Читаем онлайн «Падение Левиафана (ЛП)»

Падение Левиафана Джеймс С.А. Кори

Пролог

Сначала был человек по имени Уинстон Дуарте. А потом его не стало.

Последний момент был банален. Он находился в своем личном кабинете в самом сердце Государственного здания, сидя на диване. Его стол - из лаконского дерева с зерном, похожим на осадочную породу, - был оснащен встроенным экраном, на котором отображались тысячи различных отчетов, претендующих на его внимание. Часовой механизм империи медленно двигался вперед, и каждый оборот колеса делал механизм немного более плавным и точным. Он просматривал отчеты по безопасности с Оберона, где губернатор, реагируя на насилие сепаратистов, начал вербовку местных жителей в силы безопасности системы. Его собственная дочь, Тереза, отправилась в одно из своих незаконных приключений за пределами территории. Уединенные походы на природу, которые, по ее мнению, находились вне поля зрения лаконской службы безопасности, были важны для ее развития, и он смотрел на них не только снисходительно, но и с гордостью.

Совсем недавно он рассказал ей о своих амбициях: она должна присоединиться к нему в качестве второй пациентки Паоло Кортасара, чтобы ее сознание открылось и углубилось, как у него, чтобы она жила, возможно, не вечно, но, по крайней мере, бесконечно долго. Через сто лет они все еще будут руководить человеческой империей. Тысяча. Десять тысяч лет.

Если.

Это было ужасное давление, стоящее за всем этим. Непреодолимое "если". Если он сможет противостоять человеческой привычке к самодовольству. Если он сможет убедить огромное, бессвязное скопище людей, которым было человечество, что они должны предпринять действия, чтобы избежать участи своих предшественников. Либо они сделают все необходимое, чтобы понять и победить тьму по третью сторону кольцевых врат, либо погибнут от ее руки.

Эксперименты в системе Текома были похожи на все критические шаги, пройденные за всю историю человечества. С тех пор как первое млекопитающее решило подняться на задние лапы, чтобы видеть над травой. Если бы это сработало, это изменило бы все снова. Все изменило все, что было до этого. Это было наименее удивительной вещью в жизни.

В эти последние мгновения он потянулся за чаем, но заметил с помощью одного из странных новых чувств, которыми наделил его доктор Кортасар, что чайник уже остыл. Осознание молекулярной вибрации было аналогично физическому ощущению тепла - оно измеряло ту же материальную реальность, но простое человеческое чувство было похоже на игру ребенка на свистке по сравнению с огромным, симфоническим новым осознанием Дуарте.

Наступил последний момент.

В тот момент, когда он решил позвонить своему камердинеру, чтобы тот принес свежий чайник, и протянул руку к пульту управления, сознание Уинстона Дуарте разлетелось на части, как охапка соломы во время урагана.

Была боль - сильная боль - и был страх. Но не осталось никого, кто мог бы его почувствовать, и он быстро угас. Не было сознания, не было шаблона, некому было думать о мыслях, которые то появлялись, то исчезали. Что-то более тонкое - более изящное, более утонченное - должно было умереть. Цепочка повествования, которая считала себя Уинстоном Дуарте, была разорвана на части, но плоть, в которой он находился, - нет. Тончайшие потоки энергии в его теле попали в бурю невидимой турбулентности, лишившись согласованности. А затем, никем не замеченные, они стали замедляться и затихать.

Тридцать триллионов его клеток по-прежнему получали кислород из сложной жидкости, которая была его кровью. Те структуры, которые были его нейронами, сходились друг с другом, как собутыльники, сгибающие локти в бессознательной синхронности. Что-то было, чего не было. Не старая вещь, а узор, который поселился в пустом пространстве, которое он оставил после себя. Не танцор, а танец. Не вода, а водоворот. Не человек. Не разум. Но что-то.

Когда осознание вернулось, оно сначала проявилось в цветах. Синий, но без слов для синевы. Потом красный. Потом белый, который тоже что-то означал. Фрагмент идеи. Снег.

Появилась радость, и она длилась дольше, чем страх. Глубокое, бурлящее чувство удивления несло себя, не имея ничего, что могло бы его нести. Узоры поднимались и опускались, сходились и распадались. Те, что распадались медленнее, иногда вступали в отношения друг с другом, и иногда это заставляло их существовать еще дольше.

Подобно младенцу, который медленно переводит осязание, зрение и кинестезию в то, что еще не называется "ногой", обрывки осознания касались вселенной, и начало формироваться нечто похожее на понимание. Нечто ощущало свою громоздкую, грубую физическую силу, когда проталкивало химические вещества в огромные промежутки между клетками. Оно ощутило сырую, открытую вибрацию, окружавшую кольцевые врата, соединявшие миры, и подумало о язвах и изъязвлениях. Оно что-то чувствовало. Оно что-то думало. Оно помнило, как помнить,