Читаем онлайн «Волчье кладбище» 3 cтраница

минуту перед ним, не были достойны хоть малой толики уважения. Тео просто не мог быть кем-то, кроме самого себя – конченого выродка, испражнявшегося на весь мир. Когда он играл Ромео в роданфордской постановке, он играл конченого выродка Ромео; в «Макбете» от его героя с души воротило ещё до убийства короля.

Невысокая полноватая фигура Милека Кочински – он стоял посередине – выдвинулась вперёд. Обведя каждого тяжёлым взглядом, Кочински заявил:

– Жду вас в главной аудитории через пятнадцать минут.

Высокий угрюмый силуэт справа, принадлежавший руководителю нашего факультета мистеру Дарту, обрёл голос:

– Моего кабинета вполне хватит, сэр.

– Нет. Не вполне. Я хочу собрать всех молокососов, – повернулся к нему Кочински. – И левое крыло зовите.

– Так ведь ещё…

– Чёрт возьми, Дарт, делайте, что я сказал! Поднимите этих лодырей и притащите каждого!

– Слушаюсь, сэр.

Пока Дарт с собачьей преданностью получал тумаки от начальства, я взглянул на третьего человека. Отец Лерри, подумал я, в своём подряснике и с птичьим лицом здорово походит на измождённого ястреба, рыщущего в поисках пищи. Если бы я не был атеистом, к этому типу я бы свой зад раскаиваться не притащил.

Несложно было догадаться, для чего Кочински ходил за священником. В начале первого семестра отец Лерри уже промывал скрупулёзно наши мозги своими екклезиастическими откровениями. Как мантру, мы должны были помнить о великом избранничестве и о том, что мы каким-то божеством целованы.

Должны были, но никто не помнил ни слова. В отличие от него, мы-то прекрасно знали, что не божество, а отцы платили за наше частное обучение. И хорошо платили. Откровенно говоря, столько, что за эти деньги бордель нам полагался прямо в здании университета, где-нибудь между столовой и кабинетом биологии. Чтобы не изнурять воздержанием наши молодые организмы. Даже в войну, рассказывал отец, батальону выдавали презервативы – по два в неделю на каждого бойца.

– А говорили, не попадёмся, – сказал Джо, когда чёрный триумвират двинулся прочь.

Тео сверкнул глазами.

– Иди проплачься! – сплюнул он, отшвырнув недокуренную сигарету на сырую землю. – За мной!

Его верный громила Гарри глянул на окурок с досадой. Гарри уродлив до боли в глазах. Рондо Хэттон^[10], уверен, и тот был красивее. Но прыщи, огромная челюсть верзилы, узкий лоб и острая макушка на лысеющей в восемнадцать лет голове – ничто по сравнению с тем, как разило от этого субъекта.

Однажды декабрьской ночью мы прокрались в комнату Тео и Гарри. Те были в отключке благодаря Питеру и снотворному, которое он стащил из медпункта и обманным манёвром подсыпал им во время ужина. Вчетвером мы вынесли огромную тушу Гарри в коридор, дотащили до душевой и уложили на холодный кафель. Вылили на тело два флакона мыла Cargo, баночная этикетка обещала подарить свежесть семи морей. Оттёрли его щётками для обуви и обдали горячей водой. Восставший из сна и тропической пенной свежести, Гарри пообещал разделаться с нами и свернуть наши поганые шеи. Зато весь следующий день мы наслаждались свежестью семи морей. Она щекотала ноздри всех без исключения в аудитории. Над проделкой смеялся даже Тео, а его смеху Гарри препятствовать не осмеливался, и шеи наши поганые остались целыми.

Глава 2 Парфянская стрела

Пока в главной аудитории нарастал галдёж, мы с Питером сидели в последнем ряду и обсуждали, какой захват в регби менее травматичен и более продуктивен – верхний или средний. С нижним всё понятно – в нас обоих по шести футов росту, поэтому нижний нам не удавался.

– Важен вес, – настаивал Питер. – Сто пятьдесят пять фунтов – идеально для среднего. И мало для верхнего.

– Теоретически – да, – сказал я. – Но при наличии воли к победе вес можно заменить скоростью.

– Всё равно, проблема в реальности – слишком большой разброс по весу. Мы почему с тобой укладываем друг друга и верхним, и средним – мы одинаковой комплекции. А возьми хрюшку Мэтью – его же только нижним!

Я мрачно кивнул:

– Тому проще капкан выставить.

Питер рассмеялся. Спелая рожь, спадавшая с его головы, здорово перекликалась с утренними солнечными лучами. Этот свет через исполинские витражные окна наполнил залу майским золотом.

Мы с Питером играем на позициях столбов^[11]. Питер – левый открытый, я – правый закрытый. Ирония жизни в том, что даже вне регби Питер – открытый, а я – закрытый. Он – лучезарный парень с красивой улыбкой. Вдобавок талантливый актёр; у него – заслуженное право первой руки в выборе себе ролей. Разумеется, в очереди после Тео.

Что до меня, я – как запертая красивая дубовая дверь в мрачном коридоре. Всех привлекает, но ключ подобрать ни у кого не выходит. Я сам не открывал её лет десять. Да и затея, в общем, заранее провальная – ключ я давно посеял, кажется, как раз когда война началась. Что-то во мне тогда сломалось. Как будто не по той дороге пошёл, и дальше только мрачнее и мрачнее. Эффект