РуЛиб - онлайн библиотека > Задунайский Вук > Юмористическая фантастика > Богатыри не мы. Устареллы > страница 2
Читаем онлайн «Богатыри не мы. Устареллы» 2 cтраница
- 1234 . . . последняя (13) »
Лукоморья дуб зеленый
Кот молчал вторые сутки. Не умаслила ни щедрая плошка сметаны, ни подобострастное «хорошая киса, умная киса!», с осторожностью заявленное из угла боярами. Плошку Кот обошел по дуге, брезгливо дрогнув над ней кончиком хвоста, а на царевых слуг при слове «киса» многообещающе сузил глаз. Правый. Выражения лица при этом не менял, угрожающих звуков не издавал, вострым когтем стены не полосовал. Однако же бояре с удивительным единодушием попятились. Откатились бояре волной, да так резво, что придавили пару-тройку своих.
В ответ на сдавленные крики Кот и ухом не шевельнул. Вытянулся вдоль стены, громыхнув цепью, и принялся свирепо вылизывать косматый черный живот.
– Молчит? – нахмурился царь. – Молчит, – вздохнул боярин Морозов. – Ни одной сказочки не рассказал. – Может, он того? – усомнился царь. – Не ученый? – Дуб был. Цепь наличествовала, – уныло перечислил боярин. – Очки имелись. Треснули при задержании. – Починили? – Первым делом! – Кота напоили, накормили? Морозов только руками всплеснул. Обожрался уже, от сметаны морду воротит, тварь мохнатая! – Чего же ему, собаке, еще надобно? – Царь почесал лысину. – Не дуб же высаживать посередь палат! Боярин тактично промолчал. На именины царевна Несмеяна потребовала в подарок Ученого Кота, чтобы услаждал ее слух сказками и песнями. Уж если царь ради любимой дочери пошел на то, чтобы поссориться с самим Черномором (тоже большим любителем небылиц), с него станется и дуб пересадить. А ведь Морозов предупреждал: не надо! Всякий кот есть тварь глумливая и непредсказуемая. А от повышенной образованности еще ни у кого характер не улучшался. Ткни пальцем в любого ученого или, прости господи, сочинителя: ну дрянь на дряни.
Из соседней залы донеслись безутешные женские рыдания. Царя перекосило. – Придумай что-нибудь! – яростным шепотом закричал он на Морозова. – Мышей ему подгони! Загривок почеши золотой вилочкой! Только пусть плетет свои сказки! А иначе – голову с плеч! Боярин, человек многоопытный, не стал уточнять, чья именно шея ляжет на плаху. Долгая служба приучила его, что любопытство такого рода не бывает безвредным.
Кот сидел, привалившись спиной к лавке, в позе расслабленной и непристойной: ни дать ни взять перебравший пьянчужка. – Батюшка Кот, – начал Морозов, косясь на нетронутую сметану. – Уважь нас сказкой, будь так любезен! Кот лениво зевнул. Обнажилась ребристая, точно щучьи жабры, розовая пасть. – А мы тебе кошечку! – умильно пообещал боярин. Кот перекатился на бок, вскинул заднюю ногу и вызывающе облизал коленку. – Не выходит у вас беседа, Петр Симеонович, – ехидно заметили сзади. Морозов начал багроветь. Не чужие доведут, так свои подсуропят. Ниоткуда помощи не жди. – Юродствуешь, значит! – с горечью воскликнул он, глядя на Кота. – Что уж только не предлагали тебе, извергу! И кошечку, и курочку! И по шерстке, и против шерстки! А ты ни в какую! Призрак плахи блеснул перед внутренним взором закручинившегося боярина. – Что ж с тобой делать! – Он схватился за голову и вдруг шмякнулся по-турецки прямо перед Котом. Сзади охнули и загомонили: – Петя! Куда? – Окстись! – Порвет! Кот уставился на опрометчивого боярина янтарными глазищами. Эх и страшная тварюга! С пса сторожевого ростом. Шерсть гуще коврового ворса. Усы длинны, как стебли лука-порея. Зрачки черней ужиной шкуры. Из растопыренной лапы беззвучно выдвинулся кинжальной остроты коготь. Морозов сглотнул. Но отступать было поздно. – Эх, пропадать, так со сказочкой! – с бесстрашием отчаяния заявил он. – Раз ты, батюшка, молчишь, слушай мои побасенки! Он хрипло откашлялся и начал, зажмурившись, чтобы не видеть гнутого орлиного когтя: – Жил старик со своею старухой у самого синего моря! Они жили в ветхой землянке тридцать лет и три года. Раз вышел старик на берег и закинул в море свой невод… – Не вышел на берег, а сел в лодку, – хрипловато поправил кто-то. – И не невод забросил, а удочку. Морозов осторожно приоткрыл глаза. Позади боярина встало ошеломленное молчание: казалось, попятишься – и врежешься в его упругую стену. – В лодку? – переспросил Морозов, таращась на Кота. Зверь солидно кивнул. – Сам врать люблю, грешен, – певуче сказал он. – А другим не дозволяю. Уж берешься рассказывать, так говори правду. И он пронзительно глянул на Морозова. В зрачках его бедный боярин узрел обещание лютой смерти, по сравнению с которой плаха показалась бы милостью. – П-пустил раз Иван-Царевич к-каленую стрелу, – начал он, заикаясь, – и прилетела она к лягушке на б-болото… Кот издал короткое рассерженное шипение. Рассказчик поперхнулся на полуслове. – Не стрелу, а топор, – хмуро буркнул Кот. – Не к лягушке, а к старушке. И не Иван-Царевич, а юный студиозус, помрачившийся духом от крайней нужды и чрезмерной рефлексии.
– Молчит? – нахмурился царь. – Молчит, – вздохнул боярин Морозов. – Ни одной сказочки не рассказал. – Может, он того? – усомнился царь. – Не ученый? – Дуб был. Цепь наличествовала, – уныло перечислил боярин. – Очки имелись. Треснули при задержании. – Починили? – Первым делом! – Кота напоили, накормили? Морозов только руками всплеснул. Обожрался уже, от сметаны морду воротит, тварь мохнатая! – Чего же ему, собаке, еще надобно? – Царь почесал лысину. – Не дуб же высаживать посередь палат! Боярин тактично промолчал. На именины царевна Несмеяна потребовала в подарок Ученого Кота, чтобы услаждал ее слух сказками и песнями. Уж если царь ради любимой дочери пошел на то, чтобы поссориться с самим Черномором (тоже большим любителем небылиц), с него станется и дуб пересадить. А ведь Морозов предупреждал: не надо! Всякий кот есть тварь глумливая и непредсказуемая. А от повышенной образованности еще ни у кого характер не улучшался. Ткни пальцем в любого ученого или, прости господи, сочинителя: ну дрянь на дряни.
Из соседней залы донеслись безутешные женские рыдания. Царя перекосило. – Придумай что-нибудь! – яростным шепотом закричал он на Морозова. – Мышей ему подгони! Загривок почеши золотой вилочкой! Только пусть плетет свои сказки! А иначе – голову с плеч! Боярин, человек многоопытный, не стал уточнять, чья именно шея ляжет на плаху. Долгая служба приучила его, что любопытство такого рода не бывает безвредным.
Кот сидел, привалившись спиной к лавке, в позе расслабленной и непристойной: ни дать ни взять перебравший пьянчужка. – Батюшка Кот, – начал Морозов, косясь на нетронутую сметану. – Уважь нас сказкой, будь так любезен! Кот лениво зевнул. Обнажилась ребристая, точно щучьи жабры, розовая пасть. – А мы тебе кошечку! – умильно пообещал боярин. Кот перекатился на бок, вскинул заднюю ногу и вызывающе облизал коленку. – Не выходит у вас беседа, Петр Симеонович, – ехидно заметили сзади. Морозов начал багроветь. Не чужие доведут, так свои подсуропят. Ниоткуда помощи не жди. – Юродствуешь, значит! – с горечью воскликнул он, глядя на Кота. – Что уж только не предлагали тебе, извергу! И кошечку, и курочку! И по шерстке, и против шерстки! А ты ни в какую! Призрак плахи блеснул перед внутренним взором закручинившегося боярина. – Что ж с тобой делать! – Он схватился за голову и вдруг шмякнулся по-турецки прямо перед Котом. Сзади охнули и загомонили: – Петя! Куда? – Окстись! – Порвет! Кот уставился на опрометчивого боярина янтарными глазищами. Эх и страшная тварюга! С пса сторожевого ростом. Шерсть гуще коврового ворса. Усы длинны, как стебли лука-порея. Зрачки черней ужиной шкуры. Из растопыренной лапы беззвучно выдвинулся кинжальной остроты коготь. Морозов сглотнул. Но отступать было поздно. – Эх, пропадать, так со сказочкой! – с бесстрашием отчаяния заявил он. – Раз ты, батюшка, молчишь, слушай мои побасенки! Он хрипло откашлялся и начал, зажмурившись, чтобы не видеть гнутого орлиного когтя: – Жил старик со своею старухой у самого синего моря! Они жили в ветхой землянке тридцать лет и три года. Раз вышел старик на берег и закинул в море свой невод… – Не вышел на берег, а сел в лодку, – хрипловато поправил кто-то. – И не невод забросил, а удочку. Морозов осторожно приоткрыл глаза. Позади боярина встало ошеломленное молчание: казалось, попятишься – и врежешься в его упругую стену. – В лодку? – переспросил Морозов, таращась на Кота. Зверь солидно кивнул. – Сам врать люблю, грешен, – певуче сказал он. – А другим не дозволяю. Уж берешься рассказывать, так говори правду. И он пронзительно глянул на Морозова. В зрачках его бедный боярин узрел обещание лютой смерти, по сравнению с которой плаха показалась бы милостью. – П-пустил раз Иван-Царевич к-каленую стрелу, – начал он, заикаясь, – и прилетела она к лягушке на б-болото… Кот издал короткое рассерженное шипение. Рассказчик поперхнулся на полуслове. – Не стрелу, а топор, – хмуро буркнул Кот. – Не к лягушке, а к старушке. И не Иван-Царевич, а юный студиозус, помрачившийся духом от крайней нужды и чрезмерной рефлексии.
- 1234 . . . последняя (13) »