Читаем онлайн «Ночь – мой дом» 3 cтраница
- 12345 . . . последняя (13) »
посмотрел на дверь в контору, посмотрел на замок, висящий на этой двери. Позволил Лумису проследить за его взглядом и посмотрел Лумису прямо в глаза. Глаза Лумиса стали пустыми. Тот ждал, что последует дальше.
Джо выдержал его взгляд и сказал:
— Пошли, парни. Мы всё.
Лумис медленно моргнул, и Джо решил, что это предложение мира — или возможности мира. И поспешил убраться оттуда подобру-поздорову.
Выйдя, они поехали по набережной. Небо было ярко-синее, с ярко-желтыми полосами. Чайки, галдя, взмывали вверх и падали вниз. Ковш судового крана мотнулся над дорогой на верфь и с визгом мотнулся обратно, когда Паоло переехал через его тень. Портовые грузчики, рабочие и водители стояли на причалах, куря на холоде, под ярким небом. Одна кучка рабочих швыряла камнями в чаек. Джо опустил окно, чтобы холодный ветер омыл лицо и глаза. Воздух пах солью, рыбой, бензином. Дион Бартоло глянул на него с переднего сиденья: — Ты что, спросил у этой цыпочки, как ее зовут? — Для поддержания беседы, — пояснил Джо. — Надевал ей наручники, а сам будто потанцевать ее приглашал? Клеился к ней? Джо на минутку высунул голову из открытого окна, поглубже втянул в себя грязный воздух. Паоло отъехал от пристани и погнал машину вверх, к Бродвею. Этот «нэш-родстер» легко делал тридцать миль в час. — Я ее раньше видел, — заявил Паоло. Джо втянул голову обратно: — Где? — Не знаю. Видел. Точно. — Машина запрыгала по Бродвею, и они запрыгали вместе с ней. — Может, тебе стоит написать ей стишки? — Написать ей стишки, черт дери, — повторил Джо. — Может, тебе стоит малость сбавить газ? А то можно подумать, будто мы что-то натворили. Дион повернулся к Джо, опустив руку на заднее сиденье: — А ведь он как-то написал стихи для девчонки. Я о братце. — Заливаешь? Паоло встретился с ним глазами в зеркале заднего вида и важно кивнул, подтверждая. — И что было дальше? — А ничего, — ответил Дион. — Она не умела читать. Они двинулись на юг, в сторону Дорчестера, и встали в пробке из-за лошади, которая пала возле площади Эндрю-Сквер. Машинам приходилось объезжать и лошадь, и перевернувшуюся тележку со льдом, которую она везла. Острые ледяные осколки блестели в трещинах брусчатки, словно металлическая стружка, и развозчик льда стоял возле трупа, пиная клячу под ребра. Джо все время думал о той девушке. Руки у нее были сухие и мягкие. Очень маленькие, розовые с лиловатыми венами на запястье. На наружной стороне правого уха — черноватая родинка, а вот на левом ухе такой нет. Братья Бартоло жили на Дорчестер-авеню, над мясником и сапожником. Мясник и сапожник были женаты на сестрах и ненавидели друг друга не намного меньше, чем собственных жен. Впрочем, это не мешало им устроить в общем подвале бар с нелегальной выпивкой. По ночам сюда являлись со всех остальных шестнадцати приходов Дорчестера и даже из дальних мест вроде Северного берега, чтобы отведать лучшее спиртное к югу от Монреаля и послушать, как негритянская певица Делайла Делют поет о разбитом сердце, в том заведении, которое местные жители прозвали «Шнурок», и это раздражало мясника настолько, что он в конце концов облысел. Братья Бартоло заходили в «Шнурок» почти каждый вечер: ничего такого, но только Джо казалось идиотством поселиться над этим заведением. Всего один законный рейд честных копов или агентов казначейства[5] (пусть такое и кажется почти невероятным) — и они запросто могут вломиться к Диону с Паоло и обнаружить деньги, оружие и ювелирные украшения, происхождение которых никогда не сумеют убедительно объяснить эти два итальяшки, работающие в бакалейной лавке и универсальном магазине соответственно. Украшения они обычно сбывали по соседству, таская их к Хайми Драго, скупщику краденого, чьими услугами пользовались с пятнадцатилетнего возраста, но деньги, как правило, не шли дальше игорного стола в «Шнурке» или их собственных матрасов. Этим утром Джо, прислонившись к холодильнику, наблюдал, как Паоло прячет туда свою долю и долю брата: просто отводя край пожелтевшей от пота простыни и обнажая череду разрезов, которые они проделали в боку матраса. Дион передавал пачки купюр Паоло, а тот засовывал их внутрь, словно фаршировал праздничную индейку. Двадцатитрехлетний Паоло был самым старшим из них. Однако Дион, двумя годами моложе, выглядел постарше — возможно, потому, что был смышленее, а может, оттого, что злее. Джо, которому в следующем месяце должно было сравняться двадцать, оказался самым молодым, но считался мозговым центром компании еще с тех пор, как они подключились к уличным бандам, чтобы громить газетные ларьки. Тогда Джо было тринадцать. Паоло поднялся с пола: — Знаю, где я ее видел. Он отряхнул пыль с коленей. Джо отлип от холодильника: — И где? — Нет-нет, он совсем на нее не запал, — отметил Дион. — Где? — повторил Джо. Паоло указал на пол: — Внизу. — В «Шнурке»?
Выйдя, они поехали по набережной. Небо было ярко-синее, с ярко-желтыми полосами. Чайки, галдя, взмывали вверх и падали вниз. Ковш судового крана мотнулся над дорогой на верфь и с визгом мотнулся обратно, когда Паоло переехал через его тень. Портовые грузчики, рабочие и водители стояли на причалах, куря на холоде, под ярким небом. Одна кучка рабочих швыряла камнями в чаек. Джо опустил окно, чтобы холодный ветер омыл лицо и глаза. Воздух пах солью, рыбой, бензином. Дион Бартоло глянул на него с переднего сиденья: — Ты что, спросил у этой цыпочки, как ее зовут? — Для поддержания беседы, — пояснил Джо. — Надевал ей наручники, а сам будто потанцевать ее приглашал? Клеился к ней? Джо на минутку высунул голову из открытого окна, поглубже втянул в себя грязный воздух. Паоло отъехал от пристани и погнал машину вверх, к Бродвею. Этот «нэш-родстер» легко делал тридцать миль в час. — Я ее раньше видел, — заявил Паоло. Джо втянул голову обратно: — Где? — Не знаю. Видел. Точно. — Машина запрыгала по Бродвею, и они запрыгали вместе с ней. — Может, тебе стоит написать ей стишки? — Написать ей стишки, черт дери, — повторил Джо. — Может, тебе стоит малость сбавить газ? А то можно подумать, будто мы что-то натворили. Дион повернулся к Джо, опустив руку на заднее сиденье: — А ведь он как-то написал стихи для девчонки. Я о братце. — Заливаешь? Паоло встретился с ним глазами в зеркале заднего вида и важно кивнул, подтверждая. — И что было дальше? — А ничего, — ответил Дион. — Она не умела читать. Они двинулись на юг, в сторону Дорчестера, и встали в пробке из-за лошади, которая пала возле площади Эндрю-Сквер. Машинам приходилось объезжать и лошадь, и перевернувшуюся тележку со льдом, которую она везла. Острые ледяные осколки блестели в трещинах брусчатки, словно металлическая стружка, и развозчик льда стоял возле трупа, пиная клячу под ребра. Джо все время думал о той девушке. Руки у нее были сухие и мягкие. Очень маленькие, розовые с лиловатыми венами на запястье. На наружной стороне правого уха — черноватая родинка, а вот на левом ухе такой нет. Братья Бартоло жили на Дорчестер-авеню, над мясником и сапожником. Мясник и сапожник были женаты на сестрах и ненавидели друг друга не намного меньше, чем собственных жен. Впрочем, это не мешало им устроить в общем подвале бар с нелегальной выпивкой. По ночам сюда являлись со всех остальных шестнадцати приходов Дорчестера и даже из дальних мест вроде Северного берега, чтобы отведать лучшее спиртное к югу от Монреаля и послушать, как негритянская певица Делайла Делют поет о разбитом сердце, в том заведении, которое местные жители прозвали «Шнурок», и это раздражало мясника настолько, что он в конце концов облысел. Братья Бартоло заходили в «Шнурок» почти каждый вечер: ничего такого, но только Джо казалось идиотством поселиться над этим заведением. Всего один законный рейд честных копов или агентов казначейства[5] (пусть такое и кажется почти невероятным) — и они запросто могут вломиться к Диону с Паоло и обнаружить деньги, оружие и ювелирные украшения, происхождение которых никогда не сумеют убедительно объяснить эти два итальяшки, работающие в бакалейной лавке и универсальном магазине соответственно. Украшения они обычно сбывали по соседству, таская их к Хайми Драго, скупщику краденого, чьими услугами пользовались с пятнадцатилетнего возраста, но деньги, как правило, не шли дальше игорного стола в «Шнурке» или их собственных матрасов. Этим утром Джо, прислонившись к холодильнику, наблюдал, как Паоло прячет туда свою долю и долю брата: просто отводя край пожелтевшей от пота простыни и обнажая череду разрезов, которые они проделали в боку матраса. Дион передавал пачки купюр Паоло, а тот засовывал их внутрь, словно фаршировал праздничную индейку. Двадцатитрехлетний Паоло был самым старшим из них. Однако Дион, двумя годами моложе, выглядел постарше — возможно, потому, что был смышленее, а может, оттого, что злее. Джо, которому в следующем месяце должно было сравняться двадцать, оказался самым молодым, но считался мозговым центром компании еще с тех пор, как они подключились к уличным бандам, чтобы громить газетные ларьки. Тогда Джо было тринадцать. Паоло поднялся с пола: — Знаю, где я ее видел. Он отряхнул пыль с коленей. Джо отлип от холодильника: — И где? — Нет-нет, он совсем на нее не запал, — отметил Дион. — Где? — повторил Джо. Паоло указал на пол: — Внизу. — В «Шнурке»?
- 12345 . . . последняя (13) »