Читаем онлайн «Лето и дым» 3 cтраница
- 12345 . . . последняя (29) »
никак не отпускала. Я закричал и ударил ее.
Альма. Неправда!
Джон (угрюмо). Правда. Она была даже непохожа на мою маму. Лицо такое уродливое и желтое, и еще от нее противно пахло! И я ударил ее, чтоб отпустила руку. Меня еще тогда обозвали дьяволенком!
Альма. Ты просто не понимал, что делаешь. Вот и все.
Джон. Мой папа доктор.
Альма. Я знаю.
Джон. Он хочет, чтобы я учился на доктора, а я вот ни за что доктором не стану. Смотреть, как умирают!.. Нет уж!
Альма. Ты еще передумаешь.
Джон. Ни за что! Лучше уж взаправду стать дьяволом, как они меня тогда обозвали, и поплыть на лодке в Южную Америку… Дай-ка мне платок.
С нетерпеливой и робкой готовностью она подает ему коробочку с платками.
(Берет один платок и смочив в фонтане, трет себе лицо.) Теперь оно тебя устраивает? Чистое? Альма. Да!.. Чудесное! Джон. Что?! Альма. Я сказала «чудесное»! Джон. Но тогда… давай поцелуемся.
Альма отворачивается.
Джон. Ну чего ты, попробуем! (Схватив ее за плечи, влепляет ей быстрый и грубый поцелуй.)
Пораженная Альма стоит, накрыв одну другой согнутые горстью ладошки. Где-то вдалеке слышен детский голос: «Джонни! Джонни!» Джон внезапно выдергивает у нее из волос ленту и убегает с глумливым хохотом. В растерянности и обиде она оборачивается к каменному ангелу, как бы ища утешения. Наклонившись, касается пальцами надписи на пьедестале. Вступает музыка, и свет на сцене меркнет.
Миссис Уайнмиллер мечтательно жует кукурузные зерна.
Голос ведущего концерт (вдалеке). В сопровождении городского оркестра мисс Альма Уайнмиллер, известная под именем Соловушка Дельты, исполнит песню «La Golondrina»[2]. Мистер Уайнмиллер (снова садясь). Представляю, сколько это вызовет нареканий.
Альма начинает петь. Голос у нее не особенно сильный, но очень чистый и страстный. Появляется Джон Бьюкенен. В этом затхлом, провинциальном болоте он— Прометей: в нем бурлит неугомонная жизненная сила, которая не может еще найти себе выхода, и, если так и не найдет, взорвет его когда-нибудь изнутри. По нему сейчас не скажешь, что жизнь он ведет рассеянную и беспутную, пытаясь утолить этим снедающее его демоническое томление; вид у него свежий, бодрый и сияющий — ни дать ни взять эпический герой. Проходит неспешным шагом мимо скамьи, на которой сидят Уайнмиллеры, небрежно коснувшись шляпы, однако не взглянув на них. Взбирается на ступеньки постамента и вглядывается в направлении эстрады. На лице его появляется заинтересованно-ироническое выражение. Позади фонтана — прогуливающаяся парочка.
Девушка. Смотри, кто у фонтана! Мужчина. Сияет, как новенький серебряный доллар! Джон. Привет, Дасти! Привет, Перл! Мужчина. Куда это ты подевался во время той прогулочки? Такая шла игра, а ты исчез. Джон. Прогулялся до Виксберга и решил: хватит. Девушка. А мы все махнули дальше, и только уж потом, когда снова сели за игру, хватились тебя. Все кричали: «Джонни, Джонни! Где Джонни?»
Мистер и миссис Уайнмиллер уходят налево, по направлению к эстраде, а справа появляется доктор Бьюкенен, отец Джона. Он стар, движется медленно и с трудом, опираясь на трость. Сделав вид, что не заметил его, Джон собирается уходить.
Доктор Бьюкенен. Джон! Джон. A-а! Привет, папа…
Напряженное молчание. Они долго смотрят друг на друга.
(В замешательстве.) Понимаешь, я… предполагал дать тебе телеграмму, но… как-то позабыл. Пришлось задержаться в субботу в Виксберге, только что вернулся. Еще даже домой не успел зайти. Как там, все… нормально?.. Доктор Бьюкенен (сдавленным голосом, со все возрастающей яростью). Я поручил тебе вести прием в субботу и воскресенье. Что произошло в мое отсутствие? Джон. Ты сам знаешь, что произошло. Доктор Бьюкенен Да, знаю.
С нетерпеливой и робкой готовностью она подает ему коробочку с платками.
(Берет один платок и смочив в фонтане, трет себе лицо.) Теперь оно тебя устраивает? Чистое? Альма. Да!.. Чудесное! Джон. Что?! Альма. Я сказала «чудесное»! Джон. Но тогда… давай поцелуемся.
Альма отворачивается.
Джон. Ну чего ты, попробуем! (Схватив ее за плечи, влепляет ей быстрый и грубый поцелуй.)
Пораженная Альма стоит, накрыв одну другой согнутые горстью ладошки. Где-то вдалеке слышен детский голос: «Джонни! Джонни!» Джон внезапно выдергивает у нее из волос ленту и убегает с глумливым хохотом. В растерянности и обиде она оборачивается к каменному ангелу, как бы ища утешения. Наклонившись, касается пальцами надписи на пьедестале. Вступает музыка, и свет на сцене меркнет.
Картина первая
Еще до поднятия занавеса слышен оркестр, исполняющий патриотический гимн. Звуки гимна заглушаются время от времени треском фейерверка. Тот же уголок парка, что и в прологе. Праздничный вечер четвертого июля, незадолго до вступления Америки в Первую мировую войну. Где-то на эстраде играет оркестр, вспышки фейерверка. Поначалу сцена освещена заходящим солнцем, к концу картины уже смеркается. Кровли, шпили и флюгера, различимые вдалеке, должны иметь металлическую поверхность, отбрасывающую на задник мягкие отблески света; когда стемнеет, в небе видны звёзды. При поднятии занавеса выходят мистер и миссис Уайнмиллер. Садятся на скамью близ фонтана. Миссис Уайнмиллер была в детстве избалованной, эгоистичной девчонкой и сохранила нелепую ребячливость и в зрелые годы, прячась за нее и оправдывая ею свою полнейшую безответственность. Знакомым жена мистера Уайнмиллера известна как его «крест».Мистер Уайнмиллер (поднявшись). А вот и Альма вышла на эстраду!
Миссис Уайнмиллер мечтательно жует кукурузные зерна.
Голос ведущего концерт (вдалеке). В сопровождении городского оркестра мисс Альма Уайнмиллер, известная под именем Соловушка Дельты, исполнит песню «La Golondrina»[2]. Мистер Уайнмиллер (снова садясь). Представляю, сколько это вызовет нареканий.
Альма начинает петь. Голос у нее не особенно сильный, но очень чистый и страстный. Появляется Джон Бьюкенен. В этом затхлом, провинциальном болоте он— Прометей: в нем бурлит неугомонная жизненная сила, которая не может еще найти себе выхода, и, если так и не найдет, взорвет его когда-нибудь изнутри. По нему сейчас не скажешь, что жизнь он ведет рассеянную и беспутную, пытаясь утолить этим снедающее его демоническое томление; вид у него свежий, бодрый и сияющий — ни дать ни взять эпический герой. Проходит неспешным шагом мимо скамьи, на которой сидят Уайнмиллеры, небрежно коснувшись шляпы, однако не взглянув на них. Взбирается на ступеньки постамента и вглядывается в направлении эстрады. На лице его появляется заинтересованно-ироническое выражение. Позади фонтана — прогуливающаяся парочка.
Девушка. Смотри, кто у фонтана! Мужчина. Сияет, как новенький серебряный доллар! Джон. Привет, Дасти! Привет, Перл! Мужчина. Куда это ты подевался во время той прогулочки? Такая шла игра, а ты исчез. Джон. Прогулялся до Виксберга и решил: хватит. Девушка. А мы все махнули дальше, и только уж потом, когда снова сели за игру, хватились тебя. Все кричали: «Джонни, Джонни! Где Джонни?»
Мистер и миссис Уайнмиллер уходят налево, по направлению к эстраде, а справа появляется доктор Бьюкенен, отец Джона. Он стар, движется медленно и с трудом, опираясь на трость. Сделав вид, что не заметил его, Джон собирается уходить.
Доктор Бьюкенен. Джон! Джон. A-а! Привет, папа…
Напряженное молчание. Они долго смотрят друг на друга.
(В замешательстве.) Понимаешь, я… предполагал дать тебе телеграмму, но… как-то позабыл. Пришлось задержаться в субботу в Виксберге, только что вернулся. Еще даже домой не успел зайти. Как там, все… нормально?.. Доктор Бьюкенен (сдавленным голосом, со все возрастающей яростью). Я поручил тебе вести прием в субботу и воскресенье. Что произошло в мое отсутствие? Джон. Ты сам знаешь, что произошло. Доктор Бьюкенен Да, знаю.
- 12345 . . . последняя (29) »