8/28/91 11:28 PM
Капитан пошел завтракать, а матросы захватили корабль.
День на скачках начинается с заключения пари. Здесь становится скучно, даже если выигрываешь. Минуты ожидания между забегами, превращают жизнь в пустоту. Проходящие люди выглядят серыми. И я с ними. Но куда же я еще могу пойти? В Музей Искусств? Или сидеть весь день дома и изображать писателя? Я мог бы носить маленький галстук. Вспоминаю одного мужика, вечно нажратого: с болтающимися пуговицами на рубашке, блевотиной на штанине, с растрепанными волосами, развязанными шнурками — но у него был длинный, безупречно чистый галстук. Это должно было значить, что он поэт. Его произведения? Забудьте…
Вошел, искупался в пруду, направился на пляж. Моя душа в опасности. Всегда была.
Приближалась отличная темная ночь, мы сидели на кушетке с Линдой, когда раздался стук в дверь. Линда открыла.
«Подойди сюда Хэнк».
Я подошел к двери, разутый, в халате. Молодой блондин, молодая полная девица и еще одна, средняя.
— Они хотят твой автограф.
— Я не встречаюсь с людьми, — сказал я им.
— Мы хотим только автограф, — сказал блондин, — и обещаем больше не появляться.
Потом он начал смеяться, схватившись за голову. Девицы молча наблюдали.
— Но у вас же нет ручки или даже куска бумаги.
— О, — сказал блондин, убирая руки с головы, — мы вернемся с книгой! Может, в более подходящее время…
Халат. Босые ноги. Ребята подумали, что я слишком эксцентричен. Возможно.
— Не приходите утром, — сказал я им. И захлопнул дверь.
Теперь я здесь, пишу про них. С такими надо быть покруче, иначе достанут. У меня уже были проблемы с подобными посетителями. Многие думают, что когда-нибудь ты пригласишь их зайти, и будешь пить с ними всю ночь. Я предпочитаю пить в одиночестве. Писатель ничего не должен читателю, кроме напечатанных страниц. И что хуже, большинство приходящих, вовсе не читатели. Так, слышали краем уха. Читатель и лучший человек на земле — тот, кто вознаграждает меня своим отсутствием.
8/29/91 10:55 PM
Моя чертова жизнь привязана к скачкам. Каждый день. Сегодня здесь не оживленно. Кроме как на скачках, я нигде больше не общаюсь с людьми. Но разве только со служащими. Похоже я болен. Сароян просрал свою жизнь на скачках, Фанте в покер, Достоевский в рулетку. Никогда не задумываешься о деньгах до тех пор, пока они не кончатся. У меня был приятель — игрок, который говорил: «Меня не волнует, выиграю я или проиграю. Главное — игра». Я испытываю большее уважение к деньгам. У меня всегда их было мало. Я знаю, что такое скамейка в парке, и что такое приход домовладельца. С деньгами неправильны две вещи: либо их слишком много, либо их слишком мало.
Я полагаю, что всегда существуют вещи, которыми мы себя мучаем. На скачках видишь переживания других людей, как они смиряются с неудачей. Скачки — это мир на самом краю. Жизнь между смертью и проигрышем. Никто не выигрывает окончательно. Мы просто оттягиваем приговор. Еще на несколько мгновений. (Дерьмо, кончик моей сигареты обжег палец, пока я предавался этим размышлениям. Я очнулся, выйдя из философского состояния.) Черт побери, нам нужен юмор, нам нужен смех! Я раньше больше смеялся, да и вообще делал больше вещей, исключая писательство. Теперь я пишу, пишу и пишу, с годами все больше, танцуя со смертью. Хорошее представление. По-моему, материал не плох. Однажды они скажут: «Буковски мертв». И тогда меня по-настоящему признают и повесят на вонючем фонарном столбе. Ну и что? Бессмертие — глупое изобретение живущих. Вы видите, что вытворяют скачки? Они рождают эти строчки, блестящие и удачные. Последняя синяя птица поет. Все, что бы я ни сказал, звучит прекрасно. Потому что я играю. Слишком многие осторожничают. Они учатся, они учат и они проигрывают. Условности лишают их огня.
Я отлично себя чувствую, здесь на втором этаже со своим «макинтошем». А по радио звучит Малер, он скользит с такой легкостью, ну вы знаете, иногда нужно обязательно послушать. Я получаю колоссальный заряд энергии. Спасибо, Малер, я слишком много брал у тебя, мне никогда не вернуть.
Я много курю, много пью, но я не могу много писать, строки сами плывут, я прошу еще, они прибывают и смешиваются с Малером. Иногда я специально останавливаюсь. Я говорю: «подожди, ложись спать или посмотри на своих 9–х кошек или посиди с женой на кушетке».
Так что я или на скачках или за «макинтошем». А потом я нажимаю на тормоз и паркуюсь, черт побери. Некоторые люди пишут, что мои книги помогли им выжить. И мне тоже. Книги, розы и 9 кошек.
Здесь есть маленький балкончик, дверь открыта, мне видны огни машин на автостраде, ведущей к Южной Гавани. Никогда не останавливаются. Вереница огней. Все эти люди. О чем они думают? Мы все умрем, вот это цирк. Казалось бы, мы должны возлюбить друг друга, но нет. Мы запуганы обыденными вещами, мы проглочены Ничем. Продолжай, Малер. Ты сделал эту ночь чудесной. Не останавливайся, сукин сын. Не
