Читаем онлайн «Иисус говорит: Peace!» 2 cтраница

принесли пять бутылок портвейна. Коля нормально так выпил и упал на матрас, из которого торчали серые клоки ваты. Рядом упала стойкая поклонница группового творчества. Она рьяно дружила со всеми неформалами района. Пухлые губы, выдающиеся сиськи, короткие ноги. Коля, лишаясь девственности, смотрел на плакат Sex Pistols, висящий над лежанкой: Порочный Сид дергал басовую струну, ему все было фиолетово. Коле – тоже. Он жил новым ритмом. Стойкая поклонница была даже стойче Кибальчиша: не издавала ни звука и не двигалась.

– Эй, ты чего? Ты живая?

– Меня тошнит, – призналась поклонница, а затем ее вырвало на Колину подушку.

В общем, побег не удался. Уже дома Коля заподозрил неладное.

Козлинобородый доктор обозвал неладное стыдным словом: гонорея. Можно себе представить, как отреагировала на эту новость мама. И папино небритое лицо впервые за несколько лет исказилось гримасой, смутно напоминающей удивление. Вылечиться от инфекции было не так-то просто. Она превратила балагуристого Колю в немногословного, замкнуто-недоверчивого Курта. Группа стремительно распалась.

Мама пугала тем, что он, вероятно, не сможет теперь иметь детей.

– Я не собираюсь производить детей в этот мир, – отвечал Курт.

После барабанов взялся за бас. Вторая созданная им группа называлась Сумерки постмодернизма. Главный пункт устава сумеречных постмодернистов гласил: напиваться перед каждым выступлением до максимально невменяемого состояния. Группа пользовалась скандальным успехом, но просуществовала недолго. Развалилась на сцене Дома молодежи посреди очередного сейшена. В прямом смысле. Гитарист Вова запутался в проводах, упал и получил сотрясение мозга, баяниста-вокалиста по прозвищу Плешь баян перевесил в сторону нахлынувших фанатов, а горе-ударник наблевал в бочку и уснул. Курт, пришедший на концерт босиком по снегу (в ситцевом платье бабушки), обвел мутным взглядом помещение, микрофон прыгнул ко рту, он сказал:

– Да здравствуют новые дикие! – И самодельный бас ударился об угол казенного комбика марки «Тесла»…

К восемнадцати годам Курт малость унялся. Вынул кольца-серьги из ушей, поступил на психологический факультет и переключился на акустику. Всерьез занялся английским, стал писать тексты песен на этом языке. Ирландия завладела его сердцем. Бывшие кореша, как один, упрекали в предательстве идеалов панк-рока.

– У гнили не бывает идеалов, – отвечал Курт. – Или это не гниль.

Еще Курт завел прибалтийского друга по переписке.

Важнее буковок была суть: состоятельный друг обещал пропитывать бумагу убойной кислотой. Курт жевал письма и кайфовал. На книжной полке в тот период громоздилось собрание сочинений Кастанеды.

На подоконнике росли кактусы. В подвале бабушкиного частного дома – грибы.

Когда сознание расширилось до невообразимости, Курт поехал в Ригу.

Друг осюрпризил: сменил пол. И они переспали. Единение душ было глубоким, но кратковременным. Закурив после секса, Курт спросил:

– А где достать этой кислоты?

– Ты реально повелся! – сказал друг. – Ты ел мои письма?!

– Ну, да. Так где достать?

– В любом пищевом отделе. Это была лимонная кислота.

Прибыв обратно, Курт забрал документы. С последнего курса.

Он больше не мог учиться на специалиста, который говорит людям, как надо жить.

На официальную работу устраиваться не торопился.

Все чаще его можно было встретить в пабе «Зеленые рукава», где играл за пиво ирландский фольклор. Черные, зачесанные назад волосы, нереальная худоба и бледность, длинные тонкие пальцы перебирают гитарные струны (Курт утверждал, что у него генетическое заболевание типа синдрома Марфана).

…Этим летом Курт, которому стукнуло двадцать пять, собирался эмигрировать в Америку. Откладывал монетки на переезд.

– Зачем? – спросил я.

– Тут моя музыка никому не нужна.

– А там?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Но попробовать стоит.

– Уверен?

Он кивнул.

– И знаешь, – добавил он, – я был несправедлив к Бетховену.

3

Людвиг Иванович умер от цирроза печени и примочек домашнего врача Андреаса Вавруха. В начале девятнадцатого века лекари были аховые, пользовали свинцом вместо антибиотиков. Не повезло гению. Как обычно.

Я теперь почти не читал беллетристики. Если ты врешь, то ври правдоподобно. Современные авторы, за однопроцентным исключением, разучились это делать. Еще и пишут на редкость паршиво. Большинство классиков – многословные и скучные. Выкапывать среди них тот же процент нет ни малейшего желания. А Чехова и Булгакова перелопатил давным-давно. Так что я нынче предпочитал биографии гениев (конечно, без приставки авто-). Жизни замечательных людей отлично годятся и во время болезни. Литературные недостатки сглаживаются за счет красоты выбранной фигуры.

И еще приятно по ходу чтения подмечать общие с великим парнем черты.

Например, я заметил, что у нас с молодым Эйнштейном много общего: нелюбовь к школам,