Читаем онлайн «Другой ветер - Знаки отличия» 2 cтраница

зрелище — три дня Никея походила на сахарную голову, оброненную у муравейника! Триста тридцать человек было съедено мышами заживо! При этом никто не считал сирот и чужестранцев!

— Я вижу на девятьсот лет вперед, — сообщил провидец, насытившись капустой, — я вижу, как гибнут и зарождаются царства, я вижу будущих властелинов мира и их будущих подданных, я знаю о грядущих ураганах, морах и войнах, я вижу коварный дар, скрытый в тебе, Ворон, но я не вижу твоей смерти.

— Что ты сказал? — удивился хозяин палатки.

— Я вижу на девятьсот лет вперед, — повторил человекогусеница, — и я вижу его живым.

Магрибец поднялся из вороха своего колдовского хлама.

— Почему на тебе ошейник, оборванец? Ты сторожишь дом своих почтенных родителей?

— Нет, я делаю им горшки, в глину которых подмешены мои слезы. Эти горшки умеют смеяться, потому что огонь превращает глину в камень, а мои слезы — в смех.

Магрибец посмотрел на Ворона глазами, похожими на два солнечных затмения, — вокруг черных зрачков плясало пламя, — но Ворон выдержал его взгляд. Тогда магрибец расхохотался, так что задрожал его плащ с бархатными заплатами, и выскользнул наружу.

— Сколько золота ты хочешь получить за своего сына? — спросил колдун горшечника, который стоял у палатки с цепью в руке и общипывал губами кисть винограда.

— Пока он сидит у меня на цепи, я буду иметь столько золота, сколько найдется в округе глины, — усмехнулся горшечник.

— Я превращу тебя в свинью, — сказал колдун, — тебя зажарят на вертеле посреди площади, и твои соплеменники сожрут тебя, потому что ни правоверные, ни даже иудеи-рахдониты такое дерьмо, как ты, есть не станут!

Еще три унизительные смерти предложил на выбор магрибец, он даже показал мазь, которая превратит горшечника в желтую навозную муху, и показал бычью лепешку, на которой его раздавит копыто вороного жеребца королевского глашатая, он хохотал, браслеты звенели на его смуглых запястьях, но горшечник разумно выбрал жизнь. Колдун дал ему все, что у него было, — тридцать золотых солидов, двенадцать из которых были фальшивыми, — и горшечник ушел прочь, бросив цепь на землю. Под стенкой палатки валялась суковатая палка; магрибец поднял ее, воткнул в землю и повесил на сучок цепь.

— Я превратил твоего отца в сухую палку, — сообщил колдун, вернувшись к Ворону. — Ты можешь сжечь ее или изломать в щепки, но даже если ты этого не сделаешь, ты все равно свободен.

— Кто теперь будет кормить мою мать, моих паршивых сестер и братьев?! — воскликнул Ворон.

— Я устроил так, что сегодня над твоим домом прольется золотой дождь, — сказал колдун.

Ворон выдернул из земли кривую палку и смерил ее жидким взглядом.

— Я сделаю из своего отца посох, чтобы пройти больше, чем могут мои ноги.

— Меня зовут Мерван Лукавый, — сказал магрибец, — а Мерваном Честным будешь ты.

Так, расставшись с жизнью цепного пса, Ворон впервые сменил имя.

Мерван Лукавый взялся образовывать Ворона в науках. Познания Мервана были велики: колдун рассказывал юноше о морской миноге четоче, которая одарена такою силой в зубах и мускулах, что способна остановить галеру, рассказывал об огромной птице Рух, кормящей птенцов слонами, о странах, где живут люди с собачьими и оленьими головами, люди без глаз и люди, которые полгода спят, а полгода живут свирепой жизнью, рассказывал о древнем Ганнибале, проделавшем проход сквозь Альпы при помощи уксуса, и об Абу-Суфьяне, который, спасаясь от гнева ансаров, оборачивался гекконом. Он говорил, что в горах нельзя кричать, ибо крик способствует образованию грозовых облаков, что лев боится петушиного крика, что рысь видит сквозь стену, что далеко в Китае живут однокрылые птицы, которые летают только парой, что адамант можно расколоть с помощью змеиной крови и крысиной желчи, что угри — родственники дождевых червей и ночами выползают на сушу, дабы полакомиться горохом, что крокодил подражает плачу младенца и тем заманивает на смерть сострадательных людей. И еще Мерван Лукавый показывал чудеса: изрыгал из уст пламя, выпускал фазанов из рукавов рубахи, выпивал отвар африканской травки и на сорок часов становился мертвым, — а воскреснув, объяснял, как по роговице глаза безошибочно определять супружескую неверность, доставал из уха серебряную цепь и вызывал духов. Hо это умение, говорил он, — благовонный дым, это ловкое знание — не чудо. Душа же его тянется к истинно чудесному. Hо пока из честного чуда он имеет лишь человекогусеницу. Однако он, Мерван Лукавый, видит своими глазами, похожими на солнечные затмения, что ты, Мерван Честный, тоже будешь чудом человек, чьи слезы побеждают немоту мертвой глины, должен побеждать собственную смерть.

— Вот еще что, — сказал колдун, — ты должен мне сто золотых монет ровно столько золота я пролил над твоим бывшим домом. Пока ты не вернешь мне долг, ты — мой раб.

Ворон ощупал на шее заживающую рану.

— А разве мышиный король — не чудо?

Магрибец