Читаем онлайн «Новелла современной Румынии» 2 cтраница

Габефюге, самом удивительном агитаторе, умеющем зажечь, увлечь, повести за собой людей, ничего им не говоря, а лишь слушая да задавая вопросы. И мы, советские люди, выросшие при социализме, больше, пожалуй, чем кто-либо, можем оценить наблюдательную проницательность автора, сумевшего на нескольких страничках рассказать нам о том, как простой рабочий обретает ощущение хозяина своей страны.

Советские читатели, в особенности те, кому привелось участвовать в Великой Отечественной войне, несомненно с волнением прочтут рассказы Аурела Михале и в особенности его новеллу «Тревожные ночи». Какой советский солдат, сидя на передовой перед окопами противника или готовясь к атаке, не раздумывал над тем, каков же он, этот противник, не старался представить себе, как он мыслит, что чувствует. И вот писатель рассказывает нам об этом, рисуя судьбу стрелкового отделения одной из румынских дивизий, сражавшихся против нас, рассказывает о том, как неумолимая логика событий постепенно отрезвляла солдат, отравленных фашистской пропагандой, как светлел их разум и как в конце концов они приходили к единственно правильному выводу.

Предваряя в коротких словах этот сборник, нельзя, разумеется, не упомянуть трех прелестных миниатюр великого писателя Румынии Михаила Садовяну. Эти новеллы-притчи, как и большинство из того, что написано этим славным писателем, вызывают у читателя хорошее раздумье, а образы хитроумного турка Али, мальчика Михаицэ или немого садовника из провинциального городка становятся как бы твоими добрыми знакомыми, о коротеньких встречах с которыми всегда приятно вспомнить.

Нет возможности, да и надобности нет, перечислять всех авторов и все интересные произведения, приютившиеся в обложке переплета этого сборника. Закончу тем, с чего начал. Прочтя сборник, вы, советские читатели, как бы услышите биение пульса этой соседней братской страны, узнаете о ее прошлом, о ее сегодняшних делах и днях, познакомитесь с интересными людьми и, как я в этом уверен, полюбите этих хороших тружеников, вдохновенно строящих сейчас социализм.

Б. ПОЛЕВОЙ

Москва,

февраль 1961 г.

ЕУДЖЕН БАРБУ

НИЗОВАЯ РАБОТА

Вода все текла и текла. Антоникэ подумал: «Опять не закрыли кран! Ну, попадись ты мне, только попадись, уж я возьму тебя, прохвоста, за горло, да загляну в твои глаза, да спрошу: «А кем были твой отец и твоя мать и чем сам ты до сих пор занимался?» Вот этого они не видят, это им неизвестно…»

Он шарит в темноте рукой. Найти зубчатый алюминиевый цветок крана никак не удается. Шум льющейся воды выводит его из себя. Сквозь синеватое окно, отчетливо вырисовывающееся на черном фоне, виден яркий свет двухсотсвечовой лампы и красный кирпичный прямоугольник стены, на которой дрожат под порывами ветра пожелтевшие листья плюща.

Сколько уж лет прошло с тех пор, как он впервые увидел эту глянцевитую стену и эти листья, что зеленели весной, становились почти черными в августе и желтели в середине октября?

Он нащупал кран, закрыл его и выругался. «Ну, попадись ты мне, только попадись! Лампочки они воруют, дверные ручки воруют, как будто на этом заводе теперь и хозяина нет!»

Их-то небось Филипаке не видит! И Ангел их тоже не видит… Конечно, ведь Ангела и Филипаке только его личная жизнь волнует, — им надо знать, что он делает дома в постели с женой!

Ему показалось, что стало слишком тихо. Не слышно было ни шума тигеля, сухого, прерывистого, как икота, ни стука роликов. «Черт возьми, заснули они, что ли?»

Захотелось пить. Ну вот, новое дело! Он пил большими глотками. Вода была ледяная, от холода заныли зубы. «Еще бы, сколько вытекло-то! Ну кто за все это платить будет, а? Добрый дядя? Эх, да разве Филипаке об этом знает? У Филипаке ведь одна забота — он, Антоникэ, — других нету».

Где-то поблизости шуршали линотипы. Звук был тонкий, усыпляющий, незаметный, — как будто едешь на трамвае. Здесь вокруг шла работа. Вот она, работа: мягкий шорох линотипов, икание тигеля и коварный стук роликов. Ночью и днем, непрерывно.

«Почему молчат ротационные машины?» Он сразу представил себе людей, склоненных над ними; напряженные, с покрасневшими от бессонницы глазами, они тянули за ручки, управляли клавиатурой, коротко затягиваясь наполовину выкуренными сигаретами. Его товарищи по работе… Потому-то Антоникэ и не согласился перейти в другую типографию. Здесь он ко всему привык. Он знал эту типографию, как свои карманы. Председатель профсоюза понапрасну советовал ему: «Шел бы ты, дядя Антоникэ, в «Национальную». А то станут над тобой люди смеяться, плохо ты себя здесь чувствовать будешь!» Но он не