Первопоселенцы суши

… Вход в пещеру был заткан паутиной, и, когда Брюс выходил, липкие нити повисли у него на лице и кольчуге. Он провел ладонью по щекам и взглянул на то, что осталось от лагеря его армии: слабо тлевшие в тумане костры — слишком мало костров; безмолвные солдаты — слишком мало солдат; понурые лошади — слишком мало лошадей. Он вернулся в пещеру. Когда входил, лицо опять опутали нити паутины. — Проклятая тварь, — проворчал он, выискивая глазами паука. Брюс бросился на солому и долго лежал, обхватив голову руками. Никто не шел к нему. Сейчас гаснут костры, и те, кто сеял ужас, тихо, как воры, уходят по горным тропам. Он сел, но прежде, чем убедился, что огней стало меньше, увидел: вход в пещеру сверху вновь заткан паутиной. — Паук хочет меня похоронить в этой грязной яме! — Брюс схватил меч, металл рассек воздух, и паутина исчезла. Сколько он просидел в оцепенении? Паутина вновь золотилась над входом от мерцания только трех костров. Он осторожно снял ее рукой и сказал, обращаясь к пауку: — Когда не останется ни одного костра, ты можешь хоть замуровать меня здесь, чтобы и памяти обо мне не осталось в Шотландии, отданной в рабство… И он лёг головой в глубь пещеры, чтобы не видеть, как будут гаснуть костры. Когда поднялся, костров тлело перед ним только два. А паутина вновь висела! — Ты упрям, — сказал Брюс, снимая ее. — Мои люди не так упрямы. Он сел и с интересом смотрел за работой паука и не заметил, когда погас ещё один костер. Теперь полноту тумана рассекала одна красная метка на сером теле мглы — дрожащая и неверная. — Видит бог, когда погаснет и этот, я не трону твоей паутины, — прошептал Брюс, вновь уничтожая сделанное пауком. Он не отрывал взгляда от огонька, а огонек мерцал. Новая паутина золотилась, костер горел. Он горел и в ночи казался ярким и сильным. — Постой, приятель, надо узнать, кто там остался… Брюс поправил меч и шагнул из пещеры. Услышав шаги, сидевшие вокруг костра поднялись, и он увидел озаренные лица. — Милорд, мы ждем приказаний, — сказал кто-то. Брюс молчал. Лица дрогнули в свете пламени, готовые потупиться, — лица верных людей, красные от огня. — Я семь раз сорвал паутину, и паук семь раз ткал ее. Все молчали. — Я семь раз… — снова начал Брюс, и голос его загремел, — я семь раз сорвал паутину, и паук семь раз ткал ее! Эхо подхватило его слова и пошло катать по ущельям и вершинам: «Семь раз… Семь раз…» — Мы поняли, сэр…