Читаем онлайн «451° по Фаренгейту» 6 cтраница
спокойствие; он протянул руку и ощутил на ладони тепло ее дыхания.
– Милдред, – позвал он наконец.
«Нас чересчур много, – подумалось ему. – Нас миллиарды, а это чересчур много. Никто никого не знает. Приходят чужаки и творят над тобой насилие. Приходят чужаки и вырезают твое сердце. Приходят чужаки и забирают твою кровь. Великий Боже, кто были эти люди? Я в жизни их раньше не видел!»
Прошло полчаса.
В жилах женщины теперь струилась новая кровь, и это, казалось, сотворило ее заново. Щеки сильно порозовели, губы сделались очень свежими и очень алыми, они выглядели мягкими и спокойными. И все это сделала чья-то кровь. Вот если бы еще принесли чью-то плоть, чей-то мозг, чью-то память… Если бы они взяли да отправили в химчистку ее душу, чтобы там у нее вывернули все карманы, пропарили и прополоскали, затем заново запечатали бы и утром принесли обратно. Если бы…
Монтаг встал, раздвинул занавески и широко распахнул окна, впуская в спальню ночной воздух. Два часа пополуночи. Неужели это было всего только час назад – Кларисса Макклеллан на улице, потом приход домой, эта темная комната, маленький хрустальный флакончик, который он отшвырнул ногой? Всего только час, но за это время мир успел растаять и возродиться в новом виде, без цвета, без вкуса, без запаха…
Через залитый луной газон из дома Клариссы донесся смех. Дом Клариссы, ее отца, и матери, и дяди – людей, которые умели так спокойно и душевно улыбаться. Но главное – смех был искренний и сердечный, совершенно не нарочитый, и доносился он из дома, сиявшего в этот поздний час всеми огнями, тогда как прочие дома вокруг были безмолвны и темны. Монтаг слышал голоса – люди говорили, говорили, говорили, что-то передавали друг другу, говорили, ткали, распускали и снова ткали свою завораживающую паутину.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Монтаг вышел через высокое окно и пересек газон. Он остановился перед бормочущим домом, укрывшись в его тени, и подумал, что, в сущности, может даже подняться на крыльцо, постучать в дверь и прошептать: «Позвольте мне войти. Я не произнесу ни слова. Мне просто хочется послушать. О чем это вы там говорите?»
Но он ничего такого не сделал, просто стоял, совершенно окоченев, – лицо уже превратилось в ледяную маску – и слушал, как мужской голос (дядя?) размеренно и неторопливо продолжал:
– Ну, в конце концов, мы с вами живем в век одноразовых салфеток. Высморкался в кого-то, скомкал его, спустил в унитаз, ухватил другого, высморкался, скомкал, в унитаз. Причем каждый еще норовит утереться фалдой ближнего. А как можно по-настоящему болеть за национальную футбольную команду, когда у тебя нет программы матчей и ты не знаешь имен игроков? Ну вот скажите мне, какого цвета у них фуфайки, когда команда выбегает на поле?
Монтаг вернулся в дом. Он оставил окна открытыми, проверил, в каком состоянии Милдред, заботливо подоткнул ее одеяло, а затем улегся сам.
Лунный свет озарял его скулы и морщины, прорезавшие нахмуренный лоб, а попав в глаза, тот же свет разливался маленькими лужицами, похожими на серебряные катаракты.
Упала капля дождя. Кларисса. Еще одна капля. Милдред. Третья. Дядя. Четвертая. Ночной пожар. Одна – Кларисса. Две – Милдред. Три – дядя. Четыре – пожар. Одна – Милдред, две – Кларисса. Одна, две, три, четыре, пять – Кларисса, Милдред, дядя, пожар, таблетки снотворного, люди-салфетки, фалды ближнего, высморкался, скомкал, в унитаз. Одна, две, три, одна, две, три! Дождь. Гроза. Дядя смеется. Раскаты грома катятся по лестнице вниз. Весь мир – сплошной поток ливня. Пламя вырывается из вулкана. Все закручивается водоворотом, и ревущая стремнина несется навстречу утру.
– Я ничего больше не понимаю, – сказал Монтаг, положил в рот облатку снотворного и стал ждать, когда она растворится на языке.
В девять часов утра постель Милдред была уже пуста. Монтаг быстро вскочил – сердце его гулко билось – и бросился бегом через прихожую, но у дверей кухни остановился. Из серебряного тостера выпрыгивали ломтики поджаренного хлеба, паучья металлическая рука тут же подхватывала их и окунала в растопленное сливочное масло. Милдред наблюдала за тем, как тосты ложатся на тарелку. В ее ушах плотно сидели электронные пчелы, их жужжание помогало ей коротать время. Она внезапно подняла голову, увидела Монтага и кивнула. – Ты в порядке? – спросил он. За десять лет пользования ушными наперстками – «ракушками» – его жена научилась профессионально читать по губам. Она снова кивнула. Затем включила тостер, и он опять защелкал, поджаривая свежий ломтик хлеба. Монтаг сел. – Не понимаю, с чего бы это я такая голодная, – сказала жена. – Ты… – Я ужасно голодна. – Вчера вечером… – начал он. – Спала плохо. Чувствую себя отвратительно, – продолжала она. – Господи, как же хочется есть! Ничего не пойму. – Вчера вечером, – опять начал он. Милдред рассеянно проследила за движением его губ. – Что – вчера вечером? – А ты не помнишь? – О чем ты? У нас что, были гости, и
В девять часов утра постель Милдред была уже пуста. Монтаг быстро вскочил – сердце его гулко билось – и бросился бегом через прихожую, но у дверей кухни остановился. Из серебряного тостера выпрыгивали ломтики поджаренного хлеба, паучья металлическая рука тут же подхватывала их и окунала в растопленное сливочное масло. Милдред наблюдала за тем, как тосты ложатся на тарелку. В ее ушах плотно сидели электронные пчелы, их жужжание помогало ей коротать время. Она внезапно подняла голову, увидела Монтага и кивнула. – Ты в порядке? – спросил он. За десять лет пользования ушными наперстками – «ракушками» – его жена научилась профессионально читать по губам. Она снова кивнула. Затем включила тостер, и он опять защелкал, поджаривая свежий ломтик хлеба. Монтаг сел. – Не понимаю, с чего бы это я такая голодная, – сказала жена. – Ты… – Я ужасно голодна. – Вчера вечером… – начал он. – Спала плохо. Чувствую себя отвратительно, – продолжала она. – Господи, как же хочется есть! Ничего не пойму. – Вчера вечером, – опять начал он. Милдред рассеянно проследила за движением его губ. – Что – вчера вечером? – А ты не помнишь? – О чем ты? У нас что, были гости, и
Конец ознакомительного отрывка