Читаем онлайн «Речь против языка»

Дмитрий Новокшонов Речь против языка

Рецензент

доктор филологических наук, профессор школы филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ

ГАСАН ГУСЕЙНОВ

Предисловие

Готов держать пари, что более удивительной, странной, местами почти безумной и на каждой странице вызывающей, провоцирующей книги под таким простым и вместе с тем многослойным названием читатель еще никогда не держал в руках. Скажу больше. Она написана представителем поколения (автор родился в 1969 г.), из которого при более благоприятном ходе истории и клещами нельзя было бы вырвать того, что в конце концов он все-таки написал. На что осмелился.

Но сначала несколько слов о содержании книги и об ее авторе.

Дмитрий Евгеньевич Новокшонов – питерский филолог-классик и гебраист, а к тому же выпускник двух военных учебных заведений – решил написать академическую, хотя и не вполне научную, или, может быть, научную, хотя и не академическую, книгу, которая позволила бы ему сплести в многожильный провод четыре измерения жизни. С одной стороны, и это – главная жила, он видит мир, планирует свою жизнь, вспоминает прошлое как филолог и в особенности этимолог. Ничто в конечном счете так не волнует Новокшонова, как происхождение и скрытое родство слов. «Специалист подобен флюсу, – повторяет он изречение Козьмы Пруткова, – полнота его одностороння».

Вторая жила в сплетаемом автором многожильном проводе – это зуб, который Новокшонов за десятилетия жизни и работы в университете и в газете вырастил на язык современной гуманитарной науки и прежде всего – науки психолингвистики. Мастер давать раздраженную или глумливую, но неприятно точную формулу чужой многословной жвачке, Новокшонов дрожит от страстного желания остановить «подорожание болтовни». Каждая книга должна выходить в свое время, и гуманитарным наукам советской эпохи и первой четверти постсоветского столетия страшно повезло, если бы некоторые суждения Новокшонова могли выходить по мере поступления новой научной литературы. Эта психолингвистическая жила – результат включенного наблюдения за тем, как «мертвая речь поедает живой язык». Можно ли назвать эти главы, скажем, «критикой современной психолингвистики»? Никак нет. Автор убедительно показывает, что традиционные жанровые определения нуждаются в пересмотре, и сейчас нужно говорить о троллинге. Как Ленин, Троцкий или Марр троллили современников своими речами и текстами, так он, Новокшонов, троллит лингвистов XX века. Главным образом тем, что цитирует их, а потом переспрашивает, что бы такого те хотели вложить в свои речи и почему это не всегда получалось.

Третья жила в многожильном проводе, тросе, канате, ухватившись за который, мы движемся, продвигаясь в книгу, – это интеллектуальная биография самого автора. Точнее, его интеллектуально-экзистенциальный бэкграунд ярого римлянина, даже римского воина, очнувшегося после тяжелого двухтысячелетнего сна в наших северных болотах и начавшего осознавать себя в этом странном мире «Римским невозвращенцем» (так называлась первая книга Новокшонова, выпущенная в 2013 г.). Хватая воздух жадным многоязыким ртом и ощупывая незнакомые предметы, Новокшонов обнаруживает то немногое, что ему в этом мире нравится или могло бы нравиться, как этому самому воображаемому римлянину.

О ужас для меня, леволиберального космополита с социалистической проседью! Дмитрий Евгеньевич Новокшонов – военная косточка. Неужели его кумир – наш советский солдатский император товарищ И.В. Сталин? Как же так, почему? Ведь автор – образованный человек…

А все дело в том, что, дитя перестроечного СССР, Новокшонов вот уже четверть века анализирует ненавидимый им позднесоветский и постсоветский научный и социальный дискурс. Как филолог-классик и гебраист, глумящийся над мимами,

создающими теории,

изливающимися на читателя,

бессильного сопротивляться,

Новокшонов выбрал самую неудобную, прямо-таки рыцарскую позицию для борьбы. По современному научному дискурсу он ведет огонь из построек «сталинского ампира», а большевиков обстреливает из середины XIX века. Эта третья жила – загадочное и даже обсценное признание в уважении к самой адской фазе советской истории – не за то ли, что тогда расцвели в СССР пять кафедр классической филологии и ненадолго в школы вернули логику? Эта третья жила в книге изолирована слабее всего, и читателя будет бить током всякий раз, как Новокшонов тронет за рукав рябого черта.

Четвертая жила – личная, человеческая, биографическая. Есть несколько личностей, в которых он надеется найти опору в будущем; во-первых, это ребенок, с которым со временем будут говорить психолингвисты, прочитавшие книгу самого Новокшонова; во-вторых, это учителя Новокшонова – филологи Александр Иосифович Зайцев и Аристид Иванович Доватур.

Новокшонов усвоил от них любовь к этимологиям и «странным сближениям», презрение к современности и любовь к рискованному жесту. Из Древнего Рима и русского мира в