].

Как мы уже видели, Зурара закончил эту хронику в 1448 году, намереваясь издать второй том, посвященный открытиям, совершенным во времена инфанта, смерть которого пришлась на 1460 год.

IV Рукописи

Фундаментальной является рукопись, известная как «Манускрипт Парижской королевской библиотеки». Мы следуем ему целиком, поскольку другие являются гораздо менее качественными и не представляют ничего примечательного. Именно эта рукопись была издана первой, после ее обнаружения виконтом ди Каррейрой, с ценными примечаниями и предисловием виконта ди Сантарена, у которого мы заимствуем некоторые примечания, как это будет видно в соответствующих местах.

Это пергаментная рукопись, содержащая гравюру инфанта Дона Энрики с его гербом и девизом ”Talant de bien faire”[87].

Существуют еще три рукописи, которые мы перечислим в следующем порядке.

1. Так называемый «Манускрипт Валентина Фернандиша» из Мюнхенской библиотеки. Эта рукопись, очевидно, была скопирована с бумаг Жуана ди Барруша – вышеупомянутых бумаг, датируемых 1506 годом. Эта рукопись с большими дефектами воспроизводит весьма небольшую часть парижской рукописи.

2. «Манускрипт Национальной библиотеки Мадрида», который воспроизводит парижскую рукопись почти целиком. Это копия конца XVIIII века.

3. «Манускрипт Мюнхенской библиотеки», представляющий собой копию XVII века, практически соответствующую парижской рукописи.

По нашему мнению, эти данные послужат пояснением для наших рассудительных читателей и в то же время – исчерпывающим обоснованием выбора именно Парижской рукописи для этого нового, полностью актуализированного издания драгоценной «Хроники открытия и завоевания Гвинеи».

Использованная методология

Для того чтобы дать полноценное разъяснение нашим рассудительным читателям, перечислим ниже установки, которых мы придерживались, представляя эту важнейшую хронику.

1. Мы предприняли актуализацию, сколь возможно полную, всего текста хроники. Нами были удалены двойные гласные; было исключено использование буквы ”y”; мы также устранили гласные и согласные, ныне не используемые или не передаваемые на письме.

2. Мы не производили изменений, которые могли бы исказить использованные Зурарой вокабулы, даже в тех случаях, когда подобное допущение вынуждало нас давать пояснения или примечания.

3. Мы сохранили все слова, сегодня являющиеся архаизмами, поскольку, по нашему мнению, было бы предательством по отношению к автору и его аутентичности производить замену этих слов современными. Когда подобное встречается, мы предпочитаем делать примечания, весьма пространные, хотя бы это и могло показаться несколько утомительным. Мы всегда отдавали приоритет аутентичности представляемого произведения, поскольку только таким образом читатели смогут полностью видеть, что оно собой представляет во всей его первозданной ценности.

4. Что касается синтаксиса Зурары, то мы скажем, что он достаточно запутан, а в некоторых случаях – даже отчасти латинизирован. Мы ничего не меняли, поскольку это означало бы исказить автора, который был великим первопроходцем на тернистом пути всех форм подчиненности. Неудивительно, что в некоторых (нечастых) случаях можно запутаться в хитросплетениях подчиненности. Когда текст представлял серьезные трудности, мы предпочитали идти путем примечаний. Мы не осмеливаемся менять первозданный и исторически верный текст этого великого писателя первоначальной прозы.

5. Также можно будет убедиться, что неизменно прилагаются большие усилия по разъяснению авторской мысли, хотя и при уверенности, что сохраняется весь ее средневековый привкус.

6. Мы оставляем читателям задачу поочередно различить значение глагола "ser" («быть»): в одних случаях он означает «быть», в других – «находиться» (”estar”). Это второе значение встречается весьма часто. Нечто подобное мы можем сказать и о глаголе "haver" («иметь»), который в некоторых случаях имеет современное значение; в других же – многочисленных – случаях – значение «иметь» (”ter”), а в некоторых даже «существовать» (”existir”).

Мы не меняли значение этих глаголов ни в одном случае, чтобы дать ощутить особенности первоначальной португальской прозы.

Эта хроника имеет объяснительный план, что резко отличает ее от издававшихся ранее. Поэтому она занимает подобающее ей место и в наши дни. Подтверждением тому – примечания, которыми она сопровождается, чтобы дать необходимые детали для ее полноценного изучения и оценки.

Благодаря этой новой методологии сегодняшние читатели во всем мире будут иметь возможность ближе познакомиться с этим документом, имеющим неоценимое значение для изучения первого и решающего этапа Открытий и завоеваний. Здесь мы имеем величественную вспышку света, которая озарит – прямо сейчас – поступь великого героизма первопроходцев ВЕЛИКОГО ПРИКЛЮЧЕНИЯ XV столетия.

Рейш Бразил

ПИСЬМО, КОТОРОЕ ГОМИШ ИАНИШ ДИ АЗУРАРА, КОМЕНДАДОР[88] ОРДЕНА ХРИСТА, НАПИСАЛ ГОСПОДИНУ КОРОЛЮ, КОГДА ПОСЛАЛ ЕМУ ЭТУ КНИГУ

Весьма высокий и весьма превосходительный принц и весьма могущественный господин.

Как о том лучше известно Вашему Высочеству, одним из свойств великодушия является желание прежде давать, нежели брать, и по причине того, что людям не может быть дано вещи большей в этом мире, нежели почесть, коя, говорит философ[89], всем желанна естественным образом, словно некое великое благо, ибо из всех телесных вещей она есть величайшая, но не лучшая. И, следовательно, говорит он, награда в виде почести должна быть отдана тому, кто весьма благороден и превосходен, награда же в виде выгоды – тому, кто есть мастер своего дела. Точным свидетельством тому, что так оно и есть, то [обстоятельство], что не можем мы воздать большего, нежели почесть, ни Богу, ни наиболее достойным и добродетельным [среди людей] в знак признания и в награду за их добродетели.

И хотя в деяниях Ваших могут встретиться вещи, весьма достойные великой почести, из коих Вы вполне могли бы приказать составить целый том, Ваша Милость, поступая с подлинным великодушием, пожелали ее прежде дать, нежели получить. И тем более велико великодушие Ваше, чем в большей степени даваемое является вещью благородною и превосходною.

По сей причине, когда Ваша Милость в прошлом году находилась в сем городе, Вы сказали мне, сколь желали бы узреть переложенные на бумагу деяния господина инфанта дона Энрики, Вашего дяди, так как знали, что и если и достигли некоторые католические принцы в мире сем совершенства по части геройских добродетелей, то он должен был бы считаться за одного из главных [среди них]. По причине сего Вы повелели мне, дабы я потрудился узнать весьма правдиво манеру, коей всегда держался он в жизни, как бы ни проходили деяния его. И чтобы, когда обо всем будут надлежащие сведения, я посвятил себя записыванию сего в наилучшем виде, каком только смогу; при сем я ссылался на цитату из Туллия[90], каковой говорит, что не достаточно человеку делать хорошее дело, но также подобает и делать его хорошо, ибо Вам думалось, что будет ошибкою, если от столь святой и столь добродетельной жизни не останется образца – не только для принцев, что после Вашего века будут владеть сими Королевствами, но также и для всех прочих [принцев] в мире, кои бы из описания ее извлекли [для себя] знание; по каковой причине здешние уроженцы возымели бы основание посетить его гробницу и свершить при том божественные жертвы для вящей его славы. Чужеземцы же имели бы пред очами имя его и воздавали бы великую хвалу его памяти.

И потому как мне, во исполнение повеления Вашего, известно, что не столько тем делаю службу Вам, сколько блага себе самому, безо всякого иного ответа принялся я за работу.

Однако, господин, уже начав, узнал я, что допустил ошибку, вмешавшись в то, о чем хорошо не ведал, ибо слабым членам и легкая ноша кажется чрезмерною. По сей причине, господин, прилагая усилия, [проистекающие] от той воли, что хороших слуг заставляет ощущать тяжкие вещи легкими и годными к завершению, я трудился над тем, чтобы закончить сие наилучшим образом, каким только мог, хотя и признаюсь Вам, что не вложил в то соразмерного усердия, как мне подобало, по причине иных забот, что в ходе [сего] труда у меня прибавились.

Однако, таким, каков он есть, я направляю его Вашей Милости, и, ведая, что сие доставит вам удовольствие, почту это наградою за сию работу. И потому, господин, св. Иероним[91] говорил в одном письме, что тот, кто пишет, многих делает судьями, ибо среди множества наличествуют большие разногласия, как в понимании, так и в предпочтениях. И есть некоторые, что полагают, будто большинство деяний пишутся вследствие зависти или же недоброжелательства. То же, что говорится о добродетели и славе достойных, легкомысленно почитается ими за ложь, когда происходит некая вещь из числа тех, что им представляются. Как восклицает Саллюстий[92] в начале своего Катилинария (Catilinario), если те, кто мой труд порицать станет, не будут обладать достаточною мудростью и весом, не дозволяй из милости, чтобы труд твой был в силу сих причин осужден, но в силу сего пусть узрят в нем подобные высокие добродетели, хотя бы и сомнительные для какой-нибудь смертной плоти, и пусть узнают, что подчас отсутствие обычая заставляет выглядеть сильным то, что по обычаю почитают за легкомысленное и годное к завершению.

Однако, весьма высокий и весьма превосходный принц, все сии вещи к Вам не относятся, ибо знаток чужих деяний не имеет обыкновения судить легкомысленно. И в том, что уже сказано, с добрым намерением, сентенция всегда извлечет наилучшую часть.

И Бог, что миром правит и владеет, да хранит Вас от опасности, а также от бесчестия, и да наполнит жизнь Вашу и великое бытие почестью, здравием, богатством и довольствием. Аминь.

Писано в Лиссабоне 23 февраля 1453 года.

ХРОНИКА ДОСТОСЛАВНЫХ СОБЫТИЙ, КОИ ПРОИЗОШЛИ ПРИ ЗАВОЕВАНИИ ГВИНЕИ ПО ПРИКАЗУ ИНФАНТА ДОНА ЭНРИКИ

Здесь начинается хроника, в коей записаны все достославные деяния, свершенные при завоевании Гвинеи, по приказу весьма высокого и весьма славного принца и весьма достойного сеньора инфанта дона Энрики, герцога Визеу и сеньора Ковильянского, управителя и наместника рыцарства ордена Иисуса Христа. Каковая хроника была собрана в сем томе по приказу весьма высокого и весьма превосходного князя и весьма могущественного сеньора короля дона Афонсу Пятого Португальского.

ГЛАВА I Коя есть пролог, где автор показывает, каково будет его намерение в сем труде

Обыкновенно мы бываем научены тем опытом, что всякое благодеяние требует благодарности. И хотя бы благодетель не жаждал ее для себя лично, ему следует желать ее, дабы принимающий [благодеяние] не остался жестоко оскорблен там, где дающий явил высокую добродетель. И столь особую связь имеют сии два акта, а именно, предоставление и благодарение, что первое требует второго в силу долга, и коли бы первое не имело места, невозможным было бы совершение благодарности в мире. И посему святой Фома[93], что среди докторов-теологов был наиболее славным наставником, говорит во второй части второй книги «Теологии», в сто восьмом разделе, что любое деяние естественным образом возвращается к той вещи, от коей происходит изначально; и посему, поскольку дающий является главною причиной добра, другим получаемого, в силу естественного закона требуется, чтобы содеянное им добро вернулось к нему виде подобающей (convinhavel) благодарности. И по сему возврату мы можем постигнуть естественное сходство между творениями природы и теми, что дают моральную помощь, ибо все вещи несут с собою надлежащее возвращение, беря начало от своих истоков и продолжая следование свое до тех пор, пока в конце к ним же не вернутся. И в подтверждение сего говорит Соломон в книге Екклесиаста, что солнце рождается над землею и, свершив круг над всеми вещами, возвращается на свое место, где оно начало восходить[94]; также и реки проистекают из моря и, не переставая следовать течению своему, постепенно в него же [море] и возвращаются. Сходная вещь происходит и в моральной жизни, ибо всякое добро, что от щедрой воли проистекает, точно следует течению своему до тех пор, пока не достигает надлежащего получателя; и затем, согласно порядку, возвращается в то место, где щедрость (liberaleza) позволила ей явиться на свет. И вследствие такого возвращения свершается сладостный союз между добро творящими и добро получающими, о каковом [союзе] ведет речь Туллий, говоря, что никакая иная услуга не есть более необходимая, нежели благодарность, чрез кою добро возвращается к предоставившему его.

И поскольку весьма высокий и весьма превосходный князь и весьма могущественный сеньор король дон Афонсу Пятый, каковой при написании сей книги милостью Божией царствовал в Португалии (да умножит Бог милостью Своею царствование его в летах и добродетелях), увидел и узнал о великих и весьма достославных деяниях сеньора инфанта дона Энрики, герцога Визеу и сеньора Ковильянского, своего весьма почитаемого и возлюбленного дяди, — кои показались ему столь особыми среди многих, что содеяны были некоторыми христианскими князьями в сем мире, — то ему показалось, что ошибкою было бы не иметь о них утвержденной памяти для сведения людей, в особенности по причине великих услуг, что оный сеньор неизменно оказывал прошлым королям и ему самому, а также вследствие великого благодетельства, что чрез него получили земляки его. Посему повелел он мне, дабы я со всем усердием посвятил себя настоящему труду; и так как немалая часть прочих его [инфанта] деяний рассеяна по хроникам королей, что в его время были в Португалии, — как те [дела], что содеял он, когда король дон Жуан, отец его, отправился покорять Септу (Cepta) [Сеуту][95]; когда он по собственному почину, сопровождаемый своими братьями и многими иными великими сеньорами, отправился снимать осаду с оного города; и затем, в царствование славной памяти короля дона Эдуарти, отправился по его приказу на Танжер, где приключились многие весьма достославные вещи, о коих в истории его содержится упоминание, — то посему все, что следует далее, [есть то, что] содеяно было по его приказу и повелению (не без великих издержек и трудов) [и] собственно ему может быть приписано. Ибо, хотя во всех королевствах и составляют общие хроники своих королей, тем не менее, не перестают [также] записывать отдельно деяния некоторых их вассалов — когда величие их столь достославно, что есть причина сделать отдельную запись; как это было сделано во Франции применительно к деяниям герцога Жуана, сеньора ди Лансана (Lanca)[96], и в Кастилии — к деяниям Сида Руя Диаса[97], а также и в нашем королевстве применительно к деяниям графа Нуналвариша Перейры[98]. Каковою вещью царственные князья не должны быть недовольны, ибо тем более возрастает слава их, чем более владычества имеют они над величайшими и наиболее превосходительными персонами — ведь ни один князь не может быть велик, если не царит над великими, и богат, если не властвует над богатыми. И посему говорил тот добродетельный римлянин Фабриций[99], что скорее желал бы быть господином тех, кто владеет золотом, нежели самому обладать золотом.

И поскольку оные деяния были поведаны многими и различными (desvairadas) людьми, то и записаны они различно во многих местах. И так как король, наш господин, полагал, что не подобает, дабы ход одного лишь завоевания был поведан многими способами — ведь все служат одной цели, — то по сей причине повелела мне его милость потрудиться их собрать и упорядочить в сем томе, дабы читатели могли получить более совершенное знание о них.

И дабы мы возвратили благодеяние чрез благодарность тому, от кого мы его получили, как начал описывать я в начале сей главы, мы последуем примеру того святого пророка Моисея, каковой, желая, чтобы не были забыты блага, дарованные Богом народу Израиля, много раз повелевал принимавшим [те блага], дабы записывали они их в своих сердцах так же, как в книге, коя может являть взирающим (esguardadores) в ней написанное.

И, когда узрели пришедшие после [Моисея], что память об обидах всегда свежа, а благодеяние вследствие забывчивости вскоре исчезает (asinha perece), то поставили знаки, кои должны были оказаться долговременными, на каковые глядя могли бы помнить люди о благе, что получили во времена минувшие. И сходным образом написано об Иисусе [Навине], коему приказал Бог взять двенадцать больших камней из средины реки Иордан и отнести их туда, где был разбит лагерь после того, как все перешли[100]. И сие было сделано в память о необычайном чуде, что сотворил Бог в присутствии народа, разделив воды таким образом, что верхние выросли ввысь, не распространившись в ширину, а нижние совершали движения до тех пор, пока река не пересохла.

И поскольку некоторые все еще полагали, что чрез такого рода знаки не было совершенно известно о содеянном (подобно тому, как видим мы, что столпы Геркулеса[101] не дают зрящим их точного знания о том, что поставили их в память о завоевании им Испании), взяли они за обычай записывать то, что иначе (doutra guisa) не могло быть должным образом запомнено.

В подтверждение сего рассказывается в книге царицы Есфирь, что царь Ассуер (Assueiro)[102] держал записи обо всех значительных услугах, ему оказанных, и в определенное время повелевал читать их, дабы вознаградить их оказавших. Схожим образом король дон Рамиро, не желая, чтоб изгладилась из памяти испанцев великая помощь, оказанная им блаженным апостолом святым Иаковом (Santiago) (когда тот освободил их от власти мавров и пообещал быть нашим помощником во всех будущих с ними сражениях), повелел написать историю сего события в числе привилегий, дарованных им во исполнение обетов; каковые [привилегии] получает ныне церковь в Сантьяго[103] отовсюду из Испании, где в ту пору жили христиане[104].

Подобная забота, выказанная древними, должна быть введена в обычай в наше время. И так как наша память более слаба, нежели их, и в меньшей степени помнит о получаемом добре, — тем более заботы должны вкладывать мы в то, чтобы всегда иметь пред очами блага, от других нами полученные, каковые не могут быть забыты без того, чтобы сие не почли за тяжкое оскорбление (doesto).

И поскольку мы в нижеследующих деяниях получили от Бога великое благо тремя путями (первый — чрез многие души, что были и еще будут спасены, из рода тех, что уже имеем мы под своею властью; второй — чрез великую пользу, что обыкновенно получаем от них, пребывающих у нас в услужении; третий — чрез великую почесть, коею пользуется наше королевство во многих краях, подчиняя себе столь огромную мощь врагов так далеко от нашей земли), посему мы переложим сие на память во славу Божию и достославную память того сеньора, коего выше уже назвали, и дабы почтить многих верных слуг его и иных добрых мужей нашего королевства, что во свершение оных деяний доблестно потрудились.

И поскольку оная хроника в особенности посвящается сему сеньору, мы хотим тотчас повести речь об обычаях его и добродетелях, а также его внешнем виде, дабы последовать стилю некоторых истинных авторов, коих отдельные хроники мы уже видели.

ГЛАВА II. Посвящение автора

О ты, принц, немногим менее, чем божественный! Молю я твои священные добродетели, дабы они со всем терпением вынесли неспособность дерзновенного моего пера, что возжелало испробовать столь высокую материю, как оглашение твоих доблестных дел, достойных такой славы, коих вечное бытие, при счастливом исходе [моего предприятия], вознесет твою славу с великою почестью для памяти твоей, не без полезного наставления всем князьям, что последуют твоему примеру; ибо, поистине, не без причины прошу я прощения у добродетелей твоих, ведая сколь скудно умение мое для того, чтобы справиться с подобною задачей, когда с гораздо большим основанием ожидаю я быть порицаем за недостаточность того, что мне должно [сказать], нежели осужден (prasmado) за то, что говорил чрезмерно.

Твоя слава, твои лавры, твоя известность наполняют слух мой и занимают взор мой до того, что не ведаю я, к чему обратиться вначале. Слышу я мольбы невинных душ тех варварских народов, числом почти бесконечных, коих древний род с начала мира никогда не зрел божественного света, и кои твоим гением, твоими бесконечными издержками, твоими великими трудами приведены на истинный путь спасения; каковые, омытые водами крещения и умащенные святым елеем, отпущенные из той презренной юдоли, ведают, сколько мрака таилось под подобием света во дни их предшественников. Однако не скажу я, с каким благочестием, созерцая божественную мощь, постоянно молят они о награде за великие твои заслуги; каковая вещь не может быть порицаема тем, кто глубоко изучит (escoldrinhar) сентенции святого Фомы и святого Григория[105] о знании, коим обладают души о тех, от кого в мире сем получили или получают пользу.

Я вижу тех гарамантов (Garamantes) и фиопов (Tiopios), что живут в тени горы Кавказа[106], черных цветом, ибо пребывают прямо напротив апогея солнца, каковое, находясь в голове Козерога, опаляет их дивным жаром, как видно по движению центра его эксцентрика, или, говоря иначе, вследствие того, что соседствуют они с выжженным поясом; и [вижу я] индийцев, великих и малых[107], всех одинаковых цветом, что упрашивают меня написать о стольких дарах [твоих] в виде денег и одежд, проходе кораблей, личном гостеприимстве, что получили от тебя те, кто ради посещения апостола[108] или же возжаждав узреть красу мира, достиг пределов нашей Испании.

Мне внушают страх те жители Нила, коих огромная толпа заняла пределы того древнего и почтенного города Фив[109], ибо зрю я их надевшими твои галуны (divisa), плоть же их, что никогда не знала платья, ныне облачена в одежды разнообразных цветов, шеи же женщин их украшены драгоценностями богатой отделки, из злата и серебра.

И что содеяло сие, если не величина твоих издержек и не труд твоих слуг, подвигнутых доблестным гением твоим, коим перенес ты до пределов Востока вещи, созданные и изготовленные на Западе?

Но не возымели того же действия мольбы и голоса тех [народов] — хотя и много их было, — что жалобы от величия немцев и от благородства Франции, и от мощи Англии, и от мудрости Италии[110], сопровождаемые иными [жалобами] различных народов и языков — всех исключительного происхождения и достоинства.

— О ты, — говорят [мне] сии, — что забираешься в лабиринт[111] подобной славы, почему занят ты одними восточными народами? Поговори с нами, пересекающими земли и опоясывающими округлость земли, изведавшими дворы князей и дома великих сеньоров. Знай, что не найдешь там другого, коего сможешь уравнять в превосходстве славы с сим [сеньором], если оценишь ты по справедливости все принадлежащее великому принцу, таким образом, что с основанием сможешь назвать его храмом всех добродетелей.

Но до чего же жалуются, как я вижу, [жители] нашего королевства оттого, что поставил я вперед их некоторые иные народы! Здесь повсюду встречаю я великих сеньоров, прелатов, фидалгу[112], вдовствующих донн, рыцарей орденов, учителей святой веры вместе со многими обладателями степеней всех наук, юными школярами, несметными отрядами эшкудейру (escudeiros)[113] и людей благородного воспитания, мастеровыми-механиками и неисчислимым множеством [иного] люда. Одни показывали мне поселки и замки; другие — местности и равнины; иные — коменды[114] с высокими доходами; иные — великие и зажиточные королевские имения (reguengos); иные — фермы, сельские усадьбы и вольности; иные — свидетельства о пенсиях и браках; иные — злато и серебро, деньги и ткани; иные — здравие тел и избавление от опасностей, что чрез тебя получили; иные — несчетных слуг и служанок; иные рассказывали мне о монастырях и церквях, что ты восстановил и отстроил заново, с великими и богатыми украшениями, что принес ты в дар многим благочестивым местам; иные показывали мне следы от оков, что носили в неволе, из коей ты вызволил их.

Что сказать мне о бедных нищих, коих вижу я пред собою нагруженными подаянием? И о великом множестве монахов всех орденов, что показывают мне одежды, коими укрыл ты их плоть? И об изобилии продовольствия, коим восполнил ты нужды их?

Я окончил бы уже сию главу, коли не узрел бы прибытие множества нагруженных кораблей с высокими парусами, с островов, что населил ты в великом море Океане, каковые [острова] заклинали меня подождать их, ибо желали доказать, что не должно им оставаться за пределами списка сих [земель]. И они показали мне свои огромные загоны для скота и свои долины, все полные сахара, коего много развозили по миру; и приводили в свидетели великого своего довольства всех жителей королевства Алгарви[115].

— Спроси, — молвили они, — когда еще узнали сии люди о том, что есть изобилие хлеба, если не после того, как наш принц населил пустынные острова, где не было населения иного, кроме горных зверей (alimarias monteses)!

И они показали мне большие пасеки с ульями, полные пчелиных роев, откуда немалые грузы меда и воска доставляют в наше королевство; и великие высоты уходящих в небо домов, что строились и строятся из дерева тех мест[116]. Для чего стану говорить я о стольких вещах, что были явлены мне во славу твою, о коих мог бы написать без ущерба для истины?

Иные голоса, весьма противные тем, что доселе рассмотрел я, огласили слух мой; к каковым испытывал бы я великое сострадание, если бы не находил их [пребывающими] вне нашего закона, ибо со мною говорили неисчислимые души мавров по ту и по эту сторону [пролива], многие из коих были убиты копьем твоим в войне весьма жестокой, что всегда вел ты с ними[117]. Иные вызвались [явиться] предо мною, отягощенные кандалами, с благочестивым смирением, взятые в неволю твоими кораблями, при великой телесной силе твоих вассалов; но в сих заметил я, что не столь жаловались они на последнюю свою долю, сколь на первую, и сие от того обманчивого заблуждения, в коем оставил их тот лживый схизматик Мафамед (Mafamede)[118].

И так завершаю я свое начало; и коли великие твои добродетели вместе с превосходством благородных и великих твоих деяний понесут какую-либо утрату по причине малости моих знаний и грубости моего таланта, я молю великодушное твое величие, дабы ты, явив милосердие, закрыл глаза на вину мою.

ГЛАВА III. В коей рассказывается о роде, из коего происходит инфант дон Энрики.

Две вещи подвигают меня сказать в сей настоящей главе о роде сего благородного принца.

В первую очередь, то, что продолжительная давность веков удаляет из памяти самое знание о делах прошлого, и коли бы записи не являли их пред нашими очами, то вовсе слепо было бы познание наше относительно сего. И, так как ради того, чтобы представить настоящее тем, кто придет [после нас], я и усаживаюсь писать, то не должно мне обойти молчанием знатность столь высокого рода — ведь сия книга сама по себе должна была бы содержать отдельный том, ибо может случиться, что те, кто прочтут сию [книгу], не узнают о том, что содержится в остальных.

Сие, впрочем, будет кратко, дабы мне не удаляться чрезмерно от моего намерения.

Во вторую очередь [я делаю сие] для того, чтобы нам не приписать столько добродетели одному определенному местонахождению, но [также] уделить некоторое внимание первым из предшественников, ибо верно то, что знатность рода, добро соблюденная одним из потомков его, — зачастую чрез избежание бесчестия или же приобретение каким-либо путем превосходства, — побуждает к доблести и укрепляет сердце пред лицом еще больших тягот.

По каковой причине подобает вам знать, что король дон Жуан, бывший десятым королем в Португалии, тот, что одержал победу в великой битве при Алжубарроте и захватил (filhou) весьма благородный город Септу в земле Африканской, был женат на донне Филиппе, дочери герцога Аленкастрского (duque de Alencastro) и сестре короля дона Энрики Английского[119]; от каковой имел шесть законных детей, scilicet, пятерых инфантов и одну инфанту, коя затем была герцогинею Бургундской[120] (я оставляю в стороне некоторых [иных детей], что в юном возрасте встретили свой конец); из каковых детей сей [принц Энрики] был третьим. И, таким образом, среди предков отца и матери род сего [принца] охватывает и включает самую благородную и самую высокую кровь христианства. И он был также братом короля дона Эдуарти и дядею короля дона Афонсу — королей, что после смерти короля дона Жуана царствовали в Португалии.

И сие, как мною сказано, затрагиваю я кратко, ибо коли более пространно пожелал бы объявить о том, то поднял бы столько дел, что на любом из них, каковому пожелал бы следовать в меру необходимости, пришлось бы столь долго останавливаться, что поздно вернулся бы я к первому своему началу.

ГЛАВА IV. Коя говорит об обычаях инфанта дона Энрики.

Мне кажется, что я написал бы чрезмерно, коли пожелал бы пересказать пространно все подробности, что некоторые историки имеют обыкновение описывать о тех князьях, коим предназначали свои истории. И посему при описании их деяний, стремясь возвеличить их доблести, они начинали с дел, что те свершили в первом своем возрасте.

И хотя возможно предполагать, что авторы подобного дарования не допустили бы какой-либо вещи, не имея определенной на то причины, я в настоящем отдаляюсь от подобного описания, зная, что в сем месте [сие] будет не особо нужным трудом. Равным образом не намерен я пространно рассуждать о телесном облике, ибо много было в мире сем обладателей весьма пропорциональных черт, кои чрез постыдные свои пороки великий урон понесли для своей славы. И, дабы не говорить более ничего иного (que al nom seja), достаточно того, что по сему поводу сказал философ[121], scilicet, что телесная красота не есть совершенное благо.

И, возвращаясь, таким образом, к моему намерению, я говорю, что сей благородный принц ростом тела достигал доброй высоты и был человеком плотного сложения, с широкими и сильными членами; волосы имел несколько стоявшие; цвет [тела] от природы [имел] белый, однако, вследствие продолжительного труда, [цвет] со временем приобрел иной вид. Наружность его с первого взгляда внушала страх непривычным [к ней]; в гневе [бывал он] безудержен (хотя и в редких случаях), и при том имел вид весьма грозный. Твердость сердца и острота ума достигали в нем весьма отменной степени; никто не мог сравниться с ним в стремлении завершить великие и высокие деяния. Сластолюбие и корысть никогда не находили приюта в груди его, ибо был он столь умерен с первого же своего поступка, что всю свою жизнь провел в целомудренной чистоте; и, таким образом, девственным приняла его земля.

И что же могу сказать я о величии его, как не то, что было оно предельным среди всех князей мира? Сей [принц] был князем без короны[122], по моему разумению, имевшим [при себе] наибольшее число наилучших из людей, им же воспитанных. Дом его был общим приютом для всех добрых [мужей] королевства, и еще более — для чужестранцев; какового [принца] великая слава вынудила его весьма увеличить свои издержки, ибо обычно находились при нем люди разнообразных народов, столь далеких от нашего обычая, что почти все почитали сие за чудо; от какового [принца] ни один [из тех людей] никогда не мог уйти без полезного [для себя] благодеяния.

Все свои дни проводил он в величайшем труде, так что среди всех народов людских поистине нельзя сказать ни об одном [человеке], что он в большей мере сделался бы господином самому себе. Едва ли можно было бы счесть, сколько ночей очи его не ведали сна, тело же [было] столь упорно, что почти казалось, будто он преобразил [человеческую] свою природу, сделав ее иною. Такова была продолжительность труда его, и таким суровым образом [он совершался], что подобно тому, как поэты измыслили, будто Атлас, гигант, держал небеса на своих плечах[123] (по причине великого познания, кое было в нем относительно движения небесных тел), так же и у людей нашего королевства вошло в пословицу, что великие труды сего принца сокрушали высоты гор.

Что сказать мне, нежели то, что вещи, казавшиеся людям невозможными, непреходящая его сила заставляла казаться легкими?

Был он человеком великой рассудительности и авторитета, благоразумным и добропамятным, однако в некоторых случаях медлительным — либо вследствие власти, кою имела флегма над его нравом, либо же по причине выбора его воли, движимой некою определенной целью, людям не ведомою. Манеры его были спокойны, а слова мягки; [был он] тверд в горести и смирен в благоденствии.

Уверен я, что никогда ни один князь не имел вассала такого положения, ни тем более, с немалым основанием, чтобы тот выказывал ему такое же повиновение и почтение, каковые являл он королям, что в его время были в Португалии, особенно же — королю дону Афонсу в начале его царствования, как о том в его хронике более пространно вы можете узнать[124].

Никогда не знали в нем ни ненависти, ни недоброжелательства в отношении какого-либо человека, сколь бы тяжко тот ни провинился перед ним. И таково было его благодушие относительно сего, что сведущие люди порицали его за то, что ему недоставало распределительной справедливости (justica distributiva)[125], ибо и во всех остальных делах держался он того же. И сие полагали оттого, что некоторых из слуг своих, что покинули его при осаде Танжера (каковое было самым опасным из происшествий, в коих он только находился, как прежде, так и после того[126]), не только оставил он без какого-либо наказания и примирил с собою, но даже и наградил по преимуществу, сверх некоторых иных, добро ему служивших; каковые [награды], согласно людскому суждению, были далеки от их заслуг. И только сей его недостаток нашел я, каковой [подобает] для вас отметить. И так как Туллий предписывает[127], дабы автор относительно своего сочинения мог бы обосновать то, что представляется ему справедливым, в шестой главе сего труда я сделаю о сем некоторое оглашение, дабы остаться мне истинным писателем.

Весьма малую часть своей жизни пил он вино, и сие было вскоре с началом его возмужания; однако затем на всю свою жизнь лишил его себя. Великую любовь всегда питал [он] к государственным делам сих королевств, посвящая большую часть своего труда благому их развитию; и весьма радовался, испытывая пробные новшества для всеобщей пользы, хотя бы то и было сопряжено для него с великими издержками. И тем же образом услаждался он ратным трудом, в особенности против врагов святой веры; и в равной мере желал мира со всеми христианами.

Обычно был он любим всеми, ибо почти всем приносил пользу и никому — вреда. Ответы его бывали неизменно ласковы, и весьма чтил он ими положение каждого из людей, не преуменьшая его состояния.

Постыдного или бесчестного слова никогда не слышали из уст его. Был он весьма покорен всем велениям святой Церкви, и с великим благочестием слушал все ее службы; и с не меньшею торжественностью и церемонностью проводились они в часовне его, нежели могли быть проведены где-нибудь в коллегии иной кафедральной церкви. И также с великим благоговением относился он ко всем святым предметам, а со служителями их обращался почтительно и приносил им пользу своими благодеяниями.

Почти половину года проводил он в постах, руки же бедняков никогда не оставались пусты, когда те покидали присутствие его. Поистине, не смогу отыскать я иного католического или же верующего князя, что с сим мог бы сравниться. Сердце его никогда не ведало страха [иного], нежели страх согрешить.

И так как из добродетельных поступков и достойных обычаев рождаются великие и высокие деяния, в сей следующей главе я соберу воедино все достославные дела, что содеял он во имя служения Богу и славы королевства.

ГЛАВА V. В коей кратко излагаются достославные дела, что инфант дон Энрики свершил во имя служения Богу и славы королевства.

С чего же еще мог бы я лучшим образом положить почин главе сей, как не с того весьма славного завоевания, коим был покорен великий город Септа, от каковой знаменитой победы небеса ощутили славу, а земля — пользу? Представляется мне, что то есть слава необычайная для святой коллегии небесных добродетелей[128] — столько святых жертв со столь священными церемониями, сколько до сего дня было содеяно в том городе, во славу Христа, нашего Господа, и милостью Его будет [совершаться] всегда. Ибо пользе, [тою] землею полученной, Восток и Запад суть весьма явные свидетели, когда [ныне] жители их могут обменивать добро без большой опасности для своих товаров — ведь, без сомнения, невозможно отрицать, что город Септа есть ключ ко всему Средиземному морю.

В каковом завоевании сей принц был предводителем весьма большого и могучего флота, и, как храбрый рыцарь, лично трудился в день, когда она [Септа] была завоевана у мавров; под началом коего [принца] находился граф Барселуш, внебрачный сын короля, и дон Фернанду, сеньор Брагансский, племянник его, и Гонсалу Вашкиш Котинью, бывший великим и могущественным фидалгу; и, равным образом, многие иные сеньоры и фидалгу со всеми своими людьми, и иные, что примкнули к оному флоту из трех комарок[129], scilicet, из Бейры, Трал-уж-Монтиш и Энтри-Дору-и-Минью[130].

И первым королевским полководцем, захватившим землю близ стен Септы, был сей, о коем я пишу, а квадратное его знамя — первым пронесенным чрез городские ворота, от тени какового [знамени] сам он был неподалеку. И удары его оказались в тот день выдающимися среди всех прочих, ибо на протяжении пяти часов сражался он не переставая, и ни зной, бывший весьма великим, ни тяготы [сего] труда не смогли заставить его удалиться на отдых. В каковом промежутке [времени] он вместе с четырьмя своими сопровождавшими (ибо из прочих, что должны были за ним следовать, одни были рассеяны из-за обширности сего города, другие же не могли туда прибыть по причине ворот, чрез кои инфант с теми четверыми прошел обратно вместе с маврами, каковые ворота охранялись иными маврами, что пребывали поверх стен) около двух часов удерживал иные ворота, по другую сторону тех, что находятся между двумя поселками[131], на повороте стены в тени замка, ныне называемые воротами Фернандафонсу. При сем была там задержана большая часть мавров, покинувших другой поселок, со стороны Алмины, там, где был совершен вход в город; и, наконец, невзирая на огромное множество врагов, они закрыли те ворота. Был ли празден труд их, или же нет, ясно можно было видеть по числу павших, что лежали распростертыми по всей той земле.

И в сем городе был инфант сделан кавалейру (cavaleiro) [рыцарем], весьма почетно, рукою отца своего, в день освящения кафедральной церкви, вместе братьями своими.

И состоялось завоевание города, в четверг, двадцать первого дня месяца августа, в год Христа тысяча четыреста пятнадцатый.

И тотчас по возвращении, предпринятом королем доном Жуаном в свои королевства, в одном месте в Алгарви утвердил он сего славного принца в герцогском достоинстве, со своим сеньоратом[132].

И затем, по прошествии трех лет, пришла на оный город великая мощь мавров, каковые впоследствии были исчислены алфакеки[133] в сто тысяч. Ибо были там люди королей Фецского, Граадского (de Graada) [Гранадского], Тунисского, Марокканского и Бугийского[134], со многими [военными] машинами (engenhos) и артиллерией, с коими думали они завоевать оный город, осадив его с моря и с суши. Каковому [городу] на помощь сей инфант прибыл весьма скоро, вместе с двумя своими братьями, scilicet, инфантом доном Жуаном и графом Барселушем (каковой затем стал герцогом Брагансским), со многими иными сеньорами и фидалгу, и собрав большой флот. И, учинив великое избиение среди мавров, город же освободив и восстановив, вернулся он с великою почестью в Португалию не весьма, впрочем, удовлетворенный победою, ибо ему не представилось случая завоевать поселок Гибралтар, к чему уже приказал он готовиться[135]. И главною причиною его препятствия [в сем предприятии] была ненастность зимы, в начале коей они тогда находились, ибо, сколь бы ни была обычна опасность, кою представляет в это время море на всем своем пространстве, там оно гораздо более опасно по причине великих течений.

Также снарядил он весьма великую армаду против островов Канарии[136], с намерением указать им путь к святой вере.

И затем, в царствование короля дона Эдуарти, он, по его приказу, в третий раз переправился в Африку, в каковой осадил город Танжер и прошел с простертыми знаменами девятнадцать лиг по земле своих врагов, и держал его [города] осаду двадцать два дня, в течение коих были свершены весьма выдающиеся дела, достойные великой памяти, не без великого урона для противников, как о том в истории королевства вы лучше можете узнать.

Он управлял Септою по велению королей, своих отца, брата и племянника, тридцать пят лет[137], с такою дальновидностью, что никогда по упущению его корона королевства не претерпевала урона для своей чести. И, наконец, по причине великих своих трудов, он оставил оное правление королю дону Афонсу, в начале его царствования. И, после того, как оный город был взят, постоянно выводил он снаряженные корабли в море против неверных, каковые причинили весьма большие разрушения на побережье по ту и по эту сторону [пролива], таким образом, что страх перед ними держал в безопасности все соседние земли в море нашей Испании, и даже большую часть купцов, что торговали от Востока до Запада[138].

Он приказал заселить в великом море Океане пять островов, каковые на время составления сей книги имели умеренное число поселенцев, в особенности остров Мадейра. И как от сего, так и от прочих [островов] ощутили наши королевства великую пользу, scilicet, в виде хлеба, сахара, меда, воска, дерева и многих иных вещей, от коих не только наше королевство, но также и чужеземные получали и получают великие прибыли.

Отправился также инфант дон Энрики вместе с королем доном Афонсу, своим племянником, в [числе] того воинства, что собрал он против инфанта дона Педру, вслед за чем последовала битва при Алфарробейре, в каковой оный инфант [дон Педру] был убит, а граф Дабраншис (Dabranxes)[139], бывший с ним, и все войско его разгромлены[140]; и там, коли достаточно для того моего разумения, воистину могу сказать я, что преданность людей всех веков была ничем в сравнении с его [преданностью]. И хотя [здесь] услуга его не была соразмерна в том, что касается труда, с теми [услугами], о коих уже мною сказано, поистине, обстоятельства придают ей блеск и величие над всеми прочими, о чем полное оглашение я оставляю для общей истории о делах королевства.

Сделал он также весьма великие приумножения для ордена Христа, чьего рыцарства был он управителем и наместником властью святого отца [папы], каковой даровал ему все церковные доходы над островами; и в королевстве купил он земли, из коих создал новые коменды, не считая домов и имений, кои присоединил к оному ордену. И добавил он в монастыре две весьма красивые крытые галереи и одни высокие хоры с многочисленными и богатыми украшениями, каковые [пристройки] предоставил в его пользование[141].

И, будучи большим почитателем девы Марии, приказал он построить в честь ее весьма благочестивый молитвенный дом в одной лиге от Лиссабона, близ моря, в месте, называемом Рештелу, посвящение коего [дома] звучит как «Святая Мария Беленская» (Santa Maria de Belem). И в Помбале и в Сори, приказал он [также] построить две весьма выдающиеся церкви.

Он оставил весьма благородные дома городу (estado) Лиссабону, и ему доставляло удовольствие оказывать [им] свое покровительство во имя большей славы святых писаний. И повелел он, дабы всегда выдавалось кафедре теологии по десять марок серебра ежегодно. И одной своей часовне, Святой Марии Победоносной (Santa Maria da Vitoria), тем же образом выдавал семь марок[142]; однако должна ли была сия сумма быть увеличена после его кончины, в настоящем мне о том не ведомо, ибо к тому времени, когда король дон Афонсу повелел написать сию книгу, он был еще жив, в возрасте немногим менее шестидесяти лет, и посему я не могу поведать до конца о благодеяниях его, ибо по нраву своему был он велик для того чтобы всегда творить благие дела; уверен я, что члены могут ослабнуть вследствие течения времени, но воля никогда не может быть мала или же слаба для того, чтобы творить и завершать множество благих дел, пока душа имеет связь с телом. И сие воистину могли узнать те, кто видел его готовым и почти взошедшим на корабли для того, чтобы отплыть в Септу[143], с намерением завершить там свою жизнь, трудясь оружием своим во славу королевства и возвеличивания святой веры, ибо в таком образе действий всегда желал он закончить дни свои; каковую вещь не стал он тогда претворять в жизнь, ибо король договорился со своим советом воспрепятствовать (empachar) его путешествию, хоть прежде и дал ему [на то] дозволение. И хотя основная причина сего большинству неведома, кое-что смогли постичь некоторые сведущие люди не из членов главного совета, а именно, что сеньор король как человек величайшей осмотрительности, принимая во внимание великие дела, что в королевстве должны были быть свершены, повелел ему остаться, дабы при выборе (escoldrinhamento) средств оставить за ним решающий голос, как за своим дядей, особым другом и слугою. Однако не столь важно, остался ли он по сей причине или же какой-либо иной, лежащей за пределами нашего знания; достаточно и того, что чрез сей порыв вы можете познать основную долю конечного его намерения, чего с основанием должен ожидать я относительно уже мною сказанного.

Есть среди сих дел и многие другие, умеренного величия, кое иного [мужа], не обладающего превосходством сего [принца], могло бы удовлетворить; о каковых [делах] я храню молчание, дабы не отдалять моего писания, от того, что обещано было мною вначале; не то, чтобы, однако, я хотел умолчать обо всех, ибо в общей хронике королевства я намерен коснуться их каждого в своем должном месте.

И так же как положил я начало сей главе с завоевания города [Септы], я хочу положить ей конец на [рассказе о] том благородном поселке, что сей принц повелел заложить на мысе Сан-Висенти[144], там, где сходятся оба моря, scilicet, великое море Океан с морем Средиземным. Однако о совершенствах сего поселка я не могу говорить много, ибо во время написания сей книги в нем были одни только стены, имевшие добрую прочность, с некоторыми немногими домами, однако же трудились над ним постоянно. И, согласно общему разумению, инфант хотел устроить там особый поселок для купеческой торговли и для того, чтобы все корабли, идущие с Востока на Запад, могли бы сделать там остановку и отыскать провизию и лоцманов, как делают в Калесе (Callez)[145], коего порт далеко не столь же хорош, как сей, ибо здесь корабли получают укрытие от всех ветров (за исключением лишь одного, что мы в сем королевстве зовем «травессия» (”travessia”)[146]); и тем же образом при всех [ветрах можно] выйти, в любое время, когда мореход пожелает.

И слышал я, что, когда заложен был сей поселок, давали за него большую цену генуэзцы[147], каковые, как вам известно, суть люди, что никогда не употребляют своих денег без определенной надежды на прибыль. И хотя оный поселок называли некоторыми иными именами, полагаю я, что ему пристало называться, сообразно намерению того, кто приказал его возвести, «Поселком Инфанта» (Vila do Infante), ибо сам он так именовал его, как изустно, так и письменно.

ГЛАВА VI. В коей автор, упорядочивший сию историю, говорит кое-что о своем намерении относительно добродетелей инфанта дона Энрики.

Таковы были добродетели и обычаи сего великого и славного принца, как о том в предыдущих главах вы услышали, в коих говорил я так, как умел, однако, несомненно, не столь добро, как подобало, ибо, согласно положению святого Иеронима, малые дарования не способны вынести великие материи. И коли Саллюстий говорит, что столько славы дано было тем, кто [великие] деяния свершил в Афинах, сколько блестящих и добрых талантов искусных писателей смогли словами их восхвалить и превознести, то велико было дерзновение мое — того, кто всего лишь достоин называть себя учеником каждого из сих [древних], — когда принял я на себя подобное поручение[148].

Все же — ведь сказано, что покорность лучше, нежели жертвенность, — поскольку исполнил я то, что мне было поручено, не кажется мне, что заслуживаю я подобного обвинения. Однако того, чтобы сей труд, мною написанный, был представлен пред публикой, я не требую, да и не желаю, ибо он не из тех, кои надлежит помещать в башню [или храм], как жители Афин поместили Минерву Фадия (Fadyas)[149], scilicet, фигуру богини Паллады, каковая по причине своего превосходства в красоте была помещена на высоту, дабы лучше быть всеми зрима, как о том говорит философ в шестой книге своих «Этик», в главе о мудрости[150]. Скорее, желаю я, чтобы [труд мой] послужил в том, что касается формы, таким образом, чтобы в последующем [на его основе] можно было создать иное, более достаточное произведение, соответственное заслугам такого принца; ибо, воистину, бесчестья удостоятся столько магистров, докторов и законников, его благодеяниями образование получивших, коли среди стольких не отыщется кого-нибудь, кто бы превосходные его деяния в более возвышенном и благородном стиле пожелал бы увековечить.

Все же — ибо, согласно часто зримому мною, может случиться так, что плата за благодарность будет не столь уж и скорою (trigosa), или же весьма стремительно иссякнет вовсе — соблаговолите принять сие — то, что об обычаях его и доблестных деяниях в предыдущих главах мною уже сказано, и то, что в последующем я еще скажу; и не согласно совершенству, коего требует произведение, но согласно грубости и невежеству автора. Каковые вещи, можете поверить, в большей степени являются правдиво описанными, нежели легки были к тому, чтобы собрать их вместе.

Однако, прежде, нежели я окончательно перейду к сути [своей] истории, я желал бы сказать немного о своем намерении, дабы дополнить одну вещь из сказанных мною ранее, во славу сего столь великого и славного герцога.

Тебе же, великий Валерий[151], что с таким усердием посвятил труд свой тому, чтобы собрать и объединить мощь и доблести благородных и превосходных мужей твоего города, — воистину, так и осмелюсь сказать я тебе, что среди стольких и столь славных [героев] не смог бы ты говорить в превосходной степени о другом подобном [сему принцу], и хотя бы и мог ты каждому из них присвоить определенную степень добродетелей, однако не удалось бы тебе собрать их все воедино в одном смертном теле, как они непосредственно могут быть собраны и объединены в жизни сего [принца].

Где мог бы отыскать ты князя столь верующего, католического, благоразумного, рассудительного, умеренного во всех поступках (autos)? Где бы встретил (hu acharas) столько великодушия, искренности, человечности, крепости, чтобы выдержать столько и таких великих трудов, — ибо воистину не было в его время человека, что отважился бы последовать суровому образу жизни его?

О, сколько же раз солнце заставало его сидящим на том месте, где оно покидало его накануне, бдящего весь круг ночной, без малейшего отдыха, окруженного людьми разнообразных народов, не без пользы для каждого из них, ибо немалое было в том для него наслаждение — видеть, как может он облагодетельствовать каждого!

Где думаешь найти ты иное тело человеческое, что вынесло бы ратный труд его, каковой лишь ненамного меньше делался в мирное время? Воистину, верю я, что если бы и можно было изобразить стойкость, то в его лице и в его членах могла бы она отыскать истинный образ свой; и не только в некоторых определенных вещах показывал он себя стойким, но во всех. И чья же еще сила может быть величайшей, если не того, кто побеждает самого себя? Сей [принц] выдерживал даже голод и жажду, в кои невозможно поверить.

И какового же Ромула[152], Манлия Торката (Manlio Torcato)[153] или Орация Колеса (Oracio Coles)[154] мог бы поставить ты над мощью сего [принца]? Быть может, ты захочешь привести здесь своего Цезаря[155] — какового словами своими представил ты божественным — как пример добродетельных обычаев и честной жизни? Но что сделаешь ты тогда с Марком Туллием и Луканом[156], кои в стольких местах пишут о том, что он запятнал себя плотскими желаниями и иными пороками, что немало уничижают великое его восхваление? Кто не побоялся бы сравнить себя с сим нашим принцем, когда сам верховный понтифик, генеральный викарий святой Церкви, и император Германский, и, равным образом, короли Кастильский и Английский, осведомленные о великих его доблестях, просили его быть полководцем в своих кампаниях[157]? И чему же с большею справедливостью можем присвоить мы имя счастья и удачи, как не его добродетелям и обычаям, и каким еще империям и богатствам может быть отдана почесть большая, нежели его великим и доблестным деяниям?

О, счастливый принц, слава нашего королевства, была ли в жизни твоей вещь, кою восхваляющим тебя надлежит обойти молчанием, и какая пора или миг века твоего были скудны благодеяниями или лишены восхваления?

Я размышляю над тем, как всех принимал ты, как их выслушивал, как проводил большую часть дней и ночей среди стольких забот, дабы принести пользу многим; вследствие чего ведаю я, что земли и моря преисполнены хвалами тебе, ибо постоянными своими путешествиями соединил ты Восток с Западом, дабы люди научились взаимно обменивать богатства.

И, воистину, много вещей изрек я уже о тебе, но множество еще осталось мне сказать. Однако, прежде, нежели завершу я сию главу, полагаю я, что мне по необходимости надлежит показать разумеемое мною относительно той части, кою ранее я затронул, [а именно] распределительной справедливости, дабы не оставлять сие без оглашения, согласно обещанному мною ранее.

И, поистине, прекрасен был завет Туллия относительно сего предмета, ибо прав он [в том], что приговор того, кто историю упорядочивает, должен обладать большим весом относительно того, о чем он пишет, нежели какой-либо иной [приговор], ибо [историк] с большим тщанием выведывает истину о вещах. Посему сие [проявление распределительной справедливости] будет делом или военного правосудия (correcao militar), или человечности и милосердия; и коли в случае правосудия невозможно простить ее недостаток (ибо читаем мы в историях римлян, что отцы по сему случаю убивали сыновей и творили иные весьма жестокие расправы), то со стороны человечности и милосердия нам подобает восхвалить ее как великую добродетель, ибо третья ее составляющая, согласно Сенеке[158], заключается в том, чтобы примирять с собою родственников; однако крайность сих двух вещей сомнительна, scilicet, надлежит ли предпочесть дисциплину милосердию, или же милосердие дисциплине[159].

И все же — при поправке того, кто сие лучше разумеет — я говорю, что, как мне представляется, лучшая часть вещи должна преодолевать другую, меньшей ценности; и, учитывая [сей частный] случай и обстоятельства времени, а также то, что чрез правосудие уже невозможно было привнести исправление, инфанту посему следует воздать более хвалы, нежели порицания, ибо то не свойственно сердцу малой щедрости — оказывать милости тем, кому [он] с основанием должен был в них отказать.

И как бы то ни было, весьма превосходный принц, да не будут сии вещи тяжки для тебя, ибо намерением моим было восхвалить не столько твои деяния, сколько тебя самого, ибо многие вещи, достойные похвалы, совершают дурные, восхвален же должен быть лишь тот, кто сам по себе был весьма добр. Был ли такой человек, коего добродетели не оказались бы запятнаны каким-либо привнесением пороков? Воистину, я не тот, кому подобает о сем писать и говорить [сие] про тебя, ибо тот, кто приготовил для себя место среди престолов небесных, не может получить оскорбление ни за одно дело, свершенное им на земле, хотя бы они и казались некоторым достойными порицания; что ж, им можно повторить сказанное святым Хризостомом, scilicet, что нет вещи столь святой, в коей дурной толкователь не отыщет, что подвергнуть позору[160].

О, сколь же мало тех — как говорит Сенека в первой трагедии[161], — кто верно распоряжается временем жизни своей, а равно тех, кто помышляет о ее краткости! Однако ты, [о принц,] воистину, не принадлежал к числу сих, ибо своими славными и высокими деяниями и тяжкими страданиями среди многих князей самого превосходного достоинства обрел для себя нескончаемую и бессмертную память и — что есть большее — престол небесный, как благочестиво я верю.

О вы, счастливые короли, что после смерти его будете владеть королевским престолом, коим владели его предки! Я молю вас, дабы о гробнице сего столь великого и славного герцога хранили вы всегда особую память, ибо блеск добродетелей его есть великая часть вашей славы; ибо поистине возгласы и славословия, кои я вам о нем изрекаю, не были измышлены собственным моим талантом, но являлись живыми голосами его добродетелей и великих заслуг, каковые каждому из вас были бы наиболее полезны, если бы сохранили вы их в целости и сохранности в помысле вашем, нежели жаждали бы вместо того, чтобы я изрек их вам более кратко и скупо, — ведь трудно было бы отыскать среди живых подобного ему.

ГЛАВА VII. В коей показываются пять причин, подвигнувших сеньора инфанта повелеть отыскать земли Гвинейские.

Тогда лишь мним мы, что знаем какую-либо вещь, когда известны нам ее создатель и причина, по коей произвел он подобное творение. И так как в предшествующих сему главах мы представили сеньора инфанта как главного вершителя сих дел, дав о нем столь ясное представление, какое только могли, будет добро, чтобы в сей настоящей главе мы узнали цель, ради коей он их содеял.

И надлежит вам добро наблюсти, что великодушие сего принца вследствие естественной стесненности всегда звало его начинать и завершать весьма великие деяния, по каковой причине после взятия Септы всегда выводил он, раз за разом, снаряженные корабли против неверных; и [также] потому, что имел он желание узнать землю, лежащую по ту сторону островов Канарии и мыса, называемого Божадор, ибо до того времени ни по записям, ни по памяти каких-либо людей не было с определенностью ведомо свойство земли, распространявшейся по другую сторону оного мыса.

Правда то, что некоторые утверждали, будто там проходил святой Брандан (Brandam), иные же говорили, что туда отправились две галеры и никогда более не вернулись[162]. Однако мы никоим образом не находим, чтобы сие могло случиться, ибо нельзя полагать, что если оные галеры туда отправились, то какие-либо иные корабли не позаботились бы (se nao antremeteram) разведать путь, ими проделанный. И поскольку оный сеньор [инфант] пожелал узнать о сем правду, — ибо показалось ему, что если он или какой-либо иной сеньор не потрудится узнать сего, то никакие моряки и купцы никогда сим не озаботятся (ведь ясно, что никто из сих никогда не потрудится плыть иначе как туда, где они наверняка ждут выгоду), — а также видя, что никакой иной князь не трудился над сим, послал он в те края свои корабли, дабы иметь обо всем очевидное свидетельство, подвигаемый к сему службою Богу и королю дону Эдуарти, своему господину и брату, что в то время царствовал.

И, до сего, была то первая причина его побуждения.

Второю было его суждение о том, что буде в тех землях отыщется какое-нибудь христианское население или гавани, куда можно будет заходить без опасности, то станет возможным завозить в сии королевства множество товаров, кои найдут хороший сбыт, согласно здравому суждению, ибо с ними не торговали иные люди сих краев, а равно и никаких иных, кои были бы известны; и что они [португальцы] равным образом смогли бы вывозить восвояси [товары] из тех, что в сих королевствах будут, каковыми торговля великую прибыль принесет [нашим] уроженцам.

Третья причина была та, что утверждалось, будто мощь мавров в той земле Африканской была гораздо более великою, нежели обычно думалось, и что не было среди них ни христиан, ни какого-либо иного рода; и поскольку всякий рассудительный человек естественным благоразумием понуждаем к тому, чтобы стремиться узнать могущество врага своего, потрудился оный сеньор повелеть о сем разузнать, дабы с определенностью ведать, до каких пределов простиралось могущество тех неверных.

Четвертая причина была та, что за тридцать один год, в течение коих воевал он с маврами, ни разу не встретил он христианского короля или сеньора вне сей земли, каковой из любви к нашему Господу Иисусу Христу пожелал бы ему в сей войне помочь; и желал он узнать, найдутся ли в тех краях какие-нибудь христианские князья, в коих милосердие и любовь к Христу окажутся столь сильны, что они пожелают помочь ему против тех врагов веры.

Пятою причиною было великое его желание приумножить святую веру нашего Господа Иисуса Христа, и привести к ней все души, кои пожелают спастись, ибо ведал он, что все таинство воплощения, смерти и страстей нашего Господа Иисуса Христа было содеяно ради сей цели, scilicet, ради спасения заблудших душ, каковые оный сеньор желал своими трудами и издержками привести на истинный путь, ведая, что не сделать тем Господу большего одолжения.

И коли Бог обещал сто благ за одно, справедливо будет нам поверить, что за столько благ, scilicet, за столько душ, сколько чрез посредство сего сеньора было спасено, имеет он в царстве Божьем столько сотен наград, что душа его после сей жизни может быть восславлена в царстве небесном; ибо я, что сию историю написал, зрел столько мужчин и женщин из тех краев, обратившихся ко святой вере, что даже если бы сей принц был язычником, молитв сих [людей] было бы достаточно, чтобы привести его к спасению. И не только сих [людей], но и детей их и внуков видел я столь истинными христианами, как если бы божественная благодать вдохновляла их, дабы дать им ясное познание самой себя.

Однако сверх сих пяти причин есть у меня и шестая, каковая, как представляется, есть корень, от коего все прочие происходят; и сие есть наклон небесных сфер. Ибо, как я писал не так уж и много дней тому назад в письме, отправленном мною сеньору королю, хотя и написано, что сведущий муж будет владычествовать над звездами и что пути планет, согласно верным расчетам святых докторов, не могут повредить (empecer) доброму человеку, очевидно, все же, что [планеты] суть тела, посвященные в таинство нашего Господа Бога, и движутся по определенным измерениям и с разнообразными целями, раскрываемыми людям Его благодатью, каковых [планет] влияниями самые низкие из тел склоняемы бывают к определенным страстям. И, говоря как католики, коли верно то, что враждебным предопределениям небесных сфер, по естественному суждению, при некоторой божественной благодати можно воспрепятствовать, то гораздо более здраво то, что те [из сфер], кои предопределены с пользою, тою же самой благодатью не только последуют своим путем, но даже еще более приумножатся. Посему я желаю также описать вам здесь, как под воздействием естественного влияния сей славный принц имел наклонность к сим делам.

И сие было оттого, что его асцендентом[163] был Овен, каковой есть дом Марса[164] и экзальтация Солнца, и его господин пребывает в одиннадцатом доме, сопровождаемый Солнцем. И поскольку оный Марс пребывал в Водолее, каковой есть дом Сатурна, и в доме надежды, [сие] означало, что сей сеньор будет трудиться над высокими и могучими завоеваниями, особенно же над поисками вещей, кои были сокрыты прочим людям, и потаенны, согласно свойству Сатурна, в доме коего он пребывает. И так как он был сопровождаем Солнцем, как я сказал, и Солнце при том находилось в доме Юпитера, [сие] означало, что все его договоры (trautos) и завоевания будут воплощены в жизнь с преданностью и к удовольствию его короля и господина[165].

ГЛАВА VIII. По каковой причине корабли не отваживались проходить за мыс Божадор.

Возымев, таким образом, сие побуждение, согласно основаниям, о коих вы уже слышали, инфант начал готовить свои корабли и людей, каковых надобность для такого случая требовала; однако в равной мере можете вы узнать, что, сколь бы много раз ни посылал он туда — и даже людей, кои по опыту великих деяний среди прочих имели в ратном деле выдающееся имя, — так и не нашлось никого, кто отважился бы пройти тот мыс Божадор, дабы узнать о земле по другую сторону, как того желал инфант. И сие, говоря по правде, было не вследствие недостатка твердости или доброй воли, но вследствие новизны дела в сочетании с общею и стародавнею славой, каковая передавалась среди моряков Испании едва ли не из поколения в поколение. И хотя бы она и была обманчива, но поскольку сие испытание грозило уроном предельным [смертью], то велики были сомнения насчет того, кто первым пожелает положить жизнь свою в подобном приключении.

— Как пройдем мы, — говорили они [моряки], — пределы, установленные отцами нашими, и какую выгоду может принести инфанту погибель наших душ, вместе с телами, ибо сознательно сделаемся мы [тогда] убийцами самих себя? Разве не было в Испании иных князей и сеньоров, столь же жаждущих сего знания, как инфант, наш господин? Поистине, нельзя сомневаться в том, чтобы среди стольких и столь благородных [сеньоров], столь великие и высокие деяния свершивших во славу памяти своей, не нашлось кого-нибудь, кто сим [делом] не озаботился бы. Однако, воочию узрев опасность и не имея надежды на славу и выгоду, они оставили сие [предприятие].

— Ведь то ясно, — говорили [далее] моряки, — что там, за сим мысом, нет ни людей, ни какого-либо поселения; земля не менее песчаная, нежели пустыни Ливийские, где нет ни воды, ни дерева, ни зеленой травы; море же столь мелко, что в одной лиге от земли не достигает в глубину и одной сажени[166]. Течения же таковы, что всякий корабль, там прошедший, никогда уже не сможет вернуться[167]. Посему наши предшественники никогда не озабочивались тем, чтобы пройти его; и, поистине, немалым мраком было скрыто для них знание о сем [мысе], когда не смогли они нанести его на карты, коими управляются все моря, где люди могут плавать.

— Теперь, каков же, по-вашему, должен быть капитан корабля, пред коим были бы изложены подобные сомнения (да к тому же еще и людьми, коих с основанием следует наделять доверием и авторитетом в подобных местах), но каковой все же отважится на подобную дерзость, при столь верном ожидании смерти, каковое ему пред очами явили?

«О ты, дева Фемида[168], — говорит автор, — что среди девяти муз горы Парнаса имела особую привилегию выведывать тайны пещеры Аполлоновой, — сомневаюсь я, что столь же велик был страх твой пред тем, чтобы поставить стопы свои на тот священный стол, где божественные откровения доставляли тебе труд лишь немногим меньший, нежели смерть, сколь был он в сих [моряках], коим угрожал не сам страх, но лишь тень его, коих великое заблуждение было причиною весьма великих издержек, ибо двенадцать лет непрерывно продолжал инфант сей труд, посылая каждый год в тот край свои корабли, много тратя из доходов своих, в каковые [годы] так и не нашлось никого, кто дерзнул бы совершить сей проход[169].

Правда то, что они не возвращались без почести, ибо, дабы исправить то, в чем терпели неудачу, не выполняя в совершенстве веление своего господина, одни отправлялись [войной] на побережье Граады[170], иные бороздили море Левантийское до тех пор, пока не захватывали большую добычу у мавров, с коею с почетом возвращались в королевство[171]».

ГЛАВА IX. Как Жил Ианиш, уроженец Лагуша, стал первым, кто преодолел мыс Божадор, и как он снова туда вернулся, а вместе с ним Афонсу Гонсалвиш Балдая.

С великим терпением неизменно встречал инфант тех, кого таким образом посылал капитанами своих кораблей в поисках той земли, не выказывая им какого-либо порицания за их недостаточность, но с благосклонною приветливостью (continenca) выслушивал о выпавших на их долю происшествиях (aquecimentos), оказывая им [затем] те милости, какие имел обыкновение оказывать добро ему служившим. И тех же, либо каких-нибудь иных избранных [людей] (especiais) своего дома посылал он вернуться [туда] обратно, с их снаряженными кораблями, с каждым разом все более приумножая поручение, обещая все большие награды, буде прибавят они что-нибудь к путешествию, свершенному первыми, дабы мог он получить какое-нибудь знание для разрешения того сомнения.

И, наконец, спустя двенадцать лет, приказал инфант снарядить барку, капитаном коей поставил некоего Жила Ианиша[172], своего эшкудейру (коего впоследствии сделал кавалейру и принял весьма добро), каковой, следуя тому же пути, что и прочие, обуреваемый тем же страхом, доплыл не далее островов Канарии, откуда доставил некоторых пленников, с коими и возвратился в королевство. И было сие в год Иисуса Христа тысяча четыреста тридцать третий.

Однако затем, на следующий год, приказал инфант снова снарядить оную барку; и, отозвав Жила Ианиша в сторону, много наказывал ему, дабы он все же потрудился пройти тот мыс; и что, даже если ничего больше не свершит в то путешествие, пусть почитает то достаточным.

— Вы не можете, — сказал инфант, — отыскать опасность столь огромную, в сравнении с коею надежда на награду не была бы многократно большею. И, по правде, изумляюсь я, что была то за выдумка, чрез кою прониклись вы все верою в нечто столь малодостоверное, ибо, коли сии вещи, что говорятся, имели хотя бы какой-нибудь авторитет — сколь бы мал он ни был, — то не возлагал бы я на вас такую вину. Однако вы хотите сказать мне, что [вы прониклись сей верой] вследствие мнения четырех моряков, каковые прибыли по пути из Фландрии (Frandes) или какого-то иного порта из тех, куда обычно они плавают, и не умеют более пользоваться ни стрелкой, ни мореходной картой[173]. Посему все равно отправляйтесь и не страшитесь мнения их, совершая путешествие ваше, ибо, с Божьею милостью, вы привезете из него только почет и выгоду.

Инфант был человеком весьма большого авторитета, коего вследствие его выговоры, хотя бы и были мягки, в людях благоразумных вызывали весьма великие упреки совести, как это проявилось и в сем [муже], каковой после сих слов решил по собственной воле не возвращаться более пред лицо своего господина без точного сообщения о том, за чем он его посылал. И так он действительно и сделал, ибо в том путешествии, презрев всякую опасность, обогнул он мыс с другой стороны, где обнаружил, что дела обстояли весьма противно тому, что он и прочие до того полагали.

И хотя бы [сие] деяние, в том, что касается свершения, было малым, вследствие одной лишь отваги было оно почтено за великое. Ибо коли первый, кто оказался близ того мыса, сделал бы то же, он не был бы так же восхвален и отблагодарен; но так же, как и опасность [сего] дела прочих привела в величайший страх, то и величайшую же почесть принесло свершение его.

О том же, доставило ли Жилу Ианишу происшедшее с ним какую-либо присущую лишь ему одному славу, ясно должно быть ведомо по словам, сказанным ему инфантом перед отбытием; какового [Жила Ианиша] истинный опыт был достаточно очевиден во время его прибытия, ибо был он им [инфантом] весьма добро принят, не без выгодного приумножения в почести и состоянии.

И тогда поведал он ему [инфанту] обо всем деле, как оно прошло, рассказав, как приказал он спустить на воду лодку, из каковой вышел на землю, где не обнаружил никаких людей и признаков населенности.

— И поскольку, сеньор, — молвил Жил Ианиш, — мне показалось, что я должен доставить какую-нибудь принадлежность [той] земли, ибо я сходил на нее, собрал я сии травы, представляемые мною здесь вашей милости, каковые мы в сем королевстве зовем розами святой Марии.

И по окончании, таким образом, рассказа о путешествии, повелел инфант снарядить баринел (barinel)[174], в коем отправил Афонсу Гонсалвиша Балдаю — каковой был его виночерпием (copeiro), — а также Жила Ианиша с его баркою, приказав им снова туда вернуться, как они и сделали.

И по ту сторону мыса преодолели они пятьдесят лиг, обнаружив там землю без домов, а также следы людей и верблюдов[175]. И — потому ли, что так им было приказано или же вследствие необходимости — возвратились они с сим сообщением, не содеяв ничего иного, о чем следовало бы поведать.

ГЛАВА X. Как Афонсу Гонсалвиш Балдая прибыл на Золотую реку.

— Что ж, коли вы отыскали следы людей и верблюдов, — сказал инфант тому Афонсу Гонсалвишу Балдае, — то весьма представляется, что население пребывает не очень далеко оттуда; или, может статься, это люди, переправляющиеся со своими товарами в какую-нибудь морскую гавань, в коей имеется некая надежная якорная стоянка, где корабли принимают груз. И так как они — люди, то, сколь бы звероподобными ни были, по необходимости должны зависеть от морской добычи — по крайней мере, в том, что касается рыбной ловли; и тем более те из них, кто живет в глуби (sertao). Посему я намерен отправить вас туда снова, в том же самом баринеле. И, равным образом дабы вам сослужить мне службу и приумножить славу вашу, я наказываю вам пройти так далеко, как только сможете, и потрудиться добыть толмача из тех людей, захватив кого-нибудь, чрез кого вы могли бы о сем точно узнать — ибо, согласно моему желанию, немалым достижением будет раздобыть какого-нибудь человека, чрез коего можно будет получить о сем знание.

Корабль был весьма скоро приготовлен, и в нем отбыл Афонсу Гонсалвиш Балдая — не без великого желания исполнить волю инфанта.

И, следуя своим путем, проплыли они на семьдесят лиг далее того места, коего достигли в прошлый раз, что составило сто двадцать лиг от мыса [Божадор], где нашли устье словно бы от речного потока (rio cabedal), где было много добрых якорных стоянок, в каковое [устье] вход углублялся в землю на восемь лиг; где они и бросили свои якоря[176].

И поскольку среди вещей, что вез Афонсу Гонсалвиш, были также две лошади, данные ему инфантом с тем, чтобы отправить на них двух юношей, то тотчас приказал он свести лошадей на берег; и прежде, нежели какие-либо иные люди сошли с корабля, приказал он юношам, дабы проехали они верхом на тех лошадях и прошли бы по земле так далеко, как только смогут, всюду высматривая, не будет ли какого-нибудь поселения или людей, едущих каким-либо путем. И дабы не давали они лишнего труда ни себе, ни лошадям, велел он им не брать с собой никакого защитного оружия, а только их копья и мечи, чтобы нападать, буде придется. Ибо, коли повстречают они людей и те пожелают их захватить, главное их спасение будет заключаться в ногах их лошадей — если только не встретят одного лишь [человека], коим без опасности для себя смогут воспользоваться.

И ясно показали юноши по свершении того деяния, что за люди (quejandos homens) находятся далее. Ибо, хотя и пребывали они столь далеко от своей земли, не ведая, каких людей и в каком числе встретят, не говоря уже о страхе перед дикими зверями, чья страшная тень должна была препятствовать им, учитывая их юный возраст (ибо каждому из них было приблизительно не более семнадцати лет от роду) — все же, отставив все сие (pero posposto todo isto), отбыли они с великою отвагой, проследовав вдоль той реки на семь лиг, где встретили девятнадцать человек, собравшихся все вместе толпою, не имевших никакого иного оружия для защиты или нападения, кроме азагай (azagaias)[177]. И как только увидели их те юноши, то с великим мужеством двинулись на них. Однако те неведомые люди, хотя и было их столько, не возымели храбрости сойтись с ними на равнине, но ради своей безопасности укрылись среди некоторых скал, где и сражались с юношами на протяжении доброго промежутка [времени]. И в продолжение их схватки был ранен один из тех юношей в ногу, каковая рана, хотя и была малою, не осталась неотомщенною, ибо они также ранили одного из противников. И таким образом продолжали они свою битву до тех пор, пока солнце не стало подавать приметы ночи, по каковой причине они вернулись на свой корабль. И я весьма уверен, что урон от битвы не был бы столь мал, коли враги пребывали бы на равнине.

«Две вещи заставляют меня задуматься здесь, — говорит тот, кто написал сию историю[178]. — Первая — что за измышление представилось воображению тех людей при виде подобной новизны, scilicet, двух таких отважных юношей, цветом [кожи] и чертами столь им чуждых; или что могли они думать о деле, туда их приведшем, и, к тому же, верхом на лошадях, с копьями и мечами, кои суть оружие, некоторыми из них ранее никогда не виданное! Поистине, думается мне, нерешительность их сердец, по каковой не схватились они с ними с большим мужеством, не была бы столь велика, если бы не страх перед новизною.

Вторая вещь — это отвага тех двух юношей, кои, находясь таким вот образом в чужой земле, столь далеко от поддержки своих товарищей, возымели все же смелость (e filharem ousio) одолеть подобное число [врагов], коих умение в искусстве сражаться было для них столь неопределенно.

Одного из сих юношей знал я впоследствии, когда был он уже знатным фидалгу, весьма доблестным в ратном деле. И звался он Эйтор Омен, какового в хронике королевства найдете вы испытанным в великих деяниях. Другого звали Диегу Лопиш Далмейда [Диогу Лопиш ди Алмейда], [и был он] фидалгу и добрый муж по своему нраву, согласно выясненному мною у некоторых из знавших его».

Таким образом, те [двое] продолжали свой путь к кораблю, как мы рассказали, к каковому прибыли незадолго до утра и немного там отдохнули.

И как только стало светать, Афонсу Гонсалвиш приказал приготовить свою лодку, в каковую поместился с некоторыми людьми. И, проследовав вдоль той реки, отправив юношей с лошадьми по земле, достиг он места, где мавры были предыдущим днем, с намерением сразиться с ними и захватить какого-нибудь. Однако труд его был напрасен, ибо ужас был столь велик, что [мавры], хотя и были оставлены юношами (pero fossem deixados dos mocos), не смогли избыть великий страх, с каковым и бежали, бросив там большую часть скудного своего имущества, коим Афонсу Гонсалвиш приказал нагрузить свою лодку в подтверждение своего труда. И, чувствуя, что следовать далее вперед было бесполезно, он вернулся на свой корабль.

И поскольку он увидел на одной отмели, что была при входе в реку, великое множество тюленей[179] (коих, по расчетам некоторых, было до пяти тысяч), то приказал [своим людям] убить тех, кого смогут, каковых [тюленей] кожами велел нагрузить свой корабль, ибо, по причине ли того, что были они легки для убиения, или же оттого, что уменье тех [людей] оказалось годно для такого деяния, произвели они среди тех тюленей великую бойню.

Однако, при всем том, Афонсу Гонсалвиш не был доволен, ибо не захватил ни одного из тех мавров; и проследовал он посему вперед еще пятьдесят лиг, дабы увидеть, сможет ли составить добычу из какого-нибудь мужа, или хотя бы жены или чада, посредством чего мог бы удовлетворить волю своего господина.

И так продолжал он путь свой до тех пор, пока не достиг одного мыса, где находился камень, издалека напоминавший галеру, по каковой причине с той поры и впредь называли ту гавань «гаванью Галеры»[180]. И там сошли они на землю, где нашли [рыболовные] сети, кои взяли на корабль. И здесь можете вы наблюсти нечто новое для нас, живущих в сей Испании, и сие есть то, что касается нити, из коей были сплетены те сети, каковая была из коры одного дерева, столь приспособленной для такого дела, что без иного дубления (cortimento) или примеси льна можно ее превосходно плести и делать из нее сети и всякие иные снасти (cordoalha)[181].

И отсюда вернулся Афонсу Гонсалвиш в Португалию, и так и не удалось ему получить подлинного знания о том, были ли те люди маврами, или же язычниками, какую жизнь вели и какого образа жизни придерживались.

И было сие в год Иисуса Христа тысяча четыреста тридцать шестой.

ГЛАВА XI. О делах, что были свершены в последующие годы.

В последующие годы [1436-1441] мы не находим достославных дел, о коих следовало бы поведать. Верно то, что в те края были посланы два корабля, каждый в свою очередь; однако один возвратился по причине неблагоприятной погоды, другой же шел только до Золотой реки за шкурами и ворванью тех тюленей; каковой [корабль], взяв свой груз, возвратился в королевство[182].

И в тот год [1437-й] отправился благородный инфант дон Энрики в Танжер, по каковой причине он не посылал более кораблей в ту землю.

В год же тридцать восьмой, девяти дней сентября, в Томаре, ушел из мира сего весьма добродетельный король дон Эдуарти, по смерти коего воспоследовали в королевстве весьма великие раздоры, в коих присутствие инфанта столь было необходимо, что обо всех прочих делах он позабыл, дабы прийти на помощь и устранить опасности и заботы, в коих пребывало королевство[183]. И сие было оттого, что король дон Афонсу (каковой сию историю повелел написать) пребывал в возрасте шести лет, и подобало, чтобы как он сам, так и королевство его управлялись и руководились опекунами; при каковых владычестве последовали великие войны, в коих инфант дон Энрики потрудился достаточно во имя доброго спокойствия и мира, как [о том] более подробно найдете вы в хронике царствования сего короля дона Афонсу[184].

И, таким образом, в сии годы не ходили корабли по другую сторону того мыса, по причинам, о коих мы уже сказали.

Верно то, что в году сороковом снаряжены были две каравеллы с намерением отправиться в ту землю, однако вследствие того, что произошли противные [сему] события (aquecimentos), мы не рассказываем более об их путешествии.

ГЛАВА XII. Как Антан Гонсалвиш доставил первых пленников.

Мне кажется уже, что я начинаю получать некоторое удовольствие, рассказывая сию историю, ибо я нашел некую вещь, что удовлетворяет желанию сего нашего принца; каковое желание тем более велико, чем ближе становятся теперь для его взора те вещи, коих ради он столь долго трудился. Посему сейчас, в сей настоящей главе, я желаю представить нечто новое о тяжком посевном времени (sementeira) его [трудов].

И было так, что в тот год четыреста сорок первый, когда дела королевства были уже приведены в некоторый порядок (хотя и не был он еще достаточен), приказал инфант снарядить малый корабль, в коем направил капитаном некоего Антана Гонсалвиша, своего гардероб-мейстера (guarda-roupa), человека весьма юного возраста; и цель путешествия сего [капитана], согласно велению его господина, заключалась ни в чем ином, как в том лишь, чтобы нагрузить сей корабль кожами (coirama) и ворванью тех тюленей, о коих мы уже говорили в иных главах, сим предшествующих. Однако нельзя сомневаться в том, что инфант не возложил на него той же ответственности, что на прочих; и так как возраст сего [человека] был менее зрел, а авторитет мал, то и поручение должно было быть менее ответственно, и, следовательно, гораздо менее уверенности (feuza) [было] и в надеждах на его исход.

Когда же плавание его завершилось в том, что касается основного веления, Антан Гонсалвиш призвал Афонсу Гутерриша, другого спальника, что был с ним, а также и всех прочих на судне, коих всех был двадцать один [человек], и говорил с ними таким образом:

— Братья и друзья! Как видите вы, мы уже собрали наш груз и тем завершили основную часть приказанного нам, и вполне можем вернуться — коли только не желаем потрудиться помимо того, что главным образом было нам поручено. Однако я, все же, желаю узнать у вас, прочих, находите ли вы добрым, чтобы мы испробовали содеять какое-нибудь дело, чрез кое пославший нас сюда сможет изведать некоторую долю нашей доброй воли; ибо, по-моему, бесчестьем было бы вернуться пред очи его таким вот образом, сослужив столь ничтожную службу. И, поистине, полагаю я, что коли менее всего было нам поручено сие дело инфантом, нашим господином, то тем более надлежит нам над ним потрудиться, и с гораздо большим усердием. О, сколь прекрасным событием было бы, коли нам, прибывшим в сию землю с тем, чтобы забрать груз столь жалкого товара, удача поспешествовала бы в том, чтобы доставить первых пленников пред очи нашего принца! И я желаю сообщить вам то, что уже обдумал, дабы получить ваш совет. А именно: сей следующей ночью я вместе с девятерыми из вас — теми, кто будет более всего расположен к [сему] делу — желаю отправиться разведать некоторую часть сей земли, вдоль этой реки, дабы увидеть, найду ли каких-нибудь людей; ибо мне представляется, что по здравом суждении мы должны найти что-то — ведь достоверно то, что здесь есть люди, кои торгуют, используя верблюдов и иных животных, что перевозят их грузы. И торговля сих [людей] должна проходить в основном у моря. И так как у них [пока] нет о нас никакого сведения, то их скопление не сможет быть столь большим, чтобы нам не испробовать их силы; и если Бог сведет нас с ними, наименьшею долей нашей победы будет захват кого-нибудь [из них], коим инфант, наш господин, будет немало доволен, получив чрез него знание о том, каковы родом и числом прочие жители сей земли. О том же, что за награда нас ждет, вы можете узнать по великим издержкам и трудам, что он предпринял в прошлые годы ради одной лишь сей цели.

— Да будет на ваше усмотрение то, что вы свершаете, — отвечали прочие, — и так как предводителем являетесь вы, то необходимо, чтобы в том, что вы приказываете, [мы] вам подчинялись бы — и не как Антану Гонсалвишу, но как нашему господину. Ибо вы должны понимать, что те из нас, здесь находящихся, кто из воспитанников инфанта, нашего господина, имеют желание и волю служить ему — даже нашими жизнями, в случае крайней опасности. Посему мы находим ваше намерение добрым — если только не пожелаете вы ввести что-нибудь новое, чрез что для нас возрастет опасность при малой услуге нашему господину.

И, наконец, они решили исполнить его приказ и следовать за ним так далеко, как только они смогут пройти.

И как только спустилась ночь, Антан Гонсалвиш выбрал тех девятерых, что показались ему наиболее годными, и отправился с ними в поход, согласно ранее им решенному.

Когда же они удалились от моря на расстояние, могущее достигать одной лиги, то обнаружили там одну дорогу, каковой и держались, полагая, что там мог появиться какой-нибудь муж или жена, коих они могли бы захватить. Но вышло так, что сего не случилось, по каковой причине Антан Гонсалвиш просил одобрения остальных на то, чтобы следовать далее ради своего намерения, ибо коли они уже зашли так далеко (ca pos ja demovidos eram), негоже было бы им возвращаться на корабль таким вот образом, с пустыми руками.

И, с одобрения прочих, они отбыли оттуда, проследовав по тем глубинным землям (sertao) на расстояние в три лиги, на каковом нашли следы мужей и отроков, числом, по их мнению, от сорока до пятидесяти; каковые [люди] следовали в направлении, обратном тому, коим шли наши.

Жара была весьма велика, и по причине как ее, так и труда, ими проделанного, — ибо они провели ночь в бдении и следовали вот так, пешим ходом, — но, прежде всего, из-за недостатка воды, коей там не было, ощутил Антан Гонсалвиш, что усталость тех [его спутников] была уже весьма велика, о чем вполне мог он судить по собственным своим страданиям.

— Друзья, — молвил он, — здесь нет более ничего; наш труд велик, а польза представляется мне скудною в том, что касается следования этим путем, ибо сии люди находятся [теперь] у того места, откуда пришли мы. И лучший совет, коему мы можем последовать, — это вернуться к ним, и, может быть, по их возвращении некоторые отделятся, или же вдруг мы застигнем их там, где они возлягут на отдых; и если мы с силой ударим по ним, то, может статься, он побегут, и, убегая, найдется среди них кто-нибудь наименее быстрый, коим мы сможем воспользоваться согласно нашему намерению; или, может быть, наша удача будет еще лучше, и мы найдем четырнадцать или пятнадцать, с коими сможем составить более богатую добычу.

Это был не тот совет, в коем можно было бы усомниться, согласно воле тех [наших], ибо каждый из них желал того же самого.

И, возвращаясь к морю, пройдя малое расстояние пути, они узрели нагого человека, каковой следовал за верблюдом, держа в руке две азагаи. И когда последовали за ним наши, то не было среди них ни одного, кто ощущал бы великую свою усталость. И хотя тот был один и видел, что других было много, все же пожелал он показать, что то оружие было его достойно и принялся защищаться наилучшим образом, каким мог, приняв вид (contenenca) более воинственный, нежели того требовала его мощь. Афонсу Гутерриш ранил его дротиком, от каковой раны мавр ощутил страх и бросил свое оружие как нечто побежденное. Захватив коего — не без великого удовольствия тех [наших] — и проследовав тем же образом далее, они увидели на холме людей, по чьим следам шли, из числа каковых был тот, коего они уже захватили. И не было в них недостатка воли для того, чтобы до них добраться; однако солнце стояло уже весьма низко, и они, устав, сочли, что подобное дерзкое предприятие могло принести им более вреда, нежели пользы, а посему решили вернуться на свой корабль. И, идя с этим намерением, они узрели шедшую [им навстречу] черную мавританку, каковая была невольницею тех, что пребывали на холме. И хотя некоторые из тех [наших] советовали позволить ей уйти, дабы не начинать новую схватку (escaramuca), коей противники не добивались, — ибо поскольку они находились в поле зрения, а числом были более чем вдвое (mais que dobrez) против них, то не могли оказаться столь робки, чтобы позволить им забрать таким вот образом свою собственность, — Антан Гонсалвиш все же сказал, чтобы они двинулись на нее, ибо могло случиться так, что пренебрежение тою встречей заставило бы противников возыметь против них храбрость. И, таким образом, видите вы, что глас предводителя среди людей обыкновенно заставляет подчиняться, когда преобладает.

Согласно его суждению была захвачена та мавританка, каковой [люди] на холме[185] желали прийти на помощь; однако, узрев, что наши приготовились их встретить, не только отступили туда, где пребывали, но даже отправились в иное место, повернувшись спиною к противникам.

И, таким образом, мы почитаем сию главу оконченною, оставляя здесь отдохнуть Антана Гонсалвиша, — до того, как в следующей в главе мы с почетом сделаем его кавалейру.

ГЛАВА XIII. Как Нуну Триштан прибыл туда, где был Антан Гонсалвиш, и как он сделал его кавалейру.

Поскольку философ[186] говорит, что началом являлись две части [одной] вещи[187], великую хвалу воздадим мы сему славному юноше за его деяние, свершенное с такою отвагой, ибо поскольку был он первым, кто захватил добычу в сем завоевании, то и заслуживает превосходства над всеми прочими, что впоследствии над ним [завоеванием] потрудились. Ибо в обычае было у римлян (согласно излагаемому святым Августином в книге, написанной им de civitate Dey[188], и Титом Ливием[189] в его декадах), чтобы все те, кто первыми наносили удар в сражениях, вступали в стены [крепостей] или вспрыгивали на корабли, вследствие сего по превосходству получали приумножения в своей славе, кои несли в день триумфа в подтверждение своей доблести, как о том более пространно оглашает Валерий в составленной им сумме римской истории[190].

И посему да получит Антан Гонсалвиш свое рыцарское достоинство, согласно тому, о чем в сей главе мы намерены написать. И затем мы дадим ему коменды в ордене Христа, коего обет он впоследствии принял, и сделаем его тайным поверенным (escrivao da puridade) сего благородного и великого принца. И в память о своей почести да будет он удовлетворен тем, что означен в сем томе, коего содержание навек, пока наличествует среди людей письменность, будет свидетельством его доблести.

Теперь узнаем, как Нуну Триштан — юный кавалейру, весьма храбрый и пылкий, что с малых лет взращен был при дворе инфанта, — прибыл в то место, где был Антан Гонсалвиш; каковой [Нуну Триштан] вел с собою снаряженную каравеллу, имея особый приказ своего господина пройти за гавань Галеры[191] так далеко, как только ему удастся, а затем (des i) постараться захватить людей любым образом, каким наилучше всего сможет. Каковой [Нуну Триштан], следуя своим путем, прибыл туда, где был Антан Гонсалвиш.

И вы уже должны понять, какова была радость сих двоих, бывших уроженцами одного королевства и воспитанниками одного дома, когда встретились они в таком удалении от своей земли. И, оставляя в стороне их речи (коих, надлежит полагать, оба потратили [немало], один — вопрошая об известиях, касавшихся его господина, а также друзей и знакомых, другой — желая узнать о его добыче), сказал Нуну Триштан, чтобы аларви (alarve)[192], коего он вез с собою — каковой был невольником инфанта, его господина, — поговорил с кем-нибудь из тех пленников, дабы увидеть, поймет ли он их язык; и что, коли они поймут друг друга, сие будет весьма полезно для того, чтобы узнать все положение и условия людей той земли. И, таким образом, все трое[193] говорили, однако язык [их] был весьма далек один от другого, вследствие чего они не смогли понять друг друга.

И как только ощутил Нуну Триштан, что не мог узнать об образе той земли ничего более, кроме того, что поведал ему Антан Гонсалвиш, то пожелал отбыть. Однако та зависть, кою Сократ[194] восхваляет в доблестных юношах, поразила сердце его таким образом, что он пожелал прежде увидеть, сможет ли пред очами тех [людей во главе с Антаном Гонсалвишем] свершить что-либо выдающееся.

— Разве справедливо будет, — молвил он бывшим с ним, — коли позволим мы сим [людям] отбыть таким вот образом, держа путь в Португалию, не явив им прежде некую долю нашего труда? Поистине говорю вам: что касается меня, то мне представляется, что бесчестья удостоюсь я, имеющий орден рыцарства, коли не соберу здесь иной, более богатой добычи, чрез кою господин инфант сможет получить некоторое начальное возмещение за столькие издержки.

Тогда приказал он позвать Антана Гонсалвиша, а также принципалов (principais), что тот вез с собою, дабы выказать им свое намерение.

— Вам, — молвил он, — друг Антан Гонсалвиш, известна воля инфанта, нашего господина, каковой вследствие понес он многие и весьма великие издержки. И доныне, после пятнадцати лет в сей части [света], он так и не смог удостовериться относительно людей сей земли, в каком законе и под чьим владычеством они живут. И хотя вы уже везете сии две души, чрез кои он что-нибудь узнать сможет, не воспрещается, однако же, коли мы увезем также и гораздо больше иных [людей], что будет много лучше. Ибо, помимо знания, что господин инфант чрез них получит, для него воспоследует польза от их услужения или выкупа. Посему мне представляется, что будет добро, коли мы поступим следующим образом: сей ночью выберете вы десятеро человек из ваших, я же выберу десятеро иных из своих — из лучших, что есть у каждого; и мы отправимся на поиски тех [людей], что вы обнаружили. И поскольку вы говорите, что, по вашему заключению, среди них не более двадцати воинов, прочие же — жены и чада, то мы скоро сможем их всех захватить. И коли мы не найдем тех [людей], то сумеем найти иных, среди коих сможем составить ту же самую добычу, или, может быть, иную, гораздо больше.

— Не думаю я, — отвечал Антан Гонсалвиш, — что наш поход будет верным в том, что касается поисков найденных нами [людей], ибо место то — один открытый холм, на коем не было ни дома, ни хижины, где, как можно было бы думать, они могли расположиться; тем более что мы видели их возвращающимися, словно людей, прибывших сюда из другого края. Худшим же из всего этого представляется мне то, что те же самые люди предупредили всех прочих, и, может статься, там, где мы думаем взять их, мы сами станем их добычею. Обдумайте сие как следует, и не станем возвращаться туда, где уже одержали некоторую победу, дабы получить урон.

И хотя сей совет Антана Гонсалвиша был добр, согласно обстоятельству случая, и Нуну Триштан желал внять ему, были там двое эшкудейру, для коих голоса рассудка не было достаточно пред их желанием доблестно потрудиться. Гонсалу ди Синтра было имя одного из них, коего доблесть вы по ходу сей истории сможете узнать; другой же был Диегу Аниш ди Валадариш, эшкудейру храбрый телом и испытанный во многих и великих опасностях.

И сии двое вынудили совет отклонить то, чего желал Антан Гонсалвиш, таким образом, что, как только спустилась ночь, они отбыли согласно приказу, вначале изреченному Нуну Триштаном. И такой выпал им случай, что тою же ночью они прибыли туда, где люди возлежали, распределившись по двум лагерям, — те самые, коих обнаружил Антан Гонсалвиш, или какие-нибудь иные, сходные с теми. Расстояние между лагерями, однако же, было малым. И наши распределились по трем сторонам, с коих могли бы лучше всего напасть на них, ибо все еще не имели четкого знания о месте, где те залегли, а лишь ощущение их; таким образом, видите вы, что подобные вещи гораздо более чувствуются ночью, нежели днем.

И как только они подошли к ним близко, то ударили по ним весьма мощно, громко призывая «Португалия и Сантьягу!»[195], от чего страх растревожил противников таким образом, что привел их всех в замешательство. И так, смешавшись, начали они убегать, без какого бы то ни было приказа обороняться. Впрочем, мужи выказывали некоторые попытки защититься (alguma contenenca de se defender) с помощью своих азагай (ибо иным оружием они не умеют пользоваться), в особенности же один из них, что сошелся лицом к лицу с Нуну Триштаном и сражался до тех пор, пока не принял смерть.

И помимо сего [мужа], коего Нуну Триштан убил сам, прочие убили троих и захватили десятерых, среди мужей, жен и чад. И нет сомнения в том, что многие иные были бы убиты и захвачены, если бы они напали на них все вместе при первом столкновении.

И среди сих, что таким образом были пленены, был один вельможа среди тех [людей], звавшийся Адаху (Adahu), про коего говорили, что он был рыцарем; и он ясно доказывал своим обликом, что знатностью превосходил прочих.

Среди тех десятерых, кои, как мы уже сказали, находились с Нуну Триштаном, был некий Гомиш Винагри, юноша хорошего рода, воспитанный при дворе инфанта, выказавший в той битве, какова в дальнейшем будет его сила, вследствие чего получил он затем почетное приумножение.

Когда же деяние завершилось таким образом, как мы описали, все собрались вместе — так, как были они в сражении, — и стали упрашивать Антана Гонсалвиша сделаться кавалейру. Каковой, пренебрегая своим трудом, говорил, что не было ему причины за столь малую службу принимать подобную почесть, более же всего потому, что его возраст того не заслуживал — а сам он, по своей воле, никогда им не станет, если только не пройдет чрез деяния более великие, нежели сии. И, наконец, как вследствие чрезмерных упрашиваний прочих, так и потому, что ощущал Нуну Триштан справедливость сего [требования], он должен был сделать его кавалейру, хотя сие и было против его [Антана Гонсалвиша] воли. По каковой причине с той поры и впредь называли ту гавань «гаванью Рыцаря»[196].

И, таким образом, сей был первым, кого произвели в кавалейру в тех краях.

Когда же те предводители вернулись (recolheitos aqueles capitaes) на свои корабли, они приказали тому аларви, коего Нуну Триштан вез с собою, чтобы он поговорил с теми [пленными] маврами, и те никак не могли понять его, ибо язык тех [людей] не есть мавританский, но азанегийский (linguagem azaneguia)[197][, употребляемый] в Зааре (Zaara)[198], ибо так называют сию землю.

Однако рыцарь [Адаху], будучи знатным среди прочих, что были там пленены, очевидно, вследствие сего повидал вещи более многочисленные и лучшие, и ходил в иные земли, где научился мавританскому языку. И, посему он понимал того аларви, каковому отвечал на любой вопрос, что тот ему задавал.

И дабы испытать [людей] той земли и получить о них какое-либо более достоверное знание, они выставили вперед того аларви и одну из тех мавританок, что были у них в плену, дабы те отправились сказать прочим [маврам], что, коли те желают явиться к ним [нашим] поговорить о выкупе кого-либо из бывших у них в плену, или же о торговых сношениях, то могут сие сделать.

И спустя два дня туда явились до ста пятидесяти мавров пешим ходом и тридцать пять верхом на лошадях и верблюдах. И они привели с собою мавра-невольника [аларви].

И хотя на вид они казались народом варварским и скотским, но не были лишены некоторой доли коварства, с помощью коей желали обмануть своих врагов; ибо на берег явились только трое, прочие же остались в засаде, с тем, чтобы наши люди сошли на землю ни о чем не подозревая и укрывшиеся могли бы их захватить; каковую вещь они вполне могли содеять при своей многочисленности, коли наши оказались бы людьми менее осмотрительными.

Мавры, чувствуя, что оказались обнаружены (и сие потому, что увидели, как [наши] в лодках повернули обратно, поскольку невольник не появлялся), раскрыли ухищрение своего обмана и вышли на открытую часть побережья, швыряя камни и делая [вызывающие] жесты; откуда они показали того аларви, что был к ним послан, связанным так, словно они хотели удержать его в подчинении как [своего] пленника. Каковой сказал им [нашим], чтобы они остерегались тех людей, ибо они явились туда для того лишь, чтобы обмануть их (por lhe errarem), если смогут.

И тогда наши вернулись на свои корабли, где произвели дележ пленников, согласно жребию каждого, прочие же мавры [на берегу] вернулись в свои лагеря, уведя, однако же, с собою аларви.

И Антан Гонсалвиш, поскольку уже загрузил свое судно согласно приказанному ему инфантом, возвратился в Португалию. Нуну Триштан же проследовал далее, дабы исполнить тот приказ, что, как мы сказали ранее, был ему отдан. Однако после отбытия Антана Гонсалвиша, видя, что каравелла требовала починки, он приказал вытащить ее на землю, а там — почистить и исправить (correger), как ей подобало; и он выжидал прилива так, словно пребывал в порту Лиссабона[199], от каковой его отваги многие приходили в изумление.

И, продолжая свой путь, они прошли гавань Галеры, пока не достигли одного мыса, каковому дали название Белого (cabo branco)[200], где сошли на землю, дабы увидеть, не смогут ли составить какую-нибудь добычу. И хотя они нашли следы людей, а также сети, они, посовещавшись, решили вернуться, видя, что на сей раз не смогут превысить свой первый успех.

ГЛАВА XIV. Как Антан Гонсалвиш и затем Нуну Триштан явились пред инфантом со своею добычей.

Не могу созерцать я прибытие сих кораблей с новостью о тех [доставленных] невольниках пред лицо нашего принца без того, чтобы не обнаружить [в сем] некоторого наслаждения, ибо мне кажется, что вижу я своими очами, какова была радость его. Ибо чем более желанны вещи и чем более величайших трудов ради них отдано было, тем более великое наслаждение приносят они с собою, когда человек может их взять.

О святой принц! Разве возможно, чтобы твое наслаждение и твоя радость имели какое-нибудь сходство с алчностью, когда постиг ты такое количество богатств, подобное тем, что издержал ты, дабы прийти к сей цели? И, видя теперь начало их возмещения, — разве не испытывал ты радость не вследствие количества тех [новых богатств], но вследствие надежды на другие, что мог ты взять?

Воистину, не для твоего великодушного сердца была память о столь малом богатстве! И по справедливости могу я назвать его малым в сравнении с твоим величием, без коего не смог бы ты и не разумел ни начать, ни завершить какую-либо долю твоих деяний. Но [было] лишь одно святое намерение, кое имел ты к поискам спасения для заблудших душ (согласно сказанному мною в седьмой главе сего труда), какового вследствие показалось тебе, когда узрел ты тех [пленников] пред лицом своим, что совсем ничего не издержал ты — таково было твое наслаждение видеть их. Хотя сила величайшего блага была на их стороне — ведь, хотя тела их и пребывали [теперь] в некотором подчинении, то было малостью в сравнении с их душами, кои [отныне] должны были навек обладать свободою истинною.

Антан Гонсалвиш прибыл первым с долей своей добычи; а затем Нуну Триштан, коего нынешний прием и последующая награда соответствовали его прошлому труду так же, как и плодородная земля при малом засеве своему возделывателю, коя и с тою малою долей, что получает, споспешествует великим улучшением плода.

ГЛАВА XV. О том, как инфант дон Энрики направил свое посольство к святому отцу, и об ответе, что воспоследовал.

Хотя язык тех пленников не смог быть понят никакими иными маврами, что были в сей земле, как свободными, так и пленными, для начала хватило и того, что смог сказать тот рыцарь [Адаху], коего привез Антан Гонсалвиш, чрез что инфант смог узнать весьма великую долю имевшегося в земле, где тот проживал.

И, учитывая, сколь необходимо было многократно отправлять туда снаряженные корабли со своими людьми (там, где по необходимости надлежало сражаться с теми неверными), посему приказал он тотчас послать к святому отцу, дабы просить у него поделиться с ним богатствами святой Церкви, для спасения душ тех, кто в трудах сего завоевания обретет свой конец[201].

В каковом посольстве направил он славного рыцаря ордена Христа, коего звали Фернан Лопиш Дазеведу [ди Азеведу], человека большого благоразумия и авторитета, за что был он сделан старшим командором (comendador mor) в том ордене, а также в совете короля и инфанта.

Были, впрочем, у него и иные вещи великой важности, кои следовало испросить у того великого понтифика, как, например, индульгенции для [церкви] Святой Марии Африканской, что находится в Септе, вместе со многими иными милостями, кои вымолил он у папы, истинную суть коих в общей истории королевства вы сможете узнать.

Что же касается той части, о коей подобает здесь написать, то святой отец был весьма рад предоставить подобную милость, согласно тому, что можете вы более пространно видеть по списку его письма, кое мы здесь приводим для лучшего вашего разумения.

«Eugenius, episcopus, servus servorum Dei[202], и пр. К памяти и напоминанию во веки веков. Хотя и незаслуженно имеем мы долю [власти] нашего Господа Иисуса Христа, каковой не отказался быть принесенным в жертву ради спасения рода человеческого, неустанными заботами склоняемся мы к тем делам, кои суть уничтожение заблуждений и злодеяний неверных, и дабы тем скорее (mais toste) души добрых и католических христиан пришли к спасению.

И поскольку было так, что со стороны нашего возлюбленного сына и благородного мужа Энрики, герцога Визеу и управителя в [делах] духовных и мирских рыцарства ордена Иисуса Христа, были мы извещены о том, что, твердо веруя в помощь Божью, во имя истребления и рассеяния мавров и врагов Христа, во славу католической веры намерен он лично двинуться со своими воинами в те земли, что ныне ими удерживаются, и войско свое направить против них. И пусть он временами не будет присутствовать там лично, рыцарям и братьям сего ордена, а равно и всем прочим верным христианам, кои против оных мавров и иных врагов веры битву и войну захотят повести и поведут, под знаменем оного ордена, мы, дабы сии верные христиане с большим рвением подвиглись и воодушевились к сей войне, всем и каждому, кто на оную битву и войну отправится, апостольскою властью и содержанием настоящих строк даруем и предоставляем полное отпущение всех их грехов, в коих да покаются они от всего сердца и исповедуются изустно.

И не подобает никому сию грамоту нашего повеления нарушать или противоречить ей. И на каждого, кто против сего предумышляет выступить, да падет проклятие Всемогущего и блаженных апостолов святых Петра и Павла. Дано и пр.»[203].

Кроме того, инфант дон Педру, каковой в то время управлял королевством от имени короля, предоставил инфанту, своему брату, грамоту, дабы получил он всю пятую часть, что королю принадлежала, — и сие за великие издержки, что по сему [делу] он ранее произвел. И, принимая во внимание, что те [новые земли] лишь он один [инфант] искал и обнаружил, не без великих трудов и издержек, он предоставил ему также [право], чтобы никто не мог туда отправиться без его дозволения и особого распоряжения.

ГЛАВА XVI. Как Антан Гонсалвиш отправился совершать первый выкуп.

Как вы знаете, всякий пленник естественным образом желает быть свободным, каковое желание тем более велико, чем более достает рассудка или знатности в том, кто волею фортуны оказался [вынужден] жить в чужой неволе. И, таким образом, тот рыцарь, о коем мы уже говорили, узрев, что оказался в плену (в каковом, впрочем, с ним обращались мягко), желал быть свободным, вследствие чего много раз просил он Антана Гонсалвиша, чтобы тот отвез его в его землю, где, как он утверждал, он даст вместо себя пятерых или шестерых черных мавров; и он также говорил, что там, среди прочих пленников, были двое юношей, за коих дадут подобный же выкуп.

И здесь подобает вам наблюсти, что сии негры, хотя и являются маврами, как прочие, все же суть рабы тех [мавров] в силу древнего обычая, каковой, я полагаю, возник из-за проклятия, что после потопа наложил Ной на своего сына Каина[204], какового [проклятия] вследствие он обрек его на то, чтобы его род был подчинен всем прочим родам в мире; от какового [рода] сии [мавры] происходят, как пишет архиепископ дон Родриго Толедский[205], а равно и Иосиф[206] в книге о древностях иудеев, и также Гвальтер[207] вместе с другими авторами, что говорили о потомках Ноя после выхода из ковчега.

Волею же Антана Гонсалвиша было не столько вернуться в ту землю из-за жажды выкупа (хотя бы тот и был выгоден), сколько имел он желание послужить инфанту, своему господину. И по сей причине испросил он у него на то дозволение, говоря, что, вследствие желания, кое его милость имела к познанию края той земли, и не ведая, хватило ли ему [принцу] того, что узнал он чрез того мавра [Адаху], он просит дозволения отправиться выкупить того [мавра], а также двух юношей, ибо, как заверял его мавр, наименьшим, что они дадут за себя, будут десять черных мавров; и что лучше будет спасти десять душ, нежели три, ибо они, хотя и были неграми, но также имели души, как и прочие. Тем более что сии негры происходили из рода не мавров [магометан], но язычников, вследствие чего они будут лучше для того, чтобы быть приведенными на путь спасения[208]; и чрез негров он [инфант] смог бы также узнать вести о земле гораздо более дальней. И сказал также Антан Гонсалвиш, что, когда поведет он речь о торговле, то будет стараться получить так много известий, как только сможет.

Инфант, ответив на все, сказал, что почтет сие за службу; и что не только о той земле желал он получить знание, но также и об Индиях, и о земле Пресвитера Иоанна, если будет возможно[209].

Антан Гонсалвиш подготовился [к отплытию] вместе со своими маврами. И как только начал он свое путешествие, разразилась столь великая буря, что ему оказалось необходимым снова вернуться в Лиссабон, откуда он отбыл. И случилось там находиться дворянину дома императора Германского[210], каковой прибыл к дому инфанта с тем намерением, чтобы тот отправил его в Септу, где он желал стать рыцарем, вначале содеяв ради своей почести столько, чтобы то заслужить; коего [дворянина] имя было Балтазар. И поистине, согласно тому, что мы ведаем, сердце не подвело его в том, чтобы следовать доброму своему намерению, ибо с весьма великою почестью принял он свое рыцарство, свершив вначале весьма выдающиеся дела своею рукою, как в истории королевства вы лучше сможете узнать. И сей [рыцарь] много раз говорил, что прежде, нежели отбудет из сей земли, он весьма желал узреть какую-нибудь великую бурю, дабы поведать о ней тем, кто никогда ее не зрел. И, воистину, немалою была его удача в исполнении его желания, ибо ему довелось быть с Антаном Гонсалвишем, как мы уже сказали, поскольку желал он отправиться посмотреть ту землю прежде, нежели из сей [земли Португальской] отбудет.

И была та буря столь велика, что лишь чудом избежали они гибели; однако, все же, снова продолжили плавание.

И, находясь уже в окрестностях той земли, где должен был свершиться выкуп, они договорились высадить там на берег мавританского рыцаря, дабы он смог отправиться для сбора своего выкупа в том месте, где указал ему Антан Гонсалвиш.

Мавр был весьма хорошо одет, в одежды, что приказал дать ему инфант, полагая, что, вследствие превосходства в знатности, кое было в нем над прочими, он, получив благодеяние, окажется полезным в деле воодушевления тех [мавров], дабы привести их для торговых сношений.

И как только оказался он на суше, то весьма скоро (mui asinha) позабыл о своих обещаниях, под поруку коих Антан Гонсалвиш ему поверил, думая, что благородство, им выказываемое, будет тем главным, что заставит его не нарушать доверие. От какового обмана с той поры и впредь все получили предупреждение не верить никому [из тех мавров] без более надежной поруки.

И когда Антан Гонсалвиш со своим кораблем вошел в Золотую реку на четыре лиги, то приказал бросить якоря; на каковом расстоянии и пребывал семь дней, не получая сообщения и не видя ни одного жителя той земли. Но на восьмой день прибыл туда один мавр верхом на белом верблюде и другой вместе с ним, дабы передать сообщение о том, чтобы они подождали прочих, кои должны были прийти совершить выкуп; и что на другой день они будут там, как на самом деле и произошло.

И весьма похоже, что те двое [пленных] юношей были среди них в великой почести, ибо для выкупа их явилась вместе добрая сотня мавров и мавританок; от каковых Антан Гонсалвиш получил по цене двоих своих пленников десять негров из мавров и мавританок, родом из различных земель, при этом посредником между ними был некий Мартин Фернандиш, что являлся алфакеки (alfaqueque)[211] инфанта. И весьма похоже, что он обладал немалым знанием мавританского языка, ибо был понимаем среди тех [мавров] там, где другой аларви, сам мавр по происхождению, так и не смог найти никого, кто бы его понял, не считая лишь одного.

И помимо негров, что Антан Гонсалвиш получил в этом выкупе, ему досталось также золото в виде песка (хотя и было его мало), а также одна дарга (darga)[212] и множество яиц эму, таким образом, что однажды к столу инфанта было подано три яства из них, столь свежих и добрых, как если бы то были [яйца] каких-нибудь домашних птиц. И надлежит с основанием полагать, что не было христианского принца в сей части христианского мира, кто имел бы на своем столе подобные яства.

И, как рассказали те мавры, в том краю есть купцы, что торгуют тем золотом, каковое, очевидно, у них встречается[213].

Мавританский же рыцарь никогда не вернулся, чтобы исполнить свое обещание, и равно не вспомнил об [оказанном ему] благодеянии; вследствие чего Антан Гонсалвиш, потеряв, научился быть осторожным там, где раньше таковым не был.

И, возвратившись к инфанту, своему господину, он получил от него награду, как и немецкий рыцарь, каковой затем с почетом и с великим благодеянием от инфанта возвратился в свою землю.

ГЛАВА XVII. О том, как Нуну Триштан отправился на остров Жети, и о маврах, коих он захватил.

Таким образом, сии дела мало-помалу ширились, и люди набирались отваги следовать по тому пути — одни чтобы служить, другие чтобы добиться славы, иные же — в надежде на выгоду; впрочем, каждая из сих двух вещей несет в себе сразу обе, то есть, находясь на службе, они приносили себе пользу и приумножали свою славу.

И в год Христа тысяча четыреста сорок третий приказал инфант снарядить другую каравеллу, в коей послал того знатного кавалейру Нуну Триштана вместе с некоторыми иными людьми, главным образом, из своего дома.

И, следуя своему пути, они достигли Белого мыса. И, желая проследовать еще далее, пройдя оный мыс [на расстояние], могущее достигать двадцати пяти лиг, они узрели небольшой остров, название коего, как они в дальнейшем узнали, было Жети (Gete)[214]; от коего, как они увидели, отплывали двадцать пять деревянных алмадий (almadias)[215], а в них — множество людей, кои, однако, все были наги, не столько вследствие необходимости [пребывания] в воде, сколько по причине своего древнего обычая. И их манера плыть была такова, что тела находились поверх алмадий, а ноги — в воде, коими они себе помогали, словно то были весла; и каждая из тех [алмадий] везла троих или четверых. И поскольку сия вещь для наших была столь мало привычна, то, когда они узрели их издалека, то подумали, будто то были птицы, передвигавшиеся таким образом; и хотя в величине [те] являли некоторую разницу, они подумали, что [птицы] могли быть [такой величины] в том краю, о коем рассказывались иные, еще более великие чудеса. Однако как только они узнали, что то были люди, их сердца оказались охвачены новою радостью, главным образом оттого, что они узрели тех годными к тому, чтобы их можно было захватить. Однако они не смогли составить из них большую добычу по причине малости своей лодки, каковая после размещения четырнадцати [пленников] вместе с семью людьми с каравеллы оказалась столь загружена, что не могла вынести более. А если бы они пожелали вернуться снова, то не было бы в том для них пользы, ибо велик был страх у противников, кои настолько поторопились бежать (se trigaram tanto de fugir), что некоторые умерли [утонув] прежде, нежели добрались до острова, прочие же спаслись.

Однако в захвате тех [людей] имели место две противоположные [вещи], ибо, во-первых, было в них [наших] весьма велико удовольствие, когда узрели они, какую власть получили над своею добычею, из коей могли извлечь выгоду, подвергшись столь малой опасности; с другой стороны, немало оказались они опечалены, ибо лодка их была столь мала, что не могла взять большой груз, как они того желали.

Все же они прибыли на остров и захватили еще пятнадцать мавров. И подле сего острова они обнаружили другой, где водились неисчислимые королевские цапли[216], кои, очевидно, собирались там для того, чтобы плодиться, как они на самом деле и поступали; а равно и многие иные птицы, от коих [наши] получили великое подкрепление.

И, таким образом, возвратился Нуну Триштан со своею добычею, уже гораздо более счастливый ею, нежели первой, — как вследствие превосходства в величине, так и потому, что добыта она была гораздо далее, а также без сопровождения другого [товарища], с коим по равенству долженствовало бы ему произвести дележ.

О приеме и награде, коими одарил его инфант, я более не пишу, ибо повторять то каждый раз нахожу избыточным.

ГЛАВА XVIII. Как Лансароти испросил у инфанта дозволения плыть со своими кораблями в Гвинею.

Состояние плебса, как говорит Тит Ливий, заключается в том, чтобы всегда порицать (prasmarem) великие деяния, особенно в начале. И сие, как мне кажется, происходит вследствие отсутствия знания об их завершении, ибо когда робкое сердце зрит основание великих вещей, они всегда кажутся ему не в пример большими, нежели есть на самом деле. И поскольку его духа недостает для их свершения, оно несет с собою естественное сомнение относительно того, могут ли они быть завершены.

Каковую вещь, как мне кажется, ясно зрел я доказанною на примере дел сего нашего принца, ибо сразу с началом заселения островов люди передавали промеж себя слухи столь чрезмерные, будто он истратил на то некоторую часть своего имущества; и, основывая на том великие [свои] сомнения, они передавали [их] в разговорах, до того, что возвели деяние в крайнюю степень невозможности, каковой вследствие полагали, что завершения никогда не будет. Однако после того, как инфант начал их [острова] заселять, показав людям, как могут они с выгодой использовать [новые] земли, и плоды начали прибывать в королевство в гораздо большем изобилии, первые уже понемногу замолкали и тихими голосами восхваляли то, что прежде прилюдно порицали.

И подобным же образом они поступили в начале сего завоевания, ибо сразу в первые годы, видя великие снаряжения, что предпринимал инфант с такими издержками, они оставляли заботы о собственных своих делах и занимались обсуждением того, в чем были малосведущи; и чем более времени требовалось делу, чтобы прийти к завершению, тем более сильно раздавалось с их стороны осуждение. И худшим было то, что помимо простонародья иные [люди], большего звания, говорили о том едва ли не насмешливым образом, утверждая, что то были издержки и труды, от коих не могло произойти никакой пользы.

Однако когда узрели они первых мавров, и [затем] вторых, то оказались уже несколько не уверены относительно своего первого помысла, каковой и вовсе признали ошибочным, увидев третью добычу, что привез Нуну Триштан, захваченную в столь короткое время и со столь малым трудом. И, понуждаемые необходимостью, признавали они неправоту свою, объявляя себя глупцами за то, что не ведали [того] ранее; вследствие чего были принуждены обратить свои порицания в публичные славословия, ибо открыто заявляли, что инфант не мог быть ни кем иным, кроме как еще одним Александром. И с той поры алчность их возрастала, когда зрели они дома других [людей] наполненными невольниками и невольницами, а имущество их — приумноженным. И, думая о сем, они вели между собою разговоры.

И так как после своего возвращения из Танжера инфант обычно постоянно пребывал в королевстве Алгарви, по причине своего поселка, который повелел тогда строить, а добыча, кою те [капитаны] привозили, выгружалась в Лагуше, именно уроженцы сей местности[217] стали первыми, кто подвигнул инфанта предоставить им дозволение, чтобы можно было отправиться в землю, откуда были родом те мавры, ибо никто не мог отправляться туда со снаряженным кораблем без его особого дозволения; каковую вещь ему предоставил король в той грамоте, коей пожаловал ему свою пятую часть, как вы уже слышали.

И первым, кто позаботился испросить сие дозволение, был один эшкудейру, с малых лет взращенный при дворе инфанта, каковой уже был женат и являлся королевским алмошарифи (almoxarife)[218] в том поселке Лагуш. И, будучи человеком весьма здравомыслящим, он хорошо узнал дело, как оно обстояло, и выгоду, кою могло принести ему его путешествие, если Бог направил бы его таким образом, что он смог бы туда добраться. И, сие положив, повел он разговоры с некоторыми из своих друзей, побуждая их сопровождать его в этом деянии; каковой вещи ему не доставило труда добиться, ибо, помимо того, что он был любим в той местности, жители ее обычно суть люди достойные, заботящиеся о том, чтобы участвовать в добрых делах, особенно же в морских сражениях (поскольку их поселок расположен весьма близко от побережья, они не в пример более привычны к кораблям, нежели к земле).

Посему собрал Лансароти шесть добро снаряженных каравелл, дабы следовать своему намерению. И затем он говорил с инфантом о дозволении, говоря, что просит предоставить его как ради того, чтобы сослужить ему [инфанту] службу, так и ради собственной почести и выгоды; перечислив ему людей, с ним отправлявшихся, и каравеллы, что они брали. Чему инфант был весьма рад и приказал тотчас изготовить ему знамена ордена Иисуса Христа, с тем, чтобы каждая из его каравелл несла их.

ГЛАВА XIX. О том, кто были капитаны других каравелл, и о первой добыче, ими захваченной.

Первым капитаном и главным предводителем, как мы уже сказали, был Лансароти, вторым же — Жил Ианиш, тот, который, как мы уже написали, первым прошел мыс Божадор; а также Эштеван Афонсу, знатный человек, что впоследствии умер на островах Канарии, и Родригу Алвариш, и Жуан Диаш, судовладелец, и Жуан Берналдиш; каковые все вместе отправлялись весьма хорошо подготовленными[219].

И, следуя своим путем, они достигли острова Цапель в канун Тела Господня[220], где отдохнули некоторое время, главным образом, благодаря множеству молодых птиц, что нашли там, ибо была то пора их размножения. Затем они держали совет относительно своих дел, на каковом Лансароти принялся излагать свои суждения следующим образом:

— Сеньоры и друзья! Отбыли мы ныне из нашей земли с целью сослужить службу Богу и инфанту, нашему господину, каковой с основанием должен ожидать от нас службы в превосходной мере — как по причине воспитания, что некоторые из нас от него получили, так и потому, что мы суть люди, коих по меньшей мере стыд должен понуждать к тому, чтобы мы одержали превосходство над всеми прочими, что доныне сюда прибывали. Ибо при таком скоплении кораблей постыдно было бы возвращаться в Португалию без превосходной добычи. И поскольку инфант узнал чрез некоторых из тех мавров, коих доставил Нуну Триштан, что на острове Наар (ilha de Naar)[221], лежащем здесь неподалеку, имеется немногим менее двухсот душ, то посему мне кажется, что будет добро, коли Мартин Висенти и Жил Вашкиш, кои уже побывали вблизи него и видели край, в коем тот лежит, отправятся в сторону острова с сими лодками, и только с теми людьми, кои могут грести. И буде они смогут его отыскать, то пусть возвращаются весьма скоро вдоль берега, пока не окажутся вместе с нами; поскольку мы, помолившись Богу, весьма ранним утром поднимем паруса и отправимся в ту сторону, таким образом, чтобы по их возвращении мы оказались бы так близко, что смогли бы услышать известия от них и держать совет о том, что нам следует предпринять.

Лансароти, как уже сказано, был человеком весьма рассудительным, как то все те [люди] хорошо ведали; вследствие чего они не пожелали более разбирать его суждения, но, напротив, в один голос молвили, что сказанное им было весьма добро. И посему тотчас приготовились те два предводителя и взяли пять лодок с тридцатью людьми в них, scilicet, шестью людьми в каждой лодке, и отплыли с острова, где находились, около захода солнца.

И, гребя всю ночь, около четверти рассвета они оказались вблизи того острова, что искали.

И как только они узнали его по признакам, что сообщили мавры, то направились вдоль земли, пока, на рассвете, не достигли селения мавров, бывшего подле берега, где были собраны вместе все души, что проживали на острове. Каковое [селение] узрев, они пребывали таким образом в ожидании некоторое время (sobresseveram assim algum tanto), дабы держать совет о том, что им следовало делать.

И они пребывали меж двух весьма больших сомнений, ибо не знали, вернуться ли им на каравеллы, как приказано им было их предводителем, или же напасть на селение, что находилось в такой близости от них. И когда они находились таким вот образом, не приняв никакого решения, и каждый думал о своем, поднялся Мартин Висенти и молвил, обращаясь ко всем прочим:

— Верно то, что наши сомнения дают нам повод для размышлений, ибо коли нарушим мы приказ нашего предводителя, то впадем в ошибку, — и тем более, если для нас произойдет какой-либо урон или опасность, то, помимо нашей погибели, то будет поводом для того, чтобы [сие] было нам весьма дурно зачтено. С другой стороны, мы прибыли сюда главным образом для того, чтобы обрести толмача, чрез коего инфант, наш господин, смог бы получить известия, чего он весьма желает, как всем вам хорошо ведомо. Теперь же мы находимся весьма близко от сего селения и, как вы видите, уже рассвело, и мы не можем вернуться отсюда к каравеллам без того, чтобы нас не обнаружили. Коли же нас обнаружат, то мы утратим надежду получить здесь толмача, ибо сии мавры тотчас устремятся вглубь материка, каковой, как вы ясно видите, весьма близко; и не только [жители] сего острова, но и тех остальных, что здесь есть, ибо затем они должны быть сими предупреждены и предостережены. И таким образом наше прибытие принесет немного пользы, и инфант, наш господин, не получит того, чего желает от сей земли на этот раз. Посему мне кажется — и таков мой совет, коли вы на то дадите свое согласие, — чтобы мы напали на этих мавров, пока они не предупреждены, ибо вследствие беспорядка, что возникнет у них благодаря нашему появлению, они будут побеждены. И коли мы не приобретем там ничего более (al nao), кроме лишь толмача, мы должны быть тем довольны. Что же касается нарушения приказа, каковой мы имеем от нашего предводителя, то, коли с Божьей помощью мы содеем что-либо доброе, на что я надеюсь, то сие не должно быть нам дурно зачтено; если же в чем-то и будет, то с легкостью нам простится по двум причинам. Первая — коли мы не сразимся, то будем уверены, что наше прибытие было напрасным, и намерение нашего господина инфанта не свершится по причине того, что мы будем обнаружены; вторая же та, что хотя мы и имеем приказ возвратиться, нам не запрещено биться. Бой же представляется мне разумным, ибо нас здесь тридцать человек, мавров же, как вы уже слышали, — сто семьдесят или сто восемьдесят, из коих на всех должно прийтись до пятидесяти или шестидесяти воинов. Если сие вам кажется добрым, то не станем медлить долее, ибо день наступает так быстро, как только возможно, в случае же промедления наше прибытие и наш совет послужат немногому.

Все ответили, что то было весьма добро обдумано, и что они тотчас же выступают.

Покончив же с сими суждениями, они взглянули в сторону селения и увидели, что мавры со своими женами и чадами выходили, уже [столь далеко,] насколько могли из своих жилищ, поскольку увидели противников. И они [наши], призывая «Сантьягу, святой Георгий, Португалия!», напали на них, убив и захватив стольких, скольких смогли.

Там вы могли видеть, как матери бросают чад, а мужья — жен, заботясь каждый лишь о том, чтобы убежать так далеко, как только сможет. И некоторые тонули в водах, иные думали спастись (guarecer) под своими хижинами; иные прятали своих чад под водорослями, думая укрыть их там, и где их затем находили [наши].

И, наконец, наш Господь Бог, что всякое добро вознаграждает, пожелал, чтобы они вследствие труда, что приняли во имя служения Ему, обрели в тот день победу над своими врагами, а равно награду и плату за свои труды и издержки, захватив из них [мавров], среди мужей, жен и чад, сто шестьдесят пять [человек], не считая тех, кто погиб и был убит.

По окончании боя все воздали хвалу Богу за великую милость, что Он им явил, пожелав даровать им победу таким образом и с такою для них невредимостью.

Поместив [некоторых] своих пленников в лодки, прочих же [оставив] на земле хорошо связанными, ибо лодки были малы и не могли вместить стольких людей, они [предводители] приказали, чтобы один из людей прошел вдоль берега столько, сколько сможет, дабы посмотреть, не появились ли каравеллы; каковой тотчас и направился. И, пройдя целую лигу от того места, где пребывали остальные, он узрел, как прибывали каравеллы, ибо Лансароти, согласно сказанному им, отбыл тотчас с рассветом. И тот человек повязал белый алфареми (alfareme)[222] на свое копье и принялся подавать знаки каравеллам, каковые, едва заметив его, направили свой путь (aderencaram-se) в ту сторону, где узрели сигнал.

И, следуя так, они случайно обнаружили канал, коим лодки могли благополучно ходить на остров.

И они спустили на воду небольшую лодку, что у них была, и отправились на землю узнать новости, каковые в подробностях были им поведаны тем [человеком], что их там дожидался, сказавшим, чтобы они сошли на землю, дабы помочь им привести тех пленников на каравеллы (каковые [пленники] пребывали на земле под охраной семерых человек, что оставались с ними на острове), ибо прочие лодки уже подходили вдоль берега с остальными маврами, коих везли.

И когда Лансароти с теми эшкудейру и добрыми людьми, бывшими с ним, услышали подобные известия о счастливой удаче (de boa esqueenca), что Бог даровал тем немногим, что отправились на остров, и узрели, что те свершили столь великое деяние — ведь Богу оказалось угодно, чтобы они таким образом довели его до конца, — то все они были весьма рады, много славя Господа Бога за то, что он пожелал помочь таким образом своему немногочисленному христианскому люду.

Однако тому, кто спросит меня, было ли удовольствие, что они от сего получили, в полной мере истинным, без того, чтобы не имелось притворства в какой-либо его части — хотя бы и в малой, — я отвечу, что нет; ибо возвышенные, добрые и отважные сердца тех, кому Господь милостиво их даровал, не могут удовольствоваться вполне, коли не присутствуют при всех добрых деяниях, в коих по здравом суждении могут быть вовлечены; и они также не лишены вовсе той зависти, каковая в подобном случае не есть один из тех главных грехов, но, напротив, может быть названа добродетелью, если опираться на здравое суждение, как поступают достойные люди.

После того как все мавры, бывшие в лодках, оказались на каравеллах, прочие [из наших] высадились на землю, оставив христиан охранять их. Они отправились по острову, пока не нашли остальных [мавров], что были под охраной тех семерых, о коих мы уже сказали. И когда они собрали таким образом всех своих пленников, было уже поздно, ибо в той земле есть разница в днях относительно сей [нашей земли].

И само по себе деяние было тем более велико по причине дальности каравелл, а также множества мавров.

Затем они отдохнули и освежились, как того требовала их доля труда. Однако Лансароти не забыл выведать от мавров, бывших у него в плену, то, что ему следовало знать относительно места и времени, в коих они пребывали; и он узнал от них через своего толмача, что там вблизи находились иные населенные острова, где они [наши] могли с малым трудом составить добрую добычу.

И, держав по сему поводу совет, они решили затем отправиться на их поиски.

ГЛАВА XX. О том, как они направились на остров Тижер, и о маврах, коих они захватили.

На следующий день, каковой был пятницей, они приготовили свои лодки, ибо каравеллы должны были оставаться там[, где они стояли], и погрузили в них столько продовольствия, сколько им хватало лишь на два дня, так как они не имели намерения отсутствовать долее, не возвращаясь на свои корабли.

И вышли в лодках до тридцати человек, scilicet, Лансароти и прочие капитаны каравелл, а с ними — эшкудейру и добрые люди, бывшие там.

И они взяли с собою двух из тех мавров, что были у них в плену, так как те сказали им, что на острове Тижер (ilha de Tiger), что находился оттуда в пяти лигах, было селение мавров, в коем было, верно, до ста пятидесяти человек всего населения.

И как только занялось утро, они предприняли свое выступление, весьма благочестиво вручив себя Богу и прося Его о милости, дабы Он направил их таким образом, чтобы они могли Ему послужить, а Его святую католическую веру превознести.

И они шли до тех пор, пока не прибыли на оный остров Тижер. И как только высадились на землю, мавр, коего они везли с собою, повел их к селению, где уже находились все мавры, или же наибольшая часть тех, кто жил на острове.

И когда они прибыли в него, то не нашли ничего, поскольку уже несколько дней, как они позднее узнали, то место было покинуто. И тогда, страшась, что мавр лгал им, дабы завести в какое-нибудь место далеко оттуда, где будет такая мощь мавров, что они, может статься, понесут какой-либо урон, они держали свой совет, дабы прийти к тому, что им следовало делать.

И прежде, нежели по сему было что-нибудь решено, они принялись бить мавра и угрожать ему, дабы он сказал им правду.

Мавр сказал, что отведет их в одно место, где были мавры, и что коли они пойдут ночью, то смогут захватить и убить большую их часть; однако идя днем — так, как они шли, — они не смогут прийти туда, не будучи замеченными. А если же и будут замечены, то смогут укрыться в безопасном месте, если только не отважатся вступить с ними в сражение.

Слушая то, что говорит мавр (хотя и не все поверили сказанному им), одни говорили, что будет добро, коли они вернутся на свои корабли и там решат, что делать; другие же — что при всем том они должны пойти вперед, дабы отыскать то селение, куда, мавр, по его словам, хорошо знает, как их провести; ибо, по здравом суждении, на сем острове [Тижер] не должно было быть больше воинов, нежели на другом острове, Наар, где они уже составили первую добычу, ибо [сей остров] не был столь же велик и столь же пригоден для большого населения.

О сем рассуждали они, и каждый [высказывал] то, что ему думалось; и когда они так и не договорились об окончательном решении относительно своего дела, Жил Ианиш, добрый кавалейру и человек храбрый рукою, о коем мы уже говорили в другом месте, повел речь, молвив:

— Ясно вижу я, что промедление с согласием, коему между нами надлежит быть в сем деле (на кое милостью и милосердием нашего Господа Иисуса Христа должны мы возлагать добрую надежду) может принести нам затруднение и немногую выгоду; ибо всякое разделение, особенно же среди столь немногих людей, сколькими мы являемся, весьма сомнительно и может доставить нам погибель и немногую честь, а равно и малую службу Богу и инфанту, нашему господину. Посему я держусь того мнения, чтобы с сим мавром отправились четырнадцать или пятнадцать человек в ту сторону, где, как он говорит, пребывают мавры, до тех пор, пока не увидят селение или же точное место их проживания. И как только они его увидят, то пускай возвращаются сюда, где останутся все прочие, не снимаясь с этого места до их возвращения. И тогда милостью Божьей мы отправимся все вместе и будем их искать. И, по здравом суждении, [здесь] не должно быть столько годных для дела людей (сообразно тому, что было на острове Наар), коих мы не должны были бы подчинить в сражении с помощью нашего Господа Бога, в коем всякая поддержка пребывает и каковой, когда на то Его воля, позволяет немногим победить многих и большинство вынуждает терпеть поражение от меньшинства. И коли вам довольно сказанного мною, нам не подобает медлить с тем, чтобы претворить сие в дело.

Какового [Жила Ианиша] словами все остались весьма довольны, говоря, что то было весьма добро, и что тотчас будет сделано так, как сказал Жил Ианиш.

— И поскольку дело обстоит так, — сказал Лансароти, — что все вы согласны с сим советом Жила Ианиша, то я хочу пойти с теми, кто отправится искать селение; и мне кажется, что будет добро, коли Жил Ианиш останется здесь с прочими из вас, охраняя лодки, дабы поддержать нас, коли дело примет такой оборот, что сие окажется надобным. Какового [Жила Ианиша] я, в любом случае, прошу остаться.

И хотя Жил Ианиш отказывался оставаться, но, видя, как сия просьба обернулась приказом (ведь тот, кто просил его, был предводителем), главным же образом потому, что с этим согласились все прочие, он все же принужден был остаться.

Лансароти же с четырнадцатью или пятнадцатью людьми отбыл туда, куда повел их мавр. И, пройдя уже пол-лиги от того места, где оставались прочие, они узрели девять мавров и мавританок, кои шли с десятью или двенадцатью ослами, нагруженными черепахами; каковые [мавры] хотели перейти на остров Тидер (ilha de Tider)[223], что находился оттуда примерно в лиге, ибо при отливе возможно перейти с одного [острова] на другой пешком. И как только они [наши] их узрели, то тотчас бросились на них, и, не встав в защиту, кою хотели применить, захватили их всех, не считая одного, что вернулся принести известия прочим, бывшим в деревне.

И как только они пленили их, то отправили назад к тому месту, где оставался Жил Ианиш, при том Лансароти послал сообщить ему, чтобы он приставил охрану к тем маврам и последовал за ними, взяв с собою всех людей, что там оставались, — ибо по его мысли, он должен были встретить тех, с кем следовало сражаться.

И как только пленники прибыли к ним [людям Жила Ианиша], их связали весьма крепко и, поместив в лодки, оставили с ними одного лишь человека.

И они тотчас отбыли следом за Лансароти, неизменно идя по его следу, до тех пор, пока не прибыли в то место, где находились Лансароти и бывшие с ним. После пленения тех мавров, что они уже отправили к лодкам, они [люди Лансароти] отправились вперед, туда, куда их вел мавр, и прибыли в деревню, жители коей ее покинули, предупрежденные мавром, бежавшим тогда, когда прочие были схвачены; и они [наши] узрели все души, что были на острове, укрывшимися на скалистом островке, куда они перебрались в своих алмадиях. Христиане же не могли добраться до них иначе как вплавь; равно не отваживались они и отступать, дабы не вселять храбрость в противников, коих было гораздо более, нежели их. И так они оставались, до тех пор, пока к ним не прибыли все остальные люди [вместе с Жилом Ианишем].

И, увидев все вместе, что не могли причинить сим [маврам] вреда — по причине реки, что между ними пролегала, — они решили вернуться к своим лодкам, кои от того места находились в целых двух лигах.

И, возвращаясь, они вошли в деревню и обыскали ее всю, дабы посмотреть, не найдут ли каких-нибудь вещей в домах. И, обыскивая ее, они отыскали семь или восемь мавританок, коих взяли с собою, возблагодарив Бога за свою добрую удачу, кою Его милостью обрели.

И затем они вернулись к своим лодкам, куда прибыли около захода солнца; и в ту ночь отдохнули и освежились так, как те, кто днем довольно потрудился.

ГЛАВА XXI. О том, как Лансароти и прочие возвратились в лодках на Тидер, и о маврах, что они взяли.

Хотя, понуждаемые ночною порой, те [люди] по необходимости и потратили ее главным образом на сон, столь распалена была воля их относительно имевшегося у них груза, что они не отвлекали своих помыслов от того, что им следовало делать. И посему они держали совет по поводу того, что будут делать на следующий день, и договорились (после многих высказанных суждений, кои я опускаю, дабы не удлинять писание) отправиться в лодках и напасть на селение до рассвета.

— Ибо может случиться так, — говорили они, — что мавры, узрев наше отступление, подумают, что мы ушли как люди, отчаявшиеся их добыть, и с таким помыслом вернутся в свой лагерь. И нам будет на руку не только их возвращение, но также и уверенность в том, что они предадутся отдыху.

Так определившись с советом, они отбыли ночью, выведя свои лодки вдоль суши; и с первым проблеском зари высадились и вошли в деревню, но не нашли в ней никого, ибо мавры, как только узрели накануне, что их враги отступают, вернулись в деревню, но не пожелали, однако, в ней ночевать, уйдя вместо того на постой на четверть лиги от нее, к переправе, коею добирались до Тидера.

И когда христиане узрели, что не нашли ничего в деревне, то вернулись в свои лодки и обогнули остров с другой стороны Тидера, выслав на сушу пятнадцать человек, дабы посмотреть, не найдется ли каких-нибудь мавров или же их следов.

И, идя, таким образом, они увидели мавров, бегущих изо всех сил, ибо они уже заметили их [наших]; и тогда уже все спрыгнули на землю и бросились им вслед, но уже не смогли настигнуть мужчин; однако женщин и детей, кои не могли бежать столь же [быстро], взяли семнадцать или восемнадцать.

И одна из лодок, в каковой находился Жуан Берналдиш, бывшая одною из самых малых в компании, шла вдоль берега острова; и бывшие в ней увидели около двадцати алмадий, переправлявшихся на Тидер, в каковых плыли мавры и мавританки, как большие, так и маленькие, в каждой [алмадии] по четыре или пять [человек]. Каковому зрелищу (esguardo) с первого взгляда они были весьма рады, однако затем ими овладела тем большая печаль. Удовольствие было в том, что они зрели теперь выгоду и почесть — ту цель, коя подвигла их прибыть туда; и великую печаль они возымели, узрев, сколь мала лодка их, так что могла вместить лишь немногих.

И с немногими своими веслами они проследовали далее насколько смогли, пока не оказались среди алмадий; и хотя и были неверными шедшие в алмадиях, они [наши], движимые милосердием, немногих из них пожелали убить. Нельзя, однако, сомневаться в том, что многие [мавры], что из страха своего покинули алмадии, погибли в море.

И одних [наши] оставляли по левую сторону (parte sesta), других же — по правую (destra), и, следуя таким образом между всеми ними, выбирали из числа наиболее малых созданий, дабы как можно более вместить их в свою лодку; каковых набрали четырнадцать и, таким образом, всех, кого в те два дня они пленили (не считая некоторых, что умерли) оказалось сорок восемь.

За сию добрую добычу и ту милость, что оказал им Бог за те дни, много хвалы воздали они Ему за то, что Он направил их таким образом и над врагами веры даровал такую победу. И, имея волю и намерение еще более потрудиться ради службы Ему, они сели в лодки, в коих вернулись на свои корабли, оттуда находившиеся в пяти лигах; куда прибыв, отдохнули как люди, коим сие было воистину необходимо, ибо они достаточно потрудились.

Однако отдых не был долгим, ибо тотчас с наступлением ночи они держали совет о том, что им следовало делать, как люди, желавшие воспользоваться временем суток, в то время пока им представлялся случай заняться своим делом.

ГЛАВА XXII. О суждениях, что излагал Жил Ианиш, о том, как они отправились на Тидер, и о маврах, что они взяли.

Как вы видите, на советах, в коих участвуют многие, неизменно говорится множество слов, и, высказываясь на том совете, каждый излагал свое мнение. Посему Жил Ианиш, в конце концов, попросил всех, дабы они умолкли ненадолго, каковую вещь все исполнили с охотою; и тогда он стал рассуждать таким образом:

— Братья и друзья! Кажется мне, что воля каждого из вас готова к тому, чтобы достойно потрудиться, и сие заключаю я из того, что среди вас не говорится ни об отдыхе, ни о возвращении в наше королевство; но вместо того вижу я, что труд всем вам желанен, и каждому потребно, чтобы мы потрудились во имя нашей славы и выгоды. Однако же разногласие между нами состоит в том, что мы не ведаем точно, куда именно должны идти искать оный труд ради службы Богу и инфанту, нашему господину. И поскольку мы находимся в такой близости от острова Тидер, как все вы знаете, и на нем имеется весьма великая мощь мавров, как говорят имеющиеся здесь у нас пленные; а также поскольку повелением инфанта, нашего господина, нам приказано связываться с нею не иначе как только с великою осмотрительностью, и лишь для того, чтобы посмотреть, сможем ли мы каким-либо образом узнать, что за люди живут на острове и так ли велика их мощь, как ему рассказывали, — я бы сказал, что добро будет нам туда отправиться, и, может статься, наш Господь Иисус Христос, всегда помогающий тем, кто добро трудится, распорядится так, что мы приобретем там какого-нибудь толмача. И даже коли ничего иного не свершим, кроме как посмотрим, сколько есть тех островитян, то принесет пользу в дальнейшем; ибо инфант, наш господин, зная их мощь, сможет послать такую армаду и с таким количеством людей, что они смогут вступить в бой со всеми маврами острова и завоевать его, что будет великою службой Богу и ему самому. И для сего отправимся же туда и сойдем на сушу, не очень удаляясь от берега; и, поистине, если их мощь велика, они, видя, что нас немного и мы не желаем удаляться от берега, должны раскрыться. И коли мы увидим, что то за люди, быть может, наш Господь Бог, видя, что ни о чем ином не заботимся мы[, кроме как о том, чтобы посмотреть на них], окажет нам там какую-либо милость, о коей мы не ведаем.

Все сочли за благо сказанное таким образом Жилом Ианишем, и сразу поутру следующего дня отбыли до тридцати человек в лодках; прочие же остались, дабы почистить свои корабли, с тем, чтобы они были готовы, коли придется — и так было условлено — отбыть назад в их королевство, как только вернутся отправившиеся на остров.

Они прибыли на Тидер в полдень, и двадцать человек сошли на землю, десятеро же остались в лодках. И первые удалились от берега приблизительно на пол-лиги, все время обследуя те места, кои казались им пригодными для того, чтобы там могли залечь какие-нибудь люди.

И, взобравшись на холм, они принялись осматривать остров; и, находясь там, узрели двух мавров, шедших в их сторону, каковые их не увидели, или, быть может, подумали, что сами они были из мавров острова. И они пошли на них и схватили; и, беря их, увидели далее впереди десятерых мавров, идущих с пятнадцатью или двадцатью ослами, нагруженными рыбой, и некоторые [из наших] двинулись на них. И хотя те приготовились защищаться, оказалось угодно нашему Господу Богу, чтобы немногому послужила их защита, — они были разбиты и побежали в одну и другую сторону, и христиане схватили их всех.

И когда они там находились, отправились далее вперед два человека, чтобы посмотреть, не появятся ли какие-нибудь люди, и увидели множество мавров, каковые двинулись на них так [скоро], как только могли. Те два человека бегом вернулись назад и передали известия прочим, остававшимся с пленниками, говоря им, чтобы они шли так [скоро], как только могли, что на них надвигалась великая мощь мавров. Они поспешили вместе к кораблям, забрав, однако, всех своих пленников; мавры же торопились за ними изо всех сил. Таким образом оказалось угодно нашему Господу Богу (каковой в трудах и бедствиях вспомоществует тем, кто отправляется на службу Ему), чтобы христиане достигли побережья ранее, чем их настигли мавры. Однако прежде, нежели они укрылись в лодках, мавры были уже там, смешавшись с ними и сражаясь. И с великим трудом отбили христиане свои лодки.

Все [наши] в том отступлении явили свои доблестные свойства и свои отважные и пламенные сердца, так что трудно (aduar) было бы выделить там того, кто действовал бы лучше; и Лансароти и один эшкудейру инфанта, по имени Мартин Ваш, были последними, кто укрылся [в лодках].

Мавров было около трехсот воинов, каковые ясно являли, что желали защитить свою землю. И было ранено множество мавров при отступлении христиан; из христиан же милостью Божьей ни один не был ранен, хотя и много их было.

И как только они отчалили в своих лодках вместе со своими пленниками, то направились туда, где оставили каравеллы, хотя уже и стояла ночь.

ГЛАВА XXIII. О том, как они отправились на Белый мыс, и о делах, что там свершили.

Там было решено, что на следующий день они отбудут на Белый мыс (cabo Branco)[224], каковую вещь они тотчас с наступлением утра претворили в дело, отплыв в направлении оного мыса; куда и прибыли по прошествии двух дней.

И некоторые, коих было до двадцати или двадцати пяти человек, высадились на берег, дабы посмотреть, что за земля пред ними предстала. И, пребывая на некотором удалении от места, где высадились, они увидели скопище рыбачивших там мавров. И хотя многочисленными те им представились, они, не дав о том знать оставшимся на кораблях, решили сами свершить то деяние и двинулись на них. Мавры же, узрев их, бросились бежать; однако, увидев, что тех было так мало, стали выжидать, словно люди, желавшие сражаться с надеждою на победу. Христиане настигли их, и битва началась, и ни один [из наших] не являл врагу ничего иного, кроме лишь причины, по коей тот должен был его страшиться. И, в конце концов, Тот[225], от кого, как говорит святой Иаков (Santiago)[226], происходит всякое добро, и Кто уже дал им столь доброе начало и середину (как уже сказано), пожелал, чтобы конец был ознаменован полною победой над Его врагами[227], а жизни их [наших] были спасены и почести — приумножены. После небольшого столкновения мавры начали сдавать и разбегаться, кто был быстрее; христиане же преследовали их на большом расстоянии, в каковом [преследовании], не считая тех, что умерли, захватили четырнадцать [человек].

И, таким образом, с сею победой, сопровождаемою великою радостью, они возвратились на свои корабли. И коли удача (esqueenca) была доброю против врагов, не менее доброю была она и в обретении подкрепления, ибо там им досталось множество угрей (eiros) и горбылей (corvinas)[228], коих они нашли в сетях, брошенных маврами.

Однако Лансароти, как человек, не позабывший о первом своем желании, сказал, что почел бы за благо, коли прежде, чем они отбудут, несколько человек отправились бы по суше посмотреть, не найдется ли каких-нибудь селений. И сей же час отбыли пятеро и встретили селение; и вернулись сообщить о сем Лансароти и прочим. И хотя они выступили с поспешностью (trigosamente), их поход не принес пользы, ибо мавры, узрев первых, тотчас бежали оттуда; таким образом, они не нашли никого, кроме одной девочки, что осталась спящею в селении, каковую они и забрали, возвратившись на свои каравеллы; и оттуда отплыли в Португалию.

ГЛАВА XXIV. О том, как каравеллы возвратились в Лагуш, и о суждениях, что Лансароти изложил инфанту.

Прибыли каравеллы в Лагуш, откуда прежде отбыли, и им сопутствовала славная погода, ибо фортуна их была не менее благосклонною в том, что касалось спокойствия погоды, чем ранее в том, что касалось захвата добычи; в каковом месте известия достигли инфанта, коему несколькими часами ранее случилось прибыть туда из других краев, где он пребывал несколько дней.

И поскольку, как вы видите, люди жаждут знать, одни старались приблизиться к берегу, иные садились в лодки, кои находили привязанными вдоль берега, и отправлялись встречать своих родичей и друзей, таким образом, что в краткое время стало известно о славном их приключении (bom aquecimento), каковому все вместе весьма возрадовались.

И в тот день оказалось достаточным для сих принципалов поцеловать руку инфанта, их господина, кратко пересказав ему свои деяния. И затем они отдохнули как люди, вернувшиеся в свою землю и в свои дома, и вы уже догадываетесь, каков был там их отдых, среди их жен и детей.

И на другой день Лансароти, как человек, на коем лежала основная ответственность за деяние, сказал инфанту:

— Сеньор! Хорошо известно вашей милости, что вам пристало получить пятую часть сих мавров и всего, что мы приобрели в той земле, куда во имя службы Богу и вам вы нас послали. Однако сейчас сии мавры, вследствие долгого времени, что мы были в море, а также по причине печали, каковую, как вы должны принять во внимание, они имеют в своих сердцах, видя, что находятся за пределами родной земли и оказались в неволе, не имея никого знания о том, какова будет их судьба; затем также отсутствие у них привычки к тому, чтобы путешествовать на кораблях — из-за всего этого они пребывают в крайне плохо состоянии и болеют. Посему мне кажется, что будет добро, коли завтра вы прикажете снять их с каравелл и отвести в то поле, что находится по другую сторону ворот поселка, и их поделят на пять частей, согласно обычаю; и пусть ваша милость прибудет туда, дабы выбрать ту часть, какую вы предпочтете.

Инфант отвечал, что то было ему угодно.

И на следующий день, весьма рано, приказал Лансароти хозяевам каравелл снять их [мавров] и отвести в то поле, где они произведут свой раздел, согласно сказанному им прежде. Однако прежде, нежели по сему дело было предпринято что-либо иное, они отвезли лучшего из тех мавров в дар церкви той местности, а другого, маленького [мавра] — каковой впоследствии был монахом Св. Франциска — отправили в Сан-Висенти-ду-Кабу[229], где он всегда жил как католический христианин, не имея ни знания, ни понимания закона иного, нежели того святого и истинного, в коем все мы, христиане, ждем нашего спасения.

И были мавры из той добычи числом двести тридцать пять.

ГЛАВА XXV. В коей автор немного рассуждает здесь о милосердии, что испытывает к сим людям, и о том, как был произведен дележ.

О Ты, Отец небесный, что Своею могущественною дланью, без изменения Твоей божественной сущности, управляешь всем неисчислимым обществом святого града Своего и держишь в подчинении все оси высших миров, различаемых на девять сфер, сокращая или же удлиняя сроки веков по Своему усмотрению! Молю я Тебя, дабы слезы мои были не в ущерб моей совести; ибо не закон сих [людей], но человечность их понуждает мою собственную [человечность] горестно оплакивать их страдание. И коли дикие звери животными своими чувствами вследствие природного инстинкта (destinto) разумеют муки себе подобных — как же требуешь Ты вести себя моей человеческой природе, когда вижу я таким образом пред своими очами скорбное сие сборище и вспоминаю, что они из рода Адамова?[230]

На следующий день, каковой был восьмым днем месяца августа, весьма рано поутру, по причине зноя, принялись моряки приготовлять свои лодки и выводить тех пленников, дабы отвести их, как было им приказано. Каковые [пленники], приведенные все вместе на то поле, представляли собою чудное зрелище, ибо среди них некоторые были умеренной белизны, красивые и статные; иные менее белые, более напоминавшие мулатов; иные столь же черные, как и эфиопы, до того безобразные, как лицами, так и телами, что людям, их лицезревшим, едва ли не казались они образами нижнего полушария.

Однако каковым должно было быть сердце — сколь бы ни было оно черство, — кое не оказалось бы поражено благочестивою печалью при виде того сборища? Ибо лица одних были склонены, а лица омыты слезами, когда глядели они друг на друга; иные стенали весьма горестно, взирая на высоту небес, вперившись в них очами, громко взывая, словно моля о помощи Отца природы; иные били лицо свое ладонями и бросались оземь, простираясь ниц; иные облекали свои сетования в вид песни, следуя обычаю своей земли, каковые [песни] весьма соответствовали степени их печали, хотя слова [их] языка и не были понятны нашим.

Однако, к умножению их боли, прибыли те, кто имел поручение [произвести] дележ, и начали разлучать их одних с другими, с целью привести в равенство доли; вследствие чего по необходимости требовалось отделять детей от родителей, жен от мужей и одних братьев и сестер от других. Ни в отношении друзей, ни родичей не соблюдалось никакого закона, и каждый попадал лишь туда, куда увлекала его судьба!

О, могущественная фортуна, что наступаешь и отступаешь со своими колесами, соразмеряя дела мира так, как тебе угодно! Яви хотя бы некоторое знание о делах посмертных (novissimas) пред очами сих несчастных людей, дабы могли они получить некоторое утешение посреди великой своей печали! Вы же, прочие, занятые сим дележом, воззрите с милосердием на столь великую невзгоду и взгляните на то, как прижимаются они друг к другу, так что едва можете вы разделить их!

Кто мог бы окончить тот дележ без весьма великого труда? Ибо тотчас, как поместили их по одну сторону, дети, что видели родителей по другую, порывисто (rijamente) поднимались и устремлялись к ним; матери сжимали в объятиях других детей и бросались с ними ничком, получая удары, мало жалея плоть свою, — лишь бы они [дети] не были у них отняты!

И так, с трудом, они [наши] закончили их делить; ибо, помимо забот, что имели они с пленниками, поле все было заполнено людьми — как из той местности [Лагуша], так и из окрестных деревень и комарок, каковые [люди] в тот день дали отдохнуть своим рукам (в коих находилась сила, приносившая им доход) только ради того, что узреть сию новизну. И при виде дел, что они зрели — одни плача, другие обсуждая (departindo)[231], — произвели они такой переполох, что привели в замешательство руководителей того дележа.

Инфант был там, верхом на могучем коне, сопровождаемый своими людьми, распределяя свои милости, как человек, немногое богатство жаждавший составить из своей доли; ибо среди сорока шести душ, что оказались в его пятой части, произвел он весьма скорый дележ — ведь все его основное богатство заключалось в [исполнении] его желания, и с великим наслаждением помышлял он о спасении тех душ, что прежде были потеряны. И воистину не напрасным был его помысел, ибо, как мы уже сказали, тотчас, как получали [пленники] знание языка, то немногого побуждения требовалось им для того, чтобы стать христианами.

И я, что сию историю собрал воедино в сем томе, видел в поселке Лагуш отроков и отроковиц — детей и внуков сих [пленников], рожденных в сей земле, — столь добрыми и столь истинными христианами, словно они происходили с начала закона Христова, из рода тех, что первыми были крещены[232].

ГЛАВА XXVI. Как инфант дон Энрики сделал Лансароти кавалейру.

Весьма велик был в настоящее время плач сих [пленников], особенно после того, как дележ был закончен, ибо каждый [из наших] забирал свою долю, и некоторые продавали своих [пленников], каковых забирали в другие земли, и случалось так, что отец оставался в Лагуше, мать увозили в Лиссабон, а детей в иную сторону; в каковом разделении их боль удваивала первичную муку, коя была меньшею в некоторых, кому довелось остаться в обществе [своих близких], ибо, говорит поучение, solatio est miseris socios habere penarum[233].

Все же в дальнейшем они [пленники] постепенно познавали [сию] землю, в каковой обнаруживали великий достаток и, помимо сего, [видели], что обращались с ними весьма милостиво; ибо, поскольку люди не находили их закосневшими в вере прочих мавров и видели, что они по доброй воле приходят к закону Христову, то и не делали различия между ними и свободными слугами, уроженцами самой [португальской] земли; но, напротив, тех, кого брали в малом возрасте, приказывали обучать механическим ремеслам, тех же, кого видели пригодными к управлению имуществом, делали свободными и женили на женщинах — уроженках [сей] земли, делясь с ними своим имуществом, словно [пленники] собственною волей [своих] родителей вручены были тем, кто женил их, и благодаря заслугам на их службе они [хозяева] были обязаны поступать с ними подобным образом. И некоторые почтенные вдовы, что покупали некоторых из тех [пленниц], одних принимали как дочерей, другим оставляли по своему завещанию [долю] из своих богатств, вследствие чего в последующем [те] весьма удачно выходили замуж; во всем обращаясь с ними как со свободными. Довольно и того, что никого из сих не видел я в оковах, как других пленников; и почти никого кто не сделался бы христианином и не пользовался бы весьма ласковым обращением. И я уже бывал приглашен их господами на их крещения и свадьбы, на каковых те, чьими рабами они прежде являлись, проявляли не менее торжественности, нежели бы то были их дети или родственники.

И, таким образом, там, где прежде жили они в погибели душ и тел, ныне довелось им получить во всем тому противное; душ — ибо были язычниками, без светоча и без пламени святой веры; тел же — поскольку жили таким образом, подобно зверям, без всяких установлений разумных существ, ибо не ведали, что есть хлеб, вино, покрытие из тканей или же домашний приют. Худшим же было присутствовавшее в них великое неведение, какового вследствие не обладали каким-либо знанием о добре, [разумея] только как жить в животной праздности.

И как только стали они прибывать в сию землю, и им давали рукотворное продовольствие и покрытие для тел, у них начинали расти животы, и временами они бывали больны, до тех пор, пока не осваивались с природою [сей] земли; хотя при том некоторые из них были так устроены (compreissionados), что не могли того выдержать и умирали, хотя и христианами.

Было в сих [пленниках] четыре вещи, весьма далеких от состояния прочих мавров, коих захватывали в сем краю. Первая — что, оказавшись в сей земле, они никогда более не старались убежать, но, напротив, со временем вовсе забывали о своей [земле], как только начинали ощущать добрые свойства сей; вторая — что они были весьма верными и покорными слугами, без злонравия; третья — что они не были столь же склонны к сластолюбию, как прочие; и четвертая — что, начав пользоваться одеждами, они обыкновенно по собственной воле ходили весьма нарядными, вследствие чего весьма услаждались одеждам пестрых (divisadas)[234] цветов. И такова была их [любовь к] нарядности (loucainha), что они подбирали лоскутья, кои у прочих уроженцев [сей] земли выпадали из сайю (saios)[235] и шили из них свою одежду, получая от сих [лоскутьев] радость, словно то была иная вещь, большего совершенства.

Наилучшим же было то, как уже мною сказано, что они по доброй воле становились на путь религии, в каковой, после своего вступления, обретали истинную веру, в коей и встречали свой конец.

Теперь же посмотрите, каковой должна быть награда инфанта пред ликом Господа Бога за то, что принес он таким образом подлинное спасение не только лишь сим, но и несметному множеству иных, коих в сей истории вы в последующем сможете встретить!

После того, как дележ был таким образом завершен, прибыли к инфанту капитаны прочих каравелл, а равным образом и некоторые доблестные [люди] его дома, молвив:

— Сеньор! Поскольку вам известен великий труд, что Лансароти, ваш слуга, предпринял в сем предыдущем деянии и с каким усердием он его вершил, вследствие чего Бог дал нам столь добрую победу, как вы видели; а также поскольку он хорошего рода и человек, заслуживающий всякого добра, мы просим у вас как милость, дабы вы пожелали своею рукой сделать его кавалейру, ибо вы видите, что он заслуживает сего по всякому разумению.

— И если бы даже он того не заслуживал, — молвили те капитаны каравелл, — представляется нам, что оскорблением было бы для нас, коли он, будучи нашим предводителем и столько потрудившись пред нашими очами, не получил бы за сие какой-либо почести, превосходящей ту, что была у него прежде, за то, что он доблестный [человек] и ваш слуга, как ранее мы сказали.

Инфант отвечал, что то было ему весьма угодно, и что даже почитал эту их просьбу за великую услугу, ибо чрез то подавали они пример прочим, что желали быть предводителями доблестных людей и потрудиться ради своей почести.

И посему он тотчас же сделал там Лансароти кавалейру, наградив его многими милостями, как того требовали его заслуги и доблесть. И равным образом прочим принципалам сделал приумножения по преимуществу, таким образом, что, сверх первоначальной прибыли, они сочли свой труд хорошо возмещенным (bem despeso).

ГЛАВА XXVII. Как инфант послал Гонсалу ди Синтру в Гвинею и каким образом тот погиб.

Дурным делом было бы, коли мы, продолжая нашу историю, не отметили бы неудачи наших людей так же, как и добрые их свершения; ибо говорит Туллий[236] в своих книгах, что среди великих задач, стоящих перед историком, главным образом надлежит ему не забывать об истине и, записывая правду, ничего не должен он в ней преуменьшать. И воистину, помимо того, что он [таким образом] свершает должное, сие делается не без великой пользы, ибо случается так, что люди получают немалые предостережения чрез чужие неудачи; да и древние мудрецы изрекли, что блажен тот человек, что получает наказание чрез чужие беды[237].

Посему надлежит знать, что сей Гонсалу ди Синтра о коем мы сейчас намереваемся говорить, был эшкудейру, с малых лет воспитанный при дворе инфанта (мне думается, он был его стремянным). И поскольку был он человеком, отличавшимся добрым ростом тела и великим мужеством, инфант весьма его возвысил, неизменно поручая ему дела славные и великие.

И некоторое время спустя по прибытии Лансароти приказал инфант снарядить одну каравеллу, в каковой направил того Гонсалу ди Синтру капитаном, предупредив его перед отбытием, чтобы он отправился прямиком в Гвинею и ни в коем случае не совершал противного.

Каковой [Гонсалу ди Синтра], следуя своим путем, достиг Белого мыса. И, подобно человеку, жаждущему снискать славу, и желая выдвинуться сверх прочих [побывавших здесь], он сказал, что хотел бы, все же, отправиться на остров Эржин [Аргуин], каковой оттуда был весьма близко, где, как ему казалось, он при малой опасности мог бы обрести некоторое число пленников.

Прочие стали сему противоречить, говоря, что он не должен был поступать так никоим образом; ибо, вовлекшись (ca tremetendo-se) в подобное дело, он поступит дурно дважды, scilicet: во-первых, преступит веление инфанта, а во-вторых, задержится, потратив время без всякой пользы; посему им надлежит продолжать путешествие, неизменно держа путь на Гвинею, каковая есть земля негров.

Он же, как человек, коего смерть приглашала найти там свой конец, отвечал, что задержка будет незначительной, и что в подобных случаях не должно во всем следовать велениям сеньоров; и тотчас же приказал морякам направить путь к оному острову.

И думается, что, прибыв ночью, они были почуяны, так что, выступив утром, не нашли никого, кроме лишь одной девочки, каковую забрали на свой корабль.

И оттуда они отбыли на другой остров, что находится там поблизости, где взяли [лишь] одну женщину, ибо тем же самым образом были раскрыты по прибытии туда.

Гонсалу ди Синтра вез туржиманом (torgimam)[238] одного юношу азанеге[239], нашим языком владевшего уже в немалой степени, какового дал ему инфант, велев ему учредить над тем хороший надзор. И представляется, что вследствие недостатка бдительности тех, кто имел его на попечении, и главным образом предводителя, для которого поручение должно быть тем большим, юноша, найдя для сего время и место, сбежал от них одною ночью и перебрался к тем островитянам, каковым передал известия обо всем, что ведал по противниках.

И хотя они и узнали о том, кем он был, его предостережение не оказалось столь незначительным, чтобы они сразу же пожелали ему во всем поверить. И, дабы удостовериться воистину, один из тех [жителей] взялся идти с лживым притворством [к кораблю], взывая с берега, чтобы они его приняли, ибо он желал отправиться с ними в Португалию; и затем, оказавшись среди них, изобразил свои [притворные] жесты (almenaras)[240], показывая, что по причине великой тоски, что имел он по своим родным и друзьям, каковые уже пребывали в сем королевстве, он не сможет жить иначе, как только среди них; и каковою в дальнейшем ни пожелал бы Бог сделать его жизнь, он будет весьма рад прожить ее, — только бы ему снова узреть тех и общаться с ними.

Прочие [наши], как люди, мало насторожившиеся его обманом, были ему весьма рады; однако же нашлись некоторые, сказавшие, что не были довольны таким приходом, ибо он казался им лживым. И по причине сказанного последними они приставили к мавру некоторую охрану, хотя и была она малою. Но на вторую ночь мавр выказал больше осмтрительности при побеге нежели прочие — при его охране; и он ушел столь крадучись (passamente), что так и не смог быть нашими почуян, да и, говоря по правде, они мало о том помнили.

Однако когда было о том узнано на следующий день, все сочли себя весьма обманутыми, и тотчас сказали своему предводителю, что то не были знаки, могущие сулить им захват добычи в сей земле.

— Ибо — молвили они, — на обоих островах, куда мы прибыли, нас раскрыли; юноша сбежал от нас; один-единственный мавр смог нас обмануть; поистине, мы не те люди, что могут свершить какое-нибудь великое деяние.

— В таком случае — отвечал Гонсалу ди Синтра, — пусть я тогда умру на сих островах, ибо никогда не отбуду отсюда, пока не свершу дело столь выдающееся, что никогда не явится сюда другой, подобный мне или даже еще более знатный, что содеять его сможет в большей и лучшей мере.

Прочие, при всем том, поспорили с ним, дабы он не пожелал задерживаться там еще дольше, — ведь опасность для них была столь очевидна; дабы он, все же, последовал далее их путем, ибо, свершив то, что повелел ему инфант, он поступит как должно; иначе же впадет в ошибку — тем более при виде столь явных примет их погибели.

Но не возымели силы ни сии суждения, ни многие иные, что были ему высказаны для его предостережения; со всем тем приказал он вывести каравеллу к острову Наар. И поскольку острова там находятся близко друг от друга и мавры в своих алмадиях легко переправляются [между ними], то они тот же час оказались предупреждены.

Гонсалу ди Синтра, по причине желания как славы, так и прибыли, велел спустить на воду свою лодку, в каковую поместил, вместе с собою, двенадцать человек из лучших в своей компании. И незадолго до полуночи они направились вдоль острова, оставив лодку; и, как представляется, море к тому времени совершенно опустело и уже начинало несколько прибывать. И они встретили узкий залив, каковой преодолели с легкостью; а затем и другой, что находился рядом с тем. И поскольку Гонсалу ди Синтра, как и некоторые другие из той команды не умел плавать, они решили выждать немного времени, дабы увидеть, насколько прибудет прилив; и, коли он окажется таков, что им пристанет вернуться, — чтобы им быть поблизости.

И во время остановки, что они там сделали, настало утро. И потому ли, что они уснули, или же оттого, что не ведали ширину воды, когда рассвело, они узрели, что уже не могли вернуться столь же легко, ибо прилив был уже почти совершенно полон (de todo comprente), залив же — широк и глубок. Пришлось им оставаться там до тех пор, пока вода несколько не понизилась, дабы дождаться лучшей возможности для переправы. И на сие они потратили два или три дневных часа, не желая двигаться с того места.

Мавры же, хотя и увидели их сразу, как рассвело, подобно людям, уже о сем предупрежденным, долгое время не желали идти на них, выжидая, чтобы они зашли еще дальше вглубь земли, что помогло бы им [маврам] справиться с ними в большей мере по собственному усмотрению. Однако, после того как те [наши] в полной мере почуяли их намерение, они [мавры] обрушились на них сразу, как на нечто побежденное. И так как в битве было неравное соотношение, ибо врагов было двести, а наших — двенадцать, без надежды на помощь, то они были быстро разбиты.

Там погиб Гонсалу ди Синтра, и, воистину, не как человек, коему не хватало доблести, но произведя великий урон среди врагов, до того, как сила не могла более помочь ему, и он должен был обрести свой конец. Прочих же погибло семеро, scilicet, двое спальников инфанта, одного звали Лопу Калдейра, а другого — Лопу Далвелуш [ди Алвелуш], один — стремянный, коего звали Жоржи, один — Алвару Гонсалвиш Пилиту и трое моряков[241].

И, по правде, я не желаю проводить различия, ибо все умерли сражаясь, не отступив и шагу назад. И хотя спальники, а равно и другой, стремянный, умели плавать, они так и не пожелали бросить своего предводителя, подле коего и нашли с доблестью свою могилу. Habeat Deus animam quam creavit et naturam quod suum est![242].

Пятеро же вернулись на свою каравеллу и вскоре отплыли в королевство, ибо после подобной потери у них не было причины делать что-либо иное или же следовать далее, как ранее им было приказано.

ГЛАВА XXVIII. О суждениях, кои автор приводит как предостережение в связи со смертью Гонсалу ди Синтры.

Мне представляется, что великую тайну нахожу я в событии, о коем уже говорил в предыдущей главе, ибо не ведаю, был ли то порыв алчности, желание послужить или, может, жажда славы. При всем том, поскольку опасность была столь явна, и в тот раз могла быть избегнута, если бы сей предводитель пожелал принять совет, я бы сказал, что таким образом распорядились небесные сферы[243], коих фортуна ослепила ему рассудок, дабы он вовсе не постиг свой [грядущий] урон. Ибо, хотя святой Августин и написал множество, и, к тому же, святых слов, отвергая предопределение небесных влияний, в других местах, как мне представляется, я нахожу противные [сему] авторитеты, как например, Иова, говорящего, что Бог установил нам предел, каковой мы не в силах преодолеть[244], и многие иные [авторитеты] Святого Писания, кои я оставляю, дабы мне не отдаляться от первичного намерения.

И было ли то предопределение фортуны или же божественный суд за какой-нибудь иной грех, или же, может статься, Бог пожелал таким образом привести их к более верному для них спасению, будет добрым делом, коли мы посмотрим, удастся ли нам извлечь из сего неблагоприятного события некоторые полезные вещи. В каковом событии, при должном рассмотрении, я нахожу семь вещей, в коих мы можем отыскать предостережение (filhar avisamento).

Первая вещь — что всякий полководец, имеющий начальника, из рук коего получает приказ, никоим образом не должен преступать веление своего господина или старшего. И сему мы имеем пример в деяниях римлян, ибо, хотя Юлий Цезарь с великою славой добился победы, подчинив власти Рима Францию, Британию, Англию, Испанию и Германию, но поскольку он превысил промежуток в пять лет, что был ему назначен как срок для покорения врагов, то ему отказали в почести, коя должна была быть ему оказана, и отняли ее у него — и не по какой иной причине (por al), кроме лишь той, что он нарушил приказ[245]. И Вегеций в четвертой книге De re militari рассказывает об Аврелии консуле, что тот пожелал, дабы его сын служил среди пеших солдат, ибо нарушил его приказ. А также святой Августин в пятой [книге] «Града Божьего» говорит о Торквате, что тот убил своего сына, каковой хотя и победил, но сражался против его приказа.

Вторая вещь — что к плененным заложникам, туржиманам чужой земли, всегда следует приставлять особую охрану, надзирая за ними с великою осмотрительностью. И зло, кое от [недостатка] сего произошло, является очевидным.

Третья — что когда какой-либо враг переходит на сторону полководца, то [последний] не должен ему доверять, но ему следует остерегаться со всем тщанием, почитая его приход за подозрительный, до той поры, когда будет одержана полная победа. Ибо чрез подобное, пишет Тит Ливий в книге о второй [Пунической] войне, была проиграна битва при Каннах, и сие вышло оттого, что римляне не пожелали остеречься насчет врагов, что перешли к ним[246].

Четвертая — что мы должны доверять суждению тех, кто находится в нашей компании и дает нам полезные советы, ибо сказано в Святом Писании, что успех будет там, где вершится множество совещаний. И посему мудрец предупреждает всех о том, чтобы внимали совету, в книге мудрости, где говорит (Екклесиаст, гл. шестая): «Внемли, сын, и всегда принимай совет, ибо все мудрецы творят дела свои с советом». И посему говорит Сенека в своем трактате о добродетелях, что всякий правитель — будь он князем или же полководцем князя, — должен благоразумно принимать совет по поводу дел, что ему предстоит вершить. «И все вещи, что могут случиться, все их изучи в сердце своем и на все взгляни. И да не будет для тебя ничего внезапного, но пусть все будет весьма тщательно предусмотрено (proviuda). Ибо мудрец никогда не говорит: я не помышлял, чтобы сие случилось. И сие потому что не сомневается, но выжидает; не подозрителен, но всегда внимателен к сути каждой вещи, ибо, когда зрит начало, всегда должен быть внимателен к исходу и концу дела»[247].

Пятая — [что] когда наши враги имеют некоторые сведения о нашей силе и намерениях, мы должны весьма остерегаться вступать в их землю, ибо главное, что должен делать полководец в отношении своих врагов — это скрывать от них свою мощь; ибо противное сему есть не что иное, как погибель его самого и его людей. И посему неизменно приказывал Ганнибал устраивать свои западни с такою изощренностью (sajaria)[248], что его враги никогда и помыслить не могли, что его мощь была большею, нежели им в настоящее время представлялось[249].

Шестая — что мы должны весьма остерегаться быть раскрытыми на берегу, где желаем произвести какую-либо высадку. И пример сему ежедневно являет нам опыт тех, что выводят свои снаряженные корабли в море. И посему я изумляюсь тому Гонсалу ди Синтре (каковой был человеком, много раз плававшим на кораблях армады[250] по приказу своего господина, и побывал в весьма великих делах, как на побережье Гранады, так и по сторону Сеуты), что в такой час не явил он лучшей бдительности.

Седьмая — что ни один человек, не умеющий плавать, не должен пересекать прибывающую воду в земле врагов, иначе как в такое время, чтобы по своем возвращении найти ее убывшей.

И сие, до этого места, я должен был записать для вашего предостережения. И отсюда я желаю продолжить далее мою историю[251].

ГЛАВА XXIX. Как Антан Гонсалвиш, Гомиш Пириш и Диегу Афонсу отправились на Золотую реку.

В тот год [1445-й] послал инфант Антана Гонсалвиша — того знатного кавалейру, о коем мы уже говорили, — в одной каравелле, и Гомиша Пириша, королевского патрона (patrao) [судовладельца], в другой. И сей [Гомиш Пириш] отправлялся по велению инфанта дона Педру, каковой в то время управлял королевством от имени короля. И была там также иная каравелла, в каковой отправлялся некий Диегу Афонсу, слуга инфанта дона Энрики. Каковые все вместе отправлялись, дабы увидеть, удастся ли им привести мавров того края к торговым сношениям.

И были переговоры и великие поруки с маврами, коих послал туда инфант, дабы увидеть, могли ли они направить их к спасению с оным притворством. Однако они не смогли ни направить их, ни устроить с ними торговлю, не считая [покупки] одного негра.

И таким образом они вернулись, не сделав ничего более; единственным, кого они привезли, был один старый мавр, каковой по собственной воле пожелал отправиться посмотреть на инфанта, от коего получил большую милость, как того требовала его персона. И затем инфант приказал вернуть его в его землю.

Однако не столько изумляюсь я прибытию сего [мавра], сколько одному эшкудейру, что отправлялся с Антаном Гонсалвишем, звавшемуся Жуан Фернандиш, каковому по собственной воле вздумалось остаться в той земле только для того, чтобы ее осмотреть и привезти новости инфанту, когда бы ему ни довелось возвратиться. И о перемещениях сего эшкудейру и славных его доблестях я оставляю подробный рассказ для другого места[252].

ГЛАВА XXX. О том, как Нуну Триштан отправился в Тиру, и о маврах, что он там взял.

Дабы дать вам знание о делах, как они произошли, мы расскажем здесь о том, как Нуну Триштан, о коем мы уже говорили в других местах нашей истории, впервые узрел землю негров.

И было так, что когда он был послан в одной каравелле по велению инфанта в те края, то отправился прямиком на те острова, где они [наши] прежде побывали[253]; каковые [острова] уже совершенно обезлюдели, ибо тамошние жители, ощущая получаемый ими урон, на некоторое время перебрались на иные острова, о коих, как они полагали, противники еще не имели знания.

— Что ж, коли дело обстоит так, — молвил Нуну Триштан, — что мы не находим на сих островах того, из чего можно составить добычу, то мое желание — продвинуться вперед, сколько смогу, пока не прибуду в землю негров.

— Ибо вам ведомо, — продолжал он, — желание, кое инфант, наш господин, к сему имеет, и мы не можем потратить наше время лучше, нежели содеяв то, о чем ведаем, что сие будет ему более всего по нраву.

Все сказали, что сие было весьма добро, и что его обязанностью было направлять их, ибо они готовы были ко всему, как люди, не имевшие блага иного, нежели милость того господина, что их туда послал

И они продвинулись вперед настолько, что прошли ту землю и узрели иную, весьма отличную от сей первой, — ибо сия была покрыта песком и неплодородна, лишена деревьев, как нечто такое, где отсутствовали воды, другую же [землю] узрели они поросшею многими пальмами и иными деревьями, зелеными и красивыми, и таковы были все равнины [той] земли[254].

Нуну Триштан приказал спустить на воду свою лодку с намерением сойти на землю, где он узрел людей, кои, казалось, желали говорить с ним по доброй воле; каковой вещи Нуну Триштан был бы весьма рад, коли ярость моря позволила бы его лодке достичь земли; однако волны были велики и, к тому же, опасны, вследствие чего он принужден был вернуться на свой корабль, дабы спастись от неумеренности ветра, каковой был весьма неблагоприятен. Тем не менее, сказал Нуну Триштан, что хотя и был он далеко от того места, где пребывали желавшие говорить с ним, но ясно понял, что они были из числа негров.

Понуждаемый таким образом неблагоприятною погодой, Нуну Триштан прибыл со своею каравеллой в окрестности тех островов, где прежде составил свою добычу Лансароти, однако [направился] к материку, где высадился, дабы увидеть, удастся ли ему составить какую-нибудь добычу. И вначале он шел там несколько ночей прежде, нежели смог что-нибудь захватить; пока не довелось ему взять одного мавра, уже преклонных лет, каковой знаками объяснил ему, где находилось селение — оттуда приблизительно в двух лигах. Однако расстояние тем же образом могло быть и большим, ибо вследствие промедления, что выходило у него с составлением добычи, Нуну Триштан равным образом отважился бы и на такое. Однако мавр не смог сказать ему, сколько было жителей в том селении, куда он их таким образом направлял, или вернее будет мне сказать, что они не сумели его о том ни спросить, ни понять [его ответ]; каковая вещь, мне представляется, должна была вселить в них некоторый страх, ибо они не ведали, каково будет число врагов. Но там, где есть избыток желания, совет никогда не находит подлинного рассмотрения.

И посему на следующую ночь после того, как был найден тот мавр, они отправились, чтобы напасть на то селение, где захватили не более двадцати одного [человека]; однако мы не находим в записях, было ли среди тех двадцати одного сколько-нибудь детей или женщин, а равно и сколько людей было у Нуну Триштана и имела ли там место какая-нибудь попытка вступить в сражение прежде их пленения; и мы не можем о том узнать, ибо Нуну Триштан уже скончался ко времени, когда король дон Афонсу повелел написать сию историю[255]. И посему мы оставляем сие без иного оглашения.

ГЛАВА XXXI. О том, как Диниш Диаш[256] отправился в землю негров, и о пленниках, что он привез.

Жил в Лиссабоне знатный эшкудейру, что был слугою короля дона Жуана (бывшего дедом короля дона Афонсу и отцом сего добродетельного принца [Энрики]) и звался Диниш Диаш; каковой прослышал известия о той земле [Гвинейской] и о том, что каравеллы уходили уже столь далеко от сего берега [Португалии]. И хотя он был уже устроен в сем городе [Лиссабоне] (каковой есть один из благороднейших в Испаниях) на выгодных должностях, данных ему в награду за его службу, но будучи человеком, жаждавшим узреть новые вещи и испытать их силу, он отправился к инфанту дону Энрики, прося послать его в ту землю; ибо, учитывая, что он был слугою и ставленником (feitura) его отца и имел мужество и возраст к тому, чтобы служить, он не желал вовсе истратить себя на праздные утехи.

Инфант, поблагодарив его за добрую его волю, приказал тотчас снарядить каравеллу[257], каковую и послал таким образом, чтобы Диниш Диаш смог отправиться исполнить достойное свое желание. Каковой [Диниш Диаш], отбыв со своею компанией, не пожелал зарифлять парусов (amainar) до тех пор, пока не миновал землю мавров и не прибыл в землю негров, называемых гвинейцами (Guinéus).

И хотя в сей истории мы уже несколько раз именовали Гвинеей иную землю — ту, куда отправлялись первые [мореплаватели], — мы пишем так обобщенно, однако не потому, что вся земля есть одна; ибо великие различие существует между одними землями и другими, и весьма удалены они друг от друга, как мы изложим далее, когда найдем подходящее для того место[258].

И, когда они совершали свой путь вдоль того моря, каравеллу узрели пребывавшие на земле; каковой вещи весьма дивились, ибо, как представляется, прежде они никогда не видели подобного и не слышали, чтобы кто-нибудь говорил о таком; и одни полагали, что то была рыба, другие разумели, что то было привидение, иные говорили, что это могла быть какая-нибудь птица, несшаяся таким образом, путешествуя по морю. И, так рассуждая о сей новизне, возымели четверо из них мужество рассеять подобное сомнение (e razoando-se assim sobre esta novidade, filharam quatro daqueles atrevimento de se certificar de tamanha dúvida)[259] и поместились в небольшую лодку, целиком сделанную из выдолбленного дерева, без всякого иного добавления. Мне кажется, что это должно быть нечто наподобие кошу (coucho), похожего на некоторые из тех, что встречаются на реках Мондегу или Зезери, на коих землепашцы переправляются, имея в том надобность во время больших зим.

И они преодолели так немалое расстояние по морю, к тому месту, где каравелла следовала своим путем; и бывшие внутри [нее] не смогли удержаться от того, чтобы не появиться на борту. И когда негры узрели, что те, кто плыл внутри корабля, были людьми, то поторопились бежать (trigaram-se de fugir) так [быстро], как только могли. И хотя каравелла следовала позади них, из-за слабости ветра их так и не удалось захватить (ficaram por filhar).

И, пройдя таким образом еще вперед, они [наши] встретились с другими челнами, [в] каковых, как увидели наши, были люди, напуганные новизною их вида и, побуждаемые страхом, все хотели бежать; однако поскольку случай был лучше, нежели первый, они захватили четырех из тех, каковые стали первыми неграми, что в своей собственной земле были захвачены христианами, и нет ни хроники, ни истории, в коей рассказывалось бы о противном[260].

Поистине, сия была не малая слава для нашего принца, чья могущественная сила оказалась достаточною, чтобы послать к народам, столь далеким от нашего королевства, и составить добычу из соседей земли Египетской[261]. И Диниш Диаш также не должен оставаться в стороне от сей славы, ибо он был первым, кто по его [принца] приказу захватил мавров в той земле.

И он последовал далее вперед, пока не достиг большого мыса, коему дали название Зеленого мыса (cabo Verde)[262]. И говорят, что они нашли там много людей, однако мы не находим в записях о том, каким образом они с ними встретились: увидели ли они их с моря, пребывая на корабле, или же [те] шли в своих челнах, занимаясь своей рыбной ловлей. Достаточно того, что они не захватили больше [никого] в том путешествии; говорится лишь, что они высадились на одном острове[263], где нашли множество коз и птиц, от коих получили большое подкрепление. И равным образом говорится, что они обнаружили там много вещей, отличных от сей земли, как в дальнейшем будет поведано.

И оттуда они возвратились в сие королевство. И хотя (pero que) добыча не была великою, как иные, что прибывали прежде, инфант почел ее за весьма большую, ибо она была из той земли[264]; и посему пожаловал Диниша Диаша и его товарищей великими милостями.

ГЛАВА XXXII. Как Антан Гонсалвиш, Гарсия Омен и Диегу Афонсу отправились на Белый мыс.

Добро будет, коли мы вернемся к тому эшкудейру, что в прошлом году остался на Золотой реке, как мы уже сказали, коего особая служба достойна великой памяти; каковой [службе], сколько бы не размышлял я о ней, не могу не дивиться все более.

Что сказать мне о человеке, что прежде в той земле никогда не бывал, проживая же в ней, не встречал какого-либо иного человека, коего знал бы или о ком бы слышал, — и притом пожелал пребывать вот так среди людей немногим менее, чем диких, о чьих ухищрениях и условиях [жизни] он не ведал?

Я размышляю над тем, с каким видом предстал он впервые пред ними, или о том, что сказал он им о цели, ради коей оставался, или же о том, как сумел он договориться с ними насчет продовольствия и прочих вещах для своего употребления. Верно то, что ему довелось уже побывать в плену среди иных мавров в сей части Средиземного моря, где он приобрел знание языка; но я не ведаю, помогло ли оно ему среди тех [людей][265].

Антан Гонсалвиш, что его там оставил, памятуя о его пребывании, поведал о сем инфанту, сказав:

— Ваша милость ведает, как Жуан Фернандиш, ваш эшкудейру, остался на Золотой реке с целью узнать обо всех вещах той земли, как великих, так и малых, дабы вам о них осведомиться, ибо ему известно, что таково ваше желание. И вы ведаете, что вот уже столько месяцев он пребывает там ради службы вам. Коли ваша милость соизволит послать меня за ним, а со мною и иные корабли, то я потружусь, дабы вам послужить, таким образом, чтобы, помимо возвращения эшкудейру, можно было бы оплатить весь расход, что будет произведен в нашем путешествии.

И вы уже ведаете, сколь горько было слышать подобные просьбы[266] человеку, имеющему подобное стремление к сим вещам[, каковое имел инфант].

Корабли были вскоре подготовлены; коих Антан Гонсалвиш был главным капитаном, взяв с собой в компанию Гарсию Омена и Диегу Афонсу, слуг инфанта, как в других местах вы уже слышали. И сии двое получили командование двумя другими каравеллами, но под предводительством главного [капитана].

Отбыв, корабли отправились получить свои съестные припасы (bitalha) на острова Мадейры, ибо там имелось уже большое изобилие продовольствия. Там они договорились следовать прямиком к Белому мысу; и даже если какой-нибудь случай их разделил бы, они условились все равно направить свои корабли к оному мысу.

И так как погода, что легко переменяется от затишья к буре, а в иных случаях напротив, повела себя по своему обыкновению, на них обрушилась такая буря, что они, отдалившись друг от друга, весьма скоро помыслили о своей погибели; при том каждый из тех капитанов, видя собственный великий труд, думал, что труд его товарища должен быть много больше, вследствие чего предполагал его гибель. И было при том столько мнений на каждой каравелле, что они едва ли могли прийти к какому-либо точному решению; однако все же укрепились в намерении, каждый со своей стороны, продолжать путь прямиком туда, куда прежде они все вместе решили идти. И каждый думал, что лишь ему одному оставалось все то поручение, ибо весьма сомневались в том, что их товарищи туда прибудут, веря, что их возвращение в королевство будет наилучшею долей в том приключении (aquecimento), ибо в погибели их были уверены гораздо более.

Так продолжали они стоять против своей фортуны, с великим трудом тел и не меньшим страхом сердец, пока не сделалось угодно Богу, дабы море утишило первичную свою ярость и возвратилось к спокойствию, как и подобало для их путешествия.

Диегу Афонсу, каковой первым прибыл на Белый мыс, приказал воздвигнуть на земле большой деревянный крест, дабы товарищи — буде они не прошли там ранее и им случилось бы прибыть после него, — могли бы узнать, что он уже проследовал прежде них. И с такою крепостью был воздвигнут тот крест, что затем еще много лет продержался там, и даже сегодня мне говорят, что он стоит сам по себе. Весьма должен дивиться кто-нибудь из иного королевства, кому случится (por acertamento) пройти вдоль того берега и увидеть среди мавров подобный знак, не ведая при том ничего о наших кораблях, ходивших в том краю.

Велика была радость каждого из прочих капитанов, когда они прибывали в то место и узнавали о своих товарищах, представавших пред ними!

Диегу Афонсу не пожелал делать остановку рядом с мысом, полагая, что коли прибудут прочие, то в краткое время смогут его найти, а также — поскольку он не был уверен в их прибытии, — что ему подобало следовать далее и испробовать любое дело, в коем он мог бы составить добычу, дабы не потерять время, не употребив его на обретение некоторой доли своей почести и прибыли.

Я не утруждаю себя тем, чтобы привести некоторые дела из путешествия сих [людей Диегу Афонсу], кои я нашел записанными неким Афонсу Сервейрой[267], каковой сию историю впервые пожелал упорядочить, ибо — поскольку они не имели окончания, — я не знаю, зачем мне расходовать время, раздражая ваше терпение (вследствие чего мое писание может вызвать у вас скуку), имея предмет, коим могу свой труд вполне изящно украсить.

Собрав каравеллы вместе, капитаны, весьма радостные, вышли в своих лодках, в ходе чего каждый почитал за честь говорить о том, что прежде произошло, при таком труде и страхе.

И так как Антан Гонсалвиш, чьим приказом прочие должны были управляться, был последним в том прибытии, они поведали ему, как уже высаживались несколько раз, не сумев захватить ничего, что принесло бы им прибыль; худшим же было то, что от них сбежали мавры, вследствие чего они ощущали, что, поскольку были раскрыты, их возвращение туда послужит немногому.

ГЛАВА XXXIII. О том, как они отправились на остров Эржин, и о маврах, что они на нем захватили.

— Сколь, — молвил Антан Гонсалвиш, — самым тяжким выдалось начало нашего путешествия, столь же надеюсь я, что завершение будет у нас гораздо лучше, полагаясь на того Бога, что Своею милостью нас здесь собрал, спасенных от такой опасности.

— Теперь же, — сказал он, — поскольку вы ощущаете, что своей высадкой уже предупредили здешних мавров, то, как вам хорошо известно, здесь впереди есть остров, называемый Эржин (Ergim)[268], на каковом, как я предчувствую, мы, найдем каких-нибудь мавров, коих сможем захватить, коли отправимся ночью. И сие я довожу до вашего сведения, поскольку без вашего совета ничего предпринимать не собираюсь.

Не только одни лишь капитаны отвечали, что то было им по нраву, но также и прочие, в чьем присутствии обо всем было сказано; при всем том они поспешили, дабы промедление не вышло долгим.

И тотчас как солнце начало прятать лучи своего света и сумерки ночи окутали воздух своею тьмой, они [капитаны] уже были наготове в своих лодках, взяв с собою тех людей, кои, как они ощущали, годились для их защиты; при том каждый поставил вместо себя другого капитана на свою каравеллу, каковым они приказали тотчас с наступлением утра отправляться их искать, держа путь к оному острову.

И они отбыли в лодках, как ранее решили, и чуть за полночь прибыли на оный остров. На каковом высадившись, отправились прямиком в селение и не нашли в нем никого, кроме одного черного мавра и его дочери, коих взяли; и мавр знаками дал им понять, что коли они отправятся на материк, то на берегу моря найдут селение мавров, показав им жестом, где они смогут их отыскать.

Услышав сие, они решили отдохнуть там весь следующий день, ибо, дабы завершить их деяние, им не годилось прибывать в иное время, кроме как ночью. И так они потратили день, частью на сон, частью на еду и питье. Особенно же услаждались они добротностью (bondade) воды, коей нашли там большое изобилие.

С пришествием же ночи они пустились в путь, гребя с силою в своих лодках, туда, куда им ранее указал жестами мавр; и то была дивная вещь, ибо тотчас, как кто-нибудь из них бывал пленен, то почитал за удовольствие пойти показать противникам не только местных жителей и друзей, но даже жену и чад!

И когда они следовали так своим путем, некоторые из тех начали сомневаться в их походе, полагая, что они отправлялись необдуманно, ибо не ведали ни числа врагов, каково оно было, ни того, насколько они были готовы (corregidos) защищать себя. Однако слова сих не могли ничему послужить, ибо воля людей, воспламененная к подобным деяниям, редко ждет совета.

Прибыв на материк уже глубокою ночью, они поставили мавра вперед себя как проводника; и вследствие трудности (pejo)[269], возникшей у них в том, чтобы суметь понять его, они до того задержались, что когда рассвело, они все еще находились на большом расстоянии от деревни.

Мавры же, встав поутру, узрели тех, откуда они шли; и, как люди смятенные (desacordados) и лишенные отваги, начали разбегаться каждый туда, где, как ощущал, наилучшим образом мог спастись (guarecer), побросав свое имущество, жен и чад, как люди, чувствовавшие, что для спасения своих жизней им следовало достаточно потрудиться.

Наши же, посмотрев на них и увидев таким образом разбегающимися, частью возрадовались, ибо избегли опасности, коей прежде ждали; но вследствие потери, кою, как ощущали, могли понести чрез бегство тех [мавров], не могли радоваться сильно. Однако для верного решения сего вопроса в их умах не было времени, ибо хотя и были они уставшими, о том нельзя было уразуметь в ходе (cosso) их бега; ибо с такою силою и со столь великою охотой простирали они свои шаги, как прежде в иное время уже бывало, когда они вставали со своих кроватей (camas)[270], желая испробовать свои умения (manhas) в полях тех поселков (vilas), где выросли.

И весьма заметно было, с какою охотою они свершали сие при захвате своей добычи, хотя и была она увидена столь издалека, как мы уже сказали, а враги были отдохнувшими и опытными в том деле (mester) [беге], — и все же они взяли из них двадцать пять. Однако сверх всех был в тот день быстр некий Лоренсу Диаш, житель Сетубала[271], бывший слугою инфанта, ибо он в одиночку захватил семеро из тех.

И труд никем из них не ощущался сильно в сравнении с их радостью; с каковою они и отправились вдоль берега на поиски своих каравелл, каковые уже три дня как оставили.

ГЛАВА XXXIV. Как Жуан Фернандиш прибыл к каравеллам.

Жуан Фернандиш вот уже семь месяцев как жил в той земле[272]; и весьма похоже, согласно здравому суждению, что в то время, когда Антан Гонсалвиш его оставил, он договорился ним о том, что вернется за ним или же испросит у инфанта, дабы он послал кого-нибудь другого, кто таким образом сможет его забрать. И посему Жуан Фернандиш, ощутив, что настало уже время, когда корабли могли возвратиться в королевство, много раз приходил на тот берег, дабы увидеть, сможет ли узреть какой-нибудь [из них]. И я весьма верю, что то была его основная забота.

И вышло так, что остававшиеся на каравеллах, желая исполнить приказ своих главных капитанов, совершили плавание к острову Эржин, о каковом, как представляется, они не имели знания, и прошли вперед, где продолжали лавировать в течение двух дней, пока не ушли в иную землю, по другую сторону. И минуло лишь немногим более часа как они стали на якорь, когда узрели они человека, пребывавшего против них на земле.

Быстро собралась одна каравелла посмотреть, что бы сие могло быть; и, поскольку ветер дул от земли, она, плывя к нему, не смогла пройти столько, сколько желала[273]. И Жуан Фернандиш, видя препятствие (empacho), кое встречала каравелла, и желая пройти вдоль берега — оттого ли, что полагал, будто лодки окажутся в той стороне, или же по какой иной причине, — позволил себе таким образом пройти небольшое расстояние, где и увидел лодки, шедшие в поисках своих кораблей. И когда он кричал в ту сторону, куда те шли, другие весьма тому обрадовались, думая, что это был какой-нибудь мавр, своею волею явившийся к ним с целью произвести некий выкуп за кого-либо из тех пленников. Однако, когда они узнали его язык, на коем он назвался, сказав, кем был, они обрадовались гораздо более, вследствие чего весьма прибавили свою скорость (trigança).

«Я размышляю, — говорит автор[274], — каков был о ту пору (estonce) облик того знатного эшкудейру, что был взращен на кушаньях, вам известных, scilicet, хлебе, вине, мясе и иных вещах, искусственных образом составленных (artificiosamente compostas) — и жил семь месяцев таким образом [там], где он не ел вещи иной, кроме рыбы да молока верблюдиц (ибо, как я думаю, там нет иного скота), и пил солоноватую воду (água salmaça), да к тому же не вдоволь; и пребывал [вот так] в земле знойной и песчаной безо всякого услаждения!

О вы, люди, живущие в сладости долин Испании, что едва ли дадите услышать что-нибудь, кроме ваших жалоб, коли случится у вас недостаток какой-либо доли привычного вам пропитания в домах сеньоров, с коими вы живете! Воззрите (esguardai), коли желаете, на страдания сего человека, — и вы найдете его достойным быть великим примером всякому, кто, служа, желает исполнить волю своего господина! Мы же, прочие, что однажды, быть может, за многие месяцы, постимся по велению Церкви, или же ради удовлетворения наших покаяний (pendeças), или же в честь какого-либо праздника Церкви (коли он таков, что подобает есть [лишь] хлеб и [пить] воду) — всякий такой день мы предаемся печали! И сколько есть таких, что освобождают собственную свою совесть, нарушая посты, дабы удовлетворить свои чрева! Посмотрим, есть ли такой [человек], что хотя бы одну неделю по своей воле во имя Христа принял на себя подобный же труд!

Посему я не отрицаю, что порыв Жуана Фернандиша имел место из некоего почтения к Богу, ибо я также знал сего эшкудейру[275] — человека доброй совести и весьма католического христианина. И поскольку цель основного двигателя [сего деяния, то есть инфанта,] была столь правою и столь святою, как я уже говорил в других местах, что все прочие вещи, им подвигаемые, по необходимости должны были соответствовать в некоторой части первичному намерению».

ГЛАВА XXXV. Как Антан Гонсалвиш отправился совершать выкуп.

Коли прежде я дивился страданию Жуана Фернандиша в связи с его пропитанием (governança), немногим менее дивлюсь я [теперь] любви, что возымели к нему жители той земли. И хотя его учтивость была весьма великою в отношении любого иного люда, я дивлюсь, каким образом она могла иметь место среди тех [людей], ибо мне удостоверили, что когда он покидал тех, с кем прожил (conversara) в предыдущие семь месяцев, то многие из них плакали, имея в помысле печаль.

Однако к чему говорю я о сих вещах, когда ведаю, что все мы суть дети Адама, составленные из одних и тех же элементов, и что все мы получили душу как существа разумные (razoáveis)? Истинно то, что инструменты (instrumentos) [действующие силы] в некоторых телах не столь предрасположены следовать добродетелям, как другие, коим Бог через благодать дал подобную силу, и, лишенные первичных принципов, от коих зависят иные, более возвышенные [тела], ведут жизнь лишь немногим менее звериной; ибо на три образа делится жизнь людей, согласно сказанному философом: первые — те, кто живет в созерцании, оставив все прочие мирские дела, и заботятся лишь о том, чтобы молиться и созерцать, и сих зовут полубогами; вторые же — те, кто живет в городах, используя их блага и торгуя друг с другом; третьи же — те, что живут в пустынях, вдали от всякого общения (conversação)[276], каковые, не умея в совершенстве использовать разум, живут как звери, подобно тем [народам], что после разделения языков (departimento das linguagens) (кое по воле нашего Господа Бога свершилось на башне Вавилонской) рассеялись по миру и поселились там [в пустынях], не прибавив ни в какой части мудрости в ее первичном опыте. Но при всем том есть у них свои страдания (padecimentos), как и у прочих разумных существ, такие, как любовь и ненависть, и надежда, и страх, и, тем же образом, прочие двенадцать [страстей][277], коими все мы естественным образом обладаем и каковые каждый использует в большей или меньшей степени сообразно благодати, что имеет от Бога, ибо, как сказал святой Павел, Бог есть Тот, кто свершает в нас Свое претворение.

И я уверен, что в силу сих первичных страданий они и были подвигнуты на любовь к Жуану Фернандишу, по каковой причине в последующем его отбытие доставило им печаль. И поистине мне подобало бы сказать несколько более о сих страданиях и о том, каким образом существуют они повсеместно среди людей; однако я боялся затянуть свою историю[278], раздражив вашу добрую волю удлинением слов, хотя бы и к пользе[279].

Теперь же мы оставим в стороне долгие рассуждения, кои могли иметь место среди тех [людей] на каравеллах по причине прибытия Жуана Фернандиша.

Он сказал Антану Гонсалвишу, что там поблизости находился одни рыцарь, коего звали Ахуди Мейман (Ahude Meymam), и что он желал произвести с ними некую торговлю гвинейцами, коих вез пленными; чему Антан Гонсалвиш был весьма рад и высадил [на берег] Жуана Фернандиша, каковой в короткий промежуток [времени] устроил так, что туда пришло великое число тех людей.

И, договорившись о заложниках, получил Антан Гонсалвиш под залог двух мавров; и он, со своей стороны, дал двух других человек из тех, что вез с собою.

Сии двое, что таким образом были даны со стороны Антана Гонсалвиша, на то время что совершался выкуп, были отведены в шатры мавров, где было весьма большое число мавританок, и, к тому же, из лучших в той земле. И случилось так, что мавры затеяли ссору друг с другом, по каковой причине ушли из шатров, удалившись из лагеря на добрый промежуток [времени]. И мавританки, взирая на тех двух заложников, задумали покорить их, выказывая весьма великое желание возлечь с ними; и те, что в себе больше преимуществ ощущали, по доброй воле показывались такими же [нагими], какими впервые вышли из утроб своих матерей, и равным образом делали им многие иные знаки, весьма срамные.

И, видя, что другие[280] в большей мере обуреваемы были поселившимся в них страхом (ибо думали, что ссора тех мавров была затеяна предусмотрительно, главным образом для того, чтобы причинить им вред), мавританки, при всем том упорствуя в срамном своем намерении, подавали им знаки великой безопасности, моля их, как о том можно было судить по их жестам, чтобы они исполнили то, чего они [женщины] желали. Однако было ли то свершено путем обмана, или же дурная сама по себе природа принудила их [к тому], то останется делом каждого определить так, как ему лучше представляется.

Великое доверие выказали мавры при свершении той торговли, ибо, обсуждая свои дела, многие без страха шли на корабли, ведя с собою жен, каковые прежде всего желали видеть ту новизну.

Рыцарь [Ахуди Мейман] завершил свою торговлю, получив некоторые вещи, что более всего ему пришлись по вкусу из тех, что нашими были ему представлены, хотя и были они малы и невеликой цены; за каковые он оставил девятерых негров и немного золотого песка[281].

И по завершении сей торговли один эшкудейру, проживавший на острове Мадейра, просил Антана Гонсалвиша чтобы тот сделал его рыцарем, — как мне думается, потому, что он был человеком преклонного возраста и имел некое знатное происхождение; и, будучи обеспечен тем, что ему подобало, он пожелал забрать почетный титул с собой в могилу. Звался же сей [эшкудейру] Фернан Тавариш, а место то с той поры и впредь получило название мыс Выкупа (Cabo do Resgate)[282].

Весьма по душе было бы мне поговорить здесь немного, в сей главе, о вещах, что Жуан Фернандиш увидел и узнал в той земле; однако необходимо, чтобы я довел деяние сих трех каравелл до конца, и затем, найдя время, я поведаю вам обо всем, дабы изложить свою историю в том порядке, какой мне представляется наилучшим.

Когда мавры отбыли оттуда, а каравеллы последовали далее, люди, их оснащавшие, увидели близ берега около двухсот верблюдов с некоторыми маврами, что следовали за ними. И поскольку, как им представилось, те были весьма близко, они быстро двинулись на них; мавры же, чувствуя, что были теснимы другими [нашими], вскочили с легкостью на верблюдов и скрылись верхом на них. Однако верблюдов было больше, нежели людей, по каковой причине там остались некоторые [верблюды], из коих наши убили сорок, прочие же, бежав, скрылись.

Следуя так дальше, каравеллы прибыли в окрестности острова Тидер, где, как мы уже сказали, имеется много мавров; и поскольку они увидели подле берега, где находились, некие дома, то, желая узнать, найдут ли там что-нибудь, высадились на землю.

И видя, что все вокруг было пустынно, они захотели пройти еще вперед, где увидели двух мавров, шедших им навстречу; и наши, возжаждав их захватить, двинулись на них. Но Антан Гонсалвиш, предупрежденный насчет их уловок, узнал по их виду (contenença), что то делалось ради какой-то засады, ибо подобная уверенность у двоих людей против стольких, как мог прознать всякий рассудительный человек, служила тому, чтобы ввести их в обман.

— Пройдите некоторое расстояние по сей земле, — молвил Антан Гонсалвиш двоим из тех [своих людей], показывая им, до какого места они должны были пройти, — и вы узрите притворство этих собак!

И так же, как христиане двигались со стороны берега, так же шли против них мавры. И, находясь близко, они метнули свои азагаи, и христиане, побежав следом за ними (despós eles), вернулись к тому месту, что прежде было для них ограничено [Антаном Гонсалвишем]. И когда наши все вместе стали возвращаться к кораблям, засада была раскрыта; каковые [мавры из засады] весьма скоро вышли на берег, таким образом, что коли наши не оказались бы столь быстры и не вернулись, то не смогли бы оттуда выбраться без весьма великого урона, ибо мавры, хорошо ощущая свое преимущество, заходили в воду насколько могли, и если бы не держали их на удалении с помощью арбалетов, то они бы прошли бы еще дальше, хотя бы и вплавь, чтобы исполнить свое желание и причинить урон нашим.

ГЛАВА XXXVI. Как они взяли мавров на Белом мысе.

— Возвратимся, — сказал Антан Гонсалвиш, — на Белый мыс; ибо я слышал, что со стороны против солнца (descontra o sol) есть одна деревня, где нам удастся найти каких-нибудь людей, из коих мы сможем составить добычу, если нападем на нее внезапно.

Все сказали, что то был добрый совет, так что пусть будет сей же час претворен в дело; для коего [дела] были выделены тридцать пять человек, наиболее пригодных из тех, что для сего нашлись; каковые, высадившись на землю, отправились в деревню тотчас с наступлением ночи, однако не нашли в ней ничего.

— Добро будет, — молвили некоторые из тех [людей], — коли мы вернемся в лодки и будет грести столько, сколько сможем, вдоль земли, пока не узрим рассвет; каковой же увидев, сей же час высадимся, чтобы захватить этих мавров при пересечении мыса, ибо они будут принуждены идти вдоль оного мыса до тех пор, пока не укроются в глуби (sertão); и поскольку они ведут с собою женщин и детей, они будут принуждены отдохнуть часть ночи. И хотя они ходят постоянно, все равно не смогут пройти столько, чтобы нам не удалось выйти им наперерез.

На каковом совете они все пришли к согласию; и, пока они гребли всю ночь безо всякого отдыха (ибо в подобных местах и в такое время лень есть главнейшая причина поражения), ночь подошла к концу.

С приходом дневного света высадились двадцать восемь из тех [людей], ибо прочие остались на страже у лодок. Бывшие же на земле шли до тех пор, пока не достигли высокого места, откуда, как они ощутили, могли хорошо осмотреться во все стороны. И, прикрывая свой взор наилучшим образом, каким могли, от начинавшего восходить солнца, они увидели, как им навстречу идут мавры и мавританки со своими сыновьями и дочерями, коих всех было, согласно их подсчету (esmo), семьдесят или восемьдесят. И без иных разговоров и совещаний они врезались меж них, выкликая обычные свои призывы (apelidos), scilicet «Святой Георгий!», «Португалия!»; каковых [наших] появлением мавры оказались столь смятены, что большинство их сочло своим спасением бегство, лишь семеро или восьмеро было тех, кто приготовился защищаться, из коих тотчас же после первого удара пало мертвыми трое или четверо.

Когда же было покончено с теми, то более не было там ратных трудов, — лишь те, что ощущали себя легкими на ноги, мыслили, что располагали спасением своей жизни. Однако же наши не пребывали в праздности; ибо коли враги заботились о том, чтобы бежать, то равно и они не давали себе отдыха, ибо в такое время подобный труд есть отдохновение для победителей.

И так они взяли среди всех пятьдесят пять, коих привели с собою к лодкам.

Об их радости (ledice) мне нет нужды говорить, ибо разум подскажет вам, каковою она должна была быть, — как у тех, кто их [мавров] приводил, так и у прочих с каравелл, когда они прибыли к ним.

Каковую добычу составив, решили они возвратиться в королевство, ибо в том краю и на то время ощущали, что уже не могли более ничем воспользоваться, в особенности из-за нехватки пищи, коей уже не было столько, чтобы достало надолго им и пленникам, у них имевшимся; тем более, что [обратный] путь был долог, в ходе какового они не ведали, что за путешествие их ждет. Посему они направили свои корабли в королевство, прямиком в Лиссабон, куда прибыли, весьма довольные своей добычей.

Кто, однако, не получил бы удовольствия, видя множество людей, сбегавшихся, чтобы узреть те каравеллы? Ибо как только они спустили свои паруса, чиновники, взимающие пошлины короля[283], взяли с берега лодки, дабы узнать, откуда были корабли и что везли; и как только они возвратились и новости разнеслись от одних к другим, то в короткий промежуток [времени] столько людей было на каравеллах, что они едва не потопили их! Не меньше их было и на другой день, когда снимали пленников с кораблей и хотели отвести их в палаты инфанта, отстоящие на большое расстояние от берега[284]; ибо из всех остальных частей города сбегались к тем улицам, по которым должны были их провести.

«Поистине, — говорит автор этой истории, — там вполне могли бы выбранить себя многие из тех, о ком говорил я вначале, что злословили насчет почина сего деяния, ибо не было там тогда (estonces) кого-нибудь, кто пожелал бы сойти за одного из тех; и столь велики были восклицания народа, прославлявшего великие добродетели инфанта при виде тех пленников, когда вели их связанными вдоль тех улиц, что если бы кто-нибудь осмелился изречь противное, то весьма скоро ему пристало бы от сего отказаться, или, быть может, [сие] немногим бы ему послужило; ибо редко находится прощение для кого-нибудь, кто относительно мнения народа — и прежде всего народа, приведенного в ликование, — станет говорить людям противное тому, что они между собою почитают принятым. Равно не представляется мне, чтобы нашелся человек столь дурного нрава, что мог бы отрицать подобное добро, от коего произошли столь великие выгоды»[285].

Инфант же пребывал в земле Визеу, откуда повелел принять свою пятую часть; из тех же [пленников], что оставались, капитаны составили свою продажу в городе, от каковой в целом все получили большую прибыль.

ГЛАВА XXXVII. Как каравелла Гонсалу Пашеку и две других каравеллы отправились на остров Эржин.

Так как город Лиссабон[286] есть наиболее благородный в королевстве Португальском, то равно и жители его, считая по большей части от целого, есть самые знатные и владеют величайшими имениями. И да не будет никто столь простодушен, чтобы принять это утверждение дословно (grossamente), ибо да уразумеет он, что сия знатность есть более особая в сих [уроженцах Лиссабона], нежели в иных [жителях королевства], из других городов и поселков, ибо фидалгу и люди знатного происхождения благородны всюду. Я говорю лишь в общем, ибо, как изрекал Пауло Вержерио[287], обучая юных фидалгу, великолепие большого города есть немалая доля родовитости.

Когда же сии [жители Лиссабона] видели пред своими очами подобное богатство, привозимое теми кораблями, завоеванное в столь краткое время и с подобною надежностью, то некоторые задумались над тем, что и они могли бы извлечь свою долю из той прибыли.

И был в том городе один эшкудейру благородного рода (не знавшего недостатка ни в совершенстве, ни в доблести), звавшийся Гонсалу Пашеку, каковой был слугою инфанта и главным казначеем по делам Септы (tesoureiro mor das cousas de Cepta), человек великого состояния, всегда выводивший корабли в море против врагов[288]. Каковой, как представляется, призадумался над этим делом и тотчас написал инфанту, с тем чтобы тот дал ему дозволение на снаряжение одной весьма достойной (nobre) каравеллы, кою незадолго до того приказал он построить для службы себе; а также и для двух других каравелл, кои желали ее сопровождать. Немного затруднений возникло в получении дозволения, менее же всего — при приготовлении вещей, необходимых для снаряжения.

Гонсалу Пашеку сделал капитаном своей каравеллы некоего Диниша Ианиша да Грана, племянника своей жены в первой степени, каковой был оруженосцем регента [Дона Педру]; на остальных же двух шли их хозяева (senhorios), scilicet Алвару Жил, пробирщик монеты, и Мафалду, житель Сетубала. Каковые по поднятии стягов ордена Христа на своих кораблях[289] совершили свое плавание в направлении Белого мыса[290].

И, прибыв туда, все трое договорились между собой не идти в ту деревню, что находилась в одной лиге от мыса, по причине найденной там надписи, кою поместил Антан Гонсалвиш, где он предупреждал тех, кто там пройдет, дабы не утруждали себя походом на ту деревню в надежде на прибыль, ибо он побывал в ней и нашел ее обезлюдевшей. И тогда они договорились идти на поиски другой [деревни], коя должна была находиться в двух лигах оттуда. И они действительно добрались до нее; и тем же образом нашли ее обезлюдевшей.

И вышло так, что в отряде тех, кто отправился в ту деревню, находился некий Жуан Гонсалвиш Галегу, что был лоцманом и уже побывал в той земле вместе с Антаном Гонсалвишем, когда в тот, последний раз он вернулся за Жуаном Фернандишем; и представляется, что тотчас же по прибытии в Лиссабон он [Жуан Гонсалвиш] вступил в компанию сих [людей].

— Вы, — сказал сей Жуан Гонсалвиш, — весьма наживетесь в сем предприятии, коли пожелаете последовать моему совету; вследствие коего я имею веру (feúza) в то, что Бог даст нам добрую добычу. Ибо я уже побывал в сей земле и видел, как действовали прочие, имевшие о ней лучшее знание.

Все в один голос сказали, что были сим весьма довольны и много его благодарили; и что в добрый час пусть говорит он то, что было ему угодно.

— Вы знаете, — молвил он, — что каравеллы, в коих прибыли Диегу Афонсу и Гарсия Омен, до того, как прибыл Антан Гонсалвиш, прошли, распугав мавров вдоль сего побережья. И когда прибыл Антан Гонсалвиш, он договорился с ними о том, чтобы отправиться на Эржин. И когда они прибыли туда, то жители острова были уже предупреждены, так что все удалились прочь, и не осталось никого, кроме лишь одного из них, с мавританкой-отроковицей, его дочерью, коих они забрали с собой. И мы видели дома на острове, принадлежавшие весьма немалому селению, и было весьма похоже, что мавры отбыли незадолго до того; и далее нам удалось захватить двадцать пять из них. И таким образом я думаю, что, поскольку столь недавно побывали мы на сем острове, мавры в сем году уже пребывают неподготовленными (desseguraram já), по каковой [причине], верно, уже вернулись туда; и коли вы проследуете под моим водительством, то, с Божьею милостью, я верно сумею отвести вас туда, где, как я подозреваю, они пребывают, и, при нападении на них (acertando-os), добыча не сможет быть никакой иной, кроме как доброй.

— Как может быть, — отвечали некоторые, — что мавры возвратятся так скоро на то место, где, как они уже знают, их искали? Ведь то, в чем вы более всего уверены, должно вселять в нас не в пример более сомнения, и сие есть краткость времени, из коей вы делаете основную причину их возвращения, что нам кажется противным, ибо их подозрительность — чаще всего, столь очевидная, — не должна столь рано внушить им уверенность.

Капитаны не пожелали более слушать суждений, но как люди, основывающиеся на первом совете, велели спустить лодки с кораблей и приготовились с теми людьми, кои, как они решили, были им необходимы.

И так как между ними было уже решено, что капитаны высадятся каждый в свою очередь, жребий на ту высадку выпал Мафалду, прочие же остались на своих каравеллах.

И все были предупреждены насчет того, чтобы никто не преступал веления того лоцмана, от коего, как я говорил прежде, они получили совет.

И таким образом гребли они в своих лодках, что около полуночи были в гавани острова, рядом с селением.

И, высадившись, сказал Мафалду, дабы они приняли во внимание, что, поскольку ночь еще столь глубока, а они находятся так близко от селения, то, коли они нападут на него в такое время, многие [мавры] по причине темноты смогут бежать (guarecer); или может случиться так, что они [мавры] окажутся вовне (jariam fora), в удалении оттуда, еще не уверенные после первого страха. И посему его совет будет окружить деревню и напасть на них на рассвете.

Мафалду был человек, прежде испытанный в том деле, ибо много раз участвовал в торговле маврами; вследствие чего все посчитали его мнение весьма полезным.

И, идя таким образом, дабы засесть там, где они прежде условились, они нашли дорогу, ведущую от деревни к источнику, и пробыли там недолго, выжидая; и при сем увидели отроковицу, шедшую за водой, каковая была быстро захвачена, и тем же образом один мавр, каковой по истечении некоторого времени проходил по оной дороге; какового они спросили жестами, много ли было там людей, и он ответил знаками, что не более семи.

— Коли так, — молвил Мафалду, — то нам ни к чему более дожидаться утра, но пойдем на них, ибо для столь немногих нам не понадобится много предосторожностей.

И в короткое время деревня была окружена и те семеро захвачены.

Мафалду тотчас отделил одного из тех [людей] и как человек, не имеющий иного туржимана (torgimam), начал его расспрашивать наилучшим образом, каким мог, где были прочие мавры с того острова. И мавр показал знаками, что они пребывали на материке, куда удалились из страха перед христианами; и вызвался тот же час отвести его туда, где они находились, ибо море доходило весьма близко до того места, где они располагались (jaziam).

Мафалду, узнав о том, отправился поговорить со своей компанией, спросив их, покажется ли им добрым отправиться на поиски тех мавров. И так как там, где много голов, там много и суждений, стали у них возникать некоторые сомнения, и кое-кто говорил, что подобный поход был весьма сомнителен, ибо мавр не мог сказать, а они — уразуметь, каково же было число [тех] мавров; и что даже если бы он назвал его, то сказал бы о том ложно, намереваясь привести их к стольким, над сколькими бы они не смогли одержать победу.

— Однако, — молвил Мафалду, — коли во всех вещах пожелали бы вы искать сомнений, то никогда не было бы в них для вас недостатка; и если в таких деяниях вы исчерпаете до дна доводы рассудка, то поздно или вовсе никогда не свершите ничего, что принесло бы ощутимую прибыль.

— Пойдем с Богом, — сказал он, — и не дадим сердцам нашим дрогнуть, ибо Он милостью Своею будет с нами сегодня.

Все прочие согласились с тем, что лучше все же было идти. И они оставили там восемь мавров и с ними — шестерых людей, дабы их охраняли, взяв с собою того [мавра], что первый сказал им, где находились прочие.

И вышло так, что один из тех восьми [мавров], там находившихся, бежал из-под присмотра наших, что его охраняли, и переправился в алмадии, в коей отправился сообщить новости прочим, пребывавшим на земле, на поиски коих отправились христиане, поведав им о том, как пленили его самого и остальных восьмерых; однако он не сумел предупредить их ни о чем таком, что касалось бы их урона, ибо, как представляется, он не ощутил того, что на них надвигалось. И хотя прочих и постигла печаль, они перенесли ее с тою терпеливостью, с коею переносятся чужие невзгоды[291]; и посему дозволили себе отдыхать и бездельничать, а также и тот [мавр] вместе с ними.

И после того как христиане сели в лодки, они тотчас с наступлением ночи направились туда, куда знаками указывал мавр, и проплыли так на расстояние в две лиги; и, причалив к земле, проследовали за мавром до того места, где, как он указал им жестами, они были близко [от цели]. И там все остановились, направив одного из тех [своих], что прозывался Диегу Жил, каковой отправился посмотреть, найдутся ли там признаки людей (se haveria sentido da gente). Каковой [Диегу Жил] шел вперед до тех пор, пока не узрел дома; и, подойдя ближе, услышал, как плачет ребенок.

ГЛАВА XXXVIII. Как Мафалду взял сорок шесть мавров.

Диегу Жил не промедлил с тем, чтобы вернуться; и, когда он поведал новости прочим, они согласились с тем, что будет добро дождаться там утра, ибо, как они сказали, на острове по причине ночной темноты многие из тех [мавров] могли убежать, ибо такова была решимость их [наших] захватить их, что они не допускали никакого сомнения.

И, таким образом, они пребывали в ожидании до тех пор, пока не стал приближаться рассвет, каковой, как многим показалось, задержался долее разумного — таково было их желание прийти к завершению сего деяния.

Много раз случается в иных краях, где люди по необходимости принуждены бдеть, что с наступлением того часа они не могут продержаться без того, чтобы не поспать — до того их одолевает сон. Но не то было с теми [людьми], ибо не нашлось там никого, кто насчет себя не был бы вполне уверен в том, что подобное не сможет ему помешать.

Мафалду, от чьего начальствования то деяние более всего зависело, как только настал час для отбытия, начал говорить им таким образом:

— Друзья! Близится час, в каковой надлежит нам завершить то, над чем мы сию часть ночи столько потрудились. Мы в земле врагов и не ведаем, придется ли нам иметь здесь дело со многими или же немногими. Посему я призываю вас, дабы вы не позабыли о чести вашей, и пусть каждый содеет столько, чтобы не показать слабость при свершении сего деяния.

— Теперь же, — молвил он, — отправимся своею дорогой, ибо Бог пребудет с нами!

Мало было то место, где пребывали враги, каковые, ощутив, что окружены, начали выходить из хижин. И как люди, более преисполненные страха, нежели отваги, они возложили всю свою надежду на побег. И, наконец, были пленены сорок шесть, не считая некоторых, что погибли при первом столкновении.

И хотя деяние не сопровождалось большою опасностью, мы оттого не перестанем отдавать дань превосходства в труде тем, кто наилучшим образом его свершил, каковые [люди] выказали бы не меньшую отвагу в сражении, коли довелось бы, — сколь бы велико оно ни было.

Оставляя же [в стороне] Мафалду, каковой был предводителем, Диегу Жил, Алвару Вашкиш и Жил Ианиш (не тот рыцарь, о коем прежде мы говорили), потрудились довольно, как люди, ясно являвшие, что годились для иного, более великого деяния.

И, таким образом, добыча той ночи составила пятьдесят четыре мавра[292].

ГЛАВА XXXIX. О том, как они высадились снова, и о делах, что свершили.

Ясно можем мы постигнуть по происшествиям с сими людьми, что большая часть деяний в мире скорее зависит от фортуны, нежели от разума. Кто, находясь в совершенном рассудке (direito juizo), смог бы довериться движению головы или знакам руками, что подавал ему мавр? И разве не могло случиться так, что тот мавр, с целью стать свободным или, быть может, обрушить месть на своих врагов, выдал бы одну вещь за другую и, показывая, что вел их в некое место, где по его указательным жестам (mostrança) наши уразумели бы, что могли одержать победу, отвел бы их туда, где они встретили бы такое множество [врагов], что смогли бы бежать оттуда, будучи лишь немногим менее мертвецов?

Поистине, нет в мире рассудка, что противное [сему] мог бы предполагать.

Впрочем, я думаю, что основная причина сих дел происходила от знания, кое [наши] уже о них [маврах] имели, чувствуя, что хитрость их в сем краю была малою[293].

Таким образом прибыл Мафалду со своею добычей, встретив от прочих участников такой прием, коего требовало наличие прибыли, его трудом обретенной.

И, кончив рассказ о радостной своей победе, сказал он, что, как ему думалось, им следовало спросить каждого из тех мавров, что они с собою привели, не имелось ли случаем помимо того селения, где они были захвачены, какого-нибудь другого, где они могли бы составить некоторую добычу. И, получив всеобщее согласие, он отделил одного из тех [мавров], дабы задать ему оный вопрос; каковой [мавр] ответил ему утвердительно.

И такова была пребывавшая уже в них решимость, что они не пожелали спрашивать, было ли их [мавров] много или же мало, или сколько было воинов, ни каких-либо иных вещей, кои в таком случае подобало спросить; но подобно людям, идущим на нечто определенное, они отбыли во второй половине дня, и, таким образом, знаками того мавра были направлены в деревню, куда прибыв, не обнаружили ничего, из чего можно было составить добычу. И, когда они пригрозили за сие мавру, он дал им понять, что, хотя [мавры] там не находились, они должны были пребывать в другом селении, кое оттуда было не очень далеко; в каковом они обнаружили лишь одного старого мавра, доведенного до смертельной болезни (postumeira enfermidade), какового видя в таком состоянии, они оставили встретить свой конец, не желая обременять ему ту малую часть жизни, коя, судя по тому, что он им являл, еще у него оставалась.

И, как кажется, мавры, уже почуяв, что христиане были среди них, оставили ту деревню, уйдя в другую сторону. Наши, что там были, приняли совет не идти далее вперед, ибо то казалось им трудом, в коем не было никакой надежды на прибыль; решив вернуться туда в другой раз, полагая, что мавры, зная об их приходе и уходе, почувствуют себя в безопасности и возвратятся в свои хижины.

Однако то не было так, ибо мавры на тот раз ушли очень далеко оттуда; где, даже находясь на большом удалении, все еще боялись быть разыскиваемы. Правда, что наши, следуя своему совету, отправились на свои каравеллы, откуда возвратились еще раз. И, видя, что не находят ничего, не считая того мавра, коего прежде оставили, они подумав, что так будет лучше, забрали его с собою. Вполне мог тот несчастный проклинать свою фортуну, ибо в столь краткий срок она отменила первый свой приговор, каждый раз воплощая в жизнь столько желаний относительно ожидавшего его жребия!

И в другие разы высаживались наши и, не найдя ничего полезного, возвратились на свои корабли.

ГЛАВА XL. Как Алвару Вашкиш взял семерых мавров.

Великие сомнения вызвала на совете тех [людей] предусмотрительная готовность, кою ощущали они в маврах той земли, вследствие чего им подобало искать иные края, в коих об их прибытии не имели знания. И одни говорили, что добро будет, коли они отправятся на Тидер[294], ибо ведали, что там было много мавров; иные говорили, что их поход в тот край причинит урон, ибо противников было столько, что их сражение будет весьма неравным, и пробовать подобное будет не чем иным, как безрассудной отвагой (sandeu atrevimento); ибо для столь немногих, сколько их было, любой рассудительный [человек] счел бы дурным подобное предприятие, уроном от коего была бы не только погибель их тел, но также и позор перед лицом живущих. Иные говорили, что им подобало пройти далее, и коли волею случая в земле мавров они не смогли составить добычу, то им следовало достичь земли негров, ибо возвращаться со столь малою прибылью оттуда, где прочие сделались богаты и состоятельны, будет великим для них стыдом; каковое мнение было всеми похвалено.

И, таким образом, они отбыли оттуда; и в ходе своего путешествия удалившись на тридцать пять лиг за Тидер, дождались друг друга все три каравеллы, и капитаны говорили между собою. И они согласились, что добро будет высадить людей, дабы увидеть, была ли то земля, где они могли обрести некоторую прибыль.

И, спустив лодки с кораблей, молвил Алвару Вашкиш (тот самый оруженосец инфанта), что, как ему представлялось, добро будет отправить двух или трех людей в одну сторону и столько же иных — в другую, дабы увидеть, обнаружат ли они какие-либо признаки мавров или, по крайней мере, [что-нибудь], по чему они могли бы узнать, что [мавры] ходили по той земле, дабы вернуться предупредить остальных о том, что им следовало двинуться на них [мавров]. Все согласились с тем советом, тотчас выделив четверых в каждую из сторон, из каковых одним был Алвару Вашкиш.

И, следуя своим путем, каждый [отряд] в свой конец, первые четверо оказались в месте, где были сети, незадолго до того оставленные маврами. И Алвару Вашкиш вместе с другими шел столько, что ночью напал на след мавров; и не изумляйтесь тому, что я говорю «ночью», ибо, может статься, вы усомнитесь в том, что подобный след мог быть распознан во мраке ночи. Посему знайте, что в той земле нет дождя, подобного тому, что есть в сей земле [Португальской], равным образом и первые небеса[295] не заволакиваются облаками, подобными тем, что видим мы в сей части запада. И помимо сияния луны, когда она там есть, звезды сами по себе дают столько света, что один человек вполне может распознать другого, хотя бы они и находились на некотором расстоянии [друг от друга].

Найдя таким образом тот след, они, поскольку им не показалось разумным строить на том уверенность, не пожелали вернуться к своим капитанам до тех пор, пока не получат более точного знания. И, идя таким образом вперед, они пришли туда, где возлежали (jaziam) мавры, и, увидев их столь близко, почувствовали, что уже не смогут вернуться назад, не будучи учуяны. Посему они бросились на них в атаку и так, со своими обычными призывами, врезались меж них. Каковых [мавров] было двенадцать, и таково оказалось смятение меж ними, что они не смогли различить число противников, но как люди побежденные начали убегать, хотя то и немногому им послужило, ибо лишь двое бежали, трое были убиты, а семеро — захвачены. С каковыми прибыв на корабли, они [наши] были приняты как люди, заслуживающие почести за свой труд и мужество.

И хотя мы и описали некоторую часть их заслуги, но все же не столь совершенно, как они содеяли, ибо никогда знание о какой-либо вещи не может быть столь точным по ее изображению, как тогда, когда известна она сама по себе. И равно историки, дабы избежать многоречивости, часто делают краткое изложение многих вещей, кои, будучи рассказаны по собственному своему впечатлению, были бы гораздо большими[296].

Предводительство в тот раз, как мы уже сказали, принадлежало Динишу Ианишу, каковой отделил одного из тех мавров, дабы узнать были ли в той земле какие-либо иные люди; от какового [мавра] по его знакам получил ответ, что там поблизости не имелось никакого иного селения, лишь одна деревня, что находилась оттуда на большом расстоянии, в каковой было много людей, хотя и мало воинов.

— Мы, — сказал Диниш Ианиш своей компании, — немногое выиграем с нашим прибытием, коли не отдадим свои тела в подчинение трудам; и хотя бы та деревня и была столь далеко, как мне дает понять этот мавр, я сочту за благо, коли мы до нее доберемся, ибо вся сила нашего выигрыша пребывает в нашем труде.

Все согласились с тем, что при всем том для них было добро двинуться в любую сторону, где они предчувствовали какую-либо прибыль. И, взяв того мавра своим проводником, они прошли на расстояние трех лиг, пока не пришли в ту деревню, о коей прежде им говорил мавр; и не нашли там ничего, от чего могли бы получить прибыль, ибо мавры пребывали уже далеко оттуда. И посему они вернулись, не без великой усталости, ибо, помимо великого их труда, основною причиною того, что столь тяжко она ими ощущалась, было то, что они не нашли ничего из того, что искали.

ГЛАВА XLI. Как они взяли десять мавров.

На ту ночь не было там иных мнений, лишь каждый воспользовался для своего подкрепления наилучшею долей отдохновения, какою смог. Однако на другой день они все собрались, дабы держать совет о том, что им следовало делать, ибо подобное место было не для того, чтобы располагаться на длительный отдых.

Капитаны, говоря об этом, решили между собой, что они сядут в лодки с некоторыми людьми, и с Луишем Афонсу Каяду в качестве предводителя, каковой отправится вдоль побережья, и что он с некоторыми людьми высадится на землю, оставив в лодках кого-нибудь другого вместо себя; и что таким образом он отправится по земле с теми, кого возьмет, лодки же — следом за ним, не очень далеко от берега, каравеллы же будут идти на две лиги позади, дабы не быть раскрытыми.

И, следуя так, в сем порядке, они напали на след мавров, уходивших вглубь; и пребывали в сомнении, отправиться ли за ними, идя по их следу, полагая, что заходить так далеко вглубь земли, где они уже были раскрыты, было опасным делом, ибо не ведали, что за люди окажутся в той земле. Однако воля, уже воспламененная деянием, не пожелала дать место рассудку, и без иного страха они последовали вперед до тех пор, пока не прибыли туда, где находились немногие мавры, однако же оттуда в трех лигах; каковые не только не возымели мужества защищаться, но даже и бежать.

И было их среди всех десятеро, считая мужчин, женщин и детей.

ГЛАВА XLII. Как Алвару Вашкиш захватил тридцать пять мавров.

Когда же эти десять мавров были приведены на каравеллы, Алвару Вашкиш, будучи человеком знатного рода, возжаждав выказать среди прочих, что он любил службу у своего господина, сказал, обращаясь к Динишу Ианишу, коему досталась на тот раз обязанность предводительствовать, что, как ему казалось, будет добро, коли он отправит людей высадиться, ибо прибытие их из их королевства имело главным образом сию цель.

— Как хотите вы, — молвил Диниш Ианиш, — чтобы мы высадились здесь, куда высаживались уже столько раз, так что оповестили уже всю сию землю? И мне кажется, что должно будет случиться одно из двух: или мы не найдем мавров, коих захватить, или же мы найдем стольких, что для нас будет великой опасностью напасть на них; тем более, что я все еще не расположен [к сему] по причине усталости. Посему мне кажется, что будет добро нам более не высаживаться сейчас, что касается сей земли, но пройдем еще вперед, пока не достигнем места, где ощутим, что о нашем прибытии не могут быть предупреждены.

И, удалившись так, с тем намерением, уже после того, как минула часть ночи, Алвару Вашкиш, не избавившийся от первого желания, снова возвратился к Динишу Ианишу, говоря, что молил его, дабы он позволил ему высадиться, вверив ему обязанности своего предводительства, ибо знал, что многие пойдут с ним по доброй воле.

— Что ж, коли вам так угодно высадиться, — молвил Диниш Ианиш, — я молю вас, дабы вы в вашем походе проявили должную осмотрительность, с тем чтобы не причинить вреда самим себе, нам же, прочим, — печаль.

Алвару Вашкиш призвал Диегу Жила, того другого эшкудейру, о коем мы уже говорили, ибо знал его как человека доблестного и одного с собою воспитания. И они отправились по другим каравеллам, таким образом, что собрали людей, кои, как ощущали, удовлетворяли их безопасности; каковые вместе высадились на землю, когда еще оставалась некоторая часть ночи для пешего хода.

И, прежде, нежели они проследовали далее вперед, Алвару Вашкиш, желая их предупредить (admoestar), говорил с ними так:

— Сеньоры и друзья! Хотя я и не являюсь одним из тех трех главных предводителей, коих мы привезли из нашего королевства, достаточно и того, что я дан вам в предводители тем, на ком ныне лежала обязанность вами повелевать. И поскольку беспорядок (desordenança) гораздо чаще причиняет урон, нежели множество врагов, я прежде желаю узнать от вас, угодно ли вам иметь меня предводителем в сем деянии, дабы я мог распоряжаться вами как людьми, кои рады принимать водительство. Ибо лучше будет, коли вы мне о сем скажете в настоящее время, сейчас и здесь, где мы не можем получить урон, нежели когда будем далеко отсюда и в таком месте, где ваше неподчинение может принести зло не только мне, но также и всем, сколько ни есть нас в сем отряде.

— Мы крайне довольны вашим предводительством, — отвечали прочие все вместе, — и нам весьма угодно подчиняться вам столь же беспрекословно, как и каждому из прочих [предводителей], и даже лучше, коли мы совершеннее сможем то содеять.

— Тогда, — молвил он, — мне кажется, что будет добро, коли мы двинемся в том же порядке, в коем шли в другой день, а именно (scilicet)[297]: я пойду с некоторыми из вас по земле, остальные же двинутся в лодках на одном расстоянии с нами (a jeito de nós).

И, отбыв таким образом и проследовав вдоль берега на большое расстояние, они встретили мыс, коему дали название мыс Святой Анны (Cabo de Santa Ana)[298], и тотчас следом за ним нашли залив, входивший в землю приблизительно на четыре лиги, каковой представился им таковым, будто был рекою. И, прибыв ко входу в него, дождался Алвару Вашкиш прочих, в лодках; по прибытии коих приказал им, дабы они подождали там, пока он пойдет вдоль той воды, ибо, по его разумению, если и было в той земле какое-нибудь селение, то оно должно было находиться там.

Прочие сказали, что такой поход была весьма опасен, даже потому лишь только, что солнце стояло уже весьма высоко и жар его был весьма велик, сами же они [были] крайне утомлены как по причине долгой нехватки сна, что им выпала, так и по причине труда — гребли у одних и пешей ходьбы у других; и гораздо более потому, что, хотя бы там и было много селений, они [люди Алвару Вашкиша] не смогут составить добычу, коя была бы доброй, ибо им было необходимо увидеть их с весьма большого расстояния; и коли [мавры] будут ощущать себя [достаточно] сильными для того, чтобы сражаться с ними, то пускай [люди Алвару Вашкиша] дождутся их [прочих]; если же нет, то смогут уйти с большою безопасностью для себя.

Алвару Вашкиш, несмотря ни на что, продолжил свой путь, подобно тому, кто имел намерение завершить некое великое дело, если удача не будет ему противна.

И когда они прошли таким образом вперед лиги на полторы, один из компании сказал предводителю:

— Кажется мне, вижу я вдоль сей реки некие высоты (alturas), как если бы то были дома.

Предводитель взглянул и ясно распознал, что то была деревня; и подобное же представилось всем прочим там бывшим.

— Теперь, — молвил Алвару Вашкиш, — наша добыча находится пред нашими очами; однако она столь открыта, что с неизбежностью будем мы увидены прежде, чем до нее доберемся. И поскольку [сия деревня] не кажется мне столь большой, чтобы вмещать людей, с коими бы мы не справились, посему, дабы одержать известную победу, каждый побежит так скоро, как только сможет. И так, с силой, двинемся на них; и коли не сможем взять юношей, возьмем стариков, женщин и малых детей. И таков будет вам совет: любой, кто позаботится о защите (que se intrometer de defesa), пусть будет тотчас же убит. Прочих же хватайте, как можете.

Еще не были полностью окончены сии суждения, когда многие из тех [людей] начинали удлинять свои шаги, а иные уже бежали, как только могли.

Мавры[299] же, как люди, застигнутые врасплох, мало пекущиеся о подобной заботе, когда обрушились на них другие, были приведены в такое смятение (torvação), какого требовала фортуна случая (que a fortuna do caso requeria)[300]. И когда они узрели столь внезапно (tão de sobreventa) таких отважных людей, с непривычным для них оружием, они оказались вне всякого естественного разумения, с чем наши обретали гораздо большую крепость, видя их боязливое смятение. И тотчас же начали их хватать, так много, как могли; и, видя некоторых, что желали встать в защиту, убивали их весьма безжалостно.

Однако деяние недолгое время продолжалось в сем месте (termo), поскольку противники начали убегать.

И были там таковые, что в тот раз навсегда перестали видеть своих жен и детей. И в скором времени добыча сделалась бы гораздо большею, коли тот залив не был бы так близок; по каковому бежали многие из тех [мавров], ибо обычно все они, как мужчины, так и женщины и дети, умеют плавать. И иные, что были смелы и легки, надеясь на свою легкость (ligeirice), пробивались сквозь всех; однако были некоторые, что в сем обманулись, ибо встретили других из наших, что за ними последовали и их захватили, невзирая на легкость (lividade) их ног; таким образом, что среди всех было захвачено тридцать пять, не считая некоторых, что погибли.

Поистине, великую почесть обрел от того деяния тот эшкудейру, бывший, как мы уже сказали, их предводителем, ибо на протяжении долгого промежутка [времени] говорили [все] о его усилии и добром исполнении, благодаря его за такой труд, каковой ради службы инфанту и их всеобщей выгоды пожелал он предпринять (filhar). И бывшие на каравеллах немало возрадовались прибытием товарищей, что было исполнено такой выгоды; каковую радость они много приумножали, обстоятельно выслушивая все подробности происшествия, что вышло с другими.

ГЛАВА XLIII. О том, как они вернулись на берег, и о мавре, коего они захватили.

Прочие, оставшиеся на каравеллах, видя труд своих товарищей, почли, что великим для них упущением (míngua) будет не пойти на такое же [деяние], как те, дабы в дальнейшем не заслужить порицания.

И собрались некоторые следующей ночью; выйдя в своих лодках, они шли два дня и две ночи и высадились на землю, где, хотя и много потрудились, не смогли захватить больше одного мавра, следуя указаниям коего отправились на поиски трех деревень, находившихся весьма далеко в глубине; и не нашли в них ничего, что могли бы захватить, ибо все уже были обезлюжены, так как мавры, убегая, оповещали всю землю, до тех пределов, коих известия их могли достичь.

И так они вернулись на свои корабли, не удовлетворенные своим трудом.

ГЛАВА XLIV. Как они отправились в землю негров.

Чувствуя, что в той земле они уже не могли обрести прибыль по причине полученного маврами предупреждения, стали капитаны говорить с теми принципалами, что были у них на кораблях, дабы посоветоваться насчет образа действий, коего им было держаться.

— Мы, — сказали некоторые, — не можем и не должны пережидать более в сей земле, ибо ведаем, что наше пребывание не приносит нам прибыли, но, напротив, зримый убыток, ибо мы расходуем продовольствие и утруждаем тела без надежды на победу. Посему, поскольку Бог дал нам достаточно, нашим полезным советом будет вернуться всем нам в наше королевство, удовольствовавшись уже обретенным, что не столь уж и мало, чтобы быть разумной ценой для удовлетворения наших трудов, и с чем мы вполне сможем избежать стыда перед нашими соседями.

— Поистине, — отвечали некоторые, — такое возвращение было бы постыдно для людей, подобных тем, что вы здесь зрите, ибо возвратиться таким образом означало бы уронить их честь; так отправимся же в землю негров, куда Диниш Диаш в прошлом году уже ходил составлять добычу всего с одним кораблем; и коли даже мы не сделаем ничего более, кроме как узрим [ту] землю и затем расскажем новости о ней сеньору инфанту, то будет частью нашей почести. Стоит нам отправиться туда и потому, что мы пребываем столь близко; и за то малое, что мы содеем, великая почесть снизойдет на нас.

Все сказали, что было им весьма добро достигнуть той земли, ибо могло случиться так, что Бог дарует им победу лучшую, нежели они ожидают.

Посему они тотчас велели поднять свои паруса и продолжили свое путешествие; и, следуя своим путем, прошли под парусами расстояние в восемьдесят лиг, подойдя близко к берегу Гвинеи[301], где приготовились высадиться на землю в своих лодках; каковых [наших] приметив, гвинейцы побежали по берегу со своими даргами и азагаями как люди, желавшие быть готовыми к бою. И хотя был столь грозен их вид, наши все же захотели высадиться на землю, если бы ярость моря то позволила; но даже на таком расстоянии, на каком они находились, узрели наши, что та земля была весьма зелена, населена людьми и ручным скотом, каковой местные уроженцы держали для своего пользования. И они пожелали пройти далее вперед, но ветер над ними усиливался, сопровождаемый великою неумеренностью погоды, что силою заставила их повернуть назад, и не было иного средства, кое для сего они могли бы сыскать.

ГЛАВА XLV. Как они силою высадились на землю.

Так продолжалась та буря на протяжении трех дней, и они все время отходили назад при противном ветре. По прошествии же трех дней утихла та великая буря и погода вновь вернулась к затишью, они же уже находились там, где вначале захватили семерых мавров[302].

И на тот день довелось предводительствовать Мафалду, какой дождался прочих каравелл, по соединении коих, в разгар дня, вышел на борт своего корабля и молвил, обращаясь к прочим капитанам:

— Ясно видите вы, что мы рядом с местом, где захватили семерых мавров, и знаете, что, сообразно их следу, что мы нашли, и равно сетям для их рыбной ловли, земля по здравом суждении должна быть населена. Посему, коли то вам кажется добрым, я хочу высадиться и посмотреть, смогу ли поживиться (percalçar) какой-нибудь добычей.

И поскольку, как вы видите, среди многих постоянно возникают разнообразные мнения, одни начали говорить, что подобная высадка казалась им излишней, ибо у них было достаточно, с чем вернуться в свою землю, как они уже говорили перед отбытием в землю негров; другие же говорили, что поход, хотя и был опасен, должен был состояться ночью, а не днем.

— Так вот, — сказал он [Мафалду], — сегодня я являюсь предводителем, и вы обязаны подчиняться мне столь же беспрекословно, как подчинялись бы инфанту, нашему господину, коли он присутствовал бы. И вы, должно быть, догадываетесь, что я люблю свою жизнь не меньше, чем каждый из вас — свою. Посему мое желание, несмотря на ваши суждения, — высадиться; ибо хотя бы и вышло так, что земля населена, не следует полагать, что мавры уже пребывают на берегу, поджидая нас; и, высадившись таким образом днем, мы будем иметь возможность лучше обозреть землю и узнать, куда нам следует отправляться.

Прочие сказали, что достаточно было и того, что он являлся предводителем, ибо, хотя бы некоторые из компании и держались противного [мнения], ему было необходимо подчиниться; однако они молили его, дабы он все хорошо обдумал, с тем чтобы никакой неблагоприятный случай, могущий с ними приключится, не заставил их вернуться назад.

Лодки тотчас были спущены на воду, те же, кому надлежало высаживаться, приготовились к тому, чтобы отбыть, как в самом деле и поступили. И всех их было около тридцати пяти воинов.

И когда они следовали так своим путем, направляясь к земле, сказал один из тех [людей] в лодках, обращаясь к предводителю:

— Я не знаю, видите ли вы то же, что я.

— А что же такое видишь ты, — сказал предводитель, — чего мы не видим?

— Я вижу, — молвил тот, — что, как мне кажется, те черные [предметы], находящиеся поверх тех песчаных дюн, — головы людей; каковые, чем более я присматриваюсь, тем более мне таковыми кажутся. И коли вы хорошо присмотритесь, то увидите, что они шевелятся.

И предводитель приказал ненадолго остановить лодки, из-за чего мавры подумали, что были распознаны; и посему раскрылось до пятидесяти человек, приготовившихся к сражению, хотя и ни с каким иным оружием, кроме как с копьями.

И, когда таким образом раскрылись все, Мафалду приказал подвести лодки близко к земле; чему мавры выказали большое удовольствие, заходя в воду по самую шею, а иные еще ниже, жаждая во что бы то ни стало добраться до христиан.

Мафалду, увидев их таким образом на берегу, своим видом выказывающих подобную отвагу (com contenenças de tal ardideza), сделал знак прочим лодкам приблизится к нему; и как только они оказались вместе, он велел поднять весла и начал говорить следующим образом:

— Друзья! Хорошо ведомо вам, что целью, ради коей отбыли мы из нашей земли, была служба Богу и инфанту, нашему господину, а также собственная наша почесть и выгода; в чем милостью того великого Господа, что сотворил все вещи, обрели мы довольно прибыли нашими добычами без какой бы то ни было для нас опасности, — хотя и не будет нам почести большей, нежели та, что мы побывали на пятьсот лиг вдали от сей земли, испытав приключение сверх побед, что обрели в краю неизведанном. И так как Бог чувствует нашу добрую волю, Он готовит нам место и время, в кои мы сможем обрести почетную победу; ибо вы зрите пред собою сих мавров, в такой гордыне, словно они держат нас в осаде с великим для них преимуществом, без надежды на помощь, подавая в нашу сторону знаки как люди, уверенные в своей победе над чем-то обреченным. И хотя их на треть больше, нежели нас, они — мавры, мы же — христиане, из коих одного должно хватить на двух; ибо Бог есть Тот, в чьей власти пребывает победа, каковой ведает о нашем желании в отношении Своей святой службы. Коли мы на них не пойдем, сие будет великим для нас бесчестьем (doesto), и мы, к тому же, придадим им мужества против любых иных [людей] нашего закона. И посему мой совет таков, чтобы лодки пошли вперед носами, дабы всем трем вместе ударить промеж них, в ходе чего каждый пусть действует наилучшим образом, каким сможет.

— Ваше мнение, — молвили прочие, — весьма добро и полезно. Однако что мы будем делать, коли там затаилось гораздо более людей? Ибо как находились [в засаде] те, так же может находиться там гораздо более иных, о коих мы не ведаем; и коли там имеется засада, то при высадке наша погибель будет предрешена.

Прочие не пожелали прояснять сих вещей, но стали жаловаться, говоря, что коли они пожелают пребывать в подобных суждениях, то никогда не свершат никакого доброго деяния.

— Верно то, — говорили они, — что мы зрим почесть пред нашими очами — и чтобы мы оставили ее из страха перед чем-то столь сомнительным? Всех людей, там находящихся, недостаточно, чтобы выстоять в бою против десяти из нас. Это всего лишь несколько подлых мавров, никогда не умевших сражаться иначе, как наподобие зверей, из коих первый, кто будет ранен, напугает всех остальных, каковые уже не сумеют выстоять пред нашим оружием. Хороши бы были все те, кто выводил снаряженные корабли в пролив Септы и тем же образом по всему морю Левантийскому[303], коли им пришлось бы устрашиться подобного скопища!

Сии последние суждения весьма отвечали желанию предводителя, каковой весьма похвалил произнесших их. И посему тотчас же приказал он, чтобы в каждую лодку поместились по трое человек с копьями и щитами в носовой части, прикрыв щитами себя и тех, кто греб, на случай если мавры станут поражать их [издалека]; и чтобы как только лодки выгребут на землю, они тотчас выпрыгивали с ними [копьями и щитами]. И он приказал арбалетчикам, чтобы они держали свои арбалеты заряженными, распределяя свои выстрелы таким образом, чтобы их стрелы (viras) были использованы как подобало.

И с сим приказал он вести лодки так сильно, как только было возможно, и чтобы они ударили носовой частью промеж мавров, как прежде они решили; каковая вещь весьма скоро была претворена в дело, и, во весь голос призывая «Святой Георгий!», «Сантьягу!», «Португалия!», они обрушились на них, как люди, коих мало страшила отвага противников.

И таким образом, подобно делу, кое было угодно повелеть Богу, мавры при первом нападении тотчас метнули свои копья, от каковых ударов ни один христианин не ощутил опасного вреда; но, напротив, ими [копьями] затем воспользовались, ибо наши их подобрали и помогли себе ими как вещью собственной.

ГЛАВА XLVI. О сражении, что у них было, и о маврах, коих они захватили.

Когда же окончательно потеряли мавры свое оружие, христиане почли свою победу свершившеюся, и начали поражать их весьма сильно, как люди, воспламененные первым пылом [сражения]; и когда одни пали мертвыми оземь, прочие обратились в бегство.

И вы уже ведаете, какова была добыча; и хотя легкость ног была неравною по причине оружия, кое несли наши, а также привычки [к бегу], каковая не подлежала сравнению, желание, кое во многих случаях продлевает силу, уравнивало наших с ними [маврами], таким образом, что четверо или пятеро из тех мавров начали ослабевать. И, когда наши настигли их, они искали последнего средства для своего спасения, то есть бросились оземь, словно бы прося пощады, над чем наши смилостивились — равно и потому, что прибыль не была бы столь велика, коли они убили бы их.

И когда те первые дождались прочих, шедших позади, они говорили с ними, сказав, что будет добро, коли они последуют за теми маврами, ибо не могло быть так, чтобы у тех поблизости не было жен и детей, и что их путь не должен лежать в иную сторону, иначе как туда, где они их оставили; ибо, хотя бы они [наши] и были уставшими, но не настолько, чтобы, узрев тех женщин и детей, не захватить большую их часть. И, оставив, таким образом, некоторых на страже тех пленников, они последовали вперед, возбуждая свои силы, насколько могли.

Мавры же, прежде чем достигнуть своей стоянки (alojamento), хотя и были уставшими, начали подавать голоса, как те, кто звал или предупреждал иных людей, коих ощущали вблизи себя; по каковым [голосам] христиане уразумели, что стоянка не могла быть далеко.

То было не что иное, как предупреждение женам и чадам, чтобы они могли укрыться в безопасном месте, пока они не прибудут к ним. На каковые голоса женщины вышли за пределы стоянки; и, так как земля весьма ровная, они узрели, с какою быстротою двигались мужья, преследуемые нашими, по каковой причине каждая принялась сажать своего ребенка себе на шею, иные — на руки, а иные держали их пред собою, направляя их так, чтобы те могли убежать.

И, когда они разбежались так по тому лагерю, каждая в свою сторону, христиане узрели их и детей, что было основною долею их облегчения, ибо они укрепились в том, что сила их не убудет для того, чтобы идти за ними по следу. И хотя они были уже весьма утруждены, они ускорили (trigaram) свои шаги, как люди, желавшие добраться туда, куда влекло их желание. И поскольку расстояние было длинным, они были уже весьма слабы, а мавританки пустились бежать отдохнувшими, они не могли проследовать много, таким образом, что, взяв некоторых, не смогли идти далее вперед; вследствие чего им потребовалось дождаться прочих, что шли позади, и поведать им о своей слабости, каковая довела до того, что даже просто вернуться у них не было сил.

Посему они решили вернуться, видя, что более не могли, хотя вначале и отдохнули там несколько, что было им весьма потребно, учитывая размер их труда.

И, таким образом, добычей того дня стали двенадцать [мавров], среди мужчин и женщин.

Однако сверх всякой их прибыли была весьма почетна храбрость, с коею они напали на своих противников, и я полагаю, что до этого момента не было мавров, взятых со столь славною победою, как эти.

О, как же некоторые из прочих, оставшихся на кораблях, осуждали сами себя и порицали своих капитанов за то, что им не выпало доли той почести! Не могли они и с радостью выслушать от прочих весь рассказ об их победе, ибо им казалось, что они нисколько не потрудились в сравнении с теми.

Там они стали держать совет [о том], каков будет их путь после сего события (aquecimento); и (оставляя долгие обсуждения, кои о сем они вели) решили, наконец, войти в некоторые из заливов, что лежат между Белым мысом и мысом Тира (Cabo de Tira)[304], полагая, что не могло быть так, чтобы на тех островах они не обрели бы еще какой-нибудь прибыли; с чем все были согласны, ибо надежда на прибыль одинаково отвечала всеобщему желанию.

ГЛАВА XLVII. Как они нашли черепах на острове.

На следующий день они отправились в свой путь, согласно ими решенному. И, находясь уже на отмелях (baixas), они узрели один остров, что находился далее всех прочих, однако весьма малый и песчаный, где они спустили свои лодки, дабы увидеть, смогут ли найти что-нибудь из того, что искали. И вправду, мавры побывали там незадолго до того, как представилось по сетям и прочим рыболовным снастям, что они там нашли, и в особенности по великому множеству черепах, коих, верно, было до ста пятидесяти[305].

И так как может статься, что не все читающие сию историю имеют знание о сей рыбе, знайте, что черепахи суть не что иное, как морские животные (cágados de mar), раковины коих размером как щиты. И я уже видел некоторых похожих в сем нашем королевстве в лагуне Обидуш, что между Атогией и Педернейрой[306]. И хотя на тех островах в достатке имеется многих и добрых рыб, тамошние мавры почитают сию за самую особую.

И наши, полагая, что те люди перебрались на другие острова (ибо, как представляется, они заметили их), решили не брать ничего из того, что там нашли, ибо мавры по здравом суждении должны были вернуться на остров, и то должно было стать залогом их уверенности, ибо тогда они, вернувшись сами, могли одержать над ними известную победу.

ГЛАВА XLVIII. О том, как они снова вернулись на остров, и о христианах, что погибли.

Изменила бы фортуна самой сущности своей, коли всегда совершала бы свои повороты в одну лишь сторону; каковая, следуя обычному своему ходу, не пожелала, чтобы наши корабли возвратились, совершенно счастливые выпавшей на их долю победою, ибо, как писано в комментариях Цезаря, враги не могут претерпевать длительную скорбь, а друзья — продолжительное блаженство.

И посему мы поведаем здесь о сем происшествии, пусть оно и печально, дабы история наша следовала верному своему порядку.

И было так, что на следующий день весьма рано лодки возвратились на остров, согласно решению, на каковом они прежде остановились; однако уже не нашли там ни сетей, ни прочих рыболовных снастей, но лишь черепах, кои были связаны веревками. Все же они предположили, что мавры, хотя и забрали все то [снаряжение], не могли быть очень далеко оттуда.

И так пребывая, оглядываясь во все стороны, они увидели другой остров, каковой отделялся проливом, проходившим между обоими [островами], scilicet, тем, на коем они находились, и другим, каковой они таким образом зрели. И, возжаждав найти тех мавров, думая, что фортуна в той схватке будет к ним не менее милостива, чем она была во всех прочих [схватках], что были у них в том путешествии, они решили отправиться на оный остров, дабы увидеть, найдут ли то, чего так жаждали, не ведая о молчаливой тайне, каковую враждебный жребий уготовил им. И посему быстро поместились они в свои лодки, в коих и переправились на оный остров; и, как люди малого благоразумия, стали разбредаться по нему, столь дерзновенно, будто шли по собственным своим владениям во время великой безопасности.

И, как говорит Бернард в установлении об управлении домом, данном Ричарду, сеньору замка Амброзио, тот, кто не предполагает, что враг может подумать то же, что думает он сам, подвергается опасности. И мавры, имея тот же самый помысел, что и наши, проявив большую бдительность при собственной охране, устроили три засады, лучшим образом, каким могли, позади некоторых песчаных гор, что там были, где и пребывали в ожидании, пока не увидели, что наши оказались близко от них. И, видя свое великое преимущество, они раскрыли свой обман, и с силою двинулись на наших, как люди, желавшие отомстить за плен своих родичей и друзей. И хотя великим было число их в сравнении с немногочисленностью наших, [последние] не повернули назад, но обратили лица к ним, как люди, в коих не возобладал страх, и стояли супротив врагов весьма долгое время, в ходе коего мавры понесли великий урон, ибо удары христиан не были напрасны.

Все же под конец наши люди, видя размеры опасности и понимая, что по необходимости надлежало им вернуться, начали отступать, — не как люди, обратившиеся в бегство, но со всею защитою и твердостью, каковых требовал случай.

И поистине сражение было весьма великим, и велось такими людьми, желанию коих оно весьма отвечало; все же основная доля урона до прибытия к лодкам неизменно выпадала маврам, ибо много их погибло при том отступлении [наших]; из христиан же, хотя и были среди них раненые, еще не пал ни один.

Когда же они оказались уже рядом с лодками, то, поскольку лодка Алвару Жила была самой близкой (era mais prestes) или же самой удобной для посадки, в ней укрылась наибольшая часть наших христиан, и равным образом в лодке Мафалду; но прочие, что оставались, желая укрыться в лодке с корабля Гонсалу Пашеку, очутились в крайней опасности, поскольку лодка та была большой, и хотя груз ее был меньшим, ее не удалось вывести в открытое море (recolher ao alto), как прочие, что были меньше; и она осталась на суше, ибо представляется, что была последняя четверть отлива.

И некоторые из тех, кто умел плавать, видя опасность для себя столь близкою, бросились в воду, в коей вплавь спасли свою жизнь. Однако прочие, коим не ведомо было сие искусство, по необходимости должны были приготовить волю свою к терпению, приняв тягостную кончину, защищаясь, однако же, так долго, сколько их силы могли им позволить.

И таким образом окончили там свою жизнь семеро, коих души Бог милостью Своею да примет в обитель святых. И поскольку говорит святое писание, что тот, кто молит за других, молит сам за себя, соблаговолите вы, читающие сию историю, представить Богу свои мольбы (senhas orações), дабы их души чрез ваше посредничество получили бы сколько-нибудь приумножения к своей славе.

Две другие лодки[307], видя такую смерть тех [своих товарищей], вернулись на свои каравеллы с великою печалью, с каковою и отбыли, держа путь на Эржин[308], дабы запастись водою, коей у них уже была нехватка.

Мавры же отвезли лодку на реку Тидер, где уничтожили большую ее часть, дабы извлечь из нее доски вместе с гвоздями; однако я не знаю, с какою целью, ибо их умения недоставало для того, чтобы воспользоваться ими.

И некоторые впоследствии говорили, что слышали, будто кое-кто из тех мавров, волею случая попавших в нашу власть, утверждал, что их товарищи съели тех убитых. И хотя некоторые [мавры] утверждали противное, желая избавить своих товарищей от столь страшной вины, все же правда то, что у них в обычае есть печень друг друга и пить кровь; и сие, говорят, они делают не со всеми, а только с [теми] немногими, кто убил их отцов, сыновей или братьев, почитая сие за великую месть.

И в сем, мне кажется, нет сомнений, ибо в книге Марка Павла[309] говорится, что сии вещи были во всеобщем обычае среди многих народов тех восточных краев; и я также вижу, что среди нас обычно выражение, когда мы говорим о каком-нибудь человеке, питающему ненависть к другому, что такую неприязнь питает он к этому своему врагу, что, коли мог бы, съел бы его печень и выпил бы его кровь.

Однако сейчас мы оставим сии вещи, дабы вернуться к нашей истории.

ГЛАВА XLIX. Как Лансароти и другие [люди] из Лагуша просили у инфанта разрешения отправиться в Гвинею.

Мне представляется, что была бы полезна тем, о чьем уроне в предыдущей главе я говорил, память о смерти Гонсалу ди Синтры, из коей они могли бы извлечь некоторые предостережения, чрез кои весьма легко (muito asinha) избегли бы своих потерь; и она послужила бы им также для того, чтобы оставить свои лодки на плаву (em froto), учитывая состояние моря, ибо они не могли положить определенный срок своему возвращению. Однако добрая фортуна в прочих предприятиях дала им неверную надежду, вследствие каковой они думали, что она придет им на помощь в том деянии так же, как и в ходе прочих.

И, оставляя таким образом сии дела в стороне, соберем наши силы и отправимся снова, чтобы отомстить за сих [людей].

Вследствие чего вам надлежит знать, что Лансароти — тот рыцарь, алмошарифи[310] Лагуша, вместе с судьями, алкайдом (alcaide)[311] и чинами городского совета (vereação) того поселка[312] прибыл к инфанту от имени всех принципалов местности, говоря с ним следующим образом:

— Хорошо ведомо вашему высочеству, что жители сего нашего поселка с той поры как была взята Септа и доныне всегда служили и служат своими телами и кораблями в войне с маврами ради службы Богу и королю, нашему господину. И еще во времена других королей, когда побережье сего королевства страдало от мавров, наши корабли были первыми из тех, что снаряжали против них, как это обнаруживается в писаниях и давних воспоминаниях людей великого возраста. Ныне же, сеньор, после того как ваша милость приказала отыскать ту землю Гвинеи, хорошо известно вам, что в сем месте произвели вы основную часть ваших снаряжений, где вам была оказана вся та служба, кою только в наших силах было оказать. И поскольку, сеньор, после должного повиновения, в коем пребываем мы по отношению к королю, вашему племяннику и нашему господину, вам в первую очередь мы обязаны и должны любить вас и служить вам, то мы обдумали некий способ, чрез каковой наша служба вам может оказаться [весьма] особой, таким образом, что за заслугу наших великих трудов почесть наша будет возвышена в памяти людей иных веков (segres). И коли ничего более не получим мы там в награду за наш труд, то сие мы почтем достаточным; однако мы уверены, что сверх сего обретем великие прибыли, и в первую очередь [здесь] надежда, кою мы питаем на получение от вашей милости великих пожалований в обмен на нашу службу.

— И по правде, сеньор, — молвили они, — деяние это такого свойства, что жители сей местности даже и после ваших дней, до тех пор, пока будет у нас население, должны будут молить за вас Бога. И коли некоторым по злонравию их угодно будет оказаться столь неблагодарными, что они пожелают сие отрицать, наличие ваших благодеяний, кои они ежедневно будут иметь пред своими очами, станет их главным обвинителем, ибо они узрят пред собою многие поколения рабов и рабынь, кои останутся им в услужение, а свои дома — наполненными хлебом, что прибудет к ним с островов, кои вашими стараниями были заселены. И с той поры старинные писания всегда будут говорить о великих привилегиях и вольностях, чрез вас обретенных. Посему, сеньор, принимая во внимание прежде всего то, что, как мы видим, вы с каждым днем трудитесь все более в войне с сими маврами, и что, как мы узнали, в походе, совершенном Лансароти со своими каравеллами, было найдено множество мавров на острове Тидер, на каковом затем был убит Гонсалу ди Синтра; то, поскольку мавры оного острова могут чинить препятствие вашим кораблям, мы желаем, коли будет на то ваша воля, поднять против них оружие и чрез смерть или же плен разрушить их силу и мощь, таким образом, чтобы ваши корабли могли ходить по всему тому краю безо всякого страха. И коли Бог приведет деяние к победному концу, мы сможем составить, помимо истребления наших противников, добычу большой ценности, от каковой чрез вашу пятую часть вы сможете получить большую прибыль и от каковой мы и сами не останемся без своей доли. И на сие, господин, да будет вам угодно дать нам ваш ответ, с тем чтобы поскорее нам отправиться в наш путь, пока лето дает нам для сего время.

ГЛАВА L. О том, как инфант ответил [людям] из Лагуша, и об армаде, что была снаряжена против оного острова.

— Величие вещей, — ответил инфант, — часто пребывает в небрежении, тогда как некоторые малые [вещи] бывают весьма восхваляемы; ибо лучше малое сердце, с щедростью себя отдающее, нежели великое тело, со скудостью предоставляющее свою долю [помощи]. И посему предложение вашей доброй воли имеет больше цены, нежели великие услуги иных, более могущественных, кои не были мне предложены со столь добрым желанием; для достоверности коего не нужно мне никакое иное, более надежное свидетельство, нежели ваши прошлые деяния, за каковые обязан я вас почтить и возвысить, с тою же любовью и желанием, что сделаю сие в отношении самых знатных от каждого из моих поселков и местностей, в каковых по милости короля, моего господина, имею после него полную юрисдикцию. Что же до разрешения, что вы у меня испрашиваете, дабы отправиться против мавров с острова Тидер, то мне весьма угодно предоставить вам его и оказать вам за сие милость и помощь, ибо подобное прошение весьма достойно похвалы — ведь не столько должна оцениваться надежда на ваши прибыли, сколько должна быть познана добрая воля, что вас на сие подвигает.

— Посему отныне и впредь, — молвил он, — вы можете готовить дела ваши к походу и просить у меня любую вещь, что требуется вам для ваших приготовлений, ибо в сем я не буду с вами менее щедр, нежели был бы с некоторыми моими слугами, кои по собственному моему приказанию готовились бы свершить оное путешествие.

На каковые слова все ответили почтительным поклоном, целуя ему руки от имени всех прочих, от кого они туда пришли.

Когда же сие послание услышали все прочие в той местности, то сей же час стали готовиться к тому, чтобы снарядить свои каравеллы и последовать своим путем так скоро, как только было возможно; о каковой армаде (armação) разнеслись вести по частям королевства, заставив двинуться других, чтобы примкнуть к оной компании. Хотя я думаю, что то было не без особого приказания инфанта, ибо, как я уже говорил в других случаях, никто не мог отправиться туда без дозволения того сеньора.

ГЛАВА LI. О том, как каравеллы отбыли из Лагуша, и что за капитаны были на них.

И в сем случае (assejo) далее вышло так, что был призван инфант дон Энрики по поручению своего брата инфанта дона Педру, каковой был регентом королевства от имени короля, как мы уже написали, дабы отправиться в Коимбру произвести в кавалейру дона Педру Португальского, оного регента перворожденного сына, бывшего тогда коннетаблем сих королевств. Каковому [дону Педру] было приказано отправиться в Кастилию, как оно на самом деле и случилось; сие же потому, что король дон Жуан [Хуан] Второй, бывший в ту пору королем сих королевств, пребывал в распрях (trabalho) со своими кузенами королем Наваррским и инфантом доном Энрики [Энрике], каковой был магистром [ордена] Сантьягу, и другими грандами тех королевств, бывшими на их стороне. Причиною же тому была великая вражда, что создалась между оным королем и теми сеньорами посредством коннетабля дона Алвару ди Луны [Альваро де Луны], каковой, будучи человеком малого достоинства (de pequena maneira), в силу избытка фортуны (por sobegidão de fortuna) или какого-либо иного сокрытого основания (calado segredo), впал в такую гордыню (veio a ser em tal pose), что творил в королевстве [все], что желал, таким образом, что из-за него была убита или уничтожена знать Кастилии, как обо всем сем вы более пространно можете узнать в общей хронике королевства, ибо по необходимости подобает затронуть там оные события[313].

Хорошо дал уразуметь там миру инфант дон Педру великое достоинство, кое признавал в своем брате, ибо за величайшую честь почел, чтобы сын его принял рыцарство из руки своего дяди, нежели из руки любого иного князя Испании. И среди суждений, кои, как я слышал, инфант изрек тому своему сыну в то время, когда тот его покидал, был наказ помнить об ордене рыцарства, им полученном, главным же образом, о том, из какой руки он его получил; каковая вещь немалую возлагала на него ответственность.

Однако прежде, нежели инфант дон Энрики таким образом отбыл из Лагуша, он оставил за главного капитана всех тех кораблей Лансароти — того кавалейру, о коем мы уже говорили; и сие с согласия всех прочих капитанов, ибо хотя и было там в достатке видных людей, достойных великой почести, им оказалось угодно вручить ему подобную должность, ибо они ведали о благоразумии и скромности того [Лансароти]. Ибо находился там Суэйру да Кошта, алкайд того поселка Лагуш[314], каковой был человек знатный и фидалгу, взращенный с малых лет при дворе короля дона Дуарти[315], и каковому доводилось бывать (acertara de ser) в весьма великих деяниях; ибо он находился в битве при Монведру (Monvedro)[316] с королем доном Фернанду [Фернандо] Арагонским против [людей] из Валенсии; и равно при осаде Валагера (Valaguer)[317], где были свершены весьма великие дела; и он был с королем Лансарау (Lançarao)[318], когда тот напал (barrejou) на город Рим; и прошел с королем Луишем Прованским чрез всю его войну[319]; и был в битве при Ажанкурте (Ajancurt)[320], каковая была весьма великим и мощным сражением между королем Франции и королем Англии[321]; и уже побывал в битве при Валамонте (Valamont)[322], при мысе Кааис (Cabo de Caaes)[323], вместе с коннетаблем Франции[324] против герцога Осестри (Duque de Ossestre)[325], и в битве при Монсегуру (Monseguro)[326], где были граф ди Фоис (Conde de Fois)[327] и граф ди Арминьяк (Conde de Arminhaque)[328]; и при взятии Сансойса (Sansões)[329], и при снятии осады Раса (Ras)[330] и равно при снятии осады Септы; в каковых делах всегда проявлял себя как весьма отважный воин. И сей Суэйру да Кошта был тестем того Лансароти.

И были также в том предводительстве Алвару ди Фрейташ, командор Алжазура (Aljazur) (каковой принадлежит ордену Сантьягу), также человек из фидалгу, каковой составил весьма великую добычу из мавров Граады [Гранады] и Беламарина (Belamarim); и Гомиш Пириш, королевский патрон, о коем мы уже говорили в другой главе; и Родригианиш ди Травасуш, слуга регента, бывший весьма отважным (ardido) эшкудейру, каковой трудился как мог для приумножения своей чести. И находился там также Паленсу, каковой был человек, ведший весьма великую войну с маврами и всю свою жизнь потративший на служение Богу и королевству, лично содеяв и завершив весьма великие дела, как поведали мы в общей хронике, после того как Септа была взята.

Другие доблестные и досточтимые люди находились в оной компании, каковых, дабы нам не удлиняться, мы не записываем, такие как Жил Ианиш, кавалейру, проживавший в том поселке, Эштеван Афонсу, и прочие[331].

И, вкратце, в той местности [Лагуше] было снаряжено в тот год[332] четырнадцать каравелл. Однако, помимо сих, снарядили в Лиссабоне и на островах Мадейры иные, scilicet: Диниша Диаша[333], того, что первоначально прибыл в землю негров; и Триштана, одного из капитанов острова [Мадейры], каковой лично отправился с одною каравеллою; и другую, Алвару Гонсалвиша ди Атаиди, каковой тогда был воспитателем (aio) короля, а после стал графом Атогия; и Жуан Гонсалвиш Зарку[334], каковой был другим капитаном острова, послал туда две каравеллы; и равно другие, о чьих хозяевах мы не намерены делать явного упоминания.

Добро будет лишь вам знать, что было снаряжено в сей год в ту землю негров двадцать шесть каравелл, да еще фушта (fusta)[335] Паленсу, из каковых четырнадцать из Лагуша отбыли первыми, а затем прочие, каждая наилучшим образом, каким могла, однако не так, чтобы они все вместе встретились в деянии при Тидере.

И хотя история не может быть поведана в столь добром порядке, как должно, по причине того, что каравеллы не свершили путешествие все вместе, мы скажем то, что сможем, тем наилучшим образом, каким можно сказать.

ГЛАВА LII. О том, как каравеллы дожидались на Белом мысе, и как Лоренсу Диаш встретил каравеллы из Лиссабона.

Было десять дней месяца августа, когда четырнадцать каравелл отбыли из Лагуша; и поскольку они не могли следовать все одним путем, и много раз на них обрушивалась буря, отделявшая их одни от других, они, по своему обычаю, договорились ждать друг друга на Белом мысе.

И, отбыв все вместе при добром приливе и попутном ветре, ненамного удалившись от берега, они [каравеллы] начали показывать друг другу имевшиеся у них преимущества в легкости; из коих каравелла Лоренсу Диаша стала выходить вперед.

И, оставляя как эту, так и прочие [каравеллы] следовать своим путем, мы вернемся несколько назад для того, чтобы сказать о трех каравеллах из Лиссабона, каковые пребывают в трауре из-за потери семи человек, что у них убили, и посмотрим, не сможем ли мы дать им некоторое утешение.

И было так, что после того несчастливого события (afortunado aquecimento), когда они совсем уже отчаялись свершить отмщение в тот раз, они отплыли к острову Эржин, куда прибыли с намерением захватить с собою воды, и затем направиться в королевство. И случилось так, что когда они уже были готовы к отбытию, довелось им вдруг завести разговор о своем путешествии, scilicet, сколько лиг он пройдут при одном ветре и сколько при другом, когда стал показываться парус корабля Лоренсу Диаша. Каковой видя, они становились все более и более радостными, главным образом оттого, что ведали, что это корабль христиан, да к тому же из сего королевства, ибо не бывало там иных подобных кораблей.

Довольно [сказать], что каравелла оказалась рядом с прочими, где настроения одних и других были весьма радостны, главным образом у там уже пребывавших, когда Лоренсу Диаш поведал им о прибытии других каравелл и о цели, ради коей они пришли.

— Вы, другие, — молвил Лоренсу Диаш, — как мне представляется, должны весьма радоваться нашему прибытию; и так как мести желаете вы за урон, вами понесенный, есть у вас теперь возможность свершить ее. И поскольку, будучи отмщены другими, вы не сможете получить достаточного удовлетворения, вам подобает отложить ваш отъезд (sobresseir de vossa ida), дабы быть с нами при разгроме сего острова. В каковом деле содеете вы много выгод: во-первых, обретете славу и почесть; во-вторых, узрите урон ваших врагов, с местью за ваше поражение; и, в-третьих, первыми доставите сеньору инфанту новости (и да угодно будет Богу, чтобы они были такими, как мы ожидаем), благодаря каковым ваш прием будет лучшим и с большим приумножением в милости.

— Верьте, Лоренсу Диаш, — отвечали те капитаны, — что не было нужды ни в каких иных словах (que não havia hi mister outra formação de palavras), дабы подвигнуть нас на подобное деяние, а только в нашей собственной доброй воле. Однако из-за некоторых трудностей (alguns empachos), что у нас имеются, необходимо, чтобы мы вначале держали совет.

— Подобает, чтобы сие было сей же час, — молвил Лоренсу Диаш, — ибо мне не пристало задерживаться здесь надолго, так как есть у меня опасение, что прочие каравеллы уже на острове, и к моему великому неудовольствию будет, коли без меня содеется какое-нибудь дело.

Прочие ответили, что прямо тою же ночью будут говорить о сем и весьма рано дадут ему ответ.

И, оставляя [в стороне] их многоречивость (suas prolixidades), [скажем лишь, что] их совещания разделились (foram departidos) на два мнения. Ибо одни говорили, что при всем том им следовало тот же час отбыть в королевство, ибо у них уже была добыча, с коей они благоразумно (razoadamente) могли совершить свое [обратное] путешествие, тем более, что продовольствия им уже не хватало, как все ясно видели, а исход того деяния было неясен, — ведь могло случиться так, что каравеллы встретят каких-нибудь противников, из-за коих напрасно будут расходовать свое пропитание, в коем заключалась поддержка их жизней. Другие говорили, что великим позором будет для них находиться столь близко и не быть в компании по свершению того деяния.

— Мы уже прошли, — говорили они, — полпути нашего [обратного] путешествия — и [неужели] после такой встречи станем возвращаться, тем более находясь почти что на берегах оного острова, и когда мы нужны для сего ради службы Богу и сеньору инфанту! Поистине, сие должно быть дурно нам зачтено. Ни по какой причине не оставим мы такого дела.

На каковом соглашении все сошлись, поскольку сего второго мнения держалась (jazia) большая часть компании.

Тогда они велели распределить свои запасы таким образом, чтобы продовольствия им хватило на более длительное время. И столь была расположена воля их к сему [деянию], что некоторые говорили, что, с доброю верой (por boa fé), лучше было бы им выбросить половину тех [пленных] мавров в море, нежели из-за них оставить столь почетное дело, в коем они к тому же могли свершить отмщение за смерть своих товарищей[336].

Когда же соглашение завершилось таким образом, они на следующий день ответили Лоренсу Диашу; в компании коего тотчас отбыли, держа путь к острову Цапель, где три дня дожидались других каравелл, подкрепляясь птицами того острова, коих там было великое множество. И есть там в особенности одни птицы, коих нет в сей земле, называемые кро (crós), и они все белые, большей величины, чем лебеди, и клювы имеет длиною в локоть и более, шириною (de anchura) в три пальца, подобные отлитым ножнам (bainhas de vasas) — столь они узорчаты и изукрашены, словно их смастерили искусственно, с обработкою огнем (com mestria de fogo), с целью придать им красоту. Рот же и утроба у них столь большие, что нога человека, сколь бы велик он ни был, уместится в них до колена[337].

По прошествии тех трех дней стали приходить прочие каравеллы, прибывая к Белому мысу двумя парами и двумя тройками, как им удавалось (como se acertavam). Однако же там не собралось более девяти, scilicet, Лансароти, Суэйру да Кошты, Алвару ди Фрейташа, Жила Ианиша, Гомиша Пириша, и равно прочие [каравеллы] из города Лагуш.

ГЛАВА LIII. Как Лансароти держал свой совет на Белом мысе.

Когда же те девять каравелл собрались таким образом вместе (ибо о другой, Лоренсу Диаша, они еще не имели известий), Лансароти велел известить всех прочих капитанов о том, чтобы они сошли на землю, дабы поговорить об образе действий, коего им следовало держаться; каковые [капитаны] весьма скоро были готовы (os quais muito asinha foram prestes). И когда они пребывали все вместе на своем совете, молвил Лансароти:

— Сеньоры и друзья! Хотя и была то милость сеньора инфанта, моего господина, вручить мне обязанность предводительствовать вами, но так как вы являетесь столь почтенными, как вы есть, то посему я не перестаю ведать (что есть справедливо), как сохранять мне к вам такое уважение, какое подобает, и, таким образом, предоставить вам ту власть, какую ваши почтенные персоны заслуживают. И, оставляя в стороне Суэйру да Кошту, коего я за отца почитаю по причине его дочери, кою имею в женах, почти всех вас, прочих, почитаю я за братьев — одних по детству, других по старинной дружбе, иных по большому знакомству; вследствие чего я жду, что вы мне посоветуете и поможете, (помимо того, что вам подобает по причине того, кто вы есть), как брату и другу, таким образом, чтобы я выделился среди вас как предводитель столь почтенных людей, ибо без вашего совета не намерен я свершать ни великого, ни малого дела. И, Бога ради, пусть каждый помыслит в своем воображении, что обязанность [предводительства] главным образом лежит на нем, и так же, как если бы то было собственное его дело, потрудится отыскать средства [для нашего дела] (se trabalhe de escoldrinhar os remédios). И, поистине, я весьма радуюсь, принимая во внимание, что подвергаюсь суду столь благоразумных людей, столько и столь славных дел зревших и лично испытавших, коих опыт будет весьма великой долей нашего деяния, ибо управление и основное водительство грядущими делами пребывает в добром знании дел минувших.

— Теперь же, — молвил он, — нас здесь сии девять каравелл, кои вы зрите, а вы знаете, что отбыло нас четырнадцать. Я хочу узнать от вас, что, как вам представляется, мы должны предпринять: отправимся ли, быть может, тотчас так, как мы есть, или же лучше нам дождаться прочих, что должны прийти.

— Мы благодарим вас за ваше доброе намерение, — сказал Алвару ди Фрейташ (за себя и за прочих, ибо поскольку он был кавалейру, и к тому же звания фидалгу, и доблестен, как мы уже сказали, всем прочим оказалось угодно дать ему такие полномочия), — и весьма верно то, что здесь нет никого, кто бы вам не помог и не посоветовал, не только как предводителю и другу, но как самому себе; и так как причин тому множество, я их теперь не касаюсь. Довольно и того, что все мы знаем вас за доблестного — и в такой мере, что не только достойны вы быть предводителем сих немногих людей и сего малого флота, но и иного, гораздо более великого. А что же до совета, что вы у меня просите, то, хотя и потребны будут все четырнадцать каравелл вместе для вторжения на остров Тидер, но согласно намерению, с коим мы все отбыли, я почел бы за доброе, чтобы те из нас, кто здесь собрался, отправились бы тот же час на остров Цапель[338] и там бы переждали два или три дня, согласно распорядку, что мы имеем, поскольку это есть место, где мы не сможем быть увидены с другой стороны; ибо, находясь здесь, подле сего мыса, мы легко (ligeiramente) можем быть раскрыты. В каковом положении, буде оно так и случится, мы не избегнем одной из двух вещей: или мавры уйдут с того острова, или же туда придут столькие, что когда мы захотим напасть на него, это будет сопряжено для нас с большою опасностью. И коли, может статься, на остров Цапель в несколько дней не прибудут другие пять каравелл, то моим решением будет не задерживаться долее и лишь исполнить то, что нами уже решено[339]. И коли будет на то воля Бога помочь нам (как я на Него надеюсь, ибо главным образом ради службы Ему мы сюда прибыли), то ту же помощь, кою Он должен оказать нам, когда мы соберемся все вместе, Он окажет нам, сейчас здесь собравшимся, — или, может статься, еще лучшую; ибо мы, ощущая потребность величайшую, тем с большим благочестием попросим Его о помощи. И там, где бы мы, собравшись все вместе, возложили бы надежду на силы человеческие, оказавшись в малом числе, возложим основное упование на Его помощь.

— Теперь же вы можете приказывать, — молвил он, — то, что вам относительно моего совета наилучшим представляется.

— Поистине, — ответили все, — ваш совет столь добр и столь полезен, что все, что мы бы еще относительно сего сказали, было бы излишним, или, может статься, вещью, удаленною от истинного пути, на каковой своими словами вы нас наставили (nos detendes postos).

ГЛАВА LIV. О том, как они встретили другие каравеллы на острове Цапель, и о совете, что они держали.

Велика была радость среди тех [людей], когда, оказавшись в виду острова Цапель, они узрели четыре каравеллы, уже пребывавшие там на стоянке (que já aí jaziam de repouso) — каким бы образом те туда ни попали (de qualquer guisa que aí jouvessem), ибо неважно было, что они не принадлежали к их флотилии (ca não montava que fossem da sua conserva), ведь они ведали при том, что [каравеллы] были из королевства, вследствие чего надеялись, что помощь от них восполнит нехватку других, на кои они прежде надеялись (porque antes tinham esperança).

Новости об этом зрелище разошлись по всем каравеллам — так, как они шли, одна за другой; от каковых [новостей] все получили большую радость, особенно люди самого низкого звания, ибо они видели, что капитаны приняли решение свершить деяние невзирая на неприбытие прочих, как мы уже написали; и как люди, не умеющие скрыть своей радости, они заиграли на своих инструментах (fizeram soar seus estormentos) и затянули песни, и ели и пили так, как те, кто собственною охотою обретал уверенность в победе. И, прибыв к кораблям, стоявшим на якоре, они зарядили свои троны (trons)[340] и колобреты (colobretas)[341], каковыми производили выстрелы в знак радости своих сердец; каковой радости и другие, уже стоявшие на якоре (que já jaziam repousados), не оставались без своей доли.

Однако сие вдвойне умножало (acrescentava dobrez) печаль мавров, что пребывали помещенными под палубами кораблей, каковые [мавры], хотя и не понимали языка, по звуку голосов утверждались в обратном тому, чего желали.

Я не хочу заниматься описанием того, каковы были их объятия, когда все собрались вместе, ибо разум вам подскажет, каковыми они должны были быть в таком месте и в такой час; положим лишь пред нашими глазами, что мы видим их пересаживающимися с одних кораблей на другие, и те, что позже отбыли из королевства, давали первым еды, каковая, как они ведали, была им желанна.

И так, за сим, равно как и за ночным отдыхом, они провели [время] до вечера следующего дня, когда по приказу Лансароти сошли на землю, чтобы вместе со всеми держать свой совет. Когда же они были собраны на оный, молвил [Лансароти], что, так как ясно видели они задержку прочих каравелл, и поскольку Бог пожелал, чтобы они встретили те три, кои уже давно отбыли из королевства, и еще одну из пяти, что прежде они ожидали, то, таким образом, для восполнения четырнадцати им не хватало всего лишь одной, и что там, где прежде ими было решено дать сражение (pôr a praça) врагам с девятью, лучшим образом могли дать его теперь с тринадцатью; однако же пусть рассмотрят они, будет ли им добро отбывать тотчас же, или же подождать еще чего-нибудь.

Все сказали, что задержка, в каковой они не ощущали никакой пользы, будет вредна; посему им все-таки следовало отправиться, положившись на добрую удачу, ибо чем раньше начнется сие деяние, тем будет лучше. В каковом мнении все были единодушны, ибо в такое время и в таком месте они не страшились вражеских происков (enculcas contrárias), ни того, что товарищи раскроют их тайны врагам.

— Теперь же, — молвил Лансароти, — так как вы все-таки решили отправиться, добро будет, коли вы, другие, что уже повидали множество построений (ordenanças), сообразных такому случаю, припомните их и поможете мне построить наш поход таким образом, чтобы мы шли упорядоченно.

И, оставляя в стороне различные мнения, что возникли среди них, было решено, наконец, чтобы они выступали в следующем порядке. Сразу [и] главным образом решили они, что из всех людей, бывших на каравеллах, выберут триста двадцать восемь человек (ибо представляется, что столько требовалось для распределения, ими предписанного), из каковых пехотинцы и копейщики пойдут на одну битву, в коей предводителем будет Алвару ди Фрейташ; и что после него последует Лансароти со всеми арбалетчиками и лучниками; и в арьергарде будут Суэйру да Кошта и Диниш Ианиш да Гран со всеми вооруженными людьми; решив [также], что их выступление произойдет весьма рано, таким образом, чтобы до рассвета им напасть на селение острова Тидер, и чтобы впереди каравелл пошли три лодки, в коих бы отправились лоцманы, уже побывавшие в той земле и ведавшие путь.

ГЛАВА LV. Как те люди высадились на острове Тидер.

Недоволен я (Anojado sou) теми лоцманами, что они так ошиблись с направлением, коего им следовало держаться; ибо поистине, коли бы фортуна не вмешалась, допустив ошибку в том путешествии, победа была бы гораздо более совершенною. Каковая вина была не столько их [лоцманов], сколько ночного сумрака, ибо хотя они и ходили туда в других случаях, все же не во стольких, чтобы по здравом суждении их следовало бы много винить в их ошибке; или же, может статься, причиною ее были воды, что тогда пребывали стоячими, вследствие чего во многих местах встречали они [те люди] такую мель, что не могли плыть (nadar). Таким образом, они были принуждены, находясь на суше, дожидаться помощи прилива, каковой не получили до тех пор, пока солнце не встало уже высоко.

О, сколько же жалоб ходило среди тех [людей], приведенных в такое замешательство вещью (vendo-se assim empachados), пред коей их силы не могли принести пользы!

— О, Боже! — говорили они. — Менее благосклонным желаешь быть Ты к нашему деянию, нежели много раз бывал Ты к другим, что не имели равного намерения послужить Тебе! Сегодня, когда святое имя Твое получило бы основание быть многократно приумноженным, а наша почесть — возвышенной, даешь Ты место столь слабой мощи элемента, что должна нам помешать! Да пребудет с нами милосердие чрез святое сострадание Твое, и помоги нам, ибо мы суть слуги Твои, хотя и грешники, однако величие доброты Твоей больше, нежели множество грехов наших. И коли Ты имел силу открыть путь сынам Израилевым посреди вод и заставить солнце повернуть вспять по мольбе Иисуса против течения природы — почему не сотворишь сейчас такую же милость сим людям твоим, дабы чудо Твое предстало пред нашими очами, чтобы раньше подступили сии воды, таким образом, чтобы путешествие наше оказалось направлено к обретению полной победы?

Таким образом потрудились в ту ночь те мореходы, сколько смогли; однако по сим двум причинам, о коих нами уже сказано, они достигли острова не раньше, чем солнце встало уже высоко.

И прежде чем они прибыли в гавань, где должны были высадиться, они получили приказ собраться вместе всем каравеллам; и шли так близко, что люди пересаживались с одних на другие.

И поднялся там меж ними новый совет, на каковом одни говорили, что не было им причины высаживаться на землю, ибо известно было, что там собиралось много мавров, каковых, по здравом суждении, теперь должно было там находиться больше, чем прежде, по причине каравелл из Лиссабона, что ходили там несколькими днями ранее и потеряли убитыми на том острове менее пятнадцати дней тому назад семерых человек, о коих мы уже говорили; и что, по крайней мере, в тот день они не должны были высаживаться, поскольку подозревали, что мавры были многочисленны и расположились в засадах (jaziam em ciladas), ибо ни один не показывался. И этот слух не ходил среди стольких немногих, чтобы к нему не склонилась большая часть простых людей.

— Друзья! — молвили капитаны. — Мы прибыли в сию землю не иначе как для того, чтобы сражаться. И так как ради сей цели мы главным образом и идем, мы не должны опасаться, ибо гораздо большею почестью будет для нас провести это сражение днем, а не ночью, изгнав мавров с сего острова посредством силы (хотя бы мы не убили и не взяли ни одного), нежели чрез иную хитрость или обман захватить ночью тысячу из них.

— И с именем Божьим, — молвили они, — высадимся все же и отправимся по земле в том порядке, что нами определен.

И так, с сими словами, они тот же час начали высаживаться. И как только все оказались высажены на берег, они привели свои ряды в строй (puzeram suas azes em ordenança), в коем Лансароти, с согласия всех прочих предводителей, взял крестоносный стяг, что дал ему инфант дон Энрики. И вы уже знаете, что умиравшие под оным стягом освобождались от вины и наказания (eram absoltos de culpa e pena), согласно предоставлению святого отца, коего повеления вы уже видели содержание. Каковой стяг был вручен Жилу Ианишу[342], кавалейру дома инфанта, бывшего уроженцем Лагуша, о коем мы в других случаях вам говорили. И хотя Лансароти ведал о его силе и доблести, тот все же принес ему клятву, и [Лансароти] взял с него торжественное обещание (menagem), что ни из страха, ни из-за опасности он не оставит оный стяг, пока не придет его смерть; и прочие также поклялись ему, что в последующем до последнего порога жизни будут трудиться, дабы сохранить его и защитить.

И они, таким образом построенные, после оных вещей начали уходить в таком же порядке, пройдя расстояние в три лиги по песку, при величайшей жаре; пока не прибыли в местность Тидре, каковая находится в глубине оного острова, рядом с каковою увидели пребывавших там в некотором количестве мавров, выказывавших готовность к сражению (corrigidos com mostrança de peleja), каковое зрелище было весьма радостным для христиан.

И посему они тот же час велели трубить в трубы и двинулись на них [мавров] с великою охотою. Однако мавры, лишившись первоначальной твердости, начали разбегаться, уходя вплавь по другую сторону бухты, что делает из сей земли остров, куда уже переправились их жены и дети со всем их скудным имуществом. Однако же они не смогли таким образом скрыться (espedir) без того, чтобы у них не убили восьмерых и не пленили четверых, в ходе чего один из тех людей из Лагуша был ранен, ибо пожелал настолько возвыситься среди прочих, выказывая свое бесстрашие (ardideza), что почти по собственной воле получил оные раны, от каковых впоследствии умер, уже идя морем; коего душу Господь Бог да примет в общество святых.

Когда же мавры были таким образом разгромлены, христиане, чувствуя, что их пребывание там более не приносило пользы, отправились в то место, где враги прежде имели свой лагерь, и чего они там больше всего нашли, так это воды, чему по причине зноя и труда они были весьма рады, ибо многие погибли бы от жажды, если бы ее не было. Они также нашли там хлопковые деревья, хотя и было их немного.

И некоторые устали до того, что никоим образом не могли возвращаться пешком, и единственно великой помощью в их нужде оказались для них ослы, коих было множество на острове, верхом на коих они возвратились к своим кораблям.

Однако прежде чем они сели в свои лодки, нашлись некоторые, что попросили того благородного человека, Суэйру да Кошту, стать кавалейру; каковой либо вследствие избыточных просьб своих друзей, либо же из-за того, что имел желание стать им ради большей своей почести, согласился с этим, говоря, что будет доволен сим при условии, что будет посвящен рукою Алвару ди Фрейташа[343], ибо знал его за такого кавалейру, чьим рыцарством нельзя было попрекнуть.

И все были [тому] весьма рады, в особенности те принципалы, что его знали. И так был сделан кавалейру тот благородный человек, в коем следует дивиться тому, что он, столь долго протрудившись в ратном деле и столь отличившись в нем, никогда не пожелал принять эту почесть, кроме как лишь в том случае.

«Поистине, — говорит автор, — думаю я, что хотя Алвару ди Фрейташ и был столь благородным рыцарем и случалось уже ему посвящать других подобных, никогда меч его не касался головы столь благородного и столь отличившегося человека, и не менее почтен был тот Алвару ди Фрейташ согласием, что изъявил Суэйру да Кошта, пожелав быть произведенным в рыцари его рукою, когда мог он быть произведен весьма славными королями и великими князьями, каковые весьма довольны были бы сделать это, ведая о великой его доблести».

В ту ночь они отправились отдыхать на свои каравеллы, а на следующий день высадились на землю, чтобы произвести в рыцари Диниша Ианиша да Грана, каковой таким образом был произведен рукою Алвару ди Фрейташа.

И там каравеллы из Лиссабона покинули прочих, поскольку ощущали, что их пребывание было уже не нужно, а продовольствия им недоставало настолько, что коли путешествие оказалось бы затруднено каким-нибудь препятствием, они вынужденно оказались бы приведены в страдание. Однако весьма можно поверить, что если бы они ведали, скольким маврам того острова еще суждено было быть убитыми и плененными, то не отбыли бы столь скоро, — хотя бы для того, чтобы месть их была большей.

Из прочих мавров, захваченных на Тидере, отправили Лансароти и прочие капитаны одного в Сан-Висенти-ду-Кабу (São Vicente do Cabo), а другого — в Санта-Мария-да-Агуа-да-Лупи (Santa Maria da Água da Lupe), часовню, что находится в том округе (termo) Лагуш, дабы продать их, и по этой цене купить украшений для той церкви.

ГЛАВА LVI. О том, как они снова вернулись на Тидер, и о маврах, что они захватили.

Не кажется нам надобным говорить о возвращении каравелл в Лиссабон, ни занимать наше писание рассказом о продаже мавров, как мы находим это в списке (trelado) Афонсу Сервейры, у коего мы взяли сию историю, ибо [жители] того города уже не почитали новостью прибытие мавров из той земли; ибо, как говорит Фрей Жил Римский[344] в первой части первой книги «Правления государей» (Regimento dos Príncipes), состояние преходящих благ в человеческом желании имеет такое свойство, что прежде, нежели человек войдет в обладание ими, они представляются ему гораздо более великими, чем они есть, что есть противоположное наступающему после того, как он начинает обладать ими, ибо сколь бы ни были они велики и добры, их уже не держат на подобном счету.

И, возвращаясь к нашей истории, [мы скажем, что] как только отбыли те три каравеллы, прибыли три других, из тех четырех, коих прежде недоставало; на каковых [каравеллах] немало раздавалось сетований на то, что они не были со своими товарищами при вторжении на остров, ибо, хотя сражение и было не больше того, о чем мы сказали, казалось им, что, какое бы дело они [теперь] не свершили, все равно уже не смогли бы обрести почести. И как люди, имевшие на то досаду, они тотчас потребовали у других, чтобы они приказали своим высадиться на землю; о каковом деле они держали совет, на коем, поразмыслив несколько времени (razoando uma peça), решили, чтобы отправились три каравеллы, scilicet, самые малые, по проходу через залив Тидера (ao passo do esteiro de Tider); и чтобы отправились также люди с других каравелл в лодках; ибо могло быть так, что сии [здешние] люди возвратились на остров, из коих они могли бы захватить некоторых в той гавани.

И, начав действовать согласно своему совету, они отбыли ночью, хотя и не смогли прибыть в гавань ранее, нежели днем; куда прибыв, увидели мавров по другую сторону гавани, тогда как христиане находились прямо против него; каковая гавань была весьма широка водою (bem ancho em água), хотя и неглубока, не считая расстояния броска камня, каковое не могло быть преодолено иначе как вплавь.

Мавры же стояли так, с другой стороны, глядя на христиан, каковым показалось, что те не питали к ним большого страха; и так показывал их вид (suas contenenças), ибо они плясали и радовались как люди, уверенные насчет своих противников, каковым подавали те знаки, почти доводя их до раздражения тем, что издевались над их прибытием.

Однако было бы для них [мавров] лучше, если бы их предусмотрительность была большею, то есть если бы они находились в воде, подле большой глубины, ибо вследствие сего могли бы пребывать в большей безопасности относительно того, что для них воспоследовало.

У христиан, помимо уже имевшегося желания добраться до них [мавров], при виде их манер, кои были как будто презрительные (como em despreço), удвоилось желание сражаться, хотя мавров и было гораздо более. И притом, что у них было большое препятствие в виде воды (grande empacho na água), находившейся посередине, воспламененная воля (ardida vontade) заставила их все же последовать своему намерению. И, таким образом, они начали входить в воду, пока не достигли той большой глубины, каковую нельзя было преодолеть иначе как вплавь. И, добравшись туда, они заколебались (sobresseveram), считая свою переправу опасною.

И, пребывая так в борьбе собою, ибо желание звало их идти, а страх давал им защиту перед лицом смерти (defesa com a morte), случилось так, что был там с ними один спальничий инфанта, коего я впоследствии знал благородным эшкудейру, ехавший писарем одной из тех каравелл, ибо таков был обычай инфанта — не давать достоинства эшкудейру ни одному спальничему, пока он не испробует себя в каком-нибудь ратном деле, за каковую заслугу он в дальнейшем давал им то звание, кое, как чувствовал, они заслуживали.

Этот спальничий, коего имя было Диегу Гонсалвиш, охваченный твердостью духа, спросил у одного человека из Лагуша, бывшего подле него, коего звали Перу Алеман[345] (я не ведаю, оттого ли, что он был уроженцем той земли Германии, или же по прозвищу, что ему дали), угодно ли тому было составить ему компанию, чтобы им обоим перебраться вплавь.

— С доброю верой (Por boa fé!)[346]! — молвил тот. — Не сможешь ты попросить у меня вещи, кою я с большею охотою тебе предоставил бы.

Каковой [Перу Алеман] еще не закончил своего ответа, как уже бросился в воду (quando já se derribava à água), начав плыть, и с ним также спальничий; а после него один эшкудейру инфанта, звавшийся Жил Гонсалвиш, каковой уже поучаствовал в захвате первых мавров под предводительством Антана Гонсалвиша, и также в войне с сими прочими маврами, соседними с нашей Испанией, и почитался за доблестного мужа (bom homem); и сразу затем другой спальничий инфанта, звавшийся Лионел Жил, сын того кавалейру, коему вручен был крестоносный стяг; и также много других вслед за сими.

Однако противники, хотя и видели их, принимали за игру движущую силу их труда, полагаясь на свою многочисленность, и, кроме того, думали, что победа придет к ним, как это случилось у них иным днем, когда они убили семерых с других каравелл.

Наши, как только смогли твердо стать на почву, то держались на ней прямо, следуя посему вперед столько, сколько могли, туда, где противники двинулись на них. И христиане ради того, чтобы продвинуться, мавры же для того, чтобы им воспрепятствовать, начали свое сражение, метая свои копья, чрез что ясно можно было узнать нелюбовь, бывшую между ними. Однако же сражение [со стороны] мавров велось уже не столько по причине вражды, сколько ради защиты их жен и детей, и еще более ради того, чтобы спасти собственные свои жизни. Весьма дивились они, однако, подобной твердости, кою ощущали во врагах, и хотя сравнение было неравным по численности одних и других, ибо мавров было гораздо более, но так как Бог пожелал помочь своим людям, то они тотчас же убили шестнадцать, прочие же были разгромлены в весьма короткий промежуток [времени].

И хотя любовь к женам и детям доходила до крайности среди всех прочих чувств, что в них [маврах] были (как естественным образом у всех бывает), увидев себя разгромленными, они озаботились лишь тем, чтобы спасти самих себя (guarecer si mesmos), ибо смерть есть конец всех прочих ужасных вещей.

И так, побежденные, они обратились в бегство, в ходе чего достаточно их погибло.

И поскольку жара стояла сильная, они же [наши] были утруждены, то не смогли преследовать их [мавров] далеко; хотя и захватили пятьдесят семь, с коими возвратились на свои каравеллы.

ГЛАВА LVII. Как они отправились в Тиру.

Хотя все потрудились в том деянии и все заслуживают за него славы и почести, на первое место следует поставить тот Диегу Гонсалвиша и, равным образом, человека из Лагуша, что переправился с ним, по той причине (por aquele respeito), о коей мною уже сказано — что в начале лежит наибольшая доля славы. И, действительно, так то и признал инфант, ибо оказал ему затем великую милость, как всегда имел обычай поступать с теми, кто добро ему служил.

Так, захватив тех мавров и приведя их на корабли, они тотчас начали расспрашивать некоторых раздельно о том, где, как они думали, удастся отыскать других [мавров], убежавших из компании. От каковых [мавров] получили ответ, что, согласно их мнению, они должны были пребывать в одном селении, называемом Тира, каковое лежало на материке, оттуда приблизительно в восьми лигах вдоль по побережью.

И, полагая, что чем раньше они двинутся на них, тем более их поход принесет пользы, ибо считали, что поскольку деяние было столь недавним, они найдут мавров не озаботившимися их походом, отбыли сразу тою же ночью на другую сторону три каравеллы из самых малых и легких, что были в компании, а все прочие люди — в лодках, взяв с собою двух мавританок, чтобы они указывали путь.

И в первую четверть ночи они прибыли к мысу, где оставили корабли и высадились на землю. И так как они еще не ощутили время достаточным для того, чтобы отправляться, они отдохнули там до тех пор, пока не забрезжила заря, при свете коей они и отправились своим путем. И, достигнув переправы через небольшой морской залив, встретили множество алмадий, среди коих была лодка, что мавры захватили у каравелл из Лиссабона, однако уже почти вся поломанная (já acerca todo desfeito); они, все же, взяли ее с собою для своих каравелл.

И, пройдя оттуда вперед, они нашли одного мавра, коего убили — я полагаю, это произошло потому, что он сам пожелал искать путей для сего. И оттуда они прибыли в местность Тиры и двух других деревень, однако не нашли там ничего из того, что искали, ибо мавры уже все бежали. И, таким образом, они принуждены были возвратиться на свои каравеллы.

И оттуда они перешли в местность Тидре, где отдохнули по причине вод, что там имелись.

И когда они так пребывали, послали предводители некоторых из тех [людей], дабы они пошли за ослами, чтобы слабые могли вернуться на них верхом к кораблям; каковые [люди], отправившись с поручением, что им было дано, обнаружили пятерых мавров, коих без большого труда пленили. И когда они таким образом возвратились, молвил Лансароти, чтобы, поскольку было уже поздно, они отдохнули тою ночью, и что на другой день он желал сказать им некоторые вещи, о коих они тогда же и узнают.

ГЛАВА LVIII. О словах, что сказал Лансароти.

Когда же на следующий день собрались вместе все сии принципалы по велению предводителя, как вы уже слышали, а также все те, кто прийти туда пожелал, молвил Лансароти:

— Сеньоры и друзья! Поскольку была на то милость инфанта, нашего господина, сделать меня вашим предводителем, к вашему, однако же, удовольствию и по вашему желанию, и по сей причине я представляю здесь его особу, то от его имени я благодарю вас за ваш великий труд и добрую волю, кою я встретил среди всех вас, прочих, в сем деянии, на каковое отправились вы ради службы ему; о каковом [деянии] я поведаю ему лично, когда Богу угодно будет, чтобы мы снова предстали пред его очи, таким образом, чтобы за заслугу ваших трудов могли бы вы обрести ту награду, коей столь справедливо заслуживаете. Теперь же, как вам известно, мы отбыли из нашего поселка с основною целью — явиться для завоевания сего острова, и так как Бог пожелал нас для сего устремить и помочь нам (aviar-nos), посему должны мы много Его благодарить, ибо хотя мы и не захватили стольких мавров, как в прошлые разы, все же наша победа была достаточною, ибо в середине дня мы взяли их в окружение и пошли на них, как вы видели; и хотя было их столько, они оставили лагерь на нашу милость (ao nosso vencimento), и мы вступили в их землю, и взяли вещи их без какого-либо противодействия, от чего достались нам почесть и слава пред теми, кто получил о сем подлинное знание. Что же касается нашего прибытия, то, согласно намерению, кое мы имеем, деяние свершено, после чего я прекращаю быть вашим предводителем; ибо, согласно распоряжению (regimento), кое я имею от сеньора инфанта, после взятия сего острова каждый волен распоряжаться собою как ему угодно и отправиться в любую сторону, где он предчувствует свою прибыль или пользу[347]. И посему мне представляется добрым, чтобы те немногие [мавры], коих мы захватили, были бы поделены таким образом, чтобы каждый получил свою подобающую часть и последовал тем путем, каким почтет за благо. Со своей же стороны заверяю вас, что я готов к любому труду или опасности, что мне выпадет во имя службы Богу или инфанту, моему господину, ибо со столь малою добычею я не намерен возвращаться пред его очи.

Все прочие отвечали, что все сказанное Лансароти было весьма добро обдумано; и тот же час начали делить поровну свою добычу, из каковой каждый получил согласно своему жребию.

И после сего задал Лансароти вопрос всем прочим предводителям, о том, что они желали делать [далее].

Суэйру да Кошта, Висенти Диаш, судовладелец, Жил Ианиш, Мартин Висенти, лоцман, Жуан Диаш, также судовладелец, ответили, что, поскольку их каравеллы были малы, а зима была весьма близко, они почитали опасным свое пребывание в том смысле, чтобы идти далее вперед, и посему намеревались вернуться назад в Португалию.

Однако о том, каково было их возвращение, мы должным образом поведаем далее по ходу истории.

ГЛАВА LIX. О словах, что сказал Гомиш Пириш, и о том, как они отправились в землю Гвинейскую.

Гомиш Пириш, что находился на королевской каравелле как главный капитан, а равно и как человек, в коем были отвага и авторитет, среди всех начал говорить о своем намерении таким образом:

— Представляется мне, — молвил он, — что решение капитанов сих малых каравелл — это возвратиться в королевство, страшась опасности, что может для них воспоследовать, если зима застигнет нас далее того места, где мы находимся. И поскольку вы, прочие, досточтимые сеньоры и друзья, весьма хорошо знаете, сколь велико желание сеньора инфанта узнать что-нибудь о земле негров, в особенности о реке Нил[348], я посему намерен совершить путешествие к той земле и потрудиться, сколько смогу, дабы добраться до нее [реки], а затем и об иных вещах получить самое точное знание, какое смогу. И в сие вкладываю я всю надежду на величайшую награду в сем путешествии, коя не будет для меня малою, ибо ведаю я, что сеньор инфант дарует мне милость и почесть за сие, с чем смогу обрести я прибыль большую. И поскольку я имею [для сего] корабль достаточный, то ошибусь, коли противоположное сему содею. И посему, коли кто-нибудь из вас, прочих, пожелает составить мне компанию, я целиком нахожусь в вашем распоряжении — при том, что это не будет лежать вне сего намерения.

— По правде говорю я вам, — ответил Лансароти, — что сие целиком было мое основное намерение, прежде, нежели вы о сем что-нибудь произнесли; и я буду рад последовать вашему намерению, ибо так было приказано мне инфантом, моим господином.

— В таком случае, — молвил Алвару ди Фрейташ, — и я не тот человек, чтобы покидать такую компанию; но[, напротив,] пойдем туда, куда вы желаете (mas vamos hu quiserdes), хотя бы и в земной Рай[349].

С сими согласились трое других, scilicet, Родригианиш ди Травасуш, оруженосец регента, Лоренсу Диаш, также оруженосец, инфанта дона Энрики, и Висенти Диаш, купец.

И так, утвердившись в сем намерении, они тотчас продолжили свой путь.

И после них отбыли две другие каравеллы, scilicet, одна — из Тавиры, а другая — одного человека из Лагуша, по имени Бикансу. Однако о путешествии сих мы оставим речь для другого места, ибо они не достигнут земли негров.

Когда же отбыли таким образом те шесть каравелл, то держали далее свой путь вдоль побережья, и следовали так столько, что прошли землю Заары (Zaara), что принадлежит маврам, называемым азанеге, каковая земля весьма легко отличима от другой по причине множества имеющихся там песков и, затем, по причине зелени, каковая в ней не появляется, и сие вследствие нехватки вод (falecimento das aguas), что производит в ней великую сушь.

И в сию землю перебираются обыкновенно все ласточки и, равным образом, все птицы, что в определенное время года появляются в сем нашем королевстве, scilicet, аисты, перепела, горлицы, вертишейки, соловьи и коноплянки и равно другие разнообразные птицы. И много там есть таких, что по причине зимних холодов отбывают из сей нашей земли и отправляются искать ту, по причине ее тепла; а иные отбывают из нее зимою, такие как соколы, цапли, вяхири, дрозды и равно другие птицы, что размножаются в той земле, а затем прибывают жить (vêm guarecer) в эту, и сие ради пищи (viandas), кою они здесь находят, сообразную своей природе.

И сих птиц встречали люди с каравелл много в море, а других на земле, в местах их размножения.

И поскольку я уже начал говорить о сем предмете, я не премину сказать немного более о разнообразии (desvairo) некоторых иных рыб и птиц, каковые, как я обнаружил, встречаются в той земле. Среди каковых находятся, в первую очередь, одни птицы, называемые фламинго (framengos), кои размером с цапель и равны им по длине шеи; однако у них немного перьев, а головы незначительного размера в сравнении с телами; клювы, однако же, толсты, хотя и коротки, и столь тяжелы, что шея не может сего вполне выдержать, таким образом, чтобы помочь себе, [эта птица] всегда держит клюв вплотную к ногам или к перьям основную часть времени[350]. И есть там другие птицы, кои больше лебедей и называются кро, о коих мы уже говорили[351].

И из рыб есть там также одни, кои имеют клювы от трех до четырех пядей, одни малые, а другие большие; в каковых клювах имеют зубы с одной и другой стороны, столь близко посаженные, что между одним и другим не войдет и палец; все, однако, из тонкой кости, чуть больше, чем зубья пилы, однако более отстоящие; и сии рыбы размером подобны акулам или превосходят их, а нижняя их челюсть не больше, чем у других рыб[352]. И есть там иная рыба, столь же малая, как и кефаль (mugens), каковые [рыбы] имеют на головах короны, чрез кои дышат (desfolegam), что подобны жабрам; и если их положить коронами вниз на какое-нибудь блюдо, они приклеиваются столь крепко, что, желая их снять, вместе с ними поднимают и блюдо; так же, как это делают своими ртами миноги, когда еще в достаточной мере живы (bem vivas)[353].

И равным образом есть также много других птиц, животных и рыб в той земле, коих вид мы не беремся должным образом описать, поскольку это будет для нас поводом далеко уйти от нашей истории.

ГЛАВА LX. О том, как эти каравеллы достигли реки Нил, и о гвинейцах, что они взяли.

Когда миновали уже сии каравеллы землю Заары, то увидели две пальмы, кои прежде встречал Диниш Диаш[354], по коим они узнали, что там начиналась земля негров, виду каковой они весьма возрадовались; и посему пожелали тотчас же высадиться на землю, однако нашли море столь неспокойным у берега, что никаким образом не могли сойти на берег.

И некоторые из бывших там говорили затем, что ясно доказывал запах, доносившийся с земли, добротность ее плодов, ибо столь был он упоителен, что там, куда он добирался, чудилось им, пребывавшим в море, что находились они в неком прекрасном фруктовом саду, устроенном для их услаждения.

И коли наши имели добрую волю к тому, чтобы достичь земли (cobrar terra), то обитатели ее выказывали не меньшее желание принять их в ней. Однако о гостеприимстве (gasalhado) я не берусь говорить, ибо, согласно их первым внешним проявлениям (ca segundo sua primeira mostrança), они не намеревались оставлять берег без весьма великого урона для одной из сторон.

И люди сей зеленой земли[355] суть все черные, и посему она зовется землею черных или землею Гвинейской, по причине чего мужчины и женщины ее зовутся гвинейцами, что означает то же самое, что и черные.

И когда люди с каравелл узрели первые пальмы и высокие деревья, как мы уже поведали, они верно узнали, что находились близ реки Нил, с той стороны, где она впадает в западное море; каковую реку называют Санага (Çanaga) [Сенегал], ибо инфант сказал им, чтобы немногим более чем через двадцать лиг после того, как они увидят те деревья, они следили (esguardassem) за оною рекою, ибо так он узнал от некоторых из тех азанеге, что держал в плену[356].

И, идя таким образом вдоль морского берега, следя за тем, не увидят ли реку, они узрели пред собою, должно быть, лигах в двух от земли, некий цвет в морской воде, отличный от прочего, бывший таким же, как цвет глины. Они решили, что то могли быть какие-то отмели, и посему измерили их глубину ради безопасности своих кораблей, и не нашли там разницы с другими местами, где не было подобного движения; чем они были испуганы, главным образом из-за разницы в цвете (pelo desvairo da cor). И случилось так, что один из тех, кто забрасывал лот, случайно, а не ведая наверняка, поднес руку ко рту и проведал о пресности воды.

— Еще одно чудо имеем мы, — сказал он, обращаясь к прочим, — ибо сия вода — пресная!

Вследствие чего они тотчас же забросили в море свое ведро и испробовали воду, от коей все пили, как от чего-то, в чем не было недостатка для того, чтобы быть столь доброю [водой], как то подобало.

— Поистине, — молвили они, — мы находимся вблизи реки Нил, ибо весьма представляется, что сия вода — из нее; и своею великою мощью она рассекает море и впадает в него таким образом[357].

И тогда они подали знак другим каравеллам, и начали все искать реку; каковой не очень далеко оттуда обнаружили эстуарий (foz). И, находясь уже рядом с ее устьем, они бросили свои якоря, хотя и с внешней стороны.

И люди с каравеллы Висенти Диаша спустили на воду лодку, в каковой вышли человек восемь, среди коих был тот эшкудейру из Лагуша, что звался Эштеван Афонсу, о коем мы уже говорили (и каковой впоследствии умер на Канарии), частично снарядивший ту каравеллу.

И когда все восемь шли таким образом в лодке, один из них, наблюдая за устьем реки, увидел дверь одной хижины. И он сказал, обращаясь к своим товарищам:

— Я не ведаю, как построены хижины в сей земле. Однако, согласно виду прочих, кои я уже наблюдал, то, что я зрю, должно быть хижиною; и я полагаю, что она должна принадлежать каким-нибудь рыбакам, прибывшим рыбачить на эту реку. И коли вы почтете то добрым, мне представляется, что мы должны выйти за тот мыс, таким образом, чтобы нас не раскрыли из двери хижины; и некоторые [из нас] высадятся на землю и подойдут со стороны тех дюн (medões). И если в хижине залегло сколько-нибудь [людей] (se alguns jouverem na choça), то может статься так, что они [наши] захватят их прежде, чем будут обнаружены.

Прочим представилось, что тот [человек] говорил добро, и посему они начали претворять сие в дело; и как только причалили к земле, высадился Эштеван Афонсу и еще пятеро с ним, и отправились тем строем (levaram aquela ordenança), о каковом прежде говорил тот, другой [человек].

И когда так, затаившись, они подошли близко к хижине, то увидели как из нее вышел чернокожий отрок, совсем нагой, с азагаей в руке; каковой тотчас же был захвачен. И, дойдя до хижины, они обнаружили девочку, его сестру, каковой, должно быть, было лет восемь.

Сего отрока инфант впоследствии приказал обучить чтению и письму, а равно и всем прочим вещам, кои подобает знать христианину. И до сих пор есть много христиан, кои не знают их столь же совершенно, как знал их он; ибо его научили молитвам Pater Noster и Ave Maria, и догматам веры, и предписаниям закона, и делам милосердия, и равно многим иным вещам, как если бы инфант, как говорили некоторые, отправлял его учиться на священника, с намерением послать в ту землю, дабы проповедовать веру Иисуса Христа. Однако мне думается, что в дальнейшем он умер, не будучи еще совершенным человеком.

Таким образом те [люди] вошли в хижину, где нашли черную даргу, всю круглую, несколько больше, нежели те, что используются в сей земле; каковая [дарга] имела выпуклую шишку из той же самой кожи, взятой из слоновьего уха, согласно признанному впоследствии некоторыми гвинейцами, ее видевшими, ибо они сказали, что все дарги делают из кожи этого животного, и что они находят ее столь толстою сверх необходимого, что удаляют с нее более половины, утончая ее с помощью приспособлений, кои для сего изготавливают. И еще сказали те [гвинейцы], что размеры слонов таковы, что его мясом могут вполне насытиться две тысячи пятьсот человек; и что промеж себя они почитают его за весьма доброе мясо, кости же при этом ни для чего не применяют, но выбрасывают их прочь; о каковых [костях] я узнал, что на востоке сей части Средиземного моря[358] кость одного такого [слона] стоит верную тысячу добр[359].

Когда же были взяты те отроки и вещи, то были тотчас отведены к лодке.

— Добро будет, — молвил Эштеван Афонсу, обращаясь к остальным, — коли мы двинемся по сей земле близко отсюда, дабы увидеть, найдем ли отца и мать сих отроков, ибо не может быть, согласно их возрасту и состоянию, чтобы их оставили здесь с тем, чтобы уйти далеко.

Прочие сказали, дабы он отправлялся в добрый час, куда ему было угодно, ибо в том, чтобы следовать за ним, для них не было препятствий (empacho).

И, пройдя так малое расстояние, заслышал Эштеван Афонсу удары топора или какого-то иного железного инструмента, коим некто плотничал по какому-то дереву. И, таким образом, он задержался ненадолго, дабы увериться насчет своего слуха, приведя и прочих в такую же осторожность. И так, все вместе, они признали, что вблизи них находилось то, что они искали.

— Теперь, — сказал он, — вы идите позади и дайте мне идти вперед, ибо если мы все двинемся компанией, то, сколь бы тихо (por muito passo) ни шли, неизбежно будем учуяны; таким образом, что прежде, нежели мы доберемся до него, кто бы он ни был, коли он один, то по необходимости кинется спасаться. Коли же я пойду в одиночку, медленно и на корточках, то смогу захватить его внезапно (podê-lo-ei filhar de suspeita), так что меня не будет слышно. Однако ваши шаги пусть не будут столь короткими, чтобы ваша помощь запоздала ко мне там, где она мне, быть может, потребуется, коли я окажусь в крайней опасности.

Когда же они таким образом на сем условились, начал Эштеван Афонсу следовать своим путем. И посреди верной осторожности (bom esguardo), с коею он в тишине совершал свои шаги, и усердия, с коим гвинеец свершал свой труд, сей так и не смог учуять приближение другого [Эштевана Афонсу] до тех пор, пока тот не бросился на него прыжком. И я говорю «прыжком», поскольку Эштеван Афонсу был мал телом и худ, гвинеец же совсем напротив; и он так крепко ухватил его за волосы, что когда гвинеец пожелал выпрямиться, Эштеван Афонсу оказался повисшим, с ногами, оторванными от земли.

Гвинеец был храбр и силен, и показалось ему, что глумлением для него было оказаться таким образом подчиненным чем-то столь малым (ser assim sujeito de tão pequena cousa) — хотя и был он испуган внутри себя насчет того, что бы это могло быть; однако сколько он ни трудился, так и не мог от него избавиться (desempachar) — с такою силою тот вцепился в его волосы (andava enfeltrado em seus cabelos), что усилия тех двоих казались ничем иным, как отвагою отчаянной борзой (galgo ardido), вцепившейся в ухо могучего быка.

И, говоря по правде, помощь прочих казалась уже Эштевану Афонсу запоздалою (tardinheiro); вследствие чего, думается мне, в сердце своем он уже весьма раскаивался в первом совете; и коли на тот момент было бы возможно договориться, то я ведаю, что он счел бы за благо оставить добычу, дабы обезопасить себя от урона.

И когда те таким образом пребывали в борьбе, внезапно явились прочие и схватили гвинейца за руки и за шею, дабы связать. И Эштеван Афонсу, думая, что тот уже надежно пребывал в руках прочих (recadado nas mãos dos outros), отпустил его волосы. И гвинеец, видя, что голову его отпустили, стряхнул остальных с рук, отбросив каждого в свою сторону, и бросился бежать; коего преследование прочими немногому послужило, ибо его проворство было весьма превосходно в сравнении с бегом других людей. И, двигаясь так, он укрылся в одном лесу, под сенью весьма густой чащи; и в то время как прочие, думая, что достали его, трудились изо всех сил, дабы его отыскать (trabalhando-se de o buscar), он находился уже в своей хижине с намерением обезопасить своих детей и взять свое оружие, кое оставил с ними. Однако же весь его первый труд оказался ничем в сравнении с великим горем (grande nojo), пришедшем к нему с отсутствием детей, коих он не нашел. И так как у него еще оставалась небольшая надежда на то, что они, быть может, где-нибудь спрятались, он принялся смотреть во все стороны, дабы увидеть, не удастся ли ему разглядеть их. И при сем появился Висенти Диаш, тот купец, что был главным капитаном той каравеллы, коему принадлежала лодка, в каковой прочие высадились на землю. И представляется, что он, думая, что выходит прогуляться вдоль берега, как он имел обыкновение делать в поселке Лагуш, не позаботился захватить с собою оружия иного, кроме лишь багра.

Однако гвинеец, едва его завидев, — столь был он воспламенен гневом, как вы, должно быть, и подумали, — то двинулся на него весьма охотно. И хотя Висенти Диаш видел, с какою яростью тот к нему приближался, и знал, что для собственной защиты подобало быть лучше вооруженным, понимая, что бегство не приносило ему пользы, но, скорее, вредило (ante empecia) во многих смыслах, ожидал его, не выказывая признаков страха.

И гвинеец, обрушившись на него с силой (como vinha rijo), нанес ему затем азагаей рану в лицо, каковою рассек ему почти всю челюсть; в возвращение коей получил гвинеец другую рану, хотя и не была она равна той, что он перед этим нанес.

И поскольку оружие не было достаточным для подобной битвы, то оно было отброшено в сторону, чтобы им перейти к рукопашной. И так продолжали они короткое время (uma pequena peça), катаясь друг с другом [по земле], каждый трудясь ради победы. И в таком положении увидел Висенти Диаш другого гвинейца, каковой [возрастом] был между отроком и мужчиной (estremava moço para homem) и шел на помощь тому. И хотя первый был столь силен и столь храбр и с такою охотою был расположен к бою, как мы уже сказали, ему, однако, было не избежать того, чтобы стать пленником, коли внезапно не явился бы другой; из страха перед каковым ему [Диашу] было необходимо оставить первого.

И при сем внезапно явились товарищи, хотя гвинеец и был уже свободен от его [Диаша] руки. И как люди, для коих бег был в привычке, начали гвинейцы спасаться, мало опасаясь врагов, бросившихся их преследовать.

Наконец возвратились наши к своим каравеллам с тою малою добычей, кою прежде имели в своих лодках.

ГЛАВА LXI. В коей автор говорит о некоторых вещах, касающихся реки Нил.

Представляется мне, что, поскольку в сей прошлой главе я говорил о том, как наши каравеллы прибыли на реку Нил, я должен поведать вам что-нибудь о ее чудесах, и таким образом, чтобы наш принц обрел почесть за то, послал составлять добычу на воды самой благородной реки мира.

И относительно величины сей реки имеются дивные мнения (maravilhosas tencoes), ибо о сем говорили Аристотель и Птолемей, Плиний[360] и Гомер, Исидор[361], Лукан[362] и Павел Орозий[363], и многие другие сведущие люди (sabedores); однако и они не могут в полной мере завершить описание ее чудес.

И, во-первых, говорит Павел Орозий[364], представляется, что река эта исходит из того же берега, где начинается Красное море, из того места, которое греки зовут Моссиле Немпорио (Mossille Nemporyo), и оттуда, по его словам, она идет на запад, и проходит через многие земли, и образует посреди себя остров, название коего Мероэ (Meroe)[365]. И сей город находится во владениях Эфиопии, и в него отправился Моисей по велению Фараона со всею мощью Египта, согласно написанному Иосифом[366] [,] Рабаном и мастером Петром; и [мастер Петр] говорит, что в то время он назывался Саба (Saba) и был столицею Эфиопского царства, однако спустя продолжительное время Камбис, бывший царем той земли, дал тому городу название Мероэ[367], из любви к одной своей сестре, согласно рассказываемому мастером Петром. Однако мастер Гондофре (Gondofre)[368] в девятой части книги «Пантеон» говорит, что уже прежде другого имени его называли Надабет (Nadabet), и что имя это было первым, которое он получил сразу после своего основания.

И Нил, доходя до этого острова, направляет свое течение к северу, а оттуда поворачивает на полдень; и по причине отступления (referimento), что он там делает, он выходит из ложа (sai da madre) в определенные времена года, благодаря чему орошает все поля Египта.

Однако Плиний рассказывает [об этом] иным образом, ибо говорит, что истоки, от коих рождается сия река Нил, достоверно не известны ни одному человеку (nao ha hi homem); и говорит [также], что [сия река] идет на весьма большом протяжении (mui longa terra), по пустыням и землям столь горячим, что они запылали бы пламенем, если бы не было сей реки; и что многие трудились ради того, чтобы узнать точное место, где она берет начало, но среди них больше всех преуспел (percalcou) в этом царь Юба (Juba), который оставил записи о том, что, как он обнаружил, река Нил берет начало на одной горе, называемой Аталант (Atalante), каковая гора находится в земле Мавританской, самой нижней на западней оконечности Африки, не очень далеко от великого моря; и что она берет начало из источника, где сразу затем образует большой водоем (estanco), называемый Нуллидом (Nullidom), в каковом водятся рыбы, из коих одни называются allaltetes, другие — coracinus, а иные — sillurus. И также говорят, что там рождаются кокадрисы (cocadrizes)[369], в связи с чем рассказывается, как жители города Цезареи (Cesareia)[370], что находится в той же самой земле Мавританской, взяли одну кокадрису и поместили ее в свой храм, называемый Эзеем (Eseo), и что много лет она находилась там в доказательство того, что в том водоеме водились оные кокадрисы. И [Плиний] рассказывает, что было обнаружено людьми той земли, кои то зрели и нашли подтвержденным, что тем же образом, каким выпадают снега и дожди в земле Мавританской, где находится тот источник, прибывает и убывает Нил; и что с того момента, как он выходит оттуда и достигает песчаной земли, то не желает течь ни поверх них, ни по местам пустынным и дурным; но исчезает там и идет так, скрывшись, на протяжении нескольких дней; и что после того, как он достигает другой Мавритании, Цезарейской, каковая не есть песчаная земля, он выходит поверх земли и образует там другое озеро где водятся те же самые животные (animalias) и твари, что и на другом [водоеме]. И посему верят люди, что вся та вода — из Нила, и что, после того как она выходит оттуда и достигает других песков, лежащих по ту сторону Мавритании и в стороне Эфиопии, она исчезает снова и идет так, скрывшись, на протяжении двадцати дней, до тех пор, пока не оказывается внутри земли Эфиопской, где полностью выходит на поверхность земли, наглядно показывая, что исходит из источника, такого же, как и другой, в Мавритании, называемого Нигрис (Nigris), где равным образом водятся все те же животные и твари, что и на прочих участках этой реки. И оттуда она идет далее все время поверх земли, более не скрываясь; и отделяет Африку от Эфиопии, и образует великие озера, коими поддерживают себя люди той земли, и тем же самым образом встречаются там все те твари, что водятся на прочих участках этой реки. И от того места, где она начинает идти поверх земли, более не прячась, до того, где она начинает делиться, она зовется Нигрис [Нигер], и уже там ее воды весьма обильны, и там она разделяется на три части, из коих каждая есть сама по себе река.

Из каковых трех рек одна идет в Эфиопию и делит ее пополам; и сию зовут Астапом (Astapo), что на языке той земли означает «вода, идущая из потемок». И эта река орошает много островов, столь великих, что даже тот из них, в каковой она входит менее всего, она не может преодолеть за пять дней, хотя бы и шла весьма сильно в своем течении (em seu cosso). Однако наиболее благородный из этих островов есть тот, что зовется Мероэ, каковой мы уже назвали выше.

Другой рукав из этих трех называют Астабором (Astabores), каковое название на их языке означает «ответвление воды, идущей из темноты»; и сей идет с левой (sestra) стороны.

Третья из этих трех [рек] имеет название Астусап (Astusapes), что означает «вода из озера». И сия [река также] идет с левой (sestra) стороны.

И эти воды, идя таким образом разделенными, зовутся теми названиями, коими мы сказали. И как только они все соединяются в один [поток], его снова зовут его собственным именем, scilicet, Нилом, и не прежде, чем они станут одною водой.

И когда он оставляет острова, то закрывается в одних горах; однако ни в одном краю не имеет такой ярости и не идет столь стремительно до тех пор, пока не достигает одной местности в Эфиопии, называемой Катадупия (Catadupia); и оттуда далее под его ложем (de baixi da madre), там, где он проходит, покоится множество весьма великих скал (penas), и они продолжаются на большом протяжении; каковые [скалы] разбивают его в его течении, и река идет рассеченная чрез те камни, производя весьма великий шум — такой, что, как говорят сведущие люди, в двух лигах оттуда не отваживается жить ни одна беременная женщина, ибо страх от сего шума заставляет их тотчас выкидывать создания (mover as criaturas), коих они носят.

И, по выходе из тех утесов (penacais), сила вод уже разбита, и река становится как бы уставшею, по причине чего вода идет весьма тихо.

И как только [река] входит в равнины Египта, она разделяет там много островов (parte ai ja quantas ilhas), коих прежде обыкновенно не бывало. И затем она идет прямо в море, однако прежде образует множество озер и лагун, коими орошаются все равнины Египта. И затем все вместе впадает в море, рядом с городом, называемым Дамьята (Damiata).

ГЛАВА LXII. О мощи Нила, согласно астрономам, и о его росте.

Каков был бы тот, кто сумел бы положить предел (departir) столь великому спору, что наличествует среди сведущих людей относительно истоков и мощи сей реки? Ведь и Александр, бывший самым могущественным из царей, коему молилась провинция Мемфис, возымел зависть к Нилу, ибо не смог узнать истину о его истоке, будучи повелителем мира! И не только в нем было страстное сие желание, но также и в царях Египта, и Персии, и Македонии, и Греции.

Однако же мы немного опишем здесь его течение, согласно астрономам[371], каковые говорят, что Меркурий есть корень произвола над водами, и что он имеет над ними власть; и что когда он пребывает в той части неба, где звезды знака Льва соединяются со звездами знака Рака или со звездою Сириус (scilicet, тою, что называют Каникулла (Caniculla)[372], по коей названы каникулярные дни), то выбрасывает яростные огни через уста, и меняется тогда годовой цикл, с чем также изменяется и время года, ибо уходит лето и приходит осень. И также когда стоят [вместе] знаки Козерога и Рака, под коими спрятано устье Нила, Меркурий, каковой есть господин вод, достигая местоположения этих знаков, поражает в устья, scilicet, в те места, откуда истекает Нил, по причине нахождения под огнем своей звезды. Тогда открывает Нил свой источник и истекает; и так же, как прибывает море с ростом луны, так же выходит и Нил, как ему повелел Меркурий; и, прибавляясь, он покрывает земли, отчего получает Египет все свое основное продовольствие. И он не собирает воды, и не возвращает их в свое ложе до тех пор, пока в ночи не станет столько же часов, сколько в дне.

Были, однако, некоторые, что говорили, будто рост сей реки имел место, главным образом, по причине снегов Эфиопии; однако относительно сего мы не находим, чтобы дело обстояло так, ибо нет ни севера в тех горах Эфиопии, и ни одной из медведиц осей, scilicet, Эллисе и Синосура (Ellice e Cinosura)[373], ни большой, ни малой, каковые приносят холода и творят снега и ледники; нет там также и северо-западного ветра, что приносит с собою заморозки. И сему весьма достоверным свидетельством цвет самого того народа Эфиопии, кровь коего сожжена великим жаром солнца, кое имеет там всю мощь своего пламени, и дыханием африка (aurego) [юго-западного ветра] (каковой среди ветров есть самый жаркий), отчего имеют люди той земли цвет весьма черный; тем более, что всякое верховье реки — какой бы то ни было, — кое по причине ледников или снега, приходящих ему на помощь, имеет рост, все равно никогда не растет раньше, нежели наступит лето, ибо тогда только (ca entonce) начинают таять снег или ледники, по причине жары. Однако Нил не поднимает столь высоко своих вод и они никогда не прибывают в нем прежде появления той звезды Canis, и его вода не достигает берегов до тех пор, пока ночь не сравняется с днем. И сие происходит в месяце сентябре, когда солнце входит в знак Весов.

Из чего весьма представляется, что Нил не имеет закона прочих вод; однако когда небо бывает раскаленным, среди великого жара солнца, тогда выступает Нил со своим ростом, и сие происходит под поясом полудня, каковой пылает так, что сжигает. И сие происходит, дабы огонь оси небесного свода по причине своего роста не зажег бы земли и не спалил их. И таким образом Нил есть как бы спасение мира, ибо когда возгорается пасть Льва и Рак сжигает свой город Сиен (Siem)[374] в Египте, тогда прибывает сия река к устьям обоих, дабы умерить их пламень, каковая вещь есть к чрезвычайной необходимости для людей. И, таким образом, он [Нил] имеет свои воды над поверхностью земли, не возвращая их в ложе до того, как солнце не придет к осеннему времени и не снизится, и не вырастут тени в городе Мероэ, где деревья не отбрасывают никакой тени в летнее время — столь прямо проходит солнце над телами предметов[375]!

И, наконец, мы можем также сказать о великой мощи Нила те слова, что Епископ Акорей[376] говорил о ней Цезарю, согласно тому, что пишет Лукан.

— О, — говорил он, — могучая и великая река, что поднимаешься из середины оси свода небесного, и дерзаешь вздымать воды над брегами к знаку Рака, когда он пребывает в величайшей мощи своего жара, и идешь прямо на северо-запад с твоими водами, и течение твое рассекает посередине равнину; и, возвращаясь оттуда, ты направляешься к западу, и затем поворачиваешь на запад, и временами ты открываешься в Аравии, временами — в песках (areas) Ливии, показываясь народам тех земель, творя для них многие блага и многую пользу, ибо не могли бы там без тебя ни жить, ни обойтись — и сии есть лишь первые из зрящих тебя народов! Мощь твоя — в том, чтобы выходить во время стояния солнца, из коих одно бывает в декабре, а другое в июне, прибывая в чужую зиму, каковая не есть твоя. Природою дано тебе идти по обеим осям свода небесного, scilicet, одною — зимнею, а другою — полуденною! Пена твоя сражается со звездами — столь высоко заставляешь ты подниматься ее мощью своею! И пред волнами твоими все дрожит! Что могу сказать я тебе кроме того лишь, что ты — как пуповина мира: ибо также как животные, покоящиеся в утробах матерей, управляются пуповиною, тем же образом можно уподобить величие твое в делах земных!

ГЛАВА LXIII. О том, как каравеллы отбыли с реки, и о путешествии, ими проделанном.

Все эти тайны и чудеса доставил гений нашего принца пред очи уроженцев нашего королевства; ибо, хотя все вещи, сказанные мною о чудесах Нила, его очами не могли быть узрены (что было невозможным), великим делом было то, что его корабли добрались туда[377], куда никогда не добирался ни один другой корабль из сих краев, как о том нигде в записях не обнаруживается. О чем достоверно можно утверждать, согласно делам, о коих говорил я в начале сей книги, относительно прохода мыса Божадор, а также вследствие страха, что возымели уроженцы той земли, увидев первые шедшие к ним корабли, думая, что то была рыба или какая иная подобная ей морская живность[378].

И вот, возвращаясь к нашей истории, когда было таким образом завершено то деяние, желанием всех тех капитанов было потрудиться ради составления достойной добычи, подвергнув свои тела любой опасности; однако представляется, что ветер резко подул к югу, так что они были принуждены поднять паруса. И когда они легли в дрейф (andando repairando), дабы увидеть, что задумала содеять погода, то она развернула их на север, с чем они и проделали свой путь до Зеленого мыса, где в минувшем году уже побывал Диниш Диаш.

И они шли вперед до тех пор, пока не прибыли к ним все каравеллы, не считая принадлежавшей Родригианнишу ди Травасушу, каковая отбилась от флотилии (que perdeu a conserva) и совершила путешествие, о коем будет рассказано в дальнейшем.

И когда пять [каравелл] оказались против мыса, они увидели остров, на каковом высадились, дабы увидеть, был ли он населен; и обнаружили, что он был пустынен. Они нашли там лишь великое множество коз, из коих взяли несколько для своего подкрепления; и говорили, что не было разницы между ними и козами сей земли, не считая лишь ушей, кои у них большей величины. Затем они взяли воды и проследовали еще вперед, пока не обнаружили другой остров, на коем увидели свежие шкуры коз и иные вещи, по коим узнали, что прочие каравеллы уже проследовали вперед. И, для собственного уверения, они нашли вырезанный на деревьях герб Инфанта, а также буквы, из коих слагался его девиз.

«Поистине сомневаюсь я, — говорит автор, — чтобы после мощи Александра и Цезаря был в мире какой-нибудь принц, что столь далеко от своей земли повелел бы установить вехи (malhoes) своего завоевания!»

И по сим знакам, которые таким образом нашли те [люди] с каравелл на тех деревьях, они узнали, что некоторые уже следовали вперед, и посему решили вернуться; и, как они узнали в дальнейшем, каравелла Жуана Гонсалвиша Зарку, капитана острова Мадейра, была тою, что уже проследовала дальше.

И поскольку на земле было столько тех гвинейцев, что [наши] никоим образом не могли высадиться, ни днем, ни ночью, пожелал Гомиш Пириш показать, что желал выйти к ним по-доброму; и положил на землю пирог, зеркало и лист бумаги, на коем начертил крест. И они, прибыв и найдя таким образом те вещи, разломили пирог и забросили его подальше, и метали свои азагаи в зеркало до тех пор, пока не разбили его на множество осколков, и порвали бумагу, показывая, что не было им дела ни до одной из тех вещей.

— Что ж, коли так, — молвил Гомиш Пириш, обращаясь к арбалетчикам, — стреляйте в них из арбалетов, по крайней мере, дабы они ведали, что мы суть люди, могущие причинить им вред, когда они по-доброму не захотели договориться с нами.

Однако гвинейцы, видя намерение других, начали посылать им ответ, также меча в них стрелы и азагаи, некоторые из коих были привезены в сие королевство. И [их] стрелы сделаны таким образом, что не имеют ни перьев, ни бороздки, чтобы войти в тетиву, но все полностью гладкие (somente a moiz toda uma)[379], и короткие, и сделаны из боинью (boinhos)[380] или тростника, а железные наконечники у них длинные; и есть из них такие, что сделаны из дерева и вделаны в древка (astas), похожие на железные веретена, с коими прядут женщины сей земли; и есть у них также другие маленькие остроги; каковые стрелы, все равным образом, отравлены травою. И азагаи сделаны каждая из семи или восьми зубцов (garfos) гарпуна, а трава, кою они используют, весьма ядовита.

И на том острове, где был вырезан герб Инфанта[381], обнаружили деревья весьма толстые, диковинного вида (de estranha guisa), среди коих было одно, имевшее в обхвате у подножья сто восемь пядей. И сие дерево не достигает большой высоты, но лишь высоты ореха; и из его лыка делают весьма добрую пряжу для снастей, и оно также горит, как лен. Его плод подобен тыквам, семена коего — как лесной орех, каковой плод едят зеленым, а семена высушивают; коих [семян гвинейцы] имеют большое количество — я полагаю, что для своего пропитания после того, как заканчивается зеленый [плод][382].

Были там некоторые, что говорили, будто видели птиц, показавшихся им попугаями.

Договорились там все капитаны отплыть с намерением войти в реку Нил, однако ее не достиг никто, кроме лишь Лоренсу Диаша, того оруженосца Инфанта; каковой, поскольку был один, не отважился войти в нее. Посему он отправился с лодкою, и по пути туда они захватили гвинейцев. Однако он возвратился, не свершив ничего, о чем следовало бы поведать. И поскольку он не отыскал более флотилию (nao achou mais a conserva), то отправился прямиком в Лагуш.

И Гомиш Пириш тем же образом потерял компанию прочих каравелл. И, следуя своим путем до Португалии, после того как вступил в воды Эржина [Аргуина], он прибыл на реку Золота[383], по каковой поднялся до порта, где в минувшем году побывали он, Антан Гонсалвиш и Диегу Афонсу; куда тотчас же явились мавры, по заявлению коих он разузнал, что там не было купцов. Они, однако же, продали ему одного негра за сумму в пять добр, кои он заплатил им в виде некоторых вещей, отданных им вместо денег.

Там они привезли ему на верблюдах воды, и дали ему мяса, и устроили весьма добрый прием (assaz de bom gasalhado); и, прежде всего, выказали ему такое доверие, что без всякого стеснения столько их входило на его каравеллу, что ему это уже перестало нравиться, и он не разрешил [посему] больше входить. Однако, наконец, не причинив им никакой обиды (desaguisado), он велел ссадить их на землю, заключив с ними договоренность, что в будущем году, в месяце июле, он вернется туда и найдет в изобилии негров, золота и товаров, от коих многую сможет получить прибыль.

Привез также Гомиш Пириш из того путешествия множество шкур тюленей, коими пополнил груз своего корабля; и возвратился в королевство[384].

ГЛАВА LXIV. Как Лансароти и Алвару ди Фрейташ захватили двенадцать мавров.

Неблагоразумно было бы не вернуться с повестью о сих каравеллах в то место, куда я вначале их отвел. И так как о других я сказал уже, как они возвратились в королевство, я хочу поведать вам о происшествиях с прочими; и прямо сейчас скажу о Лансароти и Алвару ди Фрейташе.

И было так, что когда с этими двумя находился Висенти Диаш — тот, который, как мы уже говорили, был ранен гвинейцем на берегу Нила, — волею случая он отделился от компании прочих; и поскольку дело было ночью, он не смог так быстро вернуться в их общество.

Однако пока он таким образом странствует в одиночку, добро будет, коли мы скажем о том, что вышло с прочими; каковые, не вполне довольные добычей, кою везли, утвердились в том, чтобы им обоим потрудиться ради приумножения первой своей прибыли. И, следуя путем на Тидер, где они думали найти еще что-нибудь, из чего полагали составить добычу, они прибыли на мыс Тира[385], где поговорили со своей компанией, сказав, что знают, что та земля была населена, вследствие чего им казалось, что будет добро высадиться и потрудиться, дабы увидеть, получат ли они какую-нибудь прибыль. Каковому побуждению не было никакого возражения; но [все сказали,] чтобы они поступали, как им было угодно, ибо они [компания] знали, что у них за капитаны, — такие, от коих не могло последовать никакого иного совета, кроме лишь полезного.

Лодки были тотчас готовы, и предводители [поместились] в них со своими людьми, оставив, однако свои каравеллы с сопровождением, как подобало.

И из тех, что были в лодках, они высадили нескольких, дабы они пошли сушею. Прочие же, оставшиеся в лодках, должны были следовать по узкому заливу вдоль земли.

И когда те и другие следовали так своим путем, бывшие на суше сказали, что нашли на земле след людей, там прошедших, а также, что он казался им свежим; в каковом они различали следы женщин и детей.

— Следуйте сзади них, — молвили предводители, — ибо, коли [след] столь свеж, не могут оставившие его находиться далеко оттуда.

Желание, кое было добрым, и весьма ясный след вели тех [людей] на весьма большом расстоянии, однако они все еще не зрели мавров, коих искали; так что нашлись там некоторые, сказавшие, что подобное выходило за пределы разумного и посему им следовало вернуться. Однако другие, более воспламененные жаждою наживы, не обратили внимания на слова первых, так что они все же продолжили свой путь. И, следуя так, не очень далеко оттуда, проходя через песчаную дюну, они увидели мавров, шедших в низине.

— Теперь, — сказали те, кто имел там чин предводителей по отношению к прочим, — вы можете выказать вашу доброе желание, потрудившись ради преследования тех противников.

И хотя они были уже несколько утруждены, показалось им, что лишь в тот час они сошли с кораблей — столь велико было их желание добраться до тех [мавров]. Каковое в короткий срок они претворили в жизнь, ибо мавры не смогли уйти очень далеко без того, чтобы наши не настигли их; и некоторые, что попытались встать на защиту, изведали вскоре ошибочность своего действия, ибо без малейшей жалости убивали их весьма быстро, таким образом, что в живых осталось не более двенадцати, коих они взяли с собою пленными.

И хотя добыча не была большою в сравнении с другими, что уже были составлены в той земле, все были ею весьма довольны — более тем, что победа была обретена со столь немногими, нежели долею прибыли, что причиталась каждому.

ГЛАВА LXV. Как Лансароти, Алвару ди Фрейташ и Висенти Диаш взяли пятьдесят семь мавров.

Когда же была взята таким образом та малая добыча, капитаны заключили между собой соглашение о том, чтобы отправиться прямиком на остров Эржин [Аргуин], дабы взять там воды, каковая была им потребна, и поговорить там о том, куда им затем держать дальнейший путь.

И, прибыв на оный остров, — на каковой они вначале послали произвести разведку, ради своей безопасности, — они, едва ощутив, что он был свободен от врагов, высадились все на землю; и, после небольшого отдыха, погрузили свою воду, что доставляло им особое удовольствие, ибо одно из главных подкреплений, коему моряки радуются после того, как проведут целые дни в море, — это добрая вода, когда бы они ни оказались рядом с нею.

И, когда они таким образом отдохнули ту ночь и собрались на другой день, чтобы держать между собой совет, стал один говорить, что казалось ему, будто он видит идущий к ним парус, и, когда все посмотрели туда, то увидели, что то была каравелла, каковая, как они предположили, принадлежала Висенти Диашу, что незадолго перед тем отбился от их флотилии; вследствие чего они прекратили свой совет, ибо желали, чтобы к сему присоединились все.

Когда же каравелла прибыла к ним, они спросили Висенти Диаша, не будет ли ему угодно сойти на землю, дабы присутствовать на том совете.

— Друзья, — молвил тот, — имейте терпение, пока сии люди не получат некоторое подкрепление от воды сего острова, коей мы все прибыли с большим желанием.

Когда же те окончили свое подкрепление, они начали свой совет, на каковом капитаны определили, что их намерением было потрудиться еще столько, сколько они смогут, ради составления какой-нибудь добычи, ибо возвратиться со столь малою прибылью было насмешкою для таких людей.

— Друзья, — сказали некоторые, — ваше намерение было бы добрым лишь тогда когда бы было приготовлено место, где, потрудившись, человек мог бы ожидать получить прибыль. Однако сия земля, как вы знаете, уже вся растревожена (revolta), и тысячу разу была поднята на ноги (tresfegada), и каравеллы ходят здесь каждый день[386], таким образом, что нет ни одного мавра, сколь бы глуп он ни был, что отваживался бы ступать [хотя бы где-нибудь] во всей сей земле; напротив, по здравом суждении, они должны были испугаться и убежать так далеко, как только могли; вследствие чего нам представляется, что будет добро, коли мы удовлетворимся тою добычею, что имеем, и отправимся, в добрый час, прямым путем в наше королевство и не станем тратить время на дело, про которое мы столь ясно ведаем, что оно не может принести нам прибыли.

— Правда то, — сказали другие, — что сия земля так растревожена, как вы говорите, вследствие чего из двух вещей случится одна: или мавры пребывают весьма далеко отсюда; или же, коли они находятся здесь, они будут настороже, таким образом, что без страха смогут ожидать любое нападение противников, кое может быть против них произведено, и там, где мы замышляем захватить, может статься, сами будем захвачены. И даже если не смотреть ни на что больше, взгляните на то, что случилось с каравеллами из Лиссабона, каковые, уже имея груз, с коим по здравом суждении могли вернуться, пожелали положиться в своем деянии на удачу, из чего для них воспоследовало то, о чем вы слышали.

Третий голос, принадлежавший капитанам, а также кое-кому из прочих избранных (especiais), прозвучал с некоторою задержкой; однако они все же сказали, что поход не отменялся.

— Известно вам, — сказали они, — как на острове Тидер[387] некоторые из мавров были убиты, а другие — захвачены, таким образом, что более уже не входят в первоначальное число, те же, что остались, являются наполовину побежденными, ибо, как вы уже видели, они бежали перед остриями наших копий, как люди, не отважившиеся проверить на нас свою силу. Посему мы отправимся посмотреть, не найдем ли там некоторых, ибо, коли они там находятся, не может статься, чтобы мы не забрали у них добрую долю (enxavata) сала и шерсти; и коли остров вдруг окажется обезлюдевшим, мы сможем дать об этом точное свидетельство господину Инфанту, нашему сеньору, вследствие чего покажется, что наше прибытие было не без великой пользы, ибо маврам достало не только того, чтобы сразу же бежать от нас, но даже, из страха перед нами, совсем оставить свои хижины и землю, где они родились и жили.

Твердо стояли на сем совете большинство тех принципалов, однако другие, более низкие люди желали все же, что бы они не предпринимали ничего более, кроме как только возвращение в королевство. Однако же они принуждены были изъявить согласие с мнением тех, кто имел больше веса и разумел лучше, нежели они.

И, таким образом, они тотчас начали приготовляться к своему походу; и, еще до ночи, достигли окрестностей острова, где бросили свои якоря, подойдя к нему не очень близко; и пробыли там до тех пор, пока не узрели, что солнце заканчивало дневной (diurnal) свой труд.

И когда небо было уже закрыто ночными сумерками, они спустили на воду свои лодки, поместились в них и отправились, чтобы войти в рукав, идущий со стороны земли — хотя перед землею и находится другой остров, Серина (Cerina)[388].

И они высадились и отправились на Тидер, однако не нашли там никого; вследствие чего вернулись, чтобы сесть обратно в свои лодки, и тем же образом шли вперед до тех пор, пока не взошло солнце.

И Лансароти высадился со стороны Серины и двинулся землею, приказав лодкам следовать по воде. И когда они увидели, что ничего не нашли, Лансароти сказал прочим, что будет добро, коли они пойдут вперед до мыса [той] земли, с чем все и согласились. И когда они хотели подготовиться и собраться для отбытия, услышал Лансароти, как ревет осел.

— Кажется мне, — сказал он прочим, — что я слышу рев осла; прислушаемся, к вашему удовольствию (sentemos que vejais prazer), ибо, может статься, Бог не желает, что мы уходили отсюда без добычи.

И поскольку не было сомнения в том, что он услышал, сказал он, чтобы все подождали его там, и что он пойдет на дюны посмотреть, что бы то могло быть. И когда прочие таким образом ожидали, он поднялся на песчаные холмы, откуда, озираясь во все стороны, увидел, где находились мавры, притом в гораздо большем числе, нежели они; каковые приготовляли (corregiam) своих ослов и собирали поклажу (fardos) как люди, желавшие отбыть оттуда, мало заботясь о том, что через несколько часов должно было с ними случиться. Правда то, что они трудились с тем, чтобы отбыть — однако и не помышляли, что так далеко!

И посему Лансароти, как только увидел их, очень тихо (mui passamente) спустился оттуда, где был, что пойти принести новости прочим, про каковых вы уже ведаете, сколь рады были они услышать их.

— Теперь, — сказал он, — да славится Бог! Мы имеем то, что искали — мавры находятся там, готовые к отбытию; их больше, чем нас. Коли вы желаете потрудиться, то победа — наша. Укрепите ваши сердца и ускорьте (agucai) ваши ноги, ибо в первом столкновении лежит вся доля нашей победы.

Невозможно описать ликование, в коем все уже пребывали, ибо едва еще Лансароти произнес те слова, как все уже спешно тронулись в путь (abalavam). Однако же они действовали столь добро, что шли бесшумно до тех пор, пока не оказались на дюнах; но, добравшись туда, уже не могли более сдерживать своих желаний, торопивших их кричать (que se nao trigassem para bradar). И, когда они показались над маврами, то возвысили свои голоса, каковые были не менее того, что могла позволить сила каждого; каковые заслышав, мавры оказались весьма испуганы и смятенны.

Наши начали бежать, выкрикивая свои обычные призывы, scilicet «Сантьягу!», «Португалия!» и «Святой Георгий!», коих звук был не очень-то мил противникам (contrairos); таким образом, что у них не осталось времени нагружать вьюками своих ослов, те же, что несли тюки привязанными к своим шеям, избавлялись от них; и, более того, некоторые, что несли детей у себя на плечах, видя, что не могли спасти их, давали им упасть на землю — и вы уже догадываетесь, с какими переломами (ja sabes com camanho quebranto)!

И так, в таком гнетущем беспокойстве (angustura), они начали убегать — не все разом и не одною дорогой, но каждый в свою сторону, бросив уже насовсем, без какой-либо надежды на избавление, жен и детей. Правда то, что нашлись там некоторые, что, хотя и видя уже очевидный свой разгром, имели мужество выступить на свою защиту; каковые весьма быстро (mui asinha) лишались жизни.

И, наконец, были там пленены среди всех людей пятьдесят семь; иные были убиты, а прочие бежали.

О, коли бы было так, что в сих, бежавших, имелось бы немного знания о вещах более высоких, то, поистине, верю я, что с тою же самою скоростью (triganca), каковую развивали они убегая, бросились бы они, дабы прибыть туда, где спасли бы свои души и исправили бы свои жизни. Ибо, хотя и казалось им, что они таким образом живут свободными, в гораздо большем плену пребывали тела их — принимая во внимание условия земли и звероподобие жизни, — нежели они были бы среди нас, живя при чужом владычестве; и тем гораздо более, [учитывая] погибель душ, о каковой сверх всех прочих вещей должны были бы они сожалеть.

Поистине, хотя телесные глаза и не ведали иную долю сего счастья, очи подлинного знания, кои суть чистая душа с бесконечною славой, приобщившись в сем мире святых таинств, с некоторою малою верой отбыв из сего мира, вскоре могли признать они первую ошибку своей слепоты.

Здесь положили сии три каравеллы конец тому путешествию, возвратившись в королевство, немало довольные преимуществом, кое ощущали они над прочими при встрече с последнею своею добычей.

Однако теперь мы поведем речь о тех, кто все еще остается в море, дабы дать вам отчет обо всем, что с ними приключилось.

ГЛАВА LXVI. Как собрались в компанию Родригианиш и Диниш Диаш.

Огорчает меня, что не могу я в сей истории соблюдать тот прямой порядок, каковой по здравом суждении должен был бы, поскольку предмет ее был таким образом изложен, что во многих случаях мне необходимо выделять главу, где другим образом я мог бы обойтись двумя словами, как в сей настоящей главе, где, дабы соединить каравеллу Родригианиша с каравеллою Диниша Диаша, мне пристало сделать новый заголовок.

Каковые [каравеллы], отбившись от компании прочих и блуждая в их поисках, соединились друг с другом (se vieram a juntar); и, видя, что о прочей компании более не могли узнать ничего (nao podiam saber mais parte), составили собственную флотилию (fizeram sua conserva).

Однако о том, что с ними затем стало, мы скажем в дальнейшем.

ГЛАВА LXVII. О том, как пять каравелл возвратились в королевство, и о том, что они прежде содеяли.

Как мы уже сказали в других главах, дела эти происходили согласно тому, как фортуна представляла им события. И дабы я возвратился со всеми каравеллами в Лагуш, как то мною обещано и, к тому же, необходимо, я желаю в сей настоящей главе повести речь о тех пяти, что отделились от компании после нападения (barrejamento) на остров Тидер, на каковых находился тот достойный рыцарь Суэйру да Кошта, алкайд Лагуша, и также четыре других капитана, жителей и уроженцев той местности. Каковые, договорившись вернуться, как уже нами сказано, говорили между собою о продолжении своего путешествия, ибо им казалось, что первая добыча была чем-то малым (хотя и достойным) в сравнении с их великим трудом и издержками.

— Мы, — сказали некоторые, — не можем уже переменить первый наш совет, в том, что касается решения о нашем возвращении — как из-за малой величины наших кораблей, так и потому, чтобы не казаться людьми многих мнений. Однако будет добро, чтобы мы, все же, отправились своим путем и испробовали, сможем ли в дороге получить что-нибудь вдобавок к нашей наживе — хотя, согласно здравому суждению (segundo rezem), это должно быть малым, вследствие многих прибытий, кои наши корабли уже совершили в сию землю. Однако же не перестанем пробовать, и, может статься, Бог пошлет нам добрый случай. Но для того, чтобы повести это дело с каким-нибудь здравым основанием, нет у нас места более гожего (mais azado), дабы нам в нашем труде обрести какую-нибудь надежду на победу, нежели то, коего достигнем мы у того рукава моря, что находится у Белого мыса, в каковой войдя, мы увидим, куда он доходит. И может быть так, что, коли он далеко уходит в землю, рядом с ним найдем мы что-нибудь, из чего составим какую-нибудь добычу. А коли нет, то немного труда сможем предложить там.

Все согласились с тем, что молвленное теми первыми было добро сказано.

И, приплыв туда, они прибыли на оную реку, в каковую углубившись на некоторое расстояние, заякорили свои корабли. И, выйдя оттуда на лодках, начали трудиться ради того, чтобы достичь конца реки; по каковой проследовав на четыре лиги, они добрались до ее предела (cabo)[389], где решили высадиться, дабы увидеть, найдут ли какое-нибудь селение, где смогут захватить несколько душ, дабы восполнить незначительность первой добычи.

Однако, охладев насчет самих себя (esfriados de si mesmos) в том, чтобы обрести что-нибудь, ибо ведали, что земля была настороже (percebida) и столько раз была растревожена (revolta), они трудились над сим лишь понуждаемые необходимостью, по крайней мере ради того, чтобы сказать своим товарищам, что высаживались.

И, высадившись таким образом, они послали вперед разведать землю, однако не проследовали очень далеко, когда увидели перед собою несколько редких домов, на каковые двинулись весьма спешно (mui trigosamente), не ожидая никакого мнения; где нашли некоторых малочисленных мавров, из коих захватили восемь. И, желая узнать через них, было ли там рядом какое-нибудь другое селение, они, хотя и пригрозили некоторым из тех, но так и не смогли узнать ничего другого, кроме лишь того, что во всей той земле не было никакого иного селения; и в сем были согласны все восемь, из коих каждый был в свою очередь отделен [от остальных]. Вследствие чего они принуждены были вернуться к своим кораблям, с намерением не трудиться более ни над чем, кроме как над возвращением в свои дома, ибо, потрудившись, узнали, что более не могли уже воспользоваться ничем.

Какового мнения держались также все прочие [люди] с каравелл, кроме лишь алкайда Лагуша, каковой сказал, что желал еще вернуться на Тидер, дабы произвести выкуп одной мавританки и сына одного тамошнего сеньора. И хотя ему советовали противное, он так и не пожелал отступиться от своего намерения, хотя впоследствии и весьма раскаивался. Ибо, прибыв на остров, он начал подавать сигналы маврам, каковые тотчас прибыли на берег, как только увидели, что каравелла шла к ним. И он получил от них одного мавра, ради своей безопасности, сам же передал им хозяина каравеллы и одного иудея, что находился в его компании. Когда же те оказались во власти мавров, мавританка, каковой выкуп желал произвести алкайд, бросилась в воду и, как привычная к такому труду, весьма скоро выбралась на землю к своим родным и друзьям. Вследствие чего мавры уразумели, что не обязаны были оставлять таким образом заложников без превосходства в том, что вначале отвечало их желанию. И, в конечном счете, они так и не желали отдавать тех, кого удерживали, до тех пор, пока им не передали бы трех мавров; каковую вещь хотя и было тяжко совершить алкайду, он, при виде необходимости, уступил сему, браня самого себя за то, что не склонился к первому совету.

И, видя, что в том выкупе он не мог более получить прибыли, он возвратился в королевство.

ГЛАВА LXVIII. О том, как каравеллы Алвару Гонсалвиша ди Атаиди и Пикансу и другая каравелла Тавиры составили флотилию, и о канарцах, что они захватили.

Рассказано уже нами в других главах о том, как каравелла Тавиры и другая каравелла Пикансу отделились от компании прочих, когда отправились в Гвинею, в ходе чего довелось им договориться друг с другом о том, чтобы возвратиться в Португалию. И на обратном своем пути они повстречались с каравеллою Алвару Гонсалвиша ди Атаиди, на каковой был капитаном некий Жуан Кастильский; и когда они спросили его о том, куда он шел, он сказал, что держал путь в Гвинею.

— И чему послужит — сказали другие — ваш поход в такое время? Ибо мы уже идем оттуда, как вы видите, а время уже к зиме, так что коли вы пожелаете следовать далее, то подвергнете свою жизнь опасности, при малой почести и меньшей прибыли. Однако если вам угодно будет последовать нашему совету, возвращайтесь вместе с нами, и мы проследуем на остров Палма, где посмотрим, сможем ли обрести некоторую добычу среди тех канарцев.

И хотя Жуан Кастильский сомневался насчет такого рода возвращения, ибо оно не казалось ему делом надежным, — по причине известий, что он имел о жителях того острова, о том, что захватить их стоило больших трудов, — однако же, понуждаемый доводами других, он должен был возвратиться с ними. Каковые [капитаны], идя таким образом все вместе, прибыли на остров Гомейра, на каковом, желая сойти на землю, увидели множество канарцев, от коих получили поруку (dos quais houveram seguranca) прежде, чем совсем сошли со своих кораблей. Канарцы предоставили им ее без всякого сопротивления (referta), как люди, чья воля склонялась скорее к тому, чтобы помочь им, нежели навредить.

Тотчас прибыли туда два вождя (capitaes) того острова, говоря, что были слугами инфанта дона Энрики, и не без великой причины: ибо прежде они уже побывали в домах короля Кастильского и короля Португальского, и ни в одном из них никогда не находили милостей, кои впоследствии получили от инфанта дона Энрики; ибо, находясь в его доме, они встретили с его стороны весьма добрый прием, пока там пребывали; и, наконец, что он одел их весьма хорошо и отправил на своих кораблях в их землю, вследствие чего они были весьма расположены к любой службе ему.

— Что ж, — молвили другие, с каравелл, — мы сами суть его люди и слуги, и по его велению отбыли из нашей земли. Вследствие чего, коли вы такую охоту имеете, то своевременно можете ее ясно выказать; ибо мы желаем отправиться на остров Палма, дабы попытаться захватить некоторых пленников, в чем нам весьма сгодилась бы ваша помощь, коли вы пожелаете послать с нами некоторых из сих ваших подданных, дабы помочь нам и направить нас, ибо сия есть земля, коей мы не знаем, и нет у нас также знания о способах, коих держатся ее жители относительно своих сражений.

Бруку (Bruco) было имя одного из тех вождей, а другого — Пишти (Piste); каковые вместе ответили, что были рады потрудиться над любым делом, кое было услугою сеньору инфанту Дону Энрики, и что весьма благодарили Бога за то, что Он дал им случай, в каковом они могли бы выказать, сколько было в них доброй воли к сему.

— И дабы вы узрели — сказал Пишти — желание, кое я имею послужить ему, я хочу отправиться с вами и возьму с собою столько канарцев, сколько вы захотите.

«Пристыжает, как мне кажется, — говорит автор, — благодарность сих людей многих [других], что получили вещи большие и лучшие от сего нашего принца и в значительной мере не достигли совершенства в признании сего. О, каково же бесчестье (camanho doesto) тех, кто воспитывался при его дворе и впоследствии был пожалован им достоинствами и сеньориями, каковые [люди], позабыв о сем, оставили его в то время, когда в их службе была надобность! О деяниях и именах коих мы скажем в истории королевства, когда будем говорить об осаде Танжера».

Таким образом вызвался послужить тот вождь своею персоною и своими людьми, из каковых тотчас велел поместить на корабли столько, сколько капитаны пожелали принять; вследствие чего они быстро подняли паруса, взяв путь к другому острову, Палма, куда прибыли незадолго до утра.

И хотя здравомыслие не позволяло в такое время выходить на землю, они все же договорились высаживаться незамедлительно.

— Ибо, — сказали они, — коли мы станем ожидать чего-нибудь, то, поскольку мы уже узрены, вся наша добыча станет напрасным трудом, так как канарцы укроются в безопасном месте; высадившись же тотчас, мы сможем захватить некоторых, ибо, хотя они и быстроноги (ligeiros), среди нас найдутся такие, что последуют за ними [вослед]; и не может быть, чтобы хозяева тех стад, что бродят там перед нашими очами, не приспеют, чтобы собрать их, ибо в обычае у них трудится ради них [стад] почти столько же, сколько ради самих себя.

И пусть подобное мнение было опасно, оно, все же, нашло одобрение среди всех тех [людей]. И так, весьма быстро, были высажены на пляж как португальцы, так и канарцы [с острова Гомейра]. И, двигаясь таким образом не очень далеко от берега, они увидели, как канарцы [острова Палма] уходили бегом; и, когда они начали их преследовать, один из компании сказал, обращаясь к прочим:

— Зачем трудиться понапрасну (para que e filhar trabalho de balde), мчась вослед тех [людей], — ведь сколь бы много вы ни трудились, все равно уже не сможете их настигнуть. Но последуем за теми овцами и ягнятами, что идут по тому утесу, ибо наверняка все остальные из тех [людей], что следуют за ними, — это дети и женщины; и коли мы добро последуем за ними, то неизбежно некоторых из них захватим.

Какового [человека] слова еще едва были произнесены, как уже все бросились бежать, оставив прочих канарцев [острова Палма], по чьему следу уже направились. Однако те пастухи вошли со своим стадом в лощину столь глубокую и столь опасную, что тому стоит больше дивиться, нежели рассказывать, как это люди могли совершить по ней проход.

Однако христиане — как португальцы, так и канарцы, — преследовали их с такою силой, что когда первые [из пастухов] уже начали входить в лощину, наши уже были рядом с ними; и так, внезапно, они вошли в лощину, таким образом, что для пастухов оказалось необходимо укрыться среди гряд утесов, коих неровность (aspereza) была чем-то изумительным; однако еще более достойна изумления была ловкость (soltura), с коею канарцы того острова ходили по тем крутым скалам (penhascos), — так, словно еще сося молоко из грудей своих матерей начали они гулять по тем местам. И так же, как Силы и Мармореи (Silos ou Marmoreos)[390], что живут по другую сторону пустыни Ливийской, узнают, что дети их рождены в их законном браке, ежели те, тотчас достигнув первой поры своего отрочества, без всякого страха берут в руки больших ядовитых змей (grandes peconhas) той пустыни, кои даются им их отцами, так же и канарцы того острова почитают, что, коли их дети не рождаются с такою ловкостью, то, значит, были зачаты от какого-либо противного [им] прелюбодеяния.

А что говорить о наших уроженцах, пожелавших последовать вслед тем [канарцам], ибо, хотя и зрели они такую неровность, они не перестали их преследовать? И в ходе сего один благородный сердцем юноша, мчась по тем скалам, поскользнулся на одном весьма большом и неровном утесе и, упав, умер. И не думайте, что сей вред приключился лишь с тем уроженцем нашего королевства, ибо многие канарцы [острова Палма] упали тем же образом и умерли, так как, хотя и были они столь привычны по древней [своей] природе к хождению по тем скалам, но при скорости противников, коих чуяли вблизи себя, почитая то последним своим спасением (derradeiro remedio), они с тем большею охотою устремлялись к утесу, чем более он был неровен, думая, что враги устрашатся преследовать их.

И коли тот Диегу Гонсалвиш, спальник (moco da camara) Инфанта (о коем я уже говорил в главе, где сказано, как он первым бросился вплавь к острову, где взяли пятьдесят восемь мавров), обрел почесть за свое превосходство в отваге, теперь вполне могу я приумножить ее ему гораздо более — как тому, кто пред лицом прочих проявил себя особенно в тот день. Вследствие чего с поистине великою причиною могу я порицать фортуну, ибо, когда сей юноша был вознагражден своим сеньором Инфантом по случаю недавнего бракосочетания в городе Лиссабоне и держал собранным у себя дома весьма изобильное богатство для поддержания собственной жизни, у него разразился пожар из-за небрежения одного его слуги, каковой [пожар] пожег у него все вещи, что он имел; и столь была милостива к нему фортуна, что оставила им [Диегу Гонсалвишу и его жене] какие-то жалкие одежды, в коих они и бежали из оного дома.

Труд наших был велик в сей день — не столько из-за сражения (хотя и было оно весьма опасным), сколько в особенности из-за множества камней, коими канарцы в основном воюют со своими противниками; ибо они весьма сильны руками (mui braceiros) и весьма точны в своих бросках, и с трудом могут быть ранены другими, ибо до того умеют уклонять тела свои от выстрелов, особенно производимых метательным оружием, что лишь с запозданием и при великой удаче человек — сколь бы ни был он меток — может поразить их. И они носят иное оружие, весьма подобающее их звериному образу жизни, scilicet, длинные копья с острыми рогами на конце вместо железного наконечника (ferro) и другие подобные [рога] вместо втоков (contos).

Однако хотя и был труд настолько велик, все же было то прекрасное зрелище, ибо тот, кто увидел бы их стычку, где все смешалось таким образом и в таком месте (sua escaramuca revolta por tal guisa e em tal lugar) — христиане, занятые захватом канарцев и отделении от них скота для улучшения таким способом своей добычи, и противники, торопящиеся спасти свои жизни и защитить свои стада наилучшим образом, каким могли, — счел бы, что более упоительным было такое зрелище, нежели любое другое, лишенное сей цели.

И таким образом стали добычей того дня семнадцать канарцев, среди мужчин и женщин; с каковыми [женщинами] они захватили одну, бывшую неимоверной для женщины величины (desarrazoada grandeza para mulher), каковая, говорили, была королевою некоторой части того острова.

И после того, как они собрали таким образом своих пленников и скот, они начали уходить к своим лодкам, в ходе чего оказались до того теснимы канарцами, что им пришлось оставить большую часть скота, у тех захваченного; вследствие чего нашим досталось немало труда при возвращении.

ГЛАВА LXIX. Как они взяли некоторых канарцев вопреки поруке.

Когда все уже оказались на своих кораблях, они подняли паруса и возвратились к другому острову, откуда прежде отбыли. И поскольку они получили достаточно помощи от тех первых канарцев, что везли с собою, они весьма благодарили того вождя от имени инфанта, своего сеньора, за труд, предпринятый тем во имя службы ему (o trabalho que filhara por seu servico), а еще более — за добрую волю, с коею он то содеял; подав ему надежду на получение за сие иных, гораздо больших милостей, нежели до того им полученные. И поистине их обещание не было напрасным, ибо впоследствии прибыл в сие королевство тот вождь, что звался Пишти, вместе с другими [людьми] сей земли, и они получили достаточно милостей и гостеприимства от инфанта, так что я вполне верю, что они не раскаялись в первом своем труде. И сему могу я, что сию историю собрал и упорядочил, быть подлинным свидетелем, ибо довелось мне (ca me acertei) быть в королевстве Алгарви, в доме сего принца[391], в то время, когда там пребывали сии канарцы, и хорошо видел я, как с ними обращались. Посему (empero), думается мне, тот вождь и некоторые из прибывших с ним до того задержались в сем королевстве, что окончили в нем свою жизнь.

И я сказал уже, что Жуан Кастильский, бывший капитаном той каравеллы Алвару Гонсалвиша ди Атаиди, не достиг Гвинеи, как содеяли прочие; и я не нахожу, что ему досталась другая добыча, — лишь те канарцы [острова Палма], коих они там захватили; каковая [добыча] казалась ему весьма малою, чтобы возвращаться с нею таким образом в королевство, тем более, что все прочие каравеллы имели над ним большое превосходство, что он в помыслах своих принимал как оскорбление. Посему он измыслил неприглядный способ, коим мог несколько приумножить то немногое, что вез; и начал обсуждать с другими, не угодно ли было им взять некоторую часть тех канарцев [острова Гомейра], невзирая на поруку (sem embargo da seguranca).

И так как алчность есть корень всех прочих зол, хотя многим и казался безрассудным (desarrezoado) тот поступок, они все же принуждены были одобрить то, что было выгодно, как доказывал многими суждениями Жуан Кастильский. И поскольку им показалось неприглядным брать некоторых из тех, что столь добро им прежде помогли, они вышли оттуда, дабы отправиться в другой порт, где некоторые из канарцев, доверившись нашим, взошли на каравеллу; каковых, думается мне, было двадцать один и с каковыми [наши] совершили плавание в Португалию.

Однако инфант, узнав об этом, весьма прогневался на тех капитанов и приказал тотчас доставить канарцев в свой дом, каковых он повелел обрядить весьма благородно и возвратить в их землю, где ее уроженцы весьма славили подобную добродетель принца, благодаря каковой возымели гораздо большую склонность служить ему.

И о первом прибытии сих канарцев в сие наше королевство, и о многих прочих вещах, что случились с ними, мы скажем более пространно в общей хронике о деяниях нашего королевства.

ГЛАВА LXX. Как Триштан с Острова отправился к Белому мысу.

Мы уже сказали, что Триштан, один из капитанов острова Мадейра, снарядил каравеллу, дабы идти в компании вместе с другими. И хотя имел он доброе желание послужить Инфанту и весьма — для собственной выгоды, ибо был человеком достаточно алчным, но такова была его удача, что, едва он прошел Белый мыс, как ветер тотчас сделался ему противным, с чем он возвратился назад. И хотя затем он достаточно потрудился, дабы снова последовать первым своим путем, но так и не смог наполнить свои паруса никаким иным ветром, кроме противного; с чем и возвратился на остров, откуда ранее отбыл.

Также и Алвару Дорнелаш, оруженосец и слуга Инфанта, человек добрый своею рукой, снарядил другую каравеллу (bom homem por sua mao, armou outra caravela)[392], на каковой проделал достаточно труда для свершения чего-нибудь ради собственной почести; но так и не смог захватить ничего более, кроме лишь двух канарцев, кои достались ему на одном из тех островов. С каковыми он приказал отправить обратно свою каравеллу, дав наказ (dando carrego) одному оруженосцу, чтобы тот распорядился ее починить и возвратиться туда на следующий год.

И мы точно скажем в дальнейшем кое-что о случившемся с сим оруженосцем, поскольку достаточно потрудился он ради своей почести.

ГЛАВА LXXI. Как люди Паленсу взяли шесть мавров.

Диниш Диаш, как мы уже сказали, снарядил одну каравеллу дона Алвару ди Каштру, вступив с самого начала в компанию с Паленсу, каковой вел одну фушту — не потому что разумел воспользоваться с нею чем-либо еще, кроме как вхождением в реку Нил; ибо, поскольку была она ветха, он полагал оставить ее в любом месте, где ощутил бы, что настал для нее предельный срок (derradeiro falecimento).

И, следуя так своим путем, оба прибыли на остров Эржин [Аргуин], где, после того как взяли воды (filharam agua), договорились следовать своей дорогой до тех пор, пока не прибудут в землю негров, согласно намерению, с коми они отбыли из сего королевства. И когда они уже прошли доброе расстояние (boa peca) за мысом Сантана (Santana)[393], идя одним безветренным днем, сказал Паленсу, что не худо было бы высадить некоторых людей на землю и чтобы они отправились посмотреть, не смогут ли захватить каких-нибудь мавров.

— Для чего, — сказал Диниш Диаш, — станет человек заниматься (ocupar-se homem) подобным делом? Пойдем в добрый час нашим путем, ибо, коли Бог приведет нас в ту землю, то мы наверно найдем мавров, коих достанет нам для нашего груза.

Правдою было то, что говорил Диниш Диаш, — что достаточно было там мавров; однако не были они столь легки для захвата, как ему думалось, ибо верьте, что они суть люди весьма сильные и искусные в своей защите, и ясно увидите вы то в следующих главах, где мы будем говорить об их сражениях.

— Друг! — ответил Паленсу. — Коли даже будет так, что мы обретем там много мавров — что потеряем мы, коли Бог вначале даст нам некоторых здесь? Все же, — молвил он, — я почитаю за доброе, коли мы испробуем (provemos), сможем ли достать их, — и да будет угодно Богу, чтобы мы взяли здесь стольких, что смогли бы обойтись сейчас без более дальнего похода!

— Что ж, коли так, — сказал Диниш Диаш, — приказывайте, как вам угодно.

Тотчас приготовил Паленсу свою фушту для причаливания к земле. И хотя затишье было весьма велико, у побережья были весьма большие волны, каковые так и не позволили фуште пристать к земле; но он, жаждая закончить то, что начал, сказал той компании:

— Друзья! Ясно видите вы, как ярость сего моря рядом с сим побережьем не желает дозволить нам высадиться на землю. Однако даже и так моим желанием будет высадиться; но поскольку я не умею плавать, глупо было бы (faria sandice) отважиться на подобную дерзость. Коли есть среди вас некоторые, что, плывя, смогут выйти на землю, то я поистине весьма отблагодарю вас, и впредь не будете вы лишены той похвалы, коей добрые [мужи] заслуживают за свои доблестные труды.

— Верно то, — ответили некоторые, — что мы располагаем доброю волей к тому, чтобы дать вам удовольствие. Однако что будет, коли из сего воспоследуют для нас две опасности: первая — мы не знаем, как нам выйти на землю, ибо сии волны могут здесь закрутить нас таким образом, что мы не сможем быть хозяевами собственных членов и весьма быстро умрем, каковые суть вещи, что в иных случаях уже бывали; вторая — коли мы двинемся таким образом по земле и встретим каких-либо людей, с коими, может статься, не должны будем сражаться без вашей помощи, то, коли море будем в таком же состоянии и вы не сможете высадиться — что хотите вы, чтобы мы сделали?

И поскольку, как видите вы, среди многих имеются разноречивые мнения, то, в то время как Паленсу выслушивал доводы тех [людей], отделились некоторые, каковые не только не пожелали выслушивать какую-либо часть того совета, но даже предстали нагими перед Паленсу, приготовившись к тому, чтобы броситься в воду.

— Вот мы здесь! — сказали они. — Приказывайте, что делать, ибо смерть всюду одна и та же, и коли Бог определил чтобы мы умерли, служа Ему, то сие есть наилучшее время, чтобы нам окончить свои жизни.

Затем, наученные своим капитаном, они собрали свои одежды (corregeram suas roupas) и оружие наилучшим образом, каким могли, и бросились вплавь; и было так угодно Богу, чтобы, хотя море там и было сурово, вышли на землю все двенадцать — так, как они отбыли с кораблей. Затем они начали следовать вдоль берега, и не прошли еще так много, когда один, шедший впереди, сказал прочим, чтобы они стали тихо (quietos), ибо он зрел след людей, и, что было лучше всего, он казался ему свежим.

— Кажется мне, что будет добро, — сказал он, — чтобы мы пошли сзади них, ибо, как мне представляется по этому следу, они не должны быть далеко.

— Что ж, — ответили прочие, — для же еще, стало быть, рисковали мы перед нашими товарищами, прыгая в воду, коли противное [сему] должны были бы содеять?

Тогда они поручили троим идти вперед, дабы не спускать глаз со следа, а остальные чтобы следовали за ними. И, двигаясь так с теми ожиданиями на протяжении двух лиг, они открыли одну долину, где впередиидущие увидели мавров, по чьему следу шли; однако они показались им столь малочисленными, что, сообразно доброй охоте, что они к сему имели, это их огорчило, хотя в своей победе они имели более точную уверенность. И, таким образом, они обратили лица к прочим, шедшим позади, дабы предупредить их о добыче, что они зрели пред собою; каковых [впередиидущих] слова были кратки, ибо едва они стали говорить «мавры», как последние уже начали бежать, и в беге выкликивать свои призывы, коих [людей] голоса известили и опечалили мавров. Однако не было там иного спасения, кроме как бежать, ибо о малом своем и бедном имуществе немного заботы они имели; и уверен я, что бежавшие оттуда [лишь] поздно вернулись туда с тоскою (suidade), что испытывали по своей поклаже (fardagem).

Наши начали бежать рано и были уже утруждены высадкой с фушты и ходьбою в пути, и посему не смогли долго вести преследование, вследствие чего много упустили из своей добычи, ибо не захватили более девяти.

— Добро будет, — молвили некоторые, — чтобы шестеро из нас отделились и отвели бы этих пленников на корабли, а мы, другие шестеро, что останемся, поищем среди сих зарослей, и, может статься, отыщем некоторых спрятавшихся.

Тотчас отделились шестеро тех, что должны были вернуться с пленными, каковые начали связывать своих пленников наилучшим образом, каким могли; однако представляется, что не так добро, как следовало, ибо вполне хватало шестерых для девяти, согласно тому, что, как вы уже слышали, другие в тех краях уже забирали гораздо больше, без того, чтобы против них выступил какой-нибудь противник.

И поскольку женщины обыкновенно бывают упрямы (perfiosas), одна из той компании начала упорствовать в своем нежелании идти, биясь об землю и дозволяя таскать себя за волосы и за ноги, не желая выказать к себе ни малейшей жалости; коей чрезмерное упрямство принудило наших оставить ее там привязанной, дабы вернуться за нею в другой день.

И пока они пребывали в сей сумятице (volta), прочие [мавры] начали рассеиваться, разбегаясь в одну и другую сторону, с чем у них [наших] бежали двое, не считая мавританки, кою они уже оставили связанною. И хотя они довольно потрудились ради них, но не смогли их более достать, ибо, как представляется, местность была такова, что те с легкостью (ligeiramente) могли спрятаться. И таким образом они [наши] поневоле должны были отвести на берег тех шестерых, весьма жалуясь своей неудачей; и не менее [жаловались] другие, прибывшие затем, так ничего не найдя.

Были там некоторые, что желали еще вернуться за мавританкою, кою они оставили связанной, однако, поскольку было уже весьма поздно, а море было опасно, они перестали то делать; не смогли они [сделать сего] и позднее, ибо фушта вскоре отбыла. И так осталась мавританка со своим глупым упрямством (porfia), весьма хорошо привязанная в тех зарослях, где, как я думаю, она приняла тягостную смерть, ибо те, что бежали оттуда, страшась первой встречи, не вернулись бы туда столь рано.

И когда сии корабли следовали так своим путем, ветер начал свежеть, до того, что стал весьма сильным, так что буря утрудила оные корабли таким образом, что фушта стала давать течь и вбирать в себя столько воды, что Паленсу уразумел, что не подобало следовать дальше, ибо, последовав, было бы сомнительно добраться туда, куда он желал; и к тому же невзначай мог прийти такой ветер, что каравелла отдалилась бы от них, вследствие чего его жизнь оказалась бы в опасности. Посему он сказал Динишу Диашу, чтобы тот принял его на свой корабль, а равно и других людей, со всем снаряжением и оснасткой фушты, и, к тому же, с большой долей древесины для дров. Когда же все сии вещи были приняты [на борт каравеллы], они затопили фушту и последовали далее своим путем.

ГЛАВА LXXII. О вещах, что случились с Родригианишем ди Травасушем и Динишем Диашем.

Мы уже говорили ранее, как Родригианиш и Диниш Диаш составили свою флотилию; но подходящее место, где нам следует точно объявить обо всем с ними происшедшем, есть сие.

И было так, что когда они составили флотилию, тем образом, как мы уже сказали (что, как мы думаем, было уже после затопления фушты), они прибыли на Зеленый мыс, откуда отправились на острова и взяли воды, и ясно узнали по пути следования к ним, что другие корабли уже прошли там[394]. Затем они стали пытаться [отыскать] гвинейцев, каковых обнаружили столь приготовившимися, что, хотя много раз пробовали высадиться на землю, всегда встречали такой храбрый отпор, что не отважились до них добраться.

— Может быть, — сказал Диниш Диаш, — что сии люди ночью не столь хороши, как днем. Посему я хочу испытать, какова есть их отвага (ardimento), что легко смогу узнать сей, следующей ночью.

Что действительно и было претворено в дело, ибо как только солнце спрятало ото всех свой свет, он высадился на землю, взяв с собою двух человек; и встретил два селения, каковые показались ему столь великими, что он почел за свое благо их оставить, ибо его поход был не с целью испробовать что-нибудь, но лишь предупредить других компаньонов (parceiros) о том, что им следовало делать.

Тогда он вернулся на корабль и поведал затем Родригианишу и прочим обо всем, что нашел.

— Мы, — сказал он, — немного рассудительности выказали бы, пожелав изведать подобное сражение, ибо я нашел одну деревню, поделенную на два весьма больших селения; и вы уже знаете, что люди сей земли не столь легки для захвата, как мы того желаем, ибо они суть мужи весьма сильные, осмотрительные и приготовленные к своим боям; худшее же то, что они отравляют свои стрелы весьма опасною травою. Посему мне представляется, что мы должны вернуться, ибо весь наш труд станет причиною нашей смерти, коли мы пожелаем связаться (intrometer) с этими людьми.

На что прочие сказали, что то было весьма добро, ибо все ведали, что то была правда. Затем они оснастили (corregeram) свои паруса и начали отбывать.

Одну вещь, как сказал Диниш Диаш, видел он на том острове, показавшуюся ему новою в отношении того, что было ему известно: и сие было то, что среди коров он увидел двух животных (alimarias), весьма безобразных (desafeicoadas) в сравнении с прочим скотом; однако, поскольку они ходили вот так, смешавшись [с коровами], я полагаю, что то, может статься, были буйволы, каковые суть животные природы быков[395].

И когда те таким образом вернулись, Родригианиш, каковой не отбывал удовлетворенным из той земли, ибо не оказался в таком месте, где мог бы выказать добрую охоту, кою имел, к тому, чтобы сделать [что-нибудь] ради своей почести, сказал Динишу Диашу, что, как ему представлялось, будет добро, чтобы они высадили некоторых людей, ибо могло быть так, что какие-нибудь мавры придут собрать древесину фушты, кою они прежде затопили; и что коли они [наши] их найдут, не могло не случиться так, чтобы они не захватили нескольких.

Поскольку Диниш Диаш был того же мнения, они спустили на воду свои лодки, в каковых отправили на сушу двадцать людей. И верно представляется, что Родригианиш не был обманут в своих помыслах, ибо мавры уже ходили по пляжу, собирая ту древесину. И, видя, как лодки идут к суше, они отдалились несколько от берега; и, как те, кто говорит «сии [явились] искать нас — найдем способ, коим не только сможем спастись, но также и им сумеем навредить (empecer)», бросились в две засады, дабы удалить наших от пляжа и использовать свои силы, самим со всею надежностью избегнув опасности.

Христиане же достигли суши, где задержались на некоторое время, дабы договориться насчет своего похода, и сие потому, что нашли такой след мавров, по каковому показалось им, что те не должны быть очень далеко; хотя и узнали, по протяженности следа, что тех было гораздо больше, нежели, как они ощущали, их силы могли выдержать, что заставило некоторых требовать, чтобы они вернулись, ибо то не было делать, кое следовало свершать.

— Теперь, — сказали другие, — здесь ничего больше не сделаешь: мы уже высадились, и постыдно было бы вернуться назад. Пусть возвращаются лодки, мы же пойдем вперед искать наших врагов, и да будет в руке Бога все, что с нами произойдет.

И из первых двадцати, что их было, шестеро возвратились в лодки, дабы отвести их к кораблям; четырнадцать же последовали вперед, сообразно тому, что, как, они обнаружили, след уходил вглубь. Однако их труд в ходьбе был недолог, ибо тотчас начала раскрываться первая засада, в каковой, верно, было до сорока мавров, вышедших на них весьма оживленно, как те, кто из-за своего превосходства ощущал, что имел победу в своих руках — не только из-за численности тех первых [мавров], каковое было больше, сколько из-за прочих, залегших в другой засаде, насчет коих они были уверены, что те придут им на помощь.

Однако, хотя мавры и имели такую уверенность, христиане не обратили к ним спин, но приготовили свое оружие и, как люди, лишенные всякого страха, ожидали прихода своих противников. Вследствие чего началось меж ними весьма великое сражение; и знайте, что копья и стрелы не ведали отдыха, и не встречали ни лат, ни кольчуг, о кои могли бы встретить препятствие (detenca). В поле не было камней, коими мавры могли бы в большой мере себе помочь, и так как они были безоружны, а христиане вкладывали всю свою силу в то, чтобы их ранить и убить, начали мавры ощущать себя разбитыми (magoados) и отдаляться от наших так далеко, как только могли.

И в сем сражении весьма потрудился один спальник Инфанта, звавшийся Мартин Перейра, щит которого был не менее утыкан оружием врагов, нежели дикобраз — иглами, когда ощетинивается (quando levanta suas penas).

ГЛАВА LXXIII. Как раскрылись [люди] из второй засады и как мавры были побеждены.

Не отступили мавры настолько далеко, чтобы сражение меж ними [и нашими] стало бы [оттого] менее великим; и сие было главным образом потому, что мавры ожидали помощи от второй засады — хотя и казалось им уже, что она задерживалась долее разумного. Все же вышли затем двадцать пять мавров, что залегли в оной засаде, коих громкие голоса весьма оживили сердца их компаньонов.

И вы уже должны ощутить, каков был труд наших христиан — столь малочисленных, оказавшихся посреди стольких врагов! Поистине, крепость их показала там себя весьма великою, ибо, хотя и были они уже утруждены и на них обрушилось такое [вражеское] подкрепление, они не изменили образа своих действий (suas contenencas) в том, в чем утвердились ранее; и, как отважные (ardidos) и добрые [мужи], начали сражаться, говоря друг другу, что пусть будет проклят тот, кто в подобном деянии повернет назад!

Мавры из первого сражения, хотя прежде и выказывали признаки побежденных, с великим мужеством возобновили бой, каковой была весьма великим меж ними [и нашими]; однако христиане наказывали их таким образом, что противники уже начинали страшиться их, не идя по доброй воле туда, где наших собралось более всего. Однако сие не придавало им сил, ибо не переставали от сего те и другие [мавры] получать смертельные раны, с коими весьма скоро преодолевали последний свой [жизненный] рубеж.

И в сем пребывали они вот так некоторую часть времени, пока мавры не узрели некоторых из своих компаньонов павшими, и почти большинство из них — раненными; вследствие чего ощутили, что чем более они пробудут [там], тем больше потерь понесут; и посему обратились в бегство.

Те же [из наших], что остались на каравеллах, хотя тотчас по первом столкновении и узрели своих товарищей в том сражении, положились на них (esforcaram-se em eles), думая, что им не понадобится помощь иная, нежели та, без коей никто из нас обойтись не может, scilicet, нашего Господа Бога, и весьма обрадовались той чудесной отваге, кою в них ощущали. Однако, увидев, как подходила вторая засада, они весьма убоялись, что те не смогут выстоять против них; посему они весьма скоро потрудились дать им помощь, однако, поскольку расстояние было большим, не смогли прибыть столь быстро к месту сражения.

И вскоре уже разбежались все мавры, однако по их следу не стали вести преследование, вследствие великого труда, доставшегося нашим, от коего они весьма устали.

И таким образом он возвратились вместе с прочими, явившимися им в помощь, дабы укрыться на кораблях и позаботиться о своих ранах, коих не многие избегли, великих и малых, каждый согласно своей счастливой доле.

Мавры, видя, что христиане уже возвращались, снова пришли к месту сражения, с намерением забрать одного из тех убитых, каковой, очевидно, почитался среди них за знатного. Видя их намерение, наши развернулись против них, дабы снова возобновить сражение; однако враги, наученные первым уроном, бросили убитого, коего уже несли, и бежали столько, сколько могли — таким образом, что нашим показалось необходимым возвратиться к своим кораблям, дабы дать отдых и лечение утружденным и раненным.

ГЛАВА LXXIV. О том, как Родригианиш и Диниш Диаш возвратились в королевство, и о том, что случилось с ними в пути.

И пусть уже говорил я прежде в сей хронике о благородных и великих деяниях, поистине не без причины прибавляю я труд сих четырнадцати ко славе всех добрых [мужей], ибо заслуга их достойна великой почести среди живущих, и еще более, думается мне, — перед ликом того Вечного Господа (коего центр, согласно сказанному Ермесом (Ermes)[396], пребывает во всяком месте непреходящим образом, а окружность не находится нигде), от коего души их получили блаженство во славе.

И дабы положить конец деяниям сих двух каравелл, я скажу в нескольких словах, что сразу после того, как было окончено сие сражение, капитаны договорились вернуться прямиком в королевство. Однако, прибыв к мысу Тира, они вместе решили высадить на землю нескольких людей, дабы увидеть, смогут ли составить еще некоторую добычу, хотя и наверно знали, что [сия] земля столько раз была обыскана.

И когда таким образом были высажены на пляж человек пятьдесят, они начали следовать вдоль берега, пока не нашли след людей, уходивший в глубь, в пустыню; и поскольку след показался им свежим, они предупредили о том своих капитанов, от коих получили приказ выделить среди себя нескольких, дабы те все время шли по следу вперед, пока не найдут мавров, его оставивших.

И поскольку земля была весьма ровной, мавры узрели наших издалека и начали убегать; и хотя весьма много бежали христиане следом за ними, но так и не смогли их настигнуть. Однако вышло так, что двое юношей из тех [наших] столкнулись с одним мавром, коего привели с собою как свидетельство великого своего труда.

И оттуда они совершили плавание прямиком в Лиссабон, где, заплатив инфанту его долю, получили от него почесть и милость.

ГЛАВА LXXV. Как каравелла Жуана Гонсалвиша Зарку прибыла в землю негров.

Остается мне еще рассказать о том, что случилось с каравеллою Жуана Гонсалвиша Зарку, каковой, на мой взгляд, как никто другой из посланных туда пребывал в сем деянии без надежды на прибыль, ибо все прочие, как вы уже слышали, помимо службы инфанту, имели заботу о собственной выгоде. Однако сей Жуан Гонсалвиш был человек благородный во всех своих деяниях; и посему пожелал, дабы мир узнал, что лишь ради того, чтобы послужить своему господину, собирался он приказать совершить то путешествие. И он снарядил одну весьма выдающуюся каравеллу, каковой капитаном сделал одного своего племянника, коего инфант взрастил при своем дворе и каковой звался Алвару Фернандиш; наказав ему, чтобы он не заботился ни о какой иной прибыли, кроме как о том, чтобы высмотреть и узнать любую новую вещь, какую сможет, и чтобы он не утруждался совершением высадок в земле мавров, но отправился бы прямым путем в землю негров, и чтобы оттуда и далее он прибавил в своем путешествии все, что только сможет[397], потрудившись явиться к инфанту, своему господину, с какою-нибудь новостью, которая, по его разумению, будет ему приятна.

Каравелла была хорошо снабжена провизией (bem abitalhada), люди, ее сопровождавшие, готовы были потрудиться, а Алвару Фернандиш был человек молодой и отважный. Они отправились в путь, твердо вознамерившись следовать намерению того, кто их туда послал. И так они плыли по тому великому морю Океану, пока не прибыли на реку Нил[398], о каковой узнав по знакам, о коих я уже говорил, взяли [в ней] две бочки воды, из коих одну привезли в город Лиссабон. И я не ведаю, пил ли в свои дни Александр, каковой был одним из монархов мира, воду, кою бы привозили ему столь издалека!

Отсюда они направились вперед, пока не прошли Зеленый мыс, за коим увидели один остров[399], на каковом высадились, дабы увидеть, найдут ли каких-нибудь людей, сохраняя, однако, при себе ту осмотрительность (resguardo), каковая, как они ощущали, пристала в подобном месте.

И, идя по острову, они нашли ручных коз, без каких-либо людей, что сторожили бы их, или жили бы в какой-нибудь части того острова. И тогда они взяли себе из них подкрепление, чему другие, согласно уже нами сказанному, нашли следы, когда прибыли на те острова, ибо сей Алвару Фернандиш был [там] первым; и поскольку иным образом поведать было нельзя, мы сказали вначале [о том путешествии] тем образом, каким вы уже слышали.

И оттуда они направились далее, до места, где находится пальма и то толстое дерево, о коем в других главах нами уже сказано, где был найден герб инфанта с его эмблемой и девизом.

Там они пришли к соглашению о том, чтобы пройти рядом с мысом (se irem lancar acerca do cabo), ибо могло случиться так, что к ним направились бы какие-нибудь алмадии, с коими они могли бы повести разговор — хотя бы знаками, ибо не было там иного туржимана.

И, находясь уже от мыса так близко, как, может быть, на треть лиги, они бросили якорь и отдохнули, согласно ими решенному. Однако немного времени пробыли они таким образом, как сразу с земли отчалили два челна, в коих шли десять гвинейцев, каковые тотчас взяли прямой путь к кораблю, как люди, шедшие с миром. И, находясь рядом, они сделали знак, прося поруки, каковая была им дана; и затем, без иной осторожности, вошли пятеро из них на каравеллу, где Алвару Фернандиш приказал устроить им всяческий прием, какой только мог, велев дать им есть и пить, вместе со всяким прочим добрым сопровождением (boa companhia), какое могло быть им оказано. И затем они отбыли с видимыми признаками великого удовлетворения; однако представляется, что воля их замыслила иное (as vontades al levariam concebido).

И как только они оказались на земле, они говорили с другими ее уроженцами обо всем, что встретили (toda a maneira que acharam), вследствие чего показалось им, что легко могли они их [наших] захватить. И с сим намерением отправились шесть челнов (barcos) с тридцатью пятью или сорока из них, приготовившимися, как люди, желавшие сражаться; однако, оказавшись вблизи, они возымели страх к тому, чтобы взойти на каравеллу, оставаясь так некоторую часть [времени] на удалении (estando assim arredados uma peca), не отваживаясь совершать никакого нападения.

И Алвару Фернандиш, видя, что они не осмеливаются до него добраться, приказал спустить на воду свою лодку, в каковой приказал поместиться восьми людям, наиболее годным, что он для сего нашел; и приказал, чтобы лодка оставалась с другой стороны каравеллы, таким образом, чтобы не оказалась узрена противниками, ожидая, пока они не подойдут к кораблю поближе. И оставались гвинейцы таким образом удаленными, пока один из тех челнов не возымел смелости подойти ближе, выдвинувшись среди прочих по направлению к кораблю; на каковом [челне] было пятеро храбрых и сильных гвинейцев, ибо как таковые выделялись они среди прочих в компании. И как только Алвару Фернандиш ощутил, что челн уже находился в таком месте, где лодка могла его настигнуть прежде, чем от других он получит помощь, приказал он, чтобы лодка поскорее выходила и шла на него.

И вследствие великого преимущества, каковое имеется в манере грести, весьма скоро оказались наши рядом с противниками; однако когда те увидели себя таким образом настигнутыми, не имея надежды на защиту, они бросились в воду; прочие же челны бежали к земле.

Однако в захвате тех [гвинейцев], которые таким образом плавали, достался нашим весьма великий труд, ибо те ныряли не хуже, чем бакланы (corvos marinhos), до того, что наши не могли ухватиться за них; хотя и захватили затем одного, однако не очень-то легко. Но пленение второго заставило их растерять всех прочих, ибо был он столь храбр, что два человека, хотя и бывшие достаточно сильными, так и не смогли поместить его в лодку, пока не взяли багор, коим поймали его поверх одного глаза, вследствие каковой боли он унял свою храбрость, позволив поместить себя внутрь лодки.

И с сими двумя они вернулись на корабль.

И поскольку Алвару Фернандиш ощутил, что, так как о нем уже знали, его пребывание в том месте уже не приносило пользы, но скорее могло ему навредить, он сказал, что желал идти далее вперед, дабы увидеть, найдет ли какую-нибудь новость, кою привезет инфанту, своему господину.

И, отбыв оттуда, они достигли одного мыса, где было много сухих пальм без ветвей; и тому мысу они дали название «мыс Мачт»[400].

И, идя вперед, приказал Алвару Фернандиш выйти в челне семи людям, каковым наказал идти таким образом вдоль побережья; вдоль какового двигаясь вперед, они увидели четверых гвинейцев, сидевших на берегу моря. И поскольку [люди] в лодке ощутили, что не были ими узрены, высадились шестеро из них, двинувшись так скрытно, как только могли; пока не оказались вблизи гвинейцев, коих начали преследовать, дабы захватить. И представляется мне, что сии гвинейцы были лучниками и ходили на охоту (andavam ao monte), убивая своих диких зверей (veacoes) при помощи [ядовитой] травы, так же, как в сей нашей Испании делают арбалетчики.

И, узрев наших, они поднялись весьма быстро и начали убегать, не имея времени зарядить луки; однако наши, сколь бы много ни бежали, так и не смогли захватить их, хотя порою и доставали; и сие оттого, что те ходят нагими и не имеют волос иных, кроме как весьма коротких — таких, за кои нельзя поймать добычу. И так они понемногу оторвались от наших, каковые, впрочем, взял у них луки, колчаны и стрелы, и много мяса кабанов, каковое те прежде поджарили.

И среди сих животных, коих они таким образом нашли, было одно, похожее на оленуху (cerva), каковое те гвинейцы водили с корзинкою (cofinho) во рту, дабы не есть; и, как могли уразуметь наши, они водили его таким образом как приманку (anegaca), дабы привлекать к себе (por lhe aguardarem) других диких зверей податливостью (mansidade) сего [зверя][401]; и поскольку они [наши] узрели его таким прирученным, они не пожелали его убивать.

И они возвратились к кораблям, где приняли совет возвратиться в королевство, отправившись прямиком на остров Мадейру, а оттуда в город Лиссабон; в каковом встретили инфанта, от коего получили достаточно милостей, от доброй доли коих не остался в стороне Жуан Гонсалвиш, вследствие доброй воли, коею был подвигнут на то, чтобы послужить ему в том деянии.

И сия была каравелла, что в сем году прошла далее, нежели все прочие, что ту землю проходили.

ГЛАВА LXXVI. В коей автор начинает речь об образе сей земли.

Добро будет, коли мы теперь оставим немного в стороне сии вещи и перейдем к распределению тех земель, где наши люди странствовали в ходе тех трудов, о коих мы уже говорили, дабы вы смогли получить знание о заблуждении, в коем бывшие до нас неизменно жили, страшась пройти тот мыс, из страха перед теми вещами, о коих мы говорили в начале сей книги; и дабы мы узрели также, сколь великой славы заслуживает наш принц, вынесший свои сомнения пред лицом не только нас, ныне живущих, но также всех прочих, коим предстоит явиться во времена грядущие.

И поскольку одною из вещей, про каковые они говорили, будто бы те препятствовали проходу в те земли, являлись имевшиеся там весьма великие течения, каковых вследствие никакому кораблю не было возможности совершить плавание по тем морям, то теперь имеете вы ясное знание о первоначальной их ошибке, ибо видели, как корабли уходили и возвращались столь же безопасно, как в любой части иных морей.

Говорили также, будто бы те земли были песчаными и без какого-либо населения. И верно то, что насчет песков они не обманулись вовсе, но все же [пески имелись] не в таком количестве; что же до населения, то ясно видели вы противное [тому], ибо тамошних жителей зрели вы каждый день пред вашими очами, хотя поселения их большею частью суть деревни, а не поселки, ибо от мыса Божадор до королевства Тунисского из поселков и мест, укрепленных для защиты, найдется всего до пятидесяти.

Обманывались они также насчет глубины моря, ибо на картах у них значилось, что берега были столь низкими, что в одной лиге от земли воды было не более, чем на одну морскую сажень, чему было обнаружено противное, ибо корабли имели и имеют достаточную глубину для своего плавания, не считая некоторых отмелей; и таким образом были основаны на некоторых косах эссаканы (essacanas)[402], согласно тому, что вы найдете на навигационных картах, кои приказал составить инфант[403].

В земле негров нет иного огороженного места, кроме лишь того, что они зовут Оаден (Oadem)[404], и нет поселения, кроме некоторых, что находятся у кромки моря, [состоящих] из соломенных домов, кои были обезлюжены теми кто ходил туда на кораблях сей земли [Португалии]. Верно то, что [та] земля обыкновенно бывает населена, однако жизнь ее протекает не иначе, как в палатках и алкитанах (alquitoes)[405], какие бывают у нас, когда случается нашим принцам путешествовать с войском; что было подтверждено теми, кто был там захвачен, а также Жуан Фернандиш, о коем мы уже говорили, поведал о сем немало. Все их основное занятие и труд состоит в охране своих стад, scilicet, коров, овец, коз и верблюдов; и почти каждый день они меняют свои стоянки, ибо самое большее, сколько могут отдохнуть на одном месте, это дней восемь. И некоторые из тех принципалов имеют [в своих стадах] ручных кобыл, от коих получают коней, хотя и весьма немногих.

Пища их большею частью состоит из молока, а в некоторых случаях — небольшого количества мяса и семян диких трав, кои они собирают в тех горах; и говорили некоторые из побывавших там, что сии травы напоминают просо сей земли [Португалии], однако их там не встречается много[406]. Когда им удается достать некоторое количество зерна, то, говорят, они едят его с тем же отношением, с каким мы в сей земле едим конфеты[407]. И много месяцев в году как они, так и их лошади и собаки не поддерживают себя ничем больше, кроме как питием молока. Те же, кто живет на берегу моря, не едят ничего другого, кроме лишь рыбы, все, по обыкновению, — без хлеба и без чего-либо иного, не считая воды, кою пьют, и в основном едят сию рыбу сырою и сушеною.

Одежда, кою они носят, суть накидки (almexias) из кожи и также сделанные из нее шаровары; некоторые из достойных, однако, имеют алкисэ (alquices), и некоторые избранные, кои стоят выше почти всех прочих, имеют хорошее платье, как другие мавры, и добрых лошадей, и добрые седла, и добрые стремена; однако сих весьма мало.

Женщины носят алкисэ, каковые суть нечто вроде плащей, коими они закрывают лица; и на том разумеют они, будто закончили укрывать весь свой срам, ибо тела оставляют совсем нагими. «Истинно то, — говорит тот, кто объединил эту историю, — что сия есть одна из вещей, по коим можно узнать о великом их скотстве[408], ибо коли сколь-нибудь мало рассудка нашлось бы у них, они последовали бы природе, укрывая лишь те части, каковые, как она указала, должны быть укрыты, ибо зрим мы, естественным образом, что в каждом из тех срамных мест поместила она заграждение из волос, показывая, что желала их прикрыть; и также полагают некоторые натуралисты, что коли оставить так те волосы, они вырастут настолько, что спрячут все места вашего срама».

И жены тех достойных носят золотые серьги и кольца, и равно иные драгоценности.

ГЛАВА LXXVII. О вещах, что случились с Жуаном Фернандишем.

Дабы помочь себе в познании сих вещей, скажем в сем месте о том, что случилось с Жуаном Фернандишем[409] в сей земле в те семь месяцев, что он пребывал там ради службы сеньору инфанту, как вы уже слышали.

Каковой [Жуан Фернандиш], оставшись там во власти родичей того мавра, коего в сию землю [Португалии] привез Антан Гонсалвиш, был уведен ими вместе со своим платьем и бисквитами, и некоторым зерном, что у него оставалось, а также со своим носильным бельем; каковые вещи были у него все отняты против его воли, и был ему дан [взамен] лишь один алкисэ, каковой носил каждый из прочих мавров.

И те, с кем он таким образом остался, были овчарами; и они отправились в землю вместе со своими овцами, и он вместе с ними[410].

И он говорил, что сия земля[411] вся песчаная, без какой-либо травы, не считая долин (vagens) или низин, имеющих некоторую траву, от коей стада получают свое слабое поддержание; однако [сия земля] имеет холмы и горы все из песка.

И сия земля идет от Тагаоса (Tagaoz)[412] до земли негров и смыкается со Средиземным морем, у предела королевства Тунисского, к Мондебарки (Mondebarque). И оттуда простирается вся земля такою же, как сия, о коей мною уже сказано, до Средиземного моря и негров, и до Александрии, каковая [земля] вся населена народом пастухов — там более, там менее, согласно имеющимся у них пастбищам. Нет в ней и деревьев иных, кроме малых, таких как дурман (figueiras do Inferno) или колючий кустарник, и в некоторых местах есть там пальмы[413]. И вся вода — из колодцев[414], ибо нет каких-либо проточных вод, кроме как лишь в очень немногих местах. Ширина же той земли будет лиги три, а длина — тысячу, на каковом [пространстве] нет в ней иных благородных мест, кроме как Александрия и Каир.

Письмо, коим они пишут[415], и язык, на каковом говорят, не таковы, как у прочих мавров, но иного вида; однако же все [сии мавры] принадлежат к секте Мафамеда и называются аларви, азенеге и барбары[416]. И все путешествуют так, как я уже сказал, scilicet, в палатках, со своими стадами, там, где им угодно, без какого-либо уложения, власти или правосудия; каждый бродит лишь так, как желает, и творит то, что ему угодно, и в том, в чем может. Сии [мавры] воюют с неграми более грабежом, нежели силою, ибо не обладают против них подобающей мощью[417]. И в их землю приходят некоторые мавры, и сим они продают тех негров, коих приобретают таким образом, через грабеж; или же отвозят их в Мондебарки, что лежит по ту сторону королевства Тунисского, для продажи прибывающим туда христианским купцам в обмен на хлеб и некоторые иные вещи[418], как ныне делают на Золотой реке, согласно тому, что в дальнейшем будет поведано.

И добро будет вам знать, что во всей земле Африканской, каковая лежит от Египта до заката, мавры не имеют королевства иного, нежели королевство Фец, в каковом лежат королевства Марокко и Тафелети (Tafelete) [Тафилет], а также королевство Тунис, в коем находятся королевства Тремесен (Tremecem) [Тлемсен] и Бугия. Всею же прочею землей владеют сии аларви и азанеге, каковые суть пастухи конные и пешие и странствуют по полям, как мною уже сказано. И говорят, что в земле негров есть иное королевство, называемое Мели (Meli); однако сие не есть правда[419], ибо они привозят негров из того королевства и продают их так же, как и прочих, что подтверждает то, что, если бы то были мавры, они бы не продавали их так.

И, возвращаясь к тому, что случилось с Жуаном Фернандишем, каковой отправился с теми овчарами, то он говорил, что, когда путешествовал с ними по тем пескам, много раз бывало так, что ему недоставало молока. И случилось так, что в один день проходили там двое конных, направлявшихся туда, где пребывал тот Ахуди Мейман, о коем мы уже выше говорили; каковые спросили у того Жуана Фернандиша, не хотел ли бы он отправиться туда, где находился тот мавр.

— Сие мне весьма угодно, — молвил Жуан Фернандиш, — ибо имею я известия о том, что он человек благородный, и хочу отправиться взглянуть на него, дабы познакомиться.

Тогда другие поместили его верхом на верблюда, и начали идти туда, где, как им думалось, пребывал тот мавр. И столько шли они, что у них закончилась вода, кою они везли, вследствие чего на протяжении трех дней они не пили ни разу. И он говорил, что они узнают край, где есть люди, не иначе, как обращая очи к небу[420], и там, где узрят они летающими воронов и хуссу-франку (hussos francos)[421], там, разумеют они, и находятся люди, ибо во всей той земле нет иного четкого пути, кроме как лишь вдоль кромки моря. И говорил тот Жуан Фернандиш, что те мавры, с коими он шел, определяли направление не иначе, как по ветрам, — так, как делают в море, — и по тем птицам, что мы уже сказали.

И так шли они столько по той земле, перенося свою жажду, пока не прибыли туда, где был тот Ахуди Мейман, со своими сыновьями и прочими, его сопровождавшими, коих всех было до ста пятидесяти человек; каковому Жуан Фернандиш отвесил свой поклон. И мавр принял его весьма добро, велев давать ему того продовольствия, коим он себя поддерживал, scilicet, молока, да таким образом, что тот, к тому времени, когда был забран каравеллами, стал необыкновенно тяжел (comunalmente pensado) и имел добрый цвет [кожи].

Он говорил, что знои той земли весьма велики, и также [велики] крупинки песков; и [что] много пеших людей, и, соответственно, мало конных, ибо остальные не привычные к пешей ходьбе ездят на верблюдах, из коих некоторые — белые и проходят в день по пятьдесят лиг[422]. И сих верблюдов имеется там большое изобилие, не только в особенности белых, но всякого цвета; и [он говорил,] что равным образом есть там много стад, хотя пастбища так малочисленны, как мы уже сказали.

И он говорил, что есть у них пленники негры, а у достойных — в избытке золото, кое привозят из той земли, где живут негры; и что есть в той земле много эму и оленей, и газелей, и множество куропаток, и множество зайцев; и что ласточки, что отсюда отбывают зимою, отправляются туда зимовать на тех песках (я думаю, что по причине жары), и также отправляются туда другие малые птицы; но что аисты переправляются в землю негров, где поддерживают себя всю зиму.

ГЛАВА LXXVIII. О лигах, что сии каравеллы инфанта преодолели за мысом, и об иных разнообразных вещах.

Было мнение среди многих людей Испании, а также иных краев, что те большие птицы, что зовутся эму, не высиживают яйца, но что так, как кладут они их в песок, так и оставляют; чему было обнаружено весьма противное, ибо они откладывают по двадцать и тридцать яиц и высиживают их так же, как и прочие птицы.

И говорят, что вещи, от продажи коих в той земле могут получить прибыль живущие торговлею, суть те негры, коих они имеют много, ибо похищают их; и золото, кое они получают из земли тех [негров]; и кожи, и шерсть, и масло, и также сыры, коих там множество; и также финики в великом изобилии, кои они получают извне, и амбра, и мускус, и смола (anime)[423], и ворвань, и кожи тюленей, коих имеется множество на Золотой реке, как вы уже слышали.

И можно достать там что-нибудь из товаров Гвинеи, каковые весьма многочисленны и весьма хороши, как в дальнейшем будет написано.

И было обнаружено, что до сей эры тысяча четыреста сорок шестого года от рождения Иисуса Христа побывала в тех краях пятьдесят одна каравелла; однако об общем количестве всех мавров, ими захваченных, мы скажем в конце сей первой книги.

И прошли сии каравеллы за мысом четыреста пятьдесят лиг.

И, как обнаруживается, все то побережье идет к югу, со многими мысами, согласно чему сей наш принц велел дополнить морскую карту.

И надлежит знать, что то, что знали наверняка о побережье великого моря, достигало шестисот лиг[424], и к ним были добавлены сии четыреста пятьдесят; и то, что было показано на карте мира относительно сего побережья, не было правдою, ибо его рисовали не иначе, как наугад. Однако сие, то, что ныне помещено на карты, было увидено очами, как вы уже слышали[425].

ГЛАВА LXXIX. Коя говорит об острове Канария и об образе жизни на нем.

Представляется мне, что о многих вещах подобает мне сделать сообщение в сей книге; ибо, коли я скажу о них столь кратко, останется желание у читающих историю узнать об их подробностях, по коим они могли бы прийти к исчерпывающему знанию о них.

И поскольку в начале сей книги я сказал о том, как инфант дон Энрики послал к островам Канарии, и затем поведал, как корабли отправились на них, дабы составить некоторую добычу, я хочу сейчас показать, сколько есть тех островов, и какого они народонаселения, а также об обычаях их веры и затем обо всех вещах, к ним принадлежащих.

И, согласно найденному мною в старинных записях, во времена когда в Кастилии царствовал король дон Энрики [Энрике], сын короля дона Жуана [Хуана] Первого (того, что был побежден в битве при Алжубарроте), один дворянин из Франции, звавшийся моссе Жуан ди Ботанкур [месье Жан де Бетанкур], будучи человеком благородным и католиком и желая сослужить службу Богу, узнав о том, что сии острова принадлежали неверным, отбыл из своей земли с намерением их завоевать. И, прибыв в Кастилию, он получил еще больше кораблей и людей, чем вез; и отправился к ним [островам], где ему выпало достаточно труда при их завоевании. Однако же он, наконец, покорил три [острова], четыре же остались не завоеваны.

И так как моссе Жуан уже издержал свое продовольствие и деньги, что вез, ему оказалось необходимо вернуться в свою землю, с намерением прибыть еще раз, дабы завершить завоевание всех [островов]; и он оставил капитаном на тех трех, кои он прежде уже завоевал, одного своего племянника, по имени мисе Масиоти [месье Масиот][426]. Однако мисе Жуан, оказавшись во Франции, более не вернулся в сию землю [Канарии], вследствие чего говорили иные, будто он занемог тяжкими недугами, кои воспрепятствовали ему вернуться вновь, дабы завершить доброе свое намерение; другие говорили, что он был удержан (fora embargado) королем Французским по причине войн, в коих тот пребывал, в связи с коими тому была потребна его помощь. Вследствие чего оный мисе Масиоти остался там затем на долгое время, пока не отправился на остров Мадейру, как в дальнейшем будет поведано.

И население сих трех островов, ко времени составления сей книги, распределяется следующим образом: на острове, называемом Лансароти [Лансароте], проживают шестьдесят человек; и на острове Форти-Вентура [Фуэртевентура] — восемьдесят; и на ином, называемом Ферру [Ферро] будет человек двенадцать. И сии суть три [острова], завоеванные тем великим сеньором из Франции. И все сии их жители суть христиане и совершают промеж себя святые службы, имея церкви и священников.

Но есть там также иной остров, называемый Гомейра [Гомера], каковой потрудился завоевать мисе Масиоти с некоторыми кастильцами, коих он взял в свою компанию; и они не смогли завершить его завоевание, хотя среди тех канарцев [острова Гомейра] и есть некоторые христиане. И на сем [острове] будет человек семьсот населения.

На другом острове, Палма [Пальма], проживают пять [сотен] человек.

И на шестом острове, каковой есть Танарифи [Тенерифе] или Адский (ибо имеет на вершине расселину, из каковой всегда исходит огонь), проживают шесть тысяч воинов.

Седьмой остров называют Гран-Канария, на каковом будет тысяч пять воинов.

Сии три [острова] с начала мира никогда не были завоеваны; однако на них было уже взято [в плен] много людей, от коих узнали почти все обычаи их жизни. И поскольку они показались мне весьма отличными от обычая прочих людей, я желаю здесь немного поговорить о сем, дабы те, что от Господа возымели такую благодать, каковой вследствие пребывают вне подобного скотства, восславили за сие Господа, коему угодно было сотворить все вещи столь различным образом. И те, что в святом законе Христовом пребывают и вследствие любви к Нему желают испытать некоторую суровость жизни, найдут для сего великое мужество, дабы добро то выдержать, когда вспомнят о том, что сии суть люди и что они проводят столь тяжкую и суровую жизнь к своей радости и удовольствию.

Из всех сих островов, кои я уже назвал, Гран-Канария есть наибольший; каковой [остров] имеет в окружности лиг тридцать шесть. Жители его от рождения (de nacao) смышлены, однако не очень надежны (de pouca lealdade). И они ведают, что есть Бог, от коего добро творившие добро получат, противные же получат зло. И они имеют промеж себя двух [вождей], из коих одного называют королем, а другого — герцогом; однако все управление (regimento) островом лежит на неких рыцарях, [число] коих не должно быть менее ста девяноста и не достигать двухсот. И после того как умрут пятеро или шестеро, прочие рыцари собираются и выбирают столько же из тех, что также являются сыновьями рыцарей, ибо они не должны выбирать других; и они ставят тех на место умерших, таким образом, чтобы число всегда было полным. И некоторые говорят, что сии суть из самых благородных, какие только известны, ибо всегда происходили из рода рыцарей, не смешиваясь с чернью. И сии рыцари знают свою веру, о коей прочие не ведают ничего — они говорят, что веруют лишь в то, во что верят их рыцари.

И всех невинных девушек долженствует им [рыцарям] обесчестить (romper). И после того, как один из рыцарей спит с девушкою, ее может тогда отдать замуж ее отец или он сам, за того, кого ему будет угодно. Но прежде, чем они спят с ними, они откармливают их молоком до того, что кожа у них покрывается складками, как делают фиги (ибо худую [девушку] они не почитают столь же доброю, как толстую), поскольку они говорят, что так у них расширяется утроба, дабы им делать больших детей. И после того, как она становится таковою, ее показывают нагой тем рыцарям; и тот, кто желает ее растлить (corromper), говорит ее отцу, что она уже достаточно толстая. И отец или мать заставляют ее ходить в море несколько дней, в определенное время каждый день, и она избавляется таким образом от того излишнего жира; и тогда ее отводят к рыцарю, а после того, как она растлена, ее отец забирает ее к себе домой.

Сии [канарцы] ведут сражение камнями, без иного оружия, не считая лишь короткой дубинки, дабы бить ею [в ближнем бою]. И они весьма храбры и сильны в бою, по причине земли, где имеется много камней; и они добро защищают свою землю.

Все ходят нагими, и носят лишь вилообразную повязку (forcadura) из разноцветных пальмовых ветвей вокруг [чресел] вместо шаровар, каковая укрывает у них срам; и много есть таких, что их не носят.

Нет у них ни золота, ни серебра, ни денег, ни драгоценностей, ни иных предметов искусства (cousas de artelharia), кроме лишь некоторых небольших вещей, изготовляемых ими при помощи камней, кои они используют вместо резаков; и так же они строят дома, в коих живут. Все золото и серебро и также всякий другой металл держат они в пренебрежении, почитая за глупость, ежели кто-нибудь вожделеет их; и обыкновенно нет среди них никого, кто бы не разделял мнения прочих. Равно и ткани любого вида не доставляют им ни большого, ни малого удовольствия, но, напротив, они насмехаются над всяким, кто их ценит, как поступают в случае золота, серебра и всех прочих вещей, о коих я уже сказал. Весьма ценят они лишь железо, каковое обрабатывают (corrigem) при помощи тех камней, делая из него крючки для рыбной ловли.

Есть у них пшеница и ячмень, однако недостает им разумения делать хлеб; они делают лишь муку, каковую едят с мясом и маслом. И есть у них много фиг и драконовой крови, и фиников (хотя и плохих), и трав, кои они едят. И имеют овец, коз и свиней в изобилии.

И их пять тысяч воинов, как я уже сказал.

Бороды они бреют не иначе, как камнями.

Иные из них зовутся христианами, и после того как инфант послал туда дона Фернанду ди Каштру со своим флотом, в коем тот вез две тысячи пятьсот человек и сто двадцать лошадей, многие из них сделались христианами; и поскольку дон Фернанду побоялся, что ему недостанет продовольствия, кое он вез, они [наши] вовсе перестали их завоевывать. И затем пожелал инфант послать туда снова, и вмешался по сему [поводу] король Кастильский, говоря, что они подлежали его завоеванию (что поистине не есть так); каковому случаю благодаря осталось незавершенным столь добродетельное дело, каковым было приведение сих людей к жизни в законе Христовом. И был сей флот послан туда в года Христа тысяча четыреста двадцать четвертый.

[Жители] сего острова почитают за великое зло убивать плоть [животных] или свежевать ее; и посему, коли могут достать извне какого-нибудь христианина, то весьма радуются иметь его своим мясником. И когда они не могут раздобыть стольких, скольких хватило бы им для сего занятия, они ищут среди наихудших, что есть на острове, дабы вручить им сию обязанность, — тех, до коим нет дела никаким женщинам, и с коими не едят мужчины, ибо они для них еще хуже, нежели для нас прокаженные.

Огонь они разжигают палками, тря одну из них об другую.

С отвращением (nojosamente) растят матери детей своих, вследствие чего кормление грудных младенцев большею частью совершается выменем коз.

ГЛАВА LXXX. Коя говорит об острове Гомейра.

Сражение [жителей] острова Гомейра ведется маленькими палками, такими, как стрелы, острыми и обожженными на огне.

Они ходят нагими, без ничего, и мало сего стыдятся. Они насмехаются над одеждами, говоря, что они суть не что иное, как мешки, в кои забираются люди.

У них имеется лишь немного ячменя и мяса свиней и коз — всего [этого], однако, мало. Обыкновенно их еда — молоко и травы, как у зверей, и корни тростника, и в редких случаях — мясо. Они едят вещи мерзостные и грязные, такие как крысы, блохи, вши и клещи, все почитая за добрую пищу.

Они не имеют домов, но живут [вместо того] в пещерах и хижинах.

Женщины среди [них] (acerca) общие, и когда кто-нибудь приходит туда, где пребывает другой, тот тотчас дает ему жену в знак гостеприимства; и почитают за худое, когда кто-нибудь совершает противное[427]. И посему среди них не наследуют сыновья, но лишь племянники, сыновья их сестер.

Большую часть времени проводят они в пении и плясках, ибо вся их радость — это отдых без труда. С блудом (fornizio) связывают они все свое блаженство, ибо не обучены закону и верят лишь, что есть Бог.

Их будет семьсот воинов, каковые имеют одного герцога и нескольких вождей (cabeceiras).

ГЛАВА LXXXI. Об Адском острове или Танарифи.

Лучшую жизнь, представляется мне, нахожу я среди тех жителей Адского острова, ибо они в избытке обеспечены пшеницей, ячменем и овощами, со множеством свиней, овец и коз, и ходят, одевшись в шкуры. Однако у них нет домов — только хижины и пещеры, где они проводят свою жизнь.

И они прячут внутрь свое естество (suas naturas), как делают лошади; каковое вытаскивают не иначе, нежели когда им предстоит делать детей или излить воду. И не менее почитают они за зло ходить иным образом, нежели мы здесь почитаем [дурными] тех, кто ходит без малых одежд.

Их бой ведется палками, сделанными из сердцевины сосны в виде больших дротиков, весьма острыми, обожженными и сухими.

И их — восемь или девять групп (bandos), и в каждой есть король, какового они всегда должны возить с собою, даже если к нему придет смерть, до тех пор, пока другому — тому, что сменяет его на царстве, — не доведется [также] умереть; таким образом, они всегда возят с собою одного мертвого и одного живого [короля]. И когда, таким образом, другой умирает, и есть два мертвеца, а им необходимо оставить одного, — они, согласно своему скотскому уложению, или, правильнее скажу я, обычаю, относят его к некой пропасти, откуда сбрасывают; и тот, кто несет его на спине, говорит, сбрасывая его, что он отправляется к спасению.

И сии [канарцы] суть люди сильные и бесстрашные, и имеют настоящих жен, и живут более как люди, нежели иные из сих прочих [канарцев]. Они сражаются одни с другими, что есть их основная забота; и верят, что есть Бог.

ГЛАВА LXXXII. Об острове Палма.

Жители сего острова Палма не имеют ни хлеба, ни овощей, но лишь овец, молоко, и травы, и сим поддерживают себя.

Не умеют они познавать Бога и не знают никакой веры, но лишь думают, что верят. Подобно иному скоту, они весьма звероподобны.

И говорят, что у них есть некие [люди], что зовутся королями.

И их бой ведется палками такими же, как и у [жителей] Танерифи, не считая того, что там, где должен идти железный наконечник, они снабжают их одним острым рогом, а на втоке — другим, однако не таким острым, как на конце.

Нет у них никакой рыбы, и не едят ее [жители] сего острова. И, в противоположность тому, что делают [жители] всех прочих островов, кои ищут способа ее раздобыть и пользуются ею в своем пропитании, лишь сии [канарцы] не едят ее и не трудятся ради того, чтобы ее добыть.

И будет его [острова Палма] жителей человек пятьсот, что есть великое чудо, ибо они столь малочисленны и с начала мира никогда не были завоеваны; чем доказывается, что все вещи таковы лишь, какими Бог желает, чтобы они были, и [свершаются] во времена и сроки, какие Ему угодно.

ГЛАВА LXXXIII. Как был заселен остров Мадейра, а также прочие острова, что есть в том краю.

Поскольку поведал я в пятой главе сего труда (где говорил об особых вещах, что свершил инфант ради службы Богу и славы королевства), что среди прочих дел, прежде им свершенных, было заселение островов, я желаю поведать здесь вкратце об оном заселении, тем более, что в сих предшествующих главах я сказал уже об островах Канарии.

И было так, что в доме инфанта пребывали два знатных оруженосца, взращенных тем сеньором, люди молодые и [годные] для многого; каковые после возвращения инфанта со снятия осады Сеуты (когда была она осаждена соединенною мощью тех мавританских королей, как мы уже говорили), просили его направить их таким образом, чтобы могли они содеять [что-нибудь] ради своей почести, как люди, весьма того желавшие, коим казалось, что время их будет дурно растрачено, коли не потрудятся они над каким-нибудь делом посредством своих тел.

И инфант, видя их добрую волю, велел им приготовить барку, в коей они двинулись бы войною (fossem de armada) на мавров, направив их таким образом, чтобы они отправились на поиски земли Гвинейской, каковую он уже имел желание послать разыскать[428].

И так как Бог желал послать столько добра сему королевству, и также многим иным краям, Он вел их таким образом, что при противной погоде они прибыли на остров, ныне называемый Порту-Санту, что лежит рядом с островом Мадейра; каковой [остров Порту-Санту] может достигать семи лиг в окружности.

И пробыв там таким образом несколько дней, они хорошо осмотрели остров, и представилось им, что великая польза будет от его заселения.

И, возвратившись оттуда в королевство, они говорили о сем с инфантом, поведав ему о том, сколь добра была земля, и о желании, кое имелось у них относительно ее заселения; что инфанту оказалось весьма угодно, и он тотчас же повелел им приобрести все вещи, кои им подобали для возвращения на оный остров. И когда они пребывали таким образом в сем труде, готовясь к тому, чтобы отбыть, присоединился к их компании Бартоломеу Перештрелу, каковой был дворянином дома инфанта дона Жуана; каковые [три мужа], приготовив все свои вещи, отбыли, держа путь к оному острову.

И случилось так, что среди вещей, кои они везли с собою, чтобы высадить (lancarem) на оном острове, была также одна крольчиха, каковая была дана Бартоломеу Перештрелу одним его другом, и ехала крольчиха беременною в одной клетке; и привелось ей родить в море, и, таким образом, все было привезено на остров. И когда они разместились в своих хижинах, чтобы устроить себе дома, они отпустили ту крольчиху вместе с ее детьми для размножения; каковые в весьма короткое время умножились настолько, что заполонили у них всю землю, таким образом, что они не могли сеять ничего, что бы те им не портили. И тому надлежит весьма дивиться, ибо они нашли, что, прибыв туда на следующий год и убив их величайшее множество, они, однако же, не нанесли им урона; по каковой причине оставили остров и перебрались на другой, Мадейру, каковой будет сорока лиг в окружности и находится в двенадцати лигах от Порту-Санту. И там остались двое, scilicet, Жуан Гонсалвиш и Триштан, а Бартоломеу Перештрелу возвратился в королевство.

Сей второй остров они нашли добрым, в особенности из-за весьма благородных проточных вод (aguas corredias), кои отводят для орошения любой части, какую желают. И они начали совершать там свои засевы, весьма великие, от коих прибыли у них весьма обильные всходы. И затем они увидели, что земля имела добрый климат и была здоровой, и имелось в ней множество птиц, коих в самом начале они брали руками; и также множество иных добрых вещей (bondades), кои они нашли на том острове.

Таким образом, они дали знать обо всем инфанту, каковой тотчас потрудился послать туда других людей, и утварь (corregimento) для церкви вместе с ее клириками; таким образом, что в весьма короткое время большая часть того острова была использована.

И инфант, принимая во внимание, что те два человека стояли в начале его [острова] заселения, вручил им основное управление островом, scilicet, Жуану Гонсалвишу Зарку, каковой был человеком благородным и стал рыцарем при осаде Танжера, в битве, кою выиграл там инфант одним четвергом, о каковой в истории королевства делается более пространное упоминание; и сей Жуан Гонсалвиш [к тому времени] побывал уже в иных весьма добрых делах, в особенности при снятии осады Сеуты, в разгроме мавров, свершенном в день прибытия. И сему [Жуану Гонсалвишу] дал инфант управление над тем островом в той его части, что зовется Фуншал; другую же часть, называемую Машиту [Машику][429], дал он Триштану, каковой также стал рыцарем в одном конном сражении (cavalgada), состоявшемся при Сеуте; [и был он] человек бесстрашный, однако не столь благородный во всех прочих вещах, как Жуан Гонсалвиш.

И состоялось начало заселения сего острова в год от рождения Иисуса Христа тысяча четыреста двадцатый; каковой [остров] ко времени написания сей истории был умеренно населен, ибо было на нем сто пятьдесят жителей, помимо прочих людей, что там имелись, таких, как торговцы, и неженатые мужи с незамужними женами, и юноши, и отроки с отроковицами, уже родившиеся на оном острове; и также клирики и монахи, и прочие, что прибывают и отбывают за своими товарами и за вещами, без коих нельзя обойтись на том острове.

И в эру тысячи четырехсот сорока пяти лет послал инфант одного рыцаря, что звался Гонсалу Велью, бывшего командором в ордене Христа, каковой отправился заселять два других острова, что удалены от тех на сто семьдесят лиг к северо-западу; и один из [островов] начал приказывать заселять инфант дон Педру, с одобрения своего брата; однако вскоре воспоследовала его смерть, вследствие чего остался затем [тот остров] инфанту дону Энрики; и сему острову дал инфант дон Педру название Сан-Мигел, вследствие особого почитания, каковое имел он к тому святому[430].

И также приказал инфант дон Энрики возвратиться на остров Порту-Санту Бартоломеу Перештрелу (того, что вначале отправился с Жуаном Гонсалвишем и Триштаном), дабы он отправился заселять его; однако при множестве кроликов, каковые почти бесчисленны, нельзя на нем возделывать землю — разводится лишь там много скота и собирается драконова кровь, кою привозят для продажи в сие королевство, и также отвозят во многие другие края.

И он приказал высадить скот на другом острове, что находится в семи лигах от острова Мадейра, с намерением приказать заселить его, как и прочие; каковой называется остров Дезерта.

И из сих семи островов четыре такого же размера, что и остров Мадейра, а три — меньше.

И вследствие приумножения ордена Христа, коего управителем инфант был ко времени оного заселения, он передал оному ордену все церковные доходы (espiritual) острова Мадейра и острова Порту-Санту, а также все церковные и мирские (temporal) доходы другого острова, коего командором сделал он Гонсалу Велью; и в придачу с острова Сан-Мигел он оставил ему десятину и половину сахарных плантаций (acucarais).

ГЛАВА LXXXIV. Как инфант дон Энрики испросил у короля права на Канарию.

В год тысяча четыреста сорок шестой стал инфант приказывать отправлять свои корабли, дабы вернуться к своему завоеванию; однако прежде, нежели свершить что-либо в сем деле, он просил инфанта дона Педру, своего брата, каковой в то время управлял королевством от имени короля, чтобы тот дал ему свою грамоту, в каковой наложил бы запрет на всех уроженцев сих королевств, с тем чтобы никто из них не возымел дерзости отправляться к островам Канарии вести войну или заниматься торговлей без повеления оного инфанта. Каковая грамота была ему предоставлена и, сверх того, была ему дарована милость на пятую часть от всякой вещи, кою оттуда доставят (что было весьма справедливо предоставлено, принимая во внимание великие издержки, кои тот благородный принц прежде понес в связи с оным завоеванием). И хотя мы находим текст той грамоты приведенным в первой книге, написанной Афонсу Сервейрой, по каковой мы следуем сей истории, мы не заботимся о том, чтобы переписать ее, ибо то не есть вещь новая для всякого разумеющего человека — видеть подобные писания, так как ведаем мы, что стиль их столь общ, что более вызовет скуки у читателей, нежели желания узреть обычные их суждения[431].

ГЛАВА LXXXV. О том, как возвратилась каравелла Алвару Дорнелаша, и о канарцах, что он взял.

Теперь в сей главе подобает вернуться к деянию Алвару Дорнелаша, про коего мы написали, что он оставался на островах Канарии; каковой со стыдом позволил оставить себя там, поскольку казалось ему, что его будут порицать (receberia prasmo), коли вернется он в королевство без какой-нибудь добычи, по коей можно будет узнать о некоторой доле его труда.

И было так, что Афонсу Марта привел его каравеллу, как мы уже сказали; каковая была отправлена к островам Мадейры, куда оный Алвару Дорнелаш послал с тем, чтобы взять им продовольствия (bitalha) по цене, что будет получена от продажи двух канарцев, коих он в ней послал; тех же, у кого он взял их взаймы, ему оставалось удовлетворить товарами, равными им по стоимости. Но по случаю погоды она [каравелла] не смогла пристать к островам и была вынуждена войти в устье Лиссабона, где в это время года пребывал некий Жуан Дорнелаш, оруженосец короля, человек дворянского сословия, взращенный при дворе короля дона Жуана и короля дона Дуарти, кузен сего Алвару Дорнелаша, о коем мы говорили; каковой вместе с ним имел одинаковое владение оною каравеллой, и оба имели намерение отправиться в ней; только, что касается времени первого отбытия, то Жуан Дорнелаш получил приказ короля, коим тот повелевал ему прекратить на то время сие путешествие, ибо столь необходима была его служба.

Когда тот оруженосец увидел таким образом каравеллу, каковою она прибыла, то проведал о нужде в коей должен был пребывать его кузен; и тотчас же приказал побыстрее приготовить припасы и людей, коими корабль мог быть снаряжен; и также взял товаров, коими, как он разумел, его кузен удовлетворит долг по части тех пленников, что он взял.

И сей Жуан Дорнелаш был человек отважный, жаждущий великих деяний; и, таким образом, поспешно проделал свой путь (хотя и находился при великих своих издержках), прибыв вскоре на тот остров, где пребывал его кузен; каковой [остров] был тот, что зовется Форти-Вентура. Прибыл туда тотчас же Алвару Дорнелаш, сразу как только узнал о его прибытии; каковой, отведя в сторону своего кузена, сказал ему:

— Поскольку я прежде сказал сим кастильцам, что сия каравелла целиком моя (каковую вещь я сказал им, дабы им возыметь причину помогать мне лучшим образом в моих деяниях, полагая, что вы не прибудете в сию землю, и также, главным образом, чтобы снарядить с их помощью одну фушту, что здесь пребывает), посему я молю вас, чтобы, хотя бы то и означало для вас урон вашей чести, ради меня оказалось вам угодно сие поддержать, предупредив всех, дабы они сказали, что корабль — мой, и что как вещь, мне принадлежащая, он прибыл сюда со всем, что на нем есть. Затем же, друг кузен, остается вам в другой раз приказать мне вещь иную, хотя бы она и была гораздо большею; и истинно будет, что, помимо причин, кои я имею, принимая от вас сию милость, я свершу то с такою [доброю] волей, какую вы узрите.

— Бога ради, кузен, — сказал Жуан Дорнелаш, — хотя во всякой доле для меня было бы тягостно уронить мою честь, принимая во внимание, что я за человек и какого воспитания, — все готов отложить я в сторону, дабы исполнить ваше желание, хотя некоторые из сих, что прибыли со мною, являются такими людьми, что явились сюда более по дружбе, нежели в надежде на прибыль; ибо прибыл сюда Диегу Вашкиш Портукаррейру, оруженосец короля, нашего господина, и также иные добрые [мужи]; однако же я потружусь над сим, насколько смогу.

Как он на самом деле и поступил, и в такой мере, что все окончилось так, как того желал Алвару Дорнелаш. Однако также надлежит вам знать, что он поступил впоследствии весьма противно тому, что показывали его слова, ибо минуло не много времени прежде, нежели Жуан Дорнелаш узнал о его обмане; вследствие чего в дальнейшем они пребывали в весьма великой распре, и немногого недоставало, чтобы они убили друг друга по сему [поводу] (каковой предмет не относится к сему месту).

И, когда оба остановлись, таким образом, на первом своем соглашении, то тотчас же снарядили фушту и так, все вместе, прибыли на остров Гомейра, где Алвару Дорнелаш как предводитель говорил с теми принципалами острова, моля их от имени инфанта дона Энрики, чтобы они пожелали оказать им некоторую помощь, дабы отправиться на остров Палма составить какую-нибудь добычу; каковые [принципалы] с доброю охотой предоставили ему столько [людей], сколько он просил.

И взяв, таким образом, некоторых из тех канарцев себе в помощь, они прибыли в порт острова Палма, где высадились на землю, спрятавшись тот же час в одной долине, поскольку дело было днем и они боялись быть раскрыты. Но как только спустилась ночь, они начали ходить по острову, без всякого проводника и без точного пути, по коему могли бы направиться в некую определенную часть, [полагаясь] лишь на какую-нибудь удачу, кою Бог пожелал бы им устроить в этих столь неровных местах; пока не достигли одного места, где услышали собачий лай, по коему узнали, что находились вблизи селения.

— Теперь, — сказали некоторые, — мы уже уверены насчет того, что ищем. Отдохнем таким образом, в сей долине, и весьма рано, коли Бог пожелает, пойдем на них, поскольку наш поход сейчас может принести нам больше потерь, нежели прибыли.

И так они отдохнули там, пока не увидели, что настало время нападать на их врагов; каковые были атакованы с такою силой, что в весьма скорое время они пленили двадцать. И поскольку канарцы доставляли им достаточно труда, желая освободить своих родичей и друзей, а также отомстить за других, оставшихся мертвыми, сказал Алвару Дорнелаш своему кузену, чтобы тот взял пленных и продвинулся бы с ними, а сам он задержит остальных, таким образом, чтобы те не уменьшили их добычу; в каковом пребывании они, хотя и были достаточно теснимы, сумели выйти от тех, оставив убитыми пятнадцать [канарцев] в той долине; из христиан же не остался ни один, и ранено было не более, чем двое.

И таким образом они вернулись на остров Гомейра, где Алвару Дорнелашу было необходимо остаться, его же кузен отбыл в сие королевство, ибо у них случилась такая нехватка [продовольствия], что они не ожидали иного спасения, кроме как лишь в съедении некоторых из тех пленников, ибо они не видели, каким иным образом могли спастись (guarecer); все же пожелал Бог, чтобы прежде, нежели они достигли сего предела, они добрались до порта Тавиры, что в королевстве Алгарви[432].

ГЛАВА LXXXVI. О том, как умер Нуну Триштан в земле Гвинейской, и о тех, кто умер вместе с ним.

О, в сколь кратких словах нахожу я сделанною[433] запись (registado o recordamento) о смерти столь благородного рыцаря, каковым был сей Нуну Триштан, о чьей скоротечной смерти намереваюсь говорить я в настоящей главе!

Каковой [смерти] мимо, поистине, не мог бы пройти я без слез, коли не ведал бы, почти по божественному внушению (divinal consideracao), о вечном блаженстве, кое получает дух его, ибо представляется мне, что было бы то сочтено за зависть среди истинных католиков, коли оплакивал бы я смерть того, коего Богу угодно было сделать участником Своего бессмертия.

И поистине, так же, как был он первым рыцарем, что собственноручно вручил ту почесть [рыцарства] другому в той земле, и тем [мужем], с чьей добычи положил я начало сей книге, так же пожелал я почти что завершить ее смертью его, дав божественной его душе первый престол славы небесной, как и первые плоды всех прочих, что ради службы Богу в той земле скончались.

Ибо сей благородный рыцарь, прекрасно ведая о великом желании и воле нашего доблестного принца, как тот, что с малолетства взрос при его дворе, и видя, как [он] трудился, посылая корабли в землю негров, а также и гораздо далее, когда мог так содеять; прослышав, что некоторые из каравелл уже преодолели реку Нил, и [узнав] о вещах, что говорили про ту сторону; представилось ему, что коли не будет он одним из тех избранных, услуживших инфанту, нашему господину, в той земле какою-нибудь доброю вещью, что могла быть там свершена или найдена, то не сможет он величаться добрым мужем.

И посему приказал он тот же час [снарядить] одну каравеллу, каковая, будучи снаряжена, начала свой путь, не совершая ни одной остановки ни в каком краю, но всегда следуя к земле негров.

И, пройдя Зеленый мыс, он проследовал далее вперед на шестьдесят лиг и встретил реку, на коей, как показалось ему, должны были находиться некоторые селения; вследствие чего приказал он спустить на воду две малых лодки, что вез, в кои вошли двадцать два человека, scilicet, в одну десять, а в другую — двенадцать.

И пока они следовали таким образом вперед по реке, прилив прибывал, с коим они продолжали заходить вглубь, следуя в направлении некоторых домов, кои они зрели по правую руку. И случилось так, что прежде, чем они сошли на землю, вышли с другой стороны двенадцать челнов, в коих было, верно, семьдесят или восемьдесят гвинейцев, все черные и с луками в руках. И так как вода прибывала, переплыл на другую сторону один из челнов гвинейцев и высадил тех, что вез, на землю, откуда те начали пускать стрелы в тех [из наших], что шли в лодках. И прочие [гвинейцы], что оставались в челнах, торопились, как только могли, дабы добраться до наших, и, едва увидев, что оказались рядом, расстреливали тот проклятый боевой припас (malaventurado armazem), весь наполненный ядом, в тела наших уроженцев.

И таким образом они продолжали преследовать их, пока те не добрались до каравеллы, что пребывала вне реки, в открытом море; хотя все и пораженные теми отравленными стрелами, таким образом, что прежде, чем они ступили на борт, остались четверо мертвых в лодках. И так, как были, раненные, привязали они малые свои лодки к борту своего корабля, начав оснащать его для совершения пути, видя, в сколь опасных обстоятельствах они оказались. Однако не смогли они поднять якоря вследствие множества стрел, коими были атакованы, из-за чего принуждены были перерезать швартовы, так что не осталось у них ни одного.

И так начали они отплывать, оставив, однако, лодки, ибо не смогли их поднять [на борт]. И, таким образом, из двадцати двух, что высадились, спаслось не более двух, scilicet, один — Андре Диаш, а другой — Алвару да Кошта, оба оруженосцы инфанта и уроженцы города Эвора; девятнадцать[434] же умерли, ибо тот яд был столь искусно составлен, что и при малой ране, едва достигнув крови, приводил людей к последнему их порогу.

И умер там тот благородный рыцарь Нуну Триштан[435], весьма жаждавший сей жизни, ибо не представилось ему возможности купить свою смерть как храброму мужу; и также другой рыцарь, что звался Жуан Коррея, и некий Дуарти ди Оланда, и Эштеван ди Алмейда, и Диегу Машаду, люди молодые и дворянского сословия, коих инфант воспитал при своем дворе; и равно иные оруженосцы и пехотинцы того же самого воспитания; и затем моряки и прочие корабельные люди. Достаточно знать, что всех был двадцать один[436] человек, ибо из семи, что оставались на каравелле, были также ранены двое, что желали поднять якоря.

Но кто же, по-вашему, должен направить сей корабль, дабы совершить ему путь и уйти прочь от того проклятого люда? Ибо двое оруженосцев, кои, как мы сказали, еще оставались, не избегли полностью той опасности и, будучи ранены, пришли близко к смерти; от каковой болезни они слегли на добрых двадцать дней, не в силах оказать никакой помощи прочим, что трудились, дабы направить каравеллу; каковых было не более пяти, scilicet, один юнга, крайне мало обученный мореходному искусству, и один спальник инфанта, что звался Айрис Тиноку, каковой ехал писарем, и один гвинейский отрок, что был захвачен в числе первых плененных в той земле, и два других отрока, весьма малых, что жили с некоторыми из тех оруженосцев, там скончавшихся.

Поистине подобает проявить сострадание к их великому труду в тот час! Ибо они плакали и скорбели о смерти такого предводителя и прочих своих товарищей и друзей; затем, страшились столь ненавистных врагов, как те, коих они ощущали рядом с собою, от чьих смертоносных ранений в столь короткое время погибло столько и таких [отважных] людей; главным же образом оттого, что находили они столь мало средств к тому, чтобы отыскать свое спасение! Ибо юнга, на коего все они возлагали свою надежду, открыто признался в малых своих знаниях, говоря, что не умел ни прокладывать пути корабля (rotear), ни потрудиться относительно сего над чем-либо, что могло бы принести пользу; и только коли будет он направляем другими, то сделает столько, сколько сможет, в том, что ему приказывают.

О, великая божественная помощь всем беззащитным и скорбящим, что никогда не покидаешь тех, кои призывают Тебя в величайшей своей нужде, и услышавшая жалобы сих [отроков], что обращали к тебе стенания свои, вперив очи в высь небесную и взывая к Тебе о поддержке! Ясно выказала Ты там, что услышала молитвы их, когда в столь короткий срок направила им Свою небесную поддержку, придав силы и разумения столь малому отроку, рожденному и выросшему в Оливенсе (что есть поселок во внутренней области (sertao), весьма удаленный от моря), каковой, наученный божественною благодатью, направил корабль, чтобы он следовал прямо на север, снизившись немного в сторону Леванта, к ветру, что зовется Северо-восток, ибо там, разумел он, лежит королевство Португальское, на кое желали они держать путь.

И, следуя так своим путем, после того как минула часть дня, они отправились проведать Нуну Триштана и прочих раненных; и нашли их мертвыми, вследствие чего им оказалось необходимо бросить их в море. И были в тот день брошены пятнадцать, четыре же остались в лодках; и еще двоих бросили на следующий день. Однако не пишу я, каковы должны были быть помыслы их, когда бросали они те тела поверх множества вод, погребая плоть их во чревах рыб. Но что значит для нас отсутствие телесного погребения? Ведь в нашей собственной плоти должны будем узреть мы Спасителя нашего, согласно определению Святого Писания, ибо в равной мере одинаково будет нам покоиться как в море, так и в земле, или же чтобы нас съели рыбы или птицы.

Наше основное чаяние (sentimento) есть наши дела, по коим после нашей смерти находим мы истину обо всех сих вещах, что видим здесь в форме. И так как все мы исповедуемся и верим, что папа есть наш генеральный викарий и верховный понтифик, коего властью можем мы получить отпущение или проклятие, согласно авторитету Евангелия, как истинные католики мы должны верить, что те, кому он отпустит грехи, исполнив условия его предписания, будут помещены в общество святых. Вследствие чего справедливо можем мы сказать сим [павшим]: Beati mortui qui in Domino moriuntur[437]. Посему получат награду от Бога все те, кто сию историю прочтет, коли помянут они сих [людей] в своих молитвах; ибо, поскольку умерли они ради службы Богу и своему господину, блаженна есть их смерть.

Названный мною отрок был тот Айрис Тиноку, о коем я уже говорил выше; в какового Бог поместил столько благодати, что в продолжение двух месяцев подряд направлял он путь того корабля. Сомневались они, все же, насчет того, каков будет конец их [пути], ибо все те два месяца они ни разу не зрели никакой земли; по завершении коих [месяцев] они увидели одну фушту, шедшую на войну (que era de armada), каковой они весьма испугались, думая, что она принадлежала маврам; однако, узнав, что принадлежала она одному галисийскому корсару, что звался Перу Фалкан (Pero Falcao) [Педро Фалькон], пришла к ним новая радость — и еще более, когда было им сказано, что находились они у побережья Португалии, напротив одной местности магистрата (mestrado) Сантьягу, что зовется Синиш (Sines)[438].

И так они прибыли в Лагуш, откуда отправились к инфанту, дабы поведать ему о бедственном событии (forte acontecimento) их путешествия, представив ему множество стрел, от коих умерли их товарищи. От каковой потери инфант возымел великое неудовольствие, ибо он почти сам воспитал их всех; и хотя вполне уверовал в спасение их душ, не смог избегнуть печали по тому человечеству (daquela humanidade) [тем людям], что на его глазах на протяжении стольких лет было взращено. И подобно господину, ощущавшему, что смерть их была ради службы ему, он впоследствии проявил особую заботу об их женах и детях.

ГЛАВА LXXXVII. О том, как Алвару Фернандиш снова вернулся в землю негров, и о делах, что он там свершил.

Одна из вещей, по коим узнается благородное сердце, есть та, что оно не довольствуется малыми делами, но всегда ища превосходства, чрез кое почесть его будет приумножена в ряду деяний благородных [мужей], — как в собственной его земле, так и за ее пределами. И сие справедливо можем сказать мы о Жуане Гонсалвише, капитане острова [Мадейра], каковой, будучи неудовлетворен другим путешествием, кое его корабль совершил в предыдущем году в землю негров, постановил (encaminhou) послать туда снова того же самого Алвару Фернандиша со своею добро снаряженною каравеллой; наказав ему, дабы он всегда шел так далеко вперед, как только сможет, и потрудился составить какую-нибудь добычу, коей новизна и величина могли бы дать свидетельство о доброй воле, кою имел он послужить тому сеньору, что его воспитал.

Алвару Фернандиш принял деяние должным образом (com bom encargo), как тот, что не менее желания имел свершить подвиг, нежели то ему приказывал его дядя.

Когда корабль был снабжен провиантом (abitalhado), они проделали путь прямиком к Зеленому мысу, где в предыдущем году взяли двух гвинейцев, о коих мы уже говорили в другом месте; и оттуда прошли к мысу Мачт (cabo dos Matos)[439] и стали там на якорь, дабы высадить некоторых людей.

И только для того, чтобы осмотреть землю, собрались семеро; каковые, будучи высажены на пляж, нашли след людей, уходивших по одной дороге. И, последовав за ними, они пришли к колодцу, где нашли коз, коих, как представляется, оставили там гвинейцы (и сие, как я думаю, оттого, что они почуяли, что те [наши] шли следом за ними). До того только места дошли христиане, ибо не возымели смелости (ouso) следовать далее вперед; и, вернувшись на свою каравеллу, они прибавили в своем пути и, спустив на воду лодку, нашли на земле слоновий навоз такой величины (согласно суждению его видевших), какой мог быть человек. И поскольку то место не показалось им годным для составления добычи, они снова вернулись на свою каравеллу.

И, идя таким образом вдоль морского берега, они по прошествии немногих дней снова высадились на землю; в коей нашли одну деревню, из коей вышли ее жители — как люди, показывавшие, что желали защищать свои дома. Среди коих [жителей] один шел, прикрывшись доброй даргой (bem adargado) и с азагаей в руке; какового увидев, Алвару Фернандиш, решив, что то был принципал тех [гвинейцев], мощно двинулся на него и нанес ему своим копьем столь великую рану, что тот очутился перед ним мертвым на земле. И он взял его даргу и азагаю, каковые привез инфанту вместе с прочими вещами, как в дальнейшем будет поведано.

Гвинейцы, видя того [человека] мертвым, прекратили свое сражение. Также и наши нашли, что то было не время и не место для того, чтобы лишать их того страха; но [вместо того] вернулись на свой корабль. И на следующий день они сошли на землю, несколько вдалеке оттуда, где увидели, как идут некоторые женщины тех гвинейцев, каковые, кажется, бродили подле бухты, собирая моллюсков (marisco); и они взяли одну из них, коей, верно было лет тридцать от роду, вместе с одним ее ребенком, лет двух, и также одну отроковицу четырнадцати лет, в коей было весьма доброе сложение членов (assaz boa apostura de membros), а также пригожая (razoada) для гвинейки наружность. Однако силе женщины надлежало весьма дивиться, ибо из троих, что сообща двинулись на нее, не было ни одного, кто не поимел бы достаточно труда, желая отвести ее в лодку; и один из тех [людей], видя задержку, что они совершали, во время коей могло случиться так, что неожиданно появились бы некоторые из жителей той земли, принял решение взять у нее ребенка и отнести его в лодку; к коему любовь принудила мать последовать за ним, без большого усилия (prema) со стороны тех двоих, что ее вели.

Оттуда они проследовали далее вперед на некоторое расстояние, пока не пришли к одной реке[440], в кою вошли на лодке; и в одном из домов, что они там нашли, захватили женщину; отведя же ее на каравеллу, снова вернулись к реке, с намерением подняться далее вперед, дабы потрудиться ради составления какой-нибудь доброй добычи.

И когда они шли таким образом в продолжение своего пути, вышли против них четыре или пять челнов гвинейцев, подготовившихся как люди, желавшие защищать свою землю; с коими сражение [люди] в лодке не пожелали испробовать, видя большое превосходство, что имели противники, страшась, главным образом, великой опасности, что заключалась в яде, коим те выстреливали.

И они начали отступать, наилучшим образом, каким могли, к своему кораблю; но, увидев, что один из тех челнов весьма выдвинулся, развернулись против него; каковой [челн] стал возвращаться к остальным, и в то время как наши желали добраться до него прежде, чем он там укроется (ибо представляется, что он уже пребывал удаленным от компании на доброе расстояние), лодка приблизилась настолько, что один из тех гвинейцев выстрелил в ее сторону и попал стрелой Алвару Фернандишу в ногу. Однако поскольку тот был уже предупрежден насчет ее яда, то вырвал ту стрелу весьма скоро и велел промыть рану мочой и оливковым маслом, а затем весьма хорошо смазал териаком (teriaga)[441]; и было угодно Богу, чтобы [сие] пошло ему на пользу, хотя здоровье его и прошло через великие тяготы, ибо несколько дней пребывал он в шаге от смерти.

Прочие на каравелле, хотя и узрели своего предводителя таким образом раненным, не перестали посему следовать вперед вдоль того берега; пока не достигли одного песчаного мыса, что возвышался напротив большого залива, где они спустили свою лодку на воду и отправились вглубь, дабы увидеть, что за землю найдут. И, находясь в виду пляжа, они увидели, как к ним шли целых сто двадцать гвинейцев — одни с даргами и азагаями, другие с луками; и как только те оказались рядом с водой, то начали играть [на музыкальных инструментах] и плясать, как люди, далекие от всякой печали. И [люди] из лодки, желая избежать приглашения на тот праздник, возвратились к своему кораблю.

И сие произошло за сто десять лиг по ту сторону Зеленого мыса; весь же их путь лежал, обыкновенно, к югу[442].

И сия каравелла прошла в сем году дальше, нежели все прочие; вследствие чего было им выдано в знак благодарности двести добр, scilicet, сто, что приказал им выдать инфант дон Педру, что тогда был регентом, и другие сто, что получили они от инфанта дона Энрики.

И если бы не болезнь Алвару Фернандиша, коею был он весьма захвачен, каравелла проследовала бы еще дальше вперед; однако же оказалось им необходимо вернуться с того последнего места, о коем я уже сказал, и отправиться прямиком на остров Эржин [Аргуин], а оттуда на мыс Выкупа, где они нашли того Ахуди Меймана, о коем мы уже не раз говорили в сей истории. И хотя не было у них туржимана [толмача], все же так, через знаки, они получили одну негритянку, кою мавры отдали им за некоторые ткани, что они везли. И если бы было не так мало [у них товаров], они могли бы получить гораздо более, сообразно желанию, что выказывали мавры.

И оттуда они совершили свой путь в королевство, где получили те добры, о коих я уже говорил, и еще иные милости от инфанта, своего господина, каковой был весьма рад их прибытию вследствие великого продвижения, что они совершили в своем походе.

ГЛАВА LXXXVIII. О том, как девять каравелл отбыли из Лагуша, и о маврах, что они захватили.

Хотя известия о смерти Нуну Триштана вселили великий страх во многих людей нашего королевства относительно их желания продолжать войну, прежде ими начатую, ибо одни говорили другим, что то была вещь весьма сомнительная — вести сражение с людьми, что столь очевидно несли с собою смерть, не было, все же, недостатка в тех, кто по доброй воле принял [на себя] предприятие. Ибо хотя и была столь явной опасность, для всего хватало храбрости тех [людей], что желали обрести имя добрых [мужей]; и в особенности были они подвигнуты на сие имевшимся у них знанием о желании инфанта, при виде тех великих приумножений, кои делал он трудившимся над сим, ибо, согласно Вегецию, отважные мужи пребывают там, где крепость [духа] получает награду.

И посему были подвигнуты в сей год некоторые капитаны, с девятью каравеллами, на то, чтобы отправиться в ту землю негров; из каковых первым был Жил Ианиш, рыцарь, проживавший в поселке Лагуш, вторым же — благородный оруженосец, воспитанный при дворе инфанта с малых лет, каковой был весьма отважным юношей, и в не меньшей степени был одарен иными добродетелями, чьи деяния вы найдете [описанными] более пространно в хронике королевства, в особенности там, где говорится о великих делах, что были свершены при Сеуте; и сей звался Фернан Валаринью. Третьим был тот Эштеван Афонсу, о коем мы уже говорили в иных местах сей нашей хроники, каковой имел под своим началом три каравеллы.

Был там Лоренсу Диаш, о коем мы уже говорили ранее сего; и равно Лоренсу ди Элваш и Жуан Бернардиш, лоцман, каждый из коих вел собственную каравеллу. И была также в сей компании одна каравелла епископа Алгарвского, коей капитаном был один его оруженосец.

Каковые [каравеллы] по приказу инфанта отправились на остров Мадейра, дабы получить там свое продовольствие.

И с оного острова отбыли вместе с сими каравеллами, что оправились отсюда, два корабля, scilicet: один Триштана (одного из тех капитанов [острова Мадейра], что там проживали, коего [корабля] капитаном был он сам), и другой, на коем [капитаном] был Гарсия Омен, зять Жуана Гонсалвиша Зарку (каковой был другим капитаном [острова Мадейра]).

И так, проделав все вместе свой путь, они прибыли на остров Гомейра, где высадили девятнадцать канарцев, кои были увезены вопреки поруке, как вы уже слышали ранее.

И взяли они также некоторых людей, что там прежде остались, как из дома инфанта, так и с острова Мадейра.

— Мы, — сказали те [люди] с кораблей канарцам того острова, — желали бы попытать счастья на острове Палма, дабы увидеть, сумеем ли составить какую-нибудь добычу, коею мы бы сослужили службу инфанту, нашему господину; и желаем знать, будем ли вам угодно, ради нашего наилучшего снаряжения, дать нам некоторых из вас, других, кои пожелали бы нам помочь.

— Ведомо вам уже, — ответили канарцы через своих туржиманов, — что все, что ни есть ради службы инфанту, мы свершим со всею нашею мощью.

Правда есть то, что все они отправились таким образом на оный остров; однако их поход не послужил ничему, поскольку канарцы [острова Палма] были уже предупреждены наблюдением каравеллы Лоренсу Диаша, каковой прибыл туда несколькими днями ранее. И после своего великого труда, каковой они относительно сего предприняли, видя, что не могли составить добычу, возвратились с острова две каравеллы, а также Жил Ианиш, тот рыцарь из Лагуша. Прочие же отправились своим путем, пока не прибыли к одному месту в шестидесяти лигах за Зеленым мысом, где нашли одну реку, бывшую весьма доброй ширины (largueza), в каковую они вошли со своими каравеллами[443]. Однако не очень полезно оказалось то вхождение для каравеллы епископа, поскольку довелось ей наткнуться на песчаную отмель, от чего дала она течь, таким образом, что они не смогли более вытащить ее оттуда; однако же спаслись люди, со всеми прочими вещами, что им угодно было с нее взять.

Но, в то время как некоторые были заняты в сем, Эштеван Афонсу и его брат высадились на землю, коей жители пребывали в другой стороне. И, с намерением отправиться на их поиски, они отбыли оттуда, руководясь любым намеком на след, что находили рядом с тем местом. И, проследовав так несколько (alguma peca) своим путем, они [по возвращении] сказали, что нашли землю с большими посевами, и множество хлопковых деревьев, и множество наделов (herdades), засеянных рисом, и равно иные деревья разнообразных видов. И они сказали, что вся та земля показалась им чем-то вроде топей (a maneira de pauis).

И представляется, что выдвинулся вперед прочих Диогу Афонсу, а вместе с ним — пятнадцать из тех, что более желания и готовности имели к свершению деяния; среди коих находился один спальник инфанта, что звался Жуан Виллиш, каковой среди тех [людей] ехал писарем.

И, когда они вошли таким образом в одну весьма густую лесную поросль (arvoredo), вышли на них с другой стороны гвинейцы со своими азагаями и луками, приближаясь к ним [так близко], как могли. И так пожелала удача, чтобы из семи, что были ранены, пятеро остались там мертвыми, из каковых двое были португальцами, а трое — чужеземцами.

И когда деяние пребывало таким образом, в сей точке, прибыл Эштеван Афонсу с прочими, что шли позади; каковой, видя опасное место, в коем они пребывали, повернул их всех назад, наилучшим образом, каким мог; в каковом отступлении им выпало достаточно труда, ибо гвинейцев было множество и со столь вредоносным оружием, каковое, как вы видите, было то, с коим они столь быстро убивали людей. В ходе чего получили превосходство в почести четверо юношей, что были воспитаны при дворе инфанта, из коих главным был тот Диогу Гонсалвиш, благородный оруженосец, о чьей доблести мы уже в других частях прежде говорили. Другим был некий Энрики Лоренсу, юноша, также желавший содеять [что-нибудь] ради своей почести. Из других одного имя было Афонсу Ианиш, а другого — Фернанду Ианиш.

И как только они оказались на своих каравеллах, они держали свой совет, на каковом договорились возвратиться, видя, что уже были раскрыты и, кроме того, имели свои корабли перегруженными (empachados) экипажем, что они взяли с каравеллы епископа.

Однако, хотя они сие так и сказали, я более склоняюсь к тому, что основною причиной их отбытия был страх перед врагами, коих опасное сражение должно было вызывать боязнь всякого разумеющего человека; ибо нельзя назвать истинною отвагою (без того, чтобы они имели в том иную, большую потребность) желание вступить в схватку с теми, кто, как они ведали, мог причинить им столько вреда.

Там остались тела тех мертвых, среди чащи тех деревьев, души же отправились узреть вещи мира иного, каковые да будет угодно Богу, коли они еще не пребывают в Святом Царстве, взять к Себе. И ради милосердия вы, прочие, что блюдете веру христианскую, прочитайте за каждого из них молитву (dizei senhas oracoes), ибо, молясь за них, за самих себя попросите вы.

И, возвратившись на каравеллы, как они постановили, прибыли они на остров Эржин [Аргуин], дабы запастись водой, в коей имели потребность; и там они приняли совет отправиться к мысу Выкупа[444], где высадились на землю и обнаружили след мавров.

И хотя по причине жары их поход по земле был опасен, они, принимая во внимание, что возвращались в королевство без добычи, принуждены были подвергнуть себя опасности; и стали оттуда идти по тому следу, так что, пройдя две лиги, добрались до мавров, где, при малом своем труде, взяли из них сорок восемь.

И они договорились отправиться оттуда прямиком в королевство, как в самом деле и поступили, не считая Эштевана Афонсу, что отправился на остров Палма; на каковом, когда он сошел на землю вместе с большею частью тех [людей], что вез с собою, ему сразу же случилось встретиться с некоторыми канарцами, из коих они захватили двух женщин; чему не суждено было свершиться без весьма великого и вредоносного наступления противников, ибо они развернулись против наших, что вели добычу, и столь мощно их теснили, что были там некоторые, по доброй воле оставившие бы часть той поживы тому, кто обезопасил бы их от потерь. Однако тот отважный и добрый оруженосец Диогу Гонсалвиш, не позабыв о своей твердости, весьма мужественно принял арбалет из рук одного из тех арбалетчиков, коих они везли, и равным образом арбалетную стрелу (coldre) и боевой припас, и, поместившись среди наших, стрелял в канарцев. И настолько потрудился он с пользою применить свои выстрелы, что весьма скоро убил семерых из тех противников; среди коих был убит один из их королей, каковой был узнан по пальмовой ветви, кою нес в руке (что, как представляется, есть среди них обычай, чтобы король имел то отличие среди прочих).

И так как среди всех людей, как вам ведомо, есть вещь естественная, что когда принципал погибает, то все прочие удаляются, сии [канарцы], видя, что их предводитель был убит, прекратили свой бой, дав нашим место для отступления.

И так они прибыли в королевство со своею добычей, хотя одна из тех канарок умерла у них прежде, нежели они вышли в море по направлению к поселку Лагуш.

ГЛАВА LXXXIX. О том, как Гомиш Пириш отправился на Золотую реку, и о маврах, что он взял.

Когда настал сей год 1446-й, вспомнил Гомиш Пириш о том, что он прежде сказал маврам, когда в предыдущем году прибыл на Золотую реку. И так как без разрешения и помощи инфанта он не мог проникнуть в ту землю, он стал просить у него направить его таким образом, чтобы он смог переправиться туда, куда, как он договорился с маврами, он должен был возвратиться. И, оставляя в стороне некоторые иные суждения, кои между ними имели место, инфант предоставил ему разрешение и приказал подготовить для него две каравеллы, scilicet, одну крытую (telhada), а другую — рыболовецкую; на каковых было двадцать человек (а с Гомишем Пиришем двадцать один), среди коих ехал один спальник инфанта, звавшийся Жуан Горизу, что имел обязанность записывать все приходы и расходы с маврами[445].

И было уже делом обыкновенным для всех кораблей, что посылал инфант, когда они отбывали из сего королевства, отправляться вначале на остров Мадейра, дабы получать свое продовольствие. И как только они туда прибыли, Гомиш Пириш говорил с тем писарем, сказав, что он желал отбыть сразу же по направлению к Золотой реке на малой каравелле; и чтобы Жуан Горизу остался на другой и принял сии вещи, кои они должны были везти; и что когда [Жуан Горизу] прибудет, он [Гомиш Пириш] уже устроит их торговлю с маврами.

И так отбыла первая каравелла, и прибыли они к устью Золотой реки, где некоторое время стояли (sobresseveram) на якорях.

— Пойдем, — сказа Гомиш Пириш тем, кого вез, — до конца сей реки, где я в прошлом году договорился с маврами о том, что прибуду вести торговлю; ибо нет у нас причин здесь находиться, поскольку мавры не показываются.

И, продолжая свой путь туда, они прибыли в гавань, что зовется гаванью Котла (porto da Caldeira), где бросили свои якоря[446].

И дабы мавры получили оповещение о его приходе, на следующий день после их прибытия Гомиш Пириш велел соорудить дымовой костер на одном холме, что находился рядом с гаванью. И поскольку он увидел, что они не пришли в тот день, то велел соорудить другой, и еще иные, ночью и днем, до тех пор, пока, по прошествии трех дней, не начали приходить мавры. С каковыми Гомиш Пириш начал говорить через своих толмачей, прося у них, дабы они приказали привести туда некоторых гвинейцев, за коих они бы дали им взамен ткани.

— Мы не купцы, — отвечали те, — и нет их здесь нигде поблизости; но пребывают они во внутренних землях, торгуя своими товарами, однако, если бы они узнали о сем, то весьма потрудились бы прибыть сюда, ибо они суть люди, в избытке обеспеченные как гвинейцами, так и золотом и некоторыми иными вещами, коими вы могли бы остаться весьма довольны[447].

Посему обратился Гомиш Пириш к некоторым из тех [мавров], прося их, чтобы они отправились позвать их [купцов], и сказав, что даст им за сие известную плату.

Однако мавры, получив плату, притворились, будто идут звать их [купцов], но, в конце концов, так и не пожелали сим озаботиться (empachar); меж тем как Гомиш Пириш выжидал там на протяжении двадцати одного дня. И в такое доверие вошли к ним мавры, что по доброй воле пятеро или шестеро их поднимались на каравеллу. Тем временем прибыла другая [каравелла], в коей ехал Жуан Горизу и что оставалась на острове.

По прошествии двадцати одного дня Гомиш Пириш, видя, как мавры его обманывали и что они не желали отправляться звать купцов, сказал им, что до того часа он соблюдал в отношении них поруку (que ate ali os tivera seguros) от имени сеньора инфанта, своего господина; однако, поскольку они не вели дела по правде, чтобы отныне и впредь они остерегались его, ибо он почитал поруку истекшею.

И, таким образом, он высадил всех [мавров], что были на его каравелле, и затем поднял паруса и удалился оттуда на четыре лиги к другой стороне реки; где на следующий день после прибытия увидел, как подходили к берегу два мавра, каковые по его приказу были вскоре захвачены.

Гомиш Пириш говорил с ними порознь, вопрошая их, были ли у них известия о каких-либо иных маврах, что пребывали бы там рядом.

— Знаем мы, — отвечали те, — что десятеро отправились на один остров, что находится в конце сей реки, и что там рядом есть одно селение, в коем будет сорок или пятьдесят душ.

— Теперь, коли дело обстоит так, — сказал Гомиш Пириш, обращаясь к Жуану Горизу, — велите подготовиться шестерым из ваших, других людей, возьмите одну из этих лодок и высаживайтесь на землю на поиски тех мавров, про которых сей [человек] сказал мне, что они отправились на остров.

— И позаботьтесь о том, — добавил он, — чтобы вам найти способ захватить их прежде, чем они бросятся в воду, ибо у меня есть сведения, что все они суть великие пловцы и смогут сбежать от вас, коли вы не будете о том предупреждены.

Таким образом отбыли те [люди], а Гомиш Пириш велел приготовить другую лодку, в каковую поместил одиннадцать человек вместе с собой; и высадился на землю, где говорил с ними таким образом:

— Друзья! Ясно зрите вы, что мы явились в сей край, главным образом, ради того, чтобы сослужить службу Богу, а затем сеньору инфанту, нашему господину, не без прибыли нам в обмен. И поскольку узнал я, что справа от того острова, куда послал я тех, других наших товарищей, находится одна деревня, в коей будет сорок или пятьдесят душ, среди коих годных для боя будет самое большее от двадцати до двадцати пяти, то весьма верю я, что коли мы двинемся на них так, как должно, то составим из них добычу без большой опасности для себя. Посему мой совет таков, чтобы нам отправиться тот же час на них, дабы никто из тех, что на острове, буде сбежит, не смог бы передать известий о нашем прибытии, коими они будут предупреждены и сбегут. Сие довожу я до вашего сведения как человек, что желает вашего совета и одобрения.

— Для чего, — отвечали прочие, — более разговоров и совета — просто ступайте с Богом туда, куда желаете, мы же последуем за вами, как то следует; ибо для человека такого авторитета как вы, что столько опасных вещей видел и прошел на море и вне его, смешно было бы думать, что кто-нибудь из нас станет исправлять вас в том, что вами решено.

И, оставляя таким образом сих [людей] в их добром решении, поговорим о тех шестерых, что отправились на остров; каковые вложили всю свою силу в то, чтобы привести свою лодку в движение с помощью весел (remar seu batel), дабы достигнуть того острова прежде, чем спадет прилив, ибо при отливе мавры могли легко убраться [оттуда].

И, находясь рядом с ним [островом], они договорились, что четверо высадятся, а двое отправятся в лодке вдоль земли, таким образом, чтобы, коли мавры пожелают броситься в воду, они легко могли бы их взять, и также чтобы, коли придется им высадиться для того, чтобы помочь своим товарищам, они смогли бы сие сделать.

И когда четверо шли таким образом по земле, они попали в поле зрения мавров, каковые, либо будучи людьми отважными, либо разумея, что имели преимущество, тотчас двинулись на христиан, метнув свои азагаи не очень далеко от них; каковые теми были приняты на щиты, после чего они вступили в сражение, в коей четверо одерживали преимущество над ними. Однако двое, что находились в лодке, весьма хорошо узрели труд своих товарищей и высадились на землю, дабы им помочь; каковых прибытие стало для противников причиною поражения, ибо они тотчас начали отступать, пока и вовсе не решились бежать. И из десяти, сколкьо было мавров, двое, что пожелали броситься в воду, то ли не умея хорошо плавать, то ли по какой иной трудности, тотчас же утонули.

И поскольку христиане увидели, что те бросались в воду, они спрыгнули в свою лодку, и как на суше, так и вне ее, взяли восьмерых. И, таким образом, когда они повязали их, сказал Жуан Горизу, обращаясь к прочим:

— Пойдем к земле, туда, куда, как мы видели, отправился Гомиш Пириш в другой лодке; ибо, едва отбыв следом за нами, он точно отправился не с чем иным, как с желанием напасть тем временем на ту деревню, про каковую мавры сказали ему, что она там находилась. И так как мы уже выполнили наше поручение, пойдем поможем им, ибо, может статься, сие будем им потребно, или же они, по крайней мере, почувствуют нашу добрую волю.

И сие говорил Жуан Горизу оттого, что когда они шли к острову, они ясно узрели путь, коим шла другая лодка.

Каковой совет все почли за добрый.

И, оставляя сейчас сих [людей] следовать их путем, туда же, куда идет Гомиш Пириш, поговорим теперь о происшествии с другими.

ГЛАВА XCI. О том, что случилось с Жуаном Фернандишем, когда он вел мавров.

Когда Жуан Фернандиш шел таким образом своим путем, со своими пленниками впереди себя, не особо уверенный в том, что не встретит каких-нибудь противников, кои, могло статься, заставили бы его потерять добычу, озираясь во все стороны, поскольку земля была ровная[448], случилось ему узреть вдалеке пять человек, что шли к нему; коих наблюдению он весьма обрадовался, так как ему показалось, что они шли прямо к нему. Все же он начал обдумывать сие.

— Теперь, — сказал он, обращаясь к прочим, — видите вы уже тех мавров, как они идут прямиком к нам. Их пять, как мне представляется, нас же трое, притом необходимо, чтобы один охранял пленников.

— Вы, Жуан Бартоломеу, — сказал он, — останьтесь с ними сзади, а Лоренсу Ианиш и я двинемся на идущих. И пойдем тотчас же прямиком, лицом к ним; ибо чем дальше будем сражаться мы от сих [наших пленников], тем большим будет наше преимущество; ибо [в противном случае] может статься, что [идущие] смешаются с сими, что мы имеем здесь, и им представится случай выпустить некоторых.

И, [утвердившись] в сем, они начали следовать прямиком к идущим, думая, будто то мавританские воины; чему нашли весьма противное, ибо все пять были женщинами, коих всех они приняли с радостью, как нечто, что столь незатруднительным путем приумножало их богатство. Затем они отвели их вместе с прочими на свои корабли.

ГЛАВА XCII. Как Гомиш Пириш и прочие, бывшие с ним, захватили других мавров.

Следовал так Гомиш Пириш своим путем, согласно тому, что, как вы уже слышали, он сказал прочим после того как они прибыли в деревню. И когда он уже удалился на доброе расстояние от места, где составил добычу, то увидел одного мавра, ехавшего верхом на осле, каковой, очевидно, отбыл оттуда, где остались прочие мавры. И как только мавр узрел наших, то спрыгнул со осла и бросился бегом назад, туда, где он оставил товарищей.

И поскольку земля была ровная, мавр же ехал отдохнувшим, да к тому же весьма издалека узрел, откуда подходили наши, со всем сим христиане (кои были весьма утруждены великим трудом и потерей сна, что пережили они вот уже как два дня, не смогли его преследовать. Все же они держали его в поле зрения, сколько могли, однако наконец все же вынуждены были его потерять, не перестав из-за сего следовать прямым своим путем; пока не достигли домов одной деревни, где очевидно, пребывали прочие мавры, в каковой [деревне] не нашли ни одного человека. И сие, верно было, часу в третьем.

И, озираясь так на пустоши (charneca), насколько могли разглядеть, они увидели идущих мавров, что оттуда отбыли; и, хотя и были уставшими, они шли следом за ними на протяжении полутора лиг, после чего настигли их у моря, рядом с коим те укрылись среди весьма великих скал, что там были[449], вследствие чего нашим пришлось потрудиться, разыскивая их. Однако, хотя и много их было, по причине трудности (graveza) того места они не смогли захватить более семи.

И так, в сем труде, они провели весь тот день, почти до того, как спустилась ночь; однако, сверх всей своей усталости, они весьма ощущали голод и жажду, для избавления от коих не имели никаких средств. И когда были обысканы все те места, кои, как они ощущали, были пригодны к тому, чтобы некоторые залегли там, они решили вернуться. И верно то, что некоторые говорили, что было бы добрым советом оставить там некоторых [людей] на ту ночь, дабы увидеть, выйдут ли мавры, что залегли спрятавшись; однако не нашлось там такого, что отваживался бы остаться, — настолько они ощущали тела свои доведенными до слабости, — но они постановили вернуться всем на свои каравеллы.

И, как представляется, пожелал наш Господь Бог вспомнить об их слабости и распорядился, чтобы они повстречали на том пути, по коему шли, двух оседланных верблюдов, что было великим средством для их отдыха, ибо они ехали на них по очереди (ca se revezavam em eles); пока не прибыли к своим кораблям, где обнаружили, что уже имели добычею семьдесят девять душ.

На следующий день было решено между ними, что, поскольку их корабли не могли вместить стольких мавров по причине соли, кою они привезли из сего королевства (и сие для того, чтобы засолить шкуры тюленей, когда б не смогли они обрести иную добычу, или же коли довелось бы им совершить выкуп с маврами) они выбросят всю ту соль прочь, как они в самом деле и поступили.

И они пожелали еще отбыть для того, чтобы пройти другое побережье, однако по причине бури, что обрушилась на них, постановили смазать там свои корабли салом (ensear ali seus navios), дабы те могли лучшим образом встретиться с фортуною моря, когда они будут возвращаться. И, когда они кончили приготовлять свои корабли, отделил Гомиш Пириш одного из тех мавров, дабы узнать, где могли бы быть еще иные мавры, коих он мог бы захватить. И хотя мавр и сказал ему, где находились некоторые деревни, и они отправились на них, перейдя в южную часть, они не нашли в них ни одного мавра, ни мавританки, ни иного живого существа. И они также ходили по неким местам, где мавр чуял, что они их найдут, пока вовсе не ощутили, что мавры были всецело предупреждены и что напрасным трудом было ходить там дальше, разыскивая их. Посему они решили возвратиться в королевство, ввиду того, что продовольствие у них заканчивалось, в особенности, вода, коей в той земле они не смогли найти пополнения.

И таким образом они направили свой путь; пока не вернулись в Лагуш, в каковом округе пребывал инфант, в одном месте, что зовется Мешильюэйра.

ГЛАВА XCIII. О каравелле, что отправилась в Месу, и о маврах, коих она привезла.

В следующем году, каковой был от рождества Христова 1447-й, инфант, принимая во внимание, что мавры на Золотой реке не пожелали вступить в торговые сношения (к каковому делу даже если бы и питали они некоторое желание, сие должно было полностью иссякнуть по причине мавров, что были захвачены Гомишем Пиришем, как вы уже о том пространно выслушали), пожелал испробовать, могло ли часом сие быть устроено лучшим образом через торговлю в том месте, что называется Меса (Meca)[450].

И дабы он также смог получить о той земле наилучшее известие, приказал он посему тотчас приготовить каравеллу одного своего оруженосца, что звался Диегу Жил, каковой был человеком, весьма добро послужившим ему в войне с маврами, как на суше, так и на море.

И, устроив дела таким образом, получил он известия о том, что один купец из Кастилии, по имени Маркос Сисфонтес, приобрел в том месте двадцать шесть мавров, уже выкупленных для того, чтобы быть отданными за некоторых гвинейцев. И, дабы его корабль мог иметь некоторую причину для своего похода, он приказал сообщить оному купцу, что, коли тому угодно, его мавры будут отвезены в то место на той каравелле, кою он имел таким образом приготовленною, при условии что тот передаст ему некоторую часть того, что достанется ему от выкупа.

И, говоря по правде, не столько надеялись на прибыль те [люди], сколько доволен был инфант по двум причинам: первая — что у них будет лучшая возможность осмотреть землю и узнать, каким образом они войдут в торговые сношения; и вторая — что они привезут из нее тех гвинейцев[451], ибо он верил, что они примут веру Христову.

Весьма угодно было тому купцу подобное намерение, кое предлагал ему претворить в жизнь инфант. И посему каравелла была тотчас приготовлена, а груз — принят, и [она] проследовала своим путем прямиком в Месу, где они много говорили [с маврами] о своей торговле, но не смогли договориться ни о чем.

— Коли вы желаете, — сказал Жуан Фернандиш (тот оруженосец, что пребывал семь месяцев среди мавров Заары, как вы уже слышали), обращаясь к Диегу Жилу, Родригианишу (другому оруженосцу, коего послал инфант для устроения той торговли), а также к одному кастильцу, купцу, что находился там для того, чтобы выкупить мавров, — я высажусь на землю, дабы устроить сию торговлю.

И, взяв себе поруку, он отправился к ним и договорился с ними таким образом, что приказал привести на каравеллу пятьдесят одного гвинейца, за каковых было дано восемнадцать мавров[452].

И случилось при сем, что с южной стороны сорвался столь сильный ветер, что поневоле заставил их поднять паруса; и они возвратились в королевство.

Был там привезен для инфанта один лев, какового он затем отправил в одно место в Ирландии, называемое Галвеу (Galveu)[453], одному своему слуге, что проживал в той земле, ибо они ведали, что никогда подобное [животное] в том краю не было видано.

И Жуан Фернандиш оставался [там] таким образом до тех пор, пока другой корабль не возвратился за ним.

И в сей, тот же самый год, возвратился Антан Гонсалвиш на Золотую реку, дабы увидеть, сумеет ли склонить мавров к тому, чтобы вернуться к торговле; куда походу его предстояло стать весьма опасным, ибо, когда он стоял на якоре вверху реки, мавры тотчас пришли к берегу [моря]; среди каковых был один, ясно показывавший, что обладал над ними господством, от какового Антан Гонсалвиш поручил поруку; однако же [тот мавр] предупредил его, чтобы он чувствовал себя в безопасности относительно прочих [мавров] не иначе как в его присутствии. И было так, что когда тот мавр находился далеко оттуда, ибо прочие мавры уже выказывали знаки доверия христианам, захотел Антан Гонсалвиш высадиться на землю, думая, однако, будто тот мавр, что первым дал ему поруку, будет присутствовать. Однако, тотчас же после того как он приблизился к земле и не увидел там того предводителя или господина противников, он не пожелал высаживаться. Однако же, поскольку он не мог поговорить с ними как следовало, пока они находились вдалеке, он приказал подвести лодку очень близко к пляжу; в связи с чем враги ясно выказали обман, каковой до того скрывали, бросая свои азагаи как люди, желавшие выказать смертельную ненависть, кою питали к нашим.

И, вкратце, коли бы не великая отвага Антана Гонсалвиша, то там бы и нашел он конец вместе со всеми, кто был с ним; [но он поступил иначе], приказав привести лодку в весьма сильное движение с помощью весел, каковая вещь не могла быть выполнена иначе, кроме как лишь с весьма великим трудом, из-за множества азагай, что падали на них. Однако же было угодно Богу, чтобы они ушли оттуда, оставив некоторых из тех мавров раненными; из христиан же один остался таким образом раненным, что немного дней спустя встретил свой конец, когда корабль уже шел по морю.

И в тот же самый год отправилась туда другая каравелла, одного слуги инфанта, что звался Жоржи Гонсалвиш, на каковой отправились он и другой [человек]; и они привезли с Золотой реки много ворвани и шкур тюленей.

И в сей главе подходят к концу дела сего года, в каковом мы не находим иных деяний, о коих следовало бы поведать.

ГЛАВА XCIV. О том, как Валларти отправился в землю Гвинейскую, и каким образом прошло его пребывание.

Поскольку слава о сем деянии разнеслась по краям мира, суждено было ей достичь двора короля Датского, Шведского и Норвежского[454]. И так как видите вы, что высокородные люди озабочиваются тем, чтобы узреть и познать подобные вещи, случилось так, что один благородный муж из дома того принца, алчущий посмотреть свет, получил свое разрешение и прибыл в сие королевство. И, пробыв некоторое время в доме инфанта, они явился к нему просить, дабы была на то его милость снарядить для него одну каравеллу и направить его таким образом, чтобы смог он двинуться в землю негров.

Инфант, каковой с легкостью мог быть подвигнут на любое дело, в коем какой-нибудь добрый [муж] смог бы обрести почесть или приумножение, приказал тот же час снарядить одну каравеллу, самым надлежащим образом (o mais compridamente), каким только было возможно; сказав ему, чтобы он отправлялся к Зеленому мысу и чтобы они посмотрели, сумеют ли получить поруку у короля той земли, поскольку ему [инфанту] было сказано, что тот [король] был весьма великим сеньором; отправив с ним [Валларти] [для сего] свои письма и наказав также, чтобы он поведал тому [королю] некоторые вещи от его имени, ради службы Богу и Его святой вере (и сие потому, что, как ему утверждали, тот [король] был христианином). В завершение же всего было то, что, коли вышло бы так, что тот [король и вправду] имел закон Христов, то чтобы оказалось ему угодно оказать помощь в войне с маврами Африки, в каковой король дон Афонсу, что тогда царствовал в Португалии, и он [инфант] от его имени постоянно трудились вместе со всеми прочими своими вассалами и уроженцами.

Все было готово весьма скоро, и тот оруженосец, что звался Валларти, взошел на свой корабль, и вместе с ним один рыцарь ордена Христа, что звался Фернанду Афонсу и был воспитан и взращен инфантом, какового он посылал в той каравелле, поскольку Валларти был чужестранцем и не знал столь хорошо обычаи и манеры [корабельного] люда, и чтобы он направлял моряков и [вел] прочие дела, относящиеся к управлению кораблем; и также [посылал он его] почти как посла, коли случилось бы им увидеть того короля, для чего взяли они туржиманами двух уроженцев той земли. Однако же главное предводительство принадлежало Валларти.

И они проследовали так своим путем, и, после великих трудов, что достались им в море, по прошествии шести месяцев с того дня, как впервые покинули Лиссабон, прибыли на остров Палма, что лежит в земле негров, рядом с Зеленым мысом. Там они держали свой совет о том, какого образа действий следовало им держаться оттуда далее согласно распоряжениям, кои они имели от инфанта; и совершили затем плавание вперед, ибо то еще не была гавань, где им подобало отдохнуть.

И, находясь к низу от мыса, в месте, что среди уроженцев той земли зовется Абрам (Abram), они приказали там спустить на воду свою лодку, в каковой Валларти вместе с некоторыми другими высадился на землю, где они нашли уже многих из тех негров; из каковых Валларти попросил, чтобы ему дали одного, сам же он даст им другого, дабы между ними была порука, благодаря коей они могли бы провести свои переговоры (falas); на что ответом было, что таковое дело не подобало им совершать без полномочия одного рыцаря, что был там почти как губернатор той земли и звался Гитения (Guitenia). Каковой, как только узнал о подобной просьбе, прибыл туда, и оказалось ему весьма угодно предоставить то, о чем просил Валларти.

И как только один из тех негров прибыл на каравеллу, Фернанду Афонсу (лучше знавший наш португальский язык) начал беседовать с ним, говоря ему таким образом:

— Причина, по коей мы просили твоего прибытия на сей корабль, была та, чтобы ты передал нашим полномочием своему господину, что мы суть [подданные] одного великого и могущественного принца Испании, каковая лежит в конце Заката, по чьему велению мы прибыли сюда, чтобы говорить от его имени с великим и добрым королем сей земли.

И он дал ему прочесть одно из писем, что они везли, каковое было ему оглашено одним из его толмачей, дабы ему передать тем же образом тому рыцарю, что его туда послал.

— Хотя, — отвечал тот, — вы и хотите главным образом видеть Боора (Boor)[455], каковой есть наш великий король, вы не можете в настоящее время получить от него сообщения, поскольку верно то, что он находится весьма далеко (alongado) отсюда, ведя войну с другим великим сеньором, каковой не желает ему подчиняться.

— А коли он все еще пребывает в своем доме, — спросил Фернанду Афонсу, — за сколько дней сумеете вы добраться до него с нашим сообщением, а также возвратиться с ответом?

— От шести до семи дней будет наибольшая задержка, — отвечал гвинеец.

— Тогда, — сказал Фернанду Афонсу, — будет добро, коли ты скажешь тому рыцарю, с коим живешь, чтобы он послал туда человека со своим сообщением, дав ему знать обо всем, что я тебе уже сказал. И коли твой господин так поступит, то великую службу сослужит своему королю и принесет пользу своей стране.

— Теперь же, — сказал гвинеец, — я поведаю все весьма добро Гитание (Guitanie).

Тогда они приказали подать ему еды (vianda), от каковой он ел и пил; затем дали ему одно из писем, что везли, дабы он показал его своему господину и сказал ему, что там говорилось обо всем том, что они ему прежде сказали; и чтобы он также отвез его в знак дружбы.

Однако, когда тот гвинеец был отвезен на землю, где находился тот рыцарь, что его послал, там уже пребывал другой подобный ему, звавшийся Сатан (Satam), и иной, звавшийся Минеф (Minef), что прибыл туда незадолго до того; коего безобразие было крайним, [таким,] что, согласно сказанному теми, кто там был, невозможно было изобразить ничего более безобразного; равно и его одеяние (corregimento) не было великим свидетельством его достоинства, ибо он предстал там весьма плохо одетым; и все же обладал он большею властью, нежели кто-нибудь из прочих.

И пока тот гвинеец говорил с рыцарем о посольстве, ему порученном, лодка находилась рядом с пляжем, ожидая ответа; каковой получить было весьма затруднительно по причине гвинейцев, намеревавшихся узнать, что он говорил, а также узреть письмо, кое он вез; коих было столько на [одного] того, что прибыл с каравеллы, что рыцарям пришлось весьма потрудиться, чтобы удалить их оттуда.

И, в конце концов, в тот день они так и не сумели получить ответа; и хотя рыцарь зашел достаточно [далеко] в воду, чтобы поговорить с теми, кто был в лодке, но таково было множество гвинейцев, что они так и не дали ему закончить, так что он оставил все на следующий день. В каковой [день] лодка отправилась к земле весьма рано, однако рыцарь уже находился там в одной алмадии, в коей он пожелал отравиться на каравеллу; но, увидев, что шла лодка, возвратился на землю. И приказал он доставить ему козу и козленка, и кускус, и кашу с маслом, и хлеб с мукою и колосьями, и один слоновий бивень, и семя из коего делали тот хлеб, и молоко, и пальмовое вино.

И случилось прибыть туда в ту ночь одному рыцарю, по имени Амаллам (Amallam), каковой был сыном одного из дядьев того Гитание, чьею милостью он получил ту землю; каковой, очевидно, желал поговорить с людьми в лодке, однако гвинеец не пожелал ему того дозволить, говоря, что не было ему причины затевать подобное дело. По каковой причине он посоветовал нашим возвратиться и взять с собой те вещи для своего подкрепления; и чтобы они, после того как поедят, вернулись, сами же они [гвинейцы] тем временем будут держать свой совет.

Но коли и прежде было между ними несогласие в переговорах (eram em diviso por feito da fala), еще большим сделалось оно к вечеру. И поскольку пришлось бы нам быть весьма многоречивыми, коли должны были бы мы поведать подробно о том, сколько мнений (maneiras) было высказано между одними и другими в их переговорах, достаточно [сказать], что сей рыцарь Гитание несколько раз побывал на каравелле, отправляясь в одной алмадии и беря с собой четверых. И он говорил с нашими о торговле, заявляя, что и его самого было бы достаточно, чтобы обо всем договориться, поскольку, когда тот король Боор, давал землю какому-нибудь рыцарю, [то тот] мог поступать в ней так же, как и он сам; и таким образом, любое дело, какое бы тот ни содеял, он [король] почел бы за добро содеянное. Наши же отвечали, что имели приказ не совершать ничего прежде чем поговорят с тем королем, и о сем было выдвинуто множество суждений, из коих вывод был таков, что он [Гитание] пошлет, все же, в дом короля со своим сообщением.

И в то время как они ожидали вестового, что туда отправился, тот Гитание безопасно отправлялся на корабль, беря с собой лучшие яства, что имел, и слоновьи бивни, и также некоторые иные вещи; и сам он, равным образом, принимал званые обеды (convites) и ткани вместе с иными ценностями, что наши ему давали, показывая, что был весьма доволен общением (conversacao) с ними.

И однажды они стали просить его достать для них мертвого слона, дабы взять у него шкуру, бивни и кости, с некоторой частью мяса; на что гвинеец отвечал, что добыть его можно было без большого труда.

— Тогда, — молвил Валларти, — коли вы нам сие устроите, то через любого из нас двоих [Валларти или Фернанду Афонсу], что сюда вернется, получите шатер из льняной ткани, в каковом смогут разместиться от двадцати пяти до тридцати человек, столь легкий, что один человек сможет нести его на шее.

Много раз ходили наши на землю вместе с ним и по его приглашению, однако были не настолько рядом, чтобы их могли захватить. И случилось так, что однажды, когда лодка находилась рядом с пляжем, из-за водяного вала она коснулась суши, чем находившиеся в ней были весьма встревожены (torvados); и когда рыцарь сие ощутил, то сказал им, чтобы они чувствовали себя в безопасности, поскольку все те [гвинейцы] были его [людьми], и что они не причинят им никакой неприятности. И, таким образом, во всем тот гвинейский рыцарь показывал себя истинным мужем.

Однако фортуна, коей в некоторых случаях помогает дурной совет людей, таким образом распорядилась деянием, что они не смогли прийти к его завершению при столь благом начале. И было так, что, когда тот Гитание пребывал в поисках слона, как он им обещал, Валларти, как человек мало осмотрительный, пожелал однажды сойти на землю, поскольку мне представляется, что прошло уже некоторое время, как его звали. Правда то, что поначалу было ему сказано, чтобы он уклонился от того похода, но даже и так он пожелал сойти, как тот, кого фортуна звала, дабы узреть час великой его тяготы.

И когда они находились близ суши, появился там один негр, несший бутыль из тыквы с вином или водою, делая вид, что желал ее отдать; и Валларти сказал тем, кто греб, чтобы они приблизились. И хотя некоторые говорили ему, что подобное приближение было неблагоразумно, все же они были принуждены сделать то, что он приказывал, к великому урону для всех; ибо, когда лодка подошла с разворота (de ciavoga), они, для того, чтобы взять бутыль у негра, оказались так близко от суши, что она коснулась лодки. И пока Валларти смотрел на великое множество люда из тех негров, что залегли в тени одного дерева, один из туржиманов, что они везли, звавшийся Афонсу, показал, что желал взять бутыль и дал себе поскользнуться, упав с лодки. И когда прочие увидели сие и пожелали повернуть лодку назад, на нее налетела волна и совсем выбросила ее на сушу; где негры весьма наспех мощно обрушились на лодку, меча свои азагаи. Таким образом, из всех, сколько сошло с каравеллы в то путешествие, на корабль вернулся лишь один, что бросился [в воду и ушел] вплавь; но о прочих мы не находим [сведений о том], какой они обрели конец, поскольку тот, что пришел вплавь, говорил, что не видел, чтобы был убит более, чем один, и что за те три или четыре раза, что он посмотрел назад, он неизменно видел Валларти сидящим на корме лодки.

Однако ко времени, когда мы писали сию историю, пришли во власть инфанта некоторые пленники, уроженцы того края, кои говорили, что в одном весьма далеком замке, в глуби, находились четверо христиан, из коих один уже умер, но трое еще оставались живы; вследствие чего некоторые предположили — по знакам, кои подавал негр, — что то, верно, были те самые.

И Фернанду Афонсу, принимая во внимание столь несчастливое событие, а также то, что он не имел более лодки, с коею мог бы вернуться на землю, дабы узнать о других, приказал поднять якоря и возвратился в королевство[456].

ГЛАВА XCV. Как Антан Гонсалвиш отправился принимать остров Лансароти от имени инфанта.

Столь привычно ощущали уже себя жители Лагуша в той земле мавров, что почитали себя удовлетворенными не только лишь тем, чтобы отправляться туда воевать с ее жителями; но нашлись также некоторые, что не удовольствовались рыбной ловлей в местах, обычных для их отцов и дедов, и попробовали отправиться порыбачить в моря того побережья, испросив разрешения инфанта, обещав ему известную плату за то, чтобы он дозволил им туда пройти и устроить свою рыбную ловлю; что, думаю я, было испрошено не без основания, так как вполне надлежит полагать, что некоторые из тех, кто туда прежде прошел, зрели море столь наполненным рыбою, что были подвигнуты на то, чтобы испросить подобное разрешение.

Условившись, посему, с инфантом, о некоторой сумме денег, кою они должны были отдать ему за право, кое он им там предоставлял, они отправились в свое путешествие, и шли своим путем до тех пор, пока не прибыли в одно место, называемое мысом Кефалей (Cabo dos Ruivos)[457], где начали заниматься своей рыбной ловлей, каковой [рыбы] нашли весьма великое изобилие.

И когда они пробыли так несколько дней, высушив добрую часть [выловленной] рыбы, другую же насадив на свои палки для сушки (percheis), дабы ее провялить, внезапно явились мавры, весьма недовольные подобною дерзостью, и едва не убили рыбаков; что они и в самом деле свершили бы, коли б не доброе усердие, кое те вложили в свое отступление; таким образом, что, в конце концов, [мавры] обратили весь свой гнев на рыбу, что была разложена для сушки, каковую они порубили в куски своим оружием, с не меньшею яростью, нежели они содеяли бы с противниками, коли настигли бы их.

Двое из тех рыбаков были ранены при том отступлении, но, однако, не опасными ранами, но такими, что вскоре от них излечились; и они возвратились в свой поселок, не раскаиваясь в путешествии, ибо достаточно прибыли доставили в виде рыбы, кою прежде провялили и сложили кучами на своем корабле — из предосторожности, на тот случай, каковой в дальнейшем с ними и произошел.

И в сей год инфант, желая последовать гораздо далее в первичном своем намерении и видя, что, для того чтобы деяния пришли к большему совершенству, ему был необходим один из островов Канарии, заключил договор с тем мисе Масиоти [месье Масиотом], о коем мы уже говорили, что он обладал властью над островом Лансароти, дабы он ему его оставил. Каковой [мисе Масиоти], удовлетворенный милостью или платою, поступавшей каждый год, оставил оный остров вместе со всею своею властью инфанту; какового острова [последний] сделал главным [и] первым капитаном того благородного рыцаря Антана Гонсалвиша, каковой от его имени отправился вступать во владение оным островом, где он пребывал некоторое время, воодушевляя его жителей к службе и подчинению своему господину, с такою мягкостью и ласковостью, что в весьма короткое время сделалась известна его добродетель.

ГЛАВА XCVI. В коей автор объявляет о том, сколько душ было привезено в сие королевство с начала сего завоевания.

В начале сей книги изложил я пять причин, по коим наш великодушный принц в ходе труда по сему завоеванию был подвигнут на то, чтобы столько раз посылать свои корабли. И поскольку о четырех причинах, как мне представляется, дал я вам достаточно знания в главах, где говорил о распределении краев Востока, мне остается сказать о пятой, дав точное число душ неверных, что из тех земель прибыли в сию благодаря доблести и таланту нашего принца; каковые сочтя, я обнаружил, что их было девятьсот двадцать семь, из коих, как я сказал вначале, большая часть была обращена на истинный путь спасения[458].

Теперь же взгляните на число колен, кое от сих [душ] могло произойти, и на то, какое взятие города или поселка могло бы принести почесть большую, нежели сия, о коей я до настоящего времени писал; ибо, помимо сих [душ] и тех, что от них произошли и до конца мира могут произойти, много больше иных прибыло впоследствии, как вы в следующей книге сможете узнать. Ибо нам было необходимо положить здесь конец деяниям сего года от рождества Христова 1448-го, поскольку в сию пору обрел король дон Аффонсу Португальский, пятый по имени и двенадцатый в порядке властвования, в полной мере управление своими королевствами, пребывая уже в возрасте семнадцати лет, женатый на весьма добродетельной и славнейшей принцессе донне Изабел, каковая была дочерью инфанта дона Педру, герцога Коимбрского и сеньора Монтемора, что в предыдущие годы правил королевством от имени короля, как в некоторых частях сей истории нами было сказано и как вы гораздо более совершенно найдете в общей хронике королевства.

Полагая, что все прочие дела почти что начинались тогда [заново] вместе с новым правителем, мы сочли разумным, чтобы [в сем месте] брали начало и все книги о его деяниях и историях. И, затем, поскольку нам показался достаточным сей том, уже нами написанный, мы кладем здесь конец, как уже сказано, с намерением написать иную книгу, каковая дойдет до конца деяний инфанта, хотя последующие дела и не были свершены с таким трудом и отвагою, как предыдущие; ибо после сего года и далее деяния в тех краях всегда совершались более путем торговли и договоров, нежели отвагою и ратным трудом[459].

ГЛАВА XCVII. В коей автор приводит последнее заключение своего труда.

Всякий труд, коему предстоит стать совершенным, требует своего приведения в тройное число, scilicet, чтобы были у него начало середина и конец. И для лучшего познания сего добро будет нам знать, что существует три триединства (ternarios) в общей универсальности мира, из коих первое зовем мы сверхпревосходным (sobre excelente). И не можем мы отыскать какое-нибудь точное имя, кое могло бы передать нам его совершенство, ибо чувственности оно неведомо, естественная же природа не может его постичь; но кроткая вера с великою смиренностью, оживляемая благодатью Божией, вкладывает в него непреклонную твердость.

И посему философский теолог великий Альберт[460] в первой главе «Небесной иерархии» дает три степени понимания, чрез кои следует познавать Бога. И первую сравнивает он с птицами, что летают ночью, такими как летучие мыши, совы и другие, им подобные, коих взгляд не может вынести яркости солнца; что подтверждает в своей «Метафизике» принц философов, говоря, что наше разумение в сравнении с вещами, кои в своей сущности относительно природы суть явные, есть то же, что и очи совы или летучей мыши в сравнении с яркостью солнца. Ибо такое зрение имеют те, кто погружается в земные желания, занимая всю свою привязанность тем, что получают от чувственных образов. И сим они препятствуют своему познанию, каковое не ведает ничего о божественной сущности.

И во второй [степени] он делает сравнение с другими птицами, кои имеют чувства более сильные и переносят жар солнца, но когда созерцают его сияние, их глаза беспрестанно раздражаются; сообразно чему поступают некоторые, кои, удаляясь от вещей внешних, следуют спекуляции через постижение и, отдаляя свое познание от материальности (materialeza), со временем и в трепете созерцают Божество, желая постичь Его человеческим разумом; каковой нередко им отказывает, и они впадают в ошибку, как это сделала часть великих философов, не озаренных светочем веры.

Третьим зрением обладают прекрасные орлы, кои могут созерцать своим зрительным чувством сияющую сферу сей планеты [солнца]; и под сими мы можем разуметь главным образом тех, кто читает по книге жизни и без иных умозаключений (discurso) познает все вещи, кои охватывает их разумение.

И, таким образом, люди, желающие в познании Бога обрести полную твердость (firmeza), подчиняются сами святому Евангелию; и, находя утешение (solaz) в том, что постигают, почитают они со смиренным и великим благоговением то, что вследствие тонкости не могут охватить; и честно признают вместе доктором Святым Фомой, в девятом параграфе вопроса X книги, называемой «De Potencia Dei», что в Боге пребывает истинный круг, целиком заключенный в совершенном триединстве, ибо Он, постигая самого Себя, произносит и порождает вечное Слово, в коем зрит Себя и все вещи. И от Отца и Сына исходит ласковая эманация, чрез кою любима Божественная сущность и все то, что от нее происходит. И, таким образом, где было начало постижения, там приходит к концу любящая воля. Пример сего мы имеем в нас самих; ибо, принимая во внимание то, что мы разумеем, в душе рождается некоторое знание, и тогда разумение предоставляет воле свободу брать все, что ей угодно; и она, восприимчивая к милому объекту, склоняется к нему в силу привязанности, коею вначале было подвигнуто разумение. Таким образом завершается круг, каковой есть сверхдуховный (sobre espiritual), высоты бесконечной, и в самом себе он не может последовать за пределы триединства, в коем оканчивается.

Второе триединство имеет ту природу, что заключает в себе все живые существа, и представляется следующим образом: возьмем источник, в коем нет недостатка [воды], из коего берет начало некая река; и, следуя своему течению, сообразно мощи, что получила она вначале, возвращается она в конце в тот же источник, из коего изначально произошла. И таким же образом все вещи имеют начало в Господе Боге, общей причине (geral causador); и, следуя бытию, кое получают, они приходят к последнему концу в том же [источнике], в коем получили и первое начало.

И о сем триединстве, каковое в них [живых существах] есть начало, середина и конечный предел, говорит философ в написанной им книге, где повествовал о небе и о мире, что триединство есть отсчет (conto) всякой причины и заключает в себе такое совершенство, середину и точный конец, из коих ни одно живое существо не пребывает исключенным. И посему было установлено в древности чтобы Бог почитался в триединстве.

Третий тройной круг зовем мы моралью, и он принадлежит делам, нами совершаемым, беря начало в доверии, кое желает придать им Господь Бог; и это Он главным образом и совершает их, мы же суть инструменты, помещенные в середину, коими Он располагает по Своему желанию, творя то, на что есть Его милость, завершая их так, как Он желает. В подтверждение чего написано в Евангелии от святого Луки, что, совершая все, что нам велено, узнаем мы, что мы суть слуги без пользы, выполняющие то, к чему обязаны.

И, поистине, все, на что мы способны, есть тщета, ибо без нас может быть выполнено; и в сем ничего не заслуживаем мы, кроме лишь того, что Создателю угодно милостиво нам предоставить, оказав нам [таким образом] крайнюю милость за то, что использовал нас в Своих делах, пожелав, что мы были посредниками в некоторых вещах, что Он совершает. И сие угодно доброте Его, чтобы отыскать в нас какое-нибудь Свое дело, за кое обрели бы мы добрую награду. И люди рассудительные, чувствуя сию бесконечную милость, что заставляет их быть такими, каковы они есть, и понимая, что все добрые дела, от Него происходят с Его царственного дозволения, признают, что ничего не заслуживают за то, что совершают, и трудятся ради того, чтобы завершить сей круговорот (redondeza), через каковой всякий их поступок окончится в том же начале, где и возник.

И поскольку вы, весьма высокий и весьма превосходный принц, согласно моему мнению, наиболее добродетельный господин среди смертных, имея основною целью благодарность, повелели мне, Гомишу Ианишу ди Зураре, своему слуге и воспитаннику, вашею милостью рыцарю и командору в ордене Христа, написать сию книгу, то с великим основанием представляется мне, что на благодарности следует мне положить ей конец.

И так как апостол святой Павел учит нас, чтобы во всех делах воздавали мы благодарность Богу (как содержится в одном послании, кое направил он людям из Фессалоники), замыкая круг моего труда, кладу я последний предел на том, что было помощью (ajudoiro), коей требовало мое желание вначале, воздавая [таким образом] бесконечному Триединому Лицу столько благодарности, сколько могу, — хотя и не имею силы воздать ту, какую должен.

Во-первых, Отца, сверхсущностного (sobre-essencial), от Коего общим образом все происходит, благодарю я за талант, что дал Он мне, дабы начать сей труд; и затем Сына, сверхдуховного (sobre espiritualeza), каковой не имел происхождения от живого существа, благодарю я за помощь, что оказал Он мне с тем, чтобы продолжить начатое мною; и, далее, Святого Духа, сверхъестественного, от Коего всякое добро получаем мы через любовь, благодарю я за вдохновение, коми Он подвиг ваше высочество таким образом приказать сие мне, а не кому-либо иному из ваших уроженцев и подданных (sobjeitos), из коих вы могли бы отыскать многих. И благодарю я вместе все Три Лица, каковые суть невыразимая Троица и сверхсущностное Единство, один лишь наш Господь Бог истинный, за конец, коим все завершилось, — лучше, нежели полагал я прежде.

И был завершен сей труд в библиотеке, что сей Король дон Аффонсу устроил в Лиссабоне, восемнадцати дней февраля, сей первый том будучи записан Жуаном Гонсалвишем, оруженосцем и писцом книг оного сеньора Короля. Каковому сеньору да будет угодно весьма бесконечному, милостивому и милосердному Богу добрые дела и добродетели в гораздо лучшие дни и годы жизни его от доброго к лучшему приумножить; и дать ему плод Своего благословения, коим он всегда смог бы воздавать Ему благодарности и почести, ибо Он суть его творец и создатель.

В год Иисуса Христа тысяча четыреста пятьдесят третий.

DEO GRACIAS.

КАРТА

Примечания

1

Автор предисловия и примечаний в издании 1841 г. – Мануэл Франсишку ди Барруш-и-Суза ди Мешкита ди Маседу Лейтан-и-Карвальоза (Manuel Francisco de Barros e Sousa de Mesquita de Macedo Leitao e Carvalhosa) (1791–1855), более известный как 2-й виконт ди Сантарен (visconde de Santarem), португальский историк, дипломат и государственный деятель, получивший известность за свои исследования в области древней картографии (термин впервые введен им), а также как историк португальских географических открытий. Автор многих произведений, призванных доказать первенство португальского присутствия во многих регионах мира, и прежде всего – на западном побережье Африки к югу от мыса Божадор (см. прим. 7). В 1827 году, в период регентства Изабеллы Марии ди Браганса, занимал пост министра и государственного секретаря по делам королевства (т.е. возглавлял правительство). В 1828 году примкнул к мигелистам, был назначен королем Мигелом Брагансским министром и государственным секретарем по иностранным делам. После победы либералов был вынужден отправиться в изгнание в Париж. Член Лиссабонской королевской академии наук, Institut de France, а также многих других иностранных академий и научных обществ, один из крупнейших португальских интеллектуалов своего времени, получивших международную известность. – Прим. перев.

(обратно)

2

Легуа (legua) – лига, путевая мера длины, существовавшая до введения метрической системы. Выражала расстояние, которое человек или лошадь могли преодолеть за час, реальное значение варьировалось в зависимости от эпохи, страны и региона (обычно составляло от 4 до 7 км). В Португалии легуа как путевая мера длины равнялась 5 км; морская легуа (legua maritima) – 5 км 555 м. – Прим. перев.

(обратно)

3

Фернан Магальяйнш или Магеллан (португ. Fernao de Maghalaes, исп. Fernando (Hernando) Magallanes) (ок. 1480–1521) – португальский мореплаватель, экспедиция которого совершила 1-е кругосветное плавание. В 1519-21 гг. руководил испанской экспедицией по поиску западного пути к Молуккским островам. Обогнув Южную Америку, открыл пролив, названный его именем, вышел в Тихий океан (1520), достиг Филиппинских островов, где был убит в схватке с местными жителями. Плавание завершил Хуан Себастьян Элькано, обогнув с Юга Африку. – Прим. перев.

(обратно)

4

Восточное побережье Южной Америки – территория будущей Бразилии – было открыто португальцами под предводительством Педру Алвариша Кабрала в 1500 году. – Прим. перев.

(обратно)

5

В 1511 году второй губернатор Португальской Индии Афонсу ди Албукерки взял Малакку – богатый торговый город в Малаккском проливе, запирающий вход в Индийский океан с востока. Со взятием Малакки португальцы перерезали главный путь, связывающий страны Передней Азии с основным поставщиком пряностей — Молуккскими островами, и вышли в Тихий океан. В 1512 году на Молуккских островах основаны первые португальские поселения. – Прим. перев.

(обратно)

6

См. Barreto de Resende. Tratado dos vice-reis da India. Mss. 8,37o Парижской королевской библиотеки. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

7

Мыс Божадор или Бохадор (Cabo Bojador – исп. Кабо-Бохадор, порт. Кабу-Божадор) долгое время считался непреодолимым из-за сильных северо-восточных ветров и служил камнем преткновения в продвижении на юг. В течение многих веков считалось, что за этим мысом судоходство невозможно, потому что море кишит чудовищами, а снасти кораблей загораются. Слово «Бохадор» произошло от арабского «Абу Кхатар», что значит буквально «Отец опасности».

Первым европейским мореходом, обогнувшим мыс Божадор в 1434 году, стал португальский мореплаватель Жил Ианиш. Уже из Гвинеи он сообщил, что «плыть под парусами здесь так же легко, как и у нас дома, а страна эта богата и всего в ней в изобилии». Начиная с 1434 года открывается новый маршрут для португальских и других европейских судов к югу Африки и позднее к Индии. – Прим. перев.

(обратно)

8

Атлантика по ту сторону Канарских островов (см. наш Доклад о первенстве португальских открытий – Memoria sobre a prioridade dos descobrimentos portugueses). – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

9

См. наш Доклад о первенстве португальских открытий на побережье западной Африки (Memoria sobre a prioridade dos descobrimentos portugueses na costa d’Africa ocidental). Париж, 1841. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

10

Генрих (Энрики) Мореплаватель (Dom Henrique o Navegador) (1394–1460) – португальский принц (сын Жуана I), организатор морских экспедиций к северо-западным берегам Африки, положивших начало португальской экспансии на этот материк. Основал навигационную школу в Сагрише, где преподавали лучшие математики и картографы. Участник захвата Сеуты (1415). По инициативе Генриха Мореплавателя начался вывоз африканских рабов в Португалию. – Прим. перев.

(обратно)

11

Старинная рукопись в переплете. – Прим. перев.

(обратно)

12

Дуарти I Красноречивый (Duarte I o Eloquente) (1391–1438) – 11-й король Португалии с 1433, сын Жуана I и Филиппы Ланкастерской, брат Генриха Мореплавателя. Продолжил внешнюю политику отца в области мореплавания и исследований Африки (в годы его правления была основана навигационная школа в Сагрише, а Жил Ианиш обогнул мыс Божадор). В 1436 предпринял военную экспедицию в Танжер, закончившуюся разгромом португальских сил. Писатель, автор романа «Верный советник» (O Leal Conselheiro), нескольких книг по охоте и поэм. – Прим. перев.

(обратно)

13

См. наш Доклад (Memoria) об этой рукописи, изданный нашим компаньоном по Королевскому обществу антикваров Франции, M. P. Париж, в его интересном и ученом произведении, озаглавленном Les Manuscrits francais de la Bibliotheque du Roi, том 3, стр. 335. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

14

Александр фон Гумбольдт (Friedrich Wilhelm Heinrich Alexander Freiherr von Humboldt) (1769–1859) — немецкий ученый-энциклопедист, естествоиспытатель, географ и путешественник, младший брат ученого и государственного деятеля Вильгельма фон Гумбольдта. Исследовал природу различных стран Европы, Центральной и Южной Америки («Путешествие в равноденственные области Нового Света», т. 1 – 30, 1807–34), Урала, Сибири. Один из основателей географии растений и учения о жизненных формах, заложил основы общего землеведения, климатологии. Член Берлинской (1800), Прусской и Баварской академий наук. Иностранный почетный член Петербургской академии наук (1818). – Прим. перев.

(обратно)

15

Легендарный древнееврейский царь Соломон считается автором «Книги Екклесиаста», книги «Песнь песней Соломона», «Книги Притчей Соломоновых», а также некоторых псалмов. – Прим. перев.

(обратно)

16

Евсевий Софроний Иероним (Eusebius Sophronius Hieronymus) (342–419/20) – церковный писатель, аскет, создатель канонического латинского текста Библии. Почитается как святой и один из учителей Церкви. – Прим. перев.

(обратно)

17

Иоанн Хризостом или Златоуст (Ιωαννης ο Χρισοστομος) (ок. 347–407) – византийский церковный деятель, архиепископ Константинопольский, богослов, почитается как один из трех Вселенских святителей и учителей (вместе с Василием Великим и Григорием Богословом). Представитель греческого церковного красноречия, автор проповедей, панегириков, псалмов. – Прим. перев.

(обратно)

18

Фома Аквинский (Thomas Aquinas) (1225 или 1226–1274) – философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики на базе христианского аристотелизма, учитель церкви, основатель томизма. Доминиканец. Основные сочинения: «Сумма теологии», «Сумма против язычников». – Прим. перев.

(обратно)

19

Геродот Галикарнасский (Ηροδοτος Ηλικαρνησσευς) (484–425 до н. э.) – древнегреческий историк, прозванный «отцом истории». Автор первого полномасштабного исторического трактата – «Истории», – описывающего греко-персидские войны и обычаи многих современных ему народов. Труды Геродота имели огромное значение для античной культуры. – Прим. перев.

(обратно)

20

Поэмы легендарного древнегреческого поэта-сказителя Гомера «Илиада» и «Одиссея» становятся широко известны в Европе начиная с эпохи Возрождения, когда в последний период существования Византийской империи греческие рукописи и ученые попадают на Запад. – Прим. перев.

(обратно)

21

Гесиод (Ησιοδος) (VIII–VII века до н. э.) – первый известный по имени древнегреческий поэт, представитель направления дидактического и генеалогического эпоса. В своем наиболее значительном произведении — поэме «Труды и дни» — прославляет крестьянский труд. В поэме «Теогония» («Происхождение богов») мифологически истолковывает мир. – Прим. перев.

(обратно)

22

Авторитет знаменитого древнегреческого философа и ученого Аристотеля (Ηριστορελης) (384–322 до н. э.), многочисленные сочинения которого охватывают все отрасли тогдашнего знания, в средние века считался абсолютным и не подлежащим никакой проверке. С XIII в. аристотелизм становится философской основой схоластики (Альберт Великий, Фома Аквинский). – Прим. перев.

(обратно)

23

Два сохранившихся до нашего времени литературных произведения знаменитого римского государственного деятеля и полководца Гая Юлия Цезаря (Gaius Iulius Caesar) (102 или 100– 44 до н. э.) – «Записки о галльской войне» и «Записки о гражданской войне» (первые в 7-ми, вторые в 3-х книгах). – Прим. перев.

(обратно)

24

Тит Ливий (Titus Livius) (59 до н. э. – 17 н. э.) — один из самых известных римских историков, автор чаще всего цитируемой «Истории Рима от основания города» (142 книги; сохранилось 35 – о событиях до периода до 293 до н. э. 218-168 до н. э.). – Прим. перев.

(обратно)

25

Марк Туллий Цицерон (Marcus Tullius Cicero) (106–43 до н. э.) – римский политический деятель, блестящий оратор, философ и писатель. Из сочинений сохранились 58 судебных и политических речей, 19 трактатов по риторике, политике, философии и более 800 писем. Сочинения Цицерона – источник сведений об эпохе гражданских войн в Риме. – Прим. перев.

(обратно)

26

Гай Саллюстий Крисп (Gaius Sallustius Crispus) (86–35 до н. э.) — римский историк. Из сочинений дошли письма к Цезарю, монографии «О заговоре Катилины» и «Югуртинская война», во фрагментах «История» в 5 книгах, охватывающая события 78-66 до н. э. в Риме. – Прим. перев.

(обратно)

27

Валерий Максим (Valerius Maximus) (1-я пол. I в. н. э.) — римский писатель, автор «Достопримечательных деяний и высказываний» в 9 книгах – произведения, посвященного императору Тиберию. Это сочинение, предназначенное в первую очередь для нужд преподавания риторики, пользовалось популярностью в древности и в средние века. – Прим. перев.

(обратно)

28

Плиний Старший (Гай Плиний Секунд, С. Plinius Secundus) (23 или 24–79) – римский писатель-эрудит, ученый. Единственный сохранившийся труд «Естественная история» в 37 книгах – энциклопедия естественнонаучных знаний античности, содержит также сведения по истории искусства, истории и быту Рима. – Прим. перев.

(обратно)

29

Марк Анней Лукан (Marcus Annaeus Lucanus) (39–65) – римский поэт, автор исторической поэмы в 10 книгах «Фарсалия, или О гражданской войне» (между Цезарем и Помпеем). – Прим. перев.

(обратно)

30

Луций Анней Сенека (Lucius Annaeus Seneca) по прозвищу Старший (ок. 54 до н. э. – ок. 39 н. э.) – римский писатель-ритор, автор труда «Образцы, отрывки и оттенки мастерства различных ораторов и риторов» в 11 книгах. Луций Анней Сенека (Lucius Annaeus Seneca minor) или Сенека младший или просто Сенека (ок. 4 до н. э. – 65 н. э.) — римский философ-стоик, поэт и государственный деятель. Воспитатель Нерона и один из крупнейших представителей стоицизма, автор философско-этических произведений «Письма к Луцилию», трактатов и трагедий («Эдип», «Медея» и др.). – Прим. перев.

(обратно)

31

Вегеций Флавий Ренат (Publius Flavius Vegetius Renatus) (кон. IV – нач. V в.) – римский военный историк и теоретик, автор трактата «Краткое изложение военного дела» – первого дошедшего до нас систематического труда о военном искусстве Рима. Трактат был широко распространен в средние века. – Прим. перев.

(обратно)

32

Публий Овидий Назон (Publius Ovidius Naso) (43 до н. э. – 17 н. э.) – римский поэт, автор любовных элегий, посланий, дидактических поэм «Наука любви», «Средства от любви». Мифический эпос «Метаморфозы» (о превращениях людей и богов в животных и созвездия) и «Фасты» (о римских религиозных праздниках). В конце жизни, находясь в изгнании, написал «Скорбные элегии» и «Письма с Понта». – Прим. перев. [0]

(обратно)

33

Иосиф Флавий (Josephus Flavius) (37 – после 100) – знаменитый еврейский историк и военачальник, перешедший на сторону римлян во время Иудейской войны. Автор «Иудейской войны» (написана с проримских позиций), «Иудейских древностей» (история евреев от сотворения мира до Иудейской войны), «Жизни» (автобиография с попыткой самооправдания в измене), трактата «Против Апиона».– Прим. перев.

(обратно)

34

Клавдий Птолемей (Κλαυδιος Πτολεμαηος) (ок. 87–165) – древнегреческий астроном, математик, оптик, теоретик музыки и географ. Разработал математическую теорию движения планет вокруг неподвижной Земли, позволявшую предвычислять их положение на небе. В своем основном труде «Великое построение», известном под арабизированным названием «Альмагест», Птолемей изложил собрание астрономических знаний древней Греции и Вавилона. В трактате «География» дал сводку географических сведений античного мира. – Прим. перев.

(обратно)

35

Павел Орозий (Paulus Orosius) (ок. 382 – ок. 420) – римский историк, священник. «История против язычников в 7 книгах» написана по указанию Августина с целью доказать, что христианство явилось спасением для человечества. – Прим. перев.

(обратно)

36

Исидор Севильский (Isidorus Hispalensis) (ок. 560 — 636) – испанский церковный деятель и писатель, архиепископ Севильи (с 600). Автор «Этимологии» (своеобразной энциклопедии раннего средневековья), «Истории королей готов, вандалов и свевов» (главным образом политической и церковной истории вестготской Испании). Сочинения Исидора Севильского, весьма образованного для своего времени человека, носят компилятивный характер; представляют ценность благодаря содержащемуся в них большому фактическому материалу. – Прим. перев.

(обратно)

37

Известный арабский астроном IX-го века. См. об этом авторе примечания М. де Гумбольдта в: Examen critique de l'histoire de la geographie du nouveau continent, том I-й, стр. 79, и том II-й, стр. 324. – Прим. виконта ди Сантарена.

(Альфраган (Ахмад аль-Фергани) (IX в.) — арабский астроном, математик и географ, известен в Европе под латинизированным именем Альфраганус, и на Востоке – как Хасиб. Работал в Багдаде. Автор широко известного в средние века сочинения «Книга об элементах науки о звездах». – Прим. перев.

(обратно)

38

Родриго Толедский (Родриго Хименес де Рада, Rodrigo Jimenez de Rada или Ximenez de Rada) (1170–1247) – испанский церковный деятель и историк, архиепископ Толедо и примас Испании. Его наиболее известное произведение – «О делах Испании» (на латыни), также известное как «Готская история» или «Хроника толедца», в которой описывается история Иберийского полуострова от ее истоков до 1243 года. – Прим. перев.

(обратно)

39

То есть Марко Поло (Marco Polo) (ок. 1254–1324) – итальянский купец и путешественник. В 1271-75 гг. совершил путешествие в Китай, где прожил около 17 лет. В 1292-95 гг. морем вернулся в Италию. Написанная с его слов «Книга о разнообразии мира» (1298) – один из первых источников знаний европейцев о странах Центральной, Восточной и Южной Азии. Эта книга оказала значительное влияние на мореплавателей, картографов и писателей XIV–XVI веков. В частности она находилась на корабле Христофора Колумба во время поиска им пути в Индию. – Прим. перев.

(обратно)

40

Жиль Римский (Жиль де Ром) или Эгидий Римский (Колонна) (Gilles de Rome, Aegidius Colonna Romanus) (ок. 1247–1316) – средневековый теолог, философ, ученый, идеолог государственной и церковной политики. Генерал (глава) ордена августинцев-еремитов в 1292-95, архиепископ Буржа с 1295. Трактат «О правлении государей» – наставление короля в умении управлять собой, своей семьей и государством. В трактате «О церковной власти» попытался соединить политическую теорию Аристотеля с признанием приоритета Церкви перед государством. В философских трактатах – «О заблуждениях философов» и «Книга против уровней и множественности форм» — выступает с защитой учения Фомы Аквинского. – Прим. перев.

(обратно)

41

Иоанн Дунс Скот (Joannes Duns Scotus) – английский философ (родом из Шотландии), ведущий представитель францисканской схоластики; его учение (скотизм) противостояло доминиканской схоластике – томизму. Наиболее значительные произведения – «Оксфордское сочинение», «О первом начале всех вещей», а также комментарии к логическим сочинениям Аристотеля. – Прим. перев.

(обратно)

42

Альберт Великий (Albertus Magnus), Альберт фон Больштедт (Albert von Bollstadt) (ок. 1193–1280) – немецкий философ, теолог, ученый, естествоиспытатель и алхимик. Видный представитель средневековой схоластики, доминиканец. Начал перестройку и энциклопедическую систематизацию католического богословия, завершенную его учеником Фомой Аквинским. Преподавал в Кельне и Париже. Комментарии и «Парафразы» к Аристотелю, трактаты о минералах, растениях, животных и др. – Прим. перев.

(обратно)

43

Петр Аллиак (Petrus Aliacensis, Petrus de Alliaco), Пьер д'Эйи (Pierre d'Ailly) (1350 или 1351–1420) – французский теолог, астролог и кардинал, епископ Ле-Пюи, Нойона и Камбрэ. Автор трудов о схизме (церковном расколе, трактовал необходимость церковной реформы в контексте грядущего апокалипсиса и прихода Антихриста), астрологии и др. Наиболее известное сочинение – космографический трактат «Образ мира» («Имаго мунди», 1410). Сссылаясь на Аристотеля, он писал, что океан, отделяющий Индию от Африки, не широк и что при благоприятных попутных ветрах можно, следуя в западном направлении, достичь Индии за несколько дней. Этот труд оказал влияние на Христофора Колумба. – Прим. перев.

(обратно)

44

«…О величии Немцев, о благородстве Франции, и о силе Англии, и о мудрости Италии, и пр.» («Хроника», стр. 12). – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

45

Жуан I Добропамятный (Joao I o de Boa Memoria) (1357–1433) – 10-й король Португалии с 1385, основатель Ависской династии. Регент Португалии во время кризиса 1383-85. Разгромил кастильские войска при Алжубарроте (1385), отстояв независимость Португалии от Кастилии. Завоеванием в 1415 Сеуты положил начало экспансии в Африке. – Прим. перев.

(обратно)

46

См. Leal Conselheiro Короля Дона Дуарти, гл. 14 и 21. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

47

См. Хроника, стр. 48 и 49. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

48

Даже во времена после Азурары короли и князья держали при своем дворе лиц со званием астрологов. Людовик XI Французский и многие государи были уверены, что их жизнь была предначертана звездами. Было написано более шести тысяч трактатов по астрологии на всех языках Европы. Еще в XVI-м и XVII-м столетиях астрология имела среди своих приверженцев Кеплера и знаменитого Кассини. Любознательный читатель может обратиться по этому поводу к Shoner, De Nativitatibus, Nuremberg, 1532; Kepler, Nova Dissertatiuncula de fundamentis astrologiae certioribus. Praga, 1602. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

49

См. Хроника, стр. 25, гл. 5. И действительно, помимо военного положения, история торговли показывала ему, что вся Европа в средние века считала этот город одним из важнейших центров торговли предметами роскоши с Востока, поскольку туда отправлялись на поиски дорогих москателей, которые производили не только Александрия и Дамаск, но также Ливия и Египет. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

50

Ibid., стр. 94, гл. 16. – Прим. виконта ди Сантарена.

В основе средневековой легенды о царстве Пресвитера Иоанна, располагавшемся где-то на Востоке, согласно современной точке зрения, лежат доходившие до Европы сведения об абиссинских монофизитах и христианах-несторианах Центральной Азии. – Прим. перев.

(обратно)

51

Дамиан ди Гоиш (Damiao de Gois) (1502–1574) – португальский гуманист, ученый, историк, выдающийся представитель португальского Возрождения. Много путешествовал по Европе с дипломатическими поручениями, был знаком со многими деятелями ранней Реформации (И. Бугенхагеном, Эразмом Роттердамским, Ф. Меланхтоном и М. Лютером). За свои вольнодумные взгляды на церковь, изложенные в книге «О верованиях, религии и нравах Эфиопов», а также за свою трактовку исторических событий (неугодную некоторым представителям знати) преследовался инквизицией; убит при невыясненных обстоятельствах. Главные исторические произведения – «Хроника Счастливейшего короля Дона Эмануэла» (4 части, 1566-67) и «Хроника Принца Дона Жуана» (1567). – Прим. перев.

(обратно)

52

«То, что хорошо известно и видно по стилю и расположению, к коим привычен Гомиш Ианиш, хотя некоторые старинные слова и выражения, кои он использовал при написании, с многоречивыми рассуждениями, наполненными метафорами и фигурами, коим в историческом стиле нет места, и пр.» (Gois, Cron. do principe D. Joao, pag. 10, cap. 6, Edic. de Coimbra de 1790). – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

53

Жуан ди Барруш (Joao de Barros) (ок. 1496–1570) считается первым из великих португальских историков. Воспитывался при дворе короля Мануэла I Счастливого, в период апогея португальских географических открытий, что повлияло на его решение написать труд, посвященный деяниям португальцев на Востоке. Его «Декады Азии» – история португальской Индии и других азиатских стран – принесли ему славу и прозвище «португальского Тита Ливия» (принцип деления истории по декадам – десятилетиям – восходит к «Истории Рима от основания города» Ливия). Был также первым португальским лингвистом, составил «Грамматику португальского языка», сопроводив ее рядом моральных диалогов. – Прим. перев.

(обратно)

54

«При описании коих подвигов был тщателен Гомиш Ианиш ди Зурара, хронист сих королевств – человек, на этом историческом поприще достаточно усердный, каковой весьма заслуживает называться тем званием, кое имел. Ибо если и есть что-то, что хорошо написано среди хроник сего королевства, то это сделано его рукою, и пр.» (Decad. I, кн. II, гл. 1). – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

55

Среди первооткрывателей более 50-ти были слугами Инфанта. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

56

«Хроника», стр. 156, гл. 30, и стр. 173, гл. 33. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

57

См. «Хроника», стр. 165, гл. 32. «Барруш уже не отыскал этот труд и узнал о нем только у Азурары, ибо он говорит (Decad. liv. II, cap. 1): «От какового Афонсу Сервейры мы обнаруживаем некоторые письма, писаные в Бени, где он управлял от имени Короля Дона Афонсу».

Барбоза в своей «Лузитанской библиотеке», очевидно, указывает, что этот Афонсу Сервейра был автором нескольких трудов, которыми пользовался Азурара, поскольку говорит: «будучи на протяжении многих лет (во времена Афонсу V) управляющим в Бенине, в каковой должности он не только занимался ввозимыми и вывозимыми из тех портов товарами, но и в личном порядке описывал свое положение, а также военные подвиги и пр.».

Так как Азурара, пользовавшийся трудом Сервейры, завершил свою хронику в 1448 году, а королевство Бенин было открыто только в 1486 году Жуаном Афонсу д’Авейру в царствование Дона Жуана II, и только тогда Афонсу Сервейра мог быть назначен управляющим (feitor), то есть 38 лет спустя после того как он завершил свою хронику, то нам представляется, что Барбоза впал в заблуждение, не зная о книге, которую мы сегодня публикуем; и что, прочитав без серьезной вдумчивости цитировавшееся нами выше место из Барруша, он счел, что Сервейра писал свой труд в Бенине! – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

58

См. Barros, Decad. I, liv. II, cap. 1. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

59

Этот историк, жалуясь на предшествующих хронистов и прежде всего на Азурару за то, что они не говорят о «новых плаваниях», добавляет: «Возможно, он сделал это в истории Гвинеи, по его словам им написанной, о которой нет известий, и пр.» (см. Gois, Cron. do principe D. Joao, cap. 6, pag. 9).

Итак, в этом отрывке видно, что Дамиан ди Гоиш уже не отыскал даже тех набросков, которыми пользовался Барруш. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

60

Мануэл ди Суза Кутинью (Manuel de Sousa Coutinho), известный под церковным именем Фрей Луиш ди Суза (Frei Luis de Sousa; португ. Frei (монах, брат) – духовное звание членов монашеских и духовно-рыцарских орденов) (ок. 1555–1632) – португальский писатель, монах доминиканского монастыря Сан-Домингуш-ди-Бенфика, главный хронист своего религиозного ордена в Португалии. Написал фундаментальный труд «История Сан-Домингуш». Считается одним из лучших португалоязычных писателей. – Прим. перев.

(обратно)

61

«Стремление творить истинные дела» (франц.). – Прим. перев.

(обратно)

62

Historia de S. Domingos, P. I, liv. VI, cap. 15, pag. 332, edicao de 1623. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

63

Афонсу V Африканский (Afonso V o Africano) (1432–1481) – 13-й король Португалии с 1438. В 1458-1471 захватил ряд североафриканских территорий: Алкасер Сегер (1458), Танжер (несколько раз взятый и утраченный между 1460 и 1464) и Арзилу (1470). Способствовал организации многих экспедиций к берегам Африки. – Прим. перев.

(обратно)

64

Смотри об этом мудром принце сведения, сообщаемые Muratori, Annali, т. IX, стр. 446, passim.; Burigni, Histoire de Sicile, том II, стр. 342. – Прим. виконта ди Сантарена.

Альфонсо V Великодушный (Alfonso V el Magnanimo) (1394–1458) – король Арагона (Альфонсо V) и Сицилии (Альфонсо I) с 1416, король Неаполя (Альфонсо I) с 1435, из династии Трастамара – Прим. перев

(обратно)

65

См. нашу Элементарную таблицу (Quadro elementar) дипломатических отношений Португалии, том I, стр. 303. – Прим. виконта ди Сантарена

(обратно)

66

На одном из последних чистых листов в конце рукописи есть следующее примечание: ”Esta cronica da Guinea fue de la libreria del senor don Juan Lucas Cortez (que Dios haya); del Consejo de su Mag. en el de Castilla, etc., etc.” Anno de 1702. («Сия хроника Гвинеи принадлежала библиотеке сеньора дона Хуана Лукаса Кортеса (да пребудет Бог); из Совета его Величества в Совет Кастилии и пр., и пр.» (исп.). Год 1702). – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

67

См. наше Сообщение (Noticia) о рукописях Парижской королевской библиотеки, 1827, и Приложения (Adicoes), 1841. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

68

См. Chroniques chevaleresques de l’Espagne et du Portugal, Париж, 1839, том II, стр. с 43 по 53. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

69

Принц одет в траур, его голова покрыта большой черной шапкой, он не имеет регалий, а его волосы острижены, согласно обычаю того времени в подобных случаях. Так как эта хроника была закончена в 1448 году, а Инфант Дон Педру погиб в катастрофе при Алфарробейре 20 мая следующего года, к тому времени Принц находился в трауре по случаю смерти своего прославленного брата. Портрет, без сомнения, был сделан в эту эпоху, в то время, пока хроника печаталась начисто, что было закончено в 1453 году. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

70

Альвизе Када-Мосто или Луиджи да Ка да Мосто (Ca' da Mosto, португ. Luis Cadamosto; ок. 1428–1483) – венецианский мореплаватель и путешественник. Находился на службе у Генриха Мореплавателя, в ходе двух плаваний (1455–56) впервые посетил Острова Зеленого Мыса и прошел вверх по течению реки Гамбии, протекающей в Гамбии. – Прим. виконта ди Сантарена.

Первое издание описания его путешествия – «El libro de la prima navigazione per oceano a le terre de Negri della bassa Aethiopia» (Пьяченца, 1507 и 1519). В 1534 в Страсбурге вышел немецкий перевод: «Die New Welt. der Landschaften etc.». – Прим. перев.

(обратно)

71

Zurla (Dissert. dei viaggi de Ca-Da-Mosto, стр. 16), говорит, что ни у Рамузио в его вступительном слове к путешествию Васко да Гамы, ни в одном другом собрании путешествий, и даже ни у одного португальского писателя не встречается какого-либо отчета, предшествующего отчету Кадамосто. Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

72

См. «Хроника», гл. XCVI, стр. 455. – Прим. виконта ди Сантарена.

(обратно)

73

Автор предисловия и примечаний в издании 1989 г. – Рейш Бразил (Reis Brasil, псевдоним Жозе Гомиша Браша, Jose Gomes Bras) (1908–2002), португальский ученый-филолог и преподаватель, исследователь творчества Камоэнса. - Прим. перев.

(обратно)

74

См. примечание 63 к Предисловию 1841. - Прим. перев.

(обратно)

75

Орден Христа – духовно-рыцарский орден, преемник ордена Храма (тамплиеров) на территории Португалии. Учрежден в 1319 году буллой папы Иоанна XXII по просьбе короля Диниша для продолжения войны против неверных. Унаследовал привилегии и владения португальских тамплиеров, включая замок Томар, ставший в 1347 году резиденцией великого магистра. С 1417 года великими магистрами являлись исключительно члены португальского королевского дома, из которых первым этот пост занял инфант Энрики (Генрих) Мореплаватель. Он направил силы и средства ордена на возрождение традиционного идеала духовно-рыцарских орденов – христианское завоевание Азии, теперь осуществляемое через морскую экспансию. Каравеллы португальских мореплавателей, исследовавших неизвестные моря, ходили под парусами с крестом ордена Христа (одним из знаменитых мореплавателей – рыцарей ордена был, например, Васко да Гама). Начиная со времен королей Мануэла I и Жуана III орден подвергался постоянным реформам и все более секуляризировался; этот процесс завершился в 1789 году с реформой Марии I. В 1834 году имущество ордена было экспроприировано, а сам он существовал с этого времени исключительно как почетная награда. После падения португальской монархии (1910) все старинные ордена были упразднены, но в 1917 году президент Португалии восстановил орден в качестве сугубо гражданской награды. – Прим. перев.

(обратно)

76

См. примечание 10 к Предисловию 1841. - Прим. перев.

(обратно)

77

Коменда (comenda) – в средневековой Португалии: бенефиций, предоставляемый церковнослужителям и членам духовно-рыцарских орденов. - Прим. перев.

(обратно)

78

Фернан Лопиш (Fernao Lopes) (ок. 1378–1459?) – придворный хронист короля Дуарти I, автор хроник королей Педру I, Фернанду и Жуана I (1-я и 2-я части), гуарда-мор Торре-ду-Томбу (см. прим. 7 и 8 ) в 1418-54 . - Прим. перев.

(обратно)

79

Гуарда-мор (guarda-mor) – в данном контексте этому термину (имеющему также другие значения) лучше всего соответствует словосочетание «главный хранитель».- Прим. перев.

(обратно)

80

Торре-ду-Томбу (Torre do Tombo) – название центрального архива Португальского государства с эпохи Средних веков. Одно из старейших действующих в стране учреждений (насчитывает более 600 лет). Название происходит от башни замка Каштелу-ди-Сан-Жоржи (Castelo de Sao Jorge), где с 1378 по 1755 гг. находился архив.

(обратно)

81

Битва при Алкасер-Сегере состоялась в 1458. - Прим. перев.

(обратно)

82

”E se mais mundos houvera, la chegara” (Камоэнс, «Лузиады», песнь VII, октава 14, стих 8-й). - Прим. перев.

(обратно)

83

См. примечания 45 и 49 к Предисловию 1841. - Прим. перев.

(обратно)

84

См. примечание 57 к Предисловию 1841. - Прим. перев.

(обратно)

85

См. примечание 60 к Предисловию 1841. - Прим. перев.

(обратно)

86

См. примечания 70 и 71 к Предисловию 1841. - Прим. перев.

(обратно)

87

См. примечание 61 к Предисловию 1841. - Прим. перев.

(обратно)

88

Обладатель коменды (см. прим. 5 к Вводному примечанию 1989 г.). – Прим. перев.

(обратно)

89

Здесь и далее автор подразумевает Аристотеля. См. прим. 35 к Главе V. – Прим. перев.

(обратно)

90

Имеется в виду великий латинский философ и оратор Марк Туллий Цицерон. – Прим. Р. Бразила в изд. 1989.

(обратно)

91

Святой Иероним – один из Отцов Церкви IV века, товарищ Святого Августина. Был переводчиком Библии на латынь, его издание повсеместно использовалось вплоть до XVI века. Был выдающимся латинистом. – Прим. Р. Бразила в изд. 1989.

(обратно)

92

Гай Крисп Саллюстий, великий латинский историк, противник Цицерона. Написал труды De Bello Catilinario, или о войне против Катилины, и De Bello Jughurtino, или о войне против царя Югурты. – Прим. Р. Бразила в изд. 1989.

(обратно)

93

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Т. е. св. Фома Аквинат, величайший из схоластиков (”Doctor Angelicus”); родился в Рокка-Секка, близ Аквино, в 1225 г. (согласно некоторым, в 1227 г.); профессор теологии в Кельне в 1248 г., в Париже в 1253 и 1269 гг., в Риме в 1261 г. и т. д., в Неаполе в 1272 г. (доктор теологии с 1257 г.). Умер в Фосса-Нуова, в епархии Террацино, в 1274 г.; канонизирован в 1323 г.; провозглашен отцом церкви в 1567 г.; автор, помимо многих других трудов, Summa Theologiae — величайшего памятника католического богословия. Аквинат завершил синтез заново открыто аристотелевской философии с церковной доктриной, в раннее средневековье затрудненный несовершенным знанием аристотелевских текстов в латинском мире, однако подготавливаемый в течение некоторого, времени, напр., в трудах Петра Ломбардского (ум. 1164) и даже ранее. Аквинат отмечает собой также временную интеллектуальную победу церкви в XIII столетии над свободомыслящими подрывными тенденциями, показавшими себя столь угрожающими в XII-м. См. K. Werner, Thomas von Aquino, Regensburg, 1858-59; Feugueray, Essai sur les doctrines politiques de St. T. d’A., Paris, 1857; De Liechty, Albert le grand et St. T. d’A. , Paris, 1880. Encken, Die Philosophie des T. von A., Halle, 1886.

(обратно)

94

Прим. перев. Книга Екклесиаста или Проповедника, 1:5. См. прим. 15 к Предисловию 1841 г.

(обратно)

95

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, в 1415 г., в сопровождении своих сыновей Эдуарда (Дуарти), Педру и Генриха и силами в 50 000 солдат. См. в частности Oliveira Martins, Os Filhos de D. Joao I (1891), cap. II; Azurara, Chronica de Ceuta; Mat. Pisano, De Bello Septensi; Major, Henry Navigator, 1868 ed., pp. 26-43; «Жизнь» (”Life”) того же персонажа в Heroes of the Nations Series, ch. VIII.

(обратно)

96

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Герцогом, о котором говорит автор, возможно, является Жан де Лансон, один из паладинов Карла Великого, о деяниях которого существует поэма в рукописи XIII-го столетия, принадлежащей собранию рукописей Парижской королевской библиотеки (№ 8: 203). Речь не может идти о Жане I, герцоге Алансонском, т. к. нет сведений, что о его деяниях была написана история.

Комм. перев. «Жан де Лансон» (фр. Jehan de Lanson) — французская поэма (chanson de geste) XIII века. Написана до 1239 г. Ее героем является герцог Жан де Лансон, племянник Ганелона. Конфликт переведен в нарочито комический план, и поэма стоит на грани пародии.

(обратно)

97

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Автор, вероятно, имеет в виду старинную поэму о Сиде, различные копии которой распространились по всей Испании после XII века (см. Coleccion de Poesias castellanas anteriores al siglo XV, Madrid, 1779-90). В эпоху Азурары не существовало хроники о деяниях Сида. В этой связи читатель может обратиться к Herder, который перевел 80 опубликованных о нем романсов в своем Der Sid nach Spanischen Romanzen besungen, 1857(-59), а также Southey с его трудом Chronicle of the Sid, from the Spanish (London, 1808).

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. также The Cid (H. B. Clarke) в Heroes of the Nations Series; R. P. A. Dozy, Hist. Pol-Litt. d’Espagne, Moyen-age, I, 320-706; Le Cid... Nouveaux Documents, 1860; J. Cornu, Etudes, 1881 (Romania, X, 75-99); Canton Salazar, Los restos del Cid, 1883.

(обратно)

98

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Граф Нуналвариш Перейра — «святой коннетабль», один из лидеров португальского националистического восстания 1383-85 гг., возведшего на трон Португалии Ависский дом. Азураре приписывается сомнительное авторство труда о чудесах святого коннетабля. См. Предисловие к тому I этого издания и Oliveira Martins, Vida de Nun’ Alvares, Лиссабон, 1893; его же Os Filhos de D. Joao I, cap. I, II; Major, Henry Navigator, pp. 11, 13, 14, 16, 17, 21, 78.

(обратно)

99

Прим. Р. Бразила (1989). Лусцин Фабриций был римским консулом, который родился в 239 г. до н. э. Отверг дары Пира, царя Эпирского. Не принял предложения врача Пира отравить последнего. Образец честности и патриотизма. Умер столь бедным, что государство вынуждено было выделить деньги на его похороны и на приданое его единственной дочери.

(обратно)

100

Прим. перев. Книга Иисуса Навина, III, 13-17; IV, 3-9.

(обратно)

101

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Геркулесовы столпы или Гибралтарский пролив; некоторые арабские географы (напр. Масуди) называют его «проливом Медных Идолов». Завоевание Сеуты в 1415 г. предоставило Португалии большую власть над этим «узким проходом», и в 1418 г. принц Генрих попытался захватить Гибралтар, что могло бы сделать его страну абсолютной владычицей пролива, однако этот проект не был одобрен правительством его отца. Мы можем упомянуть историю Гальвано о португальском судне, отплывшем отсюда вскоре после 1447 г. (?), и отнесенного к неким островам в Атлантике; поселение инфанта в Сагрише, находившееся довольно близко; исчисление Азурарой (и другими) расстояния вдоль новооткрытых берегов от Гибралтара. См. Азурара, «Гвинея», гл. V.

(обратно)

102

Прим. перев. Артаксеркс. См. Книгу Есфирь, Предисловие; II, 23; VI, 1-2; IX, 32; X, 2-3.

(обратно)

103

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Т. е. Святого Иакова Компостельского, в Галисии.

(обратно)

104

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Автор имеет в виду знаменитую грамоту короля Дона Рамиро о битве при Клавихо, хотя и не цитирует ее, а также «Хронику Сампиро». По поводу «Хроники Сампиро» и грамоты Рамиро читатель может обратиться к Masdeu, Historia critica de Espana, tom. XII, p. 214, etc.; tom. XIII, 390; а также tom. 16 — Voto de S. Thiago, suppl. I.

(обратно)

105

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Т. е. св. Фомы Аквината и папы (св.) Григория Великого (590-604).

(обратно)

106

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Гараманты — собственно говоря, жители Феццана (Феззана) — «Гарамы» или «Фазании» на классическом языке. Garamantes... ethnos mega ischyros, говорит Геродот (IV, 183). Подобно насамонам и другим народам этого края, они, очевидно, воспринимаются Геродотом как люди, территориально ограниченные лишь одним оазисом в пустыне. Земля гарамантов, добавляет Геродот, находится в тридцати днях пути от лотофагов северного побережья Африки, что примерно составляет действительное расстояние от Мурзука [Марзука] в Феццане до Триполи (см. путешествия капитана Лиона в 1820 г. и полковника Монтейла в 1892 г.). Оазис в десяти днях пути за гарамантами, населенный атарантами или атлантами, возможно, является геродотовским представлением о Тибести.

Сравните приводимую Геродотом (II, 32, 33) историю о пяти насамонах с берега Большого Сирта, которые пересекли пустыни к югу от Ливии и оказались в населенной области далеко к западу от их дома, с фруктовыми деревьями, обширными болотами, городом, где жили черные люди маленького роста, и рекою, текшею с запада на восток, с водившимися в ней крокодилами, — возможно, это современный Борну или одно из негритянских государств на среднем Нигере.

Плиний (Hist. Nat., V, 5, § 36) отмечает завоевание гарамантов Корнелием Бальбом в 20 г. до н. э., когда римляне захватили Цидам (Гадамес в юго-западном Триполи) и Гараму (”clarissimum oppidum”, современная Герма, откуда название «гараманты»).

Во времена Веспасиана был обнаружен более прямой путь из Эи или Триполи в Фазанию (Плиний, I. c.). В правление Тиберия гараманты в ходе восстания Такфарината в Нумидии поддержали восставших и после поражения Такфарината, как замечает Тацит, направили в Рим просить о прощении необычное посольство (”Garamantum legati, raro in urbi visi”). Позднее (во времена Траяна?) из Феццана выступили известные экспедиции Септимия Флакка и Юлия Матерна, направлявшиеся в «Эфиопскую землю» (Судан) и Агисимбу (район озера Чад?) на юге; они достигли обитаемой страны, соответственно, после трех- и четырехмесячного перехода через пустыню (см. Птолемей, I, 8, § 5, из Марина Тирского, сохранившегося только в цитатах у Птолемея). Возможно, о реальном завоевании гарамантов Бальбом говорится у Вергилия, Aeneid VI, 795, в пророчестве о триумфах Августа:

”Super et Garamantes et Indos Proferet imperium”.
Фиопов… в тени горы Кавказа — гора Кавказ является чрезвычайным случаем средневековой географии, достаточно часто встречающимся у Азурары, притом что никакая африканская «гора Кавказ» так и не была идентифицирована — даже как искаженное варварское название одной из африканских горных цепей; в то время как Эфиопия, хотя и запутывает ссылку, всегда берет начало от древнего знания Судана и, особенно, Восточного или Египетского Судана (см. ниже).

Кавказ, возможно, употребленный здесь, подобно «Тавру» или «Альпам», в общем значении «очень высоких гор», был масштабным стержнем средневекового мифа. Здесь, согласно большинству авторитетов, была расположена стена Александра, где он запер за железной решеткой Гога и Магога, а также «двадцать два народа злых людей», оградив от их нападения плодородные страны юга (см. Коран, гл. XV, XVIII; арабскую запись о «Саламе-толмаче», посланного на Кавказ около 840 г. халифом Ватек-Биллахом; Ибн Хордадбех, ок. 880; св. Иероним, «Толкование на Бытие», X, 2, и «Толкование на Иезекиила», XXXVIII-IX; св. Августин, De Civitate Dei, XX, 11; св. Амвросий, De Fide ad Gratianum, II, 4; св. Исидор, Origines, IX, 2; и «Комментарии к Апокалипсису» Андрея и Арета Кесарийских, ок. 400 и ок. 540 г.; Dawn of Modern Geography, pp. 335-8, 425-434).

Прим. Р. Бразила (1989). Слова Зурары говорят о его недостаточном знании подлинного местоположения всех этих народов.

Примечания оригинала. ГАРАМАНТЫ, ЭФИОПЫ И ИНДИЙЦЫ. Надлежит знать, что сии суть три народа, как говорит Исидор в 9-й книге, scilicet (А именно (лат.).) асперы (Asperos), гараманты и индийцы. Асперы живут на западе, гараманты в центре, индийцы же — на востоке. Вместе с гарамантами он считал и трегодитов (Tregoditas), ибо они суть соседи. Эмерое (Emeroe) же, коя есть госпожа народов, Альфарган помещал между нубийцами и индийцами. Гараманты зовутся от Гарамы, коя есть голова их королевства, каковой замок расположен между Инененси (Ynenense) и Фиопией (Thiopya), где есть один источник, что охлаждается от дневного зноя и нагревается от ночного холода. Фиопия находится над Египтом и Африкой, с южной стороны; с востока она простирается к западу вплоть до Эфиопского моря. И поскольку много людей сих земель суть христиане, они, желая посмотреть мир, прибыли в сии края Испании, где удостоились великих милостей от инфанта, посему автор помещает таким образом те слова в свою главу. КАВКАЗ. Сия гора зовется так от Кандора (Candore), каковая идет вдоль от Индии до Тавра, [проходя] чрез разнообразные языки народов, и посему разнообразно зовется. Некоторые говорят, что гора Тавр и Кавказ суть одна, однако сие опровергает Орозий.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). …Исидор в 9-й книге… — «Этимологий» или «Начал» св. Исидора Севильского, написанных ок. 600 г. н. э.

…и трегодитов… — троглодитов или трогодитов.

Альфарган — Мохаммед Альфергани или Мохаммед из Ферганы, на Верхнем Оксе, великий магометанский географ IX века, автор «Книги небесных движений», переведенной на еврейский, а с еврейского на латинский язык, описывающей также главные города и страны мира.

… где есть источник… — об источнике Гарамы см. Солина, XXX, 1.

(обратно)

107

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Жителями Великой и Малой Индии в средние века обычно называли жителей собственно Индии и юго-западной Азии, иногда включая Абиссинию. Другим часто встречающимся делением было тройное: India Prima, Secunda, Tertia, или Великая, Малая и Средняя, как у Марко Поло, кн. III, гл. 1, 38-39. Чаще всего Великая Индия обозначает Индию к западу от Ганга; Малая Индия соответствует классической India extra Gangem, или Ассам, Бирма, Сиам и пр.; наконец, Средняя Индия подразумевает Абиссинию и, возможно, некоторые части аравийского побережья вплоть до Персидского залива.

(обратно)

108

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, святого Иакова Компостельского, патрона Испании и, по традиции, «апостола» этой страны. Сантьяго-де-Компостела некогда был столицей Галисии; он лежит в 55 километрах к югу от Коруньи, на северном берегу (и близко от источника) реки Сар, впадающей в реку Улья. Город построен вокруг собора, в котором, как утверждается, содержится тело святого Иакова. Говорят, что место, где находилась эта реликвия, изначально указала звезда, отсюда — ”Compostella” (Campus stellae). Главный корабль большой церкви был начат в 1082 г. и завершен в 1128-м; галереи были закончены в 1533 г. Более ранняя церковь конца IX века была разрушена в 997 г. арабами под предводительством знаменитого «хаджиба» Альмансора, который также вернул Барселону под власть Западного халифата и едва не сокрушил все христианские королевства Испании. На протяжении столетий Компостела была одним из самых знаменитых и модных мест паломничества в Европе, приближаясь в этом отношении к Риму. О нем говорит Чосер в Прологе к «Кентерберийским рассказам», I, 466, в описании «Жены из Бата»:

”At Rome she hadde been, and at Boloyne
In Galice at Saint Jame, and at Coloyne.”
(обратно)

109

(Примечание оригинала. ФИВЫ. Надлежит знать, что есть два города Фивы, scilicet один в Египте, а другой в Греции. Тот, что в Греции, это тот же, что во времена Фария Никрао (Phario Nicrao, Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это имя ошибочно. Следует читать Нехао от Necaw, согласно Геродоту, кн. II, гл. 158, 159, и Иосифу «Иудейские древности», стр. 335, 336.) называли Иерзем (Jersem), как говорит Марк Павел, откуда происходили цари Фиванские, что царствовали в Египте 190 лет. И это было одно из тех мест, что были даны Иакову из почтения к сыну его Иосипу (Josep), когда вследствие нужды из-за голода он отправился со своими одиннадцатью сыновьями в Египет, как о том написано в Генесисе. И говорит святой Исидор, в 15-й книге, что Фивы Египетские возвел Кадм, каковой, перейдя в Грецию, основал иные Фивы у греков, в провинции Акайя (Acaya), что ныне зовется землею князя амореев (Amoreos).)

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Необязательно подробно останавливаться на дополнительной путанице, которую вносит это «объяснение» — Фивы, данные израильтянам (как часть Гошена?), Кадм, строящий Египетские Фивы, Ахайя вместо Беотии и так далее; однако действительно примечательный момент состоит в том, что в тексте Азурары «жители Нила, занявшие Фивы», прибыли сюда, «надев галуны принца»; иными словами, предполагается, что сенегальские негры живут на западном притоке Нила, который средневековые представления упорно помещали от Египта или Нубии до Атлантики и который моряки принца Генриха, как им думалось, открыли, достигнув Сенегала; точно так же, как и позже в Гамбии, Нигере и Конго другие эквиваленты считались за негритянский Нил Эдриси [Идриси] и западноафриканские течения рек Плиния и Птолемея. См. гл. XXX, XXXI, LX-LXII этой хроники.

…Фария Никрао… — фараона Нехо, см. Геродот, II, 158-9; Josephus Antiq. Jud.

…Марк Павел… — Марко Поло.

… святой Исидор, в 15-й книге… — «Начал».

Акайя — Ахайя.

(обратно)

110

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Приводимое здесь Азурарой упоминание об отличительных добродетелях четырех великих народов представляется интересным, особенно в свете тех фактов, что мать принца Генриха была англичанкой; что император (теперь чисто германский государь, хотя по имени все еще «священный и римский») пригласил его поступить к себе на службу (см. гл. VI); что папа (как и Генрих VI (?), король Англии) делал ему схожие предложения; что его научные и деловые связи с Италией были весьма важными; и что его сестра Изабелла была замужем за герцогом Бургундским. «Мудрость Италии» в это время нигде не была столь заметна, как в географии. Итальянцы положили начало великому средневековому и ренессансному процессу географических открытий, как на суше, так и на море (см. Иоанн де Плано Карпини, Марко, Николо и Маттео Поло, Малочелло, Тедизио Дорио, братья Вивальди, генуэзские капитаны и лоцманы 1341 года, предтечи Вартемы, Каботов, Веррацано и Колумба). Итальянцы также составили первые научные карты или портуланы (из 498 экземпляров, датируемых начиная с 1300 г., 413 имеют итальянское происхождение, включая наиболее знаменитые и совершенные). Наконец, итальянцы, возможно, довели до высокой эффективности использование магнита; хотя они и не «изобрели» его, но, похоже, были первыми, кто приспособил его к ящику и соединил с картушкой компаса. ”Prima dedit nautis usum magnetis Amalphis”.

Мы можем также вспомнить, что инфант Дон Педру, брат Генриха, привез домой из Венеции в 1428 г. карту, иллюстрирующую копию книги Марко Поло (см. Предисловие к т. II), и что наиболее значительными картографами при жизни принца были Андреа Бьянко, Фра Мауро и Грациозус Бенинказа. Начиная с 1317 г., когда король Диниш назначил генуэзца Эммануэле Пезаньо адмиралом Португалии и заключил договор о постоянной поставке генуэзских лоцманов и капитанов, вплоть до ранних лет инфанта, когда генуэзцы постарались обеспечить себе «аренду» мыса Сагриш как морской базы, и даже до плаваний находившегося на его службе венецианца Кадамосто (1455-56) и поступления к нему же на службу Антониотто Узо ди Маре и Антонио де Ноли, связи между португальским и итальянским мореходством были весьма близкими — это были почти что отношения матери и дочери.

(обратно)

111

(Примечание оригинала. ЛАБАРИНТ. «Лабаринт» (Labarinto) означает то же самое, что и место, куда попав, человек не может выйти. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Так принц Генрих у Азурары в гл. II «вступил в лабиринт славы». Комм. перев. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйдж, очевидно, заблуждаются, замечая, что «в лабиринт славы» у Зурары вступает принц Генрих: эти слова, вложенные автором в уста европейских народов, явно обращены к нему самому — летописцу славы великого принца.

И посему говорит Овидий в «Метаморфозах», что Пасифе (Pasife) [Пасифая], жена Миноса, царя Крита, зачала Минотавра, что был наполовину человек и наполовину бык. Каковой был заперт Дедалом в лабаринте, из коего входивший туда не знал, как выйти, бывший же снаружи не знал, как войти. О сем лабаринте говорит Сенека в Четвертой трагедии, где излагает дело Ипполита с Федрою.

(обратно)

112

Прим. перев. Фидалгу (fidalgo) — дворянин.

(обратно)

113

Прим. перев. Эшкудейру (escudeiro — букв. «оруженосец, щитоносец») — наследственный дворянский титул в Португалии.

(обратно)

114

Прим. перев. См. прим. 5 к Вводному примечанию 1989 г.

(обратно)

115

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Жители Алгарви (Алфагера), т. е. крайней южной части португальской территории, включая мыс Сан-Висенти, города Лагуш, Фару и Тавира, а также Сагриш (за пределами мыса Сан-Висенти) — особую резиденцию самого принца. Позднее к этой провинции применялся множественный титул «Алгарвиш» — в сочетании с владениями Португалии на североафриканском побережье, непосредственно граничащими с Испанским полуостровом, а именно, Сеутой, «Алкасер-Сегером», Анафи, Танжером, Арзилой и др.

(обратно)

116

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта интересная деталь указывает, что дерево, привозимое в Португалию с островов, вновь открытых инфантом Доном Энрики, в основном, с острова Мадейра, доставлялось в таком количестве, что его обилие привело к смене системы строительства городских зданий путем добавления этажей, с увеличением в результате этого высоты домов. Таким образом, новая система заменила римскую и арабскую, которые, возможно, использовались до этого. Подобная вероятность становится более веской, если принять во внимание осветительную систему, введенную по приказу короля Дона Фернанду, как следует из одного документа в архиве Лиссабонского муниципалитета.

Эта приводимая автором деталь, таким образом, является весьма любопытной для истории нашей архитектуры.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Здесь Азурара упоминает некоторые продукты, выращиваемые во вновь колонизованных группах «Африканских островов» — зерно, мед, воск и особенно дерево, о котором говорит Сантарен.

(обратно)

117

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Мавров, «убитых» копьем принца Генриха «по эту сторону пролива», отыскать довольно непросто; однако упоминание о маврах «по ту сторону» может являться более конкретным указанием на завоевание Сеуты в 1415 г.; снятие осады с нее же в 1418-м; неудачную попытку захвата Танжера в 1437-м; и, наконец, на рейды против мавров азанеги между мысом Божадор и Сенегалом, ок. 1441-1450 гг. Африканская кампания 1458 г., завершившаяся захватом Малого Алкасера, разумеется, не может быть сюда включена.

(обратно)

118

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Обычный стиль средневековых упоминаний о Мохаммеде, которому следовали отец Мараччи и более старые европейские школы арабского языка. Прогресс мусульманской веры в Северной Африке был быстрым в прибрежной зоне Средиземноморья, но относительно медленным в Сахаре и Судане. См. Предисловие к т. II и W. T. Arnold, Missions of Islam.

(обратно)

119

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот король — Генрих IV, сын Джона, герцога Ланкастерского. По этой линии наш инфант был внуком Эдуарда III и, в то же время, потомком последних королей Капетингского дома, также связанным с семейством Валуа.

(обратно)

120

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта принцесса — инфанта донна Филиппа, которая вышла замуж за герцога Бургундского Филиппа Доброго 10 января 1429 г. Она была одарена не только самыми выдающимися качествами, но и редкой красотой. Имела большое влияние на государственные дела. Ее муж герцог учредил знаменитый орден Золотого руна, чтобы отметить это бракосочетание. Эта принцесса умерла в Дижоне 17 декабря 1472 г. От этого союза произошло многочисленное потомство. Она была в равной степени любима своими братьями, особенно королем Доном Дуарти, который в своем Leal Conselheiro (cap. XLIV, Da Amizade), говорит о великой тоске, которую по ней испытывает. Празднества, которые были устроены в Брюгге по ее прибытии, были самыми великолепными за всю историю Средних веков.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Инфанта Изабелла, сестра принца Генриха, была племянницей короля Англии, а именно, как и говорит Сантарен, Генриха IV — сына Джона, герцога Ланкастерского.

(обратно)

121

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Т. е. Аристотель, в дни Азурары считавшийся среди христиан «их учителем, который ведал». Превращение Аристотеля в кладезь христианской теологии было длительным процессом, который, возможно, получил наиболее полное завершение под руководством Фомы Аквината.

(обратно)

122

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта деталь у Азурары — автора-современника — показывает ошибку, которую допустил Фрей Луиш ди Соза в своей >Historia de S. Domingos, liv. VI, fol. 331, сообщив, что инфант был избран королем Кипрским, что также повторил Жозе Соариш да Силва в своих Memorias d’el-Rei D. Joao Io; даже если недостаточно слов Азурары, чтобы показать это, даты и исторические факты подтвердят заблуждение этих авторов. Действительно, королевство Кипр, которое Ричард, король Английский, взял у греков в 1191 г., было затем уступлено этим князем Гюи де Лузиньяну, чье потомство правило в этом королевстве вплоть до 1487 г., а наш инфант, родившись в 1394 и умерев в 1460 г., не мог быть избран монархом королевства, управляемого законной королевской линией. Кроме того, в списке латинских или франкских королей Кипра не встречается имя сеньора Дона Энрики.

Следует предполагать, что Фрей Луиш ди Соза спутал Генриха, принца Галилейского, сына Жака I, короля Кипрского, с нашим инфантом Доном Энрики.

(обратно)

123

Примечание оригинала. Атлас был царем земли на западе Европы и на западе Африки, братом Промотея (Promotheo) [Прометея], того великого мудреца и философа [родом] от Иапета, гиганта. И сей Атлас почитался за величайшего астролога из тех, что были в мире в его время. И столько выносил он чрез знание звезд истинных суждений о вещах, долженствующих произойти, что люди изрекли в свое время, что он держал небо на плечах. И, как говорит Лукас, сей был первым, кто изобрел искусство живописи в городе Коринфе, каковой находится в Греции.

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Автор смешал здесь все исторические и мифологические традиции, сообщаемые греческими и латинскими авторами. Азурара, не цитируя ни Платона, ни Диодора Сицилийского, тем не менее, сообщает, что Атлас был царем Запада Европы и Запада Африки, однако забывает сказать, что он царствовал над атлантами, согласно Геродоту, а также путает Прометея с Иапетом, сыном которого он на самом деле был, согласно Аполлодору, Диодору Сицилийскому и всем античным писателям. Диодор действительно говорит, что Атлас обучил астрономии Геркулеса, однако наш автор смешал трех князей этого имени и впал в заблуждение, процитировав Лукаса де Туя (продолжателя «Хроники» Исидора Севильского) и сообщив, «что Атлас был первым, кто изобрел искусство живописи в городе Коринфе».

Происхождение этого искусства неведомо древним. Правда, Сикион и Коринф оспаривали славу этого изобретения, однако изобретателем, согласно древним авторам, был Клеанф Коринфский, а не Атлас, как говорит Азурара. Согласно другим, это изобретение принадлежит Филоклу Египтянину.

Комм. перев. Здесь Сантарен еще исходит из предположения, будто автор этого и других примечаний в оригинале «Хроники» — сам Зурара, однако далее, как мы увидим (прим. 79), он усомнится в этом. Действительно, забегая вперед, скажем, что, не говоря уж о том, что автор примечаний говорит об авторе хроники в третьем лице («…посему автор помещает таким образом те слова в свою главу»), характерная для этих примечаний крайняя путаница в истории, мифологии и географии просто не сопоставима с действительно обширной для своего времени эрудицией Зурары, да и литературный стиль их совершенно не схож с общим стилем «Хроники».

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Хребет Атлас на Севере Африки был предметом постоянного преувеличения. Греческий «небесный столп» (берущий начало от карфагенских мореходов?), возможно, относится к Тенерифе. Ни одна из вершин горной системы Атлас не отвечает легенде. Хотя Милцин и возвышается на 11 400 футов, ни этот, ни другой пик не могут быть предложены в качестве отображения идеи огромной высоты, воплощенной в этой истории. Мы можем заметить огромную непропорциональность Атласа на некоторых важнейших картах, которые использовали принц Генрих и его мореплаватели (напр., Дулсерта 1339 г., каталонская 1375 г.). См. Предисловие к т. II.

(обратно)

124

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Хроника правления Афонсу V Африканского», которую Барруш и Гоиш приписали самому Азураре, возможно, частично входит в состав дошедшей до нас хроники этого монарха, автором которой является Руй ди Пина (см. Азурара, Hakluyt Society ed., т. I, Предисловие).

(обратно)

125

Прим. перев. Здесь Зурара снова использует понятия аристотелизма. «Существуют две формы (вида) специальной (частной) справедливости, выделенные еще Аристотелем и составляющие несущую конструкцию всех последующих теорий: распределительная, или дистрибутивная справедливость и уравнивающая, или ретрибутивная справедливость Они представляют собой способы распределения дефицитных благ… Распределительная справедливость касается распределения благ, а соответственно, и обязанностей с учетом достоинства лиц, т. е. в зависимости от их вклада в общее дело. Существуют три основных исторически выработанных принципа распределительной справедливости «каждому — то же самое (всем поровну)», «каждому — по заслугам», «каждому — по потребностям» (А. А. Гусейнов).

«Дистрибутивная справедливость в ее классическом виде проявляет себя во всяких действиях, связанных с необходимостью распределять некоторые блага среди известной группы людей, будь то денежное вознаграждение или похвала. Это распределение может осуществляться равно или неравно. Во втором случае распределение нуждается в определенном критерии, каковым может выступать заслуга или потребность. Любое общество постоянно распределяет блага между своими членами. В качестве распределяемых благ могут выступать деньги и товары, услуги, признание, власть, любовь, свободное время, уважение, должности и т.д…. Дистрибутивная справедливость как личная добродетель проявляется в следующем: "Правосудность, стало быть, есть то, в силу чего правосудный считается способным поступать правосудно по сознательному выбору и [способным] распределять [блага] между собой и другими [лицами] не так, чтобы от достойного избрания [досталось] больше ему самому, а меньше — ближнему (и наоборот при [распределении] вредного), но [так, чтобы обе стороны получили] пропорционально равные доли; так же он поступает, [распределяя доли] между другими лицами" . Распределительная справедливость требует пропорции и становится разделяющей распределительной справедливостью, основанной на том или ином критерии (заслуга или потребность). Было бы несправедливо, например, заплатить равно за труд всем участникам, если они принимали неравное участие. Было бы несправедливо распределить зерно равно, если количество детей у всех различно. Распределительная справедливость может быть и уравнивающей. Было бы также несправедливо заплатить неравно, если все участники сделали равный вклад. Было бы несправедливо воздать равную хвалу всем воинам, если некоторые из них сбежали с поля битвы (курсив мой. — Перев.)» (Б. Н. Кашников. Концепция общей справедливости Аристотеля: Опыт реконструкции. Сектор этики Института философии РАН Этическая мысль. — Вып. 2. — М.: ИФ РАН. 2001).

(обратно)

126

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, в 1437 г. Завоевание Сеуты (возможно, в сочетании с более ранними открытиями мореплавателей принца Генриха) возбудило кое у кого в Португалии стремление к новым африканским завоеваниям, и в 1433 г. король Дуарти (Эдуард) под давлением своих братьев Генриха и Фердинанда, вопреки мнению следующего по старшинству брата Педру, принял проект нападения на Танжер. Папский двор дал лишь весьма сомнительное одобрение этой войне, тем не менее, 22 августа экспедиция отплыла в Сеуту. Тетуан был захвачен, и 23 сентября принц Генрих начал осаду Танжера, однако его нападения на город были отбиты; португальцы были окружены подавляющими силами противника из Марокко, Феца и Тафилета, прибывшими для снятия с города осады; 25 октября нападающие сдались с военными почестями, на условии, что Сеута будет сдана вместе со всеми мавританскими пленниками, находившимися на тот момент во власти португальцев, и что последние должны воздерживаться в течение 100 лет от любых других нападений на мавров в этой части Барбарии. Принц Фердинанд был оставлен вместе с двенадцатью представителями знати в качестве заложника для исполнения договора. Соглашение было отвергнуто в Португалии, и Фердинанд, «стойкий принц», умер в плену 3 июня 1443 г. Подобно Регулу из римского предания, он советовал своим землякам не принимать вражеские условия выкупа:

”Lest bought with price of Ceita’s potent town
To public welfare be preferred his own.”
Camoens: Lusiads, IV, 52 (Burton).

Комм. перев. «Лузиады», песнь IV, октава 52 (в русском переводе):

Он пережил полон святого брата,
Подвижника и гордого страдальца,
Прошедшего сквозь все мученья ада,
Чтоб Сеуту оставить португальцам.
Кто принцем был — рабом стал неприглядным.
Кто весел был — вдруг сделался рыдальцем.
И проявил он твердость и отвагу,
Чтоб отстоять общественное благо.
Перевод Ольги Овчаренко (Под редакцией Валерия Столбова). Камоэнс Л. Сонеты. Лузиады. — М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999.

(обратно)

127

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Необходимость заявить свою приверженность правдивому описанию по той причине, что то же самое рекомендовал великий классик, является характеристикой школы и эпохи, к которым принадлежал Азурара.

(обратно)

128

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Контраст с предыдущей ссылкой, дающий наглядное представление об интеллектуальной перспективе Азурары — с одной стороны, направленной в сторону греческой и латинской древности, а с другой — в сторону католической теологии. Христианская сторона средневекового Ренессанса в Португалии не была преодолена языческой. В настоящем контексте мы можем вспомнить, что после захвата Сеуты главная мечеть была тотчас же превращена в кафедральную церковь.

(обратно)

129

Прим. перев. Комарка (comarca) — единица деления страны по компетенции судов.

(обратно)

130

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Три северные провинции Португалии: Бейра, включающая большую часть земли между Тежу и Дору (кроме юго-западной части); Трал (или Траз)-уж-Монтиш, северо-восточная оконечность; и Энтри-Дору-и-Минью, северо-западная оконечность королевства. Здесь была колыбель государства — поскольку княжество, дарованное Альфонсом VI Леонским ландскнехту Генриху Бургундскому, находилось целиком в границах этих провинций и поначалу почти полностью ограничивалось землями к северу от Мондегу, будучи образовано графствами Коимбра и Опорту.

(обратно)

131

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, цитаделью и нижним городом Сеуты, вместе покрывавшими косу длинного полуострова, который выдается приблизительно на три мили к востоку от африканского материка и снова расширяется за восточной стеной Сеуты, переходя в квадратный участок холмистой местности. Цитадель покрывала перешеек, соединявший полуостров с материком. К востоку от цитадели находилась Алмина, «внешний и больший район города, так же, как и семь холмов, от которых Сеута берет свое название», самый высокий из которых находился в середине полуострова и назывался Эль-Ачо (El Acho) — от крепости, расположенной на его вершине. «На северной стороне полуострова, от цитадели до подножья этого вышеупомянутого холма, город был защищен другой очень высокой стеной». Согласно некоторым, старинное название «Септа» происходит от семи городских холмов; город был древним, он отстраивался, расширялся и заново укреплялся Юстинианом в ходе его восстановления Римской империи в Западном Средиземноморье.

(обратно)

132

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, с титулом герцога Визеу и сеньора Ковильянского. Формальное пожалование титула имело место в Тавире, в Алгарви, сразу по возвращении из экспедиции в Сеуту. Вместе со своим старшим братом Педру, которого король Иоанн в то же самое время сделал герцогом Коимбрским, Генрих стал первым из португальских герцогов. Этот титул был введен в Англии самое раннее в 1337 г., и мать инфанта была дочерью одного из первых английских герцогов, «старого Джона Гонтского, почтенного возрастом Ланкастера».

(обратно)

133

Прим. Р. Бразила (1989). «Алфакеки» (”alfaqueque”, мн. ч. ”alfaqueques”) — слово арабского происхождения, означающее «выкупщик пленных, освободитель рабов и военнопленных». Также может означать «земляк, гонец, шпион».

(обратно)

134

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Эта мусульманская лига 1418 года против португальской Сеуты включала почти все соседние исламские государства. 1) Фец — центр мусульманской культуры в Западной «Барбарии», политически крайне беспокойное государство для великих правящих династий Северо-Западной Африки — имел в это время два города, называемых, соответственно, Андалуси или «Испанцы» (от проживавших там европейских мусульманских эмигрантов) и Кайруани (от Кайруана или «Кайроана», священного города Туниса). У истоков могущества Феца стоял Идрис, династия которого правила там в 788-985 гг. н. э. Фец был захвачен Абд-эль-Муменом бен Али, Альмохадом, в 1145 г. Он также осаждался в 960, 979, 1045, 1048, 1069, 1248, 1250 гг. См. Leo Africanus (Hakluyt Soc. ed.), pp. 143-5, 393, 416-486, 589-606. 2) Гранада — все еще была мусульманским королевством, каковым оставалась вплоть до своего захвата Фердинандом и Изабеллой в 1492 г. В это время (1418) она управлялась преемниками Мохаммеда аль-Хамара, который в 1236 г. объединил остатки западного халифата в королевство Гранада. В 1340 г. попытка Гранады вернуть под власть ислама южную Испанию, предпринятая совместно с пришедшими на помощь из Африки берберами, получила отпор в великой битве при Тарифе или Саладо (одного из первых военных столкновений с применением пушек); однако в XV столетии Гранада все еще сохраняла значительную силу. 3) Тунис — Лев Африканский упоминает его захват Окбой (Акбахом) в VII столетии нашей эры, Альморавидами в XI-м и Абд-эль-Муменом бен Али, Альмохадом, в XII-м. Временами Тунис подвергался безуспешным атакам со стороны тех государств и правителей, для которых торговля с ним представляла крайнюю важность, например, Людовика IX Французского в его крестовом походе 1270 г.; генуэзцев в 1388-90 гг.; королей Сицилии в 1289-1335 гг., а также других иностранных государств, однако после распада империи Альмохадов вплоть до своего захвата Барбароссой в пользу оттоманов в 1531 г. он большей частью оставался независимым. См. Leo Africanus, pp. 699, 716, 753. 4) Марокко. — Город Марокко был основан, согласно некоторым, в 1070-72 гг., или, согласно другим, в 1062-63 гг. (в 454 г. хиджры) Йусуфом ибн-Ташфином, Альморавидом. Как при Альморавидах, так и при Альмохадах его могущество неуклонно возрастало. Абд-эль-Мумен бен Али захватил его в пользу последних, и при его внуке Йакубе Альмансоре город стал столицей Альмохадов (1189-90 гг. н. э.). Бени-Мерини, пришедшие к власти в этих местах в XIII веке, перенесли резиденцию правителей в Фец (1269-1470). См. Leo Africanus, pp. 262-272, 351-359. В начале XVI века португальцы под предводительством Нуну Фернандиша д’Атаиди, губернатора Сафи, предприняли безуспешное нападение на Марокко. Район, называемый Марокко, был гораздо старше самого города. ”Marakiyah” у Масуди (III, p. 241, Meynard and Courteille) применяется для обозначения района, куда эмигрировали берберы. 5) Бугия (Bugia, Bougie, в древности также Bujaia и Bejaia), весьма древний город. Карфаген имел здесь поселение; Август учредил римскую колонию с титулом Colonia Julia Augusta Saldantum (”Saldaa”). Город попал во власть вандалов в V-м и арабов в VI-м веках; в период раннего халифата вел значительную торговлю, особенно с христианскими государствами Западного Средиземноморья. Эта торговля продолжала процветать и в позднее средневековье; и мы можем привести как некоторые из многочисленных примеров не только положительные описания Эдриси (ок. 1154) и Льва Африканского (1494-1552), но также и связи Пизы с этим городом (ок. 1250-64), как торговые, так и образовательные, а также арагонские договоры 1309 и 1314 гг. и пизанское посольство 1378 г. В 1068 г. Эн-Насер, восстановив и украсив город, сделал его своей столицей, переименовав в Эн-Насерию; Абд-эль-Мумен бен Али подчинил его Альмохадской империи в 1152 г.; в 1509 г. его захватил граф Петр Наваррский, и испанцы удерживали его вплоть до 1555 г. С 1833 г. он является французским владением. См. Edrisi (Jaubert), vol. I, pp. 202, 236-8, 241, 245-6, 258, 269; Leo Africanus, Hakluyt Soc. edn., pp. 126, 143-4, 699, 700, 745, 932.

(обратно)

135

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Этот проект особенно примечателен в свете позднейшей истории, в частности, 1704, 1729, 1779-82 гг., и более ранних времен, напр., 710 г. Принц Генрих, очевидно, был одним из немногих людей (вплоть до самого последнего времени), кто верно оценивал позицию, с которой арабы выступили на завоевание Испании и с которой англичане приобрели такую большую власть над Средиземноморьем. Только в конце XVI-го столетия можно обнаружить нечто вроде широко распространившегося осознания важности Гибралтара.

(обратно)

136

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Здесь Азурара, возможно, имеет в виду проекты 1424-5 гг., хотя его слова могут относиться и к усилиям Генриха по приобретению для Португалии Канарских островов в 1418 или в 1445-46 гг. (См. Предисловие к т. II).

«Весьма великая армада… с намерением указать им путь к святой вере» весьма характерна для Азурары.

(обратно)

137

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Слова «он управлял Септою по велению королей, своих отца, брата и племянника, тридцать пят лет» следует понимать в том смысле, что инфант во время царствования этих королей управлял делами Сеуты, но не в том смысле, что он управлял этой крепостью, постоянно в ней пребывая.

Даты и факты показывают, что именно так это и следует понимать, ввиду того, что инфант после взятия этого города в августе 1415 г. вернулся в королевство, а губернатором города остался Дон Педру ди Менезиш, управлявший им двадцать два года (D. N. do Leao, cap. 97). Инфант вернулся в Африку в 1437 г., для злосчастной Танжерской кампании. После этой экспедиции он заболел в Сеуте, где оставался только пять месяцев, и оттуда вернулся в Португалию и жил большую часть времени в Алгарви, занимаясь морскими экспедициями. Он прибыл в Африку в третий раз с королем Доном Афонсу V для Алкасерской кампании 1456 года, вернувшись сразу после этого к себе домой в Сагриш.

Помимо этого следует заметить, что сыновья сеньора короля Дона Жуана I отвечали за руководство и управление различными ветвями государственной власти. Сеньор Дон Дуарти при жизни короля, своего отца, был уполномочен возглавлять верховный суд (Relacao) и решать дела в совете, как он подробно описывает в гл. XXX своего Leal Conselheiro. Инфант Дон Энрики, ведая африканскими делами, соответственно, имел на своем попечении и дела Сеуты.

Наконец, прекрасные слова, которые король Дон Дуарти обращает к Дону Дуарти ди Менезишу, говоря ему «Если меня не обманули на ваш счет, то я не лишу вас капитанства над Септою даже ради того, чтобы отдать его своему собственному сыну» и т. д. (Azurara, Cronica de D. Duarte, cap. XLIII) доказывают, что инфант Дон Энрики не управлял Сеутой как губернатор, и, хотя он и был назначен на этот пост 5 июля 1450 г. (Souza, prov. do liv. V, n.o 51), но фактически в должность не вступил.

(обратно)

138

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Эта важная деталь в недостаточной степени освещалась в жизнеописаниях Дона Генриха. Если Азурара действительно имеет в виду, что флот инфанта избавлял берега Испании от страха перед пиратством, которое как тогда, так и позднее угрожало торговле Западного Средиземноморья, то мы можем лишь сожалеть о том, что до нас не дошли никакие дополнительные подробности относительно этого пункта. Для подобной задачи принц должен был содержать достаточно большой военно-морской флот, хотя примечательно, что пиратство, по-видимому, больше процветало на так называемом христианском берегу в средневековый период; и только после XV века и утверждения турецкого господства оно стало таким же грозным на мусульманской стороне (см. Mas Latrie, Relations de l’Afrique Septentrionale avec les Chretiens au Moyen Age, passim, и особенно pp. 4, 5, 61-2, 117, 128-30, 161-208, 340-5, 453, 469, 534). Снисходительное отношение барбарийских государств к христианскому пиратству с XI-го до XVI века, их терпимость по отношению к христианским колониям на их территории, и особые милости, постоянно оказываемые отдельным христианам, могут удивить тех, кто думает исключительно об алжирском, тунисском или марокканском пиратстве и о «морских разбойниках из Сале». Рожер II Сицилийский является замечательным исключением из этого постыдного правила. В раннее средневековье некоторые из христианских республик Италии даже присоединялись к мусульманам в набегах за рабами против других христиан (см. Dawn of Modern Geography, pp. 203-4).

(обратно)

139

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Следует читать Авраншис (Avranches) — графство в Нормандии, которое после битвы при Азенкуре получил в качестве пожалования от короля Англии [Генриха V] Дон Алвару Ваш д’Алмада, также сделанный королем рыцарем ордена Подвязки.

(обратно)

140

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Дон Педру, старший из некоронованных сыновей короля Иоанна I, прославился своими путешествиями по Европе, закончившимися в 1428 г., когда он вернулся из Венеции со многими сокровищами, среди которых была рукописная копия Марко Поло вместе с путевой картой путешественника (см. Предисловие к т. II). Еще более, впрочем, он был знаменит своим мудрым управлением Португалии в качестве регента при своем юном племяннике Афонсу V, 1439-47 гг. Принимал участие в походе на Сеуту в 1415 г.; напрасно предостерегал против похода на Танжер в 1437-м; выдал замуж свою дочь Изабеллу за короля в 1447-м (май); был заподозрен в мнимом мятеже, 1448-49 гг. и убит в битве у речушки Алфарробейра, между Алжубарротой и Лиссабоном, в мае 1449 г.

Его товарища — Дона Алвару Ваша д’Алмада, графа Авраншиса, о котором говорит в примечании Сантарен, — иногда называли на вычурный ренессансный манер «испанским Геркулесом»; тем не менее, он также впал у в немилость у Афонсу V. Он бежал из заключения в Синтре, примкнул к Дону Педру в Коимбре (которая являлась герцогством последнего) и отправился вместе с ним навстречу своей смерти. (См. Предисловие к т. II).

(обратно)

141

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Принц Генрих был великим магистром Ордена Христа, основанного королем Динишем в 1319 г. вместо ордена тамплиеров, имущество которого он в значительной степени унаследовал (См. Предисловие к т. II).

Главный монастырь Ордена Христа находился в Томаре в провинции Эштремадура (португальская), в 45 километрах к северо-северо-востоку от Сантарена или немного к северо-западу от Абрантиша, он примечателен своей пышной архитектурой. Первоначально был построен как дом тамплиеров донной Терезой, матерью Афонсу Энрикиша, первого короля Португалии; был расширен и перестроен в 1180 и 1320 гг. В последнем году он перешел, после своей перестройки Динишем, от тамплиеров к Ордену Христа.

(обратно)

142

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). (См. также следующее предложение). Это — locus classicus о благодеяниях принца (См. Предисловие к т. II).

Святая Мария Беленская «близ моря в Рештелу», часовня, где моряки инфанта могли помолиться непосредственно перед отплытием в море из Лиссабона или принести благодарственную молитву после путешествия, была заменена более пышным зданием королей Эмануэла и Иоанна III, которое было известно как Жеронимуш и получило прозвание «Лузиады в камне»; не считая Батальи, оно является самой величественной из португальских построек. Однако да Гама при своем отъезде и возвращении из Индии имел в распоряжении лишь небольшую часовню принца Генриха.

Помбал в Эштремадуре и Сори в Бейре одинаково расположены немного к юго-западу от Коимбры (Помбал несколько дальше в направлении Лейрии).

(обратно)

143

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Эта несостоявшаяся африканская экспедиция относится ко времени правления Афонсу V, очевидно, к годам непосредственно после Танжерской катастрофы 1437 г. (См. Предисловие к т. II).

(обратно)

144

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы видим, по тому, что говорит автор, каково было состояние поселка, основы которого были заложены инфантом в 1416 г. и которому вначале было дано название Терсена-Навал (Tercena Naval), от венецианского слова Darcena — арсенал галер, где они производились и держались; затем он получил название Вила-ду-Инфанти, а впоследствии — Сагриш, которое происходит, согласно Дону Франсишку Мануэлу (D. Francisco Manuel, Epanaforas, p. 310), от Sagro, Sacrum — знаменитого Promontorium Sacrum. Стоит отметить, что знаменитый Кадамосто, говоривший с инфантом в 1445 г. на мысе Сан-Висенти, не приводит названия поселка, говоря вместо этого о свидании, которое состоялось у него с инфантом в Рапозейре (Rapozeira).

(обратно)

145

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Callez следует читать Cadis.

Автор придерживается испорченного названия, используемого средневековыми авторами и рукописями, которые исказили название Гадеса Плиния (V, 19), Макробия, Силия Италика (XVI, 468) и Колумеллы (VIII, 16); в таком виде это название больше приближалось к изначальному Гадиру в пуническом или финикийском языке. Искаженные названия Calles, Callis встречаются еще в документах XVI века. См. письма Веспуччи в издании Gruninger 1509 г.

(обратно)

146

Прим. перев. Сильный встречный ветер.

(обратно)

147

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это место следует понимать в том смысле, что генуэзцы предложили большие денежные суммы за уступку им места в новом поселке для утверждения там фактории и, возможно, колонии, подобной тем, которыми они владели в Черном море, в особенности в Каффе [Феодосии], Смирне и пр. Невероятно, чтобы они предложили инфанту уступить им поселок, над которым он не обладал сюзеренитетом. Республика Генуя имела весьма тесные связи с Португалией с самого начала португальской монархии и не могла игнорировать то обстоятельство, что сами государи не могли отчуждать какую-либо часть территории без одобрения кортесов (см. на эту тему часть III наших Memorias sobre as cortes).

Как бы то ни было, эта деталь, приводимая автором, показывает также, с другой стороны, благоразумие португальского правительства того времени, воспротивившегося подобному предложению, ввиду того, что эта республика вследствие своей непомерной морской мощи добилась от мавританских и африканских князей предоставления различных важных точек в Азии и Африке и приобрела у греческих императоров права на предместья Пера и Галата в Константинополе и острова Хиос, Митилену [Лесбос] и Тенедос в Архипелаге. Таким образом, весьма достойным внимания читателя является то обстоятельство, что Португалия не приняла предложения, тогда как императоры Востока и Германии, короли Сицилии, Кастилии и Арагона, а также султаны Египта настойчиво искали союза с этой республикой и защиты со стороны ее мощного флота.

Правда, мощь Генуи в это время начала идти на спад и ослабевать, однако даже в этом свете не теряют своей важности подробности, которые сообщает нам автор, и замечания, предлагаемые нами на рассмотрение читателя.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). По поводу связей Генуи с Испанией мы можем добавить следующее.

Связи Генуи с Барселоной активизировались в XII-м веке. В 1127 г. республика заключила торговый договор с графом Раймоном Беренгером III и образовала наступательный и оборонительный союз с этим князем в 1147 г. В результате союзники захватили Альмерию и Тортосу. В этом завоевании две трети отошли графу, одна треть — генуэзцам. В 1153 г. они продали свои новые владения графу Раймону за деньги и торговые права; но в 1149 г. заключили договор о мире и торговле с мавританским королем Валенсии, а в 1181 г. — схожий договор с королем Майорки. Еще в 1315 г. генуэзцы начали прямую морскую торговлю с Нидерландами, плавая вдоль испанского побережья. После завоевания Севильи Фердинандом III они также получили важные торговые привилегии в этом городе, в особенности те, что были предоставлены пожалованием от 22 мая 1251 г. К этому времени они вытеснили всех своих итальянских торговых конкурентов из Западного Средиземноморья и удерживали позиции, практически аналогичные позициям Венеции при Латинской Константинопольской империи. В 1267 г. все генуэзские консулы в Испании были переведены в подчинение генеральному консулу в Сеуте. В 1278 г. Генуя заключила договор о мире и торговле с Гранадой. В 1317 г. генуэзец Эммануэль Пессанья (Пезаньо) стал господином верховным адмиралом Португалии: генуэзские капитаны и лоцманы были задействованы в испанской исследовательской экспедиции к Канарским островам в 1341 г.; регулярный контингент генуэзских лоцманов и капитанов также состоял на испанской службе. См. Предисловие к т. II.

(обратно)

148

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Здесь у Азурары снова присутствует подлинно типическое смешение священной и языческой учености, при этом обе имеют в его глазах равный авторитет. См. Саллюстий, «Заговор Катилины», гл. II, VIII, LI; особенно VIII.

(обратно)

149

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Fadyas следует читать Fidias (Фидий).

Высота, о которой говорит автор, — это Парфенон, а Минерва Афинская — знаменитая статуя богини, изготовленная этим известным скульптором из золота и слоновой кости и помещенная афинянами в этот великолепный храм.

(обратно)

150

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Философ — это Аристотель. Заслуживает упоминания тот факт, что автор цитирует в этом месте Аристотеля и предпочитает этот авторитет Павсанию. Это предпочтение, которое также можно многократно наблюдать в Leal Conselheiro короля Дона Дуарти, доказывает большой почет, которым пользовались в Средние века в том числе и у нас произведения философа из Стагиры, а также то обстоятельство, что наши ученые предпочитали его Павсанию даже тогда, когда речь шла о древностях Греции.

(обратно)

151

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот автор, цитируемый Азурарой — Валерий Максим, писатель времен Тиберия, написавший De dictis factisque memorabilibus в девяти книгах; он был уроженцем Рима, и поэтому Азурара говорит «твоего города». Однако Азурара, похоже, обманулся, поскольку римский автор повествовал не только о деяниях своих сограждан, но также рассказывал о греках.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Азурара не ошибается, как считает Сантарен, полагая, что римский автор имел дело не только с деяниями своих сограждан, но также описывал и деяния иностранцев. Среди основных разделов труда Валерия первая книга посвящена, главным образом, религиозным и ритуальным вопросам, вторая — различным гражданским институтам, третья и три последующие книги — общественным добродетелям; седьмая книга повествует о многих разнообразных вещах. Этот трактат был весьма популярен в Средние века, и было сделано несколько сокращенных изданий, одно — Юлием Парисом.

(обратно)

152

Прим. Р. Бразила (1989). Ромул, сын Реи Сильвии и Марса, был одним из легендарных основателей города Рима. Тит Ливий рассказывает, что он был вскормлен волчицей вместе со своим братом Ремом.

(обратно)

153

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, очевидно, диктатор Т. Манлий Торкват, о котором рассказывает Тит Ливий, кн. 7, гл. 4, и Плутарх, том I, стр. 179.

Комм. Р. Бразила (1989). Тит Манлий Торкват защитил своего отца от смерти, несмотря на то, что тот плохо с ним обращался. Победил галльского гиганта в 362 г. до н. э., забрав у него ожерелье «торквес», откуда и происходит его прозвище «Торкват».

(обратно)

154

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Следует читать Cocles.

Комм. Р. Бразила (1989). Гораций Коклес защищал мост, ведший к Яникулу, в Риме (507 г. до н. э.). Два товарища подрубили мост, однако Гораций спасся вплавь. В этих битвах он потерял один глаз, отсюда его прозвище «Коклес».

(обратно)

155

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Контраст между жизнелюбием Цезаря и строгостью жизни Генриха отсылает нас к гл. IV (начало). У Азурары было лишь весьма неадекватное представление (дополнения к которому содержатся у Кадамосто, Пашеку Перейры и Барруша) о реальной сфере дела всей жизни Генриха, и его замечания порою утопают в обычной лести; однако сравнения, которые он делает здесь, не являются ошибочными. Инфант в самом деле был одним из людей, которые, подобно Цезарю, Александру, Петру I Российскому или Мохаммеду заставляют нас задуматься о том, насколько иной была бы мировая история без них.

(обратно)

156

Прим. Р. Бразила (1989). М. Анней Лукан, уроженец Кордовы, брат Сенеки. Считался выдающимся поэтом; ему было предложено убить себя ради Нерона. Умер, декламируя строки своей «Фарсалии» — эпической поэмы в 10 песнях.

(обратно)

157

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта деталь настолько интересна для истории той эпохи, что мы считаем уместным для пояснения текста указать имена этих государей, которые автор, впрочем, не называет.

Приглашение, направленное инфанту папой, могло иметь место только после взятия Сеуты — кампании, в которой принц снискал бессмертную славу, командуя эскадрой и будучи первым из принцев, вступивших в крепость. В свете этого нам кажется, что данное предложение со стороны понтифика могло быть сделано ему только после 1415 г. и до несчастного похода на Танжер в 1437 г. — в период, когда инфант занимался исключительно делами королевства и Африки, а также экспедициями и открытиями. Таким образом, в свете этого представляется, что папой, предложившим ему пост генерала своих войск, был Мартин V, и это случилось в 1420 или 21 г., после посольства, которое направил понтифику греческий император Мануил Палеолог, чтобы просить о помощи против турок.

Император Германии, о котором говорит автор, — это император Сигизмунд, который в силу своих многочисленных связей с Лиссабонским двором и с послами Португалии на Констанцском соборе имел возможность оценить выдающиеся качества инфанта и составить об этом принце высокое мнение, которого он заслуживал.

Наконец, королями Кастилии и Англии, о которых говорит Азурара, должно быть, являются Дон Хуан II и Генрих V.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Сантарен, вероятно, ошибается здесь. Вместо «Генрих V» следует читать «Генрих VI»; см. Предисловие к т. II.

(обратно)

158

Прим. Р. Бразила (1989). Сенека был братом Лукана, оба они — уроженцы Кордовы, в Испании. Великий писатель-моралист и автор трагедий признанного значения. Инфант Дон Педру перевел или адаптировал на португальский язык книгу Сенеки De Beneficiis под названием Da Virtuosa Benfeitoria («О добродетельном благодеянии»). Сенека был учителем Нерона, который приговорил его к смерти.

(обратно)

159

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Азурара до некоторой степени имитирует здесь формальные диспуты Сенеки с Цицероном. В качестве сравнения мы можем, в особенности, привести De Ira, De Providentia, De Clementia ad Neronem Caesarem libri duo Сенеки; также, хотя и с несколько меньшим параллелизмом, De Animi tranquillitate, De Constantia Sapientis этого же автора. Риторические упражнения Сенеки Старшего, Controversiarum libri X и Suasoriarum Liber также послужили в том, что касается формы, моделью для дискуссий, подобных ведущимся здесь. Точка зрения Азурары, разумеется, та, что из двух крайностей принц Генрих склонялся скорее к «милосердию», чем к «дисциплине»; и хотя он никоим образом не пренебрегал последней, он был рад скорее ошибиться в сторону великодушия, нежели суровости. Прямо противоположен этому взгляд некоторых современных ученых, напр., Oliveira Martins, Os Filhos de D. Joao I, особенно pp. 59-63, 210-1, 267-270, 311-346.

(обратно)

160

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Что касается критики принца, хотя и слегка в другом ключе, см. то, что Азурара говорит в гл. XVIII (начало). Современная критика поведения инфанта может быть найдена у О. Мартинша (Os Filhos, как цитировалось в предыдущем примечании). Согласно этому взгляду, гений инфанта был безжалостен: его мало или совершенно не волновали плен и истязание Дона Фернанду Стойкого, скончавшегося в мавританском плену после Танжерской катастрофы; разбитое сердце и преждевременный конец Дона Эдуарда; или же судьба Дона Педру. Точно так же его мало заботили страдания африканцев, убитых или обращенных в рабство его капитанами, или несчастная жизнь королевы Леонор, матери Афонсу V. Он не только был безразличен к этим страданиям, но прямо или косвенно являлся их истинной причиной. В том, что касается набегов за рабами, подобный крайний взгляд сильно поколеблен свидетельством Кадамосто, а также указанием самого Азурары в гл. XCVI (конец) настоящей хроники (см. Предисловие к т. II). Правда, похоже, лежит посередине между Азурарой и Мартиншем — между представлениями об инфанте как о святом Людовике и как о Бисмарке.

(обратно)

161

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Это Hercules Furens великого — или младшего — Сенеки, философа.

(обратно)

162

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Путешествие св. Брандана, о котором говорит автор, признано баснословным, так же как и остров этого имени. В соответствии с этим преданием говорили, что св. Брандан, плывя на корабле, пристал в год 565-й к одному острову вблизи экватора. Это предание сохранялось среди обитателей Мадейры и Гомеры, считавших, что они могли видеть этот остров на западе в определенное время года. Это видение, однако, происходило от определенных метеорологических условий.

Азурара знал это средневековое предание из некой копии рукописи XIII века, принадлежавшей перу Гонория д’Отюна и озаглавленной Imago-Mundi de dispositione orbis, и это обстоятельство тем более любопытно, что Азурара не мог знать о знаменитой Mappamundi Фра-Мауро, которая была составлена только между 1457 и 1459 гг.; и тем более — о планисфере Мартина Богемского [Бехайма] (1492), хранящейся в Нюрнберге, на которой рядом с экватором изображен большой остров со следующей легендой:

В год 565 Св. Брандан прибыл со своим кораблем на сей остров.
Известный иезуит Генсхениус, составивший критическое исследование жизни св. Брандана, говорит: Cujus historia, ut fabulis referta omittitur.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Болландисты с тем же недоверием говорят об истории Брандана.

К этому мы можем добавить: возможно, Азурара читал оригинальный Navigatio Sti. Brendani. Легендарное путешествие Брандана обычно датируется 565 годом, но, возможно, это всего лишь фигура речи. Предполагается, что он плыл на запад от Ирландии (его дом был в Клонферте, на Среднем Шанноне) в поисках Рая и открыл много островов в Океане, которые все ассоциируются с фантастическими происшествиями, как остров Св. Патрика и Св. Аилбхе, населенный ирландскими кенобитами; остров Отшельника Павла, на котором (или рядом с которым) Брандан встречает Иуду Искариота, плывущего на айсберге; остров Спины Кита и Птичий рай; не говоря уже об острове Циклопов, Пасти Ада и Земле Святых — последняя окружена завесой тумана и мрака, которая укрывает ее от ищущих ее непосвященных. Более чем вероятно, что предание о Брандане в том виде, в каком мы его имеем, скомпилировано, в основном, из приукрашенных рассказов некоторых арабских путешественников вроде Синбада Морехода в Индийском океане и лиссабонских Странников (Магруринов) в Атлантике (как отмечено в Edrisi, Jaubert, II, 26-29), с некоторыми заимствованиями из классического мифа о путешествии; что оно лишь в крайне незначительной части соотносится с какими-либо историческими фактами; что такой факт может быть обнаружен в тогдашних путешествиях ирландских отшельников к Гебридским, Оркнейским, Шетландским и Фарерским островам, а также к Исландии; что определенное соответствие особого рода может быть найдено в виде отдаленного западного шотландского острова Св. Килдаса (Священного Калдиса) или островка Роколл; и что частично материалом для истории Брандана послужили путешествия ранних христианских паломников в Палестину, напр., Бернарда Мудрого, ок. 867 г. Важно помнить, что это предание, хотя и претендует на отображение событий VI века, не прослеживается ни в одних рукописных анналах ранее XI века; но, подобно другим столь многочисленным сюжетам средневековой традиции, его популярность была прямо обратно пропорциональна его достоверности, и «остров Св. Брандана» являлся глубоко укорененным предрассудком XII-го, XIII-го, XIV-го и даже XV-го столетий. Ближе к середине XVI века он обычно помещался на картах Западного океана, как правило, прямо на запад от Ирландии (см. Dawn of Modern Geography, pp. 230-240, а также приводимые там ссылки на другие труды, p. 239, n. 2, особенно De Goeje, La legende de Saint Brandan, 1890; Avezac, Iles fantastique de l’Ocean Occidental, 1845; Schirmer, Zur Brendanus Legende, 1888; а также исследование Schroder, 1871). Мы можем заметить, что Азурара (для своего времени) представляет некоторое исключение, высказываясь с сомнением об истории Брандана; хотя, разумеется, его намерение толкало его к тому, чтобы, пусть даже неосознанно, свести к минимуму все иностранные притязания на предшествование португальцам в Западном океане. В том, что касается Брандана, теперь никто не станет возражать апологету принца; более, однако, серьезные соперники португальцев в плане буквального признания абсолютного португальского приоритета вдоль северо-западных берегов Африки обнаруживаются в лице итальянских, французских и каталонских путешественников XIII-го и XIV-го столетий, некоторых из которых Азурара, возможно, здесь упоминает. Поскольку «две галеры, что туда отправились и никогда более не вернулись», возможно, были кораблями Тедизио Дориа и братьев Вивальди которые в 1291 г. (aliter 1281) покинули Геную, «чтобы отправиться морем в порты Индии, дабы торговать там», достигли мыса Нан и, согласно более поздней истории, «переплыли море Гинойи [Гвинеи], [добравшись] до города Эфиопии». Как нам рассказывают, в 1312 г. через расспросы ничего больше выяснить о них не удалось (см. Предисловие к т. II).

(обратно)

163

Прим. перев. Асцендент (от лат. ascendens — «восходящий») — точка пересечения плоскости эклиптики с восточной половиной истинного горизонта. В астрологии: т. н. восходящий знак — зодиакальный знак и градус, восходивший на восточном горизонте в определенное время и в определенном месте, где произошло событие. Согласно астрологическому учению, астрономические явления отражают или определяют деятельность человека по принципу «что наверху, то и внизу». Таким образом, в личном гороскопе свойства знака зодиака, в который попадает асцендент, описывают все связанное с характером, личностью и поведением данного человека.

При анализе гороскопа особое внимание уделяется положению планеты, управляющей знаком Зодиака, в котором находится асцендент. Если асцендент находится в знаке Овна (как у инфанта Генриха), значит, асцендентом и первым домом управляет Марс.

(обратно)

164

Прим. Р. Бразила (1989). Овен (Aries) и Марс (Mars или Marte) являются двумя равноденственными знаками.

(обратно)

165

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Сравните с этим астрологическим истолкованием сказанное Азурарой относительно смерти Гонсалу ди Синтры, гл. XXVIII.

(обратно)

166

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это место показывает, что португальские мореплаватели еще до экспедиции Жила Ианиша знали, что за мысом Божадор располагается великая пустыня Сахара, и что земля там была не менее песчаной, нежели земля Ливии.

Это название из Плиниевой географии и обстоятельства, сообщаемые автором в этой главе, показывают, что до этих экспедиций наши мореплаватели собрали все сведения античных географов об этой части африканского континента, а также сообщения мавров, пересекавших великую пустыню с караванами; это подтверждается тем, что автор говорит в гл. LXXVII, как мы далее увидим.

(обратно)

167

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Читатель может заметить в свете этого пассажа, что, несмотря на уже имевшиеся у мореплавателей сведения о гидрографии этих берегов, а также несовершенное знание течений, называемых пелагическими (см. Rennel, Investigation of the currents of the Atlantic, и Humboldt, Examen crit., II, 253 и 254), эти моряки XV века все еще страшились великих опасностей, который являл их воображению проход этого мыса.

Азурара раскрывает перед нами в этих пассажах, насколько еще было сильно в эту эпоху влияние традиций арабских географов о море Мрака, которое, согласно им, существовало за островами Калидад (Kalidad) (Канарские острова), расположенными на краю африканского Могреба (Mogreb) [Магриба]. См. Эдриси, Бакуи и Эбн-аль-Урди [Ибн-аль-Варди].

Наконец, что касается страхов средневековых мореплавателей, читатель может обратиться к Abraham Peritsol, Itinera Mundi, в переводе с еврейского на латинский Hyde.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к т. II. Мыс Божадор, расположенный на 26° 6’ 57’’ северной широты (Париж) и 16° 48’ 30’’ западной долготы, следующим образом описан в самое последнее время французскими топографами: «при обозрении с севера нет ничего примечательного, однако с запада возникает скала высотой около 20 метров. Небольшой залив открывается к югу от мыса».

(обратно)

168

Примечание оригинала. Дева Фемида. Надлежит знать, что вблизи горы Парнас, каковая находится посередине между Востоком и Западом, есть два холма, кои соперничают с облаками. И в одном из них находилась пещера, в каковой во времена язычников Аполлон давал ответы неким девам-жрицам, кои служили в храме, имевшемся там [для] оного Аполлона. И жили те девы вблизи источников горы Касталий. Среди каковых дев была та дева Фемида, кою некоторые почитали за одну из Сивилл. И говорят, что так страшились те девы войти в ту пещеру, что без весьма великого принуждения не дерзали сего делать, как рассказывает Лукан в пятой книге и шестой главе, где говорит об ответе, что получил консул Апий об исходе войны между Цезарем и Помпеем.

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Как в этом, так и в примечаниях к гл. II и IV, появляющихся в кодексе и, к тому же, написанных одним почерком, царит такая путаница, что мы сомневаемся, считать ли их принадлежащими автору, о чем более подробно мы говорили в предисловии. Упомянутые примечания, далекие от того, чтобы пояснять текст, скорее, сами требуют комментария.

Относительно географического положения Парнаса автор [примечания] следует здесь мнению древних, считавших, что эта гора была расположена в центре мира, в то время как согласно Страбону данная гора находилась между Фокидой и Локридой:

«Есть два холма, кои соперничают с облаками».
Автор примечания, хотя и цитирует Лукана, скорее, заимствовал это место из Овидия, нежели из «Фарсалии» (см. Овидий, «Метаморфозы», кн. 1, стих 316-17, и Лукан, «Фарсалия», V, стих 72-73).

Пещера — это Antrum Corysium поэтов (см. «Путешествие в Грецию» известного археолога Spon). Пассажи из V кн. «Фарсалии» — те, что начинаются со слов Hisperio tantum... и т. д., а также стих 114, Nec voce negata..., и 120, Sic tempore longo, и следующие.

(обратно)

169

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Попытки выйти за мыс начали предприниматься португальскими мореплавателями ранее XV века. Уже во времена короля Дона Афонсу IV, т. е. ранее 1336 г. (? — Ч. Р. Бизли и Э. Престэйдж), португальские моряки вышли за мыс Нан. Документы, обнаруженные профессором Ciampi среди рукописей Bocaccio в Библиотеке Маглиабекчиана во Флоренции и опубликованные им в 1827 г., а также письмо короля Дона Афонсу IV папе Клименту VI подтверждают этот факт (см. превосходную ученую меморию сеньора J. J. da Costa de Macedo, напечатанную в Memorias da Academia Real das Sciencias de Lisboa, tom. VI, а также приложения, опубликованные в 1835 г.).

Что же касается попыток, которые во времена инфанта предпринимали суда, направленные им в эти широты с целью пройти по другую сторону мыса Божадор, то, если мы примем указанный автором промежуток в 12 лет и сопоставим его с датой 1433 г., которую он устанавливает для прохода, осуществленного Жилом Ианишем, то получится, что упомянутые попытки начались только с 1421 г.; таким образом, Азурара не признал, что экспедиция под командованием Жуана Гонсалвиша Зарку, состоявшаяся, согласно одним, в 1418 г., согласно другим — в 1419 г., имела своей основной целью проход этого мыса. Тем не менее, у Барруша мы видим, что Жуан Гонсалвиш Зарку и Триштан Ваш отправились с целью обогнуть мыс, однако буря отнесла их к острову, который они открыли и назвали Порту-Санту (см. Barros, Decad. I, cap. 2, и D. Francisco Manuel, Epanaforas, p. 313).

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Утверждения, излагаемые в этом примечании, частью имеют вольную формулировку. См. Предисловие к т. II по поводу путешествия 1341 г., более ранних притязаний Афонсу IV и плавания вокруг мыса Божадор.

(обратно)

170

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Следует читать Granada.

См. дискуссии о происхождении и этимологии этого названия у Cortes и Lopez, ст. Ebura quae Cerialis, Dic. Geograf. Hist. de la Esp. Ant., II, 420, etc.

(обратно)

171

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта сообщаемая автором деталь не только любопытна, но и показывает активность нашего морского флота в начале XV века, а также его систему учений; последние проводились не только для того, чтобы лучше выстоять против опасностей мореплавания в Океане, но также и в морских сражениях против арабов и мавров, плававших в Средиземном море, и, наконец, для защиты торговли христианских народов в Средиземноморье, как автор показывает в гл. V.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. прим. 49 (гл. V).

(обратно)

172

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш также говорит, что Жил Ианиш был уроженцем Лагуша и что именно он дал мысу название «Божадор» вследствие того, что он далеко выступал в море (см. Decad. I, cap. VI). (Это утверждение совершенно неверно. — Ч. Р. Бизли и Э. Престэйдж). Между тем, в некоторых атласах, о которых говорят Morelli и Zurla (Dei Viaggi e delle Scoperte Africane de Ca-da-Mosto, p. 37) написано: ”Jachobus de Giraldis de Venetiis me fecit anno Dmi MCCCCXVI”, так же, как и в другом [атласе] XIV века он появляется, во-первых, как Cabo de Buider и, во-вторых, как Cavo de Imbugder (см. Zurla, Dissertazione, etc., p. 37).

Комм. перев. Португальский глагол bojar переводится как «выдаваться, выпирать, выпячиваться».

(обратно)

173

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Вступление § к History of Maps and Nautical Instruments in Europe up to the time of Prince Henry, vol. II, pp. 117-150 и особенно 147-150.

(обратно)

174

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Баринел или варинел (varinel) — это «было гребное судно, которое использовалось в то время, чье название мы все еще сохраняем для легких варин, которыми мы сегодня пользуемся» (говорит Франсишку Мануэл, Epanaforas, p. 317, etc.).

Комм. перев. По-португальски varino — длинная узкая лодка.

(обратно)

175

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этому месту наши моряки дали название «бухта Кефалей» (Angra dos Ruivos), из-за большого количества этой рыбы, которое там встретили. Под таким названием эта бухта обозначена на карте Африки из великолепного неизданного португальского атласа середины XVI века из Парижской королевской библиотеки (R. B. n.o 1, 764).

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к т. II. Ruivos по-разному переводится как «кефаль», «морской петух», «плотва». Изначальный смысл этого слова — просто «красная [рыба]».

Комм. перев. Точный перевод слова ruivo — «желтовато-красный, рыжий». Ср. латинское rufus — «красный».

(обратно)

176

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Наши дали этому месту название «бухта Лошадей» (Angra dos Cavalos) (см. Barros, Decad. I, I, 5; Martines de la Puente, Compendio de las Historias de las Indias, II, 1). Это место под этим названием отмечено почти на всех картах Африки XVI и XVII веков.

(обратно)

177

Прим. перев. Азагая или загая (zagaya) — короткое метательное копье, дротик.

«ЗАГАЙЯ (араб.). Особого рода метательное копье» («Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Чудинов А.Н., 1910).

Ср. также ассегай — зулусское боевое копье с широким наконечником.

(обратно)

178

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Хотя обороты типа «наш автор», «тот, кто написал эту историю», Азурара в некоторых случаях, несомненно, применяет к самому себе, иногда в них также содержится намек на предыдущего летописца португальского «Открытия и завоевания Гвинеи», а именно Афонсу Сервейру — моряка на службе у принца Генриха (см. Предисловие к т. II). Здесь, как мы полагаем, приводится выдержка из труда Сервейры. Утрата его прискорбна — он явно содержал все факты и документы, приводимые Азурарой, а также некоторые, им опущенные (см. гл. LXXXIV этой хроники, конец). Азурара добавил размышлений и риторики, но близко следовал порядку повествования Сервейры (см. особенно гл. LXVI).

(обратно)

179

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Тюлень (lobo marinho) — это Phoca Vitulina Линнея. В «Путеводителе» (Roteiro) [первого] путешествия Васко да Гамы, стр. 3, день 27 декабря 1497 г. говорится: «Мы обнаружили многих китов и животных, называемых «квоквами» (quoquas) и тюленями».

(обратно)

180

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта гавань отмечена под этим же названием не только в прекраснейшем португальском атласе XVI века из Парижской королевской библиотеки R-B 1764, но также и на венецианских картах Гастальди (1564). Барруш (Decad. I, V, 11) говорит: «место, что ныне зовут камнем Галеры».

(обратно)

181

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш говорит (Decad. I, V, 11): «В каковом месте он нашел рыболовные сети, кои, казалось, сделаны были или сплетены из лыка некоего дерева, как видим мы ныне плетение из пальмы, изготовляемое в Гвинее».

(обратно)

182

Прим. виконта ди Сантарена (1841). На старинных неизданных португальских картах мы видим следующие пункты, отмеченные между мысом Божадор и Ангра-душ-Руйвуш: Penha-Grande, Terra-Alta и Sete-Montes, по другую сторону Angra dos Ruivos. Эти корабли, вероятно, приставали там, и наши моряки дали этим пунктам названия, отмеченные на упомянутых картах.

(обратно)

183

Прим. виконта ди Сантарена (1841). События, заставившие инфанта прервать экспедиции и открытия с 1437 по 1440 год, чтобы посвятить себя заботам о внутренних делах королевства, настолько важны и имеют столь тесную связь с этой хроникой, что мы считаем уместным кратко их здесь указать.

Инфант возвратился в Алгарви после экспедиции в Танжер (1437) и находился там в сентябре следующего года, когда король Дон Дуарти заболел, находясь в Томаре. Как только принц узнал о недомогании своего брата, то тотчас же отбыл в этот город. Как только король умер, принц был вызван вдовствующей королевой, которая поручила ему согласовать с инфантом Доном Педру и грандами королевства действенные меры по преодолению постигших королевство трудностей. Инфант созвал упомянутых лиц, которые решили, что следует собрать Кортесы, для принятия постановлений, которые они сочтут уместными. Принц держался той точки зрения, что пригласительные письма должны были быть подписаны инфантом доном Педру; однако, поскольку он отказался сделать это, все бумаги были подписаны королевой, с той клаузулой, что данная подпись будет действительна до тех пор, пока собрание штатов не примет постановление по этому вопросу. Одновременно инфант, вследствие своего всегдашнего благоразумия, был избран на роль посредника между королевой и инфантом Доном Педру. Таким образом, в результате предложений, внесенных этим принцем и обсужденных на различных совещаниях, было постановлено, что королеве поручается воспитание детей и управление их имуществом, а инфанту дону Педру — администрирование и управление королевством с титулом «защитник королевства вместо Короля» (См. Rui de Pina, c. 15).

Однако поскольку значительная партия в палате народов (Braco dos Povos) не приняла это урегулирование, в результате чего возросли беспорядки, инфант Дон Энрики снова принялся искать способ примирить различные партии, добившись соглашения между советом и уполномоченными или депутатами от народа, опубликованного 9 ноября 1438 года. Оно постановляло:

1. Что воспитание малолетнего короля и его братьев, право назначений на места и должности при дворе будет принадлежать вдовствующей королеве Донне Леонор, равно как ей будет назначена подобающая сумма для покрытия расходов королевского дома;

2. Что королевский совет будет состоять из шести членов, которые, попеременно и в определенные периоды будут заведовать делами государства, находящимися в их компетенции, в соответствии с приказом, установленным кортесами;

3. Что помимо этого совета будет избрана постоянная депутация штатов для пребывания при дворе, каковая должна будет состоять из одного прелата, одного фидалгу и одного гражданина, каждый из которых избирается своим соответствующим сословием или палатой сроком на один год;

4. Всеми официальными делами должны будут ведать шесть советников и депутация трех штатов под председательством королевы, при одобрении и утверждении инфантом Доном Педру. При равном количестве голосов все упомянутые дела, в которых таким образом не удалось добиться согласия, должны будут передаваться на рассмотрение инфантам, графам и архиепископу и решаться затем большинством голосов. В случае согласия королевы с инфантом ее голос будет решающим, даже если весь совет будет против;

5. Всеми делами казны, за исключением тех, которые находятся в компетенции кортесов, будут ведать королева и инфант, соответствующие декреты и приказы должны будут подписываться обоими, а управляющие казной становятся ответственными за их исполнение;

6. Наконец, было решено, что кортесы будут собираться ежегодно для решения дел, которые совет не сможет решить самостоятельно, как, например, «[приговоры к] смерти великих людей, лишение крупных должностей, [конфискация и] утрата земель, исправление или разработка законов и постановлений, и чтобы в будущих Кортесах можно было бы исправлять или вносить поправки к какому-либо изъяну или ошибке, кои наличествовать будут в предыдущих». (Rui de Pina, c. 15).

Однако королева, подстрекаемая партией сторонников насилия, отказалась принять и санкционировать эти решения, несмотря на горячую настойчивость инфанта Дона Энрики. Этот отказ со стороны королевы, который сей же час дошел до сведения кортесов, вызвал в народе большое брожение, распространившееся и на сами Кортесы, в результате чего они постановили вручить полномочия регента одному инфанту Дону Педру.

Следует отметить, что инфант Дон Энрики постоянно отвергал все, что постановляла Лиссабонская палата и другие городские советы, официально заявляя, что подобные собрания своими действиями незаконно присваивали себе право, принадлежавшее исключительно кортесам. Этот мудрый принц, действуя в столь сложной обстановке с испытанным благоразумием и просвещенной политикой, равным образом выразил свое возмущение, узнав, что королева укрепилась в Аленкере, и получив известие о том, что она обращалась за помощью к инфантам Арагона. Все же это не помешало ему отправиться в Аленкер, чтобы убедить королеву вернуться в Лиссабон с целью представлять в кортесах малолетнего короля (1439); и таково было уважение, внушаемое этим принцем, что королева, ранее не поддававшаяся на увещевания людей большего авторитета, уступила уговорам инфанта. В следующем году распри, в которых все еще пребывало королевство, вынудили инфанта заняться государственными делами, примирением партий и предотвращением гражданской войны.

(обратно)

184

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Эта хроника, согласно Баррушу и Гоишу, была написана самим Азурарой вплоть до 1449 года и продолжена Руем ди Пиной. Ее цитирует Барбоза Машаду. См. Предисловие к первому тому.

(обратно)

185

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот холм также отмечен на неизданных португальских картах из Парижской королевской библиотеки и расположен к югу от Rio do Oiro.

(обратно)

186

Прим. Р. Бразила (1989). «Философ». Мы уже говорили, что речь идет о Стагирите, то есть об Аристотеле, считавшемся в Средние века «Философом» по антономазии.

(обратно)

187

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Здесь, а также в следующих двух примечаниях (см. прим. 9 и 13. — Перев.) весьма сложно предложить какой-либо классический источник, достаточно близко соответствующий формулировкам Азурары. Тем не менее, в этом месте см. Aristotle, Ethics, B. I, ch. VII, p. 1098b7; Topics, B. IX, ch. XXXIV, p. 183b22 (Berlin edn.).

(обратно)

188

Прим. перев. «О граде божьем» — знаменитое сочинение св. Августина в 22 книгах, посвященное событиям, связанным с завоеванием Рима Аларихом.

(обратно)

189

Прим. Р. Бразила (1989). Тит Ливий был одним из крупнейших историков Рима, его образцовый труд под названием «Анналы» весьма обширен. Методология Ливия оказала значительное влияние на Жуана ди Барруша, «португальского Тита Ливия».

(обратно)

190

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Valerius Maximus, B. II, cc. 3, 7; St. Augustine, De Civitate Dei, B. II, cc. 18, 21; B. V, c. 12.

(обратно)

191

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы обращаем внимание читателя на эти инструкции инфанта, которые доказывают (главным образом, при взгляде на карты XVI века, где присутствует португальская номенклатура) методическое следование, с которым эти открытия проводились в жизнь инфантом.

(обратно)

192

Прим. перев. Аларви (alarve) — здесь: араб, бедуин.

(обратно)

193

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Т.е. Нуну Триштан, Антан Гонсалвиш и арабский переводчик все вместе допрашивали пленников, однако переводчик не смог понять их.

Комм. перев. На самом деле речь здесь идет об аларви — арабе-невольнике (переводчике) и двух пленниках, захваченных людьми Антана Гонсалвиша — мужчине и женщине.

(обратно)

194

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Xenophon, Memorabilia, B. I, c. 7; B. III, cc. 1, 3, 5, 6 и особенно 7; также Plato, Laches, 190-9; Protagoras, 349-350, 359. По поводу далее излагаемой истории см. D. Pacheco Pereira, Esmeraldo, c. 20-33. Перейра должен был иметь перед собой копию этой хроники, ибо местами он транскрибирует verbatim; см. Esmeraldo, c. 22.

(обратно)

195

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Этот боевой клич, разумеется, происходит от [церкви] Святого Иакова Компостельского, который, находясь в Галисии, совсем не являлся португальской святыней в собственном смысле слова. Однако все испанские крестоносцы от каждого из пяти королевств пользовались этим знаменитым святилищем. См. прим. 18 к гл. II.

(обратно)

196

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта гавань Рыцаря отмечена на карте Африки в уже упомянутом португальском атласе из Парижской королевской библиотеки, и на другой великолепной, выполненной на пергаменте португальской карте из той же Библиотеки, также XVI века; на обеих картах это название встречается по эту сторону Белого мыса, который расположен на 20° 46’ 55’’ северной широты.

(обратно)

197

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. Ritter, Geographie comparee, t. III, p. 366 — Azenagha. Этот автор утверждает, что они говорят на Berbere. Об этом языке см. любопытную статью Berber, M. d’Avezac, в Encyclopedie des gens du monde.

Что касается племени Азенеге, то Барруш говорит (Decad. liv. I, c. 2): «Страны, населенные народами Азенеге, граничащие с неграми Ялофа (Jalof), где начинается область Гвинеи».

(обратно)

198

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сахара (Sahara). Название, означающее пустыню. Географы использовали названия Zahara, Zaara, Sahhara, Sarra и Sahar. Обитатели этого песчаного моря именуются Saharacin (Саррацинами), «сынами пустыни» (см. Ritter, III, 360); это название саррацинов было в большом употреблении у авторов Средних веков, главным образом, у христианских хронистов. Плано Карпини, например, полагает, что в Индии существовали «черные саррацины».

По поводу этимологических вопросов, связанных с этим названием, см. прекрасный труд M. Renaud, озаглавленный ”Invasions des Sarrasins en France”, IVa partie, pp. 227, etc.

«Язык тех [людей] не есть мавританский».

Среди различных африканских племен, вторгшихся во Францию, было несколько говоривших на разных языках. М. Рено в упомянутом сочинении говорит:

”Une partie seulement parlait la langue arab; le reste faisait usage du berber, ou de tout autre idiome”. Этот ученый ориенталист цитирует [в доказательство этого утверждения] арабского автора Ибн-Алькутья (см. Invasions des Sarrasins, p. 242).

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Иные земли, где он научился мавританскому языку», возможно, были Марокко или каким-либо иным из барбарийских государств вдоль средиземноморского побережья, где арабский язык был в постоянном употреблении. Область распространения этого языка заканчивалась большею частью в пустыне Сахара. Приводимая Сантареном этимология слова «сарацин» весьма спорна.

(обратно)

199

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Возможно, здесь Азурара имеет в виду широкий разлив Тежу напротив того места, где в наше время расположены таможня и морской арсенал Лиссабона. «Широкое устье Тежу подарило Лиссабону обширный и надежный порт». От пригорода Белен до западного конца Лиссабона Тежу достигает немногим более мили в ширину, однако напротив центральных причалов города река значительно расширяется, при этом левый или южный берег резко поворачивает к югу около города Алмада и образует широкий залив, достигающий около 5 миль в ширину и простирающийся далее к северо-востоку. «В этом глубоком, подобном озеру пространстве могли бы встать на якорь все флоты Европы».

(обратно)

200

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот мыс расположен на 20° 46’ 55’’ северной широты, как мы сказали в прим. 15, согласно наблюдениям адмирала Руссена.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Согласно новейшим французским топографическим съемкам этот мыс описан следующим образом: ”Il forme, au S., sur l’Atlantique, l’extremite d’une presqu’ ile aride et sablonneuse de 40 kil. De longeur environ, large de 4 a 5 kil., qui couvre a l’O. la baie Levrier, partie la plus enfoncee au N. de la baie d’Arguin. Cette presqu’ ile se termine par un plateau dont le cap forme l’escarpement; le sommet surplomb la mer de 25 m. environ. Des eboulements de sable, que le soleil colore d’une nuance eblouissante, lui ont valu son nom. 'Le Cap Blanc est d’une access facile. Il est entoure de bons mouillages qui, au point de vue maritime, rendent cette position preferable a celle d'Arguin’ (Fulcrand)”.

(обратно)

201

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Чтобы лучше пояснить данный факт, мы полагаем уместным привести здесь, следуя Баррушу, причины, имевшиеся у инфанта для того, чтобы просить у папы это пожалование: «Так как его основною целью при открытии сих земель было привлечь варварские народы под иго Христово, а себе [приобрести] славу и почесть сих королевств, вместе с приумножением королевского достояния, инфант, ведая через пленников, что привезли Антан Гонсалвиш и Нуну Триштан, о делах жителей тех мест, пожелал доставить сие известие папе Мартину V (…), прося у него, чтобы, поскольку столько лет продолжал он сие открытие, в коем произвел великие издержки своего имущества, а равно и уроженцы сего королевства, что в сем [открытии] участвовали; тот согласился бы предоставить в вечное дарование короне сих королевств всю землю, что будет открыта в сем нашем море Океане от мыса Божадор вплоть до Индий включительно и пр.» (Dec. I, liv. I, c. 7).

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Барруш, очевидно, путает здесь Мартина V с Евгением IV.

(обратно)

202

Прим. перев. Евгений, епископ, раб рабов Божиих (лат.).

(обратно)

203

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Помимо этой буллы папа Николай V издал другую, датированную 8 января 1450 года, в которой королю Дону Афонсу V предоставлялись все территории, открытые инфантом Доном Энрики (Arquivo R. da Torre do Tombo Mac. 32 de bulas n.o 1o). 8 января 1454 года тот же папа посредством другой буллы утвердил и предоставил Королю Дону Афонсу V, инфанту Дону Энрики и всем королям Португалии, их наследникам, все завоевания в Африке вместе с островами в прилегающих морях от мысов Божадор и Нан вплоть до «всей Гвинеи» со всем ее южным побережьем (Arquivo R. Mac. 7 de bul., n.o 29? и Mac. 33, n.o 14). Эта булла был опубликована Dumont, Corps. diplomat. univ., III, p. 1, 200.

13 марта 1455 года Каликст III установил посредством другой буллы, что открытие земель Западной Африки, как уже приобретенных Португалией, так и тех, что еще будут приобретены, может осуществляться только королями Португалии; он подтвердил также соответствующие буллы Мартина V и Николая V (Arqu. R. Liv. dos Mestrados fol 159 и 165).

См. также другую буллу Сикста IV от 21 июня 1481 года, которая весьма любопытна (Arquivo R. Mac. 6 de Bul., n.o 7 и Mac. 12, n.o 23).

См. также Barros, Decadas I, liv. I, c. 7.

Комм. перев. Неясно, почему Сантарен предпочитает следовать здесь Баррушу, указывая папу Мартина V (1417-1431) вместо Евгения IV (1431-1447), хотя последнего называет сам Зурара.

(обратно)

204

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Вместо «проклятия Хама». См. Бытие, IX, 25: «проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих». С этой средневековой теорией, иногда используемой для оправдания африканской работорговли, мы можем сравнить высказывания Барруша, приводимые в прим. 6 к гл. XXV настоящей хроники.

(обратно)

205

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Писания архиепископа Родерика Толедского и других приводимых здесь авторов, по-видимому, рассматриваются Азурарой как пояснение к сообщению Книги Бытия, IX и X. Архиепископ Родерик Хименес де Рада (ум. 1212) написал De Rebus Hispanicis в девяти книгах, а также Historia Saracenica и другие труды.

(обратно)

206

Прим. Р. Бразила (1989). Флавий Иосиф был великим иудейским историком, который родился в Иерусалиме в 37 и умер в 95 году н. э. Сражался против войск Веспасиана и Тита (другом которых впоследствии стал). Написал несколько ценных трудов, как, например, «История войны иудеев против римлян» и грандиозное произведение De Antiquitatibus Judaicis в 20 книгах. Он начинает с Бытия и продолжает вплоть до Нерона.

(обратно)

207

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Вальтер остается под вопросом. Возможно, это Вальтер Барлейский, аристотелианец XIII-XIV веков, написавший Libellus de vita et moribus philosophorum. Помимо этого «Вальтера» наш лучший выбор, вероятно, лежит между ”Gualterus Tarvannensis” XII века; Вальтером Шатильонским, иначе называемым Вальтером Лилльским, автором Александрии, XIII века; или же Вальтером Хемингбургским (или Хемингфордским), вероятно, XIV века.

Прим. Р. Бразила (1989). Гвальтер. Очевидно, речь идет о португальском прелате второй половины XIV века, поскольку он был архиепископом Танжера в 1375 году.

(обратно)

208

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Ср. христианские надежды на язычников-татар в XIII веке.

(обратно)

209

Прим. виконта ди Сантарена (1841). По поводу влияния, которое оказало на открытия португальцев распространившееся по Европе со времен крестовых походов известие о существовании христианского государя по имени Пресвитер Иоанн, якобы обитавшего в центре Азии (в остальном языческой), мы отсылаем читателя к нашему предисловию.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к т. II.

(обратно)

210

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш говорит, что он «был дворянином дома императора Фредерика III, каковой [дворянин], имея желание добиться славы, прибыл, будучи послан самим императором» (Decadas I, c. 7). Этот император был женат на Донне Леоноре Португальской.

(обратно)

211

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Выкупщик пленников.

Прим. Р. Бразила (1989). Алфакеки (alfaqueque) — это арабское слово, означающее «выкупщик пленников, освободитель рабов и военнопленных».

(обратно)

212

Прим. перев. Дарга или адарга (порт. darga, adarga) — овальный щит из кожи. Слово происходит от арабского «эль-дарака» — «щит» и обозначает разновидность обтянутого кожей щита, которая была заимствована из Северной Африки и распространилась на Пиренейском полуострове в XIII веке. От арабского «эль-дарака» происходят также английские ”targe” («круглый щит») и ”target” («мишень»).

(обратно)

213

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Автору, очевидно, не известно, что золото привозилось туда из внутренних районов караванами, которые со времен древности совершали эту торговлю через великую пустыню, главным образом после нашествия арабов. При империи калифов эта торговля из внутренних районов Африки простиралась не только до западного края этого континента, но даже до самой Испании. Караваны пересекали долины и плоскогорья Суца, Дараха и Тафилета, к югу от Марокко (см. Geographia Nubiensis [Эдриси]), edit. 1619, pp. 7, 11, 12, 14; Hartmann, Edrisi, pp. 26, 49, 133, 134).

Это золото, о котором рассказывает автор, происходило из страны чернокожих, называемой Уангара (Ouangara), как видно из Эдриси и Ибн-эль-Уарди в Notices et Extraits des manuscrits de la Bibliotheque du Roi, fol. 11, pp. 33, 37.

Мармоль-и-Карвахаль и Лев Африканский неоднократно говорят о золоте Тибера (Tiber), привозимом из Уангары.

Название Tiber происходит от арабского слова Thibr, означающего золото (см. Walckenaer, Recherches geographiques sur l'interieur de l'Afrique, p. 14).

Кадамосто, говоря о торговле Аргуина, упоминает в главе X о том, что туда привозили «золото Тибера» (oiro Tiber).

Барруш (Decad. I, c. 7) говорит: «Это количество золота в виде песка, кое было первым [золотом], что в сих краях было выкуплено, откуда и осталось за сим местом название Золотая река, каковая есть всего лишь залив соленой воды, что уходит в глубину земли где-то на шесть лиг».

(обратно)

214

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот остров — Аргуин (Arguim). Барруш (Decad. I, c. 7) говорит, «что Нуну Триштан в том путешествии прошел далее вплоть до одного острова, каковой [уроженцы] той земли называют Адежет (Adeget), и каковой мы ныне называем Аргуин». Арабы называли его Гир (Ghir); Азурара превратил это название в Жети (Gete), а Барруш — в Аржет (Arget).

Открытие и обладание этим пунктом было весьма важным для португальцев. Это открытие обеспечило им средства для получения известий и установления отношений с негритянскими государствами, расположенными по берегам Сенегала и реки Гамбия.

Инфант приказал построить там крепость, возведении которой началось в 1448 году. Кадамосто дает нам пространные сообщения о состоянии торговых отношений, установленных там португальцами с жителями внутренних районов, а португальский лоцман, автор «Плавания к острову Св. Фомы» (Navegacao a ilha de S. Tome) (1558), опубликованной в Col. Ramusio и переведенной на португальский (см. Mem. para a Hist. das Nacoes ultram., t. I) пишет, говоря об Аргуине:

«Где есть большой порт и замок короля нашего господина, в коем он имеет гарнизон и своего управляющего (feitor). Аргуин населен черными маврами, и здесь пролегают рубежи, отделяющие Барбарию от страны негров». Bordone в своем Isolario (1528) пространно повествует о наших торговых сношениях в этом пункте с внутренними районами страны.

В 1638 году эта фактория и замок были захвачены у нас голландцами. В 1665 году англичане захватили его у голландцев, однако затем вернули его. В 1678 году там впервые смогли утвердиться французы, разрушившие крепость, которую мы там построили; однако в 1685 году голландцы снова вернули себе этот пункт, где продержались вплоть до 1721 года, когда были захвачены врасплох французами, которые снова были выбиты голландцами в следующем году при поддержке мавров.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Последующие изменения в положении острова могут быть указаны вкратце. В 1724 году он окончательно стал французским владением и в настоящее время составляет часть великой Северо-Западной Африканской империи Третьей Республики. По северной оконечности Аргуинской бухты или несколько далее, около мыса Бланко, проходит современный рубеж между французской и испанской сферами влияния в этой части света.

Комм. перев. До 1960 года остров Аргуин составлял часть французской колонии Мавритания. С 1960 года — в составе Исламской Республики Мавритания.

(обратно)

215

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, очевидно, те суда, которые обыкновенно называют «жангадами» (jangadas).

Комм. Р. Бразила (1989). «Алмадии» — небольшие суда, ныне обыкновенно известные под названием «жангады».

Комм. перев. Алмадия (порт. almadia) — здесь: африканское гребное судно (пирога), узкое и длинное.

Как слово almadia, так и слово jangada в португальском языке также означают «плот».

(обратно)

216

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Остров, которому дали название Ilha das Garcas («Остров Цапель»). (Barros, Decadas I, c. 7).

Это один из островов Аргуина. Он обозначен с этим названием на старинных картах. На карте Гастальди, изданной в Венеции в 1564 году, для которой в плане географических элементов послужили старинные португальские карты, читаем: Ilha или Banco das Garcas.

(обратно)

217

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). О значении Лагуша для новой португальской морской экспансии см. Предисловие к т. II; и обратите внимание на приводимые в гл. XVIII Азурарой причины смены настроений среди португальских купцов и прочих относительно планов инфанта.

(обратно)

218

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Сборщик налогов.

Прим. Р. Бразила (1989). «Алмошарифи» означает «управляющий или казначей королевского двора».

(обратно)

219

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Список включает имена некоторых из наиболее искусных и знаменитых капитанов Инфанта. О Лансароти см. настоящую хронику, гл. XVIII-XXIV, XXVI, XLIX, LIII-V, LVIII, LIX; об Афонсу — гл. LI, LX; о Жуане Диаше — гл. LVIII; о Жуане Берналдише — гл. XXI; и о Жиле Ианише — гл. IX, XX, XXII, LI, LV, LVIII; см. также Предисловие к т. II и сообщения Фердинанда Дени (Ferdinand Denis) и других в Nouvelle Biographie Generale.

(обратно)

220

Прим. перев. Праздник Тела и Крови Христовых в католической церкви (посвященный почитанию Тела и Крови Христа, в которые пресуществляется хлеб и вино во время евхаристии) отмечается в четверг, следующий за Днем Святой Троицы, т. е. на 11-й день после Пятидесятницы. Другое название — Корпус Кристи (лат. Corpus Christi — Тело Христово).

(обратно)

221

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот остров отмечен рядом с побережьем Аргуина на карте Африки в португальском Атласе из Парижской королевской библиотеки.

(обратно)

222

«Прим. Р. Бразила (1989). «Алфареми» представляет собой разновидность чепца, которым мужчины покрывают голову, а также руки от плеча до локтя.

(обратно)

223

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Остров Тидер. Как этот остров, так и Наар и остров Цапель отмечены на старинных картах рядом с побережьем Аргуина. В Isolario Бордоне (1533), где присутствуют три острова, о которых рассказывает автор, все три указаны вместе под названием ilhas das Garcas («острова Цапель»); то же видно на венецианской карте Гастальди и других. На карте из уже цитированного португальского атласа и на другой португальской карте, сделанной в Лиссабоне Домингушем Саншисом

(обратно)

224

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это название, как считается, было дано мысу Нуну Триштаном.

(обратно)

225

Прим. Р. Бразила (1989). «Тому» относится к Богу или Иисусу Христу как Богочеловеку.

(обратно)

226

Прим. Р. Бразила (1989). Сантьягу — обращение к святому Иакову («Сантьяго») Старшему, двоюродному брату Христа, известному как великий евангелизатор Иберийского полуострова. К его посредничеству имеет отношение образ Девы Пилар (Virgem do Pilar) в Сарагосе.

(обратно)

227

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Из слов Азурары очевидно, что азанеге лучше держались в этом бою на мысе Бранку и были наиболее близки к тому, чтобы разбить португальцев, чем во всех предыдущих случаях. Это было предвестием последующих событий, поскольку туземное сопротивление теперь начало проявлять себя, и уже непосредственно следующие европейские охотники за рабами (Гонсалу ди Синтра и его люди) потерпели тяжелое поражение, а большая их часть была убита (см. гл. XXVII этой хроники).

(обратно)

228

Прим. перев. Corvina — общее название костистых окунеобразных рыб семейства горбылевых в португальском и испанском языках.

В английском издании это слово переведено как crowfish (рыба-ворон). К этой разновидности рыб относится нижеследующий комментарий Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Названа так за свои черные плавники.

(обратно)

229

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Этот «первый плод народов Сахары, посвященный религиозной жизни» был подобающим образом отправлен в монастырь, расположенный рядом с «Поселком Инфанта» в Сагрише и примыкающий к мысу, который стал центром нового европейского движения по исследованию Африки.

(обратно)

230

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Позиция Азурары здесь, разумеется, точно та же, что и у схоластиков: как людей этих рабов следовало пожалеть и хорошо с ними обращаться, более того, их тотчас же следовало сделать свободными; как язычники они подлежали обращению в рабство; и, пребывая, как говорит Барруш, за пределами закона Христа Иисуса, совершенно потерянные в том, что касается более важной части их естества — души, — они были оставлены на милость любого христианского народа, который мог их завоевать, насколько это касалось их низшей части, или тел.

(обратно)

231

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). Departindo. Представляется, что наиболее обоснованное значение слова «departir» — «непринужденно разговаривать». В данном пассаже, однако, это значение логически неприемлемо. В издании виконта да Каррейры (1841) словарь устанавливает тождество departir=maldizer (проклинать), которое, как можно предполагать, выведено только из контекста.

Прим. Р. Бразила (1989). ”Departindo” следует понимать как «пытаясь говорить одни с другими, в том числе посредством определенных знаков».

Комм. перев. В английском переводе дано современное значение глагола departir — «распределять, отделять» (применительно к людям, производящим дележ пленников).

(обратно)

232

Прим. Р. Бразила (1989). Эта глава ясно показывает нам христианский гуманизм Зурары. Несмотря на то, что он писал в то время и с намерением угодить знати королевства и двора, он не может не выказывать свою глубокую стесненность сценами, подобными этой, учитывая, что они представляли собой отрицание духа евангелий и более слабого духа гуманизма. Зурара пишет, будучи взволнован этими захватами, дележами и неуважением к человеку. Речь идет о главе, заслуживающей вдумчивого прочтения.

(обратно)

233

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Virgil, ?neid, I, 630 (Дидона Энею), Haud ignara mali miseris succurrere disco. Ни в еврейском, ни в христианском священном писании не существует текста, про который можно было бы сказать, что он строго отвечает приводимой здесь Азурарой ссылке. Мы можем, все же, указать на Судьи, XI, 38; Откровение, I, 9.

Прим. Р. Бразила (1989). Цитируемая Зурарой пословица имеет следующий смысл: «Тому, кто страдает, утешением служит иметь товарищей в страдании».

(обратно)

234

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). В смысле: «пестрые, разноцветные; разные, различные» (variegadas); ср. итал. «divisato».

Прим. Р. Бразила (1989). ”Divisadas” имеет значение «сверкающие своими разнообразными цветами».

(обратно)

235

Прим. перев. Сайю — старинная просторная одежда с полами и верхней юбкой.

(обратно)

236

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Cicero, De Nat. Deorum, I, 20, 55; De Or., III, 57, 215, 48, 159.

Прим. Р. Бразила (1989). Туллий — имя великого римского оратора Марка Туллия Цицерона, прославившегося своими философскими трактатами, среди которых мы вспомним De Amiticia или «О дружбе».

(обратно)

237

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Ливий, V, 51, 46, 6.

(обратно)

238

Прим. Р. Бразила (1989). ”Torgiman” (”torgimao”) или ”turgyman” — арабское слово, означающее «переводчик, толмач».

(обратно)

239

Прим. Р. Бразила (1989). ”Azenegue” — тип мавров, населяющих землю ”Zaara”. По большей части они являются пастухами-кочевниками.

(обратно)

240

Прим. Р. Бразила (1989). ”Almenaras” — огни на дозорных башнях для подачи сигнала о вражеском нападении или для других надобностей. Здесь это слово должно означать «жесты, знаки или гримасы».

(обратно)

241

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это событие произошло в 1445 году. Это место находится в 14 лигах к югу от Золотой реки (Rio do Oiro), и с конца XV века получило название (как на рукописных, так и на печатных картах) Golfo de Goncalo de Cintra («Залив Гонсалу ди Синтры»).

(обратно)

242

Прим. Р. Бразила (1989). Латинская пословица, означающая в переводе «Да сохранит Бог душу, Им сотворенную, в то время как природа останется с тем, что принадлежит ей».

Прим. перев. В английском переводе — May God receive the soul that He created, and the nature that came forth from Him, for it is His very own!

(обратно)

243

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Упоминание «сфер (кругов) неба или судьбы» относит нас к астрологическим пассажам в гл. VII, XXV. и т. д.

Прим. Р. Бразила (1989). Выражение «небесные сферы» означает «с вращением фортуны или принимая во внимание предопределение Божественного Провидения».

(обратно)

244

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Ссылка Азурары на Иова — гл. XIV, стих 5.

(обратно)

245

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Азурара, разумеется, допускает здесь некоторое преувеличение. Разрыв Цезаря с сенатом имел место не по причине «превышения срока в пять лет», разрешенного ему вначале (59 до н. э.) для командования в Галлии. В 56 до н. э. Lex Trebonia формально предоставил ему второе разрешение, еще на пять лет; и он также не получал приказа распускать свою армию и возвращаться из своей провинции до 49 до н. э., когда вспыхнула гражданская война. Под «Британией» (Bretanha) Азурара понимает герцогство Бретань, которое сохраняло полунезависимое существование вплоть до 1532 года, когда было полностью объединено с французской короной. Кампании Цезаря против «Англии» — это, разумеется, кампании 55 и 54 гг., против Германии — 55 и 53 гг., против испанских повстанцев — 61-го г.; однако даже с большой натяжкой про него нельзя сказать, что он «подчинил» римской власти Англию или Германию в том же самом смысле, что и Галлию с Испанией. Если бы его жизнь продлилась еще на двадцать лет, он, возможно, успешно воплотил бы в жизнь оба этих незавершенных завоевания, а также завоевание Парфии.

(обратно)

246

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Азурара ссылается здесь на Ливия, кн. XXII, гл. 42-3.

(обратно)

247

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Ссылки, приводимые в этом абзаце — Притчи XI, 14, XXIV, 6; Товит IV, 18; Екклезиастик VI, 18, 23, 32-3, XXV, 5.

Прим. перев. Екклезиастик — латинское название неканонической Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова; соответствие указываемых Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджем библейских стихов тексту Зурары весьма спорно.

(обратно)

248

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Sajaria. Это слово, действительно присутствующее в кодексе (как мы проверили), как нам кажется, искажено копиистом, и вместо него следует читать sagacaria, что, согласно Elucidario, означает «прозорливость, хитрости и маневры, осуществляемые с большой ловкостью, умом и изощренностью».

(обратно)

249

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Ливий, «3-я Декада», кн. XXII, гл. 4-5, 42-6.

(обратно)

250

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Т. е. королевского флота Португалии; «весьма великие дела, как на побережье Гранады, так и по сторону Сеуты» должны относиться к событиям 1415, 1418 и 1437 годов (см. Предисловие к т. II). Это выражение отсылает нас в особенности к войне на море 1418 года, когда король Гранады направил в помощь африканским мусульманам флот из 74 судов, которым командовал его племянник Мулей Саид, чтобы отбить Сеуту у португальцев. Принц Генрих лично отправился для снятия осады, и гранадский флот, как нам рассказывают, обратился в бегство при подходе европейской эскадры, не рискнув вступить в бой. Тем не менее, вероятно (хотя и не отмечено), что инфанту затем удалось завязать сражение и уничтожить часть гранадской эскадры. Гонсалу ди Синтра, как следует из слов Азурары, мог находиться в этом случае рядом с инфантом.

(обратно)

251

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш опускал эту главу, которая, тем менее, любопытна, поскольку отражает характер эрудиции автора.

(обратно)

252

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш говорит: «Дабы в частности осмотреть вещи той пустыни, кою населяют азенеге, и передать их суть инфанту, утвердившись в [знании] их языка, коим владел, каковой [Жуан Фернандиш] возвратился затем в королевство».

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). По поводу владения языком азенеге мы можем вспомнить Мартина Фернандиша из гл. XVI.

(обратно)

253

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Острова Цапель в большом заливе Аргуина (см. прим. 42 к гл. XX).

(обратно)

254

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравнивая этот отчет автора с уже цитированными неизданными письмами, мы видим, что Нуну Триштан, вновь осмотрев острова Аргуина, продвинулся вдоль побережья к югу, миновав следующие места: Ilha Branca, R. de S. Joao, G. de Santa Anna, Moutas, Praias, Furna, C. d'Arca, Resgate и Palmar. Последнее место — несомненно, то самое, про которое автор говорит, что его «узрели поросшим многими пальмами».

(обратно)

255

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы рекомендуем читателю обратить внимание на этот важный пассаж, показывающий нам, насколько эта хроника ценна по своей подлинности — ведь данное место раскрывает перед нами то обстоятельство, что Азурара консультировался не только с письменными документами, но даже с самими первооткрывателями — очевидцами этих событий, ввиду того, что он признает невозможность говорить о деталях сообщаемого им, поскольку «Нуну Триштан уже скончался».

Эта глава имеет тем большее значение, что Барруш лишь в двух строках сообщает о том, что Нуну Триштан ходил за Золотую реку (Dec. I liv. III, f. 17).

(обратно)

256

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш зовет его Диниш Фернандиш. Все историки и географы, следуя автору «Декад», продолжали называть его так.

(обратно)

257

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш не говорит о том, что он отправился договариваться с инфантом, но, напротив, сообщает, «что он снарядил одно судно и что, миновав реку, ныне называемую Санага (Сенегал), каковая отделяет землю мавров от азанеге [и] от первых негров Гвинеи, называемых ялофами (Jalofos)…».

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Иная земля, куда отправлялись первые [мореплаватели]» — это, очевидно, побережье Сахары от мыса Божадор до Сенегала, которое, как допускает здесь Азурара, является совершенно другой страной, нежели собственно «Гвинея» (земля негров). Последняя, как португальцы признали после открытий 1445 года, начиналась только с возделанной или орошенной земли на юге Сахары. Название (очень раннее), едва уловимые изменения в значении которого, подобно средневековой «Бургундии», весьма озадачивают, первоначально, вероятно, было выведено из названия города Дженнé в долине верхнего Нигера (см. Предисловие к т. II).

(обратно)

258

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Азурара показывает через этот пассаж, что уже начинала признаваться географическая ошибка тех, кто придавал Гвинее непомерную протяженность.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Относительно идеи Азурары о том, что Сенегал находился около Египта, см. Предисловие к т. II. Это представление, разумеется, связано с теорией о Западном или Негритянском Ниле, отходящем от Египетского Нила. Ни один из средневековых географов (и едва ли кто-нибудь из древних, за исключением Птолемея) не представлял себе размеры Африки вполне адекватно.

(обратно)

259

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Так значится в кодексе, как мы удостоверились при исправлении этого листа; однако нам кажется, что здесь имело место опущение со стороны копииста и что текст должен был восстановлен следующим образом: «Захватили четверых из тех, что возымели мужество», и т.д. (filharam quatro daqueles que tiveram o atrevimento, etc.).

(обратно)

260

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж еще более подтверждает сказанное нами в нашей «Мемории о приоритете португальских открытий», § III, стр. 20 и след. Париж, 1840.

(обратно)

261

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Об этой ошибке систематической географии древних, которую допускал Азурара, мы поговорим в другом месте.

(обратно)

262

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж доказывает, что именно наши моряки впервые дали этому мысу название «Зеленого» (см. нашу упомянутую Меморию).

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Кап-Верде — поворотный пункт большого северо-западного выступа Африки, ныне французское владение. Называется так, согласно общему мнению, из-за пышно-зеленого вида мыса — “la vegetation (как его описывают новейшие французские обзоры) qui le couvre durant l’hivernage, et que dominent deux mornes arrondis, nommés, par les marins français, Les Deux Mamelles.” Полуостров Кап-Верде — один из самых примечательных выступов африканского побережья. В целом он имеет форму треугольника, “terminé par une sorte d'éperon dirigé vers le S.E., et mesure depuis le cap terminal on point des Almadies jusqu' à Rufisque une longueur de 34 kilom. avec une largeur de 14 kilom., sous le méridien de Rufisque, pris comme base du triangle. Sa côte septentrionale, formant une ligne presque droite du N.N.E. au S.S.O. est creusée, près de l'extremité, de deux petites baies, dont la première (en venant de l'E.), la baie d'Yof, est la plus considérable; puis au delà de la pointe des Almadies, qui est le Cap Vert proprement dit, la côte court au S.E. jusqu' au Cap Manuel, roche basaltique haute de 40m., puis remonte aussitôt au N. pour, par une très légère courbe, partir droit a l'E., dessinant ainsi un éperon bien accusé qui envelloppe le Golfe de Gorée. Le corps principal de la presqu' île est bas, sablonneux et parsemé de lagunes qui s'égrènent en chapelets le long de la côte N.; la petite péninsule terminale est au contraire rocheuse, accidentée et semble un ilot marin attaché à la côte par les laisses de mer. Ses hautes falaises, d'une couleur sombre et rougeâtre, forment une muraille à pic contre laquelle la mer vient se briser, écumante.” См. Duarte Pacheco Pereira, Esmeraldo, pp. 46-49, ed. 1892. Что касается острова, на котором Диниш Диаш и его люди высадились около мыса, то это могли быть либо (1) Горé, в двух километрах от материка, выходящий на Дакар к юго-востоку от полуострова; (2) острова Мадлен, в начале маленького залива к северо-западу от мыса Кап-Мануэль; (3) острова Алмадия (“Almadies”), “îlette, qui, située en avant du cap terminal, est la vrai terre la plus occidentale d’Afrique, les archipels de l’Atlantique non compris;” или (4) остров Йоф в заливе Йоф, на северной стороне полуострова. Острова Мадлен когда-то были покрыты растительностью, хотя ныне пустынны. Здесь французский натуралист Адансон произвел свои известные наблюдения деревьев баобаб в XVIII веке. Эти деревья, хотя и исчезли на островах, все еще многочисленны на материке около мыса. Азурара имеет намного больше, что сказать об этих островках и их баобабах в гл. LXIII, LXXII, LXXV. Огибание Кап-Верде открыло новую главу в португальском плавании вокруг Африки — на юго-восток и восток; см. Предисловие к т. II.

(обратно)

263

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш говорит: «Островок, что примыкает к нему».

(обратно)

264

Прим. виконта ди Сантарена (1841). В этом и других пассажах показывается, что инфант имел главной целью открытия, а не набеги, которые его мореплаватели совершали против жителей Африки, с тем чтобы нагими выставить их на продажу.

(обратно)

265

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта деталь дает нам еще одно доказательство того, что эти открытия совершались систематически и согласно тщательно разработанному плану.

Жуан Фернандиш, как мы видим, в ходе своего плена в Мавритании изучил арабский язык, а также, весьма вероятно, берберский, и должен был там приобрести некоторые сведения о внутренних районах Африки; для получения более обстоятельных знаний он имел мужество остаться среди мавров на Золотой реке, с тем, чтобы быть в состоянии лучше информировать инфанта.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к т. II по поводу двойственной природы африканских проектов Генриха — сухопутные завоевания и исследования, разворачивающиеся одновременно с морскими предприятиями. Частичной причиной этому была, разумеется, неадекватная концепция размеров континента, в соответствии с которой даже завоевание Марокко было малополезным предприятием в сравнении с плаванием вокруг Африки.

(обратно)

266

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Сколь горько… слышать подобные просьбы» — это, конечно, один из редких иронических штрихов Азурары.

(обратно)

267

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Об этом Афонсу Сервейре, который был автором «Истории завоеваний португальцев вдоль побережья Африки», как говорит Барбоза в Bibliotheca Lusitana, см. наше Предисловие.

(обратно)

268

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Аргуин. К сказанному нами по поводу этого пункта у побережья Африки в примечании 33 к гл. XVII прибавим, что Барруш сообщает некоторые дополнительные подробности помимо тех, что приводит в этой главе Азурара, и они кажутся нам достаточно интересными для иллюстрации этой хроники. Говоря об Аргуине и приводимом автором факте, он сообщает: «Ибо в то время, дабы составить какую-нибудь прибыль, все отправлялись их (острова Аргуина) искать; и почиталось верным, что им подобало отправляться на их поиски, ибо был тот берег и острова самым населенным краем из тех, что до той поры они открыли. Самым же населенным он был по причине рыбной ловли, коею тот презренный люд, мавры азанеге, себя поддерживали, ибо на всем том берегу не было места более защищенного от ярости больших приливов, что накатывают на его берега, нежели в том районе островов Аргуина; где рыба получает своего рода прибежище и прикорм от селения мавров, хотя сами острова суть не более, нежели скалистые островки, голые от ветров и влажности по причине воды морских волн. Каковые острова, шесть или семь, сколько их есть, имел каждый сам по себе собственное название, коими в сем писании мы их называем, хотя в настоящее время все называются общим названием островов Аргуина — по причине крепости, кою Король дон Афонсу приказал заложить на одном из них, называемом Аргуин» (Decad. I, liv. I, c. 10).

Аргуин расположен на 29 градусе и 30 меридиане южной широты.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Duarte Pacheco Pereira, Esmeraldo, cc. XXV-VI, pp. 43-4. Аргуин определяется в новейших обзорах его нынешних французских хозяев как “Golfe, île, et banc de sable... l’île est par 20° 27' N. lat., 18" 57' à 60 kilom. vers le S.E. du Cap Blanc... Ses dimensions sont de 7 kilom. sur 4. Elle est basse, inculte, et parsemée de dunes.”

(обратно)

269

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). Жуан ди Барруш («Asia», I Dec.), который в этой главе близко следует тексту Азурары, приписывает задержку подозрению на западню, вероятно, в результате неверной интерпретации этого пассажа.

(обратно)

270

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). По-видимому, слово «camas» относится к местам, занимаемым каждым из участников беговых игр.

Прим. Р. Бразила (1989). “Camas” должно пониматься здесь как “lugares de seu trabalho ou mister” («места их работы или занятий»).

Прим. перев. В русском переводе сохранено первичное значение слова («кровати») как в целом не противоречащее контексту. Аналогичный перевод этого слова дан и в английском издании (“beds”).

(обратно)

271

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Сетубал находится в Эштремадуре (Португальской), в 20 милях к юго-востоку от Лиссабона.

(обратно)

272

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Та земля» — это, разумеется, Азанеге или земля Сахары, близ Риу-ду-Ору.

(обратно)

273

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). На морском языке корабль обретает индивидуальность, как если бы речь шла об экипаже, или о том, кто им управляет.

(обратно)

274

Прим. перев. В очередной раз говоря об авторе в третьем лице, Зурара (обычно говорящий о себе в первом лице), по-видимому, снова подчеркивает заимствование у Афонсу Сервейры. Как бы то ни было, для лучшего понимания подобных мест все соответствующие цитаты «автора» в третьем лице взяты нами в кавычки. См., в частности, главы VIII и X, а также исчерпывающее примечание Бизли и Престэйджа (89 к гл. X).

(обратно)

275

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните важность этого заявления автора о том, что знал этого человека, с тем, что мы отмечаем в примечании 32 к гл. XXX.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. главу LXXVII этой хроники; также главы XXIX и XXXII.

(обратно)

276

Прим. перев. Возможен также перевод «совместное проживание, соседство». В изд. 1981 — convivência. Ср. оборот «… когда он покидал тех, с кем прожил в предыдущие семь месяцев…» («…quando se partira daqueles com que nos passados sete meses conversara…») в начале той же главы. Ср. также приводимый Т. Ди Созой Соаришем (1981) пример из J. Dias Leite, Descobrimento da Ilha da Madeira, p. 16, 1 a ed.: «Aves […] que não eram costumadas a ver gente nem a conversaram no mundo» («Птицы… что не были привычны к виду людей и не проживали с ними в сем мире»).

(обратно)

277

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). Автор, несомненно, держал в уме антецедент «paixões» («страсти»), забыв, что перед этим он использовал термин «padecimentos» («страдания») вместо «paixões».

(обратно)

278

Прим. виконта ди Сантарена (1841). К счастью, как мы увидим, Азурара, лично знавший Жуана Фернандиша, рассказывает нам в гл. LXXVII некоторые любопытные подробности относительно описания страны, оставленного самим путешественником, а также о том, что он там наблюдал.

(обратно)

279

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Пристрастие Азурары к этим схоластическим рассуждениям и избыточным демонстрациям своей учености является одним из его худших промахов; и немалая часть фактической основы Сервейры была, по-видимому, принесена в жертву этой слабости его редактора.

(обратно)

280

Прим. перев. Т.е. португальцы. Этим словом автор обычно пользуется для обозначения одной из двух групп персонажей, действующих в данном эпизоде повествования.

(обратно)

281

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Это была первая партия драгоценного металла, привезенная домой в Португалию из негритянской земли Гвинеи. Тот же Антан Гонсалвиш еще в 1441 году привез первый золотой песок из Сахары или с побережья Азанеге (см. гл. XVI этой хроники). Относительно значения этих золотых образцов для развития европейского исследовательского движения см. Предисловие к т. II.

(обратно)

282

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот мыс отмечен на уже упомянутых рукописных картах под тем же названием. Между тем, на одной большой португальской рукописной карте из Парижской королевской библиотеки, выполненной на пергаменте, читаем: P. (Porto) do Resgate.

Это название было дано в таком виде Антаном Гонсалвишем и отмечено затем на всех гидрогеографических португальских картах, элементы которых послужили для географической номенклатуры карт всех народов Европы.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). В этом абзаце мы можем отметить аллюзию на португальскую колонизацию Мадейры в истории Фернана Тавариша (см. Предисловие к т. II).

(обратно)

283

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Чиновники таможни в Лиссабоне. Мы можем сравнить с письменным сообщением Азурары о возвращении Антана Гонсалвиша в 1445 году весьма схожие детали гораздо более пышной встречи — Колумба 14 марта 1493 года, в ходе его возвращения домой из первого плавания (см. постскриптум письма Колумба Луису де Сантанхелю, канцлеру арагонского казначейства, относительно открытых в Индии островов).

(обратно)

284

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Единственное упоминание Азурарой в этой хронике лиссабонской резиденции инфанта Генриха. Этот пассаж, заставляющий предполагать, что принц Генрих должен был часто там находиться, следует принять наравне с другими для пересмотра крайних утверждений о его «добровольном затворничестве в Сагрише» и пр. И снова, в конце этой главы, нам четко говорят, что в это время он находился в своем герцогстве Визеу, в провинции Бейра, около 50 километров к северо-востоку от Коимбры, в 220 километрах к северо-северо-востоку от Лиссабона.

(обратно)

285

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Ремарки Азурары по поводу перемены чувств в отношении планов Генриха сходны с местами из гл. XIV и XVIII.

(обратно)

286

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Город Лиссабон, название которого традиционным и абсурдным образом возводилось к Улиссу — “Ulyssipo”, “Olisipo”, а его начало — к первоначальному поселению, основанному в ходе его путешествий, возможно, достиг своих величайших размеров при маврах, в VIII-XII веках, а не в какое-либо другое время ранее правления Эммануэла Счастливого. Это была римская колония, но ее процветание многократно выросло при арабском правлении с 714 г. н. э.; из этого порта упоминаемые Эдриси Маграрины или Странники отплыли в свое исследовательское путешествие по Западном океану, вероятно, в самом начале XI века. Город был трижды возвращен и потерян христианами: в 792(-812) г. Альфонсом Целомудренным Кастильским; в 851 г. Ордоньо I Леонским, который удерживал его лишь несколько месяцев; и в 1093(-1094) г. Альфонсом VI Леонским, вскоре после его тяжелого поражения от Альморавидов при Салакке (1086); но в каждом случае город быстро отвоевывался обратно — в 1094 г. Сеиром, генералом Йусуфа ибн Ташфина, Альморавида. Встревоженный мусульманским возрождением, Альфонс основал графство Португальское в 1095 г., передав его под управление графа Генриха Бургундского и своей внебрачной дочери Терезы, чтобы держать как «рубеж» против мавров. В 1147 г. Лиссабон был, наконец, возвращен Афонсу Энрикишем, первым королем Португалии, в союзе с флотом (164 судна) английских, фламандских, немецких и французских крестоносцев на их пути к Святой земле (Второй крестовый поход). В это время город, как утверждалось (возможно, преувеличенно), имел 400 000 жителей; нынешнее их число — всего лишь около 240 000 (см. Cruce-signati Anglici Epistola de Expugnatione Olisiponis, в Portugalliæ Monumenta Historica, vol. I, p. 392, etc.). До 1147 г. столицей Португалии был Гимарайнш; и даже ко времени Иоанна I, отца Генриха, Лиссабон формально не был местопребыванием правительства, чаще находившегося в Коимбре. В ходе того же царствования Лиссабон как торговый порт также легко обогнал всех соперников в королевстве, особенно Опорту; и возведение королем Иоанном дворцов в городе, его успешное ходатайство папе о создании архиепископской епархии (откуда соперничество с Брагой), далее способствовали тому, чтобы придать смысл словам Азурары в этом абзаце о «самом благородном городе в Португалии». Относительно торговых слоев Лиссабона, Лагуша, и др. в схемах Генриха см. Предисловие к т. II.

(обратно)

287

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Paulo Vergeryo — Пьетро Пауло Вержерио, родился в Каподистрии (Capo d'lstria) 23 июля 1370 г., умер в Буде в 1444 г. (1428 согласно другим). Пользовался репутацией крупного ученого в Падуе в 1393 г., и т.д., эмигрировал в Венгрию в 1419 г. См. Bayle, Dict. Crit. IV, 430 (1741); P. Louisy, in Nouvelle Biographie Générale, art. (Vergerio); J. Bernardi, в Riv. Univers. (Florence, 1875) XXII, 405-430, в Arch. Stor. Ital. (1876) C., XXIII, 176-180; Brunei, Manuel V, 1 132-3; Muratori, Rer. Ital., Scr. (издание трудов Вержерио) XVI, pp. 111-187, 189-215, 215-242; Fabricius, ed. Mansi, VI, стр. 289. Оставил большое количество речей и писем; особенно Epistola de morte Francisci Zabarekae, Historia seu Vitae Carariensium Principum ab eorum origine usque ad Jacobini mortem (1355). См. также Joachim Vadianus, Biografia P. P. Vergerii, sen.; и C. A. Combi, Di Pierpaolo V.... seniore... memoria, Venice, 1880.

Прим. Р. Бразила (1989). ”Paulo Vergério” — это итальянский писатель, родившийся в Каподистрии (Capo d'lstria) в 1428 году. Был профессором в Падуе. Знаменит [его] латинский труд De ingenuis Moribus. Описал жизнь Петрарки. Был весьма известен в свое время.

(обратно)

288

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш говорит: «Каковой, будучи человеком значительного состояния, снаряжал корабли в некоторые края». Он опустил пассаж Азурары: Contra os inimigos («против врагов»).

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Барруш воспроизводит это предложение с некоторыми пропусками. Намек на верховного казначея Сеуты (Thesoureiro Mor das cousas de Cepta), и его «благородное происхождение, совершенство, и доблесть» интересен как свидетельство пристального внимания, которое португальское правительство уделяет в это время новому завоеванию и африканским делам вообще.

(обратно)

289

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Также в неизданном пергаментном атласе, выполненном в Мессине в 1567 году Жуаном Мартинишем, появляются два нарисованных португальских корабля в различных точках восточного Океана с крестом ордена Христа, изображенным на парусах; по-видимому, упомянутый космограф хотел таким способом обозначить португальское господство в тех морях.

Этот роскошно выполненный атлас принадлежал Библиотеке Хебера (Heber), сегодня находится в библиотеке месье Терно (Mr. Ternaux).

(обратно)

290

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). О персонале этой экспедиции мы имеем отчеты в других местах; о Динише Ианише да Гране, Мафалду и остальных, см. гл. XXXVII-XLVIII. Мыс Бранку, начиная с его открытия Нуну Триштаном, стал излюбленным местом встреч португальских экспедиций на этом побережье. См. гл. LII (заключенная договоренность ожидать друг друга как обычно на мысе Бранку).

О стягах Ордена Христа см. Предисловие к т. II и гл. хроники XV, XVIII, XXXVII и др.

(обратно)

291

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Терпение, с коим люди переносят невзгоды своих товарищей» — другой иронический штрих, подобный приводимому в гл. XXXII; см. прим. 11 к гл. XXXII.

(обратно)

292

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). В ходе этого, как и последующих действий, Мафалду (а не Гонсалу Пашеку) показал себя лидером экспедиции.

(обратно)

293

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Справедливый вывод — то, что в этом случае Мафалду, по своему предыдущему опыту, правильно оценил опасность (или отсутствие опасности) и знал, когда довериться местным жителям. Подобная доверчивость не всегда была одинаково успешной, иногда из-за отсутствия того прошлого опыта, которым обладал Мафалду. См. гл. XXVII, XLVIII, LXXXVI, XXXV. Мавры азанеге в Сахаре в целом показали себя менее способными к самообороне, чем негры Суданского побережья; см. гл. XLV, IX, LXXXVI, XLI, XXXI.

(обратно)

294

Прим. виконта ди Сантарена (1841). На карте западной Африки из атласа, упомянутого в предыдущем примечании (34), отметка “Tiber” находится к югу от Аргуина.

(обратно)

295

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). «Первые небеса» как противопоставление последним, метафизическим небесам.

(обратно)

296

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Азурара, разумеется, не совершает ошибку «историков, которые, избегая многоречивости, делают краткое изложение вещей, кои были бы гораздо большими, будучи рассказаны по собственному своему впечатлению», то есть подробно. Эта центральная часть его повествования (гл. XXXVI-LIX, LXVIII-LXXIV) особенно утомительна, и мы не можем не сожалеть о сравнительном принесении в жертву научного интереса ради анекдотических и биографических подробностей или подробностей набегов за рабами, которыми он заполняет большую часть этой хроники. Ср. скудные и несовершенные рассказы о действительно важных путешествиях Диниша Диаша (гл. XXXI), Алвару Фернандиша (гл. LXXV) и Нуну Триштана (гл. XXX, LXXXVI) с длинными описаниями экспедиций под личным руководством Гонсалу ди Синтры, Гонсалу Пашеку, Лансароти, Мафалду и других людей, чьи путешествия едва ли привели к какому-либо любому прогрессу в исследовании. Во всем этом повествование Азурары невыгодно контрастирует с повествованием Кадамосто, которое является не только отчетом об исследовании, но также о проницательных, оригинальных наблюдениях, что в «Хронике Гвинеи» заметно лишь редкими интервалами. См., однако, гл. XXV, LXXVI-LXXVII, LXXIX-LXXXIII и Предисловие к т. II.

(обратно)

297

Прим. перев. Следуя примеру Т. ди Созы Соариша (1981), мы переводим здесь латинское слово “scilicet”, действительно не очень уместное в прямой речи.

(обратно)

298

Прим. виконта ди Сантарена (1841). По этому пассажу видна эпоха, когда это название Cabo de Santa Ana, или, лучше, залив, было дано этому пункту Алвару Вашкишем, который находился в этой экспедиции. Это название, как и другие, уже указанные нами, служили для номенклатуры гидрогеографических карт XVI-го и даже XVII-го веков.

Барруш в соответствующей главе не только опустил эту подробность, но также свел материал глав 37-42 к нескольким строкам.

(обратно)

299

Прим. виконта ди Сантарена (1841). От Белого мыса до Сенегала часть побережья, о которой повествует автор, населена различными племенами, состоящими из мавров-метисов, которые говорят по-арабски, являются магометанами и известны под именами Trazas или Terarzah, Brakanas и другими. По своей природе они весьма свирепы и наводят ужас на путешественников. Самые жестокие из всех них те, что обитают и распространяются до Белого мыса, называемые Ladessebas, которые, согласно некоторым авторам, относятся к чисто арабской расе.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Мунго Парк рисует похожий характер «мавров» к северу от Сенегала. См. Mungo Park, Travels, гл. III-XII.

(обратно)

300

Прим. перев. Как верно замечает Т. ди Соза Соариш (1981), в наше время мы бы сказали «которого требовал случай».

(обратно)

301

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Согласно тексту представляется, что Алвару Вашкиш, оставив место, которому присвоил название мыс Святой Анны, проследовал своим маршрутом на 80 лиг к югу, пройдя побережье в этом направлении, пока не прибыл к берегу Гвинеи, то есть прошел некоторое расстояние за Зеленым мысом; однако Барруш, который, впрочем, опустил часть подробностей этого плавания, говорит: «(…) Они прошли по побережью около восьмидесяти лиг туда и обратно, пока не возвратились на остров Цапель запастись мясом…» и т.д.

(обратно)

302

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Возвратились на Тидер. См. об этом месте прим. 42 к гл. XX.

(обратно)

303

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Ссылка на португальские корабли «в проливе Септы и по всему морю Левантийскому» может быть сопоставима с Предисловием, прим. 46, 49 к гл. V и т. д.

(обратно)

304

Прим. виконта ди Сантарена (1841). На старинных картах мы не находим ни одного мыса с этим названием; однако, сопоставляя этот пассаж с тем, что автор говорит в гл. XXX (как Нуну Триштан отправился в Тиру), и с расстоянием в 80 лиг, что они проплыли после того как оставили остров Цапель или Аргуин, представляется, что мыс, которому Азурара дает это название, или которому наши первые мореплаватели дали имя Тира, есть оконечность или tira («кромка») земли в устье Сенегала, в месте, отмеченном на старинных картах несколько далее Palma Seca, которое значится на многих из них, среди прочих — на картах Жуана Фрейри 1546 года и Ваша Дораду 1571 года, хотя на последней отмечен близко расположенный пункт с названием Tarem, который, однако, не встречается на предыдущих картах. Как бы то ни было, по расстоянию широты между Аргуином и той оконечностью в устье Сенегала представляется, что Cabo de Tira, о котором говорит автор, — это указанное нами место. Несмотря на прискорбный лаконизм Азурары относительно столь интересного для истории географии факта, мы все же видим через этот пассаж, что исследование и распознавание заливов, бухт и пунктов этой части побережья Африки поступательно проводились нашими моряками и что они дали им названия, послужившие для гидрогеографической номенклатуры, принятой всеми нациями начиная с конца XV века и почти до конца XVII-го (см. об этом предмете нашу «Меморию о приоритете португальских открытий на побережье Западной Африки», § IX).

(обратно)

305

Прим. виконта ди Сантарена (1841). По этому пассажу видно, что эти мореплаватели плыли между большими отмелями и песчаными дюнами, находящимися между островами Аргуина и оконечностью Сенегала. «Они узрели один остров, что находился далее всех прочих, однако весьма малый и песчаный». При сопоставлении этого сообщения с письмом, содержащимся в I томе произведения аббата Деманэ (Abbé Demanet, Nouvelle histoire d’Afrique), действительно отмечены два острова к западу от последней отмели и напротив тех же мест, что и на старинных португальских картах (на картах Фрейри 1546 года и Королевской библиотеки читается Palma Seca и пр., на карте Ваша Дораду — Tarem, Palmar и Palma Seca), тем более, что в следующей главе автор говорит, что они увидели затем «другой остров, каковой отделялся проливом, проходившим между обоими» (то есть между островом, где они находились, и тем, который обозревали).

Таким образом, места, исследованные тогда этими мореплавателями, не представляются сомнительными — по крайней мере, в нашем понимании.

(обратно)

306

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Лагуна или фьорд Обидуш между Атогией и Педернейрой находится в португальской провинции Эштремадура — это бухта на побережье, в 47 милях к северо-северо-западу от Лиссабона.

(обратно)

307

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). На морском языке судно неоднократно принимает на себя коллективную личность тех, кто его оживляет.

(обратно)

308

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Аргуин (см. прим. 33 к гл. XVII и прим. 13 к гл. XXXIII).

(обратно)

309

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Азурара, написавший эту хронику до 1453 года, пользовался рукописью о путешествиях Марко-Поло, возможно даже, тем самым экземпляром, который инфант Дон Педру привез из Венеции. Самое старое издание относится к 1484 году. Эта книга, оказавшая большое влияние на открытия, не только читалась в начале XV века нашими учеными, но даже один из старейших существующих ее переводов — португальский, изданный Валентином Фернандишем, с путешествием Николая Венецианца и пр., посвященный королю Дону Мануэлу, 1502 г., 1 т., готический in-folio, находящийся в Лиссабонской публичной библиотеке.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Ссылка Азурары здесь — на Марко Поло, гл. LVII (Кн. I); гл. LXXIII (Кн. II). О Валентине Фернандише и библиографии истории Machin см. Предисловие к т. II. Об изданиях Марко Поло см. издание Yule, Предисловие; Pauthier, Le Livre de M. P.

(обратно)

310

Прим. перев. Напоминаем, алмошарифи (порт. almoxarife) — королевский казначей.

(обратно)

311

Прим. перев. Алкайд — должность городского головы.

(обратно)

312

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Еще одна ссылка Азурары на «местные», «внутренние» или «муниципальные» дела в Португалии в это время. См. гл. XVIII этой хроники.

(обратно)

313

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Об общей истории, на которую ссылается Азурара в первом абзаце гл. LI, см. Cronica de D. Alvaro de Luna, ed. Milan, 1546, Madrid, 1784; Histoire secrète de Connetable De Lune, Paris, 1720; Marina, Ensaio historico-critico; Cardonne, Histoire de l’Afrique et de l’Espagne..; Hallam, Middle Ages, II, 16-17. Это можно резюмировать следующим образом: царствование Хуана II Кастильского после его совершеннолетия постоянно нарушалось заговорами и гражданскими войнами во главе с его двоюродными братьями Хуаном и Энрике, инфантами Арагона, которые обладали большими владениями в Кастилии, завещанными им их отцом Фердинандом. Им также зачастую оказывал помощь их брат, король Арагона. Номинальным объектом нападения был Альваро де Луна, любимый министр Хуана II в течение 35 лет, вероятно, человек недобросовестный и отчасти алчный, но обладавший большими способностями и энергией. Наконец Хуан уступил и сместил фаворита, министр был осужден и обезглавлен, встретив свою судьбу «с бесстрашием Страффорда», с которым некоторые его сравнивали.

(обратно)

314

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. прим. 38 (гл. XIX), 16 (гл. XLIX) и др.

(обратно)

315

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Король Д. Эдвард (Дуарти) — это, разумеется, старший брат Генриха. Король Португалии в 1433-1438 гг. (см. Предисловие к тому II, прим. 48 к гл. V и 2 к гл. XI, гл. I, III, V, VII, XI; также Chronica Пины (D. Duarte), t. I из Ineditos Hist. Port. Ссылки на португальскую, испанскую и арагонскую историю настолько переплетены в этих абзацах, что необходимо проявлять некоторую осторожность.

(обратно)

316

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Рукописное примечание современными буквами на полях: Esta batalla se llama del endolar («Эта битва называется [битвой] при Эндоларе» (исп.). — Перев.).

(обратно)

317

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Балагер был взят в осаду в 1413 году, и тогда же король Дон Фернандо Арагонский взял в плен графа Урхельского.

(обратно)

318

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот король, о котором говорит автор, — Ланселот (Ладислав), король Неаполитанский, который в 1404 году вступил в Рим со своим войском с целью подавить народное восстание против нового папы Иннокентия VII, и поэтому автор говорит «когда он напал на город Рим».

(обратно)

319

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это Людовик II, граф Прованский. Кампания, в которой участвовал Суэйру, — по-видимому, та, что началась в 1409 году, и которую упомянутый принц провел в Италии совместно с союзниками под командованием Малатесты и знаменитого Бальтазара Коссы, легата Болоньи. Эта война продолжалась до 1411 года.

(обратно)

320

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Следует читать Азенкур (Azincourt), битва, состоявшаяся в 1415 году.

(обратно)

321

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Битва при Азенкуре (Ajancurt текста Азурары) происходила не между королями Франции и Англии в строго буквальном смысле. Французами 25-го октября 1415 года командовали дофин, коннетабль Франции, и герцог Орлеанский.

(обратно)

322

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Valmont, в 5 лигах к северо-западу от Yvetot.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). В действительности 22 километра... Он находится на реке Valmont (Seine Inférieure), и имеет древний замок со строениями, дата возведения которых колеблется от XII до XV столетия.

(обратно)

323

Прим Р. Бразила (1989). «Мысу Кааис» соответствует «Мыс Ко» (“Cabo de Caux”).

(обратно)

324

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этим адмиралом Франции, с которым служил Эшкудейру да Кошта, очевидно, является граф де Фуа (conde de Foix).

(обратно)

325

Прим Р. Бразила (1989). «Герцогу Оссестри» соответствует «Герцог Глостер» (“Duque de Gloucester”).

(обратно)

326

Прим Р. Бразила (1989). «Монсегуру» вместо «Монсегюр» (“Montségur”).

(обратно)

327

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Граф де Фуа.

(обратно)

328

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, возможно, граф д’Арманьяк Бернард VII, в ходе гражданских войн времен Карла VI находившийся на стороне партии Орлеанского дома и давший несколько сражений, главным образом в 1410-1411 годах.

(обратно)

329

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Soissons (Суассон. — Перев.).

(обратно)

330

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Аррас, осада которого началась в сентябре 1414 года.

(обратно)

331

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II и прим. 38 (гл. XIX); гл. XVIII-XXIV, XXVI.

(обратно)

332

Прим. виконта ди Сантарена (1841). 1447-й.

(обратно)

333

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. гл. XXXI.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. гл. XXXI этой хроники. Также Предисловие к тому II и прим. 1-5 к гл. XXXI.

(обратно)

334

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Одна из каравелл Зарку находилась под командованием Алвару Фернандиша — единственного капитана в этой экспедиции, которому удалось совершить многое (см. гл. LXXXVII, и Предисловие к т. ii).

(обратно)

335

Прим. перев. Парусное и гребное судно.

(обратно)

336

Прим. перев. В оригинале здесь имеет место солецизм вследствие внезапного переходе от косвенной речи к прямой, с отсутствием согласования в подлежащем: «…que alguns diziam que por boa fé melhor seria de lançarem a metade daqueles mouros ao mar, que por sua causa deixarmos cousa tão honrosa, e em que poderemos receber vingança da morte dos nossos companheiros». Как полагает Т. ди Соза Соариш (1981),речь здесь идет об ошибке в результате невнимательности автора, поскольку до этого места других подобных прецедентов в тексте не отмечено.

(обратно)

337

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта птица — Buceros Nasutus Линнея, которую французы называют Calao-Tock. Несмотря на некоторое преувеличение, которое наблюдается в описании автора, несомненно, что птица, о которой идет речь, та же самая, которую негры в Сенегале называют Tock, а португальцы называют crós. Лэтэм называет ее Buceros Africanus.

Бриссон выделял два вида, Линней и Лэтэм — две разновидности; однако Бюффон считал их представителями одного вида, что, с другой стороны, подтверждает и Сонини. Бюффон говорит, что клюв отдельно от тела достигает один фут в длину и имеет непомерную толщину (см. Бюффон, грав. 933). Орнаментировка, о которой говорит Азурара, происходит не только от пор клюва, но главным образом от разрезов в форме полумесяцев, которые эта птица имеет на клюве.

Если известный натуралист Альдрованди был первым, кто дал рисунок огромного клюва этой птицы, то ее самое древнее описание есть, несомненно, это, которое дает нам Азурара. Таким образом, первым путешественником, видевшим и наблюдавшим эту птицу, был не отец Лабат, а Лоренсу Диаш и другие португальцы, его товарищи, в 1447 году, то есть почти за 300 лет ранее отца Лабата.

Об этой птице см. Доклад Жоффруа де Вильнёва (Actes de la Société d’histoire naturelle de Paris).

Прим. перев. Птица-носорог.

(обратно)

338

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Так как именно к этим островам африканского побережья в первоначальную эпоху наших открытий преимущественно направлялись экспедиции, в соответствии с инструкциями инфанта, по причинам, о которых нам частично сообщает Барруш как мы сказали в примечании 13 (гл. XXXIII), то, хотя в другом примечании (42 к гл. XX) мы уже указали читателю их местоположение, в соответствии со старинными картами, мы все же считаем уместным, чтобы лучше проиллюстрировать этот предмет, указать здесь их истинное местоположение. На некоторых картах, и среди них на первом листе «Африки» знаменитого Ливио Сануто эти острова расположены в следующем виде: остров Цапель в самой северной части всей группы, Тидер в самой южной части из всех, а остров Нар между ними двумя.

(обратно)

339

Прим. виконта ди Сантарена (1841). По этим выражениям подтверждается, что виды и планы прославленного инфанта заключались не в захвате рабов и пленников и совершении набегов против жителей, но в продолжении открытий. Пассаж, который мы читаем в следующей главе, о «великой радости», которую они ощутили, особенно люди «самого низкого звания», встретив на острове Цапель другие каравеллы, чтобы «совершить деяние», то есть новый набег против мавров, раскрывает, в нашем понимании, вдохновлявший этих моряков дух, который некоторые из капитанов, возможно, иной раз даже не могли сдержать и умерить.

(обратно)

340

Прим Р. Бразила (1989). “Trons” — старинные артиллерийские орудия.

(обратно)

341

Прим Р. Бразила (1989). “Colobretas” — старинные артиллерийские орудия, длинные, но крупнокалиберные.

(обратно)

342

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш опустил эти подробности, столь, однако, интересные для истории этих экспедиций. Этот Жил Ианиш был тем самым, что впервые прошел по другую сторону мыса Божадор (см. гл. IX).

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). О крестоносном стяге см. Предисловие к т. II.

(обратно)

343

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш говорит, что Алвару ди Фрейташ был командором Алжезура (Algezur) (Décad. I, cap. II).

(обратно)

344

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Фр. Жил Римский жил во времена Филиппа Красивого, короля Франции. Трактат de Regimine principum, который он написал в 1285 году для обучения этого принца, была одной из книг, имевших наибольший авторитет главным образом в конце XIV-го и XV веке. Из сообщения, которое нам дает хроника графа Дона Педру, а также из цитаты у Азурары, мы видим высокую оценку, которой пользовалась у нас эта книга в начале последнего из упомянутых веков. Действительно, король Дон Жуан I напомнил дворянам и рыцарям в Сеуте в 1415 году, в произнесенной для них речи, максимы и наставления, прочитанные ими в книге de Regimine principum, которую он всегда держал в своих покоях; и, если мы поверим Барбозе (Biblioteca lusitana), инфант Д. Педру сделал португальский перевод этого трактата, однако этот ученый библиограф называл Фр. Жила Римского — Фр. Жил Коррея (Fr. Gil Correia).

Это примечание — неподходящее место, чтобы показывать, является ли точной или нет фамилия Коррея, которую Барбоза дает этому автору; мы ограничимся лишь упоминанием того, что король Дон Дуарти, неоднократно цитирующий его в главах 31, 32, 36, 52, 56 и др. своего Leal Conselheiro, как и Азурара, называет его Фр. Жил Римский.

В Камбрайской библиотеке имеется манускрипт № 856, содержащий Regimine principum, который был закончен в 1424 году — следовательно, в эпоху более позднюю, чем тот, которым пользовался король Дон Жуан I; весьма вероятно, что это один из тех, которыми пользовались король Д. Дуарти и Азурара.

Первое (печатное) издание было опубликовано в 1473 году (см. Dictionnaire bibliographique, La Serna-Santander и пр.). Если, как мы уже упомянули, манускрипт, которым пользовались король Дон Жуан I, сеньор Дон Дуарти и Азурара, является одним из самых древних, о которых есть сообщения, то, с другой стороны, португальский перевод книги Фр. Жила Римского, выполненный инфантом Д. Педру, также один из самых древних — если мы вычтем французский перевод, приписываемый Генриху Гентскому (Henrique de Gand) (см. аббат Lebeuf, Dissertation sur l’histoire ecclésiastique et civile de Paris, II, p. 41). Мы считаем уместным дать эти сведения читателю по причине важности цитирования Азурарой, которое показывает нам состояние у нас эрудиции и литературной культуры в начале XV столетия и, одновременно, литературные связи, существовавшие между Португалией, Францией и другими странами в последний период Средних веков.

(обратно)

345

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. гл. XVI этой Хроники по поводу Балтазара, несомненного немца «дома Императора».

(обратно)

346

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). Сегодня этому выражению соответствует «поистине, честное слово».

(обратно)

347

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Распоряжения инфанта», как представляется, были несколько расплывчаты и иначе излагаются Гомишем Пиришем (гл. XXIX). См. гл. XXIX, LIX и следующее примечание.

(обратно)

348

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните этот пассаж с нашими замечаниями в примечаниях к гл. LIII, XXXII, XV и XIII об истинных планах прославленного инфанта, автора этих открытий. Эти пассажи, несмотря на краткость хрониста, показывают нам намерения и систему, которой держался принц относительно этих экспедиций. Ясно, что он желал не только открыть те земли, но прежде всего получить сведения о внутренней Африке непосредственно от самих уроженцев, чтобы сравнить их с научными, историческими, и географическими познаниями древности и средневековья, с целью продолжения этих же открытий вплоть до достижения Востока.

Поэтому Гарсия ди Резенди по справедливости говорит (Cron. d’el-Rei D. João II, cap. 154), повествуя об открытии Конго, осуществленного спустя 25 лет после смерти инфанта: «В 1485 году, король, желая открытия Индии и Гвинеи, которую инфант Дон Энрики, его дядя, начал первым среди всех принцев Христианского мира,..».

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Сказанное здесь Гомишем Пиришем, неявно противоречит заявлению Лансароти в предыдущей главе; см. соответствующее примечание.

(обратно)

349

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы обращаем внимание читателя на этот пассаж, сам по себе очень интересный, поскольку слова Алвару ди Фрейташа, несомненно, указывают на определенную географическую идею о расположении Земного Рая, сообразно с космографическим знанием Средневековья, и о расстоянии, на котором они оказались от тех восхитительных краев.

Моряки, которых нанимал инфант для этих плаваний и открытий, были хорошо обучены навигационным наукам. Они отбыли из Португалии, снабженные морскими картами, на которых космографы того времени рисовали не только гидрографическую конфигурацию побережий различных известных тогда стран, но, что более любопытно, изображали внутреннюю часть континентов с помощью множества фигур, различных государей, животных, птиц, лесов и других деталей — как подлинных, так и фантастических и гипотетических, как любознательный читатель может видеть на планисфере Андреа Бьянко 1436 года, изданной в работе Формалеоне, озаглавленной «Saggio sulla nautica antica de Veneziani», и на другой планисфере известного Фра Мауро, изданной кардиналом Зурлой в его работе «Sulle Antiche Mappe lavorate in Venezia» (1818).

Таким образом, идея Алвару ди Фрейташа о расстоянии, на котором он находился от Земного Рая, как показывают его собственные слова, состояла в том, что он считал его расположенным на краю земли; эта идея, как мы сказали, доказывает влияние, которое средневековая география имела на наших моряков. Действительно, эта идея о расположении земного рая датируется временем христианской топографии Косьмы Индикоплевста («Christianorum opinio de mundo» apud Montfaucon, Coll. nov. Patr. et Script. Graec., t. II), идея, которую подкрепили сухопутные путешествия времен Средневековья, сведя ее к систематическому мнению.

На карте Андреа Бьянко Земной Рай отмечен в самой восточной части Азии.

Или же Алвару ди Фрейташ ссылался — что, по нашему мнению, более вероятно — на местоположение Рая, указанное на древних картах, или же на космологию Данте, согласно которой рай размещался посреди морей южного полушария (Данте, «Чистилище», песнь XXVI, стихи 100 и 127, «Божественная комедия»).

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Комментарий Сантарена нуждается здесь в дополнении, которое мы берем из «Dawn of Modern Geography», pp. 332-3.

«Положение Едемского сада, место обитания народов Гог, Магог и других чудовищных рас и существование буквального центра земного круга — все это были проблемы, занимавшие умы отцов церкви лишь немногим меньше, чем великий спор о «сферической», «шатровой» или другой форме мира как такового.

Что касается земного рая, то четкая формулировка Библии (Бытие, II, 8; III, 24) заставила большинство теологов поместить его на самом крайнем востоке, хотя меньшая часть была склонна придавать символическое значение ключевым словам «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке… и поставил на востоке у сада Едемского Херувима… чтобы охранять путь к дереву жизни». Августин здесь, как и всюду, проявляет свою склонность к компромиссу, одновременно беря на себя такую задачу, как пересмотр всей католической веры. Его знание было слишком многосторонним, а ум — слишком острым для того, чтобы не чувствовать важность известной широты взглядов в вере, которая стремилась завоевать мир, и его подход к вопросу о земном рае — хороший пример его метода. Для себя он легко принимает реальное существование рая и буквальный смысл Библии относительно его расположения, но позволяет любому желающему придать рассматриваемым текстам символическое значение («De Civ. Dei», XIII, гл. XXI; см. также Эвхерий, «Комментарии на Книгу Бытие» в «Max. Bibl. Vet. Pat.» VI, 874, и интересный этюд A. Graf «Legends of the terrestrial Paradise», Turin, 1878). О том же самом, хотя и менее уверенно, говорит св. Исидор Севильский, который очень во многом воспроизводит в конце шестого столетия дух и метод епископа Гиппонского в пятом. В одном месте испанский доктор повторяет традиционную формулу о рае, расположенном на востоке, который благословлен вечным летом, но огражден от приближения людей огненной стеной, почти достигающей небес; но в другом месте он, все же, по-видимому, одобряет просто фигуральный смысл. Его скептицизм выражен в «De Diferentiis», I, 10; его традиционализм — в «Этимологиях» или «Началах», XIV, 3 («De Asia»).

Обычное заключение более философской школы церковников, возможно, выражено Моисеем Бар-Сефой, епископом Бефраманским и хранителем священных предметов в Мозале (Mozal) [т. е. Мосуле? или Ниневии], в районе Багдада, около 900 г. н. э. [редактор Моисея от Migne, в «Pat. Græc.», CXI, pp. 482-608 (1863), помещает его в более позднее время, около 950 г. н. э.; но Marinelli, Erdkunde, 20-1, датирует его около 700 г. н. э., несомненно, с согласия С. Гюнтера и Л. Ноймана, ответственных за расширенное немецкое издание замечательного этюда Маринелли. Самые интересные пассажи географии Моисея находятся в Ч. I, гл.. I, II, VII-IX, XI-XIV]. В своих «Комментариях о рае» изобретательный прелат разрешает былые трудности в духе самого Гегеля. У земного рая было одно существование в двух состояниях — видимом и невидимом, материальном и нематериальном, чувственном и интеллектуальном. Что касается принадлежности рая этому миру, то он полагает его существовавшим на земле, которую мы населяем, а не вне ее, поскольку он лежит на возвышенности, в нем более чистый воздух и, хотя многие из святых определяли его местоположение на востоке, в действительности он находился вне пределов нашей досягаемости.

Начиная с Августина, через сочинения Эвхерия Лионского [«Комментарии на Книгу Бытие»], св. Василия Великого и многих других эта тенденция к компромиссу между буквальным пониманием Библии и молчаливым противостоянием географии в какой-то степени может быть прослежена в этой попытке придать реальность земному раю; и то же самое следует из принятой Косьмой и многими из традиционалистов догадки Севериана Габальского о том, что реки Едема уходят под землю на большом протяжении прежде, чем вновь появляются в нашем мире как Нил, Евфрат, Тигр и Писон (Severian of Gabala, v, 6; согласно S., это подземное течение должно было препятствовать тому, чтобы люди отследили свой путь до рая; см. Philostorgius, III, 7-12).

Гомеровские и другие дохристианские фантазии заставили многих в ранний христианский период все еще искать рай на севере, среди верхних бореанцев, на юге среди безгрешных эфиопов или на западе, на островах Блаженных, Гесперид или Фортуны. Таким образом, Капелла, который, вероятно, являлся выжившим язычником в начале наиболее блистательного века патристики, вполне естественно ищет свой элизиум там, «где ось мира вечно повернута к северному полюсу» [Capella, VI, 664]; но когда мы видим, как архиепископ Василий Новгородский рассуждает о рае в Белом море [см. «Российскую историю» Карамзина в цитировании Маринелли, Erdkunde, p. 22, note 84; и кардинала Зурлы, «Vantaggi derivati alla Geografia», etc., p. 44], то имеем лучшую иллюстрацию силы старейшего и самого поэтического из физических мифов, не умирающей практически ни при каких политических или религиозных переменах».

(обратно)

350

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта птица — Phænicopterus.

(обратно)

351

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. прим. к гл. LII о Buceros Africanus.

(обратно)

352

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это Pristis.

(обратно)

353

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, по-видимому, Remora.

(обратно)

354

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эти пальмы обозначены на некоторых старинных рукописных картах.

Сравните этот пассаж с тем, о чем сообщает автор в главе XXXI, и с прим. 31 (гл. XXX), 8 (гл. XLVI) и 9 (гл. XLVII).

Барруш (Déc. I, cap. 13) говорит, что «Лансароти… достиг двух пальм, которые Диниш Фернандиш, когда отправился туда, отметил как нечто выдающееся (…) где уроженцы земли говорят, что мавры азанеге отделены от негров-идолопоклонников и пр». И, действительно, течение этой реки образует примечательную границу между маврами, или берберами, населяющими северный берег, и неграми-ялофами, обитающими на южном берегу (см. Durand, t. II, p. 60, и Rennell, Appendix, p. 80).

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II.

(обратно)

355

Прим. виконта ди Сантарена (1841). На рукописной карте Жуана Фрейри 1546 года при входе в реку Сенегал отмечена «роща» («arvoredo»), о которой говорит Азурара.

(обратно)

356

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните этот важный пассаж со сказанным нами в других примечаниях об инфанте и сведениях, которые он собирал у уроженцев и сравнивал с географическими картами, которые изучал.

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II.

(обратно)

357

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта самая путаница, которую португальские моряки допускали между Сенегалом и Нилом, является еще одним доказательством влияния, которое имела на них географическая система древних. Согласно Плинию, Нигер был притоком Нила. Река Сенегал преодолевает в своем течении почти 350 лиг пространства от своих истоков в стране Фута (Fouta) до Атлантики (см. Durand, «Voyage au Sénégal», p. 343, и Demanet, «Nouvelle histoire d’Afrique», t. I, p. 62, etc.).

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. также Предисловие к тому II.

(обратно)

358

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж показывает, что Азураре в этот период было известно только о торговле слоновой костью, которая осуществлялась через порты расположенного в Средиземноморье Леванта, и что у него не было никаких сведений о том, что такая же торговля велась через порты Марокканской империи, расположенных на западном побережье Африки.

«Я узнал», говорит он, — это важное обстоятельство, показывающее, что человек, в других случаях хорошо осведомленный в вопросах торговли и мореплавания, не знал, что торговля слоновой костью осуществлялась через западное побережье; и, помимо этого, дающее нам еще одно доказательство приоритета португальцев в открытии Гвинеи.

Нашему автору, однако, была известна правда, поскольку до той эпохи торговля слоновой костью осуществлялась через Египет арабами, отправлявшимися на ее поиски на побережье Занзибара (Zanguebar) откуда поступала кость наилучшего качества (см. Mossoudi, Notices et Extraits des MSS. de la Bibliothèque du Roi, t. I, p. 15; Ibn-Ouardi, ibid., II, p. 40; Bakoui, ibid., pp. 394, 401). Арабские караваны также доставляли ее из мест, соседних с Нигером. Эти караваны следовали маршрутом древних путеводителей (см. Ouardi, Not. et Extraits des Mss., t. II, pp. 35-7, passim Edrisi).

Однако основной центр этой торговли с внутренней Африкой находился в северной части, тогда уже известной под именем Барберии, и в странах, которые образуют сегодня королевства Фец и Марокко.

Выражения Азурары относительно размеров слона очевидно преувеличены, поскольку его местная разновидность в Африке является лишь второй по величине в семействе Proboscidiens, или толстокожих (Pachydermes) с хоботом. Африканский слон меньше азиатского, хотя бивни второго меньше, чем у первого.

Сообщаемые в этой хронике подробности, по нашему мнению, настолько важны с точки зрения раскрываемого ими относительно уровня знаний наших первооткрывателей, довлевшего над ними влияния древней и средневековой традиции, что представляется уместным указать здесь читателю на то, что мы считаем достойным изучения и размышления, чтобы мы могли оценить состояние образования в Португалии в области этих вопросов в начале XV столетия — проблему, по которой до настоящего времени не появилось ни одного национального сочинения.

Среди других пассажей этой хроники мы видели в главе LII необычайное преувеличение, с которым наши моряки описывали клюв Buceros Africanus, о котором они сказали: «Рот же и утроба у них столь большие, что нога человека, сколь бы велик он ни был, уместится в них до колена».

Мы также видели другое сказочное описание клюва Phoenicopterus, и, наконец, то, на которое их вдохновило данное им неграми сообщение о слоне — преувеличенное, подобно приводимому византийским писателем XI века Михаилом Атталиотом, впервые увидевшим слона в Константинополе (см. извлечение из греческой рукописи Парижской королевской библиотеки, стр. 499 произведения M. Berger de Xivrey, Recits de l’antiquité sur quelques points de la fable, du merveilleux et de l’histoire naturelle).

Таким образом, в этих преувеличенных и сказочных сообщениях о птицах и животных, которые до того времени были неизвестны, подтверждается влияние тератологической традиции древности и Средневековья вследствие осуществленного ранее изучения фигур, которые моряки видели изображенными на планисферах и картах мира своего времени; это был также результат чтения Плиния, но прежде всего — «Трактата о чудесах», приписываемого Аристотелю, «Философу», как называет его Азурара (см. гл. VI, прим. 61), авторитет которого среди португальцев XV столетия был таков, что даже народные уполномоченные в кортесах 1481 года цитировали его труд о «Политике» (см. наши Memórias sobre as cortes, t. II, p. 186).

Мы видим, таким образом, что наши моряки в ту эпоху были пропитаны этими традициями и чтением трудов, которым в Средние века дали название «Mirabilia». Их чтение очаровывало в то время не только образованных людей, но даже студентов и во многих случаях — народ, которому священнослужители публично читали эти сказочные сообщения, как мы видим, наряду с другими примерами, в случае Giraldus Cambrensis, который трижды читал народу в Оксфорде свое описание Ирландии; и в еще большей степени в знаменитых статутах, изданных в 1380 году епископом Уикхэмским для основанного им в том же городе колледжа, в которых он постановил, что студентам должны читаться хроники различных королевств «о чудесах мира» («Mirabilia Mundi»; см. Sprengel, p. 221, и Wharton, «History of English Poetry», v. I, p. 92). В эпоху, когда упоминаемые нами статуты были даны Оксфордскому [Новому] колледжу, отношения между Португалией и Англией сделались еще более тесными, чем в предшествовавшие столетия. Двор короля Дона Жуана I принял большую часть английских манер и обычаев, и литературные связи между двумя странами сделались более обширными чем в предшествовавшие времена. Самое цитирование королем рыцарских романов своим рыцарям, принятие французского языка (который был тогда языком английского двора), эмблемы и девизы которые использовали инфанты, доказывают наличие этого влияния. Помимо этого, различные пассажи «Leal Conselheiro», написанного королем Доном Дуарти, показывают, что инфанты обсуждали различные литературные вопросы с королем, своим отцом, и другими образованными людьми, и что они даже спорили о правилах и нормах подобающего перевода классических трудов. Мы видим также, что король Дон Жуан I в речи, обращенной к фидалгу, оставшимся в Сеуте в 1415 году, цитирует «De Regimine Principum» Фрея Жила Римского, напоминая им, что они много раз «читали его прежде в своих покоях». Таким образом, в ту эпоху открытий, когда преобладал величайший энтузиазм для продолжения столь великих предприятий, чтение «Чудес мира», и «Путешествий Марко Поло», привезенных инфантом Доном Педру из Венеции, несомненно, представляло наслаждение для всех тех известных людей, взращенных и воспитанных во дворце инфанта Дона Энрики, его прославленного отца и братьев.

Таким образом, пассажи, который мы читаем в этой хронике и на которые мы указываем читателю, несмотря на их лаконичность и дефекты, которые может отметить критика нашего времени, — как мы сказали, они имеют важнейшее значение, когда рассматриваются в созвучии с другими современными им документами. Великие люди XV столетия, получившие образование в школе инфанта Дона Энрики, бесспорно, обладали большой для тех времен эрудицией — эрудицией и знаниями, которые незаметны на первый взгляд, будучи скрыты под черствостью неотшлифованного языка, и которые проявлялись более энергично в ходе деяний, нежели в явной и приятной форме — в отчетах и сочинениях; однако даже в результате этого не перестает быть очевидным тот факт, что эти люди знали все, что было известно в их веке.

Именно эта известная школа была ответственна за подготовку той большой географической эрудиции, появление которой мы видим на знаменитом конгрессе португальских и испанских географов в Бадахосе в 1524 и 1525 годах, где, в ходе дискуссий, разгоревшихся вокруг установления границ Молуккских островов и размерах земного шара цитировались Аристотель Страбон, Эратосфен, Макробий, св. Амвросий, Плиний, Феодосий, Марин Тирский, Тебит, Альмеон, Альфраган, Пьер д'Эйи, и др.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Несмотря на длину этого примечания, к нему необходимо прибавить несколько слов. Сантарен охватывает здесь значительную часть области средневековой географии, но его подход здесь едва ли является столь ясным или исчерпывающим, как можно было бы ожидать от автора «Essai sur Cosmographie», или компилятора ведущего «Атласа» средневековых карт. Относительно непосредственного предмета, оборот «Средиземное» [море], «Средиземноморье» впервые был использован как название св. Исидором Севильским ок. 600 г. н.э. («Начала» или «Этимологии», Книга XIII); хотя его адъективное использование, как и параллельные наименования «Наше [море]», «Римское [море]», «Внутреннее [море]» являются, конечно, гораздо более ранними. Уже у Солина (230 г. н.э.) это последнее наименование имеет лишь смысловой оттенок. Относительно торговли Северной Африки нам следует обратиться к Предисловию к тому II. Относительно средневековых «Mirabilia» странно, что Сантарен не дает соответствующей ссылки на большие источники этих коллекций — «Естественную историю» Плиния, и прежде всего «Собрание» Солина, скомпилированное в основном из Плиния, Мелы и Варрона, и непосредственно воспроизведенное (полностью или частично) почти в каждой средневековой работе подобного характера, переведенной на иллюстрированный язык Mappe-mondes, таких как «Херфордская», «Эбсторпская», или из «Псалтири» (Brit. Mus. «Add. MSS.», 28,681). См. о них «Dawn of Modern Geography», pp. 243-273, 327-391. Замечания Сантарена едва ли дают достаточное представление о систематическом господстве, которое имела также над большею частью средневековой мысли (не только в географии, естествознании и этнологии, но и в других областях) лженаука, представленная в этих «Mirabilia».

(обратно)

359

Прим. перев. Добра (порт. dobra) — старинная португальская монета, стоимость которой варьировалась в правление разных королей.

(обратно)

360

Прим. Р. Бразила (1989). Плиний Старший был натуралистом I века. В его «Естественной истории» в 37 книгах мы встречаем много географических данных в части, озаглавленной «География».

(обратно)

361

Прим. Р. Бразила (1989). Исидор, епископ Севильский (570-636). Трудился над обращением вестготов. Географические элементы встречаются в его «Этимологиях» или «Началах» в 20 книгах.

(обратно)

362

Прим. Р. Бразила (1989). Лукан, брат Сенеки, уроженец Кордовы, I век нашей эры. Мы имеем географические данные в его «Фарсалии».

(обратно)

363

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Среди цитируемых Азурарой авторов следует отметить опущение имени Диодора Сицилийского, который, тем не менее, из всех древних историков оставил нам самый важный и подробный отчет о Ниле. Первая латинская версия [Диодора] Поджо появилась только в 1472 году, спустя 19 лет после того, как Азурара закончил эту хронику.

(обратно)

364

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Произведения Орозия весьма ценились учеными Средних веков. Согласно мнению некоторых авторов, этот писатель родился в Браге, в Лузитании. (См. Fr. Leam de S. Thomas, bened. lusit., t., trat. II, p. 308; и Baronius, an. 414). Его труд «Historiarum adversus paganos», который начинается с сотворения мира и доходит до 316 года от Р.Х., был впервые напечатан в 1471 году, то есть спустя 18 лет после того, как Азурара закончил свою хронику; однако в Средние века копии этого труда до того размножились, что даже в Англии книга эта ходила по рукам англосаксонского народа (см. Wright, An Essay on the State of Literature and Learning Under the Anglo-Saxons, p. 39) — деталь, которая дает нам еще одно доказательство литературных связей между испанским полуостровом и северными народами и странами в первые столетия Средневековья.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. «Dawn of Modern Geography», pp. 353-5.

(обратно)

365

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Азурара искажает названия. Пассаж, к которому обращается хронист, следующий: «…Et Жgyptum superiorem fluviumque Nilum, qui de litore incipientis maris Rubri videtur emergere in loco qui dicitur Musilon Emporium», а не Mossile Nemporyo. (Orosius, liber I, VI издание, Кельн, 1561).

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Об этом Emporion см. Bunbury, «Ancient Geography», vol. II, pp. 692; Солин, гл. LVI.

(обратно)

366

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это — знаменитый автор «Истории иудеев» Иосиф Флавий, составивший свой труд вначале на сирийском, а затем на греческом языке. Этот труд столь высоко ценился императором Титом, что он приказал поместить его в публичную библиотеку. Первый печатный латинский перевод, согласно некоторым библиографам, появился в 1470 году, то есть спустя 17 лет после того, как была закончена эта хроника.

В оригинале запятая между именами «Иосифа» и «Рабана» отсутствует, так что получается, будто «Иосиф Рабан» — это имя, которое Зурара присваивает Иосифу Флавию. Однако мы полагаем более правдоподобным вариант, предложенный Т. ди Созой Соаришем (1981), который считает, что здесь, помимо Иосифа, назван также Рабан Мавр (780-856) — франкский ученый и педагог, автор сочинений, в которых преобладали выписки из древних авторов от Лукреция до Исидора и Беды. — Комм. перев.

(обратно)

367

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Относительно этого африканского острова читатель может узнать у Птолемея, кн. IV, гл. 8; Геродота, кн. II, гл. 29; Страбона, кн. XVII-XVIII; и, прежде всего, у Диодора Сицилийского, кн. I, стр. 29. Цитируемый Азурарой мастер Петр — знаменитый Petrus Aliacus, или Аллиакский (д'Эйи), из его книги «Imago Mundi», законченной в 1410 году и имевшей большую популярность в XV-м и даже в XVI-м столетиях.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. также Плиний, «Естественная история», II, 73; V, 9; Cailliaud, «L'isle де Meroe».

Упоминаемый непосредственно перед этим мастер Петр, представляется отчасти сомнительным. Возможно, это автор трактата одиннадцатого столетия «Contra Simoniam» и т.д., или «Magister Scholarum» тринадцатого, обычно называемый «Master of Stommeln».

(обратно)

368

Прим. виконта ди Сантарена (1841). По нашему мнению, следует читать Gondolfo. Этот автор путешествовал по Палестине и его жизнь описана в «Anglia Sacra», tom. II.

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). Речь идет о Готфриде Витербском (XII век). В его «Pantheon Gottfridi viterbiensis» читается, однако, Nadaber, как указывает Duarte Leite, «Acerca da Cronica dos Feitos de Guine».

(обратно)

369

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Следует читать «крокодилы».

ПРИМЕЧАНИЕ. Кокадриса. Сей есть зверь, каковой, согласно рассказываемому Плинием, водится в Ниле, и имеет за обычай, а также по своей природе, жить днем на земле и ночью в воде; в воде, чтобы питаться рыбой, за счет чего живет и поддерживает себя, и на земле, чтобы спать и освежаться. Но если, выходя поутру к берегу, ей встречается мальчик или мужчина, то она быстро их убивает; и говорят, что она проглатывает их целиком. И сей есть весьма дурной и весьма опасный зверь (*).

(*) Комм. виконта ди Сантарена (1841). Примечание, существующее в оригинальном кодексе и написанное теми же буквами, что и другие рукописные примечания в гл. II, IV и VIII.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). По поводу Нила, его крокодилов и других чудес в восприятии средневековых авторов мы можем также сравнить Солина, гл. XXXII.

(обратно)

370

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это — Юлия Цезарея (Julia Caesarea), нынешний Шершель, как доказывается различными римскими надписями, которые были обнаружены там в последнее время и доведены до сведения Института (Королевская академия надписей) M. Hase. Этот город был одним из деловых центров старинного Алжирского регентства.

(обратно)

371

Прим. виконта ди Сантарена (1841). «Астрономы» даны здесь в ясном значении «астрологов».

(обратно)

372

Каникула. От сей звезды, как говорит комментатор (espoedor) Овидия, идет название каникулярных дней, каковые суть те, что начинаются 5-ти дней июля и заканчиваются 5-ти дней сентября. И сие название произошло от суки, каковая охраняла тело Икара, когда он был убит жнецами, как рассказывает мастер Иоанн Англичанин (*). И он говорит что, поскольку сия сука верно охраняла тело своего господина, она была помещена на небо среди знаков; и потому что это была маленькая сука, каникулярные дни взяли это название в такой форме: «canicullus» — от cam, или «canicolla» — от cadella. И потому что та сука Икара была отравлена зловонием своего господина, каковой лежал мертвым и уже вонял, то также отравлена и та звезда; и посему отравляется солнце, когда проходит там, какового лучи отравляют мясо на земле. Посему те 32 дня, каковые солнце употребляет, чтобы пройти через тот знак, как считают лекари, являются вредными для здоровья тел (**).

(*) Комм. виконта ди Сантарена (1841). Этот автор — знаменитый Иоанн Дунс Скот, францисканский монах, прозванный Doctor Subtilis, один из крупнейших философов Средних веков и профессор в Оксфорде (см. Wadding, Vita J. Duns Scoti, doctoris subtilis, изд. 1644).

(**) Комм. виконта ди Сантарена (1841). Примечание, существующее в оригинальном кодексе и написанное теми же буквами, что и другие рукописные примечания в гл. II, IV и VIII.

(обратно)

373

Эллисе и Синосура суть два полюса, scilicet, Арктический и Антарктический. И комментатор (espoedor) Овидия говорит, что каждый из этих двух знаков называют Аркон (Arcom), и что Аркон есть греческое слово, означающее то же, что на латыни — Ursi, а на португальском языке — Ursas; и что, кроме того, каждый из этих знаков мы называем «Север» (*).

(*) Комм. виконта ди Сантарена (1841). Примечание, подобное предыдущему.

(обратно)

374

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Syena.

(обратно)

375

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. Страбона, который упоминает колодцы без тени во время летнего солнцестояния (кн. XVII, стр. 605).

(обратно)

376

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Азурара имеет здесь в виду Ахорея, египетского верховного жреца, о котором Лукан говорит в «Фарсалии», песнь X; которому, вместо того, чтобы дать сан его достоинства, Азурара дает сан Епископа, что делает это место непонятным без комментария.

Место, к которому обращается Азурара, начинается со следующего стиха:

Vana fides veterum, Nilo, quod crescat in arva,
и пр.

При сравнении этой главы Азурары с эпизодом песни X «Фарсалии», мы ясно видим, что это от Лукана он впитал все описание, которое дает относительно Нила.

(обратно)

377

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Столь велико было влияние систематической географии древних на воображение португальцев XV столетия, что, достигнув Сенегала и увидев, что вода была пресной рядом с устьем и очень прозрачной — так же, как и вода Нила («Nulli fluminum dulcior gustus est», говорит Сенека) — они, наблюдая те же самые явления, ни на мгновение не усомнились в том, что открыли Нил Негров (Нигер).

Эти две главы показывают, таким образом, обширную эрудицию Азурары, и в то же самое время — исторические и космографические знания наших первых исследователей. Кроме того, мы обратим внимание читателя на очень важную деталь, а именно, что, в то время как Азурара относительно этих предметов показывает себя пропитанным чтением древних авторов, тем же образом, что и наши моряки, последние, если мы рассмотрим дух их слов, все же показывают, что в этом отношении обладали знанием системы арабских географов. Последние применяли те же самые названия к двум рекам, различая между ними Нил Египта и Нил Негров. Это мнение о том, что Нигер являлся рукавом Нила, было поддержано даже в наши дни Джексоном, в его труде, озаглавленном «An Account of the Empire of Marocco and the district of Suze».

В томе XIV «Annales des Voyages», Malte-Brun, 1811, и в томе XVII того же самого труда, стр. 350, помещен любопытный анализ этой работы Джексона об идентичности двух рек.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). То, что Азурара говорит здесь о Ниле, и т.д., в значительной степени заимствовано у Солина, «Собрание», XXXII; Плиний, Естественная история», V, 51-59; VIII, 89-97; Помпоний Мела, III, VIII, 9. Мы можем также указать (о средневековых идеях относительно Нила, и т.д.) Dicuil, «De Mensura Orbis Terrae», VI, 4, 7, etc.; IX, 6 (о горе Атлас); св. Василий, «Hexaemeron», III, 6; Вибий Секвестр; Прокопий, «De Bell. Goth.», II, 14, 15; IV, 29; св. Исидор, «Начала», XIV, 5; Беда Достопочтенный, «De Natur. Rer.»; и, прежде всего, Эдриси (Jaubert), I, 11-13, I7-I9, 27.33, 35, 37, 297, 301-5, 312, 315, 320-325, II, 137; Масуди, «Золотые луга», гл. XIV (см. Предисловие к т. II и «Dawn of Modern Geography», pp. 267-8, 323-6, 367, 462-3, 348, 363, 365).

(обратно)

378

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот важный пассаж является еще одним доказательством приоритета наших открытий на западном побережье Африки.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Это, конечно, не абсолютное доказательство, но оно усиливает правдоподобие португальских притязаний.

(обратно)

379

Как отмечают португальские филологи, точное значение слово «moiz» неизвестно, так что оно интерпретируется лишь предположительно. По-видимому, речь идет о «гладком или отшлифованном предмете» («cousa lisa ou pulida»), поскольку у стрелы нет «бороздки, чтобы войти в тетиву» (Р. Бразил; также в английском переводе читаем — smooth); между тем, Т. ди Соза Соариш полагает, что, судя по контексту, речь идет о «древке стрелы» (haste da frecha). — Прим. перев.

(обратно)

380

Как указывают португальские комментаторы, «boinhos» — это «сорт тростника» (Т. ди Соза Соариш), «очень прочный тростник» (Р. Бразил). — Прим. перев.

(обратно)

381

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот остров, так же как другой, упоминаемый выше, где эти моряки обнаружили герб Инфанта, вырезанный на деревьях, весьма четко отмечен между Зеленым мысом и Мысом Мачт на любопытной карте Африки в неизданном Атласе Ваша Дораду, составленном в 1571 году (см. «Mйmoire sur la navigation aux cфtes occidentales d'Afrique», адмирал Roussin, p. 61 — «Des iles de la Madeleine»).

(обратно)

382

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это — баобаб, дерево, известное своими огромными размерами, и встречающееся на реках Сенегал, Гамбия, а также на Конго, где капитан Такли (Tuckey) упоминает его среди деревьев, встречающихся на берегах Заира. Это дерево было описано Адансоном («Histoire Naturelle du Sйnйgal», Paris, 1757, pp. 54 и 104), Бернард Жюссие дал ему название Adansonia. Его ствол иногда достигает более 90 футов в окружности (см. указанный труд).

Наши моряки и Азурара описали его за 310 лет до французского натуралиста, давшего ему ботаническое название, под которым оно сегодня известно.

(обратно)

383

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Некоторые французские авторы, которые в последнее время изучали известный каталонский Атлас из Парижской королевской библиотеки, которому они приписывают дату 1375 год, утверждают, что каталонцы достигли Риу-ду-Ору раньше португальцев, по той причине, что на этой карте отмечен галиот с легендой, относящейся к Жаку (Хайме) Ферреру, который направлялся к реке этого названия (в 1346 году). Не обсуждая здесь этот пункт, мы все же скажем, что относительно этого путешествия каталонцев, прибытие которых на упомянутую реку не засвидетельствовано никаким документом, читатель должен проконсультироваться с письмом M. Walckenaer, изданном в научном журнале «Annales des Voyages», 1809, tom. 7, p. 246, в котором этот ученый географ говорит с серьезными основаниями, что упомянутая легенда и проект путешествия Жака Феррера никоим образом не доказывают, что географическое знание в 1346 году простиралось за пределы мыса Божадор или даже мыса Нан (см. также наш «Доклад о приоритете наших открытий», и «Атлас», сопровождающий упомянутый доклад).

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). см. Предисловие к т. II.

(обратно)

384

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж, а также пассажи в гл. X, XI, и XVI, доказывают, что торговые отношения португальцев с западным побережьем Африки за пределами Божадора были установлены ранее середины XV столетия. Импорт в этой торговле состоял из золотоносного песка, рабов и шкур тюленей.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). см. Предисловие к т. II.

(обратно)

385

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мыс Тира (см. примечание к гл. XLVI).

(обратно)

386

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните это со сказанным в прим. 50 к гл. XVII и 30 к гл. XXXIII.

(обратно)

387

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Остров рядом с Аргуином (см. прим. 63 к гл. XX и 26 к гл. LIII). Мы все же добавим к уже сказанному нами там, что этот остров, как и острова Цапель и Нар, очень четко отмечены на неопубликованной карте Ваша Дораду, однако без названий, приводимых в этой хронике. Этот космограф объединял их все под общим наименованием Островов Цапель (Ilhas das Garcas).

(обратно)

388

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Остров Серина. Сравнивая текст с превосходной картой Ваша Дораду, мы находим там этот остров отмеченным как самый близкий к материку, и также самый близкий к устью реки Св. Иоанна (Rio de S. Joao). Дораду отмечает Аргуин к северу, а к югу от P. dos Reis обозначил четыре острова, которые являются островами Цапель, Нар, Тидер и тот, о котором говорит Азурара.

На карте д'Анвиля [P. Labat, «Nouvelle relation de l'Afrique»], т. I, которая включает часть побережья от Белого мыса до реки Св. Иоанна, поверх одного острова рядом с Тидером читаем: Grine; как нам кажется, это и есть Cerina Азурары.

(обратно)

389

Прим. виконта ди Сантарена (1841). О положении этой реки см. карту д'Анвиля, изданной в труде P. Labat, «Nouvelle relation de l'Afrique», tom. I; и «Mйmoire sur la navigation aux cфtes occidentales d'Afrique», адмирал Roussin, p. 44, где он говорит о Baie du Levrier, который имеет протяженность 8 лиг с севера на юг и 6 лиг в ширину. Этот залив, в который входили наши моряки, расположен к северу от Мыса Санта-Анна.

(обратно)

390

Ливийские племена псиллов и мармаридов, упоминаемые античными авторами. Согласно Страбону, первые живут за Киреной и Сиртами вместе с насамонами и некоторыми из гетулов, вторые обитают по соседству с Киренаикой. — Прим. перев.

(обратно)

391

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните этот пассаж со сказанным нами в прим. 69 к гл. XXX относительно авторитетности этой хроники.

(обратно)

392

Т. е. «проявивший доблесть своими руками». В таком виде этот оборот употреблен в оригинале, однако, как нам кажется, вариант с перестановкой запятой, предложенный Т. ди Созой Соаришем (1981), выглядит несколько логичнее: «…bom homem, por sua mao armou outra caravela…», т.е. «…человек добрый, своею рукой снарядил другую каравеллу…». — Прим. перев.

(обратно)

393

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мыс Санта-Ана (Ponta de Santa-Ana). Расположен к югу от Реки Св. Иоанна (Rio de S. Joao) на карте Жуана Фрейри 1546 года. См. прим. 2 к гл. XLII.

(обратно)

394

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы считаем, что эти острова — те, которые встречаются на некоторых картах, главным образом французских, под названием «островов Мадалены» (см. прим. 22 к гл. LXIII).

(обратно)

395

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это действительно был африканский буйвол, которого увидели там наши моряки.

(обратно)

396

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Гермас (ErmaV). Азурара ссылается здесь на книгу этого автора, озаглавленную «Пастырь», составленную в понтификат Св. Климента, незадолго до гонения Домициана, начатого в 95 году. Ориген, Евсевий, Св. Иероним, Св. Климент Александрийский и Тертуллиан цитировали это произведение. По этому пассажу мы видим, что цитирующий его Азурара не принимал точку зрения Геласия, который классифицировал его в ряду апокрифических книг.

(обратно)

397

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните этот пассаж со сказанным нами в примечаниях 12 (гл. XIII), 20 (гл. XXXI), 21 (гл. XXXII), 36 (гл. LIX) и 44 (гл. LX) относительно планов Инфанта.

(обратно)

398

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сенегал, или Нил Негров (см. прим. 45 к гл. LX и следующие).

(обратно)

399

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, должно быть, остров Гореа (Gorea), расположенный на 14° 39' 55" сев. широты.

См. об этом острове Demanet, Nouvelle histoire de l’Afrique, tom. i, pp. 87-97, passim Notices statistiques sur les colonies francaises (troisieme partie, pp. 187-189), произведение, опубликованное министерством морского флота в 1839 году.

(обратно)

400

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот мыс отмечен под этим названием почти на всех старинных рукописных картах XVI столетия.

Таким образом, видно, что название этого мыса первоначально было дано этому пункту Алвару Фернандишем.

Барруш (Декада I, кн. I, фолио 26, изд. 1628), говорит относительно этого путешествия: «Он прошел до того места, каковое ныне зовут мысом Мачт (Cabo dos Mastos) — название, кое он дал ему тогда по причине некоторых сухих пальм, каковые на [первый] взгляд представали поднятыми мачтами».

(обратно)

401

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это описание не оставляет ни малейших сомнений а том, что животное, виденное там нашими моряками и рассматриваемое автором, является антилопой, и вероятно «другие дикие животные» (outras veacoes) были стадами того же самого вида.

Относительно истории антилоп читателю следует обратиться к Бюффону и Кювье.

(обратно)

402

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это слово не встречается ни в «Elucidario», ни в португальских словарях; однако оно обнаруживается в гептаглотте Castell, а также в «Golius», но там указывается, что значение этого арабского слова — «место, где обитает человек».

Даже при допущении этого слова для объяснения текста, последний все еще остается неясным, поскольку это слово нельзя хорошо согласовать с тем, что там сказано; при всем том нам кажется, что автор хотел сказать, что все те наблюдения были сделаны в «местах обитания (Essacanas), каковые имеются там на некоторых косах, согласно…» и т.д.

В тех же самых местах наши моряки составили свои карты, отметили берега, отмели и т.д.

(обратно)

403

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Из этого пассажа самым непосредственным образом следует, что первые гидрографические карты западного побережья Африки за Божадором были составлены португальцами по распоряжению прославленного инфанта Дона Энрики, и что эти карты были приняты и скопированы космографами всей Европы (см. наш «Доклад о приоритете открытий португальцев на побережье Западной Африки», §§ IX, X, и XI).

(обратно)

404

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы считаем, что это — место, названное Кадамосто Hoden (Guaden), о котором он говорит: «Справа вглубь земли есть поселение под названием Ходен, каковое отстоит от побережья порядка шести дней пути верхом на верблюде…»; но он утверждает обратное тому, что мы читаем в тексте, поскольку добавляет: «…каковое не является местом проживания, однако в нем собираются арабы, и оно служит местом остановок для караванов, что прибывают из Томбукту и других негритянских краев, и сей нашей здешней Барбарии». Это место с тем же названием, данным Кадамосто, отмечено, согласно этому отчету, на карте Путеводителей для караванов, которые M. Walckenaer добавил к своему труду «Recherches gйographiques sur l’intйrieur de l’Afrique».

(обратно)

405

Прим. виконта ди Сантарена (1841). «Alquitoes» — арабское слово, не встречающееся ни в наших словарях, ни в «Elucidario», но обнаруживаемое в словаре-гептаглотте Castell, в слове «Alquidene» — «тележки для перевозки женщин и мужчин», и в «Golius». Мы также не находим это слово в военных уставах Королей Дона Жуана I и Дона Афонсу V (Souza, Prov, da hist. gen., III). Азурара таким образом использовал в этом месте арабское слово, уже вышедшее из употребления в португальском языке XV столетия.

(обратно)

406

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. описание, встречающееся в путешествиях Clapperton.

(обратно)

407

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. «Itinиraire de Tripoli de Barbarie а la ville de Tomboctu», написанное Cheyk Hagg-Kassem, изданное M. Walckenaer, «Recherches gйographiques sur l’intйrieur de l’Afrique», p. 425, отчет которого согласуется с текстом нашего автора.

См. также Льва Африканского.

(обратно)

408

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это же самое описание и выражение встречается у Льва Африканского.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Последнее может быть прочитано в Hakluyt Soc. ed., vol. I, pp. 130-3, 153-4, 1 58-161, 218.

(обратно)

409

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Относительно Жуана Фернандиша см. гл. XXIX и прим. 64, о пребывании этого путешественника на Золотой реке в 1445 году, а также гл. XXXII.

(обратно)

410

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Хотя этот отчет Жуана Фернандиша очень важен — потому даже, что почти на столетие предшествует описанию знаменитого Льва Африканского, — все же у нас отсутствует самая важная его часть, а именно, маршрут, которым он следовал, и места, которые он посетил в течение семи месяцев, которые провел с караванами. Несмотря на опущение этих деталей, данное им описание, содержащееся в этой главе, и его точность подтверждаются тем, что впоследствии писали Лев Африканский, Мармоль и другие путешественники, к которым мы отсылаем читателя.

(обратно)

411

ПРИМЕЧАНИЕ. О сей земле говорит Моусен (Mousem) [Моисей] в XV главе Исхода, а также Иосиф и мастер Перу [Педру], кои составили на него толкование, где они пишут о тяготе, в коей оказался народ Израилев из-за нехватки воды, и о том, как они нашли колодец соленой воды; куда, как сказано, Моусен по велению Бога, бросил обломок жезла и сделал ее пресною. И это имело место прежде, чем они достигли места, где Бог послал им манну (*).

(*) Комм. виконта ди Сантарена (1841). Примечание, существующее в оригинальном кодексе.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. прим. 8 (к гл. LXI).

(обратно)

412

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта земля — Tagaza Кадамосто (гл. XII, стр. 21), и Tagazza Джексона, на пути от Акки до Томбукту.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Leo Africanus, Hakluyt Soc. ed., pp. 117, 798, 800, 816, 829; Pacheco Pereira, «Esmeraldo», 43; Dr. Barth, «Reise», IV, 616.

(обратно)

413

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. Denham и Clapperton.

(обратно)

414

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. уже цитированные нами Путеводители, изданные в труде M. Walckenaer «Recherches gйographiques sur l’intйrieur de l’Afrique», а также «Описание Африки» Льва Африканского.

(обратно)

415

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта деталь весьма любопытна, поскольку указывает, что в XV столетии, когда Жуан Фернандиш путешествовал с караванами, некоторые из этих племен, в которых мы предполагаем берберов, еще не восприняли арабскую письменность. Следует сожалеть, что автор не был более четок в этом месте, принимая во внимание, что арабские авторы упоминают книги, написанные на этом языке. Oudney говорит о различных надписях, сделанных неизвестными буквами, которые он видел в стране туариков. Очень немногие из этого племени говорят на арабском языке, чему он был удивлен по причине частых сношений между ними и народами, которые говорят только на этом языке. — Ср. с «Clapperton's Travels» и Львом Африканским у Ramusio (о пастухах овец) и т.д.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Leo Africanus, Hakluyt Soc. ed., pp. 133, 165-7.

(обратно)

416

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Согласно Burckhardt, Trav., p. 64 и 207, это — берберы. Наш автор подразумевает здесь ливийцев. Ср. со Львом Африканским у Ramusio.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Leo Africanus, Hakluyt Soc. ed., pp. 129, 133, 199, 202-5, 218.

(обратно)

417

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж показывает, что речь идет о туариках [туарегах] и об их столкновениях с неграми фуллами или из Фуллана.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). О туарегах см. Leo Africanus, Hakluyt Soc. ed., pp. 127, 151, 198, 216, 798-9, 815-6; также Dubois, «Tombouctou la mystйrieuse», и Hourst, «Sur le Niger».

(обратно)

418

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Именно эта торговля черными рабами, которую христианские купцы вели с Северной Африкой, вызвала необычную претензию Zuniga и других испанских писателей на то, что кастильцы, и в особенности андалузцы, осуществляли торговлю гвинейскими неграми до португальцев; и посредством путаницы, допущенной либо по незнанию, либо преднамеренно, они попытались оспорить у нас приоритет нашего открытия Гвинеи, и нашей исключительной торговли с этой частью побережья Африки, впервые открытой нами. См. наш уже цитированный «Доклад», § XVII.

(обратно)

419

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж показывает, что Азурара не верил в существование большой империи Мелли [Мали], весьма богатой золотыми копями, хотя в предыдущем столетии ее посетил знаменитый арабский путешественник Эбн-Батута.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). О Мелли см. Leo Africanus, Hakluyt Soc. ed., pp. 125, 128, 133-4, 201, 823, 841.

(обратно)

420

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Лев Африканский говорит, что среди арабов и других африканских народов встречается много людей, которые, никогда не открыв ни одной книги, сносно рассуждают об астрологии.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Leo Africanus, Hakluyt Soc. ed., pp. 177, 460, 600.

(обратно)

421

Hussos francos. Значение это термина установить так и не удалось. Как указывают Бизли и Престэйдж, «слово не найдено в португальских словарях». Т. ди Соза Соариш справедливо замечает, что, судя по дальнейшему тексту, речь идет о каких-то птицах. — Прим. перев.

(обратно)

422

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот расчет не кажется преувеличенным. См. Rennell's «Memoir on the rate of travelling as performed by camels» в собрании «Philosophical Transactions», vol. LXXXI, p. 144. Автор имеет в виду некоторых верблюдов пустыни и страны туариков, которые благодаря своей чрезвычайной скорости преодолевают за один день расстояние, на которое обычному верблюду требуется десять дней. Однако они не путешествуют с обычными караванами, но, напротив, используются только для военных предприятий.

(обратно)

423

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Garcia de Orta's «Simples e Drogas», ed. Conde de Ficalho, vol. II, pp. 43, 44.

(обратно)

424

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы считаем, что следует читать 200, поскольку должно было быть написано ija, а не vja, т. е. 600 лиг, что кажется нам ошибкой, поскольку известная часть западного побережья Африки до мыса Божадор представляет расстояние, которое не согласуется с буквенными цифрами в тексте.

(обратно)

425

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. об этом важном пассаже сказанное нами в нашем «Докладе о приоритете открытий португальцев на побережье Западной Африки», §§ IX, X, и XVIII.

(обратно)

426

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните это с тем, что сказано в книге под названием «Histoire de la premiere descouverte et conqueste des Canaries faite dиs l'an 1402 par messire Jean de Bethencourt, ensuite du temps m-me par F. Pierre Bontier, et Jean Le Verrier, prestre domes tique dudit Sieur de Bethencourt», etc., изданной в Париже в 1630 году.

Видно, что Азурара заимствовал сведения об этой экспедиции Бетенкура из старинных отчетов. Эта хроника была закончена в библиотеке короля Афонсу V в 1453 году, а Кадамосто совершил плавание, находясь на службе у Португалии, два года спустя (1455), так что его отчет о Канарских островах является более поздним, чем отчет нашего автора.

(обратно)

427

Говорит Марко Поло, что в королевствах Великого Тартара есть иные подобные люди, каковые, принимая своих гостей, думая доставить им удовольствие, оставляют им своих жен, веря, что так, как поступают они с ними в сем мире, так же поступят с ними самими Боги в ином. И сие полагают они оттого, что суть идолопоклонники, не имеющие никакого закона, но живущие лишь в тех первых идолопоклонствах (*).

(*) Комм. виконта ди Сантарена (1841). Примечание в оригинальном кодексе.

(обратно)

428

Прим. виконта ди Сантарена (1841). По этому пассажу видно, что инфант имел в виду открытие Гвинеи с самого начала экспедиций, которые он снаряжал. В этом наш автор несколько отличается от того, что говорит Кадамосто.

(обратно)

429

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните с Баррушем, «Декады» I, кн. I, фолио 6, 7 и 8, изд. Лиссабон, 1628. Стоит отметить, что тишина, хранимая Азурарой о Роберте Махиме и Анне д'Арфе, очевидно, показывает, что этот роман еще не был сложен в его время.

(обратно)

430

Прим. виконта ди Сантарена (1841). На неизданной карте Габриэля де Вальсекуа, составленной на Майорке в 1439 году, с которой мы имеем кальку, весьма любезно предоставленную нам M. Tastu, можно прочесть следующее примечание, написанное посередине Азорских островов:

«A questas illas foram trobadas per Diego de Senill, pelot del Rey de Portogall, an l' an MCCCC» («Каковые острова были открыты Диего де Сенилем, лоцманом Короля Португальского, в 1432 году») (согласно наилучшему прочтению). Мы переписываем это примечание из-за даты и имени первооткрывателя, учитывая, что дата согласуется с тем, что Падре Фрейри говорит в своем жизнеописании инфанта Дона Энрики (стр. 319 и 320), — о том, что именно в 1432 году остров Санта-Мария (Азорская группа) был открыт Гонсалу Велью, а не Диего де Сенилем, как говорит Вальсекуа. De Murr в своей диссертации о глобусе Мартина Богемского или Бехаймса также говорит, что Азорские острова были открыты в 1432 году. Относительно истинного времени открытия Азорских между авторами все еще царит большая путаница, и если сравнить карты, предшествующие 1432 году, с тем, что говорит Падре Фрейри на стр. 323 относительно открытия острова Сан-Мигел, — что наличие этого острова совпадало (как говорит инфант Дон Энрики) с его старинными картами, — представляется, что открытие Азорских островов было осуществлено до упомянутого 1432 года.

Действительно, эти острова отмечены на Пармской карте XIV-го столетия, а на каталонской карте из Парижской королевской библиотеки появляются следующие острова Азорского архипелага, обозначенные итальянскими названиями:

Insula de Corvimarini (остров Корву),

Le Conigi,

San Zorzo (Сан-Жоржи),

Li Colombi,

Insula de Brasil,

Insule de Sante (Maria?).

В неизданном атласе из Библиотеки Пинелли, дата которого была установлена в промежутке между 1380 и 1400 годами, упомянутые острова отмечены со следующими названиями:

Caprana,

I. de Brasil,

Li Colombi,

I. de la Ventura,

S. Zorzi,

Li Combi,

I. di Corvimarini.

На цитированной выше карте Вальсекуа 1439 года космограф указывает эти острова числом восемь, три — маленькие. Названия следующие:

Ilha de Sperta,

Guatrilla,

Ylla de l'inferno,

Ylla de Frydols,

Ylla de Osels (Уччелло),

Ylla de...,

Ylla de Corp-Marinos,

Conigi.

Примечательно, что все названия этих островов на карте майоркского космографа, которая является наиболее современной, искажены, в то время как на каталонской карте, составленной его соотечественниками 64-мя годами ранее, можно прочитать следующие названия, данные португальскими первооткрывателями: Ilha de Corvo, de S. Jorge, и de Santa Maria, тем же образом, что и на итальянских картах XIV столетия.

Мы ограничиваемся указанием этих интересных подробностей читателю, поскольку примечание не является подходящим местом для обсуждения этого важного пункта исторической географии открытий и картографии; тем более, что было бы необходимо показать, могли ли упомянутые острова под названиями, данными португальцами в начале XV столетия, появляться уже за 40 или 50 лет до этого на картах второй половины XIV столетия с теми же названиями, или же были ли или нет упомянутые острова добавлены после эпохи составления этих карт.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Семь островов, несколько путано упомянутые Азурарой в конце гл. LXXXIII, являются Азорскими островами.

(обратно)

431

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Азурара опускает здесь чрезвычайно интересный документ, который был приведен полностью у Афонсу Сервейры — другой случай превосходства нашего к несчастью утерянного оригинала над копией придворного историка.

(обратно)

432

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Короли Кастилии жаловались на эти набеги, и было много споров между Португалией и Кастилией относительно владения этими островами. Лас Касас в своей «Истории Индии» (неизданная рукопись) подробно рассматривает этот предмет, особенно в гл. 8.

Сравните то, что Азурара говорит в этой главе с Баррушем, «Декады» I, кн. I, гл. 12 фолио 23, изд. 1628 г.

(обратно)

433

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Афонсу Сервейрой, в оригинальной хронике.

(обратно)

434

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Не считая самого Триштана.

(обратно)

435

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Как видно почти на всех старинных картах, за этой рекой закрепилось название Rio de Nuno или Rio de Nuno Tristao в память об этой катастрофе.

(обратно)

436

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Снова не считая самого Нуну Триштана.

(обратно)

437

«Блаженны мертвые, умирающие в Господе» (лат.) (Откровение апостола Иоанна Богослова, 14:13). — Прим. перев.

(обратно)

438

Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Синиш (на крайнем юго-западном побережье португальской провинции Эштремадура) был родиной Васко да Гамы, первооткрывателя морского пути в Индию и одного из величайших мореплавателей мира. Синиш лежит в 147 милях к юго-юго-востоку от Сетубала.

(обратно)

439

Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. прим. 8 к гл. 75.

(обратно)

440

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта река отмечена на карте Хуана де Ла Косы 1500 года под названием Rio de Lagos, на карте Жуана Фрейри 1546 года и других под названием Rio do Lago; Дораду, хотя и отмечает реку к югу т мыса Мачт, но не дает ей никакого названия.

(обратно)

441

Териак (араб. tiryaq, лат. theriaca, греч. Qhrion) — противоядие, составленное из различных ингредиентов (в некоторых случаях более 70) растительного, минерального или животного происхождения, в первую очередь опий (в некоторых случаях — также мясо гадюки). Использовался с III века до н. э., первоначально как антидот против всех без исключения ядов (в т.ч. укусов ядовитых животных), впоследствии также применялся как лекарство от многочисленных болезней и считался универсальной панацеей. Стал популярен в Средние века, использовался в течение многих веков с различными вариациями в рецептуре, отмечен в основных фармакопеях того времени. Исчез из употребления в XVIII-XIX вв. — Прим. перев.

(обратно)

442

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Большой залив, которого они достигли и который расположен в 110 лигах к югу от Зеленого мыса, расположен за Серра-Леоа [Сьерра-Леоне] и отмечен на картах Хуана де Ла Косы 1500 года, Фрейри 1546 года и Ваша Дораду, с мысом Санта-Анна к югу.

Таким образом, наши моряки прошли в этом путешествии, начиная от Rio de Lagos, через следующие места, отмеченные на упомянутых старинных картах:

R. Gambia,

R. de Santa Clara,

R. das Ostras,

R. de S. Pedro,

Casamansa,

Cabo-Roxo,

R. de S. Domingos,

R. Grande,

Biguba,

Besegi,

Amallo,

R. de Nuno,

Palmar,

Cabo da Verga,

R. de Pichel (на картах Х. де Ла Косы и Дораду, R. da Praia у Фрейри),

R. de Marvam (на карте Фрейри 1546 г.; R. do Ouro у Дораду),

R. do Hospital (на карте Х. де Ла Косы 1500 г.),

R. das Soffras на карте Фрейри 1546 г., Ваш Дораду называет ее R. dos Pes [1571]),

R. da Tamara (карта Х. де Ла Косы; R. da Maia у Фрейри и de Tornala у Дораду),

R. de Caza (de Case у Ла Косы и Фрейри),

Serra Leoa.

(обратно)

443

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Река, на которую они прибыли, есть, несомненно, Риу-Гранди. Сравгните этот пассаж с примечанием 1 на стр. 79 тома I Walckenaer, «Histoire generale des Voyages», где он исправляет ошибку Кларка в его труде «Progress of Maritime Discovery» (1803), p. 221.

(обратно)

444

Прим. виконта ди Сантарена (1841). На старинных картах этот мыс расположен к югу от Аргуина и появляется под тем же самым названием на карте Хуана де Ла Косы; на карте Жуана Фрейри читаем: Porto do Resgate.

(обратно)

445

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж доказывает, что торговые отношения с Африкой уже начинали принимать более регулярный характер.

(обратно)

446

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Porto da Caldeira. Это название не встречается на самых старинных картах, как видно по карте Грациозуса Бенинказы 1467 года, которая является одной из наиболее приближенных к нашим открытиям и в которой встречается, к тому же, много названий, данных нашими первооткрывателями; то же самое имеет место в случае с картами Ла Косы 1500 года, Фрейри 1546 года и т.д. Нам представляется, все же, что наши моряки дали это название гавани уже в пределах Золотой реки, как следует из текста. Каравелла Гомиша Пириша, достигшего устья этой реки, бросила якорь; затем этот капитан решил пройти до конца реки, то есть на шесть лиг вверх по ее течению, куда он уже ходил в предыдущем году; и, прибыв туда, он вошел в гавань, которой наши еще ранее дали название Porto da Caldeira.

(обратно)

447

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот важный проход показывает, по нашему мнению, что до открытия Золотой реки португальцами европейцы не торговали там. Само заявление арабов, как нам кажется, сводит на нет предположение тех, кто считал, будто каталонцы имели сведения об этой реке в 1346 году, и что это был тот самый пункт, к которому направлялся Жак Феррер (см. прим. 14 к гл. XVI и прим. 24 к гл. LXIII). Действительно, видно, что арабы этого пункта очень хорошо знали, что для того чтобы заставить прибыть караваны к тому месту, было необходимо преодолевать пустыню в продолжение многих дней, и что даже предприняв это путешествие, они могли столкнуться с трудностями, пытаясь убедить других изменить маршруты, которым следовали с давних времен, для того чтобы прибыть торговать в пункт, для них не известный, предпочтя его надежным торговым центрам древней караванной торговли.

(обратно)

448

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Низина (terra baixa), указанная на старинных картах к северу от Золотой реки.

(обратно)

449

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы видели ранее, как Гомиш Пириш, прибыв на Золотую реку, бросил якорь в устье реки и затем проследовал вверх по той же реке вплоть до расположенной в ее конце гавани, названной нашими моряками гаванью Котла, где он задержался на двадцать один день с целью установить торговые отношения с арабами внутренней области Африки. Но, поскольку эти переговоры оказались безрезультатными в силу указанных автором причин, он поднял паруса и удалился оттуда на четыре лиги к другому берегу реки и распознал остров, расположенный в той же самой реке (ilot de roches tres eleve на картах адмирала Руссена); и после того, как они проделали в целом одиннадцать лиг, то встретились с арабами, которые укрылись «среди весьма великих скал, что там были». Эти скалы — семь гор, которые наши моряки того времени отметили на картах и которые указаны уже в Mappa mundi Фра Мауро 1460 года, будучи скопированы с упомянутых португальских навигационных карт; также «Высокие горы» глобуса Мартина Богемского из Нюрнберга.

(обратно)

450

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Месса, город, расположенный в области Сус, в Марокканской империи. Лев Африканский, кн. II, говорит, что он был возведен древними африканцами.

(обратно)

451

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж показывает, что даже в то время торговля неграми из Гвинеи осуществлялась также через порты по эту сторону мыса Нан. Таким образом, инфант, еще до того как пытался провести эти переговоры, знал, что там находился один из портов, через которые велась торговля между Марокко и негритянскими государствами, каковым с 1810 года является небольшое королевство независимых мавров, основанное Хешамом на юге Марокко, — для торговли между этим королевством [Марокко] и Тамбукту.

(обратно)

452

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта деталь показывают большое влияние, которое Жуан Фернандиш имел на мавров — несомненно, благодаря тому, что говорил по-арабски и путешествовал с ними. М. Eyries, в биографической статье, которую он написал об этом бесстрашном путешественнике («Biographie universelle») с основанием говорит, что он был первым европейцем, который проник во внутреннюю Африку, и что подробности представленного им отчета показывают большую аналогию с подробностями из отчета Mungo-Park.

(обратно)

453

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Галвеу, следует читать Голуэй — город, расположенный в заливе того же названия.

(обратно)

454

Прим. виконта ди Сантарена (1841). В этих трех королевствах тогда царствовал король Христофор, внук императора Роберта и племянник Эрика XII который отрекся от престола в 1441 году. Король, о котором говорит автор, умер 6 января 1448 года, и три короны разделились.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Они были объединены в 1397 году Кальмарской унией.

(обратно)

455

Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). Возможно что современное написание было бы «Бор» («Bor»); сохранено, однако, оригинальное написание, учитывая, что произношение может содержать вокальное разделение «о».

(обратно)

456

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта деталь, которую мы, впрочем, не находим в гл. XV 1-й Декады Барруша, кн. I, где он рассказывает об этой экспедиции, имеет важнейшее значение, поскольку объясняет происшествие, о котором упоминается в письме Антониотто Узуса ди Маре, т. е. Антонио да Ноле, датированном 12 декабря 1455 года и найденном в архивах Генуи в 1802 году Грабергом («Annali di geografia e di statistica», том II, стр. 285), в котором этот путешественник говорит, что встретил в тех краях человека из своей собственной страны, которого он счел членом экспедиции Вивальди, имевшей место за 170 лет до этого, и о которой, согласно итальянским авторам, после ее отбытия не было никаких известий.

Поскольку, однако, является неприемлемым, чтобы потомок людей из экспедиции генуэзских галер Тедизио Дориа и Вивальди сохранил свой белый цвет, если его предок остался среди негров, а также не мог знать язык, то Антониотто, или Антонио да Ноле, не мог видеть в тех краях никакого другого белого человека, кроме как одного из моряков португальской каравеллы Фернанду Афонсу и Валларти, о которой Азурара говорит в тексте; тем более, что ни различные португальские капитаны, ни Кадамосто не нашли в какой-либо части африканского побережья за Божадором следов или преданий о том, что в те края отправлялись какие-нибудь другие европейцы ранее совершенного португальцами открытия.

Об экспедиции Вивальди не было никаких известий после ее отбытия в XIII-м столетии. Во времена Антониотто существовали лишь предания о том, что упомянутая экспедиция отправилась с намерением пройти через Гибралтарский пролив и совершить непривычное путешествие на Запад. Антониотто был человеком с хорошим образованием, и мы видим, что он знал авторов, рассказывавших об этом событии; но пропитавшись этими преданиями и получив известие о существовании христианина, оставшегося в этих краях, он счел без особого на то основания и наверняка не зная об упомянутом Азурарой факте, имевшем место несколькими годами ранее, что этот человек, вероятно, мог быть потомком членов экспедиции Вивальди («Ex illis galeis credo Vivald? qui se amiserit sunt anni 170».

Этот важный пассаж из хроники Азурары при сопоставлении с письмом Антониотто Узуса ди Маре и обоих — с отчетом о втором путешествии Кадамосто не оставляет и тени сомнения в том, что упоминаемый Антониотто человек был одним из трех, принадлежавших к каравелле Фернанду Афонсу и Валларти, оставшимся там в 1447 году, то есть, за 8 лет до того, как Антониотто посетил те же края, и что он не был потомком людей с каравеллы Вивальди, судьба которых к тому моменту оставалась неизвестной около двух столетий. Этот пассаж служит также для опровержения догадок издателя упомянутого письма, и индукций Бальделли в его «Millone», том I, стр. 153, и след. относительно Медицейского Портулана и двух карт Африки из этого Портулана, которые мы анализируем в нашей «Мемории о приоритете открытия португальцами западного побережья Африки за мысом Божадор», к которой мы отсылаем читателя; там мы показываем, что эти карты, далекие от опровержения нашего приоритета, скорее подтверждают его.

(обратно)

457

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мыс Кефалей или бухта Кефалей (Angra dos Ruivos) со старинных карт (см. прим. 102 к гл. IX). О большом изобилии рыбы в этих краях см. любопытное и ученое произведение M. Berthlot, озаглавленное «De la Peche sur la cote occidentale d'Afrique». Paris, 1840.

(обратно)

458

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Некоторые современные авторы, основываясь на отчетах Кадамосто, пытались доказать, что именно португальцы первыми среди современных наций ввели работорговлю с начала совершенного ими открытия побережья Африки. В пределах этого примечания невозможно показать, насколько ошибочными являются такие утверждения; но мы, все же, скажем, что знаменитый Лас Касас в своей «Истории Индий», рук., в гл. 19 говорит, что Жан де Бетанкур привез много пленников с Канарских островов, которых он продал в Испании, Португалии и Франции.

(обратно)

459

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш не смог восполнить отсутствие продолжения текста Азурары (см. Декада I, кн. I, гл. 1, фол. 32). Этот великий историк признается, что все связанное с продолжением этих открытий взято из неких воспоминаний, которые он нашел в Томбу и в казначейских книгах короля Аффонсу V. Чтобы показать, насколько прискорбно то, что Азурара не довел до конца эту хронику, по крайней мере, до времени смерти инфанта и, соответственно, открытий, совершенных после этого, 1448-го года до 1460-го, достаточно сказать, что с этого года и далее все — путаница в датах и событиях, связанных с этим продолжением, как у Барруша, так и у Гоиша в «Хронике принца Дона Жуана», в главе 8, которую он посвящает этим открытиям.

Барруш ограничивается цитированием, в 1449 году, разрешения, данного королем инфанту Д. Энрики для того, чтобы приказать заселить 7 островов Азорской группы. От этого года он делает скачок к 1457 году, в котором говорит лишь о даровании, сделанном королем инфанту Д. Фернанду; и только в 1460 году упоминает, что в это время Антонио да Нолле (или Антониотто, о котором мы уже говорили), урожденный генуэзец и благородный человек, «который вследствие некоторых недовольств на родине прибыл в сие королевство» («que por alguns desgostos da patria viera a este reino») в обществе Варфоломея да Нолле, своего брата, и Рафаэля да Нолле, своего племянника, вместе с ними получил разрешение от инфанта, чтобы отправиться для открытия островов Зеленого мыса; при этом в это же время по приказанию самого инфанта на то же самое открытие отправились некие слуги инфанта Д. Фернанду.

Таким образом, [Барруш] оставляет нас в неведении относительно поступательного прогресса наших открытий на побережье Африки с 1448 года, на котором Азурара закончил эту хронику, до 1460 года, в котором умер инфант. Дамиан ди Гоиш, который пытался пересказать более точно и обстоятельно эти события, оставляет нас в той же путанице в гл. 8 «Хроники принца Дона Жуана», где говорит об открытиях инфанта Д. Энрики и, кроме того, совершает большую ошибку относительно части побережья, открытой к 1458 году (см. гл. 16, стр. 39 и 40 цитируемого труда), — ошибку, опровергаемую тем, что говорится в этой хронике Азурары в гл. 78.

Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Сантарен ошибается, полагая (см. прим. 9 к гл. XCIV), что «Антонио да Ноле» и Антониотто Узо ди Маре являлись одним человеком.

(обратно)

460

Прим. виконта ди Сантарена (1841). Альберт Великий, епископ Ратисбоны, один из наиболее ученых людей Средневековья. Его работы были изданы в Лионе в двадцати одном томе фолио. О его биографах и сочинениях см. превосходную статью «Albert le Grand» в томе XIX «Histoire litteraire de la France», стр. 362 и след

(обратно)

Оглавление

  • ПРЕДИСЛОВИЕ[1]
  • ВВОДНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ[73]
  •   Гомиш Ианиш ди Зурара (1420–1474) I
  •   II.
  •   III Хроника открытия и завоевания Гвинеи
  •   IV Рукописи
  •   Использованная методология
  • ПИСЬМО, КОТОРОЕ ГОМИШ ИАНИШ ДИ АЗУРАРА, КОМЕНДАДОР[88] ОРДЕНА ХРИСТА, НАПИСАЛ ГОСПОДИНУ КОРОЛЮ, КОГДА ПОСЛАЛ ЕМУ ЭТУ КНИГУ
  • ХРОНИКА ДОСТОСЛАВНЫХ СОБЫТИЙ, КОИ ПРОИЗОШЛИ ПРИ ЗАВОЕВАНИИ ГВИНЕИ ПО ПРИКАЗУ ИНФАНТА ДОНА ЭНРИКИ
  •   ГЛАВА I Коя есть пролог, где автор показывает, каково будет его намерение в сем труде
  •   ГЛАВА II. Посвящение автора
  •   ГЛАВА III. В коей рассказывается о роде, из коего происходит инфант дон Энрики.
  •   ГЛАВА IV. Коя говорит об обычаях инфанта дона Энрики.
  •   ГЛАВА V. В коей кратко излагаются достославные дела, что инфант дон Энрики свершил во имя служения Богу и славы королевства.
  •   ГЛАВА VI. В коей автор, упорядочивший сию историю, говорит кое-что о своем намерении относительно добродетелей инфанта дона Энрики.
  •   ГЛАВА VII. В коей показываются пять причин, подвигнувших сеньора инфанта повелеть отыскать земли Гвинейские.
  •   ГЛАВА VIII. По каковой причине корабли не отваживались проходить за мыс Божадор.
  •   ГЛАВА IX. Как Жил Ианиш, уроженец Лагуша, стал первым, кто преодолел мыс Божадор, и как он снова туда вернулся, а вместе с ним Афонсу Гонсалвиш Балдая.
  •   ГЛАВА X. Как Афонсу Гонсалвиш Балдая прибыл на Золотую реку.
  •   ГЛАВА XI. О делах, что были свершены в последующие годы.
  •   ГЛАВА XII. Как Антан Гонсалвиш доставил первых пленников.
  •   ГЛАВА XIII. Как Нуну Триштан прибыл туда, где был Антан Гонсалвиш, и как он сделал его кавалейру.
  •   ГЛАВА XIV. Как Антан Гонсалвиш и затем Нуну Триштан явились пред инфантом со своею добычей.
  •   ГЛАВА XV. О том, как инфант дон Энрики направил свое посольство к святому отцу, и об ответе, что воспоследовал.
  •   ГЛАВА XVI. Как Антан Гонсалвиш отправился совершать первый выкуп.
  •   ГЛАВА XVII. О том, как Нуну Триштан отправился на остров Жети, и о маврах, коих он захватил.
  •   ГЛАВА XVIII. Как Лансароти испросил у инфанта дозволения плыть со своими кораблями в Гвинею.
  •   ГЛАВА XIX. О том, кто были капитаны других каравелл, и о первой добыче, ими захваченной.
  •   ГЛАВА XX. О том, как они направились на остров Тижер, и о маврах, коих они захватили.
  •   ГЛАВА XXI. О том, как Лансароти и прочие возвратились в лодках на Тидер, и о маврах, что они взяли.
  •   ГЛАВА XXII. О суждениях, что излагал Жил Ианиш, о том, как они отправились на Тидер, и о маврах, что они взяли.
  •   ГЛАВА XXIII. О том, как они отправились на Белый мыс, и о делах, что там свершили.
  •   ГЛАВА XXIV. О том, как каравеллы возвратились в Лагуш, и о суждениях, что Лансароти изложил инфанту.
  •   ГЛАВА XXV. В коей автор немного рассуждает здесь о милосердии, что испытывает к сим людям, и о том, как был произведен дележ.
  •   ГЛАВА XXVI. Как инфант дон Энрики сделал Лансароти кавалейру.
  •   ГЛАВА XXVII. Как инфант послал Гонсалу ди Синтру в Гвинею и каким образом тот погиб.
  •   ГЛАВА XXVIII. О суждениях, кои автор приводит как предостережение в связи со смертью Гонсалу ди Синтры.
  •   ГЛАВА XXIX. Как Антан Гонсалвиш, Гомиш Пириш и Диегу Афонсу отправились на Золотую реку.
  •   ГЛАВА XXX. О том, как Нуну Триштан отправился в Тиру, и о маврах, что он там взял.
  •   ГЛАВА XXXI. О том, как Диниш Диаш[256] отправился в землю негров, и о пленниках, что он привез.
  •   ГЛАВА XXXII. Как Антан Гонсалвиш, Гарсия Омен и Диегу Афонсу отправились на Белый мыс.
  •   ГЛАВА XXXIII. О том, как они отправились на остров Эржин, и о маврах, что они на нем захватили.
  •   ГЛАВА XXXIV. Как Жуан Фернандиш прибыл к каравеллам.
  •   ГЛАВА XXXV. Как Антан Гонсалвиш отправился совершать выкуп.
  •   ГЛАВА XXXVI. Как они взяли мавров на Белом мысе.
  •   ГЛАВА XXXVII. Как каравелла Гонсалу Пашеку и две других каравеллы отправились на остров Эржин.
  •   ГЛАВА XXXVIII. Как Мафалду взял сорок шесть мавров.
  •   ГЛАВА XXXIX. О том, как они высадились снова, и о делах, что свершили.
  •   ГЛАВА XL. Как Алвару Вашкиш взял семерых мавров.
  •   ГЛАВА XLI. Как они взяли десять мавров.
  •   ГЛАВА XLII. Как Алвару Вашкиш захватил тридцать пять мавров.
  •   ГЛАВА XLIII. О том, как они вернулись на берег, и о мавре, коего они захватили.
  •   ГЛАВА XLIV. Как они отправились в землю негров.
  •   ГЛАВА XLV. Как они силою высадились на землю.
  •   ГЛАВА XLVI. О сражении, что у них было, и о маврах, коих они захватили.
  •   ГЛАВА XLVII. Как они нашли черепах на острове.
  •   ГЛАВА XLVIII. О том, как они снова вернулись на остров, и о христианах, что погибли.
  •   ГЛАВА XLIX. Как Лансароти и другие [люди] из Лагуша просили у инфанта разрешения отправиться в Гвинею.
  •   ГЛАВА L. О том, как инфант ответил [людям] из Лагуша, и об армаде, что была снаряжена против оного острова.
  •   ГЛАВА LI. О том, как каравеллы отбыли из Лагуша, и что за капитаны были на них.
  •   ГЛАВА LII. О том, как каравеллы дожидались на Белом мысе, и как Лоренсу Диаш встретил каравеллы из Лиссабона.
  •   ГЛАВА LIII. Как Лансароти держал свой совет на Белом мысе.
  •   ГЛАВА LIV. О том, как они встретили другие каравеллы на острове Цапель, и о совете, что они держали.
  •   ГЛАВА LV. Как те люди высадились на острове Тидер.
  •   ГЛАВА LVI. О том, как они снова вернулись на Тидер, и о маврах, что они захватили.
  •   ГЛАВА LVII. Как они отправились в Тиру.
  •   ГЛАВА LVIII. О словах, что сказал Лансароти.
  •   ГЛАВА LIX. О словах, что сказал Гомиш Пириш, и о том, как они отправились в землю Гвинейскую.
  •   ГЛАВА LX. О том, как эти каравеллы достигли реки Нил, и о гвинейцах, что они взяли.
  •   ГЛАВА LXI. В коей автор говорит о некоторых вещах, касающихся реки Нил.
  •   ГЛАВА LXII. О мощи Нила, согласно астрономам, и о его росте.
  •   ГЛАВА LXIII. О том, как каравеллы отбыли с реки, и о путешествии, ими проделанном.
  •   ГЛАВА LXIV. Как Лансароти и Алвару ди Фрейташ захватили двенадцать мавров.
  •   ГЛАВА LXV. Как Лансароти, Алвару ди Фрейташ и Висенти Диаш взяли пятьдесят семь мавров.
  •   ГЛАВА LXVI. Как собрались в компанию Родригианиш и Диниш Диаш.
  •   ГЛАВА LXVII. О том, как пять каравелл возвратились в королевство, и о том, что они прежде содеяли.
  •   ГЛАВА LXVIII. О том, как каравеллы Алвару Гонсалвиша ди Атаиди и Пикансу и другая каравелла Тавиры составили флотилию, и о канарцах, что они захватили.
  •   ГЛАВА LXIX. Как они взяли некоторых канарцев вопреки поруке.
  •   ГЛАВА LXX. Как Триштан с Острова отправился к Белому мысу.
  •   ГЛАВА LXXI. Как люди Паленсу взяли шесть мавров.
  •   ГЛАВА LXXII. О вещах, что случились с Родригианишем ди Травасушем и Динишем Диашем.
  •   ГЛАВА LXXIII. Как раскрылись [люди] из второй засады и как мавры были побеждены.
  •   ГЛАВА LXXIV. О том, как Родригианиш и Диниш Диаш возвратились в королевство, и о том, что случилось с ними в пути.
  •   ГЛАВА LXXV. Как каравелла Жуана Гонсалвиша Зарку прибыла в землю негров.
  •   ГЛАВА LXXVI. В коей автор начинает речь об образе сей земли.
  •   ГЛАВА LXXVII. О вещах, что случились с Жуаном Фернандишем.
  •   ГЛАВА LXXVIII. О лигах, что сии каравеллы инфанта преодолели за мысом, и об иных разнообразных вещах.
  •   ГЛАВА LXXIX. Коя говорит об острове Канария и об образе жизни на нем.
  •   ГЛАВА LXXX. Коя говорит об острове Гомейра.
  •   ГЛАВА LXXXI. Об Адском острове или Танарифи.
  •   ГЛАВА LXXXII. Об острове Палма.
  •   ГЛАВА LXXXIII. Как был заселен остров Мадейра, а также прочие острова, что есть в том краю.
  •   ГЛАВА LXXXIV. Как инфант дон Энрики испросил у короля права на Канарию.
  •   ГЛАВА LXXXV. О том, как возвратилась каравелла Алвару Дорнелаша, и о канарцах, что он взял.
  •   ГЛАВА LXXXVI. О том, как умер Нуну Триштан в земле Гвинейской, и о тех, кто умер вместе с ним.
  •   ГЛАВА LXXXVII. О том, как Алвару Фернандиш снова вернулся в землю негров, и о делах, что он там свершил.
  •   ГЛАВА LXXXVIII. О том, как девять каравелл отбыли из Лагуша, и о маврах, что они захватили.
  •   ГЛАВА LXXXIX. О том, как Гомиш Пириш отправился на Золотую реку, и о маврах, что он взял.
  •   ГЛАВА XCI. О том, что случилось с Жуаном Фернандишем, когда он вел мавров.
  •   ГЛАВА XCII. Как Гомиш Пириш и прочие, бывшие с ним, захватили других мавров.
  •   ГЛАВА XCIII. О каравелле, что отправилась в Месу, и о маврах, коих она привезла.
  •   ГЛАВА XCIV. О том, как Валларти отправился в землю Гвинейскую, и каким образом прошло его пребывание.
  •   ГЛАВА XCV. Как Антан Гонсалвиш отправился принимать остров Лансароти от имени инфанта.
  •   ГЛАВА XCVI. В коей автор объявляет о том, сколько душ было привезено в сие королевство с начала сего завоевания.
  •   ГЛАВА XCVII. В коей автор приводит последнее заключение своего труда.
  • КАРТА
  • *** Примечания ***
    • Скачано с КулЛиб, CoolLib.net