Читаем онлайн «Без Царя…» 11 cтраница
это…
— Доплатить бы, барин! — привычно ноет извозчик, пытаясь перекривить мордатую, угреватую физиономию в жалостливой гримасе, долженствующей, очевидно, обозначать сиротство щекастого крепыша, — Овёс-то нынче тово, не укупишь! Сам не доешь, а кобылку-то кормить надо! Ей, родимой, и не втолкуешь, что война ночне, и что зубы на полку всем покласть надоть.
Сбившись, выдыхаю сквозь зубы и ссыпаю мелочь в подставленную ладонь без счёта, переплатив как бы не вдвое. Да больше!
— Благодарствуем, Вась Сиясь… — осклабился сиротинушка и тут же тронул вожжами лошадку, пока дурной барин, то бишь я, не передумал.
— Чёрт бы всё… — выдавливаю сквозь зубы, мысленно поминая разом неторопливого парикмахера, встретившуюся аварию и наглого полковника с белесыми рыбьими глазами убийцы и наркомана, уведшего у меня остановленного было лихача. Спорить… пусть меня трусом считают, но лучше будет ныть уязвлённое самолюбие, нежели пулевое ранение.
Господа офицеры и в мирное время не особо стесняли себя в поведении с гражданскими, и могли, к примеру, пристрелить в споре оппонента «за неуважение». Суды, что характерно, оправдывали их… и оправдывают. А если надо, вмешивается Его Императорское Величество, и убийца в погонах получает наказание в лучшем случае символическое.
А сейчас, после трёх лет никому не нужной войны, с сотнями тысяч убитых, окопами, вшами и озверением, убивают легко. Слишком легко…
Не ценится ни своя жизнь, ни тем более чужие. Да и вопросы морали чем дальше, тем больше становятся пережитком прошлого, как динозавры.
С ужасом жду времени, когда бесчисленная масса людей, привыкших убивать и умирать, вернётся домой со всеми приобретёнными фронтовыми привычками, фобиями и кошмарами. В начинающуюся Гражданскую, в рассыпающуюся страну, униженные, озлобленные и ничего не понимающие…
Вытаскивая на ходу часы, отщёлкиваю крышку и досадливо морщусь… опаздываю! Почти бегу, но не забываю глядеть по сторонам, и завидев смутно знакомую женскую физиономию, сдёргиваю шляпу, не сбавляя шага. — Сударыня! Моё почтение! Сударыня явно была настроена пообщаться, но я страдальческой физиономией (не хуже, чем у давешнего извозчика!) показал как мог, что рад бы, и счёл бы за счастье… но так спешу, так спешу! В это раз даже не вру. Думаю, даже страдальческая физиономия вышла удачной, с таким-то похоронным настроением… — Добрый день, Иван Ильич, — входя в сумрачную прохладу читальни, вполголоса здороваюсь с библиотекарем, пытаясь выбросить из головы грядущие проблемы огромной страны и сосредоточиться на проблемах собственных, на здесь и сейчас. — День добрый, Алексей Юрьевич, — благосклонно кивает мне он, подняв глаза от книги. — Простите, — винюсь я за невозможность поговорить по нашему обыкновению, — времени совсем нет, и так опоздал… — Бывает, — лёгкая усмешка в седых усах, слегка желтоватых от табака и времени. Да и я сам уже вижу… вон, за дальним столиком! — Прошу прощения, Мария, — винюсь перед девушкой, усаживаясь напротив без лишних расшаркиваний. Оправдываться, рассказывая все сегодняшние перипетии, не стал. Глупо! Благо, она эмансипе в самом правильном, здоровом смысле этого слова. Не подростковый бунт и трагический надрыв никем не понятого человека, не истерика суфражисток и не (упаси Боже!) готовность идти в тюрьму за своё право курить на улице, ходить в штанах и материться в голос. Умение жить так, как тебе хочется, игнорируя общепринятые штакетины в заборчике Морали, и не проживая притом каждый день, как на баррикадах. Как по мне, это дорого стоит. Я, к примеру, и вовсе не умею. С Марией у нас общие дела, вполне взаимовыгодные и даже (о чудо!) без капли романтики. Я — не вполне состоявший лингвист, специализирующийся на романо-германских языках, она — вполне состоявшийся филолог-славист. Вдвоём мы перекрываем куда как больше букинистических направлений, и сотрудничество выходит вполне взаимовыгодным. — Я разобрала некоторые тексты, — деловито сказала Мацелюх, раскладывая на столе свои заметки, — Смотрите… Она ткнула кончиком карандаша в нужные места в тетради. — … видите? Достаточно характерные особенности, позволяющие привязать текст к семнадцатому веку. — Хм… Потихонечку разбираем разнообразные филолого-лингвистические загадки, с экскурсами в историю и теорию искусства. Эх, если бы не Революция… На минутку накатывает тоска. Очень хочется, чтобы «здесь» и «сейчас» длилось как можно дольше, а все эти накопившиеся противоречия между Народом и Властью решались путём Эволюции, а не Революции. Увы! Точка невозврата давно пройдена. А всё же… … как было бы здорово! Без Гражданской и последующей Разрухи, чудовищного голода и эпидемий, террора и постоянного, на протяжении поколений, ожидания счастливой жизни не здесь и сейчас, а в будущем! Которое так и не наступило… — Хм? — подняла голову Мария, по-видимому, почувствовав моё настроение.
Вытаскивая на ходу часы, отщёлкиваю крышку и досадливо морщусь… опаздываю! Почти бегу, но не забываю глядеть по сторонам, и завидев смутно знакомую женскую физиономию, сдёргиваю шляпу, не сбавляя шага. — Сударыня! Моё почтение! Сударыня явно была настроена пообщаться, но я страдальческой физиономией (не хуже, чем у давешнего извозчика!) показал как мог, что рад бы, и счёл бы за счастье… но так спешу, так спешу! В это раз даже не вру. Думаю, даже страдальческая физиономия вышла удачной, с таким-то похоронным настроением… — Добрый день, Иван Ильич, — входя в сумрачную прохладу читальни, вполголоса здороваюсь с библиотекарем, пытаясь выбросить из головы грядущие проблемы огромной страны и сосредоточиться на проблемах собственных, на здесь и сейчас. — День добрый, Алексей Юрьевич, — благосклонно кивает мне он, подняв глаза от книги. — Простите, — винюсь я за невозможность поговорить по нашему обыкновению, — времени совсем нет, и так опоздал… — Бывает, — лёгкая усмешка в седых усах, слегка желтоватых от табака и времени. Да и я сам уже вижу… вон, за дальним столиком! — Прошу прощения, Мария, — винюсь перед девушкой, усаживаясь напротив без лишних расшаркиваний. Оправдываться, рассказывая все сегодняшние перипетии, не стал. Глупо! Благо, она эмансипе в самом правильном, здоровом смысле этого слова. Не подростковый бунт и трагический надрыв никем не понятого человека, не истерика суфражисток и не (упаси Боже!) готовность идти в тюрьму за своё право курить на улице, ходить в штанах и материться в голос. Умение жить так, как тебе хочется, игнорируя общепринятые штакетины в заборчике Морали, и не проживая притом каждый день, как на баррикадах. Как по мне, это дорого стоит. Я, к примеру, и вовсе не умею. С Марией у нас общие дела, вполне взаимовыгодные и даже (о чудо!) без капли романтики. Я — не вполне состоявший лингвист, специализирующийся на романо-германских языках, она — вполне состоявшийся филолог-славист. Вдвоём мы перекрываем куда как больше букинистических направлений, и сотрудничество выходит вполне взаимовыгодным. — Я разобрала некоторые тексты, — деловито сказала Мацелюх, раскладывая на столе свои заметки, — Смотрите… Она ткнула кончиком карандаша в нужные места в тетради. — … видите? Достаточно характерные особенности, позволяющие привязать текст к семнадцатому веку. — Хм… Потихонечку разбираем разнообразные филолого-лингвистические загадки, с экскурсами в историю и теорию искусства. Эх, если бы не Революция… На минутку накатывает тоска. Очень хочется, чтобы «здесь» и «сейчас» длилось как можно дольше, а все эти накопившиеся противоречия между Народом и Властью решались путём Эволюции, а не Революции. Увы! Точка невозврата давно пройдена. А всё же… … как было бы здорово! Без Гражданской и последующей Разрухи, чудовищного голода и эпидемий, террора и постоянного, на протяжении поколений, ожидания счастливой жизни не здесь и сейчас, а в будущем! Которое так и не наступило… — Хм? — подняла голову Мария, по-видимому, почувствовав моё настроение.