Роберт Энсон Хайнлайн
Гражданин Галактики
1
Фрицу Лейберу
— Номер девяносто седьмой, — провозгласил аукционист. — Мальчик.
Голова у мальчика кружилась, от ощущения почвы под ногами его тошнило. Рабовладельческий корабль преодолел более сорока световых лет, неся обычное для таких кораблей зловоние — испарения скученных немытых тел, страха, рвоты и застарелого горя. И все же там мальчик был кем-то, его уважали, он имел право на ежедневную еду, мог бороться за возможность спокойно съесть ее. У него даже были друзья. А теперь он никто и ничто, снова просто товар для продажи.
На аукцион выставили двух девушек-блондинок и объявили, что они близнецы; торги шли оживленно, цена назначалась высокая. Аукционист повернулся с довольной улыбкой и указал на мальчика:
— Номер девяносто седьмой. Давайте его сюда.
Пинками и тычками мальчика вытолкнули на помост, он стоял в напряженной позе, затравленно озираясь и пытаясь охватить взглядом то, что он не мог разглядеть из загона. Рынок Рабов располагался рядом с космопортом, на знаменитой Площади Свободы, обращенной к холму, увенчанному еще более знаменитым Президиумом Саргона, капитолием Девяти Миров. Мальчик не знал этого, он даже не знал, на какой планете находится. Он смотрел на толпу.
Рядом с загоном для рабов толпились нищие, готовые клянчить у каждого покупателя. Далее полукругом шли сиденья для богатых и знатных. Сбоку ждали их рабы, носильщики и телохранители, а шоферы слонялись возле машин знати и у паланкинов богачей. Позади лордов и леди толпилось простонародье — зеваки и бездельники, карманники и разносчики холодных напитков, мелкие лавочники, которые не имели привилегии сидеть, но ждали случая купить носильщика, клерка, механика или даже домашнюю прислугу для своих жен.
— Номер девяносто седьмой, — повторил аукционист. — Красивый здоровый паренек, годится в пажи или в мальчики для услуг. Вообразите его себе, милорды и миледи, в ливрее вашего дома. Посмотрите на… — его слова потонули в реве космического корабля, садящегося в космопорту.
Старый нищий Бэзлим Калека изогнул свое наполовину искусственное тело и искоса посмотрел единственным глазом поверх изгороди. Мальчик не казался Бэзлиму покорным домашним слугой, он больше походил на преследуемое животное, — грязный, ободранный и покрытый синяками. Под слоем грязи на спине мальчика белели рубцы шрамов — отметки его прежних владельцев. Глаза мальчика и форма его ушей указывали на то, что он может быть немутированным экземпляром земного происхождения, но ни в чем нельзя было быть уверенным, кроме того, что это маленький мальчик, перепуганный, но не покорившийся. Мальчик поймал взгляд нищего и тоже уставился на него.
Грохот смолк, и разодетый щеголь в переднем ряду лениво помахал аукционисту платком.
— Не отнимай у нас время, подонок. Покажи-ка нам лучше что-нибудь вроде той пары девчушек.
— Простите, благородный сэр. Я должен следовать порядку каталога.
— Тогда поживей! Или выпихни этого недокормленного ублюдка прочь и покажи нам стоящий товар!
— Вы так добры, милорд, — аукционист повысил голос: — Меня просят поторопиться, и я уверен, что мой добрый хозяин не будет возражать. Позвольте мне быть откровенным. Этот красивый мальчик слишком юн, и новому хозяину нужно будет вышколить его. Поэтому… — Мальчик почти не слушал. Он плохо понимал этот язык, да это и не имело для него особого значения. Он смотрел на леди в вуалях и элегантных мужчин, пытаясь определить: кто из них станет его новой бедой. — Первоначальная цена — и дальше! Назначаем! Что я слышу — двадцать стелларов?
Наступила тишина. Какая-то леди, изящно и дорого одетая, от обутых в сандалии ног до покрытого кружевной вуалью лица, наклонилась к щеголю, что-то зашептала и захихикала. Он нахмурился, вытащил кинжал и сделал вид, что чистит ногти.
— Я же велел с этим покончить, — проворчал он.
Аукционист вздохнул:
— Прошу вас помнить, джентльмены, что я отвечаю перед своим патроном. Но начнем с более низкой цены. Десять стелларов — да, я сказал — десять. Фантастика! — Он выглядел удивленным. — Неужели я оглох? Может, кто-то поднял палец, а я и не заметил? Подумайте, прошу вас. Перед вами юный паренек, он как чистый лист бумаги, и вы можете написать на нем все, что хотите. За эту баснословно низкую цену вы можете сделать из него немого или изменить его, как подскажет ваша фантазия.
— Или скормить его рыбам!
— «Или скормить его…» Как вы остроумны, благородный сэр!
— Надоело. Почему ты думаешь, что этот жалкий тип вообще чего-то стоит? Может, он твой сын?
Аукционист выдавил из себя улыбку:
— Был бы рад. Хотел бы я, чтоб мне позволили рассказать вам о его родословной…
— Это означает, что ты
