РуЛиб - онлайн библиотека > Михалкова Елена > Фантастика: прочее > Цефалоцереус (ознаком) > страница 5
Читаем онлайн «Цефалоцереус (ознаком)» 5 cтраница
кто?…
— Авиценна? — робко шепнул Арцыбашев.
— Никто не завещал! — злобно отрезала тетка. — Потому и мрут все на десяток лет раньше положенного!
К удивлению Арцыбашева, отпуск ему подписали, едва только узнали о причине. — Лечитесь, Алексей Николаевич, лечитесь, — тепло напутствовало начальство. — Язва — вещь такая… С ней шутки плохи. Вечером Арцыбашев в тревоге расхаживал по квартире. — А я не хочу оставлять тебя одного на три недели! Считай, что я параноик! А если воры? Да мало ли что может случиться… Окно выбьют хулиганы! Он представил, как возвращается домой и находит Сигизмунда по макушку в жестком февральском снегу, нанесенным через разбитое окно. — Нет-нет, и не уговаривай! Один ты не останешься.
Ираида Семеновна если и удивилась его просьбе, то ничем этого не показала. Арцыбашев, запинаясь, объяснил, что у соседей животные и дети, а в офисе оставить — тоже не вариант. Уронят, сломают. — Разумеется, Алексей Николаевич. Не беспокойтесь. Буду заботиться о вашем питомце, как вы о нашем коллективе. И, увидев непонимающее лицо Арцыбашева, пояснила с улыбкой: — Вы ведь позаботились об этой девочке, Куликовой. Не скромничайте, Мельников мне все рассказал. Знаете, я вас понимаю, Алексей Николаевич! Она и впрямь очень милая. Рыженькая такая! В глазах Ираиды Семеновны блеснуло что-то странное. Но Арцыбашев не придал этому значения.
Три недели он безропотно выполнял все назначения врачей — и тосковал. Гуляя вокруг корпуса, лежа под капельницей или стоя в очереди за диетическим салатом, Алексей Николаевич мысленно рассказывал Сигизмунду, как идут дела. Дважды, пересилив неловкость, звонил Ираиде. У нас все благополучно, пела в трубку Костюкова. В разговоре возникали долгие паузы, набухавшие неловкостью, потому что о чем говорить, кроме самочувствия кактуса, Арцыбашев не знал, а Ираида молчала и как будто чего-то ждала. Наверное, благодарности! Он сбивчиво благодарил и облегченно вешал трубку. Санаторий, бывший ведомственный, оказался на удивление хорош. И врачи были грамотные, и медсестры с пониманием. Номера, конечно, сиротские, с казенным запахом старого белья, но что с того, когда вечером снег летел с небес тихо-тихо и толстые елки ловили его широко расставленными лапами, а утром наст искрился, как люстра в ДК имени Бринского, куда маленького Арцыбашева мама водила на Новый Год. Арцыбашев старался радоваться. Но было тяжко, как барсуку, вытащенному из родной норы. Остро хотелось домой, и не просто хотелось, а ощущалось как физиологическая потребность организма. В день отъезда Алексей Николаевич первым стоял у дверей рейсового автобуса. Всю дорогу домой протаивал дырочку в заиндевевшем окне и улыбался. Чувствовал он себя после всех процедур, надо признать, отлично. «Врачихе подарить что-нибудь… И Ираиде…» Он не стал даже заезжать домой, а сразу от станции взял такси и помчался к костюковскому дому. — Этот мир придуман не нами! — фальшиво пел Арцыбашев, шагая по лестнице на пятый этаж. Он чувствовал себя молодым и полным сил. — Этот мир придуман не мной! Ираида распахнула дверь. Иссиня-черный халат шелково лоснился, маки на подоле полыхали алым. Арцыбашев даже заморгал. — А, Алексей Николаич! Минуточку! Сверкнула белыми зубами и уплыла вглубь квартиры. — Вот ваше растение! Между нами, девочками, кактусовод из вас никудышный. Арцыбашев поднял на нее непонимающий взгляд. Где Сигизмунд? — Он у вас был весь сухой, — пояснила Костюкова. — Чаще надо поливать. Арцыбашев поморгал. Поливать? — Внимательнее надо быть, Алексей Николаич, внимательнее! Арцыбашев снова уставился на опавшую коричневую массу в горшке — и окаменел. — Что… где… — прохрипел он, когда обрел способность говорить. — По-моему, без этих ужасных волос он даже симпатичнее, — с беззаботной улыбкой сказала Ираида. — Где… мой… кактус… — Вот же он. Не узнаете? — ЧТО ВЫ С НИМ СДЕЛАЛИ?! — А что это вы так кричите, Алексей Николаич? Я вам не Мельников, на честь вашей зазнобы не покушалась. Держите себя в руках! Улыбка застыла на ее лице, как приклеенная. Алексей Николаевич взял горшок с погибшим цефалоцереусом и, тяжело дыша, пошел вниз по лестнице. Язва в желудке скрутилась — и вдруг развернулась, как пружина. — Лифт работает! — вслед ему любезно сообщила Ираида Семеновна. Арцыбашев не слышал. У него звенело в ушах. Он прошел тысячу триста восемьдесят пять этажей, прежде чем добрался до наружной двери и распахнул ее. Ветер снежной пятерней толкнул его в лицо. Снаружи мела пурга, такси расплывалось вдалеке и все вокруг расплывалось, пока Арцыбашев шел, шел, шел… — Э, отец! Кто-то подхватил его под руку. Дернул куда-то вверх. — Ты что, отец? А ну вставай! Пьяный, что ли, сука? Его покачали взад-вперед. — Це…фа… — слабеющим голосом
К удивлению Арцыбашева, отпуск ему подписали, едва только узнали о причине. — Лечитесь, Алексей Николаевич, лечитесь, — тепло напутствовало начальство. — Язва — вещь такая… С ней шутки плохи. Вечером Арцыбашев в тревоге расхаживал по квартире. — А я не хочу оставлять тебя одного на три недели! Считай, что я параноик! А если воры? Да мало ли что может случиться… Окно выбьют хулиганы! Он представил, как возвращается домой и находит Сигизмунда по макушку в жестком февральском снегу, нанесенным через разбитое окно. — Нет-нет, и не уговаривай! Один ты не останешься.
Ираида Семеновна если и удивилась его просьбе, то ничем этого не показала. Арцыбашев, запинаясь, объяснил, что у соседей животные и дети, а в офисе оставить — тоже не вариант. Уронят, сломают. — Разумеется, Алексей Николаевич. Не беспокойтесь. Буду заботиться о вашем питомце, как вы о нашем коллективе. И, увидев непонимающее лицо Арцыбашева, пояснила с улыбкой: — Вы ведь позаботились об этой девочке, Куликовой. Не скромничайте, Мельников мне все рассказал. Знаете, я вас понимаю, Алексей Николаевич! Она и впрямь очень милая. Рыженькая такая! В глазах Ираиды Семеновны блеснуло что-то странное. Но Арцыбашев не придал этому значения.
Три недели он безропотно выполнял все назначения врачей — и тосковал. Гуляя вокруг корпуса, лежа под капельницей или стоя в очереди за диетическим салатом, Алексей Николаевич мысленно рассказывал Сигизмунду, как идут дела. Дважды, пересилив неловкость, звонил Ираиде. У нас все благополучно, пела в трубку Костюкова. В разговоре возникали долгие паузы, набухавшие неловкостью, потому что о чем говорить, кроме самочувствия кактуса, Арцыбашев не знал, а Ираида молчала и как будто чего-то ждала. Наверное, благодарности! Он сбивчиво благодарил и облегченно вешал трубку. Санаторий, бывший ведомственный, оказался на удивление хорош. И врачи были грамотные, и медсестры с пониманием. Номера, конечно, сиротские, с казенным запахом старого белья, но что с того, когда вечером снег летел с небес тихо-тихо и толстые елки ловили его широко расставленными лапами, а утром наст искрился, как люстра в ДК имени Бринского, куда маленького Арцыбашева мама водила на Новый Год. Арцыбашев старался радоваться. Но было тяжко, как барсуку, вытащенному из родной норы. Остро хотелось домой, и не просто хотелось, а ощущалось как физиологическая потребность организма. В день отъезда Алексей Николаевич первым стоял у дверей рейсового автобуса. Всю дорогу домой протаивал дырочку в заиндевевшем окне и улыбался. Чувствовал он себя после всех процедур, надо признать, отлично. «Врачихе подарить что-нибудь… И Ираиде…» Он не стал даже заезжать домой, а сразу от станции взял такси и помчался к костюковскому дому. — Этот мир придуман не нами! — фальшиво пел Арцыбашев, шагая по лестнице на пятый этаж. Он чувствовал себя молодым и полным сил. — Этот мир придуман не мной! Ираида распахнула дверь. Иссиня-черный халат шелково лоснился, маки на подоле полыхали алым. Арцыбашев даже заморгал. — А, Алексей Николаич! Минуточку! Сверкнула белыми зубами и уплыла вглубь квартиры. — Вот ваше растение! Между нами, девочками, кактусовод из вас никудышный. Арцыбашев поднял на нее непонимающий взгляд. Где Сигизмунд? — Он у вас был весь сухой, — пояснила Костюкова. — Чаще надо поливать. Арцыбашев поморгал. Поливать? — Внимательнее надо быть, Алексей Николаич, внимательнее! Арцыбашев снова уставился на опавшую коричневую массу в горшке — и окаменел. — Что… где… — прохрипел он, когда обрел способность говорить. — По-моему, без этих ужасных волос он даже симпатичнее, — с беззаботной улыбкой сказала Ираида. — Где… мой… кактус… — Вот же он. Не узнаете? — ЧТО ВЫ С НИМ СДЕЛАЛИ?! — А что это вы так кричите, Алексей Николаич? Я вам не Мельников, на честь вашей зазнобы не покушалась. Держите себя в руках! Улыбка застыла на ее лице, как приклеенная. Алексей Николаевич взял горшок с погибшим цефалоцереусом и, тяжело дыша, пошел вниз по лестнице. Язва в желудке скрутилась — и вдруг развернулась, как пружина. — Лифт работает! — вслед ему любезно сообщила Ираида Семеновна. Арцыбашев не слышал. У него звенело в ушах. Он прошел тысячу триста восемьдесят пять этажей, прежде чем добрался до наружной двери и распахнул ее. Ветер снежной пятерней толкнул его в лицо. Снаружи мела пурга, такси расплывалось вдалеке и все вокруг расплывалось, пока Арцыбашев шел, шел, шел… — Э, отец! Кто-то подхватил его под руку. Дернул куда-то вверх. — Ты что, отец? А ну вставай! Пьяный, что ли, сука? Его покачали взад-вперед. — Це…фа… — слабеющим голосом