Читаем онлайн «Мальчик и девочка» 11 cтраница
на стол, повыше.
— На стул поставь, — сказала Таня. — Нехорошо чемодан на столе.
— Тебе нехорошо, а мне хорошо, — резко сказала девочка, и Таня удивилась — чего это она так?..
По аллее подъехало такси, из него вышли отдыхающие, их встречал затейник-эвакуатор.
— Добро пожаловать, — говорил он. — Откуда? Из Магнитогорска? Как там у вас в Магнитогорске?
— Здравствуйте, здравствуйте, старая знакомая! — обрадовался он женщине, которая в прошлом сезоне щеголяла на пляже в китайском халате. Опять, значит, к нам?
— Как видите, — сказала женщина. — Я очень люблю юг весной, весной он особенно романтичный.
Шофер такси стоял на аллее и смотрел, как выгружаются его пассажиры, когда появилась девочка с общественным чемоданом в руке.
Шофер посмотрел на девочку и спросил:
— В город?
— Да, — сказала девочка.
Он посмотрел на нее еще раз, внимательно, взял у нее чемодан, положил в багажник и сказал:
— Садись, поехали.
— Хорошо, — сказала девочка. — Только как же…
— Все понимаю и вижу, — сказал шофер. — Не беспокойся, так свезу, за улыбку.
— Законы нарушаешь? — спросил затейник. — Газеты не читаешь?
— Нарушаю, точно, — сказал шофер. — А газеты читаю.
Девочка попрощалась со всеми и с диетсестрой, которая тоже вышла на аллею.
— Смотри, возвращайся вовремя, — сказала диетсестра. — Сама знаешь, сколько теперь работы, теперь поедут!
И она неодобрительно посмотрела на приехавшую женщину, которая легко и беззаботно удалялась по аллее.
Машина тронулась.
Отцвели тюльпаны. — Изволь радоваться, третью неделю без смены работаю, — сказала Таня. Катя посмотрела на вторую постель в Таниной комнате и сказала: — Что ж это она? — Еще в субботу ждали, — сказала Таня сердито. — В субботу ей срок был. — Может, заболела? — спросила Катя. — Так напиши! — сказала Таня. — Разве ж так делают? Напиши, если ты заболела! … - Ни дисциплины, ни совести нет у людей, — сказала диетсестра. — Под Первое мая и такое себе позволять. Телеграмму пошлем, давайте адрес. — А у кого адрес? — спросила Таня. — У тебя есть адрес? — спросила она Катю. — Нет, — ответила Катя. — Мне она не оставляла. — И мне не оставляла, — сказала Таня. — Как же так, — сказала диетсестра, — а в конторе сказала, что ее адрес у вас есть, там тоже не записали… Обманула, выходит? — Ну почему обманула, — сказала Катя. — Хотела нам оставить, наверно, да забыла. — Дом достраивают, — решила Таня, — не пускает ее тетка. Только так, больше ничего не может быть.
А девочка была в сотне километров от санатория в областном центре, в родильном доме. Первомайские флаги развевались на улицах областного центра, день был ослепительно яркий, ликующий, когда раздался крик новорожденного и голос врача сказал: — Мальчик. И праздничная музыка, гремевшая за окном, замерла, стихла. В белой палате, на белой постели лежала девочка, тихая после мучений. — Мамаша, мамаша, сыночку кушать время! — сказал бедовый женский голос. Санитарка, пожилая женщина, положила около девочки белый пакетик и смотрела на него. — Вы подумайте! — сказала она. — Ишь, образованный! И кто его учил? На лице у девочки робкая мелькнула улыбка. Боязливо, и виновато, и в то же время с невольной нежностью смотрела она на сына. …Она окрепла и уже, кормя, сидела на постели и держала ребенка ловко, как опытная мать. Санитарка говорила ей: — Не горюй, пристроим парня. Такого отличного парня кто хочешь возьмет. Многим желательно иметь ребенка, да не у всех получается. — А ей вот нежелательно было, да получилось, — сказала соседка. — Вы, мамаша, на девочку не нападайте, — сказала санитарка. — В жизни, да у неопытных всякое может быть. Я здесь много чего повидала и постигла, что и не расскажешь. — Разве я нападаю, — сказала соседка. — Ошибка молодости, разве я не понимаю. — Сама ты ошибка, — прошептала девочка, рассматривая крохотное личико, прижатое к ее груди. Но громко ничего не сказала, не хотела ссориться. Крохотный носик сопел, лобик морщился. С силой, странной в таком малюсеньком существе, втягивал ребенок молоко и громко глотал. Он должен был жить, должен был расти и вырасти большим, и, чтобы это осуществилось, он насыщался яростно, весь поглощенный своим занятием. И девочка, его мать, смотрела на него, приоткрыв в изумлении бледные губки.
В комнатке за кухней сидел милиционер и рассказывал: — Запросили мы, значит, сельсовет по месту прежнего ее жительства. Они, конечно, поставили в известность тетку. От тетки поступили сведения, что племянница к ней не приезжала. И что никакого, значит, дома тетка не строила и не строит, поскольку жила и живет в старой своей хате, хотя действительно крыша нуждается в ремонте, но колхоз обещает починить, и так далее тому подобные подробности о своем быте. Но, конечно, тетка впала в панику — опасается, что с племянницей мог произойти
Отцвели тюльпаны. — Изволь радоваться, третью неделю без смены работаю, — сказала Таня. Катя посмотрела на вторую постель в Таниной комнате и сказала: — Что ж это она? — Еще в субботу ждали, — сказала Таня сердито. — В субботу ей срок был. — Может, заболела? — спросила Катя. — Так напиши! — сказала Таня. — Разве ж так делают? Напиши, если ты заболела! … - Ни дисциплины, ни совести нет у людей, — сказала диетсестра. — Под Первое мая и такое себе позволять. Телеграмму пошлем, давайте адрес. — А у кого адрес? — спросила Таня. — У тебя есть адрес? — спросила она Катю. — Нет, — ответила Катя. — Мне она не оставляла. — И мне не оставляла, — сказала Таня. — Как же так, — сказала диетсестра, — а в конторе сказала, что ее адрес у вас есть, там тоже не записали… Обманула, выходит? — Ну почему обманула, — сказала Катя. — Хотела нам оставить, наверно, да забыла. — Дом достраивают, — решила Таня, — не пускает ее тетка. Только так, больше ничего не может быть.
А девочка была в сотне километров от санатория в областном центре, в родильном доме. Первомайские флаги развевались на улицах областного центра, день был ослепительно яркий, ликующий, когда раздался крик новорожденного и голос врача сказал: — Мальчик. И праздничная музыка, гремевшая за окном, замерла, стихла. В белой палате, на белой постели лежала девочка, тихая после мучений. — Мамаша, мамаша, сыночку кушать время! — сказал бедовый женский голос. Санитарка, пожилая женщина, положила около девочки белый пакетик и смотрела на него. — Вы подумайте! — сказала она. — Ишь, образованный! И кто его учил? На лице у девочки робкая мелькнула улыбка. Боязливо, и виновато, и в то же время с невольной нежностью смотрела она на сына. …Она окрепла и уже, кормя, сидела на постели и держала ребенка ловко, как опытная мать. Санитарка говорила ей: — Не горюй, пристроим парня. Такого отличного парня кто хочешь возьмет. Многим желательно иметь ребенка, да не у всех получается. — А ей вот нежелательно было, да получилось, — сказала соседка. — Вы, мамаша, на девочку не нападайте, — сказала санитарка. — В жизни, да у неопытных всякое может быть. Я здесь много чего повидала и постигла, что и не расскажешь. — Разве я нападаю, — сказала соседка. — Ошибка молодости, разве я не понимаю. — Сама ты ошибка, — прошептала девочка, рассматривая крохотное личико, прижатое к ее груди. Но громко ничего не сказала, не хотела ссориться. Крохотный носик сопел, лобик морщился. С силой, странной в таком малюсеньком существе, втягивал ребенок молоко и громко глотал. Он должен был жить, должен был расти и вырасти большим, и, чтобы это осуществилось, он насыщался яростно, весь поглощенный своим занятием. И девочка, его мать, смотрела на него, приоткрыв в изумлении бледные губки.
В комнатке за кухней сидел милиционер и рассказывал: — Запросили мы, значит, сельсовет по месту прежнего ее жительства. Они, конечно, поставили в известность тетку. От тетки поступили сведения, что племянница к ней не приезжала. И что никакого, значит, дома тетка не строила и не строит, поскольку жила и живет в старой своей хате, хотя действительно крыша нуждается в ремонте, но колхоз обещает починить, и так далее тому подобные подробности о своем быте. Но, конечно, тетка впала в панику — опасается, что с племянницей мог произойти
