Читаем онлайн «История моей смерти» 2 cтраница

веселой компании — скучной, а отца Бонавентуру я просто боялся. Представьте себе очень высокого, худого как жердь старца, у которого все длинное — нос, руки, ноги, лохматые брови; а взгляд такой, как будто он только и выискивает, за что бы на тебя наложить покаяние. Исповедаться нас отец приучил регулярно, и я хорошо знал, что любимая епитимья настоятеля — это недельный пост. Подрался с братом? Пост! Обпился вина? Пост! Целовался за конюшней с кухонной девушкой? У-ух, какой пост! Даже двухнедельный.

Та девушка, между прочим, сама все подстроила. Она меня и старше была лет на десять! «Ах, мастер Эрик, какой же вы славный… Да высокий, прямо настоящий молодой рыцарь… А вы дрались уже на турнире, мастер Эрик? Неужто вы, молодой сеньор, до сих пор целоваться не умеете?…» Ну и все такое. Я был не очень виноват. А Кэтти отец потом отослал обратно в деревню… Я скучал полгода. А потом, проезжая через деревню, разузнал, что она на мельнице живет, и зашел ее навестить. Она вышла навстречу, а из-за плеча молодой мельник выглядывает, а в доме ребенок кричит… Вот так получилось.

Отчаявшись пристрастить меня к монастырю, отец задумался об университете. Рейнарда он, напротив, хотел оставить при себе и самолично всему учить; брат чем дальше, тем лучше сражался, и в седле, и пешим, и оружием, и голыми руками. Он вообще все умел делать, Рей: доспехи приводил в порядок, и в лошадях понимал лучше моего, и с сэром Овейном беседовал о хозяйстве почти на равных. Сэр Овейн — это наш управляющий, такой низенький, почти квадратный рыцарь с пышными усами. Он всегда ходит очень медленно и степенно, никогда не повышает голоса и поглаживает усы, когда хочет кого-нибудь подавить своим величием. На слуг и мужиков это отлично действует. Мы с братом раньше тоже впечатлялись, но потом привыкли и перестали сэра Овейна бояться. Хотя он так и не заметил, что мы выросли, и до последнего времени продолжал нас звать по именам, безо всяких «сэров» и тем более «лордов» — хорошо хоть, за уши тянуть бросил.

Примерно в тот самый год, когда сэр Овейн бросил драть меня за уши и начал иногда приставлять к моему имени слово «мастер», отец отправил меня учиться в Город. Может, втайне он надеялся, что я там и останусь, найдя себе дело по вкусу — например, сам стану магистром? Или еще куда-нибудь подеваюсь с глаз подальше… По крайней мере, мне так казалось, когда барон Бодуин (это наш отец) ранним утром в конце лета рука об руку со мной съехал во главе маленького отряда по склону холма и направил коня к югу. Через Опасный Лес, а дальше — по земле отцовского друга, сэра Руперта Белой Башни, до Королевского Города — с неделю пути. Семнадцатилетний, я был худым и невысоким, умел недурно играть на лютне и писать стихи, и отец счел, что изучать Изящные Искусства мне подойдет куда более, чем феодом править. Я тосковал и с трудом сдерживал слезы, не желая оставлять дом, и учения тоже боялся: Университет представлялся мне чем-то вроде монастыря Святого Мартина, где отец Бонавентура велит учить наизусть отрывки из скучных книг, а того, кто не выучит, сечет розгами и заставляет поститься. Жаль мне было расставаться и с братом. Все же, хотя редко выдавалась неделя, в которую мы не дрались, и драка, из которой он не выходил победителем — Рейнард был самым моим близким человеком и единственным другом. Брат провожал меня до опушки леса, а далее отец велел ему возвращаться, и мы в последний раз обнялись, и я все-таки заплакал.

— Ну что ты, Эрик, — сказал Рей, чтобы меня подбодрить, — что ж тут реветь? В городе весело, турниры, пиры каждый день, королевский двор совсем рядом. И вообще школярская жизнь — самая веселая. Много б я дал, чтобы тоже стать школяром!

Конечно же, я брату не поверил. Мрачно смотрел я на него, такого крепкого и красивого, любимого отцом; много бы я дал, чтобы поменяться с ним местами! И дальше по дороге я еще долго не мог перестать плакать, и утешился только, когда отец сказал, что не навек же я уезжаю — летом школяры не учатся, и я смогу вернуться домой на долгие вакации. С тоской смотрел я на высокие деревья, на ежевичные кусты у дороги — и прощался с дорогими северными землями на целый год.

Однако брат мой неожиданно оказался прав. Почти сразу по приезде я влюбился в Город и в университетскую жизнь, которая превзошла все мои ожидания. Вместо монастырских буден меня ждала школярская свобода, без присмотра отца, но с денежным содержанием, которое исправно привозил мне слуга или сэр Овейн, по каким-нибудь важным делам приезжая в Город. Вместо деревянного дома да надоевшего леса за стенами — белые, и серые, и крашеные алым городские стены, ярмарки в мастеровой половине, праздники и турниры при королевском дворе, и кабачки, открытые ночь напролет. Вместо отца Бонавентуры с его любимым недельным постом меня учили мудрейшие мэтры; риторику и грамматику преподавал магистр Астролябий в квадратной шапочке с кистями, астрономию — магистр Сибелиус, маленький и горбатый, похожий на гнома в остроконечном звездчатом