Читаем онлайн «Подснежники» 3 cтраница

белым огнивом, и мальчик часто смотрел на нее. Сколько лет ходил он на охоту весной, и всегда на западе сияла Венера, лесная охотничья звезда.

Отец и Арсений Михайлович шли далеко позади, и паренек лишь изредка слышал их. Он все еще досадовал, что отец взял на охоту этого Арсения Михайловича. Паренек и раньше-то недолюбливал его. Может быть, потому, что когда отец шел на охоту с Арсением Михайловичем, он не брал мальчика с собой. Арсений же Михайлович вечно опаздывал, появлялся, когда отец, исчерпав терпение, уже стоял на улице, у ворот, во всем снаряжении, и паренек досадовал вместе с ним, а может быть, больше его. Если Арсений Михайлович являлся вовремя, он обязательно что-нибудь забывал и приходилось искать это забытое. Так, однажды он пришел без патронташа, в другой раз забыл дома ружье, в третий - не надел сапоги - явился в штиблетах (ну-ка, попробуйте в штиблетах по апрельскому лесу). Почти всегда, придя к ним домой, Арсений Михайлович плачевно морщился и просил соды - у него постоянно была изжога, - отец рылся в шкафу среди пузырьков, ругался, почему Арсений Михайлович не носит соду с собой, раз она ему так нужна, и, когда они, наконец, собравшись, уходили, мальчик испытывал большое облегчение. Только одно удерживало паренька от проявлений непочтения к Арсению Михайловичу - он был фронтовым товарищем отца и, кроме того, - учителем. Учителем математики. По алгебре и геометрии у паренька было куда как худо… Арсений Михайлович любую задачу решал быстр® и уверенно. Трудных задач для него не существовало. В остальном Арсений Михайлович казался робок, целиком подчинён отцу, неуклюж, смешон и, не будь у него этого пенсне, казался бы даже молчаливо глупым,

Часа через полтора ходьбы мальчик устал, и голоса Арсения Михайловича и отца приблизились, стало слышно их шаги, и в это время впереди открылась не то широченная трасса, не то выборочная старая лесосека. Осинник метра в три-четыре высотой сплошь покрывал ее, а в самом осиннике чернело несколько отдельных елей. Паренек знал это место. Здесь всегда была хорошая вальдшнепиная тяга, и, едва подумав об этом, он тотчас увидел, как навстречу ему, низко над осинами, летит крупная - так показалось - птица с длинным опущенным клювом. Она пролетела низко и безбоязненно, он вспомнил про ружье, когда Птица была уже далеко и лишь донеслось ее глухое покрякивание.

- Вальдшнеп же! Что не стрелял! - окликнул отец.

Но мальчик только сконфуженно махнул, отвернулся. Он и сам не знал почему… Просто так. Смотрел…

- А хорошо он налетал-то! Чисто, - оживленно говорил отец, подходя. - Давайте-ка здесь зарю постоим. - И тотчас начал снимать свой тяжеленный рюкзак, где всегда было все нужное и даже не очень нужное в лесном походе. Отец к охоте готовился обстоятельно, предусмотрительно.

- Тогда… Я вот тут… Тут останусь, - как всегда отрывисто сказал Арсений Михайлович и протер платком пенсне. Надевая его, он всегда разевал рот, отпячивал нижнюю челюсть. Но лицо его тотчас становилось замкнутым, а глаза - прищуренно зоркими.

Отец заспорил было, что на дороге стоять незачем, потом усмехнулся, указал сыну направо - вдоль осинника, а сам, взяв свое тяжелое ружье - бескурковый зауэр (такого ружья, по мнению отца, любившего все добротное и исключительное, конечно же, ни у кого не было), пошел вверх по склону вдоль осинника, куда улетел и вальдшнеп.

- Подальше отойди! - донеслось до паренька. Но он и сам этого хотел - стоять на тяге одному.

Он спустился вдоль осинника до сырой мелкой лощины, огляделся и встал у широченного черного пня, обросшего брусничником. Пень остался от старого леса и, по-видимому, от лиственницы - иначе не был бы так огромен и крепок, лиственница как дуб, лишь чернее от дождей и времени. В лощине было тепло, остро пахнуло в нос весенним духом оттаявшей земли, пня, осин, старых листьев и свежих почек. «Подснежниками пахнет!» - вспомнил мальчик и опять благодарно огляделся, прислушался. Охотничий азарт томил его. Но теперь паренек был один и ему было немного боязно, как-то глухо.

Уже стемнело внизу, и уже повторялся в стынущем лесном оцепенении рассыпчатый свист ночницы-зарянки. Она пела в глубине осинника с завораживающими переливами. Может быть, она сидела на одной из темных одиноких елей. Мальчик слушал. Далеко в чаще откликался зарянке еще кто-то похожим переливчатым юрчаньем. Мальчик знал зарянок и подумал, почему эти большеглазые птички с подпаленным оранжевым зобиком прилетают именно сюда, в этот глухой осинник, как находят его среди бесконечных пространств и лесов и что заставляет их быть тут всякую весну, петь на ночной заре, словно бы в какой-то жалобно-прекрасной отрешенности и безвестности.

Цы - цвинь - цвинь - тюрьл-юю - и.

И тишина…

Цыть - цвинь - цинь - тюрьлью- ю ю - и.

И мальчик подумал, что без этого лесного голоса, пожалуй, не было б здесь ощущения весны, потаенной жизни, дремотного и невидного пробуждения во всем, что так волновало и настораживало его, а были бы тишина и одичание. Хорошо,