Читаем онлайн «Принцесса-невеста» 2 cтраница

Она не была моей матерью, она была лишь моей учительницей, а я был её личной и все увеличивающейся зоной бедствия.)

– У тебя всё будет хорошо, Билли.

– Я надеюсь на это, мисс Рогински.

– Просто ты поздний цветок, вот и всё. Уинстон Черчилль был поздним цветком, и ты так же.

Я хотел спросить, за кого он играл, но что-то в её тоне подсказало мне, что не стоит этого делать.

– И Эйнштейн.

Его я тоже не знал. Как и что такое «поздний цветок». Но я чертовски хотел им быть.

Когда мне было двадцать шесть, мой первый роман, «Храм золота», был опубликован в издательстве Альфреда А. Кнопфа. (Оно теперь часть Рэндом Хаус, а он – часть RCA ^[1] , а RCA – лишь часть сегодняшних проблем с американскими издателями, но не часть этой истории.) Как бы то ни было, перед публикацией работники издательства Кнопфа говорили со мной, пытаясь понять, что они могут сделать, чтобы оправдать свои зарплаты, и они спросили меня, кому бы я хотел послать предварительные копии, кто мог бы высказать свое мнение, и я сказал, что не знаю никого такого, и они сказали: «Подумайте, все кого-нибудь да знают», - и тогда я весь разволновался, потому что мне пришла в голову одна идея, и я сказал: «Хорошо, пошлите копию мисс Рогински», - что, как я считал, было логично и замечательно, потому что если кто-то и мог повлиять на мое мнение, то это была именно она. (Она есть в «Храме золота», кстати говоря, только я назвал её "мисс Патулски" – даже тогда я был изобретателен.)

– Кто? – спросила эта женщина из издательства.

– Моя старая учительница, пошлите ей копию, и я подпишу её, и может даже напишу что-нибудь, - я был очень взбудоражен, пока этот парень из издательства не перебил меня:

– Мы думали о ком-то более национальных масштабов.

Очень мягко я сказал:

– Мисс Рогински, просто пошлите ей копию, пожалуйста, ладно?

– Да, – сказал он, – да, конечно.

Помните, как из-за тона мисс Рогински я не спросил, за кого играл Черчилль? Наверное, тогда у меня был тот же самый тон. В любом случае, что-то произошло, потому что тут же записал её имя, спросив, пишется оно через "о" или через "а".

– Через о, – сказал я, мысленно уже вернувшись в те годы, пытаясь представить себе посвящение, которое понравилось бы ей. Знаете, умное, и скромное, и замечательное, и великолепное, что-то в таком духе.

– Имя?

Это быстро меня отрезвило. Я не знал её имени. Я всегда называл её «мисс». Её адреса я тоже не знал. Я даже не знал, была ли она ещё жива. Я не был в Чикаго уже десять лет; я был единственным ребёнком, мои родители умерли, кому было нужно Чикаго?

– Пошлите её в среднюю школу Хайланд Парк, – сказал я, и сначала я хотел написать: "Для мисс Рогински, роза от вашего позднего цветка", но потом я подумал, что это звучит слишком тщеславно, и пришёл к выводу, что: "Для мисс Рогински, сорнячок от вашего позднего цветка», – будет скромнее. Слишком скромно, решил я тут же, и на этом блестящие идеи в тот день иссякли. Я не мог ничего придумать. Потом я задумался, а что, если она вообще не помнит меня? Сотни учеников в течение многих лет, с чего бы ей помнить меня? Поэтому в конце концов я в отчаянии написал: «Для мисс Рогински от Уильяма Голдмана – вы называли меня Билли и вы сказали, что я буду поздним цветком, и эта книга для вас, и я надеюсь, что она вам понравится. Я был вашим учеником в третьем, четвертом и пятом классах, спасибо вам большое. Уильям Голдман."

Книга вышла и провалилась; я не выходил из дома и пытался примириться со своей неудачей. Книга не только не утвердила меня в статусе самого самобытного писателя со времен Кита Марло [2], её к тому же никто не прочитал. Не совсем так. Её прочитали несколько человек, все мои знакомые. Но я полагаю, что могу с уверенностью утверждать, что ни один незнакомый мне человек не насладился моим произведением. Это был мучительный опыт, и я реагировал так, как уже описал. Поэтому когда пришло письмо от мисс Рогински – поздно – она была послана Кнопфу, а они не спешили передавать его - я был готов испытать воодушевление.

«Уважаемый мистер Голдман: Спасибо вам за книгу. Я ещё не успела её прочитать, но уверена, что она окажется хорошей. Конечно же, я помню вас. Я помню всех своих учеников. Искренне ваша, Антония Рогински.»

Это было ударом. Она совершенно не помнила меня. Я сидел, потрясенный, держа письмо. Люди не помнят меня. Правда. Это не паранойя или что-то такое; я просто выскальзываю из людской памяти. Мне в общем-то все равно, разве что, пожалуй, это ложь; мне не все равно. По какой-то причине степень моей забываемости очень высока.

Поэтому когда мисс Рогински прислала мне это письмо,