Читаем онлайн «Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III» 3 cтраница

поставить начальником каменщиков. Дескать, заслужил. Но ведь он может не иметь способности к руководству, и тогда из хорошего каменщика превратиться в плохого начальника. Должность – не награда. Мало ли что тебе предлагают. Тому каменщику следует подумать, в каком случае он станет самим собой: отказавшись от должности или приняв её? А с рыцарством всё ещё сложнее. Это не должность. Рыцарь – не начальник. Иной сержант может прекрасно командовать сотней бойцов, но рыцарем он от этого не станет.

– Так что же значит быть рыцарем?

– Проблема знаешь в чём? Если ты рыцарь, тебе это и так понятно, а если ты не рыцарь, тебе это не объяснить. Но я, видимо, не самый типичный сержант, поэтому кое-то понял. Рыцарь – это особое качество человека. У рыцаря особым образом устроена душа. Дело не в том, что рыцарь следует кодексу чести. Это – да, но этого мало. Выполнять определённые правила может любой человек. А честь надо чувствовать. Это тонкая материя. У человека есть пять чувств, а у рыцарей ещё и шестое – чувство чести. Рыцарь обладает таким личным достоинством, которое почти равно царскому. Не даром же он ры-царь. Суть рыцаря – благородство души, без которого любое личное достоинство превращается в кривляние. А что такое благородство объяснить ещё труднее. Наверное, с этим «благом» надо родиться.

– Не думал, что всё так сложно.

– Всё в тысячу раз сложнее. То, что я сказал – лишь некоторые намёки на ту реальность души, которую не может постичь сержант.

– Значит, рыцарем невозможно стать, им надо родиться?

– Не знаю. Может быть, рыцарем и возможно стать. Но для этого надо дышать рыцарским воздухом.

– Но ведь ты дышал рыцарским воздухом.

– Поэтому и понял, что это не мой воздух. Не стану скромничать, мне кажется, что во мне есть рыцарские черты. Но этого не достаточно. Не комплект. А быть сержантом в рыцарском плаще я не захотел. Я таких видел. Неприятное зрелище.

– А что если ты накопил в душе некоторые рыцарские черты, передал их мне, я их удвою, и будет комплект?

– Очевидно, это возможно. Хотя тут ни в чём нельзя быть уверенным. Ни в том, что я тебе что-то передам, ни в том, что ты это удвоишь. Ты хочешь стать рыцарем?

– Да. А ты хотел бы, чтобы я стал рыцарем?

– Не знаю. Я хотел бы, чтобы ты стал сам собой.

– А если для этого мне надо стать рыцарем?

– Может быть. Но не факт. Никто, кроме тебя, на этот вопрос не ответит. Конечно, я думал о твоём будущем, сынок. Я, наверное, видел тебя хорошим кузнецом. Ты уже сейчас подмастерье кузнеца. Тебе нравится?

– Отец, мне очень нравится помогать тебе, но не уверен, что это моё. А почему ты ушёл из Ордена? Ведь ты мог бы оставаться на службе сержантом. Пусть ты не считаешь себя рыцарем, но ведь ты – прекрасный воин.

– Сынок, ты когда-нибудь трупы нюхал?

– Один раз на похоронах опахнуло. Неприятно было.

– А теперь представь себе поле, усеянное тысячами трупов. Это и есть война. В ней нет ничего красивого и возвышенного, только нестерпимая вонь. Я научился переносить эту вонь, хотя, конечно, полюбить её затруднительно. А вот когда на войне гниют души, это куда пострашнее, хотя запаха нет. Воин обязан быть жестоким, но при этом оставаться человечным. Это невероятно трудно, и я не знаю, удалось ли это мне. Я не сломался и честно прошёл свой путь до конца, а вот после победы почувствовал, что навсегда отравлен трупным ядом, и ушёл с военной службы.

– Главное, что ты стал самим собой.

– Не уверен. Мой отец был кузнецом и я, так же, как ты сейчас, помогал ему в кузнеце. И я, так же, как ты сейчас, мечтал о военной службе. Ещё при пресвитере Иоанне, незадолго до крушения царства, я поступил в Орден сержантом. Война сделала из меня хорошего война, но покалечила душу. Военная служба и без войны начала меня тяготить. И я решил вернуться к ремеслу отца. Но жизнь прошла, время утрачено, и хорошим кузнецом мне не стать уже никогда. Так кем же я стал?

– Замечательным отцом.

По лицу пьяного ветерана потекли слёзы.

***

Внешне тот разговор не имел никаких последствий, Северин с отцом всё так же работали в кузнице. Оружие ветеран ковать не хотел, они ковали плуги, серпы, кухонную утварь и ещё множество всякой дребедени, без которой человеку в мирной жизни не обойтись. Отец действительно не был первоклассным кузнецом, но он и не брал дорого, а потому его работа пользовалась устойчивым спросом. Жизнь текла размеренно, и могла так течь ещё много лет. Вот только старый сержант начал всё больше пить.

Сначала Северин не придавал значения отцовской склонности к вину, считая её правом взрослого человека. Ну опрокинет отец кувшинчик после работы, так и что с того? Сильно он не напивался, не буянил, а напротив, становился разговорчивым, что Северину даже нравилось. Вот только потом к этому вечернему кувшинчику прибавился ещё один, и ближе к ночи отец доходил до невменяемого состояния, хотя по-прежнему не буянил, но уже не был разговорчив. От сына отмахивался, молча сидел за столом, и по его лицу текли слёзы. Иногда он что-то выкрикивал, не