Николай Семенович Лесков
Скоморох Памфалон
Слабость велика, сила ничтожна. Когда человек родится, он слаб и гибок;
когда он умирает, он крепок и чёрств. Когда дерево произрастает,оно гибко и
нежно, и когда оно сухо и жёстко оно умирает. Чёрствость и сила — спутники
смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому, что отвердело,
то не победит.
Лао-тзы[1]
Глава первая
В царствование императора Феодосия Великого
[2] жил в Константинополе один
знатный человек, «патрикий
[3] и епарх
[4]», по имени Ермий. Он был богат,
благороден и знатен; имел прямой и честный характер; любил правду и
ненавидел притворство, а это совсем не шло под стать тому времени, в котором
он жил.
В то отдалённое время в Византии, или в нынешнем Константинополе, и во
всём царстве Византийском было много споров о вере и благочестии, и за этими
спорами у людей разгорались страсти, возникали распри и ссоры, а от этого
выходило, что хотя все заботились о благочестии, но на самом деле не было ни
мира, ни благочестия. Напротив того, в низших людях тогда было много самых
скверных пороков, про которые и говорить стыдно, а в высших лицах царило
всеобщее страшное лицемерие. Все притворялись богобоязненными, а сами жили
совсем не по-христиански: все злопамятствовали, друг друга ненавидели, а к
низшим, бедным людям не имели сострадания; сами утопали в роскоши и нимало
не стыдились того, что простой народ в это самое время терзался в
мучительных нуждах. Обеднявших брали в кабалу или в рабство, и нередко
случалось, что бедные люди даже умирали с голода у самых дверей пировавших
вельмож. При этом простолюдины знали, что именитые люди и сами между собой
беспрестанно враждовали и часто губили друг друга. Они не только клеветали
один на другого царю, но даже и отравляли друг друга отравами на званых
пирах или в собственных домах, через подкуп кухарей и иных приспешников.
Как сверху, так и снизу всё общество было исполнено порчей.
(обратно)
Глава вторая
У упомянутого Ермия душа была мирная, и к тому же он её укрепил в любви
к людям, как заповедал Христос по Евангелию. Ермий желал видеть благочестие
настоящее, а не притворное, которое не приносит никому блага, а служит
только для одного величания и обмана. Ермий говорил: если верить, что
Евангелие божественно и открывает, как надо жить, чтобы уничтожить зло в
мире, то надо всё так и делать, как показано в Евангелии, а не так, чтобы
считать его хорошим и правильным, а самим заводить наперекор тому совсем
другое: читать «оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем»
[5], а заместо
того ничего никому не оставлять, а за всякую обиду злобиться и донимать с
ближнего долги, не щадя его ни силы, ни живота.
Над Ермием за это все другие вельможи стали шутить и подсмеиваться;
говорили ему: «Верно, ты хочешь, чтобы все сделались нищими и стояли бы
нагишом да друг дружке рубашку перешвыривали. Так нельзя в государстве». Он
же отвечал: «Я не говорю про государство, а говорю только про то, как надо
жить по учению Христову, которое все вы зовёте божественным». А они
отвечали: «Мало ли что хорошо, да невозможно!» И спорили, а потом начали его
выставлять перед царем, как будто он оглупел и не годится на своём месте.
Ермий начал это замечать и стал раздумывать как в самом деле трудно,
чтобы и в почести остаться и самому вести жизнь по Христову учению?
И как только начал Ермий сильнее вникать в это, то стало ему казаться,
что этого даже и нельзя совсем вместе соединить, а надо выбирать из двух
одно любое: или оставить Христово учение, или оставить знатность, потому что
вместе они никак не сходятся, а если и сведёшь их насильно на какой-нибудь
час, то они недолго поладят и опять разойдутся дальше прежнего. «Уйдёт один
бес и опять воротится, и приведёт ещё семерых с собою». А с другой стороны
глядя, Ермий соображал и то, что если он станет всех обличать и со всеми
спорить, то войдёт он через то всем в остылицу, и другие вельможи обнесут
его тогда перед царём клеветами, назовут изменником государству и погубят.
«Угожу одним, — думает, — не угожу другим: если с хитрыми пойду —
омрачу свою душу, а если за нехитрых стану — то им не пособлю, а себе беду
наживу. Представят меня как человека злоумышленного, который сеет
неспокойствие, а я могу не стерпеть напраслины да стану оправдываться, и
тогда душа моя озвереет, и я стану обвинять моих обвинителей и сделаюсь сам
такой же злой, как они. Нет, пусть так не будет. Не хочу я никого ни
срамить, ни упрекать, потому что всё это противно душе моей, а лучше я
совсем с этим покончу: пойду к царю и упрошу его дозволить мне сложить с
себя всякую власть и доживу век мой мирно где-нибудь простым человеком».
(обратно)
Глава третья
Как Ермий задумал, так он и сделал по своему рассуждению. Царю Феодосию
он ни на что не жаловался и
