РуЛиб - онлайн библиотека > Перумов Ник > Социально-философская фантастика > Смута. Том 1 > страница 13
Читаем онлайн «Смута. Том 1» 13 cтраница
автомотора.
– Значит, Ирина Ивановна, вы – учительница? – Да. Жадов обмакнул перо, старательно вывел что-то на бланке. Бланк был уже новым, без императорского орла. Вернее, орёл-то имелся, но выглядел он больше как ощипанная курица. Ни корон, ни державы, ни скипетра… Комиссар перехватил её взгляд. – Да-да, эмблема уже новая. Это эти, временные, так их, простите, и разэтак. Придумали… управились быстро… да только разве ж трудовому народу орлы всякие нужны? Нет, не нужны, Ирина Ивановна, никак не нужны… Скверное перо скрипело, словно пыточный инструмент. В бывшем кабинете начальника полицейского участка был относительный порядок, от разгрома он уцелел. Только исчез со стены портрет государя, остался тёмный прямоугольник, словно призрак. – Род занятий… у-чи-тель-ни-ца, – старательно выводил меж тем Жадов. – Писаря б позвали, гражданин комиссар. – Нет у нас писарей, всё сами. Незачем бойцов отвлекать… да и пишут они, между нами… курица лапой и то лучше справится. А старые кадры все попрятались, разбежались, боятся гнева народных масс, гады! Ирина Ивановна слегка кивнула. – Конечно. Они и должны бояться. – Революция карает лишь тех, кто запятнал себя преступлениями против рабочего класса и беднейшего крестьянства! За кем не числится никаких злодеяний, могут ничего не бояться, – пылко и убеждённо бросил комиссар. – Значит, учительница… Место работы? – Александровский кадетский корпус, – спокойно ответила госпожа Шульц. Жадов поднял бровь. Перо так и замерло в его руке, не достигнув чернильницы. – Вы? В кадетском корпусе? – Да. Зачем мне вам лгать, тем более что мою ложь было бы очень легко разоблачить? – О да! – Жадов тут же расправил плечи. – Разоблачить – это мы можем! – Ну вот. Поэтому я и говорю как есть. – Она пожала плечами. – Я преподаю… то есть преподавала русскую словесность. Вы находите это странным, гражданин комиссар? – Признаться, да. Как-то не встречал раньше женщин-учительниц в мужских классах. Как же вы там оказались? – Мне нужна была работа, а в корпусе открылась срочная вакансия по тяжёлой болезни прежнего наставника. Другой только что вышел в отставку; быстро заполнить место не удалось, и моё прошение удовлетворили. Военное ведомство неплохо платило, а у меня на иждивении старики-родители и двое младших братьев. – Понятно… это там вы так выучились стрелять? – Да. В корпусе имелись толковые наставники. – Толковые наставники? Поди, муж ваш? Ирина Ивановна Шульц ответила ровным, спокойным и холодным голосом: – Я не состою в браке, гражданин комиссар. Ни в церковном, ни в… как сейчас принято говорить, «гражданском». – Поня-атно… – протянул её визави. И вновь заскрипел пером. – Вы его, прошу прощения, неправильно держите, гражданин комиссар. Поверните чуть вправо, не будет такого скрипа. – Спасибо… – комиссар явно несколько смутился. – А что же вы, с позволения сказать, делали на Лиговской улице в такое время? – Возвращалась с митинга. – С митинга? С какого? – заинтересовался Жадов. – С митинга 34-го запасного пехотного полка, если вам так важно это знать, гражданин комиссар. В казармах сразу за Обводным каналом. Выступали товарищ Лев… – Я знаю, кто там выступал, можно не перечислять, – надулся комиссар. Ирина Ивановна лишь кивнула. – После митинга я пешком – в силу отсутствия как трамваев, так и извозчиков – возвращалась на ночлег к своей подруге по пансиону. Адрес нужен? – Н-нет, – неожиданно сказал комиссар. – Я так понимаю, ваше постоянное местожительство – в Гатчино? – Было в Гатчино, казённая квартира при корпусе. А теперь на Шпалерной, ночую у подруги, но это сугубо временно, пока не найду новое место службы, пока не сниму хотя бы комнату… – Но почему же вы не в корпусе? – прищурился Жадов. Пальцы его, с жёлтыми ногтями курильщика, нетерпеливо мяли коробку папирос. «Пушкинскiя». Достаточно дорогие, двадцать штук за пятнадцать копеек. – Почему я не в корпусе? – усмехнулась Ирина Ивановна. – Вы разве не знаете, гражданин комиссар, что там творилось? Пришли германские «добровольцы». Я хоть и ношу немецкую фамилию, но на милость бывших соотечественников моих предков полагаться отнюдь не намерена. А папиросы, кстати, у вас хорошие, гражданин комиссар, первый сорт. Сейчас таких уже и не купишь, подвоза нет. – Вы курите? – Жадов поспешно протянул Ирине Ивановне коробку. – Я тогда б тоже… эх, подымить охота, аж мочи нет, с утра не курил… – Подымите, – кивнула госпожа Шульц. – Мы в полицейском участке, вы снимаете с меня показания – и спрашиваете у подозреваемой разрешения курить? Комиссар вновь смутился. – Мы не в участке, – нашёлся он наконец. – Были «участки», да сплыли. Теперь это отделение народной милиции. Товарищ Благоев верно говорит – полиции царской, сатрапов этих, у нас больше не будет. А народная милиция, она… – Она плоть от плоти народной, – подхватила Ирина Ивановна. – Она не орган репрессий и угнетения,
– Значит, Ирина Ивановна, вы – учительница? – Да. Жадов обмакнул перо, старательно вывел что-то на бланке. Бланк был уже новым, без императорского орла. Вернее, орёл-то имелся, но выглядел он больше как ощипанная курица. Ни корон, ни державы, ни скипетра… Комиссар перехватил её взгляд. – Да-да, эмблема уже новая. Это эти, временные, так их, простите, и разэтак. Придумали… управились быстро… да только разве ж трудовому народу орлы всякие нужны? Нет, не нужны, Ирина Ивановна, никак не нужны… Скверное перо скрипело, словно пыточный инструмент. В бывшем кабинете начальника полицейского участка был относительный порядок, от разгрома он уцелел. Только исчез со стены портрет государя, остался тёмный прямоугольник, словно призрак. – Род занятий… у-чи-тель-ни-ца, – старательно выводил меж тем Жадов. – Писаря б позвали, гражданин комиссар. – Нет у нас писарей, всё сами. Незачем бойцов отвлекать… да и пишут они, между нами… курица лапой и то лучше справится. А старые кадры все попрятались, разбежались, боятся гнева народных масс, гады! Ирина Ивановна слегка кивнула. – Конечно. Они и должны бояться. – Революция карает лишь тех, кто запятнал себя преступлениями против рабочего класса и беднейшего крестьянства! За кем не числится никаких злодеяний, могут ничего не бояться, – пылко и убеждённо бросил комиссар. – Значит, учительница… Место работы? – Александровский кадетский корпус, – спокойно ответила госпожа Шульц. Жадов поднял бровь. Перо так и замерло в его руке, не достигнув чернильницы. – Вы? В кадетском корпусе? – Да. Зачем мне вам лгать, тем более что мою ложь было бы очень легко разоблачить? – О да! – Жадов тут же расправил плечи. – Разоблачить – это мы можем! – Ну вот. Поэтому я и говорю как есть. – Она пожала плечами. – Я преподаю… то есть преподавала русскую словесность. Вы находите это странным, гражданин комиссар? – Признаться, да. Как-то не встречал раньше женщин-учительниц в мужских классах. Как же вы там оказались? – Мне нужна была работа, а в корпусе открылась срочная вакансия по тяжёлой болезни прежнего наставника. Другой только что вышел в отставку; быстро заполнить место не удалось, и моё прошение удовлетворили. Военное ведомство неплохо платило, а у меня на иждивении старики-родители и двое младших братьев. – Понятно… это там вы так выучились стрелять? – Да. В корпусе имелись толковые наставники. – Толковые наставники? Поди, муж ваш? Ирина Ивановна Шульц ответила ровным, спокойным и холодным голосом: – Я не состою в браке, гражданин комиссар. Ни в церковном, ни в… как сейчас принято говорить, «гражданском». – Поня-атно… – протянул её визави. И вновь заскрипел пером. – Вы его, прошу прощения, неправильно держите, гражданин комиссар. Поверните чуть вправо, не будет такого скрипа. – Спасибо… – комиссар явно несколько смутился. – А что же вы, с позволения сказать, делали на Лиговской улице в такое время? – Возвращалась с митинга. – С митинга? С какого? – заинтересовался Жадов. – С митинга 34-го запасного пехотного полка, если вам так важно это знать, гражданин комиссар. В казармах сразу за Обводным каналом. Выступали товарищ Лев… – Я знаю, кто там выступал, можно не перечислять, – надулся комиссар. Ирина Ивановна лишь кивнула. – После митинга я пешком – в силу отсутствия как трамваев, так и извозчиков – возвращалась на ночлег к своей подруге по пансиону. Адрес нужен? – Н-нет, – неожиданно сказал комиссар. – Я так понимаю, ваше постоянное местожительство – в Гатчино? – Было в Гатчино, казённая квартира при корпусе. А теперь на Шпалерной, ночую у подруги, но это сугубо временно, пока не найду новое место службы, пока не сниму хотя бы комнату… – Но почему же вы не в корпусе? – прищурился Жадов. Пальцы его, с жёлтыми ногтями курильщика, нетерпеливо мяли коробку папирос. «Пушкинскiя». Достаточно дорогие, двадцать штук за пятнадцать копеек. – Почему я не в корпусе? – усмехнулась Ирина Ивановна. – Вы разве не знаете, гражданин комиссар, что там творилось? Пришли германские «добровольцы». Я хоть и ношу немецкую фамилию, но на милость бывших соотечественников моих предков полагаться отнюдь не намерена. А папиросы, кстати, у вас хорошие, гражданин комиссар, первый сорт. Сейчас таких уже и не купишь, подвоза нет. – Вы курите? – Жадов поспешно протянул Ирине Ивановне коробку. – Я тогда б тоже… эх, подымить охота, аж мочи нет, с утра не курил… – Подымите, – кивнула госпожа Шульц. – Мы в полицейском участке, вы снимаете с меня показания – и спрашиваете у подозреваемой разрешения курить? Комиссар вновь смутился. – Мы не в участке, – нашёлся он наконец. – Были «участки», да сплыли. Теперь это отделение народной милиции. Товарищ Благоев верно говорит – полиции царской, сатрапов этих, у нас больше не будет. А народная милиция, она… – Она плоть от плоти народной, – подхватила Ирина Ивановна. – Она не орган репрессий и угнетения,
Конец ознакомительного отрывка