Читаем онлайн ««Если», 2017 № 01» 3 cтраница

развития — и острых внутренних конфликтов, которые всегда сопровождают такое развитие. Мир притих, обнаружив вместо одного сытого «русского медведя» десяток голодных.

Пока все это происходило, на Москву никто не обращал особого внимания. И, как оказалось, совершенно напрасно.

В условиях катастрофы пассионарии бежали из Москвы. Но в городе остались сверхпассионарии. И для них сложившаяся ситуация: территориальные пустоты в Москве, резкое падение цен на землю и недвижимость, ослабление административного давления, истечение органов власти, — все это оказалось как нельзя более кстати. Город сжался в размерах, но его социальная температура повысилась скачкообразно, и в Москве пошли процессы генерации мощной социальной энергии, аналогичные генерации высокоэнергичного излучения в магнитных полях сверхплотных звезд. К концу игры Россия представляла собой этакую «Крабовидную туманность»: огромное количество «точек роста» по всей территории страны — и в центре что-то совсем ни на что не похожее — «нейтронная звезда» — сверхсжатый, сверхактивный, сверхпассионарный город, по сравнению с которым все остальные города — напомним, с точки зрения внешнего мира очень интенсивно развивающиеся и угрожающие мировому порядку и вместе и по раздельности — кажутся сонным болотом.

Конечно, Москва снова стала столицей «де-факто».

Но она даже не заметила этого…

«Идти снова стало легко, когда я вспомнил Янтарь. Янтарь был самым великим городом, который когда-либо существовал или будет существовать. Янтарь был всегда и будет всегда, и любой другой город, где бы он ни находился, когда бы он ни существовал, был всего лишь Тенью Янтаря в одной из ее фаз. Янтарь, Янтарь, Янтарь… Я помню тебя. Я никогда больше не забуду тебя. Думаю, что в глубине души я никогда не забывал тебя все эти долгие века…»

Роджер Желязны «Девять принцев в Янтаре»

Александр Бачило
ЗИМОГОРЫ

/фантастика

/апокалипсис

/инопланетяне

А как лес кончился, так и собачки побежали веселее. В полях снег убитый, мерзлый, окоренок катится что по льду, за день верст по сорок отмахивали, ног не трудя. Одно плохо — край тут голодный. Охотой да шишкой не проживешь, разве что бродячую стаю лохмарей встретишь. Но их-то как раз надо стороной обходить…

По своей бы воле я в эти края, конечно, не потащился. Чего я тут не видал? Ям-ловушек? Обвалов на голову? Спасибо, мы люди лесные, нам оно ни к чему! Но прижало, что поделаешь. Никогда у нас легкого житьишка не было, а нынче и вовсе зябко стало. Вон она, Чертова Звезда, висит, на полнеба хвост раскинула. Среди бела дня ее видно и ночью светит — хоть шишки собирай — а ни черта, сволочь, не греет. Как раз наоборот — с тех пор, как появилось это диво, что ни год, зимы все лютей. Прокентий говорит, что нам уже не угреться, не притерпеться к холодам. Пора съезжать. А он ведь даром не скажет, Прокентий-то. Башковитый парень, хоть и малахольный. Ну, значит, дорога теперь одна…

— Смотри-ка, дед! Никак, стена! Неужто, приехали?!

Тьфу ты, сорока! Чуть с окорёнка не спихнула! Всю мыслю сбила… И за что мне эта Зойка в поезжачие досталась? Самая шебутная девка в поселке!

Стена ей… До той стены еще день пути! Как не полтора… Однако же и правда, сугроб впереди больно крут. Изогнулся дугой — ни дать, ни взять — стена. Невысокая, роста в три, хотя на глазок черт ее смерит — замело все. Увал и увал, только через каждые шагов тридцать — ложбинка. Что-то оно мне напоминает, никак не ухвачу. Поплутай-ка полвека по лесам, как я — еще и не то забудешь!

— Так объезжать будем, что ли? — сорока моя трещит. — Али перевалим?

— Придержи упряжку, — говорю.

Зойка соскочила, обдернула собачек. Встали. Поднялся и я — ох, скрипят мои косточки! Глянул туда-сюда. Конца-краю увалу не видно, замаешься объезжать. Помахал рукавицей. Задние окорята — а уж много за нами из ельника показалось — тоже давай осаживать. Упряжка Прокентия встала рядом. Поезжачий его, Федюня, собачек тормознул, не соскакивая. Мастер.

— Случилось что? — Прокентий спрашивает.

— Обсмотреться надо, — говорю. — Сугроб видишь?

Прокентий и сам уж, щурясь, глядел на преграду.

— Ну и что там, под ним?

— А черт бы его знал! Знакомое что-то…

— Так знакомое или черт бы его знал?

Вот пристал! Сходи да сам пощупай! Как раз на обед какой-нибудь твари попадешь…

Но этого я, конечно, вслух говорить не стал. Наши, поселковые, меня еще до похода предупредили: за Прокентия отвечаешь головой. Не убережешь его — так не обижайся, дед. Камень на шею и в прорубь. Пугают… Будто я без них не понимаю, что Прокентия беречь надо. Потому как он — голова,