Читаем онлайн «Тигровый, черный, золотой» 3 cтраница

называется «Бенгальские тигры», – сдержанно ответила Анаит.

Бабкин издал горловой звук, который свидетельствовал о сильном воздействии искусства на его неокрепшую душу. Илюшин благоговейно помолчал.

– Тигры… – повторил он наконец с неопределенной интонацией. – Что ж. Допустим. А это…

Он не без трепета отодвинул лист, и открылась фотография второй картины.

– Ой, котик! – обрадовался Макар.

Бабкин задавил рвавшийся наружу звук и просто смотрел во все глаза на котика.

– Игорь Матвеевич назвал эту работу «Владыка мира», – сказала Анаит. – На ней изображен снежный барс.

Владыка был плох. Тело его равномерно покрывали сине-зеленые пятна.

– Болеет котик, – с жалостью констатировал Илюшин.

– Это окрас! – возразила Анаит. – Колористическое решение свидетельствует о переосмыслении традиционных образов и уходе в авангардизм для усиления изобразительного воздействия полотна.

Воздействие полотна невозможно было отрицать. Бабкин подумал, что нужно увеличить сумму ежемесячного взноса в приют для бездомных кошек. Илюшин вспомнил, что у него в холодильнике заплесневел кусок голландского сыра.

Обе картины были оформлены в помпезные рамы: старое золото, обильная вычурная лепнина. Финтифлюшка на загогулине, как выразился позже Бабкин.

Именно эти загогулины и подтолкнули Илюшина к окончательному решению. Он взглянул на Анаит и сообщил, что они согласны взяться за расследование. Оплата составит…

И назвал такую сумму, что Бабкин пошел пятнами и стал неотличим от владыки мира.

Тем временем Илюшин невозмутимо присовокупил, что половина этой суммы в любом случае останется у них вне зависимости от исхода дела.

Только на таких условиях они берутся за поиски тигров и, господи прости, барса. «Господи прости» Макар не произнес вслух, однако оно повисло в воздухе.

Анаит не смутилась. Ответила, что этот вопрос она должна согласовать с Игорем Матвеевичем, и вышла позвонить на лестничную клетку.

– Ты барса собрался искать или похищенную английскую королеву? – тихо спросил Бабкин. – Сантехнический магнат не раскошелится на такие деньжищи.

Илюшин только усмехнулся в ответ.

Пять минут спустя Анаит вернулась и сообщила, что получила разрешение от Бурмистрова подписать договор на предложенных условиях.

* * *

– Пора провести рекогносцировку, – сказал Макар и спрыгнул с подоконника, на котором сидел, рассматривая с двадцать пятого этажа свой двор.

– Ты поедешь со мной в музей? – удивился Сергей.

– Нет, в музей ты отправишься один. А я планирую встретиться с господином Ясинским. Мне очень хочется узнать, во сколько глава Имперского союза оценивает пропавшие картины.

Час спустя Сергей Бабкин подходил к скромному двухэтажному зданию музея в переулках за Бульварным кольцом, а Макар Илюшин – к высокому дому недалеко от парка.

Адам Брониславович Ясинский встретил его на лестничной клетке. Илюшин с первого взгляда определил, что Ясинский – не из тех людей, которые выбегают к гостям, и сделал закономерный вывод, что Адам Брониславович в нем, частном сыщике, чрезвычайно заинтересован.

Вывод этот подтвердился сразу же.

– Есть какие-то новости? – спросил Ясинский, и взгляд его выпуклых черных глаз сделался умоляющим. – Здравствуйте!

Илюшин с удивлением ответил, что об исчезновении картин он узнал только два часа назад.

– Да-да, конечно, конечно… Прошу вас, проходите.

Ясинский суетился и нервничал. Илюшин вспомнил тигров с барсом и озадачился еще больше.

– Вот сюда проходите, вот сюда… Простите, забыл, как вас по имени-отчеству?

– Макар Андреевич.

– Очень рад, Макар Андреевич!

Илюшина провели в светлую, с большим вкусом обставленную гостиную. Книги, картины, китайские вазы… Взгляд Макара остановился на бронзовой скульптуре: мальчик, заносящий острогу над рыбой. Тонкий, легкий, с мускулистыми ногами. Скульптор поймал и движение – за мгновение перед ударом, и странно-неподвижное выражение лица, на котором жили одни глаза.

Молчаливая домработница поставила перед ним чай и тарталетки, наполненные икрой.

– Взял на себя смелость… – бормотал Ясинский. – Надеюсь, не откажетесь…

На свету Макар разглядел его как следует.

Ясинский был благообразен и, пожалуй, даже величественен. Среднего роста, он казался выше из-за прекрасной осанки. Умные темные глаза смотрели на собеседника с печальным пониманием. Голос у него, когда он успокоился, приобрел мягкую звучность, словно Ясинский привык проповедовать с амвона; к этой ассоциации подталкивала и растительность на его лице: усы и светло-русая, густая, вьющаяся борода.

– Прошу вас, угощайтесь, не обращайте на меня внимания, – попросил он. – Мне кусок в горло не лезет. Я чувствую себя виноватым в том, что случилось, хотя формально моей вины и нет.

– Адам Брониславович, расскажите, пожалуйста, о самом художнике.

– О Бурмистрове?

Илюшину показалось, что взгляд Ясинского метнулся в сторону.

– Да, о нем. Что он за фигура?

И тут