Читаем онлайн «Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти»

Майкл Муркок Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти

Серия «Мастера фэнтези»

Michael Moorcock

Gloriana, or the Unfulfill'd Queen

* * *

Примечание автора:
Сей куртуазный роман, не будучи ни «елизаветинской фантазией», ни исторической беллетристикой, имеет некое отношение к «Королеве Духов».

Посвящается памяти Мервина Пика

Глава Первая, В Коей Представлен Дворец Королевы Глорианы Вкупе с Описанием Иных Его Обитателей и Кратким Изложением Всяческих Деяний, Имевших Место во Граде Лондоне в Канун Новогодия, Завершавшего Двенадцатый Год Правления Глорианы

Дворец размерами схож с порядочным городом, ибо на протяжении столетий его флигели, его домики для челяди и дома для гостей, особняки его камергеров и фрейлин соединялись крытыми переходами, а крытые переходы своим чередом обзаводились крышами, так что мы всюду находим коридоры внутри коридоров, будто водоводы в туннеле, дома внутри залов, а залы – внутри замков, а замки – внутри искусственных гротов, целокупность же сего опять обнесена кровлей из черепицы золотой, серебряной и платиновой, мраморной и перламутровой, отчего дворец сияет тысячью цветов на солнце, мерцает неустанно под луною, стены его колеблются как бы волнообразно, крыши его взмывают и ниспадают чарующим приливом, башни его и минареты его дыбятся мачтами и остовами погибших кораблей.

Внутри дворец редко бывает тих; сюда прибывают и отсюда отбывают высшие дворяне и дворянки в парче, шелке и бархате, в цепях золотых и серебряных, с филигранными стилетами, в белоснежных вертюгалях, со струящимися позади мантиями и шлейфами, порою поддерживаемыми мальчиками и девочками в нарядах столь весомых, что, кажется, они еле шагают. Из более чем одного места доносится выверенная, изысканная музыка, в такт коей ступают и знать, и прислуга. В иных холлах и залах репетируются маскерады и спектакли, даются концерты, пишутся портреты, эскизируются фрески, ткутся гобелены, вырезаются каменные скульптуры, декламируются стихи; там же волочатся, совокупляются, ссорятся с пылом, обычным для недр подобных вселенных. А в забвенных пространствах между стен живут питаемые падалью обитатели сумеречья: бродяги, опальные слуги, забытые любовницы, соглядатаи, отторгнутые обществом сквайры, дети любви, изуродованные, брошенные шлюхи, слабоумные родственники, отшельники, безумцы, романтики, что приемлют любые муки ради нахождения близ источника власти; беглые заключенные, разорившиеся пэры, стыдящиеся показаться в нижнем городе, отвергнутые ухажеры, уклоняющиеся мужья, гонимые страхом влюбленные, банкроты, хворые и завистники; все они живут и грезят поодиночке или отдельными сообществами с четко означенными территориями и обычаями, обитая раздельно с теми, кто населяет ослепительно освещенные холлы и коридоры дворца в собственном смысле слова, и все же бок о бок с ними, но почти не подавая признаков жизни.

Под дворцом распростерся великий город, столица Империи, полная злата и славы, обитель авантюристов, купцов, виршеплетов, драматургов, чародеев, алхимиков, механиков, ученых, философов, ремесленников любых мастей, сенаторов, книжников – здесь имеется громадный Университет, – богословов, живописцев, актеров, пиратов, ростовщиков, разбойников, танцоров, музыкантов, астрологов, архитекторов, жестянщиков, рабочих, что трудятся на исполинских дымящих мануфактурах на окраинах столицы Альбиона, пророков, иноземных парий, дрессировщиков, миротворцев, судей, лекарей, щеголей, кокеток, знатных дам и благородных лордов; все вместе мельтешат они в городских пивных, трактирах, театрах, операх, корчмах, концертных залах; здешние судилища, виноторговые дома и созерцательные площадки, являя взору парады фантастических костюмов, любой ценой избегают единообразия, так что и остроты городских сорванцов жалят не слабее изысканнейшего рассуждения сельского лорда; плебейская речь беспризорников сочится метафорами и уснащаема аллюзиями до такой степени, что древний стихотворец продал бы душу, чтоб заговорить языком лондонского подмастерья; однако же речь сия практически непереводима, она таинственнее санскрита и меняет формы день ото дня. Моралисты порицают такие обычаи, хулят нескончаемый спрос на пустую новизну ради новизны и утверждают, что грядет декаданс, неизбежный итог падкости до острых ощущений, но требование необычного от художников, хоть и означающее заведомо, что худшие из них будят лишь ощущения свежие и неглубокие, понуждает лучших творцов пламенить собственные пьесы глаголанием и живым, и витиеватым (ибо они знают, что будут поняты), деяниями и мелодраматическими, и невероятными (ибо они знают, что им поверят), дискуссиями почти по всякому вопросу (ибо многие станут за ними следить), и ровно таким же манером действуют лучшие