Алинда Ивлева
Догоняя правду
По осени, в конце месяца первых инеев и листопадов, гуляла вся деревня на Венеркиной свадьбе. Свадьба — то Благодатная. Со всех уголков мира съехались дети, внуки, правнуки. Не всем односельчанам повезло дожить до юбилея. А Венерка с Демиром уже шестьдесят лет вместе.
Соседки одинокие на лавочках все вздыхают, когда с пригорка видят спускающуюся парочку. Сухенькая колченогая Венера и одноглазый, кособокий Демир. Кто кого за руку ведёт непонятно, их фигуры издалека похожи на дряхлую лиственницу, у которой уже нижние ветки жёлтые, отмершие, а душа ещё молодая, зелёная, тянет оставшиеся, не осыпавшиеся, иголочки вверх, к свету.
— Горька! Ох, как горька! — чернявый бугай с проседью в бороде в конце стола встал, поднимая стопку. Гости оживились. Гармонист чуть дрогнул, рванул меха, растянул до предела бритвой по сердцу, да так, что все псы в округе подхватили мелодию. Разноголосье затянуло:
«Каким ты быыыл, таким и остался….».
— А Венерка — то наша, как молодка, зарделась, а стать все та же, муж, что гриб скукожился, а она стоит — осинкою, — выкрикнула Тамарка, скинув цветастый платок с плеч и пошла по кругу, завлекая гостей в танец.
— Выпьем за молодых, выпьем, выпьем, — друзья и родные дружно чокнулись и выпили горькую:
— Долгих лет! Будьте здоровы! — Сегодня даже из газеты приехали!
— А Демирка говаривал, что расскажет, если дотянут до Благодатной — то, как познакомились!
⠀ Баба Венера провела рукой по редким седым с рыжиной волосам так, будто до сих пор копною красовались локоны. Глянула на старшую дочь. Та подлетела, ловко приобняла старушку. Осела в её объятиях когда — то статная красавица Венера и поковыляла в дом, следом, вцепившись в дочернюю руку по другую сторону, поплелся низенький дед, припадая на изношенных ногах старый Даёшь Миру Революцию. С чёрной повязкой на глазу.
— Гостюшки дорогие, молодым отдохнуть надо бы, а вы гуляйте. Журналистку не обижайте!
Молодая корреспондентка районной газеты нагнала супругов.
— Венера Степановна, вы обещали, я с утра приду! Ваша жизнь — пример молодёжи!
— До утра ещё дожить надобно, да и не Венера я, Тоська я, обыкновенная Тоська, — прошелестела старушка, не оборачиваясь.
— Мамочка, ты таблетку приняла? Опять ум за разум заходит, какая ты Тоська? — Венера только переступила порог своего дома, скукожилась. Превратившись в чайную розу, что завяла ещё в прошлом веке между страниц стихов Ахматовой. В книжонке ручного переплёта с полки возле кровати Венеры.
— Завтра всех собери! Отцов пиджак найди с медалями и моё платье из крепдешину, с парчовою оторочкою по рукаву и жабо, — Венера доковыляла без помощи дочери к кровати, припадая на ногу, которая заметно короче. Не успела Лариса ответить, перед её носом закрылась ситцевая шторка из цветных лоскутов. Разговор окончен.
— Папа, вы то куда? Уже стемнело! — метнулась вслед старику, юркнувшему из дома.
— Матери мяты вечерней, она с нею спит как дитя.
— Помогу, — Лариса, придерживая отца под локоть, повела к грядкам.
— Без тебя до сих справлялся, иди к остальным, не перечь, — дочь, пенсионерка Лариса Демировна, опустив плечи, послушно ушла к гостям.
В вечерней прохладе стрекотали цикады, по небу пронеслась колесница Царицы Ночи, разбрасывая мерцающие звезды, наполняя луну жемчугами и серебром. Пахнуло с полей ночной прохладой, дымком березовым с соседской бани, донеслась из — за дома нестройная разноголосая, но до чего ж душевная "Шумел камыш, деревьяяя гнулись…"
— О, Ларочка, давай запевай с нами, твои — то все разъехались, мы тебе поможем прибрать. Пусть "молодые" отдыхают, — хихикнула соседка, баба Люся.
— Да, управлюсь, завтра мама сказала всех собрать. Все мои в санаторий поехали? Надо бы позвонить. Не приедут, взбучку устроит всем. Как была, так и осталась командиршей. Если б не ноги, так бы и жила со своими свиньями.
— Будет тебе на мать обижаться. Хорошие люди из вас получились. Тринадцать ртов подняла. Отец то твой, ты уж прости, какой из него помощник, эх, — ровесница Венеры, баба Люся 82 лет, крепкая шустрая старуха, похлопала Ларису по руке. — Не хорошо, почитать надобно мать и отца. Если б ты только знала, чего они пережили….
— Да, мать спросила когда выпускной, я была на втором курсе, не знаю чего они там пережили, а я не забуду как обноски носила и в ледяной воде белье стирала, когда она свиней своих от падучки спасала, лечила и в попу целовала.
— Да, если б не мать и в живых бы тебя не было, и тут бы не стояла, не умничала теперь. Злой твой язык. Я сколько лет прошу подруженьку мою все вам рассказать. Нет же ж, упертая.
К обеду собрались в узком семейном кругу. Шестнадцать родных и близких людей. Журналистка, начинающий корреспондент газеты «Вечерняя Рязань», наматывала круги вокруг дома. Осоловевшая и потрепанная, будто с третьими петухами встала и пешком из города шла. Что — то бурчала в диктофон, и сама с собой