Читаем онлайн «Очищение огнём» 19 cтраница
домашним голосом говорит пьяненький Ситников, и Гоголь успокаивается.
– Пусть он… Только он… – Гоголь умоляюще смотрит на Ситникова.
Старичок прячет свою тавлинку и начинает хлопотать возле больного:
– Так-с, так-с. Не беспокойтесь. Хлебушек ржаной, горячий. Я своё дело знаю-с. Однажды действительного тайного советника на ноги поставил. Истинно благородный, прекрасной души был человек…
Колючий жар превращается в мягкое обволакивающее тепло. Пахнет вкусно, как на кухне. Ах, какие караваи пекла тётка Аниська в родной Яворивщине! Больной засыпает. Умиротворенная улыбка играет на его обмётанных губах.
– Не жилец! – тихо, самому себе говорит Ситников. – Жалость-то какая! А ведь тоже истинно благородный человек. Не хуже господ офицеров. – Старичок в задумчивости подносит к своему рту тёплый ржаной кусочек – будто просвирку ест на помин души.
Остальные дни проходят в каком-то кошмаре. Попеременно приходят врачи, почти каждый упрекает своего предшественника и даёт своё, самое эффективнейшее назначение. Больного моют в ванне, делают припарки, льют на голову едкий спирт, приставляют к губам и переносице больших чёрных пиявок. Пиявки особенно пугают больного. “Уйдите! – жалобно стонет Гоголь. – Не то рожу побью!”
Его угрозы вызывают только улыбки.
Незадолго перед кончиной навестил Гоголя ржевский священник отец Матфей, знакомый Николая Васильевича и давний друг Александра Петровича.
Он вошёл быстро, бесшумно, требовательно взглянул на доктора Тарасенкова, только что поставившего горчичники, и врач, повинуясь, уступил место возле умирающего.
– Подымись, раб Божий! – тихо, но повелительно сказал отец Матфей.
Гоголь с трудом приподнялся.
– Хочу очистить твою грешную душу! – священник поднёс к его губам сияющий медный крест. Гоголь коснулся.
– Отрекись от жалкой плоти своей!
– Отрекаюсь!
– Отрекись от славы бренной, от друзей неверных!
– Отрекаюсь!
– От Пушкина отрекись!
Будто коршун в самое сердце ударил. Глядит Гоголь на отца Матфея, ничего не понимая: уж не ослышался ли он? Пушкин – брат старший, без которого он, Гоголь, не мыслил своего литературного существованья.
– От Пушкина отрекись! Он был грешник и язычник! – впились тёмные глаза в Гоголя, сосут его, будто ненасытные пиявицы, и вот уже заняли всё лицо, слились с чернотой поповской рясы. Нет, не человек просит такое – князь бесовский!
– Дьявол! Дьявол! – слабым голосом, бледнея, закричал Гоголь. – Сгинь! – и в беспамятстве упал на подушку.
В себя он пришёл в полночь. Александр Петрович сидел возле постели умирающего и перебирал янтарные чётки. На столе золотыми столбцами горели свечи.
– Жив? – с ласковой улыбкой спросил граф.
– Ешё не откланялся…
– Вот и хорошо. Бог милостив.
Гоголь молчал. Он чувствовал, что наступил какой-то перелом, всё решилось, но не мог ещё угадать, в какую сторону этот перелом – к жизни или смерти? Ничто не болело, в голове была поразительная ясность, однако настораживала лёгкая дрожь в груди – будто там колотилось не сердце, а слабый листок, приговорённый к опаданию.
– Сейчас утро, ночь?
– Ночь.
– А маменька где? – строго спросил Гоголь.
– В своём именье. Где ж ей быть?
И встал перед глазами знакомый степовой шлях, женщина в тёмно-коричневом капоте. Машет ему рукой, на что-то надеется. Милая бесценная маменька, неужели судьба сулила пережить тебе единственного сына? Что теперь будет с тобою? С беспомощными сёстрами?
Заходил у Гоголя худой кадык, по впалым щекам поползли слёзы.
– Если случится непоправимое, ничего не сообщайте маменьке.
У графа чётки замерли в руках.
– Сообщите ей, что я уехал на леченье… в Рим.
Молчит подавленно граф, и Гоголь уже не повторяет своей невыполнимой просьбы.
– Не плачьте, Николай Васильевич, не плачьте… – граф вытирает Гоголю слёзы большим клетчатым платком. – Поспите ещё. Вам надобно сберегать силы.
Гоголь закрыл глаза. Вскоре у него начался бред – он хватал себя за пальцы и жалобно уверял, что лишился бриллиантового перстня – подарка царицы. Когда ему поставили горчичники на ноги, Гоголь стал сбрасывать одеяло и звать своего бывшего слугу: “Жги, Яким, жги!” Потом бред вроде бы прошёл, Гоголь открыл глаза и спросил со своей характерной иронической улыбкой: “А где же лестница? Почему мне с неба не подают лестницы?”
Дежуривший врач взял его руку – пульс прощупывался слабо.
Под утро Николай Васильевич Гоголь умер.