Читаем онлайн «Три новеллы» 2 cтраница
- 12
Ролик. Все люди умирают, просто некоторые через сто тыщ лет, а я, может, завтра утром». И добавила шепотом:
– Я надеюсь, что все-таки нет.
Вдруг она испуганно подняла голову, озираясь, словно услышала в коридоре чьи-то шаги. Потом проворно схватила Ролика и пожелала красному стулу спокойной ночи.
– Это она! Она идет! – выдохнула девочка свистящим шепотом и бросилась в свою палату. Юркнула к маме в кровать и спряталась под одеялом.
Я тоже бросился бежать. Потому что каждую ночь по больничным коридорам проходит женщина в толстом сером вязаном свитере. У нее с собой папка. А в ней записаны имена нас всех. Сегодня канун Рождества и, когда ты проснешься, снег наверняка уже растает. В Хельсингборге снег никогда долго не залеживается. Это единственное известное мне место, где ветер дует снизу вверх. Так что зонт больше помогает, если его держать вверх ногами. Я здесь родился, но так и не смог обвыкнуться, мы с Хельсингборгом так и не поладили. Видимо, это чувство к своему родному городу питает каждый: место, откуда мы родом, никогда не попросит у нас прощения и не признает своей неправоты. Оно просто поджидает в конце трассы Е4 и шепчет: «Возможно, ты стал богатым и влиятельным. Возможно, едешь домой с дорогими часами и в хорошем костюме. Но меня обмануть не рассчитывай, я-то знаю, кто ты на самом деле. Маленький напуганный мальчик».
Со смертью я повстречался нынче ночью, среди обломков моей машины после аварии. Моя кровь была повсюду. Женщина в сером свитере стояла рядом и смотрела на меня с неудовольствием: «Тебя тут быть не должно». Я ее ужасно испугался, потому что я – победитель, я уцелевший. А все уцелевшие очень боятся смерти. Потому-то мы и уцелели. Мое лицо было изрезано, плечо вывихнуто, я сидел, зажатый среди железа и приборов стоимостью в полмиллиона крон. Увидев женщину, я крикнул: – Забери кого-нибудь другого! У меня есть для тебя кандидатура! Но она лишь наклонилась ко мне с огорченным видом и сказала: – Все устроено по-другому. Я ничего не решаю. Я отвечаю только за логистику и доставку. – Куда? – всхлипнул я. – К Богу или к Дьяволу… или к кому-то еще? Она вздохнула: – В политику я не лезу. Я своим делом занимаюсь. Отдай папку. В больницу я попал не из-за той аварии, я оказался там задолго до нее. Рак. Шесть дней тому назад я впервые повстречал ту девочку, когда курил на пожарной лестнице, чтобы не застукали медсестры. Они так ругались, словно именно курение сведет меня в могилу. Дверь в мой коридор была приоткрыта, и я слышал, как девочка и ее мама разговаривают в телехолле. Они играли в одну и ту же игру каждый вечер, – когда в больнице делалось настолько тихо, что было слышно, как снежинки касаются оконных стекол, целуя их на ночь, мама шептала девочке: «Кем ты станешь, когда вырастешь?» Девочка знала, что играют они ради мамы, но притворялась, что это ради нее. И смеялась в ответ – «врачом», «инженеем» – и ее самым любимым персонажем, «космическим охотником».
Когда мама уснула в кресле, девочка уселась дальше раскрашивать стул, которому хотелось стать красным, и обратилась к Ролику, которого так и звали. – А у смерти холодно? – спросила она Ролика. Но Ролик не знал. Так что девочка положила в рюкзачок пару толстых варежек, на всякий случай.
Меня она увидела через стекло. И не испугалась, а я, помню, жутко обозлился за это на ее родителей. Хороши взрослые – так воспитать ребенка, чтобы тот не перепугался до полусмерти при виде сорокапятилетнего дядьки, который дымит на пожарной лестнице как паровоз и таращится оттуда на тебя! Но эта девочка не боялась. Она махнула мне рукой. Я помахал в ответ. Взяв Ролика, она подошла к двери и спросила через щель: – У тебя тоже рак? – Да, – ответил я. Потому что это была правда. – Ты знаменитый? Ты есть на картинке в маминой газете. – Да, – ответил я. Потому что и это была правда. Газеты писали о моих деньгах, никто еще не знал, что я болен, но я из тех, чьи диагнозы попадают в ленту новостей. Я не простой человек, когда я умру, про это узнают все. Когда умирают пятилетние девочки, об этом нигде не пишут, в их память вечерние газеты не печатают специальных приложений. Эти ноги еще слишком малы, чтобы кому-то было дело до их следов. Вот до меня людям дело есть – из-за того, что я оставлю после себя, что я построил и чего достиг, из-за моих предприятий, недвижимости и активов. Деньги для меня – не деньги, не то что для вас, я их не коплю, не считаю и не беспокоюсь о них. Они для меня просто баллы, мерило успеха. – У меня не такой рак, как у тебя, – сказал я девочке. Поскольку это было единственным в моем диагнозе, что звучало утешительно. Врач сочувственно объяснил: «У вас крайне, крайне необычная форма рака». Так что и рак у меня не такой, как у других. Девочка
– Это она! Она идет! – выдохнула девочка свистящим шепотом и бросилась в свою палату. Юркнула к маме в кровать и спряталась под одеялом.
Я тоже бросился бежать. Потому что каждую ночь по больничным коридорам проходит женщина в толстом сером вязаном свитере. У нее с собой папка. А в ней записаны имена нас всех. Сегодня канун Рождества и, когда ты проснешься, снег наверняка уже растает. В Хельсингборге снег никогда долго не залеживается. Это единственное известное мне место, где ветер дует снизу вверх. Так что зонт больше помогает, если его держать вверх ногами. Я здесь родился, но так и не смог обвыкнуться, мы с Хельсингборгом так и не поладили. Видимо, это чувство к своему родному городу питает каждый: место, откуда мы родом, никогда не попросит у нас прощения и не признает своей неправоты. Оно просто поджидает в конце трассы Е4 и шепчет: «Возможно, ты стал богатым и влиятельным. Возможно, едешь домой с дорогими часами и в хорошем костюме. Но меня обмануть не рассчитывай, я-то знаю, кто ты на самом деле. Маленький напуганный мальчик».
Со смертью я повстречался нынче ночью, среди обломков моей машины после аварии. Моя кровь была повсюду. Женщина в сером свитере стояла рядом и смотрела на меня с неудовольствием: «Тебя тут быть не должно». Я ее ужасно испугался, потому что я – победитель, я уцелевший. А все уцелевшие очень боятся смерти. Потому-то мы и уцелели. Мое лицо было изрезано, плечо вывихнуто, я сидел, зажатый среди железа и приборов стоимостью в полмиллиона крон. Увидев женщину, я крикнул: – Забери кого-нибудь другого! У меня есть для тебя кандидатура! Но она лишь наклонилась ко мне с огорченным видом и сказала: – Все устроено по-другому. Я ничего не решаю. Я отвечаю только за логистику и доставку. – Куда? – всхлипнул я. – К Богу или к Дьяволу… или к кому-то еще? Она вздохнула: – В политику я не лезу. Я своим делом занимаюсь. Отдай папку. В больницу я попал не из-за той аварии, я оказался там задолго до нее. Рак. Шесть дней тому назад я впервые повстречал ту девочку, когда курил на пожарной лестнице, чтобы не застукали медсестры. Они так ругались, словно именно курение сведет меня в могилу. Дверь в мой коридор была приоткрыта, и я слышал, как девочка и ее мама разговаривают в телехолле. Они играли в одну и ту же игру каждый вечер, – когда в больнице делалось настолько тихо, что было слышно, как снежинки касаются оконных стекол, целуя их на ночь, мама шептала девочке: «Кем ты станешь, когда вырастешь?» Девочка знала, что играют они ради мамы, но притворялась, что это ради нее. И смеялась в ответ – «врачом», «инженеем» – и ее самым любимым персонажем, «космическим охотником».
Когда мама уснула в кресле, девочка уселась дальше раскрашивать стул, которому хотелось стать красным, и обратилась к Ролику, которого так и звали. – А у смерти холодно? – спросила она Ролика. Но Ролик не знал. Так что девочка положила в рюкзачок пару толстых варежек, на всякий случай.
Меня она увидела через стекло. И не испугалась, а я, помню, жутко обозлился за это на ее родителей. Хороши взрослые – так воспитать ребенка, чтобы тот не перепугался до полусмерти при виде сорокапятилетнего дядьки, который дымит на пожарной лестнице как паровоз и таращится оттуда на тебя! Но эта девочка не боялась. Она махнула мне рукой. Я помахал в ответ. Взяв Ролика, она подошла к двери и спросила через щель: – У тебя тоже рак? – Да, – ответил я. Потому что это была правда. – Ты знаменитый? Ты есть на картинке в маминой газете. – Да, – ответил я. Потому что и это была правда. Газеты писали о моих деньгах, никто еще не знал, что я болен, но я из тех, чьи диагнозы попадают в ленту новостей. Я не простой человек, когда я умру, про это узнают все. Когда умирают пятилетние девочки, об этом нигде не пишут, в их память вечерние газеты не печатают специальных приложений. Эти ноги еще слишком малы, чтобы кому-то было дело до их следов. Вот до меня людям дело есть – из-за того, что я оставлю после себя, что я построил и чего достиг, из-за моих предприятий, недвижимости и активов. Деньги для меня – не деньги, не то что для вас, я их не коплю, не считаю и не беспокоюсь о них. Они для меня просто баллы, мерило успеха. – У меня не такой рак, как у тебя, – сказал я девочке. Поскольку это было единственным в моем диагнозе, что звучало утешительно. Врач сочувственно объяснил: «У вас крайне, крайне необычная форма рака». Так что и рак у меня не такой, как у других. Девочка
Конец ознакомительного отрывка
- 12