Читаем онлайн «Монтаперти (СИ)»

Annotation

Чикриз Виталий

Чикриз Виталий

Монтаперти

xix

[Год 1263. Август, 18; Вечеря.]

Тут же ответил ему Приамид Александр боговидный:

'Гектор, ты прав, и бранишь ты меня справедливо и верно.

Душу открою тебе; ты присядь, подожди и послушай:

Я не от гнева совсем, не от злобы на граждан троянских

В спальне сидел до сих пор: я хотел лишь печали предаться.

Нынче ж супруга меня словом мудрым своим убедила

Выйти на битву опять. И теперь уже чувствую сам я:

Лучше сражаться идти. Переменчива к людям победа'.

--Гомер. Илиада.

- Тогда ещё между Фиренцей и Сиеной договор был о вечном мире, - в глазах рыцаря, смотрящих сквозь меня и время, плясало пламя светильника, а лицо его было бледно. - Но подеста слали один ультиматум за другим, требовали выдать нас Фиренце. Сиенцы отвечали то более, то менее вежливыми отказами. Но к лету уже стало ясно, что гвельфы вот-вот ударят по Сиене. Они уже жгли и грабили северные контадо, сиенцы же старались как можно дольше избегать войны, ибо перевес был не на их стороне. Не получилось: в июле Сиене прислали перчатку, и тут же, ещё до переговоров, Фиренца начала сбор ополчения. Только потом, уже в августе, назначили сражение на сентябрь. Альдобрандинo не мог выставить более двенадцати - тринадцати тысяч, а фирентийцы набрали в ополчение более тридцати. Тогда многие в Сиене стали поговаривать, что надо нас всё-таки выдать, да только остальные понимали, что сбежавшие гибеллины для Фиренцы - это только повод напасть на Сиену, чтобы взять под контроль юг Тосканы и все торговые пути. Синьор послал меня в Неаполь, к Манфреду, за помощью. Его Величество сначала дал восемь сотен немецких рыцарей, да потом ещё полторы тысячи сарацинской конницы из Лючеры подошло. Ещё синьор созвал под свои знамёна всех изгнанных гибеллинов из Фиренцы и других городов, и многие из сиенских дворян тоже встали рядом с нами... Но всё равно нас было намного меньше, около семнадцати тысяч. Тогда синьор придумал посадить на коров и ослов виллан и горожан, обрядить их в накидки, как воинов, и провести вокруг холма среди войска, на виду у фирентийцев. Так сделали три раза, меняя цвета, будто разные отряды идут, и фирентийцы в тот день не решились напасть, простояли лагерем всю ночь...

***

[Год 1260. Июль, 29. Повечерие.]

Гано сбросил меч Бокки со своего и отшагнул назад, подняв левую руку, останавливая бой.

- Посмотри на этот сброд, - с брезгливой гримасой обратился он к своему партнёру, мужчине чуть менее тридцати лет с хмурым лицом. - Мне стыдно за то, что мы здесь.

На погружающейся в сумерки городской площади несколько сот ополченцев отрабатывали приёмы группового боя, пытаясь сохранять строй и порядок при перестроениях. Над каждым отрядом, собранным от приходов сестьер, реяли свои вымпелы; вымпелы объединялись вокруг знамени сестьеры. Командиры отрядов кричали сорванными голосами, тренировка шла третий час и все устали, но недовольный Капитан Войны тренировку не прекращал. Успехи горожан были слабые, строй никак не держался и то и дело рассыпался то там, то здесь. До слаженных действий было далеко.

- Говори за себя, - Бокка опустил тренировочный меч, но в ножны его вкладывать не стал. - Мне стыдиться нечего. Закон есть закон. Даже для нас.

- Ты хотел сказать, "тем более для нас", - Гано встал рядом с ним и продолжил, понизив голос: - Тем более для нас, бывших благородных дворян, бывших людей чести, бывших хозяев своей жизни, бывших гибеллинах...

Бокка поморщился: слова Гано были укусами ядовитой гадины - больно ранили, а потом ещё долго отравляли душу. Друг был прав, прав в каждом слове, но признавать это не хотелось.

- Я - не бывший...

- Да брось ты, - остановил его Гано. - Мы ведь в одной лодке. Мы оба, чтобы сохранить жизни своим семьям, согласились принять ИХ условия. Нет в этом позора. Что толку было бы в нашей смерти? Наших жён и детей сожгли бы заживо, наши дома разрушили, наши земли отобрали, и наши имена забыли, вот и всё. Чтобы этого не случилось мы отказались от всего в нашей жизни, в том числе и от фамильной чести и от свободы быть теми, кем хотим, а это большее мужество, чем отказаться всего лишь от жизни. Но правда в том, что отказавшись, мы всё это потеряли.

Бокка знал, что под этим брезгливым "ИХ" Гано имел ввиду вовсе не потеющих сейчас на площади горожан, в конце концов - это просто безмозглая толпа, всегда идущая туда, куда её поведут. Нет, врагами были хозяева этого тупого и злобного стада. Но, тем