Читаем онлайн «Дочь палача и ведьмак»
- 123 . . . последняя (13) »
Оливер Пётч
Дочь палача и ведьмак
Действующие лица
Паломники из Шонгау: Магдалена Фронвизер (урожденная Куизль) — дочь палача Симон Фронвизер — цирюльник Шонгау Карл Земер — первый бургомистр Шонгау Себастьян Земер — сын первого бургомистра Якоб Шреефогль — гончар и член городского совета Бальтазар Гемерле — плотник из Альтенштадта Конрад Вебер — городской священник Андре Лош, Лукас Мюллер, Ганси Йозеф Тванглер — подмастерья каменщика
Прочие жители Шонгау: Якоб Куизль — палач Шонгау Анна-Мария Куизль — жена палача Георги Барбара — близнецы, дети Куизля Петери Пауль — дети Симона и Магдалены Фронвизер Марта Штехлин — знахарка Братья Бертхольды: Ганс, Йозефи Бенедикт Иоганн Лехнер — судебный секретарь
Монастырь Андекса: Маурус Рамбек — настоятель монастыря Брат Иеремия — приор Брат Экхарт — келарь Брат Лаврентий — наставник послушников Брат Бенедикт — кантор и библиотекарь Брат Виргилиус — часовщик Виталис — послушник и подручный часовщика Брат Йоханнес — аптекарь Келестин — послушник и подручный аптекаря
А также: Михаэль Грец — живодер из Эрлинга Маттиас — подмастерье живодера Граф Леопольдфон Вартенберг — посланник Виттельсбахов Граффон Чезанаи Колле — земельный судья Вайльхайма Мастер Ганс — палач из Вайльхайма
Пролог
Эрлинг близ Андекса, вечер 12 июня 1666 года от Рождества ХристоваНебо затягивали темные тучи, и послушник Келестин, смачно выругавшись, зашагал навстречу собственной смерти. На востоке, по ту сторону озера Аммерзее, громадным чудищем вихрились черные клубы, сверкали первые молнии и доносились отдаленные раскаты грома. Келестин прищурился и над монастырем Дисена в пяти милях сумел уже разглядеть серую дождевую завесу. Пройдет всего несколько минут, и непогода разра-зится над Святой горой; и в это именно время послушнику предстояло выловить из монастырского пруда карпа на ужин для жирного аптекаря. Келестин выругался в очередной раз и натянул на лицо капюшон черной рясы. Что ему оставалось делать? Послушание было одним из трех обетов монахов-бенедиктинцев, а брат Йоханнес являлся его наставником. Временами вспыльчивый, зачастую загадочный, а главное, прожорливый монах — но, несмотря на все это, его наставник. Porca miseria![1] Как это часто бывало, в плохом настроении Келестин переходил на язык своих родителей. Он вырос в итальянской горной деревушке по ту сторону Альп, но безумия войны сделали его отца солдатом, а маму — маркитанткой и шлюхой. Здесь, в монастыре на Святой горе, Келестин нашел приют при монастырской аптеке, и хотя бесконечные литании и ночные молитвы временами выводили его из себя, он чувствовал себя в безопасности. Он ел досыта три раза в день, спал в тепле и комфорте, а андексское пиво считалось одним из лучших во всем баварском княжестве. В эти трудные времена могло быть гораздо хуже. И все же тощий, низкого роста послушник ругался себе под нос; и дело было не только в том, что в скором времени он станет мокрым, точно карпы в пруду Эрлинга. Келестин боялся. С тех пор как три дня назад он сделал это открытие, страх терзал его, словно мелкое злобное существо. Вид был столь ужасающим, что кровь стыла в жилах. Он до сих пор преследовал его в кошмарах, и послушник просыпался с криком и залитый потом. Подобное кощунство Господь не оставит безнаказанным, это уж точно. Темные тучи и молнии казались Келестину предвестниками ветхозаветного возмездия, которое в скором времени постигнет монастырь. Но еще ужаснее был исполненный ненависти взгляд того человека. Он узнал Келестина, пока тот не убежал сломя голову — по крайней мере, послушник так думал. Взгляды застигнутого врасплох говорили больше тысячи слов. В последние дни они ощупывали его, точно проверяли, проболтается Келестин или нет. Келестин знал, что у этого человека имелись могущественные заступники. Поверят ли ему, простому послушнику? Обвинение было столь ужасным, что его запросто могли счесть сумасшедшим. Или, что еще хуже, он прослыл бы клеветником, и тогда приятной жизни с мясом, пивом и теплой сухой постелью, вероятно, настал бы конец. И несмотря на это, Келестин решил говорить. Завтра же он обратится к совету, и совесть его наконец-то очистится. Громовой раскат разорвал тишину, и озябший послушник почувствовал на лице первые капли дождя. Он подтянул капюшон и прибавил шагу. В скором времени последние дома Эрлинга остались за спиной, и впереди раскинулись поля и пастбища. За небольшим перелеском, окруженный оградой и кустарником, располагался пруд с карпами. Обернувшись, Келестин взглянул на монастырь, что стоял на горе, окруженный темными тучами, — его дом, который придется, наверное,
- 123 . . . последняя (13) »