Читаем онлайн «Паладин» 2 cтраница

укрепляет свою веру, очищает душу от содеянных грехов, а заодно ограждает себя от будущих прегрешений. О, Аллах велик, и Мухаммад пророк Его!

И все же, несмотря на упоение молитвой, Абу Хасан на мгновение отвлекся, пораженный каким-то совершенно не приличествующим в этом замке звуком — громкой женской песней. Хаджиб замер, повернувшись к выходу. Это все она, женщина-шайтан, пленная христианка, которую ему надлежит охранять, скрывая от всех ее местопребывание! Это она орет на всю округу, распевая то о небесном своде над головой, то о полете птиц, а главное, о том, как ей хочется умчаться на легких волнах ветра туда, где славят Господа те, кто идет по земле со знаком креста на сердце…

Абу Хасан еле сдержался, чтобы тут же не кинуться из мечети и не прервать эту кощунственную песнь. О, эта проклятая назареянка! Будь его воля, он бы давно содрал с ее спины кожу кнутом, но его господин, благородный эмир Малик аль-Адиль, брат самого султана Саладина, приказал своему верному хаджибу Монреаля обращаться с пленницей как с нежным цветком, который он решил приберечь для себя. Вот и приходится Абу Хасану терпеть ее выходки, даже ублажать, а недавно он был столь наивен, что по ее просьбе принес лютню, и теперь эта женщина, это порождение джаханнама, вздумала распевать на всю округу! Голос у нее был сильный, звучный, и — упаси Аллах! — его могут услышать даже за пределами замка. Проклятье! А ведь именно сейчас у колодцев под горой Монреаля расположился караван торговцев. Не хватало еще, чтобы они ее услышали! Ведь Абу Хасану строжайше приказано, чтобы ни одна душа за пределами крепости не заподозрила, что именно тут содержат пропавшую родственницу проклятого Мелека Рика!

Абу Хасан еле дождался окончания салята. Он одним из первых кинулся к выходу и, едва успев сунуть ноги в оставленные перед входом в мечеть шлепанцы, точно угорелый помчался по узким переходам крепости туда, откуда доносилось пение. О Аллах, чего она так орет! Чего голосит? Как же Абу Хасан ненавидел ее пение, как ненавидел ее саму!

Наверху этой обвеваемой солнечным ветром крепости казалось, что голос певуньи льется прямо из поднебесья.

Здесь все чужое, далеки родные лица, И лишь холмы унылые в окне. Я песню ангелам отправлю вольной птицей — Найдите тех, кто помнит обо мне.

Проклятая дочь шайтана! Собака христианская! Взбежав по ступенькам на верхнюю площадку крепостной стены, Абу Хасан в ярости сорвал с головы темную куфию и бросил ее наземь. У бедуинов это считалось знаком такой ярости, когда можно совершить все, что угодно. Поэтому хаджиб Монреаля, возникший на площадке крепостных укреплений — с обнаженной обритой головой, бешено вращавшимися глазами, в разлетающейся темной широкой одежде, — был поистине ужасен. От страха прислужницы устроившейся под тентом красавицы с лютней так и кинулись врассыпную, а попытавшийся было загородить Абу Хасану дорогу евнух лишь пискнул, когда тот резко оттолкнул его. И только она, эта проклятая назареянка, спокойно и невозмутимо смотрела на него своими дымчато-лиловыми глазами.

За месяцы, проведенные в плену, англичанка Джоанна де Ринель уже свыклась и со вспышками гнева своего тюремщика, и с его источающим угрозу обликом. Высокий, порывистый, всегда облаченный в черное, с наголо обритой головой, крупным носом и кривой щекой, будто втянутой под скулой внутрь, сильной шеей, очень широкими плечами и поджарым, чуть сутулым телом, бедуин Абу Хасан напоминал хищную птицу — грифа, готового напасть в любой момент. Люди в крепости его боялись, а вот пленница…

Сейчас она удобно расположилась на ковре среди подушек и почти игриво смотрела на своего тюремщика из-под длинных, подкрашенных голубоватой краской ресниц. И при этом продолжала перебирать струны! Ее черные, заплетенные петлями волосы покрывала легкая сиреневая вуаль, полоскавшаяся и звеневшая на ветру серебряными бляшками, а под шелком малинового платья-абайи отчетливо выступал округлый живот. Англичанка была на последнем месяце беременности и, понимая, что сейчас она неприкосновенна и Абу Хасан не смеет ее тронуть, дразнила его!

— Вы так носитесь по переходам Монреаля, почтенный хаджиб, что даже шлепанцы растеряли.

Абу Хасан задыхался, глядя на упрямую назареянку. Как же он ее ненавидел! Поддавшись приступу ярости, он грубо вырвал из рук женщины лютню и со всей силы ударил ею о зубец крепостной стены. Раздался треск, жалобно звякнули струны, разлетелись обломки.

Джоанна де Ринель презрительно скривила подкрашенные кармином губы:

— Как же вам нравится пугать меня, Абу Хасан!

И обратилась к одной из своих прислужниц:

— Даниэла, помогите мне подняться. Я намереваюсь удалиться к себе, пока почтенный хаджиб не начал извергать из себя пламя подобно иблису.

Абу Хасан смотрел, как она удаляется, неспешно и невозмутимо, только длинное покрывало развевается, стелясь по ветру. И когда она скрылась, он воздел руки и издал долгий гортанный крик — не то вой, не то