РуЛиб - онлайн библиотека > Котлярский Марк > Для старшего школьного возраста 16+ > Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы
Читаем онлайн «Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы»
- 123 . . . последняя (98) »
Марк Котлярский Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы
«Не оставляй меня во мраке!»
Не случайно сборник открывается рассказом о провинциальном театре юного зрителя. «…душа моя жаждала тайны, она замирала каждый. раз, как младенец, оказываясь в сладостном закулисье…» Провинциальный театр… Можно заменить слово «театр» на слово «редакция» или просто «контора», «офис»… да на любое! Ибо странные Личности водились и водятся везде, украшая будни своеобычной нелепостью, трагизмом и величием своего маленького и при этом все равно уникального существования потрясая тех, кто умеет это заметить. Автор умеет. И на самом деле вся книга Марка Котлярского — про ТЕАТР, ибо «вся жизнь — театр». «…Водились за Ждановым любопытные странности. Случалось, он ходил по театру и уверял всех, что изобрел вечный двигатель, который стоит у него дома и едва ли не готов к употреблению. Неизвестно, как долго продолжались бы фантазии на эту тему, если бы Милкин, опасаясь, что ретивое руководство оперативно отправит Жданова в «психушку», не решился на оперативное вмешательство. — Витя! — сказал он Жданову в гримерке, напяливая на себя парик, — ты прекращай… — Чего? — не понял Жданов. — Завязывай с рассказами про вечный двигатель. Не которые могут тебя не так понять. — Ясно! — ответил Жданов упавшим гач осам. Мшчкина он слушался беспрекословно и не перечил. Правда, чуть позже, улыбаясь, понес Жданов в народ новую историю: дескать, на самом деле, матери своей не помнит, а вскормила его эскимоска, и первые пять лет он русского языка не ведал; видел лишь узкие глаза своей приемной матери да ловил мягкие звуки эскимосской речи. — Эх, Жданов, Жданов, — укоризненно качал головой Милкин, — и откуда в твоей старческой башке такие фантазии?! — Витя, — отвечал Жданов невпопад, — если бы ты знал, какие песни мне пела эскимоска!..»Люди эпохи… тени эпохи… Вчера, сегодня. Всегда. Первый рассказик — маленькая зарисовка… попытка сохранить эти тени, оставшиеся в памяти… потому что ведь они жили-были… жили-были. И в следующем рассказике-эссе «Метаморфоза» герой скажет собеседнице: «Пустяк этот, — подхватил я, — заключается в том, что это — моя история, в которой я принимал участие и которая творилась на моих глазах. И здесь, наверное, важен не сюжет, ты права: мало ли подобных метаморфоз порхает по миру?»
Для автора важен не сюжет, а нечто, что можно разглядеть-понять в себе, в людях и в человечестве вообще благодаря легким контурам сюжетов. Нащупать САМОЕ ГЛАВНОЕ — важность осуществления себя самого, КАКИМ ЗАДУМАН… Природой? Творцом? Автор не дает ответов — он подталкивает к ним читателя… Как в рассказике «Страх перед Богом». Как в блестяще написанных фантасмагориях «Бесноватый», «Смерть Катулла». И в рассказах-кошмарах «Тот, кто не читал Сэлинджера», «Сладострастье насекомых». И в других. Автор все время не договаривает, не завершает рисунок историй — всего лишь легкие штрихи, прерывистые, тающие… создающие ОЩУЩЕНИЕ. СОСТОЯНИЕ, в котором возникают подступы к ответам… Мимолетные встречи, обрывки разговоров, вырванные из контекста судеб эпизоды… Прерывистые штрихи, создающие непрерывность текста: Жизнь есть непрерывность текста, написанного заранее, и бесполезно заглядывать в оглавление, пытаясь выяснить хотя бы название следующей главы…» («Непрерывность текста»). И в каждом эпизоде, в строках и за строками — лейтмотив, ставший названием одного из эссе: «Не оставляй меня во мраке!». «Не оставляй меня во мраке…»-поет женщина, плавно перебирая гитарные струны, и это — не просьба, а заклинание, идущее из прошлого… «Не оставляй меня во мраке…» А он все обступает, наступает, даже когда вроде совсем не должен, совсем немыслим: «Губы смыкаются, как крылья птицы-как крылья чайки, взвиваются руки певицы, горло перехватывает от дрожи, от желания плакать, от желания жить; и: больше ничего-только мир надзвездный угрюмо смотрит вниз, туда, где бушует бешеная черная пурга и угрюмые черные тени ложатся на снег…» («Черная пурга»). Мрак будто проверяет — выберешься ли, ускользнешь ли? Как? Или не ускользнешь — почему?
И подсказка — всего лишь подсказка, беглая, спрятанная между других слов, когда автор рассказывает о том, что такое мугам — сложная восточная многоярусная импровизационная мелодия. Заметите ли подсказку? «…отверзаются уста-голос поющей крепнет, звучит на восточный лад, привычная гармония мелодии сменяется режущей ухо вибрацией, но что-то завораживающее в этой вибрации, что-то давнее, тревожащее, бередящее, отдаленно напоминающее мугам, но не сам мугам, а отзвук мугама — фантастически сложной мелодии, звучащей на странной частоте, которая вызывает тревогу в сердце и раздражает ухо; уход от реальности, расщепление сознания, вызволение из мрака — вот что такое мугам, требующий от исполнителя истинного совершенства,
- 123 . . . последняя (98) »