Петухов Юрий
Наемник
ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ
НАЕМНИК
Даброгез бросил поводья - пусть конь сам ищет дорогу, может, он окажется удачливей. Щель между домами по-прежнему оставалась пустынной. И это они называют улицами! Даброгез скривил губы. Половина города была позади, но до сих пор не попался навстречу ни один из его жителей. От смрада и духоты к горлу подкатывал комок. Хотелось избавиться от него, выплюнуть или хотя бы затолкать обратно, внутрь. Но ком распухал, забивая глотку, мешал дышать. Такого отвращения Даброгез не испытывал даже на краю света, в бесплодных и безумных сирийских пустынях, где под равнодушным жестоким солнцем разлагались горы трупов и конь не знал, куда поставить копыто... И там и здесь помогали старые Аврелиевы взгляды. Засевшие в памяти слова, крутящиеся замкнутой цепью, кольцом, без начала и конца: слава - забвение, душа - дым, жизнь война и остановка в пути; жизнь - хаос, сохраняй среди него нерушимый ум, и он тебя проведет по ней, потому что все .остальное суета, слава - забвение, душа... Еще как помогали! Там, на подступах к Аравии, было тяжело, очень тяжело. Но все же там было лучше, чем здесь. А когда с моря дул западный ветер... Воспоминания прервал истошный женский визг. С хрипами, с захлебом. Он вырвался из расщелины меж мшистыми домами. Кривясь и пропадая во мраке, расщелина убегала вправо от главной улицы. На коне в ней делать было нечего. Визг перешел в прерывистый сип, но совсем не стих. "В своем городе, своих... - подумал Даброгез, брезгливо сводя губы. Он знал, что здесь нет сейчас колониальных войск, да и соседей, любителей поживиться за чужой счет, не должно быть, а впрочем... Варвары, что с них возьмешь!"
Сильно заныла левая рука, раздробленная под Равенной. Даброгез еле сдержался, чтобы не выругаться вслух. Алеман был по-бычьи силен, а дубина его, утыканная кабаньими зубами, - огромна. Рука зажила быстро, но болеть не переставала вот уже восьмой месяц. Болела так, что порой не хватало ни сил, ни терпения - хоть щит оземь! Мелькнувшая перед глазами картина - оскаленный, пенящийся рот разрубленного чуть не надвое алемана, помертвевшие, побелевшие глаза его и пальцы, судорожно отлипающие от гладкой, затертой рукояти палицы,облегчения не принесла.
Сворачивать Даброгез не стал, и вообще он чувствовал себя очень неуютно - стрелы можно было ждать отовсюду, опасность таилась за каждым домом, в каждой щели, она могла прийти с крыши, из-за угла. И когда распахнулись почти над самой головой набухшие дубовые ставни. Даброгез невольно прикрылся в щит ударила не стрела, не камень - окатило струей густой мутной жидкости. Тошнотворная вонь перебила все прочие запахи. Комок в горле рванулся наружу, вырваться не смог, только напрочь лишил дыхания. Свиньи, дикари! Рука сама собой скользнула в тулу: миг, полмига - но сулица затрепыхалась в плотной древесине, окно уже было закрыто. Свора собак, вынырнувших из темноты и неизвестности, свилась под копытами коня в дерганый, нервно взвизгивающий клубок - помоев было мало, не хватало на всех. Даброгез проехал мимо. Стучать, рваться в дом - бесполезно, что в крепость с голыми руками, да и ни к чему, наверное. Он дернул за поводья, конь пошел веселее, не обращая внимания на свору. Конь был боевой, привычный. "Молодчина, Серый, ну-у, ничего, ничего!" Даброгез похлопал его по шее, расслабился...
Лицо префекта было еще неподвижней, чем обычно. Стеклянные глаза поблескивали то ли на Даброгеза, то ли в пространство, оплывшие белые пальцы не знали покоя. "Иди и разбей этих жалких варваров, город верит в тебя!" - сказал он напыщенно и вяло, посылая на убой центурию. Префекту жить оставалось недолго, но он был готов на любые жертвы, лишь бы продлить этот остаток на час, на полчаса, может быть, на несколько минут. "Лицемер, выродок, - подумал Даброгез, но отдал честь как полагается, ничем не выказал мыслей. - Лжец. Все они лжецы! Поучились бы говорить правду у этих самых жалких варваров!" И ушел. Он был завязан в один узел с ними, в одном клубке спутан - развязать его, расплести не мог, да и не умел. Разрубить? Скорее разрубят, и в самом прямом, обыденном смысле, того, кто осмелится потянуть за веревочку, за кончик дернуть. Даброгез дорожил своей головой. Но чтобы все так кончилось?! Для чего он служил Империи пятнадцать лет?! Чтобы погибнуть в никчемном бою, от исхода которого ничего не зависит?! Для того, чтобы продлить на полчаса жизнь этой напыщенной мумии, префекта?! "Хо! Хо!! Хо-о!!!" орал громадный алеман, и в его глазах не было сомнений, он знал, за что идет в бой...
Локоть заныл так, будто кто-то маленький, но жестокий и сильный изнутри выворачивал кость. "Ну, ну, не время!" Даброгез расслабил руку, потряс ею. А щель вилась змеей, не кончалась. В нише заросшего лиловым мхом дома лоснящаяся бесшерстная собака обжирала чью-то расплывшуюся по земле тушу. Приглядевшись, Даброгез по лохмотьям определил - человечью. Он замахнулся плетью на собаку. Та не отступила, зарычала глухо и яростно. Даброгез опустил плеть. "Ладно, я пошутил. Жри,