Читаем онлайн «Устные рассказы» 3 cтраница
- 12345 . . . последняя (12) »
молодости в Париже Она любила Париж как город своей юности, как город бесконечных возможностей. В нем прожила она двенадцать лет: приехав туда тринадцатилетней девочкой, она покинула Париж в двадцать четыре года.
Из-за стесненного материального положения семьи Ариадна Сергеевна не получила никакого систематического образования, однако в Париже она прошла начальное обучение рисованию, которое в последующей жизни выручало ее. Она училась в Художественной школе при Лувре, и студии В. Шухаева, в мастерской Н. Гончаровой. Из опубликованных графических работ известен ее шаржированный портрет Г. Адамовича; в ЦГАЛИ и в частных архивах хранятся ее многочисленные рисунки, акварельные и гуашные эскизы, образцы книжной графики. В Париже 1930-х годов Ариадна Сергеевна занималась и журналистикой, публикуя хроникальные заметки в киножурналах.
ТРИ ВСТРЕЧИ
Когда мы жили п Париже, то есть в пригороде, как всегда, я училась в рисовальной школе при Лувре. Училась я там книжной графике. Родители мои могли заплатить только за одни триместр, а я за этот триместр показала французам весь русский блеск - и меня оставили учиться дальше. А я тогда очень увлекалась кино и тогда же его исчерпала, так что уже никогда потом в кино не ходила. И я была начинена всевозможными сведениями о киноактерах. Пожалуй, единственное, что я знала к жизни хорошо, это мифологию и вот этих киноартистов.
И вот в Париж приехали тогдашние кинозвезды из кинозвезд — Дуглас Фербенкс и Мери Пикфорд. Он был для того времени идеал мужчины и очень большой акробат: во всех фильмах он прыгал с крыш и т. п. А она была идеалом женщины. У нее был тот тип, который сейчас совершенно вышел из моды,— маленькая, очень миниатюрная блондинка с большими карими глазами и малюсеньким ротиком.
Они остановились в американском посольстве, и у всех было такое впечатление, что они оттуда никогда не выходили. Посольство было окружено плотным кольцом журналистов. Заметки сначала появлялись доброжелательные, а потом все злее и злее, потому что. действительно,— не показываются, отнимают хлеб у журналистов...
И вот однажды иду я по бульвару Монпарнас — и никакой это не бульвар, а просто улица, деревьев там нет, а чередуются в каждом доме: кафе — магазин, кафе — магазин. И то в этом кафе сидит Эренбург, то в другом сидит Эренбург. и вообще всякие Модильяни навалом! И был там один такой дом, тогда он производил ошеломляющее впечатление, на него специально ходили смотреть, а сейчас это самый заурядный дом. Он был восьми- или девятиэтажный, весь фасад его был стеклянным, и принадлежал он какой-то цветочной фирме — в первом этаже был магазин, а в остальных сама контора, фирма: они принимали заказы со всех концов света, отправляли цветы или посылали заказы в любую страну на точно такие цветы тамошним фирмам. Внизу, в магазине, была огромная витрина, которая менялась каждый день: то там была одна сирень, всевозможная, великолепная, то там были — в таких плетеных кузовках, на зеленом мху — пармские фиалки. И по стеклу всегда тихо-тихо струилась вода, создавая цветам влажную атмосферу. И это было настолько прелестное зрелище, что я всегда, идя из училища на вокзал Монпарнас. на свою электричку, делала крюк и обязательно глазела на эту витрину.
Так вот, останавливаюсь я, смотрю на цветы, а в магазине полумрак и народу немного. И, случайно заглянув внутрь, вижу — Мери Пикфорд выбирает розы, а Дуглас Фербенкс стоит рядом! Не успев вздохнуть, я рванула туда, прекрасно зная, что она по-французски не говорит, а он чуть-чуть объясняется. Я смело подошла к нему, потребовала автограф на каком-то из своих рисунков и сказала, что очень приятно видеть в Париже их обоих. Он поблагодарил меня на очень плохом французском языке, она промурлыкала что-то по-аглицки, и вдруг — он преподносит мне букет роз! Такой же, как у нее!! Великолепные, черные, как гуталин, розы на длинных-длинных стеблях!!!
Ног под собой не чуя, я понеслась домой. Влетаю в квартиру, мама сидит за столом перед тетрадью, вот так, поддерживая рукой лоб, она всегда так сидела, надо лбом уже была седая прядь... И вот влетаю я.
— Мама,— кричу я с тем наивом, который она во мне очень не любила,— мама, кого я сейчас видела!
— Кого? — спрашивает мама, поднимая голову.
— Дугласа Фербенкса и Мери Пикфорд!
— Ку и что?
— Как же — что? Смотрите, какие он мне розы подарил! Мама взглянула на букет равнодушно.
— Лучше бы они тебе башмаки купили,— сказала она и опять склонилась над столом.
А я села и тут же написала письмо в
Из-за стесненного материального положения семьи Ариадна Сергеевна не получила никакого систематического образования, однако в Париже она прошла начальное обучение рисованию, которое в последующей жизни выручало ее. Она училась в Художественной школе при Лувре, и студии В. Шухаева, в мастерской Н. Гончаровой. Из опубликованных графических работ известен ее шаржированный портрет Г. Адамовича; в ЦГАЛИ и в частных архивах хранятся ее многочисленные рисунки, акварельные и гуашные эскизы, образцы книжной графики. В Париже 1930-х годов Ариадна Сергеевна занималась и журналистикой, публикуя хроникальные заметки в киножурналах.
ТРИ ВСТРЕЧИ
Когда мы жили п Париже, то есть в пригороде, как всегда, я училась в рисовальной школе при Лувре. Училась я там книжной графике. Родители мои могли заплатить только за одни триместр, а я за этот триместр показала французам весь русский блеск - и меня оставили учиться дальше. А я тогда очень увлекалась кино и тогда же его исчерпала, так что уже никогда потом в кино не ходила. И я была начинена всевозможными сведениями о киноактерах. Пожалуй, единственное, что я знала к жизни хорошо, это мифологию и вот этих киноартистов.
И вот в Париж приехали тогдашние кинозвезды из кинозвезд — Дуглас Фербенкс и Мери Пикфорд. Он был для того времени идеал мужчины и очень большой акробат: во всех фильмах он прыгал с крыш и т. п. А она была идеалом женщины. У нее был тот тип, который сейчас совершенно вышел из моды,— маленькая, очень миниатюрная блондинка с большими карими глазами и малюсеньким ротиком.
Они остановились в американском посольстве, и у всех было такое впечатление, что они оттуда никогда не выходили. Посольство было окружено плотным кольцом журналистов. Заметки сначала появлялись доброжелательные, а потом все злее и злее, потому что. действительно,— не показываются, отнимают хлеб у журналистов...
И вот однажды иду я по бульвару Монпарнас — и никакой это не бульвар, а просто улица, деревьев там нет, а чередуются в каждом доме: кафе — магазин, кафе — магазин. И то в этом кафе сидит Эренбург, то в другом сидит Эренбург. и вообще всякие Модильяни навалом! И был там один такой дом, тогда он производил ошеломляющее впечатление, на него специально ходили смотреть, а сейчас это самый заурядный дом. Он был восьми- или девятиэтажный, весь фасад его был стеклянным, и принадлежал он какой-то цветочной фирме — в первом этаже был магазин, а в остальных сама контора, фирма: они принимали заказы со всех концов света, отправляли цветы или посылали заказы в любую страну на точно такие цветы тамошним фирмам. Внизу, в магазине, была огромная витрина, которая менялась каждый день: то там была одна сирень, всевозможная, великолепная, то там были — в таких плетеных кузовках, на зеленом мху — пармские фиалки. И по стеклу всегда тихо-тихо струилась вода, создавая цветам влажную атмосферу. И это было настолько прелестное зрелище, что я всегда, идя из училища на вокзал Монпарнас. на свою электричку, делала крюк и обязательно глазела на эту витрину.
Так вот, останавливаюсь я, смотрю на цветы, а в магазине полумрак и народу немного. И, случайно заглянув внутрь, вижу — Мери Пикфорд выбирает розы, а Дуглас Фербенкс стоит рядом! Не успев вздохнуть, я рванула туда, прекрасно зная, что она по-французски не говорит, а он чуть-чуть объясняется. Я смело подошла к нему, потребовала автограф на каком-то из своих рисунков и сказала, что очень приятно видеть в Париже их обоих. Он поблагодарил меня на очень плохом французском языке, она промурлыкала что-то по-аглицки, и вдруг — он преподносит мне букет роз! Такой же, как у нее!! Великолепные, черные, как гуталин, розы на длинных-длинных стеблях!!!
Ног под собой не чуя, я понеслась домой. Влетаю в квартиру, мама сидит за столом перед тетрадью, вот так, поддерживая рукой лоб, она всегда так сидела, надо лбом уже была седая прядь... И вот влетаю я.
— Мама,— кричу я с тем наивом, который она во мне очень не любила,— мама, кого я сейчас видела!
— Кого? — спрашивает мама, поднимая голову.
— Дугласа Фербенкса и Мери Пикфорд!
— Ку и что?
— Как же — что? Смотрите, какие он мне розы подарил! Мама взглянула на букет равнодушно.
— Лучше бы они тебе башмаки купили,— сказала она и опять склонилась над столом.
А я села и тут же написала письмо в
- 12345 . . . последняя (12) »