Читаем онлайн «Искатель. 1965. Выпуск № 02» 2 cтраница

упала на землю. Ее подняли, напоили водой из фляги.

— С Кириллом что-нибудь? — спросил Иванов.

Она часто закивала.

— Пусть успокоится, — сказал Ложкин.

— Нет, нет, я ничего… Я сейчас…

— Успокойся, Ксюша, — Иванов протянул флягу, — попей еще.

— Нет, нет… спасибо… танкисты его…

Иванов схватился за голову.

— Предали Кирюху! Эх!..

— Нет, не предали! Как вы можете так!

Глянув в ее большие серые глаза, Иванов забормотал:

— Да не про тебя я, не про деда. Кто-нибудь…

— Никто не предавал! Нет у нас в деревне предателей! Слышите? Нет!

— Ну, ну… Прости, Ксюша. Как же тогда?

— Сам он! Может, ничего бы и не случилось, если бы оставался на сеновале. Сам оттуда спустился. Видать, не хотел, чтобы его нашли у нас. Хороший он человек! — Она опять так взглянула на Иванова, что тот опустил глаза. — Мы и не заметили, как он спустился. Дедушка ушел в кузню, а я обед готовила на летней кухне. Он пополз сначала через огород, потом через канаву и в крапиве спрятался. А тут как раз танк прикатил со станции, и не по дамбе, а с том стороны. Остальные застряли… Санька Бармин говорит, что мост возле Захаровки вместе с «тигром» провалился. Это же «тигры». Один возле нас остановился. Вылезли из него четыре фашиста — и к нам в дом. Стали повсюду шарить, даже в кастрюльки заглянули. Гогочут. С ними собака тупорылая. Страшная-престрашная. На меня как зарычит. Прогнали ее. Заметили лукошко с яйцами, аж заплясали. Один стал яичницу жарить. Другой водку принес — вот этакую бутыль. К нам на стол ставит, будто дома. Третий сел, как барин. А четвертого нет. Вышел. В погреб, думаю, полез. Вышла поглядеть, слышу, пес ихний в крапиве лает, хрипит аж. А к нему тот самый четвертый бежит и револьвер из кобуры тянет. Подбежал и давай что-то вопить по-своему, А из крапивы — бац, бац! Он и свалился. Те трое сначала не обратили внимания, потом один глянул, стал звать: «Ганс, Ганс!» А тот Ганс, оказывается, не убитый, а только раненый. Поднимается из канавы, за плечо держится. Остальные, как увидели его, пистолеты повыхватывали. Галдят. Потом стали окружать крапиву. Не стреляют, а в них из крапивы — бах, бах!..

— Из пистолета? — спросил Иванов.

— Наверное. Такое вот ружье дедушка спрятал. — Она показала на автомат Иванова.

— Это теперь не имеет уже значения, — сказал Ложкин.

— Он еще не погиб, — перебила Ксюша.

— Схватили?

— Да. Привели к нам во двор. Он упал и лежит. Весь как есть в крови, рука прокусанная. Два немца его привели, а третий раненую собаку принес и на мою кровать положил. Дядя Кирилл долго лежал, глаза закрытые. Потом открыл глаза, увидал меня… И улыбается… Смеется даже, будто ему нисколечки и не больно. Говорит: «Жалко, нечем их больше было… Ребятам передай — не сдался я. Собака… зараза… руку вот мне… Одной отстреливался, а вот обойму не смог заменить. Автомата не было…» Говорит, будто бредит, а сам в небо смотрит. Потом Санька Бармин прибежал, дерг меня за платье: дедушка, дескать, зовет. Побежала в кузницу. Ну и дед послал к вам. Велел передать: облаву ждите. Скорее уходить вам надо в лес за болотные выселки. Если долго в лесу пробудете и есть нечего станет, то на краю выселков дом есть с желтыми ставнями. Там тетя моя живет, Елена Ильинична. Она вас накормит и схоронит. Только скажите, что Василий Михайлович послал. Дедушка, значит. А сейчас, пожалуйста, уходите. Мне обратно бежать надо. Ну, до свидания!

— Погоди, Ксюша, — остановил ее Ложкин, — сколько танкистов у вас остановилось?

— Теперь три. Раненого увезли. Да еще один офицер и два солдата взад-вперед по деревне шастают, кур ловят, а третий наш дом караулит. Санька Бармин говорит, что еще человек триста в лес кинулись наших искать.

— Понятное дело, — сказал Иванов. — Ты, Ксюша, если еще нашего Кирилла не увели и можно будет ему шепнуть, скажи, что товарищи, стало быть, его помнят и не оставят в беде. Пусть только ведет себя тише, на пулю сам не лезет. Поняла?

— Все скажу! Вот увидите!

Ложкин покачал головой.

— Учти, это очень опасно. И я пока не вижу, чем мы ему сможем помочь. Если бы хоть узнать, когда его поведут и куда. Так ведь это невозможно. Спасибо тебе, милая! Деду передай, чтобы уходил на пасеку. И вытри глаза. На войне нельзя плакать.

— Я знаю… знаю… — Девочка не могла больше сдерживаться.

Стол в доме кузнеца был завален едой, заставлен бутылками. Танкисты и майор — командир пехотного батальона — праздновали свою первую победу. Пленного они посадили на стул у противоположной стены, возле кровати.

— А он недурно держится, этот коммунистик, черт меня подери! — сказал майор, отхлебнув из кружки. — Я думаю, он заслужил глоток рома перед заупокойной мессой.

Танкисты заржали. Сержант, водитель танка, встал из-за стола, пошатываясь, подошел к пленному и протянул стакан с ромом.

Свойский взял стакан здоровой левой рукой, усмехнулся.

— Что же, за вашу погибель, за нашу победу!

Выпив, он обвел глазами сидевших за столом и с силой ударил