Читаем онлайн «Собака и Священный цветок» 3 cтраница

меня. Я рано сообразил, что она мне покровительствует и что, прибегая к ней, я всегда найду ласку и поощрение. Я был молод и шаловлив. Мне нравилось таскать и грызть палки. Это была страсть, которую я сохранил в течение всей моей собачьей жизни. Она обусловливалась моей породой, силой моих челюстей и огромным размером моей пасти. Очевидно, природа создала меня хищником. Меня приучили не трогать кур и уток; но я чувствовал потребность что-нибудь теребить и расходовать избыток своих сил. Я тогда был еще в детском возрасте и часто опустошал садик, принадлежавший моей хозяйке. Я вырывал подпорки для растений, а с ними часто и сами растения. Садовник хотел хорошенько проучить меня, но хозяйка этого не позволяла. Она отводила меня в сторону и очень серьезно говорила со мной. Приподняв мою голову и глядя мне в глаза, она повторяла по нескольку раз: «Ты поступил дурно, в высшей степени дурно!» Затем она клала передо мной палку, которую не позволяла трогать. Когда я слушался, она говорила: «Хорошо, очень хорошо. Ты хорошая собака!»

Этого было достаточно, чтобы пробудить во мне совестливость, которая благодаря воспитанию пробуждается у всякой более или менее одаренной собаки, когда ее не осыпают бранью и колотушками. Итак, я смолоду приобрел то чувство достоинства, без которого немыслимо истинное развитие ни у животных, ни у человека. Тот, кто повинуется из-под палки, никогда не научится управлять своими поступками.

Мне было полтора года, и я находился в расцвете молодости и красоты, когда хозяйка увезла меня в деревню, куда она со своей семьей переехала на постоянное жительство. Там был огромный парк, и я познал блаженство свободы. Когда я увидел сына старой дамы, то по их встрече и по тому, как он меня принял, догадался, что здесь он хозяин и я должен его слушаться. С первого же дня я стал бегать за ним с таким деловитым видом, что он почувствовал ко мне расположение, приласкал меня и позволил спать в своем кабинете. Его жена не любила собак и охотно отделалась бы от меня, но я заслужил ее милость своей воздержанностью, скромностью и опрятностью. Меня могли оставить одного в комнате, где стояли самые вкусные блюда, и очень редко случалось, чтобы я что-нибудь лизнул. Помимо того, что я был лакомкой и обжорой, я имел уважение к собственности. Со мною разговаривали, как с человеком. Мне было сказано: «Вот тебе тарелка, миска для воды, подушка и коврик». Я знал, что эти вещи мои, и попробовал бы кто-нибудь оспаривать их у меня! Зато и сам я никогда не покушался на чужое имущество.

У меня было еще одно качество, которое мои хозяева очень ценили. Я не ел всякой гадости, как это делают многие собаки, и никогда не кувыркался в грязи. Если мне случалось изваляться в угле или в земле и выпачкать свою белую шубку, люди знали, что в этом нет ничего отталкивающего.

В заслугу мне ставилось еще одно качество: я никогда не лаял и не кусался. Лай — это угроза и оскорбление. Я отлично понимал, что должен был вежливо относиться к людям, которых мои хозяева радушно принимали у себя. Зато я не скупился на выражения радости, когда к нам приходил какой-нибудь старый знакомый. Мало того, я поджидал утром пробуждения любимых гостей, чтобы показать им дом и сад. Я любезно сопровождал их до тех пор, пока на смену мне не приходил кто-нибудь из хозяев. Во мне ценили это гостеприимство, которому меня никто не учил и до которого я дошел своим умом.

Когда в доме появлялись дети, то я чувствовал себя совершенно счастливым. После рождения первого ребенка всех немного беспокоило, что я с любопытством его обнюхиваю. Я был еще порывистым и резким, и они боялись, чтобы я его не обижал и не ревновал. Тогда хозяйка взяла ребенка на руки и сказала: «Надо прочесть собаке наставление. Видишь, Фадэ, — обратилась она ко мне, — это маленькое существо — наше величайшее сокровище. Люби его, будь с ним ласков и заботься о нем. Ты понимаешь, Фадэ? Смотри же, люби нашего милого ребенка».

При этом она целовала его и прижимала к сердцу.

Я понял и взглядом попросил позволения по-своему поцеловать это дорогое существо.

Бабушка приблизила ко мне его ручонку и еще раз добавила: «Только осторожнее, Фадэ!»

Я лизнул ручонку. Ребенок мне очень понравился; я не удержался и лизнул еще его розовую щечку, но так осторожно, что он не испугался. Я был первым, кто вызвал на его личике улыбку.

Через два года родился другой ребенок. Теперь у нас были две маленькие девочки. Старшая уже любила меня, и младшая тоже ко мне привязалась. Ей позволяли играть со мною на ковре. Родители ее побаивались моей необузданности, но бабушка оказывала мне доверие, которое я всеми силами старался оправдать. Толь время от времени она мне напоминала: «Осторожно, Фадэ!»

Я вел себя безупречно. Никогда, даже в порыве буйного веселья, я не кусал девочкам ручонки не рвал им платьев, не лез лапами в лицо. А между тем, в детстве они часто злоупотребляли моей добротой и даже мучили меня. Я видел, что они это делают по неразумению, и не сердился. Однажды