дворе, когда я еще учился в школе.
— Да, Нугман, — улыбнулась Наташа, — это было так давно, мы еще все тогда были детьми, а теперь, я не знаю, как вас называть, перед глазами стоит тот худой длинный мальчишка с оттопыренными ушами, а сейчас мужчина.
— Что ты заладила мужчина — мужчина, ну, — он шутливо толкнул её в бок, — ты меня еще дядей назови, — Наташа рассмеялась, — самой смешно. Так значит, ни каких выканий, словно, я древний саксаул, ты для меня как сестренка, поняла?
— Ага, — улыбнулась Наташа, и они пожали друг другу руки, как тогда в старые добрые времена, которые величают детством, и которое уходит безвозвратно, словно перевернутая страница в книге жизни.
Они еще немного поговорили, потом Нугман посмотрев на часы, сказал, что ему нужно уйти.
— Скажешь отцу, я к Журавлеву.
— Хорошо, купи нам газировки, когда будешь возвращаться? — попросила Азиза.
— И мороженого, — закончил он, — обязательно ящик мороженого и три килограмма газировки.
Девочки рассмеялись его шутке, а Азиза добавила, что только «Тархун» или «Буратино».
— Буратино я может, и выстругаю, а вот тархун здесь не растет, с этим будут проблемы.
Когда Нугман ушел, девочки принялись за виноград и персики, Наташа чувствовала себя такой счастливой, что немного отвлеклась от произошедшего дома.
— Можно я тебя кое о чем спрошу? — вдруг серьезно посмотрела на нее Азиза.
— Ну, спрашивай, — ответила Наташа, доедая сочный персик.
— А вот если бы мы тебя все удочерили, ты бы согласилась?
— Что ты, Зизка, тебе иной раз такое в голову придет, это же надо такое выдумать!
— Нет просто, когда я увидела тебя в окне такую несчастную…
— Стоп, — Наташа строго посмотрела в глаза подруги, — только не надо меня жалеть, иначе я обижусь.
— Я не хотела тебя обижать, просто ты моя лучшая подруга и я не хочу, чтобы тебе было плохо.
— А сейчас, знаешь ли, мне очень хорошо, а то, что дома, предки со своей пьянкой, они же меня не трогают, и я их не трогаю, окончу техникум, комнату дадут в общежитии, начну новую жизнь, просто нужно немного подождать.
Азиза обняла подругу и сказала, что если что, она все для нее сделает.
— И я, — кивнула Наташа, — все у меня будет хорошо, только нужно немного времени.
4
1987
Пролетел год. Вот теперь Наташе пятнадцать и она учится на модельера-закройщика, подрабатывая в ателье Мадины Магометовны матери Азизы. У нее еще не все получается, но закройщица тетя Валя хвалит её и говорит, что через год, доверит ей раскрой пиджаков и пальто.
Наташа была отличницей и лучше всех училась на факультете, преподаватели говорили ей, что нельзя останавливаться и после окончания техникума поступать в институт. Ей все давалось легко и все ребята хотели с ней дружить потому, что с ней было просто. Наташа старалась не думать о том, что вечером ей придется вновь возвращаться в свою квартиру, где только в своей комнате, она могла обрести покой.
После занятий, она спешила в ателье, а потом бежала домой, делала уроки и уходила до поздней ночи, чтобы не слышать пьяного разгула матери и ее дружков. Теперь у нее был ненормированный рабочий день. Директор школы предупреждал Веронику Анатольевну, что систематическое пьянство ни к чему хорошему не приведет, и после того, когда она послала его при коллегах учителях в место не столь отдаленное, терпение Евгения Саврасовича лопнуло. Он покраснел, потом побелел и, стараясь не потерять самообладание, сказал, что Вероника Анатольевна больше не будет работать преподавателем.
— Таким, как вы не место в школе, — добавил он и, стукнув кулаком по столу, велел ей выйти вон.
— Ты представляешь, — жаловалась Вероника Анатольевна дочери, — этот старый козел, мне еще будет кулаком по столу стучать. Ты куда? — непонимающе спросила она выходящую в коридор дочь.
— Не могу я больше, мама, — Наташа вырвала свою куртку из ее рук, — теперь на что жить мы будем, на мою стипендию?
— А тебе что еще платят и сколько? — спросила Вероника Анатольевна.
— Мама! — Наташа резко встряхнула ее за плечи, — ты не понимаешь?! Что ты себя убиваешь, и ты губишь меня! Я не могу сюда привести друзей, Сережку, Азизу, в техникуме я скрываю правду о тебе и мне больно говорить о тебе, слушать перешептывания соседей. Знаешь все это где у меня?! — Наташа постучала ребром ладони по подбородку. — Тебе надо лечиться, иначе… иначе в один прекрасный день я не вернусь домой.
Вероника Анатольевна опустила глаза и, прижав руки к лицу, заплакала, сев на стул. Наташа смотрела на нее и в ней боролись противоречивые чувства.
— Мама, я прошу тебя, сходи, «зашейся» что ли, но ведь так больше продолжаться не может.
Вероника Анатольевна ничего не отвечала, а только тихо плакала, словно соглашаясь с дочерью. Наташа обняла ее и почувствовала, как внутри у нее все съёжилось, и в желудке появилась какая-то пустота. Она гладила мать по седым