Читаем онлайн «Голос Вселенной 1996 № 4» 3 cтраница

«перестроек» и «реформ» (разумеется, не изо всех, откровенные и неприкрытые слуги сатаны остаются его слугами, но они уже обречены!) Русь очищается! И я не думаю, что те, кто в тяжкий час говорил со злом на доступном этому злу языке и усмирял его, погубили души свои – Господь простит Своих детей, в чьи руки Он вложил Свой меч. И покарает иных, скрывавшихся под благообразной внешностью и за благолепными словесами, а на деле разрушавших Церковь Его. Я не буду уточнять, кого имею ввиду, все помнят, кто, подобно Пилату, «умыл руки» тогда, в Октябре, отдав на растерзание иродам тысячи безвинных, кто, сославшись на болезнь, спрятался в покоях своих, убоявшись за власть свою земную, кто воистину достоин анафемы, кто бездействием своим способствует расчленению и погибели Православного мира, кто за высшее благо почитает лишь благосклонность «сильных мира сего». Бог с ними со всеми! Ибо мелки и ничтожны они пред Ликом Всевышнего. Со светлым праздником святой Пасхи всех вас! Христос воскресе!

Юрий Петухов

Первый

Лирическое повествование в 4-х частях о князе Данииле Московском

1

Даниил Александрич, безусый мальчонка,

Первый князь на Москве –

лишь названье одно!

Не Дунай, и не Дон, и не Днепр – речонка

Подкатила к стене,

загляделась в окно:

До того все покойно и неторопливо.

Что Орда – не орда,

будто нету ее.

Уж полвека как сгинул наездник визгливый

Неизвестно куда,

да оставил ярмо.

Был отец – по прозванью народному Невский,

Александр Ярославич.

Да нет и его!

Сыновья уж не помнят забот своих детских.

Им бы ладить…

Ан не до того.

Сыну младшему – малые крохи от старших:

Незавидный кусок,

небогатый удел –

Затерявшийся в дебрях Оки заплутавшей

Лесовик-городок,

городишко-придел.

Ко Владимиру-городу первопрестольному,

Где сидит старший брат,

князь великий Руси,

И московские земли от веку пристегнуты.

Брат землею богат.

От богатства спесив.

Сыну среднему дан от отца Городец.

Червоточина мысли –

скупец был отец!

Примеряет Андрей Городецкий венец

И веревочку мылит:

Придет твой конец,

Брат Димитрий, ужиться нам трудно вдвоем

На отцовской земле, уж тебе ль то не знать.

То, что было твоим, скоро будет мое!

Я с мечом, на коне, буду правды искать!

Да и князю Димитрию тесно с Андреем –

Хоть и по крови братья,

а в мыслях разлад.

Им бы ссоры и распри по ветру развеять,

Нет, за ратью к ордынцам спешат –

Кто вперед, кто сумеет в Орде приглянуться,

Хану радость –

средь русских раздор!

«Пусть урусы всегда меж собою дерутся –

Сладость власти есть в горечи ссор».

И опять как в ознобе трясется земля,

Злыми корчами бьется

под гнетом копыт.

Бранный пир для залетного воронья:

Вволю крови напьется оно,

погостит!

2

Младший рос, мужал, дела взрослили,

В братние раздоры не вступал.

Землю его войны обходили.

Только мир не вечен – час настал:

Шла по наущению Андрея

В отчие края Дюденя рать

Грабить, разрушать и убивать,

Ничего живого не жалея.

Подминая версты под себя,

Оставляя сзади пепелища,

Сами не имевшие жилища,

Выживших оставив без жилья,

Шли тумены, на снегу чернея,

Неостановимы – шли и шли,

Шли по зову каина-Андрея,

Князя-изверга своей земли.

На великокняжеский престол

Из улуса Джучи шел Андрей –

Видно, бес опутал и повел

По тропе которы и смертей.

За услугу данью вдвое большей

Той, что Дмитрий хану посылал,

Отплатить брат средний обещал:

Властолюбье – людям тяжкой ношей!

И в погоне за земною властью,

Упиваясь кровью братьев всласть,

Тело рвет страны родной на части

В алчной дрожи Городецкий князь.

Пламя над Владимиром, Коломной,

Полыхают Суздаль и Можайск,

Будто бы один пожар огромный

Губит позабытый Богом край.

Каждый ищет для себя спасенья.

От соседа помощи не ждет.

Слабость – порожденье разобщенья.

Отчужденье к немощи ведет.

Тверь гостей незванных не впустила,

Повернули от ее ворот.

Сила уважает только силу.

Лишь над слабым верх она берет.

Слабость в неосознанности силы,

В липком страхе прошлых горьких бед.

Слабость, скольких сильных ты лишила

Выстраданных муками побед?!

До Москвы змеею докатился.

Ханской рати малый ручеек,

И в овечьи шкуры