Читаем онлайн «Чочара» 2 cтраница

скрою, я никогда не была в него влюблена, но, клянусь богом, была ему всегда верной женой, хотя он и не был мне верным мужем. За ним водились странности. Вот он, к примеру, был убежден, что нравится женщинам, хотя это было совсем не так. Он был толстый, страдал ожирением, черные глаза были налиты кровью, лицо желтое и все покрыто какими-то пятнами. Был он желчный, замкнутый, грубый и не терпел никаких возражений. Он часто отлучался из лавки, и я знала, что он ходит к бабам, но они, конечно, подпускали его к себе только за деньги. Известное дело, деньгами всего можно добиться, за деньги даже молодуха задерет юбку. Я сразу догадывалась, когда его любовные дела шли хорошо, потому что он веселел и даже становился такой любезный со мной. Если же он не имел успеха у женщин, то ходил мрачный, был грубый, а иногда даже колотил меня. Один раз я ему сказала:

— Можешь ходить к своим потаскухам, сколько тебе вздумается, но меня не смей трогать, не то я уйду от тебя и вернусь к своим родителям.

Я не хотела заводить себе ухажеров, хотя многие, как я уже говорила, увивались за мной; я думала о доме и лавке, а когда у меня родилась дочь, то всю свою любовь отдала ей. Мужчины вызывали теперь во мне почти отвращение: может, потому, что, кроме своего старого, некрасивого мужа, я не знала мужчин, — только любовь их была мне не нужна. Я желала одного: спокойной жизни в достатке. И вообще, женщина должна быть верной женой даже тогда, когда муж ей изменяет.

Годы шли, и мой муж все реже находил женщин, которые соглашались бы удовлетворять его похоть даже за деньги. Характер у него стал совсем невыносимый. Я уже давно не жила с ним, как жена, но вдруг — может, потому, что он не находил себе других женщин, — он стал опять приставать ко мне и хотел заставить меня жить с ним, но не как это делается между мужем и женой, просто и обыкновенно, а как любятся потаскушки со своими хахалями. Он хватал меня за волосы и пытался принудить к таким непотребностям, на которые я не соглашалась даже тогда, когда еще приехала с ним в Рим и была так счастлива, что мне почти казалось, будто я в него влюблена. Я сказала ему, чтобы он отстал от меня, что я не желаю быть ни его женой, ни потаскушкой. Сначала он меня поколотил, да так, что у меня даже кровь потекла из носу, потом, поняв, что я не собираюсь ему уступать, оставил в покое, но с тех пор возненавидел меня и стал по-всякому издеваться. Я терпела, но в глубине души тоже возненавидела его, просто тошно смотреть на него было. Я даже рассказала об этом патеру на исповеди, намекнув ему, что все это может очень плохо кончиться; но патер, как истый священнослужитель, напомнил мне о страданиях мадонны и посоветовал терпеть. В это время я взяла себе в дом служанку Биче; ей было всего пятнадцать лет, и родственники поручили ее мне, потому что она была почти совсем еще девочкой. И вот мой муж стал волочиться за ней; стоило мне заняться с покупателями, как он исчезал из лавки, быстро поднимался по лестнице прямехонько в кухню и, как голодный волк, набрасывался на Биче. На этот раз я заупрямилась и велела ему оставить Биче в покое, но он продолжал приставать к ней, и я ее рассчитала. Тогда он еще больше возненавидел меня и стал называть ослицей: — Ослица уже вернулась? Где ослица?

Одним словом, это был для меня тяжелый крест, и когда муж серьезно заболел, я, должна сознаться, почувствовала облегчение. Но все-таки я любовно ухаживала за ним, как и полагается ухаживать за больным мужем; все соседи знают, что я совсем забросила лавку, проводила все время возле него, не спала ночами. Наконец он умер, и я опять почувствовала себя почти счастливой. У меня была лавка, квартира, была дочь — настоящий ангел; больше мне ничего не надо было.

Это были самые счастливые годы моей жизни: тысяча девятьсот сороковой, сорок первый, сорок второй, сорок третий. Шла война, но я ничего знать не знала о ней: сыновей у меня не было, — и плевать я хотела на войну. Пусть себе убивают друг друга сколько хотят с самолетов, танками, бомбами — у меня была своя квартира и лавка, и я чувствовала себя вполне счастливой. Война меня не интересовала. Хотя я умею считать и даже могу поставить свою подпись на открытке с приветом, читаю я, прямо скажем, неважно. В газетах я читала только описание преступлений в уголовной хронике, вернее, я не сама читала, а заставляла читать Розетту. Разные там немцы, англичане, американцы, русские были для меня все на один лад-чуждое племя.

— Пока торговля у меня идет хорошо, все хорошо, — отвечала я военным, которые заходили в мою лавку и хвалились, что они-де победят там-то, пойдут туда-то, сделают то-то.

А торговля и вправду шла хорошо, хотя и были эти карточки и нам с Розеттой приходилось целый день орудовать ножницами, как будто мы были не торговки, а портнихи. Торговля шла хорошо не только потому, что я была ловкой женщиной и умела обвешивать, но еще и потому, что были введены карточки и мы с дочкой промышляли на черном рынке. Иногда я запирала лавку и вместе с Розеттой отправлялась в свою