РуЛиб - онлайн библиотека > Михалкова Елена > Детектив > Котов обижать не рекомендуется > страница 2
Читаем онлайн «Котов обижать не рекомендуется» 2 cтраница
- 1234 . . . последняя (13) »
фотографии.
– Газеты-газеты-газеты, – бормотала Света, бегая по комнатам и пытаясь отыскать хоть одно печатное издание. Но – увы – газет в ее доме не водилось.
Она заглянула в кухню. Котенок вынюхивал что-то в углу за холодильником.
– Нет-нет-нет! Туалет не там!
Подхватила котенка под живот и сунула в кювету.
– Все свои дела будешь делать здесь. Ясно?
Света была очень убедительна. Человек, который месяц назад закончил ремонт кухни, не может не быть убедительным.
– Ты должен меня слушаться. Я здесь хозяйка!
С грацией лошади, берущей первый приз на скачках, котенок перемахнул через бортик. Вскинул хвост и не спеша направился в облюбованный угол.
– Не сметь! – взвыла Света и попыталась сцапать кота.
Рука ее схватила воздух. Полосатый просочился в щель и растворился в темноте.
– А ну выходи! – грозно сказала Света, прильнув щекой к холодному белому боку холодильника.
В глубине у стены что-то прошуршало.
– Выходи, тебе говорят! Сейчас холодильник отодвину!
Если бы Света точно не знала, что коты не умеют смеяться, ей бы показалось, что из щели раздался смешок.
Она поднялась, отпихнула кювету и отправилась на поиски телефона. Пора подключать опцию «звонок другу».
Дроздов взял трубку сразу. – Леша, у меня котенок, – трагически сказала Света. – Поздравляю! – отозвался веселый голос. – Он наглый! Он везде ходит! – Поставь ему лоток. – Да не в этом смысле. Он все исследует! – А ты чего ожидала? – удивился Лешка. – Это животное, оно изучает границы своей территории. – Я ожидала благодарности за спасение его жалкой жизни, – огрызнулась Света. – И это не его территория, а моя! – Забудь слово «мое», если решила завести кота, – посоветовал Дрозд. – Я не решала! – Тогда откуда он у тебя? Света рассказала. – И теперь он сидит за холодильником и не желает выходить! – Спокойно, без пены! Выйдет. Дай ему время. Еду приготовила? – Да… – растерянно отозвалась Света. Лешкина манера перескакивать в разговоре с одной темы на другую всегда выбивала ее из колеи. – Какую? – М-м-м… Суп из грибов и овощной салат. А что? Лешка тяжело вздохнул в трубку. – Ко-ту! – раздельно сказал он. – Коту ты какую еду приготовила? Даже при твоем неумении обращаться с животными вряд ли ты станешь кормить своего подобранца овощным салатом. – Я умею! – возмутилась Света. – Однажды мне оставляли мопса! На целую неделю. – Мопс не в счет, – отрезал Дрозд. – У кого не было кота, тот ничего не знает о животных. Так что ты для него приготовила? – Кажется, в холодильнике было молоко… В трубке повисло тяжелое молчание. – Лешенька, – взмолилась Света, – я в самом деле не знаю, чем его кормить! Давай ты приедешь и все мне расскажешь. В трубке еще помолчали. – Пользуешься моей слабохарактерностью, – наконец констатировал Дрозд. – Добротой твоей безмерной, а не слабохарактерностью! – обрадованно сказала Света, поняв, что помощь придет. – И тем, что падок я на лесть, – с грустью добавил он. – Черт с тобой, сейчас приеду. И не вздумай поить его молоком! …Полчаса спустя в дверь позвонили. Как обычно, Дроздов едва не снес плечом вешалку, посоветовал Свете поставить ее в другое место и получил в ответ, что другого места в квартире нет, а он медведь неуклюжий. Это был ритуал. Их обычное приветствие, означавшее: «У меня все в порядке» – «И у меня все в порядке». Если бы Лешка не задел вешалку, Света решила бы, что случилось что-то серьезное. Из всех друзей Лешкой звала его она одна. Для прочих он был Дрозд. Во-первых, потому что Дроздов. Во-вторых, потому что поет.
Дрозд пел везде. Еще в школе на каждом уроке насвистывал под нос, отбивая пальцами ритм на парте. – Дроздов! – взывала химичка, стоя лицом к доске. – Опять художественный свист! Лешка смущенно умолкал. Но через пять минут задумывался, и тишину снова нарушали негромкие трели. Внешне Дроздов ни капли не походил на певчую птицу. Был он высоченный, долговязый, с лохматой шевелюрой, летом выгоравшей до пшеничных прядей, и синими глазами. За пару солнечных недель Лешка успевал загореть так, что глаза тоже казались выгоревшими до светло-голубого, речного цвета. И к тому же громкий, шумный и ужасно неуклюжий. Он хохотал так, что птицы в панике взлетали с деревьев, а прохожие вздрагивали и ускоряли шаг. Под ним рушились школьные стулья, а в его руках куртки сами расходились по швам. Он единственный из всей параллели ухитрился сломать физкультурного «козла», прыгая через него. И пока физкультурник ПалАлексеич обливался слезами над безвременно погибшим снарядом, Дрозд стоял рядом с сокрушенным видом и насвистывал что-то горестное. При том его любили и одноклассники, и учителя. Первые прощали ему дружбу с девчонкой, вторые – прогулы и мелкие школьные проказы. Преподавательница русского и литературы, прозванная Буратиной за выдающуюся носатость, даже взяла на себя благородную миссию очистить речь Дроздова от «нелитературных выражений».
Дроздов взял трубку сразу. – Леша, у меня котенок, – трагически сказала Света. – Поздравляю! – отозвался веселый голос. – Он наглый! Он везде ходит! – Поставь ему лоток. – Да не в этом смысле. Он все исследует! – А ты чего ожидала? – удивился Лешка. – Это животное, оно изучает границы своей территории. – Я ожидала благодарности за спасение его жалкой жизни, – огрызнулась Света. – И это не его территория, а моя! – Забудь слово «мое», если решила завести кота, – посоветовал Дрозд. – Я не решала! – Тогда откуда он у тебя? Света рассказала. – И теперь он сидит за холодильником и не желает выходить! – Спокойно, без пены! Выйдет. Дай ему время. Еду приготовила? – Да… – растерянно отозвалась Света. Лешкина манера перескакивать в разговоре с одной темы на другую всегда выбивала ее из колеи. – Какую? – М-м-м… Суп из грибов и овощной салат. А что? Лешка тяжело вздохнул в трубку. – Ко-ту! – раздельно сказал он. – Коту ты какую еду приготовила? Даже при твоем неумении обращаться с животными вряд ли ты станешь кормить своего подобранца овощным салатом. – Я умею! – возмутилась Света. – Однажды мне оставляли мопса! На целую неделю. – Мопс не в счет, – отрезал Дрозд. – У кого не было кота, тот ничего не знает о животных. Так что ты для него приготовила? – Кажется, в холодильнике было молоко… В трубке повисло тяжелое молчание. – Лешенька, – взмолилась Света, – я в самом деле не знаю, чем его кормить! Давай ты приедешь и все мне расскажешь. В трубке еще помолчали. – Пользуешься моей слабохарактерностью, – наконец констатировал Дрозд. – Добротой твоей безмерной, а не слабохарактерностью! – обрадованно сказала Света, поняв, что помощь придет. – И тем, что падок я на лесть, – с грустью добавил он. – Черт с тобой, сейчас приеду. И не вздумай поить его молоком! …Полчаса спустя в дверь позвонили. Как обычно, Дроздов едва не снес плечом вешалку, посоветовал Свете поставить ее в другое место и получил в ответ, что другого места в квартире нет, а он медведь неуклюжий. Это был ритуал. Их обычное приветствие, означавшее: «У меня все в порядке» – «И у меня все в порядке». Если бы Лешка не задел вешалку, Света решила бы, что случилось что-то серьезное. Из всех друзей Лешкой звала его она одна. Для прочих он был Дрозд. Во-первых, потому что Дроздов. Во-вторых, потому что поет.
Дрозд пел везде. Еще в школе на каждом уроке насвистывал под нос, отбивая пальцами ритм на парте. – Дроздов! – взывала химичка, стоя лицом к доске. – Опять художественный свист! Лешка смущенно умолкал. Но через пять минут задумывался, и тишину снова нарушали негромкие трели. Внешне Дроздов ни капли не походил на певчую птицу. Был он высоченный, долговязый, с лохматой шевелюрой, летом выгоравшей до пшеничных прядей, и синими глазами. За пару солнечных недель Лешка успевал загореть так, что глаза тоже казались выгоревшими до светло-голубого, речного цвета. И к тому же громкий, шумный и ужасно неуклюжий. Он хохотал так, что птицы в панике взлетали с деревьев, а прохожие вздрагивали и ускоряли шаг. Под ним рушились школьные стулья, а в его руках куртки сами расходились по швам. Он единственный из всей параллели ухитрился сломать физкультурного «козла», прыгая через него. И пока физкультурник ПалАлексеич обливался слезами над безвременно погибшим снарядом, Дрозд стоял рядом с сокрушенным видом и насвистывал что-то горестное. При том его любили и одноклассники, и учителя. Первые прощали ему дружбу с девчонкой, вторые – прогулы и мелкие школьные проказы. Преподавательница русского и литературы, прозванная Буратиной за выдающуюся носатость, даже взяла на себя благородную миссию очистить речь Дроздова от «нелитературных выражений».
- 1234 . . . последняя (13) »