Читаем онлайн «Отравленные клятвы (ЛП)»

Переводчик_Sinelnikova

ЛИЛЛИАНА

— Все зависит от тебя. А ты даже не можешь вспомнить, какую гребаную вилку использовать.

Острый голос моего отца прорезает воздух, как нож, и щелчок хлыста, который регулярно обрушивается на меня. Я уже привыкла к этому, он говорит со мной таким образом всю мою жизнь. Быть любимой родителями, и оберегаемой ими, это не то, что я когда-либо знала или испытывала. Никогда не было моментов доброты или близости. Моменты, которых я с нетерпением жду, это те, когда он забывает о моем существовании.

В последние несколько недель таких моментов просто не существует.

По его мнению, у меня есть шанс выполнить свое предназначение, единственное предназначение, ради которого я рождена. Единственная причина моей благодарности ему за то, что у него дочь, а не сын. Я нечто, что нужно вылепить, придать форму, подчинить его воле. Это все, что я есть для него, и чем была когда-либо.

Моя красота была удачей жеребьевки. Все остальное: любая грация, или ум, или хорошие манеры, которыми я обладаю, любое очарование или соблазнительность, все это было привито мне, и вбивается в меня в данный момент.

Чего я, кажется действительно, не могу понять, так это того, как работает обстановка места на модном ужине.

— Ты действительно думаешь, что им будет не все равно? — Я раздраженно резко выдыхаю. Скорее всего, я заплачу за это позже, но мои нервы натянуты до предела, гудя от беспокойства. — Я предназначена быть игрушкой для секса этого мужчины, а не его женой. Какое это имеет значение, знаю ли я, какая ложка для супа, а какая вилка для десерта?

Я вижу момент, когда мой отец хочет ударить меня. Он сделал бы это, если бы мы не были так близки к дню расплаты. Но он не может рисковать, чтобы что-то испортило мое лицо. Никаких покраснений или кровоподтеков. Ничего, что оставило бы след, а он не мог доверять себе, что остановится, если выпустит этот контроль из рук. Поэтому вместо этого он сжимает кулак, глядя на меня пронзительными темными глазами.

Мне говорили, что у меня глаза моей матери, мягкие и голубые. Но я не видела. Я ее не помню, и в доме нет ее фотографий. Ничего, что напоминало бы о ней.

— Он может захотеть тебя больше, чем на одну ночь, — огрызается мой отец. — И иногда мужчины из Братвы берут своих любовниц на приемы. Ты произведешь на них большее впечатление, если будешь вести себя как любовница, а не шлюха. Пытайся стать той женщиной, которая может выделиться среди всех остальных.

Ах, да. Это различие по статусу. Я слышала это тысячу раз. Шлюха ложится на спину на одну ночь и получает деньги. Легко и все просто. Раз и готово. Любовница прекрасная искусительница. Отполированная. Элегантная. Для моего отца успех в том, чтобы сделать свою дочь любовницей, а не шлюхой, это же кардинально все меняет, в его понимании конечно. Это его идея фикс… но в основном потенциал подняться выше… единственное, что когда-либо имеет для него большее значение.

— Всем дочерям в их семьях удается усвоить эти уроки, — язвительно замечает мой отец, когда я снова смотрю на стол, стоящий передо мной, изо всех сил пытаясь запомнить, что я должна делать со столовым серебром. Что касается меня, то я бы предпочла воткнуть нож для масла в глаз одному из этих мужчин, чем вежливо есть с ними суп.

Но это не мой выбор. Его никогда и не было.

— Я не одна из этих дочерей. — Слова застревают у меня в горле. — Я никто. — Я хочу сказать, что он тоже никто, но за это он может меня жестоко избить, как бы сильно он ни пытался сдерживаться. А потом, позже, когда он осознает, что натворил, он обвинит меня в том, что я подтолкнула его к этому, он запрет меня в моей комнате без еды и развлечений, наедине со школьными учебниками, которые будут укреплять мое место в этом мире.

Стою ли я на ногах или лежу на спине, не имеет значения, я здесь для удовольствия окружающих меня мужчин. Чтобы удовлетворять их прихоти. Чтобы делать их счастливыми.

— Ты права, — говорит он, его голос все еще холодный и резкий. — Ты никто. Но ты превратишь меня в кого-то. Ты понравишься Пахану, и ты заработаешь мне мое законное место в рядах. А потом, когда он закончит с тобой…

Он умолкает, и я жду окончания этого предложения. Это обещание было единственным, что давным-давно удерживает меня от того, чтобы украсть кухонный нож и перерезать себе вены, чтобы избежать абсолютного ада моего собственного существования.

— Тогда ты сможешь поступить так, как тебе, черт возьми, заблагорассудится, — заканчивает он. — И скатертью тебе будет дорога.

По крайней мере, здесь нет притворства. Это единственное облегчение, которое у